"Банк" - читать интересную книгу автора (Данилов Всеволод)

Глава 3 Черный АИСТ

– Ты уверен, что мы не ошибаемся? – Второв не в первый раз требовательно вскинул голову, и не в первый раз Покровский принял на себя пронизывающий его взгляд и, стараясь быть твердым, повторил:

– Бе-зу-словно!

Он замолчал, решившись на этот раз не отводить заслезившиеся от напряжения глаза. Но Второв, неудовлетворенный кратким ответом, продолжал впиваться в него, будто стараясь выдрать из подкорки сокровенные мысли. И Покровский в очередной раз не выдержал:

– Ну, хорошо. Давай еще пройдемся. Во-первых и в-главных, надо поскорей забыть про эту чушь. – Он приподнял и отбросил установленную на президентском столе табличку «Банк „Светоч“ вне политики. Благо клиента – вот единственная наша политика».

– И что в этом плохого? – насупившийся Второв демонстративно вернул табличку на место.

– А то, что нельзя, будучи внутри, быть вне. По законам науки нельзя. Понимаешь?.. Не понимаешь. Хорошо. Не будем копать глубоко. Начнем с девяносто шестого. То, что он до сих пор банку горючими слезами отливается, с этим ты согласен?.. А это и есть практическое преломление бредовой вашей идеи.

– Бредовой?! Стремление работать на экономику, поднимать страну, ответственность перед людьми, что тебе деньги доверили, – это для тебя бред?!

– Вот что, Владимир Викторович, если тебе очередные дифирамбы нужны, так вызови кого-нибудь из холуев, – наверняка в приемной в ожидании царского взгляда болтаются. А если о деле, так давай о деле. Отделим мух от котлет. Так что? Продолжим или разбежимся?.. Я, в конце концов, ученый, а не нянька, чтоб по сто раз на дню уговаривать. Согласен – скорректировали планы и – побежали. Нет…

– Ну-ну. Дальше.

– Так вот, перед президентскими выборами ты в очередной раз решил отсидеться над схваткой. Ты не влез в заваруху и ухитрился отбиться от администрации президента, не дав под выборы денег.

– Я и другим не дал.

– Так еще того хуже. Что получили в результате? Ну, то, что ты с правительством победившим отношения порушил, – то разговор особый. Но ведь от банка отвернулись все: коммунисты, жириновичи – все.

– Потому что все они на поверку одинаковы.

– Так и я о том. Все они на одном поле играют. Клетки разные – это уж кому куда угораздило высадиться. А поле общее. И правила игры согласованные. И то, что ты на поле это конституционное, пардон, нагадил…

– Я ни с одним не переругался.

– Это ты так думаешь. Поддержи ты тогда администрацию, и, я тебя уверяю, даже коммунисты смирились бы. Поддержи коммунистов… – Он храбро встретил порывистое движение Второва. – Только предположим. Отхлестали бы после, конечно. Но тоже поняли бы. Ошибся мужик. Не на того поставил. Но сыграл! А так кто ж такое презрение потерпит?

– Зато никто не сможет сказать, что Второв перед кем-то прогнулся!

– А позвоночник развивать – тоже, между прочим, не лишнее. Мы в России. И здесь один звонок сверху может единовременно такую прибыль принести, какую ты на самых успешных банковских операциях и за год не всегда отобьешь.

– Все погрязло. Взболтали трясину.

– Так вот справедливо ли, что подписи эти все в пользу Онлиевского идут, а нас отовсюду отодвигают?

– Ты меня с Онлиевским равняешь?! Меня с этой?..

– Пока равняю. А еще полгодика протянем, и, может, уже и не смогу. – Покровский значительно огладил бородку. – Ведь чем больше он под себя забирает, тем сильней становится. Надо, чтоб поделились.

– Как? Тебя уж какой раз по носу щелкнули.

– Договариваться надо. С тем же Онлиевским. Думаю, получится. Он ведь тоже набрал по самую корму.

– Со мной-то ему с чего делиться?

– Не скажи. Расчет простой. Чем больше крупных бизнесменов приватизацией повяжутся, тем трудней потом государству назад отыграть будет. Даже когда другие придут. Так что, если поделикатней как-нибудь, – поделится.

– Да это пожалуй. Давно ждет, чтоб поклонился. – Второв с трудом разогнулся, потягиваясь, прошелся по кабинету. – И повяжет с удовольствием. На своих условиях. Только нам-то какой резон на условиях его свинячьих мараться? Может, правы мои? Возьмем крупную нефтянку – хватит ли сил поднять?

– А зачем ее, собственно, поднимать? – тихонько поинтересовался Покровский и, предвидя реакцию Второва, без паузы выставил ладони: – Прежде чем вспыхнуть, дослушай. Я не о том. Мы как раз к главному подошли: нельзя быть вне политики.

– И это паскудно.

– Но можно стать над ней. И на это-то мы и работаем. А для этого есть только один способ, о котором многажды говорили… Да что я уговариваю? Сам ведь все решил.

– Другого не дано – на Запад.

– Сегодня мы в рейтинге в тысяче крупнейших банков мира. Этого мало! Вот когда встанем в сотню, а еще лучше в полусотню, когда в капитал наш войдет Дойчбанк, а может, и Бэнк оф Нью-Йорк процентов так на сорок хотя бы, – тогда-то и станем мы для нынешних недосягаемыми. Кто ж такую глыбу тронет?

– Да. Это будет покруче Онлиевского.

– Согласен. Но большой цели без больших вложений не достигнешь. Под это все и придется перестраивать.

– Давай еще раз по позициям.

– Хорошо. Задача номер раз – обеспечить привлекательность банка для иностранного инвестора. Создаем мощное инвестиционное подразделение. Это моя забота. Через годик выделим его в инвестиционный банк. Выбираем в наших владениях самые привлекательные предприятия, капитализируем и выставляем пакеты акций на продажу. Если удастся все-таки взять крупную нефтяную компанию – ее в первую очередь. Больше того, уже на стадии покупки привлекаем западные средства, подписываем опционы. Главная задача – вовлечь крупный западный капитал. Так их сюда затащить, чтоб по самые уши. Задача номер два, которая уже исполняется, – раскрутка и продажа банковских акций на Западе. Прежде всего в Штатах через схему депозитарных расписок. И вот когда все это срастется, то такая перед изумленным миром махина возникнет, что и президент страны лишний раз цыкнуть не решится… Ну, Володя, неужто не увлекает? Твоих ведь масштабов размах! Что опять молчишь?

– Ты, Вадим, сюда на готовенькое пришел. Поэтому и волен лихачить. А я здесь самолично каждый винт с гайкой сращивал. Думаешь, почему у тебя переговоры так лихо двигаются? Почему отбоя от западников нет? Потому что ты такой гениальный?

– Ну, не хватало еще перейти на личности.

– Потому что мы его таким сбалансированным создали, что и на Западе не много найдешь аналогов. Потому и Онлиевский крутится, как кобель вокруг текущей суки. Универсальный банк с отлаженными технологиями. Ты знаешь, сколько мы кредитуем? Может, по большому счету мы на сегодня последний банк, что промышленность еще подпитывает. А если мы с тобой наш прожектец завертим, так это какие ж деньги потребуются? – Второв задохнулся. – Это ж все финансовые потоки перенаправлять придется. Партнеров, что на помощь нашу сегодня рассчитывают, носом об стол, значит?

– Зато через два-три года с лихвой окупится. А денег свободных на Западе полно. Сами ищут, кому всучить. Только бери.

– Я и говорю: лих. Если окупится! – Второв вскочил, отбросив стул. – Знаешь, что такое диверсификация рисков?

– Ну, что ж ты меня как школяра? Все-таки доктор наук…

– Так вот когда банк во что-то вкладывается или где-то занимает, он заранее просчитывает, когда и за счет чего деньги эти можно отработать. И из каких источников компенсировать в случае прокола. Это как часовой механизм!

– Я б все-таки просил без лекций. Да и поздно уже!

– Лекции – это по твоей части. А у меня в пассиве столько частных денег, что только Сбербанку уступаем.

– Да, это твоя сила.

– И слабость. Потому что при малейшей опасности, да просто даже слушок нехороший подпусти, и они первыми кровное свое забирать кинутся. И все наши расчеты наипрекрасные разом рухнут. А с ними и банк. Понимаешь ты это, варяг хренов?!

Он подхватил ближайший стул и, перевернув, уселся, облокотившись подбородком на спинку.

– Не любишь ты, Вадим, клиентов.

– Да какая тебе разница: люблю, не люблю? Я инвестиционщик. Графики, капитализация, маржа – это мне понятно. И это-то тебе от меня и нужно. А любовь? Многие ли нас с тобой любят?

Покровский тихо встал рядом. Стараясь не вспугнуть, положил на плечо руку:

– Риск есть. Как в любом масштабном начинании. Но и ты теперь не один. С тобой все-таки наука. Так что не вслепую пойдем. Будем лавировать на марше. Решайся, Владимир Викторович, время не ждет.

Он вдруг увидел их в боковом зеркале: тяжело задумавшийся олигарх и ободряющий его никому пока не известный профессор. Боясь, что это же увидит мнительный Второв, отодвинулся:

– Пойду я. Графики забирать или?..

– Забирай. И так весь кабинет захламлен…

Через несколько минут послышался осторожный звук.

– Еще кто остался? – не оборачиваясь, поинтересовался Второв.

– Да, – со вздохом подтвердил Чугунов. – Наши хозяйственники…

– Этих гони.

– Понял. И еще два вопроса. По проекту «Авиа». Ну, по поводу самолета для вас. Прилетел из Самары ведущий конструктор со всякими вариантами, чтоб показать.

– Это не сегодня.

– Он специально на один день вырвался. Завтра у них испытания. Неудобно, Владимир Викторович, с утра ждет. Они ж из уважения к вам…

– Подождет, сказал. Разместите, дайте командировочных. Еще кто?

– Да этот. – Чугунов сверился с записью. – Серденко, точно. Он уж второй раз.

– Кто и по какому вопросу?

– Депутат из Госдумы. Недавно переизбрался из провинции. Предварительно – будет просить денег на коттедж.

– Из каких?

– От коммунистов. – Предугадывая реакцию шефа, Чугунов сокрушенно покачал головой.

– А, черт! Вот в этом все коммуняки. На трибуне – глотку за народ рвут. В кулуарах – на коттеджики халявные гоношат. Гони ты его!

– Так давно б. Его Иван Васильич Рублев перед отъездом в командировку прислал. Просил передать, что нужно помочь. Как выразился – обязательно по возможности.

– Добр у нас больно Иван Васильич за банковский счет. Как думаешь?

На лице Чугунова изобразилось понимающее выражение.

– Вот что, отфутболь его в отдел связей с общественностью. Пусть помогут. По возможности. У нас часы не врут? – задержал он двинувшегося к двери Чугунова. – Оказывается, двенадцать. Опять мы с тобой заработались. Вызывай водителя. Голова что-то бунтует. Придется часиков на шесть в горизонталь упасть.

Перелистал рукой пачку так и не рассмотренных за день документов:

– Хотя на шесть уж не получится.

– О, какие нас встречают суровые взгляды! Яна, у меня скоро при виде тебя просто-таки рефлекс вины появится, как слюна у собаки Павлова. – Забелин при входе вновь наткнулся на демонстрирующую недовольство секретаршу.

Подойдя ближе, разглядел припухшее, с размытой косметикой личико и примирительно пожал Янино запястье:

– Ну что на этот раз, солнышко?

– Да, как подольститься, так солнышко. Почему вы меня с собой не берете? Всех кого ни попадя, оказывается, наприглашали. Только не больно-то разбежались. А я, значит…

В этот момент в приемную вошел и в ожидании паузы остановился поджарый, в темном костюме мужчина лет сорока.

– Вы что, не видите?! – взвилась было по своему обыкновению, Яна, но, пересекшись с вошедшим взглядом, осеклась.

– Здравствуйте, Алексей Павлович.

– С кем имею, простите?

– Подлесный Вячеслав Иванович. До недавнего времени – сотрудник ФСБ. Имею пятнадцать лет выслуги. Здесь по предложению Второва. Полагаю, смогу быть вам полезен.

– Второва? Так это вы и есть тихая золотиночка?

– Не понял?

– Не важно. Но насчет службы безопасности у нас с Второвым разговора не было.

– При скупке предприятия без разведки нельзя. А я и разведка, и контрразведка. Так что, если положим полторы ставки, будет в самый раз.

– А если не положим?

– То есть денег пока нет, – догадался эфэсбэшник. Что-то про себя быстро скалькулировал. – Ничего, так начнем.

– Насчет скупки – это Второв проинформировал? Вы с ним давно сотрудничаете?

– Со службой безопасности банка контактирую три года. Оказывал посильное содействие.

– Кто кому? – хмыкнул про себя Забелин. То, что ФСБ давно и небезуспешно проникала в банковские структуры, секрета не составляло.

– Хотя относительно вашей программы специальных вводных не получал. Но, я говорил, за мной пятнадцать лет в ФСБ. У вас был Второв, за вами оставляют особняк, открывают кредитование. Я умею анализировать.

– Ну-ну. А из ФСБ почему турнули?

– Так пятнадцать лет, – невозмутимо пояснил Подлесный.

Забелин выдержал нарочитую паузу, провоцируя собеседника на новые объяснения, но тот, полагая сказанного достаточным, застыл во внимательном ожидании.

– Молчите вы убедительно, – признал Забелин. – Интересно будет посмотреть, как работаете. Подождите пока здесь.

И, опережая готовый сорваться возмущенный поток слов привставшей Яны, пообещал:

– Позже договорим.

Войдя в кабинет, он едва сдержал разочарование – из-за овального стола поднялись всего трое: пятидесятипятилетний богатырского роста мужчина с высоким, увеличенным залысиной лбом – Виктор Николаевич Астахов, Андрей Дерясин и, к совсем уж полному изумлению, Жукович. Длинные волосы его сегодня были помыты и вид в светлом, в крупную клетку пиджаке свеж. За исключением Дерясина, никого из тех бесстрашных фрондеров, что ораторствовали в кабинете накануне, теперь не было. Отсутствовал и Эдик Снежко, и, судя по смущенному виду Дерясина, не случайно.

– Товарищ командир, – ощущая торжественность момента, отрапортовал Дерясин, – команда на сборном пункте собралась. Готовы к движению в походном порядке.

– Вольно. А ты что здесь? – Забелин остановился перед Жуковичем.

– Да пошел он, дипломат херов. Я ему не пацан – задницу лизать. Понимания – с гулькин член, а гонору… Я ему говорю: «Ну ты, прежде чем позориться на людях, указания свои безграмотные раздавать, закрылся бы на денек да хоть инструкцию, что ли, прочитал». А еще удивляемся, почему у нас проблемы во внешней политике.

Живо представив эту сцену, Забелин искренне посочувствовал Зиганшину.

Правда, специалистом Жукович и впрямь был приличным, да и остальных хорошо знал – играли в одной футбольной команде.

– Как вчера кредитный прошел? Баландин присутствовал?

– Сам вел. В отношении Толкачевой ограничились выговором. Я голосовал за увольнение, – как всегда по существу доложил Дерясин. – Баландин перед комитетом нас собирал. По теме «Иметь бы мне златые горы».

– А что Снежко?.. – не удержался-таки Забелин.

– Ему вчера Баландин предложил начальником кредитного управления. – И Дерясин отвел глаза.

– Не рви сердце, Андрюха! – приобнял его Жукович. – Не из-за чего. Он и на поле такой – схватит мяч и таскает. Хрен паса допросишься.

«В очередной раз прав Второв – ничего ты, Забелин, в людях не понимаешь».

– А ты-то почему надумал, Андрюша? На повышение ведь стоял.

– Так он же сказал – голосовал за увольнение, – исчерпывающе ответил за Дерясина Жукович.

– Да и потом, чего мне оставаться, когда футбольная команда, почитай, развалилась? – буркнул Дерясин. – Куда вы без защиты?

– Кстати, насчет защиты, познакомьтесь. – Забелин приоткрыл дверь и сделал приглашающий жест. – Вячеслав Иванович Подлесный. Будет обеспечивать информационную безопасность. Прошу, так сказать, любить и… Что у вас на сей раз, Олег Игоревич? Олег!

– Гражданин комитетчик. – Впившись в вошедшего дикими глазами и поигрывая скверной улыбочкой, Жукович поднялся над столом. – Уж как мы рады.

– Да не обращайте внимания. – Дерясин радушно протянул вошедшему руку, высвободил место около себя. – Это у него даже не черный юмор, а диагноз – открытая душевная язва. Когда-то за порнуху из института исключили. Вот с тех пор и числит себя мучеником прежнего режима.

– Салабон ты. – Жукович все не отводил жадных глаз от Подлесного, который в свою очередь с неменяющимся лицом, не моргая всматривался в подрагивающего от возбуждения Жуковича. – Выросли на готовеньком. Теперь все хаханьки. Так вот хочу представить – главный как раз тихарь-порнографист, виртуоз искусствоведческой экспертизы. Сколько лет, сколько зим. Ну хоть теперь-то, через пятнадцать лет, глаза в глаза, – порнография «Лолита» или нет?

– И тогда не читал, и теперь недосуг. А команды выполнять всегда был обучен. Надо было вас прихватить под любым предлогом – и прихватили.

– За что? За что надо-то?! За то, что пацаны книжки печатали? Да и не антисоветские даже. Просто неиздававшиеся – Зайцев, Платонов, Набоков, и подкалымливали? Да ты и теперь-то этих фамилий не упомнишь. И за это всей громадой навалились. Не бо-бо по земле-то после этого ходить?

– Использовалась множительная аппаратура, что было запрещено.

– Э-э, мужики, брэк! – попытался вмешаться Астахов. Ситуация становилась неуправляемой, но Забелин медлил вмешиваться, заинтригованный происходящим.

– Да вот они, ксероксы твои! На всех углах! – закричал, брызгая слюной, Жукович. – Ну, хорошо. Нас, отсидевших, исключенных, ты уж списал. Но Женька? Жека Карасев? Пацан семнадцатилетний, что из окна выбросился? Он-то по ночам не приходит?!

– Прежде всего, Жукович, у меня крепкий сон. А насчет Карасева – не я, вы друг друга при первом рыке закладывать наперегонки бросились. Диссиденты малохольные. Да не рыке даже. Так – цыкнули.

– Да пацаны были! А тут – всей махиной!

– Кто единожды сдал, всю жизнь сдавать будет.

– Да не тебе, паскуда!..

Но Подлесный уже сделал четкий поворот на девяносто градусов и оказался стоящим строго напротив Забелина.

– Я так понимаю, Алексей Павлович… В свете вновь открывшихся, так сказать, обстоятельств…

– Садитесь! И ты, Олег, сядь. – Забелин принял решение. – Словом, так: выражаясь высоким штилем, мы здесь садимся в одну лодку. Не будет в ней ни опричников, ни жертв режима. Все в одном интересе, и все равные. Один я равней. И при первой следующей склоке виновного без разборок выкину за борт.

Он заметил новый нарождающийся всплеск Жуковича.

– Впрочем, пока еще каждый волен выйти вон.

Подождал, как бы припечатывая вспыхнувшие страсти.

– Нет желающих? Тогда поплыли. Слушай диспозицию.

Наступила тишина – не отошедшие еще от важности принятого, импульсивного отчасти решения люди жаждали убедиться в его правильности.

– Каждый из вас с сегодняшнего дня сотрудник финансовой компании «Ликсон». Кто-нибудь помнит такую?

– Два года назад вы на нее для банка этот особняк откупили, – безошибочно припомнил Астахов. В этом усталом внешне, с обвисшими от постоянных приступов радикулита усами стареющем богатыре сохранялись не только удивительная память, но, что куда поразительней, – диковинная смесь мудрости много пожившего и много страдавшего человека с юношеской увлеченностью жизнью.

Романтическая смесь эта давала удивительные практические результаты – любое претендовавшее на кредит предприятие, финансовое положение которого проверял мягкий, неспешно-благожелательный «лапочка» Астахов, через короткое время, к отчаянию его хитромудрых владельцев, оказывалось непристойно-прозрачным, словно сорокалетняя молодящаяся кокетка, обнажившаяся перед совращаемым юнцом при внезапно вспыхнувшем свете.

– Наш теперь это особнячок. Банк нам его уступает, отпускает, можно сказать, в свободное плавание, – к оживленной радости сидящих, подтвердил Забелин. – Яна, – нажал он на кнопку селектора, – ты в курсе распоряжения по банку?.. Да, да. Обеспечь, чтоб завтра посторонние съехали… Теперь о главном. – Он почувствовал себя фокусником, вытаскивающим из рукава все новые сюрпризы. – Объявляю стратегическую задачу – овладение контрольным пакетом крупного московского НИИ. Получив пакет, пакуем, чистим менеджмент и перепродаем крупному инвестору. Вот такая нехитрая идейка. Прошу высказываться.

Оживление спало, сидящие принялись переглядываться с кислыми лицами.

– И… такой инвестор есть? – Вопрос этот был общим.

– Будем говорить так – просматривается. Речь идет о ВНИИ «Информтехнология».

– Это ж возле Садового кольца. Девятнадцать тысяч квадратов площадей, – припомнил Астахов.

– Миллионов пятнадцать в долларах, – без энтузиазма прикинул Дерясин.

– К тому же весь напичкан оптико-волоконными сетями. Это оборонка, – безжалостно уточнил Забелин.

– Тогда не меньше двадцати. – Дерясин обреченно скорректировал цифру. – Как же ее взять-то без финансирования?

– Вот ты финансирование и обеспечишь.

– Может, лучше сразу его пристрелить, чтоб не мучился? – предложил гуманист Жукович.

– С завтрашнего дня готовь в банк заявку на кредитную линию, – едва скрывая торжество, приказал Забелин. – Второв подпишет. Конечно, о двадцати миллионах речи нет. Но в восемь должны уложиться.

Он оглядел приободрившиеся лица – сквозь пустые мечтания на их глазах проступила вполне перспективная реальность.

– Так Баландин теперь на кредитах, – осторожно напомнил Дерясин.

– Ничего. Упрется – пойдешь к Чугунову. Получать будем траншами. Первый – на один миллион долларов. Еще вопросы?

– Если позволите. – Непривычный к здешним обычаям Подлесный принялся было подниматься, но снова сел, осаженный взмахами рук. – «Информтехнология» – институт стратегический. Два года назад по просьбе Второва я его слегка «подрабатывал».

«Ах, сволочь какая, – восхищенно припомнил Забелин вчерашний разговор с шефом. – Ах, конспиратор задрипанный».

– Вокруг института много узлов вяжется. Иностранцы, знаю, крутились. Тут штурмом нельзя. Хорошо бы сперва обстановку прощупать.

– Да ты что?! – порадовался откровению Жукович. – Вот, стало быть, как надо?

И, отвечая на угрожающий взгляд Забелина, закончил:

– Не, ну, по-моему, он нас просто за лохов держит. Мы, мил человек, хоть и не искусствоведы, но этим делом не первый день промышляем, так что…

– Сколько вам нужно времени, чтоб представить первичную информацию? – Забелин раскрыл ежедневник.

– За неделю пробью. – На наскоки Жуковича Подлесный обращал внимания не больше, чем жеребец на досаждающего слепня перед тем, как хлестануть его хвостом.

– Неделя – много. Сегодня пятница плюс два выходных. В понедельник в девять жду результата. – И, не дожидаясь возражений, Забелин сделал пометку.

Возражений не последовало. Напротив, не меняя выражения лица, Подлесный поднялся:

– Разрешите выполнять? А то время пошло.

– Сейчас все разойдемся, – остановил Забелин. – Теперь, Виктор Николаевич, для вас задачка.

Тугоухий Астахов склонился правой стороной.

– Вам, как всегда, форпост. Придется внимательно покопаться в институтской бухгалтерии – на предмет выявить все сомнительные сделки, определить реальное финансовое положение – ну да не вас учить.

– И всех дел-то? – порадовался за коллегу Жукович. – А уж как в институте его ждут! Они и местечко под него расчистили, и документики потаенные разложили. И опять же – цветы в вазочку. Просто места себе не находят, кому бы показать.

– Готовьтесь, готовьтесь, Виктор Николаевич. На неделе придется приступать. Еще вопросы?

Решился Дерясин:

– Скупка акций – дело как бы деликатное. Это как на минном поле. А среди нас ни одного чистого фондовика.

– Будет тебе минер, – пообещал Забелин. – Мне как раз рекомендовали. Кстати, напоминаю для всех: любая информация по теме строго конфиденциальна. И еще: если проект реализуем – каждый получит премию от пятидесяти тысяч долларов.

Оглядел оживившиеся лица сподвижников:

– До понедельника. Жукович, задержись!

– Да понял, понял я все. Но и ты мое мнение поддержи: на гэбэшника ставить, как на старую курву: приплатят – и тут же сдаст.

– Хозяев меняю, то – жизнь, – отреагировал не вышедший еще Подлесный. – Но не сдаю.

– Это ты шефу басенки трави. Он доверчивый. И еще. – Жукович сделал вид, что старается говорить тихо. – Хоть и в одной теперь лодке, но держись от меня подальше. А то как бы это… веслом не зацепить.

И, горделиво скосясь на Забелина, вышел.

– Вот так вам, сучканам пугливым! – Спустя минуту послышался из предбанника торжествующий его голос, адресованный кому-то из выселяемых сотрудников.

Дверь, едва закрывшись, вновь распахнулась, и Забелин безошибочно определил – Яна. Судя по резкому звуку, страстей за прошедший час в ней не поубавилось.

– Так что со мной?

– С тобой? Полагаю все-таки с камнем на сердце, что придется нам расстаться. На повышение пойдешь – операционисткой в филиал. Да и ставки такой – секретарь – у меня больше нет.

Девушка обозленно сжала в ярко-красную полосу пухлые свои губки.

– Так найдите.

– Мама твоя мне на дню по два раза насчет твоего перехода звонит. Так что если не послушаюсь, головы обоим поотрывает.

– Замучается. И вообще, чья жизнь – моя, или?..

– Твоя. Вот и надо ее разумно строить. Ну, будь умницей!

Во взгляде Яны появился блеск.

– А надоело. И хватит со мной сюсюкать! Хочу быть с ва… с тобой! – Теперь она не отводила глаза, как обычно, а, напротив, единожды решившись, вызывающе смотрела в лицо, напружинившись и нарочито изогнувшись так, чтобы было видно пышное, готовое, казалось, разорвать стягивающую одежду девичье тело. Лет через пять чрезмерные эти формы начнут расплываться, нависать складками на животе. Но сейчас перед Забелиным выставлялась напоказ юная женская фигура, которую Макс, несомненно, закольцевал бы как сексапил номер раз.

– Яна, Яна! Что ты себе напридумывала? Остынь, девочка. Сколько на тебя парней зарится. Один Юра Клыня чего стоит. А уж перспективен! Помяни слово, начальником управления станет, не меньше. А там!..

– Этот лопоухий-то! Пока до «бабок» стоящих доберется, оплешивеет. Одно и знает, что замуж уговаривает, придурок.

– Почему ж, если замуж, так и придурок? – поразился неведомой ему до сих пор женской логике Забелин. – Выходит, если б я…

– Да ничего не выходит! Такие, как вы, не уговаривают. Такого самого обхаживать надо.

«Что я и делаю», – показала она всем своим видом.

– Юра очень, очень хороший специалист. Потом, честен.

При последнем аргументе личико Яны непроизвольно сложилось в презрительную гримаску, и, понимая, что реакция эта не в ее пользу, она произнесла раздраженно:

– Плох тем, что не хорош.

– Но любит!

– Да пошел он со своей любовью… Господи, ну что ты меня, боишься, что ли? – Она заметила его брошенный на дверь взгляд. – Ну прикипела я к тебе. Ведь не жениться прошу. Вообще ничего не требую. Разве что внимания. Или не хороша?

«А может, и в самом деле? Да и какого черта. В конце концов, с работы ее уберу, сниму квартиру. Впервой, что ли? А по любви, не по любви – кому все это сейчас нужно?» Он попытался вызвать в памяти спасительный образ своей старой доброй знакомой – Яниной мамы, маленькой нервной женщины, трогательно беспокоящейся при встречах, не обижают ли там ее кукушонка. Увы, образ выдался тусклым и при виде выпирающей из одежды девушки быстро бледнеющим.

– Мне уж вот-вот двадцать, – по-своему оценила его колебания Яна. – Вы не полюбите, так другого… другой найдется. Еще как намекают. Хоть сейчас на содержание. Но я не современная, однолюбка какая-то. Хотя, если оттолкнете…

В тот же миг и сам Забелин, и отпрянувшая Яна с тревожным раздражением повернулись к неспешно затянувшей свою скрипучую гамму двери.

В увеличивающемся пространстве появилась щуплая фигурка с взъерошенными волосами над бледным личиком, с облупленным, будто пересохший лук-порей, носом. В облегающих узенькие бедрышки влажных от снега джинсиках она напоминала чахлый тюльпанчик, облепленный смокшимся целлофаном.

– Слушай, я предупреждала! Чего, самая шустрая? Подождать не можешь? – обрушилась на заглянувшую Яна.

– Я давно жду, – игнорируя секретаршу, девушка обратилась к Забелину.

– Что у вас? – Под ее понимающим взглядом он смешался.

– Я Юля.

– А я Яна. И что дальше?! – угрожающе отреагировала секретарша. Она подошла вплотную и теперь возвышалась над маленькой Юлей, как горячащаяся статная кобыла рядом с невзрачным пони.

Но, странное дело, от невыгодного соседства этого представившаяся Юлей не испытывала ни малейшего дискомфорта.

– Я Юля Лагацкая.

И при виде напрягшегося Забелина добавила удивленно:

– Владимир Викторович предупредил, что меня будут ждать.

– То есть вы от Второва?!

– Ну да. – И девушка обозначила кивок в сторону заинтересованной секретарши.

– Вы свободны, Яна, – получилось нарочито официально, и Забелин добавил: – В понедельник, как и все, приступите к работе.

Лицо Яны вспыхнуло торжеством, и, прежде чем выйти, она, поймав его взгляд, томно, значительно, опять кому-то подражая, прикрыла свои вздыбленные тушью ресницы.

«О Боже». – Чуткий на фальшь Забелин почувствовал себя отцом Сергием, избавившимся от искушения.

– Итак, – он указал на овальный стол, – я Забелин Алексей Павлович. Вы – Лагац…

– Лагацкая Юля.

– Да. И чем могу?

Неожиданно на лице посетительницы проступило мягкое, лучиком солнца меж плотных туч, лукавство.

– Скорее я должна мочь. Ведь это вы меня ждете.

– Это я слышал. Боюсь, тут недоразумение. У нас действительно с Владимиром Викторовичем был э… некоторый разговор. Но, должно быть, мы не совсем поняли друг друга… Вы где учитесь?

Он смешался под ее внимательным взглядом. Где-то там в глубине себя она явно веселилась. Лицо, впрочем, оставалось замкнутым.

– То есть раз уж рекомендация Владимира Викторовича, я, конечно, пораскину в смысле трудоустройства. Но мне нужен был – да и теперь, собственно, – такой, знаете, матерый профи.

– Я так и поняла.

– Ну вот видите. – Забелин облегченно поднялся.

– Так когда начнем?

– Понимаете, девушка, у нас очень жесткий бюджет. – Забелин проклинал неловкое положение, в которое загнал его шеф, и непонятливость визитерши. – Секретарша уже есть.

– Я видела.

Он уловил иронию и обозлился:

– Словом, как только, так сразу.

– Дело в том, что не хотелось бы оттягивать. У меня есть хорошее предложение, но Владимир Викторович просил помочь здесь.

– Помочь, – туповато повторил Забелин, разглядывая ее расцарапанную руку. «Может, и цыпки есть».

– Котенок, – проследила за его взглядом Юля. – Забрался под диван. Мяукает со страха. Вот… вытаскивала.

– Ну да. А вам, простите…

– Двадцать три. Но фондовым рынком занимаюсь четыре года. Между прочим, когда я писала сценарий приватизации СНК, то и вовсе был двадцать один…

– Сценарий чего?! – Забелин, осторожно взяв ее за щуплые плечики, вновь усадил на диван, усевшись рядом. – То есть вы хотите сказать, что разработали программу…

– Ну, не я одна, конечно. Но концепцию – да. Это мое.

В продолжение всей этой удивительной встречи Забелин чувствовал себя неуютно, но теперь он оказался в каком-то вовсе иллюзорном положении.

Даже среди прочих предельно коррумпированных, «прихватизационных», как их называли, процессов продажа за бесценок крупнейшей нефтяной компании прогремела как образец максимально наглого и в то же время элегантного обкрадывания государства. Определить оптимальные условия конкурса было поручено инициатору – Онлиевскому. Среди задач, поставленных им перед разработчиками, значились две ключевые. Прежде всего, само собой, взять по дешевке и сделать при этом так, чтоб никто из конкурентов, даже предлагающих гораздо большие деньги, не мог выиграть у АИСТа и чтоб все это оказалось абсолютно законно.

Разработчики пошли дальше. Они придумали, как на этом можно еще и заработать. Поэтому самым писком оказалось включение в условия конкурса положения о том, что победитель обязан внести в компанию технологическую установку по производству крекинга. То есть то оборудование, которым единственно обладал АИСТ и как раз не знал, как бы от него избавиться. А уж после того, как хлам этот был оценен в пятнадцать миллионов долларов, непонятно было, чему больше следовало изумляться – изворотливости тех, кто изобрел такие условия, или бесстрашию тех, кто их подписал.

И вот теперь подле Забелина сидела щуплая девчушка с прыщавым, плохо припудренным носиком и, непрерывно оправляя коротковатый джемперок, стеснительно признавалась, что все это сотворила она.

– Что ж вас Онлиевский-то отпустил?

– Сама ушла.

– Почему?

– Это важно? Впрочем, если хотите… АИСТ, завладев компанией, начал массовые увольнения.

– Ну и?..

– Этого не надо было делать. Я подготовила записку. Экономически сокращений можно было избежать. Чуть сложнее, правда… Меня не приняли.

– Не понимаю. Вы – аналитик. Вы свою работу сделали. При чем тут сокращения?

– Не по-божески это было.

– Однако оригинально. А то, что государство за счет ваших хитрушек потеряло несколько сот миллионов, – это по-божески?

– Да, вы правы: это тяготит. Но это иное. Не мы, так другие бы. Конкретные люди в правительстве ждали, кто им больше заплатит, чтоб обокрасть государство. Онлиевский больше украл, потому что больше заплатил. Но потом он начал обижать беззащитных. И значит, поступил против правды.

– Несколько причудливо, но канва понятна. – С таким неприкрытым ханжеством Забелин давно не сталкивался. – То есть вы идейный, так сказать, борец за правду на приватизационном фронте?

– Нет. Я работаю за деньги. И работа моя должна хорошо оплачиваться.

– Хорошо – это сколько?

– Много. Сейчас мне нужно сто двадцать тысяч долларов. Расчет, само собой, по результату.

– Почему именно?.. – Забелин поразился и астрономической сумме, и ее точности. – На коттеджик?

– Мне надо. Владимир Викторович сказал, что вы согласитесь.

– Силен он говорить. Юля, а вы замужем?

– Здесь все обо мне. – Нахмурившись, она вытащила из сумки и протянула дискету. – Вы ж все равно проверять будете. Так жду звонка?

– Вот что. Вы ведь к центру? – Что-то самое важное в странной посетительнице оставалось непонятым. – Подождите немного в приемной. Я вас подброшу. Заодно и поговорим поподробней.

– Надеюсь, это нужно для дела. – Было заметно, что вопрос о замужестве ее встревожил.

– Исключительно для дела.

«Кому ж ты для другого-то нужна?» – И Забелин, опасаясь быть пойманным на этой мысли, кисло улыбнулся.

После ее ухода он, поласкав пальцами полустертые кнопки электронного блокнота, извлек-таки старый, подзабытый файл и, не отрываясь от него, набрал телефонный номер.

– Налоговая полиция России, – ответил задеревеневший женский голос.

– С полковником Осиповым можно соединиться?.. Скажите – Забелин.

Через некоторое время послышалось осторожно-удивленное:

– Какие люди! – И – без паузы: – У меня тут совещание.

– Тогда о главном. – Старый опер задал тональность, и надо было под нее подстроиться. – Нужна помощь – хочу своего человечка внедрить в один НИИ под крышей налоговой инспекции.

– Какой там у нас счет был, два-ноль в мою пользу? – припомнил полковник.

– Вроде так.

– Ладно, как не порадеть родному человечку? Будет три-ноль.

– Нет проблем. – Повесив трубку, Забелин сделал пометку: в понедельник придется добавить к двум тысячам долларов на счете полковничьей жены еще одну.

Раздался телефонный звонок, и одновременно без стука вошел Дерясин.

– Стар! – закричала трубка голосом Макса. – Я по тебе соскучился.

– Как добрался? – Забелин постарался показать, что он не один. Но, как обычно, это не подействовало.

– Старый, не поверишь! В три ночи приполз. Провожал Наташку. Какой же она осталась чистой. Мы с тобой просто-таки жизнью искрошены. А она – удивительная. Будто и не было всего этого. До двух ночи в ее подъезде простояли. Домой не пустила – ребенок болеет.

– Макс, я не один. – Он остановил сделавшего движение к двери Дерясина.

– Слушай, мы с ней в подъезде, в заблеванном подъезде «сухаря» на двоих раздавили.

– Максик!

– Погоди! Нас соседи разогнали. Только представь? В тридцать пять – по подъездам! Ты поразишься, но она все еще верит в добро. Жить здесь – и верить! Фантастика! Но не хочет простить. Может, ты порадеешь? Если бы не эти восемь лет. Ну зачем они были?! Да, поздравь, я теперь зам Мельгунова и начальник управления ценных бумаг института. Дослужился до степеней известных. Думаю, управление в департамент переименовать. Солидней. Теперь насчет вашей стычки…

– Макс! Заткнись же, наконец! Мне как раз надо с тобой увидеться. В теннис еще не разучился стучать?

– Мальчишка! Да я тебя одной левой! – Флоровский был левша.

– Тогда через два часа в теннисном клубе на Ленинградском. До встречи!.. Что, Андрюш?

– Вы что, Янку берете?

– Пришлось пообещать. Не одобряешь?

– Дело ваше. Просто Клыня теперь просится. Вы ж знаете, втюрился он в эту кошку.

– И что думаешь?

– Он-то в теме. Обузой не станет.

– Тогда скажи – пусть подключается к Жуковичу.

– Да, там у вас в предбаннике какая-то плохушка дожидается.

Забывший о Юле Забелин, хмыкнув, поднялся.

В приемной над Яниным столиком навис и что-то интригующе шептал в ушко Жукович. Шептал явно непристойности, потому что на раскрасневшемся Янином лице установилось выражение веселой сконфуженности.

При виде выходящего шефа Яна поспешно поднялась и выжидательно застыла.

– До понедельника, – коротко попрощался Забелин, пропуская вперед заждавшуюся его Лагацкую.

– Так вот насчет Екатерины Второй… – Жукович замолчал, внимательно посмотрел на помертвевшую Яну и, понимающе скривившись, удалился.

В клубном баре было прохладно, звучала неспешная мелодия, потягивали соки остывающие после горячего душа игроки. Внезапно тихая эта гармония была нарушена – из коридора донеслись тяжелые быстрые шаги, и в сопровождении растерянного администратора в бар прямо в мокром пальто ввалился взъерошенный Флоровский.

– Ну и паскудная у вас, доложу, погодка. – Он неодобрительно оглядел посетителей бара, не обеспечивших надлежащий климат, разглядел поднявшего в углу руку Забелина, нашел глазами барменшу: – Соточку «Камю», лапуся.

– Не круто ли перед игрой? – удивился Забелин.

– А ничего, чуток адреналина впрысну. Заодно и шансы уравняем. Ты хоть ракетку-то за эти годы держать научился, мальчишка?

Стало, увы, ясно, что адреналиновая подпитка началась задолго до того.

– Что в институте?

– Ну, в институте как раз хай-класс! Старперов наших повидал. Постарели без нас, увы. Не изменились – лопочут о науке, о социальной справедливости, черт знает про что. Но что поразительно – продолжают работать, черти! Для них это теперь, я так понял, вроде наркоты. Успел, к слову, темы просмотреть. Ты не поверишь, Стар, но не соврал Мельгунов. Таких парочка разработок на подходе – просто, я тебе доложу, прорыв. На большие «бабки» можно выйти. Правда, с год как застыли. Мельгунов, бедолага, извелся. Может, оттого и на тебя полкана спустил… Ах ты солнышко, – растекся обаянием Макс при виде подошедшей с бокалом барменши. – Просто умаслила. Может, присядешь?

– Не положено. – Барменша быстро отошла.

– Максик, здесь приличное место. И заигрывать с персоналом не принято. – Забелин успокоительно кивнул сидевшему невдалеке главному администратору. – К тому ж ты, как я слышал, Натальей полон.

– А, Наташка! Послала она меня без затей.

– Так вроде говорил – «сухаря» в подъезде"?..

– Вчера «сухаря». А сегодня по зрелом размышлении послала. Да и права! За эти годы и сына одна вырастила. Все поражаюсь, как она все-таки себя во всем этом сраче сохранить исхитрилась. Не перевернулась. Ведь красивая баба. Кто б такую на содержание отказался? Может, в генах какая-то защита против пошлости вложена? Э, правду глаголят, что нет у человека злейшего врага, чем он сам. Так что удел мой теперь сиротский. Предлагаю по этому скорбному случаю бабцами какими-никакими аварийными на двоих утешиться.

– Ты с чем приехал, Макс?

– Тебя ободрать.

– Я не о том. Для чего в институт пошел?

– Да вот хочу попытать, нельзя ли вытянуть? Говорил же, обрыдло под себя все. Дело-то и впрямь святое.

– Куда как святое. Но ты хоть представляешь, что это такое? Это ж не бумажки на бирже фиксировать. У тебя есть программа, план хотя бы?

– Мы люди стихийные! Но мощных стихий!

– Окстись, не перед Мельгуновым выступаешь. Знаешь, какие деньги нужны, чтоб институт поднять?

– Ну…

– И что, впрямь столько лишних под себя подгреб, что готов десятком миллионов рискнуть?

– Десятком?

– Выйдем-ка в холл. – Забелин поднялся. Да и кстати – судя по заблуждавшим вновь глазам Макс как раз собирался повторить. – Вот что, Максим, – Забелин убедился, что рядом никого нет, – люди мы свои, так что темнить не буду. Намерен я институт наш для «Светоча» прикупить. Финансирование банк обеспечивает. Приглашаю в команду.

– Лихи вы, нынешние. Об институте, как о дыне, купил – продал.

– Не дыня. Но товар. Ты что, болезный, и впрямь полагаешь, что будет он себе и дальше стоять посреди Москвы, весь в масле и фольгой оптико-волоконной упакованный и для всего прочего мира недоступный? Не мы, так другие скупят. А не скупят, так обанкротят. И еще дешевле заберут. Я потому на это пошел, что банк наш как раз к поддержке информационных технологий обратился. Тут все срослось, понимаешь? И институту мощная рука ой как нужна. Деньги от аренды на финансирование научных тем пустим. А уж как «доведем» технологии, тогда потихоньку к главному – начнем торговать ими. Тут уж тебе карты в руки. Ну и на поглощении, само собой, заработаем – на скупку восемь миллионов выделено. Что сэкономим – ты в доле.

– Так ведь Юрий Игнатьевич!

– Юрий Игнатьевич твой!.. Наш. Великого гения ученый. Штучный человек. Но не безразмерный. Рыночник, например, из него никакой. Такого за эти годы наработал – хорошо еще, если мой план реализовать удастся. А альтернатива – прилетит какой-нибудь АИСТ, склюет все лакомое да и повыкидывает стариков наших со всеми их прожектами.

– Ты что ж, предлагаешь против Мельгунова пойти?

– Да ни боже мой. Просто на сегодня мы с тобой мельгуновскую выгоду лучше его самого понимаем. Главное, придумать комбинацию, чтоб никто в институте, кроме нас с тобой, не знал, что за скупкой этой банк наш стоит. Это я на себя возьму: выведем деньги сначала на Запад, а оттуда запустим к вам как твои. Запутаем источник. Хочет Юрий Игнатьевич иметь западные деньги – пусть имеет. А за тобой контроль за их целевым использованием, ну и за институтом в целом. А уж когда закончим, тогда вместе к Юрию Игнатьевичу в ноги бухнемся. Не дурак же он – поймет расклад.

– Интересные штучки играет буржуазия. – Максим сделался задумчивым. – Как это мы сможем скупить мельгуновский институт в интересах Мельгунова, против воли его, да еще так, чтоб сам он и не догадался? Шарада! Пойду-ка я еще сотняшкой «Камю» подзаправлюсь. – Он отвел удерживающую руку. – Потому что подумать требуется.

– Алексей Павлович! – послышался от двери голос администратора. – Ваш зал освободился.

– Ну что ж, к барьеру. Подождет твоя сотняшка.

– Давненько не брал я в руки шашек. – Максим, весь еще во власти состоявшегося разговора, деланно бодро потер руки.

Но видно, сыграть сегодня была не судьба. Едва начали они переодеваться, как в зал вбежал растерянный директор комплекса в сопровождении двух громил.

– Алексей Палыч, родной, пощадите! – еще в движении запричитал он. – Придется уступить зал. Онлиевский внезапно приехал. Ну прямо хоть плачь. И резервных нет.

– А мы-то при чем? – Максим недоброжелательно посмотрел на переминающихся сопровождающих. – Онлиевский, фигевский. И то уж десять минут нашего времени заиграли.

– Товарищ… или не наш? – поразился директор.

– Американский товарищ.

– Очень приятно. – Директор поспешно смастерил некое подобие удовольствия. На полномасштабную улыбку времени явно не хватало. Что и подтвердили топтавшиеся в нетерпеливом недоумении охранники:

– Вы чего, мужики, не понятно, что ли? Вам же сказано…

– Да ты-то еще что за сопля?! – прежде чем успел отреагировать насупившийся Забелин, взвился Макс.

От невиданных этих слов квадратная двухметровая «сопля» скосился на зеркало. И начал пунцоветь.

– Ждите! Освободим! – тем голосом, какому привыкли повиноваться охранники, произнес Забелин.

– Да чтоб я каждому!.. – капитулировать Максим не собирался.

– Освободим! – жестко, перехватив по пути рванувшегося вперед друга, повторил Забелин. – А пока побудьте за дверью.

– Так босс!..

– Босс пусть заходит. Скажите ему, что здесь Забелин, вице-президент «Светоча». Он знает.

Едва убежденные последним аргументом, телохранители в сопровождении крутящегося меж ними директора неохотно двинулись к выходу.

– Ты чего это стелешься?! – не дожидаясь их ухода, выдернул руку Макс. – Рупь за доллар – мы б их вдвоем положили. Чтоб меня в Америке кто-то выставил! Да по мне хоть…

– Остынь чуток. Здесь все-таки немножко не Америка. Иль и впрямь никогда фамилию Онлиевского не слышал?

– У вас тут за эти годы столько дерьма развелось.

– Врешь – вспомнил. АИСТ не можешь не знать, значит, и владельца помнишь. Кличка у него – Черный аист. Потому как беду разносит. Они втроем начинали. Двоих через пару лет подстрелили при невыясненных. А он вот выжил.

– В смысле их со света. Слышал я душещипательную эту историю.

Дверь зала распахнулась, и в нее вошел грузнеющий большеносый, с глазами навыкате человек. Из длиннющих теннисных трусов его выглядывали неожиданно тонкие безволосые ноги. В некотором отдалении с двумя ракетками под мышкой двигался высокий, подвижный, несмотря на возраст, мужчина – начальник охраны Онлиевского, в прошлом один из руководителей КГБ СССР. Замыкал процессию официант с каталкой, уставленной соками и с лежащими сверху двумя мобильными телефонами.

– Интересно, в сортир он тоже под охраной ходит? – пробурчал Макс.

– Только прошу, не хами. Помни, что уехал ты из коммунистической земли, а вернулся в олигархическую. Так что, если не хочешь проблем, блюди себя.

– Да пошло оно! Не для того возвращался, чтоб каждой раздувшейся кубышке кланяться. Боссяги. – Принявшийся одеваться Максим никак не мог справиться с пуговицей на рубахе.

– Ба, Алексей Павлович! – признал с удивлением, будто никто ему ничего не докладывал, Онлиевский. – Так это я вас невольно?.. Вы уж извините. Выкроился часик до думского комитета.

– Ради бога. – Излучая удовольствие от встречи, Забелин пожал протянутую руку.

– Специально подъехали зальчик для вас придержать. Вот только прибраться не успели, – прокомментировал Максим.

– Мой товарищ, – представил смущеннный Забелин. – Только что из Штатов.

– Товарищ из Штатов – это недурно. Все равно как господин из ЦК КПСС. Так, может, пару сгоняем, а, товарищ? Нас ведь тоже двое.

– Да что-то настроение пропало, товарищ! Алеха, я тебя в баре подожду. Хлебну пока коньячишки.

– От моих предложений не отказываются, – нахмурился Онлиевский.

– В самом деле? А я что тогда делаю? – И уже от двери Максим подмигнул оставшимся.

– Заносчивый мальчик. Трудно ему будет, – недобро спрогнозировал Онлиевский.

– Освоится. – Забелин потянулся к сумке. – Ну, не буду мешать.

– Почему же мешать? Напротив. Раз уж представился случай. Присядем?

Онлиевский еще не закончил фразы, а два плетеных кресла диковинным образом оказались тут же, на изготовку.

– Слышал, вы с Второвым разбежались? – лениво похвастался информированностью Онлиевский.

– Не то чтоб совсем.

– Все-таки Второв ортодокс. – Не меняя позы и не поворачивая головы, он сделал жест в сторону ананасового сока и следующую фразу произносил уже со стаканчиком в руке. – Нет в нем истинного чутья. Ведь с чего он отстраиваться начал? Банкиров подбирать. А я?.. Первым делом разогнанные ГБ и разведку подтянул. Вторым движением – телевидение под себя подмял. Зато где теперь он и где я? Пока вы всем своим могучим банком цифирки, портя глаза, пересчитываете, я эти цифры одним министерским росчерком создаю. И недалек – предлагали ж ему в приватизации Первого канала поучаствовать. Так нет, он, видите ли, банкир, а не щелкопер. Вот зато теперь его самого по всем каналам и мочат. К тому же и просить не умеет – все норовит лапой загрести. Сунулся пару раз к дележу – ну и получил по сусалам. И никогда, никогда Второву вашему с его больным самолюбием до меня не допрыгнуть. Потому как он деньги из денег делает, а я – из информации. Кто держит информацию – держит мир. Похоже, и до него дошло наконец, ан поздно.

Забелин быстро нагнулся, потянувшись за соком, – настолько близко прошелся Онлиевский по последнему их с Второвым разговору – будто подслушал.

– Чем займетесь теперь? – словно и не заметил впечатления Онлиевский.

– Да есть компания. Попробую что-нибудь скупить. Может, институтик какой.

При информированности Онлиевского врать напропалую было бы рискованно.

– И чем занимается этот ваш институтик? – Онлиевский незаметным для собеседника жестом подключил к разговору приблизившегося начальника охраны.

– Понятия не имею, – убедительно соврал Забелин. – Мне главное – метры, квадраты. Что попонятней. Скупил акции, продал площади. Разницу – в карман.

– И это грамотный рыночный подход. Без всяких там заумных второвских материй, – к облегчению Забелина, одобрил Онлиевский. – Только если все так просто, зачем тебе Лагацкая-то понадобилась?

– Лагацкая? А! Это Юля, кажется?.. Да, рекомендовали. А что, действительно ценность представляет?

– Да как тебе сказать? Помнишь, может, из русской истории: князь, которому построили редкой красоты храм, ослепил зодчего.

– Чтоб больше никому не строил.

– Вот именно. Так вот жаль иногда, что не князь.

И от шутки его Забелину сделалось зябко.

Официант, в отдалении отвечавший на беспрерывные звонки, подошел с трубкой в руке к начальнику охраны.

– Там вице-мэр, – доложил тот.

– Пусть подождет. – Онлиевский поднялся, потянулся, пару раз энергично присел, разминая хрустнувшие колени. – Впрочем, площади и мне нужны. Так что имей в виду – если Второву не подойдет, я – первый покупатель. А то обижусь. М-да, разбрасывается Второв кадрами, – вернулся Онлиевский к прежней мысли. – Добром не кончит. Помяни мое слово: зарвется и рухнет.

– Упасть любой может.

– Упасть – да. А вот чтоб рухнуть… Даже если у меня сейчас все отнимут, заново поднимусь. А почему? Многовековой опыт предков – они наживали, у них отнимали. Генная привычка.

– Второв тоже не из слабаков.

– Да? А кто его на настоящий-то излом пробовал?.. А тебя, если что, подберу. Ты, как погляжу, – верный.

Чуть заторможенно кивнув, Забелин вышел из зала.

– Интересный парень, – тихонько оценил начальник охраны.

– Ты журнал «Хочу все знать» помнишь? – Онлиевский перевернул руку, давая возможность вложить в нее трубку. – Очень продвинутый был журнальчик. Полезный… Слушаю, дорогой!

Понятливо кивнув, начальник охраны сделал запись в блокноте.

– А где мой?.. – Забелин обвел глазами опустевший бар.

– Минут с десять как укатил, – ответила барменша. – Вылакал… простите, выпил в присест два по сто пятьдесят и заказал такси. До этого меня пытался заказать. Вам просил передать, что поехал по казино. Найти бы его, а то что-то завелся мужик. А судя по всему…

– Да, с тормозами у него проблемы. – После разговора с Онлиевским на душе у Забелина стало тягостно.

Мобильный телефон у Максима оказался отключен, и отыскал Забелин загулявшего приятеля лишь в пятом по счету казино, на окраине Москвы. Со слипшимися от духоты и возбуждения волосами, с бокалом шампанского, тот сидел у игрального стола, обложенный фишками, и неотрывно следил за крупье. Справа от Максима нервно перебирала руками увешанная драгоценностями дама бальзаковского возраста, над которой, изящно изогнувшись, навис тоненький, со сложенными в обиженную складку губами мальчик лет двадцати.

– Олечка, лапочка, ну пора ж баиньки, – касаясь ее ушка, шептал он, одновременно заговорщицки подмигивая двум девушкам за спиной Максима, в которых Забелин с удивлением узнал подружек с Тверского бульвара.

– А, это ты? – Не отрываясь от шарика, Максим потряс рукой, требуя не отвлекать. – Ставить будешь?

– Смотри, Анютк, второй появился, – с непонятной для Забелина радостью констатировала смуглолицая. – Вы позволите? – И, взяв Забелина под локоть, отвела в сторону.

– Меня Марьяна зовут, если помнишь. Делай вид, что я к тебе кадрюсь. – Она непрестанно вымученно улыбалась.

– Не понял?

– Полыбься, говорю, немножко. Слушай, увести бы его отсюда. У него сегодня пруха – уж под три тысячи выиграл – вон ведь как глаза блестят. Только – улыбайся же – казино это недоброе, под чернотой оно. И они его уже «накололи». Так что с выигрышем могут не выпустить. Да еще и оберут где по дороге. Он нас с Анюткой по телефону высвистал, по сто долларов дал, чтоб шампанского подливали. А шампанское это – бурда. Намешивают его. Может, кого из дружков вызовешь? Нас с Анькой только здесь не бросайте. А то… Они уж намекали, чтоб мы исчезли. Если один, да еще пьяный, тогда без вопросов.

Приглядевшись, Забелин и впрямь заметил нескольких косящихся на них кавказцев. Чуть в отдалении, расставив ноги, пытливо приглядывался к их группке секьюрити.

– На этого не рассчитывай, – заметила Марьяна. – Я ж тебе говорю…

– Понятно. – Забелин склонился над Максимом, решительно сгреб фишки.

– Да ты чего, Стар? – недоуменно посмотрел тот. – Самый же фарт пошел.

– Время! – Забелин без церемоний потащил упирающегося друга из-за стола. – Да и… девушки вон извелись. Так что едем ко мне.

– А! Тогда да. – Максим прекратил сопротивление. – Это мы бойцы! Это мы завсегда!

– Ты чего, мужик, клиента обижаешь? – послышалось сзади.

– А, черт, засада! Предупреждала же!

За ними с недобрым лицом стоял секьюрити.

– Чем тыкать незнакомым, лучше помогите на воздух вывести, – неприязненно потребовал Забелин.

– На воздух? – Секрьюрити что-то неспешно обдумал. – На воздух – это можно, – громко произнес он. И прислушивавшиеся к разговору кавказцы быстро исчезли. – Пошли.

– Да ты чего?! Не выходи! – Марьяна нервно дернула Забелина. – Отметелят же! Хорошо еще, если…

– Алексей Павлович! – К источнику шума подошел смуглый администратор. – Рад приветствовать в нашем заведении. Вижу, дружка немножко развезло. Бывает. Выиграл человек. Кто осудит?

– Вообще-то не припомню.

– Ну, где уж с вашего-то полета? Может, сами сыграть желаете?

– Желаем сесть в машину и уехать.

– Как будет угодно.

Он перевел сделавшееся жестким лицо на переминающегося подле охранника, смодулировал голос так, чтоб слышно было вновь появившимся кавказцам:

– Помочь обменять фишки, посадить в машину. И чтоб никаких случайностей для дорогих гостей. Всегда, всегда рады!

Уходя, Забелин обернулся. Соседка Максима по столу начала собирать фишки, в то время как юный ее кавалер, не скрываясь, требовательно поглаживал пальцами дрябнущую шею. Внезапно, что-то почувствовав, она вскинула голову и, поймав сострадательный взгляд не успевшего отвести глаза Забелина, горько усмехнулась.

– Думала, и не выберемся по-доброму. – Лишь усевшись в «БМВ», Марьяна успокоилась, уважительно осмотрелась. – А ты, оказывается, крутой.

– Так, вполукрутую. – Забелин посмотрел на заднее сиденье, где Максим уже сопел на коленях поглаживавшей его волосы тихой Анюты, и нажал на акселератор.

Сконфуженный секьюрити вернулся меж тем к мрачному администратору.

– Посадил путем. А тачка крутая, – заискивающе доложил он.

– Как ты полагаешь, чем отличается наше заведение от новокосинского рынка, где ты в рэкетирах побирался, пока я тебя не подобрал?

– Ну откуда я знал-то? Не написано ж. Всего-то третий день здесь.

– Ты, шнурок, только что заведение подставил. Или научишься различать клиентов, или… Слышал хоть, где наше казино счета держит?

– Так это… В банке, что ли?

– Пошел на место, дефективный. – От души оценил администратор способности новобранца.

Уже возле самого дома дремавший на коленях у Анюты Максим вдруг поднял голову.

– Нет, ты мне скажи, – потребовал он, – кто поручится, что банк твой, заполучив институт, и нас не «кинет», и стариков наших не «обует»?

И хоть был он пьян, ответил Забелин на полном серьезе:

– Мы с тобой. Других нет и не будет. В этой стране успех личным доверием определяется. И если уж у нас не будет доверия, то лучше и не затевать.

– Тогда еще чуток подумаю, – пообещал Максим и благополучно уснул.

Под утро Забелин, накинув халат, угрюмо сидел в спальне. Рядом на кровати лежала совершенно голая Марьяна и пьяно изливала неудовлетворенную душу:

– Никакого кайфа с вами. Предлагала же групповушку устроить на четверых. Так твой дружок как с Анюткой заперся, так скоро четвертый час пошел. Иди предложи махнуться.

– Да предлагал, – соврал разочарованный и разочаровавший Забелин. Нерадостными получались в последнее время его гулянки. – Но не соглашается он. Такой однолюб попался.

– Просто вы старые.

– Вот это похоже на правду. Сколько мы вам должны?

– С чего бы? Да не, мы не по этой части. Студентки мы, из Патриса Лумумбы. Просто оттянуться. Тошно ведь. Хотя давай по сотне. Хуже не будет.

Дверь комнаты без стука распахнулась, и вошел обернутый в простыню неожиданно свежий Максим.

– Я подумал, – обращаясь к Забелину, произнес он.

– И что?! – подскочила на кровати девушка.

– Я согласен. – Он изумленно скосился на нее.