"Рок-н-ролл под Кремлем" - читать интересную книгу автора (Корецкий Данил Аркадьевич)Глава 8 Будни диггеровЗа эти четыре часа Хорек заработал и содрал две мозоли на руках, несколько раз помер и кое-как снова ожил, как какая-то птица, которая возрождалась из пепла. Они с Лешим по очереди миллион раз вдубасили кувалдой по замуровке, а потом еще миллион раз, а потом еще миллиона полтора – и, мама родная, они просто осатанели от усталости и нехватки воздуха. На сегодняшний вечер у Хоря намечалась легкая пьянка по случаю Риткиного отъезда в Днепропетровск, и еще утром он раздумывал, приглашать туда Лешего или нет. Ближе к вечеру Хорь решил, что хоть Леший и со странностями,– не компанейский он человек, если честно… только пригласить его все-таки стоит – легенда московских подземелий как-никак. Только когда Хорь огласил это самое приглашение, Леший прореагировал очень вяло. Ни 70-градусная чача из Абхазии, обещанная кем-то из гостей, ни веселые жопастенькие девчонки (тощие и скучные у Хоря не водятся – это знают все) его не взволновали. – Работаем,– сказал.– А там видно будет. Поди пойми ты его. Не компанейский человек, одним словом. Мало того, что они честно отработали шахтерскую смену, с них льет в три ручья и дышать скоро будет нечем,– надо ведь просто-напросто и меру знать. «Воздух! – пел Костя Кинчев. Мне нужен воздух!!» Под «воздухом» тот имел в виду деньги. «Бабки». Капусту. Лавэ. А жадность фраера сгубила, как известно. А Хорю сейчас нужен самый обыкновенный воздух. Не с вершин Швейцарских Альп, а московский, пусть и пропитанный бензиновыми выхлопами, но относительно СВЕЖИЙ воздух… – Костю Кинчева помнишь?! – крикнул Хорек в спину орудующему кувалдой Лешему. Ему удалось перекричать и грохот ударов, и гулкое, рокочущее под низкими сводами эхо. – Кинчев?! Который химку23 нам продал натовскую?! – Леший долбает в прежнем темпе, даже не обернулся. – Не, Кинчев, который в «Алисе»! – Алиса?! Какая Алиса?! Бум! Бум! Бум! – Ну, группа такая,– объясняет Хорь, и слова тонут в хрусте раскалываемого кирпича.– Музыка! Танцы! Ладно, неважно… – Не знаю Кинчева. В общем, вечеринка накрывшись. К этому все шло. А Леший и в ус не дует. – Слушай, давай передохнем, что ли? – сказал Хорек. – А? – Отдохни, мать твою! – орет Хорь.– Пошли домой! Леший остановился. Обернулся. На лице написано: не понял. Отворачивается и долбает дальше. Вскоре завибрировал будильник на Хоревой «трубе» – десять минут прошло, сейчас его очередь брать в руки кувалду. Хорь плюнул и встал. Колени не хотели разгибаться – во, доработался! – а руки трясутся мелкой дрожью. Хорь представил, как он такой рукой будет вечером гладить жопастеньких, и ему вдруг стало смешно. – Ты чего? – улыбнулся Леший.– Второе дыхание? Хорь сразу помрачнел. – Не. Так просто. Он сказал себе, что честно отработает эти десять минут, а потом берет Лешего в охапку и они сваливают отсюда. Или пусть Леший долбает один, если ему так хочется. Но на десять минут Хоря не хватило. Замах становился все короче и слабее, и в какой-то момент руки не удержали кувалду – она просто вывалилась на пол, звякнув железом о камень. – Все. Она меня сделала, сука. Больше не могу. Хорь обернулся к Лешему. Луч фонаря скользнул по согбенной фигуре, сидящей на куче выбитого кирпича, по чумазому лицу, расчерченному светлыми вертикальными линиями – следами от пота. Лицо зажмурило глаза и отвернулось. – Иди домой,– сказал Леший.– Я подежурю здесь. Хорь вдруг вспетушился, сам не понял, почему. – Какого хрена? – каркнул он севшим от пыли голосом.– Что ты будешь сидеть здесь, как дурак? Пошли вместе! – Не пойду. Там немного осталось. Кто-нибудь придет, ковырнет чуть, и он уже там. А мы с носом.– Леший включил свой налобный фонарь, посмотрел на содранные в кровь ладони.– Иди, завтра вернешься. Пожрать принесешь чего-нибудь. И воды побольше, чтоб умыться. Хорь уставился на него и собрался что-то сказать, но ничего не сказал. Потому что Леший был прав. Неизвестно, что за этой стенкой укрыто,– может, очередное крысиное царство-государство, а может, и что-то посущественнее. Кто знает. Потом всю жизнь будешь себя за локти кусать… А торчать здесь Хорю ох как не хочется. Ну не хочет он больше торчать здесь! Ему нужен воздух! Вот Леший – этот может сутками не подниматься к поверхности, как рыба глубоководная, сидит, жабрами шевелит, светит своим фонариком, охрененный подземный монстр. И ничего ему больше не надо… Ну и ладно. И пусть сидит, раз нравится. «А с третьей стороны,– подумал Хорек.– Ну что Леший? Он что, святой? Посидит в темноте час-другой, ну еще посидит, пока совесть успокоит, а потом встанет, стеночку ровненько доломает и все вынесет, что ценного есть. Припрячет где-нибудь, а наутро что-нибудь соврет… Может такое быть?» Он даже не успел додумать ответ на свой вопрос, как Леший сказал: – Без тебя ломать ничего не буду. Иди, не бойся. – О чем это ты? – бросил Хорь. У него вдруг зачесалось за ушами, под мышками, под коленями и везде. Ну и сволочь я все-таки, подумал Хорь. Хотя, с четвертой стороны… – Ладно. Все. Спокойной ночи. Он уже, можно сказать, пошел, даже комбез свой «закидной»24 расстегнул, чтобы переодеться, но зачем-то глянул на часы и увидел: половина двенадцатого ночи. Мама родная, полдвенадцатого! Дойдет домой – будет за полночь. Вот б…ская стенка, подумал Хорь. И понял окончательно, что никакой вечеринки не будет, теперь уж точно не будет, закончилась вечеринка, прощайте, девки жопастые, прощай, чача в 70 градусов. Он взял кувалду, глянул на стенку, сказал ей: «Сука!» – и врезал последний китайский раз. Точно – последний. Точно – китайский. И даже руки не болели и не дрожали. Но под кувалдой вдруг что-то хрустнуло (Хорь испугался, что сгоряча переломил ручку), и тут же пара кирпичей с какой-то задумчивой ленцой вывалилась из стены и – хлоп! – опрокинулась во мрак. Сезам открылся. Одной половинкой мозга Хорь все еще продолжал думать о своей драгоценной научно-исследовательской кувалде, о разбитом тяжелой шахтерской работой организме и пропавшей вечеринке,– но уже без ажиотажа, вяло, по инерции. А другая половинка была охвачена пожаром и плавилась, как масло на горячей сковородке. Сезам открылся! Тайна! Пиастры! Трудно передать, что делается в голове у диггера, когда перед ним открывается в тщательно выложенной кем-то замуровке тайный «ракоход», заветная черная дырка. Ни сдобная Скарлетт Йохансон, ни поджаристая с корочкой Анжелина Джоли, ни знаменитая на всю Волхонку проститутка по кличке «Белая Лошадь» – никто и ничто в этот момент не заставит диггера отвернуться от свежего пролома. В общем, Хорь ожил. Он несколькими ловкими ударами расширил отверстие, отшвырнул кувалду и просунул голову внутрь. Света налобника хватало только осветить крохотный пятачок лунного пейзажа из песка, щебня и битого стекла. Остальное – темнота. Но главное не то, что он там увидел. Главное, что там, в проломе, воняло падалью. Натуральной падалью. Даже нюх напрягать не надо, и так все ясно. Хорь высунулся и сказал: – Мусорка, Леший. Мусорка. Мокрилово. Леший отодвинул его в сторону и тоже сунул голову. – Бомжатник бывший, наверное,– сказал он.– Бывает. – Что бывает? Почему бывает?! – взорвался вдруг Хорь.– Почему обязательно бомжатник?.. Он выхватил у Лешего из рук кувалду, на которую тот опирался, отобрал ее с таким видом, будто именно Леший и виноват в том, что из черной дыры не тянет сухим пряным запахом нетревоженных гробниц, столетних бумаг и сокровищ, что прет обычная вонища. Он бил по стене снова и снова, пока не открылся проход, в который можно было войти почти не сгибаясь. Потом отшвырнул кувалду в сторону. – Все,– сказал Хорь, тяжело дыша.– Пустым теперь отсюда не уйду. Он выплюнул на ладонь давно обесвкусившуюся размочаленную жвачку и прилепил ее вверху пролома, обозначив свою территорию. Пусть и никчемную, заваленную отбросами, пусть. Но свою – законную. – Вот это по-нашему. Прирожденный диггер. Молоток,– одобрил Леший.– Он нашарил на полу окурок и рядом с белой кляксой «риглиса» нарисовал свой фирменный значок в виде разлапистой елочки.– Вот и застолбились. Ну что, может, и найдем какой-нибудь медный чайник эпохи Цинь?.. Вместо глаз у него были две дыры с рваными краями, кожа на лице обвисла, собралась внизу складками, словно голый череп накрыли мокрой тряпкой. И шея вздулась. Неимоверно вздулась – вот-вот лопнет. Сердце Лешего простучало раз десять, прежде чем он смог говорить. Он сказал: – Ты читал «Тома Сойера»? Хорь сидел рядом на корточках. Когда они закончили осматривать второй подвал, перешли через разбитую кем-то хлипкую, в один кирпич, кладку и оказались здесь, Хорь рассказывал что-то увлекательное о залетных цыганах, о своем детском велике и бабушкином варенье, которое эти самые цыгане уворовали из похожего подвала, только не такого глубокого… И не такого старинного… Леший, подсвечивая себе, внимательно осматривался по сторонам: серые ноздреватые стены из ракушечника, сводчатый кирпичный потолок, лестница с каменными ступенями ведет вверх, но упирается в засыпавшую ее до половины землю… В потолок вделаны проржавевшие кольца, на цепях железные крючья, похоже, на них вешали свиные или говяжьи туши… Наверное, наверху был когда-то трактир или ресторан, а может, мясной магазин… Лет сто пятьдесят назад, а может, и все двести – тогда поверхность земли была на несколько метров ниже, чем сейчас, вот оттого и подвал такой глубокий… А потом Хорь осекся на полуслове. И не то чтобы остановился, а как шел, так сразу и присел, будто пулю в живот получил. И Леший увидел то, что увидел Хорь. Первые секунды он не мог осознать, что же это такое, что случилось,– только жуткая морда из темноты и густой поток смердящей вони. Остолбенел. Где он, в каком мире? То ли здесь, под мирной Москвой, среди булькающих труб и привычно воняющих нечистотами каналов… то ли на войне, в превращенном в зиндан погребе на окраине горного аула?.. Эти секунды были самые неприятные, ибо все, что Леший тщательно прятал в себе, не выпускал наружу, заталкивал в прорехи разбухшей памяти и латал, латал без устали,– вся эта дрянь вдруг выперла наружу. На две-три секунды, не больше. Но и этого было достаточно. Он приподнял респиратор, сплюнул и повторил: – Марк Твен. «Том Сойер». Читал или нет? – Читал? Что? Нет… Да,– Хорь все еще сидел и даже жвачку свою перестал жевать.– То есть нет. Не знаю. Иди в жопу, Леший. Какая тебе разница? – Индеец Джо,– Леший полез зачем-то в сумку, что висела на плече, но забыл, зачем.– Был такой хмырь, тоже вроде как диггер: по пещерам лазил, клад искал. Главный злодей. А когда захотел из пещеры выбраться, оказалось, что выход замуровали… – Надо было пива еще взять,– сказал Хорь.– Водки. Что-то мне хреново. Леший вспомнил, зачем он полез в сумку. Он достал большой ручной фонарь и осветил труп. Леший уже видел трупы в своей жизни. Его взводный, который успел закончить три курса журфака МГУ, называл трупы кадаврами, по-французски. Клоун он был, взводный. Всех чеченцев, живых и мертвых, тоже называл кадаврами. А умер только через десять минут после того, как люди Амира напрочь выпотрошили его тело, казавшееся таким худым и хрупким. Моросил холодный октябрьский дождь, и у взводного было лицо фарфоровой куклы – белое, глянцевое, блестящее. Ну а этот был похож скорее на призрака из фильма ужасов. Из дешевого фильма, категории «Б». Это не так страшно. Убитый сидел, привалившись спиной к истлевшей деревянной двери, а в метре над его разбитой головой красовалась медная табличка, надпись на которой безнадежно стерлась. «Полгода где-то»,– определил Леший. Куртка на синтепоне, толстые брюки, ботинки до щиколотки. Теплая амуниция. Зимой копыта откинул или по ранней весне. Одна нога вытянута, другая присогнута в колене. Позу можно назвать естественной, и даже расслабленной,– Леший видел куда более неестественные позы у живых и совершенно здоровых людей. Вот только голова лежала на левом плече совершенно неестественно. Как посторонний предмет. Кочан капусты, например. Шея сломана напрочь. Будто кто-то подошел и влепил с размаху вот такой увесистой кувалдой, наподобие Хоревой. – Кто он такой? – выдавил Хорь. Он отодвинулся от трупа еще дальше, не вставая с корточек, переполз на новый рубеж. Сейчас он сидел и тихо раскачивался, как в ступоре. – Откуда я знаю? – Леший посветил в лицо убитого, вернее, в то, что от него осталось.– Хомо сапиенс, точнее сказать трудно. – Бомж,– сказал Хорь. – Может, и бомж. Не диггер, это ясно. Шмотка гражданская, ни фонаря, ничего. Ну и, если бы диггер пропал, мы бы с тобой в курсах были. – А если этот… Ну, как его… Арнольд? Шустрый? Которого в девяносто девятом в розыск объявили? – Арнольда поймали. В Коктебеле. Хорь качнулся еще несколько раз. – Ему ж глаза кто-то выел,– тихо произнес он. – Это не наша забота,– сказал Леший. Хорь резко встал, выпрямился, ударился головой о выступ стены и выругался. – Так. Хорошо,– зачастил он.– Не наша забота. Верно. Нас здесь не было. Мы не мы. Мы пили пиво в Битцевском парке. Ездили на блядки. Все. Пошли отсюда. Пошли скорее, Леший! Он с решительным видом развернулся и, не оглядываясь, потопал в сторону разрушенной кладки и к выходу в первый подвал – туда, откуда они пришли. Сделал несколько шагов и вдруг остановился. Наклонил голову – ниже, еще ниже. Застыл. Потом присел и поднял что-то с пола. – Иди сюда! – крикнул он. Леший не сдвинулся с места. Хорь постоял немного и подошел к нему сам, попутно высматривая что-то под ногами. – Во. Там лежал,– он протянул ладонь, а глаза его бегали, продолжая обшаривать пол. У Хоря на ладони лежал серебряный «николаевский» рубль. Белый, чистый, нестертый, будто вчера отчеканенный, только с краю две крохотные зарубки – видно, кто-то проверял на подлинность. – Прямо на полу,– выдохнул Хорь.– Как мусор валялся. Я балдею… Это ж «николашка», тот самый, да? Восемьсот тридцать шестого года? Сотня евриков, как с куста!.. Они прошли с фонарем весь подвал, дошли до разломанной кладки, потом до самого выхода в тоннель. На полу, среди битого стекла и камня, будто высыпавшиеся из дырявого кармана, валялись еще двадцать два рубля царским серебром. – Мать моя женщина! – едва не рыдал от счастья Хорь, перекладывая монеты из ладони в ладонь.– Вот оно! То самое! Я как чувствовал!.. Потом он повернул голову в сторону убитого. – Это он,– сказал Хорь.– Он эти деньги где-то здесь нашел. Здесь клад был. Точно говорю. За серебро это его и грохнули. – Кто грохнул? – не понял Леший. – Ну как кто… Кто-то грохнул. Пришел, по башке саданул, взял серебро и смылся. Чего ты опять умного из себя строишь, Леший?.. Давай искать, откуда этот наркот серебро выковырял! Ищем! Ищем! Хорь без всякого трепета подошел к трупу и стал обшаривать его карманы. – Ему некуда было бы смыться,– сказал Леший. – То есть? – поднял голову Хорь.– Кому? – Тому, кто убил. Выхода отсюда нет. Единственный выход был замурован, пока мы его не открыли. – Ну так, может, потом и замуровали. Смылись и замуровали. – Они не оставили бы здесь эти деньги. Хорь ничего не ответил. В карманах убитого он обнаружил истлевшую пачку «Винстона», водительское удостоверение на имя Рафиева Георгия Самуиловича и еще семь серебряных монет. – Двадцать три и семь,– сказал он.– Сколько будет? – Сто пятьдесят пять,– сказал Леший. – Врешь,– сказал Хорь и хрипло рассмеялся. Они стали осматривать все углы и закоулки. Сметали ногами землю с каменного пола, пальцами проверяли щели между плитами. Светили в углы, но золота и серебра не находили. Рубинов и бриллиантов – тоже. Куски полуистлевшей ветоши, что-то похожее на сплющенную кастрюлю, опять стекло, булыжники какие-то. Наконец, нашли дверь. Не похожую на те, что ставили в советских подвалах,– четыре неструганые доски и две перекладины. Это была понтовая крашеная дверь с фигурной филенкой, хоть в квартиру ее ставь. Шикарно они жили, эти дореволюционные торговцы и рестораторы… Замка на двери нет, но она не открывается, наверное, перекосило за столько лет. Вставили в щель гвоздодер, навалились, раздался скрип, треск, и лучи фонарей устремились в открывшийся проход. Небольшая комната, круглый стол, три стула, на полу несколько бутылок. На стенах остатки обоев из очень плотной то ли бумаги, то ли кожи, обои крошатся под пальцами, как… Леший вспомнил про гробницу Тутанхамона: среди всего прочего археологи нашли там букет полевых цветов. Букет, едва к нему притронулись, превратился в пыль. Пыль, пыль. Леший вдруг взбодрился. Среди этой мусорки, бытовой вони он наконец почувствовал запах времени, прекрасный как «Кензо». Он почувствовал: да, я первый, кто коснулся этих обоев за многие десятки лет. Первый, кто перешагнул порог этой каменной гробницы. Я первый, кто… Нет, не первый, вспомнил вдруг Леший. Труп. Кадавр. Тот мужик тоже ходил здесь. Трогал и нюхал. Зачем он пришел сюда? Что он искал? Клад с царским серебром? Скажем, клад он нашел. А – что было дальше?.. Они обошли комнату по периметру, но ничего не обнаружили. Две пузатые банки толстого стекла, запечатанные воском, внутри бултыхается какая-то мутная дрянь, вот и весь их трофей. Хорь, заподозрив что-то, раскокал обе банки, но без толку, только вони прибавилось. Ни намека на серебро или тайник. Вновь вышли в просторный подвал. – Такого не может быть,– сказал покрытый пылью веков Хорь.– Значит, здесь. Он показал на дверь, к которой был привален труп, словно жуткий молчаливый сторож. – Предложим ему прогуляться в другой угол. На раз-два-три. Он легкий должен быть… Хорь вопросительно посмотрел на товарища. Леший молчал. – Ну а что ты предлагаешь? – психанул Хорь.– Ему это все оставить?! Или кому-то еще? Бомжам усратым?! Фига!.. Он перевел дыхание и добавил: – Я сказал, Леший, я отсюда пустым не уйду. Хоть как, хоть боком, хоть раком, но я возьму свое. Ты меня знаешь. – У нас тридцать монет,– сказал Леший.– Это примерно три тысячи… – Плевать! – перебил его Хорь.– Я хочу туда! Он ткнул грязным пальцем в сторону двери. – Там что-то есть. Оно дожидалось нас. Меня. Не его – меня! Я чую, Леший. Чую, ты понимаешь? Да кто мы, в конце концов,– институтки, пидоры какие-нибудь? Или диггеры московские? Он же мертвый, как… как, блин, этот камень! – Хорошо. Все. Остынь,– сказал Леший.– Поговорили. Он обошел труп, поддел дверь гвоздодером и с силой рванул ее в сторону. Труп нехотя отвалился от двери и с тихим омерзительным звуком сложился надвое, уронив верхнюю часть туловища на ноги. Проход был свободен. – Ну как, понравилось? – спросил Леший. Хорь просиял. – Ну ты профи, Леший. Хирург. Сантехник… Это был ледник. Или погреб. Нет, погреб – это в деревне, где картошка. В старых московских домах, когда холодильников еще и в помине не было, а всякие буржуйские окорока, рябчиков и ананасы, да и обычные свиные туши надо было как-то сохранять, устраивались ледники – подвалы под подвалами. Зимой их забивали нарезанными на реках брусками льда, засыпали снегом. Благодаря этому продукты могли сохраняться какое-то время даже летом. Ледник нашел Хорек. Он вперся в новое помещение, как танк, и с треском провалился в квадратное отверстие полтора на полтора метра, прикрытое прогнившими досками. Под досками оказался нижний ярус подвала. Когда-то, наверное, здесь стояла деревянная лестница, но от нее осталась одна труха. Леший так никогда и не понял, как Хорьку удалось слететь вниз, не сломав позвоночник и не проломив череп. Хорь сидел на полу ледника, подобрав ноги, осторожно ощупывая ушибленный затылок. – Ну что? – сказал Леший.– Живой? Хорь с выражением обиды глянул на него снизу. Живой, вроде. – Ноги-руки? – Все хоккей,– какое-то время спустя отозвался Хорь. – Все-таки надо под ноги смотреть. Давай руку, вытащу. Хорь отмахнулся. – Сам. Он, кряхтя, встал, но вылезать наружу не торопился. Расстегнул комбез, помочился в угол. Стянул респиратор на шею, закурил. Лишь после этого Хорь подпрыгнул, зацепился пальцами за каменный край люка и, упираясь коленями и носками сапог в стену, стал подтягиваться наверх. И тогда Леший услышал посторонний звук. Глухой и невнятный поначалу, как шум дождя за стеклом, только он шел откуда-то снизу, из глубины. И быстро набирал силу. – Хорь! Леший успел схватить его за запястье и дернуть на себя, когда шум после стремительного крешендо перешел в грохот и вдруг оборвался где-то прямо под ними. И снова стало тихо. Леший обнаружил, что лежит на каменном полу, а рядом корчится Хорь. – Ты мне руку вывернул, гад… Леший встал, нашел ручной фонарь, включил его и осветил ледник. Дна там больше не было. Стены раздались в стороны, обнажив осколки камней и дикую бурую глину. Под ними зияла темная пропасть, из которой свет фонаря выхватывал неровную стену естественного происхождения, а далеко внизу среди умопомрачительных неземных ландшафтов промытой водой почвы угадывались очертания ровной кирпичной кладки. Рядом Хорь громко шмыгнул носом. – Ни хрена себе промоина… Это что ж получается: я поссал без всякой задней мысли, а она… Хорь вытер нос куском салфетки, поджег ее и бросил вниз, в пролом. Горящая бумага пролетела несколько метров, упала на выступ стены и постепенно догорела там. – Ага. Газовую магистраль, значит, не повредили,– хмыкнул Хорь. – Там целый проспект на нижнем уровне открылся,– сказал Леший. – Где кирпич, видишь? – Бомбарь25, наверное.– Хорь, шипя от боли, вытянул поврежденной рукой сигарету из кармана и закурил.– Или коллектор инженерный… – Я не знаю, что это такое. Но что-то живое. Интересно… Хорь зевнул, внимательно посмотрел на него и широко улыбнулся. – Ты че, Леший? Закинуться хочешь? Вот в это самое? В эту, дери ее прах, гробницу?.. А как же техника безопасности? – Ты здорово о безопасности думаешь! Был бы газ – мы бы уже в шкварки превратились! – Ладно, ладно,– примирительно произнес Хорь.– Так чего ты хочешь? – У меня в сумке двадцать метров шнура,– сказал Леший.– И семь свежих батареек. Если хочешь, оставайся здесь, подстрахуешь меня на всякий поганый случай. – Пусть тебя в морге страхуют,– отмахнулся Хорь. Он встал, отряхнул колени и направился к выходу из сарая, где стояли сумки с инструментом. Там Хорь принялся что-то искать, перебирать, гремя железом. – Ну тебя в жопу, Леший! – крикнул он оттуда. Минуту спустя вернулся с мотком страховочной веревки и сказал: – Я тоже лезу с тобой. – А рука? – спросил Леший. – А что рука? Рука как рука. Не отсохла еще… Они закрепили шнур на дверном косяке и оставили на краю ямы запасной налобный фонарь с горящей лампочкой – в случае чего он будет их маяком – нет, больше чем маяком – путеводной звездой на дороге от смерти к жизни… Первым спустился Леший. Уже на шести метрах он нащупал под ногой опору, но это был хлипкий холм из мокрого песка и мусора. Ниже на два метра шла твердая, как камень, глина. Леший приземлился там. Свистнул Хорю. Через три минуты Хорь уже стоял рядом с ним. – Смотри,– руководил Леший, освещая фонарем спуск.– Вот глиняный «язык» пошел, пошел… Вниз и влево повернул. Видишь? И дальше, смотри – там кладка наружу проступает. Пунцовый кирпич, старый. Увидел? – Ну,– сказал Хорь. – Вот туда и пойдем. Они оставили веревку висеть, где висит, и спустились по «языку» вниз, где покатый бок промоины упирался в почти вертикальную стену из земли, глины и мусора. Пахло здесь вполне пристойно – обычный запах подземелий. Омывая кирпичную кладку, выступающую из стены, бежал окутанный паром веселый ручей. – Теплотрассу пробило где-то,– Леший поставил сапог поперек потока, вода тут же обогнула его и побежала дальше.– Течет и течет, день за днем, год за годом. Вот так в один прекрасный день вся Москва когда-нибудь уйдет под землю. Был город – и нет города. Только легенда… – А под землей их будем ждать мы, диггеры,– хохотнул Хорь. Кувалду пришлось оставить наверху, с собой они взяли только две кирки с короткими ручками. Старый, размякший под горячей водой кирпич крошился легко, как мыльный камень. За четверть часа они сделали вполне приличный лаз, за которым открылись гирлянды жирных черных кабелей, и, раздвинув кабели, пролезли внутрь. Внутри было тесно и влажно. От стены до стены – не больше двух метров. Под ногами хлюпала вода, но пол был из ребристой чугунной плитки, как на каком-нибудь химпредприятии. И все стены увешаны кабелями, тянущимися из мрака и уходящими во мрак. – Лампочка,– сказал Хорь, протягивая руку вверх. Над самой головой висела обычная лампочка, спрятанная в каркас из металлической сетки. Хорь снял сетку и выкрутил лампочку. – Главмосэнерго, 1959, серия ШВ, 60 ватт,– прочел он надпись на стеклянной колбе.– Давно же они тут лампочки не меняли. Эй, электрик!.. Он хотел швырнуть лампочку в проход, но Леший забрал ее, внимательно осмотрел под светом налобника, потряс и вкрутил на место. Лампочка вдруг мигнула, нарисовала в темноте розовато-красную дугу, погасла… и – загорелась. Она светила ярко и ровно, а вслед за ней, вырывая из темноты уходящий вдаль коридор, загорелись другие лампочки – одна, вторая, третья, четвертая. Словно невидимый хозяин этого спящего подземелья вдруг очнулся и решил проверить: а ну, кто здесь шумит? Леший и Хорь стояли друг против друга, жмурясь от режущего глаза света и сыпля междометиями. Потом воровато огляделись. В самом деле – сейчас, при свете двухсот сорока свечей, они здесь были посторонними. Если не сказать больше. С одной стороны коридор уходил в никуда – там света не было. С другой – упирался в ржавую металлическую дверь. – Сюда,– Леший показал в сторону двери. Внутренний замок здесь был, но сердечник то ли проржавел насквозь, то ли вообще отсутствовал. Леший констатировал, что дверь не заперта,– однако и открываться она не желала. То ли петли заржавели, то ли с обратной стороны дверь была закрыта на щеколду или завалена чем-то тяжелым. Леший ударил пару раз киркой, потом сумел-таки поддеть ее и чуть сдвинуть внутрь. Там слышался какой-то гул. В открывшуюся щель Хорь просунул свою кирку и расширил ее еще немного. При этом что-то тяжело заскрежетало. – Там не пускает что-то,– натужно просипел Хорь, мужественно сражаясь за миллиметры.– Точно хреновина какая-то… – Подвинем,– сказал Леший.– Сейчас. Он ушел и вскоре вернулся с обрезком стальной трубы. Чтобы просунуть трубу, пришлось еще немного расширить щель. Помучились с полчасика – расширили в конце концов. Просунули. Навалились вдвоем – раз-два-дружно! – и дверь отозвалась жутким строптивым воем, от которого свело скулы. С той стороны было чисто, сухо и шумно: работал какой-то мотор. Или несколько моторов. Пространство в двадцать, от силы тридцать квадратных метров. После привычных тоннелей, узких коридоров и «ракоходов» оно показалось пугающе огромным. Бескрайним. Под высоким потолком светила тусклая лампочка. – Это же вентиляционная камера, «вентиляха»! – крикнул Хорь, разбудив короткое эхо. Леший приложил палец к губам: тихо. Скрученные в гигантские жгуты трубы, гудящие электромоторы, красные глазки светодиодов вдоль стен – все работает! Все живое! Напротив двери, через которую они вошли сюда, полностью закрывая ее своей громадиной, стоял узел от «вентиляхи» размером с комбайн. Удивительно, как им удалось сдвинуть с места этот кусок железа. – Про эту дверь все давно забыли, наверное,– предположил Хорь.– И ход забросили… Какой там год стоял на лампе? Пятьдесят девятый? Во, с пятьдесят девятого никто ни ногой… – Может быть,– отозвался Леший из дальнего угла вентиляционной.– Теперь отсюда ходят… Он потрогал обитую железом дверь, расположенную в противоположной стене. Дверь была заперта, рядом висел салатово-зеленый щит с множеством кнопок. – Только эту дуру железную, что мы двигали, ее не в пятьдесят девятом бросили. В пятидесятых вентиляция другая была и трубы такие еще не катали… – Ну ладно, сейчас опять лекцию на полчаса задвинешь…– проворчал Хорь.– Ты лучше скажи, что это за игрушки елочные здесь моргают? Я ни в одном бомбаре таких не видел. Морг-морг-морг. Дискотека прямо… Он показал на пластиковые коробки со светодиодами, вывешенные на стенах. – Датчики какие-то. Не знаю,– сказал Леший, не оборачиваясь.– Датчики движения. Или датчики температуры. Акустические датчики… На противопожарную систему не похоже, там все проще. Он приподнял стеклянный колпачок над одной из кнопок на щите, постоял в задумчивости и вернул колпачок на место. – Не знаю, Хорь. Ты там стоишь, вот ты и разберись. Буквы почитай, цифры всякие… Здесь ничего не написано. По-английски только. «Меню», «аларм», «резет»… Нет, ты что – серьезно? – дошло вдруг до Хоря, и он застыл в напряженной позе.– Датчики движения? А если здесь и самострелы где-то спрятаны? Ты че, Леший? Найдут потом, как Люсика этого, на свалке… – Нас бы уже пристрелили в таком разе. Десять раз. Леший отошел от щита. Остановился, обернулся и еще раз глянул на него в нерешительности. – Нам не самострелов надо здесь бояться, а людей в погонах. Там кнопка общей тревоги,– он кивнул на щит.– И система экстренной связи. Ты видел такое в бомбарях? Я – нет. Это мы не в бомбарь угодили, Хорь. Это мы куда-то в другое место угодили… Он вернулся к товарищу, продолжающему изображать каменную статую. – Точно. На хер бомбарю такая атомная вентиляция? – тихо произнес Хорь, покосившись на мощные сплетения труб с округлыми задницами электродвигателей.– Это ж ураган, а не вентиляция. – Вот-вот,– сказал Леший.– Такие движки хоть сто, хоть двести бомбарей запросто пропылесосят. Он заметил пятно жвачки, которую Хорь успел прилепить над входом, содрал ее и приклеил Хорю на лоб. – Пошли отсюда,– сказал он.– Жопой чувствую, уходить надо. Ты радио слышишь? – Какое радио? – не понял Хорь. – Не знаю. Откуда-то «Маяк» шпарит, Твардовского читают. Здесь точно где-то «погоны» сидят, дежурят, чаек попивают… Мы ведь шли на север, верно? Значит, сейчас, по идее, где-то в районе Девичьего Поля… До Садового кольца рукой подать. А там и Лубянка, и Кремль… Ты что, Хорь, в самом деле ничего не слышишь?.. Хорь поднял голову, прислушался. – Не. Хотя… Елки!.. Нет. Нет… Да! Слышу! – Не ори. Подожди, Леший, а если это то самое, из-за чего овчарка сбрендила, ну, эмгэушников этих… Помнишь? Ну, излучение… Может, они тут волнами какими-то нас поливают? Может, это только кажется, что радио, а на самом деле… – Пошли,– перебил его Леший и, схватив за рукав, потащил к двери. Первым в ледник забирался Леший. Он должен был подтянуть на веревке Хоря – его поврежденная рука успела распухнуть, он едва ворочал ею. Трос был на месте, оставленный на краю ямы налобник продолжал гореть тусклым желтым светом. Леший в несколько энергичных рывков подтянул свое сухощавое тело к краю ямы и свалился на бетон. Интуиция сработала прежде, чем мозг до чего-то дошел. Вместо того чтобы встать на корточки и приподняться, он тут же перекатился еще раз… и услышал, как совсем рядом железо лязгнуло о камень – там, где он находился секунду назад. «Кувалда»,– вспомнил Леший. Он вскочил, как ванька-встанька, попятился назад, прикрывая руками лицо и голову от следующего удара. Споткнулся, опрокинулся на спину. Следующий удар пришелся по касательной в голень. Он не помнил боли, не помнил, как снова оказался на ногах. Он взмахнул киркой, еще не видя никого перед собой. Кирка со свистом рассекла пустоту. Тонкий, будто детский, визг в темноте. И снова лязг железа – но уже слабый, звенящий, расслабленный. Кувалду бросили на пол. Леший шагнул на звук – и в этот момент в луче налобного фонаря «Джон Лайт» мелькнуло нечто. Лицо. Или морда. Круглые желтые глаза, плоский нос, неровный кривой оскал, то ли густая щетина, то ли не стриженные годами волосы… Приземистая, раскоряченная фигура ростом с семилетнего мальчишку… Всего одно мгновение. По телу Лешего от макушки до пальцев ног прошла волна, словно его облили холодной водой, волосы под налобником шевельнулись. «Этого не может быть,– подумал он.– Сказки, сказки…» Существо метнулось к выходу с бесшумным, с невероятным, с насекомым каким-то проворством. Оно двигалось на четвереньках… или, нет, погоди – на шестереньках? восьмереньках?! Исчезло. Леший бросился было вслед за ним. Остановился, едва не споткнувшись о тело бомжа у входа, сложенное надвое, как перочинный ножик. Где-то далеко щелкнул об стену камушек. «Камень, камень…» – вертелось в памяти Лешего. Камень, брошенный из темноты. Заблудившиеся студенты, скорчившийся от удара лейтенант… А ведь они, возможно, уже встречались, а? Детские ладошки, недетские повадки, приземистая фигура. И сколько же у тебя на самом деле ног, «раскоряка»?.. Леший нашел валяющуюся на полу кувалду и аккуратно поставил ее у стены. Оглянулся через плечо на дверной проем, достал из кармана сигарету и закурил. Из ледника послышался нетерпеливый голос Хоря: – Леший! Ну ты где там пропал? До него вдруг дошло, что, явись они сюда минутой-другой позже, и веревка могла бы оказаться обрезанной. По телу снова прошла волна ледяного холода. Он глубоко вдохнул спертый воздух, несколько раз с силой сжал кулаки и напряг плечи, потом полностью расслабился. Ну да ладно! Не обрезали ведь… – Леший! Ты чего?! – Да иду я, иду! И Леший пошел доставать товарища из ямы. С постоянными клиентами Кривицкий встречался в задней комнатке антикварного магазина, отделанной венозно-красным шелком и кожей, обставленной старинной резной мебелью. – Я буду через минуту,– сказал он.– Кофейник включить? – Давай,– сказал Леший. Здесь всегда пахло кофе, сладковатым, с привкусом чернослива табаком (Кривицкий курил трубку и убеждал Лешего последовать его примеру: стопроцентная гарантия от рака легких) и той самой пылью веков, которая лучше любого кофе и любого табака. Леший равнодушно окинул взглядом изнанки обтянутых холстом рамок, стоявших на соседнем диване, уставленный псевдоэтническими статуэтками пузатый буфет. Услышал негромкий звонок кофе-машины, встал и забрал чашку с горячим кофе. Здесь он появлялся после самых удачных своих «закидок»,– других поводов встречаться с Кривицким у него не было. Возможно, поэтому комната ему нравилась. Кривицкий вернулся, когда кофе еще не успел остыть. Он сел, воткнул в рот погасшую трубку и сказал: – Я слушаю вас, Алексей. – Сребреник,– сказал Леший.– Николаевский, тридцать шестого года. Чистый, будто вчера отчеканили. – Очень хорошо. Леший выложил на шахматный столик монету. Кривицкий взял ее, небрежно покатал в ладони и положил на место. – Сколько их у тебя? – Пятнадцать штук,– сказал Леший. – Сколько хочешь? – Тысячу семьсот. – Евро? – Кривицкий нахмурился. – Доллары. – Ты знаешь, с монетами я не очень-то… – Знаю. Леший допил кофе и поставил чашку рядом с монетой. – Хорошо.– Кривицкий поднялся и вынул изо рта трубку.– Оставь это у меня. Подходи вечером, после восьми. Леший тоже встал. – Кислотой травить будешь? – усмехнулся он. – А?.. Нет, нет, что ты…– Кривицкий с рассеянным видом взял сребреник, сунул его в карман пиджака и направился к двери. Обернулся к Лешему.– А лучше часиков в десять, а? К десяти я точно обернусь. Тогда и поговорим спокойно… Оказавшись на улице, Леший какое-то время стоял, сунув руки в карманы и глядя в чистое небо с серебряным солнцем за легким флером полупрозрачных туч. Лучше всего было, конечно, вернуться домой и выспаться, но Леший знал, что не уснет. Он сел в свою видавшую виды «Аскону» и доехал до ближайшей школы, где во дворе была небольшая парковка, пустая по случаю субботы. Он выключил двигатель, расчехлил ноутбук, ввел пароль и вызвал сайт под многообещающим названием «Андеграунд». Однако ожидаемых аллюзий он не оправдывал – никакого политического, культурного или идеологического подполья, ничего запрещенного. Это была трехмерная карта-схема подземной Москвы с привязкой к ориентирам на поверхности. Синяя жилка под Тверской – магистральный водовод со вполне проходимым кирпичным коридором, красная линия рядом – коллектор «горячки», тоже можно пройти, но жара африканская, зато летом, когда ТЭЦ ставят на профилактику,– нормально. Запутанные желтые линии под Китай-городом – штреки средневековых каменоломен. Кружок под храмом Василия Блаженного – это глубокий, засыпанный еще в незапамятные времена церковный подвал, где пару лет назад повезло обнаружить икону, за которую в «Антикваре» дали тысячу долларов… Огромный черный прямоугольник – нижний ярус подвалов гостиницы «Россия», вход в который засыпан много лет назад. Вот крохотный квадратик недалеко от метро «Арбатская» – это бетонный бункер, в котором он нашел каску с нестершейся звездой, алюминиевые миски и газету «Правда» от 12 декабря 1941 года. Ну и еще кое-что… Вот коричневая линия вдоль Москва-реки – сточная канализация, любимый проспект для щекочущих нервы прогулок с жаждущими приключений телками. А вот крестик – здесь дремлет «гильотина», отхватившая ногу кому-то из начинающих. Так что безопасных проспектов под землей не бывает. Как, впрочем, и на поверхности – вон сколько пешеходов гибнет на асфальте прямо средь бела дня! Леший включил режим рисования и добавил в схему последние штрихи: через вскрытую «замуровку» в заброшенный подвал, оттуда спуск на нижний уровень, через кирпичный кабельный коридор в гудящую насосную… Здесь новая линия обрывалась. Он прищелкнул языком и поставил вопросительный знак. Если линию продолжить, то упрешься в черную толстую вену, выходящую из-под Кремлевской стены и уверенно пересекающую центр. Это спецтуннель. Как бы насосная не относилась к тому же ведомству… Леший еще немного поразмышлял, потом закрыл файл. Спецтуннели, спецсигналы, спецпулеметы… Он достал мобильный телефон, включил инфракрасный порт, набрал номер и положил рядом с собой на сиденье. Через минуту компьютер перезагрузился, а в углу экрана перемигнулись два маленьких мультяшных монитора, соединенных пуповинкой – он вышел в интернет. Леший не знал толком, как сформулировать вопрос. Написал в поисковике: лилипут, карлик. Пришла целая куча ссылок, большинство – порносайты и сайты интимных услуг, выдержки из энциклопедий и несколько ссылок на медицинские ресурсы. Леший открыл один из них. Некоторое время он пытался проникнуть в тайны гипофиза, соматотропного гормона и загадочного 204-го положения аминокислоты аланина. Потом решил, что с него достаточно, и перешел к более популярным статьям энциклопедий. За четверть часа он узнал, что карлики и лилипуты совсем не одно и то же. У карликов уродство очевидно: короткие конечности, торс взрослого человека, грубые черты взрослого лица, поэтому их называют гномами. Другое дело – похожие на китайские фарфоровые фигурки лилипуты – «куклы»: они пропорционально сложены, миниатюрны и миловидны, только рост у мужчин 130 сантиметров, а у женщин – 120. Леший попытался от теории перейти к практике и найти способ познакомиться с кем-нибудь из маленьких человечков. Но все реальные способы знакомств – с адресами и телефонами – обнаруживались только в разделе интимных услуг на сайте «Тащусь от карликов». С каменным лицом он листал прайсы подпольных борделей, снабженные фотографиями похотливых, злобных, грустных, веселых, доверчивых, крепко обкуренных и прочих уродцев с нарушениями гормона роста. На всякий случай выписал несколько телефонов. Леший выкурил сигарету и набрал в поисковике подземный гном. Ничего интересного не пришло – только романы ужасов, сказки да эротические рассказы какого-то сумасшедшего карагандинского графомана. Он сделал еще несколько попыток. Должно же быть место на земле или в сети, где карлики собираются вместе, общаются, делятся новостями, шутят… в общем, чувствуют себя полноценными людьми. Должно быть. Но Леший его так и не нашел. Он закрыл ноутбук и набрал на телефоне один из выписанных номеров. – Здравствуйте,– сказал он в трубку – Мне нужен лилипут. – Мальчик, девочка, транс? – поинтересовались в трубке.– Брюн, блонд?.. Леший выслушал длинный список всевозможных опций и вариаций, подумал и сказал: – Мальчик. Остальное не имеет значения. – Восемьсот евро в час,– безразлично произнес голос. Он мог в равной степени принадлежать как мужчине, так и женщине. Или транссексуалу. «Ни фига себе! – У диггера даже дыхание сперло.– Это сколько же надо „залазов" сделать, пока так повезет! А этот… карлик… за один час огребает… Его под землю ни за какие деньги не загонишь!» – А если девочка? – Семьсот евро в час… – А почему так дорого? – огорченно спросил Леший. – Экзотика,– по-прежнему безразлично пояснил бесполый голос – Обычную телку можно за пятьдесят-сто баков заказать. Но не у нас. У нас специализированные услуги. – Обычную не надо. Давайте лилипуточку! – Говорите адрес. Рядом с парковкой стоял серый панельный дом с темными швами. Леший вслух прочел адрес, криво написанный черной краской. – Через час привезут двоих, на выбор. Сами понимаете – выбор ограниченный. – Естес-с-твенно,– тоном бывалого развратника ответил Леший. – Деньги вперед! – Голос диспетчера приобрел некоторую заинтересованность.– И еще: задержка на десять минут оплачивается как полный час. Фотографирование, съемка на видео запрещены. С девочкой обходиться вежливо. Иначе могут быть проблемы. – Какие проблемы? – не удержался Леший. Он терпеть не мог угроз. – Разные. Штраф, конфискация видеоаппаратуры, вплоть до… физического воздействия. Но это, конечно, в крайних случаях. – Ясно. Через час и десять минут к обшарпанной пятиэтажке подкатил черный лимузин. Не новый, но вполне приличный. Из передней двери вышел гориллоподобный субъект, презрительно осмотрел фасад и скрылся в подъезде. Вскоре он в ярости выскочил обратно и, громко ругаясь, сел в машину. Лимузин тронулся и быстро набрал скорость. В пятидесяти метрах за ним держалась потрепанная «Аскона». На Цветном бульваре сделали первую остановку, и горилла завел в подъезд элитного дома крошечного человечка с кудрявой пушкинской шевелюрой. Когда он высаживался, маленькие ноги в лаковых штиблетах не доставали до земли, пришлось прыгать, как спрыгивают с высокой подножки бесшабашные водилы огромных БелАЗов и КрАЗов. Во взрослом, тщательно подогнанном костюме, он напоминал мальчика из богатой семьи, которого заботливый телохранитель ведет к учителю музыки. Потом лимузин приехал в Китай-город, затормозил напротив кривого узкого переулка и выпустил двух куколок – блондинку и брюнетку. Одна была в обтягивающем брючном костюме, другая в мини-юбке и полупрозрачной блузке. Обе в туфлях на высокой «шпильке». Они тоже с трудом выбрались наружу, причем охранник не сделал попытки им помочь. Только опустил стекло, выщелкнул описавший крутую дугу окурок и сплюнул. Лимузин уехал, «куклы» зашли в переулок. Сзади они выглядели как маленькие девочки, надевшие взрослую одежду. Только походка выдавала возраст – это были обычные женщины, уменьшенные в несколько раз. И каблучки легче стучали по мостовой. Леший бросился следом. – Девушки! Можно вас на минуточку? – Я пять лет «каучук» работала… Потом ассистенткой у фокусника… А Эльза верховым акробатом сальто крутила под куполом. Жили в общаге: в комнате четыре кровати, на каждой по две девчонки, ввосьмером в комнате, думаешь, легко? Да еще все на нас смотреть ходили, как на зверей в зоопарке! Давай еще по «Маргарите»! Эльза была молчаливой брюнеткой, а Инга – разговорчивой блондинкой. Они сидели на мягком красном диване в баре «У дяди Вити» и болтали не достающими до пола ногами. Здесь девушек хорошо знали: бармен приветливо поздоровался и сразу, без заказа, принялся мешать коктейли, потом без напоминаний подал пирожные-суфле и зеленый чай. Леший устроился на стуле напротив, он ничего не ел и не пил. Обстановка была непривычной, особенно странная компания: яркие крохотные женщины с кукольными лицами, дергаными движениями и тонкими голосами. Они мало ели – даже не ели, а клевали, как птички, пирожные перед ними казались тортами. Спиртное на них подействовало быстро, после второй рюмки и Эльза и Инга были пьяны. Они раскраснелись, развалились на мягком диване, как дома, закурили. – На улице к нам обычно не клеятся, ты первый! – хищно улыбнулась Инга.– И вообще ты какой-то странный… – Чего странного-то? – немного обиделся Леший.– Нормальный. Просто меня интересует… Знаю, что тебя интересует,– перебила Инга и выпустила дым ему в лицо.– Как у нас там все устроено, да? Как у всех женщин. Только поменьше, конечно. Но ничего, немного кремом смазать – и все пройдет нормально… Если у тебя, конечно, хватит денег. Но по виду не скажешь… – Говорю, я не по этому делу! – А по какому? Ладно, все равно. Это хорошо, что ты подвернулся, хоть выпьем, поболтаем, может, настроение улучшится… – Ты прикинь, какой облом,– внезапно разговорилась Эльза.– Мы сидим дома – накрашенные, при параде, в полной готовности. Тут звонит Юнг, говорит – вызов поступил… Толян с Серым нас забирают, везут, привозят, а вызов ложный! Нет, ты прикинь! Какой-то козел приколоться решил! Правда, пацанов не зря гоняли – Пушистика отвезли… Но нас-то зачем выдернули? Да и машина какой круг сделала, сколько бензина сожгли! Толян так матерился, так матерился, если бы этот козел ему попался – убил бы! Леший провел грубой ладонью по лицу, заскрипела щетина. – За что тут убивать? Может, человек денег не собрал. Небось дорого… – Дорого?! Инга резко вытянула ногу над столиком, будто хотела ударить его в лицо. Но крошечная ступня в нарядной кожаной туфельке остановилась в десяти сантиметрах от его подбородка. «Хорошая растяжка,– подумал Леший.– И мышцы крепкие…» – Знаешь, сколько стоит пошить такие туфли? Или платье, брюки, трусики и все остальное?! Уйму «бабок»! А ты говоришь – «дорого»! Шов на туфельке был неровный. Вблизи видно, что это кустарная работа. – И потом, думаешь, деньги нам легко даются? Когда такой бугай, как ты, залазит на девочку весом восемнадцать килограммов и начинает всовывать в нее свою корягу! – А когда нас в чемоданах носят? – агрессивно вмешалась Эльза.– Там и задохнуться можно… – Зачем в чемоданах? – угрюмо спросил Леший. Все эти разговоры начинали его утомлять. Но деваться некуда. – Да затем, чтоб никто не видел! – пояснила Эльза таким тоном, каким говорят с полным идиотом. Неуверенным движением она придвинула бокал с остатками розовой жидкости.– Вот раз был такой случай – боксеры готовятся к соревнованиям, у них строгий режим – на тренировку, оттуда в гостиницу, оттуда опять на тренировку, короче, ни шагу в сторону под страхом расстрела! А у одного как раз день рождения! Вот друзья и купили ему меня в подарок… Она вытянула накрашенные лиловым губы, обхватила ими красную трубочку и высосала последний глоток коктейля. В соломинке забулькало. – Засунули в чемодан, забашляли носильщика, а тот не в курсах – что внутри, навалил на тележку целую гору барахла и стал по номерам развозить… Там хоть и были дырки наверчены, но я все равно чуть не кончилась… – Чуть не кончила? – визгливо засмеялась Инга. – Дура, тебе смешно! – обиделась Эльза. – А чего, у меня такого не было? – Инга примирительно обняла подругу. Черные и белые волосы перепутались.– Забыла, как меня в сумке на второй этаж поднимали, чтобы в окно втащить? А привязали плохо, и я с высоты пи…лась на землю! Чуть все кости не переломала! – А зачем на веревке и в окно? Что, по лестнице нельзя поднять? – Да затем, что это тюрьма была! Въезжаешь, тюрьма! – Инга раздосадованно махнула рукой.– Ничего ты не понимаешь! Подруги переглянулись и визгливо, с надрывом захохотали. – Ничего этот большой не понимает! Совсем ничего, ха-ха-ха… – Точняк… У них же мозги другие… Ха-ха-ха… – А кто такой Пушистик? – спросил Леший, переходя к главному, из-за чего вся эта комедия и была затеяна. – Есть у нас такой… По тому же делу, что мы… – Я у вас вот что хотел спросить… Мне нужен помощник. Лилипут… – Не говори так! – тоненько рявкнула Эльза.– Ты что, хам с бугра?! Она была в ярости. Инга тоже. На щеках обеих горели красные пятна, глаза зло блестели. Леший не мог понять, в чем дело. – Это обидный ярлык! Так дразнят зверей в зоопарке! Мы просто маленькие! Маленькие люди! Леший смутился. – Да я не думал обижать… Мне нужен помощник. Такой, как вы,– маленький, но взрослый. Понимаете? Над стойкой бара мигали красные, зеленые и оранжевые лампочки, мощные динамики сдержанно били по ушам тяжелыми басами. Настроение у лилипуток менялось быстро. Они сразу успокоились и теперь дергались в такт музыке, будто загипнотизированные. – А что тут непонятного? – сказала Инга.– Хочешь просунуть его в форточку. Чтобы он открыл тебе дверь изнутри. Так? – Нет. Не так. Инга засмеялась. Эльза тоже. Смех их напоминал щебетание птиц. – Значит, он должен будет спрятаться где-нибудь под кроватью, в шкафу, на заднем сиденье машины и по твоей команде… – Я строитель, а не вор. Просто в новом доме сгорел мотор вентиляции, надо добраться к нему по квадратной трубе вот такого размера,– он показал руками.– И отвинтить четыре гайки. Иначе надо все разбирать, а это целое дело. Инга и Эльза переглянулись. – Рассказывай сказки,– сказала Инга.– Еще никогда «маленькому» не предлагали отвинчивать моторы. Фокусы показывать, трахаться, воровать – это пожалуйста… Ладно, не наше дело. Сколько платишь? – Договоримся. – А мы тут при чем? – Познакомьте с кем-нибудь из ваших. Хоть с этим Пушистиком. Девушки расхохотались еще сильнее. Это было похоже на истерику. – Представляешь, как Пушистик в трубу лезет? – визжала Инга, катаясь по дивану. – А как гайки крутит? – вторила ей Эльза.– А какую он рожу скорчит, когда услышит такое заманчивое предложение?! Инга, наконец, успокоилась. – Да Пушистик спит до двенадцати, потом купается два часа, потом ди-ви-ди смотрит и объедается конфетами! Меньше чем за двести евро он даже из дома не выйдет! – Тогда он мне не подходит,– спокойно сказал Леший.– Найдите другого, попроще и посмелей… Я не знаю, где искать таких людей. Но вы-то знаете? – К сожалению,– кивнула Инга.– Мы только друг друга и знаем! – Тогда в чем проблема? – Ни в чем… Инга задумалась. – Может, Бруно? – сказала Эльза. – Точно! – Инга даже подпрыгнула на месте.– Помнишь, как он большого бандита разбитой бутылкой уделал? – Что за Бруно? – заинтересовался Леший. – Воздушный акробат,– пояснила Инга.– Им стреляют из пушки, и он летит десять метров в сетку. Рискует жизнью за пятнадцать тысяч в месяц… – Долларов? Инга презрительно скривилась: – Каких долларов! Рублей! Лампы над баром мигнули и стали наливаться тлеющим розовым светом. Бармен смотрел на странную компанию и улыбался. Леший расплатился. Полторы тысячи рублей – офигенные деньги за несколько бокалов коктейля, пирожные и чай. Но все равно это не семьсот евро. Можно считать, что он здорово сэкономил! От «дяди Вити» Леший поехал в «Козерог». Здесь было попроще, зато привычней и цены гораздо демократичнее. Здесь частенько собираются московские диггеры, поэтому Лешего знали хорошо, его фото (новенькая химка, вязаная шапочка, крутой налобник, глаза прикрыты налепленным поверх фото черным скотчем – конспирация, фу-ты ну-ты…) висит в дубовой рамке на так называемой «Доске Почета» рядом с барной стойкой. Он ел сосиски с пюре и жалел, что нельзя хорошо выпить,– он не употреблял за рулем. В десять вечера Леший поднял руку, требуя расчет. Официант кивнул и без промедления направился к нему. Леший расплатился и вышел на улицу. Сегодняшнее погружение в порносайты оставило привкус, отбить который безалкогольное пиво было не в состоянии. Стакан «Русского Размера» наверняка решил бы проблему. Леший пожалел, что приехал сюда на машине. Но у него была запланирована еще одна встреча, где он должен появиться трезвый как стекло. Он прошел на стоянку и сел в машину. В салоне ему почудился какой-то посторонний запах – то ли курева, то ли чужого пота, Леший так и не понял. И никаких выводов сделать не успел. Правую руку, в которой он держал ключ, схватили и дернули назад, выламывая из плечевого сустава. Леший подался вперед, едва не въехав лицом в баранку, но его успели поймать за волосы. – Закрой пасть,– послышался совсем рядом тихий голос – Слово – убью. Лешего прижали к спинке сиденья, примотали скотчем за шею к подголовнику. Обе руки завели назад, запястья тоже стянули скотчем. Волосы не отпускали. В шею уперлось что-то металлическое. Чьи-то руки обшарили карманы Лешего. Посыпалась мелочь. – Разговор будет короткий,– отрывисто произнес голос – Монеты, «николашки». Ты взял их в подвале на Малой Пироговской. Где они? Волосы потянули вниз и назад. Скальп Лешего затрещал по швам. – У Кривицкого,– просипел он. – Врешь. У Кривицкого один «николашка», больше нету. Где остальные? – Спрятал. Металл, упирающийся в шею, натянул до предела кожу. – Монеты не ваши,– сказал голос. И повторил: – Не ваши. Я понятно говорю? Монеты вернуть. К Кривицкому не ходить. На Пироговскую не ходить, кривулины свои на потолках не рисовать. Не послушаешься – будет плохо. Шевеление сзади, неразборчивый шепот – спорят о чем-то. Потом тишина. – Завтра,– зазвучал опять голос – Здесь. В это же время. Оставишь монеты в машине и вернешься в «Козерог». И будешь сидеть тихо до половины одиннадцатого. Если не сделаешь, как говорю, проживешь очень короткую жизнь. Все. Разговор окончен. Запомни… Что именно следовало запомнить, Леший не узнал. Его ударили чем-то тяжелым в висок. Вселенная вдруг закрутилась в бешеную спираль и с гулом вобралась в крохотную светлую точку. Потом точка исчезла. |
||
|