"Плоды страсти" - читать интересную книгу автора (Пеннак Даниэль)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, о браке, заключенном при условии общности имущества супругов

Они надели на нее наручники и увели так быстро, что я даже словом не успел с ней перемолвиться. Я дернулся было вперед, но мне преградил путь Титюс.

– С этой минуты ей запрещено общаться с родственниками, Малоссен, все гораздо серьезнее, чем ты думаешь.

И Титюс нырнул в фургон, который уже трогался с места.

Последнее мое воспоминание: Тереза в заднем окошке фургона, сидящая между Силистри и заместителем прокурора Жюалем. Наручники не помешали ей напоследок сделать мне знак «нет», покачав указательным пальцем из стороны в сторону, а указательным пальцем другой руки показав себе на грудь. Наверное, она хотела сказать: «Это не я» или «Не волнуйся за меня», тем более что ее губы и глаза продолжали смеяться, словно эта троица увозила ее на увеселительную прогулку на берег Марны.

И я остался стоять на пороге своего дома.

Со своим рюкзаком, набитым доверху книжками.

Как последний идиот…

Сгоравший от стыда…

Жалкий до безобразия…

Повинуясь первому порыву, я бросился к себе в спальню, оставив на улице Хадуша, Мо, Симона и Жюли, которые, словно парализованные, застыли на месте, глядя вслед удалявшемуся полицейскому фургону. Укрывшись от всех, я принялся лихорадочно разбирать свой чемоданчик, рассовывая по углам подготовленные для тюрьмы пожитки; я вел себя как набедокуривший карапуз, прячущий под ковер сломанные игрушки; рюкзак с книгами я бросил в корзину для грязного белья – дурацкое укрытие, ничего не скажешь, – но вместо облегчения почувствовал еще больший стыд, стыд, который жег меня, разрастаясь до невообразимых размеров: посмотри на себя, да посмотри на себя, посмотри на себя, на кого ты похож, дерьмо ты жалкое, тебе сейчас не затирать следы своей неистощимой паранойи нужно, а позаботиться о Терезе, подумать над тем, что случилось с Терезой, что же такого могла совершить Тереза, если дошло до того, что ей цепляют наручники прямо у тебя на глазах – наручники! прямо у тебя на глазах! на Терезу! – и прекрати, как муха навозная, носиться по комнате, прекрати наводить здесь порядок, лучше признайся, что ты никчемный брат, да вытащи эти книги из корзины, как ты объяснишь Жюли присутствие Жана де Лакруа среди грязного белья, вытащи их оттуда, засунь под кровать, зимой почитаешь, но почему она вся сияет, неужели это так весело – убивать своего супруга утром после первой брачной ночи, сбрасывать его, о боже, в лестничный пролет и любоваться, как он летит в пустоту и расплющивается на мраморном полу, нет, конечно, нет, только не Тереза, Тереза не могла этого сделать, но какого черта ее носило в тот вечер на улицу Кенкампуа, когда я считал, что она заживо сгорела в автоприцепе, и с чего это она вернулась на следующий день такая игривая, сияющая от радости, беззастенчиво рассказывая нам о своем свадебном путешествии в Швейцарию, и вдруг Титюс заявляет: «Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь!», да я во все готов поверить, но только не в то, что Тереза способна взять за пятки инспектора финансового контроля первого класса – даже если это ее муж, – перебросить его через перила и спокойненько вернуться домой, переполненной счастьем после того, как она видела – и слышала, главное, слышала! – как тело ее новоиспеченного супруга, пролетев метров двадцать, шмякнулось о мраморный пол фамильного особняка, нет, только не Тереза, или в таком случае наши сестры – не наши сестры, а сам-то ты кто, Малоссен, что ты возишься в своей халупе, вместо того чтобы пойти к своим и подумать, как действовать дальше, кем ты хочешь быть? – взгляни на себя, что, тебе больше нечем заняться, как заправлять свою койку, Малоссен, аккуратно, конвертиком, как в казарме, ну просто прелесть, ты что, косишь под дурачка? А теперь уже книжки по полкам расставляешь: прозу отдельно, поэзию отдельно, театр сюда, социальные науки туда, философию, религию, а «Человеческий род» Робера Антельма? Куда поставить «Человеческий род» Робера Антельма? Вот настоящая проблема нашей цивилизации: на какой полке в домашней библиотеке конца XX века должен стоять «Человеческий род»? К какому жанру его отнести? Ведь у каждого века есть свой жанр, дамы и господа, свой собственный гений, этому нас с детства учили в школе, помните, схему: поэзия XVI века, театр XVII века, XVIII век – сплошная эпоха Просвещения. XIX век прошел под знаком романа, а вот XX век, что о нем сказать? Какой у него жанр, у нашего XX века? Пенитенциарная литература, дамы и господа, превосходный набор книг, если не хочешь ничего забыть, следовать в ногу со временем и предвидеть то, что должно произойти…

Они вернулись после обеда. Заместитель прокурора Жюаль, Тереза, Титюс, Силистри и целая бригада ребят в униформе. Заместитель прокурора Жюаль вытащил испещренный печатями ордер на обыск, приказав нам держаться на расстоянии от Терезы, стоявшей по-прежнему в наручниках. Нас собрали внизу, в гостиной, за большим круглым столом под присмотром девицы-полицейской, которая, свирепо поглядывая на нас и размахивая дубинкой, ждала, когда ее коллеги завершат свою работенку. А коллеги искали. Они что-то искали, искали повсюду: в детской, в кухонных шкафах, в барабане стиральной машины, в смывном бачке унитаза, в постелях – в общем, везде. Услышав, как с полок попадали на пол книги, я с грустью вздохнул: мои труды пошли прахом. Они простучали все стены, все потолки, все полы, они ковырялись везде, где поверхность казалась полой. Они вскрыли мамину дарохранительницу. Судя по взглядам, которые бросала на нас ищейка женского пола, они разорвали бы пса Джулиуса на части, если бы решили, что внутри него спрятан интересующий их предмет. (Ох уж эти девчонки, поступившие на службу в полицию, мозги куриные, как у школьниц, и ледяной взгляд, стоит им нацепить униформу, ну а если у них на одну-две нашивки больше, чем у парней, то они уже не говорят, а цедят сквозь зубы, словно им лень челюстью пошевелить, и чем симпатичнее они, тем твердокаменнее на вид, бог ты мой, как их там дрессируют и какую преданность они демонстрируют вышестоящим органам…) А Тереза, взгляните на Терезу, эту мужеубийцу, супругопотрошительницу, мужеотравительницу, посмотрите, насколько она изящна, насколько раскованна в движениях, с какой непринужденностью она шествует впереди господ-специалистов по обыскам, показывая им, комната за комнатой, наш дом, посмотрите, как она отходит в сторону, давая осмотреть им повнимательнее нашу скобяную лавку, словно это не ищейки, а посетители, желающие снять нашу хибару на время летнего отпуска, глядя на нее, можно подумать, что она расхваливает нашу скобяную лавку: «Не дом, а изюминка, то, что нужно для многодетных семей», – но, черт возьми, что же все-таки с ней стряслось прошлой ночью? Что за метаморфоза с ней произошла? С чего это вдруг ты стала такой веселой и беззаботной, Тереза, скажи же мне наконец! Однако она молчит, ничего не говоря ни мне, ни ищейкам, и только мимикой, чтобы нас успокоить, дает понять: «Мол, без паники, не беспокойтесь»; в конце концов фараонам ничего не осталось, как уйти с пустыми руками, непроницаемыми лицами, молча, несолоно хлебавши, едва сдерживая гнев.

Когда они проходили мимо меня, я не выдержал и бросился к закованной в наручники Терезе, но лейтенант полиции Титюс отреагировал мгновенно: короткое техничное движение рукой за запястье – и я с заломанными назад руками прижат к стене:

– Стоять!

Пока я очухивался, дверь в нашу скобяную лавку захлопнулась. Я сидел дома, среди своих, от бессилья сжимая кулаки, готовый прикончить того, кто повинен в аресте Терезы. Вдруг я почувствовал, что у меня в правом кулаке что-то есть. Разжал ладонь – и на стол упала какая-то бумажка. Развернув ее, я увидел одно лишь слово, написанное Титюсом: «Жервеза».

Помня о том, что в другой жизни Жервеза работала следователем вместе с лейтенантами полиции Титюсом и Силистри и что Титюс и Силистри долгое время были ангелами-хранителями Жервезы, я достаточно быстро расшифровал послание инспектора Титюса: «Свяжитесь с Жервезой» – вот что советовал сделать нам Титюс. «У Жервезы есть информация» – вот что означала эта записка.

Я поднялся со стула.

Но Жюли меня задержала:

– Как ты думаешь, сколько ищеек в штатском поджидает тебя на улице, готовых увязаться за тобой, как только ты высунешь нос наружу?

Хадуш согласился с ней.

– Нас обложили со всех сторон. Даже пописать выйти нельзя.

Молчание.

– А если послать Рашиду? – предложил Симон.

Хадуша такое предложение явно не грело.

Мо поддержал друга:

– Фараоны не знают Рашиду. Она заскочит после работы к Жервезе, вот и все.

Нет, Хадуш был по-прежнему против.

– Ее заметут здесь, возле дома. Когда она придет к нам с новостями от Жервезы.

Хадуш явно не хотел смешивать свои сердечные дела с моими проблемами. Надо было найти другой способ связаться с Жервезой.

– Может, звякнем ей?

Нет, слишком серьезная тема, чтобы обсуждать ее по телефону. Тем более что наш телефон, по всей видимости, уже прослушивается…

– Ладно. Так что же будем делать?

Именно в этот момент я, придя наконец в себя, взял инициативу в свои руки. Я заметил собравшимся, что Жервеза руководит уважаемым учреждением, которому мы доверили своих деток, что сейчас как раз пришло время забирать их домой и что ни один фараон на свете – в штатском или в униформе, прячется ли он или следит за нами в открытую – не сможет помешать мне исполнить семейный долг, что хватит уже пребывать в состоянии этой «приносящей жертвы паранойи», кажется, именно так я и сказал: «приносящей жертвы паранойи», да, я больше не контролировал себя, я начал героическую фразу и уже не мог остановиться, я размахивал знаменем с начертанными на нем концептами, с которым готов был взять штурмом наше родное «полицейское государство», и причем в одиночку, если это потребуется! Дайте мне время выдать еще два-три выражения такого калибра – и я смету набережную Орфевр[23] ко всем чертям, да ради того, чтобы освободить Терезу, я сяду за бульдозер и сровняю с землей Министерство внутренних дел или возьму в заложники заместителя прокурора Жюаля.

Жюли, почувствовав, наверное, что пора срочно остановить мой бурный словесный поток, замахала обеими руками:

– Ну ладно, чего ты так разбушевался, идем, идем…

И мы отправились к Жервезе в «Плоды страсти». Хадуш, Мо, Симон, Жюли и я.

– В общем-то, я давно собирался туда заглянуть, – заметил Хадуш. – Рашида хотела бы пристроить туда своего ребеночка.

Симон резонно заметил:

– Но ведь малыш, которого родит Рашида, не будет сыночком шлюхи!

Хадуш нашелся с ответом:

– Мы попросим сделать исключение из правил.

– Это-Ангел и Господин Малоссен тоже не шлюшкины дети, – напомнила Жюли.

– Да я не это хотел сказать, – замялся Симон.

За нами следовало столько фараонов в штатском, а за фараонами – столько зевак, и весь народ так бодренько шагал по улице, что это зрелище напоминало несанкционированную демонстрацию. Бельвиль брал приступом Пигаль.

Однако, подходя к метро «Пер-Лашез», Бельвиль обнаружил, что Пигаль движется к нему навстречу. Жервеза спокойным шагом поднималась по лестнице из метро. На руках у нее были Это-Ангел в костюме кенгуру и Господин Малоссен, облаченный в костюм шимпанзе. За ней топала Клара с двумя сумками, из которых торчали продукты, за той по пятам тащилась Верден, а замыкали шествие Жереми и Малыш. За Жервезой никогда не наблюдалось склонности к драматургии. Поэтому она просто сказала:

– Раз вы опаздывали, мы решили пойти сами.

В рядах демонстрантов возникло некоторое замешательство, затем толпа развернулась и направилась в обратную сторону. Еще немного – и я попросил бы прощения у полиции за доставленные ей неудобства. Зеваки недовольно сморщили лица, словно их лишили очередной серии любимого сериала.

Кивнув на Жереми и Малыша, Жервеза усмехнулась:

– А по дороге мы с Кларой встретили вот этих двоих интеллектуалов.

Жереми и Малыш буквально сгибались под школьным бременем.

– Тереза дома? – спросил Жереми, бросив сумку в угол, как только мы вошли в нашу скобяную лавку. – Она уже проснулась? Она в спальне?

Я молча закрыл входную дверь. Затем посмотрел на Жюли. И сказал, что Тереза ушла.

– Куда же? – поинтересовался Малыш.

Я ответил, что не знаю.

– Ну да, раз она уже замужем, чего за ней следить!

Я сказал, что придерживаюсь такой же точки зрения.

– Так, а что же тогда за девка сгорела в автоприцепе? – продолжал лезть ко мне с расспросами Жереми.

– Да, кто же это был? – эхом отозвался Малыш.

– Послушайте, займитесь лучше хозяйством, – вмешалась Жервеза, – подталкивая Это-Ангела Кларе, а Господина Малоссена – Жереми.

После чего показала на лестницу, ведущую наверх в спальню:

– А нам нужно поболтать.

– Я тоже могу остаться с вами? – спросил Малыш.

– Что ты можешь, так это накрыть на стол, – ответила Жюли.

– И добавь еще один прибор, – добавила Жервеза, – я приглашаю себя к вам на ужин.

– А лучше добавить еще три, – подхватил Хадуш, – мы тоже вам навязываемся.

– И к тому же мы очень придирчивы по части обслуживания, – напомнил Симон.

– Точно, – подтвердил Мо.

Я пошел за ними. Мы поднялись в нашу с Жюли спальню. Жервезе предстояло рассказать нам одну историю.

Историю, о которой ей поведал по телефону инспектор Силистри.

Историю, которую она должна была нам передать: устно, по старой доброй традиции.

Историю, которую мы запомнили до малейших деталей.

Часть первая: Любовь

Начинается эта история с экзотического момента. Бельвильский китаец Тяо Банг – это его имя – явился к Терезе Малоссен, чтобы та погадала ему на «Ицзине». Он говорит, что жена его бросила и теперь он умирает от досады, тоски, стыда, ярости и бессилия. Потеряны честь, аппетит, сон, достоинство; стенания стоят такие, что плач Иеремии по сравнению с ними – банальное всхлипывание, бутылочки с женьшенем не помогают, несчастный супруг ходит сам не свой, пока один из его приятелей не сообщает ему о чешском автоприцепчике, где некая Тереза Малоссен предсказывает будущее – это на бульваре Менильмонтан, ну там, между Пер-Лашез и заведением братьев Летру, понял где? Тяо, ты должен туда сходить, клянусь тебе, она творит чудеса! Во кю! (Я иду туда!) Тереза Малоссен принимает Тяо Банга, выслушивает его, бросает палочки и успокаивает: Зиба скоро вернется (Зиба – это имя его ветреной женушки), Зиба, возможно, уже ждет его дома, да-да, пусть Тяо Банг бежит домой и сам убедится, правду она вещает или нет. Тяо Банг бежит домой, Тяо Банг убеждается, что Тереза говорила правду, и Тяо Банг возвращается вместе с Зибой. Тереза Малоссен не ошиблась, Зиба вернулась, жена-изменница вернулась, Зиба вернулась к домашнему очагу!

Первое следствие: семейство Малоссенов получает каждый день на обед и ужин китайские блюда, пока наконец Верден, Жереми и Малыш не объявляют голодовку в защиту кускуса и картофельной запеканки «дофинуа».

– Верно, припоминаю, я тогда как-то не сопоставил эти факты.

Второе следствие: две недели спустя в очередь, вытянувшуюся у чешского автоприцепа, пристраивается высокий представительный мужчина в костюме-тройке, с круглой задницей, торчащей из-под безупречного покроя пиджачка, и с гладко выбритым лицом, по одному взгляду на которого сразу становится понятно, что этот тип живет далековато от Бельвиля. Когда подходит его очередь, он представляется – имя, титул, должность, Мари-Кольбер де Роберваль, …надцатый граф из рода де Робервалей, инспектор финансового контроля первого класса, – и кладет перед Терезой данные о рождении своего братца, будущим которого он весьма обеспокоен. И не без оснований, поскольку это будущее подвесило Шарля-Анри – это имя брата – к одной из балок их фамильного особняка две недели тому назад. Тереза разоблачает ложь и не скупится на слова утешения. Пусть Мари-Кольбер успокоится, его служебное расследование здесь ни при чем, Шарль-Анри погиб по вине звезд и любви, ибо любовь, как и игра случая, способна убивать: и никто никогда этого не изменит. Мари-Кольбер утешен, слегка. И в то же время смущен, очень. Он заламывает свои тонкие аристократические пальчики. Переминается с ноги на ногу, словно робкий юноша. Пока наконец не выдавливает из себя вопрос: может ли он, будет ли удобно, одним словом, не желает ли Тереза еще раз с ним встретиться. Чтобы дать ему еще одну консультацию? Конечно, сколько угодно, автоприцеп открыт для посетителей с утра до вечера. Нет, не здесь, нет напротив, они должны встретиться там, где их никто не увидит. А ради чего? «Ради блага», – отвечает Мари-Кольбер де Роберваль. Блага? Блага. Не просто ради блага жителей одного из районов Парижа, а ради блага всего мира. Всего мира? Да, всей планеты, которая нуждается, бедная, в благих делах.

Конец первой части. Жервеза сделала передышку.

– Вот так Роберваль завербовал Терезу.

– Завербовал?

– Через посредничество китайской парочки. Да так, что твоя сестричка этого даже не осознала.

Часть вторая: Война

Жизнь Терезы Малоссен мало в чем меняется. Она по-прежнему в чешском автоприцепчике проясняет будущее для всех страждущих. Однако к старым добавляются новые паломники: они не отличаются от постоянных клиентов ни внешним видом, ни языком – ну, одним словом, ничем… Вот только новоприбывшим Тереза продает не будущее, а тайком от всех оказывает скорую помощь: она передает им самые разные лекарства, постельное белье, палатки, одежду, медицинское оборудование, операционные столы, школьные книги, ручки, карандаши, резинки для стирания, машины «скорой помощи», семена зерновых, сельскохозяйственные инструменты – короче говоря, все, что может продаваться во имя жизни на земле…

Да, вот как, мы уже об этом знаем. Ну а дальше?

А дальше Тереза следует указаниям Мари-Кольбера, который с тех самых пор сам в Бельвиле не объявляется: столько-то отгрузить тем, столько-то отгрузить этим, и все это в соответствии с расчетными таблицами и загадочными цифрами, которые Тереза использует, не пытаясь понять, что они обозначают. Взять, к примеру, цифру 223 432 таблетки аспирина: даже если допустить, что в странах третьего мира аспирин продается в аптеках без упаковки, эта цифра, с точностью до единицы – двести двадцать три тысячи четыреста тридцать две таблетки аспирина, – наводит на размышления.

– Почему?

Жервеза взглянула на меня. В итоге, поколебавшись секунду, она оставила повествование и перешла к толкованию текста.

Анализ текста

Жервеза. Потому что, если ты заменишь каждую таблетку аспирина противопехотной миной, Бенжамен, то обнаружишь более… более красноречивую цифру.

Я. …

Жервеза. А шариковые ручки – ракетными установками, медицинские свечи – ракетами «земля-воздух», машины «скорой помощи» – пулеметами, а коробки со снарядами…

Я. …

Жервеза. …

Я. …

Жервеза. …

Хадуш. Так, значит, Тереза во всю приторговывала оружием, наивно полагая, что работает аптекарем…

Жервеза. И получала свою долю, которая перечислялась в один швейцарский банк, расположенный на Банхофштрассе в Цюрихе.

Жюли. Свою долю?

Жервеза. На счет, открытый Мари-Кольбером на ее имя.

Ну ладно, мне кажется, я все понял. Тереза Малоссен, или идеальное прикрытие: торговля оружием берет свое начало в кибитке гадалки, которая считает, что вносит достойный вклад в действующее с размахом общество милосердия; монеты стекаются в швейцарскую кубышку на ее имя; если эти делишки становятся достоянием гласности, то репутация советника Счетной палаты Роберваля остается безупречно чистой, без единого пятнышка. Тереза Малоссен? Не знаю такой. Тяо Банг? Какой Тяо Банг? Зиба? Какая Зиба, впервые слышу! Завербованная? Да о чем вы?

Ну а к чему эта свадьба? Зачем он на ней женился?

Я. А свадьба? Зачем он на ней женился?

Жервеза. Чтобы заполучить денежки. Роберваль выждал столько, сколько нужно. Когда он посчитал, что барыши уже достаточно большие, и мог быть уверен, что никакой опасности на горизонте не наблюдается, то заключил с Терезой брак с условием общности имущества супругов и привез ее в Цюрих с тем, чтобы снять деньги с ее счета.

Жюли. Создав себе, между делом, с помощью СМИ образ безупречного филантропа.

Жервеза. Вот именно.

Жюли. До чего примерная семья!

Возбужденный голос Жюли был не совсем уместен при данных обстоятельствах, но ее можно было понять. Жервеза только что подарила ей последнюю главу для ее монографии, посвященной Робервалям, возложив венец на ее творение: было от чего вздохнуть с радостным облегчением.

Жервеза. В Цюрихе Мари-Кольбер перевел всю сумму в наличные. В итоге – два чемодана бабок. Набитые крупными долларовыми купюрами. Эти деньги и искал сегодня днем в вашем доме заместитель прокурора Жюаль.

Симон. Потому что Тереза подозревается в том, что укокошила своего парня ради того, чтобы заполучить зеленые?

Жервеза. Она подозревается в убийстве и краже денег.

Одному богу известно, насколько верны эти подозрения! Какого черта она болталась там, на улице Кенкампуа, чего неслась как угорелая к такси с торбой в руке? Ну а что до мотивов преступления, то их не занимать: крушение надежд, предательство любимого, желание, чтобы добро восторжествовало над злом, а также месть, попросту месть отвергнутой женщины.

Жервеза. …

Я. …

Жервеза. …

Жюли. …

Хадуш. Как там его звали, этого китайца-вербовщика?

Жервеза. Тяо Банг.

Хадуш повернул голову. Мо и Симон вскочили со своих мест.

Мо. Тяо Банг?

Симон. Хорошо.

И вышли из комнаты. Подождав, когда затихнут их шаги, Жервеза сказала:

– И все же есть одно доказательство в пользу невиновности Терезы.

Все же…

– Свидетельские показания Альтмейера, их швейцарского посредника.

Я. ?..

Жервеза. Это агент DST[24]. Внедренный в группу Роберваля через швейцарский банк. Он утверждает, что Тереза абсолютно невиновна. Невинна во всех смыслах этого слова.

Хадуш. Хотя немного дура, что ни говори.

Жервеза. По крайней мере, по части денег. Когда он увидел, как она подписывает, не глядя, документы о закрытии счетов, не представляя, что речь в них идет о деньгах, он понял, что ей было наплевать на все эти бумажки. Судя по его словам, она пребывала на вершине блаженства оттого, что вышла замуж, все время радостно щебетала, желая как можно скорее покончить с формальностями, которые касались благих дел ее супруга. Он даст свидетельские показания и в суде.

Я. Ну, это уже неплохо.

Жервеза. Остается решить еще два-три щекотливых вопроса.

Первое – это то, что мертвого Мари-Кольбера нашли в носках. А ведь финансовый инспектор первого класса не относился к людям, которые любят разгуливать в одних носках. Ну, кроме как перед очень близким человеком, например своей женой. Три десятка пар туфель в шкафу и труп в одних носках. Значит, убийца хорошо знал свою жертву. Это – первый пункт. Во-вторых…

Я. …

Жервеза. У него в кармане был обнаружен билет на самолет. Он должен был через пару часов покинуть Париж. Один. Направление – Сейшельские острова. Может быть, он должен был там с кем-то встретиться? Возможно, с женщиной? Отсюда версия убийства на почве ревности…

Хадуш. А фараоны именно так и будут рассуждать.

Я. И в итоге получат еще один мотив преступления.

Жервеза. (колеблясь). Есть еще кое-что. Очень странное… Он улыбался.

Жюли. Как это, он улыбался?

Жервеза. Ну да, мертвец улыбался. Можно даже сказать, что у него был очень радостный вид. Словно веселое настроение навечно запечатлелось на его лице.

Я. А у Терезы с тех пор тоже веселое настроение, так?

Жервеза. Дело в том, что при данных обстоятельствах следователи пока не могут объяснить себе ни радость на лице покойника, ни игривое настроение Терезы. Но это не самое страшное…

Жервеза на секунду замолкла, словно не решаясь сказать самое страшное. Пауза, вызванная замешательством.

– Бенжамен, мне неудобно задавать тебе этот вопрос, но все же ответь мне: как, по-твоему, Тереза могла иметь любовную связь с женатым мужчиной?

Мы переглянулись. Тереза? Любовная связь? С женатым мужчиной? Такое просто невозможно! Жервеза покачала головой:

– Я тоже так думаю, и это самое печальное.

– Но почему?

– Да потому, что, когда у нее спросили, что она делала в тот момент, когда произошло преступление, она заявила, что занималась любовью с мужчиной. И это ее единственное алиби.

– Но с кем?

– Вот это она и отказывается сказать. Видите ли, вопрос чести. Это все, что из нее удалось вытянуть. Она готова сгубить свою жизнь в тюрьме ради того, чтобы сохранить честь какому-то гаду, и причем с радостью. Титюс и Силистри вне себя от ярости.

Я всегда был чувствителен к паузам. Но та, которая наступила, была одной из самых напряженных в моей коллекции. Я медленно повернул голову в сторону Хадуша. Хадуш, в свою очередь, медленно выпучил глаза. Что? Подозревать его? Я? Его? С Терезой? Его, на глазах у которого она выросла!

Я в ответ выпучил глаза еще шире. Что? Подозревать меня в том, что я подозреваю его? Я? Его? Моего брата навеки?

Он издал тихое ворчание.

Я испепелил его взглядом.

Ну ладно, поспорили, и точка.

Жервеза подвела итог:

– Вот такие дела. Вам только остается найти женатого мужчину, с которым Тереза в ту ночь занималась любовью. У вас на это есть всего сорок восемь часов. Это – срок предварительного задержания. После чего она будет передана судебному следователю.