"Лес богов" - читать интересную книгу автора (Балис Сруога)СТАРОСТА АРНО ЛЕМАНВ начале 1943 года лагерь был совсем крохотный, но старост в нем было двое — Арно Леман и Фриц Зеленке. Лагерь был не только крохотный но и крайне бедный. В нем не только нечего было делать двум старостам, главное — нечего было воровать. Старосты, здоровенные мужики, прямо изнывали от безделья. Некоторое разнообразие в их существование вносили казни через повешение. Но когда виселица пустовала, зеленая тоска охватывала Лемана и Зеленке. А материала для повешения, как нарочно, было очень мало. Арестанты быстро переходили в разряд доходяг и умирали без помощи старост. Смертную скуку свою Леман и Зеленке кое-как рассеивали, пытая и истязая заключенных. Леман специализировался на различных ревизиях. Зеленке преуспевал в мордобое. Нагрянет, бывало Леман с ревизией к какому-нибудь доходяге-оборванцу, еле волочащему ноги. Придирчиво осмотрит его казенный пиджак: все ли пуговицы на месте, не носит ли он в кармане какую-нибудь тряпку вместо экспроприированного носового платка, не прячет ли какой-нибудь лоскуток для перевязывания ран, не скрыл ли под подушкой корочку хлеба… Была бы собака — палка всегда найдется. То же и с ревизией. Ревизор при желании всегда найдет беспорядок в чем-нибудь. Особенно в лагере, у доходяг. У старост недаром существовало разделение труда: Леман делал ревизии, Зеленке бил по морде. Впрочем они были созданы для большего. Каждый понимал, что в лагере рано или поздно должен остаться один староста. Но кто? Кто окажется пятой спицей в колеснице? И вот началась междоусобная война, длившаяся более полугода. Борьба велась со всеми дипломатическими увертками, интригами и надувательством. В ход пускались коварство, измена, провокации, каверзы… Война шла не на живот, а на смерть, — ну точно, как у быка с бараном. Разозлившись на соседнего барана, бык мычит, ревет, брызжет слюной, копытами землю роет, рогами нацеливается — в общем стращает барана и вызывает его на поединок. Баран, гордо задрав голову, смотрит на взбесившегося быка. — Ме-е-е-е — предупреждает баран и, не дождавшись удовлетворительного ответа, разбегается и — бац рогами быка в морду. Бык приходит в замешательство. Выпученными налитыми кровью глазами он смотрит на барана, готового к очередному прыжку. — Му-у-у, — решает наконец бык. С таким подлецом дескать, как баран он больше драться не намерен. Бык поворачивается и покидает поле боя. Тем временем баран опять берет разбег и — бац быка в зад. Бык так и пышет злобой. Он не в силах выразить свое презрение и ненависть к барану. Бык ретируется и прячется от барана в стаде. В борьбе с Зеленке Лемана постигла участь быка. Высокий, плотный, широколицый, немного плешивый, сорокалетний Арно Леман, бывший шофер, имел на свободе чуть ли не трех жен. У него были дети. Сколько? За точной справкой Леман обычно отсылал интересующихся к женщинам. Судимостей у старосты было немного. Он всего-навсего угробил двух-трех граждан Третьей империи, и то не нарочно, а так, почти нечаянно. Суд конечно не в состоянии был понять его и упрятал бедняжку в дурацкую тюрьму. В лагерь Леман также попал не по злому умыслу, а скорее по недоразумению. Во время вооруженного налета на чужую квартиру он только немножечко разрядил револьвер и всадил попавшийся под руку топор не туда, куда следовало. Убивать же он никого не думал. Леман только немножечко кого-то задел… Стоит ли в конце концов вспоминать о таких пустяках! Величайшей гордостью Лемана был его громовой голос. Не каждый бык-чемпион мог бы соперничать с ним в реве. А ругался Леман так, что даже эсэсовцы-часовые, восседавшие на башне за колючей проволокой и те начинали чихать. Больше всего на свете Леман обожал почет и свой титул. Шутка ли сказать — староста лагеря! В день его рождения устраивался торжественный парад заключенных — один из самых идиотских парадов в мировой истории. Выстраивалось несколько тысяч каторжников-рабов — здоровых, хромых и совсем заморышей-доходяг; начальники блоков всячески подгоняли их, били ругали… Вся эта оборванная толпа должна была торжественным шагом пройти мимо Лемана, стоявшего на специальным возвышении — пьедестале. Пройти не как-нибудь, а мастерски, по-каторжному, с непокрытой головой, с пением лагерного гимна и криками «ура». Леман принимал парад. Леман сиял от счастья. Леман таял от удовольствия. У Лемана лоснился подбородок. Круглый дурак Леман торжествовал. Леман был немец-патриот: в своей деятельности он опирался на немцев, 80–90 процентов которых составляли в лагере уголовники и гомосексуалисты. Он был по-немецки привязан к семье. Страшно любил детей. Вернее их матерей до беременности. Пользуясь правами старосты, Арно снюхался с пани блоковой и по семейному делил с ней ложе. Пани блокова была страсть как хороша! Полька. По имени София. Политическая заключенная, попавшая в Штутгоф за нелегальные сходки на ее квартире. На свободе у нее осталась семья. Пани Софии было около пятидесяти. Толстая, рыхлая, морщинистая, широкозадая, с тоненькими пальчиками, она смахивала на корову в очках после девятого отела. Пани София смело отстаивала интересы подопечных женщин от нападок и придирок представителей власти, бросаясь, как кошка на обидчиков, но сама хлестала девочек по щекам не хуже мужчин-блоковых. Она-то и сошлась с немцем-бандитом, с верховным палачом лагеря. Какой-то бестия-провокатор или злой шутник подал Леману предательскую мысль — и староста не устоял перед соблазном. Он обратился к начальству с просьбой разрешить ему официально жить с пани блоковой. Ходатайство его, мол, продиктовано соображениями медицинского а также любовного характера. Если, писал он в заявлении, — моя семья вдруг увеличится обязуюсь содержать приплод на свои средства. Получив столь странное прошение, Майер схватился за живот. Смеяться он уже не мог. Не обращаясь к помощи медицины, Майер сразу решил что Леман неожиданно спятил. С того времени звезда Лемана начала закатываться. Пани блокова утирая слезы передником, уверяла что все это — дело рук проклятой гадюки Зеленке. Власти приказали Леману немедленно снять самовольно надетый галстук, остричь на арестантский манер волосы, которые он незаконно отрастил, и наконец посадили в бункер. О Иисусе сладчайший! Староста Штутгофа, перед которым мы так низко склоняли выи и так подобострастно вышагивали, очутился вдруг в карцере! Боже праведный, что делается на белом свете! Пани София обливалась горючими слезами. Ее пестрый передник промок насквозь. Начальство произвело у Лемана обыск и обнаружило несколько чемоданов. Староста оказывается, сколотил в лагере приличное состояние! На свет божий извлекли две дюжины отличных шелковых чулок, рубашек, брюк, шесть пар великолепной обуви. Несколько пар кожаных перчаток. Несколько пальто. Несколько костюмов. Несколько швейцарских часов и много другого добра, не считая того, которое предусмотрительный Леман успел заблаговременно сплавить. Сомнений не оставалось: заслуженный палач лагеря — человек конченый. Одно было неясно: когда и как закончит Арно Леман свое земное существование. Кончил он, однако совсем непредвиденно. Несколько раз Лемана с другими немцами-головорезами посылали в Гданьск отыскивать английские и американские бомбы, которые вовремя не соизволили взорваться. И все тешили себя надеждой что Арно как-нибудь и сам взлетит в воздух вместе с опоздавшими бомбами. Но он, гадина не взлетел: грубо обманул ожидания начальства. Тогда его взяли и отпустили из лагеря. Но что значит отпустили? Лемана послали в другой лагерь, Бухенвальд расположенный в Тюрингии, недалеко от Веймара где находилось своеобразное учебное заведение. Время от времени здесь собирали заслуженных немецких головорезов хорошенько муштровали их и формировали разбойничьи соединения, которые отправляли на передовые линии, на самые опасные участки фронта. Они, как правило, все погибали кроме тех, разумеется, кто успевал смыться по дороге. В бухенвальдское учебное заведение и был послан наш лагермаршал Леман. Пани София сотрясалась от рыданий. Было жаль смотреть на запоздалую жертву любви. — Во всем виноват гадюка Зеленке, — причитала бедная женщина. На третьей неделе после высылки Лемана пани София жестоко отомстила гадюке Зеленке: она сошлась с ним, как раньше с Леманом, и так же по-семейному делила ложе. Не правда ли, ужасная месть? С таким чучелом, каким была пани блокова, вступить в любовную связь мог только душевнобольной. Но у гадюки Зеленке сердце было из железа. Он не гнушался ничем. |
||
|