Цупко Павел ИвановичПикировщики

Цупко Павел Иванович

Пикировщики

Аннотация издательства: В книге подполковника запаса П. И. Цупко рассказывается о славных боевых делах первых летчиков-пикировщиков в годы Великой Отечественной войны. С большой теплотой автор пишет о своих товарищах по оружию - бесстрашных летчиках дважды Герое Советского Союза В. И. Ракове, Героях Советского Союза генерале Е. И. Кабанове, полковниках К. С. Усенко, М. А. Суханове, Г. В. Пасынкове и многих других.

Содержание

О книге. М. И. Самохин

День первый

Под Ельней

На дальних подступах к Москве

"Пока глаза видят землю!"

В грозовом небе Ленинграда

Корабли врага идут на дно

Ведущий пикировщиков Балтики

Заря победы

Встреча с юностью (Вместо послесловия)

О книге

Все дальше уходит от нас день 22 июня 1941 года, когда немецко-фашистские войска вероломно и внезапно напали на нашу Родину. Тем драгоценнее и значимее воспоминания современников и непосредственных участников тех суровых событий. Бывший военный летчик Павел Цупко в своей книге "Пикировщики" ведет рассказ о первых днях войны и последующих жарких боях на подступах к Москве, в грозовом небе блокадного Ленинграда, над просторами Балтики.

В центре повествования образ двадцатилетнего юноши, будущего Героя Советского Союза Константина Степановича Усенко, прошедшего за войну путь от рядового армейского летчика до командира 12-го гвардейского пикировочно-бомбардировочного авиационного Таллинского Краснознаменного ордена Ушакова полка, его командирах и боевых друзьях. Читатель знакомится с В. П. Богомоловым и дважды Героем Советского Союза В. И. Раковым, с Е. И. Челышевым и Героем Советского Союза С. С. Давыдовым, с М. Д. Лопатиным, А. И. Устименко и многими другими.

Написанная на основе документальных и исторических материалов, личных воспоминаний, книга позволяет лучше понять, почему паша авиация, оказавшись значительно ослабленной в первые дни войны, сумела затем добиться превосходства над сильным и хорошо оснащенным воздушным флотом фашистской Германии.

Через всю книгу проходит мысль о том, что война - это тяжелейшее бедствие и победа в ней достигается предельным напряжением физических и духовных сил, что запас прочности бойцы всегда черпают в своей идейной убежденности и патриотизме, верности и преданности любимой Отчизне.

События описываются с завидным знанием дела, без приукрашивания, с привлечением широкого круга действующих лиц - от рядовых летчиков до комсостава, - все так, как было на войне, и в этом повседневном героизме и мужестве четко вырисовываются истоки великой нашей Победы. Немало места в книге отводится показу взаимодействия пикировщиков, истребителей, штурмовиков, торпедоносцев и топмачтовиков, проведению комбинированных ударов по врагу разных видов авиации.

За мыслями, убеждениями и поступками летчиков незримо присутствуют твердая направляющая рука и вдохновляющая сила ленинской партии. Именно под руководством Коммунистической партии крылатый Балтийский флот в ходе Великой Отечественной войны добился больших успехов. Летчики Балтики совершили более 158 тысяч боевых вылетов, потопили 388 различных боевых и вспомогательных судов, более 200 крупных транспортов с сотнями тысяч тонн грузов, в воздушных боях и на земле уничтожили 2418 вражеских самолетов, сотни танков, орудий, минометов, складов, железнодорожных эшелонов, тысячи автомашин и десятки тысяч гитлеровских солдат и офицеров. Значительная доля этих результатов принадлежит славным гвардейским пикировщикам. Их на Балтике было немного - всего один авиаполк, но именно они уничтожали особо прочные "точечные" цели: артиллерийские батареи, доты, мосты, командные пункты, корабли в море и на военно-морских базах.

Мы убеждены, что "Пикировщики" займут подобающее место среди книг о героических делах советского народа в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

Многие ветераны войны найдут на ее страницах свои имена, а читатели узнают о судьбах тех, кто отдал жизнь за нашу Родину. Духом крылатого девиза "Никто не забыт, ничто не забыто" как раз и пронизана эта книга. Ее с интересом прочтут и люди старшего поколения, и молодежь, не принимавшая участия в минувшей войне.

Командующий ВВС Краснознаменного Балтийского флота

в период Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза,

генерал-полковник авиации М. И. Самохин

День первый

1

В нашем 13-м скоростном бомбардировочном авиационном полку военно-воздушных сил Западного особого военного округа Константина Усенко звали "сын Донбасса" не только потому, что он был родом из Донецкой области. Из Донбасса у нас служило много славных парней. Гордостью полка, например, был Александр Устименко из шахтерского города Красный Луч. Он храбро воевал и за подвиги, совершенные в самом начале Великой Отечественной войны, первым в полку был награжден орденом Ленина. Замечу, что Александр еще с авиашколы был близким другом Константина. Не случайно, оба стали нашими лучшими летчиками. Но об этом потом. Сыном Донбасса Усенко прозвали с легкой руки командира авиаполка полковника Ушакова. Случилось это так.

В авиаполк Константин приехал глубокой осенью 1940 года в числе одиннадцати выпускников Ворошиловградской школы военных летчиков - молодых, задорных, влюбленных в свою профессию. В те довоенные годы двадцатилетние комсомольцы мечтали о покорении пятого океана, об Арктике, о подвигах. Поэтому они все, как один, рвались в небо! И надо отдать им должное - летали здорово! Всего за два месяца приехавшие изучили новый для них самолет - пикирующий бомбардировщик Ар-2 и были введены в боевой состав. Костя Усенко оказался среди первых.

Впрочем, у него всегда так получалось: в семилетке, в аэроклубе, в техникуме, в авиашколе. Старательный, любознательный, с быстрой реакцией восприятия, он буквально все "схватывал на лету", да так добросовестно, что повторного объяснения не требовалось. Учителя и инструкторы ставили его в пример. Константин от похвал краснел, но не зазнавался; будучи от природы застенчивым, он держался в стороне, однако именно на него почему-то в первую очередь обращали внимание.

Так произошло и в 13-м. При первом же знакомстве полковник Ушаков, рассматривая строй вновь прибывших, задержал пристальный взгляд на Усенко.

- Пожалуй, начнем с тебя, сын Донбасса, - сказал командир полка и приказал: - Представьтесь!

Все были очень удивлены, что полковник, не листая личных дел, точно определил, откуда летчик родом. Константин, услышав обращение, тоже смутился, но не растерялся, ответил спокойно и громко:

- Младший лейтенант Усенко. Из Донбасса.

- Значит, я не ошибся. - Ушаков добродушно улыбался. - Впрочем, ошибиться трудно. Как у вас в Донбассе называют горы породы, что ссыпаются возле шахт? Терриконами? Вот если ту гору опрокинуть и поставить на вершину, то по конфигурации это будешь ты, Усенко: рост и ширина плеч подходящие! Правда, по габаритам до террикона ты пока не дотянул, - продолжал шутить полковник, - но, думаю, не все потеряно. Сколько тебе сейчас лет? Двадцать? Вот доживешь до моих, будешь в самый раз. А по крепости ты, как видно, и теперь не уступишь антрациту? Эко вымахал!

В самом деле, Константин был крепкого телосложения, высок ростом. Его движения были быстры и легки. Ясные голубые глаза, русые, слегка вьющиеся волосы и застенчивая улыбка, свидетельствовавшая о его добрых душевных качествах, вызывали к нему расположение. Друзьям с ним было так же легко и надежно.

Когда приступили к тренировкам на Ар-2, Усенко вырвался вперед. Если все молодые летчики, чтобы добиться права на самостоятельный полет, должны были сделать по восемь - десять полетов с инструктором, то Константин вылетел с третьего: летал он безукоризненно, и это сразу заметили опытные проверяющие тяжелый самолет в его руках становился легким и послушным.

Потом мы стали нести боевые дежурства. 13-й авиаполк тогда базировался в авиагородке Россь под Белостоком, вблизи государственной границы. Время было неспокойное: в Европе бушевала война, граница и воздушное пространство в нашем районе часто нарушались, и потому принимались меры по улучшению базирования авиации. С марта 1941 года в Росси начали строить ВПШ - взлетно-посадочную полосу с твердым покрытием, и авиаполк был переброшен в лагерь на полевой аэродром близ села Борисовщизна, там приведен в повышенную боевую готовность: с рассвета до темпа эскадрильи замаскированных самолетов с подвешенными бомбами и вооружением, с экипажами стояли наготове. Это было очень утомительно. Дежурства отрывали от плановой учебно-боевой подготовки, так необходимой нам, молодым, но иного выхода не было.

В полку было пять эскадрилий по двенадцать экипажей в каждой. Дежурили обычно три из них, остальные учились, летали. Через сутки эскадрильи сменялись.

В те месяцы накануне войны мы в учебных полетах осваивали новый метод бомбометания - с пикирования: на боевом курсе пилот прерывал прямолинейный полет бомбардировщика и направлял машину вниз - пикировал на цель до определенной от нее высоты, потом сбрасывал бомбы и выравнивал машину. Такой метод был во много раз эффективнее бомбометания с горизонтального полета, так как цели поражались с большей точностью, но по технике исполнения он был намного сложнее, к тому же требовал специальных самолетов.

Наша авиапромышленность в конце тридцатых годов выпускала небольшое количество таких бомбардировщиков конструктора Архангельского - Ар-2. Они были двухмоторными, трехместными, внешне походили на СБ (скоростные бомбардировщики). Таким образом, Ар-2 был первым серийным советским пикировщиком, а мы, стало быть, - первыми летчиками-пикировщиками. В конце 1940 года в серию запустили другой, более совершенный тип такого самолета "петляков", ставший впоследствии знаменитым. Но на вооружение он начал поступать только в 1941 году, и до войны им вооружили всего один авиаполк 12-й. Появление Пе-2 представляло собой уже новый шаг в развитии метода бомбометания с пикирования.

Должного опыта бомбометания с пикирования в то время еще не имелось. Мы получили соответствующие инструкции и методические указания. Но одно дело читать по бумаге и совсем другое - выполнять в воздухе. Инструкции имели погрешности, и нам приходилось их уточнять, дополнять, разрабатывать новые тактические приемы. Поэтому наши учебные полеты больше походили на исследовательские. После каждого вылета нас собирали командиры и на основе донесений наблюдателей и докладов экипажей скрупулезно, по минутам анализировали действия пилотов и стрелков-бомбардиров (так с 1941 года стали называть летчиков-наблюдателей).

Полигон находился на пустыре в Беловежской пуще. Там известью на земле были нарисованы контуры танков, автомашин, артиллерийских батарей и просто круги с крестами посередине. Эти наземные цели мы и бомбили цементными бомбами. Но постепенно от полета к полету росло наше умение, шлифовалось мастерство. К весне 1941 года мы владели таким методом бомбометания достаточно уверенно.

В начале июня нашему авиаполку приказали подготовиться к переходу на Пе-2. Сразу в центр переучивания, находившийся на одном из подмосковных аэродромов, были направлены экипажи инструкторов, в том числе и наш. В субботу 21 июня мы были на месте. А утром в воскресенье грянула война. Нас задержали в Москве.

Москва, как и вся страна, была взбудоражена вероломным нападением гитлеровцев. Всюду: на предприятиях и в учреждениях - проходили массовые митинги. Люди добровольно уходили в ряды Красной Армии, требовали немедленной отправки на фронт, чтобы громить фашистских бандитов. На митингах бывали и мы, летчики, тоже выступали, клялись покарать, раздавить гитлеровскую гадину.

В начале июля в Москве неожиданно появились почти все летчики нашею авиаполка. Они были неузнаваемы: измученные, в грязном, рваном обмундировании, смотрели на нас, тыловиков, с откровенной иронией, восторг наш не разделяли, держались угрюмо. Авиаполк разместили недалеко от стадиона "Динамо" в старинных зданиях Военно-воздушной академии имени Жуковского. Я немедленно разыскал своего друга Константина Усенко и поразился его перемене: выглядел он значительно старше своих лет. Его симпатичное лицо вытянулось, щеки запали, скулы обострились, под глазами обозначились темные круги. Весь его вид выражал крайнюю степень усталости. Только глаза не погасли. Наоборот, они светились ярче, но в них появился незнакомый стальной огонек, взгляд стал пристальным. Казалось, Костя перенес тяжелую болезнь. Я забеспокоился.

- Та не спрашивай, Павло! - отмахнулся он и отвел глаза. - Не болел я, здоров, тут дела похуже.

Но что может быть хуже болезни? Привяжется лихоманка!

- Ну шо ты прыстав? - недобро взглянул он на меня. Я и раньше замечал: когда Костя нервничал, то начинал путать русские и украинские слова. Сейчас он был взвинчен, говорил резко, быстро. - Мы ж, Павло, еле вырвались, чуть не угодили к фашистам в лапы под Минском. Где наши самолеты? Та нэма их бильш! Нимци разбомбили на аэродроме в Борисовщизне. Как сюда добрались? Где ехали на автомашинах, а где топали на своих двоих. Сначала пошли в Бобруйск, сказали, там нас ждут самолеты. Но немцы опередили, захватили Бобруйск раньше, чем мы туда добрели. Пришлось поворачивать на Могилев, потом на Смоленск. Там сели на попутный товарняк до Москвы... Ну а здесь что слышно? Скоро дадут нам машины? Скоро отправят на фронт?

- Выезжаем в тыл. Там для нас приготовили Пе-2.

- Вот здорово! - оживился Костя. - Ну, теперь мы померимся силами с фашистами.

О том, что произошло в первые дни войны там, на границе, подробнее других рассказали стрелки-бомбардиры Михаил Ярнов и Александр Филиных. Миша в ту последнюю мирную ночь был оперативным дежурным полка, а Саша летал с Костей Усенко на разведку...

2

...На воскресенье 22 июня в 13-м авиаполку объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали! Особенно напряженными были последние два дня, когда по приказу из авиадивизии полк занимался двухсотчасовыми регламентными работами, то есть, проще говоря, летчики и техники разбирали самолеты на составные части, чистили, регулировали их, смазывали и снова собирали. Трудились от зари до зари.

Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие летчики и техники уехали к семьям в Россь, а оставшиеся в лагере с наступлением темноты отправились на площадку импровизированного клуба смотреть новый звуковой художественный фильм "Музыкальная история". Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко.

Оставив за себя помощника, Усенко лично проверил подразделения, караулы. Нарушений не было, все находились на своих местах, службу несли бдительно. Но глубокой ночью Константин обнаружил, что не работает телефонная связь. Связисты нашли перерезанные провода. Диверсия?! Повреждение ликвидировали, но летчик встревожился и заспешил из караула к оперативному дежурному, чтобы по прямому проводу доложить о случившемся в Белосток, в штаб 9-й авиадивизии.

Быстро светало. В сереющем мраке стали различимы ближайшие деревья, сооружения. От быстрой ходьбы, беспокойства и бессонной ночи сердце у парня громко стучало, в висках тугими толчками пульсировала кровь. Вдруг он услышал еле уловимый гул авиационных моторов. Какой же летчик утерпит, чтобы не посмотреть, кто и где летает? Остановился и Константин Усенко. Звук стремительно нарастал. Доносился он с запада.

- Никак, ночные полеты? - предположил Константин и, задрав голову, до рези в глазах стал вглядываться в светлеющий небосвод.

Он увидел наконец самолеты. Низко над горизонтом растянутой неровной цепочкой они летели прямо на их аэродром. За первой цепочкой показалась вторая, более густая.

- СБ, что ли? - попытался на расстоянии определить тип самолетов летчик и хотел продолжить путь, но какая-то подсознательная тревога удержала на месте.

Самолеты подлетели к границе аэродрома, зашли с правой стороны, и вдруг с ведущего часто-часто засверкали ярко-красные вспышки огня, в незнакомый надрывный гул моторов вплелся треск пулеметов; почти одновременно неподалеку от Константина на незамаскированной стоянке связных У-2, взбивая пыль, дробно застучали пули.

"Что такое? - опешил Усенко. - Стреляют?! Стреляют по своим самолетам?! Сдурели, что ли?" - Он механически взглянул на часы: они показывали три часа сорок семь минут.

Один из У-2 вспыхнул ярким пламенем. Огонь лизал крылья, быстро расползался по самолету, и вот он уже весь заполыхал, освещая красноватым светом соседние машины, деревья.

Константин кинулся к горящему У-2, но над головой из-за верхушек деревьев на небольшой высоте выскочило новое звено самолетов, и младший лейтенант ясно увидел ромбовидные крылья, а на них зловещие черные кресты - "юнкерсы"! В ту же минуту раздался свист бомб. У недалекой опушки леса султанами вздыбилась земля, в утренней тишине оглушительно грохнули первые взрывы. Теперь уже со всех самолетов сыпались и взрывались бомбы. Усенко упал на землю, прижался к ней, всем телом ощущая ее дрожание при каждом взрыве.

Вокруг все свистело и грохотало. "Юнкерсы" выстраивались в круг, на землю летели все новые и новые бомбы. Сомнений не было: аэродром бомбили фашистские самолеты. К этому мы должны были быть готовы. И все же нападение оказалось внезапным: о приближении немецких самолетов служба ВНОС{1} не оповестила.

Нужно было немедленно действовать! Но как? Дежурный вскочил на ноги, бросился к своей палатке.

На ее пороге стоял бледный, растерянный помощник - стрелок-радист Карпенко. Привлекательное тонкобровое лицо высокорослого, с мощной фигурой сержанта выражало растерянность и тревогу. Из-за его широкой спины выглядывали другие.

- Что же это такое, товарищ младший лейтенант? - хрипловатым от волнения голосом спросил он. - Что?!

- Не дошло? - закричал на него Усенко. - Налет фашистов! Горят самолеты! Война, Тимофей!

На Константина в упор глядели расширившиеся от ужаса темные зрачки глаз помощника, и в них он вдруг увидел ожидание. Да, глаза сержанта смотрели на него, дежурного, с надеждой и ждали. Чего? Конечно, приказаний! Усенко понял, что сейчас от него, от его действий на аэродроме будет зависеть многое: сохранность самолетов, противодействие врагу, даже жизни людей. Командования нет, люди спят, бодрствует только дежурная служба. Нужно немедленно действовать!

Усилием воли подавляя лихорадочное состояние, Константин обычным голосом отдал первое распоряжение:

- Внимание всем! Объявить боевую тревогу! Тревога!

- Слушаюсь! - Помощник с готовностью бросился к висевшему на специальном кронштейне куску рельса и со всей силы застучал по нему железной палкой.

Младший лейтенант, уже полностью овладев собой, отдавал новые приказания;

- Горнист! Сирену!.. Рассыльный! Бегом на спиртозавод, дать гудок!.. Помощник! Обзвонить все эскадрильи, батальон аэродромного обслуживания, караулы. Поднять по боевой тревоге!.. Шофер! Автобус за командованием полка в Россь!..

Дежурные красноармейцы бросились выполнять приказания. Пронзительно взвыла сирена. Схватив винтовку, выбежал рассыльный. Заурчал мотором отъезжающий автобус.

Усенко снял трубку телефона:

- Квартиру комполка! Срочно!

- С Россью нет связи, товарищ младший лейтенант.

- Оперативного!

- Связи нет... Наверное, повреждена взрывами. Константин положил трубку, задумался. В поле зрения попал железный ящик. Усенко обрадованно бросился к нему, открыл ключом, выхватил "красный пакет", вскрыл. Из большого конверта выпала толстая пачка стандартных листов машинописного текста. То была "Инструкция дежурному по лагерному сбору о действиях по сигналу "Боевая тревога". Летчик лихорадочно перебирал руками листки инструкции и с ужасом понял, что только на то, чтобы их прочитать, потребуется не менее четверти часа! Где взять это время? Он с сердцем бросил бумаги назад в ящик.

- Товарищ младший лейтенант, в третьем карауле на стоянке убит часовой. Горит самолет.

- Запишите в журнал! Я - к оперативному!

Замкнув ящик, он выбежал.

Лагерь уже проснулся. Из палаток, схватив оружие и противогазы, выбегали люди и привычно бежали к самолетам, на свои посты. А над их головами, поливая опушку леса пулеметным дождем, неистово носились фашистские самолеты. Но земля врагу ничем не противодействовала - полевой аэродром не имел зенитных средств прикрытия:

накануне зенитная батарея была снята с позиции и уехала на учения.

В бессильной ярости Константин выхватил пистолет и стоя начал стрелять по низко летающим вражеским самолетам. Он опомнился, только расстреляв всю обойму, и тут же с удивлением увидел, как в нескольких шагах от него, припав на колено, какой-то красноармеец тоже целился и стрелял из винтовки. Усенко хотел крикнуть ему, что это бесполезно, но невдалеке со стоянки четвертой эскадрильи из носовой установки СБ застрочили спаренные "шкасы"{2} - это один из летчиков успел вскочить в кабину и открыть огонь. Бой был скоротечным и слишком неравным: немецкие самолеты обрушились на эту единственную ожившую точку, и СБ с храбрецом исчез в столбе взрыва.

Запыхавшийся Усенко вбежал к оперативному дежурному Ярнову. Тот нервничал: связи с дивизией не было. Не отвечала она и на радиовызовы. Стали вместе думать, что делать. Но на КП появился помощник начальника штаба капитан Власов. Он выслушал доклад Усенко и обрушился на него.

- Так это ты объявил тревогу, не из дивизии? Ты соображаешь, что натворил? А если это мелкая провокация?

- Это война, капитан! Немцы делают третий заход. Убит часовой. Два самолета горят. Я вывожу людей из-под удара. Надо срочно рассредоточить самолеты и готовить их к бою.

Власов опомнился, согласился:

- Да, конечно! Давай команду: готовить полк к вылету!

Отбомбившись и отстрелявшись, фашисты улетели. Было убито двое, ранено шестеро, сгорели два самолета - СБ и У-2. Когда на аэродром прибыл командир 13-го авиаполка капитан Гаврильченко, Усенко обстоятельно доложил ему об обстановке и принятых мерах. Комполка приказал летчику идти в эскадрилью и готовиться к вылету.

3

Авиаполк быстро собрался и подготовился к вылету. Но вылететь не мог: не было связи ни с вышестоящим командованием, ни с соседями. Посланные самолеты связи не вернулись. А время шло. Нужно было что-то предпринимать. И командир полка послушался совета своего помощника капитана Богомолова, решив выяснить обстановку своими силами. На разведку вылетели экипажи Осипова, Устименко и Усенко.

Константин Усенко, стрелок-бомбардир лейтенант Филиных и стрелок-радист Прядкин на своей "арочке" делали круг, набирая высоту. Несмотря на бессонную ночь, Константин был предельно собран. Он привычно двигал рулями, пилотируя машину, регулировал режим работы моторов, но в глубине его души продолжало жить все то, что случилось на глазах за последние часы. В том, что началась война, он не сомневался. Его тревожила неизвестность масштабов беды. Поэтому он так внимательно разглядывал открывавшуюся с высоты местность. Под крылом Ар-2 мелькнула и осталась позади железнодорожная станция Россь, рядом с ней местечко и авиагородок. На станции и в авиагородке клубился серый дым: догорали ангар, склады, ряд жилых домов был разрушен, летное поле перепахано воронками от авиабомб.

- Слева по курсу самолеты! - встревоженно доложил Филиных. - Идут прямо на нас!

- Слушать всем! Приготовиться к бою! - приказал летчик и энергично повернул "арочку" в другую сторону, помня категорический приказ командира: в бой не вступать!

Внезапно в рев моторов ворвались звуки пулеметных очередей, и Константин почувствовал легкую дрожь штурвала и машины. Он завертел головой по сторонам, пытаясь определить, откуда стреляли.

- Командир! Пулеметы опробованы! - доложил радист.

- Так это ты стрелял, Прядкин?

- Так точно! - бодро ответил тот. - Славно работают, как часы!

В телефонах зарокотал командирский бас:

- Ты... в следующий раз изволь докладывать! - хотя знал, что Прядкин по-своему был прав - перед боем оружие следовало опробовать.

Неизвестные самолеты пронеслись далеко в стороне. Ар-2 развернулся и лег курсом на север. Горизонт раздвигался: виднелись просторы лесных далей, серебристые пятна полей колосящейся ржи, синие озера и болота. В зеленом массиве появилась прогалина, и в ней заголубела широкая лента реки Неман, ее знакомый изгиб, в который упиралась другая река - ее приток Зельвянка, городок Мосты, за ним - железнодорожный мост.

Еще издали летчики заметили в Мостах зловещие клубы пожарища: горела станция. Широкий шлейф дыма поднимался кверху, стлался по земле до реки, закрывая городок.

- Курс: триста тридцать! - подал команду стрелок-бомбардир. - Держи высоту, командир, и скорость...

- Есть курс, скорость, высоту! - автоматически продублировал Усенко.

В кабинах стало прохладно: Ар-2 летел на большой высоте. Воздух был чист, видимость, как говорят летчики, миллион на миллион, отменная - пространство обозревалось вокруг на десятки километров.

Константин оторвал взгляд от горизонта и с тревогой посмотрел под самолет на знакомую излучину реки, где, помнил по прошлым полетам, находился крупный военный лагерь. Лагеря не было. На его месте виднелись лишь ровные ряды квадратиков от снятых палаток да желтеющие под лучами солнца дорожки и линейки. Но вся территория лагеря была густо усыпана круглыми воронками от бомб. Сколько ни вглядывался летчик, следов людей, боевой техники и имущества не было. Удар немецких бомбардировщиков, как видно, пришелся по пустому месту.

"Успели сняться!" - с облегчением подумал Костя, и чувство тревоги у него сменилось удовлетворением.

По курсу "арочки" за тупым фонарем передней кабины внимание летчика привлекла пепельно-серая полоса. На общем зелено-сине-голубом фоне она широким темным мазком поднималась от линии горизонта и верхним неровным косматым краем упиралась в синь неба. Константин не сразу понял, что это дым, а поняв, удивился его масштабам, спросил бомбардира:

- Слушай, Саша! Что это горит впереди? Неужели Гродно?

- Похоже, - сдавленно ответил тот. - Подлетим поближе, уточним...

Город Гродно горел. Горели железнодорожная станция, депо, кожевенный и стекольный заводы. Пламенем пожаров озарялись трубы тонкосуконной и мебельной фабрик, здания, костелы, жилые дома. В непроглядном дыме потонула возвышающаяся над городом знаменитая Замковая гора - древний город с замечательными памятниками истории и культуры. Мощные взрывы раздавались в районе мельничного завода, городской больницы, зоопарка.

Горел аэродром. Языки пламени пожирали ангары, авиаремонтные мастерские, складские помещения, жилые корпуса. На месте самолетных стоянок полыхали костры. Костров было много - это догорали на земле разбитые самолеты базировавшейся здесь 11-й смешанной авиадивизии 3-й армии. Зеленое летное поле, взлетно-посадочная полоса, рулежные дорожки - все пестрело пятнами больших и малых воронок. А над разрушенными зданиями авиагородка, над жилыми кварталами и парками города носились чужие одномоторные самолеты Ю-87. Друг за другом сваливались в крутое пике, и там, куда они направляли свой смертоносный груз, сверкал огонь взрывов, вставали султаны вздыбленной земли, рушились здания, гибли люди - все обволакивалось новыми и новыми клубами пыли и дыма.

Перед глазами летчиков раскрывалась ужасная картина. Но город не был повержен; в дыму и в пламени рождалось и нарастало сопротивление вероломному врагу. Над клубами дыма Усенко разглядел вспыхивающие в воздухе черно-белые шары разрывов снарядов зенитной артиллерии. В районе аэродрома звено "чаек" истребителей И-153 - вертелось в колесе воздушного боя. На них наседало до двух десятков тонкофюзеляжных с короткими, будто обрубленными крыльями "мессершмиттов". Положение "чаек" было крайне тяжелым, но они поле боя не покидали: уклоняясь от пулеметно-пушечных трасс врага, сами поливали его огнем, яростно бросались на вражеские пикировщики, сбивали их с боевого курса, не давали прицельно бомбить объекты. Можно было только дивиться бесстрашию "чаек".

- Где же другие истребители? Где помощь? - чуть не кричал летчик, глядя на неравный бой "чаек". Почти с неприязнью смотрел он на штурвал своего бомбардировщика: рядом в небе в отчаянном меньшинстве дрались с врагами его товарищи по оружию, а он им ничем помочь не мог.

Летчик догадывался, что внезапным ударом на рассвете врагу удалось нанести гродненскому соседу - 11-й смешанной авиадивизии - весьма серьезный ущерб и тем обеспечить себе преимущество, господство в воздухе - главное в современной войне. Дравшиеся "чайки", по-видимому, были небольшой уцелевшей частью. Но 11-я дивизия не единственная на "белостокском выступе"! Есть и другие, они обязательно придут на помощь "чайкам", и прежде всех их 9-я дивизия! Надо только срочно, немедленно сообщить, поднять!

- Костя-а! - прервал мысли голос бомбардира. - Убери газ, ты держишь скорость больше расчетной.

Пилот взглянул на прибор. Действительно, охваченный тревожными думами, он непроизвольно прибавил обороты моторам, и самолет летел на предельной скорости. Летчик сбавил скорость.

А телефоны продолжали встревоженно гудеть:

- Это не провокация, Костик. Это - война!

- Я это понял еще на рассвете. Фотографировать будешь?

- Нет. Обойдем стороной. Бери на север, выйдем на Августовскую дорогу... Эх, Гродно... Эф-три! Эф-три! - вызвал Филиных радиста. - Записывай радиограмму...

Пылавший город остался позади. Разведчики полетели на северо-запад вдоль шоссейной дороги Гродно - Августов. По ней друг за другом на расстоянии одного-двух километров на запад следовали три воинские колонны. За ними на конной тяге пылили пушки, крытые и открытые повозки.

- Воздушный бой! - оторвал от наблюдений голос Прядкина.

- Где? - вскинулся Усенко.

- Слева ниже нас. В районе головной колонны войск.

Летчик наклонил "арочку" и увидел, как короткие и тупоносые истребители И-16 смело нападали на большую группу фашистских двухмоторных бомбардировщиков Ю-88. Один фашист беспорядочно падал.

- Девять "ишачков" против тридцати! Так их...

Под ударами советских истребителей строй вражеских бомбардировщиков распался: часть их повернула обратно, другая упорно летела к Гродно. В стороне от дороги, по которой следовали наши войска, на зеленом фоне леса возникли серые кружочки - это фашистские самолеты освобождались от бомб, сбрасывая их куда попало.

Впереди Ар-2 показались извилистые берега реки Бобр и местечко Белокаменно. Над местечком по кругу носилась шестерка Ю-87: они бомбили наши войска. С разных мест по вражеским самолетам вели огонь зенитные пулеметы. Летчикам хорошо было видно, как искрились огнем их счетверенные установки.

Дальше по Августовской дороге в нескольких километрах от Новокаменно внимание летчиков привлекли вспышки огня на опушке леса - артиллерийская батарея из шести орудий вела бой с немецкой пехотой. От местечка к батарейцам бежало много красноармейцев. С другой стороны к ним подходила вражеская автоколонна, по которой стреляли батарейные орудия. Колонна состояла из приземистых грузных автомобилей с короткими кабинами и длинными кузовами. В кузовах плотными рядами сидели солдаты в зеленых касках и серо-зеленых мундирах. За некоторыми автомашинами катились тяжелые минометы и пушки. Дальше двигались крытые фургоны, автоцистерны, кухни.

Колонна следовала на восток и была очень длинной. Ее головная часть остановилась, упершись в позицию нашей батареи, а окутанный пылью хвост еще двигался, исчезая в гуще начинающихся здесь Августовских лесов. Машины подъезжали одна за другой, останавливались. Из них во все стороны выскакивали серо-зеленые фигурки: одни из них тут же падали под разрывами и оставались лежать неподвижно, другие бросались в кюветы или исчезали в густых зарослях соседнего леса.

Так вот какие они, фашисты! Летчик внимательно рассматривал их.

- Эф-три! Радируй: в квадрате... - Филиных начал диктовать текст радиограммы.

- Саша! - прервал его Усенко. - Посмотри, справа на дороге еще что-то пылит! Видишь? Сейчас подлетим ближе.

На дороге густо клубились пепельно-желтые облака пыли. В их разрывах чернели прямоугольные коробки.

- Танки! - И бомбардир стал считать: - Раз, два... восемь. Да их тут не меньше сотни! Чьи они? Дорога ведет на Друскининкай и Мяркине, еще ближе Капчеместис.

- Серые какие-то... Наши же окрашены в зеленый цвет. Может, немецкие? Надо уточнить. Снижаюсь! Усенко перевел машину в планирование.

- Давай вдоль колонны! - предложил Филиных и почти сразу закричал: Кресты! Вижу кресты! Отворачивай!

Точно: из клубов пыли вынырнул танк, за ним второй, третий. На серой их броне с пятнами камуфляжа Константин ясно увидел широкие черные кресты в белом окаймлении: танки были немецкими. За танками на автомашинах следовала моторизованная пехота. Летчик резко двинул секторы газов, моторы взвыли на полной мощности, Ар-2 с отворотом улетал от дороги.

- Эф-три! Срочно радируй: "В квадрате... до сотни немецких танков с мотопехотой. Направляются на большой скорости..."

Ар-2 натужно ревел моторами, стремился ввысь. В кабинах становилось все прохладнее. Бомбардир докладывал о каких-то самолетах, но Константин слушал его плохо: он думал об увиденных танках. Сотня, а может, и больше в одном кулаке представляла для наших войск большую опасность. Шли они проселочными дорогами, и наше командование о них могло не знать.

- Слушай, эф-три! Твою радиограмму о танках "земля" приняла?

- Так точно, командир! Получил "квитанцию".

- От кого получил?

- От наших, из полка. Дивизия не отвечает: помехи

- Вызывай еще и еще! Добейся, чтобы дивизия приняла. Танки обходят Гродно с севера. Это очень опасно! Давай!

Августов горел. За городком проходила государственная граница. Летчики угадали ее линию по огороженным дворикам пограничных застав. Дворики были разрушены, горели. Но с воздуха хорошо было видно, что пограничники в окопах и развалинах продолжали вести неравные бои с захватчиками. Смельчаки дрались в окружении. Наших войск не было видно.

- Пойдем в Ольшанку! - приказал Усенко.

- Командир полка запретил перелетать границу!

- А ее уже нет, Саша! Вон, видишь? Все пограничные села горят. Полетим в Ольшанку, посмотрим, что там у них!

Ольшанка - важный железнодорожный узел и город. Солнце находилось позади самолета и хорошо освещало землю. Ар-2 летел на большой высоте. У летчиков коченели руки и ноги, они мерзли, но желание выяснить, что делает враг, было превыше всего.

И летчики увидели: город и станция были буквально забиты фашистскими войсками. Они не маскировались. Бесконечными колоннами на восток двигались танки, мотопехота, кавалерия, артиллерия на механической и конной тяге. На железнодорожной станции разгружались эшелоны. С запада подходили новые. Филиных все это фотографировал.

- Справа в двух километрах ниже - четверка истребителей.

- Следи, Прядкин, за ними. Если развернутся к нам, сообщи немедленно.

- Они нас не видят. Мы же со стороны солнца... Зенитки почему-то не стреляли: то ли их расчеты еще не обнаружили советский самолет, то ли принимали за свой.

- Сюда бы с десяток бомб! Сколько целей!..

- Разрывы ниже сзади! Вижу батарею в парке у станции. Вторая у моста! А вон еще одна на окраине у дороги!

- Съемку закончил! - доложил Филиных. В это время самолет встряхнуло волной близкого разрыва, и Усенко перевел его в пикирование. Ар-2 вышел из зоны обстрела. Летчик выровнял машину и направил ее на юг.

- Истребителей не видно?

- Нет их, командир. Воздух чист.

Внизу потянулось однообразное лесное море. Теперь граница проходила правее. На этом участке не было видно ни войск, ни боев. Не было и пожарищ.

За Граево воздушные разведчики вновь обнаружили немецкую колонну. Она пылила по дороге на большой скорости.

Через несколько минут полета на той же дороге показались фигурки в защитной форме. Наши! Одни из них тащили бревна и укладывали поперек дороги, устраивая завал, другие окапывались. В лесу стояли кони. Видно, это была кавалерийская часть. В нескольких километрах от нее по дороге шла на рысях колонна кавалеристов. По три в ряд четкими взводами и эскадронами конники следовали в направлении Граево. В голове колонны - танкетки.

- Не меньше полка! - обрадовался Филиных. - Ну, эти покажут фашистам, почем фунт лиха.

Впереди "арочки" блеснула серебром полоска реки Нарев. Советские войска здесь попадались чаще. В одном месте у опушки летчики увидели замаскированные танки. Их орудия были повернуты в сторону реки.

На противоположном берегу клубилась пожарищами Ломжа. За ней небо искрилось огнями - там шел бой. Весь район по обе стороны реки был забит войсками. Везде двигались люди, кони, танки, повозки. Там, где шли бои, рвались артиллерийские снаряды, мины, бежали цепи атакующих.

Центр сражения, как видно, находился близ дороги западнее Ломжи. Здесь по краю большого ржаного поля петляли ряды окопов и траншей, на которые накатывались густые немецкие цепи под прикрытием танков. С опушки примыкающего к полю леса во фланг наступающим катилась лавина конницы. Почти у самих окопов вспыхнуло несколько костров - загорелись подбитые танки.

Охваченный азартом увиденного боя, Усенко ввел "арочку" в вираж, но перед носом самолета вспыхнули черно-багровые шары разрывов, и летчик поспешил выйти из зоны обстрела.

- Слева ниже - девятка "юнкерсов" под прикрытием шестерки "хейнкелей"! Идут курсом на восток! - доложил Прядкин.

- Костя! Надо уходить! Нам еще нужно заглянуть в Остроленку. Держи курс двести семьдесят!

От Ломжи до Остроленки всего сорок километров, семь минут лету. Рядом с рекой Нарев тянулись железная и шоссейная дороги. Они оказались заполненными немецкими войсками. Их было полно и в Остроленке. Над городом патрулировали немецкие истребители. Но они были намного ниже разведчика, и тот рискнул прорваться.

- Боевой курс! - скомандовал бомбардир. - Включаю аэрофотоаппарат. Костя! Продержись всего три минуты!

Ар-2 заходил с запада, и вражеские зенитки не стреляли. Самолет уже находился над центром города, когда радист закричал:

- Командир! Снизу два "хейнкеля" направляются к нам!

- Слушать всем! Приготовиться к бою! Саша! Долго еще?

- Около минуты...

- Атакуют справа!

В рев моторов ворвался перестук пулемета: Прядкин открыл заградительный огонь.

Нервничая, Усенко косил глазами, ища "хейнкелей"

- Эф-три! Где истребители?

- Снизу сзади. Разошлись в стороны. Развернулись.

- Фотосъемку закончил!..

Летчик резко бросил Ар-2 на крыло. В ту же минуту у самой кабины пролетела длинная цепочка зеленых и малиновых огоньков. Константин не сразу сообразил, что то была пулеметная очередь вражеского истребителя, а поняв, так потянул штурвал на себя, что самолет закружился в глубоком вираже. "Хейнкели" проскочили стороной.

Снова застучал пулемет радиста. К нему присоединились оба "шкаса" бомбардира. Разведчик со снижением уходил от города на юго-восток.

- Где истребители? Доложите!

- Ушли назад. Больше не видно. Получили по зубам и отвязались! - все еще возбужденный боем, доложил радист.

Задание было выполнено, опасность осталась позади. Теперь можно было расслабиться.

Самолет летел на восток к Белостоку. Слева внизу виднелись серебристая лента Нарева, железнодорожная ветка и шоссе. По железной дороге и шоссе двигались воинские эшелоны и колонны войск. Двигались они на запад, и это успокаивало летчиков. Воинские части занимали оборону вдоль реки. За ней в лесу укрывались танки, - разведчики увидели многочисленные борозды от гусениц, которые вели туда. Но в целом обстановка на земле и в воздухе здесь была спокойнее, чем под Гродно и Ломжей. Экипаж стал приводить в порядок все увиденное за часы разведки. Филиных делал записи в бортжурнале, готовился к докладу в штабе дивизии.

По всем расчетам, самолет подлетал к Белостоку, но города не было видно: мешало ярко светившее солнце и плотная туманная дымка, закрывавшая весь горизонт.

Прошло еще несколько минут, Ар-2 приблизился к окраинным домикам, и в кабинах резко запахло удушливой гарью пожарищ: туман оказался... дымом. Белосток тоже горел. А как аэродром? На этом аэродроме самолету Усенко согласно приказу командира полка предстояло совершить посадку. Предчувствие беды подкралось к летчику. Оно его не обмануло. Белостокский аэродром был разгромлен фашистской авиацией: разрушен авиагородок, на стоянках взорваны самолеты, которые не успели взлететь.

- Впереди по курсу СБ! - закричал Филиных. - Кто это стреляет по нему?

Усенко тоже увидел серебристого собрата. Тот подлетал к границе летного поля. Летел он почти в сплошном облаке из черно-белых разрывов: с земли по нему яростно стреляла зенитная батарея.

- Что же они делают? - бушевал бомбардир. - Ослепли? Красных звезд не видят, что ли? Это же осиповская "восьмерка"!

Усенко узнал машину своего авиаполка: на ее фюзеляже четко виднелась цифра "8" - то был самолет лейтенанта Осипова. Значит, он тоже закончил разведку и теперь готовился произвести посадку, а ему мешали.

Осипов перевел свою машину на снижение и выпустил шасси. Зенитки тотчас прекратили его обстрел, зато разрывы появились под самолетом Усенко.

- Что за черт! - в сердцах выругался Константин, энергично отворачивая от аэродрома. - Саша! Следи за Осиповым. А мы что будем теперь делать?

- Как что? Садиться! Зенитчики, видимо, спутали СБ с "юнкерсом". Они ж внешне похожи. Потому и стреляли. Ничего! Сейчас им Осипов "разъяснит"! Заходи, Костя, на посадку.

- Добро! Вхожу в круг.

Но едва Ар-2 подлетел к летному полю, как вокруг него вновь заклубились разрывы. Усенко выпустил шасси, и обстрел прекратился. Странное поведение зенитчиков настораживало. Летчики внимательно осмотрелись, но ничего подозрительного не заметили. Самолет снижался.

- Осипов сел. Рулит. Видишь?

- Да, да. Вижу.

Константин заходил на посадку, а Осипов все рулил Было в его поведении что-то необычное, на Осипова непохожее и потому вызывавшее подозрение: тот всегда рулил на повышенной скорости, "с ветерком", за что ему часто влетало от командования. А сейчас... полз как черепаха. В чем дело?

Осипов наконец поравнялся с ангаром, остановился. В ту же минуту от ангара отделились и побежали развернутой цепью к самолету... солдаты в серо-зеленой форме. Но другую сторону ангара Константин вдруг разглядел шесть трехмоторных транспортных самолетов Ю-52, еще дальше - до десятка Ме-110. На их крыльях и фюзеляжах темнели черные кресты, на килях - свастика. У самолетов сновали серо-зеленые фигурки.

Константина бросило в жар: как же до сих пор ни он, ни экипаж не заметили врагов?

- Фашисты заняли аэродром! - закричал он и двинул секторы газа. Моторы взревели на максимальных оборотах. Летчик повернул кран уборки шасси. Ребята! Саша! Огонь! Огонь по фашистам! - приказал Усенко, направляя нос Ар-2 на цепь гитлеровцев, лихорадочно ловя их в сетку прицела. Корпус машины задрожал от стрельбы носовых пулеметов. Цепь гитлеровцев сломалась, солдаты забегали, часть из них, сметаемая ливнем пуль, осталась неподвижной, другая прыгала в укрытия.

Застучали пулеметы Филиных и Прядкина. Зенитки неистовствовали, они били в упор, но младший лейтенант, прижимая бомбардировщик к земле, вел его бреющим полетом и поливал свинцом все попадавшееся на пути.

Когда отлетели от Белостока на порядочное расстояние, командир экипажа напомнил бомбардиру:

- Давай домой, Саша!

- Да, да! Сейчас...

Усенко не мог примириться с мыслью о том, что на аэродроме остался самолет Осипова и фашисты уже наверняка расправились с советским летчиком.

Наступило тягостное молчание. Через некоторое время его прервал Филиных, объявив: "Волковыск!"

Впереди показались знакомые очертания водонапорной башни и высокие шпили костелов районного центра. Пожары бушевали и в этом городе, но они уже никого не удивляли.

- Да что же это такое? - вдруг вскрикнул Александр.

- Где? - переспросил Усенко.

- Да на аэродроме. В Борисовщизне.

Подлетая к своему аэродрому, они не узнали его. Все поле было перепахано воронками от бомб. Горел навес над столовой, скамейки. Не стало палаток. Кое-где дымились обуглившиеся деревья. Но самым страшным было - дымящиеся самолеты. Константин не поверил своим глазам. Может, сказалась бессонная ночь дежурства, голод пли напряженный полет? Он встряхнул головой, плотно закрыл и открыл глаза. Увы! Ошибки, к несчастью, не было: на земле догорало не менее трех десятков бомбардировщиков из их полка.

Как же случилась такая беда? Ведь авиаполк должен был взлететь вслед за разведчиками. Видимо, не успел, так как налет немецкой авиации был внезапным.

Ар-2 кружил над аэродромным полем. С места, где находился КП полка, взвилась зеленая ракета. Там стояла группа людей, махала руками. Один из них поднял над головой белый флажок.

"Посадка разрешена", - автоматически и как-то безучастно отметил про себя летчик.

Капитан Гаврильченко - осунувшийся, почерневший - молча выслушал доклад разведчиков. Сказал с болью:

- Значит, Осипов угодил к фашистам в лапы? А где Устименко? Не видели?.. Напишите подробное разведдонесение и сдайте в штаб. - Он задержал взгляд на командире экипажа.

- Устал?

- Никак нет! Готов к выполнению нового задания!.. Товарищ капитан, туда надо лететь немедленно! Надо помогать наземным войскам. Там очень трудно!

- Знаю, Усенко. Наша четвертая эскадрилья уже воюет. Еще готовим около десятка машин.

- Севернее Гродно прорвались танки. Много их! Разрешите мне, товарищ командир? Сейчас, сразу, как заправлюсь. Я знаю, где они...

- Нет, Усенко. Тебе нужно отдохнуть. Потом я тебя пошлю! Связи с командованием у нас по-прежнему нет. Отправил уже три самолета. Как в воду канули. Будем воевать сами. Пойдешь на доразведку!

- Есть!.. Только, товарищ капитан, разрешите с бомбами? Там столько целей! Хоть килограммов шестьсот!..

- Хорошо, Усенко, возьми шестьсот! Нет, тысячу килограммов! Взлетишь? Молодец! Бери десять "соток", лети! Мсти за родной полк!

Из-за леса донеслось монотонное гудение - там показался одинокий самолет.

- Устименко!..

- Товарищ командир! - подошел техник самолета Гаркуненко. - Самолет к боевому вылету готов!

- Хорошо! Экипаж в сборе?

- Да! Только... - Гаркуненко замялся.

- Что там еще? - спросил Костя.

- Я без тебя отпустил в Россь старшину Федосова.

- Кто разрешил? В такое время?

- У него там... Понимаешь?

- Не тяни! Знаю: семья, две дочери. Ну и что?

- Нет их... больше.

- Как нет?

- Утром... Прямым попаданием... Другие семьи тоже погибли.

Усенко низко опустил голову, он не мог говорить. Константин познакомился с семьей Федосова весной, когда тот пригласил командира к себе в гости.

Жена Федосова - Екатерина Филипповна, миловидная, приветливая молодая женщина, потчевала гостя домашними угощениями, а две дочурки - старшая Лидочка и младшая Наташенька - сразу подружились с дядей Костей:

младшая забралась к нему на колени, а старшая стала декламировать стихи о Москве, она уже училась в школе. А теперь их нет...

Усенко взял себя в руки и спросил Гаркуненко:

- Ты сколько бомб подвесил?

- Шестьсот, как приказано.

- Добавь еще четыре "сотки", Коля!

- Есть!

- Саша! Филиных! Пойдем к командиру. На КП полка младший лейтенант Усенко доложил о готовности экипажа к вылету.

- Товарищ командир, разрешите ударить по танкам? - снова попросился летчик.

- Нет, Усенко! Сейчас главное не танки, а фашистская авиация. Господство в воздухе - главное! Мы будем уничтожать самолеты. Нанесем удар вот по этому, он показал по карте, - крупному аэродрому. Я поведу десятку. Ты, Усенко, полетишь впереди группы. Подойдешь к Седлецу, разведаешь обстановку, сообщишь мне. Задание ясно?

- Так точно!

- По самолетам! - Взяв в руки шлем, планшет с картами, командир полка быстрым шагом направился к выходу.

Летчики выбежали из КП и через пару минут были у своего Ар-2. Константин успел заметить, что с опушки леса на летное поле выкатили несколько бомбардировщиков, там суетились люди. "Эмка" командира полка направилась к ним.

В это время завыла сирена, раздались команды:

- Воздух! Воздух!

Люди от самолетов бросились к щелям: к аэродрому подходили немецкие бомбардировщики.

Усенко вмиг оценил обстановку: его машина, стоявшая на открытом месте, безусловно, станет объектом атаки. Надо успеть взлететь.

- По местам! - закричал он. - От винтов!

Схватив парашют и не успев застегнуть лямки, он вскочил на крыло, плюхнулся на сиденье и нажал кнопку стартера. Правый мотор запустился сразу. За ним левый. Усенко, надев на шлем телефоны переговорного устройства, услышал:

- Эф-один к полету готов! - доложил Филиных.

- Эф-три готов! - прогудел Прядкин.

А немецкие самолеты уже становились в круг перед бомбометанием.

Усенко с места повел Ар-2 на взлет. Тяжело груженная машина бежала долго, медленно набирая скорость Летчик уже различал границу аэродрома, за ней высилась желтая стена соснового леса. А самолет все бежал и бежал. Сосны стремительно приближались, вырастали в размерах, Лобовой удар казался неминуем: отвернуть было некуда.

Константин видел опасность, молниеносно соображал: "Если не наберем скорость - врежемся в лес, погибнем!.. Убрать шасси? От удара сдетонируют бомбы..." Руки самопроизвольно потянули штурвал, но летчик пересилил инстинкт самосохранения и упрямо выдержал взлет!.. Толчки о землю стали реже, еще реже. Наконец они прекратились, самолет повис в воздухе. Перед глазами замелькали желтые стволы и близкие верхушки деревьев.

Телефоны загудели, раздался крик Прядкина:

- Командир! Нас атакуют! Сверху сзади...

В натужный рев моторов вплелся торопливый перестук пулемета.

- На-а! На-а, гад! Получай!..

Раздался страшный удар. Ар-2, как живой, вздрогнул и стал заваливаться вправо.

- Командир! Горит правый мотор! Горит правый... Крыло разбито, хлещет бензин! Кругом огонь! Нас ата...

Раздался новый удар. Перед глазами пронесся сноп пламени. Треск. Звон. С приборной доски брызнули осколки стекла. Близко, почти над кабиной мелькнула тень вражеского истребителя, и сразу застрочили пулеметы из передней кабины.

Константин торопливо взглянул направо: правая плоскость, мотор полыхали в огне.

Лес кончился. Внизу показалось ржаное поле. Машину снова накренило вправо: мотор сдал. Пилот все же выровнял самолет, но он падал. Константин выключил моторы и чуть отдал штурвал от себя. В ту же минуту фюзеляж коснулся земли, резко затормозил. Летчика, не успевшего перед вылетом пристегнуть привязные ремни, страшная сила инерции бросила вперед на штурвал и приборную доску. Ар-2 прополз несколько десятков метров и остановился. Кругом бушевало пламя. Летчик быстро выбрался из самолета. Огляделся: никто из экипажа не вылезал. Константин забеспокоился, бросился к передней кабине, закричал:

- Саша! Саша!

Бомбардир неподвижно лежал на полу. Костя загрохотал кулаком по дюралевой обшивке кабины:

- Да отзовись же, Саша!

Но тот не шевелился.

Усенко разбил плексиглас люка и, обдираясь в кровь, протиснулся в дыру. Филиных застонал, шевельнулся. Обрадованный, Костя решил вытащить товарища. Дорога была каждая минута. Горящий самолет в любой момент мог взорваться: огонь подбирался к бомболюкам. Бомбардир очнулся, пришел в себя и с помощью командира с большим трудом все же протиснулся через небольшое отверстие. Летчики спрыгнули на землю и, спеша и спотыкаясь, побежали по неровному полю. Рожь была высокая густая. Она цеплялась за ноги, за полы регланов, тугими колосьями больно хлестала по лицам. Они пробежали с полсотни шагов, как Филиных споткнулся и, тяжело дыша, в бессилии рухнул на землю. Рядом упал Усенко.

- Олег где? - вскинулся Константин.

Он вскочил, но тугая воздушная волна опрокинула его, вдавила в землю. Раздался оглушительный взрыв. Через несколько секунд второй, потом еще и еще: рвались бомбы, бензобаки, боеприпасы. Затем все стихло.

Почти одновременно Усенко и Филиных вскочили на ноги, кинулись к своему Ар-2. Развороченный взрывами, он догорал. Летчики обрадовались, когда увидели целыми хвостовое оперение и кабину стрелка-радиста. Они шагнули в дым. Под прозрачным колпаком кабины, склонившись над пулеметом, сидел, будто нечаянно задремав, Олег Прядкин. Его лицо и грудь были в крови, пулеметной очередью фашиста он был убит.

Летчики осторожно вытащили из кабины тело боевого друга, завернули в парашют. Не стало веселого, душевного, никогда не унывающего парня, "щита командира", как любил он называть себя. Константин и Александр не стыдились своих слез.

Они осторожно подняли тело друга и понесли его в сторону аэродрома...

Под Ельней

1

Авиаполк перебазировали на новое место: мы укомплектовывали штатный состав, принимали самолеты Пе-2. Пробыли там пять дней, как вдруг 16 июля командующий ВВС Западного фронта приказал нашему новому командиру капитану В. П. Богомолову срочно перелететь под Ельню, в Киров.

Василий Павлович встревожился: полк к боям не был готов. Летчики едва освоили полеты по кругу, то есть научились на Пе-2 взлетать и садиться. Лишь некоторые экипажи успели слетать в зоны на отработку техники пилотирования. К бомбометанию и стрельбам еще не приступали. Но приказ есть приказ. Командир посоветовался с комиссаром и решил поговорить с коммунистами и комсомольцами.

- Фашисты стремятся любой ценой окружить наши армии под Смоленском, открыть себе путь к Москве, - сказал собравшимся Богомолов. - Обстановка сложилась тяжелая. Сейчас под Ельней и Ярцевом идут ожесточенные бои. Наши удерживают коридор шириной всего в пятьдесят километров. Нам приказано помочь наземным войскам немедленно. Но мы не закончили переучивание. Нужно ли просить отсрочки? Или справимся с задачей, оправдаем Доверие Родины, доучимся в боях?

Нас не надо было уговаривать, особенно после того, что произошло там, у границы.

Через три часа все сорок экипажей приземлились на аэродроме города Киров. Младший лейтенант Устименко сразу улетел на разведку. Остальные начали подготовку к боевому вылету: "петляковы" дозаправлялись бензином, маслом, водой, к их бомболюкам подвешивали бронебойные авиабомбы - мы готовились драться с немецкими танками.

Богомолов побывал в штабе базировавшегося на аэродроме истребительного авиаполка, уточнил оперативную обстановку. Она была тревожной. Гитлеровцы превосходящими силами продолжали теснить наши войска. Еще 10 июля с рубежа Витебск - Орша - Шклов - Быхов они начали широкое наступление на московском направлении. Двумя гигантскими танковыми клиньями из Витебска и из Шклова фашисты устремились к Смоленску. На пятый день соединениям 3-й танковой группы генерала Гота удалось обойти Смоленск с северо-востока и выйти на автостраду Минск - Москва. Утром 2-я танковая группа Гудериана ворвалась в южную часть города.

Мы слушали командира, и тревога за судьбу столицы охватила нас. А Богомолов рассказал, что Ставка Верховного Командования принимала самые энергичные меры, чтобы остановить противника, не дать ему развить успех, побольше перемолоть вражеской силы и техники и тем ликвидировать его временное превосходство. К Западному фронту спешно подтягивались ближайшие резервы и вводились в бой. В Москве и в других городах формировались дивизии народного ополчения. Десятки тысяч людей вышли на строительство оборонительных укреплений во фронтовой полосе и вокруг столицы.

Тем временем из разведки прилетел Александр Устименко. Привезенные им сведения были неутешительными: на улицах Смоленска и на всех участках фронта шли упорные бои. Над боевыми порядками войск непрерывно висели большие группы фашистских самолетов. Особенно трудно было в районе Ельни, где разведчики обнаружили большое скопление вражеских танков, а на ближайших дорогах движущиеся мотоколонны. Под Рославлем немцы начали массированную атаку.

Устименко привез еще одно неприятное известие: во фронтовой полосе ухудшилась погода. Но командир полка принял решение и поставил боевую задачу: эскадрилье капитана Е. И. Челышева нанести бомбовый удар по фашистским войскам у Рославля, а первой и второй эскадрильям, которые поведет он сам, ударить по танкам в Ельне.

Экипажи развернули полетные карты, штурманы принялись прокладывать маршруты. Мест за столами не хватало, многие летчики расположились на земле.

Я увидел Усенко. Он тоже остался без места. Его стрелок-бомбардир младший лейтенант Ярнов, несколько флегматичный с виду, небольшого роста и круглолицый, сумел потеснить приятелей и пристроиться на углу стола.

- Костя! - крикнул он своему командиру. - Что ты топчешься? Давай карту, проложу тебе дорогу в бессмертие.

Но тот насупился.

- Я, Михаил, приучен все делать сам - оно вернее! Ты закругляй свою бухгалтерию и уступи место...

Но Усенко не успел договорить. Раздалась команда:

- По самолетам!

Мы бросились к автостартерам, которые помчали нас к самолетным стоянкам. Константин Усенко стоял рядом. Одной рукой он держался за стойку машины, другой поддерживал меня. Его загорелое, улыбающееся лицо обдувал встречный ветер. Прищуренные глаза горели огнем решимости.

- Ты чего улыбаешься? - спросил я. Он наклонился к уху:

- Я им сегодня покажу, на что способны советские летчики!..

Я крепко сжал его руку:

- Голову не теряй! Думай прежде, чем что-то сделать.

- Эге! - подтвердил он. - Я уже все продумал!.. А вот и моя "семерочка"!.. Вернись живым, Павло! - он толкнул меня в плечо и выпрыгнул из машины. За ним неторопливо перевалились Ярнов и сержант Збитнев, воздушный стрелок-радист, чернявый стройный парень из старослужащих полка.

Первой взлетела наша третья эскадрилья. Она держала курс на запад.

Фронт встретил нас сплошной облачностью. На земле севернее Рославля вдоль железнодорожного полотна и по берегу реки Остер шел бой. Разобраться, где находились наши, а где враги, было невозможно, и ведущий дал опознавательную ракету. Тотчас с земли вверх взмыли ответные. Оказалось, наши вели атаку против немцев, засевших по другую сторону железной дороги.

Зенитки, пехота, артиллерия сегодня нас не интересовали. Мы искали танки и вскоре нашли их. Они выползали из оврага и рассредоточивались, явно готовясь к атаке фланга наших войск. Я прикинул в уме возможный ракурс атаки. В это время наш ведущий капитан Челышев качнул крыльями - подал сигнал, и мы перестроились в колонку, приготовясь к бомбардировке. Но не успели: нас атаковали появившиеся с запада две четверки Ме-109. Немецкие летчики вели себя нахально. Уверенные в предстоящем успехе, они неторопливо парами разошлись в стороны, а затем, не открывая огня, начали сближение с нашим замыкающим звеном. В сумеречном небе вытянутые фюзеляжи "мессершмиттов" с тонкими короткими крыльями походили на черных ос, которые готовы были ужалить избранные ими жертвы.

Увы! Растянутые в цепочку, мы не могли помочь друг другу, и фашисты имели возможность атаковать и уничтожить каждое звено в отдельности. Как же поступит ведущий, что предпримет? Вокруг челышевского самолета полыхали разрывы зенитных снарядов, но он не маневрировал - выдерживал боевой курс и готовился бомбить: танки были почти под ним. По "петляковым" стреляли зенитки, установленные на платформах автомашин. Через несколько секунд и мне предстояло вывести машину на боевой курс.

Я снова оглянулся на четвертое звено и разглядел следующее: три "мессершмитта" прекратили атаку и взмыли вверх, а четвертый, окутанный дымом, падал вниз. Звено Пе-2 продолжало полет к цели в полном составе.

- Молодцы ребята, - порадовался я за товарищей.

Отбомбившись, Челышев вместе со своими ведомыми огнем из пулеметов решил прикрыть последующие звенья, защитив их от вражеских атак. Им удалось отогнать "мессершмитты", и те улетели.

Несмотря на то что мы впервые бомбили с Пе-2, удары оказались меткими: на земле горели разбитые танки, остальные пятились назад в овраг.

Эскадрилья собралась, построилась клином и направилась в сторону своего аэродрома.

После посадки я поспешил к Косте поделиться впечатлениями, узнать про его дела. Но "петлякова" с хвостовым номером "7" на месте не оказалось. Там маячила одинокая фигура Костиного техника Николая Гаркуненко. Он бродил по стоянке, поглядывал на часы, на небо, ждал.

"Семерка" появилась над аэродромом спустя четверть часа. Усенко был возбужден, весел. О бое он рассказал с подробностями.

2

Группа командира полка, набирая высоту, держала курс на север. До цели ей следовало зайти на соседний аэродром за истребителями сопровождения.

Усенко летел справа от комэска, слева был Алешин, сзади - остальные звенья эскадрильи. Капитан Григорьев посмотрел на ведомых и одобрительно кивнул. Сам он пристроился в кильватере летевшей впереди первой эскадрильи капитана Минцева.

Видимость была хорошей. На юге светило солнце. На западе небо затягивалось белесоватой пеленой облаков. Под крылом самолетов медленно проплывали поля и лесистые холмы, между которыми петляла синяя лента реки Болвы с притоками, неровная сеть проселочных дорог, деревенские домики в зелени садов. Попадались и грозные признаки близости фронта: двигавшиеся или маскирующиеся в лесах войска и обозы, разрушенные здания и пожарища. По берегам реки и у железнодорожного полотна гражданское население рыло окопы и противотанковые рвы.

Впереди показалась полуразрушенная станция с одиноким паровозом и за ней аэродром истребителей. Летчик недоуменно поглядывал вниз и видел замаскированные и открытые "миги", людей рядом. Но к взлетной полосе никто не рулил.

"Петляковы" прошли над "мигами". Картина внизу не изменилась. По неизвестной причине истребители не могли сопровождать "петляковых". Тогда ведущий Богомолов качнул крыльями своей машины и повернул на запад. За ним, сохраняя строй, устремились обе эскадрильи. "Петляковы" полетели в бой без "щита".

Погода начала заметно портиться. Высокие перистые облака, молочной пеленой закрывавшие западную часть небосвода, уплотнялись. Вскоре все небо впереди оказалось закрытым сплошной стеной. Но самолеты летели, не меняя высоты. Константин забеспокоился: летать вслепую ему еще не приходилось.

Григорьев показал рукой: "Оттянуться!"

Усенко отстал. Звено Фордзинова также отошло подальше, Константин оглянулся на стрелка-бомбардира, ища у него поддержки. Ярнов невозмутимо что-то записывал в бортжурнал. Его спокойствие передалось и пилоту. Он крепче сжал штурвал и посмотрел на Алешина. Тот летел на своем месте. Это окончательно успокоило Усенко.

И вдруг на его глазах машина Григорьева исчезла. Еще не успев сообразить, что произошло, Константин ощутил, как в кабине внезапно потемнело, самолет вздрогнул и со всех сторон оказался окутан облаками, утонул в белой массе. Впереди ничего не просматривалось.

"Снижаюсь или набираю высоту?" - гадал он, не в силах сообразить, в каком положении находится "петляков". Решил, что снижается, и потянул штурвал на себя. В ту же секунду раздался крик бомбардира:

- Что ты делаешь? Скорость упала! Свалимся в штопор!

Усенко глянул на указатель скорости: его стрелка показывала невероятно малую величину. Он с силой толкнул штурвал на себя: стрелка скорости заскользила по шкале вправо. Ярнов облегченно вздохнул. А в кабине потемнело сильнее, и за козырьком фонаря вдруг показался темный лес, желтая дорога и чей-то Пе-2, буквально шарахнувшийся вверх.

До сознания мгновенно дошла сложившаяся опасная ситуация: "семерка" беспорядочно вывалилась из облаков и чуть не столкнулась с другим Пе-2.

- Это Алешин! - спокойно сказал Михаил. - Выравнивай!

- Где же остальные, Миша? - спросил Усенко. - Чуть дров не наломали!

- Где, где... - заворчал бомбардир. - Наверное, уже за Ельней! А мы, смотри на компас, летим на восток. Оторвались от группы, товарищ летчик! Что будем делать?

- Как что? Выполнять задание. Давай курс на цель! Вскоре показалась линия фронта. В огне и дыму у самой поверхности земли проносились штурмовики Ил-2, летчики узнавали их по горбатым силуэтам и радовались:

наши! Слева на пределе видимости летали по кругу и бросались вниз вражеские пикировщики.

Константин внутренне собрался, он был настроен по-боевому, мысль заработала четко, ясно.

- Ищи цель, Ярнов! - приказал он и уточнил: - Танки ищи! У нас бронебойные. Всем смотреть за воздухом!

- Хорошо! - с готовностью ответил бомбардир. - Только давай наберем высоту побольше.

Михаил быстро достал оптический прицел-трубу, вставил его в пяту во входном люке и установил прицельные данные.

А Костя разглядывал незнакомую местность.

- Слушай, Миша! Что это за сожженная деревушка - вон, с большой церковью справа!

- Город Ельня. Запоминай! Пригодится.

- Ельня?!.. Так вот она какая...

Одинокая церковь с проломленной крышей и закопченными стенами, груды развалин вокруг, остовы печей да обгоревших головешек вместо жилых домов, голые, без листвы, деревья - вот все, что осталось от города с пятнадцатитысячным населением. Вся местность была изрыта окопами и траншеями, дзотами, землянками, артиллерийскими и минометными позициями, закопанными в землю танками. Все это почти непрерывно изрыгало огонь, клубилось дымом, взрывалось: в Ельне шел бой.

От позиций в сторону одиноко летящего Пе-2 взметнулась разноцветная нить пулеметной трассы, перед носом машины вспыхнули черные шапки близких разрывов. Усенко бросил самолет вниз, потом на правое крыло, на левое и проскочил опасную зону.

- Ух ты! - смахнул он с лица пот.

- Командир! - прозвучал в телефонах голос радиста. - Нас обстреляла наша батарея. Я хорошо видел.

- Чушь! Не может быть. На такой высоте звезды видны.

- Почему чушь? - вмешался Ярнов. - Очень может быть. "Петляков"-то внешне похож на "сто десятого мессера"! Их много, а наших мало. Могли спутать. Кстати, смотри! Летим над немецкими окопами, а не стреляют... Впрочем, начали...

Чем дальше улетал на запад "петляков", тем хуже становилась погода. Иногда из близких облаков шел небольшой дождь, и стекла кабины заволакивала водяная пелена. - Костя! Танки справа! Ого, сколько их! По дороге к Ельне в облаках пыли двигалась, растянувшись больше, чем на километр, серая колонна. Впереди ее - коляски мотоциклов, за ними до двух десятков коробок танков и до полусотни приземистых грузовиков с пехотой. На капотах некоторых машин краснели полотнища с белыми кругами и черной свастикой посередине опознавательные знаки фашистов.

Костя глубоко вдохнул и, подворачивая "семерку" к колонне, приказал:

- Слушать всем! К бою!.. Штурман! Чтобы все бомбы - в цель!

- В цель, в цель! - проворчал Ярнов. - Попробуй с двух тысяч попасть в копейку!.. - И вдруг предложил: - Костя! А может, попробуем с пике, чтоб поточнее? - Да! Но... - Летчик замолчал. Неожиданное предложение бомбардира всколыхнуло в его душе давнишнее желание. Но родило и опасение: предварительно не потренировавшись, не сделав ни одного учебного полета, сразу решиться на боевой - по силам разве что испытателям. Но станет ли это первое в его жизни пикирование на Пе-2 последним?.. И тотчас, сметая сомнения, вспомнились обнадеживающие наставления инструктора Василия Иванова, Уверявшего молодого летчика: "У тебя получится. Дерзай!"

- А что? На Ар-2 мы ж пикировали! - загорелся Константин и решительно приказал: - Давай, Миша!

- Я готов! Угол пикирования - шестьдесят... Ой, смотри, Костя! Там "мессеры"! Откуда они взялись?

Точно! В серой дымке впереди танковой колонны пониже облаков патрулировали два истребителя. Усенко безошибочно определил: Ме-109. Их присутствие усложняло обстановку - Константин быстро оценил это. Конечно, противника надо бить. Но бить с умом! Как?..

Ничего не подозревавшие немецкие летчики не тревожились. Летали они, как в учебной зоне, спокойно и довольно далеко от колонны. В манере их полета Усенко увидел столько уверенности, безнаказанности, наглости, что волна ярости захлестнула его.

- Ничего! - стиснув зубы, проговорил он. - Зайдем сбоку! Пока очухаются... Давай, Миша, серией!

Бомбардировщик быстро приближался к колонне. Немцы не стреляли. Впрочем, летчики за их действиями уже не следили - они включились в привычный ритм работы.

Прильнув к трубе оптического прицела, Ярнов осуществлял боковую наводку направлял "петляков" в ту часть вражеской колонны, где густо теснились танки.

- Пошел! - подал он команду.

Усенко толкнул штурвал, "семерка" опрокинулась книзу и с нарастающей скоростью помчалась к земле. Страшная сила инерции бросила летчика вперед, привязные ремни больно впились в плечи, и тело, потеряв опору, вдруг повисло, стало непривычно легким, невесомым. С пола, из всех щелей кабины выскочили невидимые прежде комочки грязи, пыль, обрезки каких-то проводов, болтик, - всё это повисло в воздухе. На самолет угрожающе двинулась земля и на ней быстро увеличивающиеся в размерах продолговатые прямоугольники - танки. Константин не замечал, что делалось в кабине, он видел только эти прямоугольники и, двигая штурвалом, педалями, торопился в считанные секунды пикирования поточнее прицелиться. Успел! В то же мгновение бомбардир хлопнул его рукой по плечу:

- Выводи!

Летчик рывком утопил боевую кнопку и, помогая механизму вывода, с силой потянул штурвал. "Петляков" задрожал, освобождаясь от бомб, а на Константина обрушилась нечеловеческая тяжесть, вдавила его в кресло, вжала голову в плечи. В глазах потемнело. Но в следующую секунду тяжесть отпустила, он увидел небо и мчащиеся с бешеной скоростью навстречу самолету лесистый холм, желтое пшеничное поле, кустарники.

- Цель накрыта, Костя! Ура-а! - радостно закричал Михаил. - Один танк горит, второй перевернулся. Молодец!

Усенко оглянулся на быстро удалявшуюся землю. Он сразу отыскал эту серую змею-колонну. Посередине она была накрыта восемью одинаковыми кружочками-взрывами, вытянутыми в цепочку. Два кружочка лежали точно на дороге. Под одним из них полыхал огонь. Остальное все было покрыто пылью. Змея ожила: она искрилась, будто сияла блестками чешуи, - это открыли стрельбу скорострельные малокалиберные пушки "эрликоны", установленные на платформах грузовых автомобилей. Полыхнули огнем танковые пушки и пулеметы. С каждой секундой количество разрывов и трасс увеличивалось и приближалось к "семерке". Усенко начал противозенитный маневр, уводя Пе-2 на запад.

- Командир! Я видел: все бомбы попали в цель! - радовался Збитнев. - А "мессера" все там же! Вот здорово!

- Подожди! Сейчас их наведут по радио! - охладил восторг радиста Ярнов. Готовься к встрече!

Бомбардировщик уже выскочил из зоны досягаемости зенитного огня. Можно было спокойнее разобраться в обстановке. Но Усенко не терпелось еще раз взглянуть на свою работу.

Он подвернул самолет ближе к цели. Разрыв в колонне, куда попали бомбы, все увеличивался. Задние танки начали разворачиваться, пытаясь то ли обойти разбитые, то ли повернуть назад, и в том месте сгрудилось до десятка машин. А сзади подъезжали и останавливались другие. Из грузовиков прыгали и разбегались в стороны фигурки солдат.

У Константина мелькнула шальная мысль:

- Штурманем, братцы, еще раз!

- Костя! Уноси ноги! Пошли домой!

Но летчик не слушал бомбардира. В азарте он повел "петляков" на снижение, в уме прикидывая, как бы поточнее построить маршрут атаки. Земля была рядом. Пикировщик понесся над ней. Пора было разворачиваться на цель. Константин взглянул в ее сторону. Там под облаками заметались "мессершмитты". Вот они развернулись и устремились на восток. Летчик усмехнулся: враг пока не видел "петлякова", и он направил самолет к колонне.

Под крылом проскользнула вершина холма, и за ней открылся хвост колонны. Пе-2 заметили, ему навстречу зачастили вспышки выстрелов, и над козырьком "семерки" сплошной струёй пронеслись светящиеся веера "эрликоновых" снарядов. Но Константин уже прицелился в машины и нажал кнопку огня. Заработали оба носовых пулемета. В рев моторов ворвались короткие очереди ярновского "шкаса" и гулкие выстрелы люкового пулемета. "Семерка" вихрем неслась над сгрудившейся колонной, поливая ее свинцовым дождем, сея страх и смятение у врага.

Усенко через прицел видел, как его пули вспарывали борта и капоты автомобилей, как там мгновенно вспыхивали и разгорались язычки ярко-желтого пламени, как завертелись, сталкиваясь и опрокидываясь, грузовики, с них прыгали во все стороны, падали и замирали в неподвижности или разбегались фигурки в серо-зеленой форме. А летчик все стрелял и стрелял.

- А вы, сволочи, драпать умеете! Вот вам, получайте, что заслужили...

Цель промелькнула. Стрельба прекратилась. Разгоряченный Усенко повернул бомбардировщик к холмам.

- Командир! Нас обнаружили! На хвосте два "мессера".

- Далеко, Збитнев? - переспросил летчик и завертел головой по сторонам.

- Над нами! Три-четыре тысячи метров! Справа темнел лесной массив. Консоль крыла скользила по нему. Пилот вдруг заметил одинаковый цвет деревьев и крыла, толкнул ногой педаль, поворачивая Пе-2 вправо.

Рядом за спиной яростно застрочил "шкас", в уши ударил резкий крик Ярнова:

- Нас атакуют! Маневр влево! Влево!..

"Шкас" бомбардира внезапно оборвал свою длинную строчку. Константин с силой нажал педаль, "семерка" послушно отвернула влево, и над кабиной пронеслись светящиеся шнуры пулеметных трасс. Вслед за ними вперед проскочили два вражеских истребителя. Они взмыли вверх, а Усенко прижал Пе-2 к земле, двинул вперед до отказа секторы газа и устремился на восток.

- Докладывайте, где "мессера"!

- Сверху! С правого борта. Готовятся к атаке. Уходи! Но Костя не собирался уходить. Чуть приподняв Пе-2, он резко бросил его в разворот навстречу немцам.

- Что ты делаешь?! - закричал бомбардир. - Погибнем!

Но расчет пилота был точен: слагаемое скоростей двух самолетов на встречных курсах перевалило за тысячу километров в час, они так быстро разминулись, что ни та, ни другая сторона не успели открыть огонь. Этот маневр тоже был продуман заранее. Довольный, Усенко хохотнул.

- Что? Съели кошкин хвост? Потягаемся!

Теперь "семерка" на полной скорости уходила на юг.

- Докладывайте, где истребители? - потребовал пилот.

- Не видно. Скрылись в дымке.

- То-то! - удовлетворенно сказал Константин и по-деловому спросил: - Что у тебя с пулеметом, Михаил?

- Заело что-то, - сконфуженно ответил бомбардир, силясь открыть крышку подавателя. Через минуту радостно доложил: - Нет, не заело! Патроны кончились! Все расстрелял!

- Чему ж ты радуешься? - удивился командир экипажа. Тревога пронзила его: задняя полусфера - любимое место атак истребителей - осталась незащищенной. Он хотел выговорить Ярнову за то, что тот, увлекшись боем, расстрелял весь боекомплект и ничего не оставил для обороны, но не был уверен, что сам был бы экономнее. В бою трудно себя ограничивать. К тому же желание уничтожить как можно больше фашистов так сильно, что сдержать себя было невозможно. До замечаний ли здесь?

- Костя! "Мессера"! Над нами! Выходят в атаку, - добавил бомбардир упавшим голосом. - Справа и слева.

Положение становилось катастрофическим. Усенко стал резко бросать машину из стороны в сторону, чтобы не дать врагам прицелиться. Но как он ни маневрировал, а "мессершмитты" зашли в хвост "петлякову" и стремительно приближались на дистанцию прицельного огня.

Ярнов хорошо видел маневры врага, подавал команды летчику, но сам ничего не мог сделать, чтобы отбиться от них. И спрятаться ему было некуда. И Збитнев не мог помочь: его пулеметы не простреливали верхнюю сферу. Сузив глаза, бомбардир прикрылся безмолвным "шкасом" и не отводил взгляда от увеличивающегося в размерах ведущего "мессера", от его острого, окрашенного в белый цвет кока винта, ждал неминуемого.

Расстояние между самолетами быстро сокращалось. Оставалось всего двести метров... сто... "Почему же не стреляют?" Уже хорошо видна голова немецкого пилота в шлеме, его белое лицо, прикрытое большими очками, прицел. Вот-вот сверкнет губительный огонь... "Издеваются!.."

И тут случилось невероятное. Позже, на земле, младший лейтенант Ярнов честно признался, что не мог объяснить, каким образом у него в руке оказалась ракетница. Да, да! Обыкновенный безобидный пистолет, из которого выпускают сигнальные ракеты. Он только помнил, что сжал рукоятку, а потом вскинул ракетницу над пулеметом и в неприкрытую плексигласом щель выстрелил, целясь в ненавистное белое лицо. Огненный шарик ракеты скользнул вдоль фюзеляжа "петлякова" и оказался перед носом фашиста. То ли от неожиданности, а может, по другой причине, но немец вдруг резко взмыл вверх и бросился в сторону. За ним сразу вильнул его напарник. Что им привиделось - осталось тайной. Но "мессершмитты" улетели, а Ярнов, обтирая с лица холодный пот, в бессилии прислонился к бронированному креслу пилота.

- Слушай! Что там? Ты что замолчал? - встревожился Усенко, продолжая энергичные маневры самолетом. - Где фашисты?

- Улетели, - чуть слышно проговорил бомбардир.

- Как улетели? Куда? Следи за ними!

- Да нет их! Совсем улетели.

...Потом летчики 13-го и их соседи-истребители долго хохотали над этим боевым эпизодом. Слух о нем распространился широко среди летчиков, да еще с такими подробностями, что правда смешалась с вымыслом. Находились новые и новые очевидцы, действующие лица, новые подробности, и что самое забавное: во всем этом совершенно затерялось имя Михаила Ярнова, сигнальной ракетой отпугнувшего врагов.

...Слева впереди на земле появились столбы дыма и пыли. Бомбардир уже справился со своими чувствами, следил за местностью.

- Фронт! - предупредил он пилота. - Давай обойдем очаг боя. Южнее спокойнее, там и проскочим. Держи курс: сто тридцать градусов... - и добавил, не обращаясь ни к кому: - В следующий раз надо прихватить с собой запасную ленту... А может, гранаты?..

- Какие гранаты? - не поняв, переспросил Костя.

- Ручные, естественно...

3

Показался аэродром. Пилот повел машину на посадку. На стоянке Усенко выключил моторы, снял мокрый от пота шлемофон и, распахнув настежь форточки, с облегчением подставил разгоряченную голову свежему ветерку.

Внизу под самолетом бегал необычайно радостный Гаркуненко и без конца восклицал:

- Живы! Живы! А я-то уж стал беспокоиться. Не летите и не летите.

"Надо идти на доклад к командиру и объяснить, почему оторвался от строя", - подумал Константин. Он быстро расстегнул привязные ремни, сбросил с плеч парашютные лямки и спрыгнул на землю. Вдруг рядом увидел пустующую стоянку самолета старшего лейтенанта Алешина и обрадовался: значит, не он один "именинник"!

- Товарищ командир! - подскочил Гаркуненко. - Разрешите поздравить вас с первым боевым вылетом на новом месте!.. Как работала матчасть? Какие есть замечания?

- Спасибо, Коля! Все отлично! А знаешь, сколько я сегодня фашистов уничтожил? Отомстил им за Олега и за семью Федосова...

- А это где же? - показал Гаркуненко на продолговатую пробоину в дюрале левого крыла.

- Та, наверное, "эрликоны"! - ответил пилот и продолжал возбужденно: - Там такая мясорубка была! Я ж был один, понимаешь? А их? Стреляла вся колонна, танки!

Техник озабоченно обошел машину и еще отыскал несколько пробоин. Он схватился за голову.

- Восемь штук! Чем же я их буду заделывать? Рембазы нет, когда еще с эшелоном приедет! Пойду к стартеху.

Усенко не стал слушать причитаний техника, позвал экипаж, еще раз оглянулся на пустующую стоянку соседа и направился к самолету командира эскадрильи.

Григорьев и штурман Леонтий Мяло стояли позади своего Пе-2, нервно покуривали и хмуро поглядывали на подходивших летчиков.

- Товарищ капитан! - бодро начал доклад Констатин. - Мой экипаж боевое задание выполнил. По дороге, - взглянул на карту, - Балтутино - Ельня бомбил с пикирования и штурмовал танковую колонну фашистов. По наблюдению экипажа прямым попаданием бомб разбито два танка, сожжено пять автомобилей, уничтожено до взвода солдат. Матчасть самолета, моторов и вооружения исправна. Готовы к новым заданиям!

- А ну, покажи на карте, где ты гастролировал? - сердито приказал комэск и шагнул к пилоту. - Чего вас туда черт понес? Мы ж наносили удар по колонне севернее Ельни! Доложи, почему оторвался от строя?

- Я... - начал было Усенко и сник, встретив строгий взгляд командира. Мы...

- Когда мы вывалились из облаков, - поспешил на помощь пилоту Ярнов, - то группы нигде не было. Пошли сами искать...

- Вывалились? Как вывалились? Неужели по приборам так трудно удержать самолет всего четверть минуты, пока мы выходили под облака? Неучи... Где это было?

- Вот здесь! - Бомбардир обозначил точку на карте. - Чуть с Алешиным не столкнулись, в метре от него проскочили...

- Я выровнял машину, - осмелел Усенко. - Смотрю, никого! И пошел на запад. А там мы наткнулись на танковую колонну. Штук двадцать танков и до полусотни автомашин. Ну и...

- Дальше что?

- Бомбили. Потом сделали заход на штурмовку. - Противодействие было?

- Так точно. "Эрликонов" много, пулеметы, танковые пушки. Даже солдаты из автоматов. А потом два "мессера"! Как зажали, еле отбился! На бреющем ушел.

- Ты в облаках разве не летал раньше?

- Никак нет. Никогда. Даже на У-2. Первый раз... Григорьев уже мягче смотрел на молодого летчика.

- Но ты ж разведчик! Разведчики обязаны летать в облаках и в любых погодных условиях!

- Так точно! Но не успел научиться... Я научусь, товарищ капитан.

- Комэск затянулся несколько раз.

- Везучий ты, Усенко. Удивляюсь, как немцы тебя там не слопали?

- Так я ж обманом, товарищ капитан! Они к голове, а я сбоку. Они за мной, а я назад, к колонне!

- За то, что ты оторвался от строя, тебя надо взгреть как следует. А за то, что не растерялся, ударил по врагу и вернулся живым, похвалить, молодец! Пиши донесение. Пробоины есть?

- Есть. Восемь штук... Товарищ капитан, а где Алешин?

Лицо командира сразу изменилось, посуровело.

- Нет его больше, Усенко... Срубили на глазах...

- Как же? - растерялся парень. - Он еще говорил мне...

Гибель товарища, командира, друга... Что может быть больнее? Летчику всегда сразу хочется узнать все: как произошло, при каких обстоятельствах погиб друг.

Капитан Григорьев говорил с трудом, как будто комок застрял в горле.

- Над целью на нас набросились "мессера". У Минцева сразу сбили одного, навалились на меня. А я скован маневром - веду строй. Наверняка расстреляли, если бы не Алешин... Бросился он наперерез трассам, закрыл собой... Меня спас, а сам погиб... Ну, мы им тоже задали такого жару, Усенко! - Он резко взмахнул сжатым кулаком, будто обрушивал его на головы врагов.

Младший лейтенант смотрел на своего командира, но не видел его: перед его глазами стоял старший лейтенант Алешин, каким был всего полтора часа назад, светловолосый, с мягкой, почти застенчивой улыбкой. Ему даже почудился его говорок: "Я любовался тобой, Усенко, смело летаешь..."

Всего девять месяцев прослужил с Алешиным младший летчик Усенко, а успел оценить по достоинству и полюбить этого способного летчика и командира, который своим поведением, скромностью, манерами, летным почерком напоминал ему любимых учителей из авиашколы. Проверяя технику пилотирования молодого летчика, он никогда не повышал голоса, не нервировал, а терпеливо разъяснял ошибки, показывал, как их избежать. Но особенно Алешин поразил Костю, когда отказался перейти на более высокую должность во вновь формируемый авиаполк, чтобы не расставаться с друзьями. Теперь расстался... навсегда...

Еще одна утрата глубокой болью отозвалась в сердце молодого человека. Костя! Костя! Сколько еще таких незаживающих ран останется до конца войны в твоем добром сердце? Всю войну ты будешь обретать боевых друзей, любимых командиров, дарить им свою преданную дружбу, душу и... терять в жестоких боях. Лишь в сердце твоем, в памяти они будут всегда жить такими, какими были с тобой До последней минуты. Но с каждой потерей у тебя будут прибавляться новые силы, и твои удары по врагу будут все более сокрушительными.

- Пойдем, командир! - вывел пилота из задумчивости Ярнов. - Надо писать донесение.

- Пойдем, - нехотя согласился Усенко.

4

После ужина капитан Григорьев подозвал Усенко. Комэск, переживая гибель Алешина, был хмур, молчалив. Но подошедшего летчика спросил с интересом:

- Я не ослышался? Ты бомбил с пике?

- Так точно! Здорово получается, товарищ капитан! - ответил Константин.

- Расскажите, - сказал Григорьев. Усенко, размахивая руками, принялся показывать. Но старший лейтенант Мяло прервал его:

- Правильно поступил! Молодец! Кстати, не ты одни проявил такую инициативу. Товарищ командир, - повернулся штурман к Григорьеву. - Мне летнабы проговорились: Фордзинов со своим звеном тоже бомбил с пикирования, но помалкивает. Наверное, боится, чтобы его не наказали за самовольство. Надо этому методу обучать всех летчиков. Расскажешь ты, Усенко! - и распорядился: Летному составу через четверть часа собраться на КП эскадрильи.

Весть о том, что экипаж младшего лейтенанта Усенко бомбил с пикирования, быстро распространилась по эскадрильям. Дошла она и до командования полка. Капитан Богомолов приказал вызвать к себе "новоявленных пикировщиков".

- Начальство вызывает - хорошего не жди, говорили еще в доброе старое время, - мрачно резюмировал Ярнов, складывая в планшет карту и таблицы. - Как пить дать, врубят нам за самовольство. Почему поперед батьки в пекло полезли.

- Замолчи ты! Без тебя тошно! - насупился Константин. - Мы ничего плохого не сделали.

- Наоборот! Так чего ж ты переживаешь? Батя Богомол - мужик толковый и справедливый. Уверен, что поддержит! А потом, чего нам-то бояться? Дальше фронта не пошлют!

Усенко бросил на своего помощника беспокойный взгляд. Внезапный вызов к комполка его озадачил. Собственно, занятия в эскадрилье по бомбометанию с пикирования уже закончились. Опытные Григорьев и Мяло разобрались и во многом поправили молодежь. Совместно была выработана стройная цепь последовательных действий на всех этапах - от наведения бомбардировщика на цель до выхода его из боя. В заключение еще раз проштудировали инструкцию, разработанную испытателями. Итоги занятий оказались выше ожиданий: все летчики эскадрильи загорелись желанием попробовать себя и свои силы по новому методу уже в завтрашнем бою.

И вдруг вызов к Богомолову! Он мог закончиться не только наказанием, но и вообще запретом. Григорьев переглянулся с Мяло: на их плечи тоже ложилась немалая ответственность за внедрение метода без согласования с командованием полка.

- Спокойно! - сказал комэск и встал. - Я тоже пойду.

- И я! - подхватился Леонтий Леонович Мяло. В штабе полка летчиков ждало все командование. Усенко окинул собравшихся взглядом и, шагнув к командиру,

спокойно доложил:

- Товарищ капитан! По вашему приказанию...

- Подь, подь сюда, Усенко! Вот тебе бумага, карандаш. Рисуй, рассказывай! Да покороче. Главное! Ясно?

В третий раз Константину и Ярнову пришлось рассказывать, показывать, доказывать.

Потом вызвали экипаж Фордзинова. Все повторилось. Засиделись допоздна. Командир полка показал на часы и решительно встал.

- На сегодня хватит! Утром - бой! - Он сладко потянулся и недовольно бросил капитану Серебряку: - Вот, брат штурман, до чего мы с тобой дожили! Молодые обскакали! Пока мы прикидывали да изучали буквы инструкции, они начали бомбить, и, как видно, неплохо! Неграмотно, конечно, с погрешностями, но бомбили! А нас с тобой поставили в дурацкое положение: за самовольство следует строго взыскать, чтоб впредь неповадно было. А за инициативу как же?

Штурман полка ухмыльнулся:

- Придется немцев запросить, они-то уж наверняка недовольны... Я так понимаю, Василий Павлович. Надо учесть, что Григорьев и Мяло уже провели подготовку эскадрильи к бою с пикирования. Пусть бьет. Потом мы еще раз соберемся, проанализируем и решим окончательно.

- Ну, не ожидал я от тебя такого решения. Нет! Завтра с Григорьевым полетим и мы с тобой. Тоже будем бомбить с пикирования. Все! Марш отдыхать!

Когда Богомолов объявил о своем решении, Константин понял: победил! Им довольны! От радости летчик не чувствовал под собой ног, а на командира полка смотрел так влюбленно, что тот погрозил ему:

- Ну ты, сын Донбасса, нос не задирай. А впредь учти: любое дело надо согласовывать с начальством. Резон прост: не получится - с тебя взятки гладки, начальство будет в ответе. Получится - начальству хвала и тебя не забудут. Вот так-то, молодой, учись жить по-людски, если хочешь расти. Понял, с кого надо брать пример? Благодари за науку!

Усенко смотрел на командира и не мог понять: шутит он или говорит всерьез. А штурман полка капитан Серебряк рассмеялся:

- Все правильно! Летчик пример берет с тебя, Василий Павлович! Как говорится, что посеешь... Ты приказ уже отдал, а почему не согласуешь с начальством?..

Война круто ломала установившиеся в авиации нормы и утверждала новые тактические приемы. Но ни младший лейтенант Усенко, ни комэск Григорьев, ни капитан Богомолов в тот вечер не думали об этом. Ими руководило одно желание нанести врагу наибольший ущерб...

На следующий день с пикирования бомбили все летчики полка. Командующий военно-воздушными силами фронта генерал-майор авиации Мичугин, когда ему доложили о "самовольстве" в 13-м, сам позвонил Богомолову, одобрил и посоветовал проконсультироваться по некоторым вопросам с командованием 12-го авиаполка, который уже имел некоторый опыт такого рода бомбардировок с Пе-2.

На дальних подступах к Москве

1

19 июля танковым соединениям Гудериана удалось захватить Ельню. Правда, дальше немцы не продвинулись и, отражая атаки наших войск, вынуждены были зарыть в землю танки и штурмовые орудия - перешли к жесткой обороне, спешно подтянули свежие пехотные соединения, отборную дивизию СС и удержали захваченные позиции. В результате в линии Западного фронта образовался весьма опасный для Красной Армии "ельнинский выступ":

угроза окружения под Смоленском трех советских армий, а следовательно, и прорыв противника к Москве резко возросли. Ставка Верховного Командования приказала ликвидировать эту угрозу, и в районе Ельни стала сосредоточиваться 24-я армия генерала Ракутина. Одновременно, чтобы обескровить противника, измотать его в боях и сорвать наступление на Москву, Ставка передала Западному фронта мощные подвижные ударные отряды - пять групп по три дивизии в каждой для ударов по врагу с фронта и Две кавалерийские группы для действия по его тылам.

Эти отряды были немедленно введены в бои. В районе Смоленска 21 июля летчики 13-го авиаполка и всей фронтовой авиации совместно с танкистами пробили в линии фронта коридор, и по нему в тылы немецкой 3-й танковой группы генерала Гота прорвались две кавалерийские дивизии.

На второй день на левом крыле фронта в районе Бобруйска летчики обеспечили прорыв в рейд по тылам могилевско-смоленской группировки гитлеровцев еще трех кавалерийских дивизий, которыми командовал прославленный буденновец, герой гражданской войны генерал Ока Городовиков.

23 июля в районе Рославля авиация поддержала переход в контрнаступление трех дивизий генерала Качалова. Эти дивизии сбили врага с оборонительных позиций, отбросили его за реку Стометь и создали угрозу "ельнинскому выступу" с тыла.

В последующие дни авиационные полки действовали на правом фланге фронта против 3-й танковой группы Гота, где обеспечили контрнаступление сразу двух ударных групп - дивизий генерала Хоменко из района Белого и севернее Ярцева войск генерала Калинина.

Во всех этих операциях авиаполк действовал с предельной нагрузкой, совершая от четырех до шести боевых вылетов в день. Летчики-пикировщики первыми наносили по противнику бомбардировочные удары и дрались с таким упорством, с такой смелостью, что заслужили у наших пехотинцев не только горячую благодарность и похвалу, но и уважительное имя "неустрашимых". Красноармейцы в окопах встречали появление двухвостых "петляковых" криками "ура", а самолеты стали ласково именовать "пешками".

Когда Богомолов впервые услышал такое прозвище Пе-2, то рассердился, усмотрев в нем пренебрежение к грозному бомбардировщику.

- Чтоб я в своем полку больше не слышал такого презрительного слова! приказал он.

Но младший лейтенант Усенко возразил:

- А по-моему, товарищ капитан, красноармейцы попали в самую точку. Тут заложен глубокий смысл: пешка может стать королевой, как солдат маршалом! Разве не так?

Василий Павлович нахмурился, хотел одернуть не в меру ретивого сослуживца, а потом, подумав, рассмеялся:

- А пожалуй, ты прав, Усенко. Лучшего фронтового бомбардировщика, чем наш "петляков", сейчас нет ни в одной армии. Выходит, пешка стала королевой!.. Эх, только побольше бы их!..

"Пешки" старались. Под Смоленском и Ельней, в Ярцеве и в Рославле, в Орше и под Могилевом - везде, где появлялись краснозвездные пикировщики, рушились вражеские укрепления и узлы сопротивления, сметались с лица земли артиллерийские и минометные батареи, колонны танков и мотопехоты, железнодорожные эшелоны, штабы, резервы. Летчики не щадили себя. Двух одинаковых вылетов в день у нас не было: с утра бомбили скопления авиации на аэродромах Шаталово, Починки, Смоленск, Горки; к обеду уничтожали на дорогах танковые колонны; после обеда наносили удары по железнодорожным узлам и станциям, артиллерийским и минометным позициям, по дотам; к вечеру штурмовали боевые порядки атакующего противника - и так каждый день. И это в условиях господства гитлеровцев в воздухе, когда приходилось всякий раз буквально прорываться через сильные истребительные заслоны врага, преодолевать его мощную противовоздушную оборону.

После каждого боя на наших крылатых машинах от вражеских снарядов и пуль появлялись все новые дыры, но технический состав и команды аэродромного обслуживания трудились с невиданным напряжением, восстанавливая самолеты, и летчики снова и снова вылетали на них громить фашистов. Стояли насмерть! Позади была Москва.

2

Немцы обнаружили место базирования "петляковых" и нанесли по кировскому аэродрому несколько сильных ударов. 13-й авиаполк перелетел в Мосальск. Здесь его настигла весть о том, что с 22 июля гитлеровская авиация начала воздушные налеты на Москву. Налеты совершались ночью специально подобранными экипажами, прилетевшими из Германии.

Противовоздушная оборона Москвы успешно отражала эти налеты, но все же к городу прорывались отдельные самолеты.

В нашем авиаполку был проведен митинг. Летчики и техники, штабные работники и младшие авиаспециалисты - все, как один, поклялись покарать преступников. На разведку вылетели лучшие экипажи. Остальные принялись за подготовку самолетов к вылету.

Младший лейтенант Усенко на митинге не был. С рассвета он обеспечивал разведданными группу генерала Рокоссовского, оборонявшую Ярцево, и в Мосальск вернулся только к обеду. Узнав о митинге, летчик бросился к комэску.

- Все, все полетим, Усенко! - успокоил его тот. - Куда? Пока не знаем. Ждем данных от разведчиков. Они должны обнаружить места базирования немецких дальних бомбардировщиков, а затем мы по ним ударим. Так что готовь свою машину!

Обрадованный летчик помчался помогать техникам. У "семерки" собрались другие экипажи. Они работали так сноровисто и дружно, что через четверть часа Пе-2 был дозаправлен и вооружен. Константин поблагодарил всех за помощь, но не успокоился: отсутствовал Ярнов. Сразу после прилета он составил боевое донесение, понес его в штаб и там почему-то задержался. Усенко торопливо расхаживал у машины, поглядывая в сторону КП.

Наконец он не выдержал, подозвал Збитнева, собираясь послать радиста за бомбардиром, но увидел стремительно подходившего адъютанта третьей эскадрильи лейтенанта Макара Давыдовича Лопатина. Тот был одет полетному, в руках держал реглан и планшет с полетными картами.

- Что хмуришься, сын Донбасса? - прищурив глаз, с ходу спросил адъютант. Ярнова нет? И не будет. Его задержали в штабе полка, будет ждать, когда проявят пленки, потом поможет дешифровать снимки. А с тобой полечу я.

Для Усенко это было неожиданностью. Лопатина он запомнил еще с того памятного вечера в Росси, когда полковое начальство знакомило прибывшую молодежь с боевыми традициями полка. На состоявшемся концерте красноармейской художественной самодеятельности этот командир был, пожалуй, самым активным участником. Он солировал на баяне, аккомпанировал танцорам, певцам. И потом вечерами летчики с удовольствием собирались вокруг баяниста послушать его виртуозную игру, пели, плясали. Появление Лопатина везде сопровождалось оживлением и шутками - лучшее свидетельство душевного расположения к нему людей.

По сравнению с Усенко Лопатин занимал большую должность, к тому же он был на десяток лет старше и потому в глазах парня выглядел пожилым. Пилот смотрел на адъютанта и мучился вопросом: сможет ли этот уважаемый штабист заменить Ярнова в воздухе?

- Что ж не реагируешь? - допытывался Макар Давыдович. - Значит, возражаешь? Нет? Тогда, лады!.. Скажи, а ты умеешь точно выдерживать уголок пикирования? Учти, я штабист, во всем люблю точность, мазать не привык. У нас в Харьковском авиаучилище был инструктор Головин. Знаешь, какая у него была присказка? "Не торопясь, поспешим!" Кажется абсурдной, да? А на самом деле с глубоким смыслом! Спешить надо, но не торопясь. То есть делать все быстро, точно, продуманно, последовательно! Уловил? Бери на вооружение.

Лопатин говорил слегка в нос, и Константин усмехнулся глядя на него: нос у адъютанта был длинным, с загнутым книзу кончиком. Ухмылка летчика не ускользнула от внимательного лейтенанта. Он засмеялся, открыв ровный ряд крепких зубов:

- Хочешь, скажу, о чем ты сейчас подумал? Про мой нос. Как у индюка? Угадал?

- Да нет... Как у орла!

Шутка разрядила некоторую скованность: на душе Кости стало так легко, будто он уже давно дружил с адъютантом.

- А теперь давай проверим, как подвесили бомбы на твою "семерочку". Матюхин! - крикнул Лопатин оружейнику. - Где ты там? Приготовься! От люков.

Лейтенант поднялся в кабину, открыл бомболюки и нырнул в бомбовый отсек. Там он перещупал все бомбы, замки, держатели, проверил взрыватели и крепление ветрянок. Удовлетворенный, вылез, хмыкнул добродушно:

- Оказывается, во второй эскадрилье умеют подвешивать бомбы, как в нашей. Молодец, Матюхин! - похвалил он сержанта. - На тебя можно положиться.

Механик зарделся от смущения. Но ответил смело, даже с вызовом:

- Мы сами с усами, товарищ лейтенант! Кое в чем можем подучить и хваленую третью.

- Но, но! - погрозил пальцем Лопатин. - Третью не тронь. Там от моториста до комэска все асы! Челышев - уникум!

- Наш Григорьев не хуже. Между прочим, ходит на разведку.

Лопатин не ответил. У соседнего самолета раздался такой дружный хохот, что все повернулись в ту сторону.

- Вася Родин рассказывает, - прислушался адъютант. - Ходил на разведку с Кузиным. Пойдем, Константин, послушаем?

Высокий Усенко через головы собравшихся в круг людей без труда разглядел коренастую фигуру стрелка-бомбардира лейтенанта Родина. В сдвинутом на затылок белом подшлемнике, одетый, как все летчики, в синий комбинезон, с пистолетом на боку и целлулоидным картодержателем через плечо Родин, размахивая руками, что-то рассказывал. При этом его лицо с серыми озорными глазами то расплывалось в добрую улыбку, то хмурилось, становилось строгим, волевым. Константин прислушался.

- ...Одним словом, летим мы с Жорой Кузиным на разведку, ищем эти самые дальние бомбардировщики. Посмотрели в одном подозрительном месте - ничего, в другом - та же картина. В общем, облетели почти весь заданный район. Нашли, конечно, кое-что, но не то, что нужно. А время на исходе, пора возвращаться. "Пошли в Смоленск!" - приказывает Кузин. А зенитный заслон там у немцев очень плотный. Как подойти? Предлагаю командиру: "Давай заберемся повыше, сфотографируем - документ будет". А он в ответ: "Зачем время терять на набор высоты? Нас обед ждет. И потом, говорит Жора, что ты разглядишь с восьми тысяч? Реку? Город? Так нам не география нужна, а самолеты, посчитать их надо". Говорю: "Они ж на снимках будут, те самолеты! Посчитаем на земле". Но разве Жору уговоришь, когда он уже что-то задумал?

Родин так образно передавал разговор в экипаже, что слушатели смеялись, а он с увлечением продолжал:

- "Давай, говорю, проползем по крышам. У них пулеметы паршивые, не попадут, проскочим, и мы не только самолеты, погоны у немцев разглядим". "Можно! - соглашается Кузин. - Но мне самолеты нужны. Понимаешь? Как считать на большой скорости?" Резонно! "Тогда, - отвечаю, - потопали на трех тысячах метров, все разглядим. Противнику не до нас, у него по распорядку обед. Едва ли перестанут обедать из-за одного советского самолета!" - "А что? - оживился Жора. - Идея!" И пошли мы в Смоленск на... четырехстах метрах. Высота - из винтовки не промажешь! Но - летим. Подлетаем к аэродрому, смотрю: кругом "юнкерсы", "хейнкели" по два мотора, по четыре. Некоторые замаскированы, другие стоят открыто, только прилетели. Я включил аэрофотоаппарат, летим над серединой поля. Жду: сейчас начнут. Не стреляют! У взлетной полосы с флажком в руке солдат стоит, приглашает садиться. А на меня страх напал. Думаю: "Уже прицелились, вот сейчас врежут! Поминай, мама, как звали твоего любимого сыночка Василия Григорьевича!" И молюсь этому, как его... аллаху: "Пронеси! Жив буду, помолюсь за техника нашего Джамила Халимова!"

- Во-о! Врет! - хохочет Кузин. Он стоит здесь же. Лицо его расплылось в довольной улыбке. - Ты ж орал благим матом по телефону: "Смотри, что у них справа! Что слева!"

- То я с перепугу! Чтоб не так страшно было... Пролетели мы благополучно, ни одного выстрела! Думаю "Видно, и впрямь у немцев обед вкусный. Что удивляться? Добра было много, награбили и теперь жрут, не могут оторваться". Успокоился я и даю курс домой. А Жора вдруг поворачивает в обратную сторону. "Куда ты?" - кричу. А он: "Не рассмотрел, что у них на обед сегодня подали: кур или гусей?"

Хохочут летчики, хохочут техники, механики - все кто был на стоянке возле рассказчика. Тот продолжал:

- Я кричу ему: "Пропади пропадом те куры-гуси! Давай уноси ноги! Собьют не доставим даже того, что обнаружили!" Но Жора не слушает, опять заходит на аэродром и даже шасси выпустил, как на посадку.

- Ты ж сам предложил! А потом бомбы по стоянке самолетов бросил, тут и начали по нас из "эрликонов" палить!

- Расскажи лучше, на чем домой вернулись? От тех "эрликонов" в крыльях дыры такие, что человек пролезет!

- Что самолет? Долетел. Только Алексей Иванович отказался его ремонтировать. Списал на запчасти.

Алексей Иванович - инженер эскадрильи Лысенко, самый пожилой в полку, многим годится в отцы, - стоит тут же, посмеивается. Но, услышав неточность, запротестовал

- Нет, нет! На какие запчасти? В вашем самолете, товарищ старший лейтенант, места живого нет, все, как решето! Удивляюсь, как только вы долетели? Как остались живы?

Смех пропал. Юмор рассказчика не смог скрыть отчаянного положения, в котором оказались храбрые разведчики.

Объявили построение летного состава, и экипажи направились к землянке полкового КП.

Богомолов уже ждал. Золотистые лучи летнего солнца, проникая сквозь густую листву, освещали его стройную спортивную фигуру, поблескивавший на гимнастерке орден Красного Знамени, широкий волевой подбородок, высокий с залысинами лоб и гладко зачесанные назад светлые волосы.

Когда летчики замерли в строю, раздался сильный голос командира полка:

- Летим бомбить аэродром в Смоленске. Многие из вас бывали на нем, хорошо знают его сооружения. Это облегчит выполнение трудного задания. Полетим двумя группами. Головную поведу я, Григорьев - остальных. На цель зайдем с юго-запада со стороны солнца, чтобы затруднить зенитчикам вести прицельный огонь. Атака целей - одиночно с пикирования. Цели выбирать самостоятельно. При атаке не растягиваться, прикрывать друг друга. Выход после удара курсом на восток. Сбор групп на маршруте. Учтите, с нами будут взаимодействовать другие авиаполки и истребители. Будьте особенно внимательны. Вопросы ко мне?.. Штурман! - повернулся Богомолов к Серебряку. - Дайте свои указания...

3

Летом во второй половине дня воздух всегда неустойчив. От нагрева солнцем поверхности земли вверх устремляются теплые воздушные струи, вниз опускаются более холодные, но те и другие настолько мощные, что влекут за собой даже многотонные самолеты: их начинает болтать.

Болтанка сегодня была сильная, и Усенко все время приходилось быть начеку, чтобы удержать "семерку" в строю. Вспомнился родной Славянский индустриально-химический техникум и возникший среди учащихся спор о "воздушных ямах". Главным спорщиком, как всегда, был друг Ваня Еременко. Ваня утверждал, что ему доподлинно известно, что в атмосфере существуют невидимые ямы, вроде водоворотов на реке; аэроплан, попадая в них, проваливается. Он, Константин, тогда так и не смог объяснить Другу его заблуждения, хотя чертил ему схемы воздушных потоков, помещал в них летательные аппараты, доказывал. Еременко твердил одно:

"Ты пока еще только учлет аэроклуба, не летчик, не знаешь всех законов аэродинамики. Воздушные ямы есть!"

От воспоминания повеяло таким родным, что летчик растрогался: "Иван, милый, дорогой чудак мой! Три года прошло, как мы закончили техникум и расстались. Где ты сейчас? Жив ли?" Молодожены Еременко сразу после выпуска уехали на Урал. Первое время писали регулярно, и Усенко поздравил их с прибавлением семейства - рождением маленькой Оксаны. Потом Костя окончил авиашколу, уехал на границу, и переписка прервалась. Конечно, Иван теперь скорее всего на фронте - в этом Константин не сомневался. Может, Еременко тоже здесь, на Западном? Встретиться бы! Вот здорово!..

- Под нами Всходы! - вернул пилота к действительности голос Лопатина. Идем точно по маршруту.

В строю Усенко летел на обычном месте - справа от комэска, и ему хорошо были видны все самолеты. Их было пятнадцать - все, что осталось в действии. Часть машин ремонтировалась, многих уже не было. Поэтому группа Григорьева состояла из шести Пе-2. Впереди сборную девятку вел капитан Богомолов. Пикировщиков сопровождало пять "мигов". Но присутствие "телохранителей" почему-то вызывало одновременно чувство надежды и... тревоги. Ох и туго придется ястребкам, если навстречу им поднимутся два-три десятка "мессершмиттов"!

Бомбардировщики летели на большой высоте, и температура воздуха в кабинах постепенно понижалась. В безоблачном небе на юге, где за далью скрывалась Ельня, кустились кучевые облака. Густая знойная дымка скрадывала горизонт, и видимость не превышала десяти километров. Под самолетами находилась прифронтовая полоса, наполненная войсками, изрытая окопами и разными фортификационными сооружениями. Желтели поля спеющих хлебов, темнели пятна лесов. Небольшие деревни, попадавшиеся по маршруту, в большей части были уничтожены, На их местах чернели головешки, торчали закопченные печные трубы да развалины кирпичных зданий школ и церквей.

Воевать с каждым днем становилось все труднее. Фашисты непрерывно наращивали противовоздушную оборону своих войск. Где прежде стояла одна зенитная батарея, появлялись две, три новых. В Ярцеве, например, куда Константин летал все последние дни, их насчитывалось уже более десятка, и ему, разведчику, приходилось все внимательнее изучать противника, изыскивать новые тактические приемы, чтобы обмануть врага, проникнуть в район и добыть нужные сведения. Однажды над переправой под Духовщиной он пережил страх ожидания последнего удара. Да и позже это неприятное чувство не раз преследовало его. Но в конечном счете летчику удалось справиться с ним. В боях он заставлял себя работать, то есть меньше обращаться к своим эмоциям, а все внимание отдавать изучению складывающейся обстановки, поведению противника. Теперь при подходе к объекту разведки Костя прежде всего старался рассмотреть, где были укрыты зенитки, откуда и как они стреляли, как относительно "семерки" располагались разрывы их снарядов. Это позволяло ему маневрировать в зоне огня так, что "петляков" благополучно уклонялся от прямых попаданий. И летчик стал увереннее в себе. В нем укрепилось новое чувство: раскованность, свобода. Опасный боевой вылет становился будничным, работой. У него вдруг появилось свободное время в бою: он успевал наблюдать не только за поведением экипажа, за режимом работы моторов и приборами, за соседними самолетами, всей обстановкой в воздухе и на земле, но и присмотреться к действиям товарищей, командиров групп, противника, уловить в этих действиях новое для себя и запомнить. Теперь он избегал беспорядочных действий, все делал обдуманно и незаметно из слепой игрушки в руках случая сам становился руководителем событий, управлял ими. Мастерство Усенко как воздушного бойца росло с каждым боем.

Вот и сейчас Константин следил за тем, как Богомолов вел пикировщиков в бой. Василий Павлович давно нравился молодому летчику, еще с той довоенной поры, когда командовал первой эскадрильей, а потом стал помощником командира полка. Нравился своей энергичностью, скромностью, неистребимым желанием летать и тем, что не кичился служебным положением, а был доступен, общителен, умел строго спросить, но и похвалить за дело, пошутить и сплясать со всеми. А самое главное, за что ценили летчики командира полка, состояло в том, что он не уклонялся от боевых вылетов, а летал наравне с ними, рядовыми, и в боях дрался смело и храбро, так что ребята шли за ним в любое пекло и, не задумываясь, готовы были защитить его, закрыть собой. Но особенно Усенко проникся доверием и уважением к Василию Павловичу с того дня, когда после первого бомбометания с пикирования командир вместо разноса и наказания сразу ухватился за опыт и принял его на вооружение всего полка.

Сегодня Богомолов вел полк над территорией, контролируемой нашими войсками, - так было дольше, зато безопаснее, С таким расчетом и был избран маршрут полета.

Григорьев качнул крыльями, и Усенко подвел "семерку" к нему поближе. Тот оглянулся, кивнул: "Хорошо!"

В южной стороне показались столбы дыма, упиравшиеся в небо. Дымка там сгущалась, и сквозь нее на берегу Днепра за частоколом фабричных труб стали различимы купола многочисленных церквей, красные стены монастырских зданий, темные нагромождения городских кварталов - Смоленск!

На холмах, подступавших к городу с севера, шел бой: неровная паутина окопов искрилась выстрелами, вздымалась серо-желтыми фонтанами взрывов - все поле тонуло в пелене дыма. Над пеленой носились стаи самолетов, рвались снаряды.

Бомбардировщики прошли стороной город, потом широким маневром повернули на юг, пересекли витебскую, затем минскую ветви железной дороги, шоссе, Днепр.

- Перестроиться для атаки! - прозвучала в эфире команда Богомолова.

Впереди летящие Пе-2 начали маневр: из левого пеленга все машины перешли в правый и образовали длинную цепочку, истребители верхнего яруса приблизились к голове колонны, и командир полка начал разворот на северо-восток. За ним потянулись, будто связанные невидимой нитью, все "петляковы".

Усенко был предельно собран. Он выровнял свою "семерку" по григорьевской. Высотомер показывал 4200 метров. Потирая озябшие руки, летчик скомандовал:

- Слушать всем! Приготовиться к атаке!.. Товарищ лейтенант, почему не включаете ЭСБР{3}?

- Рано! Включу на боевом курсе.

Солнце уже склонилось к горизонту, его косые лучи светили сзади самолетов, и местность впереди хорошо просматривалась на многие километры. Над Смоленском было ясно. Константин в душе по-хорошему позавидовал умелому маневру командира полка: так точно вывести группу на цель мог только большой мастер. Вот бы ему так!

А цель все ближе. В дымке четче обозначились очертания древнего города. Немецких истребителей в небе над ним не было. Зенитки тоже молчали. "Петляковы" беспрепятственно приближались к аэродрому. Вскоре у черты города на огромном зеленом лугу проступила белая бетонная полоса, а за ней серые здания ангаров и служебных помещений, темные скобы капониров вокруг летного поля.

Но Константин вглядывался не в аэродромные сооружения, а в силуэты многочисленных самолетов, которыми был буквально забит аэродром. Большие и маленькие, группами и поодиночке они стояли в капонирах и рядом, на рулежных дорожках и у зданий, на замаскированных и открытых стоянках. Преобладали двухмоторные. Отдельной длинной цепочкой громоздились четырехмоторные. Повсюду сновали люди, машины.

- Ух, сколько же их тут! - не удержал возгласа удивления летчик. - Похоже, готовятся к полетам, не ждут гостей.

- Обнаглели!

Ведущий Пе-2 уже подлетал к границе аэродрома, когда перед ним в небе появились первые разрывы, а по летному полю пополз тонкий шлейф пыли - на взлет пошли дежурные "мессершмитты". Константин зло проговорил:

- Запизнылысь! Пока наберут высоту, проскочим! Количество разрывов впереди нарастало с каждой секундой. Бело- и серо-черные хлопья появлялись в небе тут и там, сливались друг с другом, образуя распухающее облако. Но стрельба зениток пока была беспорядочной и опасности для бомбардировщиков не представляла. Богомолов лег на боевой курс, и вот его зелено-голубой "петляков" уже взмахнул двухкилевым хвостом, пронзил полыхающее взрывами облако и опрокинулся в крутое пике, устремившись с нарастающей скоростью навстречу врагу. За головной машиной мелькнул хвост второй, потом третьей машины - атака началась!

Но и враг вводил в бой все новые и новые силы. Теперь на земле огрызались десятки батарей. Облако разрывов быстро накатывалось на "петляковых", обволакивало их со всех сторон. А на стоянках немецких самолетов уже взрывались авиабомбы. Вокруг них появились языки пламени, загулял огонь, и к небу потянулись дымные шлейфы горящих машин.

- Командир! Разрывы справа - пятьдесят метров! - подал голос Георгий Збитнев. - Теперь слева - тридцать!

"Семерку" тряхнуло. Усенко наблюдал за хвостом григорьевской машины. Она начала противозенитный маневр. Летчик стал повторять его.

- Включаю ЭСБР! - доложил Лопатин. - Угол пикирования сделаем семьдесят градусов. Слышишь, друг? Выдержи!

- Вас понял! Выпускаю тормозные решетки! В рев моторов вплелся резковатый шум, созданный открывшимися решетками. Пе-2 резко уменьшил скорость, будто кто-то схватил его за хвост и придержал.

- Потеряй еще двести метров! Так! Боевой! Пилот прекратил маневр, мельком взглянул вниз.

- Давайте по целям, что у ангара! - приказал он.

- Так и хочу! - Лопатин уже склонился над прицелом. - Влево - восемь! Еще чуть-чуть! Стоп! - Вывел он бомбардировщик на уцелевший ангар, рядом с которым особенно густо стояли двухмоторные "хейнкели". Бомбардиру были видны не только самолеты, но и мечущиеся фигурки людей, отъезжающие автомашины и рядом неистово стреляющая четырехствольная батарея малокалиберных пушек.

- Пошел!

Константин ждал эту команду. Он вмиг сложил губы трубочкой, протяжно свистнул и двумя руками с силой отжал штурвал. "Петляков" послушно опустил нос, голубое в дымах небо взлетело куда-то вверх, а зеленое поле аэродрома, серые рулежные дорожки с распластавшимися вдоль них чужими самолетами и кружочками рвущихся бомб, черная крыша ангара - все это встало перед Константином в прицеле и двинулось на него, стремительно увеличиваясь в размерах.

- Выводи! - раздалась команда Лопатина. Усенко вдавил кнопку в гнездо на штурвале, "семерка", дрожа, приподняла нос, выходя из пикирования, с держателей сорвались бомбы... "Петляков" с огромной скоростью помчался над аэродромными строениями и деревьями, над домами города. Справа и слева от него рвались снаряды, но он был уже далеко. Константин отыскал в небе григорьевскую машину и подвернул. "Петляковы" быстро собирались в общий строй.

Бомбы на аэродроме продолжали рваться, разгорались новые костры пожарищ, а сверху в пике срывались последние машины. Сбитых пикировщиков не было видно, и Костя вздохнул с облегчением.

- Видел: две бомбы попали в ангар. - Голос бомбардира был спокоен. Остальные легли рядом на площадку с самолетами. Молодец, Костя! Выдержал уголок! Я ж говорил, что люблю точность! Не торопясь, поспешим!

- Внимание! - ворвался крик радиста. - Справа сверху вижу четыре "мессера". Выходят на комэска.

Из синевы небес прямо на григорьевское звено падали две пары Ме-109. Стрелки передних Пе-2 встретили их дружным огнем, и вражеские истребители прервали атаку. Выпустив издали несколько очередей, они отвернули в сторону.

Но вражеских самолетов становилось все больше. Усенко прижимал "семерку" к ведущему, вертел головой по сторонам. С юго-запада наперехват группе мчалась четверка, за ней еще восьмерка "мессершмиттов". Дальше у самого горизонта виднелись еще какие-то черточки. Положение "петляковых" осложнялось: на каждый Пе-2 приходилось уже по три Ме-109!

- Командир! Командир! - Георгий не докладывал, а кричал. - Справа еще четыре "мессера"! А вон еще!

- Ты чего раскричался, Сгибнев? - спросил Лопатин стрелка. - "Мессера" летят? А что ж им делать? Пусть летят. Подойдут поближе, не волнуйся, поделюсь с тобой по-братски, будешь бить на выбор. А кричать зачем, Сгибнев?

"Ну и нервы у мужика! - с восторгом подумал Костя. - Тут такое! А он еще шутит!" Но удивительное дело - вовремя спокойно сказанное слово боевого товарища разрядило напряженность.

Радист опомнился и даже обиделся:

- Почему вы меня зовете Сгибневым, товарищ лейтенант? Моя фамилия Збитнев!

- Вот я и говорю: Сгибнев! - невозмутимо повторил бомбардир. - Ты должен перед фашистами не сгибаться, а сбивать их. Понял, Збитнев?

Количество вражеских истребителей перевалило за три десятка. "Петляковы" вместе с "мигами" шли плотным строем на большой скорости на восток. Гитлеровцы предприняли несколько атак, но, встретив сосредоточенный огонь стрелков и заградительные трассы "мигов", прекратили их, а затем повернули к Смоленску. Напряжение боя спало, и летчики заговорили, обмениваясь наблюдениями.

- Когда мы выходили из пике, - докладывал Георгий, - я видел, как к цели с севера подлетало штук двадцать "горбатых", а повыше их "эсбэ" с "лаггами". Куда они?

- Все правильно! Штурмовики и бомбардировщики должны развить наш успех! объяснил Лопатин и вдруг спросил: - Вы не слышали свист в машине перед входом в пике?

Летчик, смутившись, помалкивал, а радист захохотал:

- То наш командир перед атакой всегда свистит! Он же голубятник!..

До полета Константин настороженно косился на "старика" Лопатина, не доверял ему. После полета он смотрел на него с восторгом и готов был выполнять все его приказания.

4

Солнце спряталось за верхушки деревьев. Наступил вечер. На дальней стоянке техники регулировали мотор, проверяя его на всех режимах: рокот его то набирал мощность и басил, то переходил в мягкое, чуть слышное погуркивание, почти воркование.

Усенко помимо воли прислушивался к пробам мотора, когда из чащи леса донеслась команда:

- Летному составу! Срочно собраться на КП! За грубо сколоченным столом стоял капитан Богомолов. Поблескивая слегка выпуклыми серыми глазами, он терпеливо ждал, когда летчики усядутся. Константин заметил на лице не только следы переутомления, но и радостное оживление. Богомолов поворачивался то к Серебряку, то к помощнику начальника штаба Власову, о чем-то переговаривался с ними, улыбался.

- Товарищи! - постучал ладонью по столу Василий Павлович. - Прошу внимания! Боевые задания, поставленные на сегодня нашему авиаполку, выполнены! Отмечаю смелые и решительные действия всех экипажей при нанесении бомбоудара по смоленскому аэродрому. План боя выдержан. В результате нами уничтожено и повреждено девятнадцать бомбардировщиков противника, ангар с боевой техникой. На аэродроме возникли пожары. Другие авиаполки довершили начатое нами. Вот как надо всегда бить врага, друзья! - Глаза командира сняли.

Гул одобрения пронесся по рядам летчиков.

- Товарищи! Получена телеграмма. Генерал Мичугин объявил благодарность всем участникам сегодняшнего боя и приказал повторить удар завтра утром. Он же сообщил, что о нашем успехе будет передано сообщение в сводке Совинформбюро! Поздравляю всех вас! Затем докладывал капитан Власов:

- Из штаба ВВС получены боевые задания на поддержку ударных групп генералов Масленникова и Рокоссовского. Как будем планировать, товарищ командир?

Богомолов в задумчивости пригладил волосы.

- Так и спланируем: первый вылет всем на Смоленск. Потом Григорьев займется Ярцевом, а Челышев пойдет к Масленникову. Ясно? Сейчас проведем разбор полетов.

Разбор полетов незаменим в боевой учебе. Анализ действий - своих и противника, выявление нового в тактике, изучение просчетов, разработка и уточнение планов и многое другое очень помогали летчикам в подготовке к предстоящим боям.

В конце занятий старший политрук Цехмистренко сообщил, что от кавалерийской группы генерала Городовикова в штаб фронта поступили добрые вести: красные конники в тылу врага успешно уничтожали его штабы, узлы связи, гарнизоны городов и крупных сел, поджигали склады горючего, боеприпасов, рвали коммуникации, уничтожали живую силу, подвижной состав, технику, приковывая к себе те самые корпуса и дивизии из резерва гитлеровского командования, которые предназначались для наступления на Москву.

На фоне тяжелейшей обстановки на фронте известия об успешных рейдах конников были особенно радостными. Поэтому сообщению комиссара летчики так дружно и долго аплодировали.

В результате согласованных действий войск западного направления, в которых активно участвовала фронтовая авиация, противник был остановлен. В итоге к концу июля, несмотря на усиленную переброску на Восточный фронт резервов и пополнений, гитлеровские войска вынуждены были перейти к обороне, отказаться от планов поворота 3-й танковой группы генерала Гота против Ленинграда, а 2-й - на юго-запад в тыл Киеву.

Главный итог июльских боев состоял в том, что немецкий план безостановочного продвижения к Москве был сорван.

5

В начале августа "семерку" Усенко опять подбили. Он сел в Темкино. Вскоре туда перелетел весь авиаполк, а с ним и долгожданное пополнение: им оказалась эскадрилья СБ из 134-го бомбардировочного авиаполка. Командовал ею капитан Горев Николай Дмитриевич.

Пикировщики встретили пополнение радушно, но на "эсбушки" смотрели с откровенным скептицизмом.

- С такими повоюешь... до первого разворота! - иронизировал Николай Удалов. - Простите, из какого музея их извлекли?

- В гражданском флоте эти машины идут под маркой ПС - пассажирские самолеты, а у нас - "парадные снарядоловители" - ни одна зенитка не промажет! - вторил ему Устименко.

Но летчики СБ скептицизм пикировщиков не разделяли.

- Конечно, - соглашались они. - Машины сравнительно тихоходны, зато имеют повышенную огневую мощь!

- Ультра-"шкасы"? Две тысячи выстрелов в минуту! А что толку? Броню не пробивают, моторы тоже. Так, стегают, как кнутом.

- А это что? - прилетевшие показали неширокие металлические рейки, прикрепленные под крыльями СБ. - То-то и оно!

Заинтригованные пикировщики с недоумением рассматривали непонятные ряды реек. Они действительно видели их впервые.

- Товарищ капитан! - обратился Усенко к высокому голубоглазому летчику, который, прислушиваясь к перепалке, спокойно укладывал парашют в сумку. - Что это за рейки у вас?

Тот прищурил глаза, скосил их на крыло, переспросил мягким окающим говорком, по которому узнавался волжанин.

- Это? Направляющие для эрэсов. Слышали о них? Мощное оружие!

Об эрэсах, или реактивных снарядах, конечно, все слышали. Крылатая солдатская молва утверждала, что якобы одним таким снарядом можно уничтожить несколько танков, самолетов или целую оборонительную полосу. Эрэсами вооружались штурмовики Ил-2, ставшие настоящей грозой для фашистской пехоты и танков. Установки эрэсов на автомашинах красноармейцы любовно назвали "катюшами". Теперь молодой летчик с интересом рассматривал это становившееся легендарным оружие. Давно ли он мечтал увидеть его на самолетах? И вот оно. Стараются в тылу!

- Усенко! - окликнул кто-то сзади. Потом повторил: - Старшина Усенко! На выхид до капитана Родина!

- Родин? Комэск из Ворошиловграда? Какими судьбами? - Костя живо обернулся. К нему подходил улыбающийся загорелый юноша в синем летном комбинезоне, с планшетом и меховым шлемом в руке. Его светлые короткие волосы растрепались от ветра, а серые глада светились радостью. Усенко узнал своего однокашника по авиашколе Петра Прокопенко.

- Слушай! Ей-ей Прокоп! Петре! Вот так номер, чтоб Гитлер-собака помер. Откуда и куда? А Родин где? Петр хохотал до слез.

- Во-о! Рефлекс сработал! А то дывлюсь, - перешел на украинскую речь Прокопенко, - чи Костя, чи ни? А як гаркнув по-курсантському: "На выхид!" Бачу: вин! Ну, здоров будь!

Они отошли под деревья, легли на траву, закурили. Константин вглядывался в своего бывшего подчиненного и невольно поражался переменам, происшедшим в парне. В авиашколе Прокопенко курсантом был старательным, но робким и стеснительным. Даже голос у него был негромкий. Теперь - не узнать! Выпрямился, раздался в плечах! Держится уверенно, говорит громко, авторитетно, ходит вразвалку, будто с надетым парашютом.

- Так ты, Костя, в тринадцатом? И Устименко, Уда-лов, Оноприенко тоже? Хорошо, что вместе. А я в сто тридцать четвертом один. Что рассказывать? Война застала нас под Воронежем. На четвертый день перебросили под Ржев. Дрались на участке Великие Луки - Борисов - Ржев. Летали без прикрытия. Конечно, потери были немалые. Нас вывели в тыл. Обещали дать "пешки", а получили опять "эсбушки". Наша третья эскадрилья сформировалась быстрее других, потому ее и передали вам. Я теперь командир звена. А ты все еще младшим летчиком? И Устименко? Вот дела-а! Сколько ж у тебя боевых вылетов? Четвертый десяток? Ого! Молодец! А мне похвалиться нечем, сделал только двенадцать. В вашем тринадцатом полку буду начинать с тринадцатого. Здорово? Счастливое совпадение! Я вообще везучий!

Как водится, вспомнили друзей, командиров-инструкторов, переключились на фронтовые заботы, полковые дела.

- Слушай! Как фамилия того высокого капитана из ваших? Что про эрэсы рассказывал? Симпатичный и вежливый такой.

- То Михайлов Леонид Васильевич. Только он не капитан, а старший политрук, комиссар эскадрильи. Между прочим, с высшим образованием. Толковый мужик. У нас его любят. В бой летает наравне со всеми. Особенно охотно в разведку. Раз под Невелем его зажали шесть "мессеров", и - представляешь? - отбился. Домой еле дотянул на одном моторе. Комиссар у нас боевой! Спрашиваешь, откуда он? Саратовский. Из рабочих. Был активным комсомольцам, избирался секретарем райкома комсомола, учился в институте советского строительства, а оттуда по спецнабору пошел в школу летчиков, закончил. Службу знает! Начинал с младшего...

- О, смотри! К вам пожаловали сам генерал Захаров и комиссар Лобан, командование сорок шестой авиадивизии. Знаешь их?

Возле полкового КП появилась большая группа командиров.

- Какой Захаров? Летчик-истребитель? Тот, что воевал в Испании?

- Он самый. Георгий Нефедович! Кумир наших курсантов.

- Пойду посмотрю поближе! - вскочил Костя. Комдив был в летном комбинезоне и внешне ничем не отличался от собравшихся командиров. Захаров что-то оживленно рассказывал, размахивал руками, показывал. Ему отвечали дружным смехом.

Младший лейтенант подошел к группе поближе.

- Да вот он и сам! - показал Богомолов на Усенко. Костя оглянулся, не зная, к кому относились слова командира. Но ни сзади, ни рядом с ним никого не было.

- Подходи, подходи, товарищ Усенко! - Комдив сделал приглашающий жест, разглядывая летчика. - Ну, здравствуй!

- Здравствуйте, товарищ генерал! - четко ответил Костя, недоумевая, почему он оказался в центре внимания.

- Так вот ты какой? Слыхал о тебе. Знаю, что учишь моих истребителей атакам бомбардировщиков да еще подбиваешь на встречу - договариваться о взаимодействиях.

Усенко сразу вспомнил, как однажды в июле он на подбитой машине сел в Двоевке на аэродроме к истребителям. В разговоре Костя упрекнул своих телохранителей за то, что они только доводили бомбардировщиков до цели и бросали. Оказалось, у истребителей был такой приказ. Тогда Усенко и предложил встречаться для отработки взаимодействия. Теперь при словах генерала он покраснел. Но сказал твердо:

- Надо договариваться, товарищ генерал. А то все летаем вместе, а получается врозь: каждый сам по себе.

- Верно!.. Тебе не хочется перебраться в истребители? Нам такие нужны.

- Гм! А нам, выходит, не нужны? - Богомолов дернул себя за кончик уха и уставился на Усенко.

Тот переступил с ноги на ногу и, глядя в глаза генерала, твердо произнес:

- Спасибо за предложение. Только я избрал себе бомбардировщик. "Петлякова" не променяю ни на что.

- Хвалю за верность оружию, - сказал Захаров. - Что касается взаимодействия, то мы твое предложение принимаем.

Начальство ушло в штабную землянку, а Усенко зашагал по дороге в авиаремонтные мастерские. Мысли его были заняты новым ракетным оружием. Припомнился первый боевой вылет из Кирова, когда Ярнов выстрелом из ракетницы отогнал "мессершмитта". Видимо, бегство фашистов тогда не было случайным: они уже были наслышаны об эрэсах, а у страха, как известно, глаза велики обыкновенную сигнальную ракету приняли за новое советское оружие.

Эскадрилью Горева в бой сразу не послали, а дали несколько дней, чтобы летчики изучили район, в котором им предстоит летать, и противника. 5 августа "эсбушки" нанесли меткие удары по штабу и скоплениям гитлеровцев под Ельней. Однако из боя не вернулись три экипажа с ведущим Прокопенко.

Усенко и Устименко узнали подробности гибели товарищей. Бомбардировка вражеского штаба осуществлялась звеньями. Прокопенко летел последним. Его сбили прямым попаданием: самолет взорвался над целью. Там же упал и один из ведомых. Второй ведомый загорелся, отстал и был добит "мессершмиттами".

В авиаполк прилетели Захаров и Лобан. Они провели расследование причин гибели звена Прокопенко и убедились, что удар по врагу наносился грамотно, прикрытие истребителей было достаточным, что все летчики в бою вели себя смело и решительно, но тихоходные машины оказались бессильными против плотного зенитного огня.

- Товарищ полковой комиссар! - обратился Богомолов к Лобану. - Когда же в авиаполк пришлют комиссара? Обещали еще в Москве. Прошло уже два месяца. Сколько же может Цехмистренко тянуть за троих?

- Как за троих? Преувеличиваете, капитан!

- Нет! Он комиссар эскадрильи, исполняет обязанности комиссара полка да еще и секретарь полковой парторганизации! В полку всего два политработника: он да комиссар второй эскадрильи Хоменок. Правда, на днях с Горевым прибыл старший политрук Михайлов. Но...

- Вот Михайлова и назначим. Думаю, нас поддержат сверху. Политработник он сильный, перед войной окончил Военно-политическую академию имени Ленина, к тому же летчик. Как, Георгий Нефедович, не возражаешь?

- Ты знаешь, я всегда за политработников-летчиков в авиации.

- Тогда решено. Ждите приказ. Личному составу можете объявить сразу. А ты, Михайлов, что молчишь?

Тот развел руками. Его худое лицо покрылось краской.

- Так неожиданно.

- По-моему, нормально. Мы на передовой. Поздравляю вас. Приступайте к делу немедленно.

- Слушаюсь!

Двукрылый У-2 с начальством зарокотал моторчиком, прямо со стоянки легко вспорхнул в небо и скрылся за лесом.

Василий Павлович проводил его взглядом, затем оценивающе поглядел на поджарую, широкоплечую фигуру своего нового комиссара:

- Ты, Леонид Васильевич, на меня не обижайся, но летать я тебе пока не дам. Во-первых, ты теперь "безлошадник" и инженер Урюпин не обещает скоро восстановить твою машину. А во-вторых? Скажу тебе прямо: Цехмистренко и Хоменок - политработники толковые и сильные, но они больше занимались своими эскадрильями, чем авиаполком. Поэтому полковое звено сейчас ослаблено. Так что, брат академик, давай вертись-крутись. Время не терпит. Нужно побыстрее все привести в норму, особенно быт наших соколов. по себе знаешь, нагрузка у них десятикратная. Все! Встретимся вечером на планировании завтрашнего дня. Бывай! - Он козырнул и зашагал к КП.

Михайлов глядел ему вслед. Непростое это дело - после руководства эскадрильей вот так внезапно перейти на полк. Теперь в его подчинении находились сразу три эскадрильи, полковой штаб и инженерно-авиационная служба - по объему работы в пять раз больше, чем раньше. К тому же управление авиаполком не определялось простым сложением количества подразделений. Здесь все было намного сложнее и ответственнее.

- Какие будут приказания, товарищ старший политрук? - вывел комиссара из задумчивости глуховатый голос Цехмистренко.

Леонид Васильевич посмотрел на своего предшественника, потом на стоящего рядом Хоменка. Комиссары эскадрилий были оба коренастые и чем-то похожие друг на друга. Чем? Пожалуй, выражением лица. Впрочем, одевались они тоже почти одинаково: в выцветшие, перепоясанные портупеями и ремешками от планшеток защитные гимнастерки, в синие брюки, заправленные в потертые хромовые сапоги.

- Давайте поговорим о делах, - предложил Михайлов. - Вы меня введете в курс. Присядем вон там, на опушке? - И не дожидаясь согласия, он первым зашагал к лесу.

С запада донесся прерывистый гул самолета. У самого горизонта показалась движущаяся черточка.

- "Хейнкель"! - разглядел зоркими глазами Михайлов. - Разведчик. Что-то высматривает.

- И сюда добираются, - в сердцах сказал Хоменок. - Впрочем, наши самолеты хорошо укрыты в лесу. Едва ли он что-нибудь разглядит оттуда.

Немецкий самолет сделал круг и исчез.

- Значит, маскировка в полку отработана? - поинтересовался Леонид Васильевич, закуривая и отгоняя дымом назойливых комаров. - А как с остальными вопросами? С охраной, с подвозом горючего, бомб, боеприпасов?

- Охрану обеспечивает БАО. Бомбы и все остальное доставляют из Москвы на автомашинах. Перебоев нет.

- Коммунистов в полку много?

- Есть во всех подразделениях. Но осталось их мало, всего семнадцать. Основная масса у нас - комсомольцы. Но нет комсорга, недавно погиб.

- Когда в последний раз проводили собрание и по каким вопросам?

Политработники переглянулись.

- Как прилетели на фронт, собраний не было. Все заняты, воюем все дни напролет. Времени нет даже на отдых.

- Как же так? - удивился Михайлов. - Разве можно без собраний направлять работу коммунистов?

- По-моему, главное сейчас - боевой дух, - ответил Цехмистренко. - А он у наших летчиков высок. Все рвутся в бой и очень переживают, если машины бывают не готовы.

Постепенно Михайлов выяснил еще ряд пробелов в организации партийно-политической работы. Она проводилась не систематически, а от случая к случаю, газеты в авиаполк доставлялись редко, писем вообще не получали. Были неполадки с питанием, с размещением. Но это никого особенно не волновало, считалось неизбежным. На то и война. Все было подчинено одному - полетам. О людях заботились мало.

Михайлов встревожился не на шутку. В условиях тяжелых оборонительных боев из-за таких "мелочей" боеспособность авиаполка в конечном итоге могла снизиться. Именно теперь, когда Красная Армия была вынуждена отступать под напором гитлеровских полчищ, оставляя противнику свою территорию, даже волевой, мужественный человек мог разувериться в своих силах. Комиссар знал, что поражения на фронте угнетающе действуют на однополчан. Такого настроения нельзя было допустить. Следовало действовать энергично и решительно. Нужно было срочно изменить сложившуюся в полку практику партийно-политической работы, сосредоточить ее усилия на заботах о человеке. В центре внимания должен быть боец. Но как этого добиться? С чего начать? Какие цели поставить? Ему, новому здесь человеку, одному во всем не разобраться. И Леонид Васильевич приказал через час вызвать к нему всех коммунистов.

В назначенный час коммунисты прибыли в землянку. Но с охотой шли не все. Комэск-три капитан Челышев ворчал:

- На дворе ночь. Надо бы соснуть, до рассвета остается всего ничего. Нашли время заниматься говорильней! Меня агитировать и учить, как бить фашистов, не надо. Знаю, что и как делать!

- Товарищи! - постучал по столу Цехмистренко. - Прошу рассаживаться. Коммунисты явились все. Есть предложение открыть партийное собрание. Кто за?

- Собрание? - удивился Тихонов, поглядывая на Михайлова. - Какое собрание, когда дел невпроворот?

Но собрание открыли. В президиум избрали Цехмистренко, Богомолова и Челышева. Слово предоставили комиссару авиаполка.

- Товарищи! - заметно волнуясь, начал Михайлов и откашлялся. - Дорогие товарищи! Сегодня мы в бою потеряли три экипажа. Я знал погибших летчиков еще до войны. Вместе с ними воевал под Ржевом. Это были прекрасные люди, смелые и отважные. Их нет больше, как нет и тех двадцати экипажей "петляковых", которые погибли всего за месяц боев. Вот и давайте разберемся в причинах наших потерь. По-моему, главное заключается в том, что фашисты сегодня сильнее нас, опытнее, воюют лучше, чем мы...

- Комиссар, а расхваливаете фашистов? - недовольно кто-то бросил реплику. - Позор!

В землянке повисла настороженная тишина.

- Нет! Я их не расхваливаю! Это вранье! - вскипел Михайлов. - Но я хочу, чтобы среди нас не было сторонников шапкозакидательства. Слишком дорогой ценой - ценой жизни летчиков оборачивается недооценка опытного противника. Я повторяю еще раз: фашисты сегодня сильнее нас только потому, что мы еще не научились воевать. И этой правде надо смотреть в лицо. Иначе чем объяснить, что мы сегодня находимся здесь, далеко от государственной границы, рядом с Москвой?

- Вы забыли про фактор внезапности!

- Ничего я не забыл. Учитываю. Знаю его страшные последствия для нас. Но ведь звено Прокопенко мы потеряли сегодня, и произошло это только потому, что удар наносили неграмотно. Все звенья летели на одной и той же высоте с одного и того же направления. Немцы пристрелялись по первым самолетам и уничтожили последних. Бой мы провели шаблонно. Это наш грубейший просчет, и, как это ни больно, надо признать его. Только так можно делать правильные выводы, учиться на ошибках. Тогда наши удары по фашистам будут сильнее. Кстати, отвечу на реплику товарища. Если он не согласен со мной, пусть выступит и обоснует свою точку зрения. Собрание разберется, кто из нас прав.

- Товарищи! - продолжал Михайлов. - Я слышал, как генерал Захаров сегодня согласился с предложением младшего лейтенанта Усенко встречаться с истребителями для отработки взаимодействия. Мысль верная! Нам нужно всерьез заняться совершенствованием тактики, подготовкой к каждому бою. Без такого подхода теперь уже воевать нельзя! Разве не об этом говорится в приказах Верховного Командования? Разве не к этому призывает газета "Красная звезда", которая организовала на своих страницах обмен боевым опытом? Так давайте же анализировать нашу боевую работу!

Все, о чем думал комиссар, он высказал коммунистам открыто и прямо. И его слова задели за живое. Присутствующие заговорили о неполадках, недоработках, неорганизованности.

- Перед собранием мне рассказали, - говорил комиссар, - как коммунист Челышев взялся в своей эскадрилье за укрепление дисциплины. Считаю, что он поступает правильно! Сейчас наши люди воюют на последнем дыхании. Они измотаны боями, гибелью товарищей, недоеданием, недосыпанием. Больше такое положение продолжаться не может! Напрашивается вывод: нужно активизировать деятельность партийной организации и комсомола, укрепить дисциплину, единоначалие, развернуть все формы политико-воспитательной работы, создать сносные условия быта, выработать такой распорядок дня, чтобы люди могли регулярно есть, отдыхать. Только тогда у нас появится второе дыхание, а с ним и умение воевать лучше противника, умнее его. Пора, товарищи, кончать с неорганизованностью.

Коммунисты опять одобрительно загудели.

- В заключение напомню вам слова великого Ленина. Он сказал их еще в мае двадцатого года, но они особенно необходимы для нас сегодня. Владимир Ильич говорил, что "во всякой войне победа в конечном счете обусловливается состоянием духа тех масс, которые на поле брани проливают свою кровь". У наших людей этот дух крепок. На то мы и коммунисты, чтобы смотреть вперед, в завтра. Наш долг, обязанность, несмотря на временные трудности, неустанно крепить моральный дух, не жалея сил и времени. Вот и поделитесь мыслями, что нам следует делать для этого.

Комиссар сел. Первым заговорил Челышев.

- Я вот что скажу. Надо нам, товарищ Цехмистренко, вот так собираться почаще. Ничего, что придется недосыпать сегодня. Отоспимся после войны. Как у нас построен день? Встаем до рассвета, наскоро глотаем то, что в темноте приготовил сонный повар, спешим на постановку боевой задачи и - в воздух! Возвращаемся из боя и, пока техсостав готовит машины, пишем донесения, потом опять задание и снова вылет. Вечером - разбор полета. И так день за днем. А что мы знаем об обстановке на других фронтах? В мире? Послушать бы политинформацию, рассказать техникам о проведенном бое. Что они знают о нем? А ведь это наши самые первые помощники! Скажи - и у них появится интерес, прибавятся силы, удвоится старание...

- Надо вот так же собрать комсомольцев, наладить работу их комитета, комсомольских бюро эскадрилий, - предложил адъютант второй эскадрильи Диговцев.

- Хорошо бы выпускать листовки, рассказывать в них о победах наших летчиков, о работе техсостава...

- На техсостав вообще нужно больше обратить внимания. Им, пожалуй, труднее, чем летчикам. Мы общаемся здесь, в столовой, на КП. А они разбросаны по капонирам. Питание у них организовано плохо. А ведь техсостав - это наш тыл...

- Еще нужно подумать о росте рядов партии. Коммунистов много погибло, а замены пока нет...

Леонид Васильевич едва поспевал записывать предложения. Люди старались выговорить все наболевшее.

Разошлись далеко за полночь, уставшие, но воодушевленные.

6

С рассветом, проводив товарищей в бой, Усенко помчался на площадку в лесу, где ремонтировалась его "семерка".

Технический состав с Николаем Гаркуненко и мастера уже стучали молотками ставили дюралевые заплатки на пробоинах, копались в моторах.

- До обеда закончите, ребята? - спросил летчик, поздоровавшись. - Надо облетать. Дайте и мне работу.

- Берите дрель. Вот здесь надо высверлить штук сорок для заклепок, показал техник. - Будем менять кронштейн.

Константин взял дрель, и работа закипела.

На площадке появился Диговцев.

- Усенко! - окликнул он летчика. - Скажи мне как член комитета комсомола, сколько вас осталось? Трое? Вот что! Мне партийная организация поручила помочь вам. Объяви по эскадрильям: после ужина комсомольское собрание. Вам поручено заняться благоустройством быта.

- Нас выводят из боевого состава? Надолго?

- Нет. Воевать будем как прежде. Только жить надо нормально. Будем делать матрасы. Ведь скоро осень, дожди. Под кустами не уснешь... Да, Костя! Еще вот что! С секретарями эскадрилий подбери в экипажах толковых и грамотных ребят. Утвердим их агитаторами. Кстати, кто у нас хорошо рисует? Удалов? А почерк, кажется, у тебя красивый? Дадим вам еще двух-трех человек, и вы займетесь выпуском листовок.

- Что еще за листовки?

- Нашего фотографа Наймушина знаешь? Так вот, Вася Наймушин будет делать фотографии отличившихся летчиков, а вы, редколлегия, сочинять текст.

- Летать за нас тоже будет старшина Наймушин?

Диговцев удивленно посмотрел на собеседника. Сказал строго:

- Летать будешь ты. И ты будешь писать под фотографиями рассказы о героях боев. Парень здоровый, не сломишься!

Адъютант собрался было уходить, но задержался.

- Между прочим, твой друг Саша Устименко собирает рекомендации для вступления в партию...

И ушел, оставив летчика в раздумье.

Усенко спохватился и послал Збитнева в эскадрильи оповестить комсомольцев о собрании, а сам с удесятеренной энергией завертел рукоятку дрели.

7

Коротка августовская ночь: утомленный за день организм не успевает отдохнуть. Но и она еще не кончилась, а дежурный по авиаполку уже поднял летчиков, спавших в лесных шалашах, направил их в столовую. Их мало, всего девять экипажей - по числу исправных боевых машин. Воюют только эти девять. В полку еще есть пилоты, бомбардиры и радисты, прозванные "безлошадными", так как у них нет самолетов: у кого сбили, у кого машина в ремонте. Наш экипаж тоже остался без Пе-2: он попал под бомбежку еще в Кирове, и потому я с нетерпением жду пополнения самолетами, несу дежурную службу, помогаю вылетающим получше подготовиться к бою. Встаем мы со всеми вместе.

Позавтракали затемно и направились на КП. Там, к удивлению, на стене висела географическая карта европейской части СССР. Возле нее стоял старший политрук Михайлов. Он приказал летчикам сесть и взволнованно объявил:

- Товарищи! Из штаба фронта нас известили, что Ставка Верховного Командования преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования. На пост Верховного Главнокомандующего назначен товарищ Сталин.

Летчики одобрительно загудели, а Михайлов продолжал:

- Сегодня и каждую неделю в начале летного дня мы будем информировать вас и весь личный состав о положении на фронтах. Через несколько дней политотдел пришлет к нам лектора-международника. Кроме того, ежедневно в семь, в двенадцать и в девятнадцать разрешаю включать бортовые радиостанции для прослушивания сводок Совинформбюро. А теперь предоставляю слово старшему политруку Хоменку. Прошу, Сергей Митрофанович!

Комиссар второй эскадрильи сегодня был одет в суконный темно-синий френч со значком парашютиста на груди.

- Буду краток. - заговорил он с заметным белорусским акцентом. - За прошедшую неделю наши войска вели тяжелые оборонительные бои в Заполярье, в районе полуострова Рыбачий и реки Западная Лица - это вот здесь! - показал Хоменок на карте. - Все атаки фашистов отбиты с большими для них потерями. Продолжаются бои под Ленинградом на Лужском рубеже. Враг здесь также не продвинулся. Обстановку на Западном фронте вам подробно доложит капитан Власов. На юге немецко-румынские войска обошли Одессу. Город обороняется...

Положение на фронтах оставалось тяжелым, но, несмотря на атаки превосходящих сил противника, наши наземные и воздушные части дрались стойко, наносили врагу невосполнимый урон. Это вселяло надежду в летчиков, поддерживало их боевой дух.

После политинформации помначштаба Власов стал называть населенные пункты, обозначавшие линию Западного фронта, - началась подготовка к боевому вылету. Летчиков познакомили с плановой таблицей на день. Власов сообщил:

- Командир полка заболел. Девятку в бой поведет капитан Челышев.

- Давай, Ефим Иванович! - повернулся он к худощавому средних лет капитану. - Командуй!

Тот энергично встал. Был он высок, мускулист, с несколько удлиненной, но крепкой шеей и пристальным взглядом. Несмотря на ранний час, капитан был чисто выбрит, синий комбинезон на нем сидел ладно, подчеркивая его стройную, атлетическую фигуру.

Комэск вывел всех из землянки, построил, а потом гневно заговорил:

- Кто вы такие, почему у вас такой неряшливый вид, а еще считаете себя военными летчиками?

Строй загудел. Но Челышев повысил голос:

- Я повторяю: кто вы? Воюем всего три недели, а посмотрите на себя, на кого вы похожи? Небритые, измятые, грязные и даже оборванные! Стыд и срам! капитан потер жилистой рукой свой острый подбородок, прошелся перед притихшим строем и решительно взмахнул рукой. - Вот что! Чтобы я больше в строю нерях не видел. У кого обнаружу грязные подворотнички, или не чищеные сапоги, или незашитую гимнастерку, отстраню от полетов.

Странно прозвучало это требование. Усенко переглянулся с Устименко. А комэск, будто разгадав их мысли, сказал:

- Некоторые думают, что капитан Челышев рехнулся. Дескать, надо воевать, а не блюсти форму одежды. Я таким вот что скажу: кто сживается с неряшливостью, беспорядком, становится равнодушным, тому не место среди нас. Нам нужны бойцы собранные, целенаправленные. Мы идем в бой и должны побеждать. Пусть фашисты гибнут под нашими меткими ударами! Это ясно?

- Ясно! - вразнобой ответили летчики.

- Кто не согласен с моей программой, говорите честно. Замена есть, "безлошадных" много. Есть такие? Нет? Тогда слушай приказ на бомбоудар! Челышев откашлялся, взял в руки планшет с картами. - Нам приказано вывести из строя железнодорожный узел Ярцево. Мы там уже бывали, и не раз. Напоминаю, Ярцево сильно прикрыто вражескими истребителями и зенитками. Разведка выявила две тяжелые артиллерийские батареи по шесть орудий в каждой и шесть малокалиберных, всего около полусотни стволов. Не исключено, что на самом деле зениток больше, чем обнаружено. Но прорываться к объекту надо, и надо так его накрыть, чтобы от него полетели клочья! Это ясно? С истребителями держать плотный строй. При входе в зону зениток рассредоточиться и выполнять противозенитный маневр. Погоду сегодня обещают хорошую, поэтому удар будем наносить со стороны солнца. Уход от цели поворотом вправо со снижением.

Константин слушал приказ командира и мысленно представлял все этапы боя: решение ведущего было грамотным, обеспечивало точность удара и минимальное время нахождения в зоне зенитного огня.

"А он мужик вроде ничего! - подумал пилот. - Пожалуй, воевать с ним можно!"

- Предупреждаю, - продолжал Челышев. - Из машин выжимать все, от строя не отрываться. Оторвавшихся сбивают. Кое-кто из вас уже знает это. Хватит! На авось да небось воевать больше нельзя. Везде, а в бою особенно, должен быть порядок: только так можно побеждать! Управлять боем приказано мне. Прошу следить за моими сигналами. Мой сигнал - это приказ! Ясно?

- Ясно! - дружно и как-то весело ответили все.

- Вопросы есть?

- Есть! - поднял руку инженер Лысенко и показал на лейтенанта Максименко. - Вот, у штурмана.

- Да не вопрос, а просьба! - шагнул тот перед строем. - Понимаете, братцы? В Ярцево рядом с вокзалом дом моего отца... Вы уж, пожалуйста, поточнее...

- По самолетам!..

И вот девятка "петляковых" в воздухе. Все летчики держат свои места в строю весьма старательно, отчего группа летит, как на параде, строгим клином с равными интервалами.

С Вяземского аэродрома взлетела пятерка "мигов" и заняла место согласно схеме прикрытия: звено ушло вперед, пара осталась замыкающей.

Младший лейтенант Усенко был правым ведомым заместителя комэска-два старшего лейтенанта Кисилева. Чувствовал он себя неважно: сказывалось переутомление и бессонная ночь из-за ранения Миши Ярнова. Вчера при разгроме немецкой переправы через Днепр его машина была повреждена, отстала от группы. У линии фронта на нее напали два Ме-109. Бой был коротким и жестоким. Михаил сбил одного "мессера", но от второго сам поплатился - был ранен, и его в тяжелом состоянии увезли в госпиталь в Гжатск. Константин не мог всю ночь заснуть и во время ночного бдения наметил себе план: после бомбометания не спешить занять свое место в девятке, а снизиться до бреющего и расстрелять боекомплект по фашистам, отплатить им за Михаила. Маневр этот он хорошо усвоил, не раз выполнял его под Ельней, в Смоленске, в Духовщине. Правда, там он летал в одиночку, а теперь в строю. Но на что не пойдешь ради друга! Для осуществления такого плана требовалось немного: исправный Пе-2 и свобода действий, поддержка экипажа. В Збитневе Усенко не сомневался: радист за командиром пойдет в любое пекло, не дрогнет и не выдаст. А бомбардир? Кто полетит за него, Константина не волновало: все летчики в полку были надежными друзьями.

Настал день. Поначалу все складывалось нормально. Николай Гаркуненко с помощниками успели починить "семерку". Но потом началось: бомбардиром в экипаже неожиданно полетел адъютант эскадрильи старший лейтенант Диговцев, летчик довольно строгий и требовательный, а группу повел не Богомолов, а Челышев! План срывался.

Константин нахмурился, замкнулся и теперь в полете чувствовал какую-то скованность, все время ощущал присутствие начальства, и не столько следил за обстановкой в воздухе, сколько прислушивался к тому, что делал Диговцев за его спиной.

Впрочем, Григорий Диговцев, кажется, не уловил настороженности пилота. А может, сделал вид, что не заметил? Во всяком случае, штурманское дело он знал, работал с увлечением, четко командовал радистом, успевал замечать все происходящее в воздухе и на земле, докладывал летчику.

"Петляковы" летели на высоте четырех тысяч метров. Немцы не снизили своей активности и в это утро. На коротком участке между Гжатском и фронтом челышевской группе повстречались две большие группы немецких бомбардировщиков, летевших на восток. Появление их в такую рань было удивительным. Как правило, они начинали полеты только после завтрака, и это лишний раз свидетельствовало, что противник готовит новое наступление.

Почти у линии фронта "петляковы" были встречены и атакованы двумя восьмерками "мессершмиттов", но сумели отбиться от них и без потерь прорваться к Ярцеву.

Впереди справа в зелени лесов блеснула извилистая лента реки Вопь. Ее берега заволокло дымом и пылью - там шла артиллерийская дуэль. За рекой виднелись почерневшие кварталы полуразрушенного города. К северу от них опушку леса усердно утюжили советские штурмовики Ил-2. Под ними возникло и быстро увеличивалось серо-желтое облако гигантского взрыва.

- Смотри, Усенко! - показал на взрыв Диговцев. - "Горбатые" накрыли склад боеприпасов!.. Слева ниже - "мессера"!

Над железнодорожной станцией патрулировали две четверки Ме-109. Они бросились к нашим штурмовикам, Челышев, качнув с крыла на крыло, с разворота устремился на железнодорожный узел. За ним, перестраиваясь для атаки в колонну, последовали все самолеты группы.

Внизу разворачивалась знакомая Константину картина: там, где тонкие нити железнодорожных путей расходились широким жгутом, чернели сожженное здание вокзала, длинные коробки разрушенных складских помещений, взорванная водонапорная башня. На путях густо стояли эшелоны. Разгрузочная площадка кишмя кишела солдатами, автомашинами, танками, пушками. Танки и автомашины стояли во всю длину соседней улицы.

Пикировщики раскрыли бомболюки, легли на боевой курс, а потом друг за другом бросились вниз.

Опомнившиеся немецкие зенитчики открыли ураганный огонь.

Усенко, уже охваченный азартом боя, мысленно отметил, что Диговцев весьма точно вывел Пе-2 на цель, быстро уловил прицелом разгрузочную площадку, но, вспомнив просьбу Максименко, скосил глаза на здание вокзала - до него было далеко, а значит, и до дома родителей штурмана - и резко нажал боевую кнопку. "Семерка", дрожа, освобождалась от авиабомб... Константин вдруг увидел, как летевший впереди Кисилев не стал набирать высоту, а перевел машину в пологое планирование и ударил из пулеметов по станции. Константин обрадовался увиденному - все совпадало с его планом - и последовал за командиром. Носовые пулеметы "семерки" захлебнулись от дробного перестука, в прицеле замелькали падающие серо-зеленые фигурки солдат, на платформах и крышах вслед за струями пуль побежали огоньки вспыхнувших пожаров. А рядом в членистых цепочках эшелонов густо рвались авиабомбы, во все стороны разлетались куски искореженного металла, вырванных досок - вся территория железнодорожного узла быстро затягивалась пеленой дыма и пыли.

"Это вам за Мишу!" - мысленно послал летчик врагам и с крутым правым разворотом вышел из боя, повернул на восток за своими товарищами.

"Петляковы" отходили от цели на большой скорости, но не прежним компактным строем, а растянувшись, поодиночке. Строй удерживало только звено Кисилева. Но и оно на большой скорости старалось догнать улетевшего далеко вперед ведущего.

- Куда делись "миги"? - спросил Усенко адъютанта.

- Оставили нас еще возле зоны. Теперь внизу штурмуют.

Остроносые тени истребителей мелькали вдоль западного берега Вопи над немецкими боевыми порядками.

- Командир! На "тройку" обрушились "мессера"! - закричал Збитнев.

- Это ж Саша Устименко! - встревожился Костя. Он повернул голову к хвосту цепочки пикировщиков и там увидел одинокую машину друга. Она отстала довольно далеко. Вокруг нее осами вились два "мессершмитта", вытянутые их носы озарялись вспышками выстрелов. Экипаж "тройки" огрызался огнем, маневрировал, увертываясь от пушечных трасс врагов, но положение его было критическим: в любую минуту на глазах у всех Устименко могли сбить.

Усенко оглянулся на Диговцева, вроде тот мог чем-то помочь его другу. Адъютант вертел головой по сторонам, будто кого-то искал.

А самолеты группами уходили все дальше. "Тройка" отставала все больше. Что же делать?

- Надо выручать! - коротко бросил Диговцев. Константин сразу свалил "семерку" на крыло, нырнул под строй, круто развернулся и устремился на помощь Устименко.

"Мессершмитты" уже взяли "тройку" в клещи: один заходил снизу сзади, второй пикировал сверху. С Пе-2 стрелял только люковый пулемет, верхний, стрелка-бомбардира, молчал.

- Почему Ананьев не стреляет? - нервничал Диговцев. - Патроны кончились или убит? Костя! Жми, брат!

Пилот и так "выжимал" из "семерки" всю скорость, на которую она была способна. Но расстояние было слишком велико.

Приближающийся Пе-2 заметил и Устименко. Маневрируя по курсу, он подворачивал к нему навстречу.

А верхний Ме-109 буквально повис над хвостом "тройки". Константин не сводил глаз с его носа: вот-вот там должен был мелькнуть губительный огонь. А дистанция до противника сокращалась так медленно! И тогда Костя приподнял нос своей машины и издали ударил из обоих пулеметов. Две густые струи светящихся пуль рванулись навстречу врагу.

Немецкий летчик заметил "пешку". Он торопливо дал короткую очередь и взмыл вверх. За ним метнулся второй. Сделав круг в стороне, "мессершмитты" повернули на запад.

Усенко бросил свой самолет в крутой вираж и сзади пристроился к "тройке". На ней были повреждены стабилизатор и дюралевая обшивка левого крыла, больше обычного дымил левый мотор: скорость машины падала, но полет она продолжала.

Так парой "петляковы" и долетели до аэродрома. Устименко благополучно посадил свою поврежденную машину.

После полета младший лейтенант Усенко оказался в центре внимания: его самовольный выход из строя видели все летчики и восхищались его смелостью. А старший лейтенант Кисилев пожал руку и сказал:

- Горжусь тобой, Усенко. Ты поступил находчиво и смело!

- Далековато немец был! Не достал я его! - сокрушался молодой летчик. - И времени не было! А вообще, товарищ старший лейтенант, надо "шкасы" менять на пушки. Пушечными снарядами я б разворотил его, а пулеметы не то, совсем не то!

Больше всех благодарил друга Устименко. Но Константин смутился.

- Что ты? Я ж только отогнал. Из наших ребят каждый бы поступил так же.

На стоянке эскадрильи подготовка машин шла полным ходом, когда там появился старший политрук Цехмистренко. Он держал под мышкой сверток газет.

- Агитаторы звеньев! - крикнул комиссар. - Ко мне! Вот вам газеты. На каждое звено по одной "Правде", "Красной звезде" и "Комсомолке". "Сталинского сокола" - по две. Раздайте агитаторам экипажей, организуйте коллективные читки и обсуждение статей. Вечером мне доложите, как все прошло. Вы свободны!

Константин Усенко не отходил от своей "семерочки". Он помогал техникам в работе и рассказывал, как их группа разгромила железнодорожный узел Ярцево. А когда они услышали о том, как командир выручил экипаж Устименко, то не сдержались и захлопали, чем смутили летчика.

К назначенному времени "петляков" был готов и в составе группы вылетел на задание. Вечером Усенко с экипажем прибыл на полковой разбор полетов. Летчики за день сделали по три боевых вылета, выдержали много воздушных боев, прорывов к целям через зенитный огонь. Разбор был деловым и шумным - в докладах сказывались еще не улегшиеся после боев возбуждение и удовлетворенность совершенным. Кисилев остался недоволен действиями ведущего.

- Крутой разворот ведущего при отходе от цели, - сказал он, - приводит к тому, что самолеты растягиваются и отрываются от общего строя. Экипаж Устименко сегодня довольно свободно стал добычей фашистских истребителей, и если бы не смелые действия летчика Усенко...

- Усенко за самовольство надо строго наказать! - прервал Кисилева Челышев.

- За героизм не наказывают.

- Вы, Кисилев, выгораживаете своего подчиненного. Повторяю: младший лейтенант Усенко, какими бы благородными поступками ни руководствовался, нарушил приказ.

Летчики дружно загалдели.

- Да, да! - вскочил Челышев. - Ведь мог бы погибнуть не только Устименко, но и сам Усенко. Полк лишился бы двух самолетов! Кому это на руку? Фашистам!

Гнетущая тишина мгновенно воцарилась в землянке: такого поворота никто не ожидал!

Константин вскочил на ноги, порываясь что-то сказать, но его опередил кто-то.

- Усенко - герой сегодня! Летчики громко зааплодировали. Челышев нервно стукнул рукой по столу.

- Сегодня же подам рапорт об отдаче Усенко под суд. Там разберутся, какой он герой!

- Да... как ты смеешь, - прозвучал в тишине громкий голос Диговцева. Невыполнение приказа на фронте - это расстрел. Ты под эту статью подводишь летчика, Челышев.

- Почему расстрел? - опешил тот. - А дисциплина строя? Ведь он нарушил ее. А это немалый проступок.

- Вот-вот! Дисциплина! Если ты, Ефим, считаешь, что летчик Усенко тем, что бросился на выручку и спас от неминуемой гибели другой экипаж, совершил воинское преступление, то тебе придется ходатайствовать об отдаче под трибунал и меня. На самолете Усенко я был старшим начальником. И это я приказал пилоту идти на помощь Устименко. Только имейте в виду, капитан Челышев, на суде я расскажу, как вы, ведущий, бросаете подчиненных на произвол судьбы.

- Ты меня обвиняешь в трусости! - сорвался Челышев.

- Нет, Ефим. Ты воюешь храбро и грамотно. Но я считаю, что летчик Усенко совершил героический подвиг и достоин похвалы, а не этого разноса. Да еще с угрозой!

- Товарищ старший лейтенант! Я попрошу...

- Тихо, - унял разгоревшиеся страсти Власов и приказал:

- Всем сесть! И вам, Диговцев, и вам, Челышев! Я доложу командиру полка о происшествии. Право отдачи под суд дано только ему! - Помначальника штаба помолчал и добавил: - Со своей стороны считаю, что отставший самолет следовало бы прикрыть всей группой. Припоминаю такой случай. В войне с белофиннами летчики соседнего с нами морского бомбардировочного полка не бросали подбитые экипажи даже в тылу врага. Старший лейтенант Губрий за спасение своих товарищей - Пинчука, Харламова и Белогурова был удостоен высокого звания Героя Советского Союза! Примеров таких было немало. Усенко, конечно, самовольно вышел из строя, но поступил по совести, как лучшие советские соколы!

Слова капитана потонули в дружных рукоплесканиях.

- Мне кажется, - перекрыл шум Власов, - главную причину случившегося надо искать не в поступке Усенко и не в действиях ведущего, а в том, что истребители прикрытия доводят наши самолеты до цели и покидают нас... Все!

Разгоряченные спором, летчики выходили из КП. Капитан Челышев, совершенно правильно взявшись за укрепление воинской дисциплины и потому нашедший всеобщее понимание и поддержку, в оценке действий младшего лейтенанта Усенко слишком погорячился. А горячность, как известно, всегда плохой советчик. Вот и получилось, что сам он - храбрый, смелый, готовый к самопожертвованию во имя боевой дружбы и победы над врагом - незаметно перешел на формальные позиции: увидел проступок и не разглядел подвига. Потому и вызвал всеобщее возмущение однополчан.

Девятка "петляковых" опять вылетала в бой. И опять ее вел Челышев. С утра Ефим Иванович был угрюм. Боевую задачу он поставил кратко: говорил очень мало, видно, вчерашнее для него не прошло бесследно.

Неразговорчивым был и Усенко. Он молча выслушал задание и оживился, только услышав: "По самолетам!" Но его задержал Челышев. Летчик подошел, доложил как положено. Комэск так долго разглядывал парня, что тот не выдержал:

- Можно быть свободным? - спросил с вызовом.

- Сердишься?

- Я не на смотринах, товарищ капитан. На службе.

- Не надо! - неожиданно обезоруживающе сказал Челышев. - Я всю ночь думал о тебе, Усенко: прав ты или нет? И, знаешь, оказывается, на твоем месте я поступил бы так же. Ясно?

Противоречивые чувства охватили пилота: Константин уважал Челышева как летчика - за храбрость и умелое руководство боями, за заботу о людях. Но считал, что тот зачастую придирается по мелочам, бывает и черств. А вот сейчас Челышев честно признал свою неправоту и извинился перед ним, младшим. Что же он за человек? Сдвинув брови, Усенко в упор рассматривал командира. Тот выдержал взгляд.

- Так, товарищ капитан! - Лицо молодого летчика просияло. - Я давно думаю, почему мы обороняемся? Почему сами не нападаем? "Петляков" же конструировался как высотный истребитель! Он и назывался ВИ-100! Вот только бы "шкас" заменить на пушку...

У Челышева тоже расправились жесткие складки возле губ.

- А ты упрямее, чем я думал! Ладно. Пошли выполнять задание!

"Пока глаза видят землю!"

1

В июльские и августовские дни 1941 года на дальних подступах к Москве развернулось кровопролитное Смоленское сражение: враг, не считаясь с потерями, стремился овладеть столицей до зимы и закончить войну. Западный фронт, напрягаясь, удерживал позиции, перемалывая в жестоких боях отборные гитлеровские дивизии и корпуса. Вместе с другими авиаполками в гуще этого сражения оказался и наш 13-й. В районах Смоленска, Рославля, Орши, Могилева, Ярцева, Ельни мы вели неравные бои с господствовавшей в воздухе фашистской авиацией, помогали наземным войскам удерживать оборонительные позиции, бомбардировками с воздуха срывали планы гитлеровцев, наносили им чувствительные удары. Но и авиаполк терял отважных бойцов. В боях погибли комиссар эскадрильи политрук Рубленко, командиры Усачев, Фордзинов, Руденко, Балашов... Сначала в бон летали три эскадрильи, потом две, а к концу августа из всего авиаполка едва набиралась восьмерка. Но и восемь экипажей продолжали каждодневно разить врага. За себя и за тех, не вернувшихся!

Я видел, как в тех боях росло и оттачивалось боевое мастерство моего друга Константина Усенко, как совершенствовалась его индивидуальная тактика, зрели бойцовские и командирские качества, повышалась меткость ударов. Трижды его "семерку" поджигали в воздухе, два раза на ней были повреждены моторы, но летчик никогда не выходил из боя, а продолжал прорываться к цели, даже если работал только один мотор, бомбил ее и только после этого возвращался на свою территорию, часто в одиночестве, отбиваясь от наседавших "мессершмиттов". В те дни Усенко потерял в своем экипаже трех замечательных бомбардиров: тяжело ранили Михаила Ярнова и адъютанта эскадрильи Григория Диговцева, убили младшего лейтенанта Минайлова...

Гибель боевых товарищей мы переживали болезненно, а Константин от горя даже почернел, утратил былую выдержку, стал "срываться": кричал на техников, если они почему-то не поспевали подготовить машину к вылету, и даже случалось, перечил начальству. Но его не наказывали. Конечно, видя переутомление парня, Косте пытались дать хоть небольшой перерыв в полетах. Где там! Он и слушать не хотел, требовал одного - летать! И успокаивался только тогда, когда получал очередное боевое задание и усаживался в свой самолет.

В ходе боевых действий много самолетов выходило из строя, пополнялись ряды "безлошадников". Для нас, летчиков, это было обидное слово. Спасибо, командование вскоре закрепило за каждым самолетом по нескольку экипажей, и мы летали поочередно. Только Усенко отказался передавать "семерку" другим. Командир полка почему-то не стал настаивать, пошел ему навстречу. Поэтому, если мы совершали в день по одному-два вылета, Константин летал чаще.

С оживлением в авиаполку партийно-политической работы авиаторы будто обрели второе дыхание.

Усенко с удовольствием рассматривал развешанные на КП и в жилых землянках листовки об отличившихся в боях летчиках, выпущенные редколлегией комсомольского комитета. Были там фотографии Челышева и Устименко, Кузина и Фордзинова. Шокурова и его, Константина, техников Клюшникова и Екшурского.

В авиаполк стали доставлять письма. Правда, письма получали немногие, но им были рады все и читали, как свои.

Комиссар авиаполка собрал на совещание политработников и партийно-комсомольский актив. Пришел и Богомолов.

- Товарищи! Хочу вместе с вами подвести первые итоги нашей работы, наметить новые планы. Прошу высказываться.

- Что тут высказываться? - развел руками Челышев. - После нашего партийного собрания прошло всего ничего, две недели, но, по-моему, наш авиаполк преобразился. Форму одежды теперь почти не нарушают. Дисциплина укрепилась. Люда стали лучше питаться, отдыхать, помылись в бане. Считаю, что проделанная работа сказалась на результатах боевых вылетов. Удары наши стали точнее! Потерь нет. А сколько нам присылают благодарностей наземные войска! На фронте не легче, а вот настроение у людей улучшилось. Эх, если б еще поменьше скакать по аэродромам!

- Киноустановку какую бы завести. В штабе дивизии идут же кинофильмы! Может, и нам пришлют?

- Надо бы наладить контакты с населением окружающих деревень, - предложил Цехмистренко. - Они сами идут к нам, несут яблоки, огурцы, молоко.

- Нашего парторга уже на молочко потянуло, - поддел Диговцев. - А вообще я тоже за контакт. Можно помогать с уборкой урожая, заготовкой дров. Ведь в деревнях одни женщины, старики да дети малые. А у нас есть "безлошадный" техсостав. Да и побеседовать приглашают, хотят услышать о положении на фронте.

Утром Богомолов водил группу под Смоленск. Бой был удачным, домой вернулись все экипажи, и настроение у командира было хорошее. На стоянке он помог техникам закатить Пе-2 в укрытие и пошел передохнуть.

- Товарищ капитан! - подошел Михайлов. - Разрешите доложить? Основные звенья партийно-политической работы в авиаполку задействованы. Прошу вернуть меня к боевым вылетам. Я с Горевым уже договорился: будем летать на его машине по очереди.

Василий Павлович тепло поглядел на уставшее лицо тридцатилетнего комиссара и в душе пожалел его: он заметно похудел, почернел, а голубые глаза посветлели, будто выцвели. Подумал: "Досталась ему эта перестройка!"

- Хорошо! - согласился командир полка. - Пару-другую вылетов тебе дам. Но только не ослаблял свою комиссарскую работу. Что еще собираешься делать?

- Думаю, как в таких условиях отметить День авиации. Хотелось бы собрать личный состав, а вам, как командиру, выступить. А?

Лицо Богомолова вытянулось. Он нахмурился.

- Может, комиссар, еще прикажешь провести торжественное собрание? Да со знаменем, с оркестром?

Михайлов, казалось, не заметил издевки в тоне командира, загораясь, подхватил идею:

- А что? Этот вопрос нужно хорошенько обмозговать. В самом деле. Оркестра мы, конечно, не найдем, а вот знамя... Знамя полка хранится в штабе за семью замками. А почему бы его не вынести да не показать нашему народу? Думаю, не ошибемся, товарищ командир, настроение у людей поднимется еще выше. А потом бы еще концертик дать.

- Ну, ты загнул... - начал было Василий Павлович и замолчал. Потом сказал решительно: - Давай, комиссар, выноси знамя, крути концерт. Пожалуй, и в самом деле так надо.

Все эти дни держалась устойчивая хорошая погода. Такой она была и 18 августа. Но с обеда резко ухудшилась, появилась сплошная облачность, нижняя граница которой едва достигала пятисот метров. Полеты были прекращены: генерал Мичугин не разрешил рисковать пикировщиками, выпускать в бои на высотах, которые простреливались даже ружейным огнем...

Обстановка изменилась. Михайлов дал команду готовиться к торжественному вечеру.

Сразу после ужина авиаторы, свободные от дежурств и работ, собрались на поляне у полкового КП. Туда уже вынесли стол, накрыли его кумачом, поставили несколько лавок. Появилось начальство, и капитан Власов подал команду:

- Внимание! По-о-олк, по-эскадрильно в четыре шеренги ста-а-ановись!

Командиры и красноармейцы заняли места в строю, выровнялись.

- Под знамя! Сми-и-ирно! Знамя вынести! Из двери землянки показалось алое полотнище, потом знаменосец - им был Александр Устименко и два ассистента техники Павел Клюшников и Николай Екшурский. Строевым шагом они прошли по густой траве и остановились, как положено, на правом фланге.

Необычайно серьезный, строгий Михайлов стоял рядом с командиром авиаполка и, как все, не сводил глаз с полковой святыни. Все же он успел заметить, как подтянулись бойцы и командиры, с каким благоговением они провожали глазами и поворотом головы знамя, и почувствовал в сердце толчок. Его глаза помимо воли увлажнились.

- Знамя! На середину! - приказал Богомолов дрогнувшим голосом и перевел дыхание: он тоже был заметно взволнован.

Командир авиаполка встал рядом со знаменем и обратился к строю:

- Товарищи! Мои боевые друзья! До войны День авиации наш народ и мы, авиаторы, встречали радостно, празднично. Фашисты хотят лишить нас этой радости. Не выйдет! Сегодня наши экипажи ведущих Челышева и Горева нанесли меткие удары по немецким войскам под Ельней и Духовщиной. Еще сотни захватчиков нашли себе могилу на нашей священной земле. Так будет со всеми, кто посягнет на жизнь, честь и свободу советского народа! Смерть немецко-фашистским захватчикам! Богомолов оглядел строй и приказал:

- Капитан Власов! Зачитайте приказ. Помначштаба вышел на середину и открыл красную папку. Громким, торжественным голосом он начал:

- "Товарищи красноармейцы и командиры! Поздравляю вас с всенародным праздником - Днем авиации... За успехи борьбы на фронте... объявляю благодарность капитану Челышеву... Гореву... Усенко... Гаркуненко..."

После торжественной церемонии Богомолов повернулся к Михайлову:

- Все нормально, комиссар. Получилось. Только, эх, черт, забыл дать команду, чтобы все переоделись в форму. Чего ее сундучить?

- Учтем на будущее.

- Ты что? Действительно организовал концерт? Леонид Васильевич загадочно улыбнулся и пригласил:

- Посмотрим, присаживайтесь.

Командиры и красноармейцы уже расположились на траве вокруг стола. Принесли табуретку, на нее сел с баяном лейтенант Лопатин, и почти сразу под кронами нависших деревьев полилась плавная мелодия вальса "На сопках Маньчжурии". Затаив дыхание, люди слушали.

Вальс сменила торжественно-мужественная песня "Вставай, страна огромная...".

Исполнителю дружно и долго аплодировали.

Потом на импровизированной сцене появился с гармошкой в руках стрелок-бомбардир сержант Иван Койпыш. Он с таким задором рванул плясовую "Лявониху", что люди заулыбались, стали похлопывать руками, пританцовывать.

Гармониста сменил небольшого роста, щупленький воентехник Семен Жучков. До войны он был признанным полковым певцом. Как-то сейчас?

Жучков откашлялся, кивнул Лопатину и бодро начал:

По широким степям, по болотам,

По волынской колючей стерне,

Там казак украинский Голота

Словно ветер гулял на коне...

Голос певца взвился ввысь, зачастил в темпе марша:

Не скосить нас саблей острой,

Вражьей пулей не убить!

Мы врага встречаем просто:

Били, бьем и будем бить!..

Жучкова сменил другой певец - Николай Екшурский. И вновь полилась удалая песня:

Орленок, орленок, взлети выше солнца

И степи с высот огляди.

Навеки умолкли веселые хлопцы,

В живых я остался один...

Вальсы и песни были довоенные, хорошо всем известные, и потому будили у каждого воспоминания о прежней мирной жизни - такой недавней и такой далекой теперь... Все заметно взгрустнули...

Зрители оживились, когда вынесли еще две табуретки и на них сели Лопатин, Койпыш и... старший политрук Михайлов с гитарой.

Допоздна шел концерт, над притихшим лесом звучали боевые песни...

Напряженность боев росла с каждым днем.

К 20 августа, выполняя приказ Ставки, 24-я армия генерала Ракутина в основном закончила сосредоточение и изготовилась срезать опасный "ельнинский выступ". 13-й авиаполк получил задачу: систематическими бомбардировками и штурмовыми ударами ослаблять силы противника, засевшего в Ельне, разрушать его оборонительные укрепления, уничтожать резервы.

Чтобы выполнить такую объемную задачу, наших сил не хватало. В какой-то степени недостаток можно было компенсировать увеличением нагрузки на самолеты.

Каждому экипажу предстояло ежедневно совершать не менее трех-четырех вылетов. Поэтому мы сразу приступили к подготовке. Накануне вечером все рассчитали, изучили по снимкам оборону немцев и распределили между собой цели.

На рассвете 20 августа восьмерка наших двухмоторных "петляковых" под маскировочными сетями стояла по краю летного поля вдоль опушки леса. В серой предутренней дымке тускло светились их острые носы, остекленные кабины, зелено-голубые борта. У самолетов копошились техники, а летный состав расположился вблизи в ожидании команд.

Мы с Устименко, его бомбардиром Ямщиковым и Усенко лежали в густой траве и, чтобы отогнать назойливый сон, курили ядовитую махорку и потихоньку разговаривали.

Раннее утро было теплым. В тишине отчетливо слышалось щебетание лесных птиц и голоса людей у соседних самолетов. Везде царил мир и покой.

Но вот голоса стали громче. У самолетов усилилось движение. Вдруг воздух содрогнулся от запускаемых моторов, и все звуки потонули в их мощном реве. На взлет пошли СБ из эскадрильи капитана Горева. Начался еще один будничный день войны.

Летчики Горева первыми наносили бомбовый удар по ельнинским укреплениям. Мы на своих "пешках" должны были развить их успех.

СБ улетели. Мы закурили по новой самокрутке и стали ждать своей очереди.

Снова установилась тишина, и птичий гомон возобновился.

Константин лежал рядом со мной. По своему обыкновению, он был неразговорчив, упорно думая о чем-то своем. Я незаметно наблюдал за ним и старался угадать, о чем он думает. Сделать это было нетрудно, так как у Кости все на лице было написано. Но не успел я сосредоточиться, как Усенко погасил окурок, резко встал и стремительно подошел к своей машине. Там он принялся ощупывать подкосы стойки.

- Что случилось, Костя? - крикнул Устименко.

- Та, ничего! - отмахнулся тот. - Проверяю узлы. Я стал следить, что будет дальше. К Усенко уже подошел воентехник второго ранга Гаркуненко. Константин стал сердито ему выговаривать:

- Николай! Тебе не стыдно смотреть на такую боевую машину? Во что ты ее превратил? Сколько дырок - столько заплат, и все разного цвета! Не машина, а... пятнистый ягуар! Неужели трудно закрасить одной краской?

- Ну и лихой же ты парень, Усенко, - добродушно сказал техник. - Я делаю дырки, что ли? Это ж вы их привозите из каждого боя. Мы еде успеваем заплаты ставить. А чем, вы поинтересовались? Дюраля нет. Сдираем куски с разбитых самолетов, и тех не хватает! Посчитайте, только на "семерке" почти две сотни дырок! Где столько краски достать? У других и такой нет. Спасибо, Володя Цеха выручает.

- Разве Цеха не такой же техник, как ты? Почему же у него есть, а ты побираешься? Как хочешь, друг, но чтобы на моем самолете все заплаты были покрашены в один цвет. Все!

Усенко отвернулся от техника, потрогал шайбу киля, руль поворота, одобрительно кивнул и подошел к стойке шасси. Там он потянул с плеча кожаное пальто-реглан, хотел бросить его на траву, раздумал и вдруг принялся разглядывать. Мне было видно, как лицо летчика то хмурилось - и тогда его высокий чистый лоб прорезала недавно появившаяся суровая складка, то расплывалось в доброй улыбке.

Я понял Костю. Понял и причину, заставившую его так внимательно изучать свое кожаное пальто. Совсем недавно этот реглан из отличного хрома черного цвета был совершенно новеньким, без единой царапины.

Прошло всего два месяца, и теперь пальто было не узнать: порыжевшее, побуревшее, с дырами, заплатами и пятнами, со следами ожогов, оно было подобно старому воину, иссеченному боевыми ранами. Реглан был свидетелем всех испытаний, выпавших на долю летчика.

Константин не швырнул, как обычно, реглан на траву и не лег на него отдохнуть, а аккуратно свернул и осторожно положил на колесо шасси.

- Костя! - крикнул я ему. - Хочешь, скажу, о чем ты сейчас думал? О том, что у моряков есть песня про бушлат, а у летчиков про реглан нет! Угадал?

Усенко изумленно посмотрел на меня и улыбнулся.

- А ведь верно, Павло! Думал про реглан! Понимаешь?..

Но договорить ему не дал подошедший Лопатин, летавший теперь в Костином экипаже.

- Возьми-ка эту справку, Константин Степанович! - Напевая песенку, адъютант раскрыл картодержатель и извлек листок бумаги. - Сохрани! Авось пригодится на старости лет! - Он оглянулся на меня и озорно подмигнул.

Пилот в недоумении развернул листок.

- Зачем он мне? Любите вы, штабисты, эту канитель!

- Не канитель, а документ! Читай, читай да нос не задирай! Я ж обещал проверить твою боевую работу? Сказано-сделано! Заяц, он хоть и косой, а трепаться не любит!

По мере чтения справки худое загорелое лицо Константина стало покрываться румянцем. Я удивился: что могло так взволновать невозмутимого Усенко? Сгорая от любопытства, спросил.

- Та, вот! Понимаешь? - Он растерянно отдал бумагу.

Я быстро пробежал ее глазами. На бланке со штампом и гербовой печатью войсковой части за подписью врио начштаба авиаполка капитана Власова удостоверялось, что младший летчик 13-го скоростного бомбардировочного авиационного полка ВВС Западного фронта младший лейтенант Усенко Константин Степанович действительно с 16 июля по 19 августа 1941 года лично совершил сорок один успешный боевой вылет и при этом уничтожил четыре танка, три железнодорожных эшелона, шесть артиллерийских батарей, три дота, семь складов, ангар, двадцать две автомашины, семнадцать повозок, до роты солдат и офицеров, разрушил две переправы, создал семь очагов пожаров, провел тридцать восемь воздушных боев, в ходе которых экипаж сбил четыре Ме-109. Данные подтверждались боевыми донесениями, свидетельствами других экипажей и сообщениями войск фронта.

Я во все глаза смотрел на Костю, гордясь своим скромным другом. Потом вскочил, в избытке чувств хлопнул его по плечу:

- Молодец! Всего-то за месяц боев! Поздравляю! Усенко смутился еще больше и отвернулся. Лопатин задымил папиросой и принялся рассказывать:

- Сегодня в штабе закончили подбивать "бабки", итоги боевой деятельности. Оказалось, что ты, Константин, и вот еще Саша Устименко сейчас лучшие летчики в полку. Но Устименко сменил две боевые машины, Челышев - три, а ты летаешь на одной и той же "семерочке". А это ой как много значит! Сегодня, хлопцы, вас познакомят с документом о порядке награждения летною состава. Так вот, согласно этому документу за сорок боевых вылетов положено представлять... Макар Давыдович хитро оглядел столпившихся летчиков. - Положено представлять к званию Героя Советского Союза!

Мы от неожиданности онемели.

- Выходит... Выходит, Костя Усенко первым у нас вытянул на Героя?! Вот это да, Костя! Поздравляю!

- Я-а?.. На Героя? - опешил летчик, краснея еще больше, и недоверчиво махнул рукой. - Шутите, товарищ лейтенант? Розыгрыш, да? И потом, я ж ничего такого... Как все! - и не досказал: волнение перехватило его дыхание.

Адъютант добродушно проговорил:

- Ну, ну! Смущаться-то зачем? Нелегким трудом заработал! Гордись и держи выше нос! Устименко! А ты пока не дотянул. У тебя тридцать шесть успешных вылетов!

- А разведку учли? - озабоченно спросил Александр. - Костину тоже? Мы ж с ним много летали на разведку!

- Разведка - по другой статье. Штаб учитывал только бомбардировочные удары. А с разведкой... От соседних самолетов донеслась команда:

- Летный состав! На построение!..

2

Командир сводной группы "петляковых" капитан Челышев, прохаживаясь перед строем, давал последние перед вылетом указания, когда на газике подъехал озабоченный Власов. Отмахнувшись от команды, он приказал:

- Удар по Ельне для вашей группы отменяется! Есть другое задание. Его надо срочно выполнить. Сейчас в районе Ярцева противник большими силами штурмует наши укрепления. Ему на помощь из Духовщины спешит сильная танковая колонна. Генерал Мичугин лично приказал вашей группе, Челышев, найти эту колонну и разгромить, как вчерашнюю. У вас какие бомбы? Бронебойные? Очень кстати! Маршрут проложите в воздухе. Времени на подготовку нет. Все! Действуй, Ефим Иванович! По-быстрому!

- Есть! По самолетам!

Натужно ревели моторы: "петляковы" набирали высоту. Справа почти у линии горизонта тянулось желтое полотно железной дороги, блестела пустая лента автострады, дымились пожарища. К пикировщикам подлетала группа прикрытия восьмерка МиГ-3. Хорошо! С левой стороны от маршрута среди лесов вилась синяя полоска реки Угры. Она несла свои воды на юго-восток к Калуге, где вливалась в Оку, а Ока огибала Москву...

Усенко смотрит на Угру, а думает о Москве. Как же близко она отсюда! Лететь до нее всего полчаса! Летчику кажется, что он своей спиной ощущает дыхание этого огромного города, сердца Родины, чувствует его пульс. Мысли и чувства Кости отданы столице, ее судьбе. Враг неудержимо рвется к ней. Надо сдержать его! Устоять, пока не подойдет подмога. Она будет! Не может быть, чтобы не было...

- Костик! Дай карту, проложу путь! Пилот не глядя передал планшет Лопатину. В кабине становилось все прохладнее. Мерзли колени в тонких брюках, ноги, руки. Стало трудно дышать: ощущалась нехватка кислорода. Челышев, чтобы уменьшить противодействие немецкой ПВО, решил пройти линию фронта на большой высоте.

- Высота уже пять тысяч двести. Мороз двадцать градусов. До цели осталось четверть часа.

Усенко слушает Лопатина, но разговор не поддерживает: он замерз так, что стучит ногами по педалям, стараясь хоть немного согреться.

- Под нами Дорогобуж. Справа Днепр. Видишь, линия фронта дымится? Ого! Сколько там "лапотников"!

Рассмотреть, что делалось под Ярцевом, не удалось. Навстречу "петляковым" неслась большая группа вражеских двухмоторных бомбардировщиков. Посвечивая на солнце округлыми передними кабинами и однокилевыми длинными фюзеляжами, "юнкерсы" в окружении "мессершмиттов" летели плотным строем, грозно и неотвратимо.

- Пять девяток Ю-88 и три восьмерки "мессеров"... Летчики хмуро разглядывали приближающихся врагов. Но своего курса не изменили. Гитлеровцы прошли ниже "петляковых" и исчезли в восточном направлении. Эскадрилья Челышева приближалась к фронту. Окаймленный дымами, вспышками огня и клубами взрывов, он медленно надвигался на пикировщиков.

Внизу над позициями наших войск кружил немецкий самолет-корректировщик "Фокке-Вульф-189".

- "Рама"! - показал на него Лопатин. - А вот и нас встречают! Четверка "мессершмиттов" слева!

Фашисты были на одной высоте с Пе-2. Приблизившись, они развернулись вне досягаемости бортового оружия и полетели параллельным курсом с бомбардировщиками.

- Ждут подмоги, сволочи!

С запада показались еще три четверки Ме-109. Восемь из них сразу устремились в атаку на группу Челышева, а остальные полезли вверх. Две пары "мигов" бросились навстречу атакующим и завертелись с ними в воздушном бою. "Петляковы" уплотнили строй и продолжали путь к цели. Но впереди заклубились черные шапки разрывов зенитных снарядов. "Мессершмитты" сразу, как по команде, отстали.

Огонь снизу все уплотнялся. Справа показался укрытый дымами город Ярцево. Вернее, то, что от него осталось - развалины.

- Вижу танки! - показал Лопатин.

С большой высоты серо-желтая лента дороги, уходившая за горизонт на северо-западе, просматривалась далеко. На ней клубилась пыль и чернели танки.

Капитан Челышев качнул с крыла на крыло и, начиная разворот, ввел свою машину в крен. Усенко двинул левую педаль и в тот же миг совсем рядом с "семеркой" увидел такую яркую вспышку огня, что ослеп; одновременно страшная сила рванула штурвал из рук, бросила машину вверх и влево, заваливая ее на спину; раздался такой оглушительный грохот взрыва, что в нем потонул рев моторов. Все произошло в считанные мгновения, да так быстро, что пилот ничего не успел понять, но он вцепился руками в штурвал, привычно сдвинул его в нейтральное положение. Бомбардировщик продолжало тянуть вправо, заваливать, опрокидывать.

- Попали-таки, сволочи! - выругался бомбардир.

- Командир! Нас подбили! - прокричал Збитнев. "Экипаж жив!" - обрадовался Константин. Ему удалось выровнять самолет. Он осмотрелся. Взрыв крупнокалиберного снаряда разворотил правый мотор, повредил обшивку крыла, задрал листы дюраля и оголил лонжероны. Под напором воздушной струи по крылу черной ребристой дорожкой растекалось моторное масло. Смерть пронеслась совсем рядом с летчиками, дохнула им в лицо удушливыми газами взрывчатки. Попади снаряд всего на несколько сантиметров левее, оба летчика были бы убиты.

- Только б не загорелся! - встревожился адъютант, разглядывая повреждения и масляное пятно.

Об этом же думал и пилот. Он дотянулся и выключил зажигание правому мотору. Самолет резко убавил скорость, но рулей слушался, летел устойчиво.

- Живем еще! - прохрипел Усенко и не узнал своего голоса. - Раненые есть? Осмотрите машину!

- Повреждены обшивка правой плоскости и стабилизатора, разбита мотогондола. Оторвано правое колесо... Что будем делать, Костя? Домой или вперед, на запад?

Командир экипажа задумался. Чтобы сохранить машину и людей, нужно было немедленно поворачивать на свою территорию, благо она близко. Но на борту "семерки" тысяча килограммов бомб, нетронутый комплект боеприпасов, а к фронту, к позициям рокоссовцев двигались те проклятые танки!..

- Где Челышев? Где группа? Не вижу ее, потерял.

- Слева, километрах в семи. Видишь? Вон там! На белесом голубоватом фоне неба были еще видны небольшие черточки. "Петляковы" там, над колонной. Но рядом с ними появились черточки меньшего размера. Маленькие, как челноки, они сновали вокруг больших: шел воздушный бой.

Константин вглядывался в этот далекий бой с тревогой: уж слишком много было маленьких. Вдруг одна из больших черточек стала резко снижаться. Сзади нее разматывался дымный хвост. Даже невооруженным глазом было видно, что падал сбитый Пе-2. Сердце летчика тоскливо сжалось...

И сразу колебания как не бывало. Решение созрело мгновенно: "семерка" хоть и с трудом, но держится! Она может и будет сражаться до последнего...

- Слушать всем! Будем бомбить! Приготовиться! - И Усенко осторожно развернул израненную "семерку" туда, где дрались его боевые товарищи.

- Правильно решил, Костик! По-другому нам нельзя!.. У меня все готово. До цели - двадцать километров. Танков там до трех десятков... И на нашу долю достанется!

К цели приближались непривычно медленно: скорость самолета была невелика. Вот на дороге вспыхнули частые кружки разрывов - это челышевцы обрушили на танки груз авиабомб. Голова колонны закрылась султанами вздыбленной земли и пыли, дымом загорающейся техники. А "петляковы", отбомбившись, повернули на восток, продолжая отбиваться от наседавших "мессершмиттов". Клубок самолетов оттягивался к фронту, силуэты их уменьшались и вскоре растаяли в голубой дали. В фронтовом небе остался одинокий экипаж "семерки", которая упрямо приближалась к цели.

Макар Давидович уже произвел все расчеты, установил данные на прицелах, открыл бомболюки и прильнул к окуляру. Он увидел результаты бомбоудара пикировщиков Челышева. Голова танковой колонны и ее середина были буквально раздавлены: от прямых попаданий горело до десятка танков и автомашин, другие были разметаны. Уцелевшие сгрудились в хвосте колонны. Туда же подъезжали автомашины с пехотой, суетились фигурки солдат. Бомбардир наводил "петлякова" на это скопление врагов:

- Правее восемь градусов! Еще чуть-чуть! Гитлеровцы не стреляли. Почему? Не ждали или... Впрочем, начали! Летчику через застекленный пол кабины хорошо видны их установки: с открытых автомобильных платформ они стреляют, по "петлякову". Молниеносные огоньки малокалиберных снарядов сплошным потоком несутся к "семерке", но не достают еще: Пе-2 летит выше их дальности. Костя нервничает: чего бомбардир так долго копается?

- Пошел!

Бомбардировщик несется вниз. Перекрестие прицела точно легло на скопление врагов. "Хорошо вывел Давыдыч!.. Теперь бы самому не сплоховать!"

Несколько секунд выдержки, и Усенко утопил кнопку на штурвале. Пе-2 вздрогнул и поднял нос. Придавила и отпустила перегрузка. Хлопнули, закрывшись, бомболюки, и пилот начал осторожный разворот в сторону работающего мотора - это совсем в другую сторону от фронта, зато безопаснее для полета. Но ему не терпелось посмотреть, что и как там внизу. Однако отвлекаться от пилотирования нельзя: самолет в полете еле держится, от малейшей резкости или неточности движения рулей может сорваться в штопор. А это - гибель!..

- Есть попадания! - услышал Усенко голос радиста.

- Жора! Доложи поточнее, что там видишь? - приказал командир экипажа.

- Разбиты и горят два танка!

Не утерпел летчик, мельком взглянул вниз и увидел участок дороги, накрытый взрывами и дымом. И хотя вокруг "семерки" рассыпались огненные веера, хотя рядом с кабиной проносились их сверкающие струи, Усенко не замечал опасности, он был удовлетворен. Ему захотелось сказать доброе слово бомбардиру. Но тот опередил его:

- Посмотри на нашу работу, Костик! Недаром рисковали!

Улыбаясь, летчик смотрел и смотрел на землю, стараясь запечатлеть подробности. Теперь от головы до хвоста по всей колонне горели черные костры: от грозного врага уцелела едва третья часть.

- Здорово помогли рокоссовцам. Эти фашистские вояки уже не придут своим на помощь...

- Командир! Командир! - закричал радист. - Снизу заходят четыре "мессера"! Дистанция - три километра.

- Спокойно! Будем драться!

На секунду оглянулся назад Усенко и там увидел врагов. Они, как и Пе-2, находились в развороте, на фоне желтеющих полей четко проступали их темные продолговатые контуры. Значит, гитлеровцы оставили группу Челышева и вернулись к колонне, увидели в небе одинокий Пе-2 и решили уничтожить его, почуяв легкую добычу. Радость трудной победы сменилась тревогой: "Расстреляют с первого захода. Не уклониться..."

В телефонах раздался спокойный голос адъютанта:

- По науке заходят: с двух сторон парами, чтобы, значит, взять в клещи! Лопатин уже откинул к борту свое сиденье-тарелку и встал на ноги к пулемету. Храбрые арийцы! Вчетвером на одного... Но и мы не лыком шиты! О, боже! озорно улыбнулся Лопатин. - Помоги завалить хотя бы одного стервятника, жив буду, не поскуплюсь, свечку поставлю!.. А то и две!

А враги все ближе. Константин выровнял машину, направил ее на восток, с надеждой посмотрел на землю: далеко ли до линии фронта? Очень далеко. Лететь не менее семи минут. Эх, дотянуть бы...

- Атакуют с двух сторон!

- Совершенно верно! - У Лопатина удивительное самообладание. Говорит радисту: - Эф-три! Твоя левая пара, моя правая. Да не спеши! До них еще две тысячи метров. Подпускай поближе. Бей наверняка, но не увлекайся: береги патроны! Надо продержаться всего семь минут. Это три, четыре атаки!

- Слушайте, Макар Давидович! Запас высоты есть еще. Командуйте.

- Добро! Нас голыми руками не возьмешь! Жизни свои продадим дорого!.. Ну, братцы, не торопясь, поспешим!

"Два километра? Значит, сейчас начнется..." Напряжение нарастает. А расстояние между "петляковым" и "мессершмиттами" стремительно сокращается. Костя волнуется: только бы не упустить момент!

- Маневр влево! - кричит Лопатин и нажимает спусковой крючок. "Шкас" захлебывается от выстрелов.

На крыльях истребителей тоже засверкали огни, и трассирующие цепочки снарядов и пуль от их пушек и пулеметов протянулись к бомбардировщику. Поздно! Усенко успел направить "семерку" вниз. Вражьи трассы пронеслись мимо.

Застучал крупнокалиберный пулемет Збитнева. Вторая пара Ме-109 отвернула, не открыв огня. Атака отбита, выиграны дорогие минуты: пока враги сделают разворот и займут исходную позицию для новой атаки, "петляков" успеет пролететь еще несколько километров. А там...

- Заходят сверху и снизу! - сообщает бомбардир. Он грудью навалился на рукоять "шкаса", впился взглядом в кольца прицела, подвел их и задержал на белом коке ведущего Ме-109, ожидая, когда тот приблизится,

Константину не видны вражеские истребители: они атакуют сзади. Все его внимание поглощено пилотированием, но по репликам и командам ему живо представляется обстановка боя: Лопатин бьет короткими очередями, комментирует поведение немцев, подсказывает Збитневу. Тот стреляет молча, но по звукам стрельбы - редким из крупнокалиберного люкового и частым из бортового "шкаса" - командир знает, что радист бросается то к одному пулемету, то ко второму.

- Ближе! Ближе! - кричит Лопатин, обращаясь к фашистам. - Вот так! Строчит его пулемет. - Маневр влево!

Самолет пока еще слушается пилота, уклоняется. И опять рядом с кабиной проносится вихрь смертельного огня, а вслед за ним в развороте мелькают фюзеляжи "мессеров".

- Осторожно действуют, издалека... Маневр вправо!

Вправо маневрировать труднее - там неработающий мотор, можно не удержаться, упасть...

Басовито застучал люковый пулемет, и вдруг "семерка" резко задрожала: правую плоскость крыла будто прошила гигантская игла - в дюрале появились зазубрины новых дыр. Но вторая атака была отбита. Летчики перевели дух.

А гитлеровцы заходили еще раз. В стороне зажелтели хвосты еще двух "мессершмиттов". И в этот раз они стреляли с большой дистанции; побаивались пулеметов пикировщика. Усенко, как мог, маневрировал самолетом и с растущей надеждой вглядывался в дымы фронта. Они приближались. Но как медленно!

Немцы изменили тактику: теперь они атаковали не парами, а поодиночке. Положение экипажа бомбардировщика ухудшилось: ему чаще приходилось открывать огонь. И чаще Константин всем телом ощущал бешеную дробь вражеских пуль по броне. Пробили фонарь кабины, через его дыры врывался шипящий воздух. От напряжения подступала страшная усталость, но он упрямо приказывал себе: "Держаться! Драться до последнего!"

Почему так долго не слышно радиста? Жив ли? - забеспокоился пилот и включил переговорное устройство:

- Слушай, эф-три! Как там у тебя?

- Патроны кончаются, командир!

- Продержись! До фронта еще десять километров... Справа и слева от самолета снова мелькнули огненные молнии, и "семерка" задрожала от очередных попаданий: на правой плоскости крыла появились большие дыры, а из разбитого мотора вырвались языки пламени. Пламя быстро приближалось к кабине летчиков.

- Командир! Горим!

- Давно горим! Не отвлекайся, Збитнев, бей фашистов!

Константин попытался сбить пламя: он убрал газ и заскользил на крыло - в прошлые разы так удавалось.

- Ну как? Пламя есть? - нетерпеливо спрашивает он.

- Еще сильнее! Охватило всю плоскость. Дальнейшее произошло в считанные секунды. Новая пушечная очередь пронзила фюзеляж между пилотской кабиной и отсеком радиста, где установлен самый крупный бензиновый бак. Огонь вихрем ворвался в кабину летчиков, полыхнул в лицо Лопатину, опалил руки, зажег одежду. Все заволокло едким дымом. Воздух накалился, обжег легкие, сковал дыхание. Одурманивающе запахло горелым. Дышать стало нечем.

- Кругом дым! - кричал, заходясь кашлем, Збитнев. - Оставаться в кабине не могу. Разрешите покинуть самолет?

Покинуть самолет - это наипервейшее требование всех инструкций при пожаре в воздухе. Но Константин слышал и сам не раз видел, как гитлеровские летчики издевались над беспомощными парашютистами: подлетали вплотную и расстреливали их из пушек либо крылом самолета рубили стропы, и человек камнем падал вниз. Допустить такое?!

- Продолжать бой! - приказал командир. - Покидать самолет по моей команде!

А огонь и дым заполонили всю кабину. Ничего не видно.

- Где находимся? Место?

Лопатин разглядел стрелки часов. По времени определил:

- Под нами свои! Свои!

Огонь в кабине летчиков бушевал вовсю. Горела, вздуваясь пузырями, краска, оплетка проводов, карты, чехлы аппаратуры. Пламя снизу достигло пилота. Зачадили, загоревшись, лямки парашюта, привязные ремни, задымил реглан. Нестерпимо жгло колени, руки - штурвал быстро накалялся. Пламя достигло лица, и Константин закрылся от него локтем, но управление не бросил. Лихорадочно подсчитывал в уме: "Высота - три тысячи метров. До земли лететь около тридцати секунд. Прыгать? Но тогда они останутся без машины! На чем же летать? Надо спасаться самим и спасать "семерочку", посадить во что бы то ни стало! Продержаться всего тридцать секунд... Только бы не взрыв..."

Константин дернул форточку. В нее сразу устремился дым, и пламя опалило лицо, руки. Догадался: через форточку из кабины отсасывало воздух, а с ним огонь. Захлопнул форточку. Пламя ушло вниз. На мгновение прояснилось переднее стекло. Успел заметить: самолет снижался устойчиво. Хорошо! Но сразу пронзила новая тревога: "А если Лопатин ошибся? Если внизу немцы?!"

- Место? Дайте место! - приказал он бомбардиру.

- Где-то под Дорогобужем! - прохрипел тот и бросился к бортовому стеклу. Но пламя из-за плеча вновь лизнуло лицо, и Макар Давыдович, теряя сознание, упал.

Все, что произошло с ним дальше, Лопатин потом долго восстанавливал в памяти. Видимо, от удара о прицел, а может быть, в это мгновение через развороченную пяту нижнего люка проникла струйка свежего воздуха, но он очнулся и прямо над собой за разбитым стеклом кабины увидел желтое брюхо и черные кресты фашистского истребителя: тот подошел вплотную, чтобы добить упрямого пилота. Собрав последние силы, Макар Давыдович встал на ноги, дотянулся до рукоятки "шкаса" и, повернув ствол в сторону ненавистных крестов, нажал на спусковой крючок. Длинная очередь скорострельного пулемета буквально пропорола снизу брюхо врага, тот воспламенился и камнем рухнул вниз, едва не задев пылающий "петляков".

- Экипажу оставить самолет! - приказал Усенко. - Всем прыгать немедленно! Прыгать всем!

- Прыгаю! - донесся голос Збитнева. "Что ж Лопатин?" - забеспокоился Усенко. Адъютант ожесточенно дергал ручку входного люка: она не двигалась, обожженные руки плохо повиновались.

- Ну что там, Давыдыч? - задыхался летчик. - Скоро?

- Не мо...гу открыть... люк! - хрипел бомбардир.

- Срывайте фонарь! Быстрее!

Лопатин вскочил, но лямка парашюта за что-то зацепилась, дернула книзу. Устоять на ногах он не смог. Застонав, Лопатин упал на горящий пол. Встать уже не было сил. В отчаянии, пытаясь на что-нибудь опереться, он махал руками и, не находя опоры, слабел все больше.

- Быстрее! Быстрее же! - кричал пилот. - Фонарь! Адъютант не отвечал.

- Что же вы, Макар... - Константин понял, что тот потерял сознание. Страстное желание спасти товарища охватило командира. Только бы успеть! Ничего не видя, судорожно кашляя от дыма и смрада, он полностью убрал газ работающего мотора, зажал коленями раскалившийся штурвал, привстал и, обжигая руки, стал искать рукоятку аварийного сброса фонаря кабины. Сердце бешено колотилось. Дышать было нечем. Летчик чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Хотя бы глоток свежего воздуха! Всего один глоток... Нашел наконец рукоятку, рванул! Но... фонарь не сдвинулся; то ли слабо потянул, а может, добросовестный техник, чтобы не было случайного срыва фонаря в воздухе, поставил слишком толстую контровочную проволоку.

"Неужели конец?" - пронеслось в голове. В слабеющем сознании неожиданно всплыло строгое лицо отца, его морщинистая шея, заскорузлый указательный палец:

"Если что... не теряйся! Ты - сын солдата!"

И снова упрямая мысль мобилизует волю: "Сейчас все зависит от меня!" Напрягшись, Константин рванул ручку и разорвал проволоку. Фонарь приподняло, мощная струя воздуха подхватила его, сорвала и сразу сбила с летчика пламя, отсосала дым. Он судорожно глотнул и посмотрел вниз. Летчик увидел клочок земли. То была небольшая площадка скошенного луга с копнами сена, окаймленная с трех сторон лесом, с четвертой - изрытыми окопами и ходами сообщений по берегам широкой реки. Догадался: "Днепр!" Из окопов выскакивали люди. Много людей в красноармейской форме.

Самолет несся к земле под большим углом. Пилот рванул штурвал на себя. "Семерка" приподняла нос и вышла из пикирования, понеслась параллельно поверхности воды. Да, да! Константин ясно видел под собой ширь воды - такой желанной и... страшной: "Утонем!" А спереди на самолет надвигалось, вырастало, закрывая небо и воду, что-то желто-коричневое...

"Берег?! Сейчас врежемся..."

Летчик снова рванул штурвал, и опять "семерка" послушалась: сделала горку - за козырьком кабины блеснула синь небес, а потом зелень луга. Сильнейший удар оборвал рокот мотора. Грохот и металлический скрежет заглушили все звуки, и сразу наступила тишина. Сила инерции бросила Константина вперед на разбитую приборную доску. Он почувствовал на лице режущую боль. Опять все заволокло дымом. Огонь с новой силой хлестнул по лицу. Усенко вскочил, схватился за борт кабины, хотел выпрыгнуть, но его удержал неотстегнутый шнур шлемофона. Летчик оборвал шнур, сбросил лямки парашюта и тут же услышал крик Лопатина.

- Спасите! Спасите! - кричал бомбардир.

Обрадовавшись, что друг жив, Усенко подхватил его и выбросил из кабины. Объятые пламенем, летчики катались по земле, сбивая и гася огонь. Потом вскочили и бросились в сторону, боясь, что вот-вот начнут взрываться бензобаки и остатки боезапаса... К месту приземления "петлякова" бежали красноармейцы. Они-то и доставили полуживых летчиков в дорогобужский госпиталь...

3

В том бою наша группа потеряла две машины: Усенко и Удалова. Мы беспокоились за судьбу товарищей. Потом обрадовались, когда узнали, что все остались живы. Оба радиста благополучно выпрыгнули и вскоре пришли в полк. Николаю Удалову при посадке горящего "петлякова" на лес раздробило ногу. Стрелок-бомбардир младший лейтенант Дибрава не бросил друга в беде, сумел притащить его на себе в расположение наших войск. Усенко и Лопатина из Дорогобужа на У-2 перевезли в Первый Московский коммунистический госпиталь. Оба находились в тяжелом состоянии.

Я пытался разными путями выяснить состояние Константина. Увы! Ни врачу полка, ни тем более мне не удалось установить связь с госпиталем. Обстановка на фронте продолжала оставаться весьма напряженной. Бои на подступах к Москве не утихали. Наш полк перебазировался на лесной аэродром и оттуда продолжал вести неравные бои. В тех боях было потеряно шесть экипажей. А 23 сентября с боевого задания не вернулся Устименко. Его подбили в воздушном бою над Духовщиной, при этом стрелок-бомбардир младший лейтенант Ямщиков был убит. Раненый Александр сумел перетянуть через линию фронта и посадить подбитый пикировщик с убранными шасси на поляну в лесу. Вдвоем с радистом они похоронили Ямщикова там же.

Летчиков подобрали наши войска.

После сентябрьских боев в нашем авиаполку оставалось всего пять Пе-2, три СБ и одиннадцать экипажей. Боевая нагрузка на летчиков утроилась.

В конце сентября - начале октября фашисты, подтянув значительные силы, вновь перешли в наступление на московском направлении. Их мощные танковые группировки двумя сходящимися дугами из Духовщины и Рославля устремились к Вязьме и за неделю завершили окружение четырех наших армий. К середине октября враг захватил Гжатск, Калинин, вышел к Калуге и к Туле. В Москве ввели осадное положение. Началась эвакуация правительственных, научных и культурных учреждении, оборонных предприятий.

Что скрывать? Сообщение об эвакуации Москвы на нас подействовало удручающе. Однако мы все очень обрадовались, когда узнали, что в Москве остались члены Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным. Мы были уверены: столица сдана не будет!

13-й авиаполк перелетел под Москву, где из части "безлошадного" технического состава был сформирован отряд автоматчиков. Его обучили, вооружили и отправили на передовую в распоряжение сухопутного командования.

В те дни из московского госпиталя выписался Макар Давыдович Лопатин. Хотя он ходил еще весь в бинтах, но сразу приступил к своим штабным обязанностям. Он-то мне и рассказал, как врачи госпиталя боролись за жизнь Константина Усенко, как спасли его, восстановили зрение, теперь дело у него пошло на поправку.

В ноябрьские дни нам приказали передать оставшиеся самолеты в распоряжение войск противовоздушной обороны, а самим следовать в Москву за дальнейшими распоряжениями. Враг стоял у ее порога.

Зима в том суровом сорок первом году была ранняя и морозная. По заснеженному фронтовому городу мы добрались до знакомых старинных помещений Военно-воздушной академии имени Жуковского и начали приводить себя в порядок.

Неожиданно здесь появился Константин Усенко. Василий Павлович Богомолов обрадовался появлению "стреляного" летчика, но для порядка отругал его, когда узнал, что тот сбежал из госпиталя. Затем приказал полковому врачу съездить в госпиталь и официально выписать младшего лейтенанта в полк на амбулаторное лечение.

Мы все очень обрадовались возвращению Константина: будто воскрес летчик из мертвых. Впрочем, оно фактически так и было...

- Ах, Павло! Если б ты знал, как я рад, что снова с вами, моими дорогими дружками! - говорил Константин, в душевном порыве обнимая меня. - Ты знаешь? Меня ж допустили к полетам!!

Я смотрел с восхищением на товарища. Лицо его было исхудалое, безбровое, исполосованное багровыми шрамами, с посиневшей ноздреватой кожей. Но на нем неподдельным счастьем сияли все те же серо-голубые глаза, а обожженные губы раздвигались в такой теплой улыбке, что я безмерно радовался за него, за то, что он выкарабкался оттуда, остался жив, что вернулся в боевой строй.

- Ничего, брат Костя! Раны и ожоги постепенно заживут, зарубцуются, и опять будешь ты красивым парнем. Главное - мы опять вместе! - и добавил словами песни: - "Молодые капитаны поведут наш караван".

Эту песню из кинофильма "Семеро смелых" мы с Костей любили петь по вечерам там, в Борисовщизне.

Усенко взглянул на меня с благодарностью. Я разделял хорошее настроение Кости, понимал его. Он был рад благополучному для него исходу ранения. Физические страдания, бесконечные тягостные думы, ранящие душу сомнения (сможет ли вернуться в небо) - все это для пего осталось позади, ушло как дурной сои. Рядом с ним были мы, его однополчане, боевые друзья и командиры Богомолов и Серебряк, Лопатин и Мяло, Диговцев и Щербаков, Кузин и Родин, Гаркуненко и Клюшников и многие другие. Летчиков, правда, осталось до обидного мало. Очень мало!

Нет с нами верного Александра Устименко. Он ранен, находится на излечении в госпитале. Но Саша вернется! Вернется Николай Удалов и еще несколько человек. Но большинство уже не вернется. Всего три месяца назад перед вылетом на фронт в строю стояло сорок экипажей. В августе в Темкино прилетело пополнение из двенадцати экипажей. В разное время в полк прибыло еще восемнадцать летных экипажей. Теперь осталось шесть неполных. Шестьдесят четыре экипажа - более двухсот человек пилотов, стрелков-бомбардиров и радистов сложили головы, защищая на дальних подступах Москву.

Дорого обошлась фашистам гибель наших товарищей. За эти месяцы только от ударов 13-го скоростного бомбардировочного авиационного полка гитлеровцы недосчитались изрядного количества уничтоженных танков, самолетов, бронетранспортеров, автомашин, повозок, артиллерийских орудий, дотов, дзотов, штабов, узлов связи, складов, переправ, железнодорожных вагонов и паровозов, тысяч отборных фашистских солдат...

Москва никогда не забудет имена крылатых защитников своего неба в самый трудный 1941 год.

4

- Товарищ старший политрук! Младший лейтенант Усенко. Разрешите обратиться по личному вопросу?

В строго уставном обращении комиссар авиаполка Михайлов уловил необычайную взволнованность летчика. Он пристально оглядел его атлетическую фигуру, ладно сидящую летную форму, начищенные до блеска кирзовые сапоги.

- Да! Обращайтесь, товарищ Усенко, - Михайлов встал.

- Вот, - летчик подал исписанные листки бумаги. - Прошу рассмотреть!

Комиссар развернул. Прочитал:

"В первичную партийную организацию. Прошу принять меня кандидатом..."

В грозовом небе Ленинграда

1

Ровное поле аэродрома, раскинувшееся между дачным поселком Гражданка и селом Мурино, примыкало прямо к северо-восточной окраине Ленинграда. С юга оно было окаймлено лесом, вдоль опушки которого в капонирах были скрыты под маскировочными сетями "петляковы" из 73-го пикировочно-бомбардировочного авиаполка 8-й минно-торпедной дивизии военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота. На противоположной стороне летного поля виднелись капониры с истребителями "яковлевыми" и штурмовиками "ильюшиными".

Несмотря на скопление на аэродроме большого количества боевых самолетов, движения на нем не было заметно. Но это только внешне - для наблюдателей противника, которые находились рядом за Невой, на расстоянии артиллерийского выстрела. На самом деле жизнь фронтового аэродрома блокадного города не замирала ни на час: периодически с него быстро взлетали, уходили на боевые задания и возвращались группы пикировщиков и штурмовиков под прикрытием истребителей, готовились к вылетам другие. Но близость переднего края обороны заставляла морских авиаторов соблюдать строжайшие меры маскировки и предосторожности.

Возле КП первой эскадрильи пикировщиков стоял строй летчиков из восьми экипажей. Сентябрь 1943 года только начался, день выдался теплый, солнечный, но люди были одеты по-зимнему: в меховых комбинезонах коричневого цвета, в шлемофонах с белыми шелковыми подшлемниками и желтых унтах из собачьего меха; из-за широких поясных морских ремней виднелись засунутые меховые перчатки пикировщики летали на высотах, где температура воздуха была намного ниже нулевой.

Перед строем стоял высокий, стройный командир авиаэскадрильи, известный балтийский летчик, Герой Советского Союза Василий Иванович Раков. Сдвинутый на затылок шлемофон открывал его высокий чистый лоб, густые, черные с проседью волосы и худощавое, еще молодое лицо с прямым носом и строгими серо-голубыми глазами. Комэск держал в руках планшет с полетными картами и разглядывал линию фронта по южному берегу Финского залива. Собственно, эта линия ему была хорошо известна: она не менялась с октября 1941 года. Условные красная и синяя полосы огибали дугой Ораниенбаумский пятачок, прерывались на берегу у Стрельны и вновь появлялись на окраине Ленинграда в районе Автово-Пулково. Раков смотрел на условные знаки, обозначавшие немецкие дальнобойные артиллерийские батареи и ближние к ним аэродромы.

Рядом с командиром стояли флагманский штурман Сергей Степанович Давыдов, невысокий, худенький, светловолосый, тридцатишестилетний старший лейтенант, и примерно такого же возраста круглолицый адъютант эскадрильи майор Бородавка Давыд Данилович; чуть поодаль - воздушный стрелок-радист флагманского экипажа, начальник связи лейтенант Василий Михайлович Костромцов, небольшого роста, с худым лицом и припухлыми губами.

На аэродроме было тихо, но с юга из-за близкого леса доносилась артиллерийская канонада, глухой рокот которой напоминал грозу. Не обращая на нее внимания, Василий Иванович цепко оглядел строй летчиков и негромким, но четким, командирским голосом приказал:

- Внимание! Слушайте боевое задание. В районе села Беззаботное снова активизировалась фашистская дальнобойная батарея. Только что она обстреляла Кировский завод и морской порт. Есть разрушения и жертвы. Нам приказано уничтожить эту батарею. Вылетаем звеньями. Головное поведу я, второе - мой заместитель лейтенант Усенко, третье - младший лейтенант Пасынков. Предупреждаю: батарея может быть прикрыта нарядом истребителей. Поэтому за воздухом всем смотреть особенно внимательно. Помните правило войны: в воздушном бою побеждает тот, кто первым увидит противника! Вопросы ко мне есть? Штурман, дайте свои указания!

Сергей Степанович шагнул вперед, громко сказал:

- Выход в море через входные ворота... Высоту три с половиной тысячи метров набираем по маршруту до острова Котлин, разворот над Кронштадтом, выход на цель от...

Усенко стоял на правом фланге эскадрильи во главе своего экипажа и поглядывал то на командира, то на дававшего предполетные указания флаг-штурмана, слушал его по-юношескн звонкий голос, но в содержание слов не вникал: боевое задание он знал до мельчайших подробностей - накануне сам участвовал в его подготовке, продумал ход выполнения. Его одолевали другие мысли. О них-то он мне и рассказал при нашей очередной встрече.

Близость осуществления затаенной мечты всегда волнует человека. Так было и с Константином. Едва он, готовый к полету, встал в строй и услышал боевой приказ, как на него нахлынули воспоминания о пережитом, и сердце сжалось от боли за безвременно погибших товарищей, еще не отомщенных, а желание быстрее скрестить с фашистами свое грозное оружие, покарать их овладело всем его существом. В ожидании предстоящего боя Костя вспомнил родной 13-й авиаполк и мысленно послал привет нам, своим друзьям и товарищам, оставшимся, как здесь говорили, на Большой земле.

Две недели назад мы еще были вместе, выполняли важное задание - перегоняли боевые самолеты из глубокого тыла в действующие на фронтах авиаполки. Тогда-то из Москвы и пришел приказ, разъединивший нас: его, лейтенанта Усенко, откомандировывали в распоряжение командующего ВВС Краснознаменного Балтийского флота.

Услышав приказ, Костя обрадовался настолько, что на его худом лице от улыбки даже расправились шрамы. Он стал, как в лучшие довоенные годы, веселым, чуть не пустился в пляс. Я заподозрил его в том, что друг знал и ожидал эту весть, и упрекнул в скрытности. Костя от души рассмеялся, но тайну свою тогда не выдал.

Как положено, перед расставанием мы собрались в узком кругу, вспомнили Россь, Борисовщизну, бои под Ельней и Смоленском, в Подмосковье, погоревали о погибших, поговорили о том, как в конце 1941 года наш авиаполк вывели из боевого состава Западного фронта и отправили на Волгу за пополнением, как там к весне 1942 года завершили переформирование, выполнили с молодыми экипажами программу боевого обучения, выехали в Восточную Сибирь за материальной частью и... застряли в тоскливом ожидании очереди: оказалось, таких авиаполков, как наш, там скопилось несколько. Только через два месяца, в середине июня, мы наконец получили Пе-2 и приготовились лететь на фронт, когда Москва приказала передать пикирующие бомбардировщики морскому 73-му авиаполку, а нам в три дня переучиться на двухместные всепогодные истребители дальнего действия "петляков-3" и вылететь в заданный район.

Долго мы гадали, что крылось за таким крутым поворотом в пашей судьбе, но узнали только через неделю:

там, на Севере, экстренно создавалась ОМАГ - Особая морская авиационная группа - для выполнения весьма важного правительственного задания - прикрытия с воздуха союзных конвоев, следовавших в Советский Союз с военными грузами по Атлантическому и Северному Ледовитому океанам. 13-й авиаполк передавался в это объединение. Мы, пикировщики, становились истребителями, да к тому же еще и морскими. То есть переходили в совершенно другой род авиации. Трудность, однако, была не только в спешной переквалификации. У нас совершенно не было никакой подготовки и даже представления о том, как летать над морями, да еще арктическими, как там воевать. Но что делать? Задание было ответственным, честь и доверие, оказанные нам, - высокими и почетными, и мы изо всех сил старались оправдать их.

Доверие Советского правительства мы оправдали: в ходе выполнения трудных боевых заданий все наши летчики, что называется, на ходу овладели специальностями истребителей, научились летать в заполярном небе над Белым и Баренцевым морями, приспосабливаться к климату и успешно громить отборные, специально подготовленные для войны в Арктике фашистские летные части, которые к тому же значительно превосходили нас числом.

Константин Усенко и на Севере одним из первых овладел сложнейшими полетами. Командир авиаполка майор Богомолов стал брать его с собой ведомым в наиболее опасные полеты. В экипаже с Костей стрелками-бомбардирами тогда летали Александр Гилим, но у него открылась на бедре рана, и его сменил адъютант Макар Давыдович Лопатин, а потом младший лейтенант Кронид Александрович Обойщиков.

В сентябре 1942 года лейтенант Усенко и старший лейтенант Лопатин отличились: во время поисков подходившего к советской операционной зоне союзного конвоя РQ-18 они рискнули удалиться в Ледовитый океан на предельный радиус и там, ко всеобщей радости, обнаружили конвой. Командование Северного флота и ОМАГ смогло заблаговременно четко спланировать операцию по охране судов, и почти без потерь они были приведены в порты разгрузки. За исключительную смелость, проявленную при поиске конвоя, летчиков отметили, а политотдел выпустил посвященную им листовку. Через месяц после того памятного полета в жизни Константина произошло, как он выразился, самое главное событие - его приняли в члены Коммунистической партии.

Следует сказать, что летчики 13-го авиаполка за период с июля по ноябрь 1942 года вместе с другими авиаполками ОМАГ и моряками Северного флота надежно прикрыли пять огромных союзных конвоев: два пришедших к нам и три направлявшихся из наших северных портов на запад. В те грозные дни, когда враг рвался к Сталинграду и в предгорья Кавказа, мы обеспечили доставку на материк полученных от союзников артиллерийских орудий, танков, автомашин, боеприпасов, продовольствия. Хотя эта помощь, прямо сказать, была невелика (составляла менее двух процентов потребностей фронта), она была получена в очень трудное время. Вот почему благополучную проводку в наши порты каждого судна мы расценивали как победу.

Но радость этих трудных побед омрачилась тяжелейшими утратами: в жестоких схватках с гитлеровцами и с арктической непогодой погибли многие опытные летчики 13-го авиаполка, и среди них адъютант первой эскадрильи старший лейтенант Григорий Прокофьевич Диговцев, капитан Георгий Иванович Кузин, ставший комэском-два, старший политрук Сергей Митрофанович Хоменок, флаг-штурман Василий Григорьевич Родин, инженер Алексей Иванович Лысенко, Костин земляк и закадычный друг Александр Иванович Устименко...

Тогда-то Константин и попросился на самый тяжелый участок фронта, чтобы рассчитаться с фашистами. Но в конце ноября наш авиаполк был отведен в тыл на переформирование. Василий Павлович Богомолов, ставший подполковником, остался на Северном флоте заместителем командира авиационной дивизии, Гилима назначили флаг-штурманом разведывательной эскадрильи, а лейтенанта Усенко и еще двух летчиков взяли в ПВО Москвы.

Такое назначение вначале обрадовало Константина, но, прибыв на место, он вскоре убедился, что ошибся: зимой 1942/43 года в небе Москвы боев с немецкой авиацией практически не было, так как гитлеровское командование не рисковало посылать туда даже разведчиков. Благодаря своей настойчивости Усенко добился возвращения в родной 13-й.

В то время мы в Северном Казахстане приняли пополнение молодых летчиков и спешно готовились к возобновлению боевых действий в Арктике. Командовал нашим авиаполком Герой Советского Союза полковник Василий Иванович Раков. Под его опытным руководством мы быстро обрели нужные бойцовские качества и уже закончили программу боевого обучения, когда случилось несчастье:

в марте в последнем учебном полете попали в снегопад и погибли помощник командира авиаполка Иван Щербаков со своим неизменным штурманом Василием Чернышевым, командир звена Гутенев Яков с Иваном Калининым и молодой летчик Василий Золин с Алексеем Кабаньяном. Василий Иванович уехал на Балтику, авиаполк доукомплектовали самыми опытными летчиками и поручили выполнить еще одно ответственное задание - перегонку боевых самолетов.

Первыми перегоночные маршруты из Восточной Сибири на запад прокладывала группа лучших пилотов. Среди них, естественно, был и Константин Усенко. Шесть раз в обоих направлениях Костя пересекал всю страну, доставляя в действующие авиаполки новейшие самолеты, обучая искусству полетов на них фронтовых летчиков. Свои кратковременные посещения Москвы он использовал, чтобы осуществить задуманное: попасть в число защитников Ленинграда.

И добился: в августе 1943 года его перевели на Балтику.

Так Константин оказался в Ленинграде, получил назначение в 73-й, где, к неописуемой своей радости, встретил Василия Ивановича Ракова и теперь, стоя в строю, слушал приказ о проведении своего первого боя в небе Балтики.

Позади Усенко стоял его новый экипаж - пожилой и степенный штурман лейтенант Шигаев и подвижный, пышущий энергией воздушный стрелок-радист старший сержант Спаривак. Слетаться с ними как следует Константин еще не успел, но оба летчика были опытными и на своего командира произвели хорошее впечатление: взаимное доверие у них возникло в учебных полетах.

Первая эскадрилья 73-го авиаполка, в которой теперь служил Константин Усенко, ему понравилась. Ребята в ней подобрались исключительно молодые, отчаянно смелые, долг и службу ставили превыше всего. Самым "старым" был тридцатичетырехлетний Раков. Командир эскадрильи пользовался особым уважением и непререкаемым авторитетом не только у подчиненных, но и во всех подразделениях полка, чему Константин несказанно обрадовался, хорошо зная не только личные качества Ракова, его образованность и культуру, но и редчайшее бесстрашие.

Василий Иванович принадлежал к плеяде таких прославленных морских летчиков, как известный полярник Иван Черевичный, как Евгений Преображенский, первым бомбивший Берлин, как Николай Челноков, признанный мастер бомбардировок на Балтике. В авиацию Василий Раков пришел вместе с ними еще в 1928 году, будучи ленинградским рабочим, студентом рабфака. В боях с маннергеймовцами во время советско-финляндской войны он уже командовал эскадрильей скоростных бомбардировщиков, которая по праву считалась одной из сильнейших в военно-воздушных силах Краснознаменного Балтийского флота, выполняла самые сложные и трудные задания. За проявленное мужество и умелое командование Василий Иванович Раков был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Потом он учился и закончил Военно-морскую академию. Уже во время Великой Отечественной войны участвовал в боях на Черном море, командуя авиационной бригадой. В последние дни обороны Севастополя был ранен, поправился, буквально рвался на фронт и потому попросился в 13-й авиаполк. Однако вновь скрестить оружие с фашистами ему удалось только в небе родного Ленинграда, где в блокаду погибли его отец и мать.

Среди других известных командиров-летчиков Василий Иванович Раков отличался главным образом особо вдумчивым и тактически грамотным подходом к организации каждого боя: он всегда умел преподнести врагу такие "сюрпризы", в результате которых цель под ударами пикировщиков уничтожалась, а экипажи "петляковых", как правило, возвращались домой без потерь. Летать и учиться у такого командира, как Раков, было большим счастьем для Константина Усенко. Он это сразу оценил.

Константин был приятно поражен, когда, присмотревшись, заметил, что и остальные летчики - Василий Голубев, Григорий Пасынков, Юрий Косенко - были под стать командиру. Такого еще не случалось, чтобы вражеские зенитки или истребители заставили бы их свернуть с боевого курса: любое задание командования они выполняли, добывали славу своей эскадрилье в напряженных боях, совершенствуя тактику бомбардировочных ударов с пикирования. Это они, раковцы, первыми в советской авиации применили и овладели самым сложным видом бомбометания пикировщиков одновременно двумя самолетами, а потом и тремя звеном. Экипажи Голубев - Давыдов, Кабаков - Куликов, Веденеев - Проценко, Чубинидзе - Мошкарь, Косенко - Кабанов дерзким ударом прорвали сильную охрану и уничтожили железнодорожный мост через реку Нарову у города-крепости Нарва на целый месяц прервали важнейшую для немцев коммуникацию из Таллина к группе армий "Север", осаждавших Ленинград. Они же отличились и в январе 1943 года при прорыве блокады, разрушив на берегу Невы железобетонное здание ГЭС-8, превращенное гитлеровцами в неприступную левобережную крепость. За высокую меткость при бомбометании таких "точечных" целей экипажи Голубева, Кабакова, Пасынкова, Веденеева и Косенко первыми в стране стали называться снайперскими.

Такими были командиры звеньев в эскадрилье Ракова. Остальные летчики тоже отличались высоким боевым духом, весьма гордились славой эскадрильи, командирами, подражали им во всем, хотя показать себя в деле еще не успели, так как прибыли на фронт прямо из авиаучилища. В целом эскадрилья выглядела сплоченной, дружной, с высокой степенью боевой готовности.

Служить и воевать в такой эскадрилье было большой честью, а быть заместителем Ракова - вдвойне. Константин радовался назначению, хотя и понимал всю ответственность.

К появлению нового зама (прежний - Голубев стал командиром эскадрильи) летчики отнеслись по-разному: более старшие обрадовались зрелому боевому товарищу, молодежь поглядывала с недоверием, откровенно косилась на небольшое воинское звание, а некоторые посчитали Усенко даже за "службиста", "выскочку". Константин уловил эти настроения, но, поразмыслив, сохранил обычное хладнокровие и требовательности к подчиненным не снизил. Он понимал отношение к нему молодых летчиков. Что они знали о нем как о специалисте, о его боевой биографии? Ровным счетом ничего. Рассказывать о себе Усенко не собирался. Поближе узнают друг друга в деле.

Уже первые полеты лейтенанта Усенко тронули ледок недоверия, а потом, когда он стал обучать летчиков эскадрильи искусству слепых полетов, авторитет его вырос, укрепился, и все дружно признали его за своего.

Но Константин понимал, что окончательно преодолеть остатки недоверия можно только в бою. Вот еще почему он с таким нетерпением ожидал первого боевого вылета здесь, в Ленинграде. Константин Усенко быстро освоился с новой обстановкой. Порядки в 73-м авиаполку почти не отличались от тех, которые были в 13-м. Разница была только в специфике. 73-й авиаполк помимо чисто флотских заданий - боевых действий на море - часто включался в состав контрбатарейного корпуса. Дело в том, что под Ленинград немцы подвезли дальнобойные осадные пушки мощных и особо мощных калибров - от 305 до 420 миллиметров и по специальному графику периодически вели варварские обстрелы города. Чтобы уберечь Ленинград от разрушения, командование Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота приняло контрмеры: создали штаб контрбатарейного корпуса, который через систему наблюдателей выявил места размещения вражеских батарей, разбил их на секторы и за каждым сектором закрепил наши мощные батареи, корабли и самолеты. Как только фашисты начинали обстрел, на их батареи немедленно обрушивался огонь нашей тяжелой артиллерии, в воздух поднимались штурмовики и пикировщики.

Так было и сейчас. Получив задание, летчики-пикировщики разбежались по боевым машинам. Лейтенант Усенко с экипажем тоже направился в ближайший капонир, где был укрыт его самолет. "Петлякова" уже выкатили из укрытия. Под его центропланом грозно чернели крупные авиабомбы. Рядом сновали матросы и офицеры технического состава. Один из них - рослый техник с почерневшим от загара лицом - шагнул навстречу летчикам и взял руку под козырек фуражки:

- Товарищ лейтенант! Самолет номер тринадцать к боевому вылету готов. Доложил техник-лейтенант Чуканов.

- Добро! - принял рапорт летчик. - Сейчас посмотрим вашу работу. Пошли?

Усенко занялся осмотром моторов и планера машины, а лейтенант Шигаев начал проверять подвеску авиабомб. Петр Спаривак дотошно осматривал радиостанцию и пулеметы.

Замечаний у летчиков не было, и командир поблагодарил наземных помощников за отличную подготовку боевой машины.

- Внимание! Ракета! - крикнул техник.

- По местам! - скомандовал Усенко, бросаясь в кабину. Аэродромная тишина наполнилась мощным рокотом запускаемых моторов, и бомбардировщики гуськом потянулись к взлетной полосе. С другого конца обширного летного поля туда же устремились остроносые "яки" прикрытия. Взлет!

И вот под крылом "петлякова" раскинулся прославленный город. Он огромен: его южной границы не видно - она тает в туманной дымке. Разветвляясь на рукава, широкая синяя лента Невы и бесчисленные стрелки каналов разрезают Ленинград на неровные, связанные палочками мостов части. В чистое прозрачное небо упирается шпиль Петропавловской крепости, за ним высится Адмиралтейская игла и громада Исаакиевского собора; из желтеющей зелени бульваров и парков выглядывают дворцы, вереницы многоэтажных домов, пустые коробки развалин. Из нескольких мест кверху тянутся столбы дыма - там пожары; в воздухе поблескивают гладкими поверхностями серые камеры аэростатов заграждения. На юге небо искрилось огнем: стреляли зенитки, там густело темное облако разрывов. На западе, куда летели самолеты, кварталы города сменялись частоколом заводских труб и портальных кранов, а за ними просвечивала серо-голубая ширь Невской губы - это уже было Балтийское море, легендарная Балтика!

"Вот ты какой, Ленинград, непокоренная наша гордость!" - восхищался Константин, с высоты любуясь городом.

Впереди на глади воды выступал продолговатый остров, в юго-восточной части его темнели кварталы небольшого города - это Кронштадт, военно-морская крепость. "Петляковы" развернулись и, оставляя справа остров, вышли на знаменитый Ораниенбаумский пятачок - Приморский плацдарм, удерживаемый войсками фронта и моряками-балтийцами с осени 1941 года.

Плацдарм хорошо просматривался с воздуха. Усенко увидел не только его передний край, изрезанный окопами и ходами сообщений, перепоясанный противопехотными и противотанковыми препятствиями, но и многочисленные позиции артиллерийских батарей, различные тыловые укрытия.

Пикировщики легли в боевой разворот, и ведущее звено Ракова бросилось в атаку на вражескую дальнобойную батарею. Небо вокруг самолетов сразу запестрело бело-черными шарами разрывов крупнокалиберных зенитных снарядов, пульсирующими нитями трасс скорострельных малокалиберных пушек "эрликонов". С каждой секундой количество шаров увеличивалось, нити уплотнялись, закрывая собой цель. Константин невольно сравнил: плотность огня здесь была намного больше, чем в подмосковном небе. Маневрируя в разрывах, он следил за звеном командира и за своими ведомыми - атака пикировщиков была смелой, решительной. Шигаев уже припал к прицелу и подавал летчику команды боковой наводки. Потом коротко бросил:

- Пошел!

Летчик с силой отжал штурвал, и "петляков" послушно опрокинулся в пике. Управляя самолетом, Константин ловил прицелом батарею. Что за черт? Ее не было. Какие-то домики, стога... Он хорошо запомнил цель, когда изучал ее по фотоснимкам. Сейчас ничего знакомого летчик не видел. Усенко не на шутку встревожился. Быстро бегут секунды при стремительном пикировании, еще быстрее надвигается земля. Пора выводить! Но где ж батарея?.. Прямо по носу пикировщика засверкали взрывы, вспухли черно-желтые кружочки - взорвались бомбы звена Ракова, и среди них Константин ясно увидел длинное тело вражеского орудия...

- Выводи! - хлопнул рукой по плечу штурман. Летчик нажал кнопку на штурвале, самолет сразу приподнял нос, выходя в горизонтальный полет, задрожал:

вниз посыпались "сотки" - стокилограммовые фугасные авиабомбы. Батарея окуталась новым облаком огня и дыма. Огонь зениток стал еще яростнее. Шары разрывов, пронизываемые светящимися строчками от "эрликонов", мельтешили перед глазами, но под крылом промелькнула спасительная береговая черта, и "петляковы" полетели над гладью залива.

Константин почувствовал облегчение, мышцы рук, ног, всего тела постепенно освобождались от напряжения. Он оглянулся: справа и слева к его самолету пристраивались ведомые летчики, сверху появилась четверка "яков". От сердца отлегло: все живы!

- Как отбомбились, Николай Александрович? - спросил командир экипажа штурмана. Шигаев был старше летчика на одиннадцать лет, и Константин называл его уважительно.

- Бомбы ведущего звена и нашего цель накрыли. Заднего не видел... Ну и сильный огонек у немцев! Сколько да они установили этих зениток? За разрывами даже земля плохо просматривается. Раньше их было меньше... Угадайте, какое время мы были в атаке? Всего три минуты!

- Только три? - подключился к разговору стрелок-радист. - Но каких! Успеешь сто раз умереть и воскреснуть: столько металла в воздухе. После войны его здесь, наверное, будет целый слой, ничего не вырастет...

- Спаривак! - прервал радиста летчик. - Почему не докладываете обстановку в воздухе?

- Виноват!.. Все самолеты в строю! "Мессеров" нет. Вот и дом - аэродром. Один за другим "петляковы"

заходили на посадку, садились и сразу отруливали в укрытия. Там их встречали техники.

2

На КП эскадрильи шумно, тесно: идет разбор полетов. Майор Бородавка уже успел обобщить донесения экипажей, отобразить их на схемах, картах, в таблицах. Все это развешано на стенах. Докладывали командиры звеньев, потом заговорил Раков. Константин, слушая его, волновался. Он знал, что задание они выполнили - цель поражена, но для него сейчас важнее всего была оценка боевых действий его экипажа. О строгости и бескомпромиссности комэска он знал. Тот умел отмечать грамотные действия летчиков в воздухе, но и промахов не прощал. Так, звену Пасынкова он устроил баню только за то, что оно всего на двадцать секунд удлинило боевой путь!

- Звено Усенко бросилось в другую крайность ("Вот оно, началось!" подумал Константин): настолько укоротило дистанцию, что буквально повисло на моем хвосте и этим не только сковало противозенитный маневр, но и увеличило вероятность быть сбитыми. Да и мое звено оказалось под угрозой: я уже поглядывал наверх, не посыплются ли на меня их бомбы? Такие дистанции, товарищ Усенко, держать пока рано. Мы будем так летать потом, когда летчики созреют для этого. А сейчас рано. В бою вы совершили еще одну ошибку: чуть дольше нужного ("И это заметил!" - подосадовал Усенко) придержали цель в прицеле. В результате вышли из пикирования на высоте четырехсот метров. Я понимаю ваше стремление - так увеличивается мощность атаки. Но, во-первых, будь бомбы калибром покрупнее, вы погибли б от их осколков. Во-вторых, не учли, что рядом летят летчики менее опытные, чем вы. Надо думать не только об уничтожении врага, но прежде всего о сохранении ведомых.

Константин расстегнул крючки на вороте кителя, незаметно смахнул с лица капельки пота: ему стало жарко от слов командира. Но Раков был совершенно прав: огонь зениток был настолько плотен, что Усенко лихорадило при мысли, что собьют раньше, чем он бросит бомбы. А когда вошел в пике и увидел в перекрестии прицела вражеское орудие, то обрадовался и всего на несколько мгновений потерял контроль над чувствами - так захотелось наверняка раздавить это смертоносное чудовище!

- Наибольшего успеха добилось звено лейтенанта Усенко. Вот на этих снимках четко зафиксировано прямое попадание его бомб в орудие. Я доволен вашим первым вылетом, Усенко. Хорошо вы начали войну на ленинградской земле. Объявляю...

Дальше Константин не слушал: он был рад! Результат оказался выше ожиданий, а положительная оценка Ракова лучше всяких наград.

3

- Слушай приказ! Уничтожить дальнобойную морскую батарею противника на острове Большой Тютерс...

Готовый к вылету летчик сидел в кабине "петлякова" и недовольно поглядывал на небосвод. Он не радовал: был плотно закрыт пеленой слоистых облаков. Во всяком случае, для бомбометания с пикирования такая погода не годилась. К тому же сильный ветер с моря гнал хлопья тумана. В мирное время не могло быть и речи о вылетах в таких сложных метеорологических условиях. Но шла война, и враг находился у стен города. Его надо было уничтожать!

"Неужели вылет отложат? - беспокоился Константин. - Могут из-за молодых. Почему же тогда метеорологи обещали в районе цели "ясно"? Уж если они дают такую сводку..."

Зеленая ракета взметнулась над КП, разом отметая все сомнения: вылет!

Ревут моторы, и вот эскадрилья пикировщиков в сборе. Впереди всех, разрезая крыльями облака, уверенно летит тройка Василия Ивановича Ракова. Справа от него - звено Усенко, слева - Косенко. Огромным треугольником "петляковы" направляются в сторону моря. Вместе с ними - выше и ниже четверки "яков", истребителей прикрытия. Командует ими майор Дмитрий Кудымов. Константин хорошо знаком с майором: вместе перегоняли самолеты из тыла на фронт. Знает, что Кудымов еще в декабре 1937 года, будучи в Китае летчиком-добровольцем, в отчаянной воздушной схватке сбил знаменитого японского аса, "короля неба" Ямамото. Великую Отечественную войну Дмитрий начал в первый же день в небе Одессы, дрался над Николаевом, Херсоном и Севастополем. Дмитрий был весьма опытным воздушным бойцом. Бомбардировщики летали под его охраной спокойно.

Внизу проносится и остается позади желтая полоска песчаного берега, окаймленная, как кружевами, пеной прибоя. Скосив глаза, Усенко видит, как сидящий справа сзади Шигаев карандашом делает пометку на полетной карте записывает время пролета береговой черты; дальнейший полет будет проходить над морем, там ориентиров нет.

Море сегодня неспокойное. Большие свинцово-серые волны накатываются одна на другую. Сильный ветер срывает с их гребней пену, вытягивая ее в бесконечные белые полосы. Под порывами шквалистого ветра самолеты подрагивают, но с курса не сбиваются.

Погода ухудшилась. Все ниже к воде опускается кромка облаков. Вместе с ной снижаются и самолеты. Усенко с тревогой поглядывает на ведомых: справа Журин, слева Аносов. Журин более опытный, держит свое место, как привязанный, на одном и том же уровне. А Аносов нервничает: то подходит к командиру вплотную, то отстает. Но тоже старается держать строй.

"Молодой еще! - с теплотой думает о нем Константин. - на "учебном" в облаках слетал уверенно. Будет хорошим летчиком".

По козырьку кабины застучали, заливая стекло водой, капли дождя. И без того ограниченная видимость резко ухудшилась. Соседние самолеты скрылись в водяной пелене.

- Остров Сейскари! - доложил штурман. - Скоро поворот.

Группа Ракова вошла в зону. контролируемую фашистской авиацией. Берега здесь на севере и на юге заняты гитлеровцами. Они установили на них дальнобойные батареи и держат под обстрелом весь район моря. Прочно засели. Трудно будет выгнать их отсюда. Но знаем, придет этот час!

Ведущий, а за ним вся группа повернули на юго-запад. Прогноз оправдывался: дождь прекратился, облака приподнялись, в них появились окна. Заголубело небо. Блеснуло солнце. Все вокруг преобразилось, заиграло красками. Море, все еще неспокойное, на глазах меняло цвет: из темно-серого становилось светло-синим.

Самолеты стали набирать высоту. Впереди на горизонте появилась темная горбатая полоска.

- Виден остров Большой Тютерс!

- Внимание! - качнул с крыла на крыло ведущий. Радиопереговоры до атаки запрещены - в целях маскировки. Поэтому все команды в строю передаются движением самолета.

Раков качнул влево и повернул на юг.

"Обходит остров, - примечает Константин. - Хочет завести группу на цель со стороны солнца! Хитер!"

Вражеский остров все ближе. На серо-синем фоне воды размеры его растут, очертания, будто проявляясь, становятся четче, наливаются красками. Желтеет песчаная поверхность, на холме темнеет лес. Где-то там, в лесу, скрыты огромные орудия. Это они держат под обстрелом акваторию моря на десятки километров, топят наши корабли.

- Внимание! - радирует Раков. - Южнее острова вяжу пару истребителей противника. Будьте внимательны!

- Ломакин! - командует Кудымов. - Займись! Два "яка" на большой скорости бросаются к противнику.

- Произвести боевое развертывание! - приказывает Раков. - Атака цели одиночно с пикирования! Я - ноль десятый!

"Петляковы" перестраиваются и, вытянувшись, как журавли в стае, цепочкой, следуют за вожаком.

Константин присматривается к действиям ведущего, прислушивается к его командам, запоминает - он впервые летит бомбардировать морскую стационарную батарею. Надо учиться. Учиться у такого мастера, как Василий Иванович! Внимательно, добросовестно, как всегда.

- Разворот!

"Петляков" Ракова первым устремляется на врага. Николай Шигаев закончил расчет данных для бомбометания, сообщил летчику. Тот установил их на своем прицеле - таков порядок у пикировщиков: штурман выводит самолет на цель и подает команду начала пикирования. Остальное за летчиком. Экипаж к атаке готов.

- Ищи цель! - приказывает командир экипажа. Две пары глаз всматриваются в приближающийся берег. Где же батарея? Не видна. Замаскирована.

Во время поиска цели наблюдение за воздухом на бомбардировщике снижается. Враги знают об этом, стремятся незаметно подкрасться, атаковать неожиданно. Так и сейчас! Но в эфире звучит торопливый голос Юрия Косенко:

- Девятнадцатый! К тебе снизу крадутся "худые"! Смотри!

"Худые" - так летчики называют немецкие истребители Ме-109 за их удлиненный тонкий фюзеляж и короткие, будто обрубленные крылья.

- Вас понял! Давно следим!

- Четвертый! - врывается голос Кудымова. - Отбить атаку!

Константину не видно, что происходит сзади его самолета, но он спокоен: по голосам товарищей чувствуется, что летчики за обстановкой в воздухе следят. Вдруг заметил, как два "мессершмитта" бросились на самолет Ракова.

- Ноль десятый! Вас справа сверху атакуют "мессера"!

Раков не ответил, но наперерез фашистам устремились два "яка". От них протянулись цепочки огоньков заградительных трасс. "Мессершмитты" боя не приняли. Блеснув на солнце желтым брюхом и черными крестами, они отвернули в сторону и исчезли внизу на темном фоне воды.

Фашистских истребителей стало больше. Не удивительно, с близлежащих береговых аэродромов в Эстонии пришла подмога. Чем ближе пикировщики подлетали к острову, тем настырнее становились вражеские атаки. Эфир наполнился голосами: раздавались предупреждения, команды. Иногда врывалась немецкая речь. В воздушный бой вступили уже все пикировщики: стрелки-радисты и штурманы огнем своих пулеметов отбивали атаки врага.

Но вот "мессершмитты" прекратили бой, улетели, а по курсу бомбардировщиков появились первые взрывы зенитных снарядов. Вспыхнув, вырастали в объемах лохмы дымных шаров. С каждой секундой разрывов становилось больше. Уже весь берег опоясался бело-желтыми огоньками залповых выстрелов. От острова к самолетам потянулись светящиеся пунктиры снарядов скорострельных малокалиберных пушек. Они летят намного ниже "петляковых", но стреляют и тем самым отрицательно действуют - давят на психику летчиков. Темп стрельбы зениток бешено нарастает. Головные бомбардировщики окутались дымами разрывов, но продолжают полет, маневрируя, сбивая прицельный огонь зенитчиков. А ведущий уже выпустил тормозные решетки, лег на боевой курс, летит ровно, строго. Вражеский огонь по нему усиливается. Маневрируя своим самолетом между разрывами, Константин не спускал глаз с ведущего. Новый залп зениток закрыл Пе-2 Ракова сплошным дымом. "Не сбили бы", - забеспокоился Усенко.

Но нет! Вот, блеснув раздвоенным хвостом, самолет ведущего вошел в пике.

- До чего ж здорово! Красиво! - восхищается Константин. Он, побывавший в десятках атак, повидавший в боях таких отважных командиров, как Богомолов, Рубленко, Челышев, не мог не восторгаться боевым почерком Василия Ивановича Ракова. И летчик старался во всем подражать своему командиру.

- Вижу цель! - обрадованно закричал Шигаев. - Вон!

- Где? Где? - Перенес взгляд на остров летчик.

- Да вон же, в лесу! От берега к лесу ведет дорога. От нее в стороне подковка. Это ж артиллерийский портик! Орудие!

- Ага! - кричит и летчик. - Вот оно какое! Размалеванное!

А Раков уже вышел из пикирования и отходит от острова. За ним мелькнул самолет Григория Пасынкова, затем Сохиева.

- Правее шесть градусов! - наводит на цель Шигаев. - Пошел!

Чудовищная сила инерции отрывает тело от сиденья, бросает вперед. В плечи больно врезаются привязные ремни. Но Константин прильнул к прицелу, ловит в него замаскированное длинное орудие, нажимает на кнопку сброса бомб, ощущает привычное вздрагивание машины и перегрузку. Но вот в глазах посветлело. "Петляков" уже мчится над синими волнами туда, куда повернули отбомбившиеся экипажи.

Все пикировщики быстро стекаются в группу. Усенко взглянул на часы и поразился: от боевого развертывания до выхода из боя прошло всего четыре минуты! Вот это организация! Как же много в бою зависит от командира!

На развороте виден остров. Большая его часть окутана дымом и пылью. Особенно густые клубы там, где располагалась батарея.

С гордостью думает Усенко о своих новых боевых товарищах.

При разборе боевого вылета Василий Иванович опять отметил грамотные действия и меткость бомбоудара своего заместителя.

Когда летчики покинули КП, Усенко подсел к комэску.

- Товарищ командир, можно вопрос?

- Пожалуйста! - кивнул Раков, не отрываясь от бумаг: он уточнял боевое донесение. - Что у вас?

- Та-а... Почему вы на цель выходите не прямо, как все, как учили еще в авиашколе, а с разворота?

- Хм! Ясно почему! Так выгоднее, лейтенант. Не понимаете? - Василий Иванович отодвинул бумаги. - Стараюсь поставить себя на место врага: что бы я делал при виде чужих самолетов? Конечно, изготовился бы к бою, определил элементы движения целей, их курс, высоту, скорость и стал бы ждать, когда они приблизятся к упрежденной точке. Так?

- Так-то оно так! Но при чем здесь...

- Стоп-стоп! Не спешите, слушайте! Итак, противник изготовился, ждет. А я что делаю? Делаю вид, что пролетаю стороной. На самом деле рассматриваю размещение нужных целей, расположение зениток, уточняю направление своей атаки. А противник в это время, видя, что я пролетаю стороной, может решить, что я его не трону, иду на другую цель. У него, естественно, наступает спад боевой готовности, он в какой-то степени демобилизуется. Вот тогда-то, когда он меньше всего ждет, я его и атакую!

- Понимаю. Это здорово! Но... Почему все-таки с разворота?

- Все потому же! Когда я прохожу стороной, зенитчики измеряют высоту полета моего самолета - а определяют они ее весьма точно, сами знаете. Значит, у них все расчеты подготовлены для измеренной высоты, а я разворотом набираю еще двести, триста метров! Пока они опомнятся да внесут поправки, эти драгоценные секунды работают на меня. А дальше? Попробуйте с ходу без подготовки попасть в центр мишени, в "десятку"! - Василий Иванович хитро прищурил глаза и, довольный, заразительно рассмеялся.

Константин раздумывал над ответом Василия Ивановича, хмыкал.

- Но... Разве таким маневром вы не затрудняете себе и ведомым выход на боевой курс? Ведь мы заранее на карте определяем исходный пункт начала боевого пути. От него штурман производит все расчеты, я устанавливаю нужный режим работы моторов, выдерживаю заданную скорость и высоту. Потом штурман наводит самолет на цель, и мы атакуем ее. Просто!

Раков усмехнулся:

- А после атаки по дороге на свой аэродром строй распадался, вы летели уже не компактной группой, а поодиночке и... становились добычей "мессеров"?

- Ведь потери на войне неизбежны...

- Да! Но их можно намного уменьшить! Как? В моем тактическом приеме все научные элементы бомбометания выдерживаются. Разница состоит в том, что в исходный пункт я выхожу не прямолинейно, а с намеренной дезинформацией противника. И строй моей группы не распадается, так как ведомые знают и ждут маневра. "Мессерам" же к строю не подступиться! Ясно?

Усенко опять задумался. Потом решительно ответил:

- Ясно! Ваш метод беру на вооружение! Спасибо за науку...

С каждым боевым вылетом рос авторитет отважного воздушного бойца и вскоре стал таким же непререкаемым, как и командира.

Большим праздником в жизни Константина Усенко стал день накануне 26-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Командующий ВВС флота генерал-лейтенант авиации М. И. Самохин прикрепил к его груди правительственную награду - орден Отечественной войны 1-й степени и поздравил с новым воинским званием - старшего лейтенанта.

4

Приближался новый. 1944 год. По отдельным признакам старший лейтенант Усенко все больше убеждался, что надвигались значительные события. Начальника штаба полка и его помощника по разведке все чаще вызывали в дивизию и к командованию ВВС. В полк стало наведываться высокое начальство. Неожиданно устраивались проверки. Усилилась партийно-политическая работа. По всему было видно, что готовится что-то значительное. В кругу летчиков рассказывали, что с Большой земли в Ленинград по "Дороге победы"{4} - железной дороге, проложенной по отвоеванному в январе 1943 года узкому коридору у Ладожского озера, прибывали новые контингенты сухопутных войск, а с пирса канатной фабрики на пароходы и боевые корабли грузили танки, артиллерию, автомашины, людей, боеприпасы, и все это балтийские моряки под носом у немцев в условиях тяжелейшей ледовой обстановки перевозили на Ораниенбаумский пятачок.

Сообщения радио и печати, выступления политработников свидетельствовали о том, что обстановка на фронтах для советских войск складывалась все более благоприятная. Советская авиация в жестоких боях 1943 года захватила господство в воздухе и прочно его удерживала. В результате осеннего наступления от гитлеровцев был очищен

Новороссийск, затем Таманский полуостров, на крымской земле захвачен важный плацдарм. Великим праздником для Константина явилось сообщение об освобождении родного села Кирово, Донбасса, Запорожья, Киева. Такие же радостные вести поступали с западного направления; усилились удары по врагу наших партизан - на исстрадавшейся за долгие годы оккупации советской земле начался долгожданный праздник: она очищалась от фашистской нечисти.

Балтийские летчики, зажатые непогодой, упорно готовились к новым схваткам с врагом: 73-й авиаполк доукомплектовывался до штатного состава, пополнялся новыми машинами, ремонтировались самолеты, подвозились боеприпасы, бомбы, горючее.

Спустя неделю после Нового, 1944 года - 8 января, задолго до рассвета авиаполки были подняты по тревоге, и с утра эскадрильи пикировщиков начали уничтожать артиллерийские батареи и доты - на Синявинских высотах и южнее. Как всегда, ведущим головной группы был Василий Иванович Раков. Вслед за ним в бой шел его заместитель Константин Усенко. На второй и третий день удары балтийских пикировщиков были перенесены на Мгинский укрепленный район врага, и везде после их бомбардировок надолго умолкали вражеские огневые точки, на месте бывших складов зияли обугленные воронки. Каждый день в адрес командования авиаполка поступали благодарственные телеграммы от наземных войск.

5

13 января пикировочный авиаполк получил новое задание. Цели, которые предстояло уничтожить, находились к западу от Ленинграда - в Стрельне, Ропше, Петергофе...

А на следующее утро поздний ленинградский рассвет взорвался мощным грохотом артиллерийской канонады. Доносилась она до аэродрома Гражданка с юго-запада.

Комиссар полка капитан Савичев собрал летчиков и технический состав на митинг и сообщил, что началось наступление войск Ленинградского и Волховского фронтов совместно с Краснознаменным Балтийским флотом за окончательное освобождение города Ленина от фашистской блокады, что на штурм мощнейших укреплений Северного вала, которые немцы сооружали более двух лет, первыми с "ромбовского" пятачка бросились войска 2-й ударной армии генерала И. И. Федюнинского и бригады морской пехоты.

Громовое "ура" было ответом балтийцев на сообщение комиссара о наступлении. Летчики рвались в бой. Но... небо было хмурым, облака цеплялись за верхушки оголенных деревьев, все время валил густой липкий снег:

авиация в такую погоду не летала. Не должна летать. А балтийские штурмовики полетели! В сплошном снегопаде на высоте двадцати - двадцати пяти метров от земли при видимости менее километра они звеньями появлялись над укреплениями врага, крушили их бомбами, взрывали реактивными снарядами, расстреливали пушечным огнем - расчищали путь штурмующим батальонам. Уже в обед радио, газеты и листовки донесли до жителей города имена героев этих бесстрашных штурмовых ударов: Карасева, Клименко, Фоменкова, Максюты, Родионова...

Пикировщики гордились собратьями по оружию и... завидовали им. Увы! Их держала проклятая погода.

Второй день начался мощным наступлением наших войск в районе Пулкова. Здесь помимо армейской артиллерии ударили орудия главного калибра линкора "Октябрьская революция", крейсеров "Максим Горький", "Киров", "Петропавловск", десятков эсминцев. Под гром этой небывалой канонады в наступление устремились гвардейцы 30-го стрелкового корпуса генерала Симоняка, все войска 42-й армии генерала Масленникова.

А морские пикировщики все ожидали погоды.

И тогда не выдержал самый выдержанный из летчиков Василий Иванович Раков, он позвонил прямо командующему:

- Разрешите мне попробовать звеньями? Не могу сидеть!

Командующий Михаил Иванович Самохин сдался наконец и поставил задачу: уничтожить командный пункт дивизии СС в Ропше.

Вылетели тремя звеньями: впереди Раков, за ним Усенко и Косенко. А снегопад над аэродромом не прекращался. Видимости - никакой, как в тумане. Прижимаясь из-за низких облаков почти ко льду, балтийские пикировщики пересекли Финский залив и появились над берегом. Погода здесь была получше: снег шел, но не так густо, как на севере Ленинграда, а облачность приподнялась до тысячи двухсот метров, горизонтальная видимость увеличилась до двух километров. "Петляковы" сразу попали под ливень снарядов вражеских зениток. Уклоняясь от них, звенья пикировщиков, не сворачивая, держали курс на Ропшу.

- Второй вариант! - раздалась по радио команда Ракова.

Это значило: бомбить звеньями с пикирования! С такой высоты пикировать вещь почти немыслимая: не успеешь войти в пике, как надо выводить, иначе врежешься в землю. Константин был удивлен такой командой ведущего. Но ее же подал Василий Иванович! Он-то наверняка знает, что можно, а что невозможно. Риск, конечно, преогромный. Однако если быть предельно точным...

- Николай Александрович! Как хочешь, но должен меня вывести точно на цель! Ни метра в сторону! - приказал Шигаеву.

- Попробую. Только и ты дай мне нужную скорость и высоту.

Справа промелькнул дырявый купол петергофской церкви. Вокруг земля почернела, обуглилась, затянулась дымами и взрывами - там шел тяжелый бой. Самолеты вышли на прямую дорогу. Она вела к Ропше. По обеим сторонам дороги громоздились руины некогда прекрасных зданий, уничтоженных гитлеровцами, сожженных пригородных поселков Луизино, Настолово, Сибилево. Удручающая картина разрушений острой болью отдавалась в сердце летчика. Он уже не думал об опасности варианта удара, а только об уничтожении фашистского логова.

Впереди показались развалины Ропши. Где-то там в полусохранившемся дворце прятался вражеский штаб...

- Ведущий лег в разворот! - предупредил Шигаев.

- Вижу! - ответил летчик. - Все вижу, Николай! Небольшой доворот - и головное звено уже ринулось в атаку. Зениток здесь было тоже много, особенно "эрликонов", - самолеты сразу попали в море огня. Но разве есть у фашистов такая сила, которая заставила бы его, Костю Усенко, балтийского летчика, его товарищей свернуть с боевого курса?!

- Пошел!

В прицел попали взрывы бомб звена Ракова, видно, как оседают стены дворца. Константин подводит перекрестие на уцелевшую часть здания, сбрасывает бомбы и выводит машину из пике почти у земли. Под крыло с бешеной скоростью несутся верхушки оголенных деревьев, печные трубы на месте сожженных домов, движущиеся за танками по заснеженному полю густые цепи советских бойцов в белых маскхалатах.

- Цель накрыта! - музыкой звучит в душе летчика радостный крик Шигаева. Скоро Ропшу возьмут! Вон как наши пошли! Теперь их никто не остановит до Берлина!

На аэродром "петляковы" возвращаются иссеченные осколками и пулями. Были и горестные потери. Но общее радостное настроение охватило всех. Стояла жестокая стужа. Руки примерзали к металлу. Дул сильный пронизывающий ветер, а технический состав на открытом воздухе ремонтировал боевые машины.

Враг не выдержал натиска наших войск, дрогнул, начал отступление. Михаил Иванович Самохин немедленно перенацелил авиаполки на удары по коммуникациям. Звенья пикировщиков Ракова, Усенко, Пасынкова, Косенко, летчиков других авиаэскадрилий полка непрерывно штурмовали немецкие колонны на дорогах, уничтожали железнодорожные эшелоны на станциях Волосово, Елизаветино, Молосковицы, разрушили железнодорожный мост в Кингисеппе.

Под могучим натиском советских войск сверхмощный Северный вал затрещал и рухнул: 19 января войска 2-й ударной и 42-й армий соединились у поселка Русско-Высоцкое: девятисотдневная блокада Ленинграда была ликвидирована. Войска фронта отбросили противника на сто пятьдесят - двести километров и вышли на реку Нарва к границе с Эстонией.

За мужество и героизм, проявленные личным составом при снятии блокады Ленинграда, 73-й пикировочно-бомбардировочный авиаполк военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота был преобразован в 12-й гвардейский.

Герой Советского Союза Василий Иванович Раков уходил из авиаполка: он был назначен заместителем командира 9-й штурмовой авиадивизии. Прославленный командир передал эскадрилью в надежные руки своего заместителя Константина Степановича Усенко и, тепло распрощавшись с однополчанами, уехал к месту новой службы.

На плечи молодого комэска легли новые заботы.

Корабли врага идут на дно

1

Весна на Балтике вступала в свои права. Небо все больше голубело, наливалось синевой приближающейся теплой поры года. Началось бурное таяние снегов. Лед на Финском заливе посерел, порыхлел, в его массивах появились озера-полыньи. Кромка сплошного льда постепенно отодвигалась на восток и достигла нашего острова Сейскари.

Тогда-то воздушная разведка и обнаружила, что гитлеровцы усиливают гогландский минно-артиллерийский рубеж. Огромнейшей полосой, составленной из многих рядов донных и якорных мин, металлических сетей, надежно укрытой от глаз толщей непрозрачной воды, он смертельной преградой тянулся поперек всего Финского залива от северных шхер Финляндии до острова Гогланд на юге и поворачивал на восток к Кургальскому рифу в Лужской губе. В сентябре 1943 года пикировщики, ведомые Раковым и Усенко, уничтожили мощные морские артиллерийские батареи на острове Большой Тютерс и в Курголово, прикрывавшие этот рубеж, а тральщики Краснознаменного Балтийского флота проделали в нем проходы для подводных лодок. И вот теперь, по весне, гитлеровцы начали "штопать" рубеж, выдвинули в его район специальные корабли - минные заградители - минзаги. Под охраной боевых кораблей они ставили новые ряды минных заграждений.

Первая авиаэскадрилья гвардейских морских пикировщиков получила приказ сорвать установку вражеских мин.

Утро 23 марта 1944 года выдалось хмурым, дождливым. Слоистые облака плотно укрыли небо, не оставляя никаких надежд на прояснение. Но гвардии старший лейтенант Усенко повел своих товарищей на боевое задание. За Шепелевским маяком пикировщикам удалось набрать высоту в полторы тысячи метров, и это обрадовало ведущего: под нижней кромкой облаков он взял курс в район острова Готланд.

За годы войны Константин атаковывал разные цели, поэтому знал, как подойти к той или другой. А вот бомбить весьма маневренные и насыщенные зенитками боевые корабли не приходилось, и он заметно волновался. Правда, теперь с ним летел Сергей Давыдов, бывший штурман Ракова, превосходный специалист и храбрый воин, имевший на боевом счету около десятка потопленных судов, и это подбадривало Усенко. И все же для уточнения деталей летчик проконсультировался у своего молодого, но более опытного в таких делах заместителя Юрия Хрисанфовича Косенко. Теперь он уверенно искал врага.

Сплошной лед внизу оборвался внезапно, открыв серо-свинцовую колышущуюся поверхность моря, усыпанную белыми пятнышками льдин.

- Вон они, минные заградители! - показал Давыдов на появившиеся у горизонта корабли. - Штук пятнадцать!

Корабли шли на север в необычном строю: слева полукольцом друг за другом следовали девять судов охранения, в большинстве своем сторожевики, справа шесть крупных минных заградителей, которые ставили мины.

- В самый раз поспели! - Давыдов поднялся со своего сиденья, чтобы получше разглядеть противника. - Работают! Давай по головному!.. Стоп! Вижу "худых"! Командуй!

Усенко включил радиопередатчик:

- Внимание! Я - ноль десятый! Над кораблями две пары "мессеров". "Маленькие", очистите дорогу!

"Маленькие" - это "яки" Кудымова. Дмитрий не заставил себя ждать, отдал приказ, и четверка "яков" бросилась на "мессершмиттов", завязав с ними воздушный бой. "Петляковы" беспрепятственно сближались с кораблями, и, когда до них осталось не более пяти километров, ведущий группы подал команду:

- Боевое развертывание! Удар нанести по большим кораблям звеньями с пикирования! Как поняли? Я - ноль десятый!

Ведомые подтвердили получение приказа и перестроились в колонну звеньев. Головное звено легло на боевой курс, и небо вокруг него сразу загустело шапками дымных разрывов: враг открыл губительный зенитный огонь. Стреляли все корабли и минзаги: темные, низко сидящие в воде их борта опоясались желтыми бликами огненных вспышек.

- Пошел!

Нос ведущего "петлякова" энергично опустился, перед глазами летчика оказалась сплошная вода, и на ней чечевицеподобный по форме крупный минный заградитель, корпус и дымовая труба которого были окрашены в серый цвет. С носа и кормы корабля, с его бортов яростно стреляли зенитные и "эрликоновые" пушки. Разрывы снарядов и светящиеся строчки трассирующих очередей крупнокалиберных пулеметов закрыли оптику прицела, но комэск все же успел поймать в перекрестие прицела нос минзага. И вдруг нос корабля двинулся, стал уходить вправо.

"Врешь! Не уйдешь, там мины, вернешься", - с уверенностью подумал летчик.

Действительно, через несколько секунд минзаг начал едва заметное движение влево. В этот момент Усенко направил три двухсотпятидесятикилограммовки в цель. Линия горизонта вернулась на обычное место - Пе-2 вышел из пикирования. Рядом с ним справа и слева появились ведомые, сверху - "яки" прикрытия.

"Молодцы! - обрадовался комэск. - Чувствуется школа Ракова!.. Что это Аносов так далеко отошел? Придется на разборе указать ошибку..." Константин вдохнул полной грудью, освобождаясь от нервного напряжения, и потянул штурвал.

- Задержи! Сфотографирую! - попросил Давыдов.

- Командир! Прямое попадание! Минзаг тонет!

Усенко, довольный атакой, прогудел:

- На Балтике порядок! Доложите наблюдения! - Он сбавил скорость, дожидаясь сбора самолетов в группу.

- Потоплен головной минзаг и два корабля охранения. Тонут еще два. Посмотри!

Летчик повернул голову в сторону хвоста Пе-2. Он увидел разбросанные по морю корабли: былого четкого их строя больше не существовало. Два минзага стояли на месте. Из их поврежденных палуб валил густой дым...

Боевые действия на Балтийском море активизировались с каждым днем. Гвардейские пикировщики все чаще вылетали на перехват вражеских кораблей в Нарвский залив, в губу Кунда, в залив Харалахт, в открытое море... В этих боях 12-й гвардейский авиаполк всегда отличался боевыми успехами. Счет потопленных вражеских кораблей неизменно рос. Но и полк нес невосполнимые потери...

Командир 8-й мннно-торпедной авиадивизии полковник Александр Николаевич Суханов давно приглядывался к гвардии старшему лейтенанту Усенко. Ему нравилось, что тот не пасовал перед трудностями и не боялся ответственности, за порученное дело брался горячо, с душой и выполнял его наилучшим образом. Убедившись, что молодой командир с обязанностями, комэска не только справился, но и повысил состояние боевой готовности эскадрильи, к каждому бою, как и его учитель Раков, подходил не шаблонно, а творчески, поэтому и потери у него в группе по сравнению с другими были меньшими, Суханов решил попробовать летчика в роли ведущего авиаполка. Он вызвал к себе Усенко и поставил задачу:

- В районе порта Азери воздушная разведка обнаружила немецкий конвой. Ваша задача, товарищ старший лейтенант, всем наличным составом авиаполка настигнуть этот конвой и разгромить! Вопросы есть? Действуйте!

- А... как же командир полка?

- Будет руководить с земли.

И вот двадцать три "петлякова" под прикрытием двадцати двух "яков" направились в указанный квадрат моря. Впереди всех - зелено-голубая "десятка" ведущего. Константин Усенко оглядывает огромный строй. Его правым ведомым летел Александр Аносов, левым - летчик из запаса таганрогский учитель Иван Александрович Докучаев. Далее виднелись эскадрильи Андрея Барского и Николая Колесникова. Красиво летели пикировщики, будто на параде. Рядом с ними четверки верных "яков".

Слева в стороне показались и остались позади запятые противником острова Большой и Малый Тютерсы. Впереди, насколько хватал глаз, простиралось море. Сегодня оно было неспокойным, потемневшим, взлохмаченным; сильный ветер срывал с гребней волн пену и вытягивал ее в длинные полосы. В этих полосах нелегко разглядеть буруны, поднимаемые кораблями, - главный демаскирующий признак окрашенных под цвет воды судов.

Но летчикам искать буруны не пришлось: в составе конвоя плыли "купцы" транспорты, команды которых не всегда справлялись с необходимостью бездымного плавания. Вот и сейчас на горизонте показались столбы дымов из их труб. Давыдов сразу доложил:

- Вот они, голубчики!

"Голубчики" - четыре крупных транспорта - шли под охраной двенадцати боевых кораблей. Над караваном летели три четверки "Фокке-Вульф-190". Береговые аэродромы тоже близко, и там наверняка находятся в готовности еще эскадрильи истребителей. Ведущий должен правильно оценить обстановку, все учесть. Усенко приметил: транспорты сидят в воде глубоко, значит, нагружены до предела. Большой груз плюс сильная охрана свидетельствуют о его ценности.

Варианты атаки обычно намечаются перед вылетом. Но окончательное решение командир принимает в зависимости от обстановки на месте в воздухе.

- Будем топить! Ударим с кормовых секторов! - решает Усенко и приказывает по радио: - Внимание! Севернее конвоя вижу "фоккеров". "Маленькие", очистить район!

Пикировщиков сегодня сопровождал 21-й авиаполк истребителей. Его командир майор Павлов Павел Иванович отдал приказ, и "яки" закружили "фокке-вульфов" в виражах воздушного боя, серое небо прочертили огненные трассы. А вот и первый трофей: кувыркаясь, расплетая черный шлейф дыма, к воде полетел сбитый самолет.

- Командир! Сбит "фоккер"! - тотчас последовал доклад Василия Костромцова. - Пошел рыб кормить!

- Порядок, порядок! - торопливо ответил Усенко, внимательно разглядывая строй кораблей.

Транспорты окружены сплошным кольцом охраны. На каждом корабле по десятку зениток - полторы сотни стволов! - ни с какой стороны не подступиться, а прорываться через стену огня - значит кого-то из своих обречь на гибель. "Где же выход? - мучительно думает ведущий. - Если б как-то растянуть немецкую оборону, ослабить..." И вдруг на ум пришел маневр Ракова! "Конечно же!" обрадовался Усенко. Приказал:

- Двадцатый! Вам зайти справа. Остальные со мной атакуют слева с разворота! Как поняли? Прием!

- Вас понял, я - двадцатый! Выполняю. Ребята! За мной!

Звено за звеном гвардейских пикировщиков с двух направлений ринулись к целям. Заградительный огонь зениток весьма плотен, но снаряды рвутся внизу, под "петляковыми", не достают до них - маневр Ракова сработал верно! А Пе-2 уже несутся к воде в стремительном пике! Море забурлило, вспенилось от мощных взрывов крупных авиабомб. Горят транспорты от прямых попаданий, пылают боевые корабли, идут на дно Балтийского моря гитлеровские суда с боевой техникой, с оружием и солдатами. Враг деморализован, заметался в поисках спасения. А летчики-гвардейцы делают новые и новые заходы.

В район боя фашисты срочно вызвали подкрепление: в небе появилось еще несколько групп "фокке-вульфов". По манере полета было видно, что прибыли опытные летчики. Одна их пара сумела обмануть бдительность истребителей прикрытия и прорвалась к ведущему, атаковала его. Сергей Давыдов меткой очередью сразил одного, но второму удалось ударить из пушки по левому мотору и разбить его. "Десятку" резко рвануло влево, но у Усенко хватило сил удержать ее от падения. А на выручку командиру уже бросился ведомый Аносов. Его штурман Павел Белоусов и радист Бут пулеметным огнем помогли Давыдову и Костромцову отбить очередную атаку еще одной пары вражеских самолетов. Подоспели "яки", и фашистские асы поспешили ретироваться.

Машина ведущего получила серьезные повреждения и с трудом держалась в полете. Больше по выработавшейся привычке, чем по надобности, Константин посмотрел вниз с подсознательным желанием найти подходящую площадку для вынужденной посадки! Увы! Вокруг, насколько хватал глаз, простиралась безбрежная морская ширь.

- Сколько самолетов в строю? - забеспокоился командир.

- В строю все! - доложил Костромцов. - Потерь нет!

- Порядок! - облегченно проговорил летчик и приказал: - Осмотреть повреждения машины!

Сергей Давыдов склонился над прицелом, поводил им вправо, влево, рассматривая низ самолета: через оптику его видно, хотя прекрасно понимал, что знание объема повреждений не облегчит положение экипажа, да и морально не успокоит. Но он уже успел хорошо узнать Усенко - тот не бросится в панику, не потеряет самообладания в любой ситуации. Наоборот, сумеет найти дополнительные силы, чтобы бороться за спасение машины и экипажа до последнего шанса. Надежный парень! Обстоятельно доложил:

- Разбит левый руль поворота, повреждены крыло и элерон. До берега сто километров. Дотянем, Костик?

Константин прикинул в уме: сто до берега да там до аэродрома столько же почти час лету! Сказал спокойно:

- Факт! Только бы правый не скис...

А машину командира уже окружили боевые товарищи, будто хотели подставить надежные плечи под крылья раненого. Ближе подошли "яки"...

Полковник Суханов остался доволен новым ведущим 12-го гвардейского: в бою потоплено два вражеских судна и девять повреждено. Конвой разгромлен! При этом группа потеряла всего один Пе-2, но не в бою, а из-за трагического стечения обстоятельств: у летчика гвардии лейтенанта Николая Красикова во время полета выявилась неисправность, и он повернул домой, по пути удачно сбросил бомбы на батарею на острове Большой Тютерс. Но одна бомба осталась в бомболюках и при посадке на своем аэродроме взорвалась. Весь экипаж погиб...

3

Жестокие воздушные морские бои, которые вели летчики совместно с катерниками и подводниками Краснознаменного Балтийского флота, постепенно изменяли оперативно-стратегическую обстановку в Финском заливе. Немцы здесь полностью отказались от наступательных операций, боялись даже сунуться в восточную часть моря, и все свои действия свели только к защите приморского фланга армий и прикрытию морских перевозок.

В весеннем наступлении Краснознаменного Балтийского флота отличились сотни морских авиаторов. Родина отметила их героизм, наградив 1 мая 1944 года орденами и медалями. Командир первой эскадрильи 12-го гвардейского пикировочного авиаполка Константин Степанович Усенко был награжден орденом Красного Знамени. А через несколько дней командующий флотом адмирал В. Ф. Трибуц поздравил его с присвоением очередного воинского звания "гвардии капитан"...

Штаб Ленинградского фронта совместно с Краснознаменным Балтийским флотом приступил к подготовке Выборгской наступательной операции. Предстояло прорвать особо мощные, глубоко эшелонированные многополосные укрепления Карельского вала.

Чтобы обеспечить этот прорыв, полкам штурмовой авиации флота совместно с 13-й воздушной армией были определены конкретные цели на переднем крае, узлы сопротивления и скопления резервов; минно-торпедным и бомбардировочным авиаполкам поручалось систематическими ударами на севере срывать морские перевозки и содействовать высадке десантов на острова прибрежной зоны.

Авиация Краснознаменного Балтийского флота сразу включилась в подготовку операции. Этому способствовали хорошая погода и наступившие белые ночи. Воздушная разведка взяла акваторию Финского залива под неусыпное наблюдение. Одно- и двухмоторные разведчики пересекали его во всех направлениях и вовремя обнаруживали движение транспортов, кораблей и конвоев. Эти данные сразу сообщались на командный пункт генерала Самохина. Там ставили боевые задачи авиадивизиям. В воздух поднимались эскадрильи и полки. Разведанные цели немедленно подвергались сосредоточенным ударам. Потери гитлеровцев росли, и они вынуждены были сократить морские перевозки, а затем совсем их прекратили. Движение судов возобновлялось только в плохую погоду. Поэтому усилия морских пикировщиков были перенацелены на разгром вражеских военно-морских баз на финском берегу - Котка и Хамина, через которые шло основное снабжение войск Карельского перешейка. Гвардейцы наносили удары по этим базам, скрывавшимся там транспортам и кораблям, разрушали портовые сооружения, дороги. Ущерб, нанесенный фашистам, был весьма ощутим.

Но и ряды гвардейцев таяли.

17 мая в очередном налете на Хамину в бою погибло четыре экипажа, в том числе Юрий Хрисанфович Косенко, Николай Александрович Шигаев и Иван Александрович Докучаев.

Гибель Юрия была тем горше, что ровно через две недели - 31 мая 1944 года ему и Григорию Васильевичу Пасынкову Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено высокое звание Героев Советского Союза. Это были первые Герои-пикировщики 12-го гвардейского в Великую Отечественную...

4

Народный комиссар Военно-Морского Флота СССР Н. Г. Кузнецов приказал 12-й гвардейский полк вывести из боевого состава для доукомплектования и переформирования. Командиром авиаполка, к большой радости гвардейцев, был вновь назначен Василий Иванович Раков. Он сразу же взял на себя многие заботы.

А их было немало. После майских боев в строю осталось всего восемь экипажей. По распоряжению командующего морской авиацией генерал-полковника Жаворонкова в 12-й гвардейский срочно прибыли выпускники авиаучилища имени Леваневского в составе восемнадцати экипажей. Была дана команда перегнать с авиазаводов девятнадцать новейших Пе-2. Нужно было в короткий срок сделать авиаполк боеспособным - такую задачу и поставил перед коммунистами и комсомольцами на партийно-комсомольском собрании командир полка.

Все горячо взялись за дело.

Прежде всего требовалось подобрать и правильно расставить командные кадры, начальников служб. Командиром первой эскадрильи остался Константин Усенко, второй - Андрей Барский. В третьей произошла замена: Героя Советского Союза Григория Пасынкова послали на Высшие офицерские курсы, а его место занял гвардии старший лейтенант Юрий Кожевников, талантливый, растущий летчик. Сергей Степанович Давыдов стал флагманским штурманом, Василий Михайлович Костромцов - начальником связи авиаполка. Оба летчика перешли в экипаж Ракова. Флагштурманом первой эскадрильи был назначен Евгений Иванович Кабанов.

Конечно, Константину Усенко было жаль расставаться с многоопытным Сергеем Давыдовым. Он с ним успел слетаться, подружиться, полюбил его. Но первые же полеты с Евгением Кабановым убедили комэска, что смена пришла достойная. Об этом же свидетельствовали и три ордена Красного Знамени на груди гвардии старшего лейтенанта. Летчик и штурман оказались одногодками, друг друга поняли, что называется, с полуслова.

Предстояло фактически заново сформировать эскадрилью, ее звенья и службы, отрегулировать и наладить деятельность всего сложного и многогранного механизма, а главное - обучить молодых летчиков гвардейской тактике и меткому бомбометанию, да так, чтобы не уронить славы первых снайперов. В мирное время на это уходили многие месяцы. Сейчас нужно было все сделать в считанные дни. Как? Константин Степанович задумался. Но теперь он был не тем розовощеким юнцом в звании младшего лейтенанта, который после авиашколы четыре года назад делал первые самостоятельные шаги в авиации, а гвардии капитаном, умудренным трехлетним фронтовым опытом. Усенко посоветовался с Василием Ивановичем Раковым, поговорил со штурманом, с инженером, адъютантом и начальником связи, наметил план, дал каждому помощнику определенный участок работы и сам строго контролировал все.

С командными кадрами в эскадрилье дело обстояло неважно: в боевом строю остался всего один рядовой летчик - гвардии младший лейтенант Александр Петрович Аносов. Более опытный Андрей Калиниченко находился в госпитале, ждали его возвращения. Усенко попросил командование назначить Калиниченко к нему заместителем, а Аносова - командиром звена. Вскоре из другой эскадрильи на должность командира звена пришел гвардии младший лейтенант Павел Калашников, способный летчик, веселый, общительный, жизнерадостный парень. Конечно, такие помощники тоже нуждались в постоянном руководстве, но опереться на них можно было: ребята надежные!

5

Утром 9 июня до аэродрома донеслись раскатистые оглушительные залпы стреляли соседние сверхмощные батареи береговой обороны КБФ известных фортов Передовой и Краснофлотский. В перерывах между залпами фортов с севера слышалась не менее грозная канонада - началась "увертюра" Выборгской операции. По всему фронту - от Финского залива до Ладожского озера - артиллерия и авиация Ленинградского фронта начали предварительное разрушение укреплений Карельского вала. Канонада продолжалась весь день почти без пауз. В таком грохоте люди не слышали собственного голоса, объяснялись жестами, не слышали и могучего рева пролетающих в северном направлении авиационных полков штурмовиков и истребителей, но их лица сияли от радости.

Следующий день начался также с артиллерийско-авиационного удара, и войска фронта бросились на штурм вала.

Под этот несмолкаемый грохот в первой эскадрилье пикировщики знакомились с прибывшим пополнением летчиков. Через день Усенко с Аносовым приступили к летной подготовке молодежи. Предстояло отработать полеты по кругу, в зоны, проверить групповую слетанность. Оба командира буквально не покидали кабину самолета. Менялись молодые летчики, инструкторы оставались те же. Спешили.

Евгений Иванович Кабанов подшучивал:

- Наш командир, если б разрешили, и обедал бы в воздухе!

В ответ Усенко, поднимая палец, спрашивал:

- Слышишь канонаду? Это на сухопутье гремит! А кто будет освобождать острова, заливы? Мы, балтийские летчики! Надо успеть подготовиться.

Сначала отрабатывали пикирование поодиночке, потом парами. Тогда-то в эскадрилью и пришел Павел Калашников. Молодые командиры звеньев делали все старательно. Константин Усенко тщательно проверял работу своих помощников и, когда было нужно, приходил на помощь. Дело спорилось...

В тот первый летний месяц 1944 года на Балтике часто шли дожди. Они вносили помехи в жесткие графики полетов. Люди нервничали. А дожди все шли и шли. Летное поле аэродрома подолгу оставалось мокрым. Спасала теплынь: вода быстро испарялась, но воздух становился таким влажным и тяжелым, что все очень быстро уставали,

А тут еще комары! Миллионами поднимались они с соседних болот и тянулись к человеческому жилью. Спасения от них на аэродроме не было. Но обучение молодых летчиков не прекращалось ни на час.

На старт к руководителю полетов гвардии майору Виктору Васильевичу Лазареву - помощнику командира авиаполка - подъехал Василий Иванович Раков. В сером облачном небе к аэродрому четким строем "клин звеньев" приближалось девять "петляковых".

- Кто в воздухе? - поинтересовался комполка.

- Усенко! Красиво идут, как на параде. А летают всего пятый день. Поражаюсь неутомимости и энергии комэска! Ведь почти все делает один, до сих пор нет заместителя.

Василий Иванович, сохраняя на лице обычную невозмутимость, разглядывал в небе строй Пе-2 и слушал помощника. В душе он был согласен с оценкой, данной комэску, но разговор не поддержал: сейчас его занимали не успехи Усенко, а отставание остальных эскадрилий, молодые экипажи которых еще не овладели летным мастерством. Раков знал, что на фронте обстановка могла измениться в любое время. Вдруг прикажут вылететь в бой, что тогда?

Из репродуктора связной радиостанции доносились краткие команды ведущего. Выполняя их, самолеты быстро перестроились и гуськом пошли на посадку.

- Шесть минут - и все сидят! - показал командиру часы Лазарев. - Это Костина выучка!

- Для начала неплохо! - скупо похвалил Василий Иванович и, проследив посадку последнего Пе-2, добавил: - Пройду к Усенко.

А Константин тем временем, выслушав рапорты командиров звеньев - Аносова и Калашникова, поблагодарил их.

- Поздравляю вас, товарищи, с первым групповым полетом ведущими звеньев. Хорошо слетали. Молодцы! Вы свободны.

Козырнув, командиры звеньев ушли в свои подразделения. Усенко глядел им вслед и улыбался.

- Командир! - вывел из задумчивости техник Чуканов. - Василий Иванович на горизонте!

Комэск шагнул навстречу командиру полка. Раков остановился и слушал, как Усенко громким голосом, каким обычно разговаривают после полетов все летчики, неторопливо и обстоятельно докладывал о выполнении эскадрильей учебных задач, об обнаруженных ошибках и мерах.

- Как дела у молодых командиров звеньев? Тянут?

- Повырастали ребята, обрели крылья. В воздухе руководят действиями ведомых, будто в учебном классе.

- Что собираетесь отрабатывать в последующих полетах?

- Строй эскадрильи, боевое развертывание, пикирование звеньями и быстрый сбор в группу. Потом на полигон - бомбить.

- А как с осмотрительностью в экипажах? Учите?

- Постоянно напоминаем.

- Вы договоритесь с истребителями и над целью устройте настоящую проверку, как в бою!

- Есть договориться! Я завтра это и сделаю!

- Вот и хорошо! Что ж, товарищ гвардии капитан, - Василий Иванович тепло посмотрел на молодого комэска, - за быстрый ввод молодежи в боевой строй от лица службы объявляю вам благодарность!

- Служу Советскому Союзу! - вытянулся летчик и покраснел от смущения. Что скрывать? Высокая оценка известного балтийского аса несказанно обрадовала его. Он понял, что выдержал один из самых трудных экзаменов в своей жизни - экзамен на командирскую зрелость

На следующий день на старт вырулила первая эскадрилья в полном составе. На взлетной полосе колонной выстроились ее звенья. Сегодня полетами руководил сам Раков, и молодые летчики со сдержанным волнением вслушивались в потрескивание эфира: не подкачать!

- Ноль десятый! Взлет разрешаю!

Взревели моторы, и тройки Пе-2, подняв раздвоенные хвосты, понеслись по взлетной полосе. А через несколько минут девятка остроносых бомбардировщиков уже скрылась за лесом. Из репродуктора аэродромной радиостанции донеслась четкая команда ведущего:

- Внимание! Боевое развертывание! Бомбить с пикирования звеньями. Сброс бомб по ведущему! Я - ноль десятый!

Пикировщики звеньями бросались на учебные цели, бомбили, а на выходе их подстерегали два "яка" из 21-го истребительного, которые должны были атаковать "петляковых". Но штурманы и стрелки-радисты Пе-2 были начеку - они встретили атакующих "огнем" из кинофотопулеметов. Все было как в настоящем бою. Даже азарт!

После бомбометания и отражения атак истребителей - быстрый сбор в группу и снова заход на цель!

Наконец сброшены последние бомбы. Плотным строем эскадрилья возвратилась на аэродром, промчалась над стартом, перестроилась в цепочку и пошла на посадку.

- Три минуты! - показал часы командиру Лазарев... На самолетной стоянке Константин заметил новенькие Пе-2. Сосчитал: восемь штук. Поинтересовался у инженера Степанова, что за машины.

- Перегонщики к нам пригнали.

- Вот это дело! Сначала прислали летный состав, теперь самолеты! Научились воевать, Николай Степанович, а? - Комэск опять взглянул в сторону перегонщиков, решил наведаться к ним и отправился на старт докладывать Ракову.

На старте рядом с командиром находился генерал Самохин. Михаил Иванович приветливо поздоровался:

- Здравствуйте, товарищ Усенко! Скажите, какой сегодня день? Он ни о чем вам не говорит?

- Как же, товарищ генерал! Двадцать первое июня! Разве такая дата когда-нибудь забудется?

- Завтра сможете вылететь с эскадрильей в бой?

- Так точно! Первая эскадрилья, товарищ командующий, готова к выполнению боевых задач! - Константин взглянул на своего командира и осекся: тот смотрел на него с нескрываемым гневом. Что такое? Сказал что-то невпопад?

В разговор вмешался Раков:

- Товарищ генерал, эскадрилья Усенко выполнила всего второй полет. Ее рано посылать в бой, могут быть неоправданные жертвы. В других подразделениях звенья только слетываются...

Но командующего не убедили доводы командира полка.

- Вы знаете, что вчера взят Выборг? Так вот, в тылу советских войск на островах Бьёркского архипелага остались мощные вражеские батареи. Они обстреливают наших. Завтра с рассветом вашему полку, Василий Иванович, быть готовым к уничтожению этих батарей. Начинаем освобождение островов.

Получив разрешение быть свободным, Усенко зашагал к перегонщикам. Может, среди них встретит однополчан из 13-го?

Точно! У "петляковых" стоял... его бывший штурман Кронид Александрович Обойщиков. В 1942 году Кронид входил в экипаж Усенко штурманом звена. Вместе они летали над Баренцевым морем и Северным Ледовитым океаном, патрулировали союзные конвои, обороняли их в жестоких схватках с гитлеровскими асами. Потом Обойщиков стал флаг-штурманом эскадрильи, а Константина перевели на Балтику.

Боевые друзья обрадовались встрече, затрещали кости от крепких объятий.

- Как воюешь, Костя?

- Сейчас тренируемся!

- С каких пор на войне стали тренироваться?

- Честно. Тренируемся, да еще как! Ты ж знаешь школу Ракова: учиться и учиться до боя, учиться в бою и после!

- Разве Василий Иванович здесь?

- Командует нашим гвардейским!

- Добился-таки своего. Рад за него. Молодец! С таким командиром, Костя, можно вместе и до Берлина!

Константин вглядывался в дорогие черты лица друга: голубоглазый, крутолобый, все такой же статный, неугомонный. Только очень уставший, по глазам видно.

- Возьмешь к себе? Согласен рядовым, лишь бы на фронт, - попросился Кронид.

- Кто ж тебя отпустит с перегонки? Приказ Сталина!

Как обычно в таких случаях, вспомнили друзей, командиров. Воспоминания всегда нескончаемы. Но разговор прервался внезапно: Усенко увидел, что на старт вырулило звено Калашникова - дела звали его на стартовый командный пункт. На прощание обнялись.

- Счастливо, Кронид! Привет хлопцам!

- Удачи тебе, Костя! Будь жив!..

6

Гвардии капитан Усенко перед строем эскадрильи объяснял порядок выполнения боевого задания. Задание было внезапным, и комэск, естественно, волновался: как поведут себя необстрелянные? Он внимательно вглядывался в молодые лица, старался по их выражению уловить настроение, реакцию. Серые, голубые, карие глаза смотрели на него с обычным ожиданием и готовностью. К своей радости, в этих глазах Константин Усенко не увидел признаков растерянности, неуверенности или страха. В них он читал одно: готовность лететь за ним, командиром, туда, куда он их поведет. Комэск заговорил обстоятельно:

- Для удара по батарее нам отведено на каждое звено всего по пять минут. За это время надо успеть сделать два захода и освободить место для других эскадрилий. Ясно? По самолетам!

Привычно гудели моторы. Пе-2, слегка покачиваясь, легко набирали высоту. Усенко видел, как рядом летели Цейн и Ржевский, звенья Аносова и Калашникова, истребители - все были на своих местах, и повернул на север.

Родные берега остались позади, а впереди на северо-востоке появилась цепь желто-зеленых островов.

- Цель по курсу! - показал на острова Кабанов.

Усенко оглянулся на ведомых и оторопел: куда подевался недавний четкий строй? Над морем болтанки не могло быть, а "петляковы" летели неспокойно: то один, то другой вдруг взмывал вверх, налезал на впереди летящего, отставал или проваливался и снова лез наверх.

- Нервничают ребята! - заметил штурман.

- Резонно! - подключился Василий Костромцов. - Они ж знают, что на этих островах посты наблюдения и зенитки. Значит, ждут, что зенитчики уже прицелились и вот-вот начнут палить. Я такое противное чувство пережил еще в финскую. Ничего! После первого боевого вылета пройдет!

Чтобы подбодрить молодых, Усенко включил внешнюю связь и заговорил спокойно, деловито, как на полигоне:

- Внимание, соколы! Цель видите? Она справа. Сейчас будем делать боевое развертывание, - и властно приказал: - Слушать всем! Звеньям перестроиться в колонну! Удар нанести с двух тысяч звеньями с пикирования! Два захода. Приготовиться! Начали!

Усенко заводил ведомых на батарею, и ему вдруг вспомнился его первый вылет на Большой Тютерс. Василий Иванович организовал такой стремительный бой, что он остался в памяти на всю жизнь. Раков тогда тоже летел на "десятке". Надо не сплоховать, чтобы у Ржевского, Цейна и остальных молодых летчиков этот бой остался в памяти предметным уроком.

Едва комэск вывел головное звено на боевой курс, как молчавшие зенитки открыли огонь: бой начался! Конечно, противодействие противника здесь было не таким, как под Коткой, но для молодых это же первое. Усенко посмотрел на ведомых. Ржевский и Цейн старательно держались рядом, повторяли противозенитный маневр. Порядок!

- Вижу цель, - голос у Кабанова ровный, спокойный. - Прямо по носу самолета в лесу тропинка. Видишь? Она упирается в дальномер, а параллельно видны три палочки. Это стволы орудий!

Солнце усердно освещало остров. Противник, видимо, приготовился обстреливать Карельский перешеек, поснимал с пушек маскировочные сети, развернул их в сторону материка. В солнечных лучах грозно поблескивали длинные стволы.

Над батареей вражеских истребителей не было.

- Пошел!

Усенко энергично бросил Пе-2 вниз, довел до заданного угла и увидел батарею в прицеле. Он навел его на среднее орудие. Орудийный расчет, заметив самолет, побежал в укрытие, но поздно!

- Выводи! - коснулся плеча штурман.

Летчик нажал кнопку и, ощущая привычное подрагивание машины, взглянул на ведомых: те пикировали рядом! "Яки" тоже пикировали вместе с бомбардировщиками. А выше над ними в атаку бросалось звено Аносова. Калашников со своими подходил к точке ввода. Все было, как учили!

- Цель накрыта! Фотографирую!

Батарея на острове утонула в клубах дыма, огня и пыли. Звенья "петляковых" летели за комэском над морем, набирая высоту для повторного захода. Никто не растерялся, не оторвался! И ведущий опять повел своих соколят в атаку. Снова неистовствуют зенитки, небо в плотных хлопьях разрывов, но пикировщики пронизывают их, атакуют морскую батарею дерзко, азартно, и она вновь тонет в клубах взрывов и дыма.

Но вот острова остались позади. Эскадрилья взяла курс на юг. Потерь нет. Домой!

А эфир наполнился новыми голосами: батарею атаковывала вторая эскадрилья пикировщиков.

Комэск с любовью поглядел на ведомых. Те летели плотным строем, четко, даже красиво! Куда делась болтанка! Значит, нервозность преодолена: соколята становились соколами!..

Выборгская наступательная операция завершилась полным разгромом врага. Были освобождены острова Бьёркского архипелага, и балтийцы перенесли свои сокрушительные удары на острова Выборгского залива. Ни сильные гарнизоны, ни мощные островные укрепления не смогли сдержать наступательный порыв моряков. Враг не выдержал и с позором бежал.

7

Под дружным натиском войск Ленинградского фронта и моряков Краснознаменного Балтийского флота северный фланг гитлеровских войск затрещал. Чтобы его укрепить и придать ему устойчивость, немецко-фашистское командование перебросило в Финляндию несколько пехотных и моторизованных дивизий, а в ближайшую к фронту военно-морскую базу Котка ввело сильный отряд боевых кораблей с крейсером "Ниобе".

"Ниобе" - так гитлеровцы назвали захваченный ими у Голландии крейсер "Гельдерланд". Корабль имел сильную артиллерию, мощный пояс броневой защиты, до тысячи человек экипажа. Немцы намного усилили огневую мощь корабля, дополнительно установив на нем восемь крупнокалиберных орудий противоминно-зенитной артиллерии и превратив его в крейсер противовоздушной обороны. "Ниобе" стал грозным боевым кораблем.

Воздушная разведка своевременно обнаружила появление "Ниобе" в Финляндии. Доложили в Москву. Нарком ВМФ адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов приказал потопить крейсер. Штаб военно-воздушных сил КБФ приступил к разработке операции. Ее руководителем в воздухе был назначен Герой Советского Союза В. И. Раков.

Получив весьма ответственное боевое задание, Василий Иванович задумался. Потопить крейсер, да еще в такой сильно укрепленной военно-морской базе, как Котка, было Делом чрезвычайно трудным. Воздушное пространство над Коткой с малых до больших высот простреливалось многослойным зенитным огнем, создаваемым пушками малого, среднего и крупного калибров. Расположенные на окружающих базу островах, они прикрывали со всех сторон подход к ней. Только тяжелых зенитных батарей четырех- и шестиорудийного состава в Котке насчитывалось двенадцать! Они создавали такую плотность огня, что каждую секунду взрывалось по десять - двенадцать крупнокалиберных снарядов. К ним прибавлялось до трехсот разрывов среднего и трех тысяч малого калибров. Попробуй прорвись через эту завесу сплошного зенитного огня! А ведь он еще усиливался орудийными установками крейсера, других боевых кораблей и транспортов!

Для достижения цели следовало придумать что-нибудь неожиданное для противника, чтобы на какое-то время ошеломить и отвлечь его внимание. Именно в это время и следовало нанести разящий удар.

И Василий Иванович кое-что задумал. Своей идеей он поделился с командующим. Генерал Самохин ее одобрил. Работники штаба ВВС сделали соответствующие разработки: оформили схемы и таблицы расчетов.

План операции доложили прилетевшим в штаб Краснознаменного Балтийского флота наркому Кузнецову и генералу Жаворонкову. После тщательного ознакомления они его одобрили. К участию в операции привлекались разные рода авиации: пикировщики, бомбардировщики-топмачтовики, штурмовики, истребители и разведчики - всего семь авиаполков. На командный пункт были вызваны командиры и ознакомлены с боевым заданием.

В короткий срок авиаполки подготовились к бою.

После обеда 16 июля, когда враг меньше всего ждал, операция началась: с аэродромов взлетели и собрались в строй сто тридцать две боевые машины. Воздушная армада взяла курс на Котку.

Стоял на редкость ясный, безоблачный день, и это радовало летчиков, облегчая выполнение боевого задания.

Во главе строя пикировщиков летел командир авиаполка Василий Раков. Усенко шел за ним. Сзади головной группы следовала эскадрилья Барского, затем шестерка комэска-три Юрия Кожевникова. Над "петляковыми" и с боков замерли на своих местах "телохранители" - "яки", ведомые Дмитрием Александровичем Кудымовым. Внизу, у самой воды, проносились эскадрильи штурмовиков Ил-2, над ними - полк "лавочкиных", а позади, равняясь по последней шестерке Пе-2, шли бреющим полетом над волнами две пары громоздких "бостонов" бомбардировщиков-топмачтовиков с тысячекилограммовыми фугасными авиабомбами на борту. Вел их майор Пономаренко Илья Неофитович. Воздух над морем содрогался от могучего рева авиационных моторов.

"Петляковы" летели на большой высоте. Термометр за бортом показывал минус 30 градусов. От холода не спасали даже меховые комбинезоны и унты. Мерзла кожа обгоревшего лица, руки, ноги. Константин, чтобы как-то согреться, потирал лицо шерстяной перчаткой, усиленно шевелил пальцами ног, постукивал руками по штурвалу, но делал все это непроизвольно, не отрываясь от наблюдения за воздухом и поведением своих молодых товарищей. В боях с береговыми батареями на островах они показали себя хорошо. Но те бои не относились к категории сложных. Вот Котка... Константин беспокойно оглядывается на сидящего позади Евгения Кабанова, будто тот может дать ответы на мучившие командира вопросы.

Чернявый, кареглазый Евгений Кабанов очень подвижный и веселый человек. С ним легко летать, он никогда не унывает, все шутит. Вот и сейчас в телефонах раздался его звонкий голос с чуть заметной хрипотцой:

- Ну и холодрыга! Даже зубы замерзли! Как ты терпишь?

- Так и терплю! - засмеялся Усенко. - Придем в Котку - отогреемся, фашисты устроят нам баню - жарко будет!

- Это еще, как говорит моя бабушка, надо посмотреть: кто - кому? В "десятку" на такой высоте попасть не просто! Зато наши полутонки от них и клочьев не оставят! Только бы донести их до Котки!

Да, к Пе-2 были подвешены мощные пятисоткилограммовые бомбы. Попадания одной такой авиабомбы бывало достаточно, чтобы пустить на дно моря транспорт, сторожевой корабль и даже эсминец. Но вот топить крейсер пикировщикам еще не приходилось. Как это получится?

У самой линии горизонта показалась черная полоса - вражеский берег. Он все ближе. Внизу под самолетами потянулись прибрежные острова. Их много. На некоторых стоят зенитки. Они сразу напомнили о себе: раздались первые залпы. В небе по курсу вспыхнули разрывы.

Но внимание Василия Ракова привлекли не зенитки, а то, что он увидел впереди и выше: знакомые неприятные черточки. Тотчас в эфире зазвучал приказ:

- Беркут! Прогоните "фоккеров" с базы! Я - ноль один!

"Беркут" - позывной командира 4-го гвардейского истребительного полка гвардии подполковника Василия Федоровича Голубева.

- Вас понял, первый! Я - Беркут! Приступаю!

И авиаполк "лавочкиных" вслед за своим командиром устремился вперед выполнять первую часть операции - расчистить от истребителей противника дорогу главной ударной силе - пикирующим бомбардировщикам. В голубой небесной лазури Константину Усенко было видно, как тупоносые краснозвездные "ястребки", разбившись на четверки, набросились на "фокке-вульфов", и в воду полетели подожженные машины.

Победа "маленьких" воспринялась всеми как добрый знак.

Ударная группа тем временем подлетела к острову Ренкинсаари, и Раков подал условный сигнал:

- Внимание! Ураган! Ураган!

Началась основная часть операции. По сигналу на острова и на побережье всюду, где разведка обнаружила места размещения зениток, устремились штурмовики Ил-2 и начали утюжить их, чтобы парализовать на то время, пока пикировщики будут бомбить крейсер.

Город, военно-морская база и порт все ближе. Константин привычно быстро оценил обстановку в воздухе, на воде и на земле. Уже хорошо видны городские строения, раскинувшиеся на острове Хавинсаари, портовые сооружения. Усенко и Кабанову все здесь знакомо: не раз прилетали бомбардировать военные объекты. Следы тех ударов до сих пор видны: поврежденные пирсы и причалы, разбитые железнодорожные вагоны, развалины складов и цехов целлюлозного завода, торчащие из воды мачты и трубы потопленных кораблей и транспортов. Но внимание летчиков приковано сейчас к гаваням. В Котке их три, и в каждой, как жуки на синей скатерти, чернеют корабли, катера, суда. Но все это "мелочь". Нужна "рыба" покрупнее. Где же она?.. За большим островом Муссало в восточной гавани на воде темнеет непонятный предмет. Константин вглядывается в него и за сетями маскировки неожиданно обнаруживает трубы, надстройки и орудия.

- Да вот же он, крейсер "Ниобе"! - Евгений даже вскочил и встал рядом с летчиком. - Не удрал! Ай-да молодец! Дождался нас!

Зенитные средства противника придавлены нашими штурмовиками. И все же их так много, что они ожили и открыли губительный огонь. Не выдержали нервы и у артиллеристов крейсера: они тоже ударили из орудий и тем окончательно демаскировали свой корабль.

В эфире прозвучал невероятно спокойный голос Василия Ивановича Ракова:

- Внимание, соколы! Я - ноль один! Произвести боевое развертывание! Атака с пикирования звеньями! Прием!

Девятки Пе-2 разошлись в разные стороны, в девятках звенья перестроились в колонну и с разных направлений и высот вслед за своими ведущими бросились на громаду крейсера. Навстречу им снизу захлебывались в неистовстве зенитные орудия. Во всем обозреваемом пространстве клокотало пламя, и воздух перед пикировщиками превращался в кромешный ад: в каждом его кубическом метре рвались снаряды, туда же тянулись светлячки-щупальца трасс от "эрликонов". Все окуталось огнедышащим облаком, и, чем ближе "петляковы" подлетали к цели, тем гуще и больше становилось это страшное облако. Крейсер за ним почти не был виден.

Ведущие экипажи работали с предельной напряженностью: в короткие секунды атаки надо было успеть вывести звенья точно на цель и броситься на нее в крутом пикировании.

Усенко и Кабанову сегодня, пожалуй, труднее всех. Именно на их плечи ложится значительная часть ответственности за успех операции, ведь они наносят удар вслед за звеном Ракова! Несмотря на холод в кабине, летчик и штурман обливаются потом.

Константин в разрывах снарядов разглядел, что головное звено уже ринулось вниз. Пора бы... Почему штурман тянет?.. Летчик бросил торопливый взгляд на остекленный пол кабины. Там, на плексигласе продольная красная черта. Полыхающий выстрелами крейсер двигался точно по ней. Молодец, Женя! Хорошо вывел!

- Пошел!

Навстречу понеслись клубы дыма, частые взрывы, веера и снопы огненных светлячков. Цель в прицеле! Какой же огромный этот крейсер! Константин наложил светлые линии оптического прибора на корабль. А тот стремительно растет в размерах, будто распухает, расширяется, увеличивается... Вдруг все исчезло в огромном облаке водяной пыли, огня и дыма, - это взорвались мощные бомбы звена Ракова, одна из них - летчик успел заметить - прямо у трубы!

- Выводи! - хлопнул по плечу штурман.

- Получай, фашист, привет из Донбасса! - Усенко с силой утопил кнопку на штурвале.

Освобождаясь от "полутонок", "петляков" вздрогнул и вышел из угла пикирования. Он понесся над причалами порта.

- Пройди по прямой! Сфотографирую! - попросил штурман. Схватив огромный короб аппарата перспективной съемки, Евгений вскинул его, прицеливаясь на середину корабля, защелкал спусковым крючком. - Ах, какие снимки! Какие снимки!

Комэск оглянулся, чтобы хоть краешком глаза посмотреть, что там с крейсером? Но тут же забыл об этом и стал искать ведомых. Где они? Ах, вот! Вынырнули из пелены дыма, пристроились. "Яки" - тоже над головой! Порядок! Кажется, и в этот раз пронесло...

А крейсера так и не увидел. Зато Кабанов радовался:

- Костя! Крейсер кренится! Ура-а!

- Командир! В атаку вышли топмачтовики Пономаренко! - докладывает радист Ершов. - Крейсер пошел под воду!

Усенко вывел свою группу из зоны зенитного огня, по привычке взглянул на часы, отметил: от начала атаки до конца операции прошло восемь минут. "Порядок!"

Фашистский крейсер был потоплен. Задание командования выполнено.

Родина высоко оценила мужество, храбрость и отвагу морских летчиков. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июля 1944 года командиру операции Ракову Василию Ивановичу вторично было присвоено звание Героя Советского Союза. Высокое звание Героя Советского Союза получили Давыдов Сергей Степанович, Кабанов Евгений Иванович, командир истребителей Мироненко Александр Алексеевич, топмачтовики Пономаренко Илья Неофитович, Тихомиров Иван Васильевич и Сачко Иосиф Кузьмич. Орденами и медалями были награждены многие техники и штабные работники.

Константину Усенко разрешили десятисуточный отпуск.

8

Шесть лет не переступал сын порог отчего дома с тех самых пор, как уехал в Ворошиловградскую авиашколу. Вот он, родной Донбасс, село Кирово! Константин узнавал и не узнавал родные места. Конечно, он не ожидал увидеть цветущий край после немецкой оккупации, хорошо знал "почерк" фашистов. Но то, что увидел и услышал в родном селе, затерянном среди холмов на окраине области, превзошло все его мрачные ожидания. Будто смерч прошел над селом. Ни один двор не минула проклятая беда: кто-то погиб, защищая Родину, кого-то угнали в фашистскую неволю или убили, повесили, над кем-то гитлеровцы надругались, кто-то умер, не перенеся всех тягот и невзгод. Но были такие, кем гордился Константин. Опи сражались в армии, в партизанских отрядах и громили фашистов.

Встретил Константин иссохшую от горя и голода мать, постаревшего и осунувшегося отца, не по летам взрослую младшую сестренку Машеньку. Умерла от тяжелой болезни в эвакуации старшая сестра Татьяна. Младший брат лейтенант Николай храбро сражался на фронте. Он был командиром реактивной установки "катюш", воевал в Сталинграде. Взорвавшаяся вражеская мина трагически оборвала его жизнь.

Побывал Константин Степанович в Красном Лимане, в Славянске, в Артемовске, Ворошиловграде и везде видел сплошные руины, опустошение, ничем не измеримое людское горе.

Родные края летчик покидал с новым, каким-то обостренным горестным чувством: им владела одна мысль:

уничтожать ненавистных фашистов как можно больше. Он находился еще в Донбассе, а думы его уже были там, на фронте, в родной экскадрилье...

Ведущий пикировщиков Балтики

1

В авиаполк Усенко вернулся в то время, когда на Северо-западном фронте заканчивалась подготовка к освобождению Прибалтийских советских республик. На северном его участке в конце июля 1944 года сокрушительным ударом войск 8-й армии Ленинградского фронта и моряков Краснознаменного Балтийского флота была разгромлена вражеская оперативная группировка "Нарва", освобожден город Нарва, вернее, то место, где веками стоял этот чудесный древний эстонский город, фашисты буквально стерли его с лица земли. Фронт подошел к основным узлам укреплений, закрывавшим дальнейшее продвижение к Таллину. Армия и моряки приступили к подготовке Таллинской наступательной операции: подтягивались резервы, базы снабжения, осуществлялась перегруппировка сил. Балтийская авиация частью своих сил прикрывала эти маневры, другой - наносила удары по кораблям противника и его приморскому флангу.

Одновременно с ленинградским и войска 1-го Прибалтийского фронта нацелились на Ригу и даже обошли ее с запада, вырвавшись на побережье Ирбенского пролива, но под давлением превосходящих сил врага вынуждены были отойти на восток до Шяуляя и совместно с другими фронтами также начать подготовку к новому наступлению.

Прибалтике гитлеровское командование придавало особое значение: она прикрывала подходы к Восточной Пруссии - колыбели фашистской военщины - и к стратегическим морским коммуникациям из Финляндии и Швеции в Германию. Поэтому на территории Прибалтики было сосредоточено пятьдесят шесть пехотных дивизий и три бригады с частями усиления и поддержки, а в восточные военно-морские базы переведены основные силы военного флота: два линейных корабля, шесть крейсеров, тридцать четыре эсминца и миноносца, двести пятьдесят подводных лодок, свыше пятисот других боевых кораблей.

По количеству подтягиваемых сил с обеих сторон было видно, что надвигались решающие сражения, и командующий военно-воздушными силами КБФ генерал-полковник авиации Самохин приказал 8-й Гатчинской минно-торпедной авиадивизии перебазироваться в главный район предстоящих событий - на аэродромы Северной Литвы.

Погрузив все, что было крайне необходимо для боевой работы на новом месте, авиаполки перелетели на аэродром Паневежис. Туда же двинулись наземные эшелоны.

Паневежский аэродром по сравнению с теми, на которых до сих пор базировались флотские пикировщики, был огромен.

- Тут же можно взлетать эскадрильями! - удивлялся Константин, обходя вместе с командирами отличную бетонную взлетно-посадочную полосу, длинную и широкую.

- Именно это мы и будем отрабатывать! - решил идущий рядом полковник Раков. - А истребители прикрытия, - повернулся он к командиру истребительного авиаполка подполковнику Мироненко, - очевидно, смогут взлетать прямо со стоянки?

Пока технический состав осваивался на новом аэродроме, обживал его, летчики принялись за учебу. От линии фронта до аэродрома было всего восемьдесят километров, но авиация противника над ним не появлялась. Этим воспользовались и приступили к учебно-тренировочным

полетам: вводили в боевой состав пополнение, совершенствовали летное мастерство. Пикировщики отрабатывали полеты звеньями: звеньями взлетали, звеньями с разных направлений выходили на цель, звеньями пикировали и садились. Тщательнее обычного проводились разборы полетов и подготовка к очередным.

Как-то раз после очередного разбора Василий Иванович Раков задержал командиров эскадрилий.

- Пикирование звеньями и звездный налет на цель уже отработаны. Хватит! Сейчас нужно думать о том, как наращивать мощность ударов. Так, чтобы с одного захода любой корабль противника отправлялся на дно. Предложения есть?

- Есть! Я думал об этом еще в отпуске. Надо увеличить бомбовую нагрузку, брать на каждый самолет не по три двухсоткилограммовые фугаски, а по четыре. Летное поле позволяет увеличить разбег.

- Согласен, Усенко. Еще что? Помните, Константин Степанович, как после полета в Беззаботное я отругал вас за то, что вы повисли на моем хвосте? Тогда послушайте! Увеличить мощность атаки можно еще за счет сосредоточения удара. Как добиться? Смотрите! - Командир полка взял лист бумаги и быстро набросал схему.

Заинтересованные командиры склонились над ней.

- Звенья девятки, - пояснял Василий Иванович, - должны следовать друг за другом с минимальным интервалом. Тогда получится такая картина: ведущее звено бросает бомбы и выходит из угла, второе в это время находится на прямой в устойчивом пикировании, а третье сваливается. Мысль ясна?

- Ясна! Только... опасно!

- Конечно, добиться такой слаженности будет нелегко, от каждого летчика потребуется величайшее напряжение. Но всего на несколько секунд! Зато эффект! Представляете? За каких-нибудь тридцать - сорок секунд девять тысяч килограммов бомб в одну точку! Есть смысл рискнуть?

- Есть! - хором ответили командиры. - Надо попробовать.

Сформировали экспериментальную девятку. В нее отобрали лучшие экипажи полка. Их повел комэск-один. Взлетели вместе. В качестве цели избрали крайний капонир.

Смотреть эксперимент собрались не только пикировщики, но и соседи торпедоносцы и истребители. На стартовом командном пункте с микрофоном в руке Василий Иванович Раков, как дирижер за пультом, готов немедленно прийти на помощь. Но она пока не требовалась. Из репродуктора связной радиостанции звучали уверенные команды Константина Усенко:

- Внимание! Боевое развертывание!

Подчиняясь им, звенья перестроились в колонну, да так близко друг к другу, что составили почти единое целое. Вот первое звено дружно бросилось вниз, за ним свалилось второе. Первое начало выходить из пике, а третье подошло к точке ввода - ошибок не было! Эксперимент удавался!

Шесть заходов сделали звенья. Сбоев не было, и Раков приказал:

- Произвести посадку!

После небольшого перерыва в воздух поднялась первая эскадрилья в своем штатном составе. Новый метод бомбометания оказался вполне приемлемым и для молодых, он был принят на вооружение всего авиаполка. Осталось проверить его эффективность в бою.

Ждать пришлось недолго. Уже на следующий день 12-й гвардейский получил боевое задание. В полк приехал командующий Самохин. Он сказал, обращаясь к командирам:

- Цель - транспорты и корабли в Либаве. Учтите, эта военно-морская база прикрыта сильнее, чем Котка.

Только орудий калибром до ста миллиметров в ней сто два, семнадцать батарей! Скорострельность знаете?

- Так точно! Восемьдесят выстрелов в минуту!

- Вот-вот! Да двенадцать батарей малокалиберных, каждый "эрликон" выпускает до трехсот снарядов в минуту. Приплюсуйте еще те, которые находятся на боевых кораблях и транспортах. Чувствуете, чем пахнет?

- Михаил Иванович, вы нас пугаете?

- Предупреждаю. Надо все учесть и обмануть противника, сбить его с толку!

- Подумаем!

Действительно, на этом участке побережья Балтийского моря у гитлеровцев было два больших порта - Либава (Лиепая) и Мемель (Клайпеда). Через них осуществлялось снабжение и переброска подкреплений прижатой к морю группе армий "Север". Само собой понятно, что для прикрытия портов противник сосредоточил огромнейшее количество средств противовоздушной обороны. К тому же от Паневежиса до Либавы сто пятьдесят километров надо было лететь над территорией, занятой врагом. Гитлеровцы оборудовали на ней хорошо развитую сеть аэродромов, на которых находились в готовности "Фокке-Вульфы-190" и "Мессершмитты-109" с опытными летчиками, всего две сотни самолетов. Новейшие истребители были оснащены пушечным вооружением. Так, "фоккеры", например, имели по четыре пушки. Константин Усенко, склонившись над фотопланшетом и полетной картой, изучал, прикидывал. То же делали Андрей Барский, Юрий Кожевников и командир эскадрильи пикировщиков из учебного авиаполка капитан Андрей Быкорез.

Василий Иванович пытливо вглядывался в своих молодых помощников, советовался с ними. Наконец решил:

подойти к Либаве с юга, удар нанести в северо-восточном направлении.

14 сентября с утра четыре девятки Пе-2 под командованием помощника командира полка по летной подготовке подполковника Лазарева готовились к боевому вылету. Раков руководил их действиями с земли. Заместителем командира группы был назначен комэск-один Усенко.

Настроение у гвардейцев было отличное: после вынужденного перерыва в боевой работе предстоял первый вылет. Силы пикировщиков теперь окрепли, удвоились. Экипажи повысили меткость бомбометания и стрельбы по воздушным целям, научились взлетать с повышенной бомбовой нагрузкой. Все рвались в бой.

Приход командира эскадрильи технический состав встретил радостно.

- Товарищ гвардии капитан! - очень торжественно сказал техник. - Самолет номер десять к боевому вылету готов! Доложил гвардии техник-лейтенант Чуканов.

- Спасибо, гвардейцы, за отличную подготовку!

- Служим Советскому Союзу! - дружно ответили техники.

- Мы сделали надписи на бомбах: "За Косенко", "За Ленинград". Сбросьте их на головы фашистов поточнее!

- Постараюсь, будьте уверены! - заверил летчик. В назначенное время авиаполки взлетели, группа почти в восемьдесят самолетов собралась плотным строем и направилась к вражеской военно-морской базе. Линию фронта пересекли при слабом противодействии зенитных средств, - это вселяло надежду на благополучный исход боя. Но дальше началось: через каждые пять-шесть минут полета пикировщики подвергались массированным атакам истребителей противника. Чем ближе гвардейцы подлетали к Либаве, тем настойчивее были эти атаки. В районе Седа немцам удалось подбить два "петлякова". Наши летчики сбросили бомбы по первой попавшейся цели и повернули назад.

Особенно ожесточенный воздушный бой произошел над озером Папес южнее Либавы. Здесь пикировщики потеряли еще один Пе-2 и три "яка". Они упали в озеро. Но группа прорвалась к военно-морской базе. У причалов и в гаванях порта стояли десятки транспортных судов и боевых кораблей.

Город и порт буквально прикрывала завеса многослойного и сильного зенитного огня. Казалось, полыхало само небо. Самолеты окутала плотная пелена дыма, их без конца потряхивало, но они настойчиво прорывались к целям.

И прорвались! Звено за звеном плотным строем бросались на транспорты и боевые корабли, на портовые сооружения. По причалам и складам на судах и рядом загрохотали сильнейшие взрывы двухсотпятидесятикилограммовок. Два крупных транспорта и около десятка других судов отправились на дно моря, загорались склады, рушились причалы и портовые краны.

Бой был напряженным.

Но испытания на том не кончились. До самой линии фронта группа без конца подвергалась атакам истребителей и понесла новые потери. На аэродром не вернулись пять "петляковых" и семь "яков". Большинство летчиков погибло. Только двум экипажам пикировщиков и двум летчикам-истребителям удалось дотянуть до своих. Многие самолеты получили повреждения.

Боевое задание было выполнено, но ценой больших потерь. Это удручающе подействовало на всех.

На разбор полета пришел командир авиадивизии полковник Курочкин. Были выслушаны командиры эскадрилий и звеньев пикировщиков и истребителей, проанализированы все этапы от взлета до посадки. Комдив отметил, что экипажи действовали в бою смело, грамотно, решительно. Но враг обладал весьма внушительными силами.

О результатах налета на Либавский порт было доложено командующему ВВС флота. Тот приказал поднять в воздух штурмовые авиадивизии и нанести удары по всем аэродромам противника.

Повторный удар гвардейские пикировщики нанесли во второй половине дня. В. И. Раков умелым маневром прорвался со своим авиаполком и с "яками" Павлова через Палангу и уже оттуда ударил по Либавскому порту. Были потоплены еще два крупных транспорта, сторожевой корабль, повреждены плавучий док и несколько судов.

Гитлеровцы опять подняли в воздух всю истребительную авиацию и, пользуясь подавляющим большинством, остервенело набрасывались на возвращающихся "петляковых". "Яки" и стрелки экипажей бомбардировщиков едва поспевали отражать их атаки.

Ожесточенный воздушный бой длился всего пятнадцать - восемнадцать минут. Но за это время был сбит сорок один самолет; девятнадцать наших и двадцать два немецких, - такое в воздухе Константину Усенко пришлось пережить впервые за всю войну.

В том бою 12-й гвардейский потерял шесть машин. При пересечении линии фронта был подбит и самолет Ракова. Василий Иванович вынужден был произвести посадку на нашем аэродроме в Шяуляе. Туда же на подбитых машинах дотянули Николай Колесников и Андрей Калиниченко. Андрей и его штурман Максим Губанов были ранены, а радист Василий Романов убит.

Из Шяуляя в Паневежис Раков вернулся к вечеру.

Опять командование скрупулезно анализировало проведенный бой. Выводы те же: надо сокрушать противовоздушную оборону противника. А для наращивания мощности бомбардировок решили попробовать производить пикирование эскадрильями - метод, еще не примененный на практике.

Вновь была создана экспериментальная эскадрилья. Опыт удался, но проверить его в бою сразу не пришлось; авиаполк срочно перебазировали под Ленинград.

Перелетели в Клопицы, потом в Котлы. Здесь выяснилось, что войска Ленинградского фронта во взаимодействии с балтийцами успешно проводили Таллинскую наступательную операцию. Линия укреплений "Пантеры" была прорвана. Враг бежал на запад, пытался уйти морем через Таллии.

Василия Ивановича неожиданно вызвали в Ленинград. 22 сентября 12-й гвардейский авиаполк под командованием капитана Усенко нанес сильнейший удар по отступающим гитлеровцам в Таллинской военно-морской базе. Усенко со своим звеном потопил транспорт водоизмещением в десять тысяч тонн, его товарищи еще один в восемь тысяч тонн и три боевых корабля. Два транспорта были повреждены.

Вернувшись в Котлы, гвардейцы быстро подготовились к повторному вылету. Но его отложили: наши войска уже ворвались в Таллин, и над древней эстонской столицей взвился алый флаг.

Ровно через месяц мы получили радостную весть: 12-му гвардейскому пикировочно-бомбардировочному авиаполку присваивалось почетное наименование Таллинский. Столица нашей Родины Москва салютовала доблестным освободителям.

Гвардейцы перелетели опять в Паневежис.

Константин Усенко вместе с боевыми товарищами продолжал войну на море. Он участвовал в освобождении островов Моонзундского архипелага, помогал войскам фронта сокрушать мощные фашистские укрепления на полуострове Сырве, громить окруженную курляндскую группировку. Он был награжден вторым орденом Красного Знамени, а 5 ноября 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

2

На календаре - декабрь. На Балтике этот зимний месяц известен самой нелетной погодой. Небосвод надолго закрывают облака. На землю падают дождь, снег пли Одновременно то и другое. Аэродромы заволакивают туманы, и авиация становится "на прикол". Сидят в готовности эскадрильи, а вылетать нельзя. Набьются в аэродромный домик летчики, разожгут докрасна "буржуйку", рассядутся вокруг нее и занимаются "теркой" - изучением теории или "травят баланду" ведут бесконечные разговоры. А уйти невозможно: вдруг вылет!

Враг по-прежнему сидел в Курляндии. Используя плохую погоду, он усилил морские перевозки между "фатерландом" и Либавой, Мемелем, а для их прикрытия от ударов советских подлодок и авиации перевел боевые корабли поближе к фронту, в военно-морские базы Данцига (ныне Гданьск), Гдыни, Пиллау (Балтийск). Их общее количество достигло пятисот единиц, что в несколько раз превышало Краснознаменный Балтийский флот.

Однако господство в воздухе над морем оставалось за нашей морской авиацией. Это позволяло командованию решать задачу по уничтожению вражеского флота.

Наши подводники уже вышли на просторы моря, находили немецкие конвои и успешно топили их. С ними усердно "конкурировали" торпедоносцы из 1-го гвардейского и 51-го минно-торпедных авиаполков. Они сидели здесь, в Паневежисе, или по соседству. Одиночно и парами торпедоносцы без всякого истребительного прикрытия смело улетали на многочасовую "свободную охоту" в удаленные районы, находили там фашистские корабли и отправляли их на дно в количестве даже большем, чем подводники. В летной столовой, в базовом клубе, в кубриках и штабах на видных местах появились листовки с описанием подвигов и портретами Борзова и Котова, Преснякова и Иванова, Стрелецкого и Советского, Борисова и Рачкова, Мещерина и Шарапова, Богачева, Бащаева, Макарина, Лясина...

Пикировщики читали листовки, гордились собратьями по оружию, втайне завидовали, но понимали, что удары нужны были более мощные и не по отдельным судам, а по их скоплениям на базах. Вот почему они обрадовались, когда командование авиаполка вдруг вызвали на КП командующего в Приекуле: такие совещания всегда предшествовали началу серии боевых действий. Раков, Савичев, Смирнов, Давыдов и Усенко, назначенный помощником командира авиаполка, прибыли в штаб ВВС флота. Совещание открыл генерал-полковник авиации Михаил Иванович Самохин. Был он выше среднего роста, довольно крепкого телосложения, подвижен, энергичен и потому выглядел моложе своих сорока лет.

- Мы стоим, - чеканил слова командующий, оглядывая собравшихся цепкими серыми глазами, - на пороге завершения освобождения акватории Балтийского моря от немецко-фашистских захватчиков. Новому этапу войны должен соответствовать и новый подход к организации операций и боев. Это связано прежде всего с более сложными задачами, которые ставит перед нами командование флотом и Ставка, с нашими возросшими возможностями, я имею в виду рост численности и боевой мощи наших авиаполков, а также с изменениями в тактике врага. Начну с анализа поведения противника.

Самохин сделал паузу, чтобы участники совещания прониклись важностью того, что он собирался сказать, и продолжил:

- Для противодействия нашей авиации и обеспечения снабжения курляндской группировки гитлеровцы приняли контрмеры. Во-первых, с октября они перешли к проводке транспортов под усиленной охраной боевых кораблей, в том числе эсминцев. Переходы осуществляют ночью либо днем при плохих метеоусловиях. Во-вторых, днем в портах создали мощное противовоздушное прикрытие. В-третьих, усилили маскировку и рассредоточение судов и кораблей. Формирование конвоев производится в военно-морских базах. Эти меры серьезно затрудняли нам ведение активных боевых действий. Есть ли выход? Есть. Его подсказывает анализ боев и операций, проведенных нами в текущем году. Я имею в виду разгром отряда немецких миноносцев в Нарвском заливе, потопление крейсера "Ниобе", Таллинскую и Моонзундскую наступательные операции. Эти сражения выявили новую тенденцию в развитии оперативно-тактического искусства морской авиации - переход к массированным комбинированным ударам!

Одобрительный гул пронесся по залу. Михаил Иванович взял указку и шагнул к стене с картой Балтийского военного театра.

- Оперативная обстановка на Балтике ныне складывается в нашу пользу. Созданы благоприятные условия для ведения крупномасштабных наступательных операций самостоятельно и во взаимодействии с подводными лодками и торпедными катерами по уничтожению конвоев противника практически по всему морю, - указка командующего забегала по карте, - а также в портах Либава, Виндава, Мемель, Пиллау, Данциг, Хель...

Штаб военно-воздушных сил флота разработал план операций под кодовым названием "Арктур". План предусматривает: первое, организацию комбинированных сосредоточенных и массированных ударов авиаполками разных родов авиации днем по судам, боевым кораблям и зенитному прикрытию в порту Либава с целью срыва вражеской системы снабжения или эвакуации войск морем. Второе, постановку мин и нанесение ударов одиночными самолетами или мелкими группами бомбардировщиков ночью по портам для сковывания погрузочно-разгрузочных работ и задержания кораблей там до наступления дневного времени.

В октябре - ноябре, - продолжал генерал, - мы провели несколько таких ударов. В каждом из них участвовало до семи-восьми авиаполков. Эффективность оказалась высокой: было потоплено несколько десятков транспортов и кораблей, нанесен значительный ущерб портовым сооружениям. Однако скажу прямо, в организации тех ударов были допущены промахи, которые обернулись для нас потерями. Чтобы избежать их или уменьшить, штаб ВВС доработал план "Арктур". С этими поправками вас ознакомит начальник штаба генерал Смирнов. Я лишь подчеркну главное: комбинированные массированные и эшелонированные удары должны проводиться так мобильно, чтобы занимали не больше восьми минут! Теперь от нас каждая дивизия будет получать только кодовое название и время "Ч" начало атаки. Остальное за вами. Этим мы обеспечиваем скрытность. Но имейте в виду! - поднял указку Самохин. - Успех борьбы находится в прямой зависимости от воздушной разведки. Как хотите организуйте ее, но мы должны в любое время суток знать режим работы всех портов и военно-морских баз врага, движение его транспортных средств и кораблей по всему театру. То, что произошло в последней декаде ноября у острова Эзель, когда немецкая эскадра в составе восемнадцати вымпелов незаметно подошла к берегу и обрушила град тяжелых снарядов на наших бойцов, должно быть исключено.

Вернувшись в авиаполк, командиры пикировщиков собрались в штабе.

- Новые масштабы боевых действий, - задумчиво сказал Раков, - требуют от нас совершенствовать тактику.

- Продолжить девятки? - быстро спросил Усенко.

- И десятки тоже!..

Помощник командира авиаполка занялся совершенствованием тактики. Ему активную помощь оказал флаг-штурман Давыдов. Вместе с Василием Ивановичем Усенко удалось довести до конца задуманный эксперимент: гвардейские пикировщики научились взлетать девятками, девятками пикировать, наносить по противнику мощный сосредоточенный бомбоудар и возвращаться таким же строем. Потери в авиаполку уменьшились.

Новый метод массированного пикирования был принят. Изучать его прилетали летчики с других флотов.

Слава о балтийских пикировщиках разнеслась далеко за пределы флота. Об их победах все чаще писали в центральных газетах, сообщали в сводках Совинформбюро.

Однажды в "Красной звезде" Константин прочитал корреспонденцию об армейских пикировщиках летчика Полбина и с тех пор стал пристально следить за успехами собратьев по оружию, радовался им и сравнивал со своими. Выяснилось, что балтийцы намного опережали армейцев - те пикировали только парами и звеньями, зато в масштабах они ушли вперед: на Балтике воевал всего один авиаполк, а в Военно-Воздушных силах Красной Армии дралась пикировочно-бомбардировочная авиадивизия, а затем авиакорпус. Что ж, задачи они решали более грандиозные!

Вскоре генералу Самохину доложили, что авиаполки готовы выполнять план "Арктур". Стали "ловить" погоду.

14 декабря небеса прояснились. По авиаполкам прошла команда:

- Начинать "Арктур"!

И начали! К вражеской военно-морской базе полетело одиннадцать групп более двухсот краснозвездных машин.

В 13 часов Константин Усенко поднял в воздух свой авиаполк и повел его к цели через Палангский коридор{5}. Главный удар наносили пикировщики, поэтому руководить боем поручалось их ведущему.

Застать врасплох вражескую ПВО не удалось. Едва "петляковы" появились над Палангой, как им наперерез с территории противника примчались четыре восьмерки "фокке-вульфов". Они с яростью напали на пикировщиков, но истребители Александра Мироненко были начеку: некоторых сбили, других отогнали.

Усенко, как когда-то Раков, повел свою группу в море, а оттуда повернул к Либаве. К тому времени с севера подоспели торпедоносцы Михаила Борисова и штурмовики Нельсона Степаняна. Последние дружно ударили по зенитным батареям города и базы, подавили их. Ведущий пикировщиков подал команду атаки.

В гаванях военно-морской базы находилось до трех десятков транспортов и с полсотни боевых кораблей. Они сразу же повели по "петляковым" и торпедоносцам интенсивный огонь. Бой начался. На всех "этажах" от воды и до пяти тысяч метров высоты перед морскими летчиками встали завесы из свинца, огня и дыма. Но "ильюшины" Нельсона Степаняна уже ворвались в базу и дерзко обрушили залпы эресов и пушек по корабельным зениткам, огонь которых сразу пошел на убыль. Тогда-то пикировщики и торпедоносцы и ударили по судам. Комбинированная атака была настолько мощной, что противовоздушная оборона базы не смогла ей противостоять: за девять минут были потоплены четыре больших транспорта с боевой техникой, крупный танкер с горючим; взорван портовый склад; разрушены причалы, возникли пожары, уничтожены до двух десятков вспомогательных судов и катеров. Кроме того, летчики повредили еще семь транспортов, эсминец и две подводные лодки.

На обратном пути уже за Либавой завязались упорные жестокие воздушные бои с большими группами немецких истребителей. Гвардейцы Мироненко сбили 22 вражеские машины. Наши потери составили 14 самолетов.

В бою над Либавской военно-морской базой тяжелую утрату понесла балтийская авиация: при атаке вражеских кораблей был сбит и погиб Герой Советского Союза Нельсон Георгиевич Степанян вместе с воздушным стрелком Алексеем Румянцевым.

Через три месяца - 6 марта 1945 года - отважному сыну армянского народа посмертно было присвоено звание дважды Героя Советского Союза...

3

Частые снегопады и оттепели, сменяемые туманами, совершенно сковали боевую деятельность флотской авиации. Из-за интенсивного обледенения не производились даже учебные полеты. Но боевые дежурства неслись по-прежнему.

Плохой погодой немедленно воспользовался враг.

10 января 1945 года, получив подкрепление морем, гитлеровские дивизии, блокированные в Мемеле, предприняли неожиданное мощное наступление вдоль побережья на север, явно преследуя цель отсечь наши войска в районе Паланги от моря и соединиться с курляндской группировкой. Натиск врага был настолько сильным, что сухопутные части не выдержали, попятились. На участке фронта сложилась опасная ситуация.

В боевую готовность были немедленно приведены все соседние авиаполки и дивизии ВВС КБФ. Летчики 12-го гвардейского заняли места в кабинах Пе-2, но командование вылетать не разрешило. В бой полетели только "крылатые танки" "ильюшины" - и прикрывавшие их истребители. Они-то и нанесли по обозначившемуся участку прорыва сокрушительные удары, задержали продвижение противника. Тем временем к побережью подоспели боевые корабли балтийцев и с ходу открыли ураганный огонь по врагу. Сухопутные войска перешли в контрнаступление и загнали гитлеровцев назад в Мемель.

Устав от бесплодного сидения в кабине, Константин Степанович спрыгнул на землю и невольно прислушался: со стороны КП включенное на полную громкость радио извещало, что 12 января начали наступление на Бреслау войска 1-го Украинского фронта, а 1-й Белорусский фронт двинулся на Познань.

Через пять дней была освобождена Варшава, за ней - Лодзь, Краков. Советские войска вышли на реку Одер и повели бой всего в шестидесяти километрах от Берлина.

Морские летчики радовались этим сообщениям и рвались в бой.

Вылазка мемельской группировки врага показала нашему командованию, какую серьезную угрозу она таила. Пора было ее ликвидировать. Штабы сели за разработку операции, а авиации приказали систематическими ударами с воздуха ослаблять противника, полностью прервать его морские коммуникации. На ближние и дальние подступы к Мемельской военно-морской базе вылетели разведчики и торпедоносцы. На аэродромах в постоянной готовности дежурили подразделения пикировщиков и штурмовиков, которые вылетали немедленно по сигналам воздушной разведки.

В конце второй декады погода улучшилась настолько, что 12-му гвардейскому приказали нанести бомбардировочный удар по плавсредствам в мемельском порту. Бой обеспечивали "илы".

Гвардейцы вылетели. Повел их Герой Советского Союза Константин Усенко. Летели над местностью бедной линейными и площадными ориентирами. Под самолетами простирались леса и болота, поля и мелкие озера, петляющие речушки. Населенные пункты были небольшими, да и встречались они редко. Лишь при подлете к побережью моря они стали попадаться чаще. Впрочем, разглядеть эти села, деревни, хутора было трудно: гитлеровцы, отступая, старательно уничтожали и разрушали все, оставляя "выжженную землю".

Впереди блеснула широкая лента реки.

- Неман! - показал на нее Давыдов. - Идем хорошо. До разворота осталось три минуты.

Неман?! Константин Степанович вгляделся в реку, и в груди поднялась теплая волна радости, как при встрече со старым другом. А разве Неман не был таковым? Давно, четыре года назад, он, молодой летчик, впервые увидел с воздуха этот величественный водный поток. В учебных полетах летчиков 13-го авиаполка река всегда являлась главным линейным ориентиром, не раз выручала, помогая восстанавливать ориентировку после замысловатых воздушных "боев". Над Неманом он совершил свои первый в жизни боевой вылет. Там же, недалеко от Немана, в Борисовщизне погиб его верный друг воздушный стрелок-радист Олег Прядкин, первая тяжелейшая утрата в экипаже...

"Здравствуй, Неман, друг нашей удалой юности! Довелось-таки встретиться!"

- Разворот! - скомандовал Сергей Степанович. - Курс: триста.

На берегу блестит узкая полоска судоходного канала. Солнце скупо освещает все, что перед носом Пе-2: заводские трубы и стрелы портальных кранов, красные черепичные крыши домов вдоль реки, островерхие костелы. В порту и в гаванях темнеют транспорты, другие корабли. Откуда их здесь столько? Разведка ничего не сообщила. Значит, проскочили ночью?..

По команде ведущего звенья "петляковых" уже перестроились для атаки, экипажи замерли в ожидании последнего сигнала. Над базой появились султаны взрывов и дымы - там внизу носились горбатые силуэты - "илы"! Пора!

Гвардейские пикировщики дружно, стремительно ворвались на базу, и воздух над ней задрожал от рева многочисленных советских моторов, от воя и свиста падающих тяжелых авиабомб, загрохотал мощными взрывами. Как скорлупа грецких орехов под ударами молотка, раскалывались и тонули под меткими бомбами стальные корпуса вражеских судов, рушились причалы, горели склады.

"Петляковы" вырывались из цепких облаков зенитного огня, улетали в море, собирались в строй.

Домой вернулись все.

Сокрушительные удары балтийской авиации подготовили условия для решительного штурма мемельской группировки, и он начался 26 января. Всего через два дня Мемель был освобожден. Восстановлено литовское название города Клайпеда. Наши войска ворвались на косу Курише-Нерунг и погнали по ней врага туда, откуда он напал в сорок первом, - в Восточную Пруссию.

Кольцо советских войск вокруг курляндского "котла" сжималось все сильнее.

Радио принесло победный приказ Верховного Главнокомандующего и радостную весть: соединениям и частям, отличившимся при штурме Мемельской военно-морской базы и города, присваивались почетные наименования "Клайпедских". В их числе были и морские авиаполки - 1-й гвардейский минно-торпедцый и 14-й гвардейский истребительный.

Пикировщики тепло поздравили боевых соратников с наградами.

К помкомандира быстро вошел гвардии майор Смирнов.

- Константин Степанович! - с порога взволнованно заговорил он. - Давай твою карту! Вот Эльбинг, видишь? Теперь освобожден! Войска Рокоссовского прорвались к морю! Знаешь что это такое? Новый "котел"! Да какой! Отрезана вся восточно-прусская группировка фашистов. Вот где нам предстоит теперь работать: Кенигсберг, Пиллау, Данциг, Хель! В самом логове!

Протяжно зазвонил телефон - так звонил Курочкин.

- Второй слушает вас! - снял трубку Усенко. Ему что-то долго говорили. Летчик слушал, кивал головой. - Вас понял! Есть, готовить! - Он положил трубку и иронически посмотрел на Смирнова. - Кенигсберг, Данциг... Приказано заняться "Арктуром", товарищ начштаба. Вызвать ко мне комэсков!

В начале 1945 года В. И. Раков был направлен на учебу в Академию Генерального штаба. Он передал командование 12-м гвардейским своему двадцатичетырехлетнему помощнику Усенко.

4

В кабинете командиров 8-й минно-торпедной авиационной Гатчинской Краснознаменной дивизии на стульях вдоль стен сидели начальники служб, командиры и начальники штабов авиаполков. Полковник Курочкин строго поглядывал на них из-за своего стола и говорил:

- В связи с началом Кенигсбергской операции и борьбой за ликвидацию земландской группировки противника генерал-полковник авиации Самохин поставил перед нами новые задачи. Прошу запомнить. Первое. Наносить систематические бомбардировочные удары по узлам сопротивления, по крепостям и по основной базе гитлеровского флота в Пиллау. Второе. Блокировать с моря немецкие десанты, не допускать фашистские конвои для усиления гарнизонов Кенигсберга и группировки на Земландском полуострове либо их эвакуацию. И третье. Обеспечивать высадку наших морских десантов, охранять от обстрела немецкими боевыми кораблями фланги наших армий. Задачи, как видите, сложные и ответственные. Надо к ним серьезно подготовиться. Приказываю: штабам и службам рассчитать исходные данные для принятия решений, разработать и проложить на картах маршруты и все необходимое для боевых вылетов, подготовить матчасть и летный состав к перебазированию на южные аэродромы узла. Все!

- А как же с Курляндией?

- "Арктур" для нас оставлен главной задачей. Свободны!

12-й гвардейский перелетал на аэродром южнее Клайпеды. Там уже находились истребители Александра Мироненко. Их оперативный дежурный пригласил гвардии капитана Усенко к телефону:

- Вас ищет полковник Курочкин. Телефонистка быстро соединила со штабом дивизии.

- Усенко! Срочно готовь вылет в район Пиллау. Там воздушная разведка засекла караван всего в тридцати милях от порта. В его составе четыре крупных транспорта, каждый по десять тысяч тонн водоизмещением. Охрана - эсминцы, сторожевики и истребители. Видимо, везут что-то ценное. Надо топить их к чертовой матери! Действуй немедленно!

- Есть немедленно!..

Дозаправка. Короткие сборы, и два десятка Пе-2 в прикрытии тридцати "яков" взяли курс на юго-запад. До сих пор советские морские пикировщики в тот район не летали - не позволяла дальность. Теперь доставали.

Берега земли с припаем серого льда остались позади, и самолеты компактной группы повисли над безбрежным простором. Море здесь не замерзло. Темно-синей студенистой массой оно простиралось под крыльями от горизонта до горизонта.

Над водой на высоте полутора-двух тысяч метров серо-белыми хлопьями громоздились слоистые облака. Выше них почти в глаза летчику светило яркое весеннее солнце. Облачность была не сплошной, а с "окнами", толщина ее слоя невелика, что позволяло пробить ее и лететь сверху - там пилотировать было легче, но затруднялся поиск. Поэтому ведущий вел группу под облаками.

Солнце и облака придавали морю пестрый вид: искристые под солнечными лучами серо-синие его участки чередовались с темными тенями, что сгущало дымку и резко ограничивало видимость. Летчикам приходилось напрягать зрение, чтобы рассмотреть, что делалось на воде.

Монотонно на одной и той же ноте гудели моторы. Этот спокойный гул невольно убаюкивал, навевал усталость. Борясь с ней, Константин Степанович все чаще поглядывал на картушку{6} компаса. Стрелка ее замерла на одном и том же делении - летчик научился точно выдерживать заданный курс. Самолеты летели над морем уже около сорока минут. За их хвостами осталось более двухсот километров. Пора бы появиться конвою! А его не было.

- До точки поворота осталась минута! - предупредил Давыдов.

"Точка поворота" - легко сказать! Где она, если внизу только серая масса воды? Но Сергей Степанович - штурман надежный. В его практике - с кем бы ни летал - ошибок не было.

- Разворот! Курс...

Усенко качнул крыльями, предупредил ведомых и медленно завалил машину в крен, начиная разворот. Оглянулся. Эскадрильи "петляковых" и "яков" над ними повторили маневр, вытянулись колонной.

И на новом курсе море пустынно. Не проглядеть бы цель!..

- Да вон же они! - показал рукой влево Давыдов. - Уходят под облака.

Да, это они. Усенко увидел корабли. В середине их строя двумя парами громоздились большие "коробки" - транспорты. Их кольцом окружали сторожевые корабли, тральщики, а впереди и позади - по эсминцу. Истребителей над ними пока не видно. Но они должны быть! Береговые аэродромы не так далеко. Может, происходит смена патрулей? Хорошо бы!

Командир авиаполка изучал обстановку, прикидывал, как построить бой на выгодных для себя условиях. Если в атаку идти под облаками, напорешься на плотный огонь "эрликонов", а это - потери. Может, из-за облаков, прикрыться ими от наблюдателей? Тогда будет обеспечен момент внезапности, а в бою он ой как много значит! Но если в момент боковой наводки вражеские суда прикроют облака, как это случилось на Сырве, тогда придется делать холостой заход. Значит, зенитки пристреляются! Значит, кого-то, и в первую очередь его, ведущего, собьют? Что же делать? Что?!

Сергей Степанович согласился попытаться ударить из-за облаков, и Усенко перевел группу в набор высоты.

Облака надвигались на самолеты сплошной рыхлой стеной. Расстояние до них быстро сокращалось. Но по мере увеличения высоты полета облачность уходила вниз, скрывая под собой морскую равнину и открывая другую - белую, бескрайнюю и таинственную. В лучах яркого солнца под голубым небом белая пелена облаков сияла так ослепительно, что смотреть на нее без светозащитных очков стало невозможно: глаза непроизвольно щурились, слезились. И Константин Степанович передвинул очки со шлемофона на глаза, подал команду перестроиться в боевой порядок.

Вытягиваясь в колонну звеньев, "петляковы" и "яки" поднимались выше и выше. Темневшее в "окнах" мора отодвигалось все дальше.

- Давай, Костик, вон в то окно! - скомандовал штурман и приник к окуляру прицела, заворчал. - Ни черта не видно! Ничего! Потерпим!

Ведущий оглянулся на строй, убедился: к атаке все готово!

- Вправо четыре градуса! - начал боковую наводку Сергей Степанович. Есть!.. Замри!.. Пошел!

Командир опустил нос пикировщика и в прицеле за краем облака увидел надвигающуюся дымящуюся трубу головного парохода. На палубах хорошо различались штабели грузов, прикрытых серо-зелеными брезентами, рядом расчехленные пушки. Было странным, что они не стреляли, хотя солдаты возле них были. Но вот от следовавшего слева сторожевика к пикирующему звену понеслись сплошные огненные струи. При виде этой пока единственной стреляющей установки врага в голове летчика пронеслась удовлетворенная мысль: "Прозевали!" И он спокойно придвинул перекрестие прицела на нос судна, плавно утопил боевую кнопку, тотчас ощутил привычное подрагивание машины.

Немцы уже вышли из шокового состояния при виде внезапно появившихся из-за облаков пикировщиков, опомнились - все суда конвоя опоясались мигающими огоньками стреляющих пушек и пулеметов. Перед носом "единички" скрестились цепочки цветастых трасс, вспыхнули близкие разрывы - враги стреляли в упор, но все еще беспорядочно.

"Поздно! - думал Усенко, маневрируя машиной. - Теперь поздно! Проскочили!.."

Трассы, шапки разрывов остались позади. "Петляковы" вырвались из простреливаемой зоны и понеслись над волнами, сближаясь с ведущим.

- Головной транспорт отправился с нашей помощью к рыбам! - деловито доложил Сергей Степанович. - А вон еще один! Порядок!

- Барский вышел в атаку! - это доклад стрелка-радиста Сергея Антареева, теперь он летал в командирском экипаже. - Пошла эскадрилья Колесникова!..

Усенко отводил группу от конвоя с разворотом. Из-за консоли крыла на воде открылись корабли. Уже второй транспорт, объятый языками пламени и клубами дыма, оседал на корму и приподнимал нос. А сверху в крутом пикировании вниз бросались все новые звенья гвардейцев. Строй кораблей распался. От тонущих судов в стороны уходили их соседи. Задний эсминец лег в циркуляцию{7}, а передний зарывался острым носом в бурун - полным ходом удирал на запад. За ним, отставая, спешили два тральщика.

Летчик выровнял машину, напомнил экипажу:

- Доложите наблюдения!

- Потоплено два "десятитысячника", сторожевик и тральщик. Один пароход поврежден, потерял ход. Все самолеты в строю. Можешь радировать: "Задание выполнено!"

- Давай, Сергей Степанович, курс домой!.. Используя установившуюся погоду, гвардейские пикировщики быстро освоили новый район боевых действий. Они вылетали на перехват вражеских конвоев почти ежедневно. Счет потопленных судов авиаполком быстро увеличивался. Потерь пока не было. Настроение у летчиков было хорошим: они радовались победам и жалели, что зимний день был короток и светлого времени не хватало для повторных ударов. Гитлеровцы этим пользовались: после разгрома конвоев уцелевшие суда, прикрываемые наступающей темнотой, уходили.

5

На самолетной стоянке к командиру авиаполка быстро подошел взволнованный гвардии майор Савичев.

- Что случилось, Тимофей Тимофеевич? - встревожился Усенко.

- Случилось... Звонил начальник политотдела полковник Чернышев. У наших соседей - в пятьдесят первом авиаполку - совершен выдающийся подвиг. Экипаж младшего лейтенанта Носова таранил транспорт в десять тысяч тонн и потопил его... Летчики погибли...

После тягостной минуты Константин Степанович с трудом протолкнул подступивший к горлу ком, глухо спросил:

- Фамилии героев узнал?

- Да... Носов Виктор Петрович, его штурман младший лейтенант Игошин Александр Иванович и воздушный стрелок-радист сержант Дорофеев Федор Иванович... Носов - двадцать третьего года рождения, из села Сенгилей Куйбышевской области. Игошин из Перми, он с двадцать четвертого, а Дорофеев с двадцать шестого, тоже из-под Куйбышева...

- Почти дети... Но какой дух! Как у Григория Храпая или Гастелло!.. Вот как проявляется настоящая любовь к Родине и ненависть к фашистам!..

- Все произошло на глазах трех экипажей, - продолжал рассказ замполит. Накануне воздушная разведка обнаружила под Данцигом выход в море большого конвоя. На его перехват с тремя ведомыми полетел замкомэск Фоменко Владимир Петрович со штурманом Чернышевым. Группа долго кружила в районе маяка Риксгерт, пока не наткнулась на тот конвой. В середине его шел двухтрубный пароход. Его и выбрал для атаки ведущий. Подал команду, и топмачтовик Носов вышел вперед, чтобы обеспечить атаку командира с торпедой. В этот момент в машину Носова попал крупнокалиберный снаряд и она загорелась. Но летчик атаку не прекратил. Он перевел "бостон" на снижение и сверху врезался в палубу. Раздалось два взрыва: первый, как считает Фоменко, сдетонировали авиабомбы на самолете и второй - груз на транспорте...

- Когда совершен подвиг?

- Вчера. Тринадцатого февраля.

- Немедленно собирайте полк на митинг. Здесь, на стоянке!

6

Погода вновь испортилась. Повалил густой мокрый снег. Облачность прижалась к воде, и вопрос об использовании Пе-2 отпал.

А сухопутные войска продолжали громить гитлеровцев. 2-й Белорусский фронт Маршала Советского Союза Рокоссовского, оставив окруженную и прижатую к морю восточно-прусскую группировку на "попечение" 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов, устремился в Восточную Померанию и завязал бои с мощной группой армий "Висла". В состав "Вислы" входили 38 дивизий и 6 бригад. Но рокоссовцы ее били весьма успешно и гнали все дальше на запад.

Тем временем восточно-прусскую группировку расчленили на три части: юго-западнее Кенигсберга, в крепости Кенигсберг и на Земляндском полуострове. 10 февраля 3-й Белорусский фронт начал доколачивать "котел" юго-западнее столицы Пруссии.

Заря победы

1

С мартом в Прибалтику пришла весна. Сразу потеплело, снега растаяли, пошли дожди. Аэродром в Дрессене, сооруженный на картофельном поле, расквасило совершенно. Все произошло так быстро, что 12-й гвардейский не успел перелететь на другой. Как на грех, установилась хорошая солнечная погода. Командование ставило авиаполку боевые задачи, а он сидел в грязевом плену. Усенко нервничал, не находил себе места. Впрочем, в таком же положении оказались и другие авиаполки. Но разве такое обстоятельство могло оправдать, успокоить его деятельную натуру?

Комполка связался с начальником аэродромного строительства штаба ВВС КВФ, и тот выделил комплект взлетно-посадочной полосы из сборных металлических щитов. Все люди из авиаполка и авиабазы работали день и ночь, пока полосу не собрали. Но ее длина для взлета Пе-2 оказалась малой. Что делать?

- Придется ждать, пока не подсохнет! - безнадежно вздохнул инженер и с надеждой посмотрел на яркое солнце.

- Ждать нам, гвардейцам? - набросился на него командир. - Шалишь, брат! Вот что! Снимай-ка с самолета Все, что можно снять: пушки, пулеметы, боеприпасы, бомбодержатели, слей горючее, оставь его самую малость. Попробую взлететь без экипажа.

- Рискованно, товарищ командир. Полосы не хватит, зацепитесь за грязь колесами и скапотируете. Я категорически против!

- Риск, конечно, есть. Но что делать? Полечу!

- Нельзя! Опасно! Можете сыграть в ящик. Повторяю: я против!

- Значит, против? Тогда сделаем так: сразу за полосой вы, инженер, постелите соломку, чтобы мне было мягче падать... Выполнять приказ!

Весь авиаполк собрался у границы летного поля, следил, затаив дыхание, за опасным экспериментом своего командира. С помощью трактора-тягача Пе-2 подтащили и установили на крайние щиты взлетной полосы. Авиамеханики очистили его колеса от прилипшей грязи, промыли их водой. Летчик занял место в кабине, запустил моторы, прогрел их как следует и подал руками знак убрать колодки из-под колес. Моторы взревели на полной мощности, но самолет, удерживаемый тормозами, оставался на месте. Потом тормоза взвизгнули, "петляков" рванулся и побежал по полосе.

Люди прекратили разговоры, замерли, не спуская глаз с зелено-голубой "единички". Вот она пробежала, все убыстряя бег, двадцать метров... пятьдесят... триста! А хвост все не отрывался от полосы. Ревут моторы. Все громче грохочут под колесами машины металлические щиты. Уже середина полосы! Хвост самолета наконец поднялся и замер параллельно земле. Скорость Пе-2 резко возросла. Но и полоса кончалась, остались ее последние метры...

И вдруг грохот разом оборвался: "петляков" повис в воздухе. Медленно спрятались колеса в мотогондолы, и у всех одновременно вырвался вздох облегчения: полетел!..

Усенко вернулся в Дрессен через час. Он отобрал наиболее опытных летчиков, проинструктировал их. В течение часа все полковые самолеты были перегнаны на другой аэродром - авиаполк вырвался из грязевого плена.

Командир авиадивизии не замедлил поставить боевую задачу пикировщикам. Для этого он приехал прямо на самолетную стоянку.

Когда все вопросы, связанные с вылетом, были решены, Курочкин по-доброму взглянул на юного командира полка.

- А ты, Усенко, оказывается, ничего!

Константин Степанович растерянно смотрел на улыбающегося комдива и не понимал, что он этим хотел сказать. И опять, как когда-то на аэродроме Гражданка, в глубине души у него шевельнулось расположение к суровому полковнику: уж больно шла ему улыбка!

- Вот, возьмите! - Курочкин подал летчику небольшой пакет. - Михаил Иванович Самохин лично передал. Что смотришь? Разворачивай!

Усенко развернул пакет и обмер: там лежала, поблескивая золотом, пара новеньких погон с двумя голубыми просветами и большими звездами.

Насладившись произведенным эффектом, комдив пожал руку летчику, сказал:

- Поздравляю вас, товарищ Усенко, с присвоением очередного воинского звания "гвардии майор". Приказ подписан народным комиссаром Военно-Морского Флота пятого марта.

- Служу Советскому Союзу!.. - вытянулся летчик.

- Кстати, давно хотел спросить у вас, товарищ гвардии майор, почему вы не выполняете приказ командования?

- Н-не понимаю! - шрамы на лице комполка побагровели.

- Чего ж тут не понимать? Вы почему продолжаете летать впереди всех? Вам же известно, что немцы специально охотятся за ведущими. Ставьте спереди себя другого, а сами идите рядом. Оттуда тоже удобно руководить боем.

- Нет, товарищ полковник! Не могу я прятаться за спины других.

Курочкин посмотрел на летчика с сожалением: так смотрит отец на неразумное дитя.

- Какая польза будет флоту, если убьют командира полка?

- Польза? Если убьют... На то война. Зато могу честно смотреть в глаза, никто меня не посчитает за труса. Я - ведущий, и мое место впереди всех!..

Комдив уехал на стартовый командный пункт проследить за взлетом гвардейцев, а Усенко потуже затянул поясным ремнем реглан, поправил пистолет, надел с помощью Чуканова оранжевый спасательный жилет "капку", парашют и, широко расставив ноги, ковыляющей походкой направился к входному люку машины. Через минуту он уже сидел в бронированном кресле.

Сзади в кабине появился Сергей Степанович.

- Костя! - окликнул он командира. - Есть добрая весть о твоих перегонщиках. В штабе только что приняли телеграмму от Самохина. Командующий извещает и поздравляет с присвоением звания Героев Советского Союза...

- Кого же? - не вытерпел длинной паузы Усенко.

- Михаила Владимировича Борисова, Александра Александровича Богачева и Ивана Ильича Рачкова!

- Точно! Все из тринадцатого перегоночного! - обрадовался Усенко и оглянулся на флаг-штурмана.

- Указ Президиума Верховного Совета СССР, - невозмутимо продолжал тот, от шестого марта!

- Ай да молодцы! Всего за полгода на фронте стали кавалерами четырех орденов Красного Знамени, а теперь Героями! Спасибо, Сергей Степанович, за добрую весть. Это надо отметить! - комполка потянул к себе планшет, выдернул из него лист бумаги, карандаш.

- Что пишешь? - поинтересовался Давыдов.

- Поздравительную телеграмму от гвардейцев.

- Правильно! И меня подпиши!

- Чуканов! - подозвал летчик техника и бросил ему через форточку сложенную бумагу. - Сейчас же отправьте в штаб.

Комполка уселся в кресле поудобнее и деловито спросил:

- Экипаж! У вас к полету все готово?.. Тогда запускаем...

2

На фронтах Великой Отечественной войны продолжалось наступление.

В конце февраля 1945 года войска 2-го Белорусского фронта под командованием маршала К. К. Рокоссовского прорвали укрепления немецкой группы армий "Висла" и вышли на побережье Балтийского моря у Кёзлина (Кошалина). Спустя две недели - в середине марта - правый фланг 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Г. К. Жукова взял крепость Кольберг (Колобжег) и тоже вышел к морю; гигантская восточно-померанская группировка врага была расчленена. Радиус действия балтийской авиации резко увеличился, а задачи усложнились. Борьба за освобождение Балтийского моря вступила в заключительную стадию.

На КП 12-го гвардейского пикировочного авиаполка собраны все летчики. Командир полка майор Усенко, стоя у карты, поставил перед присутствующими боевую задачу:

- Следует нанести массированный удар по главной немецкой военно-морской базе в Балтийском море крепости Пиллау всеми наличными экипажами полка. С нами взаимодействуют топмачтовики из 51-го минно-торпедного авиаполка, истребители 21-го полка и штурмовики 9-й авиационной дивизии. Военно-морская база Пиллау является сильнейшей из всех гитлеровских баз на Балтийском море. Она охраняет с запада подступы к крепости Кенигсберг, имеет мощные укрепления и очень сильное зенитное и истребительное прикрытие. Кроме того, район Пиллау охраняется отборными асами из 51-й истребительной эскадры "Мельдерс". Это опытные, наглые и коварные летчики. При встрече с ними осмотрительность должна быть самой высокой. Мы - балтийские летчики! Мы обязательно должны сокрушить эту базу вместе с ее "мельдерсами"! По самолетам!

Привычно гудели моторы над морем. День выдался солнечный, ясный, по-весеннему теплый. Впрочем, пикировщики этой теплыни не ощущали: они летели к цели на высоте четырех тысяч метров и термометр показывал минус 28 градусов.

Главный удар по Пиллау наносят пикировщики. Руководит боем майор Усенко. Он летит на своей "единичке" во главе звена впереди трех девяток "петляковых". Рядом восьмерки "яков" сопровождения. У самой воды разными маршрутами к цели следуют авиаполки топмачтовиков и штурмовиков со своими истребителями прикрытия. Летят разными маршрутами, но над вражеской базой все должны встретиться в назначенное время. Вот почему так важно точно выдержать график времени. Константин поглядывает на стрелки часов: они быстро приближаются к заданной цифре. Флаг-штурман полка Герой Советского Союза Сергей Степанович Давыдов щелкнул секундомером:

- Пора, командир! Разворот! Курс: тридцать два градуса!

Послушный самолет накренился, начиная разворот, и вслед за ним вся армада направилась к невидимому пока берегу.

Константин Степанович пристально вглядывался в линию горизонта. На сине-голубой поверхности воды он с трудом различил чуть заметную темную полоску. Она оказалась песчаной, почти безлесой косой.

Но внимание командира авиаполка приковано не к косе, а к появившемуся по носу темному пятну. Это и есть военно-морская база Пиллау. Над ней двигались едва заметные черточки: патрули вражеских истребителей! Ввязываться в бой с ними пока нельзя. Это может испортить все дело. Важно сохранить элемент внезапности.

А Пиллау все ближе. Уже видны транспорты и корабли на территории базы. Их много. Они рассредоточенно стоят у пирсов и на "бочках", и от этого кажется, что гавань забита судами, как бочка сельдью. Коса прорезается узкой, едва заметной полоской воды - это канал, проход из Балтийского моря в залив Фришес-Хафф и дальше к Кенигсбергу. С левой стороны канала громоздятся кварталы небольшого города, островерхие кирхи; напротив города на берегу портовые сооружения, частокол кранов. Справа от канала четкими прямоугольниками стоят большие казармы и служебные здания, темнеют крыши складов, за ними ангары и небольшой сухопутный аэродром Нойтиф с бетонной полосой посредине. На берегу залива Фришес-Хафф виднеются еще ангары, а на воде распластались летающие лодки - там морской аэродром.

Пора!

Ведущий пикировщиков включает командную рацию, и эфир заполняет его громкий голос:

- Внимание! Всем! Я - ноль один! Буря! Буря! "Буря" - это условный сигнал начала комбинированного удара. С разных сторон на базу устремляются авиаполки. С аэродрома Нойтиф взвиваются черточки - это "фокке-вульфы". Их много. Наверняка среди них есть асы "Мельдерса".

- "Маленьким", очистить пространство! Следует команда командира истребительного авиаполка подполковника Мироненко, и восьмерки "яков" бросаются вперед. Им удалось перехватить "фокке-вульфы", завязать с ними воздушные схватки.

В городе, в порту и на аэродромах появились клубы взрывов - то грозные "илы" точно по графику начали обрабатывать позиции зенитных батарей, заставляя их замолчать, - условия для атаки пикировщиков были созданы.

- Боевое развертывание! Нанести удар по плавсредствам звеньями с пикирования! Цели выбирать самостоятельно. Атака!

Эскадрильи разошлись в стороны, развернулись и с разных направлений ринулись на базу. Воздух над ней сразу засверкал взрывами зенитных снарядов. Корабли, транспорты, берег - все опоясалось пульсирующими огнями бешено стреляющих зенитных установок. Но стреляли они неровно: то яростно, то угасая под ударами штурмовиков.

Константин Усенко разглядывал панораму развернувшегося боя: атака протекала строго по плану, и он почувствовал облегчение. Но в телефонах раздался встревоженный голос воздушного стрелка-радиста Сергея Антареева:

- Командир! Справа выше "фоккеры"! Выходят в атаку!

Усенко взглянул направо, и у него зарябило в глазах: развернутым строем к пикировщикам приближалось несколько десятков "фокке-вульфов". Они шли в атаку как-то необычно: эшелонирование на разных высотах, не придерживаясь, как прежде, определенного боевого порядка, а скопом, все сразу - гитлеровцы применили неизвестный тактический прием, который впоследствии назвали "рой-строй". Новое на первых порах всегда ошеломляет. Несколько мгновений ведущий пикировщиков смотрел на этот "рой-строй", обдумывая, в чем таится его опасность. "Петляковы" к этому моменту оказались разрозненными, противостоять врагу массированным сосредоточенным огнем из бортового оружия не смогут. Но и отменять атаку объектов военно-морской базы нельзя. Выход один: продолжать лететь вперед!

Усенко включил радиостанцию внешней связи:

- Внимание, "маленькие"! Опасность справа. Прикройте!

- Я за ними давно наблюдаю! - слышится в эфире неторопливый, спокойный голос Александра Мироненко. - Работайте, "большие", спокойно!

Истребители быстро перестроились. И вовремя! С какой бы стороны "рой-строй" ни приблизился к бомбардировщикам, он неизменно наталкивался на заградительный огонь "яков". Но снизу к пикировщикам все же подкралась пара "фокке-вульфов". Она ударила по крайнему "петлякову", разбила ему хвостовое оперение, и тот, неуправляемый, на глазах у всех рухнул в воды залива.

- Командир! Сбили Мирошниченко... Никто не выпрыгнул...

Не хотелось верить докладу... Погибли гвардии старший лейтенант Андрей Петрович Мирошниченко, штурман гвардии лейтенант Степан Васильевич Куклин и радист, бывший шахтер-забойщик гвардии старший сержант Федор Иванович Иванов. Это был один из самых опытных и храбрых экипажей полка! Очень тяжелая потеря.

- Гвардейцы! - заполнил эфир жесткий голос командира полка. - Только сейчас на наших глазах погиб экипаж Мирошниченко. Отомстим за смерть наших дорогих товарищей. Вперед, в атаку! Круши фашистов!..

Чернодымное, клокочущее огнями взрывов облако окутало "петляковых", но с боевого курса никто не сворачивал: вслед за своим командиром другие экипажи намечали цели и поражали их.

Сергей Давыдов, склонившись над оптическим прицелом, выводил самолет на крупный, стоявший на швартовых у "бочки" транспорт. Обе трубы судна слегка дымили, на палубах громоздились укрытые брезентом грузы, серые борта едва возвышались над водой. На носу и на корме стояло по две зенитных пушки, а посредине огромной палубы и вдоль бортов виднелись спаренные установки "эрликонов" - все орудия вели непрерывный огонь по атакующим самолетам. Но Усенко не маневрировал, он только делал по указанию штурмана небольшие довороты самолета, ожидая привычную команду для последнего броска вниз.

- Пошел!..

Сбрасывая бомбы и выводя самолет из пикирования, Усенко успел заметить, что оба его ведомых тоже вышли в горизонтальный полет. Но почему они обгоняют командира?

- Костя! - кричит штурман. - Решетки не убрались! Ах, вот в чем дело! Тормозные решетки, которые летчик выпустил перед входом в пикирование, чтобы уменьшить скорость при бомбометании, не спрятались под крыло, и самолет продолжал полет на малой скорости. Это было опасно, так как не позволяло быстро вырваться из зоны обстрела.

- Полетел предохранитель! Сейчас сменю! - Быстрый Давыдов уже нашел причину неисправности, бросился к распределительному щитку, вырвал сгоревший предохранитель и на его место вставил запасной. Решетки дрогнули и спрятались. Скорость Пе-2 увеличилась.

Константин перчаткой вытер с лица пот.

- Командир! В транспорт попали две бомбы! Тонет!

- Пожалуй, тысяч на восемь будет? - спросил Антареев.

- Факт! - Теперь и Усенко научился по внешнему виду судна определять его водоизмещение. - Атака была удачной.

Ведущее звено уже неслось над крышами города, а затем вырвалось на простор залива Фришес-Хафф. Сверху пристраивались "яки" Мироненко.

Появившиеся с юга "фоккеры" попробовали атаковать их, но, напоровшись на мощный огонь пушек "яков", поспешили скрыться. Вот тебе и "мельдерсы"!..

3

Теснимые советскими войсками, окруженные немецкие армии в Курляндии, в Кенигсберге, на Земландском полуострове, в Восточной Пруссии, у Данцига, на косе Хель отвергали ультиматумы советского командования, оружия не складывали, продолжали бессмысленную кровопролитную бойню, пытались осуществлять между "котлами" морские перевозки. Эти маневры не ускользали от глаз нашей разведки, и в воздух поднимались эскадрильи пикировщиков, торпедоносцев, штурмовиков. Следовали короткие, но жестокие бои, на дно моря опускались все новые и новые вражеские корабли и транспорты. Счет боевых трофеев в авиаполках неуклонно рос.

На командном пункте 12-го гвардейского в движении все службы штаба. Оперативный дежурный принимает боевые распоряжения, спешит доложить командиру авиаполка:

- Радиограмма из штаба ВВС, товарищ гвардии майор!

- Что там?

- В районе Данцигской бухты воздушная разведка обнаружила крупный конвой в составе шести транспортов и пятнадцати кораблей охранения. Идут курсом на запад. Приказано уничтожить. Время удара назначено на семь часов. Для взаимодействия с нами выделено две пары торпедоносцев капитана Мещерина.

- Поднимайте третью эскадрилью Колесникова. Ему в помощь направьте звено Калашникова из первой! - отдает приказ Усенко. - Приведите в боевую готовность Барского.

- Есть!

Командир полка спешит на стартовый командный пункт, чтобы самому выпустить пикировщиков в воздух.

А через полчаса новое распоряжение:

- У маяка Стило восемь транспортов, пятнадцать эскортных кораблей.

Гвардии майоры Усенко и Давыдов склонились над полетными картами, аэрофотоснимками, разведсводками, изучают сведения синоптиков в заданном районе, связываются по телефону или по радио с командиром авиадивизии или с командующим, уточняют задание, докладывают о принятии решений, договариваются о взаимодействии с другими-авиаполками.

А в гвардейский полк поступают новые распоряжения:

- Из Пиллау выходит конвой: шесть транспортов, три эскадренных миноносца, до десяти других кораблей охранения...

- В сорока милях от Либавы на юго-запад движется конвой...

Все распоряжения отданы. Командир гвардейцев с удовлетворением говорит:

- Теперь не сорок первый год, Сергей Степанович! Как приятно чувствовать свою силу. Что-то мы с тобой засиделись. Пойдем с Барским, тряхнем стариной!

Летчик берет планшет с картами, надевает шлемофон и командует:

- По самолетам!..

Проходит несколько минут, и пикировщики вслед за своим ведущим улетают в сторону моря.

4

Войска Рокоссовского при содействии моряков-балтийцев штурмом взяли военно-морскую базу и порт Гдыню, через два дня - Данциг. Гитлеровское командование, чтобы спасти от пленения остатки разбитых частей группы армий "Висла" и эвакуировать их морем, срочно направило в район Данцига и косы Хель большой отряд транспортов и мощную эскадру боевых кораблей. В составе эскадры линкоры "Лютцов" и "Адмирал Шеер", а также тяжелый крейсер "Принц Ойген" и старый, но все еще мощный линкор "Шлезвиг-Голыптейн", легкий крейсер "Лейпциг", десяток эскадренных миноносцев, до полусотни других боевых кораблей.

6 апреля фашистская эскадра нанесла сильный артиллерийский удар по приморскому флангу наших войск. Против вражеских кораблей была немедленно брошена вся фронтовая авиация. Авиаполки и соединения волнами налетали на эскадру. Море вокруг кораблей кипело от рвущихся авиабомб, но корабли оставались неуязвимыми: попасть в маневрирующие морские цели оказалось делом далеко не простым.

Командующий фронтом потребовал решительных мер. Обратились к балтийцам.

...Звонок полковника Курочкина застал гвардии майора Усенко на полковом КП. Время было послеобеденное. Утром командир пикировщиков водил эскадрилью бомбить плавсредства в Виндаве, где воздушная разведка обнаружила скопление немецких транспортов. Гвардейцы четырьмя звеньями совершили внезапный налет, потопили два судна, несколько - повредили и благополучно вернулись домой. Согласно плановой таблице на день они изготовились к очередному налету на Пиллау. До назначенного времени оставалось больше часа, и Константин Степанович намеревался прилечь на топчан, отдохнуть. Но не пришлось.

Недовольный, он нехотя взял телефонную трубку и сразу подтянулся, услышав в ней знакомый резковатый голос:

- Усенко! Поднимай по тревоге своих гвардейцев. В Данцигской бухте появилась твоя немецкая эскадра, которую ты уже долбал у Эзеля. Она обстреливает приморский фланг войск Рокоссовского. Генерал Самохин приказал в шестнадцать тридцать нанести по ней комбинированный удар. Руководить боем приказано тебе. Действуй!

Прошло чуть больше часа, и с приморских аэродромов Литвы в воздух поднялись авиаполки пикировщиков, торпедоносцев, штурмовиков и истребителей из 8-й Гатчинской минно-торпедной и 9-й Ропшинской штурмовой авиационных дивизий. Прямым курсом через море они спешили в район боев на выручку войскам 2-го Белорусского. За последние шесть месяцев штаб военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота провел много операций методом комбинированных ударов. Это позволило до минимума сократить время на подготовку к боевым заданиям. Практически теперь подготовка сводилась только к постановке боевой задачи штабом. Получив распоряжение, командиры авиадивизий и авиаполков знали, что надлежит делать.

Головной удар по вражеской эскадре и транспортам было приказано нанести морским пикировщикам. Получив команду, гвардии майор Усенко поднял в воздух весь авиаполк. Первую авиаэскадрилью повел он сам, вторую - Андрей Барский и третью - экипаж Героев Советского Союза Николая Колесникова и флаг-штурмана Михаила Суханова - совсем молодых, двадцатилетних, парней военных выпусков.

Впрочем, молодыми они были только по годам. За плечами у каждого стоял опыт двухлетних непрерывных боев. Поэтому командир авиаполка верил им, как себе.

Построившись в колонну эскадрилий, гвардейцы держали курс в западную часть Данцигской бухты. Прикрывали их три десятка "яков" гвардии майора Сизова. Ниже пикировщиков на расстоянии зрительной видимости следовали торпедоносцы и топмачтовики из 51-го минно-торпедного авиаполка, левее к цели направлялись полки штурмовиков - всего около двухсот самолетов.

Константин Степанович мысленно представил себе всю армаду боевых машин и непроизвольно вздохнул, вспомнив 1941 год, изнурительные бои на дальних подступах к Москве, когда они, первые пикировщики, восьмеркой бросались против нескольких десятков врагов. Как далеко ушло то страшное время! Теперь все по-другому! Все изменилось. Да и они сами уже не те, стали зрелыми воздушными бойцами, первоклассными мастерами летного искусства. Сейчас его волновал только график времени, от точности выполнения которого зависела эффективность удара и сохранность летных экипажей.

Сергей Давыдов успокоил командира: "Все будет в норме!"

Стояла ясная погода. Впереди по курсу "петлякова" затемнела полоска берега. Потом от него отделилась узкая песчаная коса - это Хель. По ней проложена железная дорога. Она вся забита гитлеровцами. Впритык друг к другу стоят многочисленные эшелоны с боеприпасами, с техникой, с солдатами.

Левее косы Хель начиналась обширная Данцигская бухта. Что творится в бухте! Везде суда, корабли, катера. Напротив косы в море на якорях стоят транспорты. Между ними и берегом челноками снуют катера и десантные баржи идет спешная погрузка фашистских войск. У транспортов со стороны моря полукольцом маневрируют боевые корабли эскорта. Через головы своих удирающих войск они посылают на берег снаряд за снарядом.

В Данцигской бухте на фоне серо-синей воды с трудом различаются серые громады утюгов-линкоров и крейсеров, узкие корпуса эсминцев и сторожевых кораблей, - это и есть та самая немецкая эскадра. Она уже обнаружила приближающиеся самолеты балтийцев, прекратила огонь по берегу, спешит отойти в море, где глубже и где свободнее можно маневрировать. К линкорам под защиту их многочисленных зениток полным ходом помчались эсминцы, сторожевики, тральщики. Над кораблями эскадры роятся вражеские истребители. Ведущий пикировщиков подал команду, и к ним устремились краснозвездные "яки". Через пару минут в той стороне завертелись клубки и карусели воздушных боев, небо вспоролось пушечными очередями: путь был свободен.

Оценив обстановку, майор Усенко принимает решение начать атаку. Он бросает в эфир условный сигнал. Девятки "петляковых" перестраиваются и расходятся на выбранные цели. Головное звено ринулось в пикирование на линкор. Огонь зениток участился. Снаряды рвутся впереди, справа, слева. "Петляков", как живой, подрагивает, но неумолимо падает на цель.

- Выводи!

Мощные пятисоткилограммовые бомбы срываются с замков держателей, устремляются в корабль, а пикировщики с правым отворотом уходят в море.

Кажется, пронесло! Усенко оглядывает зону района морского сражения. А сзади с высоты продолжают сваливаться в пике все новые и новые звенья "петляковых", и под их меткими ударами на воде взрываются, горят и тонут вражеские суда и корабли. Со стороны берега показались "бостоны". Летят они почти у самой воды. Вражеские зенитчики, занятые отражением атаки пикировщиков, еще не видят торпедоносцев и топмачтовиков. А те уже выходят на дистанции залпов.

Но бой настолько скоротечен, что у Константина Усенко нет времени наблюдать, как будет развиваться атака торпедоносцев. Он оглядывается: ведомые, "яки" на своих местах. Пора возвращаться домой. Вдруг летящий слева "петляков" резко отворачивает в сторону.

- Что с Аносовым? - тревожится командир. Но вместо ответа Антареев кричит:

- Маневр вправо! Вправо!

Летчик энергично двигает правой ногой педаль, самолет заскользил на крыло, и почти в ту же минуту из-за хвоста вынырнула пара "фокке-вульфов": она шла в атаку на экипаж левого ведомого лейтенанта Усачева.

Чем ему помочь? И командир кричит:

- Семнадцатый! Вас атакуют "фоккеры"! Маневр!

Но экипаж "семнадцатого" не реагирует. Усенко повторяет предупреждение и вновь бросает самолет вправо, смотрит на Усачева. Но тот лишь плавно довернул за ведущим.

- Что же он делает? - нервничает Давыдов. Ему из-за усачевского самолета не достать своим огнем атакующих врагов.

А ведущий "фокке-вульф" уже сблизился с Усачевым и ударил из пушек. Почти сразу из самолета вырвалось пламя. Летчик с запозданием бросает машину в сторону, а потом выходит из строя и направляется к далекому берегу. За ним длинным шлейфом расстилается черный дым.

Только сейчас над ведущим появилась пара "яков". Они отражали атаку "фокке-вульфов" с другой стороны и не успели помочь Усачеву.

Усенко следит за подбитым ведомым. Тот не дотягивает до берега и садится на воду.

В эфире сплошной галдеж, крики, команды, ругань.

- Двадцатый! Двадцатый! Я - двадцать восьмой! - прорвался тревожный голос, по которому командир полка узнал старшего лейтенанта Упита из второй эскадрильи. Упит докладывал своему командиру. - Имею повреждение. В строю держаться не могу. Разрешите следовать на базу самостоятельно?

Усенко включил передатчик:

- Двадцать восьмому! Разрешаю следовать самостоятельно. "Малыши"! Прикройте двадцать восьмого! Я - ноль один!

Два "яка" подошли и пристроились к поврежденному самолету.

- Доложите свои наблюдения! - потребовал Усенко у своего экипажа.

- Потопили шесть единиц, - сообщил Давыдов и добавил: - За точность не ручаюсь. Били все дружно, но в воздухе такая свалка! А тут еще эти "фоккеры"! Ничего! Разведчики все сфотографируют. Дома разберемся.

Командиры эскадрилий доложили ведущему о составе своих групп, и Усенко вышел на связь с командующим:

- Урал! Урал! Я - ноль один! Как слышите?

- Ноль один! Я - Урал! Вас слышу хорошо!

- Урал! Задание выполнил. В строю двадцать шесть. Одного сбили истребители. Экипаж жив, держится на воде. Его место: десять километров северо-восточнее мыса Хель.

- Вас понял, ноль один! Молодцы, гвардейцы! Всем участникам операции объявляю благодарность! Я - Урал!

У микрофона "Урала" находился сам командующий Михаил Иванович Самохин. Услышав его голос, Усенко успокоился, знал: сейчас по другим каналам генерал передаст команду и на спасение сбитого экипажа будут отправлены торпедные катера...

Впереди показались родные берега. Что с Упитом?

Вновь заработала радиостанция командира авиаполка.

- Двадцать восьмой! Доложите, как работает мат-часть?

- Хорошо, командир! Моторы тянут, но затруднено управление. Держим вдвоем со штурманом.

- Разрешаю посадку на аэродроме Повунден.

- Разрешите дотянуть домой?

- Хорошо! Садиться будете первыми. Выходите вперед!

На аэродроме майор Усенко принял доклады командиров эскадрилий. Выяснилось, что потоплено пять боевых кораблей и три транспорта.

Подошел техник самолета и доложил, что в "единичке" он насчитал одиннадцать пробоин. Усенко очень удивился, а потом прошел к самолету летчика Упита. Он был так деформирован, что можно было только удивляться живучести "петлякова" и мужеству летчиков, сумевших на такой разбитой машине вернуться домой через море.

Командир авиаполка тут же объявил экипажу благодарность за проявленное в бою мужество и за спасение боевой машины. А потом подозвал инженера полка.

- Как, до утра введете в строй машину?

- Что вы, товарищ майор? Здесь же нужно менять весь стабилизатор и киль. Это заводской ремонт. Срок - не менее двух недель.

- Надо, Василий Тимофеевич. Завтра опять бой, а ведь каждая машина на счету, - это еще тонна взрывчатки, сброшенная на фашистов.

- Меня не уговаривайте! Но тут... В общем, попробую.

- Я знал, что не подведете. Спасибо. Подбежал дежурный:

- Командира полка к телефону! Усенко взял трубку. Командир дивизии полковник Курочкин был краток:

- Через час повторить удар!..

Маршал Рокоссовский поблагодарил балтийцев. Гитлеровское командование поспешило убрать из Данцигской бухты остатки своей эскадры; десять кораблей и одиннадцать транспортов остались на дне.

Из штаба дивизии пришло радостное сообщение: войска 3-го Белорусского фронта начали штурм Кенигсберга. Морским пикировщикам было приказано усилить удары по Пиллау.

А через несколько дней, 9 апреля, над Кенигсбергом взвилось красное знамя. Еще через две недели штурмом была взята военно-морская база Пиллау. Восточно-прусская группировка врага перестала существовать.

5

- Константин Степанович, знаете, сколько потоплено фашистских кораблей в Восточно-прусской операции? - спросил командира начальник штаба полка майор Смирнов.

- Наше дело действовать, ваше считать! - пошутил Усенко.

- Сто пятьдесят восемь и полсотни повреждено.

- Та ну? Вот здорово! А на нашу долю сколько?

- Наш полк потопил почти третью часть: пятьдесят одно судно и двадцать семь повредил.

- Я ж говорил, что калибр бомб маловат. Вот если б "тонки", как у топмачтовиков!..

- А знаете, сколько на вашем личном боевом счету? Вот! - Смирнов раскрыл папку, прочитал: - "С конца августа 1943 года по апрель текущего года в небе Балтики экипаж Усенко совершил 156 успешных боевых вылетов, из них 144 с пикированием. При этом самостоятельно и в группе потоплено: крейсер противовоздушной обороны, девять других боевых кораблей - сторожевых, тральщиков, быстроходных десантно-артиллерийских барж, один минзаг и восемь транспортов; уничтожено: семь артиллерийских батарей, два железнодорожных моста, командный пункт дивизии СС, три эшелона, четыре танка, три дота, до тридцати автомашин, тягачей и повозок, цех целлюлозного завода; взорвано девять складов и создано более двадцати очагов пожаров".

- Это все я? - удивился Константин. - Откуда такие данные? Откровенно, я давно сбился со счета.

- Документальные. Выбрал из боевых донесений. Все подтверждено аэрофотоснимками или наблюдениями других экипажей и наземных войск либо кораблей. Но это не все! За это время были повреждены: линейный корабль, пять транспортов, до десяти других плавединиц. Членами экипажей в воздушных боях сбито семь истребителей.

Боевая работа летчиков была высоко оценена. 12-й гвардейский пикировочно-бомбардировочный Таллинский авиаполк был отмечен двумя правительственными наградами: за разгром Курляндской группировки врага орденом Красного Знамени и за взятие Пиллау - орденом Ушакова 2-й степени. Все летчики и техники получили медали "За взятие Кенигсберга". Гвардии майору Усенко был вручен орден Ушакова за выдающиеся успехи в разработке и проведении активных воздушных операций на море.

- Товарищ гвардии майор! - докладывал оперативный дежурный командиру авиаполка. - Телефонограмма!

- Вы, собственно, чему улыбаетесь?

- Да как же! Берлин взят!

- Та ну? Вот это дело! Ай да молодцы!

- Товарищ командир, а вы что улыбаетесь?

- На Балтике, гвардеец, шахтерский порядок! Ясно?!

Рано утром 9 мая эскадрильи 12-го гвардейского пикировочно-бомбардировочного авиаполка согласно боевому заданию вылетели в море на перехват противника. Майор Усенко ждал сигнала вылететь с первой эскадрильей в район острова Борнхольм, где гитлеровцы отказывались сложить оружие, когда его вызвали к телефону.

- Первый слушает вас!

- Где твои гвардейцы? - услышал Константин Степанович в трубке возбужденный голос командира авиадивизии полковника Курочкина. - Дай команду: всем сбросить бомбы в море и вернуться домой! Не понимаешь почему? Радуйся, сын Донбасса! Все! Война окончена! Германия капитулировала! Победа!!!

Встреча с юностью (Вместо послесловия)

Как-то меня пригласили к старшекурсникам химико-механического техникума и попросили рассказать о своей комсомольской юности в годы Великой Отечественной войны. Я задумался: о чем рассказать? Будет ли это интересно? Ведь особо героического я ничего не совершил. Как все, летал, воевал, был трижды ранен. А про войну уже столько написано, показано в кино и по телевидению, рассказано, что, кажется, не осталось неосвещенным ни одного ее дня и часа. Тогда о чем же рассказать?

Пришел. Пока секретарь комсомольского комитета читала вступительную речь, я приглядывался к собравшимся и вдруг почувствовал волнение: сколько им сейчас лет? Немногим меньше, чем нам тогда, в 1941-м...

И я решил: расскажу молодежи об их ровесниках тех тревожных лет. Точнее, об одном из нас...

По моей просьбе установили эпидиаскоп.

- Дорогие товарищи комсомольцы! - начал я. - Позвольте показать вам несколько старых фотографий? Вот первая...

На экране появился рослый худощавый паренек с остриженной наголо головой, в футболке, с мячом под мышкой. Взгляд его строгий, будто спрашивает: "А как вы, ребята, учитесь, занимаетесь ли спортом? Готовитесь ли к защите Родины?"

- Это снимок 1935 года. Товарищ, которого вы видите на экране и о котором я сегодня расскажу, ваш ровесник - Костя Усенко. Ему исполнилось пятнадцать лет. На своей родине в селе Кирове Краснолиманского района в Донбассе он окончил семилетку и после вступительных экзаменов стал студентом Славянского химико-механического техникума.

- Усенко учился на механика, но имел затаенную мечту стать летчиком. Эта мечта зародилась у него еще в детстве, когда он впервые потрогал руками самолет, совершивший вынужденную посадку за селом. С тех пор душа хлопчика "приросла" к авиации. Что бы он ни делал - гонял ли голубей или занимался в кружке авиамоделистов, читал ли - думал только об авиации. Эта мысль не покидала его и в техникуме. Когда к учащимся пришли летчики Славянского аэроклуба отбирать кандидатов в учлеты, Костя оказался среди них... Следующий снимок - 1937 года. Костя одет в защитную гимнастерку - ее тогда называли "юнгштурмовкой", носили с портупеей через плечо. Обратите внимание! У семнадцатилетнего Кости на груди висят значки: КИМ, ГТО и "Ворошиловский стрелок". Он сдал все положенные нормы. Снят он возле учебного самолета У-2. Костя - третьекурсник и учлет пилотской группы аэроклуба. Прическу, видите, носил, как все тогда, короткую, аккуратную. За длинными волосами нужен уход, а это отнимает много времени. У Кости и его товарищей в те годы свободного времени не было: он одновременно учился в техникуме и в аэроклубе, к тому же много занимался физкультурой и спортом, чтобы стать физически крепким, здоровым, выносливым. Между прочим, делал это сам!

В зале стало тихо. Исчезли пренебрежительные позы, встряхивание головок, разговоры. Все подались вперед, всматривались в экран, ловили мои слова.

- Два снимка 1938 года. На одном из них Константину Усенко вручается диплом об окончании техникума и удостоверение пилота, на втором - он курсант Ворошиловградской школы военных летчиков. А вот снимок 1940 года. Усенко военный летчик. Мечта сбылась! Командование увидело в молодом летчике незаурядные способности и предложило ему остаться в авиашколе инструктором. Но парень рвался в боевой авиаполк. И добился своего: его направили под Белосток в 13-й скоростной бомбардировочный...

Я старался рассказать притихшим юношам и девушкам о тревожных предвоенных месяцах и грозных военных днях под Белостоком и на дальних подступах к Москве, на просторах северных морей и на Балтике, а закончив рассказ, взглянул на часы и поразился: проговорил вдвое больше отведенного времени! Мне стало немного неловко, ведь и знал, что ребята после встречи хотели остаться на просмотр кинокартины, а я своими воспоминаниями занял часть этого времени. Я понимал их желание и не осуждал. Для нас прошедшая война - всегда тяжкие переживания, боль незаживающих ран и тоска по безвременно погибшим. Для них война - это уже история. И в этом нет ничего предосудительного и обидного: у всякого поколения свои задачи, свои переживания, свои исторические вехи! В довоенные годы "болели" авиацией. Сейчас - космонавтикой. На смену поршневым моторам пришли реактивные двигатели, позволившие в несколько раз превзойти звуковой барьер скорости. Перелеты, которые мы совершали через всю страну и которыми очень гордились, ныне стали обычными, причем если тогда на них уходила неделя, то теперь они занимают менее полусуток. А что будет завтра, когда в небо и в космос поднимутся ракетопланы и когда из Москвы во Владивосток будут летать всего час, а вокруг "земного шарика" - два часа? В век НТР можно ждать и не таких чудес. Пусть же дерзает молодежь, ставит эти чудеса на службу нашему народу и его безопасности. Каждому - свое! Важно другое. Важно, чтобы новое поколение росло не потребительским, а творческим, созидательным, патриотическим.

В зале стояла глубочайшая тишина. Мой добровольный помощник так и не выключил эпидиаскоп, и на экране все еще находился портрет Героя Советского Союза гвардии полковника Константина Степановича Усенко. Фотограф, работавший над снимком, удачно заретушировал на лице следы ранений, выглядело оно добрым, смелым и красивым.

- Павел Иванович! Разрешите вопрос? - в глубине зала поднялся высокий парнишка. Он был взволнован, говорил сбивчиво: - Мы вам... благодарны. Рассказ о вашем друге... вашем поколении, о ровесниках заставил меня... нас призадуматься. Спасибо! Но что было дальше с Константином Степановичем? Он... жив?

- Что было дальше? После победы фронтовики демобилизовались, вернулись в родные края и принялись залечивать раны, нанесенные фашистами нашей стране. Но некоторые остались в Вооруженных Силах охранять созидательный труд народа, мир и безопасность. Среди них был и Константин Степанович Усенко. Он продолжал учиться. Успешно окончил Военно-морскую ордена Ленина академию и продолжительное время командовал частями морской авиации на Северном, на Тихоокеанском и Черноморском флотах. Но фронтовые раны не проходят бесследно. По состоянию здоровья ему пришлось демобилизоваться. Он переехал в Симферополь и там стал работать помощником начальника крупнейшего на юге страны аэропорта.

Он такой же активный и энергичный, как раньше. Ведет большую общественную работу, особенно много занимается военно-патриотическим воспитанием молодежи.

- Есть ли у него семья? А разве я не сказал? Конечно! У него замечательная семья. Свою будущую жену Маину Петровну встретил на фронте. У них два сына и дочь. Впрочем, у детей теперь свои семьи, и Константин Степанович давно стал дедушкой... Судьбы однополчан? Знаю. Но сообщить о всех невозможно. Назову лишь некоторых героев рассказа. Василий Иванович Раков стал гвардии генерал-майором авиации, доктором военно-морских наук, профессором, заведующим кафедрой Военно-морской академии. Живет и трудится в Ленинграде. В парке Победы прославленному балтийскому асу установлен бронзовый бюст. Недавно Василий Иванович отметил свое семидесятипятилетие. Лениздат выпустил его книгу "Крылья над морем".

В Ленинграде живут и трудятся Герои Советского Союза Николай Данилович Колесников и его бывший штурман, ныне доцент, полковник запаса Михаил Андреевич Суханов, а также Шуянов Николай Осипович, Платонов Сергей Александрович и другие, много делающие для увековечения памяти однополчан.

В Москве живет бывший командующий балтийскими летчиками Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Михаил Иванович Самохин. В последние годы к его многочисленным боевым наградам прибавилось еще два ордена Трудового Красного Знамени, которыми он был награжден за успехи в научно-исследовательской работе. Михаил Иванович уже в преклонном возрасте, но по-прежнему много сил отдает пропаганде опыта Великой Отечественной войны. При его активном участии в 1979 году на Балтике была проведена научно-теоретическая конференция ветеранов морских летчиков, итогом которой стал выпущенный Калининградским книжным издательством сборник "Крылья Балтики". Полковник запаса Андрей Филиппович Калиниченко, бывший заместитель Усенко, в 1973 году написал волнующую книгу о 12-м гвардейском пикировочно-бомбардировочном полке "В небе Балтики". Он живет и работает в Москве.

В столице живут Герои Советского Союза генерал-майор авиации запаса Евгений Иванович Кабанов, подполковник запаса Андрей Иванович Барский, Василий Михайлович Костромцов, полковник в отставке Леонид Васильевич Михайлов.

В Евпатории проживает еще один гвардейский экипаж - Герои Советского Союза Григорий Васильевич Пасынков и Максим Герасимович Губанов.

В Краснодаре "бросил якорь" майор запаса Кронид Александрович Обойщиков. Его книги стихов "Четвертый разворот", "Бессонное небо" и другие популярны далеко за пределами Кубани.

Но не все герои нашего рассказа дожили до этих дней. Генерал-майор авиации Василий Павлович Богомолов, будучи командиром авиадивизии, после войны погиб при испытании самолета.

В 1977 году ушел из жизни Макар Давыдович Лопатин, майор запаса, много сделавший, чтобы помочь автору восстановить неповторимые страницы славной истории первых пикировщиков 13-го авиационного полка. Совсем недавно не стало генерал-майора авиации Давыда Даниловича Бородавки...

Мне преподнесли цветы. Зал долго аплодировал. Теплая встреча растрогала меня. С трудом сдерживая волнение, я на прощание сказал своим молодым друзьям:

- В давнее уже теперь время мы, комсомольцы, воодушевленно пели: "До самой далекой планеты не так уж, друзья, далеко!" Позвольте, дорогие наши наследники, вместе с боевой славой передать вам и эту песню. Пусть и она ведет вас к новым вершинам знании и к победам, как вела наше поколение! Дерзайте же во славу нашей любимой Родины!