Чулаки МихаилПримус

Михаил Чулаки

Примус

Роман

1

Есть же имена: Гелий, Гений, Гамлет, Мамонт (вообще-то - Мамант, но даже в энциклопедиях пишут через "о": оно понятнее, когда с хоботом и кривыми бивнями). Поют с эстрады Мадонна, Рафаэль - и ничего. А к имени Любовь мы до того привыкли, что и не замечаем в нем ничего обязывающего.

Наверное, Григорий Иванович Братеев так и рассуждал: если Любовь - хорошо и похвально для будущей женщины, то чем плоше Герой для истинного мужчины? И когда через пять лет после дочки Любочки родился еще и сын, гордый папа вполне последовательно нарек наследника Героем. Хотя время стояло на дворе тихое, тягучее и геройствовать не располагало. В загсе поулыбались, но покорились, записав неслыханное прежде имя в метрику. Пожелали только, чтобы на всем долгом протяжении будущей счастливой жизни сопутствовали новорожденному столь же мирные времена и чтобы состоялся он героем не на какой-нибудь нежданной и несчастной войне, но вырос исключительно героем романов, кумиром прекрасных дам. Разнообразных и несчастных войн, ожидавших вскоре одряхлевшее отечество, регистраторша провидеть не сумела, зато прекрасных дам предрекла вполне.

И стал Герой Григорьевич Братеев.

Рос он под знаком собственного имени, благо не вторглись тогда еще в моду знаки зодиака, - рос и старался соответствовать. В трехлетнем возрасте, когда он, как все, трогательно коверкал слова, сказал однажды "камень преклонения" потому что "преткновение" было ему совершенно непонятно, да и язык об горбатое "преткн" спотыкался. Ничего особенного, малыши выворачивают родную речь куда интереснее, но самое слово "преклонение" оказалось многозначительным, даже пророческим. Само собой сложилось в его сознании, что идол для преклонения окружающих - он и только он. Когда уже в школьные годы он делал уроки, семья ходила на цыпочках: "Герочка занимается!" Правда, он и был отличником с первого класса.

Но что выделяло его из ряда старательных прилизанных отличников: он не был белоручкой. Нормальный отличник, взращенный в интеллигентной семье, все читал, все выучил, все на свете знает, но ничего не умеет делать своими руками. В точности как и папа Героя, который, как говорится, гвоздя вбить не мог. Однажды дома у них потух свет, папа потыкался без толку и успешил на работу, а маме пришлось вызывать монтера. Тот в минуту сменил пробку и спросил у мамы: "А что, хозяйка, мужика у тебя в доме нет?" - "Нету, одна верчусь!" - махнула она рукой. Монтер посмотрел как-то очень пристально и сказал: "Зови, если что нужно - по мужской части!" И денег не взял. В этот момент Герой и поклялся себе, что все будет уметь сам. И потому вскоре строгал, сверлил, мог починить и бачок в уборной, и часы. Не говоря о телевизоре. Чтобы ни от кого не зависеть, ни от каких пришлых монтеров со слесарями! Не любил он "рабочий класс", чаще пьяный и вороватый, как свидетельствовал живой опыт, презирал народников из школьной истории, но понимал, что единственный способ не зависеть от услуг "народа" - чтобы руки были не глупей головы. Учитель труда в школе, которому Герой свои мнения о пролетариате не выкладывал, им восхищался и даже водил на экспериментальный маленький заводик, где стояли крошечные станки - токарные, фрезерные. Учителю физики Герой помогал показывать опыты, за что тот сулил ему карьеру экспериментатора. Такое пророчество, правда, Героя не вдохновляло: зависеть от чужих рук, конечно, унизительно, но прославиться надо все-таки своей головой: героями и лауреатами всегда становятся теоретики! Любке, старшей сестре, он чинил фены, которые она вечно пережигала, украшая свою красивую кукольную головку. Ее даже звали "Мерлин Монро" - немного была похожа.

Любка сначала возилась с ним, как с живой куклой, но начала без всяких шуток поклоняться, когда ему исполнилось едва семь или восемь: мыла его в ванной и при этом обцеловывала с ног до головы, а он во все время приятной процедуры стоял неподвижно "в позе памятника" и на поцелуи отнюдь не отвечал, так что мог чуть не с дошкольного возраста с полным правом отнести к себе известный куплет: "Мне девки ноги целовали как шальные" . Ему семь, ей двенадцать - разница огромная, в целое детское поколение. Но с годами сглаживалась: четырнадцать и девятнадцать - уже гораздо ближе. Родители вечно бывали заняты и охотно довольствовались тем, что дети замкнуты друг на друга переведены, можно сказать, на самообслуживание.

Окружающая мальчишечья среда поначалу поклоняться не хотела, наоборот: ни один окрестный хулиган не упускал случая проверить, "что ты за херой такой вылупился?" После того как его несколько раз порядочно побили, он возненавидел подлую толпу, готовую с улюлюканьем гнать всякого чужака: за непривычное имя, за излишние успехи. Детская толпа охотно преследовала и за неправильную национальность, и тут-то у Героя Братеева все было в порядке, настолько в порядке, что его даже звали иногда примкнуть к большинству и идти бить нежелательных чужаков, но Герой помнил, как гнали его самого, и не поддавался влечениям подлого быдла. Практично рассудив, что ненависть должна быть с кулаками, он пошел в секцию самбо и уже через полгода эффектно кидал оземь всех сверстников, а через год - и хулиганов на класс или два старше. Кидал оземь, норовя с хрустом впечатать в асфальт двора или в кафельный пол школьной уборной. И с тех пор уже никто и никогда над ним не смеялся.

Уже тогда он задумывался: а что такое имя? Почему определенный набор звуков - или букв - неотделим от него, от его тела, от его разума, памяти, фантазии? Строго логичного объяснения не находилось, этот ярлык, конечно же, являлся просто условностью, но эта условность означала не то чтобы многое, она определяла всё: если бы он совершил великие открытия, о которых мечтал, но пришлось бы опубликовать их под неким псевдоименем, слава не доставила бы ему счастья. Он - Герой Братеев, и прославить предстояло не только, даже не столько это лицо, волосы, торс, прославить предстояло имя ГЕРОЙ БРАТЕЕВ, которое, правда, прилагается к совершенно конкретному белковому телу. Но если выяснить, что же в большей мере определяет личность - тело или имя? - то получалось, что имя все-таки важнее. Можно проделать мысленный эксперимент: перенести имя на другое столь же белковое тело - и пребудет в новом теле, несомненно, он; если же на используемое ныне тело прилепить другой ярлык с именем, то личность вспорхнет с легким звоном - и растворится, исчезнет, а безымянное тело останется только что не бездыханным...

Как вообще можно жить, если ты такой, как все?! Если лишен ты насущной всемирной славы, если не знает тебя всяк сущий на Земле?! Герой классе в пятом уже затвердил наизусть: "Желаю славы я, чтоб именем моим твой слух был поражен всечасно!" Только, в отличие от Пушкина, он желал славы не ради одной какой-то прелестницы. Каждый не то что согражданин, каждый землянин должен был знать его и поклоняться! И тогда можно скромно отвечать: "Ну что вы, я почти такой как все..." Римские императоры когда-то придумали себе титул: Primus inter pares - "Первый среди равных". Чистое лицемерие, но очень изящное. Император был настолько же выше любого "почти равного" ему сенатора, насколько Сталин был выше любого формально равного Ему члена Политбюро. А как можно иначе?! Но при этом очень важна благородная форма превосходства: всего лишь Primus inter pares - не восседать же на золотом троне подобно варварскому владыке какой-нибудь Древней Ассирии, не возводить же себе пирамиды, как глупому фараону! В результате фараоны давно забыты, а диктаторов, которые ходили в скромных френчах, будут помнить всегда. Но Герой не желал вульгарной диктаторской власти и славы - он не сомневался, что славу ему принесет собственный его гений. В том, что гений таится в нем, он не сомневался: а как же можно жить иначе?!

Повезло же все-таки, что имя его - неповторимое и единственное в мире. Как можно называться Петром или Григорием, которых сотни тысяч? Или Денисом, "в честь" популярных у целого поколения родителей "Денискиных рассказов". Ужасно: быть названным "в честь".

Четырнадцать лет - подходящий возраст для достижения полного самосознания. Во всех отношениях. Сестрица тоже это вовремя поняла. Они жили в одной комнате, хотя с шестого класса родители заговаривали иногда, что пора Геру и Любочку разделить. Но не собрались, потому что очень уж удобно распределились три комнаты: спальня, папин кабинет, детская. Чтобы разделить детей, папе пришлось бы пожертвовать кабинетом. И вот однажды Любка, когда они завели свою игру и она, стоя на коленях, обцеловывала его, как статую, они не остановились, статуя ожила - и Герой твердо удостоверился, что и в самом главном мужском качестве он, конечно же, лучше всех, он - самый первый. Сестра в этом полностью с ним согласилась.

В такой изолированной системе обнаружились сплошь одни удобства: Герой с отроческим пылом не бросался на сомнительных девиц, Любка тоже не мучилась страстями, а потому с разбором ждала подходящего мужа. Замкнувшись в братско-сестринском союзе, они не рисковали занести позорную заразу в дом. И тем более не рисковали привести в дом хуже чем заразу: жаждущих ленинградской площади и прописки приезжих провинциалов.

Насколько часто случаются такие братско-сестринские союзы - не скажет ни одна статистика. Известная поговорка: "Не повезет, так и на родной сестре триппер схватишь" - намекает, что такие вещи случаются. Или еще похуже. Утверждают же, что Горький был снохачом, то бишь любовником жены сына. А кто не слишком любит пролетарского писателя и потому не ставит его себе в пример, может вспомнить библейскую историю Лота и его дочерей, родивших от родного отца, что послужило началом целым племенам, - и ничего. И у Вагнера в "Валькирии" Зигмунда охватывает страсть к родной сестре, к тому же близняшке. А у Томаса Манна на эту же тему прелестная повесть - "Избранник". Уместно вспомнить и египетских фараонов, которые только в сестрах находили равных себе по рождению подруг. Позже знаменитая Клеопатра сменила двоих мужей-братьев, прежде чем обрела Цезаря. Можно утверждать, что тысячелетиями поддерживается особая субкультура родственного секса, просто малогласная, почти герметическая, но оттого, быть может, по-своему даже весьма утонченная, элитарная, как принято стало выражаться в последние годы. Герой старательно коллекционирует редкие и драгоценные для него свидетельства на этот счет!.. Существуют же веками тайные общества, посвященные Митре, Озирису, преобразовавшиеся позднее в розенкрейцеров и масонов, - существуют, не нуждаясь в рекламной поддержке со стороны историков и романистов. Вот и родственные любовные связи - вроде потаенного масонства.

Пострадавшей стороной оказалась Любка: когда избрала она наконец мужа, то с неизбежностью обнаружилось, что после Героя муж ее глубоко разочаровывал. В прямом смысле глубоко: до самой глубины - не только души. Но что Герою до ее семейных тягот и разочарований? Он лучше всех - это же так очевидно. К окончанию школы оставалось только избрать путь, которым удобнее привести свое имя к заслуженной славе.

Профессия - не самоцель, но только кратчайший путь к славе, соответствующий индивидуальным способностям. Если уж нет абсолютного слуха, например, то слава Чайковского или Ллойда Уэббера становится недоступной изначально. Не проявил себя к десяти годам шахматным вундеркиндом - значит, при всем последующем старании не станешь Гарри Каспаровым. Надо искать свой путь.

Таким путем ему показалось проникновение в физику. Ведь именно эта профессия создала подлинных героев ХХ века. Да и собственным склонностям Героя Братеева физические занятия безусловно соответствовали, в чем он с легкостью убедился еще в школе, выигрывая местные конкурсы и олимпиады, не только ставя опыты слегка спившемуся ленивому "физику". До всесоюзной олимпиады он, правда, не добрался, но счел в свое время эту неудачу следствием нормальных академических интриг: говорили, что кто-то из жюри продвигал своего фаворита. Итак, способности к физике подразумевались, да они и не так очевидны, как поэтические или шахматные, когда вундеркинды с полной очевидностью проявляют себя уже в самом младшем школьном возрасте, и следовательно, требовалось всемерно приумножить своими трудами эту почтенную науку, а уж та в благодарность украсит его красивое молодое чело заслуженными лаврами. Термоядерную реакцию запустить в мирных целях. А может быть, найдется еще более дешевая универсальная энергия. Проникают же сквозь Землю потоки нейтрино, например, - вот и запрячь эти нейтрино в работу: вот уж неисчерпаемый источник. И вечная благодарность младших собратьев по разуму... В результате Герой, будучи привычным отличником, поступил без всяких затруднений в университет, отдав предпочтение фундаментальной науке перед более прикладной, какую пестуют, например, в Политехе.

В студенческом кружке ("научном обществе"!!) занялся он физикой твердого тела, хотя вокруг теснилось столько тел мягких, на всё податливых. И несомненные успехи, переходящие во всеуниверситетскую славу, он снискал именно в исследовании и освоении мягкого тела, поддерживая честь не только свою, но и факультета, легко и многократно опровергая слишком просвещенных девочек с филфака, утверждающих, будто у высоколобых интеллектуалов, физиков и математиков в особенности, кровь приливает исключительно к голове. Этим же делом он продолжал заниматься и после университета, теперь уже поддерживая репутацию младших научных сотрудников.

Регулярному повторению приливов крови много способствовал отъезд родителей. Папа с мамой всегда не очень любили советскую власть, особенно папа, слишком близко к сердцу принимавший общее благо. Может быть, он и сыну дал столь многозначительное имя, потому что не мыслил для мальчика иного счастья, кроме как вырасти народным заступником. Вежливый полковник КГБ, блондин по фамилии Грузинов, спросил папу во время профилактической беседы: "Чего вам здесь не хватает? Образование получили за народные деньги, квартира хорошая, работа тоже достойная" На что Григорий Иванович пылко ответствовал: "Такие же вопросы задавали ваши предшественники декабристам - князьям-то чего не хватало? А я не за себя болею, но за народное благо! Права народа у нас узурпированы!" Нельзя сказать, что Григорий Иванович был законченным диссидентом, но поставлял информацию в "Хронику событий", и наконец власти устами того же вежливого Грузинова настойчиво предложили выбор: либо уехать своим ходом на Запад, либо неволей отправиться на Восток. Григорий Иванович выбрал Запад. Добрался он в своем движении в закатные страны вплоть до самой Америки.

Не будучи диссидентом видным, разрекламированным, он зажил довольно скромно, так что, когда границы открылись во все стороны, ни разу не навестил родные пенаты. И детям не посулил оплатить дорогу в оба конца, поэтому Герой в штат Висконсин так и не съездил ни разу. Зато папа достаточно часто звонит из своего далека. (У мамы сделалось плохо со слухом, поэтому она берет трубку редко.) Герой же, по стесненности в деньгах, сам первый до Америки не дозванивается, да и нет для того поводов. Срочное послание теперь можно отправлять по "емеле" - электронной почте, но ничего срочного не случается с ним.

Герой к родительскому отъезду выпустился из университета и попал в очень уважаемый НИИ (даже бродили между лабораторий ничем не подтвержденные слухи, что именно их "контора" послужила прототипом бессмертного стругацкого НИИЧАВО), притом на "закрытую тему". Или органы оказались недостаточно компетентны и допустили к военным секретам сына неблагонадежного отца, или составил себе Герой очень уж завидную репутацию редкого таланта по части одушевления всякого "железа" и руководитель темы пробил себе столь ценные руки. Но в любом случае о выезде его вместе с родителями не могло быть и речи. Впрочем, Герой не слишком сетовал, хотя в их кругу выезд в западный парадиз считался высшей мерой счастья. А не слишком сетовал, потому что тема была действительно интересной и подавала ему надежду на собственное великое открытие - вне слишком сплоченного научного коллектива, в котором все умные сотрудники - батраки на научной ниве, а славу и премии стрижет умело администрирующий шеф.

Недавно выданная наконец замуж Любка не поехала тоже. Муж ее не устремился. А Герой с опаской подозревал, что осталась она из-за него, хотя отношения их уже сделались безупречно братскими.

Отправив на чужбину родителей, брат с сестрой разменяли их трехкомнатную квартиру: Любке как даме досталась квартира двухкомнатная, Герою однокомнатная, где он наконец почувствовал себя полным хозяином. Как хочет так и живет. Кого хочет - того и приводит. Хорошо.

Диссидентских склонностей Герой от отца не унаследовал, не оправдывая в этой части свое имя: общее благо его не волновало, и потому полковник Грузинов со своим вездесущим ведомством его не беспокоил.

2

Герой с утра радовался предстоящей поездке в Комарово - на день рождения к другу Филе.

Летняя компания образовалась у них с детства - занятые родители имели в Комарово дачи, чтобы сыновья и дочки проводили свое счастливое детство между побережьем залива и Щучьим озером. Сами же родители показывались в своих скромных советских поместьях редко, так что юное поколение, привыкнув к самостоятельности, рассматривало такие визиты как покушение на свой законный суверенитет.

Братеевская дача давно принадлежит удачливому профессору-урологу, и Герой, наезжая к старым друзьям, испытывает странное чувство заглянувшего на родное пепелище эмигранта: вокруг близкое, свое от первых воспоминаний место - но теперь уже чужое, отвергшее его и всю его семью, вынужденную продать обветшавшую собственность в этом самом завидном пригороде Северной Пальмиры. Друзья детства остаются комаровскими аборигенами, а он - всегда радостно принятый, но все же - изгой.

За своим холостым завтраком Герой вспомнил, что нужно прочитать сочинение Бори Кулича, стыдливо врученное ему аж на прошлом Филином праздновании.

Боря - тоже физик, что не слишком удивительно: массовая интеллигентская профессия последних десятилетий. Однако Боря, по определению женской части компании, "какой-то смурной", что для физиков не характерно: физики обыкновенно блистают в КВН-ах и печатают книжки "Физики шутят". Да к тому же, Боря страдает смешной странностью: при нем нежела- тельно в положительном смысле упоминать почти никого из великих ученых ХХ века - Боря сразу раздражается и называет мирового кумира "ноблецом".

Теперь Боря постепенно стал подаваться в писатели, что не удивительно: многие теперь расползаются из науки - кто куда сумеет. Какие-то не то записки, не то новеллы Боря уже, говорят, где-то опубликовал - Герой, разумеется, руки не протянул, чтобы искать Борины сочинения, хочет - пусть почтительно подносит сам. Боря и преподнес. Герой обещал прочесть, уверенный, что Боря написал полную лажу, так что можно будет с удовольствием это ему и высказать, - в физике никто из вежливости не говорит: "Ваша гипотеза многообещающа, ваш флогистон очень убедителен!" - все не колеблясь режут правду, что никакого флогистона нет и быть не может; и теперь Герой готовился этот же образ действий перенести и на отзыв литературный, хотя в литературе-то, по его понятиям, лгут и льстят очень легко, провозглашая нужных бездарностей сиюминутными гениями, - благо в области искусств объективно ничего не докажешь: что померещилось, то и правда. Да и смешно: Боря Кулич - писатель!

Герой извлек папку с тощим, на его счастье, Бориным опусом и стал просматривать, стараясь не уронить на страницы ни капли кофе. И неожиданно вчитался. Нельзя сказать - увлекся, потому что чтение оказалось слишком личным - а потому местами мучительным. Но и оторваться Герой не мог, потому что втянулся в мысленный диалог с немилостиво жестоким автором.

Литературу, разумеется, так не пишут, тут Борины претензии смешны и неуместны: литературу пишут о событиях, в особенности - о событиях любовных, а Боря осмелился написать повесть о мысли. Совершенно очевидно: о собственной мысли, хоть он и замаскировался, назвав своего героя Бояном. Боря-Боян выяснял на сорока страницах свои отношения с теорией относительности.

То, что Боря не признает Эйнштейна и Лобачевского, друзьям известно давно. Но тут с поразительной откровенностью рассказывалось, как он не просто отринул творение Эйнштейна, но и создал собственную теорию, противоположную всем известной и разрекламированной во всемирной прессе...

Именно подобное же по масштабу деяние собирался совершить сам Герой Братеев.

Пророчество школьного физика, увы-увы, сбылось триумфально: Героя взяли старшим лаборантом, и он в три месяца приобрел специфическую популярность как "Герка, который всё может". Он отлаживал импортные приборы, к которым прочие туземцы не умели подступиться, и восстанавливал рухлядь, полагавшуюся к списанию. Ну и вытачивал всякие штуки на станочках еще более элегантных, чем на экспериментальном заводике их "трудера". Так что и Левшой его очень неоригинально прозывали некоторые.

Когда налаживаешь чужие опыты, трудно получить подобающие регалии, но Героя любили, выделили крошечный кусочек из общей темы, чтобы он смог остепениться не хуже других. И Герой даже довольно рано защитил вполне пристойную кандидатскую, в которой уже можно было разглядеть ростки будущей докторской. Правда, сам он все время помнил, что двадцать семь лет для новоиспеченного кандидата физмат наук - возраст не поздний, но достаточно средний. Сахаров в эти годы был уже академиком. Теперь Герою уже тридцать два, и он до сих пор не доктор.

Тема, к которой он был приписан в лаборатории, числилась "закрытой", что приносило некоторые неудобства, особенно после девяносто первого года, когда все кому не лень стали путешествовать по европам, но зато давала экспериментальный материал для собственной тайной теоретической работы. В лаборатории занимались, хотя и не слишком успешно, попыткой расщепить протон что обещало в тысячи раз больше энергии, чем ставшее уже банальным расщепление атома. Вот так - не больше, не меньше. При расщеплении нужного числа протонов должен вырваться поток нейтрино, тех самых, о которых Герой грезил еще в школе. Те самые нейтрино, которые пронизывают Землю и все живое на ней без последствий, не вредя, но и не принося ни малейшей пользы, если их очень четко сфокусировать, обещали с полной непринужденностью резать сталь и титан, ну и проделывать много других отчасти полезных, отчасти опасных аттракционов. Пока что нейтрино благополучно вылетало - но никакого потока не получалось, потому что протоны отдавали нейтрино беспорядочно, не удавалось добиться лавинной цепной реакции. И по вечерам Герой в одиночку пытался рассчитать конфигурацию магнитного поля, при которой такая лавина сорвется и хлынет сокрушительным потоком. Вот тогда-то и настанет всемирная энергетическая революция. Ненужными сделаются нефть и уголь, равно как и нынешние громоздкие и пугающие народ после Чернобыля-то! - АЭС; человечество забудет про недостаток тепла и света!.. Он царил за своим письменным столом, он в мечтах уже совершал полный переворот в физике и делался величайшим благодетелем человечества!!.. Получалось, что Герой все-таки собирался даровать миру общее благо - только помимо всякой политики.

Укрепляло его веру в себя и явное ничтожество, которое являли нынешние академики, светила - послесахаровские, так сказать. Может, не совсем все, но уж никак не меньшинство!

Был случай, выступал у них академик из геофизического института, Фогельсон. И понес ахинею, что появлене человечества было предопределено чисто физически, что оно, таким образом, и было целью творения.

"...Коллеги, примите во внимание, что существование нынешней Вселенной это почти что чудо. Стабильность атомов определяется узким коридором фундаментальных констант. Чуть сдвиньте константы, и не получится ни атомов, ни молекул, ни, следовательно, жизни, ни нас с вами. Сдвиньте скорость света в сторону от коридора в десять тысяч - и труба! При трехстах одиннадцати тысячах стабильность нарушается! И при двухстах девяноста - то же самое. Говорю вам как человек, который съел все зубы на общей теории относительности. Узкий нам дан коридор, Нже, чем валютный устанавливает наше милейшее правительство. А кто установил тот коридор, какое небесное правительство? И с какой целью? Мне очевидно, что с целью создания человека, с целью появления разума. Вселенная пожелала познать саму себя. В этом ее цель, которая вычисляется чисто физически. Мы теперь приходим к тому же, к чему интуитивно приходили все религии. Человек создан, чтобы стать инструментом самопознания Вселенной, это снимает вечные вопросы о смысле жизни..."

Героя спекуляции Фогельсона до крайности раздражали.

"Почему же именно мы? - спросил он. - Вероятно, во Вселенной множество разумных цивилизаций, они такие же цели создания".

"Сомневаюсь, уважаемый коллега, сомневаюсь! Вряд ли в космосе есть кто-то разумный, кроме нас. Говорю вам теперь уже как астроном. Мы упорно сканируем Вселенную в пространстве и времени, но ничего до сих пор не обнаружили. Ну и замечу, что интуитивное познание мистиков говорит о том же, а я верю в интуитивный метод познания".

"Но простите, человечество очень уязвимо. Хорошая термоядерная война - и нас не останется. Человечества больше не будет, а Вселенная останется. Будет продолжаться".

"А это вопрос, коллега, большой вопрос! Я категорически допускаю, что в случае гибели человечества Вселенная сразу погибнет, свернется. Быть может, наше сознание, его поле и является гарантом поддержания физических констант!"

"Вы хоть сами-то сознаете, что это бред? - с удовольствием спросил Герой. - Попытка вернуть науку в служанки религии. Вас завтра сделают кардиналом, заместителем папы римского по науке".

"Не смогу по своему еврейскому состоянию", - развел короткими ручками Фогельсон.

"Ну почему же. Папа недавно извинился перед евреями, так что теперь у христиан никакого шовинизма. По крайней мере, у католиков".

Такая вот перепалка. Герой вспоминал ее с гордостью, да и многие ребята тогда поздравляли: "Здорово ты впаял этому психанутому!" Другие возражали: "Он умней всех нас, уловил момент, когда нужно побрататься с попами. Березовский ушел из науки в бизнес, а этот птичий сын хочет из самой науки сделать бизнес!"

Герой не сразу сообразил, что "фогель-сон" переводится как "птичий сын" с немецкого. И с идиша, наверное, тоже. Языки - не самая сильная его сторона.

Вскоре он услышал с искренним удовольствием, что Фогельсона арестовали. Какой-то отель он вроде бы купил на Канарских островах. Оказался прохиндеем и в бизнесе, как и в науке. Самая ситуация сложилась принципиально по-новому: когда-то академиков, вроде Вавилова, арестовывали за борьбу с Лысенко, а теперь - за вульгарное воровство в особо крупных размерах. Правда, "птичьего сына" вскоре выпустили. Так ведь вокруг все финансовые дела заканчивались ничем. Это уж такой фирменный юридический стиль, веление времени: сначала громко надуют сенсацию, а потом тихо-тихо стравят из нее воздух. Герой остался в уверенности, что Фогельсон жулик и одновременно научный шарлатан действительно, вроде Лысенко.

И такая уверенность была приятна, она поднимала его самого в собственных глазах. Когда за передовую науку удается выдать прямой бред, больше шансов прогреметь с настоящим открытием! Иногда Герою казалось, что его великая минута совсем близко, формулы выстраивались, как планеты на параде, нейтрино должно было по его мановению не улетать в сторону, а ударить в соседний протон, и снова и снова, сливаясь в энергетическую лавину, - еще немного, совсем чуть-чуть...

Каково же было теперь читать, что смурной Боря Кулич тоже дерзал! То, что действовал в повести его двойник Боян, ничуть не мешало свято поверить в подлинность переживаний.

Очень достоверно удалось описать, как Боря-Боян, будучи вне себя, сконцентрировавшись до состояния мозговой судороги, вдруг обнаруживает ошибку Эйнштейна и создает на месте рухнувшей теорию собственную - так сказать, сверхотносительности. Потрясение неизведанное - ну может быть, Господь Бог испытал подобное, сотворив из Хаоса - Космос. Но сразу же Боря-Боян провидит следствия своей теории - следствия грандиозные, готовые перевернуть всю земную энергетику, но и грозящие созданием оружия, перед которым меркнет даже водородная бомба!.. А что, если плодами его открытия овладеют люди преступные или просто безответственные - как воспользовались подобные люди и целые правительства следствиями открытия цепной реакции?! Что, если даст он в руки всемирных террористов средство захватить власть над миром?!

И Боря-Боян решает забыть свое открытие, отказаться от славы и почестей во имя всеобщего земного спасения. Обращается он со странной молитвой к странному Богу, который знает и видит всё, что происходит в мире идей. Боря-Боян просит этого Бога физики: "Отними мою память, дай мне забыть мое открытие, потому что если я не забуду, то рано или поздно не выдержу искушения - и выпущу его в мир!" Так он бродит вне себя, словно бредовый больной, не замечая ни окружающего пространства, ни протекшего времени, желая и боясь потерять обретенное великое, но такое опасное знание. Едва не забирают его в участок, но даже менты поняли, что перед ними не пьяный, а одержимый - и решают не связываться... Наконец добирается до дому, падает поперек кровати и засыпает тяжелым больным сном. А просыпается - всё забывший и излечившийся. Забывший суть своего открытия - но запомнивший на всю жизнь, что величайшее открытие состоялось - но тут же исчезло, растворилось, как сон, как утренний туман, и восстановить его уже не удастся никогда...

Суть утерянной теории сверхотносительности в сочинении не излагалась, да и не могла быть изложена по условиям, принятым на себя автором: ведь он всё забыл в конце концов. Так что оставалось гадать, действительно ли Боря совершил великое открытие, или просто померещилось ему. Возможно, померещилось. Вероятнее всего. Очень желал Боря Кулич всемирной физической славы, затмевающей Эйнштейна и Бора, - вот и померещилось наконец... Но красота переживания от этого нисколько не страдала.

По-своему потрясающая повесть, пришлось Герою в этом признаться самому себе. Да не повесть - явная исповедь. Так вот, значит, с чем живет всю жизнь Боря Кулич! С памятью о единственных сутках, когда он был величайшим физиком мира! Потому-то он и смурной, потому-то и ненавидит удачливых ноблецов, которые не мучились совестью и отдали в мир свои опасные открытия: ведь Боря уверен, что мог верховодить в столь избранном обществе, а вместо этого закончит жизнь безымянным кандидатом.

Но пережитое Борей поражало невиданной концентрацией мысли, доходящей до судороги, до самозабвения. До такой концентрации Герой никогда не поднимался. Когда он садился свободными вечерами рассчитывать свойства будущей магнитной ловушки для расщепляющихся протонов, он больше фантазировал о замечательных последствиях, которые будет иметь его открытие. Он не забывал сам себя, но, скорее, грезил наяву. Грезил, стараясь не замечать, что давно уже топчется на месте, ничуть не приближаясь к ощутимому результату.

Борино сочинение заставило Героя с мучительной трезвостью взглянуть на себя самого. Он мечтал потрясти мир, даже привык не сомневаться, что рожден для того, чтоб сказку сделать былью! И вот унизительно было убедиться в том, что эта тайная мечта, оказывается, банальна, словно юношеская мечта об обладании завидной красавицей типа Мерлин Монро - а мечта-то оборачивается собственной сластолюбивой сестрицей...

Различие с Борей-Бояном нашлось в том, что Герой бы не отрекся от великой идеи, если бы сподобился уловить ее. Человечество обрело уже куда как достаточно самоубийственных научных открытий, так что одним больше - ну что за разница?! Хотя военные перспективы собственных мечтаний Героя вырисовывались вполне отчетливо. Ведь нейтринным лучом, рассуждая теоретически, можно будет не только разрезать листы титана на заводе, но и танки противника, и самого противника тоже - куда успешнее, чем жалить его пулями. Те самые лучеметы, о которых дружно написали десятки фантастов, могут стать таким же ширпотребом, как нынешние автоматы Калашникова. Ну что ж, общее благо часто оборачивается оружейной революцией, такова уж природа человека. Зато какая удача, какая слава! Да и безгрешные нобелевские доходы в конце концов... Дурак Боря, что отказался, если допустить на минуту, что открытие его - не бред.

Но Боря - он пережил свое безумие, он смирился со своим заурядным настоящим и будущим. А Герой? Сколько он еще собирается ждать и верить?!.. Вообще-то гении вылупляются как-то сразу - готовыми. Как бы с одного хода попадают в дамки. Просыпаются знаменитыми. У Героя явно не получилось - сразу в дамки. Но он до сих пор умел не замечать пережитых разочарований, продолжал жить в неколебимой уверенности, что он - особенный, что он - самый лучший, первый среди равных, как Цезарь Август среди своих сенаторов, что ему суждено единственное в мире будущее. Бывали минуты сомнений, но краткие и даже, можно сказать, случайные. Потому что уверенность в особенном, чрезвычайном своем предназначении составляла самую основу его личности - как базальтовая скала. Ведь он - единственный на свете ГЕРОЙ БРАТЕЕВ, ему нет полных тезок. Поэтому он даже благодушно не завидовал тем, кто уже достиг определенных высот премий, академических лавров. Он не сомневался, что в нем таится нечто большее.

До сих пор не сомневался.

3

Однако пора было ехать.

Герой водит отцовскую старую машину, потому что не заработал на свою. Папа водил не очень хорошо, а уж под капот и вовсе не заглядывал, и потому держал свое авто на даче, редко используя для поездок за грибами, а в опасный город заезжать и вовсе не решался. Поэтому Герой без всяких прав катался по Комарову с двенадцати лет и под капот залезал увереннее, чем под юбку, а когда ему исполнилось восемнадцать, папа с облегчением передал право пользования автомобилем своему наследнику. Так что, без преувеличения, Герой вырос за рулем, чувствуя педали газа и тормоза вместе с рулевыми тягами как продолжение собственных нервов и мускулов. Здоровый человек ведь переставляет ноги или подносит ложку ко рту, не задумываясь, какие мышцы напрячь для такого случая, - так же Герой и ездит.

Он уже выходил, когда телефон зазвонил частыми гудками - междугородный. Скорее всего - родитель.

- Алло?

- Привет, чадо. Ну как ты там?

- Нормально. Как всегда.

Всегда оказывается, что рассказать о себе родителям нечего. Все мелкие повседневные события жизни покрываются одним словом "нормально".

- Праздник там у вас сегодня?

- Да. У Фили рождение, если помнишь такого.

- Ну, и общий тоже.

- Ты еще скажи - "всенародный". Очень мило прозвучит из твоих уст.

- А что? Победу я уважаю. Как у вас? Сильно празднуется?

- Не знаю. Мне бы главное, чтобы трассы не перекрывали, когда я еду. Не люблю всякие шествия, от них только проезд нарушается. Как в сердце инфаркт от нарушения кровообращения, так в городе демонстрация трудящихся. Тромбоз основных трасс. Ладно, у вас как?

- В инцидент попали, машину разбили, расходы теперь.

В Америке папе пришлось вспомнить свой скромный автомобилизм: там без машины как без ног.

- Ничего себе! Как это вы?!

- Да, впереди чайник один затормозил слишком резко. Негр за рулем, они всегда бестолково ездят.

Негры, конечно, мешают спокойно ездить белым людям, но у папы всегда реакция была слегка замедленная.

- Страховку-то получите?

- Не знаю, будет суд. Кого признают виновным.

- Вы-то как?! Целы?!

- Представляешь - ни царапины. А машина - в хлам. Не подлежит восстановлению. Надо что-то покупать. Секонд хэнд. Все равно нужны деньги. Мы не рассчитывали.

- Хотел бы я посмотреть, кто заранее рассчитывает на инцидент. Ну ты железный человек: такой случай, а ты про наши праздники расспрашиваешь!.. Сердце-то твое как?

У папы в Америке случился первый, а пока и последний инфаркт. Впрочем, там это называется "сердечный приступ". Здесь не было, пока боролся и страдал, а там расслабился - и получил.

- Нормально.

- Ну хорошо. Маму поцелуй.

Герой спускался вниз и все посмеивался удивленно: учудили родители, машину разбили! А папа-то рассказывал, что в Америке ездить в десять раз легче, чем в России: дороги хорошие - раз, и правила все соблюдают - два. Вот и приехал.

Прошел майский дождь и даже в машине ощущался запах мокрой земли и молодой зелени - запах исцеляющий после городского бензинового перегара. За Ольгином начался какой ни есть лес - и Герой вполне почувствовал себя в объятиях природы.

Впереди замаячил "БМВ" цвета майского жука - почти черный, но с золотистым отливом - и Герой, быстро нагоняя на своем желтом "жигуле" этого аристократа дорог, досадовал, что достался роскошный жук какому-то чайнику, который даже на пустом шоссе не решается выпустить на волю всю мощь своего классного фирменного мотора. За рулем именно такого красавца Герой легко видел себя.

Пойдя в обгон, он уравнял скорость и попытался разглядеть робкого водилу но увидел лишь затемненное боковое стекло.

И в этот момент майский жук нелогично вильнул влево, бортанув старого, но такого аккуратного, небитого геройского "жигуля" - и боль от процарапанного крыла и дверцы отдалась, словно от пораненного локтя или бока.

Баксов на шестьсот наказал проклятый чайник! Баксов, которых негде взять.

В ярости забыв осторожность - в такой дорожной упаковке вообще-то передвигаются бандиты, правда ездят быстрее, - Герой рванул вперед, развернул своего "жигуля" и встал поперек, заставив затормозить и золоченого жука.

Из "БМВ" в ярости вырвалась представительница дружественного пола.

Дама с золотым крестом навыпуск - поверх шелкового яркого костюма. Зеленого или синего. Какой-то цвет посредине.

Крашеная блондинка в летах за тридцать, но еще вполне удоболюбимая.

С телефонной трубкой в руках, которой она размахивала, как пистолетом.

- Ну как ты ездишь, мальчик? И дорогу теперь загородил! Видали таких?! Думаешь, одна слабая женщина? Осторожнее на поворотах! Если надо, быстро наедут мои мальчики. Если сами с тобой не разберемся. Без гаишников и без крышников. Тут и ремонт оценить, и моральные волнения! Все номера налицо, никуда не скрыться.

И в этот момент на Героя накатило вдохновение, какое внушала, бывало, старшая сестрица. То мужское вдохновение, которое не снилось Боре Куличу с его сверхтеориями! Обыкновенная химическая блондинка средних лет показалась прекрасной и насущно желанной. Счастье - немедленно!..

У кого какие бывают припадки и приступы. У кого эпилепсия - и даже у многих гениев: у Наполеона и Петра, например; у кого истерия, а у кого и желчная колика. А свои припадки Герой про себя называет накатами.

Он все видит и понимает, но действует как бы автоматически, словно радиоуправляемый робот. И всегда предельно расчетливо и аккуратно. Но остановить себя, отключить внешнее управление он при этом не в силах. В этом принципиальное отличие от эпилепсии, потому что эпилептик не сознает своих судорог, ощущения эпилептика во все время припадка залиты тьмой. Не то с Героем. Он сознает и ощущает - высшее блаженство.

"Не бывает некрасивых женщин - бывает мало водки!" - смеялась когда-то одна филологиня. Герой бы сказал, если б любил отливать афоризмы: "Не бывает некрасивых женщин - бывает мало вдохновения!" И женщины всегда сразу понимают его внезапные вдохновения. Ощущают себя прекрасными богинями. Да они и суть богини - в такие минуты.

Слыша, но не слушая дамские угрозы: "Ну чего?! Могу сейчас ребят моих вызвать!", он всадил ее в распахнутый "БМВ" так ловко, как Иванушка в сказке всаживал бабу-ягу в распахнутую печь, так что пораженная незнакомка, еще повторяя угрозы, уже сама нашла рычаг, откидывающий спинки передних кресел. И они наперегонки взаимно расстегивали друг на друге мешающие пуговицы, молнии и кнопки - и вот, и вот... Наслаждай подруга друга, наслаждай подругу друг!

Недолго полежав в блаженном расслаблении, незнакомка из "БМВ" захлопотала над Героем:

- Да что ж с тобой? Такой красавец, такой мужчина - чего ж ты на незнакомую бабу набрасываешься? Неужели своих нет?

Думает, задержать его сможет, коли такое счастье нашла на дороге. Милая женщина, она сделала что могла, но прекрасной богиней больше не казалась. Хотя и фигура есть, и лицо без непоправимых изъянов - губы только толстые, негритянские, и подбородок почти мужской. Но в общем, не стыдно ему за свой припадок. Но это еще не повод для знакомства.

- Захотелось вдруг, - только пробормотал он почти виновато.

- Счастливые твои вдруги-подруги. А зовут тебя как?

Герой только в крайней необходимости представляется полным именем, и то обязательно вместе с отчеством.

- Гера.

- Гера? Герман, значит? А ты знаешь кто? Ты для баб - Героин. Потому что тебя снова хочется - как шприц в кровь.

Он взглянул на нее одобрительно: догадливая. Потому что еще в университете девицы провозгласили его Ходячим Героином. Он и не знал долго, что они объяснялись между собой: "Как бы дозу Героина нашего заполучить? Не могу ломает без него!" И почти не ревновали подруга к подруге: потому что ни одна не надеялась удержать в единоличном пользовании.

Герой взглянул одобрительно - но промолчал. А она не могла остановиться:

- Да, как на дозу тянет. Хотя я не пробовала, не думай. Но рассказывают... А как меня зовут, и не спрашиваешь? Не интересно тебе? Джулия я - понял?

Она и должна называться - слегка с запросом. При золотом кресте навыпуск и рессорной машине. Просто Юлия - тоже не Маша, а эта даже Джулия - европейский стандарт!

- Ехать надо, - отлепил он ее руки. - Опаздываю.

- Свернули бы лучше ко мне. У подруги дача в Разливе как своя.

- Тороплюсь.

- Какая-нибудь пышечка ждет? Или модель тощая? Чего ж ты не донес до нее?

- Захотелось, - исчерпывающе объяснил он снова.

Он вышел из пружинящей машины, проверил пуговицы. Снова поразил запах земли и зелени - совсем было замутненный там, в чужой машине. И молодые листочки словно бы свидетельствовали об иной жизни - где не вдавливается самец в самку и не душит объятиями самка самца.

А Джулия не унималась:

- Ну так доедем до Разлива вместе! Хочешь моей тачкой порулить? А я в твоей сзади.

Подержаться за руль "БМВ" было бы интересно. Куда интереснее, чем за прелести Джулии. Но слишком дешево она его купить возмечтала.

- Лишнее это. Каждому - свое.

- А как мы чиниться будем? - радостно спохватилась настойчивая Джулия. Ведь это я на тебя наехала. Ремонт за мой счет полагается.

Это-то справедливо. Да и денег у Героя не было на дверь и крыло. А как бы заманчиво отказать гордо: "Подумаешь, поправлюсь сам!"

- Договоримся. Заеду в сервис, узнаю.

- Вот тебе мои телефоны, - она достала карточку с красивым клеймом какой-то фирмы в углу. - И твой мне надо тоже.

Вот чего Герой не любит: давать свой телефон. Замучает звонками женское племя, которому новой дозы Героина всегда позарез. Но у него на этот случай запасен номер глуховатой бабушки Милы: бабушка, во-первых, не расслышит звонка, а если расслышит - не успеет подойти, а если подойдет, прокричит только: "Нету здесь Герочки, нету! И неизвестно!"

Не оправдываясь: "А у меня карточки не завелось пока", потому что он вообще никогда и ни в чем не оправдывается, а уж в бедности своей - в особенности, он просто потянулся:

- Давай запишу.

Джулия угодливо достала еще одну свою визитку:

- Здесь пиши у меня на обороте.

- Только я бываю редко, - предупредил он.

- Конечно, по бабам шатаешься, - подначила она.

Он не возразил и не согласился, показывая, что тема его не интересует. Записал бабушкин номер, вручил чуть торжественно, как вручали комсомольский билет когда-то:

- Вот. Ну все. Счастливо. Узнаю в сервисе - позвоню.

Узнаешь про ремонт? А просто так? В Разлив бы заехал. Подруги не бывает почти. Там сауна - как раз на двоих.

Герой разглядел тоскливую бабью преданность в глазах и слегка передернулся, словно бы разрывая невидимые путы.

- Посмотрим, - обнадежил он неопределенно, только чтобы избежать упреков и сетований. - Привет.

И, перескочив в своего "жигуля", сразу ударил по газам. И ни разу не взглянул в зеркало заднего вида.

Чем дальше от этой жадной до него Джулии - тем лучше.

Самое волнующее счастье - счастье свободы. Не только от Джулии или другой какой воспаленной дамы, а свободы от желания топить себя в безднах женских страстей.

Другому бы на его месте - зачем физика, зачем какая-то посторонняя слава?! Да все бабы мира предпочтут его с его ничем не заменимыми способностями всем эйнштейнам вселенной, всем гениям и ноблецам! Другой бы позволял дружественному полу носить себя на руках и не желал бы иной удачи в жизни. А он не согласен! Ну не то чтобы дар совсем напрасный - он презрительно жалел тех, кто не слишком способен по этой части, надо иметь и Это, как и умелые руки и надежную память: без простых способностей счастья и свободы нет, но они - лишь условия, необходимые для полноты жизни, но не достаточные. Средства, а не цель. Будь Герой инвалидом - и вообразить трудно, но допустим для наглядности примера - для него простые шаги по земле сделались бы вожделенной целью, мечтой. Но нельзя же ходить и ощущать непрерывное счастье: я хожу на своих, а не маюсь в кресле с колесиками! Все способности Героя при нем - иначе и быть не может, но счастье - это не способности, а нечто совсем другое.

4

И наконец замелькали знакомые заборы родного с детства - и потерянного теперь Комарова. Герою всегда щемит сердце при возвращении к знакомым с младенчества летним домикам, пустырям, на которых играли в футбол и забытую ныне лапту, старым финским дачам, занятым некогда детскими садами, а теперь заброшенным. Тут воздух особенный, и деревья словно бы специальной разновидности, каких больше нет нигде. Был бы он совсем богатым, построил бы здесь кирпичный замок и жил бы круглый год, а в город ездил в бронированном джипе. Такой многобашенный замок уже воздвигся почти вплотную к станции - и наискосок от обкомовской дачи между прочим. Обнесен он глухой кирпичной стеной, напоминающей кремлевскую, - куда более непроницаемой, чем зеленый дощатый обкомовский забор. Новорусский кирпичный стиль принято ругать за безвкусие, а Герою нравится. Просто - это другой стиль, точно так же как другим был модерн зингеровского особняка на Невском - тоже ведь снобы ругали когда-то, а теперь - памятник архитектуры.

У Фили уже собрались. Машины тянулись вдоль забора, демонстрируя различную степень преуспеяния старых друзей: сам Филя ездит на "чероки", но не стыдится и причаленных рядом отечественных инвалидов: разбогатев, он не сменил пока ни жену, ни компанию.

У Фили всегда собираются 9 мая. Не столько по случаю Победы, о которой тоже помнят, сколько ради Филиного дня рождения. Угадал он удачно родиться: всегда двойной праздник в его день. И выходной - что особенно ценно.

Герой притер своего "жигуля" к Филиному забору, упершись бампером хотя и в десятилетний по возрасту, но все-таки спортивный "порше" Женьки Кулешова, вздохнул еще раз, глядя на помятости по правому борту, и достал с заднего сиденья сверток с подарочным тигром в половину натуральной величины. Сам Герой не любит игрушки, потому что от них никакой пользы. И досадует, когда ему их дарят: только зря загромождают комнату, а выкинуть подарок неудобно. Куда лучше подарки полезные, но пришлось для Фили купить бесполезного плюшевого тигра, потому что богатому Филе полезную вещь меньше, чем за сотню долларов, не подберешь. Вот Женька Кулешов, который уже почти выбился в богатое сословие, наверняка хвастанул мошной, подарив что-нибудь из репертуара магазинов Hi-Fi.

Старательно напомнив себе, что он ничуть не завидует ни Филе, ни Женьке с их современными привычками и возможностями, Герой подхватил своего никчемного тигра поперек плюшевого брюха и бодро вошел в дом. Здесь все делается преувеличенно бодро - таков принятый стиль.

Далеко идти не пришлось, стол был накрыт на большой веранде. Объемистый Филя уже водрузился во главе длинной и тесно уставленной "посадочной площадки", как принято называть это поприще коллективного объедения. К нему жались собственная его жена Света, и чужая - Томка Кулешова. Сам Женька никогда с собственной женой не садится, он устроился на другом конце посадочной площадки, откуда оглушал всех сотрапезников, подобно живому громкоговорителю.

- А вот и Герой не нашего времени заявился! - оповестил Женька. - А мы уж думали, ты по дороге зарулил в долгую яму со всей своей наукой! В долговую.

Герой на такие подначки внешне не реагирует.

- Привет всем! Филя, чтобы ты был такой же хозяин джунглей, как этот тигр.

- Сейчас вся жизнь - джунгли, - сказала Света. Она не только жена, но и подруга детства: они чуть не в одной коляске когда-то вместе лежали, что дает Филе повод повторять: "Я с женщиной сплю с трех месяцев!"

"И по сей день - с одной и той же! - всегда уточняет Светка. - Как только не надоест?"

Последний кокетливый вопрос свидетельствует о Светкиной незыблемой уверенности в себе.

- Тигр - самый сексуальный зверь на свете, - мечтательно сообщила Томка. Я читала, что тигр весь уходит на всякие средства. До последнего кончика усов. На всякие средства для мужчин. Пособия. Так что полезный подарок. Если бы не игрушка, а настоящий.

Она вовсе не хотела обидеть Филю женским подозрением - просто ей приятно по любому поводу поговорить о мужских свойствах.

- Филя в пособиях не нуждается! - сообщила Света.

Хотя, глядя на рыхлую его конституцию и робкую растительность на подбородке, в этом можно и усомниться.

- Вот слова, которые всегда должна повторять преданная подруга! Независимо от реальной прозы, - подхватил Женька. - За что и выпьем.

Герой не знал вовсе, что тигры используются таким образом, а то бы не стал дарить двусмысленную полосатую куклу: он всегда старательно избегает обидных шуток - хотя вообще-то самый распространенный вид юмора состоит в том, чтобы сказать знакомому какую-нибудь веселую гадость.

Места уже были разобраны, и Герою пришлось оказаться рядом с Борей Куличом, мрачно молчавшим, пока публика изощрялась в игривых намеках. Тридцатилетний с некоторым гаком, как и все здесь, он казался стариком, нечаянно забредшим на праздник молодости. Но теперь - по прочтении Бориной исповеди - Герой посмотрел новым взглядом на своего привычно хмурого соседа.

- А кормить нас здесь собираются? - осведомился Женька. - А то всегда от Фили со Светкой голодным ухожу!

Это означает, что у Фили по обычаю объедаются до одурения.

- Будут, Женечка. Уж перекусишь чем-нибудь. Я думала, пускай еще Шурка появится.

- На фиг Шурку! - восстал на жену и Филя. - Опаздывает всегда, а мы голодать должны! Опаздывающим - объедки! Явится, как всегда, с новой девочкой и будет на нее слюни пускать. Такой все равно недостоин настоящей мужской еды!

Филя шумит неубедительно, исключительно в подражание Женьке: голос у Фили при этом повышается и звучит почти фальцетом. Удивительно, как он достигает чего-то в делах: ведь коммерческий мир пока что держится на силе. А уж силу-то Филя нисколько не воплощает.

- Не с новой девочкой, а с новой шлюхой, выражайся точнее, - возразил Женька.

И тут энергично вкатился Шурка. С неизвестной девочкой, как и было предсказано. Тоже толстый. Но не рыхлый, как Филя, а плотный, словно японский борец-сумо. Отчего девочка казалась особенно маленькой и подтянутой. Совсем светлые волосы, заплетенные в детскую косу, почему-то вызывали полное доверие, что они подлинные, а не крашеные. И вся она казалась выцветшей, малокровной, плохо кормили ее в детстве, что ли?

- Шурка с новой бабой, - объявил Женька в своей манере.

- Бабу зовут Ариной, - постарался попасть в тон Шурка.

- Арина отродясь была бабушкой. "Выпьем, добрая старушка", - как сказал Пушкин. А эта еще не бабушка, - справедливо заметил Женька. - Ну не важно. Пушкин велел выпить - значит, выпьем. Мужчины пьют белую. Можно сидя. Стоя другие дела делаются, верно, девочки? Которые лежа, те же и стоя.

И Женька, широким жестом подняв стопку с водкой, неприметно вернул ее на место и отпил из запасной такой же стопки - сухого вина. Он всегда шумит на сотню, а пьет на копейку.

Шуркина спутница рассмеялась неожиданно низким голосом, словно бы синичка вдруг крякнула по-утиному:

- Не бабушка, это точно. А вообще-то полностью я называюсь Ариадной.

Она была совсем не красива. Выпуклый рахитичный лобик со временем сделается тяжелым, но пока он дополнял детский облик и вполне мог зваться невинным челом. Бледная девочка в компании взрослых. А странно низкий голос еще и усиливал контраст.

- А, вот это понятнее. Какая-то Ариадна что-то делала, не помню. Мужику подмахивала. В древнем Египте.

Всё Женька помнит, но прикидывается.

- Не в Египте, а в Греции, - серьезно возразила Ариадна. - Дело было в лабиринте на Крите.

- Самое важное, что дело - было! А уж где - несущественно. На Крите значит, шито-крыто, что они делали в этом лабиринте. Чего делают с девочками, когда папы с мамой нет дома.

- Этого она еще не знает, - рискнул сказать Шурка.

- Но, надеюсь, догадывается, - брякнул и Филя в своей черед.

Все разговоры об одном. Местный стиль требует говорить не прямо, а намеками. И это вдохновляет еще больше, чем прямое порнословие.

Герой привык к своим ребятам, но такие разговоры ему скучны. К счастью, его и не подначивают: как не пристают любители к гроссмейстеру с предложением сгонять блиц.

- Теперь выпьем за наши желания! Как кто-то сказал: "Желаю - значит, живу!" - вступил снова Филя.

- "Думаю - значит, живу" - поправил Боря. - Декарт сказал. Cogito ergo sum.

- По-моему, он слишком умный! Среди нас затесался высоколобый. Уж не закончил ли он какой-нибудь ветеринарный техникум?! - возопил Женька, сам успевший защитить даже докторскую, прежде чем ушел в бизнес.

- Нет-нет, Боря не такой, - вступился Филя. - Мы тут все настоящие мужики, никто больше четырех классов не превысил!

Филя в доктора не успел, застрял в свое время в кандидатах.

До Бори дошло, что ребята шутят, и он только хмуро отмахнулся.

- Пока живу - желаю, - повторил Филя. - И всем желаю - желать. За это и выпьем.

- А женщины желают танцевать! - объявила Света. - С теми, кто не жрать сюда пришел.

- Потому что жрать у тебя, как всегда, нечего, вот танцами и прикрываешься! - закричал Женька.

- Нечего жрать! - поддержал и объевшийся Шурка. - Ну совсем нечего.

Отяжелевшая публика выбиралась из-за стола. Потянулись танцы.

Под медленную музыку партнеры висели подруга на друге, не в такт переставляя ноги. Герой выделил взглядом малокровную маленькую Арину - ее в общей манере вытанцовывал Женька. Оттеснил, значит, Шурку, который постарался, привел девочку в компанию.

Шурка между тем точно так же обжимал под предлогом танца мечтательную Томку, Женькину жену, - но обмен был явно неравноценен. Хоть Шурка и старался как можно нагляднее изображать себя сексуальным маньяком, все равно ясно было, что он не сам получает удовольствие, но наивно пытается досадить Женьке. А Женька ничуть не досаждался - он наслаждался пальпацией прелестей юной Арины, которая и в столь тесном общении сохраняла ореол невинности вокруг волнующе рахитичного бледного ее чела.

Подошел нетанцующий Боря.

- Обезьянник, - кивнул он на обжимающиеся пары.

Почему-то соглашаться с Борей не захотелось. Но и спорить было лень. Герой лишь дернул плечом.

- Прочитал - мое? - Боря не решился обозначить жанр своего сочинения.

- Да.

Можно было бы сразу выдать рецензию, но Герой нарочно не пускался в комментарии, вынуждая Борю расспрашивать дальше. Ведь тот, кто просит отзыва, невольно ставит себя в зависимую позицию.

- Ну и как тебе?

- Даже интересно, - снисходительно похвалил Герой. - Я, конечно, не большой знаток всей этой современной литературы, постсимволизм и сюрмодернизм, но не слышал, чтобы писали об идеях. Обычно о любви или убийствах, так я понимаю.

- Ну а сама идея? - не отставал Боря.

- Физикам, наверное, любопытно, а всем прочим - не знаю.

Объяснять Боре, что отказаться от блестящего открытия - полнейшая глупость, Герой не захотел. Боря начнет скучно спорить, а Герой не хотел спорить, потому что пришлось бы невольно выдать свои мечты - о научных доблестях, о всемирной славе.

В музыке наступила пауза, что должно было означать перетасовку пар. И точно, за спиной раздался низкий голос, так мало подходящий к детской внешности:

- А вы почему не танцуете?

Очень оказалось кстати, чтобы отвязаться от Бори:

- Бывает, и танцую, - снизошел он, не выдавая своего интереса к этой странной девице.

- Говорят, вы очень умеете. Даже Шурик сказал, хотя он никого не признает, кроме себя.

- Обо мне вечно что-то говорят, - отозвался он неопределенно.

- Да, говорят как-то особенно, - не сбивалась она.

И вдруг поспешно:

- Ой, пригласите меня скорей, а то опять этот трубадур полезет!

- Ладно, Боря, потом, - и Герой вдвинулся в толпу танцующих.

Герой старался не прижимать свою инициативную партнершу, но все равно поневоле натыкался на бедра ее и живот, и не мог не вообразить находящийся в центре золотой треугольник. Всегда волосы на треугольнике черные - в том числе и у блондинок, а тут он вдруг вообразил с чего-то, что у Арины треугольник золотой - рыжий. Хорошо, что он недавно разрядился по дороге, а то бы не удержался и похитил юную деву прямо посреди шумного бала!

- Почему - трубадур? - вспомнил он неожиданное определение, приложенное к Женьке.

- Ну как же: трубит все время. Громко и по-дурацки. - И она повторила медленно, в рассрочку: - Труба дур.

Герой подумал, что Арина говорит совершенно серьезно: понимает загадочное слово исключительно по созвучию. И даже не знает, что были какие-то трубадуры и менестрели.

Он замолчал и старался только избежать слишком тесных прижатий.

Но Арина старалась наоборот. Лицо ее было очень серьезно, выпуклое чело рахитичной девочки сверкало чистотой, и он подумал, что чувство юмора ей неведомо - что она доказала своим истолкованием слова "трубадур". И что с такой серьезностью она всегда идет прямо к цели.

И действительно, она посмотрела снизу вверх и сообщила как-то очень отчетливо, чтобы он не мог отшутиться:

- Знаете, я еще девушка. Так странно, правда? И говорят, что все зависит от первого мужчины: будет потом женщина счастливой или нет. Сказка про Спящую красавицу - она как раз об этом, только зашифровано по Фрейду. Надо чтобы разбудил прекрасный принц. Разбудил женщину.

Ее низкий голос и вибрировал, как у вакханки, - такой не подобает невинной деве.

Герой не отвечал, а она прижалась к нему так, что никуда не деться было от давления золотого треугольника. Счастье просто, что он недавно разрядился!

- Про вас как раз рассказывают. Вы можете это сделать - мне? Потому что мне уже пора наконец. И не думайте, мне уже восемнадцать, уголовный кодекс не запрещает.

Восемнадцать лет ей, наверное, уже стукнуло, это верно.

- Но если вы относитесь так серьезно к раскрытию своей женственности, почему бы вам не попробовать в первый раз с мужем? Или вообще по любви?

Пока не накатит, Герой всегда говорит иронично про все эти страсти-лежасти.

- Может быть, я кого-то полюблю, а умеет он плохо. Ведь бывает, правда? Кто-то в бильярд играет как бог, а кто-то и подставки мажет, только сукно кием портит.

Очень образно. Герой только улыбнулся, но промолчал.

- От такого начала вся любовь лопнет и останется след на всю жизнь. Моральная травма. В некоторых африканских племенах специальные жрецы это делали. Профессионалы.

Подковалась девушка по столь насущному вопросу.

- Не сейчас же я прошу. Давайте завтра. Я к вам в гости приду. Вы ведь один живете верно?

Все она про него проведала заранее.

- Нормальная услуга, как в африканском племени, - повторила она самый убедительный свой довод. - Священный обряд. И сроки у меня безопасные в эти дни.

Чело ее оставалось таким же чистым, тогда как бедра и живот выделывали отдельный танец - будто две параллельных души жили в одном юном теле.

- Дефлорация, выражаясь научно, - пояснила она, не омрачившись челом, а бедра сделали при этом особенно лихой заворот.

Герой аккуратно отделил от себя Ариадну, вспомнив некстати: "И отделил Бог воду от тверди" - примерно так, кажется, сказано в Книге Бытия. Вот и они с Ариадной уже почти так же перемешались, как твердь с водой. Которые на самом деле отделить одну от другой ведь невозможно, библеист немножко преувеличил.

Отделил аккуратно и вышел на воздух. Девушка, однако, увязалась за ним.

- Вы ведь уже согласны, да? Или мне показалось по ощущению?

Ощутила - своим чутким треугольником.

Он молчал и улыбался. Это он умеет. Жалкие дураки, которые слишком много болтают перед женщинами. Ему это ни к чему.

Однако столь серьезных продуманных предложений даже Герой еще никогда не получал. Он оценил этнографические экскурсы юной девы на темы дефлорации. Не так уж плохо придуман обряд у этих африканцев. Ведь сколько женщин страдают оттого, что им с первого раза неправильно поставили половой акт - фригидность получается, болезни всякие. А эти африканские жрецы были, надо полагать, такими же мастерами, как сам Герой, - и сразу ставили девушкам правильную физиологию. Ну все равно как опытный педагог правильно ставит голос в консерватории. А потом уж с правильно поставленным женским аппаратом молодые женщины могут принимать и обыкновенных, не слишком мастеровитых мужчин - и получать с ними удовольствие, а паче укреплять здоровье. Очень разумно. Не во всем европейская цивилизация - самая передовая. Вот какие-то негры подошли мудро, не наворотили вокруг простого и ясного секса наших истерических сложностей. А ведь для женщины ее реальная жизнь куда важнее всех телефонов и телевизоров! Значит, та негритянская культура человечнее и выше? И стало быть, родись Герой в соответствующем племени, быть бы ему жрецом, распечатывающим девственниц. Работа как работа - при должном таланте...

Но хвалить вслух африканскую методу он не стал.

- Надо в Комарово возвращаться, - сообщил он невпопад. - К родному пепелищу. А то зачем в городе травиться?

И плавным жестом он словно бы обнял окружающую благодать.

- Мне тоже всегда хотелось в деревне поселиться! - подхватила она с совершенно неуместным энтузиазмом.

Но он не придал значения такому совпадению чувств.

- Не в деревне, а в таком гибридном месте: чтобы жизнь городская, а воздух сельский. Гибридном и грибном.

- Грибы - очень таинственные плоды. Мистические фрукты, - сообщила девственница. - Мужские метафоры.

С такой терминологией Герой тоже встретился впервые: надо же - метафоры!..

Светка вовремя позвала пить чай:

- Шурка торт принес. Врет, что спецзаказ от "Европы".

- Да я чтобы врал, - не понял юмора Шурка. - Да у меня всегда - фирма!

- Врет, - подхватил и Женька. - В булочной на углу покупал. Налетайте, братцы.

Герой вернулся на свое прежнее место - рядом с Борей Куличом. На фоне лиц, взбодренных и разрумяненных танцами, Боря смотрелся еще более бледным и мрачным.

Женька сразу же заорал с новой силой - отдохнул:

- Ну что, каковы наши бабели? Как сказал Буденный, хорошего бабеля лучше держать в руках, чем читать.

- Чего - бабель? Бабель всегда простая и готовая, - не растерялась Светка. - Зато смотря какой мобиль!

- Мобиль - это хорошо. Обогатила наш великий и плакучий, - захохотал Женька.

Герой подумал, что не столько плакучий стал русский язык, сколько пластичный: какое слово ни произнеси - сразу оно обернется постельным намеком. Скажи хоть "солнце" - можно добавить, что из светила исходит прямой луч. И горячий, как...

- Между прочим, перпетуум мобиле не так уж принципиально безнадежен, попытался свернуть на физику Боря Кулич. - У меня есть интересные прикидки. Только не поверят, если скажешь. Забывают, что тому же Винеру тоже не верили. Хотя, что такое Винер? Прекрасно бы без него раскрутили всю кибернетику. А он только философствовал. Ну, положим, название пустил. Так ведь не в названии дело, а во всех этих процессорах и прочей технике, которую не он придумал. Слава всегда ложная, а те, кто реально трудятся, - в тени.

- Да на фиг вашу физику! - неожиданно разозлился Филя. - Тоже - трудящиеся на ниве синхрофазотрона! Строите из себя!

- Это у тебя гнев ренегата, - с удовольствием констатировал Боря. - Сбежал в этот поганый бизнес и оправдываешься.

- Завидуешь, поганец! Беден как крыса и шипишь из своей норы! Да чтобы бабки делать, больше ума нужно, чем чтобы ваши сраные атомы наизнанку выворачивать! Мы Россию кормим, а вы - паразиты, деньги только сосете, а толку от вас - ... , - и тут впервые за вечер Филя прямо выматерился.

Сразу стало видно, что Филя набрался всерьез. И обильный жировой слой не помог, не растворил алкоголь. Ведь Филя пил все тосты по-настоящему, не как хитрый Женька, который поднимал водку, а отпивал сухого.

- Кто кормит?! Кровь сосете только. Всю страну ограбили - благодетели! Прихватизаторы.

- Кто ограбил, сука?! А зачем ты в мой дом явился?!

Филя уже всерьез рвался в драку.

- Мальчики! Мальчики! - засуетилась Света. - Ну что вы! Мы же давно договорились: о политике - ни слова. Филя, успокойся.

- Ты тоже молчи, сука! Ты как жена поддержать должна, а не защищать этого вонючего копателя в мировом говне!

Все-таки Филя - не банальный пьяница. "Копатель в мировом говне" - сказано красочно. Но Боря не оценил:

- Дерьмо всё от тебя идет! От таких, как ты!

- Ах ты, гнида!

Филя отбросил Свету и рванул на себя стол. Посыпались чашки.

- Красиво скандалим! - оценил Женька. - Как в кино. Посуда уже летит. Еще бы кому-нибудь торт надеть на рожу!

Боря тут же и воплотил удачную мысль. Он взял двумя руками хваленый Шуркин торт и аккуратно надел на большую Филину голову. Ослепленный Филя нелепо замахал руками, а Боря спокойно пошел к выходу. Никто его не задержал.

- С цепи сорвался, - только и сказала Света. - Приглашай такого.

- Мы все, Светуля, долго на цепи сидели, а теперь разом сорвались, обобщил Женька.

Света прямо на людях оттирала полотенцем крем с головы Фили. Герой отвернулся, чтобы не рассмеяться. Боря действительно сорвался с цепи без излишнего повода - видно, давно дожидался момента "высказать всё", но есть ситуации смешные физиологически, и надетый на голову торт - как раз из таких.

- Не тушуйся, Филя, - утешил Женька, - говорят, самому Биллу Гейтсу на морду торт надевали, так что ты в богатом обществе.

- А что же мы жрать будем на сладкий стол? - всерьез обеспокоился Шурка. Я же не для того фирменный торт покупал.

- А ты оближи Филю, Шурочка, - посоветовал Женька. - И нас пригласи. Мы встанем в очередь, и каждый слизнет сколько сможет. Чтобы оценить твой торт. Не пропадать же говну. То есть добру.

Девственница Арина рассмеялась своим низким голосом.

Герой решил, что пора отваливать. Арина заметила его маневр.

- Вот тут мой телефон. Позвоните завтра с утра, хорошо? И не думайте, я потом навязываться не буду. Просто - священный обряд.

И отошла сразу, словно уверенная, что обсуждать тут больше нечего и он обязательно позвонит в указанный час. Чтобы свершить обряд. Великое дело найти слово. Распутство - плохо, обряд - хорошо.

Герой осторожно вырулил, не задев Женькин роскошный, хоть и подержанный "порше". Впереди замаячила фигура Бори: он единственный в компании безлошадник, - и шел на электричку. Герой свернул на поперечную улицу, чтобы не обгонять Борю и не подвозить его в город. Не хотелось целый час выслушивать Борино нытье. Публику он позабавил изрядно - ну и достаточно с него.

5

Умеренно выпитое нисколько не мешало Герою садиться за руль. Женька, склонный к эффектным фразам, любит повторять, что ехать можно, пока самостоятельно вставляешь ключ зажигания, а если уже не попадаешь - то нельзя! А Герой просто садится и едет - без излишних деклараций. Заедая алкогольный запах кофейным зерном и кардамоном.

Промелькнули в обратном порядке комаровские родные заборы, дачи, пустыри. Герой уезжал - но он еще вернется сюда: жителем, хозяином. Не вечно же ему возвращаться в свою однокомнатную ячейку в доме-улье с видом из окна на противоположную стену.

Ставя машину во дворе, где ей надлежало ночевать в отсутствие гаража, Герой еще раз осмотрел последствия слишком тесного контакта с заморским лимузином и его смелой водительницей.

Бок был помят изрядно. Хорошо, если возьмутся отрихтовать дверь и крыло, чтобы не покупать новые. И краска глубоко процарапана. Нагрела его нечаянная попутчица. Сам бы он мог и отрихтовать, но нужно иметь кое-какие приспособления и закрытый гараж - на улице не сделаешь и раскрытую машину без присмотра не оставишь: разденут мигом.

Правда, пылкая Джулия явно готова была не только оплатить счет за ремонт, но и компенсировать нанесенную моральную травму. С избытком.

Это-то и унизительно. Точно продаваться готовился, как записной альфонс.

Даже взять сумму точно по счету - не слишком приятно. Хотя какие сантименты в наше пореформенное время? Дамы платят за себя - и за других, если нажать как следует.

Взять сумму точно по счету - значит, продолжить знакомство. Дать повод для звонков и встреч. Ну и расписаться в своей бедности. Все-таки неплохо иметь возможность сказать небрежно: "Какой ремонт? Какая рихтовка? Не думайте о таких мелочах! Когда я разбиваю подфарник, то меняю всю телегу целиком!"

А уж согласиться на компенсацию ущерба морального - последняя степень падения.

Героя с его специфическими способностями такими предложениями искушали многажды, поскольку появился новый класс богатых и независимых женщин. Но сделаться содержанцем, наемным партнером он боялся больше, чем подцепить соответствующую болезнь. Следил, чтобы даже за кофе в буфете не попыталась рассчитаться за него случайная спутница. А неслучайная - тем более.

Альфонсом он не стал пока, но безденежье напоминало о себе постоянно. Попутчиков подвозил, чтобы покупать дорожающий бензин. Донашивал одежки, купленные до наступления реформ. Хорошо, что никогда не любил ресторанного времяпрепровождения, потому что зайти туда за свой счет стало невозможным а за чужой противно. Даже за счет разбогатевших приятелей вроде Фили. Съездить никуда не может. В Москву - и то если подвернется командировка. Но обедневший институт давно никуда не командирует.

Уверенность в своих силах и помогает Герою упрямо заниматься физикой, вместо того чтобы погрузиться с головой в импорт автомобилей или сахара, как поступили Филя с Женькой и Шуркой. Все-таки Герой до сих пор прекраснодушно считает, что работа должна приносить удовольствие сама по себе. Те, кто с отвращением зарабатывают свои деньги, вполне подобны альфонсам, с отвращением укладывающимся на ложе к богатым старухам. Вот и Филя импортирует сахар или еще что-то исключительно ради денег, гордится счетами в банках - а сам процесс импорта ему удовлетворения не приносит. Да вдобавок нервы изнашиваются: стоит задержаться грузу или - хуже! - очередному платежу от партнера, как Филя уже не в себе, потому что возникает перспектива болезненного взыскания долгов вплоть до пули в подъезде, чем уже кончил один Филин компаньон. А Герой всегда спит безмятежно и никогда не нервничает.

До сих пор Герой утверждал себя таким способом. Но вот, глядя на помятый и процарапанный бок своего старого "жигуля", он вдруг понял, что не только ради чистогана стараются, рискуют и портят нервы Филя с Женькой. Но еще и ради принадлежности к новому классу. У них свой клуб: и покупки "вольво" или "чероки", и поездки на Канары не только доставляют прямое удовольствие, даже не столько: прежде всего это что-то вроде визитных карточек гильдии воротил. Проявления новой потенции - денежной. Когда-то Герой пошел на физфак, потому что почетнее всего было стать физиком, и те, кто не понимает, как излучаются протоны и перепрыгивают электроны с орбиты на орбиту, - как бы люди второго сорта. Ну и достиг степеней известных, хотя бесспорной гениальности не выказал. А теперь почетнее всего - доказать свое умение повелевать людьми и товарами, в этом своя физика, посложней и рискованней той, что моделируется в лабораториях. А кто не может распоряжаться потоками денег, так же туп, как и тот, кто не умеет сфокусировать пучок нейтронов. Так может быть, его приверженность старой классической науке - всего лишь скрытое признание своей неполноценности, неспособности освоить новую и самую необходимую в изменившемся мире специальность - повелителя денег?!

Столько самокритичных соображений породил один взгляд на помятый бок старой "четверки". Или с нескольких рюмок он так некстати расчувствовался?..

Герой еще раз вспомнил жадную до любовного наркотика даму с "БМВ", неужели придется брать ее деньги, подвергаясь атакам вакханки?! Бедность не порок - но большое свинство.

И ведь берутся откуда-то деньги у людей. У Фили, у Женьки, у Шурки. Все они - не Спинозы. А Герой остается в компании с Борей, который только и способен низвергать из зависти любую знаменитость, хотя сам ничего примечательного не создал.

Но Боря хотя бы пережил миг - даже день, или два дня! - когда собственная гениальность казалась ему несомненной. Пережил самозабвение мозгового штурма, взобрался на вершину, на свой эверест.

А Герой не мог снова не признаться самому себе, что такого самозабвения не испытывал никогда. Вообразил с детства, что он - самый-самый первый, что он рожден, чтобы собственную сказку сделать былью. Но сказка осталась сказкой. Никакой он не гений - вот в чем правда. Обыкновенный средний кандидат. Будущий средний доктор - возможно. Которых - можно целый полк набрать. В первый поток утекающих из России мозгов он не мог попасть из-за своей засекреченности, а когда секретность недавно сняли, никто ему приличного контракта ни в Штатах, ни в Швейцарии, где устроили величайший европейский ускоритель, пока не предлагал. Умелых лаборантов там, видать, достаточно, да и не нужно никому реанимировать рухлядь - принято старье выкидывать и покупать новое оборудование. Золотые руки там мало ценятся - зато ценятся золотые мозги. Можно было, конечно, уехать, но только на совсем уж жалких условиях. На это Герой не согласился - именно потому, что уж там-то из него выжали бы соки за плату вдвое меньше, чем приличествует натуральному американцу; выжали бы соки так, что некогда было бы мечтать о будущих великих открытиях. А здесь он продолжал мечтать и верить - до сего дня.

И ведь никаких подтверждений гипотезы собственной гениальности не случалось, а уж физик-то должен был бы понимать, что гипотеза без реальных подтверждений - мертва! Даже и непонятно, каким образом удавалось так долго обманывать самого себя.

Наверное, потому, что эта тема даже и не обсуждалась. Внутренне, в душе. Он - первый, он самый, и точка. На все обсуждения - глухое табу. Primus inter pares. А был когда-то смешной прибор - примус. Очень шумел и не очень варил. Не сравнить ни со старой русской печью, ни с современным газом. А ведь назвали маленький шумный прибор именно в честь того древнего классического императора, primus'a! Почему так насмеялись над римским Первым лицом - неизвестно. А может быть, вовсе и не хотели смеяться, наоборот, изобретатель был чрезмерно высокого мнения о своем детище, преобразившем коптящую керосинку в предтечу газовой плиты? Во всяком случае, так получилось. Пришлось содержанию гордого слова постепенно выродиться. Так же и Герою - из гениев, предстоящих благодетелей человечества - в рядовые кандидаты наук.

Это надо было пережить.

Все равно как если бы счастливый олимпийский бог, Аполлон или Гермес, вдруг узнал бы, что собственная божественность ему только померещилась, а на самом деле он - всего лишь обыкновенный смертный.

Всю жизнь Герой не понимал, как это - быть обыкновенным смертным, таким как все. Другие смирялись с подобной участью достаточно рано - ну что ж, тем хуже для них. А он, хотя и без всяких убедительных доказательств, продолжал верить в себя. Веровать. Как без всяких убедительных доказательств веруют в Бога - потому что без Бога многим на свете зябко, страшно. Точно так же он веровал в Себя - потому что иначе страшно. И вот вера иссякла разом - по ничтожному, в сущности, поводу. Но и с верой религиозной случается такое же какое-то жизненное разочарование вдруг показывает безосновательность надежд на небесную помощь.

Зачем дальше жить?! И как?!

Герой не собирался тут же прекратить вдруг ставшее ненужным собственное существование. Но будущее вдруг разом сделалось непонятным. Бесцельным. Ничтожный Герой Братеев станет копошиться, заботиться о том, чтобы хватило на жратву и бензин? Непонятно.

Мысль вертелась в одном и том же кругу, в сотый раз повторяя один и тот же вопрос: как же дальше жить Герою Братееву, потерявшему бессмертие и переставшему быть собственным божеством?!

Сколько людей гонятся за миражами, пренебрегая подлинным своим призванием! Нерону мало было неограниченной власти - он желал быть великим актером. Ньютон не дорожил своим даром великого ученого и погрузился в какую-то нелепую мистику. Юрию Власову недостаточным казалось считаться сильнейшим человеком планеты, несравненным чемпионом - он тужился сделаться писателем. Сколько таких! В то время как тысячи и миллионы мечтают стать именно олимпийскими чемпионами и ничуть их не прельщают куцые литературные лавры. Привычно повторяют: каждому - свое. А в жизни не так, в жизни каждому хочется - не свое! Во всяком случае - многим и многим.

Так вот, миллионы мужчин - и нулевых импотентов, и просто малоуспешных полпотентов, счастливы были бы обладать хоть вполовину теми способностями, которыми природа наделила Героя, - а он принимает их как должное и совсем не желает сделаться профессиональным донжуаном. Правда, при дефиците средств эти завидные способности, скорее, открывают ему путь в альфонсы - в особенности в век рыночных отношений. Так что же - перестать рваться в гении и устроиться любовником на содержании?! Как несравненный любовник он и на содержание может рассчитывать самое высокое...

И наконец спасительный сон принес ему передышку.

6

С утра он зажил механически - не задумываясь ни о чем, превышающем самые повседневные потребности.

Проверяя по привычке вчерашние карманы, нашел он телефон девочки, которая пожелала стать недевочкой именно в его объятиях. Как ее? Ариадна. Вначале показалась такой чистой, бесплотной - а закончила разговорами о ритуальной дефлорации. Впрочем, быть может, чистота и состоит в том, чтобы просто и прямо говорить о простом и естественном?

Звать ее Герою все же не захотелось - несмотря на простоту и естественность. Кто знает эту девственницу: вдруг вообразит, что у нее особые права на своего дефлоратора?! Да и вообще, очаровательные мордочки обычно уверены, что мужчины как один должны бежать за ними бессловесным стадом!

Чтобы не передумать нечаянно, он даже бумажку с телефоном выбросил и принялся поневоле завтракать. Тем, что отыскалось в холодильнике.

Едва только Герой развел неизбежный унылый кофе, как раздался совсем нежданный звонок.

Своих подруг он категорически отучил являться без спроса, деньги, к счастью, никому не должен, так что кредиторы ему не грозят. Скорей всего, Любка - ее не отучишь.

- Кто? - спросил он настороженно.

Между прочим, в прежние времена он открывал всегда без вопросов. Но на то меняются времена, чтобы менялись и нравы. Бандиты теперь заваливаются не только к банкирам.

- Что-то ты робкий стал. А то смелый был на дороге!

По голосу сразу узнал - вчерашняя встречная из "БМВ". Джулия.

Смешно - не открывать. Получится, что боится.

На этот раз она была в деловом костюме. И без креста навыпуск.

- Если здесь жена или подруга, может не ревновать. Я по делам. Бизнесвумен на тропе мира.

Вот момент, когда очень пригодилась бы дежурная подруга: дать понять, что место занято!

- Заходи, - сказал Герой, не объясняя суетливо, что вот подруга только что вышла, но скоро вернется. Раз нет - значит, нет. Отобьется как-нибудь иначе.

Как-то мгновенно, только окинув взглядом коридорчик, исполняющий обязанности прихожей, Джулия оценила обстановку:

- Та-ак. Холост. Быт убогий. Доход нулевой. Да ты, милый мой, из бывших. Разорившееся научное дворянство.

Герой не отвечал.

- Ладно, о быте потом. Сейчас поедем делать сервис твоей карете прошлого. Я уже договорилась.

Тут спорить было не о чем. Оплатить ремонт она обязана, так что никакого унижения. На содержание к шикарной Джулии он не идет.

Герой выплеснул недопитый кофе и мгновенно оделся.

Они спустились вниз.

- Думаешь, адреса-телефона настоящего не дал, так и скрылся? - не выдержала, объяснила свою находчивость Джулия. - Хочешь скрываться, нужно еще и фальшивые номера вывешивать, мой милый. А так - дело даже не техники, а так - небольшого интереса. База данных давно закуплена в ГАИ. Оптом. Чтобы по каждому случаю не ходить к ментам на поклон. Мы даже нахалов находим, которые наших ребят подрезают на дорогах. Чтобы в другой раз ездили вежливо.

Герой промолчал. Действительно, все ясно. От сумы и от любви не зарекайся. Налетит такая Джулия и испепелит в горниле страсти. Впрочем, сегодня она демонстрирует деловой стиль, тащит в сервис, а не в постель.

Щегольской "БМВ" мирно стоял внизу, уткнувшись в задний бампер битого "жигуля". Царапина на правом борту уже была загрунтована, но еще не закрашена.

- Давай, держись за мной. А если отсекут по дороге, я тебе тут адрес нацарапала. Да и по мобиле перекликнемся.

- У меня такая не водится.

- Уже завелась, держи.

Начинается.

- Я такие подарки не принимаю.

- При чем здесь подарки? Закончится операция "полный сервис" - сдашь. А сейчас мне некогда будет тебя в пробках отыскивать. Просто приспособление вроде часов.

Глупо упираться, не взять на время - когда "просто приспособление". Да и удобная штука на самом деле, помогает приспособиться к жизни.

Сервис оказался в старом гараже, упрятанном в закоулке третьего двора. Явно не легальная фирма, которая дает рекламу и платит налоги.

Из глубин гаража вылез мрачный слесарь в рваной спецовке.

- Вот, Федя, - сказала Джулия. - Надо привести в лучший вид.

И она округлым жестом как бы укрыла "жигуля" невидимым покрывалом.

- Ага, - сказал Федя. - Новые двери поставить, чего тут с рихтовкой корячиться.

- Давай новые, кто бы возражал.

- Только подождать, привезут мне дней через пару.

Такая перспектива Герою не понравилась. Он и вообразить не мог, как останется хотя бы на пару дней без привычной свободы передвижения.

Джулия прекрасно поняла его мысли.

- Ждать можно, только надо пока на чем-то ездить моему коллеге.

- А пусть берет пока: вот "сабка" стоит совсем хорошая. Почти молодая, десяти лет не пробегала.

И он показал на темно-красный "сааб" - смешной у этих машин профиль, какой-то кургузый, старушечий, но работа шведская, надежная.

- Хорошо говоришь, - Джулия не упустила случая пококетничать. - Я тоже теперь буду так про себя: "почти молодая"!

- Как же я ездить буду на чужой тачке? - только спросил Герой, не обращая внимания на кокетство.

- Сделаем на обратном пути доверенность, - отмахнулась Джулия.

Препятствий для нее не существовало, так надо было понимать.

Герой уселся в новую для себя машину - и сразу почувствовал, насколько та легче и удобнее в управлении, чем привычный "жигуль". Впрочем, Герой несколько раз пробовал рулить заграничными машинами и уже знал, что это - совсем другое ощущение. А смешной профиль "сабки" не виден, когда сидишь у нее внутри.

Новое ощущение от машины так увлекло Героя, что он на время забыл про Джулию. Хотя они цугом ехали к ее нотариусу - делать доверенность. Она напомнила о себе телефонным звонком:

- Тут на Белинского забито все обычно. Паркуйся, где сможешь, и подходи к угловому дому. Тринадцать, кажется, - счастливое число.

Да, совсем другой уровень связи, когда телефон в кармане. Совсем просто, а удобно. А жизнь и состоит из удобств - или неудобств: не было бы этого телефона в кармане, бегали бы они с Джулией, искали друг друга, разминулись бы обязательно несколько раз, потеряли бы полчаса - или потерялись бы совсем. А карманный телефон дал такую же прибавку удобства, какую дает своя машина - по сравнению с городским убогим транспортом! Герой не может жить без машины. Теперь так же не сможет и без карманного телефона... А за что люди убивают друг друга уже тысячи лет оптом и в розницу? За собственность, то есть за те самые удобства. Ну и за власть, которая тоже приносит большие удобства.

Предупредительный нотариус быстро все оформил. Джулия говорила, улыбалась, платила - а Герой только диктовал свои "паспортные данные".

- Ну вот, мой милый, - сказала Джулия, когда они вышли из конторы. Значит, езди пока. Я позвоню, когда будет готово. А может, и так позвоню.

- Телефон-то забери, - напомнил он с некоторой натугой.

- Ну что ты. Телефон в комплекте с этой "сабкой". Мало ли, понадобишься, когда ты в дороге. Ну давай, разбегаемся: мне по делам, а ты - куда хочешь.

- У меня тоже дела, - ревниво возразил Герой.

- Конечно! Кто ж сомневается! И все самые главные. Счастливо, миленький, увидимся.

Она бегло, но уверенно, словно жена со стажем, чмокнула его в щеку и отчалила.

Герой тоже уселся в свою новую машину. Правда - временную. Спешных дел у него не было. Покатил, не торопясь.

Мир совсем других возможностей слегка приоткрылся ему. Мир, в котором обитает Джулия, в котором обитают и некоторые его знакомые, никогда не отличавшиеся особыми талантами - разве что пронырливостью. Мир, в котором автомобили покупают небрежно, не задумываясь, - как зажигалки. Мир, в который ему доступа нет. Разве что - в роли возлюбленного богатой Джулии. Или какой-нибудь другой такой же бизнесвуменши, много их теперь, набравшихся денег и жаждущих первосортной любви, потому что привыкли уже покупать только первосортные вещи и услуги.

А он только и может предложить - свои первосортные услуги.

Еще вчера он не позволял влюбленным дамам расплатиться за пару чашек кофе - и вот едет в чужой машине, разговаривает через чужое мобило. И так естественно все получилось. Поневоле подумаешь: может, Джулия разглядела его сквозь боковое стекло и бортанула вполне целенаправленно?!

Герой подъехал на своем новом "саабе" к дому. Уже и думалось невольно: "на своем новом". Как раз в этот момент вышел верхний сосед Алик, владелец старого "москвича".

- Привет, Гера. Что, сменил тачку? Тоже старье, но зато ихнее. Поздравляю.

- Да посмотрю, - ответил Герой неопределенно. Временно дали, пока моя в ремонте. Но, может, и совсем обменяю. Если понравится.

- Понравится! - заверил Алик. - Всем нравятся, а чем ты особенный? Как говорится: прочувствуешь разницу.

- В общем-то, уже прочувствовал.

- Вот видишь.

В кармане заиграла электронными звуками "Калинка". Герой не сразу сообразил, что это его телефон.

- Алло?

- Слушай, сегодня вечером меценатский клуб собирается в "Аркадии". Пошли-ка со мной, мой милый. Надо же тебя выводить в свет.

Джулия, конечно. Да никто еще и не знает его новый номер, кроме нее.

Ну что ж - плотный прессинг.

А почему и не пойти? Если он больше не бессмертный бог - может, и остается пойти в альфонсы?

Прежде он себя уважал, а с чего уважать теперь? Если он не лучше всей мрази вокруг.

- Давай.

- Тогда я заеду, чтобы нам не ездить цугом. Мне как раз выходит по дороге. В семь.

И гудки - не дожидаясь его ответа.

- О, уже и трубу заимел, прибарахляешься, - не то позавидовал Алик, не то просто проконстатировал очевидный факт.

7

- Прибывшая Джулия осмотрела Героя весьма критически.

- Нет-нет, свитерок под мохнатым пиджачком у нас не пройдет. Там не богема собирается, а солидные люди. Черный костюм и галстук, пожалуйста.

Мысль, что у него может не быть черного костюма, ей в голову не пришла.

Надо было бы сказать: "Если я тебя не устраиваю такой, как есть, езжай сама!"

Но интересно было посмотреть, как развлекаются богачи. Да и приглашения на приемы, Герой слышал, часто рассылают с примечанием: "Вечерний костюм обязателен". В конце концов, везде свой устав, надо с этим считаться.

Черный костюм у него сохранился со времен диссертации. Тоже, между прочим, обязательное условие: вылезешь защищаться в старом свитере, ученый совет накидает черных шаров за одно неуважение к почтенным коллегам. Правда, костюм с тех пор слегка поистерся в локтях, но это Джулии придется проглотить. Она ничего и не сказала, хотя не могла не заметить - как женщина. У них на такие мелочи глаз снайперский.

Сама Джулия была в синем костюме, напомнившем Герою первые явления в телевизоре Маргарет Тэтчер. И вовсе не унизана кольцами, не обвешана золотыми цепями - маленький кулон на тонкой цепочке, и всё.

- Ну вот видишь. Я же не требовала с тебя фрака. Хотя можно бы завести и фрак.

Это прозвучало как обещание. Или - бизнес-план.

Джулия усадила его за руль своей классной машины. Что естественно: когда женщина рулит, а мужчина сидит пассажиром, это всегда выглядит жалко, если только жена не отвозит домой выпившего мужа. Новенький "БМВ" оказался еще послушнее, чем "сааб". Герой быстро восходил по ступеням комфорта.

При входе в "Аркадию" стояли молодцы в таких же черных костюмах, как и гости. Сказать, что охранники были моложе и спортивнее, тоже нельзя: внутрь уверенно проходили совсем молодые люди. Охрана всех без исключения проверяла металлоискателями, чему никто не противился.

- А что, бывали ковбойские перестрелки? - миновав кордон, спросил Герой.

- У ковбоев был Дикий Запад, а у нас здесь Дикий Восток, - усмехнулась Джулия.

Впрочем, и эрудицию показала: "Дикий Запад" ей знаком.

Они прошли через комнату со множеством зеркал, где романтически играли в рулетку - ну в точности как описано у Стефана Цвейга или Достоевского, и вошли в зал, уставленный столиками.

Джулия раскланивалась почти со всеми встречными, но не останавливалась и Героя не представляла. Его забавлял вопрос, как она его аттестует, когда придется все-таки с кем-то знакомить.

- Наш столик здесь, - указала Джулия. - Очень удобно, у барьера.

Зал охватывал полукольцом барьер, образуя что-то вроде театрального бенуара.

А внизу, значит, партер, догадался Герой. Действительно, ни к чему торчать перед самой сценой. Особенно если начнут плясать: пыль прямо в тарелки.

К их столику подошел молодой человек, похожий на охранника - правда, с дамой.

- Витенька, Розочка! - расцеловала их Джулия. - Знакомьтесь, это Гера, мой компаньон.

Вот статус и определился. Очень тактично сказано: можно трактовать "компаньона" - от бой-френда до акционера неизвестной Герою компании.

- Ну как ты, Джус, следы по налогам замела?

- Элементарно, Ватсон. Я спокойна, когда я в правовом положении.

- Правовое положение - это когда на правом боку, - сообщила Розочка. В компании у Фили она бы сразу попала в стиль.

- Розочка всегда о том, - не без гордости прокомментировал Витенька.

- А кто не о том? - резонно возразила Розочка.

Спорить с нею никто не стал.

На сцене появился ведущий во фраке, как у дирижера.

- Дамы и господа, сейчас мы будем поздравлять наших меценатов, отличившихся в прошлом году. Кто не взойдет на эту сцену сегодня, имеет шанс сделать это через год. На ваших столах лежат конверты, в которых пустые платежки. Заполните их - и вы заслужите благодарность детей. Здесь у нас сегодня в гостях директора детдомов и интернатов, которые получили помощь в прошлом году, так что вы можете посмотреть в глаза тем, кто получает вашу благотворительность. Я напоминаю, что золотой знак мецената получают те коллеги, которые внесли не менее пяти тысяч американских, а фактически всемирных, долларов.

- Герой думал, что золотой знак дается дороже. Что такое пять тысяч, когда у многих компаний миллионные обороты! Так что ребята здесь легко с деньгами не расстаются.

- Первым приглашаю на эту сцену всем нам известного и дорогого Михаила Махарадзе, президента "Макро-групп" и нашего меценатского клуба!

Зал дружно зааплодировал.

- "Мокро-групп" - хмыкнул Витенька.

- Он всеми казино города владеет, - шепнула Джулия. - И этим тоже. Да и вообще. Наш местный Березовский.

Вышел совсем молодой человек - маленький, невзрачный, чернявый.

И это - "местный Березовский", подлинный хозяин города! Ну - один из хозяев. Интересно, кем он был в девяностом году?

- Господин Махарадзе адресно помог детдому для слабовидящих детей. На сцену приглашается директор этого детдома госпожа Лидия Мешалкина! Пусть они встретятся здесь и сейчас.

Вышла, наоборот, огромная дама, гренадер в юбке, и заключила маленького Махарадзе в такие глубокие объятия, в которых он почти затерялся.

- Нам Миша стал как родной, - басом сказала директриса. - Я не знаю, как бы мы без него, когда власти нас совсем бросили. Вся надежда - на Мишу. Дети на него молятся. У нас теперь есть своя молитвенная комната, тоже на Мишины деньги обустроена, и свой батюшка приходит, отец Валентин, так все дети ему подают на праздники записки во здравие. Сначала - раба Божьего Михаила, а потом уж отца с матерью, у кого остались.

- Я думаю, это гражданский долг бизнеса, - сказал Махарадзе, выпутавшись из объятий. - Бизнес должен принадлежать народу. То есть - служить народу. А за записки - спасибо. В нашем суровом мире заступничество Божие всегда кстати. А чьи молитвы Бог услышит, если не детские. Спасибо, мне теплее жить от этих молитв.

- Замечательно, - торжествовал ведущий. - Замечательно! Я даже невольно прослезился, когда подумал о детях. Ну а теперь прошу сюда же господина Евгения Метальникова.

Дальше пошло быстрее.

Сцена успешно заполнялась, и где-то на втором десятке прозвучало:

- Госпожа Джулия Полоскина, генеральный директор "Еврокомфорт"!

- Я ненадолго, - улыбнулась Джулия и проследовала на сцену.

Почти сразу выкликнули и Витеньку:

- Господин Виктор Стремянный, президент "Омега-Северо-Запад"!

Почти половина столиков уже опустела, зато на сцене стало тесно.

- Нас не вызывают, - улыбнулась Розочка. - Зацепила словом, чтобы начать разговор.

- Вам завидно?

- Очень нужно! - Розочка фыркнула теперь вполне от души. - В гробу я видала всю благотворительность! Одни умеют делать деньги, а другие ноют, как нищие. Кто им мешает?! Мы с Витей тоже начинали с нуля. Но мы рисковали, я в Турцию моталась, где всякий турок норовил всюду потрогать, наших баб там за блядей держат, "Наташами" называют. Мы горбом заработали, почему должны каким-то рохлям жертвовать, которые боялись зад от кровати оторвать?!

- Благотворительность и банкирам нужна. И вообще деловым людям. Имидж создается.

- Вот и мой говорит: я не бросаюсь деньгами, я плачу за имидж.

- И не так дорого здесь платят за большой и красивый имидж, я смотрю: за какие-то пять кусков - золотой значок.

- Пять тысяч - деньги. На Канары за два куска слетать - во так! Можно и за полтора вдвоем.

- Да ну - какие деньги, - с великолепным презрением отмахнулся Герой. Деньги начинаются с миллиона, а все, что меньше, - карманные расходы.

Розочка посмотрела с уважением.

Церемония закончилась, и гордые меценаты вернулись за столики. Правда, Джулия улыбнулась иронически, помахала грамотой:

- Получила пучок лавров. В суп их - что ли?

- В офисе повесишь! - сказал Витенька. - У меня весь офис в грамотах и дипломах.

А на сцене снова властвовал конферансье.

- Дамы и господа! Как всегда у нас, займемся тихими играми. Но - будем помнить о нуждающихся. Все игры на интерес, все проигрыши - в пользу бедных. Точнее, в пользу детей. Здесь, пожалуйста, можно метать стрелки. Два шахматных столика ждут - оценим партию всего в пятьсот. Русских тысяч, разумеется. А для всех прочих - один большой морской бой. Помните, как играли в школе на последней парте? Каждый выстрел мимо - всего тысяч за двести. Как видим, цены у нас символические.

Появились официанты, разнося горячие блюда.

К удивлению Героя, нашлось много желающих метать стрелы - перед мишенью выстроилась очередь. Впрочем, засели за шахматы и местные интеллектуалы во главе с самим Махарадзе, что горячо приветствовал ведущий:

- Все мы знаем, что Михаил Махарадзе - глубокий игрок. Но иногда его подводит темперамент, он соблазняется рискованными комбинациями, так что и у его соперника остаются шансы. А победит все равно дружба - и дети-сироты, которые при любом исходе получат свои пятьсот тысяч.

Махарадзе что-то сказал тихо, и ведущий тут же ретранслировал на весь зал:

- Михаил Луарсабович оценил партию в пять миллионов. Разумеется, родных рублей. Можно было бы и не пояснять, потому что за пять миллионов настоящих денег не играет партию даже Каспаров. То есть он бы сыграл, да кто же ему столько даст?! Поприветствуем нашего неувядающего мецената!

- Тоска вегетарианская! Ну что, засветились здесь - и ладно, - потянулся Витенька. - Еще можно на собачьи бои успеть.

Герой посмотрел на своего визави с неприязнью: он любил собак.

- А в "Голливуде" сегодня бои без правил, женские, - размечталась Розочка. - Туда на ринг специально два самосвала грязи привезли - бабы по уши изваляются!

- Ну что, не хотите отсюда оторваться?

Джулия нерешительно посмотрела на Героя. И он оценил этот момент: не пытается командовать, значит, понимает, что не купила его своими деньгами.

- Нет, - сказал он твердо. - Я не люблю - без правил. И когда в грязи по уши.

- Ой, что вы - так смешно!

- Коллега предпочитает симфонии Чайковского, - хмыкнул Витенька.

- Ага, - с веселой злостью подхватил Герой. - И Карнеги предпочитал симфонии. И Рокфеллеры - все по очереди. И даже Доди Аль-Файед, хотя он и вовсе из арабов. Между прочим, поэтому у них миллиарды, а здесь собирается мелочь пузатая, за плевые пять тысяч ордена друг другу навешивают.

- У коллеги, наверное, тоже миллиард, если он дорос до симфоний?

- Сколько надо, столько и есть. Надо будет, вашу засранную Северную Пальмиру куплю и прикажу за ночь шампунем вымыть. Живете здесь в грязи, а тоже мецена-аты! Даже в Москве такие клоповники уже повыморили, хотя тоже у них не Сан-Франциско.

Розочка засмеялась угодливо, явно готовая перекинуться к победителю - если позовет.

Да и Витенька присмирел. Поверил, похоже, что перед ним миллиардер проездом.

- Собираетесь вложиться в наши клоповники? - поинтересовался он жадно. Но учтите, чтобы вытащить из грязи наш Питер. нужны абсолютные деньги!

- Сжечь надо клоповники дотла и ниже, а не вкладываться. Новый Париж видели? Вот как надо строиться! В такое и вложиться не стыдно.

Новый Париж Герой видел на открытках, привезенных Филей.

- Было бы что вкладывать, а куда - всегда найдется, - сообщила Розочка, призывно улыбнувшись.

Истолковать ее можно было по-разному.

Джулии ее маневры не понравились:

- Я пойду, поставлю пару фишек. Ты, Гера, постоишь со мной для счастья? И добавила специально для соседей по столику: - Он своим полем счастье приносит. Такая энергетика, что даже компас зашкаливает. В Москве ему персонально запрещен вход во все казино: он взглядом шарик на нужной цифре останавливает!

- Когда такие способности, абсолютные деньги сами придут, - вздохнул Витенька.

Ему, очевидно, грезились постоянно эти загадочные "абсолютные деньги".

Герой с удовольствием встал. Розочка посмотрела совсем уж призывно, ноон лишь отечески улыбнулся в ответ.

- Раззявились на тебя! - отозвалась на ходу Джулия. - Этот захотел, чтобы ты вложился деньгами, а та - чтобы прямо в нее натурой!

У рулетки все происходило очень быстро. Герой, с непривычки, не успевал следить: только останавливался шарик, нужно было сообразить, кому выпало и сколько, - но крупье уже сметал фишки. Казалось, должен был прийти хотя бы простой двойной выигрыш на красном, но крупье уже уничтожал только что прожитую картину битвы - и некому было жаловаться, ничего нельзя было доказать.

Но претензий к крупье никто не предъявлял. Зато бедного вида человечек заспорил с Джулией:

- Я положил, а вы мою кладку сдвинули!

- Дядя, проспись. Я примочки не прикладываю.

- Много таких, - повышал ноту человечек, - хотят на моей удаче подъехать!

- Тихо, - веско сказал Герой. - Твоя удача и даром не нужна. А раскроешь пасть - порву.

Он вспомнил школьные драки, и кровь приятно взыграла. Однако потертый персонаж больше не возникал.

Джулия быстро спустила свои фишки, но покупать новые не стала.

- Ладно, шарик ты на лету все же не останавливаешь, милый мой. Ну ничего, главное, от этих шакалов оторвались. А Витенька прав, - потянулась она, - и вправду пора ехать.

Уже в машине Джулия поинтересовалась:

- А чего это ты строил из себя какого-то переодетого принца? Или даже самого Березовского. И давно у тебя великие баксы завелись, что тебе на один кусок так легко плюется? И даже на пять?

- Для того чтобы иметь право плюнуть, не обязательно заводить. Это вопрос мировоззрения: есть они или нет, мне на них плевать одинаково.

В этот момент Герой искренне так и чувствовал. Актеры называют такое куражное состояние: "войти в образ". Он вошел в образ миллиардера - и чувствовал себя в новом образе очень уютно.

Он не спрашивал, куда рулить: кроме как к его дому, ехать было просто некуда: если, например, подвезти Джулию по ее адресу, пришлось бы потом Герою возвращаться пешком - раньше или позже. И она поднялась с ним наверх - тоже словно это разумелось само собой. Войдя в квартиру, осмотрелась по-хозяйски:

- Тратиться тут на ремонт нет смысла. Лучше сразу сменить на что-то получше. Двухкомнатную не сложно сделать почти без доплаты. Такие лохи еще сохранились, что всегда можно сбить цену: что лифта у них нет, что вход со двора, этаж последний. Да много вычетов насчитать.

И уже из ванной, под шум воды, не закрывая плотно дверь:

- А с последнего этажа можно пробить люк на чердак и там сделать в мансарде студию. Сейчас многие договариваются за недорого.

Герой опасливо посмотрел на свой потолок: Джулия - пробьет!

8

В компьютерных программах есть такое понятие: "по умолчанию". Это когда пользователь прямо не дает команду, и компьютер выбирает простейший вариант из тех, которые в него заложены. Получалось, что и Джулия завелась у Героя по его умолчанию: он ее не пригласил - но и не попросил уйти.

С первого утра она повела себя не как счастливая любовница, перехватившая долгожданных наслаждений, а словно привычная хозяйка.

- Грязью ты зарос, Герка, - сообщила Джулия. - Сразу видно, что бабы твои ручки свои приложить не желают - только другие места. Но другими местами чистоту не наведешь. Придется мне.

Герой считал, что у него в квартире все прибрано нормально. Очень даже симпатичная кухня - светлая, удобная, и новая раковина-мойка сверкает нержавеющей сталью. А женских субботников здесь у себя он допускать не желал, потому что все эти генеральные приборки - одна из форм покушений. Путь к сердцу мужчины лежит не только через желудок, но и через стирку с уборкой.

- Ничего, сам прекрасно справляюсь.

Он ожидал упрямых настояний, но Джулия неожиданно сменила тему:

- Может, оно и правильно для ученого: у настоящего ученого должен быть беспорядок. Как у художника. Ты ведь до сих пор нераскаянный ученый, кажется? Верен своей подыхающей альме-матери?

- Alma mater - университет, который меня вскормил науками, - хмуро возразил Герой. - А этот институт, где работаю, - простая шарашка.

- Ах, извини, я не тверда в латыни! Гимназиев не кончала!

Все-таки слышала, что есть на свете латынь. Большинство бизнесвуменш новой формации таких слов просто не знают. Джулия уже разведала, что он задержавшийся в прошедшей эпохе научный сотрудник. А он и не представляет кто же она? Ну, президентствует в какой-то компании, кажется, "Еврокомфорт" называется, но все нынешние капиталисты вышли из прежних то ли инженеров, то ли медсестер, то ли завмагов - этим легче.

- А что ты кончала? Гарвардский университет?

- Ну, не Гарвардский. Теперь мою альму-матерь обозвали, кажется, академией. Все стали академиями. А тогда был Ветеринарный институт.

- Хорошее дело, - совершенно серьезно сказал Герой. - Чего ж ты создала какой-то "Комфорт", а не частную ветеринарную клинику?

- Да я не сама его создала, - не стала хвастаться Джулия. - Это мой бывший муж начал. А я бы, может, и правда устроила ветеринарную Свердловку.

- А где теперь муж?

- Ревнуешь? - с надеждой переспросила Джулия.

- Просто уточняю. Чтобы представлять положение вещей.

- Ну так вот, я разведена. Раз ведена, и два ведена тоже - у меня было два мужа. Первый муж когда-то ввел меня в почти светское общество: он работал помощником зампредседателя - длинно звучит, правда? И дивно! Завидное место, между прочим. Но не в зависти счастье. Мужчина из него не очень. Как это у Пушкина? "Как мимолетное введенье" - вот у него только и получалось: мимолетное введенье. Я и убежала.

Некоторые любят расспрашивать своих любовниц, как ведут себя в постели предшественники и соперники. Но Герой - никогда. Сравнения с другими его не интересуют. И потому сексуальная исповедь Джулии ему даже показалась навязчивой. Хотя "мимолетное введенье" - смешно. Бывают же бедняги!

Вслух Герой ничего не сказал по столь интересному поводу, а Джулия продолжала - без дальнейших расспросов:

- А второй ввел меня в бизнес. И благородно оставил мне дело в целости и сохранности, когда отбыл в Израиль. Сказал, что лучше уехать из России немного рано, чем ждать, когда станет чуть-чуть поздно. Остроумный человек. Хотел организовать фирму: "Цапкин и жена", то сть я. Сказал, это привлечет женских клиентов. А то почему всегда "Домби и сын"? Даже "Домби и дочь" никогда не было. А хочешь, мы сделаем теперь: "Полоскина и муж"? Полоскина - это я, если не запомнил. Изначально и до конца - Полоскина. Мужей можно менять, а фамилия должна оставаться постоянной - как торговая марка. Не думай, "муж" - это не кто-то конкретно, даже не ты в светлом будущем - просто лейбл. Замуж я вовсе не прошусь. Просто, такой подачи фирмы еще не было. Эксклюзив получается.

- Дело твое. Торговую марку ты можешь изобретать любую. И вовсе не обязательно предъявлять экспонат в штанах. Только еще лучше: "Полоскина и мужья" - больше интригует.

- Спасибо, наверное, так и сделаю. Эксклюзивы на улице не валяются. Хорошо бы еще и в самом бизнесе найти - эксклюзив. Еврокомфорт предлагают все кому не лень, конкуренция страшная! Да и в ветеринарии тоже. Страшно рекламу раскрыть - сотни предложений. Вот скажи, если ты такой физик, - Джулия воспламенялась, но совершенно не любовно, - скажи, что будет перспективным через пять лет?! Куда сегодня вложиться, чтобы всех обскакать на повороте?! Компьютеры и все такое - это уже отработано, туда все лезут. Следующий Гейтс выйдет из какой-то другой сферы. Кто угадает - тот и упакуется в сотню миллиардов. Дай точный совет, как умный мужчина слабой женщине, - половина твоя. Самое ценное на свете - точная идея.

Джулия говорила совершенно серьезно. И готова была благодарно принять вовремя данный мужской совет. Так в ней преломилось вечное женское желание прислониться к сильному мужчине. Бизнесвумен тоже имеет свои слабости.

- Надо подумать хотя бы минут пятнадцать, - улыбнулся Герой. - Вопрос немного неожиданный, но проблема поставлена правильно. И значит - имеет решение. Через пятьдесят лет - альтернативное топливо. Вместо бензина. Спирт там или горючий газ при перегонке биомассы. Но это не через пять и не через десять даже. Подумаю еще.

- Я тебе дам даже не пятнадцать минут, а целый день отсрочки. Расскажешь мне завтра. Чтобы мне через десять лет числиться в списке "Форбса". Слыхал о таком?

Герой не слыхал.

- У меня другая компания.

- И напрасно. Это список самых богатых людей. Миллиардеров. Но про Гейтса-то ты слыхал? Был бедный мальчик, папа у него не Рокфеллер, а теперь богаче всех в мире. Может Ротшильду с Рокфеллером на бедность подать. А уж у нас еще быстрее люди вырастают. При правильной идее.

- Хорошо, будет идея, - самонадеянно пообещал Герой.

- Завтра? То есть сегодня вечером?

Вопрос предполагал, что вечером они снова увидятся. И вообще каждый день.

- Завтра не получится. То есть вечером. Вечером у меня другие планы. И завтра тоже.

Других планов не было, но нужно было сразу отучить Джулию от хозяйских замашек. Расставить точки над i, или вернее над ё, патриотичнее: зачем нам это нерусское i? Пусть поймет, что она его не купила, что он не паж, состоящий при ней безотлучно! Не альфонс, откровеннее говоря.

Джулия посмотрела на него. Он ответил взглядом твердым и насмешливым.

Другая отоварила бы этот обмен взглядами в долгую сцену. Но Джулия все-таки не зря бизнесвумен, а может быть, у нее и от рождения характер такой: когда надо - лаконический. И она обошлась без нервных объяснений:

- Ну что ж, еще увидимся. Когда-нибудь при случае. Как бывают авиабилеты: с открытой датой.

Герой почувствовал к ней искреннюю благодарность - потому что он смертельно не любит истерического красноречия.

- Увидимся. Созвонимся.

- Ага. Есть такой стих, не слыхал? "Любимая, звони мне каждый год!"

Женщин, которые были бы ироничны в такие моменты, Герою еще не встречалось. Или собственный бизнес развивает самостоятельность во всех сферах?

- Вот и договорились. В том смысле, что будем разговаривать стихами.

Только они собрались выйти вместе, как в дверях раздался звонок.

- А вот и моя сменщица торопится, - насмешливо констатировала Джулия.

Кого это принесло?! Вот уж некстати! Одна надежда, что заявилась Любка.

И точно.

Любка вошла уверенно, поцеловала брата в губы - долго и с увлечением - и уставилась на Джулию.

Торжествуя, Герой сказал нарочито будничным голосом:

- Знакомьтесь: это Джулия, а это Люба. - И после некоторой паузы пояснил небрежно: - Моя родная сестра.

Джулия не сумела скрыть счастья:

- Ой, я так рада! В вашей семье все красивые.

Любка неожиданно растаяла от простого комплимента. Правда, женщины одаривают друг друга редко, так что однополые комплименты стоит ценить.

- Я тоже рада, Джулия. Какая-то вы домашняя, уютная. Ну и красивая, конечно. Я же всегда желаю брату счастья. Придешь к нему - вечно как в казарме. А сегодня, я смотрю, где-то женская рука чувствуется.

Это было нечто совершенно новое. До сих пор Любка терпеть не могла всех подруг брата, если только, к несчастью, их встречала. Как будто до сих пор ревновала, хотя он ей ясно и категорически объяснил, что прошлого не возвратить! И потому что полезно быть верной мужу, и потому что он не желает. И вот такая солидарность с первого взгляда! Правда, все встречавшиеся братнины подруги всегда были моложе Любки, а тут впервые, пожалуй, примерно ровесница. Может, это как-то примирило?

И по случаю удачного знакомства дамы немедленно расцеловались. Неужели заключен оборонительный и наступательный союз?!

Герой отошел, а они защебетали. Доносилось: "Миленький фасончик... Я вам достану... Давай на ты, чего мы?... На Троицу... Я позвоню..."

Наконец Джулия вспомнила, что торопится.

- Ну, я пошла. Счастливо, миленький мой.

Герой бегло поцеловал ее, как целуют уходящую на работу жену.

- Пока. Увидимся.

Когда - увидятся, они при Любке обсуждать не стали.

- В первый раз приличную женщину у тебя встретила, - сообщила Любка. Рада за тебя, если наконец серьезно. Хотя для моего дела она и некстати.

- Как она может быть некстати для твоих дел?! - разозлился Герой

- Если у вас действительно серьезно, вы сами будете думать про квартиру. Просто вариант один на горизонте: за мою и твою квартиры можно получить очень хорошую. Даже четырехкомнатную, правда четвертая комната крошечная, для домработницы... И в прекрасном сталинском доме. Там когда-то партийный босс жил.

- Чего ж они не найдут чего получше, чем наши двух и одна?

- Не знаю, но их очень устраивает. Там тоже брат с сестрой разъезжаются. Командует сестра, ей моя очень подходит. А брат спился, она его засунет куда угодно. Так, может, возьмем, а? Вы с Джулией, мы с Павкой.

- Ну ты же сама прекрасно знаешь, что нет! Не соглашусь я. Я могу жить только отдельно!

- А может, включим в вариант и квартиру Джулии, если у нее отдельная? Даже и комната подойдет для варианта! Лишь бы не упустить. Подумай.

- Нет. И не жени ты меня на ней! С чего ты взяла?

- Потому что милая надежная женщина, а не маленькие шлюшки твои.

- Ну ладно, всё. Эту тему закрыли. Что еще?

- Ничего. Даже прибирать у тебя не нужно после Джулии. Ты этого не понимаешь: после одной остается бардак, гандоны, прости, валяются, а после другой уют... Все-таки подумай. Я же мимоходом зашла. Думала, может, подвезешь меня, да машины внизу не заметила. Хотела и не подниматься, а потом думаю: вдруг в ремонте?

- Почти угадала. В ремонте, но мне на время другую дали. Теперь такой сервис. Подвезу.

Любке "сабка" понравилась.

- А ты не можешь себе оставить? Отдай свою русскую старину, ну приплати немного.

- Посмотрю, - отозвался он неопределенно.

Объяснять Любке, что машину ему поменяла Джулия, хотя бы и временно, он не стал.

9

Чтобы заняться чем-то, Герой заехал к бабушке Миле, завез продукты на неделю - такой на нем лежит родственный долг, потому что бабушка у него здравая, но не выходная. Впрочем, долг приятный: Герой со своей бабушкой дружит. Та посетовала:

- Девки твои замучили, Герочка. Звонят и звонят. Особенно одна расспрашивала. Чего-то про машину беспокоилась. Знаю я, про какую машинку ей интересно! Про ту же, что моя Мавродя вытрющивает!

Бабушка у Героя веселая, не чуждается молодых воспоминаний и смелых намеков. Намеки особенно удобно переводить на бабушкину черную кошку Мавродю. Взяли ее за кота, почему и наградили именем героя того времени, но кот Мавроди оказался особой женского пола. Имя осталось, но стало склоняться: Мавродя, Мавроде. Мавродя отличается необоримыми страстями, которые она выпевает нестерпимым голосом, а когда поститься ей становится совсем уж невмоготу, начинает кататься по полу, извиваясь при этом гибкой спиной, "вытрющиваться", по бабушкиному слову.

Будучи дамой, Мавродя не метит свое жилище невыносимым котовым запахом, но просто лужи кое-где делает, особенно в загуле, поэтому у бабушки всегда держится легкий кошачий аромат - Герой привык и даже не находит его неприятным. У кого-то застоялся в квартире запах табака, у кого-то - кофе. Бабушкин вариант не хуже: рассказывают же, что в утонченные духи "Chat noir" изысканные парижане в качестве ингредиента вводят именно кошачью струю...

- Говори, бабуля, что только что вышел и неизвестно.

- Что - неизвестно?

- Куда ушел - неизвестно, когда придет - еще неизвестнее.

- Ой, не любит ихнее девкино племя такой неизвестности!

- Перетерпят.

Бабушка Мила особых милостей внукам не оказывает: живет с одной только Мавродей, - чтобы никого не стеснять и никем не стесняться. Дома всё делает сама: и готовит, и убирает. Независимая бабушка.

Мавродя находится в диалектическом противоречии с цветами: бабушка любит всех, а Мавродя постоянно цветы обгладывает, выворачивает с землей и корнями из горшков. что приводит бабушку в кроткое отчаяние, но и короткое тоже: она вздыхает, примиряется с неизбежностью, заправляет корни обратно в горшки и продолжает любить все живое в доме и бороться с Мавродей.

Не покушается кошка только на развесистую пальму двухметрового роста, потому что пальма ей явно не по плечу. И не по когтям. Герой расселся, как всегда, под бабушкиной пальмой и повторял мечтательно:

- Допекут когда они меня окончательно, приду к тебе, бабуля, ночевать под пальмой. Есть у меня право на мужское убежище или нет?

На что бабуля отвечала несгибаемо:

- Нету права. Оттого что за тобой девки гоняются, я не виноватая, чтобы ты мне тут жизнь портил.

- Да чем же я испорчу, бабуля? Посплю тихо, Мавродю за шейку пощекочу.

- Щекоти своих девок. А всякий чужой жизнь портит, когда толчется рядом. Ни раздеться, ни ночью музыку послушать, ни икнуть свободно, прости господи.

И Герой догадывался, что шутит бабуля вполне серьезно, так что рассчитывать на убежище здесь не приходится. И он бабушку понимает: он и сам после естественных любовных отправлений предпочитает остаться один, неуклонно выпроваживая влюбленных дам, желающих задержаться на день или навеки.

Мавродя появилась из какого-то своего угла, посмотрела внимательно своими глазищами, которые на черном фоне всегда кажутся особенно огромными и особенно зелеными, и заорала.

- Требует, - одобрительно прокомментировала бабушка. - Вишь, молчала при мне, потому что уже все сказано, и я ей в котовьем пособии отказала. А теперь тебе говорит: "Веди кота!" Требует! Когда жрать - иначе просит, а ради кота совсем нечеловеческим голосом орет.

- Да где ж я тебе возьму, Мавродинька? - искренне посочувствовал Герой.

- А ей без разницы - где. Подай - и весь сказ!

Мавродя снова заорала своим склочным голосом. И Герой в который раз подумал, что кошачьи страсти ничуть не отличаются от страстей всех его дам, которые звонят, караулят, заманивают в машины - и вытрющиваются точно так же, как пылкая Мавродя.

Мавродя снова заорала - только, может, бабушка не права: слишком даже человеческим голосом, в котором соединились все любовные арии тоскующих героинь, - и стала кататься по полу прямо перед Героем.

- Во, нарочно для тебя вытрющивает себя. Тоже в тебе кота хорошего чует.

Герой был польщен таким неподдельным признанием своего мужества.

Бывают интернациональные чувства: любовь, например, и чтобы понять друг друга с какой-нибудь испанской или вообще сиамской дамой, им с Героем никаких переводчиков не понадобилось бы. А как назвать такое же понимание между представителями разных животных видов? Наверное, так и сказать: межвидовые чувства. Еще более похвальные и универсальные, чем чувства всего лишь интернациональные. Поскольку объединяют всех жителей Земли, а не только людей. И Герой мог гордиться, что его sex appeal прорывает даже видовые перегородки: вся женская половина живой природы готова откликнуться на стихийный призыв, излучаемый им!

"Пускай погибну я, но прежде..." - искренне орала Мавродя.

- Ладно, бабуля, раз убежища не предоставляешь, я поеду дальше.

- Езжай. Хорошо с тобой, только шумно. И Мавродю волнуешь зря. Езжай, бог с тобой совсем.

И старушка махнула сухой ручкой.

Легко с бабушкой - никогда не притворяется, никогда не удерживает из ложного гостеприимства.

10

Чтобы доказать самому себе, что он по-прежнему независим, проще всего было осчастливить какую-нибудь другую подругу - не Джулию. И тут кстати вспомнилась девственница, которой он пренебрег поначалу. Которая ждет, чтобы он совершил над нею обряд дефлорации. Распечатать девственницу - это действительно прорыв к независимости!

Герой с досадой вспомнил, что выбросил бумажку с телефоном, которую настойчивая дева вручила ему. Кстати, как ее звали? Забыл. То есть не забыл: Арина! И так же ясно, как вспомнилось ускользнувшее было имя, развернулась перед мысленным взором истребленная записка - и он словно бы прочитал заново искомый номер. Ничего чрезвычайного - у Героя всегда была отличная память.

Он тотчас номер набрал - и удививший с первого раза низкий вибрирующий голос, так не соответствующий невинной ее внешности, ответил:

- Слушаю.

- Здравствуйте, Ариночка. Это Гера Братеев.

- Здравствуйте!

И пауза. Она не поспешила сказать: "Я вас ждала!" или "Я знала, что вы позвоните!" - молчание подразумевало именно такие слова.

- Я думаю, нам нужно вернуться к той теме, которую мы уже затронули. Обсудить.

- Мы уже обсудили, я помню. Довольно подробно.

Вибрации голоса словно бы дополняли невысказанные подробности.

- Да, очень интересно обсудили. Африканские жрецы меня особенно впечатлили. Так что мы можем теперь продолжить.

- Продолжать незачем, - Герой мгновенно подумал с разочарованием, что он опоздал, и необходимый обряд уже совершил над нею кто-то другой... продолжать незачем теоретическое обсуждение. Раз вы позвонили, значит, вы готовы совершить самый ритуал, я думаю?

До чего отчетливо все сказано! Правда, это поколение, следующее за братеевским, оно вообще - отчетливое.

- Конечно! Я об этом и говорю.

- Вот и прекрасно. А когда?

- Сейчас.

- Где?

- Я могу посетить вас, если удобно. Или пригласить к себе.

- Пригласите к себе. Я, правда, сейчас одна, но проблема предков у меня не решена: заявится мама совсем в ненужную минуту.

- Отлично. Я тогда за вами заеду.

Настроение требовало немедленных действий: просто сидеть и ждать, пока она станет добираться долгим муниципальным транспортом, было невыносимо. А ехать за Ариной - значило действовать.

В машине он не позволил себе никаких вольностей. Держался как наемный шофер. Она сидела рядом и молчала. Действительно, о чем говорить? Пустая болтовня не соответствовала бы торжественности предстоящего обряда.

Так же молча поднялись наверх, вошли.

На Арине было легкое платье, так что раздевание предстояло недолгое.

Она повернулась к нему.

- Мне как, пойти принять душ? Я слышала, что прилично принимать душ до.

- И до, и после. Главное, чтобы не вместо, - улыбнулся он наконец.

Хотя едва сдерживал нетерпение. Какой-то еще душ выдумала!

Все-таки он отпустил ее в душ. Во время невольной паузы подумал, что может, по несчастному стечению, сейчас заявиться Джулия, позвонить. Ну что ж, он не откроет, вот и все. Правда, машина внизу красноречиво говорит, что он дома, - ну и пусть.

Да и слишком глупое было бы совпадение: вчера же он ясно сказал, что будет занят, - зачем же врываться?!

Нежелательные визитерши пока не появлялись, но зато зазвонил телефон междугородный.

- Алло? Ну что? Это ты?

Так и есть - папа.

- Ну да. Сколько там времени у вас? Я всегда сбиваюсь пояса считать.

- Да уж давно за полдень.

- Вроде будний день, чего ты не в институте?

- Ой, ты меня контролировать решил через океан?

- Нет, просто интересно. Говорят, там у вас вся наука рухнула. Вот и ты не спешишь, я смотрю.

- Вообще-то наука скукожилась, это точно.

- Ну и как же ты? На что живешь?

Папа не только в Америку не пригласил, но и долларов не переслал ни разу. А кому ни скажешь, что родители в Америке, все думают: ну, значит, по тысяче баксов в месяц шлют!

- Жалованье иногда платят. Правда, редко. Зато ничего не требуют взамен. Ладно, вы-то как? Суд был? Страховку получите?

- Что ты, так скоро не делается.

Арина вышла из ванной в купальном халате Героя, который она обнаружила и присвоила. Халат был ей длинен и полами мел пол.

Вот не вовремя позвонил батюшка!

- Ну хорошо, желаю вам отсудить кусок побольше. Мне в дверь звонят, извини. Маму поцелуй!

Хорошо все-таки, что уехали предки! Даже через океан интересуется: "А чего ты не в институте?"

- Как-то глупо обратно надевать платье, правда? - объяснила Арина свой костюм.

Она была похожа на любопытную туристку, пришедшую с экскурсией в знаменитый храм или музей, - по торжественному ожиданию сравнить можно было не меньше, чем с Сикстинской капеллой.

Ну что ж, коли так, Герой провел с нею подробную экскурсию по местам любви. И мог гордиться тем, что весь маршрут пройден к обоюдному удовольствию, опасные места решительно, но бережно преодолены и Арина вернулась из путешествия преисполненная нового счастливого знания.

- Да, не зря рассказывали, - потягиваясь сообщила она. Подвела итог.

И не уточнила, про что или про кого рассказывали: про самое таинство или про исполнителя, посвятившего ее. Просветившего.

Если Арина и желала продолжения столь успешно начатого эксперимента, она себя не выдала. Обещала с самого начала, что придет к Герою как к жрецу, способному лучше всех совершить обряд посвящения, - и сдержала слово.

Герой с Ариной спустились вниз - и столкнулись носами к носу с той же Любкой. Да что она - следить за ним подрядилась?!

- Знакомьтесь, - сообщил он как можно спокойнее. - Арина. Люба - моя сестра.

Арина выказала полное радушие, но и Любка, слава богу, ничего неприличного не выкинула.

- Здравствуйте, Ариночка, - даже улыбнулась она. - Правда, целоваться не стала. - Удачно вас встретила. А я тут рядом пылесос присмотрела, хотела попросить Герку подвезти, чтобы не тащить на метро. Но если вы торопитесь...

- Нет, что вы! - Арина некстати изъявила радушие.

- Если вы торопитесь, - уступала Любка, - пусть он сначала завезет вас, а мне не к спеху. Лишь бы руку не оттягивать. Мне далеко - на Науки.

- А я на Энгельса, можно мимо меня проехать, - Арина была на все готова.

Подкатили к магазину рядом, погрузили коробку. Вообще-то Герой старается не работать семейным таксером, но иногда не избежать.

По правилам надо было бы Герою с Ариной хоть пообедать по торжественному случаю в скромном, но приличном ресторане. Но сковывало позорное безденежье. Если бы он был хоть немного новым русским, чтобы соответствовать таинству посвящения новой женщины!

А так присутствие Любки даже все упрощало: проехали мимо, высадили. Арина жила в послевоенном трехэтажном доме. Кажется, их немецкие пленные строили. Любка увидела, посочувствовала:

- Ой, у вас, наверное, там барачная система? Огромный коридор и общая кухня?

- Нет, - заступилась Арина за свое жилье. - Нормальная квартирка отдельная. Нам даже предлагали меняться в новый дом, знаете, перед самой Лахтой, где целый район намыли. Мама не захотела, да и я тоже. Такие противные дома, и зелени нет. А у нас здесь зелени много. И хотя мы на последнем этаже, даже крыша не текла ни разу. Хорошая квартира.

Арина обернулась, входя в свою парадную, помахала рукой.

Вот и все. Никаких разговоров о следующей встрече. Как и договаривались.

Получилось у них хорошо - но дважды войти в одну женщину так же не нужно, как в одну и ту же реку. Кажется, это называется диалектикой.

- Чего ты все квартирами интересуешься? - сварливо спросил Герой. - Всё варианты подыскиваешь?

- Нет, Герочка, это как раз не вариант. Дурак ты, что от Джулии по таким поблядушкам скачешь.

- Ну это уж, прости, мое дело.

- Твое, кто ж говорит.

И действительно, больше о его партнершах не заговаривала.

11

В институт свой Герой теперь заглядывал редко. Именно - заглядывал, потому что денег там с трудом наскребали на зарплату, а работы все остановились: научные работы, когда для них требуется большее, чем перо и бумага, дорогостоящее удовольствие. Да и не интересовала больше Героя его будущая чахлая докторская.

Поэтому вставал он довольно поздно. Планов больше никаких не было и не могло быть - кроме планов свиданий. Денег почти не оставалось тоже. И получалось, что иного выхода, кроме как идти на содержание к Джулии, фактически и не имеется. Разве что обставить это под любовный союз. И небрежно отворачиваться, когда она платит.

Можно - не к Джулии. Но Джулия, по крайней мере, все-таки наделена достаточным юмором и не пыталась до сих пор его унижать. Да и питал он к ней вполне положительные чувства, и внешне вполне соответствует - не стыдно с нею показаться. Зажить с нею - совсем не то, что продаться какой-нибудь сластолюбивой старухе.

Ну или сделаться поденщиком при новой жизни: наняться грузчиком, охранником, вспомнив свои успехи в самбо, пойти в челноки. Извозом тоже можно прокормиться.

Все эти мыслимые занятия казались Герою почти такими же дикими, как если бы ему предложили выйти на паперть с протянутой рукой. Герой Братеев грузчик?! Герой Братеев - охранник?! Даже альфонсом быть лучше: можно разыгрывать физика, слегка отдалившегося от дел.

Много раз он читал и слышал про ученых, писателей, артистов, потерпевших полный крах при новой жизни, но как-то не сознавал до конца, что крахнуться может и он сам.

Чего проще: набрать номер, позвонить Джулии - и начнется вполне благополучная жизнь при ней. Возможно, она и какую-нибудь работенку по уму ему подыщет, чтобы не только сопровождал в рестораны. Он может быть рекламным агентом. Как это? "По связям с общественностью"! Джулия ведь занимается ремонтом квартир для богатых, "Еврокомфорт", видите ли, - значит, он способен принимать клиентов, показывать им всякие каталоги, убеждать, что итальянская плитка лучше шведской - или наоборот. Кругом слышно, как вчерашние доценты, а равно актеры, нашли работу в фирме, получают баксов по двести и даже больше. Всего-то мешала Герою привычка думать, что работа имеет смысл помимо зарплаты, должна быть интересна сама по себе. Даже его официальная работа в институте имела свой скромный смысл, не говоря уж о вечерних бдениях, когда он прикидывал варианты, как поймать убегающее от протона нейтрино.

Герой не очень выспался, развлекаемый унылыми мыслями, но и валяться больше не хотелось: встанешь, начнешь заниматься привычными мелкими делами - и отвлечешься.

Он встал наконец и отправился естественным ходом в уборную. Живя один, он никогда не закрывал дверь за собой - если только не ночевала у него дама. Совершая необходимый утренний процесс, он рассеянно взглянул на конечный продукт, выработанный за ночь почками, - и словно бы увидел нежданное привидение: из него вытекала чистая кровь. По крайней мере - на вид.

И ведь никаких болей. Не взглянул бы - ничего бы и не заметил. Любопытство естествоиспытателя помогло.

В чем Герой до сих пор ни разу не усомнился - так это в своем здоровье. В гениальности иногда сомневался и раньше, хотя быстро прогонял сомнения, но в здоровье - ни разу!

И вот - чистая кровь, но вытекает отнюдь не из вены. Это было возмутительно!

Потом явилась мысль более практическая: если так обильно будет течь чистая кровь, можно и истечь!

Герой почему-то не испугался такой перспективы, он просто просчитал вариант.

Когда слишком сильно течет кровь, принято вызывать "скорую". Но делать это не хотелось. Потому что Герой, как сотрудник приличного института, пользовался скромной привилегией: он был прикреплен к специальной поликлинике научных работников. А эта поликлиника была связана с какой-то больницей - Герой и не знал толком, с какой, но известно было, что больница из тех, что почище. А вызовешь "скорую" - она увезет по собственному усмотрению - неизвестно куда.

И он решил сам доехать до поликлиники. Закружится по дороге голова от кровоистечения - ну пусть закружится. Пока не кружилась.

Герой оделся, взял паспорт и двинулся.

Доехал он благополучно.

По дороге он не мог не думать, почему же вдруг потекла кровь. В меру своего медицинского невежества он решил, что у него вырос камень и протаранил сосуд. Правда, от камней, говорят, люди корчатся в колике, но, значит, ему повезло.

Чем хороша своя специальная поликлиника - там все служащие внимательные и вежливые. Чувствуешь себя человеком, а не надоедливой болеющей единицей. Поэтому Герой и хотел в такую же избранную больницу - а не неизвестно куда.

Неизбежность больницы он уже принял как данность. А ведь час назад у него и в мыслях не было!

Правда, нельзя сказать, что больница разрушала предстоящие планы. Планов-то и не было, ничего в ближайшее время не предстояло. Что непривычно и удивительно. Или - унизительно. Зато теперь возвышенный вопрос: "как жить дальше?!", только что лишавший его покоя, несколько отодвигается: он болен и просит проблемами пока не тревожить!..

Врач оказалась женщиной. И довольно молодой. Так что Герой сразу взял неофициальный тон, почти интимный.

- Меня привела к вам исключительно любознательность. Если бы я не поинтересовался, что из меня вытекает, так бы ничего и не узнал про себя.

- Ученые и должны быть любознательны. А вы на УЗИ когда-нибудь бывали?

- Я и не знаю, что это такое. Уз я до сих пор старался избегать, а УЗИ...

- УЗИ избегать не надо. Тем более такому любознательному физику. Вот вы сейчас и отправляйтесь.

- А это не больно?

- Какой вы нежный! Нет, это даже не укол.

И сама проводила Героя до соответствующего кабинета, что Герой отнес на счет своих невольных чар.

В следующем кабинете его уложили, и другая молодая женщина стала водить по телу чем-то вроде телефонной трубки. Более приятного способа исследования и придумать было нельзя.

Красивая узистка смотрела в монитор и диктовала сестре:

- Правая почка без изменений, печень без изменений, паренхима нормальная, левая почка... левая почка...

Она умолкла.

- Ну хорошо, - сказала узистка после долгой паузы. - Вставайте. Я сообщу все вашему лечащему доктору.

Такое внезапное умолчание было абсолютно красноречиво. Врачи говорят вслух обо всем - об инфарктах, кровоизлияниях в мозг - обо всем, кроме...

Значит, там опухоль.

У него - опухоль. В нем.

Герой быстро это сообразил, но остался так же равнодушен, как час или два назад, когда усмотрел неподобающую месту кровь.

- Спасибо, - сказал он бодро и улыбнулся узистке. - У вас очень приятная процедура. Так что, даст бог, не в последний.

- Желаю вам, - как-то смущенно ответствовала докторша.

Наверное, она подумала, что он ничего не понял, потому и излучает оптимистические улыбки.

Герой вернулся в первоначальный кабинет.

- Да, дело такое, - протянула первая докторша. - Надо вас срочно госпитализировать. Когда такая гематурия, это достаточно само по себе. Сейчас вызовем транспорт.

- А - куда? Мне важны условия. Я не люблю лежать в коридоре.

- Что вы, какой коридор! Направим вас в хорошую больницу. Новую, с маленькими палатами. И специалисты там. Наверное, потребуется операция, они всё отлично вам сделают.

Другой бы стал судорожно расспрашивать: "Доктор, а что со мной?! А зачем операция?!" Но Герой не задавал ненужных вопросов: все ведь совершенно ясно.

- Транспорт можно не вызывать. Дайте направление, я доеду сам. Я на своем транспорте.

- На каком на своем! Вы с ума сошли! Скажите спасибо, если мы вас на носилки не уложим! Мы вас по "скорой" госпитализируем, вас никто и не примет без сопровождающего фельдшера. Такой самодеятельности я еще не слыхала! Странно, что у вас голова не кружится.

- Только слегка, от знакомства с вами.

- Нашли место для глупостей, - смягчилась докторша. - Сначала надо выздороветь, а потом болтать.

- Постараюсь. Теперь у меня будет цель, зачем выздоравливать.

- Как будто без этого нет у вас цели. В вашем возрасте.

Ну не отвечать же с надрывом: "Нет у меня цели! Не осталось!"

- Новая цель никогда не помешает. Воодушевит.

Вниз с фельдшером он спустился вопреки угрозам докторши своим ходом. Предупредил в регистратуре:

- Если будут интересоваться брошенным "саабом", то его не террористы оставили, а я: Герой Григорьевич Братеев. Пометьте где-нибудь. Кто же знал, что я другим транспортом уеду.

А ведь знал, когда ехал сюда, приготовился к больнице. Знал - по почему-то не сообразил. А что было делать? Срочно звонить Джулии, чтобы отвезла? К себе уже дня три не звал, а как понадобилась в роли транспортерши - испуганно призывать?

В приемном покое его бодрый вид вызвал определенное недоверие. Что за жизнерадостный больной, зачем привезли такого?! Его попросили наполнить предоставленную на такой случай майонезную баночку. Герой исполнил - и с гордостью предъявил: жидкость была интенсивного цвета хорошего каберне. Он почувствовал свою, если уместно в таком положении, избранность: у всех получается светленький рислинг, а у него - каберне! Дальнейшие вопросы отпали, кроме одного:

- А полис у вас с собой?

Когда требуют такого рода бумаги, Герой всегда теряется. И тон у него сразу поменялся. Только что гордился он своим исключительным конечным продуктом - и вот ощутил свою же малость и неполноценность:

- Нет. Вот я паспорт захватил.

- Без полиса теперь ни шагу.

- Меня же из поликлиники увезли, я не думал... - нашелся он, хотя думал, на самом деле: паспорт-то взял!

- Ну, попросите, чтобы жена привезла.

- Непременно, попрошу, - заверил он, не уточняя, что не женат.

Значит, придется просить Любку. У нее есть свой запасной ключ, которым она клятвенно обещала не пользоваться без крайней необходимости, и до сих пор слово держала, смиренно звонила при посещениях, и ей можно объяснить, где искать этот полис. Где-то в самой глубине стола, куда Герой когда-то засунул еще одну, как казалось, лишнюю бумажку.

А так неприятно сообщать Любке о своем внезапном позоре - потому что изъян в здоровье выглядел позором для него, всегда безупречного телом. Но все равно ведь не скроешь: его уложили сюда явно не на три дня.

Лифт вознес его на восьмой этаж, и он вошел в свое новое жилье больничную палату на четыре койки. Из дому он догадался захватить пасту и зубную щетку, забыв почему-то мыло, но главным его имуществом была трубка символ непрерывной связи с внешним миром.

- Здравствуйте, - сказал он отчетливо. - Я к вам.

"И примкнувший к ним". Вот не мог он еще вчера вообразить, что примкнет к троим весьма пожилым больным.

На него взглянули равнодушно. Никто не представился, и Герой тоже не стал представляться. Сестра-хозяйка плюхнула на пустую койку стопку белья, и у него сразу появилось занятие: застелить свое новое ложе. А застелив, потоптался и лег, не раздеваясь, поверх одеяла. Просто потому, что больше нечего было делать.

Ну что ж, в больницу он лег. Удастся ли из больницы встать?

Но вскоре явились и врачи. Двое. Старший, весь седой, еще не осмотрев нового пациента, уже смотрел понимающе и грустно.

Пощупав Герою в подреберье, он сказал тихо и бережно:

- Еще пообследуем, конечно, но думаю, что придется вам почку удалять.

- Я так и думал, - бодро сообщил Герой.

Ничего другого он и не мог думать после красноречивых умолчаний в поликлинике.

- Ну а пока гемостатическую терапию, - отнесся тот к младшему коллеге.

Младший кивнул и сделал пометку.

- Завтра освободится место, переведу вас в свою палату, - пообещал он. - Я буду вас вести. Меня зовут Арнольд Александрович.

Герой присел и изобразил полупоклон. Ему было безразлично, в какой палате лежать.

Вот и всё. Две минуты на весь осмотр. Или - одна.

Чтобы не тревожить соседей, он вышел в коридор и позвонил. Сначала Любке.

- В больницу отвезли?! Ну ты даешь! А чего ожидать другого? При твоей дикой жизни! Будет теперь время подумать и покаяться.

Не алкоголик он, не наркоман, ни разу даже гоноррею не подхватил, а послушать Любку на досуге, он - чудовище беспутства. Это бы еще ладно, но особенно противно было слышать пожелание покаяться. Любка ударилась в модное православие, замаливает грехи и хотела бы, чтобы брат тоже окрестился и ходил целовать попам руки. А его тошнит от этой елейной ханжеской публики!

Любка обещала приехать сегодня же, - как же, спешит выполнять свой сестринский и христианский долг. Сразу же позвонил и Джулии. Они ведь и собирались созвониться при последней встрече. А если узнает о его болезни от Любки - совсем обидится. А узнать может: что-то больно тесно они подружились с первого взгляда.

Джулия отреагировала деловито:

- Что тебе привезти? Телевизор маленький?

- Нет-нет, только этого шума мне здесь не хватало.

- Тогда - плейер.

- Плейер - пожалуй.

- Хорошо. Почитать чего-нибудь?

Читать Герою не хотелось. Хотя была одна книга. Вернее - журнал. Давно читал странную повесть. Или не повесть. Вроде исповеди. Только что прочитал исповедь Бори Кулича, а несколько лет назад читал тоже - исповедь... Но он не помнил ни автора, ни номера журнала.

- Нет. Ну газеты разве что.

- Ладно, накуплю тебе бульварной прессы - для разгрузки головы. Чтобы дурацкие мысли не заводились.

Он не стал уверять ее, что никакими дурацкими мыслями не страдает: ведь принято считать, что человек должен бояться опухоли больше, чем бандита в темной подворотне.

Он улегся снова.

А ведь и в самом деле полагалось бы ему впасть в панику. Ведь нашлась в нем опухоль! Опухоль - почти синоним рака. Можно сказать, готовится смертный приговор. Почти смертный. А ему все равно. Искренне все равно, он не притворялся перед самим собой.

Если бы он оставался в собственном представлении гением и завтрашним благодетелем человечества, жутко обидно было бы умереть, не успев... И тогда бы неизбежно последовала депрессия, тогда бы Герой, если бы и сдержался внешне, внутренне бы рыдал и сетовал на несправедливость судьбы. А так ничего интересного впереди не предвиделось. Так что жить дальше сделалось просто неинтересно. Ну - умереть. Или - не умереть. А какая разница? Он никогда не жил только ради минутных ощущений, даже самых приятных. Впечатления развлекали его, но мало. Как вообразил он, пожалуй, уже в пятом классе, а то и раньше, что он - величайший гений, созданный для всемирной славы, так с этим и остался. Вырос с тех пор, но внутренне не изменился. Был отличником в школе, а потом должен был стать отличником во всемирном масштабе - вот и вся разница. Как бросал оземь хулиганов, так должен был торжествовать над любыми соперниками и во взрослой жизни.

А кстати, на тренировках ведь бросали на жесткий ковер и его. Не тогда ли, приложившись спиной, он посеял зародыш опухоли в своей почке? Бывает же, что опухоли возникают на месте удара. В общем, теперь это безразлично, но причинно-следственная связь получилась бы забавной: хотел торжествовать над противниками - и заработал на этом рак, который готов восторжествовать над ним.

Но все равно он бы не отказался от потребности - торжествовать. А как можно жить иначе? Быть как все - все равно что вовсе не быть. Герой этим жил и дышал с детства. Быть первым - или никаким.

Если бы Герой жил во времена монархии, каждая минута жизни была бы ему невыносима. Как можно жить в качестве подданного, над которым каждую минуту властен царь или король?! Имея в виду, конечно, абсолютного монарха, властного в животе и смерти своих подданных, а не современного декоративного европейского короля. При абсолютной монархии полноценно живет только один человек - самодержец. И только самодержцем стоит быть. Стоит жить. А как существовать, будучи одним из безымянной массы, клеточкой пушечного мяса?! Герой когда-то разглядывал фотоальбом - похороны Александра II. Тогда фотография уже была достаточно продвинута, и картины получились очень натуральные. И сравнить с тем, как закапывают какого-нибудь солдата - в точности как бездомную собаку. Так зачем живет такой солдат, зачем живет любой подданный, которым самовольно и своенравно может распоряжаться царь?! В конце концов, такое устройство вполне аналогично муравейнику, где самостоятельным существом можно считать только царицу, а прочие муравьи - фактически клетки единого организма. При абсолютной монархии и все подданные - всего лишь клетки единого организма и ценны не более.

При демократии хотя бы формально каждая личность равноценна. Ложь, конечно: быть безымянным рядовым - участь почти такая же безнадежная и при формальной демократии, достаточно посмотреть, как хоронили безымянных солдат в Афгане или теперь в Чечне - снова как бездомных собак. Многие вообще остались неопознанными. Интересный итог жизни - неопознанный труп. Зачем было жить в таком случае?!.. Но при демократии расширяется спектр возможностей. При самодержавии вершина всего одна, при демократии их несколько. Даже чемпионат в каком-нибудь популярном виде - самостоятельная вершина, пик иерархии, к которому стремятся все собратья по спорту. Благодетель человечества, первооткрыватель нового способа связи или нового вида энергии - тоже на своей вершине.

Быть первым - или никаким. Это так понятно. Став никаким, Герой потерял возможность страшиться за свою жизнь. Что еще хорошо, он свободен от привязанностей. Ведь чем утешают себя бесчисленные безымянные никакие: они должны жить, потому что нужны детям, женам, даже любимым собакам и кошкам. Вот и милая бабуля, между прочим, должна жить подольше, потому что без нее плохо придется ее дорогой Мавроде; Мавродю, откровенно говоря, после нее могут просто усыпить или - в лучшем случае - выкинуть на улицу. Значит, бабуля наполовину живет ради своей Мавроди. А когда погиб очередной майор в Чечне, что первое сказали в новостях? "Отец троих детей!" Значит, сам по себе он не очень-то и ценен, но обездолены дети, сделались сиротами. Детей жалко, а не майора, ради них он живет. Потому что дети - еще не проявлены, еще не умерла надежда, что они добьются чего-то, сделаются самоценны; а нет - надежда перенесется на их детей... И все признают такую шкалу. А Герой, как и в пятом классе, по-прежнему живет только ради себя, у него ни детей, ни жены, ни собаки, никто не осиротеет. Оставайся он гением и благодетелем, он был бы самоценен: когда достаточно молодым умер великий Карузо, никто не сказал, что остались маленькие дети. Или - не остались. И вообще, были ли у Карузо дети? Он ценен сам по себе. Эйнштейн, столь нелюбимый Борей Куличом, ценен сам по себе, а не как опекун и защитник своих детей. Вот чего всегда хотел Герой: чтобы его ценили самого по себе, а не как защитника своего сына или любимой собаки, которые иначе осиротеют. Кстати, у очень многих великих людей дети как-то не сложились в жизни. У Ленина и Гитлера, - как бы к ним ни относиться, но историю они повернули на свой лад, - детей не было. У Сталина были - и все как один несчастны, потому что быть сыном великого человека - бремя почти невыносимое. У Пушкина дети были, у Лермонтова - нет, так же как у Некрасова, Блока. Великим людям есть что предъявить в итоге, а всем прочим - нечего, разве что детей.

И получилось, что на удивление вовремя он лишился иллюзий относительно своей гениальности. Можно быстренько состряпать очень складную гипотезу: подсознание знает о состоянии внутренностей, оно нащупало уже зреющую опухоль - и вовремя подкинуло бодрствующему разуму разочарование в собственной великой миссии. Чтобы не страшно было узнать о своем раке, чтобы быть готовым умереть вполне равнодушно.

"Приходите на обед!" - послышалось объявление прямо над головой. Ого, больница настолько продвинута, что имеется радиосвязь в палатах. Соседи зашевелились. Каждый брал с собой тарелку и ложку.

- А что, тут нужно свою посуду иметь? - удивился Герой.

- Да, иначе есть не дадут, - в ответе послышалось какое-то злорадное удовольствие: мол, вот до чего довели страну.

Герой все-таки пошел беспосудно, потому что вдруг активно захотел есть. И на первый раз был наделен казенной тарелкой и ложкой. Смилостивилась очень толстая, хотя еще совсем молодая буфетчица: опасное производство у бедняжки, вот она и страдает.

12

Джулия появилась первой. Нагруженная сверх всякой меры.

- А-а, вот ты куда залег! Сейчас тебя усовершенствую. Тут, наверное, есть холодильник, куда разгрузиться. Но погоди, надо сначала разобраться с палатой. Не лежать же тебе в таком общежитии. Надо снять отдельную. Должны же быть отдельные номера для коммерческих больных. Сейчас я узнаю.

Говорила она громко, так что соседи могли слышать, что Джулия думает по поводу их "общежития".

Герой их еще толком не успел разглядеть - лежат все молча. Один читает, двое, похоже, спят. И хорошо: очень не хотелось выслушивать бесконечные разговоры о болезнях. Лежали молча, но после речи Джулии проявились.

Она ушла разведать ситуацию, а сосед, который читал, сообщил как бы в пространство:

- Разбежалась. Здесь у нас отдельных нет. Не додумались пока. Просто этаж есть для больших чиновников и миллионеров. Там и Яковлев лечится иногда в трехкомнатной палате, говорят.

- Вот говорят философы, перед жизнью и смертью все равны. Ни черта! послышалось с крайней койки.

Герой всегда знал, что перед жизнью и смертью все неравны в особенности, но высказываться не стал.

- Но здесь тоже неплохо, - возразил первый собеседник. - Мы же лежим - и ничего. Вот я, например, даже академик.

Джулия вернулась, слегка утратив апломб:

- Это еще надо с главным врачом согласовывать. Не так всё просто.

- Обожди, не суетись, - Герой встал, вывел ее в коридор. - Не надо так всё сразу. Важно не где лежать, а кто будет резать. Здесь хорошие хирурги, мне сказали в поликлинике.

- Ну и что? Тут на другом этаже коммерческие палаты, сказала сестра. Те же хирурги разрежут и там... Ну хорошо, это мы еще обсудим, - неожиданно быстро согласилась Джулия. - Все-таки ты не в коридоре, а то я уж боялась, когда ехала. Холодильник общий тут есть, давай я выложу тебе припасы. Чем меньше ты съешь здешней баланды, тем лучше.

Против таких приношений Герой не сопротивлялся. Как и против плейера с десятком кассет. Впрочем, ценнее было то, что в том же футляре помещался и приемник.

- Ладно, расскажи теперь толком, что случилось? И зачем тебя сразу резать?

Наверное, это правильный подход: сначала комфорт, а уж потом - диагноз.

- Ну чего, нашли вдруг опухоль на почке. Так что не резать ее нельзя. От всяких таблеток она не рассосется.

- Ну и что! Опухоли бывают всякие. Вполне добродушные, или как это доброкачественные. Так что ты держи пистолетом - хвост.

- Я и держу, - сообщил Герой. - Просто сообщаю факты.

- Ну вот и хорошо. Надо внушить себе: "Я буду здоров, все будет хорошо!"

Объяснять Джулии, что ему теперь все равно, что с ним будет дальше, Герой не стал.

И тут появилсь Любка.

- Привет, Герка. Вот тебя куда занесло... Ой, Джулинька, ты уже здесь. Женщины звучно расцеловались. - Ну ты посмотри, куда занесло нашего дорогого красавца! И сам теперь киснет.

- Да уж, выкинул он штуку. Ну мы тут с тобой скоординируемся, верно? После операции, может быть, придется ночами подежурить. Установим график.

- Ой, прямо уже операция?

- В таких случаях, чем скорее, тем лучше, - тоном знатока объяснила Джулия. - Опухоль надо поймать вовремя, как малька, пока он не вырос вот в такого крокодила!

- Очень хорошо, если вовремя. Но ничего просто так не бывает. Значит, чем-то ты, Герка, заслужил.

Герой не нуждался в утешениях, но такое прямое злорадство его немного удивило. Все-таки сестра могла бы поахать по-женски, а не читать мораль.

- Если все получают заслуженно, значит и Пушкин заслужил, что его вовремя застрелили. И Леннон заслужил. И Гагарин. Уж он-то такой был простой парень, все его любили, а тоже заслужил, да? А уж от чахотки умирало раньше половина поэтов и ученых, когда чахотка была как теперь рак. Тоже заслуженно?

- Не нам судить. Значит, заслужил. Отвечай за себя, а не за других. Просто надо тебе понять посланный сигнал - и перестроиться. Гагарин сразу погиб, и Леннон твой, им некогда было осознать, а тебе дается сигнал: раз растет постепенно эта опухоль, значит, что-то ты неправильно делаешь. Не туда жизнь заворачиваешь.

Любка на этом свихнулась. На том, что Бог все устраивает и во все суется. Интересно, как она исповедовалась в своем кровосмесительном грехе, и что ей сказал удивленный батюшка? Или она на том и свихнулась, что кается с тех пор?

- А я еще думаю так: иногда надо принести жертву, - сообщила Джулия. - Я замечала, когда человеку очень везет, он должен в какой-то момент принести жертву судьбе: болезнью, крупным проигрышем, инцидентом автомобильным. И дальше все опять пойдет хорошо. А будешь упорствовать, не принесешь вовремя жертву - потеряешь вообще все.

И Джулия туда же. Так ведь недаром она красовалась крестом навыпуск, когда они познакомились на шоссе. Герой забыл было - а в ней эта глупость тоже сидит. Потому они с Любкой мгновенно и подружились.

- Будем считать, что возможна в природе и обратная зависимость: сначала жертва, а потом - везение, - улыбнулся Герой. - Потому что пока мне судьба ничего особенного не преподнесла.

Вот так, спустил на тормозах. Не спорить же всерьез.

- Никто не доволен своим положением, - отозвалась Джулия. - Но все довольны своим умом. А я и со стороны скажу, что ты кажешься умным, а ум вознаграждается. Будут тебе подарки судьбы, не сомневайся.

- Вот уж нет! - возмутилась Любка. - От ума все несчастья. Вознаграждается вера и простота.

- Ладно, - прервал Герой. - Не будем на общие темы. Ты полис этот принесла?

- Да уж. Нашла в твоем бардаке.

- Пойдем сразу запишем. Теперь полис важнее диагноза.

Они подошли к загородке, которая называлась "пост". Сестра что-то писала.

- Вот, - сказал Герой, - впишите всё, что нужно. Что я полноправный гражданин, застрахованный от всех болезней.

- Давайте. А от всех болезней тут наши доктора страхуют. Вылечат в лучшем виде.

- Скажите ему, скажите, что надо себе внушать: "Я буду здоров!" И не киснуть, - подхватила Любка. - Вот просто верить.

- Конечно, надо верить, - подтвердила сестра милосердия. - И особенно во врачей.

Интересно, сестра родная и сестра милосердия сказали одно и то же, но слова сестры милосердия прозвучали тепло и приятно, а Любка раздражала. И с чего она решила, что он "киснет"?

- Буду верить, - поклонился Герой. - Во врачей и в вас. Как вас зовут?

- Надя.

- Вам, Наденька, я уже верю.

Сестра милосердия была не очень молодая и не очень красивая - вряд ли Джулия могла возревновать. Но было в ней что-то доброе и домашнее, что в больнице важнее любой красоты.

- Пошли, - дернула его за руку не Джулия, а Любка. - Не мешай занятому человеку.

Ничего не оставалось, как вернуться в палату. Любка здесь еще не была.

- Ну что тут? Белье свое не нужно? А то говорят, теперь в больницах и белья нет.

- Есть. Видишь, уже застелил.

- Ну кто же так стелет! Надо пододеяльник расправить как следует. И наволочку. Дай я. И салфетку вот принесла - на тумбочку постелить. Видишь, сразу совсем другой вид. И еще - положи под подушку.

Она протянула Герою маленькую иконку.

- Нет уж, - он довольно резко отвел руку.

- Ну и напрасно. Сам рубишь сук. Джуля, скажи хоть ты ему!

- Человек сам должен дойти, - заступилась Джулия. - Принять сердцем. А иначе не поможет.

Герой с удовольствием перешел на насущную тему:

- Чуть не забыл: тут ведь каждый ходит со своей посудой, словно староверы. Так что принеси: кружку, тарелку, приборы все.

- Ну что ж ты сразу?..

Любке явно не хотелось мотаться сюда и завтра.

- Да я еще не знал, когда звонил.

- Не беспокойся, Любочка, я завтра все привезу, - успокоила всех Джулия. А теперь, наверное, пора. Мы уже утомили. Любочка, я тебя довезу.

Джулия вовремя почувствовала момент. Все-таки с ней легко.

- Ой, но тебе ж в другую сторону! Зачем тебе крюк?

- Ничего, какой же крюк.

Уже знает Любка, где Джулия живет. До чего быстро снюхались.

Герой проводил посетительниц до лифта и обеих крепко поцеловал в губы. Сначала Любку - как родственницу, и уж напоследок Джулию - как даму сердца.

Когда вернулся в палату, сосед, успевший уже отрекомендоваться академиком (без особой к тому необходимости между прочим), заговорил сам, хотя Герой никак к нему не обращался:

- Хлопочут ваши дамы, не оставят, значит. Но от палаты-то отдельной эта первая - отступила. А то разбежалась: мол, всё куплю! Наверное, объяснили ей, что долларов двести такая отдельная в день - она и сосчитала быстро: за месяц, например, шесть тысяч. Шесть штук, как мой внук объясняется. Хорошая машина за такие доллары.

Герою не пришла в голову мысль, что Джулия экономит; замолчала она про отдельную палату - и очень хорошо: не хотелось слишком уж одолжаться, даже в болезни. А академик с ходу считает чужие деньги. Значит - завидует. Теперь же, когда он услышал гипотезу академика, то запоздало обрадовался: хорош бы он был, если бы согласился на отдельную палату - оказывается, двухсотдолларовую! А Джулия могла бы и скрыть, преуменьшить, а он бы не перепроверил... Если веровать на Любкином уровне, надо бы сказать: сам Бог спас его от падения в глубокий альфонсизм!

Академику он ничего не ответил, демонстративно потянулся за изобильно привезенной Джулией "бульварной прессой".

Но пресса не слишком заинтересовала. Даже бульварная. Рекламировались там маньяки, колдуны и семейные ссоры неведомых Герою поп-звезд. Он и всегда был далек от подобных интересов, а уж из больницы скандал вокруг какой-то вульгарно выглядящей дивы и вовсе казался нелепым. И почему толпы этим интересуются?! Диве-то до семейных дел ее поклонников дела нет. Если бы какая-то из бульварных знаменитостей интересовалась им, Героем, он бы в ответ мог бы поинтересоваться и ею из вежливости - на равных. Но односторонний интерес, восходящий снизу вверх, смешон и жалок.

Хотя психология толпы почитателей по-своему понятна: их собственные жизни настолько ничтожны, что они тщатся придать себе интереса, отождествляя себя со своими кумирами, пытаясь хоть в тысячной доле жить жизнью разрекламированного полубога - жизнью блестящей, богатой и упоительно порочной.

Герой опуститься в толпу не согласится никогда. Состоять в свите какого-нибудь пошлого нахального кумира - это позорнее даже смерти.

В смерти действительно есть что-то позорное. До сегодняшнего утра, когда обнаружился тайный изъян его организма, он стихийно веровал в собственное бессмертие. Веровал на двух уровнях. Чисто интуитивно он не допускал мысли, что может исчезнуть. Пусть умирают другие, которые не владеют собой. А он - он заставит свое тело подчиниться непобедимой воле, заставит свой организм не стареть!

Только такое телесное бессмертие его устраивало. Жалкую ложь про бессмертную душу придумали, пытаясь такой уловкой обмануть смерть. Герой ни на секунду не мог согласиться с предлагаемой религиями моделью мироустройства. Не потому даже, что никаких доказательств существования бессмертных душ так и не добыто за тысячи лет существования разнообразных церквей - при всей их мощной организации и внушительных затратах на развитие теологии. А потому, что такая гипотеза избыточна: бессмертная душа - совершенно лишняя деталь в конструкции живых существ. И бытие ее после смерти представляется абсолютно бесцельным. Здесь, в подлинной жизни, человек действует, думает - он в развитии, а что душа? Самая праведная душа, бесконечно созерцающая Господа Бога, должна страдать от адской скуки. Собственных интересов у нее больше нет, развлечься она может только созерцая земные дела. Из действующих лиц души после смерти своего тела обречены превратиться в вечных никому не нужных зрителей... Так что нельзя сказать, что Герой мужественно отказался от утешительной веры в бессмертие своей души, нет - ничего утешительного в таком призрачном существовании он не находил, даже наоборот, статичное существование без возможности действовать очень походило бы на пожизненное заключение. Жуткое наказание! Ну а как ученый он понимал, что природа бережлива, и коли бессмертные души не нужны для продолжения жизни на планете, значит, их и нет. Если вслед за Декартом признать Бога и природу синонимами - Deus sive Natura то Сам Бог лишнего не создает. Напрасно верующие надеются на Него по части бессмертия своей души.

Но если инстинктивная уверенность, что силой своей воли он победит старость, никакими внешними примерами не подтверждалась, то существовал еще и аспект, скажем так, научно-популярный. Достижения биологических наук последних десятилетий, и генетики прежде всего, указывали, что очень скоро можно будет неопределенно долго поддерживать жизнь конкретного человека. Пока ему самому не надоест.

Инстинктивная уверенность рухнула сегодня, когда обнаружилась в нем затаившаяся опухоль. Стало ясно, что он подвержен болезням и смерти - как и все окружающие. Не обязательно умереть именно от найденной сегодня опухоли. Возможно, опухоль удачно вырежут, и он станет существовать дальше. Но подкрадется другая болезнь, третья. Всё как у всех. Однако научно-популярные надежды оставались: если прожить еще какое-то время, возможно, всего-то лет десять-двадцать, лекарство от смерти может появиться. Эликсир молодости, который грезился человечеству уже тысячи лет.

Правда, при нынешнем состоянии народонаселения возникнут проблемы этические. Когда людей на Земле и так слишком много, только смертность поддерживает хоть какой-то баланс. А если все миллиарды перестанут умирать, но будут продолжать размножаться, катастрофа и коллективная гибель неминуемы.

Выходит, бессмертие можно будет даровать отдельным выдающимся личностям. Или - покупать за бешеные деньги. Можно себе представить, какой поднимется ажиотаж, какое расцветет взяточничество, какая возбудится ненависть смертных к бессмертным! А поскольку лекарство будет ограждать лишь от старения биологического, но никак не от смертельных ранений, то появятся фанатики, которые станут убивать новоявленных бессмертных всеми доступными им пулями и динамитами.

Если бы Герой сохранил уверенность в своей гениальности, он бы не сомневался, что после изобретения генетического бессмертия он станет одним из первых кандидатов. Но рядовым даже и докторам наук такая привилегия вряд ли будет доступна.

Да и не в этом главное! Зачем посредственности бессмертие?! Вот решающий вопрос! Нынешних шестидесяти-восьмидесяти лет более чем достаточно! Все животные удовольствия наскучат, и существование бессмертной посредственности на Земле сделается таким же ненужным, как существование бездеятельной бессмертной души на Небе. Достойны бессмертия только те, кто занят бесконечным процессом познания. Только оно открывает вечно новые горизонты! Ну и вообще занят творчеством в широком смысле. И если Герой понял наконец, хотя и с досадным опозданием, что никакой он не гений, то бессмертно ползать по Земле, каждую минуту помня о своем ничтожестве, - занятие не из приятных. Лучше рано или поздно тихо раствориться без остатка. Гораздо утешительней. И милосерднее со стороны Господа Бога к своим ничтожным творениям - если бы Бог существовал.

Выходило, что и научно-популярное бессмертие ему не нужно. Так что не было смысла продлевать свое существование в надежде, что вот-вот, завтра наконец наука откроет!.. Вот если бы Резерфорд не дожил два дня до появления эликсира бессмертия - было бы крайне обидно.

Сосед-академик вдруг громко сказал в пространство:

- Они думают, что за свои деньги купят здоровье так же, как отдельную палату! В нашу академию такие тоже лезут, но мы их не принимаем!

"В нашу академию" прозвучало загадочно.

- А какая у вас академия? - вежливо поинтересовался Герой.

Этого вопроса сосед и добивался, надо понимать.

- Академия культурологии! Я вам скажу, молодой человек, что это самая главная наука, которая регулируют все остальные. Всякое достижение нужно оценивать в контексте общего культурного пространства. Вот, например: если бы мы раньше регулировали другие науки, мы бы не допустили преждевременного появления атомной энергии.

А Герой-то подумал сначала, что академик у него под боком настоящий!

- Вы и сейчас не можете ничего "не допустить", - непочтительно возразил он. - Кто вас послушает?

- Мы пока можем воздействовать моральным авторитетом. Но будем добиваться и регулирующих функций. Законодательно.

- Научной цензуры? Это только Сталин умел запрещать науки. Генетику и кибернетику, - привел он неотразимый, но слегка уже потрепанный пример.

- И все равно регулирование необходимо. Одно клонирование чего стоит!

Дальше Герой не слушал. Но вспоминалась первая фраза соседа: "Они думают, что за свои деньги купят здоровье так же, как отдельную палату!" Словно бы ответил на его мысли. Свел долгие и не лишенные остроумия рассуждения к одной вульгарной фразе.

Что за судьба такая у Героя: видеть, как его мысли и чаяния словно бы отражаются в мутном кривом зеркале. То в Боре Куличе он отразился. Теперь вот в этом напыщенном самозваном "академике".

13

На следующий день после завтрака снова заглянул Арнольд Александрович:

- У вас все в порядке? Хорошо. Сейчас сходите на УЗИ, а после обеда перейдете в мою палату. В двенадцатую на втором посту.

УЗИ так УЗИ. Хотя ему только что делали в поликлинике, но не жалко и повторить.

Больничная узистка точно так же заговорщически шептала свое заключение, как ее поликлиническая коллега. Героя только смешила такая простодушная конспирация.

После обеда Герой стал собираться. С соседом, самозваным академиком, он прощаться не стал, захватил для начала плейер и газеты и отправился.

Второй коридор был полностью симметричен первому, так что и палаты должны были быть такими же. Герой вошел - на него посмотрел старик, похожий на артиста Филиппова.

- Здравствуйте, я к вам. Где у вас свободно?

- Да вон. Поселяйтесь.

Свободная койка оказалась у самого окна. Герой хотел положить свои вещи, но не нашел рядом с кроватью тумбочки. Стояла только маленькая табуретка.

- А тумбочка где?

- Нету. Какие у нас пожитки здесь. Селись на табуретку. Не нужно ничего, на тот свет с собой не унесешь, - заметил двойник Филиппова.

Ясно, что после ухода предыдущего больного кто-то переселился на удобную кровать, а новичку оставили крайнюю койку с табуреткой вместо тумбочки.

Герой понял, что его унизили. Специально не хотели, но так вышло. Куда он положит плейер, газеты, припасы, посуду? Что он скажет Джулии, которая придет вечером? Что у него теперь даже своей тумбочки нет? Она снова заговорит об отдельной палате.

Вообще-то Герой всегда не очень умел устраивать свои дела, чем даже внутренне бравировал: он немного не от мира сего. Без малейшего смущения поспорить с любым академиком на семинаре - пожалуйста, а доказывать что-то бухгалтеру в домоуправлении, даже дворнику - не получалось. Но тут понял, что если он не сумеет отстоять свою тумбочку, то вообще никогда ничего не добьется в жизни. Если выживет, конечно. Но шансов умереть прямо под ножом было довольно мало. Так что приходилось все-таки рассчитывать на жизнь.

Он вышел в коридор и подошел к посту. Сестры на месте не было. Герой машинально взял пластиковый планшет, на котором значились номера палат и фамилии больных. Почти машинально, но и любопытно было посмотреть, нет ли мест в других палатах.

- Вы что себе позволяете?! Куда вы лезете?!

Перед ним пылала гневом полная низкая сестра. В летах.

- Извините, пожалуйста. - Он положил планшет на место. - Меня хотят сюда перевести, но у меня к вам один вопрос.

- Переводят, значит переходите. А мне некогда с вами.

- Всего один...

- Какие могут быть вопросы! Место есть - ложитесь. У всех какие-то вопросы! И чего вы стоите? Полчаса с вами топчусь, а вы ничего не можете сказать! Говорите же! Откуда такие только берутся?!

С немотивированным хамством Герой встречался редко. Он и мужчинам умел внушить определенное уважение, а уж женщины всегда его понимали с полуслова.

- Спасибо. В таком тоне не надо.

Он повернулся и пошел.

- Какие нежные нашлись. Слова сказать не умеют, а воображают что-то! неслось в спину.

Герой шел и знал, что такого унижения не стерпит. И тумбочки нет, и сестра мегера. А еще приличная больница считается, куда отвозят из поликлиники ученых. Он останется в прежней палате. А если это невозможно - просто тихо соберет вещи и уйдет. Зачем вообще эта операция, если ему не очень уж хочется жить?

В ординаторской Арнольда Александровича не нашлось. Сказали, что он уже ушел после ночного дежурства. Тогда Герой подошел к двери, на которой висела табличка: "Заведующий отделением". В кабинет постоянно заходили врачи, коих, как здесь выяснилось, в отделении находилось необъяснимо много. Герой сидел, явно занимая очередь, но врачи уверенно входили, не глядя на него. Наконец заведующий остался один, Герой поспешил войти.

- Можно к вам на минуту?

- Извините, меня вызывает начмед. Ждите, если нужно.

И заведующий исчез. Герой плотно уселся в кресло около двери.

Снова подходили врачи, дергали дверь, и Герой уже на правах старожила объяснял:

- Ушел к начмеду.

Это могло быть надолго.

Прежнего места у него уже почти не было, новое ему было не нужно оставалось сидеть в этом кресле. Чтобы остаться на операцию - или уйти. Вероятнее - уйти. По мимолетному взгляду заведующий показался мужчиной холодным и надменным.

Прошло пятьдесят минут, Герой засек время, и наконец заведующий появился. Герой встал у двери так, чтобы никто не мог проскочить впереди него.

- Ждете? Ну что такое?

- Я вчера поступил к вам. Мой лечащий врач - Арнольд Александрович. Он хотел перевести меня в свою палату, но я вас прошу оставить меня в первоначальной.

- А почему?

Подробности сразу показались мелкими и низменными. Ну не объяснять же про тумбочку. Не жаловаться же на хамство сестры.

- По чисто бытовым обстоятельствам. Я пишу докторскую, у меня сроки поджимают, я хочу немного подзаняться здесь у вас. А в нынешней палате удобнее.

- Хорошо, пожалуйста.

И никаких вопросов.

Заведующий сразу показался Герою симпатичным.

Герою никогда не было чуждо стремление к комфорту. Воображая, как он прославится после своего великого открытия, он видел себя живущим в приличной вилле комнат примерно на десять. С фонтаном и садом, разумеется. И вот то же стремление к комфорту сжалось от десятикомнатной виллы до размеров больничной тумбочки. И оказалось, что без этой ничтожной тумбочки в каких-то обстоятельствах куда хуже, чем без виллы: посуду, плейер, бумаги, пакет с бананами - все пришлось бы класть на пол? Под кровать? Спорили Толстой с Чеховым: много ли человеку земли нужно? Вся Земля или три аршина? Мнения разделились и никак не воссоединятся до сих пор. Зато Герой теперь знает получше любого величественного классика: много ли человеку комфорта нужно? Вилла или тумбочка? Оказалось - простая тумбочка...

Он вернулся в свою первоначальную палату, положил в тумбочку взятый было оттуда плейер, сверху на салфетку веером разложил газеты. Поместительное, оказывается, сооружение - эта простая тумбочка!.. И сообщил, не в силах сдержать радость победы:

- Меня хотели перевести в другую палату, но я решил остаться здесь. Надеюсь, вы не против.

- Ну, раз отдельный номер-люкс с ванной и телефоном ваша дама вам не купила, оставайтесь. - Ну не давал самозваному академику покоя призрак палаты-люкс. - А мне прислали из Кембриджа бумагу, что я избран человеком года, так за грамоту и медаль двести тоже баксов надо было заплатить. Так то за год, а регалии вообще на всю жизнь, а не за один день.

- Ну, и заплатили? - поинтересовался крайний сосед.

- Заплатил. Чтобы было что внукам показать. А то ведь и не поймут, кто есть кто их дед.

Герой только усмехнулся, но промолчал: знал он, как делаются эти "люди года". Ловкие люди круглогодично ловят простаков.

- И диплом, и медаль, и статью в газете. Вот, у меня с собой. Я Костюков Лев Иванович.

Ловкие люди ловят простаков, в том числе и газетчиков. Газетчики - такие же люди, не умней других... Ну что ж, Герой сам этого захотел: слушать в этой палате похвальбу культуракадемика. Зато тумбочка есть. А разговоры в той двенадцатой палате, наверное, и похуже - про больные простаты.

По трансляции объявили ужин. Герой сразу сорвался, чтобы быть первым у раздачи. При полном безделье и неподвижности у него почему-то сохранился аппетит. А даже, пожалуй, и приумножился. Он быстро поел, а в столовую еще тянулись сгорбленные старцы и старухи. И это ведь не самые тяжелые здесь больные. Самые тяжелые лежат. Герой поспешно ушел к себе. Между приемами пищи эти убогие обитатели больницы малозаметны, а каждый поход на кормежку оборачивается парадом немощей. Не хотел бы он дожить до такого состояния. Куда лучше умереть вовремя, чем мучиться самому и мучить близких.

Едва он поужинал, появилась Джулия. Герой уже пережил свой скромный триумф и ничего рассказывать не стал: смешно бы выслушивать со стороны, какая это победа - отвоевать право на тумбочку.

- Напрасно ты поел. Я тебе тут принесла. Клялись мне, что совсем свежие!

В глянцевой коробке оказались тарталетки с лососем, корзиночки с затейливым салатом объемом на два откуса. На повсеместно распространившися в последние годы угощениях стоя, фуршетах то есть, он всегда съедал такие узорчатые закуски во множестве. Герой с удовольствием взял красивую тарталетку - и с трудом заставил себя прожевать ее и проглотить. Ему, как ни странно, сделалась уже привычной постная больничная пища: каши, пюре, паровые котлеты и вареная рыба, чего дома и в гостях он не ел годами: дома он всегда обильно пользовался кетчупами и майонезами. И вот привычная недавно кулинарная фантазия показалась неестественной, неприятно кислой и острой - почти опасной.

- Съешь еще! - потчевала Джулия.

- Не могу. Только что напихался.

Объявлять о непонятной перемене своих вкусов Герой не стал.

- Ну и напрасно. Ты же знал, что я приду. Ну, что говорят врачи?

- То же самое. Диагнозам приличествует постоянство.

- Кажется, это единственное постоянство, на которое ты способен.

Герой не стал ни возражать, ни соглашаться: втягиваться в окололюбовные разговоры ему не хотелось. А с другими темами было туго.

- Ну как дела? Есть спрос на евроремонты? - спросил он без интереса.

Джулия приняла вопрос всерьез:

- Летом всегда конъюнктура оживляется. Люди уезжают на дачи и ремонтируют пустые квартиры. Если бы не конкуренция. Все лезут ремонтировать. Какие-то дикие бригады бродят: армян, узбеков. Даже чеченцы туда же. Скоро к нам негры приедут тоже.

- Собрать бы всех конкурентов да сжечь, - мечтательно посоветовал Герой.

- А что ты думаешь - приедут и негры и китайцы, если всех пускать! Я вот недавно в Париже была: там черных больше, чем французов. Зато ко мне там на каждом углу клеились. Потому что белая женщина - уже редкость. А через сто лет, говорят, по статистике все станут черными. А другие сосчитали, что через сто лет как раз конец света: кончатся вода и воздух. И астрологи, между прочим, давно уже сказали. Я разных пророков соединила, и получается, что все правильно: если на свете останутся одни черные, так такого света и не жалко. Самим черным не жалко. Зачем, скажи, они к нам лезут? Жили бы в своей Африке, я вовсе не против. Каждый должен жить на своем месте, а не лезть к чужим. Квартиру-то каждый запирает и не позволяет соседям к себе лезть, а в чужую страну лезть почему-то можно. Пусть сидят у себя, а нам не мешают!

Герой не хотел втягиваться в эту тему. Вроде и неприлично быть расистом, но против простого довода: пусть каждый живет в своем доме, а не лезет в чужой, - тоже возразить трудно. А Джулия рассуждает просто, ей на условные приличия наплевать, она меряет жизнь деньгами, а не идеями: отнимают у нее незваные конкуренты доходы, значит, она должна ненавидеть конкурентов.

- Царапину на своей телеге заделала?

- Да, отлично! Совсем не видно. Твою тоже сделали, но я думаю, оставь себе "сабку" а старье твое толкнем.

- Разница получается, - неуверенно возразил Герой.

- Не бери в голову. "Сааб" этот тоже дешевый - не "феррари"

- "Феррари" вспомнила. Может, ты и "формулу" смотришь? За кого болеешь? За Хилла или Вильнева?

- Смотрю, если время есть. Отличные ребята гоняются. Мне больше всех Сенна нравился. Пока не погиб. Это был парень! Почему-то такие и гибнут. А без него скучно.

Вот и неожиданный общий интерес обнаружился. И вообще, Герой был рад, что она приходит. У культуракадемика второй день никого не видно: печальное положение. Похоже, даже статья с "человеком года" не прибавила его потомкам почтения к деду. А жены почему не видно? Плохо быть заброшенным в больнице.

Герой проводил Джулию до лифта и признательно поцеловал. Почти нежно.

А на обратном пути достал из холодильника коробку с тарталетками и поскорей передарил их очередной сестре, Соне. Та было сомневалась, и Герой подумал, что она боится просроченности продукта: дескать, он дарит по принципу: "что мне не гоже".

- Берите, Сонечка! Совсем свежие, честное слово. Моя жена только что принесла, просто не идет у меня. Вот тут дата есть - сегодняшние!

Соня еще колебалась:

- Я никогда не кушала таких.

- Тем более! На всех приемах сейчас едят. Приобщитесь к светской жизни!

- Ну, если к светской, - засмеялась она. - С чаем скушаю на ночь.

Избавился. А что объяснил: "жена принесла" - просто для краткости и понятности. Не посвящать же Соню в свои сложности.

Вечером, когда совсем улегся - а ложился он здесь непривычно рано, еще десяти не было, - вспомнил он снова о повести забытого автора, некогда читанной им в столь же забытом журнале. Его там один момент поразил. Герой романа, который исповедуется читателям, спрашивает вдруг: "Почему Я - это Я?"

Нелепый вопрос, на первый взгляд. Но если вдуматься: ведь можно было родиться кем-нибудь другим. Простейший случай: не встретились бы его родители - существовал бы Герой Братеев?! А если бы существовал, каким бы он был?!

Но даже не в этом дело. Не в генах, полученных от родителей. В университете была военная кафедра, и однажды в летнем лагере ребятам дали посидеть в танке. Героя тогда поразила - узость обзора. Сквозь смотровую щель совсем мало что видно. Были бы такие щели в обычных машинах, они бы постоянно бились друг в друга, а уж пешеходов давили бы как кроликов. Так вот, каждый заперт в себе самом, словно в танке, у человека очень узкая смотровая щель, через которую он видит мир. Очень узкая и у каждого своя. Джулия негров не очень любит, а у всякого негра своя смотровая щель, он помнит свои обиды - и ему с Джулией никогда не договориться и не понять соседа по планете.

Но и не в этом даже дело.

Какая-то коренная непонятность в самом существовании этих отдельных взглядов. Вот если бы поверить в Бога, Герой представил бы себе такого Создателя мира, Который, будучи бестелесен, не может видеть жизнь, не способен ощущать Сам по Себе, и все живые существа - суть Его конечные органы чувств. Таким способом Он воспринимает жизнь во всей полноте. Он одновременно чувствует и за льва, и за ту газель, за которой лев охотится. И эта всеобщая полнота восприятия наполняет Его существование, придает смысл. Богу нужны эти миллиарды одновременных ощущений, как наркоману очередная доза. Миллиарды ощущений складываются в единый мираж, без которого Ему тоскливо и невыносимо.

Ну что ж, на месте такого Бога жить интересно. Вот уж кто Первый, Primus, и никаких равных, pаres, рядом нет и быть не может. Но тем ничтожнее каждое нервное окончание, конечный орган чувств, с помощью которого Он воспринимает мир во всей полноте! Равно Ему безразличны все, Он ни на чьей стороне, как безразличны человеку отдельные его клетки: одни отмирают, другие нарастают на их месте - человек этого не замечает. И Богу безразлично отмирание бесчисленных органов Его чувств - отдельных существ, по человеческим понятиям.

И тогда каждая личность теряет свою самостоятельность. У нее остается одна подлинная функция: ощущать на протяжении короткого времени окружающие впечатления.

Но если теперь даже вынуть гипотезу миллионоокого Бога, вернуть личности значение уже невозможно. В конце концов, остается то же единственное свойство: воспринимать мир сквозь свою узкую щель. И понять до конца, как воспринимает мир другое существо сквозь свою щель, никто не может - ну это банально, но дальше тонкость: существовал же мир до того, как родился Герой Братеев! И значит, точно так же воспринимался кем-то. И до его рождения существа думали про себя: "Это Я". И после его смерти - теперь уже несомненной - явятся новые жители Земли, которые все будут думать про себя: "Я, Я, Я!.." А кто-то задаваться подобным же вопросом: "Почему Я - это Я?!"

Будет жить и думать. В каком-то смысле можно сказать, что продолжится не Герой Братеев, но продолжится ощущение: "Я!" Это не имеет никакого отношения к переселению душ.

Бывает, не находится слов, чтобы выразить смутную, но совершенно понятную самому себе мысль. Вот и сейчас Герой не мог ухватить вполне отчетливое понимание и оформить в слова. Но на другом, несловесном уровне ему сделалось предельно ясно: появится другое "Я", быть может, более удачливое, чем "Я Герой Братеев", и в этом появлении - непрерывность продолжения жизни. Через сто или тысячу лет, коли сохранится жизнь на Земле, будет кто-то воспринимать мир, думать о себе: "Я"- и в этом непрерывность существования его самого. Можно свихнуться, если попытаться объяснить это - и в то же время так понятно. До полной очевидности!

Будет существовать гениальный, богатый, здоровый счастливец, который будет думать про себя: "Я". И не важно, что звать его будут как-то совсем иначе. До сих пор Герой думал, что он неотделим от имени и фамилии, но оказалось, что истина прямо противоположна: существует восприятие мира, оно - самое великое благо, которое абсолютно не зависит от случайного ярлыка - имени...

В палате резко зажегся свет. Явилась Соня, катя маленький столик на колесиках.

- Укольчики кому? Подставляйте попы.

- Весь к вашим услугам, - галантно улыбнулся Герой и предоставил требуемое место.

Ну что ж, таков жребий Героя Братеева, оказавшегося не самым удачным вариантом "Я".

Пытаться додумывать мысль дальше Герой не смог. Но ощущение очень ценного надсловесного понимания осталось. Обязательно появится будущий счастливец, который вполне ощутит себя. Постигнуть это показалось крайне важно и утешительно Герою Братееву.

14

Операции культуракадемику и Герою назначили на один и тот же день, только разные: Герою предстояло урезание почки, а его соседу - предстательной железы с аденомой. Герой чувствовал себя в этом смысле аристократом, потому что операции простаты выглядели крайне неаппетитно: несчастные потом лежат с катетерами, непрерывно промывая распахнутый, пузырь раствором мочевого соломенного цвета - фурациллином. Дело не в цвете, конечно, а в катетере, в разрезанном мочевом пузыре - в таком положении человек несчастен и беспомощен. Не говоря уж о болях. Герой пару раз заглядывал в соседние палаты, видел таких.

Несчастный академик ныл:

- Хотя местный наркоз называется, а все равно: наркоз штука неоднозначная. Возьмет да и не отпустит. Ребята говорят, ног совсем не чувствуешь, лежат как колоды. А вдруг так и останется?!..

Смешно прозвучало "ребята" в устах академика, хотя и не совсем первосортного. Но солидарность аденомиков здесь в больнице чем-то походила на фронтовое братство: общие раны сближали, хотя бы и нанесенные хирургом.

Герою предстояло погружение в наркоз, но он по-прежнему пребывал в состоянии душевной анестезии. Конечно, при нормальном сердце шансов не проснуться почти не было - а может быть, и жаль: незаметно раствориться бы - и все! Сожалеть ему было не о ком и не о чем.

Впрочем, операционный день начался совсем с другой ноты. Заглянула санитарка и объявила:

- С тумбочек всё убрать! Чтобы чисто выглядело.

- Зачем? Тут у меня вещи нужные.

- Завтра снова положите, а сегодня убрать. Сегодня губернатор будет в больнице, вдруг зайдет.

Герой убирать ничего не стал. Не интересовал его губернатор. Зайдет пусть видит как есть.

- Не к добру это, - заволновался культуракадемик. - Будут суетиться вокруг губернатора, плохо прооперируют. Эффект начальства, называется. При начальстве все ломается.

- Эффект начальства - на испытаниях, когда министр на полигоне, и ему демонстрируют изделие, - Герой блеснул своим опытом физика-экспериментатора. А тут губернатора не пустят в операционную.

- Все равно, думать будут. Вот увидите. Вас кто оперирует?

- Профессор. Я даже не знаю, как его зовут. Видел один раз в первый день. Ну - это дело чистой техники: подойдет и вырежет. Операция - не повод для знакомства.

- Вот видите, вас почему-то профессор, а меня - нет.

- Ну, все-таки у меня большая операция, - со скромной гордостью напомнил Герой. - Меня потом в реанимацию повезут.

- Ваша - большая, а моя зато тонкая. Там, ребята говорят, надо точно вычистить, слой снять: и много - плохо, и мало - плохо. Рука должна быть как у пианиста. Зато вашего профессора скорей вызовут к губернатору, чем моего простого врача! - неожиданно закончил культуракадемик.

Тут и увезли трепещущего соседа. Хотя он вполне мог бы дойти в операционную своим ходом, здесь, видимо, такой ритуал. Герой понял, что уж его-то на большую операцию тем более отвезут со всей торжественностью.

Вызов ему задерживался. Герой лежал, слушал музыку через плейер. Крошечный наушник не подходил по размеру и приходилось придерживать его рукой. Очень кстати попалась соната Шопена с похоронным маршем. Герой с удовольствием дослушал до конца. Некролога он не удостоится, если что. Можно даже в рифму, почти по Горькому: "Некролог о нем не напишут, и певчие не отпоют!" Ну, последнее - по его собственному нежеланию. Хотя - с Любки станется: воспользуется его бессловесностью и выдаст попам. Впрочем, к нему это уже не будет иметь отношения. Зато, если не проснуться от наркоза, появится шанс, что вскоре кто-то следующий и более удачливый станет ощущать свое "Я". На Земле надо быть великим ученым, великим чемпионом или великим богачом! Иначе неинтересно. Забавно, что в этот набор Герой забыл включить великого владыку. Совершенно искренне забыл, а когда вспомнил, оценил свою приверженность к демократии: владычество, стало быть, его не прельщает. Великий гонщик, такой, как Айртон Сенна, куда выше в его глазах, чем какой-нибудь де Голль, не говоря о властителях рангом мельче.

Герой так увлекся мечтами, что даже раздосадован был, когда за ним приехали. Соня в сопровождении санитарки подогнала экипаж - каталку с подъемником.

- Раздевайтесь, Братеев, заворачивайтесь в чистую простыню. И давайте ваши бинты.

- Какие бинты?

- А вы не купили бинты? Вам не сказал ваш доктор купить эластические?

- Нет.

Соня ушла. Вернулась она успокоенная:

- Ладно, поехали так. Вы обойдетесь, молодой еще.

- А зачем вообще бинты? Да еще эластические?

- Ноги бинтовать, чтобы тромбоза не было. Ну это против стариков больше, у них тромбозы бывают. Наверное, потому и забыл доктор.

Хорошо Соня оговорилась: "против стариков".

Герой взгромоздился на каталку, и процессия тронулась. Коридором, потом в центральный холл, куда прибывают все лифты. Грузового лифта пришлось ждать долго, а из пассажирских выходили люди - спешащие, в городской одежде - и тут же он на каталке, голый под чистой простыней. Интересное смешение стилей.

Но наконец они приехали в стерильное царство операционной. Его перегрузили на другую каталку - местную, в дверях этот новый транспорт перехватили операционные сестры, а Соню с санитаркой в святилище даже не впустили.

Незнакомая сестра поставила над Героем капельницу, вколола систему в вену.

- Ну чего, некоторые капли считают. А вы как?

- Да все равно.

- Ну и хорошо.

Герой лежал в полудреме и полумраке, ждал, когда же ввезут в самую операционную. Он слышал, что там новейшее немецкое оборудование, и что особенно диковинно - стальные стены. Как в космическом корабле. Интересно было взглянуть.

Но никто не шел за ним. Забыли, что ли?

Герой ждал терпеливо, но наконец ему надоело. Он воззвал в пространство:

- Сестра? Вы слышите?

- Ну что, больной?

- Что они все - встречать губернатора пошли?

- Почему встречать? Зачем?

- Ну почему не везут на операцию?

- Да вы что, больной! Вас давно прооперировали. Вы в реанимации. Уже десять вечера.

Так и не увидел, значит, стальных стен. Но это не имело значения.

Хорошо лежалось. Никаких желаний не испытывал он. Ни возвышенных, ни низменных. Не хотелось ни гением стать, ни помочиться. Думать тоже ни о чем не хотелось: ни о бессмертии, ни о любви, ни о диссертации. И боли никакой не было. Наверное, именно о таком состоянии мечтал в свое время Лермонтов: "Но не тем холодным сном могилы/ Я б желал забыться и заснуть, /Чтоб в груди дремали жизни силы, /Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь". Вздымалась, по-видимому, хотя так тихо, что и не чувствовалось. Нирвана. Немножко от слова "ванна".

15

К утру нирвана немного рассеялась. Стали доходить до сознания звуки. И мысли появились - о том, что здесь, в реанимации, гораздо лучше и красивее, чем в палате. Стены хоть не стальные, но сплошь кафельные - не то что в палате, где старая неровная штукатурка. Лежать бы здесь до самой выписки.

Подошла сестра, заглянула под ложе Героя.

- Ого, литр нацедили. Работает, значит, запасная почка. Всё, можно катетер вынимать.

Вот почему он не испытывал желаний: моча вытекала, не задерживаясь.

Катетер был извлечен - и нирвана улетучилась совсем. А жаль.

Тем не менее возвращение в палату случилось достаточно триумфальным. Его уже ждали и Джулия, и Любка.

- Ты выглядишь отлично, - сообщила Джулия. - Будто с курорта, а не из реанимации.

- А в реанимации как раз хорошо. Похоже на курорт. И должен же я от операции поздороветь - иначе не стоило и суетиться.

- Поздоровеешь! - отозвался с соседней койки культуракадемик. - Боли адские. И эта только портит.

Бедный сосед лежал в самом жалком положении. Над ним была установлена конструкция, немного смахивающая на виселицу, на которой болталась банка с желтым раствором. Трубки вели куда-то в район паха оперированного. Рядом суетилась маленькая сутулая женщина, "эта, которая портит", видимо жена, которую и изводил придирчивый пациент.

Жена терпела и не огрызалась:

- Ничего, Левушка, сейчас все сделаем.

- Видишь, не идет! Тебе хорошо смотреть, а мне на стенку лезть. Не умеешь, позови сестру.

- Сейчас все пойдет.

- Позови сестру, говорю! Только портишь, как всегда.

- Да сейчас я сделаю!

- Позови, говорю!!

Любка потянулась к звонку над головой Героя:

- Давайте, я.

- Не вмешивайся, - тихо приказал Герой.

Бедная жена еще попыталась исправить систему, но наконец сдалась.

Сквозь дверь было слышно, как на посту загудела сирена - вроде той, что сигнализирует о покушении на угон авто.

Ответа долго не было.

- Шляется, - констатировал сосед.

- Ну, Левушка, ее могли в другую палату позвать. Тоже больные там.

- А мне больно!

"Что такое?" - послышалось наконец из динамика.

- Да вот раствор не проходит.

Пришла Надя, самая сердечная здесь сестра.

- Чего вы так долго? Больно же!

Надя не стала ни оправдываться, ни заявлять: "Вас тут много!" Она деловито занялась трубкой.

- Видите, тут нажать - и пойдет. Уже пошло. Легче стало?

- Да. А то так больно было!

Герой и раньше не был в восторге от тщеславного культуракадемика, теперь же стал презирать его окончательно. Больно - так и молчи! Это твое чисто внутреннее дело.

Встать бы и выйти в коридор, чтобы поговорить спокойно с Джулией и Любкой, но встать-то он пока и не мог.

- Тебе-то как - сильно больно? - поинтересовалась Любка.

Жаловаться Герой не собирался - тем более на фоне жалкого соседа.

- Соответственно масштабу операции. Даже неприлично было бы, если бы изъяли почку, а я бы и не почесался. Всё по правилам игры.

- Здешний профессор Комлев - лучший специалист в городе, я узнавала, сообщила Джулия. - Если бы не лучший, надо было бы переводиться, а так - лучше здесь.

Ясно, что она косвенно объяснила, почему не настояла на отдельной палате. Герою такие объяснения были не нужны. Если бы он сам мог расплатиться за себя, конечно, лучше бы не слышать соседское нытье, но на содержание к Джулии он пока не пошел. Пока еще всё в рамках дружеских или любовных забот.

Говорить после операции было особенно не о чем, и Джулия перешла к заботе действием.

- Ты про точечный массаж читал? На всякий орган есть своя точка. На ступне их особенно много.

И она принялась нажимать на пальцы ноги, потом на ступню. Это было приятно. Лежать расслабленно и чувствовать, как чужие руки хлопочут над тобой. Женские.

Любка решила внести свой вклад.

- Пить хочешь? Мы тут не сговорились, много соков нанесли. Ты не поднимайся, тебе будет больно, я напою.

При такой заботе оставалось разве что спеть: "Лежу на койке, как король на именинах!.."

- Вы как - на ночь останетесь? - поинтересовалась стоическая жена соседа.

Джулия вопросительно посмотрела на Героя.

- Не надо вам, - решил он. - Чего тут делать? На меня трубок не навесили.

- Он говорит - не надо.

- А я останусь. А то опять засорится. Сестра ночью через полчаса бегать не будет. Тут все или жены дежурят, или сиделку нанимают, кто одинокий. Триста за ночь. Наших тысяч. Так, может, десять ночей понадобится. Мы не можем такого позволить. Устану, подремлю в коридоре.

Герой кстати вспомнил, что наскрести на грамоту и медаль из Кембриджа тщеславный академик смог. Кажется, двести пятьдесят баксов. Сколько это в наших тысячах? Догадливые ребята сидят в Кембридже.

После приятных процедур Любка вспомнила о главном:

- Тебе уже сказал доктор, чту они вырезали? Какую опухоль, какого типа?

Сформулировать прямо: "Злокачественную или нет?" - Любка не решилась.

- Вскрытие почки покажет. Это называется: гистология. Заключение экспертов несколько откладывается.

Ему захотелось чихнуть, но при малейшей попытке шов отозвался острой болью. Оказывается, человек чихает всем телом, и разрезанные мышцы запротестовали. Он подергался-подергался, но все-таки чих удержал. Никогда и не догадаешься заранее, с какой стороны возникнут сложности.

- А вы хирургу платили? - интимно спросила жена культуракадемика. - Мы заплатили пятьсот.

- Может, надо было? - забеспокоилась Джулия. - Так полагается?

- Как видишь, он и без платы меня не зарезал, - усмехнулся Герой. - Вовсе не надо.

- И кровозаменитель покупали, и бинты, и катетеры, и кровь мы с сыном сдали на случай переливания, - перечисляла озабоченная женщина. - Бесплатная больница считается, а все равно обошлось нам!

- Вот видишь, а нам не обошлось, - с удовольствием подвел итог Герой. Никто ничего не просил: ни крови, ни заменителя.

Он подумал, что здесь сразу вычисляют, кто из пациентов угодлив и слабохарактерен - с тех и дерут. А в нем почувствовали достоинство и крепость характера. Но аттестовать себя таким образом он не стал.

- Ну что, может, все-таки остаться? - усомнилась Джулия.

- Зачем?

- Затем, что утку подать или судно! - нараспев, объяснила Джулия. - Ясно же: ничто человеческое не чуждо и после операции.

- Ничего, мне велено не залеживаться. Надо вставать, чтобы не было спаек. Обвязаться полотенцем, чтобы подкрепить шов, и вставать. Теперь система активная. Да и прочистили меня перед операцией, к твоему сведению.

- Я подам, если что, - заверила жена соседа. - Неужели не подам? Мне-то не уйти с этой системой.

Пришла Надя с вечерним уколом.

- Ну, что предъявите мне? Попу можете?

Герой попробовал и понял, что даже на бок ему не повернуться: при малейшем напряжении боль оказалась в десять раз хуже, чем при попытке чиха.

- Куда-нибудь в бедро, ладно?

Надя уколола в бедро.

Так что этой ночью ему вряд ли удастся встать. Но признаваться он не желал.

- Идите-идите, все нормально.

Дамы ушли наконец. Надо было спать. Рядом сосед пилил жену шепотом: чтобы не мешать. Но шепот мешал почему-то даже больше, чем громкий разговор.

Герой лежал и наливался раздражением. На все сразу - на то, что этот слизняк жалуется, на то, что изводит скромную женщину, которая ответить не может или не хочет по доброте, на то, что на глупые регалии деньги у него есть, на то, чтобы платить зачем-то хирургу, а на сиделку - нет. "Догадливые ребята сидят в Кембридже", - подумал снова. Неужели здесь у нас нет таких же догадливых ребят?! Когда столько простаков жаждет почестей! Академик культурологии объявился! Да и все вокруг вдруг стали академиками: "Академия Технических Наук", "Академия Акмеистики", какой-то неведомой, "Петровская Академия", "Театральная Академия", "Гуманоидная Академия" - а может быть, "Гуманитарная". Филя недавно хвастался, что он теперь тоже академик - купил себе титул, кажется, в "Академии Моральных Изысканий".

Тут-то и явилась мысль. Идея. Или, современно выражаясь, бизнес-план. Надо организовать еще одну академию - и стричь вступительные взносы!

Тот самый Боря Кулич, ноблец несостоявшийся, однажды важно сформулировал за столом у Фили, когда его прижали насмешками: "А зато мы - хранители опережающих идей!" Тогда Герой только засмеялся важности Бори, а теперь вдруг оценил - задним числом.

Академия Опережающих Наук - вот что нужно снобам, всю жизнь мечтающим об академических лаврах. И станут они все как один академики - и заплатят за эту честь предусмотрительному Братееву! А что слово заимствовано от завистливого Бори - ничего, судиться он не станет. Можно будет, кстати, и Борю принять - со скидкой.

Академия. Опережающих Наук. АОН. Кто же не захочет? Кто не опережает хотя бы в заветных мечтаниях? АОН - так похоже на вожделенное для каждого ученого мужа АН, настоящую Академию Наук - без уточняющих эпитетов. С лишней вставной буквой даже еще убедительнее. Округлое вообще склоняет к любви и вере. Солнце круглое. И купола. И лысые головы. АОН - звучит легко и небесно, "Элерон" напоминает, "Орион".

Герой забыл, где он лежит, где у него болит. Вот надежный путь к богатству и независимости. Чтобы не идти на содержание к богатым бизнес-дамам. Он отныне не альфонс, он основатель АОН!

Проснулся он от вкрадчивого голоса из больничной трансляции: "Меряем температуру". И почувствовал, что желательно ему встать - чтобы не просить себе утку.

Лежал он на спине, но сесть прямо, как это делается обычно, он не смог: слишком больно отдалось в разрезанном боку. Тогда он подтянулся рукой, перевернулся на здоровый правый бок и в таком положении сел. Потом осторожно развернулся и опустил ноги.

Вообще-то боль дикая. Но Герой переждал - и стало легче. Нащупал ногами тапки. Встал. Остальное уже не так трудно. Медленно, приставными шагами - но пошел.

- Вы молодец, - оценила жена культуракадемика, бодрствовавшая при опутанном трубками муже. - Уже встали. Не жалуетесь.

Герой только и сказал в ответ:

- Доброе утро.

Но приятно было, что его достижение оценено.

16

Через восемь дней он дожил до выписки. Больничное житье изрядно надоело, и хотя бок еще болел сильно, долечиваться гораздо лучше дома.

Джулии он заранее велел приехать к часу, но уже в половине двенадцатого он был свободен.

Арнольд Александрович, с которым за все время пребывания в больнице Герой разговаривал в сумме минуты полторы (видимо, идеология хирурга: надо резать, а не разговаривать), отдал ему в руки справку, называвшуюся солидным словом "эпикриз". От себя он ничего не добавил, кроме пожеланий удачи и успехов в научной работе, - ни диеты не прописал, ни предупредил, что теперь надо подавлять возможные метастазы облучением.

В коридоре Герой прочитал полученную бумагу. Самое интересное содержалось в одной строчке: "Гистология: светлоклеточный почечноклеточный Сr". Его общей эрудиции было вполне достаточно, чтобы понять, что Cr есть сокращенное cancer, то есть "рак" по-русски.

Собственно, Герой мало в этом сомневался. Поэтому остался совершенно спокоен. Спокойно приехал сюда - так же спокойно и уезжал. Рекомендовалось ему в конце эпикриза наблюдение онкоуролога. Ну что ж, пусть наблюдает. Герой насмотрелся здесь в больнице и решил, что профессиональным больным он не станет ни в коем случае: жизнь если все-таки и хороша в чем-то, то вне этих стен. И при сохранении достаточных телесных возможностей. Травиться химиотерапией - слышал он, что применяется такая при раке, - чтобы сделаться инвалидом, у которого вылезают волосы и заводятся язвы в желудке, он не собирался. Жить он согласен на определенных условиях - и он эти условия предъявит, если онкологи захотят от него слишком многого!

Правда, Герой слышал и о людях, притом его сверстниках, которым удаляли опухшую почку, что не мешало им потом жить долго и здорово. И он решил для себя, что почка - уединенный орган и потому не спешит рассылать метастазы в соседние регионы организма. Желудок в этом смысле куда общительнее - и потому опаснее. Возможно, это соображение тоже успокаивало.

Когда он вернулся к себе в палату, там уже сидел небольшого роста аккуратный господин с бородкой - образцовый типаж интеллигента в фильме из чеховских времен.

- Вы на мое место? - бодро спросил Герой. - Ну что ж, желаю.

- А с чем вы лежали? У вас была операция? Это очень страшно?

Ну, - махнул рукой Герой, - трудно сравнивать. Наверное, у меня была сложнее, чем у вас.

Он заподозрил в старичке аденомика.

- У меня тоже сложная, - очень серьезно сказал старичок.

- Вот, тоже академика без всякой отдельной палаты кладут, - сообщил с удовлетворением культуракадемик.

Он все еще мучился со своими трубками.

Герой подумал, что новичок принадлежит к таким же самозваным академикам, как и его сосед. И сказал покровительственно:

- Ничего, все будет хорошо.

Он принялся разгружать свою тумбочку - не зря отстоял этот символ больничного комфорта. Новичок потоптался, отошел, но скоро приступил снова:

- Мы меня простите, мне сказали, вам удаляли почку. Мне предстоит то же самое. Скажите, как это делается? Очень мучительно?

- Ну что вы. Конечно, кое-какие боли есть. Но иначе не бывает.

- А вы волновались перед операцией? Ведь наркоз.

- Простите, но это очень индивидуально. Я, по некоторым причинам, совсем не волновался, но это дело сугубо личное.

- А я волнуюсь, - простодушно вздохнул новичок. - Как так - наркоз! Почти смерть на время.

- Очень удобно, доложу я вам. Я никакой операции и не заметил: лежу, жду, а оказывается, всё давно отрезали и зашили.

- Какой вы спокойный. А я не могу.

- Ну что вы, такой умудренный человек! Вы в какой академии состоите?

Герой понадеялся пополнить свою коллекцию карнавальных академий.

- В большой. В медицинской, правда, тоже, как биохимик. В наше время всего три академии было: большая, медицинская и сельхоз. Это теперь... - он махнул старческой ручкой.

Герой удивился: настоящий академик - и в этой четырехместной палате. Правда, урология здесь славится - значит, сам он правильно сюда попал.

- В большой? А как фамилия ваша, можно узнать? Я довольно-таки ориентируюсь.

- Шуберт-Борисовский, - скромно представился старичок. - Иоанн Ипатьевич.

Герой действительно слышал о таком.

И посмотрел на настоящего академика еще более покровительственно, чем минуту назад. Как-то вдруг разом сделалось очевидно все ничтожество этих лавров. Старый немощный человек, боящийся операции, не заработавший в своей настоящей большой академии на оплату отдельной палаты.

- Ну что ж, Иоанн Ипатьевич, желаю вам. И уверен, у вас все будет хорошо. Не волнуйтесь.

- Постараюсь, - пообещал академик. - Мне бы ваше спокойствие.

Появилась Джулия.

- Ты готов? Хорошо. Надо вот сестрам отдать. Неудобно же так.

Она извлекла из сумки весьма солидную коробку конфет. Герой не считал, что неудобно, но раз принесла, значит принесла.

- Сейчас отдадим по дороге. Ну, ни пуха вам, Иоанн Ипатьевич. И вам всего лучшего, - он кивнул культуракадемику и его терпеливой жене.

Дежурила Надя - как и в день его приезда сюда.

- Всего хорошего, Наденька, - он водрузил на барьер приношение. - Спасибо вам за заботы.

- И вам спасибо. Будьте здоровы и не возвращайтесь к нам.

- Постараюсь.

- Постучи, - посоветовала Джулия и сама дотронулась до деревянного барьера.

- Да уж, стучите, плюйте, - подхватила Надя. - Здоровье не купишь.

- Ну это, пожалуй, устарело, - засмеялась Джулия, когда они отошли. - Само здоровье, может, и не купишь, а лечение - очень даже. Вон, люди в Германию оперироваться ездят. Или костный мозг пересаживать. Да и у нас за многие операции берут. И по десять тысяч, и по пятьдесят. Баксов. А неспособен - тихо умирай.

Герою послышалась в ее словах батюшкина манера: забота о всеобщем благе. Она не болеет, с нее пятьдесят тысяч долларов за операцию никто не требует так чего вздыхать в пространство?!

- С меня-то не брали ничего, нужно заметить для справедливости. Хотя большая операция с реанимацией - не грыжу удалить.

И он с удовольствием вспомнил безмятежное свое пребывание в реанимации. Жаль, слишком краткое.

- С тебя не взяли, а со многих берут.

- Слышу голос дипломированной благотворительницы.

Интересно, что об окончательном диагнозе Джулия не спрашивала. Герой заподозрил, что она поговорила с врачом и теперь старательно избегает столь драматической темы. Ну и хорошо. А то ведь не поверит, что ему все равно, станет утешать.

За руль села она.

- А у меня же мой "сабка" около поликлиники оставлен! - спохватился Герой. - Хорошо, если не раздели.

- Пусть еще постоит. Тебе же пока нельзя, с твоим швом.

- Пожалуй. Хоть там и гидроусилитель.

Он еще не мог ни чихать, ни кашлять. И вставал в несколько тактов: сначала на правый бок, потом уж усаживался. А когда рулишь, самые неожиданные мышцы напрягаются; на животе, наверное, тоже.

- Дашь ключи, я кого-нибудь из наших мальчиков пошлю, чтобы пригнали.

"БМВ" мягко шел на своих гибких рессорах, и Герой почти не ощущал многочисленных выбоин. Джулия затормозила у очередного светофора, свет дали и она вдруг чертыхнулась:

- Провалилась педаль.

- Сцепление полетело, - сразу же определил Герой. - Дальше можно только на буксире.

Сзади гудели.

- Включи аварийку, чтобы они не бесились.

Когда задние машины схлынули, Джулия вышла. Герой осторожно вылез тоже.

- Только сиди, пожалуйста. Надо хоть к тротуару оттолкнуть.

И она стала махать всем проезжавшим. Остановился старый "жигуль", прозываемый "копейкой". Вышел восточного вида водитель.

- Что за тревога, дорогая?

- Помогите откатить! - почти приказала Джулия. - И подвезите нас, если можете. Сцепление полетело.

- У таких машин тоже летят? - удивился водитель. - Говорят, "богатые тоже плачут", а я скажу: "мерседесы тоже ломаются". Откачу, подвезу. Такие люди на дороге!

- У нас "БМВ", а не "мерс", - ревниво поправила Джулия.

- Вижу, уважаемая. Но всякая дорогая машина - немножко "мерседес". Все равно как всякий советский за границей - немножко русский.

- Давай-давай, подвези, русский товарищ, - нетерпеливо повторила Джулия.

Джулия с Героем уселись рядом на заднее сиденье. Водитель резво взял с места. Несся он, обгоняя всех подряд, дорогие машины, кажется, с особенным удовольствием - "мерседесы", по его терминологии. И прилипал к едущим впереди, явно не соблюдая дистанции. Герой вспомнил папин звонок из Америки: папа, видно, тоже не соблюл дистанцию, вот и разбился в хлам.

- Спокойнее, - сказала Джулия. - И держи дистанцию.

Водила расхохотался:

- Со мной не боись, уважаемая! Меня ребята знаешь как зовут - Прост! Не потому, что простой и глупый. Прост - чемпион есть в гонках. Пятикратный всего мира.

И местный "прост" успел затормозить в сантиметрах от самосвала. Интересно было бы разбиться, возвращаясь из больницы. Сказали бы знакомые, тот же Женька: кому суждено под самосвал, тот от рака не умрет!

- Ну вот что! Я плачу, я и командую, - прекратила эту гонку Джулия. Езжай спокойно и тихо. Держи пятьдесят, не больше, ясно? Или мы выходим.

Герой так не сумел бы. Водила тоже оценил:

- Слушаю, командир.

И поехал аккуратно.

Дома Героя встретил телефонный звонок. Батюшка.

- Выписался? Чего это ты вздумал? Ну что там с тобой?

- Да то, что изъяли у меня предпоследнюю почку.

Слышно было, как отец словно бы запнулся - и тут же рассмеялся:

- А, да-да! Но последняя-то осталась.

- Конечно. Вторая-то - вроде как запаска у машины. Можно ехать без нее, только бы не проколоться.

- Старайся. Любка говорит, ты питаешься кое-как. Теперь надо питаться вдумчиво, размеренно. А что нашли? Какая опухоль?

- Ну, столько шума я поднял, разрез сделали в полметра длиной. Даже несолидно было бы, если б нашли какой-нибудь, я не знаю, жировик. Так что вполне солидный у меня диагноз.

- Ну что значит? - попытался папаша не понять очевидное.

- То и значит: небольшой рачок.

Наступило некоторое молчание.

- Ничего страшного, - успокоил Герой. - Сейчас многие отрезают от себя - и как ни в чем не бывало. У вас-то как дела? Суд был?

Отец с удовольствием переменил тему:

- Был. Ничего не дали, признали виновной стороной. С неграми тут трудно судиться. Теперь в Америке это называется политкорректность: дискриминация наоборот. Чтобы иметь успех, нужно быть черным, педерастом и инвалидом вместе взятыми, тогда все пути открыты. Меньшинства наступают.

- Ну и купили уже новую?

- Купили. Только она барахлит. Уже два раза мастера вызывали.

- Неужели у вас там тоже халтурщики? Я думал, только у нас.

- Везде они есть. Только здешние берут дороже.

- Починят, - обнадежил Герой. - Даже ваши матерые халтурщики. Ну, спасибо, звони. Целуй маму.

- Подожди, она хочет сама.

Ого! Даже мама забыла про свою глухоту по такому чрезвычайному поводу.

И сразу:

- Герочка! Ну что же это?!

Герой усилил голос, чтобы мама расслышала:

- Ничего. Все нормально. Все нор-маль-но!

- Как же - нормально, если из больницы! Ну как ты сейчас?!

- Хорошо. Хо-ро-шо! Уже до-ма!

- Ой, мы так волновались! Слава богу, что обошлось. Когда Любочка позвонила - ну прямо как обухом.

Ого - Любка сама позвонила через океан! Значит, действительно чрезвычайное происшествие.

- Ничего. Все бывает вдруг. Я сначала удивился, а потом привык. При-вык уже. Все хо-ро-шо!

- Тебе какие-нибудь лекарства нужны - американские? Ты скажи, мы пришлем.

- Ни-че-го не нуж-но!. Отрезано и забыто. Спа-си-бо! Не вол-нуй-ся! Це-лу-ю!

Джулия сразу поинтересовалась, едва Герой положил трубку:

- Кто это?

- Родители. Издалека.

- Где они у тебя?

- В Америке. Как это тебе Любка не выложила всю нашу семейную хронику?

- Значит, всё о тебе говорили, на других времени не осталось. А ты чего ж не уехал? Теперь-то, когда можно свободно.

- Господи, и ты туда же! Всегда спрашивают одно и то же. Скажем, меня там не слишком ждут. Вот и папу не то что очень уж ждали, как постепенно выяснилось. Тут он имел время мечтать, протестовать, а там только зарабатывает.

- Ну и меня бы ты там не встретил, - обобщила Джулия.

- Это самое главное, - любезно улыбнулся Герой.

- Правда? Главное?

Неужели она такие дежурные фразы принимает всерьез?! Железная бизнесвумен - а туда же.

Чтобы не завираться слишком уж далеко, Герой вместо ответа поцеловал ее. Аккуратно и осторожно.

- Я сейчас не только рулить не могу, - сообщил он. - Шов не терпит слишком тесных контактов.

- Что я, дура, не понимаю? Порядок наведу, обед сготовлю и покину тебя. Я тут поговорила со знающими людьми, вот тут тебе средство. Всё тебе удалили, конечно, но все-таки для профилактики. Чтобы подавлять всякий зародыш опухоли. Это не химия, просто набор трав. От него волосы не вылезут, и вообще ничего такого подавляющего в них нет. Тибетская медицина. Видишь, такие капсулы, надо глотать по две штуки в день. Еще хорошо бы свежую заварку делать, но мужчина же неспособен каждый день траву заваривать.

Прозрачный намек: "Жили бы мы вместе, я бы тебе заваривала".

Герой принял и капсулы, и траву.

Убрав и приготовив, она вспомнила еще одно дело:

- Между прочим, за тобой должок: ты обещал мне блестящую идею, чтобы нам с тобой наделать миллиардов и попасть в список "Форбса". Я тебя не торопила, раз так повернулось. Но теперь у тебя будет время подумать - пока ты машину водить не можешь, - она многозначительно усмехнулась.

- Подумаю! - обнадежил он.

Совсем вечером Джулия все-таки ушла.

В больнице он был все время на людях, и в самом деле - общежитие, как определила Джулия с первого взгляда. И вот он наконец один. Можно спокойно посидеть, не отвечать ни на какие вопросы.

Герой все последние дни в больнице обдумывал свой план Академии Опережающих Наук. Но Джулии сообщать не торопился. Сообщить - значит, сделаться младшим партнером, консультантом, а действовать будет она.

А хотелось создать дело самому. Действия - куда более ценный товар, чем идеи. Герой понял это наконец.

Ведь почему он пошел в физики? Потому что наука открывала путь. И физика прежде всего. Еще лучше открывала путь партийная карьера, но так низко пасть Герой не мог. А если не быть секретарем ЦК, то лучше всего в СССР было быть физиком, засекреченным академиком. Все почести к его услугам, все деньги, все привилегии. Стать физиком - значило доказать самому себе, ну и другим тоже, что ты личность первого сорта!

Тогда. Но не теперь. Теперь доказать себе и другим можно только создав дело. И сделав настоящие деньги. А потом с деньгами в руках можно скупить любые идеи, нанять любых физиков. Из всей Академии Наук умнее всех оказался Березовский: ушел из член-корров в миллионеры. Или миллиардеры.

А стал бы он вместо этого полным академиком наконец - кто бы его знал, кто оценил? А теперь он один славнее всей Академии Наук вместе взятой - большой, а не игрушечной. Славнее и влиятельнее на реальную жизнь. В наше время Березовский значит для жаждущих успеха и богатства примерно то же самое, что для поколения Андрея Болконского значил Наполеон. Каково время - таков и кумир. Теперь Березовский на досуге дает премии самым утонченным деятелям искусств, которые клянутся, что счастливы, обретя свободу слова и творчества, - дает мелочь по своим масштабам, а самые утонченные берут и благодарят. Потому что Березовский стуит, условно говоря, сто миллионов, а эти - свои тридцать тысяч, которые он им кидает. Раньше эти деятели пели и писали для коммунистов и очень страдали от несвободы, все куда-то рвались, а теперь поют и пишут для Березовского - и всем довольны. Вот и выходит со всей очевидностью, что надо быть гением бизнеса, только так ты станешь хозяином самому себе, и окрестной жизни тоже. Только гением бизнеса, а все гении искусств и наук прибегут тебе поклониться. И если научатся люди когда-нибудь использовать энергию протонного распада, то крупный магнат сначала профинансирует работы, а потом присвоит себе результат. А физики - они просто его наемные работники: кого-то он нанимает петь и писать для себя, кого-то горбатиться в лаборатории. Единственный стуящий талант - талант направлять денежные потоки. Остальное прикупится. Когда-то герой пошел в физику, потому что физики представлялись ему полубогами, избранной кастой. Теперь ореол развеялся. Обыкновенные наемники, не больше. Дадут, может быть, какому-нибудь счастливцу нобелевку - что-то около миллиона. Для успешного бизнесмена мелочь, месячный заработок, а для академика - итог целой жизни. Каста физиков понижена до уровня обычных слесарей, и Герой желает теперь войти в подлинно избранную касту - делателей денег. Остальное приложится. Не вполне полноценен не тот, кто не способен понять, что делается в дебрях атома, как Герою казалось раньше; не вполне полноценен тот, кто не способен в этом мире наделать кучу денег! Высшие таланты проявляются на рынке, а не в разных там атомных открытиях!

И если Герой создаст свою контору сам, он не только заработает, он докажет себе свою состоятельность. У американцев любимое слово: challenge, то есть вызов. Даже космический корабль у них "Челленджер". Жизнь тебе бросает вызов, а ты или способен на него ответить, или нет. Если нет - ты уходишь в отходы человечества. И Герой с детства умел отвечать на вызовы жизни. Били его хулиганы - стал самбистом. Унижали пьяные слесари - стал умельцем, какому в подметки не годится любой "ветеран рабочего класса". Ценило время физиков стал и физиком. Суметь создать свое дело, оказаться не глупее для начала Фили с Женькой, а после и всех этих березовских, потаниных - значит ответить на вызов новейшего времени. Приложатся комфорт и свобода - тоже приятно, но самое главное - вернуть себе самоуважение.

Чем еще хорош его план, почему не хочется делиться идеей с Джулией: Герой останется на своей почве, в привычной среде. Если бы он попытался создать контору по импорту тропических фруктов, его бы сразу затолкали в незнакомой толпе, тысячу раз обманули бы и выбросили. А здесь он понимает людей, знает, как к ним подойти. И дело его долго будет невидимым, не будет соблазна бандитам наехать на него.

А для Джулии он придумает что-нибудь другое. Дело, которое он сам поднять не возьмется.

А пока он в упоении уточнял детали. Самое важное - блеск аксессуаров: дипломы академиков, отпечатанные на подлинном пергаменте, темнозеленые бархатные мантии, в которые будут облачены участники торжественной процессии, и посохи - вот счастливая догадка: именно посохи, выточенные из не знающего гнили узловатого самшита, посохи, до которых не сумели подняться ни в Кембридже, ни в Гейдельберге, ни в Гарварде, посохи, присущие патриархам, и вот - опережающим академикам, как пастырям пестрого научного стада.

Ведь если вдуматься, в этих внешних украшениях - самое главное. Толпа судит и уважает пропорционально пышности украшений. Иначе бы не одевались столь пышно патриархи и папы, не блистали мундирами с аксельбантами генералы и прокуроры, не хранились бы столетиями традиции академических мантий. И действительно, переоденьте жреца любой церкви в цивильный костюм - кто ему поклонится, кто просто обратит внимание? Вот и выходит, что вся божественная благодать - в облачении. Сама же упакованная в роскошное облачение фигура может быть в любой момент заменена другой. Затаилось в разукрашенном коконе дрожащее безволосое животное, но благодаря воплощенной фантазии портняжки (чтобы не сказать - кутюрье) представляется великим и могущественным деятелем земной цивилизации.

Потому-то за разукрашенные костюмы, за бляхи и ленты люди готовы платить сколько угодно! Бедный больничный сосед, этот тщеславный культуракадемик, не может наскрести денег на сиделку, но на диплом и медаль из Кембриджа пожалуйста. Такие-то простаки и составляют человеческое стадо. А немногие умные люди это стадо пасут. И стригут.

Герой всегда верил и знал, что он предназначен в пастухи.

17

Академическое стадо проще всего было вербовать в среде изобретателей. В нашем отечестве эти люди изнурены непониманием, все от них отпихиваются как могут, изобретения не используют - и нежданный знак признания переполнит их счастьем. А счастливый человек доверчив.

Через неделю после выписки Герой решился сесть за руль и первым делом отправился в СИЗО - Союз ИЗОбретателей. Помещался Союз в помещении более чем скромном - в перестроенной квартире, так что и адрес Союза писался совершенно несолидно для учреждения: д. 23, кв. 37. И ведь все равно идут сюда обнадеженные изобретатели. А если заиметь солидный адрес где-нибудь в центре? Герой решил, что он не успокоится, пока не найдет самый завидный адрес в городе, - халтурить он не собирался, его Академия должна смотреться безупречно!

Молодой, но серьезной секретарше Кате, восседавшей под портретом Попова, он представился как посланец Российского отделения Фонда Фундаментальных Исследований - естественно, ФФИ. О чем свидетельствовала и солидная визитка, собственноручно изготовленная в родном институте при содействии лазерного принтера - теплилась там еще канцелярская жизнь.

- Разве вы не знаете, Катенька, что сам Фудзияма создал фонд для поддержки всего лучшего в русской науке? Фудзияма - это японский Сорос. Ведь сами японцы изобретать не умеют, но у них нюх на все прогрессивное. Отсюда и японское чудо. Фонд будет распределять стипендии грандам нашей науки, а заодно построит Дом научно-технического творчества на берегу Байкала. Чтобы в экологическом месте и к Японии поближе. Надо только вовремя передать туда списки, и они сразу запросят патенты всех ваших ИЗО. И посыплются гранты. Гранты для грандов - справедливо, правда? Японцы на новаторов не скупятся.

Хороший актер всегда вживается в образ. Герой говорил - и сам себе верил. Действительно же, пусть японцы платят. Сейчас все нам платят: от Японии с одного конца до Норвегии - с другого. А мы берем и только морщимся, что мало дали.

Катенька, очевидно, считала точно так же. Она с готовностью засуетилась, доставая списки.

- А как же они издалека догадаются, кому платить? И составлены у нас, к сожалению, только по-русски.

- Что делать, давайте хоть по-русски, - снисходительно поморщился Герой. Все же мы - русское отделение Фудзиямы. Как-нибудь прочитаем без перевода.

- Вы бы поговорили с Александром Герасимовичем. Он бы порекомендовал, кого желательно огрантовать в первую очередь.

Герой оценил глагол, изобретенный в СИЗО. Стало быть, привыкли здесь грантоваться.

- Я просто мечтаю поговорить с Александром Герасимовичем! - изобразил он излишний энтузиазм.

- Но его, к сожалению, сейчас нет. Он уехал в Смольный, - тщеславно уточнила Катенька, - будет через час, может быть.

А может и не прибыть. Вдруг его не захотят так быстро отпустить из Смольного. Нет времени, Катенька, хронически нет времени. Живу в состоянии хронического опозданса!

Катенька хихикнула, преодолев первоначальную серьезность.

Герой вовсе не торопился познакомиться с самим Александром Герасимовичем, здешним председателем, надо было понимать, который мог задать совершенно излишние вопросы по поводу Фонда и самого Фудзиямы.

- В следующий раз созвонитесь заранее, чтобы застать Александра Герасимовича! - в некотором разочаровании напутствовала Катя покидающего ее владения посетителя.

- Непременно! Спасибо!

Герой вышел на улицу довольный собой. А он-то всегда боялся всяких канцелярий, справок! И вот - преодолел себя. И оказалось, что канцелярии населяют обычные люди, более того - представительницы дружественного пола по большей части. Надо просто уверенно приходить - и брать. И они охотно дадут.

Довольный собой, но и слегка обескураженный легкостью, с которой ему достались нужные списки - адрес-календарь всех изобретательных умов Северной Пальмиры.

Конечно, получил он не списки агентов внешней разведки, но все равно удивительна готовность, с которой такая вот Катя - полномочная секретарша как-никак - поверила его самозваным речам и самодельным визиткам. Поверила потому, что надежды на фантастический японский фонд составляют самую суть современного отечественного мировоззрения. Гордые россы, прозревающие в себе будущих спасителей мира, готовы позариться на даяния любых антиподов - принять как аванс за последующее спасение. Весь мир России должен, потому что, дескать, как станет обширная наша Евразия погибать, так уж и остальной мир утянет за собой в атомную воронку. А не желаете оказаться утянутыми - платите! Скорей всего, серьезная Катя - женщина не продажная сама по себе, но как гражданка вполне усвоила национальную продажную психологию.

Надо было бы торжествовать и не отвлекаться сомнениями, но все-таки не привык он еще к новому своему образу основателя Академии и представителя вовсе уж импровизированного Фудзиямова Фонда - странно было, что можно попросту придумать себя и все с готовностью примут выдумку за правду.

Размывались очертания окружающей жизни - вот что обескураживало: ведь если так легко придумал себя он, Герой Братеев, с такой же легкостью могут заняться этим и другие, всякие Ивановы, Петровы и Рабиновичи. Это - частные лица. Но ведь и власти могут быть придуманные, способные только устроить свои дела, но не государственные, - призрачные депутаты, губернаторы, министры и даже... А ведь он придумал себя для вящего своего процветания, придумал в расчете, что вокруг люди остаются подлинными - подлинные бизнесмены и подлинные правители, блюдущие порядок в стране; а если навстречу станут попадаться такие же призрачные фигуры, как он сам, то на что же опереться в жизни?! Призрачный мир в какой-то момент просто распадется и исчезнет. Перспектива не радующая. Это все равно что сделаться фальшивомонетчиком: хорошо быть единственным умельцем, печатающим пустые бумажки в стране твердой валюты; а если тискать фальшивки примутся все кому не лень, денежная система рухнет и занятие потеряет всякую прибыльность и станет бессмысленным.

Самозванцем приятно проникнуть в круг подлинных королей, а ошиваться в компании таких же ложных личностей - лестного мало.

Такие мысли, разумеется, неуместны были в его новом положении. Служитель бойни не должен быть вегетарианцем. И Герой старался забыться в деле. Чем больше действуешь - тем меньше сомневаешься.

Сразу же встал неизбежный вопрос: всему ли списку рассылать приглашения в АОН или избирательно? А если избирать - то как?! Какие приложить критерии?

Александра Герасимовича, само собой, надо уважить. Фамилия у него оказалась - Холодных, вполне солидная, вызвавшая ассоциацию с хладным мрамором, столь потребным на дворцы и монументы. Вслед за Холодных Герой выделил членов бюро или президиума СИЗО. Таков закон природы: коли есть Союз, не может не быть правления. Хоть изобретатели творят сами по себе, но не может людское сообщество обойтись без иерархии. Даже и элитарное сообщество творцов. Добывать у Катеньки дополнительный список избранных изобретателей не пришлось: в полученном реестре нашлись нужные примечания: "чл. през ... ревиз ... засл. из.".

А прочих - прочих надо каким-то образом разделить: ведь если поверстать в АОН всех подряд, ценность членства сразу снизится: избранники должны гордиться и глядеть на ближних свысока.

Состав академиков первого призыва Герой решил отчасти доверить судьбе, которая являет себя в обличье жребия. Вне судьбы шли, естественно, отмеченные в списке почетные изобретатели, а из остальных он приказал машине выбрать каждого десятого. У древних римлян известен был прием децимации, когда из числа провинившейся когорты или фаланги каждого десятого казнили; в данном же случае производилась положительная децимация, когда каждого десятого приглашали к почетному званию.

Итак, судьба поработала, но избранники еще не знали, что перст капризной богини указал на них.

18

Методику вербовки своих академиков Герой решил заимствовать у догадливых кембриджских товарищей. Надо ставить слабого человека перед фактом: он получает большой фирменный конверт, а в конверте извещение:

Глубокоуважаемый Митрофан Митрофанович!

Имеем честь сообщить Вам, что решением Общего собрания Академии Опережающих Наук Вы избраны Действительным членом АОН со всеми вытекающими из этого факта правами и привилегиями.

К роскошной грамоте прилагался Устав и ненавязчивая смета:

Реестровый сбор: $ 15

Пошив академической мантии: $ 150

Заготовка и обточка академического посоха: $ 120

Итого: $ 285

Герой возгордился стилистической точностью своей фантазии: "Реестровый сбор" - это не отдающие профсоюзной скукой "членские взносы"!

Что же касается посоха и мантии, то прилагаться должен маленький, но цветной буклетик, на котором эти академические атрибуты будут изображены в самом привлекательном виде: мантия темно-малиновая, а плоская шапочка с кистью - маленькая деталь! - не квадратная, как принято во всех университетах мира, а пятиугольная! Что же касается не имеющего аналогов в мировой академической практике посоха, то он изготовляется, как пояснят примечания, из неподдельного палисандрового дерева. Или из самшита? Герой не решил окончательно - обе древесные породы звучали заманчиво. Поскольку реальные посохи он в обозримом будущем изготавливать не собирался, то выбор оставался исключительно вопросом рекламной привлекательности.

И того нельзя было не признать, что цены будут обозначены более чем умеренные, даже и невозможные, если бы шить мантии и точить посохи всерьез. Самый смиренный смокинг за сто пятьдесят долларов можно купить разве что на распродаже, а тут предлагается окутывающая с головы до пят мантия, да к тому же принадлежащая редкостной по почету, можно сказать, эксклюзивной Академии. Не говоря уж о посохе из палисандрового дерева. Так что каждый неофит просто обязан был проникнуться сознанием крайней выгодности предлагаемого вложения. А некруглая цифра в итоге гарантировала скрупулезность произведенного расчета. А если с первых шагов пожадничать, взвинтить цены так примерно до $ 800, то многие просто откажутся даже от самых завидных почестей: изобретатели - народ, по большей части, бедный. Планку указал больничный сосед, который оценил собственное тщеславие в $ 250, - и надо идти по дороге, уже проторенной жизнью.

Составив прейскурант академических лавров, нельзя было не погрузиться в приятные расчеты. Доллар стоял в среднем на отметке 6000. Список приглашенных в первом заводе Герой составил на 420 позиций, то есть лиц. Дальше элементарное умножение:

6000 х 285 х 420 = 718 200 000 рублей!

Или 119 700 долларов, что не менее приятно.

Ну, не все, конечно же, пришлют требуемый взнос. Но даже если самым пессимистическим образом уменьшить цифру в два раза, тоже ощутимый первоначальный капитал вырисовывается.

Стены комнаты зыбились и растворялись в золотистой дали - и уже виделись вокруг палаты, достойные Билла Гейтса или султана Брунея - самых богатых в мире людей, как утверждают эксперты. Ну, султан - тот счастливец наследственный, а Билл Гейтс произошел из бедных студентов и заработал все свои деньги исключительно собственным умом. Плюс энергией. Как это и предстоит теперь Герою Братееву. Потому что глупо думать, что какой-то Гейтс - лучше. Гейтс поставил на неживые компьютеры, а Братеев приступил к разработке самой неиссякаемой жилы - залежей человеческого тщеславия!

19

Однако АОН должна где-то зримо располагаться. Чтобы каждый только что вылупившийся академик мог прийти и дотронуться до вполне реальных стен своей желанной Академии. Гулять в роще, как делали Платон с Аристотелем, в нашем климате неосмотрительно. Да и нравы с тех пор сильно возвысились: теперь требуется солидный дизайн, а не голая природа.

И АОН обязана смотреться солидно. Все остальное - неважно, но солидность нужно обеспечить подлинную! А солидность определяется адресом.

Кто же станет присылать приличные деньги за дипломы и знаки на частную квартиру вроде той, где помещается СИЗО?! То есть станут и на частную тоже но только самые последние идиоты, и хотя таковых в России тоже более чем, все-таки Герой желал с самого начала расширить рынок и рассчитывал на нормальных интеллектуалов со среднестатистическими честолюбивыми запросами.

Адрес! Полцарства за адрес! Будущего финансового царства, разумеется. Хотя, когда царство появится, отдавать половину, конечно же, станет жалко. Но сейчас, при начале своего делового пути, Герой готов был жертвовать будущим полцарством! Легко жертвовать, ничего не имея... Но откуда все-таки возьмется адрес?!

Вдохновение никогда не проходит даром: оно оставляет в душе последействие. Вообразив вполне явственно дипломы академиков, мантии и посохи, Братеев вообразил затем столь же зримо и адрес будущих торжеств: брега Невы близ дворца работы Кваренги, Университетскую набережную, где обретается Академия Наук традиционная - не Опережающая, а потому и несколько устарелая в новых рыночных обстоятельствах, но зато почтенная своей многообразной трехвековой историей, осененная самим гением Петра! Набережная Невы, а на ней - дворец Меншикова!! Пусть счастливец Алексашка освятит сию новую колыбель разнообразных прогрессов! Какого же еще адреса можно желать для АОН России?!

А повод для внезапного вдохновения в том, что его школьного товарища Федю Голубовича неисповедимыми путями занесло в директора Дворца Меншикова. О чем и вспомнилось весьма кстати. Не нужно было - не вспоминал, и ни разу не посетил Федю в его почти царских палатах. А понадобилось - сразу же вспомнил. Да неужели Федя не приютит приятеля?!

Герой так был захвачен своим проектом, что казалось, и весь мир - а уж Петербург подавно - одержим той же идеей. Как же сможет Федя, друг и одноклассник, не предоставить свой адрес круглосуточно, а раз в год и самые палаты для торжественной академической ассамблеи?!

И Герой отправился в Меншиковский дворец.

После долгих блужданий по парадным залам, к которым Герой приглядывался по-хозяйски: "Печь с такими же изразцами заведу когда-нибудь и на собственной вилле, - думал он, - и бюро такое же, и предков вспомню с портретами!" - он добрался наконец до директорской приемной, обставленной так же музейно, как и открытый для обозрения кабинет Светлейшего.

За столом красного дерева восседала довольно-таки унылая секретарша, впрочем оживившаяся при появлении нечаянного посетителя.

- Как бы добраться до вашего начальника? - осведомился Герой, после посещения СИЗО уверенный в расположении к себе всех секретарш мира. - Скажите, Братеев к нему.

- Федор Аполлонович - знает? - улыбнулась и она.

- Помнит, - ответствовал он.

Федя на удачу оказался у себя.

- Герка! - закричал он, подпрыгнув из-за директорского стола. - Вот уж не ждал. Прямо Нежданов ты у нас, а не Братеев. Кого встречал из наших?.. Глаша, кофейку нам на двоих, будь любезна.

Маленький, успевший изрядно облысеть, он генерировал святую преданность школьному братству. Глазки сверкали, губки маслянились.

Герой давно не встречал никого из одноклассников. И не интересовался.

- Про Ленку Евсееву слышал - развелась со своим, - напряг он память.

- Ленка уже два года как развелась. Уже снова вышла - за какого-то районного бюрократа, - парировал Федя. - Другие-то как?

Других интересных сведений у Героя не нашлось. Он всегда испытывал полнейшее равнодушие к бывшим одноклассникам, так что Федина горячность была ему совершенно непонятна: вышла ли снова Ленка Евсеева, а если вышла, то куда и зачем - какая разница? И сам Федя его заинтересовал только в связи с нужным для дела дворцом, иначе бы и не вспомнил.

В классе Федю прозвали Писарем, за то, что тот добровольно и педантично заполнял за учителей журнал и даже табели с годовыми отметками. И вот довольно-таки быстро дошел до директорских степеней. Вознагражденная аккуратность.

- Ну как ты тут вместо Меншикова справляешься? При рыночном режиме! перевел разговор Братеев.

- Существуем, - насупился Федя. - Субаренду не разрешают. А с бюджета сам знаешь. Эрмитажу-то пропасть не дадут, ну и мы с ним выплываем, как филиал.

Такое противоречивое восприятие действительности подало Герою надежду.

- Субаренда - это слишком грубо. Зримо. А можно мелькать тут у тебя словно тень. Словно бы призрак Алексашки бродит по палатам. Например, на твой адрес шлют письма. А я их забираю. Ну и переводы тоже.

- А зачем их шлют? - тугодумно удивился Федя и приземлился обратно в свое кресло, показывая тем самым, что приятные воспоминания закончены и началась деловая часть.

- Ну - шлют. Ради роскоши человеческого общения.

- И переводы тоже?

- Конечно! Переводчики - люди полезные, облегчают общение народов. С английского переводят на русский, с долларов на рубли, со своих счетов - на общий академический.

- И кому же пишут и переводят?

- Мне.

- Так пусть тебе домой и пишут.

- Да у меня целая организация, несолидно домашний адрес давать. "Академия Опережающих Наук" называется.

- Так ты что же - юридический адрес просишь?

- Да нет, не надо юридического. Просто - адрес. Университетская набережная, АОН, президенту Академии - мне. Или, может, - Ученому секретарю.

- Придет фискал, спросит, где тут у вас АОН, какие налоги платит, когда зарегистрирован?

- Чего ему приходить, когда просто почтовый перевод? С переводов еще налоги брать не догадались, как ни странно, только почта дерет десятину - и все. Посылай кому хочешь.

- Нет, все равно кто-нибудь придет и спросит. И у нас здесь все перешепчутся от зависти: кому-то переводы, да не нам. Значит, скажут, директор в какую-то почтовую рулетку играет. Зачем мне это нужно?!

- За десять процентов - как почтмейстеру.

- А разговоров будет на все пятьдесят. Ты не знаешь музейный коллектив: все прислушиваются и приглядываются - как разведчики во вражеском тылу.

- Нет, пятьдесят - это слишком. Ну, пускай, двадцать. У меня же еще расходы накрутятся, а тебе накапают - чистые.

Федя позорно покраснел:

- Ты не понял, я сказал просто для гиперболы - пятьдесят. Мне твоих процентов ни одного не надо. Совесть доходней.

- Только при полновесном окладе, Феденька, только при нем!

- Нет, все равно - совесть доходней. В долгосрочной перспективе. Так что не пущу я сюда твою переписку. Пиши и переводи в другом месте.

Герой понял, что Федю не уговорить: страх в нем сильнее жадности. А уж школьную дружбу и вовсе не надо принимать в расчет: дружба - это собраться и пережевывать сплетни за столом, а к делу дружба никак не относится.

- Я не перевожу - мне переводят. Ладно, незаменимых адресов нет. Поищу другой. Дремли и дальше, Феденька.

И Герой прощально окинул взглядом почти царский кабинет. Не судьба внедриться сюда. Жаль.

- Куда же ты? - воззвал школьный друг. - Сейчас Глаша с кофе.

- Ладно, Феденька, кофе - в другой раз. Время уходит, время. А его надо срочно конвертировать в какую-нибудь пристойную валюту!

Герой действительно чувствовал, как течет время - словно кровь по жилам. Протекает - и утекает, если расслабляться, не заниматься каждую минуту своим прорастающим делом!

Вот и первый ему поворот от ворот. А он-то разбежался, поверил, что все с порога признают в нем президента новой Академии! Или - как раз и повредила школьная дружба? Федя слишком хорошо знает Героя с детства, чтобы поверить. Как сказано: "Помилуйте, какой же Гоголь гений? Ведь мы же с ним вместе служили!" Обаяние таинственного незнакомца всегда неотразимее.

Выйдя из несостоявшейся своей резиденции, Герой почему-то не сел в машину, а решил пройтись по манящей его набережной. Рассмотреть подробнее, а не со скорости полсотни километров в час.

Сам не зная на что рассчитывая, Герой не спеша двинулся налево. Следующий дом после Меншиковского дворца его заинтересовал. Двухэтажное строение стояло покинутое, окна забиты кровельным железом, но облупившийся фасад сиял былой роскошью: барочная затейливая лепка выдавала приверженность архитектора веку фижм и пышных париков.

Герой свернул с набережной и прошелся вдоль строения сбоку. Обнаружилось длинное продолжение фасада. Вернее - как бы ножка буквы Т, при которой фасад служил всего лишь незначительной поперечиной. Высокие полуциркульные окна напоминали Михайловский манеж.

Странно, что такой дворец стоял заброшенным - и ведь в самом центре, на Университетской набережной!

Но если в этом доме не сидит директор, значит, никто не может запретить Герою Братееву принимать почту на здешний адрес! Блестяще! И даже если петербургские действительные члены АОН вместе с членами-корреспондентами явятся поинтересоваться, где располагается их Академия, можно будет подвести к сим подлинным остаткам былого величия и объяснять, что парадное здание пока еще на косметическом и капитальном ремонте - но скоро откроется вновь во всем первозданном блеске!

Должно быть, из-за общей заброшенности на фасаде не был обозначен номер. Герой вернулся к Меншиковскому дворцу и убедился, что Алексашка жил под нумером 15. С другой стороны покинутый дворец обрамлял филфак университета под нумером 11. Стало быть, опальный дворец располагается под нумером 13. Ну, раз Герой Братеев бросил на него взгляд, опала дворца позади!

А самый нумер 13, надо было считать, обещает удачу. Герой если и страдает слегка суевериями - то наизнанку: любит пересекать свои пути с черными котами, чтит число 13 и плюет для удачи через правое плечо.

Правда, в заколоченной двери заброшенного дворца не нашлось прорези для писем и газет. Нужно было договориться, чтобы корреспонденция на Университетскую, 13, оставалась прямо на почте. Впрочем, это - дело нетрудное. Трудность оставалась за малым: чтобы потянулась в достаточном количестве вожделенная корреспонденция!

Потянется! Коли нашелся такой адрес - престижней не бывает. Чего ж еще? Как же не броситься на Университетскую, 13, - во дворец, целиком принадлежащий АОН, пусть даже простаивающий пока под капитальным ремонтом. Ремонт - тоже солидно. Ремонт означает, что есть деньги на новые паркеты и плафоны. Не на новые даже, но что гораздо изысканнее: на реставрацию паркетов и плафонов позапрошлого века - почти музейных!

Придут, убедятся, что здание в ремонте, - и станут покорно ждать, когда ремонт наконец закончится и их пригласят на инаугурацию... или презентацию... ну словом, пригласят на давно заслуженное ими торжество.

А пока не закончен ремонт, незачем и мантии с посохами рассылать - ясно же, что мантии должны находиться в комплекте с дворцом!

20

Еще одна деталь оставалась. Маленькая брешь в идеальном проекте: требовалось имя. Кем будет подписана академическая грамота?! "Президент АОН Г. БРАТЕЕВ"?

Занявшись раскруткой своего дела, Герой снова преисполнился самого высокого мнения о себе, но деньги заставляют смотреть трезво даже на себя самого. В качестве товарного знака "Г. БРАТЕЕВ" не смотрится. Во всяком случае - пока. Солидный президент необходим почти так же, как респектабельный адрес.

И тут Герой вспомнил о своем сменщике на больничной койке. Шуберт-Борисовский - это имя. Подлинный академик из Большой Академии, если кто-то захочет проверить. А кто и не захочет, кто не слышал - все равно не устоит: очень уж солидны эти двойные фамилии - Воронцов-Дашков, Сумароков-Эльстон - вот и Шуберт-Борисовский.

Герой позвонил в больницу и узнал, что Шуберт еще не выписан, хотя состояние удовлетворительное. Уж не осложнение ли с ним случилось?!

Герой отправился в знакомую больницу.

Со странным чувством вошел он в отделение не как пациент, а как добрый самаритянин, навещающий страждущего.

Шуберт лежал на той самой кровати. Самое удивительное, что сосед культуракадемик по-прежнему лежал, хотя и не обвитый больше шлангами с промывающим раствором. И стоическая его жена хлопотала тут же. Увидев Героя, они сразу стали сетовать в два голоса:

- Вот, посмотрите, до чего довели!

- Едва не залечили!

- Температура до сорока подскочила!

- Занесли, значит, инфекцию!

- Вам повезло почему-то, а я до сих пор...

Герой торопливо высказал сочувствие и обратился к своему преемнику, молча лежавшему на койке во все время этих излияний.

- Здравствуйте, Иоанн Ипатьевич, - на предельной бодрости приветствовал Герой.

- О, здравствуйте-здравствуйте! Вы не представляете, как я рад вас видеть - как живое воплощение. Здоровы, бодры. А я немного здесь подзадержался.

- Да что вы? Неужели что-то осложнилось?

Тем более, осложненный сосед рядом, как не заразиться - если не бациллами, то неудачливостью?

- Ну не то чтобы осложнилось. Просто медленно зарастает. Все-таки годы, понимаете ли. Да и кто знает: если специфическая интоксикация имеется, вообще заживление медленное.

Шуберт не решился выговорить "раковая интоксикация"

Герой поспешил приободрить старика:

- Нет-нет, я думаю - просто возраст. Всякая онкология, я слышал, истощает, а вы совсем не истощены.

- Я тоже надеюсь. Тем более, меня уже, собственно, собираются выписывать. Несколько дней собираются. Потом, правда, пошлют обследоваться в онкологический. Вы обследовались в онкологическом?

- Нет. Зачем это нужно?!

- Ну как же. А вдруг где-то - затаилось?

Не она-опухоль, не он-метастаз, а нечто среднее - страшное, неназываемое, в среднем роде: затаилось! Чудище обло, огромно, стозевно...

- Верьте в лучшее, Иоанн Ипатьевич.

Вошла седенькая бестелесная женщина, посмотрела светлыми глазами - и Герой сразу понял: жена академика.

- А это моя Маша. Мария Игнатьевна.

"Ипатьевич", "Игнатьевна" - даже звучало как-то едино.

- А это, Машенька, молодой человек, которому делали такую же операцию, как мне. Видишь, какой бодрый.

- Ну и прекрасно. И ты будешь таким же бодрым, я уверена... Представляешь, опять этого Заботкина нет на месте!

- Такая фамилия, а заботы не дождешься от него.

- А что такое? Может быть, я могу?

Целеустремленность сделала Героя проницательным: явилась возможность оказаться нужным академику. А тот потом не откажет - из благодарности.

- Представляете, молодой человек, - объяснила Машенька (к ней шло уменьшительное, несмотря на седины), - уже можно нам выписываться, но я не могу Иоанна Ипатьевича увезти. Он уже на пенсии, числится только консультантом, но все равно в его институте обещали машину - и тянут. То нужна была директору, то сломалась. Теперь не могу застать этого Заботкина. По-моему, он от меня бегает. Ученику одному позвонила: уехал в Лондон. Другой обещает уже третий день. А такси теперь - вы ж понимаете... Здесь терпят, потому что Иоанн Ипатьевич еще довольно слабый, ну и возраст. Но уже неудобно.

- Так я вас прямо сейчас отвезу!

- Вы на машине?

- Ну да.

- Но с какой стати? Неудобно! Незнакомый человек.

- Считайте, уже знакомый. И я, при всем своем человеколюбии, зашел к Иоанну Ипатьевичу, представьте себе, по делу.

- Неужели кому-то до меня есть еще дело?

- Есть и даже очень. Собирайтесь, я подожду в коридоре. А о деле поговорим уже в вашем кабинете.

Академик - на такси экономить приходится. Вот и весь итог семидесяти или больше лет - и пары сотен трудов, наверное. Герой правильно сделал, что вовремя сменил ориентацию!

В машине старички ахали, удивлялись мягкости хода - до сих пор, небось, только на институтской "волге" ездили. Герой посматривал покровительственно. Какая разница - академик или плотник? Важно, что слабый, бедный, больной старичок. Пара старичков.

В квартире у академика Героя с бесконечными благодарностями и извинениями, что задерживают занятого человека, усадили ждать в столовой. Ощущение было, словно оказался в антикварном магазине: резной буфет, стулья с выгнутыми спинками и шелковой обивкой - смешно подумать: уж не гамбсовские ли? - стол покрыт тяжелой малиновой скатертью с бахромой. На окнах такие же портьеры, на стенах темные картины в золоченых рамах. Но все это великолепие, казалось, требовало подробной реставрации, а для начала, может быть, элементарного пылесоса.

- Ну вот, извините, пожалуйста, надо же переодеться после больницы.

Теперь на Шуберте был роскошный, когда-то стеганый халат, да жаль, изрядно траченный то ли временем, то ли молью, и черная вполне академическая камилавка, в какой снимался на старинных фотографиях или даже дагерротипах его учитель и еще дореволюционный академик Фаворский. Камилавка очень соответствовала будущей пятиугольной шапочке и прочей академической униформе, задуманной Героем, так что он как-то сразу уверился в успехе своего посольства.

- Пройдемте ко мне в кабинет.

Кабинет тоже соответствовал: вместо письменного стола здесь царила конторка красного дерева - порода мебели и вовсе почти вымершая, разве что в Меншиковском дворце стоят такие же. Вот и хорошо: здесь Герой возьмет реванш за поражение в резиденции светлейшего! Письменная плоскость конторки была обтянула ломберным зеленым сукном, сильно истертым за время неусыпных трудов академика; а обрамлял это ристалище мысли затейливый заборчик высотой в спичечный коробок, из которого выпали по ветхости некоторые столбики.

Герой подумал, что когда он купит себе приличную его будущему положению квартиру, обставить ее надо будет именно так - в стиле кабинета Фауста. И чтобы старинные книги в шкафах, хотя бы вся реальная информация заложена была в компьютере.

- Вот, дорогой Иоанн Ипатьевич, позвольте вам презентовать скромные труды нашего института.

Сборник трудов был совершенно подлинный, с грифом "для служебного пользования", изданный некогда тиражом в пятьсот экземпляров. Вот ведь как пригодился нежданно.

- Тут и моя работа, и другие. Как вы увидите, если взглянете, мы занимались вещами очень серьезными. Я говорю в прошедшем времени, потому что сейчас работы практически остановились, большинство сотрудников разбежалось ну вы знаете, как это сейчас везде.

- Да-да, и у нас то же самое, в моем институте, - проникся сочувствием академик. - Даже машины не допроситься: раньше пять или шесть за нами числилось, а теперь одна, и та вечно в ремонте.

- И вот мы решили, небольшая группа ученых из нашего института и некоторых других, чтобы поддержать гаснущую науку, особенно самые перспективные направления, учредить Академию Опережающих Наук. По-моему, очень удачно найдено слово: "опережающих"! Вот я, например, занимался расщеплением протона, выделением энергии - это же сулит колоссальный прорыв!

- Конечно, я знаю о проблеме протона, - кивнул Шуберт.

- Так вот, чтобы сразу занять достойное место, нам нужна поддержка такого человека, как вы! Не согласились бы вы стать президентом нашей Академии?!

- Начинание прогрессивное, - кивнул честной седой головой Шуберт-Борисовский, - но ведь надо избираться. Президент - номенклатура демократическая.

- Избиретесь. Единогласно. Так единогласно, что и сами не заметите.

- Нет, но все-таки. Надо для начала собрать президиум, - колебался Шуберт.

- Уже собрался и постановил. С чувством единодушного удовлетворения. А я взялся исправлять чисто техническую должность Ученого секретаря. Поэтому и бегаю вот за счет своего времени.

- Нет, но все-таки надо встретиться с коллегами, обсудить...

Но Герой настойчиво придвинул академику припасенный на этот случай Устав на двенадцати страницах, где уже заделан был пробел для подписи. Отпечатанный отборным шрифтом, он казался вышедшим из академической типографии. И Шуберту-Борисовскому ничего не оставалось, как расписаться в указанном месте ведь не оставлять же без надлежащего употребления такую хорошую брошюру, составленную во благо осиротевшей науке! И как отказать симпатичному человеку, который вывез из больницы забытого там академика и бегает за счет своего времени ради общего дела!

Сделав дело, новоявленный Президент со своим нечаянным Ученым секретарем вернулись обратно в столовую. Явилась Машенька, укутавшаяся в темно-зеленый шерстяной платок - отчего она тоже казалась немножко ломберной. Под ее почти невесомыми шажками половицы, однако, привычно терпеливо скрипели, и казалось, скрипят согласно и дверцы прадедовского буфета. Машенька подала чашки, разрисованные тончайшей паутиной трещинок, и бархатный с латунными накладками альбом, в котором многократно запечатлен был Иоанн Ипатьевич на парных снимках с... - с половиной научных знаменитостей уходящего века.

"Вот ведь было все", - казалось, молчаливо взывали и старые фотографии, и инвалидный буфет.

Герой внезапно расщедрился - еще и не имея дохода с Академии, но предвидя успех, сообщил, словно спохватившись:

- Да, забыл я совсем перед вами извиниться: президентский оклад всего два миллиона в месяц. Даром будете работать, Иоанн Ипатьевич. Почти на общественных началах, как и подобает русскому и российскому интеллигенту.

Шуберт-Борисовский с деликатной небрежностью не отказался.

- А я, батенька мой, во многих академиях и обществах состою, - простодушно похвастался старик. - Не вы первый мне предлагаете. Помимо большой Академии, само собой. А еще раньше в международные академии приглашали. Сначала в ЦК запрещали иностранные степени принимать, а потом разрешили и даже на казенный счет командировали. Если не по социальным наукам, а по естественным. Обычно про эти новые я не упоминаю, потому что настоящая Академия все-таки одна, но раз уж зашел разговор.

- Но в тех-то обществах и академиях вы не президент все же, - возревновал Герой.

- Не президент, - пригорюнился Шуберт. - Но зато грамоты красивые.

- Грамоты, конечно же, у нас предусмотрены уставом, вы на досуге почитаете. А еще - мантии и в особенности посохи, каких ни в каком Кембридже нет.

- Посохов нет, - посетовал старый академик. - А грамота самая красивая у меня из Болоньи. Болонская академия музыки. Достань-ка, Машенька... Вот. Я сам не музыкант, но у меня есть работа по философии музыки. И по физиологии. Я показал, что разные ритмы по-разному стимулируют нервные сети кишечника. Сорокалетней давности работа, но сейчас только актуализировалась в связи с современными ритмами. Я назвал это явление "гиперритмией". А как следствие наблюдается дискинезия.

Герою понравился рисунок на титуле, осенявший почтенный документ из Болоньи.

- А можно у вас эту грамоту позаимствовать ненадолго?

- Только с возвратом, - по-мальчишески предостерег Шуберт.

- Слово ученого секретаря!

Герой вышел от Шуберта-Борисовского с заветной подписью и условно одолженной грамотой.

И это - настоящий академик. Можно смело сказать: зубр в своей области. Герою казалось, что разговаривал он только что с маленьким ребенком. Он Герой Братеев - сильный и умный, снизошел к старичку. Конечно, дело и в возрасте. Инстинктивное физиологическое превосходство здоровья и молодости он ощутил бы, наверное, и перед самим дряхлым Эйнштейном. Но актуальнее превосходство, скажем так - социальное. Потому что здесь, в этой завидной, но ветхой квартире Герой представлял господствующий ныне класс. Он, Герой Братеев, готов был взять на содержание этого старичка - и старичок безропотно на содержание согласился. Что толку от любых талантов, если таланты обязаны продаваться, а покупатель он - владелец капитала. Позавидует ли Герой хоть первостатейному академику, хоть первому тенору, хоть чемпиону мира? Отныне нет.

Герой еще ни копейки не заработал на своей идее, но он уже организовывал жизнь. И Шуберт принял его условия. Так все просто! Значит, Герой обладает способностью делать дело, заставлять окружающих покорно идти за собой - и убедиться в этом было необыкновенно важно: куда важнее, чем когда-то найти решение сложной задачи на олимпиаде - после чего он поверил в себя как в будущего физика. Как давно это было. Ну ничего, сегодня и институтское прошлое пригодилось.

Дома его встретил междугородный звонок. Ну прямо телепатия у папы! А может, он уже звонил.

- Ну как ты? Как себя чувствуешь?

- Отлично.

- Все без последствий?

- Да. Как у вас? Машину починили?

- Ездит уже, но теперь кондиционер отказал. А тут жара, без кондишен жуткая душегубка. Вообще тут климат больше на наш сочинский похож.

- Так и хорошо!

- Не знаю. С годами я начал чувствовать. Я думал, пока сидел в Союзе, что в Америке нормальный климат белой страны, вроде Англии, а тут прямо Африка. Потому и негров столько... Ну не надо обо мне. Мама беспокоится, не нужно ли тебе каких лекарств?

- Она уже спрашивала. Нет, спасибо. Ты-то как с твоим сердцем?

- Нормально, не думаю даже.

- Ну и хорошо. Целую.

Что-то папа стал нервничать у себя в Америке. Получается, Герой его утешает, словно у папы рак, а не у него.

Герой так погружен был в новые дела, что и не вспоминал о недавней болезни. Правда, сейчас невольно вспомнил, когда съездил за Шубертом в свою больницу. Не вспоминал и не удосужился зайти в поликлинику, где ему предписано наблюдаться.

А ведь положение изменилось: впереди замаячила новая цель. И цель куда заманчивее, чем скудные научные лавры, хотя бы и нобелевские. Умирать теперь уже не имело смысла.

А вдруг, пока он бегает, какой-нибудь метастаз разрастается тихой сапой?!

Впервые с того момента, когда он усмотрел неуместное истечение крови, Герой испугался. Ведь настоящий рак у него нашли! Обидно будет умереть, обнимая первый заработанный миллион долларов! Не успев зажить новой жизнью!

Спасибо Джулии, она позаботилась, принесла эти капсулы с тибетской травой, которые Герой исправно глотает. И заваривать другую траву в термосе не всегда забывает. И Джулия занимается этим, когда заходит. Герой постарался убедить себя, что зародыши рака, если и затаились где-то, настигнуты и уничтожены тибетской травой. Но все-таки надо обследоваться, надо постоянно следить за собой, чтобы ухватить в зародыше, если все-таки растет метастаз: ведь везде говорят врачи, что рак сейчас излечим, если только захватить вовремя, удушить в зародыше!

Герой улегся - и ему показалось, что у него болит под мышкой. А это как раз излюбленное место лимфоузлов, куда часто стреляют метастазы! Он пощупал нет, вроде узлов не находится. И боль прошла.

Но все равно - как глупо! Он способен к новой жизни, в нем открылся деловой талант - и затесался в неподвластные ему самому собственные внутренности этот посланец смерти, словно бомба, заложенная террористом. И нужно теперь не только развивать свое многообещающее дело, но и постоянно бороться с раковым террором. А ловить террористов, как показывает мировой и отечественный горький опыт, - занятие весьма проблематичное.

21

Вечер - время страхов, а с утра Героя все-таки больше занимали дела.

Даже для того, чтобы основать на пустом месте всего лишь Академию Опережающих Наук - не протонную электростанцию! - нужен был первоначальный капитал. Совсем небольшой: напечатать красивые дипломы на роскошной пергаментной бумаге, буклеты с изображением мантий и посохов, которые предстоит получить счастливым новобранцам АОН. Сами посохи потом подождут, но хотя бы буклеты нужно было предложить подлинные! Экономить на этом нельзя: диплом на промокашке никому не нужен. Получалось - всего-то в тысячу баксов можно уложиться. Всего-то в тысячу жалких долларов. Или - в тысячу прекрасных долларов!

Но где взять эту тысячу?!

Идиотское положение, когда блестящий проект тормозится в зародыше из-за отсутствия мизерной суммы, необходимой на первоначальное ускорение. А дальше деньги начали бы размножаться сами собой!

Герой завтракал, но мысли о безденежье портили аппетит. Быть может впервые. Одно дело, когда не хватало пошлых потребительских денег: ни к морю съездить отдохнуть, ни коробку передач заменить, не говоря уж о новой тачке, это обидно, но терпимо, потому что не убивает надежд на будущее; и совсем другое, когда открылся блестящий путь круто вверх к деньгам и славе, но может завтра и закрыться из-за дефицита в какую-то жалкую тысячу баксов!

Герой до сих пор еще никогда не держал в руках тысячи долларов, и для нормального проживания это была бы громадная сумма, но когда пошел счет на первоначальное капиталовложение, он даже про себя искренне считал тысячу жалкой суммой. Потому что в том мире, куда он захотел вступить, совсем другой счет.

Занять? Но он знал, что такое займы в наше время! Наслышан. Потом врываются люди даже и без масок, потому что ничего не боятся и ни от кого не скрываются. И человек остается без машины, без квартиры, но счастливый необычайно - оттого что живой...

Конечно, Филя вряд ли наслал бы на него бандитов выколачивать долг. Ручаться нельзя ни за кого, но все-таки - вряд ли. Но не хотелось унижаться перед слишком уж старинным приятелем. Чтобы небрежно выдал с барского плеча. Неравенство особенно чувствуется, когда взлетает вверх твой однокашник: рядом на горшках сидели в детстве - так чем же он лучше?!

Герой не мог не подумать, что, стоило заикнуться, Джулия запросто выдала бы ему кредит в тысячу баксов. И никогда бы не напоминала о возврате. По крайней мере, пока они не поссорились. Но то-то и противно: ему пришлось бы сделаться осторожным в словах и поступках, чтобы она не сменила милость на гнев и не потребовала возврата долга.

А между прочим, пора было ему после больницы возобновить поставки продуктов бабушке Миле. Любка ездила вместо него, но Любка без машины, и вообще бабушка лучше ладит с Героем.

Герой вспомнил очень кстати, что ведь он - наследник бабушки, правда, пополам с Любкой. В сундуке у бабушки золота и брильянтов не предвидится, но квартира ее приватизирована, а квартира - это же недвижимость! Ценность, как-никак.

Слово, почти забытое в СССР и возродившееся в России, - "наследник". Какая обширная литература существует про наследников, особенно, правда, на Западе, и психологические романы, и детективные очень увлекательно описывают страсти, когда нетерпеливые потомки отправляют на тот свет родителей и дедушек ради немедленного наследства. И бабушек тоже. Вечный сюжет - от Бальзака до Агаты Кристи.

Если бы вдруг сейчас получить Герою наследство, то все проблемы его были бы решены - так выражаются, он заметил, богатые люди: "У меня проблемы с няней для младшего". Правда, и небогатые научились тоже: "Проблемы с засоренной раковиной". Да, так вот, если бы вдруг именно сейчас освободилась бабушкина квартира, поскорей бы ее продать...

Освободиться квартира могла бы, если бабушка вдруг умерла. Специально она ничем не болеет, но в ее возрасте внезапно умереть вполне простительно.

Герой всегда достаточно любил бабушку Милу и сейчас желал ей всего лучшего в пределах возможного - просто мечта о наследстве и пожелание здоровья бабушке текли в сознании параллельно, никак не смешиваясь.

Бабушка встретила крайне нестандартным вопросом:

- Ну что, ты и вправду болел или от девок своих решил спрятаться?

Герой в первую минуту даже не смог отшутиться:

- Да ты что! Ни для каких девок я бы почкой не пожертвовал.

- Значит, всерьез. Очень уж ты всегда был энергичный. Потому и девки чувствуют. Откуда ж к тебе прицепилась?

- Если бы я знал, я бы уже числился благодетелем человечества. Говорят, Рокфеллер или кто-то завещал денег на золотой памятник тому, кто найдет окончательное средство против рака.

- Золотой памятник - это красиво, - кивнула бабушка. - При жизни его поставят или как?

- При жизни надоест, наверное, глазеть на себя. Да и тревожно: многие покусятся отпилить по куску. Я бы взял наличными.

- Сейчас-то у тебя как? С наличными? Тебе в санаторию не нужно поехать, чтобы долечиться до полного здоровья? Или бывают теперь лекарства дорогие. Раньше в аптеке все копейки стоило, а теперь - посмотришь, и столбняк найдет. Опухолевые эти стоят и вовсе миллионы наши дурацкие.

Бабушка не выходит, а цены знает.

- Нормально у меня - здоровею прямо на глазах. Сначала чихнуть или кашлять не мог, шов не давал, а потом наконец чихнул - и ничего. Так и прогрессирую. А чего ты спрашиваешь? Хочешь мне путевку на Ривьеру оплатить? Хотя бы Северную, если на настоящую не хватит.

- Если очень нужно, у меня от моей бабушки бриллиантовая брошь есть. Думала Любочке завещать, да зачем в ваше теперешнее время настоящие камни? Только сорвут гопники - могут и вместе с грудью. А если для здоровья - как же ей впустую лежать?! Для здоровья ничего жалеть нельзя - в гроб не возьмешь. Так что ты эти лекарства бери, не думай, если нужно!

Ничего себе - сюрприз! А он-то не верил в бабушкины сундуки!

- Вообще-то нужно, - сдерживая торжество, признался Герой.

Как бы даже неохотно признался.

- На лекарство?

Ответить надо было мгновенно. Соврать или не соврать?! Помешало суеверие: скажешь, что на дорогое лекарство, - так и накличешь на себя метастазы!

- На жизнь, бабуля. Институт наш загнулся, надо новую жизнь начинать. Ну и немножко требуется для разгона.

- В новые русские решил податься?

Глупо звучало бы в первом лице: "я - новый русский".

- Просто есть хорошее дело, да нужен вступительный взнос.

Бабушка внимательно посмотрела и объявила тоном пророчицы:

- В деле ты прогоришь, Герка. Дела - не твое дело. Но я тебе все равно отдам, раз тебе хочется. Чего ей в сундуке смерти моей дожидаться. Чтобы не проклинал меня потом: зажала старая, счастья жизни лишила. Только Любке не говори.

Да уж, Любка бы в горло вцепилась, если б узнала. Новенькая ее христианская любовь - отдельно, а денежки - отдельно. Задумала же как-то мухлевать с квартирой.

Ай да бабушка Мила. Ночевать пустить никогда не соглашалась - и вдруг осчастливила!

- Что это Мавроди не видно? - спросил Герой, чтобы сделать бабушке приятное.

- Спит где-то. Страсти ее отпустили, теперь отсыпается. Хорошо у кошки раз в три месяца. А у девок - без перерыву!

- Мавроди не видно, а запах ее чувствуется. Или у тебя уже ароматические миражи в комнате?

- В носу у тебя галлюцинации!

Бабушка достала из ящика комода потертую кожаную сумочку, извлекла оттуда подарок.

- На, испытай свою удачу.

Наверное, брошка была красивая - и золотая, и камень при поворотах стрелял лучами. Но что Герою до ювелирных красот? Открывалась с помощью этого ключа дверь в новую жизнь, вот что ценно.

- А бабушке твоей кто подарил, бабуля?

- Муж ее. Он был доктор, женские болезни лечил. Тогда врачи богатые были, обычное дело - жене брошь. Это не удивительно, что муж брошки дарил, удивительно, как она до таких лет дожила в комоде. Как в Торгсин не снесли когда-то?.. Видишь, сидела здесь судьба, тебя, значит, дожидалась. А спустишь без толку - сам дурак.

Обратно Герой старался ехать медленно. Чтобы не врезаться в кого-нибудь от полноты чувств.

Но в общем-то все правильно! Кто же должен помочь, если не предки? Филя почему поднялся быстро? Потому что у него папа - интендант. Наворовал ребенку стартовый капитал. А Герою, значит, послал привет дедушка бабушки - пра-пра получается. Дедушка, который так кстати любил свою жену - или, наоборот, заглаживал грехи с пылкими пациентками? Счастье, что в те времена врачи бывали богатые! Теперь можно будет резко стартовать - спасибо счастливым дореволюционным временам... А чтобы совсем с нуля начать - нужно разве что в карты выиграть. Или ограбить кого-то в темной парадной.

А еще: приятно было думать, что у него и в мыслях не мелькнуло нечаянно отравить бабушку ради ускорения наследства. Герои Агаты Кристи этим запросто занимаются, а он - не такой.

А еще, как в старой дунаевской песне поется: "Эх, хорошо в стране любимым быть!" Необходимо уточнить - любимым женщинами. Женщины пропасть не позволят когда любят. Вот и бабушка, хотя и устаревшая совсем, но все-таки женщина в своей основе. Бывших женщин не бывает. Потому и помогла любимому внуку. А внучку - побоку.

Вот только обидно, что бабушка не верит в его деловые таланты. "Прогоришь ты, Герка!" А он не прогорит! Он докажет. Прежде всего, докажет себе. Но и бабушке Миле тоже.

22

Тем больше появилось оснований беречь здоровье.

В поликлинике его тотчас направили к консультанту по почкам, платному, но зато остепененному и известному. С бабушкиной брошью в кармане он мог легко тратить последнюю наличность, заработанную научной работой. Герой всегда считал, что нужно пользоваться услугами лучшего качества - как и товарами. Не всегда следовал своему убеждению по бедности - но считал. И вот он уже может, не задумываясь, оплатить профессорскую консультацию. А скоро сможет гораздо больше.

Если будет жив дальше.

Профессор оказался старым, но жизнерадостным - никакого сходства с Шубертом-Борисовским. Наверное, потому, что урология - доходное дело. Вот и комаровскую дачу у них купил уролог.

- Смотритесь вы молодцом, будто с курорта прибыли, а не из госпиталя. А хабитус - первое дело. На мой профессиональный взгляд, у вас должно быть все отлично. Но не будем пренебрегать и инструменталиями... Чего ж это, батенька, там в больнице не сделали вам элементарного рентгена легких? В почку вашу уперлись, а на полшага в сторону посмотреть им уже неинтересно, или недосуг. Надо вам скопию учинить. Ну и УЗИ повторить. Почку оставшуюся, печень.

Нетрудно было догадаться, что при всей своей кипучей жизнерадостности профессор искал метастазы.

Во время беседы в кабинет влетела знакомая Герою заведующая отделением, та, которая содействовала его отправке в больницу.

- Ну как вы? Уже дома? Егор Тимофеевич вас смотрит? Очень хорошо. С Егором Тимофеевичем вы не пропадете!

И отнеслась к профессору:

- Ну как тот мой больной? Вчерашний?

- Прилично. Я думаю, ничего серьезного. Но надо менять образ жизни.

- Вот я тоже ему сказала.

- Массаж простаты ему показан. Самый простой - естественный: во время извержения, - с удовольствием засмеялся профессор.

- И я ему слово в слово!

Видно было, что подобный метод массажа заведующая очень одобряет.

Герой было подумал поначалу, что пациент предается излишествам, ему прописано воздержание, а оказалось ровно наоборот: пациент оказался аскетом, а врачи призывают его вернуться к нормальной мужской жизни и практиковать естественные извержения. Откуда только взяли аскета? Или к ним обратился монах? Теперь ведь всерьез возрождают монастыри - со всеми прелестями средневекового устава.

Нечаянная сцена очень успокоила Героя: профессор реально понимает жизнь и дает удобные советы. Теперь Герой будет знать, что совместно с милыми женщинами производит лечебные процедуры - физиотерапию и массаж.

Продолжая улыбаться, профессор снова обратился к Герою:

- Я думаю, у вас все хорошо. Но надо быть бдительным. Вам - всю жизнь. Повторять УЗИ - раз в полгода. Рентген - можно тоже. Некоторые боятся радиации, но мы в быту получаем гораздо больше.

- Я слышал, профессор, существует новейший метод: атомно-магнитный резонанс. Там не отдельные части просматриваются, а сразу все тело. От корней волос до кончиков ногтей.

- Можно, конечно. У нас в городе только одна установка - наверное, очередь. И жизненных показаний я у вас все-таки не нахожу. Довольно дорогая процедура, должен вас предупредить.

- Здоровье еще дороже, профессор. Давайте попадем в резонанс.

- Хорошо. Но это не исключает прежних моих рекомендаций.

Пожалуй, инициатива больного его слегка раздосадовала. Ну и пусть. Герой платит. А он уже начал понимать: кто платит - тот не стесняется. Застенчивый бизнесмен так же невозможен, как слепой шофер.

Приемные часы рентгена удачно совпали, и Герой сразу же зашел туда. Все-таки он волновался, пока ждал результатов. Если профессор сразу заинтересовался легкими, значит, опухоль почки имеет обыкновение стрелять именно сюда.

Наконец равнодушная сестра вынесла ему заключение - хорошо хоть не играли в конспирацию, не сказали: "Ответ у вашего доктора". Решающую фразу Герой выделил сразу: "Без патологических изменений". Значит, в легких чисто. Если только рентген способен разглядеть мелкие начальные метастазы. Ведь икс-лучи открыты уже сто лет назад, а почему-то разговоры о невозможности разглядеть рак на ранней стадии продолжаются. Нет-нет, рентген недостаточен, хорошо, что Герой выцарапал у профессора направление на магнитный резонанс.

Но все-таки - "без патологических"! Значит, крупных, с яблоко или больше метастазов в легких нет, а если и затаились совсем мелкие, их можно рассосать травами, которые принесла Джулия. Наверное - можно.

Полное спокойствие ему уже никогда не будет доступно и ни за какие деньги не купить, но некоторое время у него есть, чтобы жить и делать дела. Месяцы точно, а в лучшем варианте - годы. А там - там и новые лекарства появятся, более мощные и более точные, которые не травят в организме все подряд, как современная химиотерапия.

Надо переболеть раком, чтобы понять: месяцы - тоже время.

Когда Герой отпирал машину, к нему подскочила оборванная старуха цыганского вида - подскочила с неприличной для ее лет резвостью:

- Золотой, помоги, дай на хлеб.

Герой не любил нищих. Большинство из них он считал расчетливыми профессионалами, которые неплохо зарабатывают своим ремеслом, а те немногие, которым действительно нечего есть, сами виноваты: всегда можно работать, а не клянчить. И вообще - какое ему дело до них? Он не подавал милостыни никогда.

Но тут он дрогнул: ведь только что вышел он из рентгена, вопрос идет о жизни - сидит в нем рак или нет? Тысячи лет считается, что подавать нищим полезно для здоровья и успехов дающего. И Герой не смог пренебречь столь прочной традицией, протянул было пятитысячную бумажку, но сменил на десятитысячную - чтобы еще больше умилостивить судьбу.

Старуха, видать, рассчитывала на меньшее и осыпала его благословениями:

- Дай бог тебе здоровья, красавчик! Жену добрую и денег много. Удача тебе завтра будет.

Глупо, но Герою приятно оказалось услышать пророчества резвой нищенки.

23

Занимать денег у Фили Герой не стал - и тем самым остался на равных со старым приятелем, не испортил дружбу деньгами. Но спросить совета, к какому антиквару стоит обратиться с бабушкиной брошью, было вполне уместно: Филя имеет связи, порекомендует человека, который по знакомству не обманет. Или не слишком обманет.

Вмешивать Джулию Герой не стал: будь он так богат, как ему бы хотелось, брошь нужно было бы просто ей подарить - но он пока не мог себе такого позволить. Пойдет у него все как надо - будет ей дарить драгоценности. Пока же не хотелось выдавать свою невольную скупость. Джулия бы предложила, возможно, выкупить у него брошь для себя, что вышло бы совсем унизительно: продал брильянт любовнице!

Антиквар оказался классическим старым евреем, что тоже обнадеживало помимо рекомендации Фили: опыта у Героя не было, но почему-то он считал, что старые евреи не обманывают по мелочам - они для этого слишком умны и осторожны.

Антиквар водрузил на лоб обруч с лупой и осмотрел брошь вооруженным глазом:

- Молодой человек, я вас поздравляю: ваши бабушки и прабабушки грамотно хранили свои драгоценности: на ней нет мелких царапин.

- Разве на брильянте бывают царапины? Он же самый прочный.

- Царапины бывают на золоте. Глупые люди хранят свои драгоценности в чулке, то есть в мешке, где они трутся друг о друга - и царапаются. Такие вещи надо держать в отдельных футлярах. Бархат хорош внутри футляра, но еще лучше обернуть внутри бархата дополнительной льняной тряпочкой. Да, царапин нет. Ювелир делал хороший, но обычный - не из мастерской Фаберже. Что вам сказать? Вечные ценности сейчас в цене, брильянт - вечная ценность. Цены на Пикассо завтра изменятся, а на брильянты - нет. Поэтому умные люди вкладывают. Инфляция, правда, замедлилась, а то расхватывали, как пирожки... Две двести. Если напрямую.

Герой определил минимум, потребный для начала своего дела, в тысячу. Появлялся избыток, таким образом. Джулия на его месте, наверное, сказала бы прямо и резко: "Хорошо, а теперь я посоветуюсь с другим независимым антикваром, сравню цены". У Героя хватило бы характера заявить так, если бы не рекомендация Фили. И если бы вид антиквара внушал меньше доверия. А так... Тем более, продавая прямо, без оформления договора, оба экономили. Антиквар рисковал, тем более ему стоило быть честным со своим контрагентом.

- Давайте. Желательно сразу в долларах.

- Раз напрямую, конечно.

Никогда Герой не узнает, воспользовался ли этот петербургский гобсек его неопытностью. Ничего, он заработает гораздо больше на своей АОН! Главное, можно наконец начать!

С двумя тысячами настоящих денег в кармане Герой сам себе казался богачом. Бумагу на дипломы самую первосортную! Проспекты с изображением несуществующих мантий и посохов цветные и лучшей печати. Можно в Финляндии заказать. Конверты с фирменным брендом АОН - такие мелочи решают все: они вызывают доверие, а доверчивый клиент заплатит!

На цветном принтере Герой отпечатал грамоты с золотым обрезом и темно-синей благородной заставкой, на которой пухлые музы трубили в трубы и размахивали венками - позаимствовал с болонской грамоты Шуберта. Имена счастливых академиков впечатывались зеленым цветом жизни, а подписи президента и ученого секретаря выводились алой краской, словно бы почтенные мужи подписывали дипломы красной китайской тушью (никто же не заподозрит в АОН фаустианскую традицию скреплять договор подлинной кровью!).

А ведь он пока пустил в ход первый список, свежие сливки, снятые с соседнего СИЗО. Дальше ждут с нетерпением своей очереди множество институтов, вузов, закрытых КБ - в Петербурге, в Москве, в необъятной провинции. Уже не 420 академиков маячат впереди, а два-три десятка тысяч как минимум - и каждого новобранца так приятно умножать на $ 285. Недаром советская наука была в свое время самой многолюдной в мире, а российская отчасти таковой остается по сей день. И весь впечатляющий итог умножения - законная плата Герою Братееву за сообразительность и веру в себя.

Нагруженный первыми четырьмя сотнями плотных конвертов с эмблемой АОН Герой Братеев явился на почту.

Кроме конвертов он тащил еще и трехкилограммовый торт, и полдюжины шампанского - на представительских так же нельзя экономить, как и на именитом президенте и красочных проспектах.

Герой не стал, разумеется, томиться у окошка приемщицы, а сразу прошел в тесный кабинетик к начальнице почты, личные реквизиты которой заранее узнал по телефону.

- Вы куда лезете? Все вопросы в окошке! - прикрикнула было толстая почтмейстерша.

Но Герой, уверенный в своей победительности, не обратил внимания на суровый окрик и вывалил на старый, залитый чернилами стол свои конверты вперемешку с подношениями.

- Вот, Клавдия Ивановна, отныне мы ваши преданные клиенты. АОН на Университетской, 13. Знаете, конечно, этот маленький дворец, бывший царицы Прасковьи. Ну а поскольку адрес пока еще только юридический до окончания ремонта, то будем у вас оплачивать абонементные ящики, сколько скажете. Для всей привходящей корреспонденции. Как увидите адрес наш, так и складывайте в наш же ящик. А я буду приходить через день или два. Вот здесь устав наш оставляю вам лично, чтобы вы знали, с кем работаете. Не ТОО "Гнилоимпорт" какое-нибудь, а научная академия! Сам Шуберт-Борисовский президент! Всемирный академик. А я - скромный ученый секретарь, на почту захаживать по чину мне.

Толстая и добродушная Клавдия Ивановна приняла посильные подношения по-домашнему, без малейшей неловкости.

- Спасибо. Девочки сегодня с чаем скушают. До чего же приятно иметь дело с культурными людьми. Я сама так науку обожаю - прямо не сказать. Академика от нахала современного отличишь сразу - не надо никакой справки спрашивать. Взяли, значит, себе дворец этот? Ну, слава Богу. А то иду мимо - ну прямо сердце болит: такая красота стоит заколоченная. И прямо посреди самой знаменательной набережной. Я уж боялась, какие-нибудь израильские американцы купят. А тут, значит, для науки. И Университет рядышком - одно к одному.

Вот и почтмейстерша оценила соседство!

Он вышел из кабинетика, прошел сквозь почтовый зал под перекрестными женскими взглядами из всех окошек - чуют мыши: кот на крыше! - и оказался вновь на улице.

Да, легко все достигается на свете: пришел, подарил, победил. Люди чувствуют, кто имеет право распоряжаться, и охотно покоряются.

Теперь какое-то время нужно было просто ждать.

Что очень непросто: ждать, когда не ждется.

24

Странный звонок случился в тот же вечер.

Джулия только что пришла и готовила на кухне, Герой, предпочитавший пока не рассказывать о своих успехах в деле основания АОН, сидел в комнате и просматривал списки уже существующих академий "Геологии и охраны природы" и "Технической". Списки он добыл так же легко, как в СИЗО. Многие новые академики охотно захотят стать "дважды" и "трижды", как были когда-то многажды лауреаты Сталинских премий.

Тут телефон и проснулся. Женский, не очень молодой голос:

- Здравствуйте, мне нужно, по-видимому, Германа.

Герой привык.

- По-видимому, это я.

- Что значит "по-видимому"? Я говорю серьезно!

- Вы сами так спросили. Меня зовут не совсем так, но сокращают как Геру.

- Так вот, с вами говорит мать Ариадны Котовой. Давно вы знакомы с моей дочерью?

- Странный допрос. Я вашу дочь однажды видел в гостях. По-видимому, вашу дочь, поскольку фамилию она не объявляла, но Ариадна - имя довольно редкое.

- Почему же тогда у нее записан ваш адрес и телефон?

Очень интересно! Герой настырной девственнице не давал ни того, ни другого. Он хорошо помнил, что сам позвонил ей, заехал на машине и привез сюда. Адрес, положим, она могла заметить, хотя казалась достаточно восторженной, чтобы слишком присматриваться к табличкам на доме. Хорошо, она могла потом тихо явиться еще раз, осмотреть дом и квартиру - и записать зачем-то. Но телефон? Правда, по адресу легко узнать и телефон, было бы желание. Значит - было.

- Не знаю, почему. Я ей своей визитной карточки не оставлял.

- У нее не визитка, а написано от руки.

- И от руки я ей не писал.

- Как же вы это объясните?

- У нас есть общие знакомые, раз мы встретились в гостях. Могла у них узнать.

- Но зачем она узнала именно ваш адрес, если вы действительно ей не давали?

- Не знаю. Девичьи сердца всегда загадочны.

- А кто эти знакомые, у которых вы встретились?

- Ну знаете, я не уполномочен помогать вам следить за дочерью. Расспрашивайте ее сами.

- Дело в том, что она пропала.

Этого не хватало! Ну не утопилась же она от несчастной любви к нему девственница казалась слишком разумной для таких крайних поступков.

- Правда? Очень вам сочувствую.

К комнату заглянула Джулия:

- Долго ты собираешься болтать? У меня готово.

Не хватало, чтобы Джулия о чем-то догадалась!

- Сейчас, обожди.

Но Джулия не ушла, а бестактно уселась в кресло.

- Да, исчезла уже восемь дней назад. Поэтому я вас прошу мне помочь.

А где доказательства, что это правда? Конечно, такими вещами матери не должны шутить, но бывают очень изощренные дамы. Хотя с помощью оголтелой лжи все-таки принято выслеживать мужей, а не дочерей.

- Думаю, все интересующие вас адреса есть в какой-нибудь записной книжке. И имена тоже.

- Я примерно так и обзваниваю. Но ваш телефон записан не в книжке, а отдельно на бумажке. Видимо, вы - последнее знакомство. Со всеми другими она была знакома - и не исчезала. А после встречи с вами такое случилось. Листок лежал прямо на середине стола. Как будто она хотела, чтобы я прочитала, если она не вернется. Указывала, кого искать, если что-то случится. И вот не вернулась. Так что вы напрасно скрытничаете. Если моя девочка не найдется, ее поисками займется милиция. И вами тоже.

- Ну что ж делать. Все равно добавить мне нечего.

Герой положил трубку.

- Что случилось? Очень ты озаботился от разговора.

Скрывать не было смысла: в той части, какую он выдал и мамаше Ариадны.

- Видел я на даче у приятеля одну девицу. А теперь звонит ее мамаша, что та исчезла и осталась записка с моим адресом и телефоном. Которого я ей не давал.

- А ты не давал?

- Не давал. Зачем мне?

- Как - зачем? Зачем мужчины дают свои адреса? Чтобы наедине побеседовать - с интересующим объектом.

- В данном случае - не давал и беседовать наедине не собирался.

- Наверное, ты не давал, зато она давала. Давать - это по женской части. Помнишь, ты мне сказал на второй день, как я тебе дала здесь у тебя дома, чтобы я вечером не приходила, что у тебя на вечер другие планы?

- Правда? Может быть, и сказал.

- И какие у тебя были планы на тот вечер?

- Не помню. Мало ли у меня дел. Это еще до больницы было, время прошло.

Герой мягко напомнил про больницу, чтобы Джулия остановилась. В конце концов, перенеся рак, он должен заработать на этом некоторые привилегии. Например, право избегать нервных сцен, потому что известно, что рак от нервов.

Но Джулия не оценила мягкий намек:

- Зато я помню. Дела бывают у тебя и вечером, и утром. Только со мной так не поступают, запомни, пожалуйста, миленький. Я сразу поняла, куда ты заворачиваешь, и стало мне интересно. Ну и подтвердилось очень легко, что привез ты к себе какую-то лахудру. Которая пропала или другую.

Каким образом подтвердилось, сразу сделалось совершенно ясно: Любка случайно встретила Ариадну, когда Герой выводил ее из дому, и доложила. Случайно - или не случайно. Ведь перед тем Джулия с Любкой бурно подружились вот Джулия и могла попросить проследить за братом во имя новой дружбы. Любка, помнится, и проповеди читала: зря ты меняешь Джулию на каких-то потаскушек.

Отпираться не было смысла - да и другой поворот получало дело: в связи с исчезновением.

- Чего ж ты так долго молчала, а вдруг выдала?

- Не знаю. Такая я. Тогда решила промолчать, проглотить, а теперь перерешила. Как послушала твое вранье. Чего мне молчать?

Добавила бы: "за свои деньги" Но денег Герой во время приятного объяснения все-таки постарался не касаться. Если она первая напомнит про свои щедроты тогда, пожалуйста, ответит и он.

- Того, что возникает вопрос: а как далеко твой интерес простирался? Просто узнать или перейти к действиям? Теперь ведь запросто: заказали - в асфальт закатали!

И ведь Герой неплохо относился к Джулии, но с легкостью допустил такой поворот. А что? От ревности бабы шалеют гораздо хуже мужиков. Нравы же теперь действительно лихие. А Джулия - дама решительная.

- Нет, это слишком - в асфальт. Послала мальчиков, они ее в гараж привели, юбчонку задрали, и я сама ее выдрала как сидорову козу. Папиным солдатским ремнем. И все, мой миленький: отпустили твою шлюшку домой. Наверное, мама ее не секла в детстве, вот я - вместо мамы. Ведь я старая для тебя, да? Если тебя на девочку потянуло?

Если и можно было сомневаться в Любкином участии, то теперь сомнений не осталось: ведь тогда Герой довез Ариадну до самого ее дома, и Любка видела, где та живет. Арина и парадную показала, и уточнила даже, что на последнем этаже под крышей.

Герой представил: экзекуция проводилась в том самом гараже, притулившемся на заднем дворе, где властвует хмурый Федя и где он поменял своего "жигуля" на заманчивую "сабку".

Конечно, Джулия - дикая баба. Но ведь зараза носится в воздухе. Постоянно самые милые ведущие телевидения сообщают: "Министра подвергли публичной порке". Это у них такая ходкая метафора. Но значит - из круга близких тем. Герой не представлял себе, как вообще можно жить после такого унижения - лучше расстрел. Если бы родители пальцем тронули его в детстве, он бы их возненавидел навсегда, едва бы вырос - зарезал бы в подворотне, и только после этого естественного возмездия почувствовал бы, что может жить дальше. Потому что унижение гораздо хуже смерти и только смертью смывается - для него. А для массы пишущих и читающих - нормальный русский быт.

А что если и Ариадна чувствует так же, как он?! Что если она не пережила унижения?! Утопилась, например?! Должна была бы отомстить Джулии, но ведь даже не знает, кто ее оскорбительница. А что выпороли ее из-за визита к Герою, ей, конечно же, было подробно объяснено.

- Если меня на кого потянуло, могла бы все претензии мне. Зачем же на нее накинулась? Да еще со сворой твоих "мальчиков"?

- Как ты ее защищаешь! Чего ж ты со мной до сих пор вожжаешься? Сбежал бы к ней! Женился бы, нашел бы наконец свое счастье!

- Влюблен я в нее никогда не был и жениться не собирался, но я дикости не выношу. Все равно как если бы узнал, что ты человечиной закусываешь. Так что давай мирно раззнакомимся.

Он говорил медленно и тихо, потому что хотелось вскочить, схватить Джулию за ворот и надавать оплеух, чтобы голова ее моталась из стороны - в сторону, из стороны - в сторону!

Но он еще никогда в жизни не дрался с женщинами! Как у Высоцкого? "Я женщин не бил до семнадцати лет, в семнадцать ударил впервые..." А ему за тридцать, и вот до сих пор...

- Ах, вот как! Я больше не нужна, да? Пока болел, очень даже была нужна, а теперь мавра сделала свое дело, так?

- Я не знал, что ты садистка, пока лежал в больнице. Знал бы - не пустил на порог.

Хорошо, что она не знает про его обширное начинание, про то, что он уже в зародыше сам миллионер и хозяин жизни. Она-то думает, что он попрежнему бедный, но все равно гордый. И правильно думает: он бы выгнал ее, если бы и оставался без последнего гроша.

Джулия встала.

- Ну что ж, миленький, мне такие тоже не нужны. Ты, конечно, классный мужчина, потому все девки и падают, но не только в этом счастье, как ни странно. Потому что по характеру ты - половая тряпка. Мне не нужно такого. Прими последнее адью.

- "Сабку" я обменяю обратно на своего "жигуля".

- Не бери в голову. Его, наверное, давно толкнули. Езди и помни.

Она повернулась и вышла из квартиры - как была в домашних туфлях. Она ведь уже совсем было обжилась, туфли свои комнатные завела. И если бы Джулия не забыла переодеть туфли, можно было бы подумать, что уходит она совсем спокойно.

Герой не сразу сообразил, что она забыла свои итальянские лодочки, но бежать следом не стал. Смешно вышло бы: бежать с туфлями в руках за изгнанной любовницей. Трубу надо было бы вернуть, но ведь тоже разыграет презрительную щедрость, не возьмет. Да и мелочи это - между ними, богатыми и деловыми.

Зато как хорошо, что он не занял у нее стартовый капитал, что в своем главном деле он от нее независим! Как будто чувствовал он, что так закончится между ними.

Если бы Джулия цеплялась, не хотела уходить, он бы ненавидел ее все сильнее. Но она так легко ушла - и сразу вспомнилось многое хорошее, что было у них. И черт ее дернул за язык - с чего она вдруг решила ему поведать о своей бабьей мести?! Жили бы спокойно дальше, если бы он не знал.

Но что если Джулия и вправду довела эту странную девочку до петли или омута?! Нельзя такое прощать.

Точка. Ушла и ушла. Страница жизни решительно перевернута. Или даже вырвана. А слишком переживать - только раков в себе разводить. Ни к чему.

25

Пришли наконец на почту первые переводы от новоявленных академиков - сразу двадцать шесть штук. Почте пришлось напрячься, специально заказать деньги, чтобы выдать Братееву сорок миллионов.

Он явился - и небрежно сунул деньги в карман. Разумеется - чисто символически. А так пришлось сваливать пачки в портфель-дипломат, кейс, попросту говоря по-русски, оправдывая старинный анекдот: подходит в ресторане официант к грузину: "Зачем вы ставите чемодан на стол?" - "Уже, понимаешь, нельзя и кошелек положить"

Первые приличные деньги - это же как первая любовь! Пусть потом появятся миллионы настоящие, а не жалкие обесцененные лимоны, он их не запомнит так, как первые свои деловые доходы!

Клавдия Ивановна с девочками получили свои торты и шампанское, и добродушная почтмейстерша осталась на страже: теперь такие миллионы должны приходить каждый день. Такие и даже гораздо большие. И придут.

На улицу Братеев вышел родившимся заново.

В Индии "дважды рожденными" называют брахманов. Это про него.

Такого головокружительного настроения с ним не случалось никогда. Мир принадлежал ему - заверните! Отныне он - свободен! Он сможет ехать, куда захочет, - лететь лайнерами всех компаний мира, плыть на роскошных белых теплоходах; он сможет сам купить себе все, что захочет. Не выгнал бы он Джулию, подарил бы ей "феррари" взамен ее "БМВ" - ну еще не сейчас, а немного позже. Подарил бы ей "феррари" чтобы она и думать не смела, что он зарился на ее деньги! А можно будет и после разрыва скромно рассчитаться: вернуть, например, вместо старого потертого "сабки" тоже "СААБ", но новый. Тоже немного позже, конечно, но закрыть тему, чтобы никто не мог сказать, что он хоть минуту был альфонсом. В больших деньгах заключены разом все возможности, все наслаждения, среди которых женщины, например, - только частный случай, а деньги сулят наслаждения универсальные! Любые варианты счастья.

Даже и не в счастье только дело, хотя кто же откажется от счастья, но, что еще важнее - в самоуважении. Деньги теперь - несомненное доказательство первенства. А Герой не может не чувствовать себя первым, иначе вся жизнь бессмысленна. И деньги - такой же символ, как когда-то - лавровый венок. Доказательство избранности. Он себе уже все доказал - не все окружающие пока это заметили, но заметят и примут к сведению: Герой Братеев - он из породы победителей.

Слишком долго он ставил на физику, но и там смысл был тот же - доказать себе и другим. Слава богу, история сделала крутой вираж, и понадобились совсем другие доказательства. Но он сумел снова в себя поверить, нашел себе дело. И все-таки, не сомневаться и удостовериться - состояния немного разные. Даже сильно разные. Когда воплотившуюся мечту удается наконец тронуть рукой, пощупать - это впечатляет.

Кейс приятно тяготил руку. Герой открыл дверцу своего "сабки", кинул полупудовый кошелек на правое сиденье. Уселся сам. Ну вот - скоро можно будет и приличную тачку прикупить за свои. А женщины набегут сами, об этом и заботиться не придется. Зрелые матроны и робкие девственницы. Или - неробкие девственницы.

Герой вспомнил было о пропаже Ариадны, но не хотелось думать о неприятном. Найдется! Скорее всего, убежала от слишком настырной мамаши к какому-нибудь хахалю. Герой ее распечатал - и теперь она сорвалась с цепи.

Он выехал на набережную. Туда, где стоял с заколоченными окнами дворец для его Академии. Редкая удача, а удача, как известно, помогает сильным. Редкая удача в том, что нашелся на роскошной набережной этот забытый заколоченный дворец, который можно предъявить самым настырным новобранцам, которым захочется всерьез примерить мантию: пусть ждут, когда отремонтируют особняк. Подождут - лет несколько. Но еще и символика какая-то в этом: дворец ведь когда-то принадлежал царице Прасковье! Царице. Единственный царский дворец на всей набережной. Даже Меншиков, хоть и полудержавный властелин, но все-таки не царской крови. Грех не видеть в этом перст судьбы!

На другом берегу Невы пленяла взор широкая панорама петербургской славы от барочного Зимнего дворца до строго классического фасада бывшей англиканской церкви. В центре возвышался подобный рукотворной горе Исаакиевский собор, у подножия которого с трудом различался на фоне зеленой стены деревьев скачущий навстречу Герою Медный всадник. И словно бы в первый раз Герой понял, что всего этого великолепия не было первоначально на топких брегах Невы - и вот вознеслось. Себя он в упоении первого успеха сопричислил к тем, кто созидает, чьи деяния изменяют окружающий мир. Получилось у Петра, получилось у славных зодчих Северной Пальмиры - получится и у него. Стыдно жить в таком вдохновляющем городе - и не поверить в себя. Так же легко, как к радушной почтмейстерше, войдет он в любой кабинет - и выйдет признанным главой новой академии или даже новой школы - научной или жизненной. Творчество - всегда отчасти авантюра. А разве основание имперской столицы посреди лесов и топи блат у самого края земли не было блестящей авантюрой?!..

Необыкновенная легкость в действиях словно бы перекинулась и на мысли. Они неслись неудержимо, как селевой поток в горах.

АОН - это гениально!

Но АОН - только начало. Гениальность не должна иметь границ и останавливаться у последних пределов!

Еще не было ясной идеи. Но возникло предчувствие идеи. Знакомое еще по научному прошлому.

Рынок академиков исчерпаем. Пусть даже каждый десятый теоретик или технарь на пока еще необъятных просторах России поверстан будет в АОН - больше нельзя, чтобы не девальвировалось действительное членство, чтобы опережающие академики не сделались банальны, как сотоварищи по профсоюзу, - рынок исчерпаем по определению. Ограниченный контингент.

Надо посягать на широкого покупателя, на народ - на контингент поистине неограниченный!

Итак - требуется завлечь неограниченного покупателя. Неважно чем. Реальность не в товаре, реальность в деньгах. Можно торговать хоть индульгенциями - лишь бы брали. Индульгенциями даже лучше, чем обычным материальным товаром: потому что проданный холодильник могут вернуть, если плохо холодит, а качество индульгенции проверится разве что у врат рая.

Можно торговать... можно торговать... Вот именно - индульгенциями. Верой. Спрос на чудеса неисчерпаем!

Герой когда-то обещал Джулии, что он посоветует ей, как расширить дело. Чем заняться. Так и не успел одарить ее советом. Но идея зрела в нем. И вот вылупилась!

Исаакий возвышался на противоположном берегу, как рукотворная гора. А что есть рукотворная гора? Пирамида!

С необыкновенной ясностью вспомнилась не очень давнишняя статья. В какой-то приличной газете. Ускользало - в какой.

Можно торговать пирамидами!

Потому что пирамиды собирают энергию. Кто владеет энергией - командует жизнью. Энергия идет потоком из глубин Вселенной, вечный космический ветер. Но ветер этот продувает Землю не задерживаясь. А пирамиды ловят космический ветер, словно паруса. Египтяне это знали. И пирамиды их - не просто слишком дальновидные гробницы, а мощные энергостанции. Внутри пирамид и сейчас особый фон, так что все приборы зашкаливает и время в них замедляется. Египтяне знали - но не совсем. Камень - слабый фильтр энергии. А мы применим вольфрамовую нить. Сплетем из нее парус для космического ветра, это же понятно как зонтик! Понятно каждому глотателю рекламы. А рекламой люди сыты плотней, чем пищей. Не хлебом единым жив человек - прежде хлеба он жив рекламой!

Вот он - гениальный бизнес-план. Или, как говаривал Архимед, эврика! Надо основать фирму или акционерное общество - и продавать пирамиды. "Северная Пирамида" очень звучит. Заманчиво и традиционно. А то триста лет впустую рекламируют какую-то бесполезную Пальмиру.

Акционеров набежит вдоволь, потому что все захотят стать совладельцами пирамид, ловить в свои паруса бесплатный космический ветер. А весь оставшийся народ - неакционеры - понакупит себе пирамид, значит, тоже принесет свои деньги Герою Братееву! Деньги пойдут с двух сторон при низкой до смешного себестоимости.

И не надо путать с пирамидами финансовыми. Тут недоразумение чисто филологическое: обозвали эти жульнические компании "пирамидами" - но совершенная геометрическая фигура имеет к аферистам не больше отношения, чем фараон Рамзес к американскому полисмену, которого за океаном почему-то обзывают "фараоном".

Кстати, в чем принципиальный порок всех этих русских "Селенгов" и очарованных банков? "Чара", понимаешь ли... Они собирали деньги, но ничего не продавали взамен. Вот и лопались быстро и громко. Хороших людей вежливо грабили, что откровенно аморально. Герой Братеев со своей "Северной Пирамидой" будет продавать реальный товар, который можно взять в руки - и ощупать вещь. Каждый останется с собственной действующей пирамидкой на руках - и никаких претензий!

С маленькой домашней пирамидкой - вот в чем демократизм идеи! Фирма Братеева не станет изготовлять чудища размером с пирамиду Хеопса (ну разве что изредка по спецзаказу?), не на честолюбивых королей и президентов нужно рассчитывать, но на массового покупателя. Массовка не подведет!

Та путеводная статья - Герой вспомнил наконец! - исходила не из какой-нибудь "Аномалии", которая что угодно напечатает и не поперхнется, а из основательной газеты, из самих "Известий", которые шутить не склонны и все печатают всерьез.

Прекрасно описано, как у людей, живущих под пирамидами в собственном огороде, излечиваются многие болезни, в особенности такие упрямые для всяких лекарств, как гипертония и астма, а также разнообразные нефриты и неврозы. Там же под экспериментальной пирамидой и овощи вызревают быстро и крупно, до того что урожай удваивается в три раза. Приборы же беспристрастно фиксируют, как сами собой в подпирамидном пространстве подзаряжаются аккумуляторы и отклоняются от прямых траекторий равнодушные к любым магнитным полям нейтроны.

Кроме того, еще и пейзаж окультурится. Сейчас на каждом дачном участке самодеятельный садовник натягивает пленки как может. Смотреть - срам. Детям показать неприлично: вспоминаются известные предметы, которые от слова "презентация". Предохранители. И вдруг вместо этого привычного срама появятся правильные пирамиды. Желательно, ориентированные по компасу. Красота и культура! А коли производить их из той же полиэтиленовой пленки, выйдет предельно дешево.

Правда, вот вольфрамовая нить требуется для улавливания космических ветров: без вольфрамовой нити публика не поверит. Вольфрам-то знает каждый, кто умудрен аттестатом умственной зрелости, потому что вольфрамовая нить перегорает в лампочках. Так что и научно, и вместе с тем предельно понятно. Но для реальной экономии можно на пленку наносить елочную канитель, и надо быть совсем уж подлым педантом, чтобы нести эти ниточки на анализ - чистый в них вольфрам или не совсем? От канители тоже польза, потому что пленка получится прочнее. А если ночевать под пирамидами вместе с огурцами, то одновременно получишь и утроенный урожай, и облегчение от всех болезней. Уж во всяком случае - урожай не раскрадут, нервам будет спокойнее. А при спокойных нервах все болезни сами рассосутся, даже и без космических сквозняков.

Целебные свойства изделий естественно расширяют рынок: помимо парниковых пирамид еще и палатки! Туристские. Неспроста ведь прежние путешественники раскидывали не палатки, а шатры. Почему? Потому что форма, близкая к пирамиде. Значит, необходимо поместить массы современных туристов под пирамиды всех цветов. И армию оздоровить полезно. Особенно полезно будет получить военный заказ на всю армию и внутренние войска в придачу! Всю армию в палатки-пирамидки переселить. Какие чудо-богатыри под ними произрастут!..

А учредить "Северную Пирамиду" удобно на академические деньги. Производство начать будет легко: закупить полиэтилен и елочную канитель посильное капиталовложение. Плюс реклама. На рекламе еще большая экономия, чем на вольфраме, потому что первый рекламный агент - сам Хеопс. А он денег не потребует. И наследников не оставил.

Замечательная разработка. Вполне достойная Академии Опережающих Наук! Не все же других изобретателей увенчивать, надо Герою Братееву и самому опередить науки.

Герой очнулся наконец от творческой прострации и снова осознал себя на самой красивой в мире (как утверждают петербургские патриоты) набережной. Он давно уже затормозил и пристал к поребрику, хотя вроде бы с этой стороны стоянка запрещена. Но никакой мент не налетел до сих пор. На всякий случай Герой включил аварийку.

Было солнечно и свежо. Ветер с залива поднимал речную волну, так что Нева казалась почти черной, и лишь серебряные штрихи пены одушевляли грозный простор. Купол Исаакия все так же сверкал на том берегу, а фигурка Медного всадника не столько различалась, сколько угадывалась на фоне зеленого массива Александровского сада. Герой ощущал в царе-строителе родственную душу: не надо бояться браться за невозможные дела - так Герой и не боится. Как говорила Джулия? В список "Форбса" желательно попасть? Значит, Герой Братеев и попадет. Ни одного ноблеца в этом списке нет и никогда не будет - только настоящие хозяева жизни. А не быть хозяином жизни - не стоит и жить.

26

Исследование резонансом... Будучи физиком, Герой, тем не менее, не вникал, что это за "атомно-магнитный резонанс" и почему он просвечивает насквозь гораздо лучше рентгена - исследование это на пределе современной науки успокоило: на сегодняшний день метастазы нигде не усматривались. Интересно, что аппарат весьма напоминал саркофаг, в который укладывали египетских мумий. Не гроб, как шутили ожидавшие своей очереди клиенты, потому что гроб угловатый, с отвратительной этой крышкой в форме домика, а именно саркофаг, округло повторяющий форму тела. Такие выставлены в Эрмитаже и всегда вызывали у Героя ассоциацию не со смертью, а с вечностью, то есть с бессмертием. Поэтому Герой улегся без всяких предубеждений: он ведь находится теперь в теме египетской пирамиды, и саркофаг словно бы подтверждал, что ищет Герой в правильном направлении.

И врач, вручавший заключение, был величествен, как египетский жрец.

- На сегодня серьезной патологии не усматривается. Хотя камешек в желчном пузыре вы уже нажили. Подумайте, правильно ли у вас поставлено питание. На сегодня не усматривается, но надо периодически проверяться. Если бы каждый человек мог хотя бы раз в квартал проверяться у нас, от рака бы больше никто не умирал.

И заключение, отпечатанное на скромной бумаге, он вручил с таким видом, словно оно запечатлено было на египетском папирусе. Ну прямо распорядитель жизни и смерти!

Сколько миллионов в год умирают от рака? Интересно было услышать, что смерть их - проблема чисто экономическая: наделать тысячи таких резонаторов и все останутся живы. Вот уж поистине: лучше быть богатым, но здоровым...

Герой с глубоким удовлетворением принял к сведению, что угроза раковой смерти отпала или, по крайней мере, далеко отодвинулась, и вернулся к делам земным. Получаемые деньги нужно было как-то вкладывать, потому что инфляция все-таки гналась за рублевой наличностью, хотя и медленнее, чем в недавнем прошлом. Чтобы сразу попытаться развернуть пирамидное производство, суммы еще были недостаточные. Да и при всем самомнении Герой оттягивал старт новой своей гонки: реальное производство это не вербовка новобранцев-академиков - нужны и площади, и оборудование, и сырье, и рабочие. От стольких дел заранее кружилась голова. И как только появится малейшее производство, сбегутся сразу рэкетиры, как гиены на падаль. Пока оттягивал. Частью покупал доллары, но так, чтобы не слишком засветиться, сделал и вклады, но тоже не слишком вызывающие, потому что не верил в соблюдение тайны вкладов в нашем отечестве. Часть попросту оседала наличными. Такой приятный осадок он почему-то решил хранить у бабушки Милы: черт знает, какие бандиты выследят его и вломятся. Поговорка "богатому не спится" оправдывалась в полной мере.

Явилась мысль вложиться компаньоном к Филе: у того налаженное дело, он умеет общаться и с таможенниками, и с налоговиками, и с бандитами, у него бухгалтер и легальный счет в банке, как у крупного импортера. Вложиться, нарастить капитал, а там видно будет - или потом выйти из дела и заняться наконец пирамидами, хотя даже друзей живыми из дела вряд ли принято выпускать; или уж поделиться идеей с тем же Филей - и прибылями соответственно.

Герой тянул, а пока регулярно ездил к Клавдии Ивановне, обналичивал переводы. Как это на почте никто не стукнул до сих пор, что он непрерывно получает весомые суммы? А может, уже и стукнули, просто Герой об этом пока не знает... Мысли настолько все были заняты делами и неизбежными опасениями, что даже на женщин он редко бросался и пренебрегал естественным массажем, о пользе которого так удачно узнал в кабинете жизнерадостного профессора.

Герой в очередной раз заехал на почту, всего девять миллионов получил в этот раз, и потому завез деньги домой: не каждый же раз беспокоить бабушку. Та, правда, о подробностях не расспрашивала, однако гордилась успехами любимого Герочки - тем более, с ее же легкой руки! И не повторяла больше: "Прогоришь ты, Герка".

Он ужинал в снова ставшем привычным одиночестве - после изгнания Джулии он больше никому не позволял хозяйничать у него, - когда в дверь позвонили. Как-то грубо, неприятно.

- Ну кто? - спросил он хмуро.

- Откройте, милиция!

В нынешние времена и грабители могут так представиться.

- Я милицию не вызывал.

- А мы сами приехали, у нас ордер. Санкция, называется.

- Какой ордер? Какая санкция?

За дверью послышались переговоры, слова: "Скажи ему". И голос соседа Алика:

- Гера, они мне показали. Взяли меня как понятого. У них правда тут бумага про обыск у тебя.

Что за чушь?! Или грабители захватили сначала Алика и теперь заставляют врать под дулом у затылка?! Такие нынче нравы, что все возможно. А могли милые женщины с почты настучать, что человек загребает какие-то непонятные деньги. Тоже вполне нормальное душевное движение.

- Открывайте скорей, Братеев, а то мы дверь высадим.

- Да почему обыск? Зачем?

- Последний раз объясняю: по заявлению гражданки Котовой о пропаже ее дочери Ариадны. Слыхали о такой?

Такие подробности грабители вряд ли могли узнать. Ну а милиции он все объяснит быстро.

- Никакую Ариадну я тут не прячу, можете смотреть.

Герой отпер дверь.

Резко ввалились сразу четверо в форме, оттолкнув Героя в сторону. Позади Алик и еще какая-то женщина. Лицо вроде мелькало где-то - наверное, соседка по дому, тоже понятая.

Здоровый мужик в чине капитана, а с лицом не очень удачливого боксера, которому изрядно попортили переносицу и надбровные дуги, надвинулся на Героя:

- Ты, что ли, Герой Григорьевич Братеев?

- Я. Только на вы, пожалуйста.

- Ты, значит, вы - Герой Братеев?

- Я же сказал.

- Ну ладно - херой. Предлагаю сразу добровольно выдать удерживаемую у вас гражданку Ариадну Котову или ее тело, или части ее тела, или предметы ее одежды.

- Да вы что! За кого вы меня?! Нет ничего и быть не может!

Герой тем не менее в невольной панике вспоминал, не засовывала ли настырная девственница какой-нибудь лишний лифчик под матрас?! Но здесь после того эпизода столько раз бывала Джулия, что она бы заметила нежелательный предмет верней, чем любой обыск: у баб на такие предметы глаз, как у сокола. А простыни сразу отправились в прачечную - да уже и по второму разу стирались и крахмалились, наверное.

Герой сразу решил, что будет повторять то же самое, что сказал матери Ариадны: такой здесь в квартире никогда не бывало - и точка! Скажешь, что была здесь гражданка Ариадна Котова, - сочтут это уликой, версией, и начнут тянуть нить. Нужно обрывать все версии сразу!

И соседи вроде бы не попадались навстречу, когда он ее привозил-увозил. Благо дело было днем, когда большинство все-таки на работе даже в наше время. Хотя один бог знает, что могли заметить соседи. Любка, конечно, очень хорошо видела, но не станут же ни с того ни с сего вызывать сюда на обыск сестру, которая живет в другом конце города!

- Значится, добровольно выдать указанные предметы не желаете? Значится, будем искать.

И принялись искать. Без всякого стеснения сразу же залезли в портфель, где лежали пачки денег. Зря он не завез к бабушке! К пропавшей Ариадне последний улов с почты отношения не имел, но на деньги менты сразу делают стойку, как собаки на дичь.

- Ого, неплохие суммы для скромного научного работника. Откуда у вас?

- Научная работа кончилась, приходится немного бизнесом заниматься.

- Встроились, значит, в новую жизнь. А может, заказы принимаете на устранение неугодных личностей?

- Никак не может.

- Кто что может, чего не может, только следствие покажет. Судариков, сосчитай деньги, чтобы потом претензий не было.

- Пять лимонов, товарищ капитан.

- Говори правильно для протокола. Сколько?

- Пять миллионов.

- Чего?

- Рублей.

- Каждое слово из тебя тянуть. А то потом гражданин с нас тот же номинал в долларах потребует.

Капитан благодушно рассмеялся.

Миллионов было девять, Герой знал точно. Ловко сработали ребята, закосили четыре лимона так, что даже Алик, похоже, ничего не заметил. Или промолчал?

Герой слышал много раз, что такие вещи происходят в вытрезвителях: считают деньги в карманах по принципу - пятьдесят на пятьдесят. Еще спасибо, когда не забирают все. Задора и принципиальности, чтобы поднимать шум за четыре лимона, у него не было. Пусть подавятся своей добычей - ерундовые деньги для него. Может, быстрей уйдут. Счастье, что он догадался хранить свои доходы у бабушки! Вот если бы нашли целый сундук денег, был бы завал! Деньги иметь не запрещено, но всякая крупная находка выглядит криминалом, - достаточно включить телевизор! Сколько раз показывали в новостях: при обыске найдено пять тысяч долларов, - всё, улика налицо! А миллионеры вроде Березовского катаются в брониро- ванных "мерсах", и никто их не спрашивает: откуда деньжищи?!

Кроме пачек денег банду пинкертонов крайне заинтересовали итальянские туфли, оставшиеся после Джулии.

- Ну вот, а говорите, предметов туалета нет. Женские туфли. Или вы на каблучках таких носите?

Капитан рассмеялся совсем благодушно.

- Точно, женские. Ну и что? Я же не сказал, что у меня женщины не бывают. Но не та, которую вы ищете. Как ее?

- А это еще надо доказать, что туфли не Котовой. Туфли изымаем и передадим матери на опознание. Потому что женщины в туфлях приходят и уходят. А если пришла, туфли оставила - значит, не ушла своим ходом. Вот и вопрос: где же женщина или ее тело?! Напрасно запираешься, херой. Изымаем при гражданах понятых вещественное доказательство!

А ведь логика, хотя и кривая! Вот и Джулия немножко отомстила за себя подкинула ментам "улику". Хотя, конечно, мать Ариадны должна отличить туфли дочери от чужих. Да и размер у Джулии должен быть больше.

- Алик, запомни туфли как следует, чтобы потом не всплыли совсем другие, громко попросил Герой.

Про убыль денег он смолчал, но пусть знают, что подсовывать улики он не позволит!

Больше ничего интересного у него не нашли. Полистали записную книжку - в ней телефон Ариадны записан не был. Записку с телефоном, которую она ему дала на даче у Фили, он сразу же выбросил в мусор, десять раз потом мусорное ведро выносилось.

- Хорошо, Братеев, подпишите протокольчик.

Герой внимательно прочитал. Вроде, все было точно, если не считать суммы денег. Про туфли сказано: "туфли женские, черные, ношеные". Герою пришла удачная мысль:

- Внесите в протокол размер туфель.

- А он давно стерся. Как тут разберешь. Может, тридцать пятый, а может тридцать седьмой. Я же не сапожник.

- Да хоть сантиметром измерьте.

До сих пор молчавшая женщина-понятая взяла туфли, посмотрела критически:

- Дорогие туфельки, импортные. На наш размер примерно тридцать восемь. У них-то обычно на номер больше.

- Ладно, записываем: "по внешней оценке близко к тридцать восьмому размеру". Устраивает так, Братеев?

Маленькая победа!

- Устраивает, - с удовольствием подтвердил Герой.

- Подписал? Вот и хорошо. А теперь поехали с нами.

Вот так победа!

- Это почему?

- Следователь очень хочет с тобой побеседовать.

- На вы, пожалуйста, я же просил.

- Ты, значится, вы поедете с нами. Велено вас доставить незамедлительно, тепленького, пока улики не уничтожил.

- Какие улики? Вы же сами видите, что ничего не нашли.

- Туфли, положим, уже нашли. Босиком от тебя бабы убегают, будто в деревне по росе. - Снова смех. - А если части тела здесь не нашли, так, может, ты в детской песочнице закопал? Потому, значится, чтобы не побежал перепрятывать после нас. Велено тепленького!

И вся братия благодушно рассмеялась.

- Алик, ты же видишь, - беспомощно сказал Герой. - Если до ночи не вернусь, позвони Любе, моей сестре. Возьми телефон.

- Звони-звони, - кивнул капитан. - У нас люди не пропадают бесследно, не то что в других структурах. Которые криминальные. Которые девочек заказывают. Или в Чечню продают.

Усадили Героя в задний отсек синего автобусика. Там даже зарешеченного оконца не было: глухой ящик. Герой вспомнил, как недавно ехал в "скорой". И вот снова сюрприз. И еще неизвестно, что хуже: когда рак привяжется или менты?!

По поводу рака привезли его в чистую больницу, сделали прекрасную операцию. Уважали его, ухаживали. А эти вломились в дом, для начала слегка грабанули, сунули потом в эту душегубку, везут неизвестно куда.

Так что склонялся Герой, что менты - хуже.

27

Втолкнули его в кабинет, где сидел довольно молодой и довольно тощий блондинчик в штатском.

- Доставили, Николай Тихонович.

- Нашли чего?

- Сумма денег неясного происхождения и туфли женские ношеные.

- Ну хорошо. Посидите пока. Значит, ты - Герой Григорьевич Братеев?

- Я. Только на "вы", пожалуйста.

- Ладно, в этом мы разберемся. В формах обращения. А я - следователь Люлько Николай Тихонович. Значит, познакомились. Так вот расскажите вы, - с нажимом, - как вы познакомились с гражданкой Ариадной Котовой?

При обыске не нашли следов ее посещения, так что отвечать было просто:

- Даже знакомством трудно назвать. Был я у своего друга на даче, туда другой знакомый привел эту Ариадну и всем представил. Вот и все.

- Какой знакомый?

- Шурка... Александр Гроссман.

- И что дальше?

- Ничего. Все праздновали, и она сидела за столом.

- И никак с нею не общались отдельно?

- Кажется, протанцевал с нею один раз.

- Кажется или точно?

- Пожалуй, точно.

- Протанцевали и что? Какие-нибудь приглашения ей делали? Предложения?

- Нет. Никаких приглашений.

- А почему? Молодая же девочка!

- Всех молодых не пригласишь.

- Но к этому нужно стремиться! - засмеялся следователь. - И телефон свой ей не оставляли?

- Нет.

- А откуда же у нее ваш телефон оказался записан?

- Не знаю. Но в общем-то узнать не трудно, раз у нас общие знакомые.

- А зачем ей понадобился ваш телефон, если вы ее не приглашали?

- Это лучше у нее спросить. Я не знаю.

- Ты же знаешь, что у нее не спросишь! Знаешь, что она уже покойница! вдруг заорал следователь. - Туфли оставила и босиком ушла, так?!

- Туфли эти не ее, а что она покойница - я этого не знаю.

- Знаешь!.. Ну хорошо, а туфли эти женские чьи?

- Моей знакомой, которая часто бывает у меня.

- Как зовут?

Глупо запираться. Только усиливать подозрения.

- Джулия.

- Фамилия? Адрес?

- Полоскина фамилия. Телефон я ее знаю, не адрес.

Действительно, странно: он так ни разу и не был у Джулии, даже к дому не подвозил. Одностороннее у них движение.

- А другие женщины у вас, - снова с нажимом и издевкой, - не бывают?

- Нет. В последнее время не бывают. Ну сестра иногда заходит.

- И сестра тоже не встречала Ариадну Котову?

А что если они начали с Любки и та по глупости доложила?! Нет, слишком сложно. И фамилия у Любки другая, и живет далеко.

- Ну, конечно, не встречала! Как же она могла встречать, если не было у меня никакой Ариадны?!

А может, зря он с самого начала отрицает визит Ариадны?! Войдет сейчас соседка и начнет рассказывать, как они из подъезда выходили! Ну было, ну переспал - что такого? Она же совершеннолетняя! Но если сознаться теперь, будет выглядеть как улика: зачем скрывал с самого начала?!

- Даром телефоны на столе не оставляют, - словно бы задумчиво сообщил следователь. Как бы рассуждая сам с собой. Хотя ясно, что свою версию он составил.

Что и подтвердилось:

- А теперь я тебе, - тоже с нажимом, - расскажу, как было дело. Ты Ариадну Котову к себе позвал, но что-то ей показалось подозрительным, о чем-то она тревожилась! Может быть, слышала о твоих порочных наклонностях. Может, уже пропадали твои знакомые. Мы еще переберем картотеку без вести пропавших молодых женщин. А она уже слышала про тебя раньше нас. Но и всякие бабские чудеса про тебя рассказывали, захотелось ей испытать. Но телефон твой на всякий случай положила на стол, на виду. Чтобы знали, у кого искать, если что-то с ней случится. А как потом было, ты сейчас сам расскажешь. Может, поскандалили вы, может, просто любишь ты под конец придушить для полного кайфа. Вот так, Херой Григорьевич.

- Чушь, - сказал Герой.

Чушь - но ему сделалось очень страшно. Потому что слышал он не только о том, как менты обирают пьяных. Но и о том, как выбивают признания. Уже и картотеку пропавших без вести готовы на него навесить.

- Еще раз прошу: колись сам. Здесь и сейчас. Сразу. Чтобы и тебе легче и нам меньше работы. Оформим как явку с повинной, суд потом тоже учтет. Ну?! Как убивал?! После ссоры или для кайфа?! Если после ссоры, меньше нужно по картотеке перебирать, после ссоры - значит, не маньячишь. Бытовуха.

Ему любезно предоставили выбор. И дали хороший совет: конечно же, маньяку статья гораздо хуже. Расстреляли же Чикатило. А бытовое убийство, может, в пределах десятки. Мелькнула мысль: согласиться сейчас, выйти из кабинета здоровым, а потом отпираться на суде.

Но не мог он, чтобы завтра судачили все знакомые: "Братеев-то убийцей оказался! А что - он способен! - Нет, я не ожидала. - А я думала всегда: такой способен!"

- Чушь это. Никого я никогда не убивал. Ни Ариадну...

В ответ он получил резкий удар сзади по затылку, так что голова кивком качнулась вперед, а подбородок воткнулся в грудь. Это кто-то из банды пинкертонов следствия.

- Язык не откусил? Ну так откусишь язык свой поганый! Как он у тебя повернулся болтнуть, что я чушь сказал?! Ну, быстро и подробно: за что и чем?!

- Я ее не убивал...

Удар сзади повторился. Больно - но еще не слишком больно. Больше - страшно и обидно разом.

- Будешь правду говорить?

- Я уже сказал правду.

- Нет, не понимаешь ты. Ну посиди, подумай.

Следователь медленно, очень картинно встал, обнаружив неожиданно длинный рост, хотя за столом казался скорее маленьким, собрал со стола какие-то бумаги, уложил их в портфель и медленно вышел.

- Не огорчай следака, понял? - послышался совет сзади.

Герой повернул было голову - и получил удар в глаз.

- Сидеть прямо и не оглядываться. Ну, будешь правду говорить?

- Я уже сказал...

Из-под Героя выдернулся стул, он полностью отметил в сознании миг невесомости, когда парил без опоры - и грохнулся копчиком, спиной, затылком об пол.

Это было уже очень больно. И по-настоящему страшно. Голову беречь. Шов бы недавний выдержал! И последняя почка! Но именно в этот момент появилось и новое чувство: ярость!

Никогда, как обнаружилось, он никого не ненавидел до этой минуты. Ненавидел до того, что величайшим наслаждением было бы схватить и этого следователя Люлько, и палача, притаившегося за плечами, и бить, бить, бить нет, медленно, подробно, тщательно убивать, откусывая щипцами по сантиметру, чтобы умирали долго-долго.

Сапоги вонзились в ребра. Очень больно, конечно, но спазм ненависти обезболивал отчасти. Похоже помрачалось сознание и уходило в туман все вокруг при любовных приступах Героя. Пароксизм ненависти оказался родственным припадку любовной страсти.

Пусть убьют! Даже, может быть, лучше, если убьют, забьют - тогда изуродованный труп будет обличать садистов!

- Ну, вспомнил, как было дело?!

Герой решил - молчать. Что-то говорить бесполезно. И много чести для этих подонков: слышать его голос!

- Чего, откинулся уже? Не валяй ваньку. Таким, как ты, пятерная доза положена! Ну, вспомнил?! Будешь рассказывать?!

Пусть убьют! Пусть сядут за это! Пусть их уголовники в зоне раскатают печенкой наружу!

Его снова вздернули вверх с пола и с размаху усадили на стул.

И словно ждал за дверью, тотчас вернулся оживленный следователь Люлько, как будто радостную новость узнал в коридоре.

- Ну что тут у нас?

- Молчит, гнида.

- Напрасно. Совсем напрасно. Мы ведь тело уже нашли. Эксперты добудут материал в известном месте, сравнят с твоим - и будет полное совпадение. Как у пули и ствола. Признание - оно только облегчит, а мне твое признание и вовсе лишнее. На уликах пойдешь. Труп есть, экспертиза приложится - прозрачное дело. Ну как, вспомнил, как убивал Ариадну Котову?

Герой уже решил, избрал линию - и не мог перемениться. Слабо оправдываться: да, спал он с ней, но потом не убивал - уже было поздно. Хотя черт знает, что может найти экспертиза: ведь не по дороге от него она утопилась. Или неизвестно как погибла. Он не взвешивал, где меньше риска, он уперся и мог твердить только одно:

- Никого я не убивал.

- Напрасно. Ну значит, посиди в камере, подумай, как дошел до жизни такой.

После избиения он смог встать. Ныло тело - но даже не слишком сильно, вот что удивительно! А казалось - забивают до смерти. Значит, все только начинается.

Еще повезло, что пинали ногами со стороны удаленной почки - черт с ними со швами, даже хорошо, если бы разошлись: требовать врача и найти прибежище в больнице, хоть бы и тюремной. Лишь бы не били по последней почке.

28

Героя повели коридорами в классической позе - со сложенными сзади руками, - и он уже стал не он, а подневольный заключенный. А когда распахнулась и захлопнулась за спиной массивная, как в сейфе, дверь, когда "лязгнули" - нет и не придумают более рокового глагола - замки, провал в преисподнюю завершился. Вот и самое дно.

Запах! Запах поражал сильнее, чем даже вид. Нестерпимая вонь - пота, мочи, табака, хлорки и чего-то еще. Запах отчаяния. Даже боль почти утихла, а самым мучительным сделался запах.

Но постепенно вырисовывался в мутном воздухе и пейзаж.

В крошечной камере с двухъярусными нарами ("вагонками", вспомнил Герой Солженицына) многие почему-то стояли. Но и все лежачие места, похоже, были заняты. Почти все здешние насельники были раздеты по пояс, что напоминало какую-то картинку, изображающую ад.

Вслед за невыносимым запахом почувствовалась и жара.

- Ну вот еще жилец пожаловал! - объявил довольно-таки бодрый бас. - За что тебя потягали, парень?

- Ни за что, - правдиво признался Герой.

Правда эта вызвала жеребячий хохот.

- А ты думал, все остальные тут по паре мокрух на брата тянут? Чего тебе шьют?

- Убийство.

- Мокруха - это серьезный разговор. И кто ты у нас - киллер или бытовик?

Герой наконец разглядел, что основной бас принадлежал сильно татуированному мужику, восседавшему на унитазе, как на троне.

- Следователь шьет...

- Следак.

- Пропала одна дальняя знакомая. Говорит следак, что труп ее нашли. И вот будто бы я.

- А как? По пьянке ее загасил, из ревности, может, как этот негр Отелло? Или ты кайф на этом ловишь?

- Следак на все согласен. Только бы признался.

- Бери на себя бытовуху, а лучше - эффект! Задвигай, что уронила она тебя, оскорбила очень. Может, не потянул ты на нее, она обозлилась, пидором тебя кликанула, ты и взвился. Эффект - когда себя не помнишь - детская статья.

- Чего брать, если я не убивал ее.

- В несознанку пошел. Они несознанку не любят.

- Кончай, Мохнач, дай посрать людям. Или досирай, или мотай - не прокурор, по два часа сидеть срать!

Названный Мохначом мужик громко пукнул в ответ, вызвав одобрительный хохот.

- Срал я на прокурора! И на тебя тоже. Сколько душа просит, столько и усижу. Ну и как ты, раскололся следаку?

- Нет. Ведь я же не убивал ее вовсе. Даже не думал.

Многие радостно засмеялись.

Несостоявшийся гениальный физик, начинающий бизнесмен и богач, всегда стоявший выше толпы, он почувствовал себя совсем несмышленым в этом обществе, как чувствовал себя когда-то еще дошкольником в компании взрослых.

- А куда мне можно? Прилечь бы?

Снова раздался бодрый смех. А кто-то от смеха сразу закашлялся и не мог остановиться.

- Плацкартного места тут не положено. Ляжешь во вторую смену. Тебя как припарили там в уголовке?

- Как это?

- Печенками рыгаешь?

Этот образ Герой понял, принял всем своим измученным нутром, да тут же подоспел и переводчик:

- Били? - переспросил по-общерусски очень худой мужчина в косо сидящих очках и со следами былой интеллигентности на лице. Может быть, когда-то он был даже похож на Чехова.

- Да, - неохотно подтвердил Герой, точно он сам совершил нечто постыдное, а не над ним.

Татуированный мужик, называемый Мохначом, поднялся величественно со своего стульчака-трона, не спеша застегнул брюки.

- Слышь, Валек, подвинься: припаренного привели.

И тощий парень, закашлявшийся от хохота, привстал, уступив Герою место.

Выходит, и гуманизм не чужд здешним сидельцам.

- Доходяга, - добродушно улыбнулся Мохнач, кивнув на изможденного Валька, словно бы отметил в нем забавную черту: про рыжих таким тоном говорят или про щербатых. - Пилигрим.

Герой улегся на нару, еще теплую после доходяги Валька, ничуть не думая, отчего дошел этот молодой парень и не таится ли в вонючем матрасе прилипчивая зараза.

Беспокоили только свалявшиеся комья ваты, давившие на избитую спину.

Герой желал забыться и заснуть. Но не получалось. Не столько даже от боли, сколько от неотвязных раздумий. Негасимая лампочка под потолком, защищенная сеткой, словно бы символизировала свет неодолимых мыслей.

Потрясала удивительная нелогичность происшедшего.

Совет не зарекаться от тюрьмы Герой никогда не относил к себе. Политический произвол в стране закончился после Сталина, если и сажали при Хрущеве и Брежневе, то только действительных и активных врагов режима, так что даже отца Героя с его умеренным диссидентством сначала предупреждали, а потом выслали. И коли сам Герой с властью не боролся, он был вполне уверен в своем нетюремном будущем. Что же до уголовных статей, то в его кругу не воровали и не убивали по определению, низкая уголовная жизнь протекала совсем в других слоях общества, слоях, абсолютно чуждых и непонятных ему. Конечно, он слышал, что милиция и угрозыск могут прихватить невинного и навесить ему чужие дела, но - какого невинного: рецидивиста или спившегося алкоголика, то есть такого персонажа, который хоть, может, и не совершал именно данного преступления, но мог совершить, принадлежал к криминальной среде. Чистая же публика, к каковой всегда принадлежал и Герой, была от подобных неприятностей решительно застрахована. Так до сих пор ему казалось. Но чтобы ни с того ни с сего приехали домой, схватили, утащили в этот застенок, избили... Такого просто не могло быть! При умеренных брежневских коммунистах, которых так не любил Григорий Иванович Братеев, да и сам Герой в душе всегда презирал, хотя и не протестовал вслух, такого произойти просто не могло! Правда, при новых властях случались странности: вот арестовали же академика Фогельсона. Настоящего академика РАН. Ну нельзя же трогать такого человека! Правда, Фогельсону приписывали какие-то уголовные деяния, хищение средств - но приглашали бы вежливо на допросы, а не совали в камеру! Новые власти отвергли прежние неписаные правила, когда к приличным людям относились иначе, уважительнее, чем к пьяной и вороватой народной массе, - и это лишало привычной опоры в жизни.

Бизнесмены, новые хозяева русской жизни, тоже ни от чего не застрахованы. Слышал Герой, как вчерашних преуспевающих нуворишей выхватывали из их десятикомнатных квартир и вилл, совали в тесную камеру, и оттуда выходили через годы бледные доходяги с последней стадией туберкулеза.

Теперешние власти нарушали тем самым фундаментальные правила игры. Очень богатые - они должны находиться в особом статусе. Ну не то чтобы прямо быть недоступными для закона - но все-таки солидное состояние обязано обеспечивать некоторую экстерриториальность. Страховать не только от сумы, но и от тюрьмы. Во всяком случае - от ужасов обычной тюрьмы. Пусть бы существовали особые тюрьмы, особые камеры. Ну все равно как дворяне в царские времена не могли подвергаться телесным наказаниям, секли только простонародье. И это правильно!

Ну и самое главное: он же ни в чем не виноват. Он не убивал эту несчастную Ариадну - так как же можно так обойтись с ним?! Ну спросили бы вежливо: откуда записка, почему телефон? А этот подлый следователь не хочет бегать, искать неизвестного убийцу, предпочитает, не выходя из кабинета, произвести в убийцы первого, кто подвернулся под руку. А Герой должен стать его жертвой. Почему?!..

И если он не выдержит пыток, "признается", все знакомые согласятся с тем, что он убийца, - и будут спокойно жить дальше.

Получается, что тюрьма - что-то вроде лотереи с отрицательным выигрышем. Попасть внезапно в пыточную камеру и на нары - ну все равно что по пути на свидание попасть под рухнувший балкон.

В нелогичности происшедшего содержалась и невозможность спасения. Защищаться можно даже на войне от пуль врага, но никто не может защититься от упавшего на голову кирпича - судьба. Вот даже и метеоритом кого-то убило когда-то. Такое же чувство должны испытывать лабораторные мыши в своем стеклянном ящике: живут себе, любят своих мыших, и вдруг сверху рука в перчатке, хватает кого попало за хвост - и пожалуйте в смертельный опыт!

Но ведь и деды под таким же слепым жребием жили в конце тридцатых: кого не схватили - работали дальше и дальше, даже шедевры создавали, как Шолохов, Шостакович, Вавилов-брат-Сергей; кого схватили - умирали в муках, как Бабель, Мейерхольд, Вавилов-брат-Николай... А в чумные века так же слепо выхватывал жребии очередной мор: кому жить, творить и копить - кому в яму...

Значит - вернулись времена рулетки и судьбы.

Каково было знаменитым и счастливым футболистам Старостиным с восторженного стадиона разом в пыточный подвал? Вчерашнее счастье тоже мнилось им как далекий сон!

Больно было лежать на комьях ваты, но ненависть к пытателям, выбравшим его в жертвы, оставалась сильнее боли.

Внезапно надвинулась массивная фигура. Мохнач.

Герой слышал всякое про камерные нравы и испугался - оказывается, и в его положении можно еще чего-то испугаться. А он-то воображал, что упал уже так глубоко, что глубже падать некуда.

- Слышь, припаренный, хочешь мастырку?

- Чего?

- Травку покурить. Полегчает. После припарки лучшее дело - мастырка. Поплывешь по плану.

Наркотик, значит, понял Герой.

- Не, спасибо.

- Не "спасибо", а мудак ты недоделанный, - добродушная интонация мгновенно сменилась злой. - Таких здесь, знаешь, - на бригаду кидают.

Непонятно, но скверно. Ясно только, что враги со всех сторон: враги в пыточных кабинетах, но и в камере общество не лучше. Здесь и там желают приспособить его к своим нравам, своим целям. Страшный человек, однако, не стал сразу приводить в исполнение смутную угрозу, отвалил.

Герой не то чтобы заснул, но забылся.

29

Но не все в камере плохи. С утра Героя наставлял сосед в покосившихся очках, тот, что выступал уже переводчиком с блатного языка на русский.

- Если хватит сил - не признавайтесь. Ничего не подписывайте. Упритесь рогами, как здесь образно выражаются. У них ведь по-прежнему все на признаниях держится. Царица доказательства. Богиня! Признался - пропал. Никакой суд потом ничего не будет слушать про припарки здешние. Извиняюсь, про пытки.

- Но ведь нужны какие-то улики. Объективные, - возразил Герой, сам стесняясь своей наивности. - На одних признаниях приговор не выносят.

- Устроят показуху, следственный эксперимент у них называется. Сначала режиссер ихний объяснит вам, куда идти, как показывать: здесь вы жертву придушили или кухонным ножом зарезали, сюда нож выкинули. И заснимут на видео. Это уже считается - объективно. А кто им мешает нужный нож принести? Вещественное доказательство, вещдок. Вы же его в руку возьмете, отпечатки свои приложите под ихним плотным руководством - и вперед на экспертизу. А с этой отпечаточной экспертизой уже такая объективность получится, что родная мать в ваше окаянство поверит! Свидетели отыщутся тоже - объективно покажут. Например, что труп из квартиры выносили. А этих шакалов знаете сколько вокруг уголовки кормится? Мелкая шпана припугнутая. Расскажут, как в кино: все видели, все подтверждают! Угрозыск - театр, все люди в нем актеры, учил такой авторитет, как Шекспир.

Собеседник выделил голосом слово "авторитет", намекая на его особенное значение в здешнем тюремном государстве.

- У вас кто следователь? Следак то есть?

- Люлько.

- Мы с вами и вовсе товарищи по несчастью. У меня - тоже. Худший вариант. Бывают и тут - разные. Некоторые не бьют просто так. А этот - садист. Любит свою работу. Кайф ловит, когда куражится. Я уже год здесь парюсь. Уже и сознался, чего не делал, а ему все мало. А некоторые выходят! Кто платит. За свободу надо здесь платить - наличными. Вы слышали за все годы, чтобы судили хоть одного крупного наркодельца, например? Нет и не было такого! Потому что платят. Свобода - тоже рыночный товар. У нас в семье денег нет, вот и гнию здесь. Я жене объяснил все. Ей и Люлько объяснил, он любит с родственниками разговаривать: как бы дополнительные сведения от них тянет, а на самом деле намекает. Ну нет у нас, но можно же занять, пусть даже квартиру продать. Жена не хочет, о детях думает. А обо мне?!

Казалось, сосед сейчас заплачет.

Герой спросил совсем тихо, чтобы не услышал бригадир камерный:

- А как же этот Мохнач? Он же из блатных, у них деньги есть. Как же он не заплатит за свободу?

- Не у всех блатарей такие деньги. Да и сидят они иначе, не так, как мы. Для них тюрьма - мать родна. И бывают дела слишком громкие, тогда не всегда можно так откровенно выпустить: все-таки шум поднимется.

Снаружи послышалась возня, распахнулось устроенное в двери раздаточное оконце - форточка называется, обитатели стали шумно доставать алюминиевые миски и ложки, но Герою не достался тюремный завтрак:

- Братеев, на выход! - объявили. - Без вещей.

- Голодным вызвать - тоже приемчик, - прокомментировал наставник Героя.

Но Герой еще не успел изголодаться и не пожалел о несъеденном завтраке. Он готовился к борьбе и боли - так чту ему пустой желудок!

Особенно пугала его возможная фальсификация отпечатков пальцев, которую изобразил сосед по нарам. Он привык верить в отпечатки пальцев, как верил вообще в науку - по фильмам и документальным репортажам: уж они-то представлялись уликой бесспорной! Спектроскоп объективно показывает состав далеких звезд, качественный анализ - ничтожные примеси редких элементов, а отпечатки пальцев - следы единственного человека из шести миллиардов землян! Но ведь в самом деле, кто мешает принести нужный нож, которым он якобы убил девушку, - да тут же в кабинете пальцы и припечатать!

Однако следователь Люлько стал разматывать совсем иной сюжет:

- Ну, парень, утомил ты нас. Деньжишки кое-какие имеешь? Имеешь, мы же знаем. Двадцать кусков - и с чистой совестью на свободу. Зеленых кусков, понятное дело, чтобы не портились от хранения.

Двадцать тысяч баксов он еще не заработал на своей Академии. Господи, какой далекой, почти нереальной казалась вчерашняя жизнь: рассылал красивые дипломы, новый грандиозный проект планировал - сон, мираж, сказка. Реальность - этот застенок. Поэтому не было смысла упираться рогами из принципа, из ненависти к своим палачам. То есть дельцам. Интересный гибрид: палач и делец в одном лице. Правда, новое время уже дало имя этой специальности: рэкетир. Сосед по камере хорошо объяснил: свобода - тоже рыночный товар.

Герой молча покачал головой.

- Мы ему навстречу, а он - ломается! - картинно улыбнулся следователь. От убойной статьи отмазать хотим - только из сочувствия к молодой жизни. Ну ошибся - заплати за исправление! Тем более, любовные дела. Может, она, стерва, сама тебя и довела. Бывают бабы - убил бы своими руками! Готовы посочувствовать. Ты ж дела крутишь, мы знаем. А бог велел делиться и ближнего любить.

Герой упрямо покачал головой.

- Нет, не ценит он нашей доброты.

И удар по затылку.

- Что, делиться будешь? Двадцать кусков всего - для начала. А будешь упираться - принесешь сто. Да еще поползешь за мной на карачках, чтобы взял твои вонючие штуки!

Героя выхватили со стула, быстро и сноровисто заложили назад руки, сковали сзади наручниками, бросили на пол, сковали и ноги, а потом подтянули ноги к рукам. Резко дернули, так что боль в запястьях и щиколотках показалась нестерпимой - и он уже висел, покачиваясь, надетый на поперечную палку. Два стула, две точки опоры довершили конструкцию.

Рев рвался из горла, но снова спазм ненависти помог пересилить боль.

- Молчит, - удивился следователь. - Ничего, сейчас запоешь.

Его подручный - из вчерашних или нет, не разобрать, с оттяжкой ударил дубинкой по ребрам. И посоветовал, издеваясь:

- Пой, ласточка, пой.

Крошить их - мелко крошить! И чтобы мучились смертельной мукой.

По случайности удары приходились со стороны вырезанной почки - даже и в таком положении возможен, оказывается, один грамм везения.

- Ну как? Не вспомнил, где твоя свобода спрятана?

Вместо очередного удара палач нажал сзади Герою на прогнутую спину, добавил тяжести на вывернутые руки-ноги.

И Герой к ужасу и позору своему не смог сдержаться, жуткий крик-рев вырвался из-за сжатых зубов.

- Дошло немножко. Ну как? Делиться будем? Не хочешь? Качни-ка его еще!

Новое нажатие сверху - и новый рев.

- Вот видишь. Ну как, споешь про двадцать штук простых зеленых денег?

Люлько не только вымогал - он еще и веселился.

- Н-нет.

- Все равно же отдашь. Своих нет, займешь. Если не хочешь пятнадцать женских трупов на себя взять. Теперь одним не обойдешься! Теперь ты отсюда только "Охтинским маньяком" выйдешь! Ну?!

- Н-не дам... не убивал...

- Качни ты его как следует, что мы тут цацкаемся.

От новой боли память Героя потухла.

Очнулся он сидящим на стуле. Пошевелился - нет, он был привязан к стулу.

- Ну видишь как, уперся рогами - самому же хуже. Но мы же терпим, работаем с тобой. Помогаем осознать. Дышать тебе поможем, после того как ласточкой полетал.

Явился откуда-то противогаз и мгновенно надет был на голову Герою.

- Я буду снова спрашивать, а ты кивни головой, когда "да".

Воздух иссяк. Герой видел руку, которая пережала хобот противогаза.

Оказывается, любая боль - это еще ничто. Когда воздуха нет - страшнее всего. Когда разрывается грудь. Герой яростно втягивал в себя остатки воздуха, но это не помогало, сознание мутилось, замелькали огоньки в глазах - и он перестал понимать что-нибудь.

Потом проявился свет, комната, пытливое лицо исследователя совсем близко перед запотевшими мутными стеклами маски.

- Жив. Жив ты еще, парень. А жизни ценить не желаешь. Оценить свою жизнь в какие-то тридцать штук. Надеешься, жизни лишние у тебя в швейцарском банке положены? Ну что, делиться будем?

Ломал бы их сейчас Герой, если бы мог, мелко ломал - или лучше бензопилой пластовал ломтями - один за одним, один за одним. Чтобы каждый ломоть прочувствовали отдельно!

Только ненависть и давала силы.

- Молчит. Так если ты говорить не можешь, считай, ты уже мертвяк и есть. Труп молчит прочней всех. Замолчал - выбрал себе мертвое дело. Сейчас и приведем в соответствие!

И снова пережалась трубка.

Сознание уплыло.

Когда он приплыл обратно, даже пожалел, что не умер: грудь словно обожжена была изнутри.

- Ну как? Вспомнил, где твои куски положены?

Герой молчал. И уже непонятно было, то ли спазм ненависти сдавливал горло, то ли просто пережгли ему там все так глубоко, что не проходят наружу слова.

- Погоди, доведешь ты нас! Савраске отдадим. Была когда-то Сонька-Золотой каблучок. А у нас Савраска. А каблучок у нее и поострее. Откупоривает любого мужика, кто в отказ ушел. У Савраски все безотказные.

Героя, застывшего в столбняке ненависти, не пугала никакая Савраска.

- Ладно. Подумай пока.

С него содрали противогаз.

- Животных не любишь, нехорошо: со слоником не подружился.

Герой ясно вообразил пережатый хобот противогаза - юмор у них, гадов!

В камере ему объяснили:

- Савраска - это кранты. Слоника многие терпят, но Савраска - кранты. У нее на любого мужика отмычка. Книжки читаешь?

- Читаю, - вяло удивился Герой неожиданному переходу.

- Вот и читал бы про Большой Дом. Отличная книжка. Какой-то Лукин написал. Который в "Яблоке" депутат, что ли. Или другой некоторый. Воспоминания о ежовщине. Была у них Сонька-Золотой каблучок. Вроде как Сонька-Золотая ручка знаменитая. Только у этой - каблучок. Она мужикам всю их трихомудию раздавливала. Этого никакой Олег Кошевой бы не выдержал, просто лопухи оказались гестаповцы, не догадались. А Сонька наша еще до войны это умела. А теперь у ментов Савраска эта завелась. По книжке научилась - или сама? Тоже, значит, яйца давит. Тут к нам вернули одного - от Савраски. Признался, что родную дочку с подругой ее зарезал. Но до того она так ему все раздавила, что он только и ждал, чтобы его скорей шлепнули по приговору. Ни жить не мог, ни просто пЕсать.

О чем Герой думал совсем недавно? Чего опасался и чему радовался? То о славе мечтал, то первые деньги праздновал. И казалось - великие мечты и великие события. Нет бы тихо умереть под наркозом - и остался бы до конца жизни счастливым человеком! А так завтра раздавят ему яйца - и никаких мелких переживаний не останется. А то - взять все на себя, подписать, что подложат.

Наверное, то же самое чувствовали жители Спитака или Нефтегорска на Сахалине на другой день после землетрясения: удивительно, какие мелочи волновали накануне! Какие-то недоразумения, скандалы казались содержанием жизни. И непонятно, как можно было не замечать столь очевидного счастья: обыкновенного дома - нерухнувшего, да еще и свободной еды в соседнем магазине. Как не праздновали они каждый день не-разрушенность дома, не-ограниченность свободы?!

Болело его избитое тело. Но мысль о дьявольской Савраске, охочей до раздавленных мужских частей, временами заглушала боль. Страх ожидания оказывался сильнее сиюминутной боли.

30

На другой день его не тревожили до обеда. И ожидание было не отдыхом, а тоже тихой пыткой. И наконец выкликнули снова:

- Братеев! На выход. С вещами.

Это предвещало что-то новое. Герой медленно собирал зубную щетку и мыло, которыми так и не воспользовался здесь ни разу, а сосед, который учил первоначальной тюремной науке, нашептывал:

- Переводят вас, а может, и выпустят, раз "с вещами". Бывают чудеса. Позвоните моим! Голодец моя фамилия. Расскажите, как тут. Может, наберут все-таки денег! Телефон не записывайте, запомните!

Мохнач высказал другую гипотезу:

- Сразу от следака в больницу настроили. Думают, ты снова рогом упрешь. Не дури, Гера, колись. С раздавленной подвеской уже не жизнь. А так - отсидел да вышел. В лагерях тоже люди живут.

Ненавистный следователь Люлько встретил его с пугающей любезностью.

- Та-ак, Братеев. Значит, вы утверждаете, что не убивали Ариадну Котову?

- Не убивал, - тупо кивнул Герой.

- И не находилась она у вас в квартире?

- Не находилась.

Вот сейчас войдет слишком востроглазая соседка! Или дура сестра.

- Понятно. Ну что ж, для дальнейшего расследования ваше пребывание в СИЗО не обязательно. Ваша статья, по которой вы подозреваетесь: "неосторожное убийство" - такую возможность допускает. По состоянию здоровья, как перенесший операцию по удалению раковой опухоли, вы освобождаетесь под подписку о невыезде. Обязуетесь вы по первому требованию являться на допросы?

- Обязуюсь, - с поразившим его самого подобострастием подтвердил Герой.

- Вот и распишитесь здесь. Все. В другой раз обращайтесь с женщинами осторожнее, - следователь натурально заржал.

Пока еще час оформляли какие-то документы, просидел в темном сводчатом коридоре. Впрочем, ни изъятых официально пяти миллионов, ни Джулиных туфель ему не вернули: видимо, они числились вещественными доказательствами.

Наконец распахнулась последняя дверь, и он оказался на свету, на улице. У тротуара стояла такая знакомая машина, из машины выскочила Джулия.

- Герка! Живой еще!

Он обнял ее очень искренне. И никаких воспоминаний об их глупой ссоре. Потому что никого, оказывается, нет у него ближе, чем она!

- Живой.

- Ну поехали отсюда скорей!

Все было ясно: выкупила!

- Поехали. Правда, я расписался, что вернусь по первому требованию. На допрос.

- Это туфта. Не мог же следак сразу прикрыть дело. Сначала переквалифицировать статью, изменить пресечение. А там постепенно спустит на тормозах. Не в первый раз. Хорошо, я через Мишу сразу на нужного адвоката вышла, который имеет контакт.

- Какого Мишу? - машинально поинтересовался Герой.

- Ревнуешь? - с надеждой переспросила Джулия. - Да этот, помнишь, из клуба меценатов. У него везде схвачено.

- И почем же я иду нынче?

- Не твое дело. На свободе - и радуйся.

- Он мне сам сказал цену: двадцать штук зеленых. Я отдам постепенно. Долгов не люблю.

- Дурак! Был дурак - и остался. На девочек больше не кидайся, вот и все долги. Дороги нынче девочки.

Она рулила, а он сидел рядом: в точности как недавно ехали из больницы. Он и чувствовал себя словно после очень глубокой болезни.

В первую минуту он и забыл от радости, что Джулия сама виновата: не устроила бы из ревности экзекуцию, не пришлось бы потом платить. И Ариадна была бы жива.

Но ругаться сразу не хотелось. Все равно она самая близкая, а близким приходится прощать. Да и он тоже в чем-то виноват: не зазвал бы девственницу к себе, не закрутились бы все дальнейшие дела. И сама девочка виновата, потому что набивалась.

Смерть несоизмерима со всеми другими несчастьями, но о смерти Ариадны Герой думал довольно спокойно: тоже сама виновата - нечего было кончать с собой от обиды. А если она не вешалась и не топилась, а убил ее кто-то другой - тогда вообще к Герою ее гибель отношения не имеет!.. Но вдруг Джулия не только выпорола Ариадну, но и заказала потом ее окончательно?! Только молчит об этом?!

Как трудно разобраться в событиях. Как трудно кому-то верить.

- Ну и как тебе сиделось три дня? - спросила Джулия после долгого молчания. - Вид у тебя пришибленный.

Действительно, всего три дня! А по ощущению - огромный отрезок жизни.

- Так и есть. Не санаторий. И даже не больница.

Рассказывать о пытках подробно не хотелось. Рассказывать - значит, переживать во второй раз. Если не боль, то унижение - точно.

- Значит, хорошо, что дольше не засиделся. А эти шакалы только повода ищут! Промысел у них такой: схватить человека, а потом выкуп получить. Своя Чечня выходит. Разве что цены пока пониже. Чеченцы начинают торговаться с миллиона.

Подъехали к его дому. Поднялись наверх. В квартире так и сохранился умеренный беспорядок после обыска. Хорошо, не так уж рьяно искали, бумаги, например, не вывернули из стола, не разбросали по полу - как когда-то при обыске у отца. Сама квартира казалась теперь Герою оскверненной посещением банды пинкертонов. И не защищали больше родные стены, свой дом перестал быть своей крепостью: в любой момент могут ворваться, схватить, увезти.

- Сейчас наведем марафет, - бодро пообещала Джулия.

Она убирала, а он сидел и смотрел - все еще словно стукнутый пыльным мешком.

Подумал, позвонить ли жене Голодца. Чуть не назвал мысленно вдовой. Подумал - и не стал. Зачем мучить бедную женщину?! Если нет у нее денег, значит действительно нет.

Наконец, чтобы взбодриться, отвлечься от камерных переживаний, он сообщил:

- Я для тебя новый бизнес нашел. Незанятую нишу.

- Ну? Неужели подумал об этом? Прямо в тюряге? - Джулия выказала двойную радость: и тем, что Герой придумал доходное дело, - она заранее поверила, что дело доходное, и тем, что он помнил о ней, думал о ней!

- В тюряге не очень думается на отвлеченные темы, - усмехнулся Герой. Перед тем придумал, перед посадкой. Так вот: люди больше всего мечтают о здоровье. Да чтобы дешево и сразу защититься от всех болезней. А для этого еще древние египтяне придумали пирамиды. Или их научили заезжие инопланетяне, есть и такая версия. Тоже хорошо: люди верят в мудрость древних, а в мудрость инопланетян - тем более. Ну вот, а дальше элементарно. Главное, мы переходим от египетских стометровых пирамид к массовому производству. Даже слоган готов для рекламы: "Каждый сам фараон в своем доме!" Кто же не захочет сравняться с фараоном?!

Выслушав проект, Джулия спросила вполне чистосердечно:

- А пирамиды действительно лечат? И фрукты ускоряют, и энергию концентрируют?

Герой ответил совершенно серьезным тоном:

- Вот наделаем пару миллионов штук и проверим. Статистика покажет. Можешь одну к себе в спальню поставить: спи под ней, а утром измеряй энергию.

- Это больше мужчинам надо - измерять энергию.

- Точно! Будешь с виагрой конкурировать. А уж тогда спрос неограниченный: каждый мужчина мечтает увеличить свой потенциал. Импотент мечтает, чтобы хоть что-то получилось; нормальный мужик, чтобы стать половым гигантом. И даже гиганты стремятся повторить тринадцатый подвиг Геракла, но пока не могут. Мужскому совершенству нет предела. Каждый хочет еще больше!

- Не каждый. Тебе, миленький, подвиги Геракла повторять не нужно: и так на всех шлюшек кидаешься.

Значит, так и не прощает Джулия мимолетную соперницу. Даже смерть ее не примирила! Это было неприятно, но ссориться сейчас с Джулией не было сил.

- Ну хорошо, меня вынесем за скобки, а всех остальных ты можешь рассматривать как объектов коммерции. Рекламный лозунг: "Каждому мужчине по собственной пирамиде!" Значит, миллиарда три потенциальных покупателей. Рекламным агентом будет выступать Хеопс, он гонорара не потребует.

Деловой разговор очень сблизил. И они вполне мирно поужинали, а потом Джулия очень естественно у него осталась. Как будто и не было ни ссоры, ни тюрьмы.

31

Джулия очень решительно взялась за пирамидное дело. Герой в подробности не вникал, знал только, что она нашла и исходную статью в "Известиях", и автора статьи, и энтузиаста пирамид некоего Проскурякова. Как выяснилось, никаких патентов у энтузиаста не оказалось, так что делиться с ним совершенно не нужно, но рекламным агентом Джулия Проскурякова наняла. Тот стал писать новые статьи, выступать с лекциями. Замаячила настоящая прибыль, и Герой одним своим советом многократно окупил все щедроты Джулии, включая выкуп из темницы.

Джулия могла бы оставаться полной хозяйкой новорожденной пирамидной империи, но она благородно пригласила Героя в компаньоны. И он не стал отказываться. Зато в свою Академию Опережающих Наук он Джулию не приглашал: ну какой из нее академик? Правда, сама теория пирамид как концентраторов космической энергии была безусловно опережающей наукой, и Проскурякова Герой в свою Академию поверстал: пусть блистает титулом, это прибавит убедительности статьям и лекциям.

Самое замечательное, что до сих пор ни один из новоявленных академиков не написал ему склочного письма, не потребовал посоха и мантии, не спросил, когда ближайшее общее собрание Академии? А тут случилось очень полезное событие: в "Ведомостях", поместили интервью с председателем Союза изобретателей Александром Герасимовичем Холодных, и Александр Герасимович как о чем-то само собой разумеющемся сообщил, что он - действительный член Академии Опережающих Наук. Таким образом АОН была вполне легитимизирована. Герой вырезал интервью, наделал на ксероксе копий, чтобы показывать всем сомневающимся. Но сомневающихся пока не находилось.

Поразило только напоминание, что Союз изобретателей сокращается как СИЗО, и тюрьма, в которой три ужасных дня томился Герой, называется следственным изолятором и тоже сокращается как СИЗО... Бывают странные сближенья.

Три ужасных дня!.. А если бы год, как многие?! Как Голодец. И два, и даже три.

После своего внезапного ареста, чтобы не сказать - похищения, Герой невзлюбил свою квартиру. Он не чувствовал себя больше защищенным в этих стенах. Можно было уже себе позволить присмотреть другую: старую продать и купить с доплатой. Но у него появилось навязчивое желание иметь тайное убежище. Оставить за собой эту квартиру, числиться в ней прописанным - но не жить! А жить там, где он неизвестен милиции. Чтобы, если снова захотят прийти за ним внезапно, то пусть найдут пустые стены. Прежде всего - если захотят прийти менты. Но во вторую очередь нельзя исключать и бандитов, раз уж у него умножаются деньги.

Например, купить квартиру на имя бабушки Милы! И жить там. Одно плохо: бабушка Мила не вечна, а после нее Герой наследует пополам с Любкой.

Герой обдумывал, как уйти в подполье, ну а пока терпел старую квартиру, веря, что заплаченный Джулией выкуп обещает временную безопасность. От следователя Люлько во всяком случае.

В старой квартире и раздался однажды телефонный звонок. Джулия училась под его руководством обращаться с компьютером - до сих пор в ее фирме с компьютером общался только бухгалтер - от этого мирного занятия Герой и оторвался.

- Алло?

- Здравствуйте. - Низкий женский голос, странно знакомый. - Я думала, вас зовут Герман, а Шура мне сказал, что вы - Герой.

Это же убиенная Ариадна! Герой чужд суеверий, но тут невольно пробрал озноб!

- Вы слышите? Почему молчите? Узнаете?

- Кажется, узнаю. Но меня настойчиво уверяли, что вы погибли.

Джулия отвлеклась от компьютера и уставилась на Героя. Вернее, на трубку в его руке.

- А-а, это мама подняла панику. Просто я уехала и ей не сказала.

- Подняла такую панику, что меня обвинили в вашем убийстве. В тюрьму потащили. Следак о каком-то трупе твердил. Следователь то есть.

- Ну да, мама подняла панику, и ей показали какой-то молодой труп. А она со страху опознала.

Ариадна засмеялась.

- Это совсем не смешно: попасть в камеру из-за вас и вашей мамы! Уехали и зачем-то оставили мой телефон посреди стола. Где-то ведь нашли, я вам телефона никогда не давал. Словно нарочно наводили на меня.

- Может, немножко и нарочно. Чтобы мама вас слегка побеспокоила. Она у меня вообще беспокойная. А вы знаете, что со мной сделала какая-то сумасшедшая ваша любовница? Интересно, она вам рассказала? Это только мама меня порола в детстве, а больше никому не позволено! А у меня же нет таких головорезов, чтобы в ответ схватить ее или вас. Я и пустила по следу маму вместо ваших головорезов. Маленькая месть. Ну если вас немножко арестовали, значит, мы квиты. Тем более, я слышу, вас уже выпустили. Я знала, что мама поднимет шум, вот и звоню, чтобы сообщить, что я жива. Чтобы вы не беспокоились. Если только вы беспокоились.

- Я тоже не очень верил, что вы покончили с собой от горя или обиды. Даже когда мне твердили про труп. Ну что ж, живите и дальше, только забудьте мой телефон.

Герой с размаху положил трубку. Между прочим, ему показалось очень утешительным услышать, что в детстве решительная мама Ариадну порола. Если бы ее никто и никогда - ну понятно, что обида на месть Джулии могла быть смертельной! Но раз уже пороли - подумаешь: поркой больше!

- Утопленница воскресла? - нехорошим голосом спросила Джулия. - И ты такой великодушный: "живите и дальше!" А во что ее шуточки обошлись, ты ей сказать не захотел? Видно, ее объятия этого стоят, да?! Незабываемые мгновения?! Да за двадцать тысяч баксов, миленький, ты бы, наверное, Мадонну мог на ночь нанять. Вместе с Клаудией Шиффер. Я понимаю, вытащить тебя, когда есть труп, когда тебе шьют убийство! Тут никакие деньги не слишком. А за милый розыгрыш слишком дорогая плата.

После единственной фразы Героя: "Я верну!" и ответа Джулии: "Дурак!" они больше не вспоминали о выкупе. И теперь Джулия напомнила впервые.

- Она говорит, что отплатила за ту порку, что ты ей устроила.

- И ты с нею согласен! Что поротая жопа этой поблядушки стоит двадцать тысяч! Двадцать рублей она не стоит, не то что баксов! За двадцать тысяч можно было не юбку ей задрать, а в асфальт закатать.

Джулия была почти права - ну если отбросить последнюю фразу. Да в запале еще не то говорится. Шутку Ариадна разыграла чрезмерную. А ведь ни Джулии, ни теперь Ариадне Герой не рассказал про пытки в застенке у следователя. Стыдно было рассказывать, потому что перетерпеть пытки - не только несчастье, но и позор. Унижение. Ведь довели до того, что он ревел от боли - добились своего, растоптали!..

Ариадна - стерва, и во второй раз ссориться из-за нее с Джулией он не собирался. С Джулией, которая забыла скандал, забыла даже его измену - при ее-то ревнивости! - и, не задумываясь, бросилась его спасать. Вызволять. Если бы не она, может быть, он был бы уже полутрупом: отбили бы последнюю почку - и достаточно.

Герой приобнял Джулию.

- Ну что поделаешь, раз так получилось. Больше всех я виноват, что привозил ее. Да и не зарился я на нее, не любил никогда. Просто она меня пригласила как специалиста.

Герой никогда этого Джулии не рассказывал. Да вообще не говорил с нею об Ариадне. Ну выследила Джулия через Любку, ну было дело... Как теперь выражаются: без комментариев. Но, пожалуй, настал момент.

- Как это - как специалиста?

- Попросила произвести ей дефлорацию. Ну как хирурга приглашают.

- Какую еще дефло...? Наука о букетах есть - флористика.

- Невинности лишить! - чуть не по складам объяснил Герой. - Она беспокоилась, что не у всех хорошо получается. Ну как больной хочет, чтобы его оперировал лучший профессор.

Джулия искренне расхохоталась.

- Ну и что же ты - произвел операцию?

- Произвел, - скромно подтвердил он.

- Все хорошо. Даже забавно, ей-богу. Только я в первый раз слышу, чтобы сам хирург платил за операцию. Обычно платят хирургу... В хорошенькую цену она нам обошлась. Мы же теперь компаньоны, так что осторожнее с убытками фирме. Ты признайся сразу: еще к тебе заказы поступали? Подругам своим она тебя не рекомендовала?

- Нет, - совершенно искренне отрапортовал он.

Как приятно сказать чистую правду!

- Ну смотри-и, - она пощекотала ему шею. - Поздно мы встретились, не повезло мне. А то бы тоже обратилась к такому классному специалисту. Во всем люблю высший сорт.

Занятия компьютером они в этот вечер не продолжали.

32

Реклама домашних пирамид действовала неотразимо. Ну как можно не купить простое приспособление, "которое разом решит все ваши проблемы!" Если спать под пирамидой, то космическая энергия излечит большинство болезней - от рака до астмы, необычайно повысит энергию, как умственную, так и физическую, подзарядит батарейки транзисторного приемника, так что они прослужат в три раза дольше. Ну и множество других очень практичных чудес. И конечно, персональные пирамиды выгодно отличались от воды, заряженной энергией во время сеансов Чумака. Зарядка воды через телевизор все-таки вызывала много скептических вопросов, хотя и очумаченная вода многим помогла с полной несомненностью, но против пирамидного эффекта не мог ничего возразить даже самый отъявленный семейный скептик: ведь паранормальные свойства пирамид готов подтвердить любой египтолог! Почему еще древние знали, что "время боится пирамид"? Да потому, что в подпирамидном пространстве время действительно течет медленнее, а часы похуже так и просто останавливаются! Это же очевидно, кто же в таких элементарных феноменах сомневается?!

- Ты у меня гений! - говорила Джулия, не подозревавшая, какие сложные переживания долгие годы связывались у Героя с этим словом.

Зато теперь его гениальность можно было измерить с точностью до рубля. Или, что приятнее, до доллара.

- Давай слетаем куда-нибудь на теплое море, - пожелала Джулия. - Имеем мы право отдохнуть недельку. В эмиратах, или в Египте, наконец. От нашей слякоти. Не осень, не зима, а какое-то смутное время года!

Действительно, что-то надломилось в царстве природы, и времена года слегка перемешались.

- Мне не стоит показываться под сильным солнцем, - напомнил Герой. Все-таки у меня отрезали не аппендикс.

Напомнил ей, а сам-то он вспоминал о возможной измене собственных органов довольно часто! Как изменила ему левая почка, впустила раковые клетки, так могли следом предать и другие тихие органы, которых не видно и не слышно: сидят там внутри, чего-то химичат. Хорошо, почка была все-таки предпоследняя, а печень, например, единственная. Когда настоящая жизнь только начиналась, умереть было бы довольно-таки обидно.

- Ах, ты, мой бедненький. Ну хорошо, поедем на север куда-нибудь. В Швецию давай. Возьмем индивидуальный тур, чтобы только вдвоем и никаких настырных гадов и гидов. А то заведется один гад в группе - и уже никакого отдыха. Попробовала однажды.

Герой никогда не бывал в настоящей загранице из-за своей слишком затянувшейся секретности. А потом - по случаю своей новой бедности. И первое, что его поразило, - прозрачный воздух.

Они еще только ехали из аэропорта в Стокгольм, он смотрел из окна такси и казалось, у него зрение улучшилось, хотя он и раньше не жаловался. Каждая веточка облетевших деревьев, каждая сосновая хвоинка виделись графически четко на таком расстоянии, на котором в окрестностях Петербурга они уже сливаются в сплошную лесную массу. А гранитные скалы, сквозь которые местами прорезалась дорога, казались только что вымытыми, и потому не напоминали о древности, об уходящих во тьму веков геологических эпохах - здешний гранит был новенький, только что доставлен со склада Господа Бога. Не иначе как к приезду Героя с Джулией.

А в центре города на самой автомобильной улице совершенно не ощущалось выхлопных газов.

Джулия тоже оценила:

- Воздух как в лесу. Потому что фильтры стоят на выхлопе.

Очень она технически подкована для женщины.

Герой подумал, что вредные выхлопы тоже повышают вероятность рака, особенно для него, уже имеющего раковый опыт, поэтому загрязненный Петербург ему так же опасен, как слишком солнечные эмираты.

В отеле Герою тоже все понравилось. И номер-люкс с джакузи, куда они удобно помещались вдвоем, и шведские завтраки. В гостинице нашлись соотечественники, они без стеснения перекрикивались в столовой и накладывали себе чудовищные порции гостиничных деликатесов. Герой ел немного и старался держаться чопорным англичанином, брезгливо сторонящимся этих дикарей.

Тротуары перед отелем - да и везде - были такие чистые, что Герой вспомнил странную похвальбу в "Аркадии", когда Джулия впервые вывела его в свой свет. Как он тогда разыгрывал миллиардера перед Витенькой и Розочкой? "Завтра куплю вашу немытую Северную Пальмиру и прикажу оттереть шампунем!" Похоже, здесь так и сделали - без него.

Днем они отправлялись в старый город, где по узким пешеходным улицам слонялись стаи туристов. Удивляло, что здесь живут по-настоящему. Герою казалось, что у аборигенов Старого города жизнь должна быть совсем особенная, безмятежная, почти как у попавших в рай праведных душ. Даже собаки, изредка встречавшиеся и всегда выступавшие впереди хозяев на коротких поводках, никогда не лаяли.

У Джулии была кредитная карточка, но Герой захватил с собой и собственные разрешенные пятьсот баксов, чтобы не чувствовать себя ребенком, который нудит: "Мама, купи мороженого!" Покупательной лихорадкой они оба не страдали, Джулия в первый же день опытным глазом прикинула цены и заявила: "У нас все дешевле!" - и по магазинам Героя за собой не таскала. Но иногда попадалась какая-нибудь смешная мелочь. Герой углядел на развале прямо на улице розовые женские брюки с Микки-Маусами, обильно налепленными спереди и сзади. И быстро купил, пока Джулия отвернулась. Она потом ахала в гостинице:

- Да ни за что такого позорища не надену! Это же для девочек, а у меня уже слишком обильные телеса.

- Не кокетничай. Очень у тебя пропорциональные телеса. Сколько нужно - ни больше, ни меньше.

- Ну смотри. Будут смеяться, отошлю к тебе: "Смейтесь над Геркой, это он выдумал!" Такие только летом где-нибудь на даче носить.

- Значит, надо к ним еще и дачу. А чего? Не в Разлив же к подруге ездить, как ты в прошлом году.

- И не в Комарово к каким-то друзьям, - ответствовала она.

- В Комарово-то как раз хорошо. Только к себе домой. Я давно хочу вернуться в Комарово.

Чего хочет мужчина, от того не убежишь.

В самый центр Стокгольма глубоко врезался фиорд, доходил до Старого города и похож был на широкую реку, вроде Невы. Когда Герой с Джулией вышли на набережную, мимо проплыла большая двухмачтовая барка под красными парусами.

Барка не была похожа на элегантные яхты, предназначенные для гонок, обводы у нее были грубее, нос тупее. Видно было, что на ней просто плавают в свое удовольствие, благо фиорд и не думал замерзать.

Герой только недавно начал понимать, что это значит - жить, а не гнаться за ускользающей целью. Когда-то он был как гоночная яхта, которая разрезает волны, стремясь прийти первой и не замечая окружающих морских красот. А теперь он - как эта барка, которая не торопится, а просто плывет, наслаждаясь раскрывающимися навстречу панорамами. И если сам он живет в комфорте, обладает всем, чего только желает, плевать ему, если кто-то рвется к финишу ради смешных почестей.

Если бы только обрести надежное чувство безопасности. Такое, как снизошло на него здесь, в Стокгольме.

Погода была еще менее понятная, чем дома. Довольно тепло, в пальто мало кто ходит, на снег и вовсе никакого намека, и только голые деревья напоминали, что уже начался декабрь. Голые деревья и первые рождественские витрины.

Уже выйдя из Старого города, они набрели на цветы, лежащие на тротуаре. Можно было и не заметить этот букет на фоне рождественских витрин, но они с Джулией, к счастью, не очень глазели на витрины. Букет - и рядом на стене маленькая табличка. Герой напрягся, прочитал шведскую надпись и догадался:

- Слушай, на этом месте убили Пальме! Прямо тут, представляешь?

- А кто он такой? - не поняла его волнения Джулия.

Неожиданный пробел в образовании обнаружился. Но Герой постарался не выказать удивления ее неосведомленностью, объяснил небрежно:

- Был у них такой премьер-министр. Его застрелили на улице, когда он шел домой из кино. Вот, значит, на этом месте.

- А я-то думала, здесь спокойная жизнь. А выходит, хуже чем у нас. Все-таки премьеров у нас ни разу не стреляли.

Герой тоже был разочарован этим напоминанием о террористах здесь, в идиллической Швеции. Но почему-то чувство безопасности его не покинуло. В том-то, может, и дело, что у нас премьеры и президенты так загородились, что их никакой террорист не достанет, зато на простых граждан президентам и премьерам наплевать, вот простых граждан и стреляют как куропаток. А в Швеции премьер не отгорожен, его и убили запросто, но незагороженный премьер думает о гражданах - и потому их-то как раз стреляют редко.

Джулия увидела церковь на другой стороне улицы и потянула:

- Смотри, наверное, русская: пятиглавая, как наши. Давай зайдем!

Героя русская церковь не привлекала, но и отказывать Джулии повода не было. Джулия не слишком донимала его своими верованиями, не то что Любка, так что нужно было сделать ей любезность. Правда, из таблички у дверей стало понятно, что церковь вполне шведская, но зато в ограде среди могил они заметили одну, у которой горели свечи. И снова встретились с Пальме: оказалось, что это его могила.

- Во как помнят. Все-таки потому, что у них редко вот так убивают на улицах, - постарался Герой оправдать шведов. - И потому у шведов чувство вины перед убитым. Вот, свечки горят. А у нас так привыкли, что уже никаких чувств.

Из церковной ограды они вышли на противоположную сторону и оказались на тихой улочке. У подъездов домов стояли велосипеды, даже не стреноженные цепями.

- Вот видишь, у них даже велосипеды не воруют, - сказал он. - Нет, все-таки здесь жизнь безопасная.

Ах, если бы их с Джулией фирма производила простой и надежный продукт, равно нужный всем в мире. Вот как наследники Смирнова уехали и стали выпускать водку "Smirnoff". Тогда и они могли бы поискать себе безопасную страну. Но вербовать простодушных изобретателей в Академию Опережающих Наук Герой мог только дома. Да и успешный пирамидный бизнес возможен только среди отечественной публики. В сущности, они торговали миражами, и очень успешно торговали, но рынок миражей им открыт только в России. Возможно, в других странах нашелся бы спрос на другие специфические миражи, но надо родиться в своей стране, чтобы почувствовать, какой мираж нужен дорогой Родине.

И значит, они обречены были возвращаться в свою опасную страну Россию.

Каникулы кончились.

В аэропорту к ним подошла дама - услышала русскую речь.

- Вы в Питер? Возьмите коробку передать родным. Я позвоню, чтобы вас встретили. Очень обяжете. Я, конечно, отблагодарю.

- Нет, мы почтовыми голубями не работаем! - резко ответил Герой.

- Я вам покажу, что внутри, вы не сомневайтесь.

- Нет.

- Чего ты уперся? - удивилась Джулия, когда просительница отошла. Сделали бы любезность. Она же хотела показать, что бомбы там нет.

- Ну, во-первых, так с ходу не разберешь. Бомбу можно удачно замаскировать под какой-нибудь чайный сервиз. Ты же не стала бы каждый чайник и кофейник раскрывать, правда? А еще легче какой-нибудь наркотик сунуть. Совсем не заметишь, сколько ни раскрывай коробку - если только у тебя нюх не как у таможенного спаниеля. Приедем, а нас берут с этой коробкой. Доказывай потом, что какая-то незнакомка в Стокгольме попросила.

Приятно чувствовать себя в безопасности - и уже только поэтому не нужно было брать коробку. Но еще - Герою понравилось, что он оказался тверже Джулии! Она-то чуть не согласилась, а он твердо сказал: "Нет!" Раньше он, по своей интеллигентской стеснительности, редко умел говорить "нет". Значит, меняется он в гораздо лучшую сторону!

33

В Петербурге сразу все показалось наоборот.

Едва вышли на воздух, поразила картина грязного снега, лежащего кучами вдоль тротуара, сосенки перед аэропортом были не чисто зеленые, как в Швеции, а скорее серые, и самый воздух казался замутненным. Не говоря уж о смешанном благоухании бензина, какой-то дальней гари и ядовитой краски.

Слава богу, не пришлось отдаться в руки субъектов весьма неблагонадежного вида, настойчиво зазывавших в свои такси, хотя машин с шашечками видно не было. Орудовали частники, но очень уж оголтелые. Такие не то довезут втридорога, не то просто ограбят по дороге - это уж кому как повезет. Но Героя с Джулией машина дожидалась тут же на стоянке, хоть это - островок нормальной цивилизации.

Едва уселись и отъехали, Джулия высказалась:

- Ничего у нас никогда не будет! Все думают, как до власти дорваться и урвать, больше ничего. Раньше коммунисты под себя гребли, теперь эти новые демократы. Угораздило на воровской малине родиться! Да если бы я родилась шведкой, я бы сейчас автоконцерн имела, с "Вольво" и "СААБ" конкурировала!

Герой вспомнил неразрешимый вопрос, которым задавался в больничной ночной тиши: "Почему Я - это Я, почему Я в центре мира под названием "Герой Братеев", а не в центре другого мира?!" Джулия те же вопросы поставила грубо и примитивно, свела к пародии.

- Я еще с детства другой жизни хотела! Тогда еще мечтала не о Швеции или другой стране, а о городе настоящем. Ты-то в Ленинграде родился, а я в Вологде. И еще в первом классе решила: вырасту и уеду! Потому и в ветеринарный поступила: из Вологды в человеческий медицинский кто бы меня пустил? Если только родители не устроили бы за двадцать тысяч тогдашних. У меня Ленку, подружку, папа так устроил. Вот и учились: она в Педиатрическом на детского врача, а я в ветеринарном - на собачьего. Зато у меня теперь свое дело и я на настоящей машине езжу, а Ленка покрутилась здесь, ребенка родила без мужа да в свою Вологду и вернулась. Недавно приезжала, у меня ночевала: губки кусает и завидует, бедненькая. Потому что я сама пробивалась, а ей папа дорогу пробивал, как ледокол. Она и выросла бледной немочью... Вот и высказалась наконец. На девятом месяце знакомства. А ты и не расспросил ни разу, тебе неинтересно. А между прочим, я сразу после института могла за немца выйти. Очень любил и просил. Только он мне не нравился, одно достоинство, что немец, что в богатую страну увезет. А мне и пожить в настоящей стране хотелось, и любви хотелось тоже. Молчала и очень мучилась. А то была бы сейчас богатой фрау, тоже бы дело завела. Немцы честные, у них такого понятия нет - рэкет. Дура я, наверное, что все-таки осталась ради любви. Потом любовь эта испарилась десять раз. Любовь испаряется, а гражданство немецкое остается. А так вот живу в воровской стране. А если, например, сейчас уехать, так ведь достанут. В той же Германии рэкета нет - для немцев. А свои своих достают! Здесь-то я своими мальчиками обороняюсь, они проблемы улаживают, если нужно, а там еще и всю охрану за собой везти - дорого. Да и не пустят немцы столько подозрительных русских. Такая у нас страна - подозрительная!

Герой молча вел машину. Джулия увлеклась своим монологом, и ответных реплик с Героя не требовалось. Вот он и не спорил, но думал, что родная страна, конечно, достаточно воровская, но ведь в добропорядочной Германии торговля пирамидами, улавливающими космический ветер, у Джулии вряд ли получилась бы. Так что не ей сетовать.

Они подъехали к его дому. Поднялись. Квартира Героя тоже не смотрелась после номера-люкс.

- Да-а, надо наконец менять обстановочку, - проговорила Джулия.

- Лучше что-нибудь за городом, - напомнил Герой. - В Комарово мы же собрались.

- Да-да, собрались. Вообще-то правильно. Понюхала я чистого воздуха в Стокгольме, неохота снова нашу отраву глотать. Раз нам теперь доходы позволяют. Ты у меня гений, ты и выбирай пейзаж, какой нравится.

Зазвонил телефон - звонки похожи на папины.

- Привет! Ну наконец. Три дня никто не отвечал.

- А мы в Стокгольм смотались ненадолго.

- "Мы"? Ты что - женился?

- Да вот, с Джулией ездили, - не уточнил Герой своего семейного статуса.

- Имя космополитическое. Она что - американка или, может, шведка?

Герой отвернулся от трубки и объяснил Джулии:

- Папе понравилось твое имя. Он подумал, что ты американка. - И в трубку: - Нет, просто она любит иноземные места.

- Они, конечно, хороши - в умеренных дозах.

Папа-то как раз давно уже принимает иноземные места в дозе неумеренной. Но Герой не стал углублять эту тему. Сказал нейтрально:

- Мы хорошо съездили. И отдохнули, и посмотрели. Может, какие-нибудь дела еще сделаем со шведами. Патент шведам продадим на некое изделие, - сказал он, чтобы подразнить Джулию.

- Нужно, чтобы все могли использовать новые изобретения свободно. Во всем мире, - серьезно заметил папа.

- Рынок требует изобретения продавать.

- Вот рынок-то мне и не нравится, - сообщил папа.

Герой расхохотался. И объяснил удивленной Джулии:

- Надо было здесь быть почти диссидентом, уехать в Америку, чтобы кончить тем, что рынок не нравится!

И в телефон:

- Чего ж ты тогда в свое время в КПСС не вступал? Ей тоже рынок не нравился.

- Значит, КПСС мне нравилась еще меньше. Худшее - враг плохого... Ладно, чувствуешь-то ты себя как? Мама все беспокоится, что там у вас нужных лекарств не достать.

- Все у нас достать. Было бы чем платить. Рынок регулирует, - не упустил он случая подразнить папу. - Да мне не нужны лекарства: метастазы у меня не обнаружены, как ни искали. А для профилактики я травы пью. Джулия достала у хорошего травника.

- Джулия, я вижу, тебя со всех сторон обихаживает. Ну, привет ей. От мамы тоже.

- У вас-то нормально? Сердце твое?

- Как пламенный мотор. Помнишь песню?

- Не помню.

Когда повесил трубку, Джулия его поцеловала.

- Спасибо, миленький, наконец-то ты меня своему папе рекламируешь. Признал официально, вроде как палестинскую автономию.

Герой уставился с недоумением:

- Сравненьица у тебя.

- А я раз в Израиле отдыхала. Очень даже хорошо. Там как раз евреи спорили: признавать или не признавать палестинцев?! Я говорю: чего вы зря шумите? Признавайте или нет, все равно они существуют. Хоть вам и не нравится, а куда вы от нее денетесь? Вот и от меня тебе, похоже, никуда не деться, нравлюсь тебе или не нравлюсь.

Очень уверенно сказано.

- Ну, конечно, нравишься! - обнял ее Герой. - А иначе зачем бы я тебя здесь укладывал почти каждую ночь?

- Ой-ой! Будто ты спишь только с теми, кого любишь!

- Конечно! А иначе - зачем же, когда вокруг большой выбор? Вот Адам не обязательно любил Еву: у него выбора не было. А я - я никогда не спал с такой, которую не любил. Хотя бы в этот момент. А если мы с тобой уже много раз, значит много моментов, когда я тебя люблю. Многократно я тебя люблю, можно даже уже сказать - постоянно. Между прочим, я уже не бедный физик из разорившегося института. Вот смотри, я тебе покажу диплом моей Академии Опережающих Наук. И за каждый диплом тщеславные ученые платят мне почти триста долларов. Так что на дом в Комарово у меня у самого кое-что уже есть. По крайней мере, на фундамент.

Очень удачный момент подвернулся, чтобы похвастать своим личным бизнесом. Чтобы не думала, что ходит у нее в младших компаньонах - и больше ничего.

- Так что я не сплю, если не люблю, - очень логично завершил он свой бизнес-отчет.

- Академия - это хорошо, - одобрила Джулия. - Академический бизнес сейчас надежный. Я ж говорю: ты у меня гений. И действительно, попадем мы с тобой в список "Форбса" - твоими идеями и моей хваткой! Ну и раз ты меня уже столько раз любил, могу тебе сказать совершенно практически, что по нашим деловым обстоятельствам нам лучше пожениться. А то масса неудобств. Тот же будущий дом в Комарово: самое простое, когда он в совместном владении супругов. А иначе масса юридической путаницы. Даже делить после развода будет гораздо удобнее, если что. А подписи и печати у нотариуса, когда я тебя оформляла как компаньона, они гораздо серьезнее подписей в загсе, чтоб ты знал. У меня сейчас деньги все в обороте, но надо будет сумму из оборота вынуть - на дом. Пару месяцев подождем - и вступим в совместное домовладение.

Объяснение.

Герой понимал, что Джулия высказалась так деловито, чтобы не нарваться на его насмешку. Ведь сообщение его: "Я тебя люблю многократно" - это совсем не то же, что простое признание: "Я тебя люблю!" А так - деловое предложение. Джулия высказалась деловито, но ждет она ответа так, как если бы сказала просто: "Женись ты на мне, горе мое, ведь видишь же, что я тебя люблю!" - без всяких выкладок о выгоде совместного домовладения.

Да и что изменится?! После случая с Ариадной он неколебимо верен ей, как не был еще верен никому и никогда в жизни - ну после тайного его отроческого греха с сестрой Любкой. И больших соблазнов с тех пор не было. Да и страшно теперь соблазниться: соперницу Джулия хорошо если только выпорет!.. Такой решительной любовницы, партнерши, подруги у него еще не бывало!

Надо было решаться разом, как с вышки в воду.

- Ну что ж, давай поженимся. И учредим фирму "Братеев и жена".

Она поцеловала его, пощекотала под подбородком.

- А "Полоскина и муж" не хочешь ли?

Он хотел было не согласиться, но нашел идеальный вариант:

- Так ведь мы живем в свободной стране! Многоженство у нас запрещено, а многофирменность - пожалуйста! Учредим сразу две фирмы: "Братеев и жена" с одной стороны, а "Полоскина и муж" - с другой! Там, на расчетливом Западе, "Домби и сын" а у нас в ходу семейные ценности: "Братеев и жена".

- И "Полоскина с мужем" миленький.

34

Наутро Герой ничуть не раскаивался в своем решении. В своем согласии, точнее сказать. Джулия сделала ему предложение, как современная Татьяна Ларина, и он просто не повторил ошибку Онегина.

Обычно рассуждают о любви. А семья - это прежде всего союз. Оборонительный и наступательный. Бывали у него пассии более обаятельные, но никогда не было у него шанса обрести более сильную союзницу в жизненной борьбе! Не на деньги ее он польстился, он может утверждать не краснея, что ничуть не на деньги! Ведь он и сам научился расставлять сети поперек мутного потока новой жизни. Не на деньги польстился, а на надежность Джулии. И в больнице он в ее надежности убедился, и в тюрьме. Не эфемерное она создание, за которое нужно думать, делать, решать. Если привести понятную ему самому автомобильную аналогию, семья, в которой жена перекладывает все тяготы на мужа, которая мечтает быть за ним как за каменной стеной, подобна машине с одним задним ведущим мостом, а такая машина хороша только на асфальте; для плохих российских дорог лучше иметь вездеход с двумя ведущими мостами, для тяжелой российской жизни - семью, в которой тянут оба. Никогда прежде Герой не полагался в делах на своих подруг, у него было множество любовниц, но ни одной союзницы. Такой сильной союзницы!

Они с Джулией еще не встали - бизнесвумен приходит в свою контору, когда пожелает, и сегодня Джулия не торопилась - когда раздался утренний звонок.

- Герка? Гроссман на проводе.

Как будто он и сам не узнал бы Шурку - его голос ни с чьим не спутаешь. Хотя в последний раз они разговаривали по телефону лет пять назад. Встречались у Фили, а других поводов для общения не находилось.

- Привет, Шурка.

- Слушай, Герка, ты меня прости, но ты попал не в ту компанию. Я просто не поверил, мы же в Комарово в пятнадцать лет общих девчонок щупали.

- И при чем здесь детство, отрочество и юность? - холодно спросил Герой.

- При том, что мы приличные люди. Я так считал всегда.

- Надеюсь. Дальше.

- Мне Арина рассказала. Только поздно. Как ее из квартиры выкинули.

- А как?

- Ты не знаешь?! Объясняю! Какая-то бешеная баба объявила, что Арина ей должна двадцать кусков, двадцать тысяч баксов, и что если у Арины нет наличности, пусть продает квартиру. Или к ней придут "ее мальчики". Я уже знаю, слышал, как мальчики приходят. И многие в Питере остались без квартир. Но это деловой риск: я взял кредит и не отдал. А Ариша ни у кого ничего не брала, никому не должна. Но так запугалась, какие-то мальчики к ней уже приходили однажды, что она сразу согласилась. Те в три дня все оформили и из милости купили Арине с мамой семиметровую комнату. И будто бы все из-за тебя: баба эта твоя и твоим именем прикрывается! Ариша же не может! Она родилась в своей квартире. Короче, ты скажи этой своей бешеной бабе, чтобы положила на место. У меня тоже своя крыша найдется, а ее адреса я не знаю, этой бабы, и Ариша не знает, так что все претензии получаются к тебе. Раньше говорили: око за око, а теперь: квартиру за квартиру. Извини, старик, но такова жизнь.

Герой и по первым словам не проникся большим сочувствием к судьбе девственницы, засадившей его в тюрьму, а уж последние угрозы и вовсе взбесили. Он понятия не имел, что Джулия взыскала всю стоимость его выкупа с Ариадны, но со слов Шурки все понял. И встал на сторону Джулии.

Он спросил подчеркнуто спокойно:

- А не объяснила твоя клиентка, почему с нее спросили? Ей-то, наверное, все растолковали.

Джулия вроде бы спала, но Герой видел, она слушает.

- Какая-то чушь! Будто из-за Арины тебя посадили. И пришлось смазать следователя. Как это может быть - из-за Арины?!

- Значит, объяснили доходчиво? Какие же у тебя претензии?

- А при чем здесь Ариша? Как она тебя могла посадить?

- Объясняю ради старой дружбы. Дело было так. Арина твоя исчезла из дому, не сказав своей матушке. И оставила вместо записки мой адрес и телефон на столе, на самом видном месте - вроде предсмертной записки. А матушка ее подняла хай, решила, что я ее прячу или убил. Какое-то тело нашли, матушка совсем спятила и опознала ее. Тогда следователь решил сделать из меня убийцу. Ему же только раскрыть, отчитаться - и с плеч долой. И сразу меня в камеру. А ты знаешь, какие бывают камеры? Что в них делается? Ну и чтобы там не сгнить, пришлось смазать следаку лапу. Шутка получилась ценой в те самые баксы.

- А откуда Арина знала? И не надо было давать взятки, за это, между прочим, статья. Она же вернулась - и все разъяснилось. Тебя бы и так выпустили.

- А кто же знал? Я думал, она действительно погибла, раз нашли тело. Сейчас время такое, что погибнуть - что чихнуть. И мне не хотелось, чтобы мне там все кости переломали, представь себе. Там рассказали, есть специалистка, которая острым каблуком яйца мужикам давит. Тут уж все раскалываются - правые и виноватые. А мне яйца еще нужны. И тянуть ни за что лет десять тоже не хотелось. И между прочим, пока она отдыхала и возвращалась, я бы мог еще в десяти убийствах сознаться. Она бы вернулась живая, а следак бы посмеялся: "Ну Ариадну, значит, ты не убивал, но ведь Машу, Глашу, Наташу и Сашу убил признался и протоколы подписал. Вот и сиди не чирикай, жди суда". Так что посидеть-подождать без взяток, пока все прояснится, ты попробуй сам, а мне не советуй. Вот и все.

- Слабо это звучит, старик. Долга никакого нет, а шуры-муры со следователем - это твои проблемы.

- Очень сильно звучит. По верной мудрости: не рой другому яму. Зачем же она мне вырыла? Вот и свалилась сама.

Джулия давно все поняла. И наконец вырвала трубку у Героя:

- Слушай, чувак, если у тебя вопросы, забьем стрелку, и любой сходняк меня очистит. Мишу Сухумского знаешь? Он объяснит. Не надо ментов наводить - первая заповедь. Есть проблемы? Перетолкуем сами. А твоя шкура ментов навела, за это жмурят, понял? А я только откат законный взяла... - и вдруг совсем другим тоном: - А если ты такой рыцарь бледный, ты на ней женись, чтобы не оставлять ее наедине с сумасшедшей мамой в семиметровой комнате. Отбой связи!

И она кинула трубку.

- Какая сука! Между прочим, за всю ее квартиру трепаную восемнадцать кусков только дали. Да и пожалела, комнатуху эту за два куска купила, а могла бы на Московский вокзал ночевать выгнать. Пусть бы там и зарабатывала с пассажирами на новую квартиру. Да не в деньгах дело, хотя в деньгах все дела на свете. А то, что такие примочки не спускают. Навела ментов? Значит, законно рассчитайся! Хотя за наводку уж точно в асфальт закатывают в порядочном обществе. Твоя сука думает, все хиханьки на свете, убежала от мамы и записочку подкинула - как смешно! А жить - дело серьезное. И за все надо платить.

Да, сильную союзницу в жизненной борьбе приобрел Герой.

Рассказать бы эту историю папе с мамой, они были бы в ужасе! Как это отняли квартиру?! За долги или нет - значения бы не имело! Отнимать нельзя. В их кругах так не поступали. А нахальных должников надо просто терпеть, тихо сетуя по углам. В общем, хорошим тоном считалось непротивление злу, привет от Махатмы Ганди. Зато противляться принято было государству, и притом не местному, на уровне управдомов и участковых милиционеров, перед начальством местным пасовали точно так же, как перед частными хамами, противляться принято было Политбюро и КГБ. А практическая жизнь требует ровно противоположного поведения: сопротивляться подонкам и милым мошенникам, которые живут рядом и каждый день портят жизнь, а на недосягаемое государство не посягать, бог с ним, государство занято своими всемирными делами, и отдельного человека государству с его высоты не разглядеть. Так и живут нормальные люди: прокричат, если нужно, хоть "Боже, царя храни!", хоть "Славу КПСС", с них от этого не убудет, и занимаются своими жизненными делами. А папа в жизненных делах ничего не понимал, любой слесарь или сантехник мог из него выдоить тройную цену за ремонт бачка, не говоря о мошенниках покрупнее, зато он ничего не спускал государству, никакого стеснения прав человека - и даже не только собственных, а всякого незнакомого человека. Лучше бы защитил свои права от хулиганов во дворе - от них приходится терпеть каждый день, а не от генерального секретаря.

Даже слишком Герой разволновался, представив себе родительское чистоплюйство. Потому что так и надо жить, как Джулия: не спуская обидчикам. Не позволяя наступать себе на пятки. То есть на мозоли.

- Ну чего ты замолк?! Или скажешь, что надо было забыть и простить?! Или лучше мне с нею обняться и вместе заплакать?!

- Нет. Она меня спровадила в кутузку, за ее счет меня и вытащить оттуда все правильно.

Нужно побывать в камере, а еще лучше в застенке у следака, где подвешивают ласточкой и делают из тебя слоника, побывать, чтобы понять, насколько это правильно! Там каждый лишний день может стоить потери здоровья! А вчерашняя девственница, видите ли, решила отомстить таким способом за свои маленькие неприятности.

- Какой ты стал сознательный. Ну тогда давай дружно вставать. Уже поздно.

Героя вдруг мгновенно охватило нетерпеливое желание. Как в первый раз на шоссе. Нетерпеливое желание, любовный припадок - это совсем не то, что парные супружеские упражнения.

- А давай лучше дружно лежать.

- Какой ты. Неужели телефонные разговоры так возбуждают? Я только позвоню, что буду поз... А и так подождут...

35

Все-таки Джулия ушла наконец по своим неотложным делам. Оказалось, что дела все же немного отложные, но ушла наконец. А Герою торопиться было некуда. Разве что съездить на почту за свежей партией денег.

Такова участь генератора идей. Точно так же устроен и физик-теоретик: сидит дома, царапает какие-то формулы, рисует графики - и так можно несколько лет. А потом вдруг гипотеза! И куча работы для экспериментаторов. В роли экспериментатора выступает Джулия, вот она и бегает целый день, присматривает за изготовлением пирамидок, за сбытом, за рекламой - только перечислять, и то голова кружится. Герой и не вникает. Может быть, он выдаст со временем еще один прибыльный план с перспективой на пару сотен миллионов. А пока можно прохлаждаться, его идеи за него работают и деньги капают каждую секунду.

Но в этот день было не до идей.

Джулия не позволила сделать из себя дойную корову, взыскала твердой рукой долг. А он?!

Выйдя на волю, он словно бы постарался забыть. Радовался, что на свободе, что не пытают, что не взял он на себя ни одного висяка, которые портят следователю статистику.

Он не рассказывал никому, как его били в застенке у следователя Люлько, как довели до того, что он ревел жутким голосом, какого никогда и не предполагал в себе. Только вот Шурке по телефону проговорился и то в сослагательном наклонении: может быть, переломали бы, заставили бы признаться... А как его уже ломали и заставляли - не говорил. Он опозорен потому и не хотел, чтобы кто-нибудь здесь, на воле, знал о его позоре. Джулия только поняла, когда Любка тогда позвонила в панике, что его увезли, сама она знает, какие бывают камеры в предварилке - и то бросилась спасать, выложила кучу денег, не торгуясь. А если бы знала про пытки, про то, что могут в любую минуту отбить последнюю почку?! Ведь менты любят - отбивать почки. Фирменное упражнение у них.

А что бы Джулия сделала, если бы узнала в подробностях?!

Выследив глупенькую Ариадну, она ее выпорола. По-бабски рассуждать, наверное, справедливо. А как отомстить за пытки?! Может быть, Джулия послала бы "своих мальчиков" проделать в теле следователя несколько аккуратных дырок?!

В этом главный резон, почему не нужно впутывать ее: оскорблен он, и только он может отомстить. Должен. Сколько ж можно жить опозоренным, трусливо стараться все забыть?! Он должен наконец проснуться от робкой спячки. Это тоже - вызов, который предъявила жизнь, challenge. И Герой Братеев должен соответствовать - если уважает себя. Распорядиться самостоятельно, не прячась за ее женскую спину. Такой эксперимент можно доверить исключительно себе самому.

Доказать себе, что и здесь он - первый среди равных товарищей по позору. Потому что товарищи, такие же пытаные, "припаренные" - они всего лишь радуются, что вышли из тюряги не очень искалеченными. Стреляют кругом бизнесменов как рябчиков, но кто слышал, чтобы пристрелили следователя-садиста?! Очень почетно будет создать прецедент.

Нельзя связываться ни с какими "мальчиками", Джулиными или нет, потому что потом сделаешься пешкой в их руках. Кто же в наше рыночное время упустит такой рыночный товар, как угроза доноса?! Значит, придется потом ликвидировать еще и "мальчиков", чтобы спать спокойно.

Правда, к профессионалу обратиться проще. Появились уже высококлассные киллеры, впору устраивать конкурс "Лучший по профессии"; эти просверлили бы в Люлько дырку тихо и аккуратно. А что может сделать он? У него и самого скромного пистолета нет, не говоря о снайперской винтовке, да и не факт, что он бы попал, если бы купил себе ствол. Нужна большая тренировка и большое хладнокровие, а когда выступаешь в собственном деле, трудно быть хладнокровным. Хирурги не оперируют близких, операцию всегда лучше сделает человек посторонний, которому не мешают родственные переживания. Наверное, киллеру трудно быть спокойным, если взяться за сугубо личное дело. Но Герой уже решил не плодить шантажистов на свою голову.

И снова: проще всего остаться опозоренным и не отомщенным. Но обида гложет сердце. Столько нагложет, что нетрудно и новому раку завестись. Потому что рак бывает от душевной боли.

Между прочим, совершенно свободен безнадежно больной. Будучи в четвертой стадии, можно просто встретить своего палача у проходной - и прошить очередью у всех на глазах. Такому больному уже ничего не сделаешь: ни посадишь, ни убьешь. А если бы убили в ответ - только спасибо за облегчение от лишних страданий.

Но Герой, похоже, совсем здоров, полностью вычищен на операции, у него впереди хорошие шансы на богатую счастливую жизнь. Не хочется вместо этого снова в камеру. Счастливая жизнь расслабляет, появляется соблазн не мстить, оставить всех жить как живут. На это и расчет - у такого Люлько. Опасен тот, кому нечего терять. Потому пытатели и не боятся возмездия, что хватают людей, которым есть что терять. Богатые - совсем безопасная публика. За тысячу баксов убьют кредитора или просто конкурента, а за столь неосязаемую материю, как честь, биться не станут.

Но не обязательно же стрелять. Есть другие способы. Вот в Америке недавно поймали сумасшедшего, который десять лет рассылал университетским профессорам бандероли, которые взрывались в руках при вскрытии. Его прозвали "унибомбер", потому что бомбил университеты. Сумасшедший считал, что от науки всё зло в мире, но дело не в этом. Если сумасшедший смог соорудить десятки таких бандеролей, неужели на это не способен дипломированный физик?! Ведь следователю вручают взятки не россыпью наличных, а в конверте, наверное. Во всяком случае, Герой вручал бы в конверте. А вскрывать Люлько станет наедине с собой, потому что акт глубоко интимный - в службу внутренней безопасности конверт на экспертизу не передаст, это уж точно! Чем не идея?! Даже и не идея, а чистый плагиат, но испытанные способы - они и самые надежные.

Взрывчатку для этого надо достать. Всего-то граммов сто. Или самому синтезировать - образование должно позволить. Ну и взрыватель соорудить. Тоже нужна квалификация. Но если смог унибомбер, неужели Герой глупее и неумелее?! Он-то - бог эксперимента!

Но не сам же Герой понесет пакет дорогому следователю. Значит, нужен какой-то посредник. Например, родные кого-то из сидельцев, которые хотят выкупить мужа или сына. Но придется вручить им пакет - и значит, они будут знать Героя. Явиться к ним, не называя себя, загримированным: мол, посланник от их родственника. Парик, темные очки, накладная борода - никогда потом не опознают.

Увлекательно было разыгрывать месть в мыслях, но сколько хлопот, чтобы провернуть на практике! Соорудить подарок следователю, найти родственников, которые поверят, что нашелся благодетель, вносит выкуп за их страдальца! Хотя - люди легковерны, весь доходный бизнес Героя держится на легковерии людском... Люди делятся на тех, кто делает, и тех, кто мечтает. И торжествуют те, кто делает, не страдая избытком воображения. Герой уже доказал себе, что способен действовать, а не мечтать! Так если он оказался способен ради презренного богатства, неужели же он окажется неспособен ради восстановления своей чести!

Богатство - не презренно, конечно, так говорят только те, кто не умеет понять, откуда деньги берутся: утешаются по старому принципу - зелен виноград. Но все-таки честь - выше! Вернее, богатство - одно из составляющих чести, частный случай, ну точно так же, как мужские способности: о какой чести можно говорить, если мужчина неспособен - неспособен создать достойную жизнь себе и своим женщинам?!..

Еще сложность в том, что не один Люлько его пытал. Собственно, лично Люлько его и пальцем не тронул. Пытали подручные. Но найти их, суметь уничтожить всех - это слишком сложно. Так бывает разве что в кино: составить список и отстреливать поочередно. В настоящей жизни может получиться только один раз. И главный палач - именно Люлько, который сам не тронул пальцем. Он направлял палачей, натравливал их. Ведь, в сущности, лично Гитлер никого не убил, не включил ни одну газовую камеру, не сбросил ни одной бомбы. Он отдавал приказы - а действовали подручные. Люлько - тоже отдает приказы подручным. Сколько несчастных пытаны в его кабинете, не узнает ни один мститель, ни один хладнокровный социолог. Но все равно, Герой отомстит и за них. А возможно, живым примером (примером - живым, а телом - мертвым) и остановит кого-нибудь из неизвестных ему коллег Люлько, таких же товарищей-садистов...

Мечты о сладостной мести - а вернее, о справедливом возмездии! - некстати прервал телефон. Боря Кулич прорезался. Давно его не было слышно.

- Гера, у меня дело к тебе. Я бы зашел сейчас.

Отказать Боре повода не было, да и не был сейчас Герой слишком уж занят: сидел, генерировал идеи, как ему и полагается - так он их всегда генерирует.

- Заходи. Только мне скоро пора уходить, - на всякий случай подстраховался он от слишком затяжного занудства.

Вид у Кулича был, по его обыкновению, тревожный и озабоченный: словно бы он старался что-то преодолеть, и оттого изнемогал духом.

- Понимаешь, есть мысль созвать конференцию против паранауки. Это какая-то мозговая чума: все покупают гороскопы, ходят к экстрасенсам, общаются с инопланетянами. Для тех, кто все же чуточку неглуп, не клюет на астрологию, всякие шарлатаны с торсионными полями. Теперь новая эпидемия: пирамидки, которые космические лучи, видите ли, фокусируют!

Герой удовлетворенно улыбнулся, когда Боря дошел до пирамид, но слушал молча.

- И реклама оголтелая, кто-то большие деньги бросил. А наше милое телевидение это все вколачивает в головы.

- Ну что телевидение, - неопределенно отозвался Герой. - Им уплачено, они и крутят. Да и рекламу иногда забавно делают, талантливо. Тоже - творчество, тоже самовыражение.

- Рукописи не горят, зато и деньги не пахнут, - сардонически улыбнулся Боря.

- Конечно! Платителей не судят.

- Ну нельзя же! "Уплачено!" А если им уплатят, чтобы рекламировать героин?! Между прочим, есть запрет на рекламу алкоголя и табака - и они придерживаются. Нужен какой-то закон о запрете рекламы шарлатанства. Это та же отрава, только духовная!

- А кто определит? - уже живее поинтересовался Герой.

Боря ведь упертый: что если прошибет лбом стену и добьется?!

- Нужна экспертная комиссия. Из независимых ученых. Об этом я толкую: собрать конгресс и предложить такую комиссию. Между прочим, все помнят, как они через телевидение и "МММ" рекламировали, и "Тибет": "Помыслы, как цепи гор, чисты" - что-то в этом роде. Вот и чисты, пожалуйста. И никто из телебоссов не извинился, а ведь они способствовали всеобщему ограблению. Теперь тоже. Представляешь, мои старики тоже эту пирамидку купили. Я им кричу: "Вы что? У вас разве деньги лишние?!" Не слушают: ведь по телевизору похвалили. А я для них не авторитет. Вот если бы ты им объяснил, они бы, наверное, послушались. Поговори, а?

- Чего говорить? Ведь уже купили.

- Хоть не позорились бы, не залезали под эту раскладушку.

- Нет, я в семейные дела не вмешиваюсь. Раз залезают, значит, нравится.

- Ну да. Мама повторяет, что у нее давление снижается.

- Вот видишь. Тут еще твоим экспертам доказать придется, что от пирамидок пользы нет.

- У нее и от Кашпировского снижалось давление. И от Чумака.

- Значит, и от них была ей польза. Знаешь, как в анекдоте: "Вам шашечки или ехать?" Тебе какая-то физика нужна или низкое давление у мамы? Раз маме хорошо, значит, не зря купила. Это, как говорили классики, реальность, данная нам в ощущениях. Мама довольна, другие покупатели довольны. Они сидят в своей личной пирамидке - и ощущают, понимаешь?! Сидят и ощущают.

- Так ведь самовнушение! Ясно и последней подопытной крысе.

- Ну уж, прости, аналогии у тебя: тут мама, а напротив...

- У меня не аналогии, а просто анализ. Я рассмотрел эту штуковину: вроде зонтика раскладывается, обыкновенная пленка натянута, которая у всех огородников, и только нити серебристые. Написано в инструкции: "вольфрам"! Какой вольфрам? Я еще не сделал анализ, но голову даю, обыкновенная серебрянка. Ну может, где-то один процент вольфрама, чтобы отмазаться, если кто-то захочет проверить.

- Я не понимаю все-таки, чем ты недоволен? Маме твоей хорошо, телевидению хорошо, которое имеет рекламу, фабрикантам этих пирамидок тоже, я думаю, хорошо. И одному тебе почему-то плохо!

- Вот именно: фабрикантам хорошо. Они получают дань с дураков и радуются.

- Но все равно ведь дураки были и будут, слава богу. А раньше ты не видел в продаже магнитизаторов воды, браслетов против гипертонии? Как сказано: "Паситесь, мирные народы, вас должно резать или стричь".

- Но раньше не так стригли! Сколько этих браслетов от давления продавалось? А пирамид, я думаю, скоро миллионы!

- Значит, ребята получше работают, - совсем уж самодовольно усмехнулся Герой.

- Зря ты смеешься, потому что очень печально на самом деле. Физики смеются, когда слышат.

- Ну и что? Физики шутят. На эту тему есть несколько отличных сборников. Может, и изобретатель этой пирамидки немного пошутил. Не в академических же журналах опубликовано, а в рекламе. Успокойся ты, Боря.

- Я успокоюсь, а они смеются и бабки гребут лопатой!

- Не твои же бабки. Не хочешь - не покупай. Полная свобода выбора. И извини, мне уже пора.

- Значит, не поддержишь антиконференцию? В смысле - по антинауке.

- Нет, у меня, к счастью, других дел много. А тебе, значит, совсем стало делать нечего, - резко закончил Герой.

- Институты останавливаются, это правда, работы мало. Но это не повод устроить шабаш на похоронах науки.

Герой снова расхохотался:

- Красиво говоришь: "Шабаш на похоронах..." Пиши, Боря, дальше свои парароманы. Я читал один - до сих помню.

- А их не публикует никто. Я пять мест обошел. Не понимают ничего.

- Это претензии не ко мне.

Сказал и тут же подумал, что, если Боря слишком уж рьяно начнет бороться с пленочными пирамидами, можно будет его отвлечь: дать денег на издание Бориного шедевра про отречение от славы. Займется своей книжкой и забудет опасные глупости. Но это - на крайний случай.

- Ладно, Боб, счастливо. И меньше бери в голову. Вот твоя мама: сидит в своей личной пирамиде, - и она счастливее тебя.

- Не нужно мне такого счастья.

- Да? А по-моему, счастье самоценно, независимо от происхождения. Все, больше некогда!

Выставил, а то бы Боря затеял прения о природе счастья. Хорошо, что Герой в свое время не позвал Борю в свою АОН. А ведь мелькнула мысль однажды. Но нельзя с таким связываться. Боря стал бы всерьез интересоваться, когда общее собрание Академии и кто будет делать годовой отчет. Нормальные люди пишут новый титул на визитках - и всем довольны. А этот не успокоится, пока во все щели не влезет.

36

Раз уж Герой решился жениться, он хотел сделать себе свадебный подарок: смыть позор пытки, доказать себе, что он мужчина - во всех своих проявлениях.

План наконец выкристаллизовался простой, а потому реальный: он звонит родственникам того самого Голодца, который в камере молил его уговорить жену достать денег, и говорит, что друзья собрали выкуп следователю, надо ему передать. А пакет будет находиться в такой-то ячейке камеры хранения. Собственно, такая схема, как всем известно, была использована для убийства Холодова. Элементарные схемы - они самые надежные.

Пакет с сюрпризом он изготовит сам. Для него, вечного отличника, лучшего экспериментатора в институте, изготовить такую штуку - все равно что легендарному Левше выточить корону для пляшущей Царевны-лягушки или Мышиного короля. Даже и унизительно давать столь грубый заказ признанному виртуозу!

Техническое задание оказалось довольно-таки снисходительным, допуски большие: Герой решил соблазнить Люлько теми же двадцатью кусками; стандартная пачка в десять тысяч баксов содержит сто листов - получается примерно полтора сантиметра толщиной. Две пачки - целых три сантиметра. Да размеры долларовой бумажки - 17 на 8 сантиметров. Громадный объем предоставляется для специфической начинки! Люди умещают взрывсюрпризы в авторучки и конфеты.

Нужно было взять...

...........................................................................

...........................................................................

...........................................................................

...........

- Вот и все.

Правда, кое-какие детали предстояло выточить. Хорошо, Герой не удосужился до сих пор уволиться из своего института. Появлялся там в месяц раза два, поскольку уже и зарплату полгода не платили. Ему-то безразлично, а некоторые ведь больше никак не умеют зарабатывать. Впрочем, сами виноваты, и печалиться об общем институтском благе Герой не собирался.

Он придумал сделать Джулии собственноручный подарок к свадьбе. Когда-то, получив у бабушки Милы брошку с брильянтом, он подумал, что подарит такую же Джулии - когда разбогатеет. Но понял, что мечтал не очень точно. Когда деньги общие, любой брильянт теряет смысл как подарок - брильянт она точно так же купит себе сама. А собственное изделие уникально, никто не подарит, кроме него. И ей больше всего будет дорого - дело рук его. Он решил подарить ей часы с фигурами, чтобы каждый час выходил свой зверь или птица - как на театре Образцова в Москве. Чтобы говорить счастливой новобрачной: "Джулька, давай сегодня ляжем с серым волком, а то досиделись вчера до совы, совсем времени не осталось для ..."

За подарок он принялся с полным энтузиазмом, демонстрировал редким забредавшим коллегам зайца, лису, медведя, волка, ну и между делом выточил необходимые детальки для своего правого дела. Кто сможет заподозрить и свидетельствовать о том, что он вытачивал детали для бомбы?! Он собственноручно изготовлял свадебный подарок будущей жене!

А уж собрал изделие дома. Получилась перетянутая скотчем пачка, настоящие бумажки положены были по бокам, чтобы можно было, не разрывая пачки, их разглядеть, дальше еще прослойки из бумаги, чтобы не пальпировались твердые детали механизма. Вес примерно соответствовал - граммов двадцать излишка - но такую разницу улавливают только редкие сверхчувствительные люди. Вряд ли Люлько таков - при его-то привычке к топорной работе. И только когда получатель попытается вскрыть пачку - пересчитать вожделенные баксы или проверить, не подсунута ли обычная "кукла", раздастся взрыв! Пачку уложил в небольшую сумку настоящей крокодиловой кожи, специально купленную на такой праздничный случай. Сумку, страхуясь от внезапного обыска, ограбления или другого катаклизма, привычно отвез к бабушке Миле до поры. Еще раз наказал, чтобы Любке не говорила: эта сунет нос в баксы, не постесняется!

Конечно, стройный план мог рухнуть из-за глупого совпадения: а вдруг следствие по Голодцу закончено и его дело уже ушло в суд?! Годами люди сидят за следователем, и было бы величайшей иронией судьбы, если бы именно дело Голодца после долгого застоя вдруг понеслось экспрессом!

Телефон Герой запомнил хорошо, набрал цифры без малейших колебаний. И из первых же телефонных слов с облегчением убедился, что Голодец все еще в камере и перспектив не видно.

Жена Голодца не удивилась звонку. Что можно освободиться за хороший выкуп, она была наслышана, а что у ее Толика нашлись щедрые друзья - что ж, он хороший человек, да и возникают в тюрьме непонятные ей знакомства, обязательства.

Герой говорил на всякий случай хриплым голосом, имитируя какой-то неопределенный акцент:

Толик все знает, поэтому никаких намеков ему - ни в письмах, ни в разговорах. Любую помеловку... любое письмо, то есть, перехватят, а если дадут свидание, там сидеть будет вертухай, уши растопырив. Контролер. Люлько позвонишь, скажешь, сведения у тебя есть, хочешь следствию помочь. А при встрече предложишь. Он схавает. Я потом позвоню, скажу, в какой камере, в каком вокзале.

Ну, дело закрутилось! Дай бог! Герой неверующий, но на помощь Божию по такому чрезвычайному случаю все равно уповал.

37

Не дожидаясь свадьбы, Герой с Джулией купили себе наконец жилище в Комарово. Вообще-то его следовало называть виллой, но почему-то закрепилось за такими строениями скромное звание "коттедж".

Вот он и вернулся. Но такое жилье его родителям и не снилось. Да никто бы и не разрешил в прежние времена строить частникам подобные дома. Герой никогда не бывал за знаменитым зеленым обкомовским забором, но предполагал теперь, что и обкомовские дачи не идут в сравнение с его коттеджем: кирпичная, естественно, постройка, два этажа, холл сорок метров, пасть камина шириной в гаражные ворота, восемь комнат, три ванные, включая джакузи, сауна. Бассейн при сауне, правда, маленький, всего четыре метра - не наплаваешься. Ну что поделаешь, строили-то не по их проекту, они взяли готовый для скорости.

Герой не мог не вспомнить, как весь комфорт недавно сконцентрировался для него в больничной тумбочке. И тогда он искренне думал, что тумбочка более насущна, чем даже настоящая вилла. Смеяться над собой прежним он не будет. Просто у всякого момента - своя правда.

Интересно, почему Филя до сих пор не воздвиг нечто подобное на месте старой родительской дачи? Или финансовые возможности не позволяют при всем его фруктовом импорте? Ну что ж, наверное, Герой с Джулией резко обогнали Филю в гонке к заветному списку "Форбса". Помнится, когда-то в университете Герою вдалбливали ленинское учение о неравномерности развития капитализма. Прав оказался Ильич: кто-то делает рывок, кто-то стоит на месте.

Джулия нашла домоправительницу из местных жительниц, чтобы вести хозяйство, толстую уютную тетку по имени Домна Иванна.

- Стала креститься тут на старости лет, в Зеленогорск съездила, там у нас батюшка хороший, так стеснялась, потому что папа назвал меня в честь черной металлургии. А оказалось, имя христианское, так Домной и окрестилась.

Герой чувствовал себя вдвойне хорошо: и потому, что вернулся к родным с детства местам, и потому, что явно возросла безопасность: коттедж был куплен на имя какой-то дальней родственницы Джулии, впрочем, при отсутствии других наследников у мирной старушки - и значит, прописаны они по прежним адресам, и если захотят идти с новым обыском - пойдут туда! (Джулия свое брачное предложение начала с того, что удобно совместно купить дом, а теперь они благоразумно записали дом на дальнюю родственницу. Ну не придираться же к таким мелочам! Он женится на ней - и очень счастлив этим обстоятельством!) От вульгарных обычных бандитов теперь постоянно дежурили по паре охранников в будке у ворот. Большая будка со своей уборной и телевизором, чтобы ни под каким предлогом не совались в господский дом. Впервые Герой познакомился наконец с "мальчиками" Джулии, о которых столько уже наслышан. Нормальные ребята, ровесники его, а когда забарахлила сигнализация, проложенная по всему гребню кирпичного забора ("кремлевскими стенами" зовут эти сооружения завистливые комаровские аборигены - те, кто не сумели приноровиться к новой жизни и доживают в своих ветхих домиках), то Герой запретил им вызывать специалистов и собственноручно нашел, где закоротило, и тем самым приобрел авторитет: такие ребята уважают тех, кто что-то умеет своими руками.

Теперь, когда они собрались пребывать постоянно в Комарово, теряла смысл отдельная городская квартирка Героя. Он вспомнил о мечтах Любки - и осчастливил ее согласием: пусть выменивает вожделенную квартиру. Быть прописанным при сестре опять-таки полезно на случай того же обыска - кажется, мысль о возможности нового обыска сделалась навязчивой идеей. А как не сделаться, когда столько обысков даже у самых известных коммерсантов, даже тех, что числятся в "олигархах"! Так вот: придут по месту прописки, и подтвердится - да, живет такой-то, но уехал. А личных вещей у него - кровать, стол и два старых костюма в шкафу. Остальное принадлежит семье сестры.

Джулия еще до свадьбы с новосельем не удержалась, пригласила зачем-то Витю с Розой. Герою теперь смешно вспомнить, как он тогда в "Аркадии" впервые попал в богатое общество, напялив потертый черный костюм. Но ведь такие воспоминания и ценны. Если бы он от рождения ходил в смокинге, то и вспомнить было бы нечего.

На дворе еще мартовские морозы, снега нападало много, потому особенно приятно было сидеть перед камином, в котором горели огромные поленья, почти бревна.

- Замок у вас что надо, - одобрил Витенька с примесью зависти. - На такой абсолютные деньги нужны.

- Да нет, - небрежно отмахнулся Герой, - совсем даже относительные.

- Вы венчаться будете? - спросила Роза.

- Конечно. Как же без этого.

С Героем Джулия этот момент еще не обсуждала. Но спорить при посторонних он не стал.

- Там же в церкви приготовляться надо. Во-первых, спросят, крещеные ли. Потом - как это...

- Говеть! - засмеялся Витенька.

Видно, слово показалось ему забавным.

Джулия махнула рукой:

- Это все делается в момент. Как во всякой конторе. За малую мзду.

- И в пост нельзя.

- В пост нельзя. Поэтому у нас регистрация на первое мая назначена. После Пасхи.

А Герой-то удивлялся, почему Джулия спокойно ждет. При ее-то энергии пришла, подмазала кого надо, и можно записываться хоть завтра!

- В пост не только венчаться нельзя, - хихикнула Роза. - А вы поститесь?

- Я мяса не ем. А Герка ест как язычник.

- Пост не только в еде, - не уходила от темы Роза. - Самое главное: плотское воздержание! - выговорила она победоносно.

- Ну, ты хочешь слишком многого. В этом смысле и я - язычница. Да и Герка бы меня не понял. Совсем не высыпаемся в любой пост. Во-первых, ложимся поздно, потом еще долго спим между собой, а потом уже засыпаем. Потому и утром спим долго - ну в смысле не просыпаемся. Совсем запуталась! - ничуть не смутилась Джулия, наоборот - улыбнулась в тихом упоении. - Сама хозяйка, могу не к девяти в контору.

Героя изумила такая откровенность. Зачем это Джулии?! Сам он никогда не вдавался в постельные подробности даже в самой теплой мужской компании.

- Мы тоже: постимся, но не воздерживаемся, - сообщила Роза.

После приятного рыбного по случаю поста ужина, сооруженного искусной, как подтвердилось, Домной Иванной, Джулия объявила совместную сауну. Герой не ожидал от нее - зная уже доказанную ревнивость. Да и забавная вариация на тему поста. Не ожидал, но и не возражал.

Разделись совсем, и видно было, так принято в этих кругах. Джулия смотрелась лучше Розы: у той живот уже распустился, а Джулия подтянута. Зря она тогда кокетничала, рассматривая в стокгольмском отеле брючки с Микки-Маусами. Ну она и работает над собой постоянно - массажи, ультрафиолет, диета. Герой быстро понял нудистов, которые ходят в костюмах Адама и Евы и вовсе не впадают в свальный грех от этого. Роза, например, в небольшом бикини смотрелась бы соблазнительнее. Да и стоградусная жара вовсе не располагала.

У Героя никаких эротических побуждений не возникало, зато Роза скоро заерзала. Она и там, в "Аркадии", пыталась липнуть к нему, едва отворачивался ее Витя.

- Есть такие группы, клубы даже, где перекрестный секс. Нас с Витей приглашали. А что? Во-первых, они там все хранят железную верность - только всему клубу: чтобы никакого СПИДа не занести. А уже внутри - разнообразие. Потому что надоест всю жизнь - без вариантов. И никакой ревности, потому что каждый отвечает тем же самым, все квиты. Давайте вместе запишемся!

И она придвинулась к Герою.

- Понимаешь, Розочка, - лениво сказала Джулия, - представь, придет сюда соседка, у которой за забором дачка в две комнаты с верандой, и скажет: "Мы ведь рядом живем, давайте снесем забор и будем пользоваться вместе: и вашей дачей, и нашей". Ну? Ей полный смысл, правда? Если бы я была такой дурой, чтобы согласиться. Но я-то не дура пока еще. Зачем мне за ее половину веранды отдавать половину нашего холла с камином?

- Ох уж, какую ты своему Гере рекламу создаешь! Двухэтажный дом и дачка в две комнаты! А еще неизвестно. Не только по внешности можно судить, между прочим!

- Я знаю, как судить, - так же лениво отозвалась Джулия.

Допарились вполне целомудренно, а распрощались потом довольно холодно. Пожалуй, особенно униженным чувствовал себя Витенька.

- Ну и зачем ты их звала? - поинтересовался перед сном Герой.

- А так, - Джулия зевнула. - Ишь, коммунизма захотела: мужей обобществить!

Герой вспомнил читанного когда-то Геродота - ну никуда не деться от интеллигентского воспитания. Геродот - отец истории, и начал он свою историю с рассказа о скифском царе, имя которого Герой все-таки забыл, хоть он и вечный отличник. Этот царь имел очень красивую жену, так мало ему, дураку, показалось самому упиваться ее красотой, очень захотелось похвастаться! И он позвал своего приближенного, заместителя, так сказать, чтобы тот подсмотрел, когда жена обнаженной выходила из ванны. Но жена заметила шевеление за занавеской, тотчас все поняла. И, улучив момент, сказала заместителю мужа: "Ты видел меня нагой. Теперь или убей мужа и женись на мне, или я скажу, и муж убьет тебя!" Разумеется, парень выбрал первый вариант. Пожалуй, Джулии захотелось похвастаться точно так же. История замкнула круг: началась с того, что муж возжелал похвастаться статями жены, закончилась тем, что жена тщеславно похвасталась статью мужа. Правда, без драматических последствий. Просто так. Забавно.

- А чего ты мне про венчание ничего не сказала?

- Ты против?

- В общем-то мне все равно, если тебе приятно. Но только без лишних глупостей: пришли, обвенчались - и все. Если поп скажет, что сначала нужно креститься, потом поститься, то я не буду.

- Я же сказала: это вопросы решаемые. Придешь только, постоишь под венцом.

- Постою.

- Я и не сомневалась. Ты же у меня - стойкий.

А на другой день был еще один занятный посетитель.

- Знакомься, Герка, это Дмитрий Касьянович Сотник, тот самый адвокат, который вызволил тебя.

Тоже примерно ровесник Героя - настала эпоха успешных молодых людей. Правда, жирноват уже, не то что Герой: видно, что с увлечением пользуется всеми благами сладкой жизни.

- Я вам очень признателен, - сердечно пожал он руку Сотнику. - Как хорошо, что у вас плотные контакты в этих структурах. Не хочу сказать: правоохранительных. Скорее: правопользовательных.

Сотник рассмеялся:

- Вы - гений! Я ваше словцо пущу: правопользовательные структуры. Они пользуются - это точно! А если охраняют, то не право, а что-то совсем другое. Я в университете судебные речи читал, знаете: Плевако, Кони. Мечтал: вот будет у нас свободное судоговорение, как до коммунистов, и я буду блистать почище Плевако! А теперь, после коммунистов, ни один плевако не выиграл бы никакого процесса. Совсем другая система доказательств, знаете ли, - рассмеялся Сотник и сделал известный жест пальцами.

- Ну вот, Дима, - обрадовалась Джулия. - Ты тоже заметил, что Герка гений.

Непонятно, по какой ассоциации, но почему-то именно после ухода Сотника Герой заговорил серьезно на финансовую тему:

- Этот милый коттедж - конечно, хорошо, особенно на имя тети Симы, но все-таки нельзя все яйца держать в одной корзине. Не верю я ни в наши банки, ни в наши налоги, вообще во все инстанции. Надо иметь страховочный капитал где-нибудь в Швейцарии. А то работаем-работаем, и все сгорит в один день. Объявят либо девальвацию, либо национализацию.

- Миленький, ты у меня гений, как известно, и во всем прав. Вот только кроме Швейцарии. Со швейцарцами ты не прав. Они теперь помешаны на всяком отмывании денег. И нельзя в них быть уверенным. Страховочный якорь надо бросить на Кипре: там никто ничем не интересуется - откуда и почему? Бросим якорь. Да я уже немного забросила. Я тоже не совсем дура, я же недавно сообщила об этом, помнишь?

38

Герой снова позвонил из автомата жене Голодца.

Та была в печали:

- Принял меня этот Люлько, принял. Я очень осторожно сказала, совсем намеком, а он все равно руками замахал. Мол, все он делает только по закону и никогда ничего не нарушает. Не хочет брать, так я поняла.

Это был удар. Не хватало, чтобы Люлько вдруг впал в неподкупность. Или он не зарывается? Схавал двадцать кусков за некоего Братеева и теперь как удав: лежит и переваривает?!

- И ничего больше не сказал?

- Сказал, у вашего мужа плохой адвокат. С хорошим адвокатом, сказал, следствие идет успешнее.

Герой расхохотался, стараясь, правда, и смеяться с акцентом.

- Он сказал все, что нужно. Я вам дам адрес и телефон хорошего адвоката. Объясните ему, что деньги вы собрали, осталось только передать. Пишите: Сотник...

Но все равно дело осложнилось: он-то рассчитывал, что Люлько сам пойдет на вокзал, вытащит сумку из нужной ячейки, принесет домой, распечатает пачку... А теперь нужно было ту же пачку вручать Сотнику. А если тот захочет сначала сам пересчитать передаваемые суммы?! Наверное, захочет, чтобы вынуть свою долю! Герой будто в сеансе ясновидения разглядел картину: милейший Дмитрий Касьянович получил от Джулии двадцать тысяч баксов, раскрыл пачки, отсчитал себе долю, а остальное уже понес удаву-следаку. Ведь не за чистую же идею старается поклонник Плевако! А Джулия дала именно двадцать кусков. Значит, Люлько заглотил не все, что-то оставил себе и "хороший адвокат", по терминологии следователя. Если бы Сотнику сверху пришлось еще пять или десять, так бы Джулия и сказала: "Шуточка этой твоей поблядушки обошлась в двадцать пять кусков!"

Весь вопрос, сколько нужно отстегнуть Сотнику?! Максимум: десять - чтобы доли делились пятьдесят на пятьдесят. Но маловероятно. А если кинуть Сотнику слишком много, тоже может заподозрить что-то неладное. Рассказывали смешную историю, как в Чечне задержали командира крупной банды: тот на блокпосту вместо пятисот наших тысяч кинул солдатикам десять лимонов. Те удивились и проверили машину, нашли кучу оружия. Сам солдат простодушно объяснил журналисту: "Дал бы пятьсот, как все, мне бы и в ум не пришло!" Мораль простая: надо давать нормально - как все.

Герой решил дать пять и положить в отдельный конверт: чтобы Сотнику не было нужды распечатывать пачку.

Давно ли он не знал, где взять тысячу баксов, чтобы начать дело, и вот на дело чести он готов выложить пять тысяч! И десять бы дал, но интуиция шептала, что это было бы ложным шагом. Как говорят люди со вкусом: ничего слишком!

А богачом и меценатом он уже сделался невольно. К нему заявился как бы "по-соседски" некий Костельский, "главный дирижер и режиссер в Питере и Амстердаме", как он аттестовался, особенно напирая на Амстердам.

Домна Иванна была в недоумении:

- Он такой, как эти в телевизоре - самые интеллигентные. Волосы вроде как у попа.

Раз пришел - значит, пришел. Даже если заслан кем-нибудь, значит, те, кто его заслал, знают, что Герой Братеев здесь находится. Чего скрываться? И скучно было, Джулия уехала, а он обдумывал дела. Даже не очень волновался: что ответит Сотник? Расслабился и отвлекся.

- Пусть заходит, - кивнул он.

- А угощать его надо? Я подам, если что!

- Вот еще! Я никакого дирижера и режиссера не звал. Просителей не угощают.

Костельский вошел - действительно похожий на попа, седовласый и длинноволосый, отчего воротник его замшевой курточки показался Герою засаленным.

- Очень рад, очень рад! - с порога расшаркался гость. - Рад, что достиг преуспеяния человек интеллигентный, это редкость. Вы же наш, комаровский, я знал вашего батюшку, кристальный был человек.

- Почему же был? Он живет и здравствует.

Гость не смутился:

- Я очень рад. Бог даст ему многия лета. И вот сын продолжает дела отца! Увенчана, так сказать, культура в вашем лице. А то все выходят в миллионеры сомнительные спекулянты.

Голос у него был какой-то взвинченный, неестественно форсированный "театральный", как определил про себя Герой.

Герой нарочно не подал ответную реплику, с интересом ожидая, как проситель перейдет к сути своего визита.

- Поэтому я и пришел к вам. Как к редкому интеллигенту, прорвавшемуся в бизнес. В надежде на понимание и поддержку.

- Ну что ж, садитесь, - смилостивился наконец Герой.

И указал на кресло перед пылающим камином.

- Хорошо у вас. Наша несравненная природа - и так органично вписался ваш прекрасный дом. Многие осуждают этот новый стиль, а я приветствую! Точно так же осуждали особняки Зингера и Елисеева на Невском, а теперь - памятники архитектуры.

Помнится, сам Герой думал когда-то так же. Вот и нашелся единомышленник. Но симпатии к просителю от этого не прибавилось. Он продолжал молчать, вынуждая гостя высказаться до конца.

- Я приветствую и новых людей, и новый стиль жизни... Мы тоже идем в ногу с эпохой, у нас огромные творческие планы и вполне европейский потенциал исполнителей, - сообщал дирижер и режиссер. И тут же, перебив сам себя, заговорил доверительно: - Недавно в Японии, представляете, к одной нашей диве, ну проще говоря, к Наташе Коробовой, но это, конечно, антр ну, подъезжал тамошний банковский магнат, японец до мозга костей, и спрашивает прямо, без китайских церемоний: во сколько вы оцениваете недополученную прибыль, если уйдете со сцены и выйдете за меня замуж? Прелестный подход, да? То есть несостоявшиеся гонорары - это ее недополученная прибыль, а то, что он будет ей давать как жене, - это уже не прибыль, а семейный бюджет. И знаете, что Наташа ответила?

Герою впервые сделалось интересно: что же отвечают оперные дивы из бедной России на такие поползновения?

- Могу только предположить. Она могла бы ответить, что нельзя оценить недополученные овации.

- Вот! Сразу видно еще раз, что вы - человек интеллигентный. Она ответила в стиле вопроса, но в том же самом смысле: что недополученные творческие удовлетворения иенами не выражаются. Но действительно, наши девочки, которые на мировой орбите, они и получают как нормальные мировые звезды. Они к вам за спонсорством не придут. Это я пришел, потому что им платят за их голоса, но никому в мире не нужны наши новые постановки. Наоборот, берем чужие. Вы же знаете, мы перенесли постановку "Тоски" из Ковент-Гардена, и они нам прислали на бедность свои декорации и костюмы. Секонд хэнд своеобразный. Но сцена-то у них немножко другая, пришлось подгонять - ну в точности, как подгоняют старый костюм из комиссионки. Мы с вами из другого поколения, а мой папа всегда себе покупал костюмы в комиссионке, а мама сама перешивала, чтобы сэкономить на портном. Вот так и мы. А хочется чего-то блестящего, чего-то достойного нашего мирового имиджа, который мы сохраняем, несмотря ни на что! И тут вся надежда на просвещенных отечественных спонсоров. Мамонтовых и Морозовых вместе взятых.

Посетитель развел руками обнимающим широким движением, показывая, что сказал все.

- Понятно. И вы принесли свою надежду ко мне?

- К вам, Герой Григорьевич, исключительно к вам!

Герой смотрел на дирижера и режиссера свысока: побираться пришел. И никакого нет таинства в его самонадеянной профессии - жрец искусств, видите ли. Если ты такой жрец, умей сам и деньги зарабатывать, а не клянчить.

- И вам хотелось бы получить деньги вообще или на какую-нибудь конкретную постановку?

- Ну если вы хотите знать конкретно, куда я вас хочу вовлечь... Помните, опять перебил сам себя: - "Но ясно вижу, чувствую теперь я, куда себя в мечтах завлек", да, так вот, в мечтах моих завлечь вас проспонсировать "Аиду". Пласидо Доминго, может быть, приедет на пару спектаклей. Да и наш молодой Котенков давно хочет спеть Радамеса. И Веня Петровский, наш гениальный сценограф, бредит Египтом, хочет создать потрясающее действо. Всё сходится. И я уже слышу, как буду делать. Столько планов и надежд - и все они в руках Героя Братеева.

- Да-а, Древний Египет - это эффектно, и Египет сам по себе я уважаю по некоторым причинам, - улыбнулся Герой. - Но вы знаете, я не люблю "Аиду".

Не будь Братеев толстосумом, по прихоти которого может состояться или нет очередная "Аида" в Петербурге, он бы не решился сказать вслух такое. А теперь он свободен говорить все, что думает, - благодаря своим деньгам.

- Как - не любите? Или вы вообще отрицаете классику? Смерть опере предрекаете, как всякие Вантюки?

- Нет, оперу я люблю, и музыка "Аиды" гениальная, конечно, но мне не нравится сюжет. Я сочувствую Амнерис и, когда слушаю, всегда надеюсь, а вдруг наконец Радамес перестанет валять дурака, прогонит свою маленькую дрянь, женится на Амнерис, станет сам фараоном. Давайте переиначим сюжет, сделаем счастливый конец - и на это я с удовольствием деньги дам.

Проситель совершенно растерялся.

- Но как же?.. Все-таки воля автора. И весь сюжет: про всепобеждающую любовь!

- Не может любовь победить желание стать фараоном. Это выдумки неудачников, которым не повезло в жизни и которые хотят возвести несчастья в добродетель. Вообще, в операх и в литературе тоже - сплошной культ неудачников, бедняков. А богатые и удачливые всегда получаются негодяями. Этот бедный трубадур Манрико, конечно, лучше графа ди Луны. Хотя они и родные братья. И так далее. Покажите мне хоть одного бедняка-негодяя в опере!

- Но тогда вы вообще на оперу денег давать не станете?

- А переделать либретто вы категорически не решаетесь? Но это же гораздо интереснее, чем в тысячный раз повторять одно и то же. Представляете, какой шум поднимется! Неужели вы не хотите сделать что-то новое?

- Но музыка? Помните божественный дуэт в финале? - и посетитель стал напевать.

Герой был разочарован, что ради немедленных денег проситель не соглашается на любые условия. Неужели он не так продажен, как показался сначала?!

- Пусть это поют Радамес с Амнерис. Замечательный их любовный финал! Злобная Аида из ревности отравляет Амнерис, та умирает на руках Радамеса - и они все то трогательное поют, что написал в финале Верди, только в ином составе.

- Но все-таки: вся мировая гуманистическая культура держится на том, что любовь превыше всего.

- И совершенно напрасно держится! Я знаю даму, которая плачет над всякими слезливыми историями, тоже уверяет, что любовь превыше всего, но когда ее собственный сыночек захотел жениться на приезжей из Караганды, с мамочки сразу сошла дурь, она прекрасно поняла, что этой авантюристке нужна прописка и площадь в Петербурге, - и встала стеной. Вот это - разумный жизненный подход. А в опере бы плакала от финала "Аиды". Хотя авантюристка из Караганды - та самая Аида, только современная. В жизни люди разумнее, а от искусства ждут всяких глупостей. В жизни только и жаждут денег, а от романов или опер с балетами ждут бескорыстия и прославления честной бедности. А глупые богачи, заключил с вежливой улыбкой Герой, - услужливо оплачивают проклятия на собственную голову.

И посмотрел прямо в глаза жалкому просителю. Проситель всегда жалок, явись хоть Лермонтов просить на бедность. Но Лермонтов бы не клянчил никогда, он был гордый. А этот трясет своей богемной прической и думает, что имеет какие-то особенные права - чтобы просить. А сам не лучше нищего в переходе метро только что не вонючий.

- Ну что ж, если мы задумаем оперу без проклятий богачам и аристократам, то можно к вам обратиться?

- Да, оперу про хорошего графа или фараона я оплачу с удовольствием. Или вот давайте "Аиду" все-таки переделаем. Назовем: "Радамес".

Проситель встал.

- Боюсь, оперное сообщество мне такого не простит.

- А вы ничего не бойтесь в жизни - счастливее будете. Оперное сообщество сначала пошумит, а потом восхитится. А менее проворные - позавидуют. Скандалы всегда прощают. А тенора будут рваться петь именно в вашей скандальной редакции. В нашей.

- Подумаю. Такой вариант надо всесторонне обдумать.

Проситель наконец ушел. Жалкая личность. Герой снова вспомнил, как самые элитарные деятели искусств берут жалкие подачки от Березовского и называют это "Триумфом". Какое счастье, что у него хватило способностей перейти в стан к таким, как Березовский. Меценат всегда выше побирающегося художника.

39

И вот наступило наконец 1 мая! День свадьбы. Почти год после их с Джулией знакомства на шоссе. Знакомство случилось 9-го, Герой помнит, потому что совпало с Филиным днем рождения. А у Джулии свои ассоциации:

- Я в тот день новый костюмчик надела. Ты и не заметил, наверное, в чем я была, а костюмчик хороший, цвета морской волны - какая бывает вокруг Кипра. Цвет такой - насыщенный, без подделки. Увидишь ее, волну неподдельную, и хочется броситься. Надела и подумала: ведь день Победы! А у меня вместо побед только разочарования. Пора, думаю, девушка, пора! А может, ты и бросился - на цвет волны, а не на меня, а?

- Ну что ты! - искренне заверил Герой. - Я всяких костюмов-платьев вообще никогда не замечаю. У меня глаз как рентген, я сразу просвечиваю все платья насквозь. И тебя я видел, а никакой не костюм!

Как честный человек, Герой перед свадьбой пошел провериться - на предмет появления новых маленьких метастазиков. Заранее записался на резонанс, полежал в саркофаге и вышел с заверениями, что внутри у него все чисто. Ни один тихий орган его не предал. И все-таки этот вызов оставался самым грозным. С любыми враждебными обстоятельствами жизни Герой готов был расправиться уверенно, за явным преимуществом, и только с ползучим цепким раком бороться можно хорошо если на равных... Но пока он чист - и приятная жизнь продолжается!

Он наконец закончил свои подарочные часы. Хорошо было бы преподнести и самому себе давно подготовленный подарок к бракосочетанию.

Жена Голодца ответила по телефону, что Сотник взялся за дело и гарантирует успех. Как говорят французы, вино откупорено, надо его пить. Либо Сотник вскрывает пачки, которые передает, либо - нет. Взорвется сам - ну что ж, гибель адвоката создаст маленькую сенсацию. А Герою придется придумывать что-то посложнее. Он не желал Сотнику ничего плохого, но не отказываться же от столь великого замысла из-за риска маленькой жизнью поклонника Плевако. Адвокат и сам хорош, таскает деньги этому палачу - так что если и грохнется сам, тоже поделом: не было бы таких пособников, не могли бы процветать и следователи типа Люлько. Так что мораль восторжествует в любом варианте, но хотелось бы, чтобы еще и свершилось правосудие над палачом! Но повода соваться в пачку у Сотника нет, считал Герой, коли его доля отделена в особом конверте. Проверять, не подсунута ли кукла? Кто же станет передавать следователю куклу вместо натуральной взятки?! Всякому разумному взяткодателю ясно, что взяточник сначала пересчитает деньги, а потом уж добросовестно выполнит взятые на себя обязательства. Обнаружит недоплату - значит, не выполнит. Поэтому Сотнику совершенно нечего соваться. Хотя полной гарантии нет.

Единственный теоретически рискованный для Героя момент наступил, когда он нес свое изделие в камеру хранения. Заехал туда прямо с резонанса, ощущая благополучное заключение в кармане, - и такое сочетание двух важнейших дел предвещало удачу.

Народ завихрялся у ячеек автоматических камер: перед праздниками тысячи людей снялись с мест. Пока ехал, Герой все-таки волновался: а вдруг там у камер ходят тихари, запоминают, кто кладет вещи, кто при этом со странностями или просто мандражит?! Но попал в толчею - и волнение прошло само собой. Забота была простая: найти пустую ячейку. Прошелся два раза и уже дрогнул было, решил переехать на другой вокзал, но вот при нем какая-то толстая загорелая баба - не иначе казачка откуда-нибудь из Краснодара - достала свои мешки, и Герой успел первым забросить сумку. Установил код, защелкнул дверцу. Теперь ее откроет уже жена Голодца. Все-таки жаль, что не прямо Люлько. Значит, чего-то опасается, страхуется?!

Он позвонил прямо с трубки, коротко сообщил номер ячейки и шифр.

Он сделал все, что мог. Если кто-то готов справиться лучше - пусть попробует. А Герою оставалось только ждать: вскроет Сотник пачку или передаст прямо в руки своему другу Люлько?! Ждать и надеяться.

А Сотник целый и невредимый явился на свадьбу. Значит, уж он-то до сих пор пачку не вскрыл. Либо она лежит у него дома и он понесет ее известному объекту после праздников, либо он уже сделал другу праздничный подарок - и теперь вопрос, когда подарок распечатает Люлько?! Захочется же человеку порадоваться в такой день, пощупать очередную добычу!..

Регистрировались они во дворце на набережной рядом с домиком Петра. Между прочим, когда заполняли заявления, выяснилось, что по паспорту Джулия числится все-таки просто Юлией. И что она на пять лет его старше - тоже выяснилось. Ну и что? Герой, когда прочитал, "не дрогнул ни одним мускулом". И Джулия, которая, видно, стеснялась разоблачения своего возраста, очень нежно его расцеловала, когда он не сказал на эту тему ни слова.

По соседству на "Аврору" вослед другим парам они заезжать не стали, прямо кавалькадой поехали в Зеленогорск - в церковь. Любку, которая не знала, куда девать свой большой подарочный пакет, взяли в машину к новобрачным - она единственная из гостей была безлошадная.

После Ольгина Герой сбросил скорость, вызвав недоуменные гудки за спиной.

- Сейчас-сейчас... Сейчас проедем то самое место. Скажи наконец честно, Джуля, как это ты меня тогда бортанула? Случайно? Странный случай какой-то: ехала прямо - и вдруг повело.

- Это надо спросить - ну как это называется: тихое Я, которое сидит глубоко-глубоко?

- Подсознание.

- Вот! Хорошо иметь такого умного мужа. Надо спросить подсознание мое: наверное, оно тебя сразу заметило. Боковым зрением. Ты, миленький мой, между прочим, тоже старался на меня поглазеть, я усекла, только у меня стекло тонированное - специально от любопытных мужиков за рулями. Заметило - ну и придумало способ познакомиться. А то бы проехал дальше и никогда бы не встретились. Надо было предпринимать что-то срочное - вот и пришлось идти на таран. Умом я бы не сообразила так быстро, но давно заметила за собой: в решительные минуты действуешь наобум - и все правильно!.. Вот здесь. Стой!

Герой притормозил. Кавалькада в недоумении повторила маневр.

Джулия вышла из машины, многие тоже высыпали на обочину.

- Вот! Вот здесь мы познакомились. На этом самом месте. Отсюда и сегодняшнее событие.

- Предлагаю установить здесь памятный знак. В форме обелиска, - нашелся Сотник. - Тем более, что обелиск - исконный фаллический символ, так что очень уместно. Средства молодоженам позволяют.

Когда двинулись дальше, Джулия усмехнулась мечтательно:

- Надо будет еще вернуться и повторить весь процесс знакомства.

- Повторили бы сейчас, - простодушно предложила Любка. - Всем бы интересно.

Тут уж Герой с Джулией расхохотались вместе.

- Всем, конечно, было бы очень интересно, - подхватила Джулия, - но все-таки не надо. Пусть сохранятся чисто личные наши воспоминания. То, что принято переживать только вдвоем.

По неисповедимой ассоциации Герой вспомнил, что существует на белом свете еще одно чисто личное переживание. Самое личное, которое реализуется даже не вдвоем, а наедине лишь с собой: вскрытие конверта со взяткой! И, может быть, именно сейчас к столь волнующему акту приступает славный следователь Люлько!

Впору было помолиться во время венчания, чтобы ускорил Бог таинство мести. Таинство справедливости!

А церемония Герою вполне понравилась. Шаферы стояли сзади, держали венки над головами новобрачных - прислуживали. А Герой уже вошел во вкус, полюбил, что ему прислуживают - и Домна Иванна, и охрана. Каждому свое. "Исайя, ликуй!" - пел хор. Что это за Исайя, почему он должен ликовать? Джулия - ликовала. Да и Герой. Забавно было еще и помнить, что он никогда не был крещен, но все можно уладить и здесь в церкви - как и вообще в мире.

По выходе из церкви их осыпали каким-то злаком, тут налетела с поцелуями Роза, разбрасывавшая злаки широким жестом сеятельницы:

- Плодородия вам, как этого зерна! Детей много!

Герой собирался воплотить свои планы в себе, а не в детях, а потому о возможном потомстве не задумывался даже на собственной свадьбе, но Джулия отвечала растроганно:

- Теперь можно будет и подумать. Муж присмотрит, если я отодвинусь от дел ненадолго.

Зеленогорский батюшка оказался симпатичным стариканом, оправдал рекомендации Домны Иванны, и после церкви захватили в красочный кортеж и его все поехали в Комарово.

Герой вручил наконец свой шедевр. Джулия была счастлива, что ее Герой вложил в подарок столько труда и души. И гости одобрили: они все более или менее умели делать деньги, но мало кто мог сделать что-то своими руками. Поэтому редкие прикладные таланты жениха они ценили.

- А автомат своей конструкции он у тебя выточить сможет, если понадобится? - очень некстати пошутил Витенька. - Лучше Калашникова?

- Как гений, он все может, - в тон ответила Джулия, - но я ему не позволю: есть вещи, которые не делаются своими руками.

Как говорится: в шутке доля шутки. Джулия понимает, что в жизни может понадобиться и автомат. Однако есть две вещи, которые можно делать только собственными руками, которые никому не передоверишь: обнимать жену и убивать врага. Чтобы потом не мучиться сомнениями и подозрениями. Но в шуме праздника Герой не стал ее наставлять.

Извлекла и Любка свой подарок. Господи, это была складная пирамидка!.. Любка пыталась объяснять, как надо установить это в спальне, чтобы концентрировать потоки энергии. Герой с Джулией снова смеялись так же дружно, как недавно на шоссе. Любку даже досада взяла:

- Ни во что ты не веришь! Думаешь, если физик, так и знаешь все. А пирамиды еще древние изобрели! Хорошо, Джуля тебя хоть венчаться заставила, может, постепенно вытрясет из тебя всю твою нехристь и гордыню. Все неспроста. И церкви на местах с энергетикой ставят, и пирамиды!

Джулия ответила очень серьезно:

- Ну что ты, Любочка, мы очень верим в эти пирамиды. Можно сказать, их энергией весь наш новый дом держится. Спасибо тебе.

- Вот, Джулия понимает, не то что ты!

Вся комаровская компания явилась - кроме Шурки. Наверняка, он рассказал о своем диспуте с Героем - и компания поняла и поддержала именно сторону Героя, только так можно было расценивать этот кворум. Борю Кулича тоже, конечно, не позвали, поскольку после замечательной истории с тортом он сделался несовместим с Филей. Да и не нужна была Герою на свадьбе его унылая физиономия.

Женька орал за столом, как всегда:

- Жрать нечего! Молодые - жмоты, даже гостей накормить не могут!

Бедная Домна Иванна единственная принимала эти вопли всерьез и суетилась:

- Да вы лососинки берите. А тут корюшка свежая, прямо из залива от рыбаков!

При криках "Горько!" Джулия целовалась всерьез, почти взасос, к великому удовольствию публики.

Уселись в пять, и к семи встали передохнуть. Сотник отошел в малую гостиную и включил новости по телевизору. Герой понимал, что, если и взорвался Люлько, на всероссийскую новость такое событие никак не потянет. И все-таки невольно прислушивался. Присел тут же и стал одним глазом смотреть, как Филя и Розочкин Витя, только что познакомившись, уселись играть в шахматы. Джулия, не понимавшая, что его интересуют новости, а не игра, прислонилась и спросила:

- Ты и в шахматы играешь? Наверное, хорошо, да? Я всегда хотела научиться. Научишь, да? Будешь мне в фору давать королеву.

Сотник после Москвы очень удачно переключился на местные известия.

И Герой дождался. Неизвестно, как с Богом, но справедливость все-таки на свете есть!

"Вчера в своей квартире при взрыве устройства неизвестного типа погиб следователь городской прокуратуры Николай Люлько. Он истек кровью до того, как прибыла "скорая помощь".

Ага, даже и не сразу погиб, помирал и знал, что помирает, знал, что зря схавал взятку! Помирал, и ему было больно и страшно!!

Герой не мог выдать своего ликования. Он только сильней приобнял Джулию и поцеловал - будто бы приступ любви на него накатил.

- Научу и в шахматы!

"...по факту возбуждено уголовное дело по статьям "умышленное убийство" и "терроризм" - прозвучало послесловие.

Это было великолепно! Всегда бывает "возбуждено уголовное дело"! И по факту убийства Листьева, и по факту Холодова, и по факту Маневича, и по сотням фактов убийств людей менее известных. Какие бизнесмены гибли - Квантаришвили, Кивелиди! А убийцы их со смехом смотрели новости по телевизору. И благополучно смотрят до сих пор.

- Вот и до ментов дошли, - откликнулся на новость Филя. - А то все бизнесменов грохают, а менты и не чешутся, искать не хотят.

- Следователь прокуратуры, а не мент, - поправил Витя.

- Все равно - мент, - проговорил Филя.

Сотник смотрел новости дальше как ни в чем не бывало.

Но Джулия переспросила:

- Как фамилия? Кого убили?

- Люлько, - ровным голосом сообщил Сотник.

- Тот самый?! У которого и Герка побывал пару дней?! Ну - гнида! Нашелся, значит, и на него настоящий мужик! Одно скажу: слава Богу!

- Нельзя радоваться по поводу смерти раба Божия, дочь моя, - тут же не преминул выступить с увещеваниями зеленогорский батюшка. - Во всяком человеке душа, частица Божия. Вспомни заповеди - и от праотца Моисея, и от Господа нашего Иисуса Христа! Возлюби врагов, а тем более, в день, когда над тобой свершилось таинство.

- Бывают люди, батюшка, а бывают подонки! - Джулия очень решительно сформулировала свою заповедь. - Людей я всех жалею и люблю. И прощаю, между прочим, - она взглянула на Героя. - А подонков надо давить как клопов. И не говорите мне!

Сказано было с такой силой, что батюшка не решился продолжать диспут. Но Джулия не могла успокоиться:

- Вы, батюшка, живете святой жизнью и не все знаете. А я знаю и говорю вам: подонки - совсем не люди! Другая порода! Их можно только давить. Я не всегда могу, но если нашелся человек - слава богу! Не будет деньги заглатывать от людей, крокодил такой... Нет, нашелся же человек! Жалко, не я, ей-богу!

- Хорошо, что грохнули его, раз такой подонок, - вступил и Герой в дискуссию, - но хорошо, что не ты.

- Думаешь, поймали бы меня?! В нашей России - да никогда!

А Сотник оставался совершенно равнодушен - внешне. И выслушав самую новость, и во время последущего прения. Конечно, Люлько мог хавать не только через него. Но все-таки Сотник не мог же не предположить, что взорвался именно переданный им накануне пакет! Но выдавать себя волнением он явно не собирался. Школа, значит, у человека крепкая. Да и живет он в таком кругу, в котором уже погибли, наверное, некоторые знакомые. И скорее всего, не невинные.

Герой не мог не ощутить определенную солидарность с теми бойцами невидимого фронта, которые занимаются устранением мешающих людей. Ведь хлопот с их устранением довольно-таки много, Герой мог судить по собственным хлопотам. Кто же будет заниматься таким трудоемким и все-таки небезопасным делом без серьезного повода?! И значит, напрасно не убивают. Чем-то они все своих заказчиков достали!

Только вот Герой сработал чище всех: он и заказчик, и исполнитель, против него нет ни свидетелей, ни улик. Убивают многие, но кто еще может похвастать стопроцентно чистым убийством?! И если не нашли тех, кто ликвидировал Листьева или Кивелиди, то уж тем более никогда не найдут его!

Если он не будет дураком. А он не будет дураком!

Хвастаться даже перед Джулией он не станет никогда! Даже после того, как она громогласно объявила ликвидатора этого подонка Люлько настоящим мужиком. Чего бы он добился похвальбой? Ну стала бы она еще больше им восхищаться. Но потребность в восхищениях даже от самых близких людей - микровариант все той же мечты о всемирной славе. Герой желанье славы преодолел тогда, когда расстался с мечтой о своем будущем гениальном открытии. Он знает про себя, чего он стоит, и с него вполне достаточно. Так что хвалебных отзывов ему не нужно ни от жены, ни от благодарного шестимиллиардного человечества.

Зато не нужно давать в руки Джулии козырь. Сегодня она влюблена, а как повернется завтра? При ее энергии она любое оружие пустит в ход, если начнет когда-нибудь войну против него. Настоящая тайна - это тайна одного. Тайна двоих - это уже почти последние известия.

- Надо еще папе позвонить! - вспомнил Герой.

- Конечно, позвоним твоим!

Теперь роли переменились и богатый Герой звонил в Америку папе, чтобы тот экономил свои скромные доллары.

- Папа? Привет! Слушай, у меня сегодня очень счастливый день! Я женился.

- Поздравляю. И с тем, что женился, и с тем, что счастливый день. Это не всегда совпадает. На Джулии, наверное?

- Ага! Поговори с ней сам!

- Да, Григорий Иванович!.. Да, спасибо!.. Обязательно!.. А вы приезжайте к нам! Мы вам билеты оплатим.

Как это Герой не догадался сам пригласить своих предков? Не совсем еще привык, что билет в Америку для него - все равно что в Петергоф на теплоходике. Только вот стоит ли приезжать родителям? Ну мама - она просто обнимет детей своих, взрослых и изрядно забывших ее, обнимет и будет счастлива. Тем более, не очень слыша, что делается вокруг. А папа? Который успел в Америке невзлюбить рынок? Уезжали его в свое время из другой страны, в которой рынок прятался в подпольях, а теперь, если вдруг приедет, придется увидеть, что тот же рынок его и в России достает! Может, лучше ему ностальгировать издалека? И для сердца безопаснее.

Джулия продолжала:

- Да-да... Да, это я. Я! Джу-ли-я, - и в сторону, Герою: - Мама твоя... Спа-си-бо, ма-моч-ка!

Наконец родительские поздравления иссякли, Джулия повесила трубку.

- Ну вот и поговорили. Твоя мама велела мне звать ее просто мамой. Ты не против?

- Почему же мне быть против?

- Ну мало ли... Мой первый муж очень возмутился, когда я его маму мамой обозвала: "У нас разные мамы, мы с тобой не брат с сестрой. У тебя какие-то порочные склонности, если я тебе кажусь братом!" Тот самый, с мимолетным введеньем, - не упустила случая хихикнуть Джулия. - Глупо, правда? Я и не думала ничего такого.

- Конечно, зови мамой и не бери в голову глупостей. Между прочим, египетские фараоны на сестрах женились - и тоже ничего. - Не смог Герой не вспомнить свое золотое детство и отрочество. - Раз уж ты теперь специалистка по пирамидам, полезно тебе узнать.

- Пирамиды - само собой, а такого разврата я бы не потерпела! С братом как это?! Надеюсь, ты не поступал как те фараоны?! - вдруг спросила она подозрительно.

- Ну я же не фараон. Я простой смертный.

- Смотри!

В комнату ворвалась толпа гостей: и Филя со Светкой, и Женька, и остальные. Женька заорал:

- Вот они где! Мы вас не оторвали от брачной ночи? Ничего, потерпите. Дамы желают танцевать.

- Танцевать, танцевать! - подхватила Светка. - А то одни в шахматы уперлись, другие - в телевизор!

Герой смог наконец выразить в движении переполнявшее его торжество. Ведь он совершил! Он смог! Джулия ничего не знает, но чувствует правильно: так поступают только самые-самые настоящие мужчины. Он ответил на вызов времени и смыл с себя позор!

Когда немного отдышались, Роза завистливо заявила Джулии:

- Я еще никогда не видела ни на какой свадьбе такого сияющего жениха. Как он в тебя влюблен. А интересно, вы заметили, кто первый на ковер ступил в церкви? Кто первый ступил, тот и первым будет у вас в семье.

- И смотреть не надо. Такого другого нет и не бывает! - со всей силой своего темперамента сообщила Джулия. - Знаешь, он какой?! И гений еще вдобавок. Ну, конечно, он между нас - очень первый!