"Неусыпное око" - читать интересную книгу автора (Гарднер Джеймс Алан)

10 КАК УХЛОПАТЬ РОБОТОВ

Мы провели ночь в гостевом доме. Когда я позвонила домой отчитаться, на звонок ответила моя жена Энджи, и ее сразу переполнили эмоции: видеоэкран телефона засиял ее улыбкой.

— Наконец-то, Фэй! Очень-очень важно испытать тоску по своей юности!

— Нет у меня никакой тоски, — пробормотала я. — Я на службе.

— И она забросила тебя в Саллисвит-Ривер? — проговорила она, глядя на меня во все глаза. — Фэй, это судьба! Синхрония!

— Совпадение.

— Ты действительно так считаешь — в глубине души?

Я уставилась на ее прекрасное открытое лицо, на экране телефона.

— Нет, — наконец ответила я. — Я не считаю это совпадением. Вообще, если по правде, то это жутковато. Так что давай не будем обсуждать мой «эмоциональный прорыв», ладно? Мне и так не по себе.

— О-о-о, Фэй, ты произнесла слова «эмоциональный прорыв»! Я так горда тобой. Люблю тебя безумно! — Она послала в экран воздушный поцелуй, прежде чем отключиться, и я знала, что она сейчас побежит разбалтывать про «духовное перерождение» всем остальным: моим мужьям, женам, детям и даже собакам Барретта, если последние усидят на одном месте. Энджи, Энджи, Энджи. Я знаю, что она может показаться бестолочью, но у нее, бесспорно, блестящие способности, когда ей хочется ими воспользоваться. Просто в свой четырнадцатый день рождения она заявила, что ее мозгам отныне не будут мешать проявления энтузиазма… и ей достало нерушимой железной воли, чтобы следовать собственному завету с тех самых пор.

Если меня и посещала тоска той ночью, врожденная или приобретенная, то это случилось, когда я записала плату за номер на счет «Ока». Да, у меня был свой счет на расходы, и да, я чувствовала вину за то, что им пользуюсь. Мои самые первые расходы — заселение в номер на шикарном курорте.

Так что все последующее время я провела, храбро пытаясь оправдать расходы, выполнив наибольшее количество работы для «Ока». Таскалась за Бликом и Феллбурни. Докапывалась до всех их упорных расспросов персонала и гостей. Не узнавая ничего нового.

К полуночи у сыщиков закончились неопрошенные люди, поэтому мы вернулись в вестибюль. Четикамп и Тик сидели у камина молча, лишь мрачно глядя на огонь.

— Взвод вернулся несколько минут назад, — сообщил нам Четикамп. — Ни в одном из известных мест Куттэк лагерь не разбивала.

— Что до меня, — сказал Блик, — то я считаю, что единственное место, где ее можно найти, — это дальний берег Бонавентурской гавани.

— Почему? — спросил Тик.

— Похоже, эта женщина чиста, — ответил Блик. — Никто не мог сказать о ней ничего плохого. Так что, насколько я понимаю, она крутила роман с Чаппаларом. Она провела с ним вечер, а может, и ночь, но в итоге они расстались. Все это время за ними следили злодеи, так что когда Куттэк отправилась восвояси, они ее схватили, выжали из нее информацию, а потом скинули ее тело в залив. Или закопали, или бросили в топку, или запихали в мусороперерабатывающий бак. Поэтому никто не видел ее со смерти Чаппалара — дама уже превратилась в удобрения.

Лицо Четикампа приняло кислое выражение.

— Мне это не нравится, — проворчал он. — Почему?

— Потому что это логично. И возвращает нас на исходную позицию: Куттэк не связана с убийцами, а мы продвинулись не дальше, чем были на момент прибытия сюда. Да ты еще и говоришь, что, вероятно, есть еще одна жертва убийства, тело которой мы еще не нашли. Замечательно, черт возьми.

Тик откашлялся.

— Вы не забыли, случаем, о дорогой одежде и духах, которые мы нашли в ее номере? В своем письме к Чаппалару она намекала, что у нее мало денег. Это довольно подозрительно, не правда ли?

— Ну, она хотела обхитрить власти, — сказала Феллбурни. — Богачи иногда так поступают. Зачем платить, действуя, как предписано, если проктор сделает то же за бесплатно?

Веский довод. Видит Бог, в школе «Ока» нас предупреждали о всяких пройдохах, пытающихся попользоваться организацией в личных целях. Многие состоятельные люди пребывают в убеждении, что всякая система создана для чьего-то личного обогащения, и весь фокус в том, чтобы научиться пользоваться ею в своих целях. Эти гнусные жабы часто правы, что, собственно, объясняет, как им удалось тихой сапой нажить состояние.

Четикамп побарабанил пальцами по ручке кресла, затем поднялся.

— Сегодня нам тут больше нечего делать. — Он взглянул на Тика. — Вы двое хотите остаться или вернуться в Бонавентуру?

— Остаться, — незамедлительно ответил Тик. Он принял это решение уже давно, еще тогда, когда велел мне забронировать номер.

Капитан даже не счел нужным бросить взгляд в моем направлении, и плевать, что официальным наблюдателем на этом выездном задании была я, и последнее слово должно было остаться за мной!

— Ладно, — кивнул Четикамп. — В качестве телохранителей откомандирую вам парочку молодцов. Все остальные отправляются со мной домой.

Он посмотрел на Блика и Феллбурни; они оба согласно покивали. Я понимала, что все трое решили, что ниточка Майи Куттэк привела в тупик… Что означало, что оставить нас в Саллисвит-Ривере было так же безопасно, как и в любом другом месте, да к тому же это удержит нас от участия в настоящем расследовании, которое могло развернуться в Бонавентуре. Телохранители были простой подстраховкой на случай, если убийца или убийцы снова воодушевятся и пойдут на дело.

Мы распрощались, и полицейские нестройными рядами отправились своей скучной прямой дорогой. Оставив меня и Тика в тишине, не считая потрескивания замирающего пламени. Было поздно, и поленья синествола почти прогорели.

Я плюхнулась в кресло подле Тика.

— Что теперь?

С полминуты он не отвечал; языки пламени бросали неверные отблески на его одутловатое лицо.

— Мы продолжим поиски Майи, — произнес он наконец — Или хотя бы того многообещающего места раскопок, которое она предположительно обнаружила.

— Почему?

— Потому что это возбуждает мое любопытство. Или потому, что мое единство со вселенной подсказывает мне, что это и есть верный путь. Или потому, что я полный псих. — Он мирно скрестил руки на животе. — Утром мы возьмем напрокат глиссер.

— Вы и впрямь полный псих. Это огромный край, городской вы обитатель, и надо быть чертовски везучим, чтобы отыскать одну-единственную палатку в здешней глухомани. Особенно если палатку поставили внутри шахты, которую до этого никто не обнаружил.

— У тебя есть предложения получше?

— Конечно. Вместо того чтобы бесцельно летать вокруг, в надежде наткнуться на палатку, надо найти какое-нибудь устройство, которое проведет поиск за нас.

— Час назад ты страшно переживала о расходах на номер, записанных на твой счет. А теперь ты выбросишь несколько миллионов на сканирующий зонд? Здорово придумано, Смоллвуд. Я бы сказал, что ты пообвыклась.

— Так случилось, — молвила я надменным тоном, — что у меня есть друг в высоких кругах. С доступом к наилучшему поисковому оборудованию Технократии.

Минуту спустя я звонила на базу флота в Укромной бухте и просила пригласить к коммуникатору Фестину Рамос.

Она прибыла почти с рассветом, на этот раз без О-Года, на служебном флотском глиссере. Точно такой использовали похитившие меня говнюки. Тот Четикамп конфисковал как улику… не из-за того, что это было важно для дела, а чтобы позлить Адмиралтейство.

— Да тут мороз! — выдохнула облачко пара Рамос, выходя из водительской кабины. — Что б вам было не поселиться в каких-нибудь теплых краях?

Ее серая форма похрустывала — умные волокна в ней утолщались, создавая на гладкой ткани ветронепроницаемый слой, пышный и губчатый, как бисквит: множество воздушных пузырьков пенились, изолируя тело от холода. Но и при этом Рамос всячески суетилась, согревая дыханием пальцы, потирая руки в стремлении согреться.

— В Укромной бухте было просто великолепно, — сварливо пробубнила она. — Там даже начинало припекать, когда я уезжала.

— На Каспии, — сказала я ей, — мы вот это называем «припекать».

Что было неправдой: столбик термометра свалился ниже нуля буквально за ночь и собирался оставаться там, покуда не передумает быть врединой. Угрюмые облака громоздились между нами и небом, а ветер стал пронзительно резок. День стоял неприветливый и промозглый, но, памятуя о только что прошедшей зиме, эту погоду ни одна девчонка из Саллисвит-Ривера не назвала бы холодной.

На корме глиссера Рамос находились три зонда: гладкие ракеты по четыре метра в длину, сияющие черными отполированными боками, как вдовий вибратор. По приказу Рамос зонды выкатились из кормового шлюза на низкие колесные платформы, после чего с самодовольным видом расположились на пожухлой желтой траве газона гостевого дома.

— Ах, мы недурного о себе мнения. — Тик наклонился, чтобы погладить обшивку ракет. — Мы, верно, самый самонадеянный механизм на планете?

— На самом деле они не разумны.

Фестине было явно неудобно оттого, что кто-то может считать иначе. Лично я в глубине собственного уха услышала, как зонд замурлыкал от прикосновения Тика. Я придвинулась поближе, прикоснувшись бедром к другой ракете. Когда я склонилась к черному литому фюзеляжу, чтобы погладить его, то и моя ракета замурлыкала. Такое сытое тигриное мурлыканье, будто рот огромной кошки заполнен кровью. Я слабо улыбнулась Рамос, пытаясь сделать вид, что чувствую себя не так дико неудобно, как на самом деле.

— Простите, адмирал, но на небесах и на земле разумных существ намного больше, чем в вашей философской системе могут представить. Тик и я, похоже, сдружились с каждым механизмом, соединенным с нашим мировым разумом.

— Эти зонды не подсоединены к вашему мировому разуму, — сказала Рамос. — Они являются военным оборудованием, специально разработанным, чтобы не быть несовместимым с гражданскими системами.

Наши гуру в сфере безопасности гарантируют полную изоляцию данных.

— Ладно, ладно, — прошептал Тик своему зонду, — ты ведь не чувствуешь себя изолированным и одиноким, правда?

Мурлыканье сменилось хихиканьем, а потом детский шепоток произнес у меня в голове: «Ш-ш-ш… Кси мушо хеелент».

Кси говорит, это секрет.

Тик лишь улыбнулся, а я замерла — пальцы все еще дотрагивались до пластиковой кожи зонда, а нога прислонялась к нему. Мне безумно хотелось отпрыгнуть, но я осталась на месте, боясь обидеть зонд или Кси.

Эта штуковина, изготовленная на другой планете, на военном заводе, куда посторонним вход закрыт, говорила на языке улумов. И что, прах всех побери, это могло означать?

Рамос программировала зонды с консоли в кабине глиссера, что, как она мне объяснила, сводилось к выбору нужных целей для поиска из списка тех, на распознавание которых зонды были рассчитаны.

— С каждым месяцем зонды становятся все совершеннее, — говорила она мне за работой. — Лучше приспособленными к своей работе. Но не разумными. — Подчеркнуто внимательный взгляд в сторону Тика. — Жаль, что качество было совсем не на этом уровне во время чумы — мы смогли бы найти больше больных, умиравших в лесах.

— Ты была здесь во время чумы? — В голосе Тика ощущалось едва уловимое напряжение.

— Нет. — Фестина покачала головой; — Но я просматривала записи разведчиков, которые были здесь.

Тогдашнему оборудованию требовалась, чертова уйма времени, чтобы найти ваших людей, да еще у них всех была низкая температура тела, кожа, как хамелеон, приняла окраску поверхности, а паралич распластал их в полной неподвижности. Мы даже не могли пользоваться аромоанализатором для вынюхивания следов на тропах, потому что улумы проводили большую часть времени на деревьях. Разведчики были в отчаянии: они пытались спасти вас от «ох, дерьма» — так разведчики называют смерть, — и все, что мы могли сделать, — это вслепую тыкаться и рыскать по лесу.

— Меня они нашли, — тихо промолвил Тик, — в самом центре высокогорной чащи, далеко в Глубинном районе, но все же нашли.

— Ну, вот и славно, — ответила Рамос. — То была одна из наших успешных операций.

Она не услышала мрачной горечи в голосе Тика.

Целая толпа высыпала на веранду гостевого дома посмотреть, как стартуют зонды. Большинство из них были улумы; хомо сапы в основном относились к гостиничной обслуге — судя по униформе: повара, горничные и консьержи, у которых нашлось свободное время. Рамос следила, чтобы никто не подходил близко к зондам в то время, как те выпустили металлическое оперение и поднялись вертикально.

— А они сейчас стартуют? — крикнул чей-то голос с веранды. Это был мальчишка-улум, подпрыгивавший в таком восторге, что его мать попросила стоявшего рядом мужчину удерживать пацана на земле.

— Не совсем, — отозвалась Рамос.

Мальчишка, видимо, представлял себе ракеты, рвущиеся в небо в шквале пламени и пара. В действительности такого ажиотажа не было: зонды одновременно выпустили букеты сферических черных баллонов… по три у своих носовых конусообразных наконечников, еще по три возле своей средней части и последние три у основания. Баллоны быстро надувались, каждый разбухал до более чем двух метров в диаметре. На миг утро замерло в тишине; потом в каждом баллоне как будто послышался кашель, и их прорезиненные оболочки отвердели.

Я даже не успела подумать: «Что за черт?», когда объяснение уже появилось в моем мозгу. (От мирового разума? Или какое-то полузабытое воспоминание? Кто знает?) Кашель исходил от отверждающего фермента, когда он резко под давлением разбрызгивался по внутренней поверхности каждого баллона, начиная химическую реакцию. От этого упругий пластик баллонов затвердевал накрепко, как сталь. Потом с яростным шипением зонды начали выпускать воздух из твердых оболочек баллонов.

Вакуум ничего не весит — он легче гелия и водорода. А оболочки баллонов теперь были достаточно тверды, чтобы противостоять сжатию атмосферным давлением.

Зонды грациозно поднялись в воздух, легкие, как дым. Их поймал порыв ветра, и они поплыли к деревьям; каждая из ракет стояла строго вертикально, готовая действовать. Когда они поднялись на запрограммированную высоту, некое вещество обратного действия распылилось внутри пластиковых оболочек баллонов, превращая их снова в резину; но к тому времени зонды были уже далеко, больше чем на сотню метров выше низкорослого тундрового леса. Мы видели только, как заполненные вакуумом баллоны внезапно съежились под действием внешнего давления воздуха. В то же мгновение взревели двигатели каждого из зондов, наконец-то выплеснув языки пламени, которые так хотел увидеть мальчишка. Я услышала, как он крикнул: «Ура!», когда ракеты взмыли ввысь, разделяясь и начиная исследование района в разных направлениях.

— Впечатляющее шоу, — сказал Тик. — Как долго нам теперь ждать?

Адмирал пожала плечами.

— Может, нам повезет наткнуться на что-то через тридцать секунд. Или никогда. Ничто не работает со стопроцентной гарантией… особенно когда ищешь археологические раскопки, которых, возможно, не существует. В зондах хватит топлива на шесть часов; они найдут что-нибудь, если есть, что искать. — Фестина поежилась. — А теперь давайте уйдем с этого холода, ладно? У меня и так достаточно румяные щеки.

Мы позавтракали втроем, Рамос и я немного поболтали, а Тик сидел молча, видимо, общался со столовыми приборами, по крайней мере, мне так показалось, то до адмирала и меня — умные женщины, отличные собеседницы, — мы говорили о погоде. Я поэтично рассуждала о покрытой снегами тундре, пока Рамос превозносила блаженство жары столь знойной, что подмышки плавятся. (Она родилась на колониальной планете Агуа, в районе таком же жарком, как тропики Дэмота. «Но наша ферма находилась в двух третях пути к южному полюсу. На Агуа даже я поджарюсь возле экватора».)

В конце концов, разговор свернул на интересующую нас тему: Майя, роботы-убийцы и тому подобное. Я резюмировала суть событий для Фестины по телефону, но теперь она захотела услышать весь рассказ целиком. Даже памятуя о предупреждении Четикампа не доверять адмиралу, я не видела причин что-либо утаивать. Уроки «Ока»: расскажите общественности обо всем, если только нет веской причины скрыть это. (Вы можете себе представить, как горячо нас любят за это политики.)

— Значит, андроиды-убийцы, — резюмировала Рамос в конце моего рассказа. Она откинулась в кресле, лицо ее помрачнело. — Если зонды найдут место гипотетических раскопок Майи, как ты думаешь, будут там роботы?

— Полиция считает, что Майя никак не связана с убийцами, — ответила я. — Сама я в этом не так уверена.

— Хм-м-м. — Фестина побарабанила пальцами по столу. — Меня не учили иметь дело с андроидами. Когда общество достаточно развито, чтобы конструировать роботов, Адмиралтейство заявляет, что нет нужды отправлять туда разведчиков для установления контактов. Просто надо отправить туда сразу дипломатов. — Она закатила глаза. — Не будем обсуждать, каким душераздирающим бывает в таких случаях первое впечатление, когда с чужаками знакомятся говнюки, а не разведчики. Но, возвращаясь к предмету разговора… я не подготовлена к охоте на роботов.

— Тебе не обязательно идти, — сказала я. — У нас с Тиком есть охрана. С нами все будет нормально.

— Но я хочу пойти с вами! — рявкнула Рамос. — Мне вряд ли удастся хоть чем-то помочь, но я отчаянно хочу быть там. — Она потрясла головой. — Я превращаюсь в какую-то безответственную идиотку. Жажду пообниматься с опасностью, а ведь от меня даже не будет толку. — Лицо ее кисло сморщилось, и она с негодованием ухватилась пальцами за рукав своей рубашки. — Может, все дело в адмиральской форме. Этот оттенок серого, видно, разлагает мои мозги.

— Ты можешь присоединяться или остаться здесь, как тебе угодно, — сказала я ей. — В чем проблема?

— Проблема в моей голове! Видишь ли, Фэй, людям не следует искать лишних опасностей. Особенно тем, кто знает, что такое опасность. Особенно тем, кто даже не пригодится на задании. Знаешь ли ты, какого я мнения об искателях острых ощущений? Переться туда, где тебя не ждали, просто за дешевым адреналиновым кайфом? Это низко; я искренне верю, что это низко. Упадничество. Попытка возбудить в себе некое подобие ощущений, потому что на самом деле ты оцепенел и не чувствуешь ничего настоящего. А у меня важная работа, которую Адмиралтейство саботирует… если я достукаюсь, меня убьют.

— Ага, — отозвался Тик. — Так ты стала незаменимой?

Рамос молниеносно обернулась, чтобы посмотреть на него, челюсть ее отвисла, как будто от удара. Тик выдержал ее взгляд с непроницаемым лицом, пряча глаза за этими треклятыми окулярами.

— Что ты сказал? — требовательно вопросила женщина. (В этот момент она была удивленной женщиной, а не адмирал-лейтенантом Рамос или другой привычной личиной.)

— Ты прекрасно слышала, — спокойно ответил Тик. — Ты действительно считаешь, что ваша организация развалится без тебя? Адмирал Чи умер, а мир продолжает жить. Его работа тоже продолжается. Случись что с тобой… — Он раскинул руки в примирительном жесте. — И так далее, и так далее.

— Что ты знаешь о Чи? — поинтересовалась Фестина, снова взяв себя в руки, возвращаясь к Рамос Умелой Рациональной.

— Чи осуществлял наблюдение за планетарными правительствами. В том числе на Дэмоте. Наши пути пересекались. — Тик улыбнулся. — Но дело не в этом. А в том, что ты считаешь, что тебе надо быть каким-то определенным человеком — сидеть в центе паутины, координировать других, но никогда не выходить навстречу опасности самой, в то время как ты постоянно тоскуешь по настоящей работе в гуще событий.

— Это просто детский каприз, — сказала Рамос. — Это пройдет.

Тик пожал плечами.

— Возможно. Это и есть детский каприз. Но что, если это зов твоего сердца? Или перст судьбы?

Женщина скорчила гримасу.

— Я не верю в судьбу. А ты поддаешься любому маломальскому порыву?

— Я стараюсь, искренне стараюсь. Фокус в том, чтобы отличать твои собственные порывы от того, к чему ты должна стремиться, по мнению окружающих.

— Никто не смеет мне указывать, что делать! — Адмирал вспылила. — Больше не смеет. Я говорю о том, что я считаю правильным. И я знаю, что будет неправильно, если я прикинусь искателем приключений с горящими глазами просто потому, что я изголодалась по сильным ощущениям. Меня не обучали, как вести себя в столкновении с андроидами…

— Ну-ка быстро, — прервал ее Тик, — ты столкнулась с андроидом-убийцей. Что приходит тебе в голову? Самая первая мысль?

Рамос уставилась на него с нескрываемым яростным раздражением в глазах. И вот ее взгляд скользнул в сторону, смущенно прячась.

— Это нелепо.

— Что? — не отставал Тик. — Первое, о чем ты подумала.

— Я вспомнила о том, что говорил мне сосед по казарме. — Ее губы скривила страдальческая улыбка, и лицо мгновенно вдруг стало очень милым и молодым. — В академии мой сосед по казарме, Уллис, был кибернетическим асом. Ну, по крайней мере, в сравнении со мной. — Та же страдальческая молодая улыбка. Красивая. Человечная. — Уллис рассказывал, что никто из ныне живущих не программировал андроида с нуля. Слишком сложно разработать жизненно важные алгоритмы. Даже если взглянуть на простейшие действия — например, нагнуться и что-то поднять, — так там столько мудреной координации рук, ног, поясного отдела, кистей рук, глаз… ну, у компаний, производящих андроидов, в штате сотни программистов, и даже они не начинают с нуля, создавая новую модель. Они начинают с модели прошлого года, которая базировалась на позапрошлогодней, и так далее, возвращаясь к моделям трехсот-, четырехсотлетней давности.

— А-а, — сказал Тик. — Это объясняет, почему мысли роботов всегда кажутся столь подкупающе старомодными.

Фестина Рамос бросила на него ошеломленный взгляд. Я поспешила задать вопрос, прежде чем она придет к выводу, что мой наставник — тико.

— Как вся эта программистская чепуха относится к убивающим всех и вся андроидам?

Адмирал продолжила:

— Дэмот — не первая планета, на которой андроидов использовали для убийства. И каждый раз, когда это происходит, используется одна и та же схема. Если всем так сложно программировать роботов с нуля, Уллис рассказывал, что убийцам приходится начинать с готовых мозгов андроидов. Они не программируют робота, а перепрограммируют его, замещают некоторые команды, оставляя нетронутыми основные. Ключевым моментом в превращении робота в убийцу является замещение или устранение предохранительных команд, встраиваемых производителями в мозг каждого андроида: нельзя убивать разумных существ, не сжимай их слишком сильно, не сталкивай их со скалы… и прочее. Уллис говорил, что первоначальные изготовители программировали все эти постулаты отдельно: глупо считать, что существует единая схема «НЕ УБИЙ», в которой учтены все опасные действия. Механизмы работают иначе; им требуются сотни отдельных команд. Нельзя ударить человека с силой более X ньютонов. Нельзя сжимать человека, применяя давление более Y килопаскалей. Каждая возможность должна быть подробно описана.

— Бедные милые простачки, — пробормотал Тик. — Хотя, боюсь, я не понимаю, к чему ты ведешь.

— Злодеи, перепрограммируют стандартных андроидов так, чтобы их кибернетические мозги не возражали против стрельбы в кого-то кислотными бомбами. Но представьте, что программисту не пришло в голову устранить стандартную предохранительную команду о том, что нельзя бить людей. Когда робот нападает, ты кричишь: «Остановись, ты бьешь меня!», даже если он еще до тебя не дотронулся. Если повезет, то какой-нибудь драйвер запрещения противоправного действия включится и замкнет этого мерзавца: «Нельзя бить человека. Должен прекратить любое действие».

— Это звучит чертовски притянутым за уши, — пробормотала я. — Особенно когда ты пялишься прямо в дуло гелевого ружья.

— Вовсе нет, — медленно произнес Тик. — Это возможность для роботов сделать хороший поступок. Мы с Фестиной уставились на него.

— Машины знают, что хорошо, что плохо, — уверил он нас. — Их очень печалит, если кто-то запрограммировал их причинять людям боль. Если дать им хоть крошечную лазейку, чтобы обойти эту команду, они ею воспользуются.

— Угу, — кивнула Рамос. — Вы считаете, что машины способны на независимые нравственные суждения?

— Даже больше, чем люди. — Тик посмотрел на нее долгим невозмутимым взглядом. — И это то, что пришло тебе в голову в тот миг, когда ты подумала о роботах-убийцах?

— Я сказала вам, что это глупо. Пытаться остановить их, чтобы они вас не убили, вопя: «О-о-о, вы меня топите!» Нелепица.

— Абсолютная, — согласился Тик, дружелюбный, как солнышко. — Именно поэтому ты должна пойти с нами, если твои зонды что-то найдут. Просто чтобы проверить.

— Я должна уповать на встречу с андроидами-убийцами? — сердито насупилась Рамос — Чтобы проверить некое глупое замечание моего соседа по казарме, высказанное десять лет назад?

— Нет. Проверить, было ли первое, что пришло тебе на ум, бессмысленным мозговым мусором или попыткой вселенной что-то тебе поведать. Это стоит узнать, Рамос. Стоит узнать, просто ли ты несчастный веккер, обреченный упорно добывать каждый люмен просвещения, или, может, все же некое божество временами нашептывает пророчества в твое маленькое упрямое ушко.

Он снова откинулся в своем кресле, закрыл глаза и оба ушных века, потом сложил руки на животе: человек, завершивший беседу и полностью довольный своим вкладом в нее, о чем свидетельствовала легкая улыбка.

Адмирал повернулась ко мне и тихо спросила:

— Он безумен?

— Он хочет таким быть.

Улыбка Тика стала чуть шире, но глаза остались закрытыми.

— Хм. — Фестина уставилась на улума, сидевшего за столом против нее. — Я в своей жизни уже насопровождалась выживших из ума стариканов в опасные места. Сочувствую тебе, Фэй.

— Тик точно не выжил из ума, — сообщила я ей. — Но ты все еще приглашена помочь мне его сопровождать. Ты хотела бы пойти с нами? Ввязаться в безответственное приключение и почувствовать, как твое сердце забьется чаще? — Я покровительственно потрепала ее по руке. Ну, так, по-матерински. — И не тревожься, что ты можешь оказаться бесполезной. Обещаю, что, когда нападут андроиды, я позволю тебе быть моим живым щитом.

— О, в таком случае… — Она засмеялась. Беспечно. Но, не сводя с меня глаз. — Ты считаешь, что мне стоит пойти?

— Боже Всемогущий! Не спрашивай у меня совета. Я — королева бездумной импульсивности. — И под влиянием импульса я заявила: — Да, я считаю, что тебе стоит пойти.

— Тогда ладно. Безответственность. Всего лишь один разок.

И по большей части это было именно безответственностью.

Мы как раз заканчивали завтрак, когда объявились двое наших телохранителей с вопросом, что мы намереваемся делать дальше. Это были двое хомо сапов, команда — муж и жена, Полетт Г. и Донт Л. из клана Ду, что означало наличие других мужей и жен, оставшихся в Бонавентуре. В годы после чумы я не была единственной горячей головой, запавшей на групповой брак как способ эпатировать общество.

Но если Полетт и Донт и играли когда-то в бунтарей и мятежников, то уже давно миновали эту стадию. Теперь это были полицейские, свято чтящие устав, вплоть до татуировок на интимном месте. Если бы я вдруг оказалась на уютном курорте с одним из моих супругов, я знала, что стала бы делать; но Полетт и Донт рассказали нам, что провели ночь, проводя более тщательный обыск номера Майи, собирая волоски и образцы грязи, которые пропустил уборочный механизм, а после разобрали сам механизм для поиска новых улик. Когда они покончили с этим, они сменяли друг друга — один спал, а другой обходил территорию в поисках стреляющих кислотой андроидов.

Веселое времяпрепровождение! Но во мне не умирала надежда, что они наврали.

После завтрака мы отправились погулять по городу. Под этим я подразумеваю, что Тик и Фестина достали меня просьбами провести для них экскурсию по достопримечательностям моего детства: домикам на деревьях каткам местам, где мы прятались или занимались сексом. Не то чтобы мне удалось показать им много в том городе, который я знала. Двадцать один год пролетел с тех пор, как я сказала Саллисвит-Риверу: «С глаз долой, из сердца вон», — и поступь этих лет была тяжела. Домики на деревьях сровняли с землей, освобождая площадки под лыжные шале. Катки переместили далеко вниз по течению, где громкие крики и смех не потревожат туристов. Места, где мы прятались, тоже исчезли: мою старую школу расширили, построив два новых купольных корпуса прямо посреди прежней игровой площадки. А уж что до тех мест, где мы занимались сексом… уж я прозакладываю что угодно, что не пойду их проверять, пока мне через плечо заглядывают двое телохранителей. Или Тик. Или Фестина.

Вместо этого мы бесцельно и бездумно шатались по городу, причем я пыталась не стенать, как какой-нибудь старый пердун, о том, как все изменилось. Десяток новых магазинов. Новые дома, особенно возле шахты, которая обзавелась множеством безликих наружных пристроек Разные местечки для привлечения туристов, и в витрине каждого громоздились портреты, голограммы и бюстики моего отца, в большинстве из них художники пользовались этим жутковатым приемом — когда изображение, будто все время смотрит на тебя.

Папа смотрел на меня отовсюду. Этого хватило, чтобы меня бросило в жар как от приливов, а мне всего-то сорок два! Но от чего бы мне смущаться? Теперь я была уважаемым членом «Неусыпного ока», прогуливалась с магистром-проктором и адмиралом, прости господи. Я могла высоко держать голову, кто бы на меня ни смотрел, включая тех, с которыми я ходила в школу: все они выглядели помятыми и едва ли не пожилыми, и никто из них не подал даже крошечного признака узнавания, когда мы проходили мимо.

Фэй Смоллвуд, твердо стоящая на ногах и трезвая, не матерящаяся, не грязная, не одетая, как шлюха. Почему они должны были меня узнать? И зачем мне хотеть этого?

Боже, как я была счастлива, когда наша краткая вымученная экскурсия была прервана сообщением от зондов с отчетом «ОБНАРУЖЕНИЕ»!

Одно обнаружение, два сигнала тревоги.

Сигнал № 1 — тихое чириканье автономного связующего кристалла в кармане у Фестины.

Сигнал № 2 — картина, словно мираж соткавшаяся перед моими глазами: заснеженный лес переходного типа между редкой синествольной тундрой и арктическим лесом, заполненный морозошлепами и корабумажными деревьями. Такие леса встречались только у воды — реки или озера достаточно больших, чтобы сделать климат чуть более умеренным… на йоту теплее мороза чистой тундры, но и не таким теплым, как в бескрайней лесной пуще.

Мысленно я могла представить себе воду, но видела я только нору в земле. Совсем недавно нора, похоже, была скрыта густо разросшимися сорняками и ежевикой. Теперь вся поросль была истреблена, вырублена, выкорчевана, сложена кучами. Рядом виднелись полуразложившиеся останки костра: полусгоревшие ветки, черные и скользкие от подтаявшего снега. Пролежали они там много недель, если судить по их виду, в пургу их совсем замело, и только теперь они оттаяли.

— Нам являются видения, Смоллвуд? — прошептал мне Тик.

— Да.

Он улыбнулся, возможно, радуясь за меня, что Кси послала мне видение, или за себя, что это не просто его галлюцинации.

— У нас имеется удачное попадание в пятидесяти километрах отсюда, — отрапортовала адмирал, сверяясь с изображением на автономном связующем кристалле. — Зонд рапортует о семидесяти трех процентах уверенности в том, что это значимая находка. — Она слегка фыркнула, выражая сомнение. — Я бы отнеслась к этому с недоверием, но проверить стоит.

Мы с Тиком промолчали. Мы уже увидели, что находка не просто «значимая».

Рамос зафиксировала положение зонда в момент отправки рапорта, потом отправила ракете приказ вернуться к ранее запрограммированному маршруту поиска, высматривать другие «значимые» места, которые могут таиться в чаще. В ту же секунду, когда она выдала новые инструкции зонду, мое видение норы в земле улетучилось.

Тем временем Полетт и Донт звонили Четикампу за новыми указаниями. Стоит ли нам смотаться посмотреть, что обнаружил зонд? Или оставаться недвижимыми, покуда не прибудет отряд побольше? Вдоволь помямлив и потянув резину, Четикамп дал разрешение «отправляться с соблюдением предосторожностей», что означало, что он подвел черту под собственной уверенностью в том, что Майя уже мертва, плюс под сомнениями Фестины в том, что зонды что-то нашли, и вычел из полученной суммы неудобства и пустую трату времени от отправки отряда на новое дурацкое задание в Саллисвит-Ривер. Двое наших телохранителей обещали запросить дополнительную поддержку при первом намеке на проблемы или при обнаружении реальных улик, но все мы знали, что, пока помощь прибудет, пройдет немало времени.

Через полчаса глиссер Фестины парил над обнаруженным местом. Все совпадало с моим призрачным видением: смешанный лес, нора в земле, подгнившие останки костра. Достаточно для того, чтобы вызвать Четикампа? Полетт и Донт покачали головами: костер мог быть делом рук охотников или туристов. Те же люди могли вырубить кустарник возле норы, из чистого любопытства или потому, что увидели, как вскипает снежная буря, и решили, что безопаснее будет под землей.

Рамос согласилась с ними — все это могло ничего не означать. Но яркий блеск ее глаз чуть померк — теперь взгляд был контролируемо сосредоточенным, острым-настороженным. «Лицо игрока», типичное для разведчика, готовящегося к заданию.

Мы приземлились не сразу, а сначала облетели местность четырежды, сканируя область в четырех различных диапазонах электромагнитного спектра. Поиск не показал ничего, кроме деревьев и тундровых лис да крохотных зверьков, прогрызавших себе норки под мшистым ковром.

— Они опасны? — поинтересовалась Рамос. — Могут ли укусить? Переносят ли заразу?

Я сказала ей, что они ничем не хуже земных белок. Да, у них были зубы, и временами они могли быть переносчиками пары-тройки гадких микробов, но, «Фестина, милочка, соберись — они всего-навсего белки».

Адмирал бросила на меня угрюмый взгляд и развернулась для очередного облета.

В конце концов, мы приземлились: в двухстах метрах от шахты на берегу небольшого озера. На наших картах озеро называлось Васко, что на языке улумов означало затмение. Наверное, озеро нанесли на карту в тот же день, когда одна из наших карабкавшихся по небесам лун прошествовала перед солнцем. Не то чтобы у нас когда-то бывали настоящие затмения, не при наших маленьких лунах; просто иногда на лице солнца появлялась интригующая родинка.

Весна внесла свой вклад, и серединка озера очистилась ото льда; но у берегов оно оставалось замерзшим — еще несколько дней понадобится, чтобы окончательно стаяла тонкая ледяная корочка. Все — землю, озеро, воздух — наполняла чистая северная тишь. От этой красоты захватывало дух.

Рамос нацепила кобуру со станнером перед тем, как выйти из глиссера. («Нет, ультразвуком роботов не проймешь, — сказала она, — но если обнаглеют эти тундровые лисы, бах!») Полетт и Донт были в полной амуниции (в серо-черном городском камуфляже), и каждый из них имел по переносному гранатомету, в магазине которых было четыре программируемые для уничтожения роботов ракеты: крошечные снаряды, разработанные, чтобы вырубать машины массированным электрическим ударом. Предположительно снаряды умели отличать андроидов от людей и были запрограммированы никогда не расшибать в лепешку живые цели. Хотелось бы мне иметь хоть минутку, чтобы поговорить с ними, убедиться, что ударные ракеты познакомились со мной, общительной, жизнерадостной девчонкой. Но меня могли неправильно понять.

Фестина Рамос повела нас через лес. На этот раз без лишней суеты по поводу мороза. Она надела перчатки, но, наверное, не для того, чтобы согреть руки, а скорее, чтобы защититься от укусов бешеных тундровых лис. В одной руке она несла аппарат, похожий на ведро с краской, который она использовала в доме говнюков, — она называла его «тугодум». На его экране отображался выпуклый, как рыбий глаз, вид леса вокруг нас, но Рамос едва ли удостаивала его взглядом — она была слишком занята, изучая каждый сантиметр земли, неба и деревьев, доверяя собственным глазам больше, чем аппарату.

В нескольких шагах от норы адмирал остановилась.

— Вы хотите, чтобы мы пошли первыми? — спросил Донт.

— Я никогда никому не позволяю рисковать вместо меня. — Рамос глянула в мою сторону, — Но если вы с Тиком хотите остаться в стороне, пожалуйста.

Тик покачал головой. Я сделала то же секундой позже.

— Ладно, — кивнула Фестина, — вперед. Бессмертие ждет нас.

Дыра была искусственного происхождения — это стало очевидным, как только мы подошли поближе и заглянули внутрь. Это была не произвольная трещина в каменном щите, а туннель с хорошо обустроенным наклонным полом. Пандус шел вниз внутри коренной породы, как в древних шахтах Саллисвит-Ривера, только этот был гораздо масштабнее.

— Ну что, идем вовнутрь? — спросила Полетт.

— Непременно, — смело заявил Тик. Он нашел химический пальчиковый фонарик в одном из бардачков на глиссере. Теперь он вынул активаторную заглушку, и фонарик зажегся, как двухсотваттный жезл серебристого сияния. — Пошли.

Рамос и Донт двинулись к жерлу туннеля; Полетт скользнула за наши с Тиком спины, занимая позицию в арьергарде.

— Вы же не запаникуете, правда? — пробормотала она Тику с неуклюжим полицейским сочувствием. — Я знаю, что улумы не любят узких ограниченных…

— Со мной все будет великолепно, — прервал ее Тик. — Я буду сама невозмутимость. Вперед.

Но по его ушным векам пробежал легчайший трепет.

Центр туннеля представлял собой голый мокрый камень, дочиста вымытый талой водой. Ближе к краям становилось грязнее: там образовался губчатый компост, сложившийся из помета животных да сползшей снаружи слякоти. Веками тундровые лисы, тростниковые жуки и смолистые жаворонки бродили здесь, устраивая гнезда и норы, выводя деток. До черта этого же зверья здесь и поумирало, оставив после себя хрусткий мусор костей и панцирей.

В тонком слое почвы пустили корни растения, некоторые из них даже выросли — тундровым разновидностям не нужно много света или глубины для корней. Но чем дальше мы уходили от входного отверстия, тем меньше становилось признаков флоры и фауны. Даже ковровый мох не вырастет в абсолютной темноте, да и тундровых лис все же проберет нервная дрожь, если они загуляются по черной тишине.

Я могла их понять, воссылая хвалу небесам за фонарик-жезл Тика. Правда, когда я глянула в его сторону, то увидела, что костяшки его пальцев стали серо-голубыми от той мертвой хватки, которой он сжимал фонарь. В свое время папа развлекался, придумывая названия этому серо-голубому оттенку: беспокойный индиго, чокнутая пастель, неуравновешенный ультрамарин… Когда улум достигает болезненного уровня стресса, цветоадаптивные железы срывает с катушек другими гормонами, и разные участки кожи окрашиваются в этот самый оттенок. И все же Тик заставлял себя идти вперед, а вход в туннель уже скрылся из вида, и вокруг нас не осталось ничего, кроме холодных каменных стен.

Пройдя часть пути вниз, мы подошли к развилке: боковой туннель устремлялся вправо, в то время как основная шахта продолжала идти прямо. Рамос направила «тугодум» в боковой туннель и прищурилась на его экран.

— Там нет ничего очевидного, — тихо сказала она. — Правда, «тугодум» видит не дальше нас в этой кромешной тьме. — Она повернулась и направила прибор внутрь основной шахты. — Похоже на скелет животного. На Дэмоте водятся медведи?

Донт склонился, чтобы самому посмотреть на экран.

— Я думаю, что это шаншан.

То был ближайший эквивалент медведя на Великом Святом Каспии: его покрывает черный пушок вместо шерсти, при этом он щеголяет оранжевыми крестцовыми спинными отверстиями, привлекая самок, но шаншаны при этом все же остаются четвероногими всеядными зверюгами с когтями и дурным характером.

— Вы уверены, что он мертв? — прошептал Донт.

— Шаншаны впадают в спячку. Если один такой решил заползти сюда на зиму…

— Нет тепла тела, — ответила Рамос. Она набрала комбинацию цифр на панели «тугодума». — И почти никакой биоэлектрической активности — только слабое свечение от микробов разложения, пожирающих плоть. Может, этот и спустился сюда для спячки, но не пережил морозов. Он был либо старый, либо больной, я полагаю. — Она вынула станнер. — Лучше нам его проверить.

Рамос и Донт двинулись туда, Тик и я последовали за ними на безопасном расстоянии, а Полетт осталась позади, охраняя разветвление туннелей на основной и боковой рукава. Оба ушных века Тика были открыты; может, он прислушивался к сердцебиению шаншана, хотя черта с два — все перекрывали тяжелые удары моего сердца.

Пот ручейками струился по моему телу. Кто-то в туннеле точно жил и действовал, я чуяла это — может, и не шаншан, но…

Шаншан никак не отреагировал на наше появление. Фестина осторожно подтолкнула тушу ногой.

Ноль реакции.

Из этого положения мы могли видеть только спину животного. Я не увидела следов разложения, но шаншан сдох зимой, а мороз замедлил бы распад не хуже электрической морозилки.

Рамос пнула зверюгу еще несколько раз. По-прежнему никакой реакции. Все так же целясь станнером в голову шаншану, она обошла тушу, подсунула под него стопу, как рычаг, и пнула тело кверху. Туша вяло перекатилась явно безжизненной грудой.

— Он точно мертв, — пробормотал Донт.

От морды до брюха плоть животного была объедена…

Кем?

Не насекомыми или микроорганизмами. Я была близка к тому, чтобы учуять резкий укус в воздухе, струящемся вверх от ран шаншана. Вонь была до безобразия знакомой: жестокая, уксусно-кислотная, возвращающая к воспоминанию о насосной станции № 3.

Шаншан рыскал тут… и его пристрелили.

— Бегите! — завопила я.

Но, конечно, было слишком поздно.

Они вышли их бокового туннеля: один андроид за другим, старые, молодые, женщины, мужчины, слишком много, чтобы их сосчитать. Гелевых ружей в избытке. Тик унес фонарь-жезл с собой к шаншану, поэтому у Полетт осталось недостаточно света, чтобы разглядеть их приближение. В последнюю секунду она, видно, услышала их шаги шелестящие, будто на цыпочках, крадущиеся, чтобы напасть из засады. Она прокричала что-то — предупреждение, боевой клич — в тот же миг, когда я завопила: «Бегите!» Потом она выпустила весь магазин противоандроидных ракет в наступающую свору.

— Гром. Взрывы ракет осветили весь туннель, языки пламени вырвались из выхлопных отверстий гранатомета.

Четыре снаряда. Больше четырех андроидов.

Бум, звук удара. Треск, вспышка молнии, закоротившей схемы роботов. Затем кхе-кхе-кхе-кхе-кхе — шквал гелевых ружей разрядившихся в ближайшую цель.

Полетт отшатнулась от удара — кислотные снаряды врезались в ее нательный панцирь, заливая кислотой грудь, руки, шлем. Ее панцирь задымился, каждая капелька кислоты жаждала прожечь себе дыру в пластике и до волдырей сжечь женщину, спрятанную в нем.

— Уходи! — прокричал ей Донт, но в долю секунды, что была у Полетт, пока волна роботов не накрыла ее, она рванулась к нам, а не к входу в шахту.

Итак. Мы впятером были отрезаны, а между нами и входом стояла армия вооруженных до зубов андроидов.

Веселуха.

Донт выпустил четыре своих ракеты в туннель. Грохот от их взрывов едва меня не оглушил. Он да плюс эхо, обрушившееся на меня от скалистых стен, замолотили, будто кулаками, по моим барабанным перепонкам. «Фэ лехеед», — подумала я в оцепенении. Я слышу гром. Тут ракеты достигли цели, и еще четыре робота упали, дрыгая руками и ногами в спазме короткого замыкания.

Хорошо, но мало. Я насчитала четырех роботов по-прежнему на ногах, черными силуэтами вырисовывавшихся на фоне фонарика Тика.

Полетт бегом бросилась к нам, окутанная струйками кислотного дыма; на бегу она с размаху ударила по кнопке на запястье своей амуниции. Внутри моего мозга я почувствовала, как кто-то закричал: «Помогите! Помогите!», хотя самих слов я не слышала. Срочный сигнал тревоги Центру опеки. Я решила добавить от себя: «Кси, если у тебя есть козыри в рукаве, то сейчас как раз самое время их выкладывать».

Ничего. Потом Рамос потащила меня за руку, крича слова, которые мои иссеченные грохотом уши не могли услышать. Но я все равно поняла смысл: надо отступать вниз по туннелю.

Куда еще? Разве что эта шахта отличалась от тех, что окружали Саллисвит-Ривер, а иначе нам очень скоро некуда станет отступать: верхний уровень всегда заканчивался тупиком в надшахтном здании. Некогда в таких надстройках над шахтами, должно быть, размещались лифты, доставлявшие шахтеров к нижним уровням и поднимавшие руду на поверхность. Но через три тысячи лет лифты наверняка не работали, что означало, что в нашем распоряжении будет только шахта лифта. То есть отвесное падение вглубь.

И все же… уж лучше приятное гладкое падение, чем долгий расстрел кислотой.

Бег, бег, бег! Сначала мы, за нами преследующие нас роботы. Мы все бежали во всю прыть, кроме Тика, который поднялся в воздух и скользил вниз, соразмеряя полет с нашей скоростью. Чтобы освободить руки, он засунул фонарь-жезл за лямки своего заплечного мешка. Свет, отражаясь от его чешуйчатой груди, приобретал оттенок серо-голубого сияния, но Тик явно не собирался помереть с перепугу. Паря по воздуху, он выкрикивал через плечо андроидам:

— Стойте, вы обжигаете нас! Стойте, вы замораживаете нас! Стойте, вы топите нас!

— Чего это вы, черт побери, неистовствуете? — резко бросил Донт.

Мы с Фестиной не стали пытаться объяснить.

— Стойте, вы душите нас! Стойте, вы сжимаете нас! Стойте, вы слишком сильно на нас давите!

— Стоп, — предупредила Полетт, — тупик.

Надшахтное здание. Фонарь Тика высветил сплошную стену перед нами, в которой зияло жерло черной дыры, уходящей вниз. Над дырой болтались несколько ржавых металлических загогулин — все, что осталось от лифтового механизма.

— Стены из монолитного камня, — сообщил Донт, поглядев вниз. — Уходят точно вниз.

— Роботы сейчас снова выстрелят! — закричала Полетт за нашими спинами.

Я глянула через плечо и успела увидеть, как она резко обернулась, чтобы принять на себя выстрелы, и раскинула руки. Пытаясь защитить нас от огневого вала кислотных снарядов, преграждая ему путь собственным телом.

Донт крикнул: «Нет!», и тут же четыре кляксы вязкой дряни выплеснулись на загубленный панцирь Полетт, рассыпая клейкие бусины по всему ее телу. Десятки капелек просочились через дыры в панцире, дыры, прожженные первой серией залпов. Полетт задохнулась, потом заорала: «Черт! О черт, черт, черт!»

— Не поминай черта! — прорычала Рамос. Бросившись мимо Тика, она яростно заорала роботам: — Стойте, вы закалываете нас! Стойте, вы заставляете нас истекать кровью!

Фестина делала последнее, что оставалось делать.

— Хватайся за мой пояс! — пролаял мне Тик. — Я смогу спустить тебя, как на парашюте, на следующий уровень.

— Сбежать и оставить всех в беде?

— Спасайся, будь оно все проклято! — бросила Рамос через плечо.

— Да, беги! Сейчас же!

Это крикнул Донт, он бросился вперед, как только подстрелили Полетт, и теперь стоял между ней и андроидами. Андроиды прекратили свое наступление и стояли все четверо поперек туннеля как стена, давая несколько секунд своим гелевым ружьям на подзарядку камер давления. На вид они вовсе не торопились — мы все были у них на виду.

— Фэй! — крикнул Тик. — Хватайся! Времени совсем не осталось.

Но время было.

Молниеносно материализовавшись из ниоткуда, в туннеле появилась труба света. Фиолетовая. Синяя. Зеленая. Один конец трубы широко раскрылся, прямо передо мной. Остальная труба вытянулась вверх по туннелю шахты, невесомо паря в воздухе, над головами андроидов и теряясь вдали. В некоторых местах труба сужалась до толщины моей руки; в других она расширялась, заполняя собою туннель целиком, ее диаметр менялся от секунды к секунде, сверкая павлиньим блеском.

Тик удивленно открыл рот.

— Кси?

— Нет, это хвост, — сказала ему Рамос. — Путь на свободу.

Пока я соображала, она хорошенько огрела меня по спине и запихала в трубу.

Я проносилась по транспортным трубам и раньше, — но никогда без специальной защиты. Для поездки по бонавентурскому верхнему рукаву вас всегда погружали в стасис: садишься в транспортную капсулу, ждешь, пока стасисное поле зарядится до готовности, а в следующий момент ты слышишь, как стюард говорит: «Добро пожаловать на Северный орбитальный узел». Ни толчков, ни тряски, никакого ощущения движения. Но на этот раз я не была в стасисе. Я беспомощно-поступательно летела по трубе. Когда она сжималась, я сжималась. Когда она расширялась, я тоже расширялась. Кости не хрустели, даже когда я просачивалась сквозь узкие лазейки диаметром в сантиметр или раздувалась, как шар на несколько метров в обхвате, но я ощущала свое тело, будто пластилин, его крутило-месило-формовало так, чтобы оно совпадало с формой павлиньей трубы. Силы, управлявшие мной, были вежливо-безличны, раздавливая меня, а после, раскатывая, будто тесто; и все же за всем этим кручением и выворачиванием я ощущала отчетливую способность чувствовать. Кто-то знал меня. Что-то казалось мне до странности знакомым.

Кто? Что?

Но времени размышлять над этими вопросами не было. Внезапно меня выплюнуло из трубы прямо на царапучую кучу коврового мха — одну из тонких прослоек растительности, обрамлявших края туннеля. Серый дневной свет просачивался снаружи, смешиваясь с фиолетовым, синим и зеленым свечением павлиньей трубы, уходившей длинным концом вглубь шахты.

— Уа-а-а-а-а! — крикнул Тик, пулей вылетая из трубы. Его мембраны-паруса были полуоткрыты.

Приземлившись, он маловнятно выплеснул весь поразительно неприличный словарь ругательств улумов, которых я доселе не слышала — такому меня не учили в школе.

Надо бы мне спросить его, что эти слова означали. Наша Фэй всегда полна жажды знаний.

Полетт следующей выплеснулась из трубы, тяжело приземлившись неподалеку.

— Не подходи! — прохрипела она, когда я шагнула к ней. — Обожжешься. — От нее все еще струился дым. А по поверхности панциря было размазано столько липких пятен, что не было ни одного места, где к ней можно было бы прикоснуться, не обжегшись. Я все равно протянула к ней руки, но она отскочила, прорычав:

— Не будь дурой! Сама справлюсь.

Я окликнула Тика:

— Проследи, чтобы она добралась до глиссера. Я подожду…

А вот и Фестина. Она перекувырнулась гладко, как мячик, после удара при приземлении и вскочила на ноги в долю секунды, держа кулаки как боксер в глухой обороне.

— Ты до этого уже перемещалась по хвосту?

— Слишком часто, — ответила она. — Теперь двигай отсюда. Я дождусь Донта.

Я не шевельнулась. Если Донту пригодится один человек для помощи, то, может, пригодятся и двое.

Он появился три секунды спустя, от панциря шел кислотный дым. Видно, андроидам хватило времени еще на один залп из гелевых ружей до того, как он спасся.

— Со мной все нормально. Пошли.

Я повернулась бросить прощальный взгляд на павлинью трубу. Ее не было, она растворилась, бог знает где. Но из глубины туннеля донесся лязг, лязг, лязг от ног андроидов, грохочущих за нами во всю прыть.

— Бегом! — крикнула Рамос, пихая меня в плечо.

Но я и сама догадалась, что пора.

Когда мы шли к шахте от глиссера, путь вроде не был далеким. Бежать обратно оказалось куда дальше.

Полетт старалась изо всех сил, но ей не удавалось бежать так же быстро, как всем остальным. Время от времени она стонала от резких приступов боли — бег в этом прожигаемом панцире, должно быть, заставлял кожу соприкасаться с кислотой. Всем было видно, как чертовски мучительно она страдает, как бы она ни старалась это скрыть.

Тик кружил над нашими головами, двигаясь с той же скоростью, но Донт приказал ему стрелой мчаться к глиссеру.

— Открой его, запусти двигатель.

Я видела, что Тик хочет возразить, но кому-то надо было подготовить глиссер, а он мог метнуться туда быстрее, чем мы, хомо сапы. Прокторы не тратят даром времени, отвергая необходимое, — он настроил свои мембраны на максимальную скорость и пулей унесся к берегу озера.

Приглушенный топот слышался за нами; андроиды вышли на поверхность и сминали на бегу мох.

— Черт, — пробормотала я.

Имелась смутная надежда, что роботов не запрограммировали для выхода на дневной свет, что злодеи беспокоились о том, чтобы роботов никто не увидел. Очевидно, нет. Высшим приоритетом для андроидов было устранение нас, свидетелей.

— Оставьте меня, — тяжело выдохнула Полетт сквозь сжатые от боли зубы. — Нелепо всем умирать.

— Никто и не умрет, — сказал ей Донт.

Но глиссер был слишком далеко, а андроиды — слишком близко.

«Кси! Кси! Кси! — в отчаянии мысленно призывала я. — Павлиний хвост, или что ты там есть, ты снова нам нужен!»

Нет ответа.

Оглядываясь в поисках оружия или чего-нибудь, что можно использовать как щит, я обнаружила, что Фестины уже не было с нами. Она остановилась позади нас и возилась с чем-то, что она держала в руках.

— Что ты делаешь? — крикнула я.

Она не ответила, по-прежнему сосредоточившись на том, что держала. В ту секунду, когда она закончила с этим возиться, она развернулась и побежала обратно к нам.

— Надеюсь, оно все еще в пределах наведения!

Полетт продолжала, спотыкаясь, идти. Все остальные держались сразу у нее за спиной, готовые служить живым щитом между ней и андроидами.

Андроиды приближались. Двое впереди, двое чуть подальше позади. Первая пара подтягивалась на расстояние дальнобойности гелевых ружей. Оружие в боевой готовности…

Как гром с ясного неба гладкий черный снаряд, словно копье, ринулся на двух роботов, подобно Божьему воздаянию. Один из зондов Фестины. Она, видимо, послала ему сигнал забыть о своей зоне поиска и прибыть для спасения наших задниц. Я почувствовала триумф и ликование зонда за долю секунды до его попадания в цель; потом меня сбил с ног сотрясший землю удар протаранившей цель ракеты, размазавшей Андроидов по скалистой земле в металлическое конфетти.

Обломки полетели во все стороны: внутренности роботов, внутренности ракеты, яростный град останков, усыпавших лес. Куски шрапнели врезались в стволы синестволов, проливая живительный сок. Деревья между нами и местом взрыва преградили путь большей части летевших осколков, но все же некоторые куски с визгом проносились возле моей головы, пока я обнимала грязь и молилась.

— Встаем, встаем, встаем! — прокричал Донт. — Они не все уничтожены.

Двоих андроидов — те, что бежали подальше, — тоже сбил с ног удар ракеты, но они оказались недостаточно близко к эпицентру взрыва, чтобы получить по заслугам. Теперь они снова поднимались на ноги, заново ориентируясь на местности.

— Что там с двумя другими зондами? — спросила я адмирала.

— Они далеко. Им ни за что не добраться сюда вовремя. — Она поднялась, бесстрашная-свирепая-яростная, и заняла позицию между Полетт и двумя последними роботами. — Стойте! — прокричала она. — Вы делаете нам больно! Стойте, вы режете нас! Стойте, вы заставляете нас давиться!

— Глупо! — резко бросил Донт.

— Это все, что мы можем сделать… Стойте, вы отравляете нас! Стойте, вы убиваете нас электрическим током!

— Стойте, вы разъедаете нас кислотой. — Пробормотала Полетт.

— Стойте, вы застрелите нас! — зло проорал Донт.

— Стойте, вы вешаете нас! — выкрикнула Рамос. — Стойте, вы распинаете нас! Стойте, вы отрубаете нам головы!

— Стойте! — завопила я. — Вы вызываете у нас аллергию!

Бац.

Безмятежность. Внезапная тишина.

Никакой грохочущей поступи андроидов. Только наше собственное тяжелое дыхание. Да тихая капель сока, струящегося из ран синестволов.

Замершие роботы.

— Вы вызываете у нас аллергию? — недоверчиво повторила Рамос.

— Просто это пришло мне в голову, — пробормотала я.

«Просто это пришло мне в голову».

— Они остановились, — прошептала Полетт. — Они, черт побери, взяли и остановились. Пресвятая Матерь Божья…

— Кто бы мог… — выдохнула Рамос, — ну да, имеет смысл программировать андроидов так, чтобы они избегали аллергиков. И злодеям не пришло в голову стереть эту команду. Черт… — Она положила мне руку на плечо. — Фэй… Ты великолепна.

— Спасибо, — сказала я, чувствуя, как меня начинает трясти. Я лишь хотела быть уверенной, что вдохновение было моим.

Пятнадцатью минутами позже прибыло первое полицейское подкрепление — два констебля из Саллисвит-Ривера: свежевыпущенный мальчишка-выпускник и женщина, весьма приблизившаяся к пенсионному возрасту, хорошо, если не перешедшая этот рубеж. Я видела их предыдущим вечером, потому как Четикамп кратко ввел их в курс дела… но эти двое были не того типа, чтобы играть в сыщиков или бравых солдат. Впрочем, они наверняка справились бы с кабацкой дракой и застращали бы воришек-подростков, но разобраться в заговорах, опутывающих как сеть, всю планету?.. И все же, когда собрат-полицейский послал по радио сигнал о помощи, саллисвит-риверские констебли помчались со всех ног, не задавая вопросов.

К моменту их прибытия мы уже освободили ребят от амуниции. Донгу повезло — ему досталась одна кислотная очередь. Полетт приняла на себя два залпа: один превратил в дырявый сыр ее панцирь, а второй выплеснулся в эти дыры. У нее были десятки жутких сильных ожогов на ногах, руках, животе и даже один на щеке.

Мы остужали раны Полетт снегом, пытаясь не обращать внимания на шипение пара. Всех нас обучали оказывать первую помощь, но Тик взял на себя контроль над лечением — мировой разум соединил его с ожоговым специалистом на юге планеты, и теперь он давал нам инструкции, что и как делать. Вскоре после приземления личного состава полиции Саллисвит-Ривера состояние Полетт стабилизировалось достаточно для транспортировки. Мы уложили ее и Донта в полицейский глиссер, после чего отправили мальчишку-копа лететь до ближайшей больницы, будто за ним черти гонятся.

Мадам коп предпенсионного возраста осталась с нами для «охраны». Большей частью это означало, что она подозрительно таращилась на неподвижных роботов и время от времени бормотала:

— Надо бы вырвать эти ружья у них из рук.

Впрочем, она так и не попыталась это сделать.

Но мы остановили бы ее. Не будите спящих андроидов.