"Книга 4. Ракеты и люди. Лунная гонка" - читать интересную книгу автора (Черток Борис Евсеевич)

Глава 11. ПОСЛЕ АВАРИИ Н1 № 3Л

Ни высшее политическое руководство, ни министерское начальство, ни, тем более, наше инженерное ракетно-космическое сообщество так и не смогли сконцентрировать усилия на одной задаче «особой государственной важности» – высадке экспедиции на Луну.

Убедившись, что по пилотируемому облету Луны и экспедиции на ее поверхность догнать США невозможно, мы продолжали расходовать силы на реализацию программы беспилотного облета на аппаратах Л1 и автоматической доставки лунного грунта, форсировали программы пилотируемых полетов на «Союзах» типа 7К-ОК и проектировали новые более совершенные корабли – модификации «Союзов».

Аварийные комиссии и группы закончили разбор причин неудачи первого пуска в марте 1969 года и разработали очередную пачку мероприятий по повышению надежности ракеты Н1.

Техническое руководство дало «зеленый свет» на подготовку к пуску ракеты Н1 № 5Л. Почему не Н1 № 4Л? По тактическим соображениям ракета Н1 № 4Л была отложена «в резерв» с тем, чтобы на ней впоследствии произвести весь объем доработок, которые не успевали реализовать для Н1 № 3Л и Н1 № 5Л.

С 3 марта по 13 марта в США успешно прошел экспериментальный полет полного ракетно-космического комплекса «Аполлон-9» на околоземной орбите. После этого американцы объявили программу последующих двух полетов, подтвердив, что высадка экспедиции на Луну планируется на июль этого года.

Коллектив ЦКБЭМ во главе с Мишиным был первым ответчиком за компенсацию морального ущерба перед внутренним и мировым общественным мнением, искренне верившим в безусловный приоритет социалистического космоса.

Не могу сказать, что в нашем коллективе среди моих товарищей царила растерянность или уныние. Наоборот, мы были настолько загружены параллельными программами, что просто не имели времени на деморализацию. В разговорах между собой мы соглашались, что добиться победы, наступая по всему широкому фронту, будет невозможно. Надо бы остановиться, сконцентрировать силы на одном, ну, двух направлениях, как это сделали американцы.

В один из рабочих вечеров Пилюгин позвонил мне по «кремлевке» и с возмущением сообщил:

– Мало того, что Челомей снова предлагает свою УР-700 вместо Н1, он теперь затеял приспособить этот проект для полета к Марсу. Мне передали, что Афанасьев готовит приказ по этому поводу. Я в этой авантюре участвовать не буду.

Я знал о работах у Челомея в реутовском ОКБ-52, переименованном в ЦКБМ, и его филевском филиале над проектом сверхтяжелого носителя УР-700 и лунного корабля ЛК-700. Вместе со всеми друзьями возмущался таким неприкрытым дублированием.

Когда я завел разговор по этому поводу с Тюлиным, он сказал:

– Я возражал, но у меня с министром отношения, ты это знаешь, более чем сложные. Если вы с Мишиным провалитесь по Н1, ему нужны другие предложения, хотя бы эскизный проект.

К тому времени, когда наша программа Н1-Л3 была закрыта и проект УР-700 с кораблем ЛК-700 был положен в архив, у нас с Челомеем установились вполне нормальные отношения. На одном из очередных собраний нашего академического отделения, пригласив меня в буфет «на стакан чая с печеньем», Челомей задал неожиданный вопрос:

– Признайтесь, если бы лет десять-двенадцать назад приняли бы мое предложение по УР-700, мы бы сейчас имели и лунный, и марсианский носитель, который никто бы не мог закрыть. Три ступени УР-700 отработаны и теперь всем нужны.

Я должен был признать, что идея предложенного в 1965 году носителя УР-700 имела свои преимущества. За основу новой ракеты принималась уже находившаяся в эксплуатации трехступенчатая УР-500К. УР-500 в качестве второй ступени устанавливалась на разрабатываемую первую ступень, которая состояла из девяти блоков с одним двигателем РД-270 в каждом. Общая тяга двигателей первой ступени у Земли составляла 5 760 тс. Это позволяло вывести на орбиту ИСЗ полезный груз массой до 140 тонн.

– Мы бы имели носитель, не уступающий «Сатурну-5», но с тем преимуществом, что три верхние ступени всегда находятся в серийном производстве, независимо от лунной программы, – говорил Челомей.

В этом смысле он был прав.

Для марсианской экспедиции Челомей предлагал носитель УР-900. Вторую, третью и четвертую ступени этого носителя составляла та же УР-500. Первая ступень в отличие от УР-700 имела 15 двигателей РД-254. Это позволяло вывести на опорную околоземную орбиту массу до 240 тонн.

Двигатели РД-270 тягой в 640 тс Глушко в свое время предлагал Королеву для Н1. Они были разработаны для высококипящих компонентов – гептила (несимметричного диметилгидразина) и азотного тетроксида.

– Вы представляете, Владимир Николаевич, что бы произошло, если бы такая ракета, как УР-700 или, упаси Бог, УР-900, грохнулась вблизи старта? Все ваши площадки со всеми сооружениями были бы мертвой зоной лет на пятнадцать-двадцать.

– Ну, во-первых, она бы не грохнулась, потому что двигатели теперь уже вашего генерального конструктора Валентина Петровича Глушко безотказные. А во-вторых, на этих компонентах преспокойно летает «пятисотка», сотни боевых ракет годами стоят в шахтах на дежурстве и плавают на подлодках. Страх перед этими компонентами сильно преувеличен.

В 1969 году утешение приносили Решетнев, Козлов и Бабакин успешными запусками «Молнии-1», разведывательных «Космосов» и автоматических межпланетных станций «Венера». За первое полугодие 1969 года было запущено два десятка различных «Космосов».

Нашим газетам, соблюдавшим запрет на информацию об американских лунных успехах, наконец представилась возможность заполнить первые полосы восторгами по поводу успешного достижения планеты Венера советскими автоматическими межпланетными станциями «Венера-5» 16 мая и «Венера-6» 17 мая. Вымпел с барельефом Ленина и гербом Советского Союза был доставлен на поверхность Венеры.

19 мая 1969 года первые полосы всех наших газет были заполнены приветствием ЦК КПСС, Верховного Совета и Совета Министров ученым, конструкторам, инженерам, техникам, рабочим, всем коллективам и организациям по поводу того, что «наша Советская Родина одержала еще одну выдающуюся победу в освоении космоса».

Соответственно в том же порядке «ученые, конструкторы, инженеры, техники и рабочие», принимавшие участие в создании, запуске, осуществлении полета межпланетных станций, а также в получении и обработке научной информации, докладывали ЦК, Президиуму Верховного Совета и Совету Министров об успешном выполнении программы: «Это достижение советской науки и техники мы посвящаем 100-летию со дня рождения организатора Коммунистической партии, основателя Советского государства, вождя трудящихся всего мира Владимира Ильича Ленина». («Правда» от 19 мая 1969 года.)

Накануне вечером, 18 мая, мы смотрели в НИИ-88 телевизионный репортаж о старте и полете к Луне «Аполлона-10», а утром, 19 мая, пробежав взаимные приветствия, пытались найти в газетах сообщение о пилотируемом полете «Аполлона-10». Отыскать более чем скромное сообщение по этому поводу вдали от первой полосы оказалось непросто.

Встретившись с Бабакиным, я горячо его поздравил и попытался поддержать шуткой о том, что последними «венерианскими» успехами он обязан январскому постановлению «О плане работ по исследованию Луны, Марса и Венеры автоматическими станциями». Бабакин сиял, но беззлобно чертыхался и пожаловался, что излишнее внимание «верхов» к его работе уже начинает раздражать и отвлекать от дела. Эти успехи в какой-то мере компенсируют неудачи «лунной землечерпалки» – Е-8-5.

– Посадки на Венеру мы специально подгадали так, чтобы приглушить старт «Аполлона», – отшутился Бабакин.

В Евпатории и на полигоне мы часто встречались с корреспондентом телевидения Юрием Аверьяновичем Фокиным. Он прочно вошел в наше ракетно-космическое сообщество, и мы все к нему относились с большим уважением, понимая, насколько трудно ему выхолащивать космонавтику, оставляя только показушно парадную сторону. Так вот от него, а может быть, и еще от кого-то из представителей прессы мы услышали, что на мыс Канаверал перед пусками «Аполлонов» слетаются журналисты газет, радио и телевидения всех стран, кроме Советского Союза. И не по вине американских властей, а потому, что нашим запрещают свои советские органы. Международные правила хорошего тона требуют взаимности. Если бы наши корреспонденты приняли приглашения и посетили мыс Канаверал, то мы были бы обязаны пригласить американцев на какой-либо пуск к нам на полигон.

По тем временам даже мысли такой допустить было нельзя.

На пресс-конференциях по поводу «Венеры-5 и – 6» в ответ на осторожные вопросы иностранных журналистов о наших планах по Луне Келдыш давал туманные объяснения: вроде мы и в мыслях и в планах не имели намерений первыми отправить человека на Луну, мы стоим на позициях, что очень многое можно узнать автоматами, прежде чем возникнет необходимость риска высадки человека.

29 и 30 мая на полигоне собралось техническое руководство и Госкомиссия для формального «закрытия» всех событий по пуску Н1 № 3Л и принятия решения о пуске Н1 № 5Л.

На совещании у Литвинова «секция Минобщемаша» репетировала свое поведение на завтрашней Госкомиссии. Я в который уже раз повторил рассказ о поведении КОРДа на Н1 № 3Л и заверил, что все необходимые мероприятия на Н1 № 5Л реализованы, испытания показали их эффективность.

– Мы бессильны прогнозировать поведение системы при пожарах, повреждающих кабельные сети, – сказал я. – Могут возникнуть самые непредсказуемые соединения в процессе разрушения изоляции кабелей.

– Лучше об этом на Госкомиссии не упоминать, – посоветовал Литвинов.

Мирный разговор на этом совещании нарушил Бармин.

– Авария Н1 № 3Л могла произойти и на 50 секунд раньше. Кто даст гарантию, что этого не случится? Если не уводить ракету сразу подальше, мы рискуем всеми стартовыми сооружениями. Я предлагаю – пусть управленцы вообще заблокируют возможность выключения двигателей на первые 15-20 секунд и за это время отодвинут ракету на безопасное расстояние.

Начался шум и споры, в результате которых Бармин согласился на Госкомиссии этот вопрос не поднимать, а мы с Дорофеевым и Финогеевым обещали подумать и проработать. К № 5Л мы с такими мероприятиями явно не успевали.

На Госкомиссии 30 мая в зале заседаний большого МИКа отчет об аварии Н1 № 3Л и предложения по Н1 № 5Л сделал Мишин.

Афанасьев все же настоял, чтобы я доложил подробнее, почему КОРД при пожаре в хвостовой части выключает здоровые двигатели.

Бармин доложил о готовности всех наземных заправочных и стартовых систем. Он сдержал обещание не поднимать вопрос о профилактической блокировке выключения двигателей. В остальном комиссия протекала довольно мирно, пока дело не дошло до проверки состояния следующей ракеты Н1 № 6Л.

На этой проблеме комиссия «зациклилась», потому что Мишин обещал начиная с Н1 № 6Л в качестве «полезного груза» иметь не макетные корабли типа Л3С, а лунный орбитальный корабль ЛОК, способный облететь Луну.

Лидоренко спросил, разбирался ли кто-либо с методикой испытания электрохимических генераторов на территории контрольно-испытательной станции. Для ЭХГ требуются жидкие водород и кислород – как работать с такой взрывоопасной смесью, если рядом десятки испытателей?

Финогеев пытался успокоить, заявив, что они предварительно у себя на стенде в НИИАПе отработают методику так, чтобы иметь надежный эквивалент ЭХГ, а заправку будем производить только на стартовой позиции.

Овчинников успокоил Афанасьева и начавших задавать трудные вопросы военных, что все продумано, ЭХГ будет заправляться водородом только на старте и безопасность операции многократно проверена.

Просто так закрывать щекотливые вопросы на Госкомиссиях не полагалось. Афанасьев предложил:

– Создать комиссию для ревизии этой проблемы под руководством товарища Лидоренко, заместителем товарищ Финогеев, а кто от ЦКБЭМ?

Я подсказал:

– Овчинников, Пенек, Куприянчик, Сосновик. И введите в состав военных по согласованию.

– Я попрошу кровью расписаться тех, кто гарантирует безопасность водорода на борту, – напутствовал Афанасьев.

Подобные комиссии, как правило, создавались в тех случаях, когда на заседаниях Госкомиссии возникали вопросы, требующие дополнительных проверок и времени. В протоколе обычно записывалось: «В такой-то срок принять совместное мотивированное решение, утвердить его у технического руководителя».

Решением Госкомиссии по предложению Мишина был установлен срок готовности Н1 № 5Л к пуску – 3 июля.

Сотням испытателей, конструкторов, инженеров, техников и рабочих предстояла напряженная работа в начавшейся степной нестерпимой жаре.

В новом большом МИКе впервые работала система кондиционирования и атмосфера была вполне терпимой. Но на стартовой позиции от прямого солнечного жара спасения не было. № 3Л готовилась в январе-феврале при минус 25 градусах. Тогда люди, прибегавшие в теплушки отогреть закоченевшие руки и растереть побелевшие носы, говорили, что летняя жара все же лучше. Теперь, перегоняя через себя литры не утоляющей жажды воды, те же испытатели вспоминали:

– А на морозе совсем пить не хотелось.

1 июня я ненадолго распрощался с оставшимися для работы на № 5Л товарищами, уложил в командировочный чемодан кучу писем, бумаг с поручениями и «не подлежащими оглашению» замечаниями и поспешил на аэродром, чтобы улететь в Москву вместе с Афанасьевым и Мишиным.

В самолете Афанасьев предупредил, что накануне вечером ему звонил Смирнов и от имени Устинова просил собрать нас – руководство ЦКБЭМ для обсуждения программы предстоящих пусков ракеты-носителя Н1.

Утром 3 июня в кабинете Мишина – бывшем «большом кабинете» Королева – собралось избранное общество руководителей.

Подобные сборы мы называли в шутку совещаниями «узкого круга ограниченных людей». Келдыш, которому мы рассказали об этом афоризме, очень развеселился.

Съехались: Смирнов, Келдыш, Афанасьев, Тюлин, Литвинов, Керимов, Пашков, Царев, Пилюгин, Рязанский, Бармин, Иосифьян, Мозжорин, Галин.

С нашей стороны были: Мишин, Охапкин, Черток, Бушуев, Трегуб, Абрамов, Крюков.

Смирнов предупредил:

– Настоящее совещание весьма ответственное – в ЦК очень обеспокоены состоянием программы по Н1-Л3 и вообще положением дел в ЦКБЭМ. На фоне американских успехов, – добавил Смирнов, – наши неудачи вызывают особую озабоченность у руководства. Хотелось бы услышать объективный доклад об истинном состоянии.

Мишин не очень тщательно готовился к такому представительному сбору. Он коротко доложил об итогах разбора аварийного полета Н1 № 3Л, о ходе подготовки Н1 № 5Л. Назвал срок пуска – «ровно через месяц – 3 июля».

С понятным для главного конструктора оптимизмом Мишин сказал, что пуск Н1 № 3Л, несмотря на неудачу, дал богатейший экспериментальный материал. Мы учли горькие уроки использования КОРДа, защитили его от помех и поэтому в предстоящем пуске Н1 № 5Л можно смело идти на программу облета Луны.

Далее Мишин, не посоветовавшись со своими заместителями, обещал Н1 № 6Л запускать с ЛОКом в полной штатной комплектации для совершения облета Луны и возвращения на Землю в беспилотном режиме.

– Все наши системы и приборы укомплектованы полностью, дело за смежниками.

Смирнов, глядя в подготовленную для него заранее справку, спросил:

– А так ли это? По нашим данным, дефицит по комплектации еще очень велик.

Справку для Смирнова, вероятно, готовил Игорь Бобырев. Я и другие замы часто общались с ним в кремлевских апартаментах ВПК, не упуская случая просить помощи для закрытия дефицита по поставкам комплектующих, особенно когда дело касалось чужих министерств. Бобырев сам разъезжал по организациям и был лучше других кремлевских чиновников аппарата ВПК знаком с реальным состоянием дел.

Как положено в таких случаях, я должен был выручать Мишина.

– Закончить изготовление и поставку всех недостающих приборов для Н1-Л3 № 6Л в этом году – срок реальный, – доложил я. Но после их получения предстоит цикл испытаний – отработка всех систем в комплексе. Далее я перечислил наиболее критические по отработке системы: автоматика ЭХГ, вычислительная машина НИИАПа и ее стыковка с другими системами, оптические датчики «Геофизики».

Келдыш перебил мое многословие и спросил, нельзя ли Н1 № 6Л и Н1 № 7Л предусмотреть в двух вариантах. На тот случай, если пуск Н1 № 5Л покажет недостаточную надежность, Н1 №6Л и Н1 №7Л укомплектовать только макетами для отработки самого носителя.

– В конце концов, – сказал он, – мы сегодня спорим о приборах для лунных кораблей, не имея носителя, на котором их можно отослать к Луне. У меня такое впечатление, что надо людям дать возможность спокойно подготовить и отработать ЛОК и ЛК – там особенно много еще нерешенных проблем, а независимо от этого форсировать пуски носителей. Ваш корабль Л3С – это все равно не ЛОК, а его «эрзац». Задаваясь облетом Луны во что бы то ни стало, мы снова связываем себе руки. Мы до сих пор не можем надежно решить задачи облета и возвращения на Землю специальным кораблем Л1. Где гарантия, что Л3С выполнит эту задачу лучше? На ближайший год наша задача – отработать носитель.

Келдыша поддержал Тюлин. Он пошел дальше и сказал, что надо продумать страховочные варианты пусков даже с болванкой вместо корабля.

Мишин горячо возразил. Он обещал Н1 № 7Л иметь в полной штатной комплектации, позволяющей не только ЛОКу выйти на орбиту спутника Луны, но и обеспечить автоматическую посадку ЛК на поверхность Луны.

– Не надо заблуждаться, – вмешался Бушуев, – пуск Н1 № 6Л в этом году возможен только в варианте упрощенном – Л3С – никакого облета Луны мы не гарантируем. Надо планировать выход на земную орбиту или вытянутую эллиптическую, не связываясь с Луной.

Сербин не потерпел прозвучавшего в словах Келдыша, Тюлина и Бушуева намека на ревизию решения ЦК об облете Луны.

– Мы не имеем права говорить об отказе от задач облета. Если вы так ставите вопрос, то его надо доложить в ЦК, – заявил он.

Смирнов согласно кивал головой, Афанасьев что-то быстро записывал в блокнот. Все остальные промолчали.

Дискуссия закончилась поручением министру разобраться и доложить в ЦК дополнительно.

Дальше пошли разговоры о варианте Н11 и проекте марсианской экспедиции.

Эти обсуждения протекали с перерывами на чай с бутербродами, которые в обилии вносил Косяков.

Охапкин успел очень запальчиво выступить в защиту ракеты Н11. Мишин не очень тактично подал реплику, что столь очевидные преимущества этого предложения не находят должной поддержки ни у Келдыша, ни у Афанасьева.

Пользуясь соседством по чаепитию с Пашковым, я спросил:

– А в самом деле, Георгий Николаевич, если бы начать с Н11, как предлагал еще Королев, мы бы уже имели носитель ничуть не хуже УР-500, зато безопасный, и две верхние ступени Н1 были бы уже отработаны. Американцы так и поступили, создавая предварительно «Сатурн-1В». Если вы знакомились с проектом Челомея по УР-700, то он ведь выступал с такой же идеей: верхние ступени у него – уже отработанная УР-500.

– Сейчас не до этого. Военные вообще не поддерживают всю программу в целом. Мы и так отрываем с боем ежегодно сотни миллионов от чисто военных задач.

Пашков был прав в том смысле, что у приехавших сегодня к нам руководителей головы были забиты не только лунными и тем более марсианскими задачами. Разгоралась знаменитая «малая гражданская война» между партиями Янгеля и Челомея. Выбор любого из двух вариантов стратегических ракет обходился во многие миллиарды рублей. Конкурируя масштабами расходов с сухопутными стратегическими ракетно-ядерными силами, военные моряки вместе с атомщиками предлагали свою доктрину «ядерного возмездия».

Общаясь с Исаниным и Макеевым на последнем академическом собрании, я уже знал, что идет невиданных до сего времени масштабов работа по перевооружению флота подводными атомными ракетоносцами, каждый из которых вооружен 16 макеевскими ракетами.

В предстоящие пять лет планировалось построить более десятка ракетных подводных крейсеров стратегического назначения.

Разговор с Макеевым протекал в атмосфере приподнятого настроения – нас обоих только что избрали в Академию наук.

– Ты меня извини, – сказал Макеев, – я, ты знаешь, не любитель хвастаться, но подводный атомный крейсер с нашими 16 ракетами не дешевле Н1, а может быть, и не проще. Мы все время работаем над новыми проектами. Года через два-три, это максимум, вместе с корабелами сдадим крейсера с ракетами межконтинентальной дальности. Найди время, приезжай, сам увидишь.

Очень жалею, времени я не нашел, чтобы побывать у Макеева в Миассе. Знал о нелегких проблемах системы управления подводными ракетами, побывав в Свердловске у Семихатова. Изготовление атомных подводных крейсеров кораблестроители через пять лет поставили на поток. Для их вооружения ракеты потребовалось делать действительно «как сосиски». По современной терминологии это была тонкая и наукоемкая технология.

Устинов был увлечен новым начинанием – мобильными ракетными комплексами Надирадзе. Афанасьев выступал противником создания подобных ракетных систем вне его министерства. На этой почве он испортил добрые отношения с Устиновым.

Все эти проблемы забивали мозги наших руководителей куда плотнее, чем лунно-марсианские перспективы.

Тем не менее Келдыш на этом совещании выступил в поддержку начатых у нас еще при Королеве проработок марсианской экспедиции. Он попросил Мишина коротко сообщить о состоянии проекта. Проект экспедиции на Марс предусматривал предварительную сборку межпланетного экспедиционного комплекса на околоземной орбите. Основными модулями комплекса были межпланетный орбитальный корабль, марсианский посадочный корабль, возвращаемый на Землю аппарат и энергетическая установка, основой которой был ядерный реактор. Энергетическая установка обеспечивала работу электрореактивных двигателей на межпланетной орбите по дороге к Марсу и возвращение экспедиции на околоземную орбиту. Длительность экспедиции составляла два-три года. Имелось в виду использование по дороге искусственной тяжести.

В то время медицина считала, что человек не способен сохранить здоровье и работоспособность в условиях невесомости более чем два-три месяца.

Работа над проектом марсианской экспедиции была захватывающе интересной. Но она отвлекала внимание основных идеологов от текущих, не терпящих отлагательства проблем. «Марсианский» доклад Мишина был выслушан без всякого энтузиазма. Наоборот, собравшиеся руководители дали понять, что мы напрасно теряем время. Только Келдыш высказался за продолжение работ, «но не в ущерб Л3».

– Мы у себя в ОПМ тоже рассматривали такие возможности. Должен сказать, – заявил Келдыш, – что если ракета-носитель Н1 надежно залетает и если доработать ее, сделав третью ступень водородной, то двухпусковой вариант может оказаться достаточным для пилотируемого полета к Марсу. Я не сторонник того, чтобы сейчас отвлекать силы на Н11. У нас уже есть УР-500 с такими же возможностями. Надо быстрее отрабатывать Н1.

Мишин заверил, что над марсианским проектом мы работаем, не отвлекая людей от Л3, а водородный блок для четвертой ступени не забросили, через год доведем его до стендовых испытаний.

Под самый конец разговоров Смирнов, взглянув в свои бумаги, спросил Мишина:

Вы обещали до октябрьской годовщины полет трех «Союзов». Могу ли я собрать комиссию, чтобы принять решение и доложить в ЦК?

Выручая Мишина, мы с Бушуевым заверили, что идет подготовка по программе, предусматривающей стыковку двух «Союзов», а третий их облетит и будет вести телевизионный репортаж. Нас поддержал Литвинов, говоривший, что задерживают пока только неполадки с «Иглой».

При упоминании «Иглы» Афанасьев посмотрел на меня и сказал:

– Эти пуски для нас – важнейшее дело. Черток пусть остается, решает все вопросы со своим другом Мнацаканяном и смотрит за стыковочным узлом. Нам теперь еще только не хватает опозорится с пилотируемыми «Союзами». Это пока все, что у нас в руках.

Это указание было одной из причин, по которой я не оказался на полигоне в день пуска № 5Л.

Ключарев при упоминании стыковочных узлов пришел на помощь и подал реплику:

– Стыковочные агрегаты в изготовлении – очень сложный механизм, но мы их освоили. Нам хорошо помогли станкостроители и Азовский оптико-механический завод.

На этом высокие гости, просовещавшиеся с нами почти четыре часа, разъехались, договорившись, что в конце июня по сигналу председателя Госкомиссии Афанасьева соберутся на полигоне для пуска Н1 №5Л.

Однако «марсианские» разговоры министр не пропустил мимо ушей. 30 июня он выпустил приказ, обязывавший Челомея разработать в течение года проект марсианского комплекса в составе ракеты-носителя УР-700М (или УР-900) и марсианского корабля МК-700М.

Узнав об этом и получив официальное освобождение от вылета на полигон для участия в пуске Н1 № 5Л, я выкроил время для обсуждения предложений по системе управления экспедицией на Марс.

Рукопись этой книги была в основном закончена без воспоминаний о Марсе. В августе 1997 года ко мне зашел Игорь Гансвиндт. В шестидесятые годы он был ведущим проектантом системы управления посадкой пилотируемого корабля на Марс и его приземлением после возвращения из экспедиции. Он передал мне эскиз корабля, который в свое время получил в составе исходных данных для проектирования системы управления посадкой, и рукописные тезисы моего доклада. Гансвиндт напомнил, что летом 1969 года я собрал большое техническое совещание со всеми заинтересованными смежниками и сделал воодушевляющий аудиторию доклад о составе и структуре системы управления марсианской экспедицией. Если бы не мой «неподражаемый» почерк, я бы усомнился в авторском праве на «марсианскую» рукопись. Признаюсь, четверть века спустя я читал этот документ с не меньшим интересом, чем семьдесят пять лет назад знаменитую «Аэлиту» Алексея Толстого.

Но на этом моя современная «марсианская» активность не закончилась. Через неделю после разговора с Гансвиндтом ко мне нагрянула бригада Би-би-си, прилетевшая из Лондона для съемок телевизионного фильма об истории исследований Марса. Я им рассказал об эпизодах, описанных в моей третьей книге «Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны» в разделе «Карибский кризис и… Марс».

– Мы и не мечтали о такой удаче – найти живого участника первого ракетного пуска по Марсу в дни Карибского кризиса 1962 года! Мир стоял на грани обмена ракетно-ядерными ударами через Атлантику, а вы готовились к пуску на Марс!

Молодая англичанка, руководившая бригадой, забросала меня вопросами. Она хорошо ориентировалась в истории всех попыток человечества посылки автоматических межпланетных станций для исследования Марса и обещала симпатию английских телезрителей.

В декабре я получил от Би-би-си видеокассету, в которой обнаружил и свою «говорящую голову». Однако на первом месте и вне конкуренции в телефильме оказался академик Сагдеев – бывший директор ИКИ АН СССР, переселившийся в США после женитьбы на внучке президента Эйзенхауэра.