"Охота за красоткой" - читать интересную книгу автора (Ховард Линда)

Глава 15

Джаз изумился, но отнекиваться не стал – видно, решил, что мне нужна его помощь. Он даже не спросил, почему я не обратилась к папе или Уайатту, правда, имени Уайатта он не знал, но помнил, что я собираюсь замуж: объявление о моей помолвке опубликовали в газете, да и Тамми наверняка сообщила ему. Джаз спросил, когда состоится свадьба, и узнал, что через двадцать три дня.

«А может, и вообще не состоится», – шепнул мой внутренний голос, и сердце сжалось от боли и паники.

Звук на мобильном телефоне я отключила, чтобы мне не надоедали звонками. По пути в магазин я выудила телефон из сумочки – проверить, не звонил ли кто-нибудь. Надпись в окошке сообщала, что я пропустила три звонка. Поглядывая то на телефон, то на дорогу – да-да, я помню, что одновременно вести машину и болтать по мобильнику опасно, и все такое, – я выяснила, что звонила мама, звонила мама Уайатта и он сам.

Сердце пропустило положенный удар – в буквальном смысле. Уайатт звонил. Даже не знаю, радоваться этому или не стоит.

Ответить на звонки я решила попозже, чтобы не отвлекаться от нашего с Джазом дела. Если бы не Джаз, пришлось бы опять вспоминать ссору с Уайаттом, а к этому я была не готова. Краем глаза я высматривала белые машины. Правда, по пути к Джазу мне не попалось ни единого белого «шевроле», но успокаиваться я не стала.

Когда я свернула на стоянку перед магазином мебельной реставрационной мастерской, Джаз взвился:

– Нет! Ни за что! Больше без ее согласия я не потрачу на мебель ни гроша! Она сказала, что в мебели я разбираюсь, как свинья в апельсинах…

– Успокойся, тебе ничего не придется покупать. – Постепенно я теряла сочувствие к Джазу и Салли, поэтому мой голос прозвучал резковато. Даже стало не по себе. Ведь Джаза и Салли я действительно считала дядей и тетей, поэтому не привыкла командовать ими. Джаз тоже растерялся – для него я по-прежнему оставалась ребенком.

– Извини, – пробормотал он, – просто я думал…

– Салли права в одном: в мебели ты действительно не разбираешься. Это поймет каждый, кто увидит твой офис. Поэтому я и собираюсь обстоятельно поговорить с Моникой Стивенс.

Он задумался и вдруг оживился:

– Как думаешь, она вернет мебель Салли?

Я фыркнула.

– Держи карман! Это же настоящий антиквариат. Покупатели наверняка вцепились в него мертвой хваткой.

Джаз вздохнул, и его лицо снова стало унылым. Он окинул взглядом мастерскую – грязноватое заведение с горами хлама, наваленными возле стен. У самой двери валялась ржавая спинка кровати.

– Ты нашла здесь что-то похожее на нашу старую мебель?

– Нет, мы приехали сюда по другой причине. Идем.

Он послушно последовал за мной. Постепенно я начинала прозревать: Джаз по натуре упрям, ему слишком трудно сдать позиции. Но вместе с тем он безумно любит Салли и готов на все, лишь бы сдаться, только как-нибудь незаметно, вроде бы исподволь, и вернуть доверие жены.

Ну а мне все равно, кто из них сделает первый шаг. Моя задача – не выбиться из графика.

Мы вошли в неопрятную мастерскую, такую же захламленную внутри, как и снаружи. О нашем прибытии возвестил колокольчик над дверью, и хозяин, мистер Поттс, высунул голову из задней комнаты мастерской, где работал.

– Я здесь! А, доброе утро, мисс Мэллори. – И он вышел навстречу, вытирая руки ветошью. Мою фамилию он помнил по той простой причине, что я совсем недавно купила у него письменный стол, вдобавок долго беседовала с ним. Присмотревшись, мистер Поттс растерянно добавил: – Вы так изменились…

– Подстриглась, – коротко пояснила я и тряхнула головой так, что волосы взметнулись. Человек, которого я видела второй раз в жизни, обратил внимание на мою стрижку – вернее, понял, что я выгляжу иначе, – а Уайатт нет. У меня вновь заныло сердце. Заставив себя не думать об Уайатте, я сосредоточилась на знакомстве Джаза и мистера Поттса. – Вы не покажете нам, над чем вы сейчас работаете?

Я уже обрисовала хозяину мастерской ситуацию в общих чертах, поэтому он знал, что от него требуется.

– Конечно, проходите сюда! Сейчас в работе у меня вот этот антикварный гардероб, но, доложу я вам, хлопот с ним не оберешься. Только чтобы снять старый лак и краску, у меня ушло около шестидесяти часов. Понятия не имею, зачем кому-то понадобилось красить эту вещь. – Не переставая говорить, он провел нас в комнату за магазином.

Эта тесная комната была хорошо освещена, окна располагались на двух стенах, были широко распахнуты, вдобавок работал большой потолочный вентилятор. И все-таки в мастерской стояла жуткая вонь. Пол был застелен громадным брезентовым полотнищем, которое представляло собой подобие картины Неймана – сплошь беспорядочные пятна краски. В самом центре полотнища стоял упомянутый гардероб – массивный, красного дерева, высотой больше двух метров, двустворчатый, с замысловатым орнаментом на дверцах и вокруг них.

При виде гардероба Джаз растерянно заморгал.

– Сколько, говорите, вы уже потратили на него часов?

– Более шестидесяти. Это произведение искусства. – Заскорузлой ладонью мистер Поттс любовно провел по деревянному боку гардероба. – Вы только взгляните на эти завитки! Реставрировать их непросто – сначала надо удалить весь лак и краску из каждой щели и впадины, но игра стоит свеч. Больше таких вещей не делают.

– И много вам понадобится времени, чтобы закончить его?

– Не могу сказать, но не меньше двух недель. Самое трудное – убрать все лишнее, не повредив дерево.

Джаз обошел вокруг гардероба, задал еще несколько вопросов, потом занялся осмотром остальной мебели на разных стадиях реставрации. В антиквариате, реставрации и мебели Джаз абсолютно не разбирался, знал только, что на стульях сидят, на кроватях спят, вот и все, поэтому мистер Поттс мог нести любую чушь. Узнав, что массивному шкафу двести семьдесят девять лет, Джаз изумленно обернулся и снова посмотрел на него.

– Значит, его сделали примерно во времена рождения Джорджа Вашингтона!

На память я не жалуюсь, но дату рождения Джорджа Вашингтона в ней не держу. Однако мистер Поттс и глазом не моргнул:

– Вот именно! Вы знакомы с Эверсами?

Мы с Джазом покачали головой.

– Этот гардероб передавали в семье из поколения в поколение. Эмили Тайло унаследовала его от бабушки… – И он пустился в объяснения, каким образом шкаф попал в дом к неизвестной нам Эмили Тайло.

Наконец Джаз задал вопрос, который интересовал его в первую очередь:

– И сколько же он стоит?

Мистер Поттс покачал головой:

– Не знаю, ведь он не продается. Понятия не имею, как дорого оценил бы его антиквар, но Эмили Тайло не расстанется с бабушкиным наследством ни за какие деньги. Если бы мне пришлось продавать этот гардероб, я запросил бы за него не меньше пяти тысяч – хотя бы потому, что я убил на него уйму времени.

Я уже видела, как в голове Джаза возникает вопрос. Пять тысяч! Ничто не завораживает бизнесмена так, как вереницы нулей. Все, моя миссия выполнена. Осталось только вытащить Джаза из заведения словоохотливого мистера Поттса, который с энтузиазмом продолжал просвещать заинтересованного слушателя. Наконец я взяла Джаза за руку и повлекла его к двери.

– Спасибо, мистер Поттс, мы больше не будем отнимать у вас время, – бросила я через плечо.

Мастер помахал нам на прощание и снова занялся гардеробом красного дерева.

Джаз давно уже сообразил, зачем я притащила его к мистеру Поттсу. Когда мы сели в машину, он заметил:

– Для меня это настоящее откровение.

Я промолчала – в основном потому, что Джаз сумел сделать верные выводы и без моих подсказок.

– Я понятия не имел, как дорого обходится реставрация, – бормотал он. – Салли вечно возилась в подвале, над чем-то работала, но я не интересовался ее делами. Мне казалось, это не составляет ей труда, да и времени отнимает не много.

– Потому что она работала, пока тебя не было дома. Она всегда говорила, что ценит время, проведенное с тобой.

Соль на свежие раны – полезная вещь, она не дает ранам загноиться.

Джаз нахмурился и некоторое время смотрел в окно. Мы уже подъезжали к офису, когда он снова заговорил:

– Она любила нашу старую мебель, да?

– Угу. На поиски подходящего предмета она могла потратить несколько месяцев.

Некоторое время его губы растерянно вздрагивали, потом замерли. Судорожно сглотнув, он вызывающе заявил:

– По-твоему, я должен извиниться.

– Ничего подобного.

Джаз удивленно уставился на меня:

– Ты правда так думаешь?

– И раньше думала. И по-прежнему так считаю. Извиниться первой должна она. А потом и ты принесешь ей извинения.

Сказала и удивилась собственным словам. Но я ничуть не покривила душой. Джаз совершил ошибку, не уделяя внимания интересам жены, но сделал это по невежеству, а не из желания оскорбить ее. А Салли умышленно пыталась сбить его машиной. Уайатт прав: это разные степени вины. Оскорбленные чувства – совсем не то, что искалеченное тело.

С другой стороны, я предпочла бы еще одно сотрясение, чем душевную боль: сейчас мне казалось, что у моего мира вывалилось дно и теперь я падаю неизвестно куда. Я пала духом – вот как это называется. Даже если мы с Уайаттом расстанемся навсегда, я не зачахну, не брошу свой бизнес, не уйду в монастырь – эффектные жесты я приберегу для менее важных задач, например, чтобы настоять на своем. Да, я люблю добиваться своего, но для меня это не вопрос жизни и смерти. И все-таки без Уайатта я буду несчастна, причем очень долго.

Но теперь уже ничего не поделаешь. Придется помогать Салли и Джазу.

Я остановилась перед зданием офиса, некоторое время мы молча смотрели на него.

– Не помешало бы облагородить ландшафт, – наконец заметила я.

Джаз непонимающе повернулся ко мне.

– Это здание, – объяснила я, – похоже на уродливую коробку. Территорию вокруг него надо благоустроить. И ради всего святого, выкинь из приемной тот диван!

Больше я ничего не успевала сделать – утро почти закончилось. У меня еще оставалось немного времени, я решила проведать Монику Стивенс и свернула к офису компании «Стикс энд стоунз».

Как я уже говорила, ее излюбленные материалы – стекло и сталь, фирменный стиль – соответствующий, в округе она пользуется популярностью. Лично я предпочитаю другие дизайнерские решения, но я и не нуждаюсь в ее услугах. Конечно, офис «Стикс энд стоунз» был отделан в стиле хозяйки. Я вошла и остановилась, ожидая, когда пройдет брезгливая дрожь и голос будет подчиняться мне.

Ко мне поплыла тощая, как доска, но донельзя элегантная дама за сорок.

– Чем могу помочь?

Я одарила ее искренней белозубой улыбкой девушки из команды поддержки.

– Привет! Я Блэр Мэллори, владелица клуба «Фанаты тела». Если можно, я хотела бы встретиться с мисс Стивенс.

– К сожалению, она сейчас у заказчика. Не возражаете, если она вам позвонит?

– Да, пожалуйста. – Я оставила свою визитку и ушла. До разговора с Моникой больше делать было нечего, и я решила пообедать, а заодно и ответить на звонки.

Сначала я все-таки перекусила, понимая, что разговор с Уайаттом наверняка лишит меня аппетита. Если уж горевать, то не на пустой желудок.

Задержавшись на стоянке, я позвонила сначала маме – да, трудные дела я откладываю, сколько могу. Потом ответила на звонок Роберты. Мама сообщила, что наконец-то отловила кондитера и сделала экстренный заказ, Роберта – что цветы уже заказаны, ее подружка занимается составлением букетов, она согласилась помочь нам в свободное время, так что мне надо связаться с ней и обсудить, каким должен быть букет.

К тому времени как мы распрощались, я едва сдерживала слезы, не зная, состоится ли свадьба, но делала вид, будто у меня все в полном порядке. Расплакаться ни в коем случае нельзя – потечет из носа, буду хлюпать и шмыгать, разговаривая с Уайаттом, а он подумает, что я плачу, хотя на самом деле я… Не важно. Долго объяснять.

Я надеялась, что Уайатт не ответит на звонок. Рассчитывала, что у него как раз сейчас встреча с начальником отдела Греем или с майором, а телефон он отключил, чтобы не отвлекали, – правда, я прекрасно знала, что Уайатт никогда не отключает телефон, только переключает на виброрежим. Ладно, буду надеяться, что он уронил мобильник в унитаз. Вот и хорошо, это ему за вчерашний вечер.

Но я все-таки позвонила ему. К тому времени как прозвучал третий гудок, я уже надеялась, что он не ответит, но в трубке вдруг прозвучал знакомый голос:

– Блэр?

Я как раз репетировала первую фразу, которую мгновенно забыла. И придумала новую и блистательную:

– Уайатт?

Он сухо отозвался:

– Как зовут нас, мы уже вспомнили, теперь поговорим.

– Я не хочу. Я не готова. Я еще думаю.

– Вечером я буду у тебя. – И он отключился.

– Гад! – выпалила я в приступе бешенства и швырнула телефон на пол машины. Этим я, конечно, ничего не добилась, разве что пришлось шарить по коврикам, разыскивая телефон. Хорошо, что я гибкая, потому что в моей машине толком не развернешься.

Я действительно пока не хотела разговаривать с ним. Прежде требовалось обдумать еще четыре пункта обвинения – таких серьезных, что я даже вспоминать о них не хотела. Больше всего я боялась, что Уайатт убедит меня забыть об этой ссоре, как будто ее и не было, а проблема никуда не денется, и когда-нибудь нам придется ее решать. В том, что Уайатт может убедить меня в чем угодно, я не сомневалась, потому что любила его. И в том, что он захочет убедить меня, потому что любит, – тоже.

Это меня и тревожило. Впервые с тех пор, как я поняла, что он меня любит – к тому времени я тоже успела влюбиться в этого мерзавца, – меня мучали сомнения: а сумеем ли мы ужиться в браке?

Одной любви для этого слишком мало. Ее должно дополнять еще что-нибудь – например привязанность и уважение, иначе она быстро истощится и иссякнет. Я люблю Уайатта. Очень люблю, хотя временами мне хочется его убить – например за агрессивность и стремление побеждать, благодаря которым так успешно развивалась его футбольная карьера. Уайатту хватает силы воли, чтобы обуздать даже мое стремление к лидерству, ему есть, что противопоставить мне.

Внезапно у меня возникла пугающая мысль: а если Уайатт уже ничего не желает мне противопоставлять?

Два года назад он бросил меня после третьего свидания – решил, что я требую слишком больших жертв, другими словами, что овчинка не стоит выделки. А когда Николь Гудвин убили на стоянке у моего клуба и Уайатт понял, что покушались на самом деле на меня, ему пришлось признать, что нас связывают особые узы, а когда мы рядом, между нами пробегают искры. И он вернулся, признался в любви, и с тех пор мы не расставались, но – вот оно, это огромное, чудовищное «но»! – все эти два года он прекрасно обходился и без меня. Только теперь я поняла, почему меня это всегда бесило.

Я не изменилась. Общение со мной по-прежнему требует жертв.

И он не изменился. В некоторых вопросах мы пришли к компромиссу, в других просто приспособились, тем не менее, остались теми же людьми, что и два года назад, когда Уайатт не считал нужным тратить на меня время и силы. Возможно, последние месяца два, пока я вела шутливую борьбу за лидерство, он едва терпел меня.

Очевидно, он либо слишком плохо знает меня, либо находит во мне чересчур много минусов. Думать об этом было невыносимо.