"Тайны Англии" - читать интересную книгу автора (Черняк Ефим)

ТАЙНАЯ ВОЙНА И УИЛЬЯМ ШЕКСПИР

В 1606 году, когда происходил суд над Гарнетом, или немного позднее появилась новая трагедия Уильяма Шекспира «Макбет», которую его труппа даже сыграла в присутствии короля Якова. В этой зловещей, залитой кровью трагедии есть одна юмористическая сцена, мало, впрочем, меняющая общий мрачный колорит пьесы. Это — монолог привратника. А в монологе есть строки, которые остаются неясными нынешнему зрителю, но были отлично понятны современникам великого драматурга. Услышав стук, привратник спрашивает, кто явился. И добавляет: «Да это криво душник, который свою присягу на обе чаши судейских весов рядом кидал». В пьесе содержится прямой намек на иезуитского провинциала и его нашумевший трактат. Намек не слишком благожелательный. И тем не менее нашлись сторонники того, чтобы приплести Шекспира к деятельности иезуитов и связать имя гениального писателя с тайной войной контрреформации против ее врагов, кипевшей с таким ожесточением в конце XVI и начале XVII столетия.

Знакомы ли вы, читатель, в общих чертах со знаменитым «шекспировским вопросом», иначе говоря, с вопросом о том, действительно ли Уильям Шекспир является автором великих творений, изданных под его именем? Об этом вопросе в Западной Европе и США за сто лет написаны целые библиотеки книг, большое количество их издано и в самые последние годы. В нашей стране с полным основанием уже довольно давно не проявляют особого интереса к этой литературе, и она, особенно часть ее, изданная в недавнее время, у нас сравнительно малоизвестна.

Поводом для поднятия этого вопроса об авторстве послужила крайняя скудость биографических сведений о Шекспире. Главные из них сводятся к тому, что он родился в 1564 году в Стратфорде, что родители его, возможно, были неграмотны и что неизвестно, посещал ли он школу. Восемнадцати лет Шекспир женился на Анне Хезевей, которая была старше его ка восемь лет, был отцом троих детей. Покинув Стратфорд, Шекспир приехал в Лондон, стал актером и получил пай в знаменитом театре «Глобус». Современники считали его автором некоторых пьес. Возвратившись за несколько лет до смерти, последовавшей в 1616 году, в Стратфорд, он приобрел недвижимую собственность, занимался отдачей денег в рост (хотя в своей пьесе «Венецианский купец» страстно обличал ростовщичество), составил завещание, в котором заботливо упомянул даже о «кровати поплоше», но ни словом не обмолвился о своих гениальных творениях (может быть, актер Шекспир знал, что они чужие и не принадлежат ему?). Не упомянуто в завещании и о книгах — весьма дорогих в начале XVII в., которые должны были быть в его доме, будь он таким разносторонне образованным человеком, каким несомненно был автор изданных под его именем сочинений. Не уцелела рукопись ни одной из пьес Шекспира, ни одного его письма. Сомнительны даже сохранившиеся подписи Шекспира под несколькими юридическими документами. Возникает вопрос, не подписывались ли нотариусы за клиента, в таком случае явно обнаруживающего свою неграмотность.

В завещании, написанном за несколько дней до смерти Шекспира, его имя транскрибировано раз одним, а в остальных четырех случаях — другим образом (Willim Shackspeare и William Shakespeare). Завещание явно поэтому составлено нотариусом Френсисом Коллинсом. А между тем пьесы Шекспира, по мнению многих исследователей, обличают выдающееся знание античной литературы, римского и английского права, географии, ряда иностранных языков, многих вопросов государственного управления, которые можно встретить лишь у опытного политического деятеля. В ряде своих пьес автор откровенно выражает симпатии к аристократии и презрение к черни, довольно странные у сына обывателя мелкого провинциального городка.

Кончина Шекспира в Стратфорде и тем более за его пределами прошла совсем незамеченной. На его смерть не было написано ни одной элегии, как это было в обычае того времени. Ни один современник прямо не говорит об актере Шекспире как авторе выходивших под этим именем произведений. А остальные более глухие упоминания современников допускают двоякое толкование. Не называет имени Шекспира и актер Аллен, который вел дневник, где отмечал многие театральные события и происшествия. Зять Шекспира доктор Холл также в своем дневнике не обмолвился ни единым словом о том, что его тесть — автор известных произведений.

Все портреты Шекспира апокрифичны. Подозрение вызывает даже памятник, установленный на его могиле. Он изображает человека, мало похожего на портрет, приложенный к первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в 1623 году, т.е. через семь лет после смерти актера в Стратфорде.

И дополнительная странность. В 1665 году было опубликовано антикварием Уильямом Дугдейлом описание достопримечательностей графства Уорик. В этом сочинении находится изображение памятника Шекспира. Другой подобный же рисунок помешен в первой биографии Шекспира, принадлежащей перу Роу и увидевшей свет еще через полвека, в 1709 году. На этих двух рисунках надгробие выглядит совсем по-другому, чем впоследствии, когда оно стало предметом поклонения бесчисленных почитателей гения великого драматурга. Памятник на этих первых рисунках изображает грузного, бородатого человека, прижимающего к животу обеими руками какой-то мешок (или подушку). Следовательно, жители Стратфорда после 1709 года, когда имя Шекспиpa стало завоевывать всемирную славу, переделали памятник. Вместо мешка теперь в одной руке находится перо, а в другой — лист бумаги. В восторженном похвальном слове Шекспиру, составленном в связи с появлением первого собрания сочинений в 1623 году, близко знавший его современник — выдающийся драматург Бен Джонсон бросил таинственные слова: «Ты — памятник без могилы» (Thou are a Monument without a tomb). Разве только этого недостаточно, чтобы возбудить серьезное сомнение в том, был ли актер Шекспир автором приписываемых ему пьес, не скрывается ли за этим многовековая тайна, которую призваны распутать упорство и остроумие исследователей?

В авторстве Шекспира высказывали сомнение крупные писатели, даже Байрон и Диккенс, писавший, что должна вскрыться «тайна» шекспировского вопроса.

Отрицание авторства Шекспира порождалось в различных случаях различными причинами. Очень нередко это было стремление отрицать возможность того, что гениальные шекспировские творения принадлежат перу выходца из народа, и приписать их одному из представителей правящих верхов. Часто играла немалую роль и погоня за сенсацией, желание предложить новое эффектное разрешение вековой загадки. А порой была здесь и искренняя любовь к великим творениям английского гения (недаром работы ряда противников авторства актера Уильяма Шекспира немало способствовали изучению шекспировских сочинений), протест против того образа удовлетворенного собой, благонамеренного и чинного стратфордского обывателя, который рисовало на основе немногих биографических черт великого драматурга буржуазное литературоведение.

«Кандидатов в Шекспиры» было выдвинуто немало. В XIX в. среди них главное место принадлежало выдающемуся современнику Шекспира, философу и государственному деятелю Фрэнсису Бэкону. Потом в число претендентов был зачислен граф Ретленд (эта гипотеза приобрела в 20-е годы некоторое распространение и у нас). Позднее Ретленда сменили графы Дерби и Оксфорд, сохраняющие роль главных претендентов до наших дней. В Англии и США существуют специальные научные общества, имеющие единственную цель обосновывать «права» избранного ими кандидата — Бэкона, Оксфорда и др. Количество претендентов все возрастает, в их число попали не только мужчины, но и женщины — жена Шекспира и даже сама королева Елизавета. Кандидатов насчитывается теперь более полсотни (57). Уже осталось мало представителей елизаветинской аристократии, которых не наделяли хотя бы участием в сочинении шекспировских сонетов, трагедий и комедий. О многих из претендентов неизвестно даже, что они когда-либо написали хоть несколько стихотворных строк или проявляли интерес к театру.

Помимо «отрицательных доказательств», которые должны, как мы видели, свидетельствовать, что не актер Шекспир написал пьесы, изданные под его именем, изобретено много других, призванных доказать, что они созданы именно данным претендентом и никем иным. Так, бэконианцы, например, отыскали в пьесах Шекспира шифр. Если по определенной системе брать буквы из разных страниц первого издания его произведений, то можно будет якобы составить фразу, удостоверяющую, что они написаны Фрэнсисом Бэконом. Сторонники авторства Ретленда установили, что последний учился в Италии со студентами-датчанами, носившими фамилии Розенкранц и Гильденстерн. Точно такие же имена носят придворные в «Гамлете». Стараниями антистратфордианцев — под этим именем объединяют всех противников авторства Шекспира из Стратфорда — найдено немало эпизодов в шекспировских пьесах, которые в какой-то мере совпадали с событиями в разных странах, свидетелем которых был (или мог быть) во время своих заграничных путешествий тот или иной аристократ, выдвинутый в «претенденты».

Или еще более поразительный факт — бросающееся в глаза совпадение между мыслями, обнаруженными в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира. А между тем этих мыслей философ в произведениях, изданных под его собственным именем, не высказывал или же если и высказывал, то только после опубликования шекспировских трагедий и комедий, где встречаются параллельные замечания и утверждения. Трудно предположить, чтобы актер Шекспир имел возможность знакомиться с заметками, которые делали вельможи, государственный деятель Фрэнсис Бэкон исключительно для себя лично, в записных книжках, отнюдь не предназначенных для постороннего взгляда. Не следует ли из этого, что сам Бэкон повторил свои мысли, зафиксированные сначала в записных книжках, в пьесах, которые он опубликовал под именем Шекспира? Подобных совпадений и подобных вопросов немало расставлено в произведениях антистратфордианиев, пытающихся доказать, что Шекспир из Стратфорда был лишь прикрытием, маской, за которой скрывался действительный автор шекспировских произведений…

Однако есть и другая сторона медали. Стратфордианцы не остались в долгу, нанося один за другим удары по самым основам построений своих противников и обвиняя их прежде всего в том, что они изучают Шекспира без знания среды, в которой он вращался, без исследования творчества других драматургов его эпохи. А как только мы поставим изучение Шекспира в эти рамки, многие сомнения отпадут сами собой.

От Шекспира не сохранилось почти никаких биографических данных и никаких рукописей? Но Шекспир не является исключением — таковы наши знания почти о всех драматургах — его современниках. Их рукописи также затерялись. Шекспир в глазах современников еще был только одним из известных сочинителей пьес, ставился наравне с другими авторами. Он не являлся для современников тем величайшим, непревзойденным гением, которым он по справедливости стал во мнении потомства. Лишь в XVIII, и особенно в XIX в., пришла к Шекспиру его мировая слава. Понятно, что в течение нескольких поколений, для которых Шекспир «еще не был Шекспиром», его рукописи могли затеряться, как рукописи большинства других драматургов, живших во время правления Елизаветы I и Якова I. К тому же сочинители пьес занимали в их время крайне низкое место на социальной лестнице. Когда Бен Джонсон издал свои пьесы под названием «Труды», это вызвало насмешки и издевательства. В ту эпоху еще не привыкли к высокой оценке творчества драматургов.

Здесь, между прочим, можно ответить на вопрос, почему Шекспир ничего не говорит в завещании о своих пьесах. Да просто потому, что они ему не принадлежали, что их не было в Стратфорде. Рукописи, конечно, составляли собственность театра, где шли эти пьесы, и должны были храниться в его библиотеке. А отсутствие упоминания книг в завещании отнюдь не говорит, что их не было у него в доме. Исследователи изучили завещания ученых и государственных деятелей конца XVI — начала XVII вв. В большинстве завещаний не упоминаются книги. Это относится даже и к завещанию самого Фрэнсиса Бэкона! Напротив, порой даже в завещаниях простых йоменов говорится о нескольких книгах. Быть может, еще раньше было решено, что книги Шекспира перейдут к доктору Холлу.

Шекспир был сыном сравнительно зажиточных родителей, занимавших довольно видное положение среди стратфордских горожан. Поэтому нет оснований считать, что он не посещал местную школу. Конечно, находясь в Лондоне, он должен был пополнять свои знания самоучкой. Но таков был путь, проделанный многими современными ему драматургами. Книги же вовсе не были тогда так дороги, как полагают антистратфордианцы. Дешевые издания («кварто») продавались по нескольку пенсов за томик — цене, вполне доступной для пайщика театра «Глобус». А в этих дешевых изданиях было опубликовано немало исторических хроник, переводов греческих и римских классиков, географических сочинений и т.п. Изучение пьес Шекспира показывает к тому же, что представление о необычайной учености их автора преувеличено. Все сведения, которые содержатся в них, Шекспир мог почерпнуть из не очень большого числа изданных в то время книг, а грубые ошибки, в которые он впадает, в частности в географии, вряд ли могли быть сделаны высокообразованными аристократами или тем более крупнейшим ученым Фрэнсисом Бэконом.

С другой стороны, пьесы Шекспира действительно отражают глубокие знания его автора в одной области — законов театра, которые естественны у профессионального актера и маловероятны у аристократических дилетантов, в числе различных увлечений которых было и занятие драматургией. Ничего нет странного и в знании нравов двора, поведения государственных деятелей, которые обнаруживает Шекспир — актер придворного театра. Знакомство с деталями быта и географии других стран могло быть почерпнуто не только из книг, но и из рассказов товарищей — актеров (английские труппы в эти годы не раз выезжали на континент, где давали спектакли, пользовавшиеся большой популярностью). Наконец, многие пьесы Шекспира являются переделками — хотя и гениальными переделками — более ранних пьес на ту же тему (такой путь создания новых произведений для театра считался тогда вполне нормальным). «Детали», на которые указывают антистратфордианцы, могли быть несомненно почерпнуты Шекспиром из пьес, послуживших для него материалом, а они в значительной своей части не дошли до нас. Эти же источники объясняют и загадку совпадений между отдельными местами в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира — и тот и другой, вероятно, использовали одни и те же материалы.

Самые «неопровержимые» доказательства антистратфордианцев рассыпаются как карточный домик при внимательном их анализе. Например, загадка памятника. Более подробно исследовали книгу, в которой памятник Шекспиру изображен в виде, отличающемся от современного. И что же выяснилось? Ее автор — Уильям Дугдейл, писавший в середине XVII в., — ещё не питал особого пиетета к имени Шекспира. Памятник великого драматурга срисован им в числе других местных «древностей». Сравнили изображения в книге других памятников с их оригиналами и установили, что почтенный антикварий часто путал, очевидно, рисуя по памяти, десятки бегло осмотренных им достопримечательностей. А автор первой биографии Шекспира Роу попросту скопировал рисунок, содержащийся в книге Дугдейла. Таким образом, утверждение о переделке монумента превращается из почти неоспоримого факта в явную легенду. В 1725 году памятник, бесспорно, уже имел современный вид. Имеется также свидетельство стратфордского учителя Джозефа Грина. Он принимал участие в сборе средств на ремонт надгробия в 1749 году. В сентябре того же года, после уже произведенного ремонта, Грин отмечал, что было проявлено особое старание сохранить памятник в прежнем виде. Маловероят-

Однако в 1769 году писатель Гораиий Уолпол отмечал, что городские власти Стратфорда «весьма сильно перекрасили Шекспира», явно намекая на переделку памятника, но, чтобы учитель из Стратфорда сделал печатно такое заявление, не опасаясь быть тут же уличенным во лжи сотнями свидетелей, если бы памятник подвергся изменениям. Да и не было причин специально оправдываться и лгать: тогда еще не существовало «шекспировского вопроса».

Литературоведческий анализ разрушает миф об аристократических симпатиях Шекспира, показывает, что наивно отождествлять драматурга с персонажами его пьес. К тому же нельзя забывать, что Шекспир был человеком своей эпохи, а в конце XVI в. прогрессивная роль монархии в Англии ещё не была полностью сыграна. «Код» в пьесах Шекспира, обнаруженный бэконианцами, как показали работы экспертов по шифрованию, также оказался выдумкой. При таких методах «расшифровки» из текста пьес можно извлечь любую фразу, в том числе и утверждение, что они написаны Шекспиром из Стратфорда.

Или подписи Шекспира. Детальный графологический анализ показывает, что все они на разных документах имеют характерные общие черты и, следовательно, принадлежат одному и тому же лицу. А различное написание фамилий не было, как мы знаем, редкостью в елизаветинской Англии. Фамилии многих исторических деятелей и писателей той поры дошли до нас в десятках транскрипций. Также отпадают доказательства «неграмотности», которые вообще нелепы в отношении актера придворной труппы, обязанного быстро разучивать порученные ему роли.

Наконец малоубедительны доводы, которыми антистратфордианцы обосновывают для Бэкона или других претендентов необходимость сохранять свое инкогнито, скрываясь под маской Шекспира. Правительство Елизаветы и Якова I явно не видело в пьесах Шекспира ничего «противозаконного». Цензура их одобряла, лишь иногда требуя изъятия отдельных мест, вроде сцены свержения с престола в «Ричарде II», в которой нашла какие-то аналогии с современными событиями. Напротив, труппа «Глобуса» постоянно находилась в милости у двора. Когда в 1600 году один из участников заговора Эссекса, сэр Джелли Меррик, решил использовать «Ричарда II», сыгранного с этой изъятой сиеной, чтобы возбудить лондонцев против Елизаветы, королева, естественно, пришла в ярость и поручила провести тщательное расследование. В результате Меррик был казнен, а актеры нисколько не лишились королевского благоволения, так как они явно были лишь ничего не подозревавшими орудиями заговорщика. Не вызван был для допроса в тайный совет и автор «Ричарда II» — актер Уильям Шекспир.

Антистратфордианцы дружно доказывают, будто это произошло потому, что правительство не считало Шекспира действительным автором пьесы. Но в таком случае оно либо знало подлинного автора и сохранение в тайне его фамилии становилось бы ещё более бессмысленным, либо правительство знало лишь, что Шекспир не является автором, и тогда должно было бы, конечно, заинтересоваться, кто же написал пьесу. Но обычно рьяные расследователи Роберта Сесила так не поступили. Не попытались вытянуть — если надо, пыткой — у актера Шекспира, с которым не было причин церемониться, имя настоящего автора. Почему? Ответ может быть только один: всезнающая тайная полиция Елизаветы не имела ни малейших оснований сомневаться в авторстве Шекспира из Стратфорда, она провела расследование по свежим следам и заранее отвергла теории антистратфордианцев. (Между прочим, Фрэнсис Бэкон был одним из обвинителей Эссекса на суде!)

Мы уже говорили о том, что не было видимых оснований для подлинного автора десятилетиями соблюдать тайну. Тем более избрать в качестве прикрытия актера той труппы, которая ставила пьесы. Он ведь должен был в этом качестве попадать ежедневно в нелепые положения, когда ему приходилось бы давать объяснение темных мест в не им написанных пьесах, производить на ходу нужные изменения, знать наизусть сотни и тысячи чужих строк. Стремление антистратфордианцев всячески принизить Шекспира-актера, изобразить его неграмотным пьяницей и вымогателем денег у подлинного автора (это проводится с целью доказать неспособность стратфордского выходца написать приписанные ему пьесы) делает, однако, еще более нелепой возможность, что он десятилетиями мог играть роль «прикрытия». И вообще, зачем действительному автору нужно было подобное прикрытие, когда значительно проще было взять псевдоним? Некоторые современники Шекспира так и поступали, причем их настоящие имена остались и поныне остаются неразгаданными.

У нас есть несколько свидетельств, в том числе самого Бена Джонсона, что современники считали автором шекспировских пьес актера Шекспира из Стратсфорда. Ретленд был моложе Шекспира, поэтому приходится предположить, что он создал ряд замечательных шекспировских пьес уже в 15 — 16 лет. Другие претенденты умерли значительно раньше актера Шекспира, например граф Оксфорд — в 1604 году. Антистратфордианцы поэтому стараются доказать, что шекспировские пьесы, явно написанные после 1604 года (и содержащие намеки на события этих лет), все же были созданы раньше, а потом видоизменялись. Непонятно, зачем было сохранять тайну после смерти и действительного автора, и Шекспира из Стратфорда даже при издании собрания сочинений в 1623 году.

Все антистратфордианиы пытаются найти в сонетах и пьесах Шекспира намеки на действительные или предполагаемые детали биографии защищаемого ими претендента. Но, применяя этот шаткий метод, можно, как показали стратфордианцы, с ещё большим основанием «привязать» другие места в тех же сонетах и пьесах к известным или возможным случаям из жизни Шекспира-актера. Все антистратфордианские теории, защищая каждая своего кандидата, отчаянно противоречат одна другой, каждая опровергает все остальные, показывая, насколько произвольны их выводы, делаемые на основании одних и тех же данных. Недаром различные школы антистратфордианиев не жалеют крепких эпитетов по адресу друг друга («лунатики», приверженцы «до дикости невозможных взглядов» и т. п.).

Еще более важно, что сторонники определенного кандидата противоречат и даже вынуждены постоянно противоречить самим себе. С одной стороны, они обязаны считать, что их претендент ради каких-то, чрезвычайно важных для него, причин должен был тщательно соблюдать тайну своего авторства, и поэтому свидетельства современников, что сонеты и пьесы написаны Шекспиром-актером, вызваны были незнанием этой тайны. С другой стороны, чтобы найти хоть тень доказательства, антистратфордианцы вынуждены предполагать, что эта тайна была известна многим лицам, которые даже делали намеки на нее не только в переписке, но и в своих печатных произведениях, что сам автор не раз сообщает свое имя во многих пьесах.

В поисках новых доказательств антистратфордианцы не оставляли в покое даже могилы. Накануне второй мировой войны была вскрыта могила Эдмунда Спенсера, так как в современных свидетельствах нашли упоминание, что в гроб положили элегии, написанные по поводу кончины этого поэта. Однако через три с половиной века точное место погребения Спенсера определить не удалось, и поиски остались безрезультатными. Не меньшее волнение среди антистратфордианцев вызвало исследование так называемого Эшборнского портрета Шекспира (его назвали так потому, что он был обнаружен в Эшборне, графстве Дербишир). Портрет просветили рентгеновскими лучами и обнаружили, что он представляет собой переделку портрета какого-то другого лица, довольно похожего на графа Оксфорда — одного из главных претендентов на роль Шекспира. Однако надо учитывать, что Эшборнский портрет всплыл на свет лишь в 1847 году. Всего вероятнее, он представлял собой действительно переделку изображения Оксфорда или какого-либо другого лица, которая была произведена в конце XVIII в., когда усиленно искали портреты Шекспира и коллекционеры готовы были платить за них огромные деньги. Спрос родил предложение.

Да и зачем было современникам Шекспира использовать в качестве основы портрет Оксфорда? Трудно представить себе, чтобы они таким путем решили «на время» скрыть тайну, оставив возможность ее разгадки будущим поколениям. Неужели они могли предусмотреть возможность просвечивания портрета в XX в. с помощью рентгеновских лучей? Если же они хотели раскрыть тайну, то не проще ли было оставить изображение Оксфорда в его первоначальном виде, пояснив, что это портрет Шекспира?

То обстоятельство, что усилия сотен и тысяч сторонников антистратфордианских теорий, среди которых было немало талантливых и знающих людей, дали столь ничтожные результаты, лучше всего другого говорит, что эти теории не могут быть доказаны. Недаром ярый оксфордианец Перси Аллен вскоре после второй мировой войны даже выпустил книгу, в которой попытался решить вопрос об авторстве Шекспира с помощью… спиритизма. Аллену удалось побеседовать с «духами» Бэкона, Оксфорда и Шекспира. Ответ, который дали духи, можно было заранее знать, прочтя предшествующие работы Перси Аллена. Шекспировские произведения были, оказывается, написаны Оксфордом при некотором сотрудничестве Бэкона, а также актера Шекспира из Стратфорда.

В 1964 году один из антистратфордианцев в отчаянии предложил передать решение вопроса об авторстве шекспировских пьес на рассмотрение… электронной машины, поскольку человеческий ум оказался не в состоянии справиться с этой задачей.

И однако же, несмотря ни на что, далеко не все написанное антистратфордианцами может быть отвергнуто. Они сделали многое для понимания немалого числа темных мест в шекспировских творениях. Имеются в их работах и доказательства того, что отдельные современники (например, сатирики Холл и Марстон) считали Бэкона — и других претендентов — автором или соавтором той или иной веши, которую мы считаем принадлежащей Шекспиру, что, однако, никак не является даже частичным доказательством антистратфордианских теорий. Словом, серьезным исследователям жизни и творчества Шекспира предстоит еще немало работы…

Нам, однако, пора вернуться из нашего экскурса и, обрисовав состояние «шекспировского вопроса» на его нынешней стадии, посмотреть, как он оказался связанным с тайной войной Елизаветинского времени.

Прежде всего любопытно отметить, что в число претендентов на лавры Шекспира включены оба антагониста — Роберт Сесил с его шпионами, и иезуитский орден, точнее — его лазутчики и проповедники в Англии. Оба «открытия» были сделаны в США. Так, в 1916 году в Индианаполисе появилось исследование Д. М. Максуэлла «Человек под маской: Роберт Сесил, граф Солсбери, единственный действительный автор шекспировских пьес». Годы жизни Сесила близки к годам жизни Шекспира. В сонетах Максуэлл обнаружил намеки на физические недостатки автора, а известно, что всесильный министр был горбуном. Кроме того, Максуэлл объявил автобиографической сцену в «Гамлете», где Полоний прощается со своим сыном Лаэртом перед отъездом того в Париж.

Максуэлл счел даже возможным приписать Сесилу пьесы не одного Шекспира, но и большинства других драматургов эпохи (в этом отношении американец, впрочем, следовал только примеру бэконианцев; некоторые из них были столь же щедры в отношении своего кандидата).

В том же 1916 году другой американец, Гарольд Джонсон, издал в Чикаго работу под названием «Написали ли иезуиты „Шекспира“?». Джонсон ответил на этот вопрос утвердительно. Вынужденные уйти в подполье, святые отцы во время нередко представлявшегося им досуга и сотворили шекспировские трагедии, комедии и сонеты как средство антиправительственной пропаганды. (Сторонники авторства Оксфорда, напротив, уверяют, что он и возглавляемая им группа придворных сочинили шекспировские пьесы для пропаганды против Испании и католиков.) Откуда взялся псевдоним «Шекспир»? И на это у Гарольда Джонсона был ответ. Псевдоним навеян именем и фамилией папы Адриана IV (1154 — 1159), единственного англичанина, занимавшего кресло главы католической церкви. До избрания папой он носил имя Николаса Брекспира (Breakspeare). По-английский это значит «ломатель копья». Отсюда недалеко и до «потрясателя копья» (Шекспира). К тому же, как и актер Шекспир, папа Адриан был выходцем из простой среды. Понятно, что теория Джонсона не осталась без подражаний, особенно среди католиков. Не раз появлялись книги, авторы которых тщетно пытались вычитать из шекспировских пьес, что автор их был католиком. Однако к теориям, защищаемых Максуэллом и Г. Джонсоном, «серьезные» антистратфордианцы относятся с презрительной иронией, как к не заслуживающим внимания чудачествам. Иное дело — теория, утверждающая авторство Уильяма Стенли, шестого графа Дерби (1561 — 1642), который наряду с Оксфордом и Бэконом считается одним из главных претендентов. Его инициалы (W.S.) совпадают с инициалами Шекспира, которыми были подписаны некоторые ранние издания шекспировских пьес.

Отправным пунктом для защитников авторства Дерби служат донесения иезуитского шпиона (его фамилия или псевдоним — Джордж Феннер), переписывавшегося с отцом Пар-сонсом в Риме и другими лицами. Два из этих донесений, датированные 30 июня 1599 года, были перехвачены контрразведкой тайного совета и сохранились в английском государственном архиве. Шпион сообщал Парсонсу о попытках убедить нескольких английских аристократов, благосклонно настроенных в отношении католицизма, принять участие в заговоре против Елизаветы. Особенно желательным участником заговора был бы граф Дерби, имевший какие-то отдельные права на трон. Понятна поэтому горечь иезуитского соглядатая, убедившегося, что на привлечение этого вельможи нет надежды, так как «граф Дерби занят ныне только писанием комедий для простых актеров».

Эта фраза с небольшими вариантами повторяется в обоих перехваченных донесениях. Отсюда, конечно, никак нельзя вычитать, что речь идет о пьесах Шекспира. Это очень скудное основание для выдвижения кандидатуры Дерби (которое, правда, пополняется другими, столь же малоубедительными, доводами). Надо лишь заметить, что даже в такой степени приплетение материалов разведки к вопросу об авторстве вызывает большое сомнение. Следует ли понимать буквально сообщение Джорджа Феннера? Зачем он это, довольно безразличное для его иезуитских начальников, обстоятельство настойчиво повторяет в двух донесениях, направленных в тот же адрес, и при этом повторяет почти в тех же самых выражениях? Кто знает, не скрывается ли за этой невинной фразой шифрованное сообщение, более относящееся к интересам католического заговора и возможного участия в нем графа Дерби?

Однако, по мнению части новейших антистратфордианцев, история тайной войны оказывается ещё более переплетенной с «шекспировским вопросом». Мы имеем в виду тех из них, которые выдвигают в качестве действительного автора всего написанного Уильямом Шекспиром его великого современника драматурга Кристофера Марло.

Наиболее известный защитник кандидатуры Марло американский журналист Калвин Гофман издал в 1955 году нашумевшую книгу, в которой попытался доказать эту теорию. Марло, конечно, коренным образом отличается от других кандидатов тем, что он был действительно драматургом и притом гениальным. Если бы не ранняя смерть Кристофера Марло, то у Шекспира, вероятно, был бы среди современников действительно равный или почти равный ему соперник. Марло погиб 29 лет от роду — в 1593 году, когда подавляющая часть произведений Шекспира явно ещё не была написана. Это, казалось бы, непреодолимое препятствие, но и оно не смущает сторонников кандидатуры Марло, у которых находится ответ на любое возражение.

Чтобы понять их аргументацию, надо напомнить несколько фактов из жизни Марло, о которой, между прочим, мы знаем ничуть не больше, чем о жизни Шекспира. Родившись в тот же год, что и Шекспир, сын сапожника из Кентербери, Кристофер Марло сумел окончить Кембриджский университет, получив степень магистра. Еще в университете он поступил на службу к Уолсингему. Это не был какой-то исключительный случай. Агентами секретной службы состояли и другие деятели тогдашнего литературного и театрального мира — например, шотландский поэт Энтони Мэнди (действовавший в английском колледже в Риме), драматург и актер Мэттью Ройстон, рано умерший талантливый драматург Уильям Фаулер, может быть, и Бен Джонсон.

В феврале 1587 года молодой Марло исчез из Кембриджа, не сообщив никому, куда он уехал. В Кембридж он вернулся только в июле того же года. Когда же университетские власти вздумали было строго допросить студента о причинах его продолжительной отлучки, им из столицы намекнули на неуместность подобного любопытства. Марло в качестве тайного агента Уолсингема или одного из его помощников посетил различные страны континентальной Европы. Он выдавал себя за перешедшего в католицизм. Марло заезжал в Реймс, где в то время находился один из центров подготовки католических священников из англичан-эмигрантов, там будущий драматург беседовал с отцом Парсонсом. Резко отзывавшемуся о королеве Елизавете студенту рассказали о планах католического подполья в Англии.

Однако позже отношения Марло с правительством явно испортились. Он примкнул к вольнодумному кружку блестящего мореплавателя и ученого Уолтера Ролея. Иезуиты утверждали, что Ролей и его друзья занимались тем, что читали наоборот слово «Бог» и получали слово «собака» (по-английски «god» и «dog»). В правительственных кругах на занятия кружка Ролея тоже смотрели с недоверием: шпионы Роберта Сесила ведь не могли знать, что через три века часть усердных антистратфордианцев объявит, что кружок занимался, так сказать, «коллективным написанием» пьес актера придворной труппы Уильяма Шекспира. Марло обвинили в атеизме. 20 мая 1593 года его вызвали на заседание тайного совета. Однако он не был арестован, его обязали только каждый день «отмечаться» в канцелярии совета до тех пор, пока не будет вынесено решение по его делу. Неизвестно, чем было вызвано это относительно милостивое решение совета — слабой доказанностью обвинения, какими-то сохранившимися у Марло связями или даже намерением использовать его вновь в интересах «службы». А быть может, и желанием покончить втихомолку со ставшим неугодным писателем, не связывая себя официальной расправой.

Марло был, таким образом, отпущен впредь до нового решения совета, но оно так и не состоялось, так как через 10 дней подсудимый был убит. Известно, однако, что тайный совет за это время получил дополнительные обвинения против Марло, содержащиеся в доносе одного из своих агентов — Ричарда Бейнса. Обвинения были, очевидно, настолько серьезны, что копия доноса Бейнса была направлена королеве. В этой бумаге отмечалось, что донос поступил 2 июня, когда по другим сведениям Марло был уже два дня как мертв. В самой копии указывалось, напротив, что Марло умер через три дня после получения советом доноса. Странное обстоятельство, если не счесть это результатом ошибки переписчика. Он собирался, вероятно, поставить, что за три дня до, а указал через три после получения доноса наступила смерть поэта. Ибо иначе трудно понять, почему ничего не упоминается о действиях, которые должен был бы предпринять совет, будь Марло еще живым в момент доставки документа. А таким действием мог быть только приказ о немедленном аресте.

Необходимо отметить еще один многозначительный факт. В доносе Бейнса наряду с Марло названы также сэр Уолтер Ролей и математик Гарриот и указано, что обвинение должно быть распространено и на ряд других, связанных с ними высокопоставленных лиц, имена которых будут названы позднее. В копии доноса, посланной Елизавете, имя Ролея было опушено.

…День 30 мая 1593 года начался, как обычно, в Дептфорде, селении, расположенном в нескольких милях от Лондона. Жители городка могли лишь снова поздравить себя с тем, что эпидемия чумы, свирепствовавшая в столице, обошла стороной Дептфорд и даже вызвала сюда наплыв перепуганных лондонцев, плативших хорошие деньги за помещение и стол. Народу понаехало так много, что никто не обратил внимания на четырех человек, также прибывших из столицы, хотя трое из них имели более чем сомнительную репутацию. Это были карточный шулер Инграм Фризер, его достойный помощник вор Николас Скирс и, наконец, правительственный шпион и провокатор Роберт Пули, уже известный читателям. А четвертым был человек, которого, казалось бы, трудно было ожидать встретить в такой компании, — Кристофер Марло.

Все четверо отправились в небольшой дом, вероятно, трактир, на улицу Дептфорд-стренд, принадлежавший некоей Элеоноре Булл. Там они, начиная с 10 часов утра — как отмечалось позднее в протоколе, составленном следователем, — «проводили время вместе, пообедали и после обеда, также все вместе, мирно прогуливались, бродили по саду, примыкающему к указанному дому, вплоть до 6 часов вечера. Вслед за тем они вернулись из упомянутого сада и совместно поужинали». После ужина Марло улегся на кровать в своей комнате, тогда как трое его компаньонов уселись на скамейке спиной к своему знакомому. Инграм Фризер сидел посередине. Вскоре возник спор. Фризер и Марло обменялись резкими словами, дело шло о денежных расчетах.

Марло в ярости схватил нож, который болтался у его противника на ремне за спиной, выхватил его из ножен и ударил Фризера, вероятно, рукояткой, нанеся поверхностную рану на голове. Фризер успел удержать Марло за руку. В последующей схватке, говоря словами того же протокола, Фризер «вышеупомянутым кинжалом стоимостью в 12 пенсов нанес названному Кристоферу смертельную рану над правым глазом глубиной в два дюйма и шириной в один дюйм; от указанной смертельной раны вышеназванный Кристофер Марло тогда же и на том же месте умер».

Поскольку королева Елизавета находилась в пределах 12 миль от Дептфорда, расследование, согласно закону, было поручено королевскому следователю Данби, который и составил цитированный протокол. В течение длительного времени друзья Марло не знали обстоятельств его трагической гибели. Многие считали, что он пал жертвой чумы. По заключению медиков, рана, подобная той, которая описана в протоколе, не должна была вызвать мгновенную смерть. Еще более странной на первый взгляд является судьба убийцы. Его первоначально посадили в тюрьму. Однако уже через месяц он был помилован Елизаветой на том основании, что действовал в порядке самозащиты. Подобная королевская милость редко оказывалась так скоро после совершения преступления. Брат умершего в 1590 году министра Уолсингема Томас Уолсингем, бывший другом и покровителем Марло, немедленно принял Фризера к себе на службу, на которой тот находился ранее и оставался еще и 20 лет спустя (причем использовался для выполнения особо «деликатных» и нередко уголовно наказуемых дел).

Интересно также еще одно обстоятельство. В мае 1593 года Роберт Пули уехал из Англии в Гаагу с очередным шпионским заданием. В день, когда был убит Марло, он только вернулся с секретной информацией для сэра Томаса Уолсингема и после встречи с хозяином спешно направился в Дептфорд, в дом Элеоноры Булл, где встретился с Марло, Фризером и Скирсом. Вряд ли это он сделал по собственной инициативе. С другой стороны, зачем Марло — в это время уже не безусому юноше — было встречаться и проводить время со столь подозрительными и опасными лицами, если он не знал твердо, что они получили приказ оказать ему помощь?

Долгое время в распоряжении науки были только сбивчивые показания современников, передававших ходившие тогда слухи о том, как произошло убийство. В 1820 году один из ученых направил в городок Дептфорд, неподалеку от Лондона, где произошло убийство, письмо к местному священнику с просьбой поискать какие-либо сведения об этом событии в церковно-приходских реестрах. (В них записывались рождения, браки и смерти). В ответ священник прислал выписку, гласящую: «1 июня 1593 года Кристофер Марло убит Френсисом Арчером (Archer)». В 1925 году английский ученый Лесли Хотсон отыскал в английском государственном архиве подлинник заключения, составленного следователем Данби, и приговор присяжных заседателей относительно убийства Марло. Присяжные сочли, что Марло был убит 30 мая 1593 года Инграмом Фризером (Frizer), действовавшим для самозашиты. Убийство произошло в присутствии Скирса и Роберта Пули.

Сторонники кандидатуры Марло на роль Шекспира, конечно, не преминули воспользоваться этим разночтением имени убийцы. Калвин Гофман построил такую внешне эффектную гипотезу: Марло опасался нового вызова в тайный совет, пыток, осуждения. Тогда ему на помощь пришел Томас Уолсингем, который инсценировал убийство, причем для этого вовлек в заговор не только своих слуг и подчиненных — Пули, Инграма Фризера, Скирса, но и следователя Данби, который провел следствие с непонятной торопливостью, не допросил даже хозяйку дома Элеонору Булл и, главное, взял с потолка имя убийцы «Арчер», лишь потом заменив его именем Фризера. Быть может, убили какого-нибудь заезжего моряка, которого никто не знал в Дептфорде и которого было легко выдать за Марло? Тот же переждал опасное время в имении Уолсингема, потом уехал на континент и в течение долгих лет посылал в Англию пьесы, которые ставились под именем Шекспира.

Остроумная теория, не правда ли? Однако в ней есть один существенный недостаток — она не опирается ни на какие доказательства, кроме того, что произведения Шекспира стали появляться вскоре после 30 мая 1593 года, а также не идущих к делу сходных мест в пьесах Марло и Шекспира. Или домыслов, что в некоторых шекспировских драмах Марло будто бы намекает на свою судьбу и что сонеты, посвященные таинственному «W. Н.», в действительности были адресованы Томасу Уолсингему, фамилию которого иногда писал через дефис — Walsing-Ham.

До тех пор, пока Гофман и его сторонники не смогут привести хотя бы одно современное свидетельство, что Марло видели живым после 30 мая 1593 года, их теория основывается на чистой фантазии. По существу, как ехидно заметил один из стратсфордианцев, единственное доказательство в пользу авторства Марло сводится к тому, что его убили, а Шекспир остался жить в годы, когда были написаны шекспировские пьесы.

В 1953 году в колледже Корпус Кристи в Кембридже, в котором обучался Марло, проводился ремонт комнаты, почти не переделывавшейся с XVI в. Под слоем штукатурки, относящейся к более позднему времени, была обнаружена раскрашенная доска. Более тщательное исследование обнаружило, что это картина, изображающая какого-то молодого человека. Гофман пытается уверить читателя, что это портрет Марло и вдобавок вполне схожий с портретом Шекспира, приложенным к первому изданию его сочинений.

В шекспировской комедии «Как вам это понравится» шут Оселок заявляет: «Когда твоих стихов не понимают или когда уму твоему не вторит резвое дитя — разумение, это убивает тебя сильнее, чем большой счет, поданный маленькой компании» (буквально — «большая расплата в маленькой комнате») (акт III, сцена 3). Не только одни сторонники кандидатуры Марло видят в этих словах намек на трагическую сцену в маленькой комнате дептфордской гостиницы. Но почему этот намек должен был быть сделан «спасшимся» Марло, а не Шекспиром?

Гофман попытался пойти и по еще одному проторенному пути антистрадфордианцев — вскрытию могил. После долгих хлопот было получено разрешение разрыть могилу Томаса Уолсингема, где надеялись обнаружить рукописи Марло. В 1956 году могилу раскопали, и разочарованный Гофман должен был заявить: «Мы нашли песок, нет ни гроба, ни бумаг, один песок». В прессе иронически отметили, что пустота могилы отлично подчеркнула пустоту теории. Но американец заранее предусмотрительно заявил: если в могиле не будет ничего найдено, — что ж, не будет найден лишь один из возможных «ключей» к раскрытой им «тайне» авторства шекспировских произведений. А пока что Гофман занялся переизданием своей книги с соответствующим послесловием…

Нечего говорить, что гипотеза о «заговоре» Томаса Уолсингема носит совершенно искусственный характер: если бы он хотел помочь Марло, то между 20 мая и временем поступления нового доноса в тайный совет Уолсингем мог без труда организовать его бегство за границу, не прибегая к громоздкой инсценировке убийства. Что же касается различия в фамилии убийцы, то это, как показал еще в 1925 году Лесли Хотсон, было результатом ошибки священника. Он плохо разбирал скоропись Елизаветинского времени, принял в фамилии Фризера, записанной со строчной буквы и через удвоенное «ф» (ffrizer), первые две буквы за одно большое «А» и просто домыслил остальные знаки. Так получилась фамилия Арчер. Хотсон приводит в своей работе «Смерть Кристофера Марло» фотокопию записи в регистрационной книге прихода, которая неопровержимо доказывает ошибку священника. В книге несомненно стоит фамилия Фризера, хотя ему неправильно приписано имя Френсиса. Интересно, что, не раз цитируя Хотсона, Гофман усердно обходит этот неопровержимый вывод английского ученого.

Малоубедительны и попытки Гофмана доказать неправдоподобие картины убийства, которую рисует заключение следователя Ланби. Там сказано, что во время возникшей ссоры Марло выхватил нож, который Инграм Фризер носил на спине. Эта деталь вызывает град насмешек со стороны Гофмана относительно необычного способа хранить кинжал. Однако показания современников неопровержимо свидетельствуют, что в Елизаветинскую эпоху это было широко распространенной манерой носить оружие.

Гофман уверяет, что у Марло не могло быть ничего обше-го с такими подозрительными личностями, как Фризер и Скирс. Однако по своему социальному положению они стояли не ниже Марло. Фризер владел некоторой собственностью, Скирс был сыном купца и другом одного из друзей Марло. Гофман обращает внимание и на то, что не только Фризер был вскоре оправдан, но и что он вместе с Пули и Скирсом сохранили свои места на службе покровителя поэта — Томаса Уолсингема. Вместе с тем Гофман упускает из виду одно важное обстоятельство: вся тройка верно служила до этого не Томасу, а Френсису Уолсингему, как и Марло в его молодые годы. Пули играл роль в раскрытии заговора Бабингтона. Оставление Фризера, Скирса и Пули на службе говорит либо об их полезности, в связи с чем Томас Уолсин-гем и не счел нужным с ними расстаться, либо… либо действительно был заговор, но с целью не спасти, а покончить с Марло, а Томас Уолсингем и в этом случае выполнял указания властей. Причиной, побудившей избавиться от Марло, мог быть не только его атеизм (как мы помним, самые серьезные обвинения поступили в тайный совет уже после убийства), но и какие-то столкновения секретной службы с бывшим разведчиком и великим драматургом. А может быть, и боязнь Томаса Уолсингема, что Марло под пыткой выдаст какие-то тайны его и кружка Ралея.

Этим догадкам, видимо, навсегда предстоит остаться догадками. Впрочем, и обвинение в атеизме звучало достаточно серьезно для властей, среди которых было немало истовых протестантов. Кроме того, елизаветинская разведка могла иметь особые основания не допускать гласного суда над драматургом. Ведь Марло сохранял возможность рассказать что-либо «лишнее» о своих поездках на континент в качестве агента секретной службы. Во главе разведки при Елизавете стояли умелые и осторожные —люди. Так что вряд ли в архивах могли уцелеть свидетельства о причастности королевских министров к случайной потасовке в городке Дептфорде, при которой некий Фризер убил бывшего студента Кембриджского университета Кристофера Марло.

Надо добавить, что Шекспира до 30 мая 1593 года, возможно, вообще не было в Лондоне. Ведь первые сохранившиеся документальные свидетельства о нем как о столичном актере относятся к декабрю 1594 года. Шекспиру в это время было уже 29 лет, но он еще не проявил себя как писатель. Упоминание в 1591 — 1592 годах драматургом Р. Грином о «потрясателе сцены» относится, скорее всего, не к Шекспиру, как это обычно считается, а к актеру Эдварду Аллену. У. Чэпмэн в книге «Уильям Шекспир и Роберт Грин» (1974 год) считает, что Грин имел в виду знаменитого комика Уильяма Кемпа.

В отличие от Шекспира, Марло, который был всего на восемь недель его старше, к 1593 году уже достиг известности. Он был автором привлекших внимание пьес «Тамерлан», «Фауст» и др. Стоит отметить также, что Марло и Шекспир находились в разных лагерях. Шекспир — через графа Саутгемптона — был связан со сторонниками графа Эссекса, а Марло был близок к Ралею, непримиримому врагу Эссекса. Есть основание считать, что в шекспировской комедии «Бесплодные усилия любви» содержатся сатирические выпады против Ралея, который, возможно, выведен в пьесе в виде комического персонажа дона Адриано де Армадо, «чудака-испанца».

Неудачные эксперименты Гофмана не помешали появлению других работ, поддерживавших авторство Марло — одного или в сотрудничестве с кем-то. Примером может служить изданная в 1968 году работа Д. и Б. Уинчкомбов «Действительный автор или авторы Шекспира». В новой книге делается попытка поставить под сомнение факт убийства Марло, утверждается, что драматург был еще больше, чем предполагают, вовлечен во многие сражения тайной войны. При этом отдельные интересные наблюдения соседствуют с чистыми домыслами. Уинчкомбы обращают внимание на то, с какой быстротой и категоричностью тайный совет в своем решении от 9 июня 1587 года вступился за Марло, когда на него ополчились в Кембридже за необъяснимое отсутствие. В решении, принятом тайным советом — в его составе находился и лорд Берли, являвшийся одновременно канцлером Кембриджского университета, — говорилось: «Ее Величеству не угодно, чтобы кто-либо, используемый, как он (Марло. — Е. Ч.), в делах, затрагивавших благополучие страны, подвергался опорочиванию со стороны тех, кто не знал, чем он был занят». Обычно считают, что Марло ездил в Реймс для сбора сведений об иезуитах. Но это лишь воспроизведение ходивших тогда слухов, и не исключено, что их сознательно распускали с целью скрыть действительную миссию Марло.

Все известное нам о жизни Марло с 1587-го по 1593 год говорит о наличии у него вполне достаточных средств. Отношение к нему властей оставалось благосклонным. 18 сентября 1589 года Марло должен был драться на дуэли с неким Уильямом Бредли. Марло пришел на место назначенного поединка со своим другом поэтом Томасом Уотсоном. Бредли решил сначала скрестить шпаги с Уотсоном, очевидно, считая его более легким противником. Он ошибся — Бредли, правда, удалось ранить Уотсона, но тот нанес в ответ своему противнику смертельный удар. Через несколько дней власти нашли, что Уотсон убил Бредли в порядке самозащиты. Марло и Уотсона отправили в тюрьму — до очередной сессии суда. Однако Марло выпустили уже через неделю под залог, а Уотсон оставался в тюрьме пять месяцев.

Важно отметить, что двоих лиц, которые свидетельствовали против Марло в роковом 1593 году, постигло очень суровое возмездие. При аресте 12 мая 1593 года драматурга Томаса Кида, жившего вместе с Марло, были найдены бумаги, которые официально обозначены как «порочные и еретические вымыслы, отрицающие божественность Иисуса Христа». Кид утверждал, что бумаги принадлежали Марло, оставлены им два года назад, когда он снимал это помещение, и что они случайно оказались перемешанными с бумагами самого Кида. В своих показаниях Кид уверял, что Марло не раз высказывал при нем богохульные суждения, а также намерение убеждать высокопоставленных лиц принять сторону шотландского короля. Эти показания привели лишь к тому, что Кида оставили в тюрьме, подвергли пытке за «мятеж и ересь» и выпустили на свободу только в 1594 году, незадолго до смерти. Другой донос был послан, как мы уже знаем, неким Бейнсом. Возможно, что это простое совпадение, но второй обвинитель Марло тоже кончил свои дни в 1594 году на виселице в Тайберне.

18 мая 1593 года был издан приказ об аресте Марло, 20 мая того же года в бумагах появилась запись, что Марло предстал перед лордами — членами тайного совета. Ему было предписано ежедневно являться в помещение совета до того времени, пока он не получит решения по делу. Сравнительно с наказаниями, постигшими его обвинителей, Марло отделался пока столь легко, что возникает вопрос: не было ли ему просто-напросто предписано ежедневно посещать тайный совет впредь до получения нового секретного задания? Между прочим, если бы Марло должен был соблюдать это решение, он никак не мог утром 30 мая оказаться в Дептфорде и проводить время в обществе Фризера, Скирса и Пули, которые все трое были явно или неявно агентами секретной службы. В этой связи то обстоятельство, что убийство произошло в месте, где его расследование должен был вести королевский следователь, а присяжными могли быть, вполне возможно, люди из находившегося неподалеку, в одной-двух милях, имения Томаса Уолсингема, должно привлечь особое внимание.

В описании убийства Марло, по мнению Уинчкомбов, имеется немало неясностей и темных мест. Особо настораживает, что все участники драмы как будто демонстративно прогуливались в саду, тогда как убийство было совершено в комнате, роковой удар был нанесен в лицо, что затрудняло опознание. Мог ли это быть заговор с целью убийства поэта? По мнению Уинчкомбов, это маловероятно. У тайного совета, если бы он хотел отделаться от Марло, были для этого куда более надежные средства, как показывает судьба Кида и Бейнса. К тому же Марло быстро бы разгадал ловушку. Куда вероятнее, что он был участником представления и что взамен Марло следствию был представлен труп какого-то другого убитого человека. Можно предположить, что Марло и в 1587 году, и после 1593 года выполнял важную тайную миссию при дворе шотландского короля Якова, наследника английского престола. По мнению Уинчкомбов, трактаты, которые сочинял Яков, были написаны не без помоши Марло. Драматург, вероятно, участвовал в восстании Эссекса. Не ограничиваясь этим, авторы высказывают и еще целый ряд подобных же догадок, основанием для которых является весьма вольное истолкование отдельных мест из произведений Марло, Шекспира и других современных им сочинений. В результате к числу авторов шекспировских пьес Уинчком-бами присоединены графиня Пемброк и еще один «соискатель» — церковный деятель, позднее епископ Джон Уильяме.

Каковы же основания для выдвижения его прав на шекспировский трон? Уильяме был близким другом графа Саутгем-птона, которому посвящены поэмы Шекспира, участвовал в сочинении кембриджскими студентами пьесы «Возвращение с Парнаса», в которой упоминался Шекспир. Будущий епископ, как и Марло, был знакомым графини Пемброк, портреты Шекспира, «возможно», срисованы с портретов Лжона Уильямса, сей почтенный служитель церкви незадолго до опубликования собрания сочинений Шекспира установил дружеские связи с Беном Джонсоном, написавшим, как известно, предисловие к этому изданию. Герб Уильямса имеет «гротесковое подобие» стратфордскому памятнику. Почерк так называемой «Нортумберлендской рукописи», которую бэконианцы считают доказательством, что Шекспир — Бэкон, оказывается, напоминает почерк Уильямса. Наконец, известно, что бумаги Уильямса сгорели при пожаре в Вестминстерском аббатстве в 1695 году — это ли не свидетельство, что он передал их на хранение для опубликования, видимо, через полвека после своей смерти (Уильяме умер в 1650 году). Некоторые портреты Шекспира, оказывается, рисовались и с… графини Пемброк, надевшей парик с плешью и привязавшей себе бороду! Авторы приводят и много других аналогичных предположений и «доказательств», но пора остановиться, тем более что уже трудно разобрать, утверждают ли все это Уинчкомбы всерьез или просто потешаются над легковерием своих читателей.