"Свой среди своих" - читать интересную книгу автора (Черкасов Дмитрий)

Глава 1 Как-то лирик Генрих Гейне утопил бумажник в Рейне…

…Мальков запрыгнул на ящик, схватил картечную пушку, развернулся, подобрал упаковку с десятью дополнительными зарядами, на корточках прошел по узкому проходу между двумя здоровенными контейнерами, быстро проскочил площадку, с которой вниз уходил широкий и длинный пандус и которая неплохо простреливалась сразу с трех точек, добежал до выступа в стене, спрятался в тень, выпустил по навесной траектории три гранаты, убив прячущуюся под лестницей Кристину, и рванулся к оснащенной оптическим прицелом винтовке, рядом с которой лежали пачки патронов.

Но Тоша оказался хитрее, чем предполагал Егор.

Пока последний бежал за снайперкой на маленький пятачок прямо над бассейном с кислотой, его главный противник добил раненых Варксом Сахарка и Космонавта, добавил к своему боезапасу пачку из двенадцати ракет и вылетел с центральной палубы через секунду после того, как Егор миновал хорошо освещенный и потому весьма опасный участок возле подъемников.

Над головой у присевшего Егора взорвался ослепительный голубой шар, выпущенный Гошей из его лазерной винтовки.

— Врешь, не возьмешь! — Мальков сжал зубы и отпрыгнул под защиту бетонной стены.

В центральном зале раскатился грохот взрыва «Спасителя».

Судя по всему, неугомонный Добрый Димыч опять добрался до своего любимого оружия и засадил сверхмощную ракету прямо в центр занятых взаимным уничтожением участников боя.

Егор развернулся и бросился бежать вдоль стены, к проходу.

Когда он был готов свернуть на пандус, ведущий аккурат к нагромождению ящиков в центральном коридоре, из-за укрытия справа выскочил Варке и попытался поразить Малькова двумя гранатами из осколочной пушки. Егор подпрыгнул, трижды выстрелил в Варкса, с удовлетворением заметив, что все пули попали в цель, и дернулся влево, уходя от летящей шрапнели. Варке упал на одно колено, скользнул вбок, готовый пригвоздить Малькова к стене, буде тот хоть на полсекунды остановится, но тут его голова отлетела, снесенная с плеч синим лазерным лучом, и на пол шмякнулся пустой, залитый кровью шлем.

Тоша не дремал и выиграл у Варкса очередное очко.

Егор не стал дожидаться, когда его преследователь порисуется под аркой прохода, сбежал до середины пандуса, спрыгнул на самую нижнюю палубу и очутился прямо за спиной у Светки, занятой поджариванием зазевавшегося Тормоза.

Убивать женщин, конечно, нехорошо, но Светка была слишком сильным бойцом, чтобы упускать такой шанс. Мальков навел перекрестье прицела на затылок дамы и нажал на спусковой крючок. Светка хлопнулась на пол рядом с поверженным Тормозом.

— Вот так! — Егор радостно осклабился и нырнул в темноту узкого коридора.

Загрохотал подъемник, и сверху свалился труп Доброго Димыча, густо утыканный стрелами из арбалета.

Вслед за ним по стене чиркнула ракета, но Мальков был настороже и вовремя присел за ящик. Разрыв ракеты не причинил ему никакого вреда.

Егор выждал секунду, забрал броню и пару пачек патронов, сменил снайперскую винтовку на лазерную и заскочил на решетчатый поддон элеватора.

Кувырнувшись в воздухе, мимо него пролетело тело Дуси, рассеченное почти надвое пулеметной очередью.

— Ого! — Мальков прищурился. С пулеметом любил развлекаться боец по кличке Слюнявый Папа, крошивший все и всех направо и налево и крайне редко сам получавший пулю промеж глаз.

Егор приготовился к тому, чтобы сразу по прибытии наверх засандалить вдоль главного коридора несколько шаровых молний и не дать возможности Папе в полной мере использовать преимущества пулеметного огня.

Заодно можно было зацепить и Тошу с Варксом, буде те там окажутся.

Подъемник остановился.

Мальков тут же влепил из лазерки налево, развернулся вправо и…

— Егорус! — В приоткрывшуюся дверь кабинета просунулась гладко выбритая голова майора Заславского, чей стол располагался справа от рабочего места старшего лейтенанта Малькова. — Тебя Анатолий Викторович вызывает.

Референт Информационно-аналитической службы УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области нажал клавишу «Escape» и убрал вспотевшую ладонь с мышки.

— Иду.

На экране компьютера появилась черно-желтая заставка игры «Unreal Tournament».

Егор выключил машину и поднялся со стула, разминая затекшие за полчаса виртуального боя плечи.

***

Подполковник Кроликов подвинул носком ботинка свернутый черный разгрузочный жилет, наполовину вывалившийся из незапертой дверцы стенного шкафчика, и почувствовал, что тот явно не пуст.

Кроликов недовольно встопорщил усы, присел и похлопал ладонью по карманам жилета.

Рука ощутила ребристый бок оборонительной гранаты Ф-1.

— Так, — сказал подполковник, поднял разгрузку и положил ее на скамью.

Помимо четырех «лимонок» с ввернутыми запалами, в карманах жилета обнаружились два полных сорокапятизарядных магазина к пулемету Калашникова, шесть снаряженных обойм к пистолету «глок», россыпь длинных «олимпийских»[2] патронов для снайперской винтовки с отполированными вручную пулями и небрежно завернутый в промасленную бумагу двухсотграммовый брусок «семтекса»[3], напоминающий бледно-зеленый пластилин.

— Зашибись, — констатировал Кроликов, обозревая сие богатство.

Стоявший за его спиной командир боевой группы спецназа ФСБ в чине майора засопел.

— Непорядок…

— Я это заметил, — причмокнул подполковник и посмотрел на табличку, украшавшую дверь шкафчика. — «Гражданин Маэстро»… Ну-с, и где сей гражданин сейчас?

— Маэстро! — рявкнул невысокий широкоплечий командир группы, оборачиваясь в сторону двери в приспособленную под кухню маленькую комнатку на восьмом этаже здания УФСБ на Литейном, 4.

— Нет его! — откликнулся невидимый дежурный.

— А где он?

— В буфет пошел!

Майор повернулся к Кроликову:

— Привести?

— Не надо. Сами ему всё объясните, — отмахнулся подполковник. — И попросите его в следующий раз хотя бы запалы из гранат вывинчивать. А то ведь взлетим на воздух. — Кроликов тяжело вздохнул. — К чертовой матери…

— Объясню, — прорычал командир боевой группы.

— Пойдемте дальше. — Длинный и худой, как жердь, подполковник двинулся в сторону решетки, закрывающей вход в оружейную комнату.

Майор быстро выкрутил запалы из лимонок, сунул их себе в карман вместе с пластидом и поспешил следом за Кроликовым.


* * *

Егор посмотрел в висящее на стене приемной зеркало, поправил галстук, быстро провел расческой по короткому ежику волос на голове и нажал на ручку двери.

— Вызывали, товарищ подполковник? — Мальков переступил порог кабинета начальника отдела.

— А-а, Erop! Проходите. — Славящийся своей вежливостью подполковник Рыжиков, всегда и всюду обращавшийся к своим подчиненным исключительно на «вы», даже если те годились ему в сыновья, досыпал из маленького пакетика сухой корм в плавающую на поверхности воды рамку и задвинул крышку аквариума. — Красавцы, да?

Занятая охотой за высушенными дафниями стайка барбусов никак не отреагировала на слова начальника седьмого отдела ИАС[4] и метнулась вверх, к кормушке.

— Красавцы, — согласился Мальков. Аквариумов в огромном, оклеенном темно-зелеными обоями кабинете Анатолия Викторовича Рыжикова было всего три.

В одном, имеющем форму шара и стоящем слева от стола, жили полосатые барбусы, во втором, пятидесятилитровом кубе, скрытом под сенью искусственной пальмы, обитали всегда немного сонные каменные сомики, а в третьем, напоминающем древнегреческую амфору, резвились ярко-алые меченосцы и королевские гуппи. Дома у подполковника под аквариумы была отведена отдельная комната, где он проводил большую часть своего свободного времени и которую супруга Рыжикова, хирург-офтальмолог, профессор из Первого медицинского института, и две его великовозрастные дочери в шутку называли «рыбоводческим совхозом».

Мальков подозревал, что в его назначении в отдел Рыжикова был скрытый смысл, утаенный от него суровым усатым кадровиком, но подтвердить или опровергнуть свои подозрения не мог.

Хотя фраза «Старлей Мальков из отдела Рыжикова…» неизменно вызывала у знакомых с подполковником сослуживцев легкую улыбку.

Анатолий Викторович увлекся разведением аквариумных рыбок еще в далекой юности, случайно попав на выставку во Дворец культуры имени Кирова, когда вместе с ватагой одноклассников прогуливал урок математики. Потом были журфак университета, приглашение на работу в органы госбезопасности, «распределение» в газету «Вечерний Ленинград», четвертый факультет Минской Высшей школы КГБ, практика в Вильнюсском управлении и регулярные смены мест службы от Владивостока до Киева, пока наконец Рыжиков снова не очутился в родном городе. И все эти годы он ни разу не изменил своей привязанности к разноцветным рыбешкам, перетаскивая в багаже десятки разборных аквариумов, упаковки песка и мелкого гравия, завернутые во фланелевые рубашки и полотенца керамические модели крепостей, перевязанные бечевкой стопки специальной литературы и коробки с компрессорами.

По прибытии к новому месту службы Рыжиков первым делом выяснял адрес клуба аквариумистов и спустя очень короткое время становился одним из самых ярких его членов. Ибо профессионал он был крепкий, умел прорабатывать огромные объемы информации и выявлять закономерности, невидимые большинству окружающих его людей.

Многие сотрудники не понимали, почему столь ценный кадр, как Рыжиков, все время перебрасывался из одного Управления в другое. В КГБ, а потом и в ФСК-ФСБ не принято переводить человека с места на место без серьезных на то оснований. Чем дольше сотрудник работает на одном месте, тем лучше, тем он крепче врастает в структуру подразделения и тем больше от него проку. А «летунами» обычно становились либо опера, заваливавшие свой участок работы, либо блатники из партноменклатуры.

Ни то, ни другое к Рыжикову не подходило. На самом же деле буквально через пару лет после окончания стажировки у него обнаружился потрясающий талант организатора и феноменальное чутье на «золотые головы». За год-полтора он был способен из разнородного коллектива сотворить слитную команду, раскалывавшую за неделю такие задачи, на решение которых до сплочения сотрудников в единый интеллектуальный кулак могли уйти многие месяцы.

Способности Рыжикова были учтены, и он, заканчивая организацию отдела в одном Управлении, уже имел назначение в другое, где требовался его опыт.

— Присаживайтесь. — Подтянутый и широкоплечий подполковник, в свое время громивший противников на боксерском ринге в рамках закрытых соревнований КГБ СССР, опустился в кресло, указал референту на обтянутый бордовым кожзаменителем стул и извлек из верхнего ящика стола коричневую папку. — Как у вас продвигаются дела с запиской по «Невскому семени» и «Демократу»?

Невысокий, едва дотягивающий до ста семидесяти сантиметров, и, чего греха таить, весьма худощавый Мальков вздохнул.

Обзор «антивоенных» публикаций упомянутых подполковником изданий, шел ни шатко ни валко.

И вины двадцатипятилетнего старшего лейтенанта в том не было.

Зело истеричные и очень жадные журналисты двух псевдоправозащитных изданий все время меняли свою позицию по отношению к войне в Чечне и контртеррористической политике правительства, так что почти невозможно было спрогнозировать их следующее выступление. Иногда в одном номере появлялись сразу три абсолютно противоречащих друг другу статьи, после чего между авторами разгорался скандальчик, обычно заканчивающийся ехидными комментариями в дружественных изданиях. Выигрывал тот, кого спонсоры одаривали большей, чем других, суммой и кто мог себе позволить проплатить пиар-компанию по измазыванию оппонентов грязью.

Многополосный глянцевый «Демократ» постепенно терял читателей, ибо его проводящий больше времени на берегах туманного Альбиона, чем в России главный редактор необдуманно выступил против владельцев сети газетных киосков в питерском метрополитене, зачем-то обвинив их в «пособничестве красно-коричневой заразе», и получил отлуп в виде отказа большинства точек принимать его продукцию.

У восьмистраничного «Невского семени» дела, наоборот, шли в гору, но не по причине остроты перьев пишущей в газету журналистской братии, а из-за названия, ассоциирующегося с садоводством. Спешащие на свои участки, а потому невнимательные дачники и огорошенные очередным скачком цен домохозяйки сметали пачки «Невского семени» с лотков в надежде обнаружить в нем советы по уходу за огуречной рассадой и методы борьбы с плодожоркой. Но находили лишь пустопорожнюю болтовню индивидов, отсидевших во времена СССР за мелкие кражи с производства или за махинации с вверенным им имуществом, а ныне записавшихся в ряды «жертв тоталитарного режима».

Весьма беспринципный и довольно оборотистый редактор «Невского семени», начинавший свою коммерческую деятельность еще в стенах райкома комсомола, где он за взятки снимал с провинившихся секретарей институтских и заводских бюро строгие выговоры и принимал подношения от желающих выехать за границу в составе студенческих стройотрядов, быстро уловил прямую связь между названием и ростом тиражей, и отдал приказ ответственному за выпуск номеров подбирать соответствующие заголовки статей на первой полосе, дабы подольше эксплуатировать сельскохозяйственную тему.

Так рождались опусы под шапками «Как растлить тлю…», «Огурец — всему столу венец», «Хлоп — и нет колорадского жука!», «Помидоры и летом, и зимой» или «Артишок нашего времени», в которых речь шла не о парниках на балконе, а об очередном «зверском» нападении российских спецназовцев на отряд «мирных охотников» в горной части Чечни или о «новой экономической стратегии», выдвинутой кучкой «леворадикальных монетаристов» на малолюдном митинге в Минске, закончившемся, по обыкновению, пьяной дракой демонстрантов с белорусским ОМОНом.

Использование слова «семя» в названии газеты было столь удачным, что владелец печатного издания решил развить успех и, в надежде охватить также владельцев крупной и мелкой домашней скотины, подал в комитет по печати документы на регистрацию воскресного приложения «Невское вымя». И подумывал над организацией «правозащитного» ежемесячника для будущих матерей под названием «Невское бремя» и псевдоконеводческого журнала «Невское стремя», где основная часть материалов посвящалась бы проблемам российской армии и советам, как «закосить» службу в ней.

— Общий обзор будет готов через два дня, — осторожно заявил Мальков. — Я нащупал кое-какие связи с информационным центром «Кавказ», но особенно прочными их назвать нельзя. Скорее, от случая к случаю… Или сброс информации зависит от регулярности выплат. Я выделю это отдельным абзацем. Возможно, с графиком, если удастся подобрать пять-шесть опорных точек.

— Неплохо, — кивнул Рыжиков. — На ваш взгляд, каковы перспективы укрепления этих связей?

— Достаточно серьезные. — Егор откинулся на спинку стула. — Для пропагандистов идейки «ичкерийской независимости» сотрудничество с «Демократом» и «Семенем» весьма выгодно. Расширение круга читателей, сближение с нашими питерскими борцами за отделение Северо-западного региона от России, вовлечение в писанину молодых выпускников журфака, которые сейчас околачиваются у порога наших правозащитных изданий, перекраивание старых статей на новый лад… Фактуры у «Кавказа» маловато, в основном сплетни, пропагандистские лозунги и крайне шаткие с логической точки зрения «показания очевидцев», так что новый регион для них — возможность перевести дух, запустить слегка измененную лежалую информацию под видом свежей и подготовиться к следующему витку работы. Финансирующие их зарубежные структуры будут удовлетворены и перечислят очередные транши… Плюс можно разгрузить «Новейшую газету».

— Зачем? — поинтересовался подполковник.

— "Новейшая" стала уже пережимать как количеством негатива, так и его значимостью, — объяснил Мальков. — Читатель начал уставать.

— Вы думаете?

— Да. Пока шли по одному на номер материалы то о лагерях беженцев, то о гонениях на коренное население внутри Чечни, поддерживался некий информационный баланс. Но когда в один номер стали ставить по две-три статьи на одну тему, получился перебор. Последний пример: в тридцать восьмом номере на первой полосе — материал о «чудовищной ковровой» бомбардировке села, в процессе которой почему-то гибнет всего один человек, на третьей — рассказ Ани Билятковской о ее очередной вылазке в закрытую для журналистов зону и, естественно, опять байки о «ямах для задержанных», пыточных камерах и садистах из числа следователей департамента[5]. Пятая полоса — изложение происходившего на сессии ПАСЕ[6] с упором на визит в Брюссель ичкерийского министра иностранных дел", восьмая — рассказ о пикете в поддержку идеи чеченской независимости в Гатчине. Розничные продажи пошли вниз, я проверил.

— Насколько уменьшилась розница? — прищурился Рыжиков.

— Процентов на пятнадцать. — Егор был готов к вопросу начальника отдела. — Естественно, их главный редактор утверждает обратное. И ставит в выходных данных тот тираж, который ему нравится. К реальному количеству выпущенных и, тем более, проданных экземпляров цифирь на последней странице отношения не имеет.

— Наши «Демократ» и «Семя» мелковаты против «Новейшей», — задумчиво сказал подполковник. — У них совокупный тираж, если я не ошибаюсь, до полусотни тысяч не дотягивает… К тому же «Семя» — чисто региональное издание.

— Логинович, он же — Светлана Гаврилюк, — усмехнулся Мальков, вспомнив дамский псевдоним ведущего журналиста «Невского семени», — сотрудничает с массой мелких газетенок по всей стране и сбрасывает им копии своих статей. Так что тотально охват может быть даже выше, чем у «Новейшей». Надо посчитать…

— Что ж, посчитайте, — согласился Анатолий Викторович. — А теперь по тому вопросу, по которому я вас вызвал. Про «Набат»[7] знаете?

— Конечно. Сегодня последний день учений, если мне не изменяет память.

— Не изменяет. Так вот, — подполковник проводил внимательным взглядом юркнувшего в пещеру сома, — заболел один из «террористов», захватывающих самолет. Его надо кем-то заменить. Сможете принять на себя сию почетную обязанность?

— Конечно. — Егор сел прямо. — Надо, значит, надо. Когда ехать?

— Через полчасика. — Рыжиков посмотрел на часы. — Поедете вместе с переговорщиками. Они объяснят вам ваши функции…

— Слушаюсь. — Мальков поднялся со стула. — Но я могу не успеть с отчетом.

— Накиньте себе лишние пару дней, — позволил подполковник. — Спешка в нашем деле не нужна. Главное — качество.

— Ясно. — Егор посмотрел на разрезвившихся барбусов, устроивших гонку с преследованием вокруг возвышавшегося на дне аквариума керамического макета средневековой крепости. — Разрешите идти?

— Идите. — Анатолий Викторович крепко пожал руку молодому сотруднику. — Желаю удачи.

***

Один из пяти заместителей начальника УФСБ, возглавляющий СЭБ[8], генерал-майор Александр Сергеевич Щербаков на людях обращался к первому заму начальника Управления генералу-лейтенанту Ястребову исключительно на «вы» и по имени-отчеству — Владимир Сергеевич, тот отвечал ему аналогично. В приватной беседе знающие друг друга двадцать пять лет генералы отбрасывали ненужные формальности.

— Гибель Гордеенко могла быть и не случайной. — Щербаков, в отличие от некурящего Ястребова, почти не расставался с сигаретой. — Я не настаиваю, но…

— Саша, эксперты из Управления в Черноморске всё тщательно проверили и перепроверили. Если бы было хоть малейшее подозрение, в заключение бы это попало. Ты сам его читал. — Первый заместитель начальника УФСБ покрутил в пальцах остро отточенный карандаш.

— За два часа до аварии Гордеенко видели возле гостиницы с папкой в руках, — напомнил начальник СЭБ.

— С бумажной папкой…

— С бумажной, — согласился Щербаков. — Но куда она делась?

— Сгорела при пожаре, — пожал плечами Ястребов. — Если от микроавтобуса один остов остался, то что говорить о бумаге…

— Володя, я знал Гордеенко много лет. — Начальник СЭБ прикурил очередную сигарету. Если бы не кондиционер, в кабинете давно было б нечем дышать. — Он не стал бы брать с собой никакие документы, а оставил бы их в сейфе. Особенно, — Щербаков поднял палец, — документы по работе. В его гостиничном номере не обнаружили ни одной папки с бумагами. Ни одной… Кстати, что тоже не очень понятно. Для создания имиджа он должен был притащить в номер какие-то неважные бумаги и бросить их как попало.

— Папка могла быть для бумаг, а не с бумагами, — произнес генерал-лейтенант.

— Папка была не новой. — Генерал-майор упрямо сжал губы. — Неновыми папками в магазинах не торгуют.

— Взял в канцелярии, — предположил Ястребов. — Что-что, а канцтовары не дефицит. Этого добра в любой конторе навалом.

— Хорошо. А зачем ему вдруг потребовалась папка? — Начальник СЭБ зашел с другой стороны. — Должна ж быть причина. Свои записи он держал в сейфе, но оттуда ни единой бумажки не пропало, отчеты передавал связному. Объем проделанной работы совпадает со временем, которое Гордеенко проводил в конторе. Плюс — даты на всех записях, точное время прихода и ухода. У Гордеенко была привычка помечать на полях даже время ознакомления с конкретным документом… Всё совпадает, мои ребята посчитали скорость работы.

— Так, подожди. — Первый заместитель начальника УФСБ отложил карандаш. — Если Гордеенко оставил все записи и в них нет ничего необычного, то откуда вдруг к нему попадают документы, за обладание которыми убивают? И зачем выносить их с территории порта, если можно было позвонить в местное управление и вызвать людей? Гордеенко сидел в конторе и в архивах. Где он мог взять эту неновую папку?

— В архиве, в бухгалтерии или в каком-нибудь из отделов. Например, в отделе кадров, — изрек насупленный Щербаков.

— Ну и что там могло быть экстраординарного? — поинтересовался Владимир Сергеевич. — Да еще такого, что за пару часов организовывается устранение нашего человека, и столь виртуозно, что при этом отсутствуют следы какого-либо чужого вмешательства… Слишком мал промежуток времени между получением некоего материала и ликвидацией. Чтобы только подготовить подобное мероприятие, требуется несколько дней. А здесь два-три часа…

— Ликвидация могла готовиться заранее, — не сдался начальник СЭБ.

— Предположим, — согласился Ястребов. — А смысл ликвидации? На место Гордеенко прибудет другой сотрудник… Погоди, дай мне договорить! — остановил генерал-лейтенант открывшего было рот Щербакова. — Ты мне скажешь, что папка с неизвестным нам содержимым уничтожена или похищена и тем, кто отдал приказ на ликвидацию Гордеенко, опасаться больше нечего. С натяжкой такое может быть. Но… — Второе лицо в управлении побарабанило пальцами по столешнице. — Велика опасность случайного фактора. Ненужные свидетели, упущение исполнителя, следы воздействия на тормозную или рулевую системы микроавтобуса, копии этих самых документов из папки… Наконец, в тот промежуток времени, что прошел между моментом обнаружения условного компромата и посадкой в микроавтобус, Гордеенко мог элементарно передать папку или документы из папки кому-нибудь другому, и тогда его ликвидация теряет всяческий смысл. Получается, что после получения им папки его очень плотно вели и были уверены в том, что документы при нем.

— Получается так, — грустно сказал Щербаков. — Но это не из разряда невозможного…

— Гордеенко был опытным сотрудником. Почувствовав наблюдение, он не отправился бы в пригород, а пошел бы прямиком в гостиницу, вызвав к тому же группу прикрытия.

— Если только ему не надо было по какой-то причине срочно сбросить «хвост»…

— С того момента, как он покинул территорию порта, и до аварии прошло почти три часа, — нахмурился Ястребов. — Значит, ситуация ничего необычного не предвещала и у Гордеенко не было даже тени сомнений в собственной безопасности. Далее, он отправляется на маршрутке в пригород, ничуть не заботясь о прикрытии и не информируя связного. Кстати, а зачем он поехал в пригород, выяснили?

— Там продовольственный рынок дешевый, — буркнул начальник СЭБ. — На наши пятьдесят пять рэ суточных особо не пошикуешь…

— То есть — поехал за продуктами?

— Получается так…

— Получается, — резюмировал Ястребов, — что в поездке Гордеенко ничего необычного не было. Не объяснен только один факт — папка. Откуда она взялась, что в ней было, и зачем Гордеенко взял ее с собой.

— Насчет того, что он ее с собой взял, — нет данных, — признался Щербаков. — Папку в руках у Гордеенко видел охранник из службы безопасности порта, с которым тот перебросился парой слов. За сорок минут до отхода маршрутки… Свидетелей с остановки микроавтобусов нет.

— Свидетели погибли вместе с нашим сотрудником. — Генерал-лейтенант отпил глоток остывшего чая. — Кстати, сколько человек всего погибли?

— Одиннадцать. Водитель, Гордеенко и девять пассажиров. Из них — пять женщин и ребенок шести лет.

— И ты всё-таки считаешь, что авария не случайна?

— Да, считаю. — Щербаков сдвинул брови. — Слишком всё… — генерал-майор выдержал паузу, — обыденно, что ли… Классическая автокатастрофа. Водитель не справился с управлением на мокрой дороге. И место аварии имеет дурную славу, там в году пять раз кто-нибудь бьется…

— А ты не пережимаешь ситуацию? Может, так оно и есть?

— Может, но вряд ли. — Начальник СЭБ уставился на стопку чистой бумаги, лежащей возле принтера. — Володя, я пузом чую, что здесь дело нечисто.

— Твое пузо — это серьезный аргумент, но недостаточный для того, чтобы начать масштабную операцию, — серьезно сказал Ястребов. — Что тебя насторожило в самой аварии?

— То, что она словно взята из учебника по дознанию. Полное соответствие канонам: крутой поворот у обрыва, строго соответствующие скорости шестьдесят километров в час следы торможения, срыв двух колес с асфальта на песчаную обочину, воспламенение запасных канистр с бензином под задним рядом кресел, наличие которых в маршрутном такси само по себе — грубейшее нарушение. У нас в Питере за это уволят сразу, даже оправданий слушать не будут. К тому же пожарно-техническая экспертиза установила, что одна из канистр была полупустой, что скорее всего и послужило причиной возгорания…

— Соответствие канону еще не говорит об умысле, — покачал головой генерал-лейтенант.

— Володя, ты веришь в то, что водитель маршрутки будет держать шестьдесят на дороге, по которой он катается по тридцать раз на дню? Я — нет… Они там гоняют за сто, и всем это прекрасно известно. Далее — одно место в салоне пустовало. А набивают обычно под завязку. Пока салон не заполнят, с места не двинутся.

— Ликвидатор был в той же машине? — Первый заместитель начальника УФСБ взял с блюдечка печенье. — Предположим. А техника исполнения?

— Диверсы говорят, что существует несколько методик.

— Насколько эти методики известны и реализуемы?

Щербаков вздохнул.

Проблема заключалась в том, что ликвидировать объект тем способом, который, как предполагал генерал-майор, был применен в отношении подполковника Гордеенко, мог только человек, прошедший обучение в специфической государственной структуре и имевший весьма обширный опыт в совершении такого рода мероприятий. Серьезных «чистильщиков» готовят годами, да и в одиночку они практически никогда не работают. Каждый «несчастный случай» тщательно готовится, по объекту работают и бригады наружного наблюдения, и группы отвлечения внимания, и целый экспертный отдел, подбирающий оптимальные способы устранения.

Ликвидация — это крайняя мера, редкая настолько, что многие подготовленные специалисты в этой области так и не удостаиваются чести ее совершить.

А «зачистка» в отношении сотрудника специальной службы редка вдвойне. Ибо за оперативным сотрудником стоит система, обладающая всеми возможностями для вычисления и наказания исполнителя.

Ястребов посмотрел на часы. У Щербакова были еще семь минут, по истечении которых генерал-лейтенант будет вынужден прервать разговор и отправиться на доклад к начальнику управления.

— Саша, давай-ка решим следующим образом. — Владимир Сергеевич помассировал затылок. — Подготовь план мероприятий с обоснованием каждого пункта. Работа по Черноморску не закончена, мы в любом случае должны будем ее завершить. Придется направить туда еще одного сотрудника. Чтобы он доделал то, что не успел Гордеенко…

— Какие оперативные возможности я могу использовать? — оживился начальник СЭБ.

— Те, что сочтешь нужными. В пределах разумного, естественно. Оголить все направления я тебе не позволю, сам знаешь…

— Нестандартный подход?

— Сколько угодно. — На губах первого заместителя начальника УФСБ промелькнула улыбка. — Я, кстати, вообще не припомню случая, чтобы ты действовал стандартно.

— Как и ты, — тут же отреагировал Щербаков.

Ястребов встал, подошел к окну и посмотрел на заснеженную крышу дома напротив, с которой несколько лет назад сняли немецкого туриста, вооруженного метровым направленным микрофоном. Придурковатому «фрицу» еще повезло, что он не получил пулю промеж глаз. Если б всё происходило вечером или ночью, то его оборудование легко могло быть принято за снайперскую винтовку, и тогда беды было бы не избежать.

Излишне любопытный гость северной столицы орал, плевался и даже пытался укусить охранников здания на Литейном, 4, когда те волокли его по чердаку и по лестнице вниз. В кабинете дежурного, однако, сразу притих и с ужасом смотрел на рослого, грузного и стриженного под машинку человека в белом халате с характерным, словно вырубленным топором широким лицом, о чем-то тихонько переговаривавшегося с мрачным майором. Терапевт из медслужбы зашел проконсультировать майора по поводу постоянных простуд сына последнего, но был принят наймитом ФРС[9] за специалиста в области допросов с применением «сывороток правды», клещей для вырывания ногтей, ампутационного скальпеля и бормашины.

Майор хмурился, иногда поглядывал на задержанного наблюдателя-неудачника, и иностранцу казалось, что опер прикидывает, с какой пытки начать.

Когда явился переводчик, «турист» уже дошел до кондиции и с ходу поведал собравшимся все подробности своей вербовки, нюансы задания и назвал каналы переброски аудиозаписей в Бонн…

— Я еще сам переговорю с рядом сотрудников. — Ястребов развернулся спиной к окну. — Послушаю, что они по этому поводу думают. А ты готовь предварительный план операции. Если ты прав и Гордеенко убили, то подходить к делу надо крайне осторожно. И предусмотреть меры обеспечения безопасности исполнителей. Для нас с тобой потерять еще кого-нибудь из ребят совершенно недопустимо.

— Володя, я это прекрасно понимаю. — Щербаков забросил ногу на ногу. — Гарантирую тебе, что группы обеспечения и прикрытия будут лучшими… Лично подберу и проверю.

***

В довольно большом кабинете о трех окнах, служившем рабочим местом Малькову, его старшему товарищу майору Малахову и еще двоим сотрудникам, Егор застал коллегу, сосредоточенно разбирающего бумаги из верхнего ящика письменного стола.

— Здоров, — буркнул Малахов, освобождая от скрепки стопку листов.

Несмотря на то что коллеге еще не было сорока, его голову венчала совершенно седая шевелюра.

— Привет, Сережа. — Мальков пожал руку майору. — По какому поводу ревизия?

— Ведомость на «а-пэ-эсы» ищу. Помню, что была, но куда дел… — Малахов посмотрел на висящий над столом старшего лейтенанта портрет улыбающегося Альберта Эйнштейна с надкушенным яблоком в руке, словно великий физик мог ему подсказать, где ведомость.

— А когда это нас «а-пэ-эсами»[10] стали вооружать? — удивился Мальков, в сейфе которого лежал ПСМ[11].

— Это не «стечкины», — отмахнулся майор. Егор несколько секунд подумал, прикидывая, что еще могла означать аббревиатура АПС. Кроме автомата для подводной стрельбы[12], в голову ничего не приходило.

— Сережа, — осторожно поинтересовался Мальков, — ты хочешь сказать, что нас приписали к боевым пловцам?

— Опять мимо. — Малахов развязал тесемки на желтой от времени папке. — АПС — это «автономный прибор светоориентировки». По-простому — фонарик… Зато, — майор провел ладонью по короткому серебристому ежику волос на голове, — если ведомость попадет в руки противника, тот решит, что мы или супер-пловцы, легко способные уделать всех их пресловутых «тюленей»[13], или лихо со «стечкиными» обращаемся. По причине наличия в нашей группе аж четырнадцати АПС на шесть человек…

— И кто автор сего сокращения? — улыбнулся Егор.

— Какая-то светлая голова из хозуправления. У меня вообще есть подозрения, что в ХОЗУ существует специальное направление по переименованию обычных предметов.

— Легко, — согласился старлей, — история с Керимбабаевым наверняка только укрепила их во мнении о необходимости вносить в ведомости побольше путаницы.

Малахов усмехнулся.

Случай с Керимбабаевым, рассказанный приятельствовавшим с начальником ХОЗУ опером военной контрразведки, был поучителен. И в свое время широко обсуждался в коридорах здания на Литейном проспекте.

Керимбабаев был обычным рядовым-первогодком в мотострелковом полку. Но, несмотря на столь скромное звание и юный возраст, он на целых три месяца попал в сферу интересов русского отдела ЦРУ.

Всё началось с ведомости.

Призванного из Татарстана Равиля Керимбабаева определили в пулеметчики. Как и положено, в военный билет внесли сокращенное название и серийный номер оружия, которое на протяжении двух лет молодой татарин должен был чистить, таскать на горбу во время марш-бросков и иногда из него постреливать. Та же запись появилась в нескольких ведомостях, одну из которых подвыпивший старшина роты потерял в местном кабаке, где с коллегами-прапорщиками отмечал день рождения начальника склада ГСМ[14]. Участники торжественного мероприятия подвыпили столь сильно, что очнулись лишь на следующее утро в «обезьяннике» РУВД, причем из одежды на всех семерых «генералах-недомерках»[15] были только рубашки, галстуки, кителя и ботинки. Нижние части формы и белья отсутствовали напрочь, из чего прибывший за своими подчиненными заместитель командира полка по воспитательной работе сделал вывод, что незадолго до того, как впасть в кому, прапорщики решили отправиться «по бабам».

Судьба потерянной ведомости была гораздо сложнее, чем у старшины роты.

Лист бумаги с огромным, на треть страницы, ярко-лиловым штампом «секретно» подобрал журналист областного еженедельника и показал своему большому другу из польской газеты, не подозревая, что поляк сотрудничает с варшавским бюро американской разведки.

Ксерокопия ведомости, где напротив фамилии Керимбабаева стояла аббревиатура РПКСН и карандашом было приписано слово «командир», попала в Лэнгли через три дня после сабантуя прапорщиков. Недавний выпускник Массачусетского технологического института, которому на стол лег документ, открыл справочник сокращений и узрел, что имеет дело с командиром ракетного подводного крейсера стратегического назначения. Несчастному разведчику даже не пришло в голову, что Керимбабаев имеет отношение лишь к ручному пулемету Калашникова со складным прикладом и прибором ночного видения[16], а карандашная надпись явилась результатом спора старшины и его кореша с продуктового склада о правописании слова «командир».

В русском отделе ЦРУ было срочно собрано расширенное совещание, на котором наблюдение за воинской частью номер сорок один триста пятьдесят семь было признано одним из самых перспективных направлений. О полученной неожиданной информации сообщили также коллегам с берегов туманного Альбиона. И в областной центр, рядом с которым располагался полк Керимбабаева, отправились журналисты центральных российских газет, якобы загоревшиеся желанием сделать репортажи из глубинки.

Прибытие агентов американской разведки совпало с занесением в личное дело командира полка строчки о неполном служебном соответствии и выговором от командующего округом. В связи с чем комполка пребывал в преотвратном настроении и в очередной раз взялся за укрепление дисциплины среди мотострелков. По территории части солдаты передвигались только бегом или строевым шагом, все увольнения были отменены, старшины рот ночевали в казармах, а караульных на постах проверяли чуть ли не раз в полчаса.

За два дня троих журналистов отловили при попытках проникнуть за ограждение, а четвертого, запутавшегося в спирали Бруно на подходе к ангару с БМП-2[17], освобождали спасатели.

На допросе в особом отделе перебинтованный и икающий от страха репортер московского кабельного телеканала признался в том, что получил задание пробраться на объект от своего благодетеля из посольства Великобритании.

Особисты сильно удивились такому пристальному интересу иностранных разведок к недоукомплектованному полку, но виду не подали и развернули операцию сдерживания с привлечением сил местной милиции и частей внутренних войск. Дороги в области перекрыли сводные патрули, а единственное ведущее к части шоссе перегородили двумя БТРами и оборудовали КПП. В лесу вокруг территории полка расположились секреты. Одновременно с этим в полк под видом проверяющих из службы тыла округа приехала комиссия из контрразведки и учинила грандиозный шмон, заставив «сундуков»[18] пересчитать все патроны на складе, отчитаться за каждую банку тушенки и пару портянок, а офицеров из штаба — предъявить служебную документацию вплоть до последней бумажки. В результате пойманные на воровстве перловой крупы, сливочного масла, вафельных полотенец, гуталина и мыла двое прапорщиков были отстранены от должностей, и ими занялся следователь военной прокуратуры.

Но это ни на йоту не приблизило сотрудников военной контрразведки к пониманию происходящего вокруг в/ч 41357.

И только спустя две недели очередной задержанный, фотокорреспондент «природоведческого» журнала «Леса и поляны России», шнырявший между деревьев возле забора части со стоящим семнадцать тысяч долларов фотоаппаратом «Никон», оснащенным шестидесятикратной оптикой, признался в том, что ему дано поручение заснять учебный центр подготовки командиров атомных подводных крейсеров и ударных субмарин, замаскированный под казарму или склад мотострелкового полка. Озадаченные признанием фотокора особисты вновь подняли все документы и наконец увидели подходящую аббревиатуру…

— А ты, собственно, куда собрался? — спросил Малахов, извлекая из стола следующую кипу документов.

— В Пулково. — Мальков включил электрочайник и засыпал в маленький термос две ложки растворимого кофе и сахар. — На замену одному «террористу». Заболел, говорят…

— То есть завтра на работу не придешь, — хмыкнул майор.

— Почему это? — не сообразил Егор, еще ни разу не побывавший на учениях типа «Набата».

— Когда на тебя прыгают сразу два «градовца»[19], трудно избежать телесных повреждений. — Малахов потер плечо, которое ему вывихнули два года назад. — Особенно когда критерием отбора в штурмовики является способность конкурсанта справиться голыми руками с упитанной горной гориллой[20] репродуктивного возраста, находящейся в состоянии готовности к спариванию и кушавшей мясо за три часа до встречи с избранником, — витиевато объяснил старший референт ИАС.

— Кучеряво, — оценил Мальков.

— Ты, главное, не пытайся встать или имитировать сопротивление, — посоветовал старший товарищ. — Как громыхнет, падай на пол и руки за голову.

— Что громыхнет?

— Самолет старый, идет под списание, — не вдаваясь в подробности, разъяснил Малахов, — поэтому разносить его будут конкретно. Как в жизни. Так что сам всё услышишь и увидишь. Ни с чем не спутаешь, не бойся…

— А я и не боюсь. — Егор залил кипяток в термос. — Убить не убьют, а шрамы украшают мужчину.

— Особенно когда они не твои. — Майор опять посмотрел на портрет Эйнштейна. — Слышал, что неделю назад Маэстро учудил? — Малахов назвал позывной снайпера из ГРАДа.

— Нет пока…

— Отметелил ментовский наряд.

— Зачем? — осведомился Мальков, встряхивая термос, дабы кофе равномерно растворился.

— Надоели.

— Что, просто так подошел к патрульным, и ну метелить? — поднял брови старший лейтенант.

— Нет, не просто так, конечно. — Майор со вздохом завязал тесемки на очередной папке с документами и принялся за следующую. — После того, как они к нему в очередной раз пристали с проверкой документов. Ты ж видел Маэстро, знаешь…

Егор кивнул.

Майор Михалев всем своим видом более напоминал хорошо откормленного и наглого боевика-кавказца, прибывшего в Питер для осуществления серии террористических актов, чем сотрудника ФСБ России. То, что помогало снайперу сойти за «своего» в Чечне, в северной столице оборачивалось против Маэстро. Короткая густая борода, в чем-то восточный профиль, накачанные мышцы, характерные мозоли на ладонях и указательных пальцах обеих рук, выдававшие склонность Антона Михалева к стрельбе из разных видов оружия, нахальный оценивающий взгляд с прищуром и привычно темная для всех снайперов одежда вызывали у патрульных милиционеров жгучее желание остановить, потребовать документы, обыскать и при первых признаках неподчинения или, тем паче, сопротивления накидать проверяемому «демократизатором»[21] по почкам.

— Так вот, — Малахов открыл папку с аббревиатурой «ДСП»[22] в правом верхнем углу. — Идет себе Маэстро по улице, никого не трогает. Тут менты… Три орла, младшие сержанты. Рожи прыщавые, форма новенькая, в глазах — рвение. Видать, месяц, как из деревни. Первое или второе самостоятельное патрулирование. Естественно, прямиком направляются к Тоше. «Ваши документики, гражданин, сумочку откройте, а что это у нас в карманах?…» — скороговоркой пробубнил майор, передразнивая милицейскую манеру общения. — И всё такое. Шакалы, одним словом… А Маэстро две минуты назад уже останавливали. Вот он и не сдержался. «Зачем, — говорит, — вам мои документики, хамье? Вы ж всё равно неграмотные!»

— Прямо дон Румата какой-то, — засмеялся Егор.

— Угу. Помесь Руматы с голодным носорогом. Ну, менты в крик, за автоматы хвататься начали… Слово за слово, фуражками по столу. В смысле — мусорками об асфальт. Короче, по собственному выражению товарища Маэстро, он их по периметру размазал. Кулаки ж, что моя голова! Бац, бац — и визави уже отдыхает. Причем Тоша ж бьет по-простому, без экивоков, как кувалдой…

— Подкрепление приехало?

— А как же! Но поздно. Маэстро уже свинтил.

— И что?

— В общем, ничего. Ярошевич ему пистон, понятное дело, вставил. — Командир «Града» временами бывал крут, но своих ребят в обиду не давал. — За то, что опять ментов поколотил. Третий раз за год. Правда, два прошлых раза были в Чечне… Заставил даже объяснительную писать.

— Будучи наслышан о характере уважаемого Маэстро, — Мальков надел куртку, — я представляю себе, что тот написал.

— Да, рапорт из разряда «Я упала с самосвала, тормозила головой…». Четыре листа мелким почерком, с обеих сторон, с эпиграфом! Из Хэмингуэя! «Старик и море»! — Малахов восхищенно причмокнул. — Ярошевич чуть не рехнулся, когда читал. Всё пытался понять, на что Топи эпиграфом намекает… И по рапорту выходит, что на Маэстро напали переодетые в милицейскую форму грабители.

— Может, так и оно было?

— Нет, проверено. Сержанты в ведомственном госпитале, «подозреваемый» в розыске. Он у них автоматы отобрал.

— А зачем ему? У них же в «курятнике»[23] стволов хоть завались… Даже «томпсоны»[24] есть. Сам видел.

— Вот у него и спроси, если на «Набате» увидишь, — хохотнул Малахов. — Шутка. Автоматы, конечно, вернули. Типа, преступник их выбросил, а наши доблестные опера обнаружили. Такие дела…

— М-да. — Егор сунул термос в сумку. — Веселая у нас жизнь. Хорошо, что хоть я на боевика не похож… А Маэстро надо бороду сбрить, чтоб меньше останавливали.

— Ему это уже посоветовали. Физиономию он готов отскоблить, но кричит: «А умище, умище-то куда девать?!»

— Надо его в принудительном порядке записать в кружок вязанья при районном доме культуры. Или макраме. Приказом по Управлению, — предложил Мальков. — Дабы нервы успокоил…