"Косово поле. Балканы" - читать интересную книгу автора (Черкасов Дмитрий)

Глава 9. НЕ БОЛЯТ КРЫЛЬЯ У БЭТМЕНА.

Профессора Брукхеймера вызвали к директору за полчаса до конца рабочего дня. В лабораторию прибежал молоденький аспирант с кафедры перспективных антибиотиков и передал ученому срочное сообщение.

Кригмайер почему-то не захотел воспользоваться телефоном.

Профессор вполголоса выругался и, не снимая рабочего халата, отправился в административный корпус. Переодеваться для встречи с напыщенным и недалеким Кригмайером он считал ниже своего достоинства. Чай, не к девушке на свидание собрался. Директор Кригмайер был обычным чиновником, ничего не смыслил в научных проблемах, а лишь обеспечивал безопасность оборонных проектов и копался в финансовой документации. При этом он мнил себя крупным авторитетом в области генетики, что постоянно подчеркивал на конференциях. Серьезные ученые относились к директору института Ласкера как к необходимому злу. Впрямую не ссорились, но и не старались сблизиться.

В приемной Кригмайера профессор наткнулся на Фишборна. Лоуренс по обыкновению курил тонкую сигару, развалившись на диванчике возле стола секретаря и сохраняя на лице насмешливое выражение.

— О, коллега, и вы здесь?

— Да, — сухо поздоровался Брукхеймер. — У нас сегодня что, скаутский слет заведующих лабораториями?

— Насколько мне известно, приглашены мы двое.

— Вот как? — Профессор поднял кустистые седые брови. — И позвольте спросить, какова тема беседы?

— Сие известно одному Кригу, — Фишборн махнул рукой с зажатой между двумя пальцами сигарой. — Присаживайтесь.

В институте Ласкера, как, впрочем, и по всей Америке, велась яростная и непримиримая борьба с курением. Однако Лоуренсу Фишборну, лауреату всех всевозможных международных премий, на это было глубоко наплевать. Он курил повсюду, где не висели запрещающие плакатики. А если и висели, то доктор делал вид, что их не замечает. Кригмайер неоднократно пытался пропесочить Фишборна и приохотить его к здоровому образу жизни, но неизменно получал суровую отповедь, сопровождающуюся какой нибудь шуткой в стиле Бивеса с Батхэдом. Лоуренс был большой весельчак и регулярно смотрел «ЭМ-ТИ-ВИ».

Начальство Фишборна недолюбливало, зато его студенты были в полном восторге. Особенно от лекций, уснащаемых словечками «баклан» и «упырь» по отношению к дилетантам и махинаторам от науки.

Брукхеймер уселся на диванчик.

— А где мисс Риггс? — Место за секретарским столом пустовало.

— У Крига. Он вызвал ее минут десять назад. Там приехали какие-то шишки из Вашингтона, вот Криг и прогибается…

— А мы тут при чем? — пожал плечами профессор.

— Возможно, что то связанное с темами работ.

— А если? — тихо спросил Брукхеймер, намекая на ситуацию с альфа-фета-протеином.

— Вероятность есть, — так же тихо ответил Фишборн, — однако вменить нам нечего. Работы не закрыты никакой категорией. А научный интерес неподсуден.

Минуты три они посидели молча. Наконец из дверей появилась тучная мисс Риггс и жестом пригласила ученых в кабинет директора. Даже не поздоровавшись с Брукхеймером. Секретарь Кригмайера воспитывалась эмансипированной по-американски одинокой мамашей, в результате чего из миловидной девочки к тридцати годам выросла хамоватая оплывшая бабища, подозревавшая всех без исключения мужчин в сексуальных домогательствах и делящая кров с подругой-лесбиянкой из местного отделения Национального Резервного Банка.

В кабинете ученых поджидал сюрприз в виде одетых в одинаковые синие костюмы двух мужчин. Белого и черного. Классическая парочка работников специальной службы, где таким образом начальство демонстрирует отсутствие расовых предрассудков.

— Агент Скалли[50], — белый помахал запаянным в пластик удостоверением ФБР.

— Да-а? — развеселился Фишборн. — А это — Фокс Малдер?

— Не смешно, — одновременно ответили агенты, выслушивающие подобные шуточки вот уже пятый год подряд.

— Агент Джексон, — сообщил рослый негр.

— Из центрального аппарата, — пояснил Кригмайер.

— Замечательно, — Лоуренс уселся в кресло у кофейного столика, снял с блюдца чью-то чашку и придвинул его к себе, намереваясь использовать в качестве пепельницы. — Надеюсь, у них все в порядке с допусками…

— А-два, если вас это беспокоит, — сказал негр.

Брукхеймер опустился в соседнее с Фишборном кресло.

— И?.. — Доктор любезно улыбнулся.

— У нас к вам есть несколько вопросов, — Скалли сел напротив.

Кригмайер и Джексон остались стоять.

— Слушаем очень внимательно, — ободрил агента Лоуренс.

— Вы оба проводили исследования альфа-фито-протеина, — утвердительно заявил Скалли.

— Альфа-фета-протеина, — поправил Брукхеймер.

— Да, фета… Нас интересуют результаты.

— Что именно? — спросил Фишборн. — Результаты — понятие расплывчатое.

— Место и способ изготовления.

— У нас таких результатов нет, — отрезал Брукхеймер. — Мы проводим исследование компонентов лекарств и пригодность их для определенных целей. Сертификацией занимаются специально уполномоченные лаборатории. Обратитесь в Медицинскую комиссию Конгресса, через них идут все документы.

— Но вы примерно можете установить исходные компоненты?

— А что их устанавливать? — удивился Фишборн. — Абортивная кровь и плацента. Об этом в любом справочнике написано.

— Я неточно выразился, — Скалли покачал головой. — Нас интересует возможность установления национальной принадлежности исходного материала.

— Ну вы загнули! — Фишборн откинулся в кресле. — На это уйдут месяцы.

— Но в потенциале?

— В принципе ничего невозможного нет, — вмешался Брукхеймер, — сравнительный анализ белка, исходя из особенностей национальных групп, провести можно. Однако для этого нам потребуются образцы из тех регионов, которые вас интересуют.

— И договоренность с Пентагоном о замораживании на пару месяцев их проектов, — подытожил Лоуренс, раскуривая новую сигару.

— Согласен, — кивнул профессор. Агенты ФБР переглянулись. Ученые никак не выказывали своей осведомленности по поставленному вопросу. Более того — восприняли его как неумный розыгрыш, если судить по поведению седовласого с сигарой в зубах.

— Благодарим за сотрудничество! — Скалли встал и протянул руку.

— И это все? — возмутился Фишборн. — Ради этого вы отрывали нас от работы?

Рука агента ФБР повисла в воздухе. Он сделал вид, что не заметил нежелания ученых с ним прощаться, и сунул руку в карман.

— Идиотизм, — проворчал Брукхеймер.

— Пойдемте, коллега, — Лоуренс обнял профессора за плечи. — Чтобы немного вас успокоить, я покажу вам результаты по программе бензольной группы генома…

Кригмайер развел руками.

Агент Джексон вытащил из дипломата лист бумаги и вычеркнул еще две фамилии. В списке ученых, могущих иметь отношение к появившимся в Интернете статьям об экспериментах над сербскими детьми, осталось семнадцать человек. Тридцать пять были уже проверены с отрицательным результатом.

Интернет безлик, и тот, кто сбросил в сеть научно-обоснованные материалы о соучастии Госсекретаря США в преступлениях против человечности, пока оставался не найденным. Веб-страница была открыта безадресно и оплачена наличными каким-то бродягой в затрепанном пальто неопределенного цвета и огромных зеркальных очках.

Фишборн был большой выдумщик и в пору юности подвизался в студенческих театрах. Но в ФБР этой информации не было.

Ученые спустились вниз, в холл, где Брукхеймер развернулся к Лоуренсу и отвел его за массивную колонну.

— Что вы обо всем этом думаете?

— Зашевелились, сволочи, — Фишборн пожевал сигару. — И быстро-то как!

— Думаете, по нашу душу?

— Это вряд ли. Проверяют всех, кто мог обосновать статьи. Нам стоит на время затаиться. Продолжаем трудиться в обычном режиме…

— В следующий раз, коллега, когда вам придет очередная светлая мысль, будьте любезны посоветоваться со мной. Лично я — против выброса информации до окончательного анализа.

— Но ведь сработало!

— Они могут провести экспертизу на авторство статей. И по характерным деталям определить вас. — Брукхеймер насупился.

— Это я предусмотрел. — Доктор взял профессора за пуговицу халата. — После подготовки текста я переставил местами слова и куски фраз. Так что с лексикографией они окажутся в заднице. Еще я намеренно ввел параметры аппаратуры, которой нет у нас в институте.

— А где есть?

— В центре вирусологии Пентагона.

— Отпустите мою пуговицу… В любом случае — я вас прошу.

— Хорошо. Без консультации с вами — никаких шагов. Обещаю…

Влад вел машину на высоте около двухсот метров и на скорости в сто километров в час. Выше и быстрее он боялся.

Когда действие сверхдозы адреналина кончилось, Рокотову стало не по себе. Вертолет-то он угнал, а что дальше?

Дальше начинались проблемы.

Все дело в том, что поднять машину может каждый, кто хотя бы пару раз посидел за рычагами и кому объяснили, как это делается. Даже пролететь несколько сотен километров способен любой, если будет держаться небольшой высоты, не делать резких маневров и не играть со скоростью. Но вот сесть! Именно момент посадки таит в себе опасность. Когда винтокрылый аппарат оказывается в десятке метров от земли, с ним начинают происходить разные пертурбации согласно законам аэродинамики.

"Не выдюжу, — решил биолог, тупо рассматривая проносящуюся под ним поверхность, — одно неверное движение, и вертуху завалит либо набок, либо мордой вниз. А там до взрыва баков — рукой подать. Выскочить не успею… Ну мне везет! Хотя это лучше, чем самолет. Кстати, самолет бы я не поднял. И все проклятая самонадеянность. Крышку коллектора сдвинул, а внутрь предварительно не заглянул. Вот и получил по полной программе! Здравствуй, жопа, Новый год! Ниггер еще тот… Коммандо хренов! Сам ни черта не умеет, а туда же! Один выпендреж. Если у них все инструктора по рукопашке такие, то с американской дивизией может справиться батальон узбеков строителей. Надо только ломы да лопаты раздать[51]. И пообещать стройбатовцам по бутылке водки или по отпуску домой. Снесут дивизию — мама, не горюй!.. А этот негритос явно привык выступать на соревнованиях. Картинные стойки, отрепетированные серии… Будто бы любовался собой со стороны. Ну и хорошо, пущай теперь апостолам на свою горькую судьбинушку жалуется. Мол, не виноватая я, он сам пришел…"

Владислав покрутил головой, вглядываясь в окружающую тьму.

«Пока никого… Но это ненадолго. В течение часа они обязательно должны поднять авиацию и попытаются меня зажать. А в радарах да локаторах я вообще ничего не смыслю. Хоть они тут и есть. Вон, светятся экранчики… А толку? Смотрю на них, как баран на новые ворота… Итак, авиация. Поначалу они должны меня засечь с „Авакса“ или через системы наземного ПВО. Насчет ПВО не уверен — я ж внутри страны, а Македония особенными возможностями на этот счет не располагает. Хорошо, остается „Авакс“. Иду я низко, на фоне земли, сигнал может размазываться. Особенно хорошо, что вокруг одни горы да холмы. Да-а! — Рокотов хлопнул себя по лбу и рассмеялся: — Они ж меня сбить-то не могут! На вертухе точно ответчик „свой чужой“ стоит. Соответственно, натовской ракеты можно не бояться. Ну и что? Пушек, что ль, нет? Это верно… Об этом я как то не подумал. Но работа из пушки предполагает близкий контакт, а ракету могли бы запустить с десятка километров… А, собственно говоря, куда я лечу? В глубь страны… Это дает мне преимущество, но небольшое. А вот и речка!»

Под вертолетом началась водная поверхность, блестящая в свете почти полной луны.

Рокотов снизил скорость втрое и повел вертолет вдоль довольно широкой реки.

«Так-так-так… Это, вероятнее всего, Вардар. Других крупных рек тут нет. Направо будет Скопье… Однако близко к городу подлетать нельзя. Слишком просто устроить прочесывание местности силами полицейского управления…»

Из темноты выросла громада моста. Вертолет сделал вираж и завис в полусотне метров от решетчатой фермы.

«Ага! Железная дорога… Излучина, мост, — Влад припомнил карту, — налево — речка Тетовска. Что ж, рано или поздно надо выбирать место приземления. Или, вернее, приводнения. Прощай, мой верный железный друг…»

Биолог стабилизировал «Апач» в десяти метрах от воды и посмотрел вниз сквозь нижнюю полусферу фонаря кабины.

«Главное, чтобы вертуха не свалилась на голову…»

Владислав открыл левую дверь и осторожно сполз с кресла.

АН-64А продолжал висеть на одном месте. Рокотов встал обеими ногами на боковую гондолу под кокпитом, еще раз посмотрел вниз, мысленно перекрестился, нагнулся вперед, слегка толкнул джойстик управления горизонтальным полетом и спиной вперед вывалился наружу.

Сверху ударил поток воздуха от несущего винта.

Прыгуна развернуло на один оборот, он на секунду завис возле машины и рухнул вниз. «Апач» чуть наклонил нос и пошел вперед, прямо на мост.

Приводнение оказалось жестковатым, но терпимым.

Влад вошел в воду наискосок ногами вниз, вынырнул, отфыркиваясь, и смог оценить финальные секунды жизни грозной американской машины.

АН-64А на скорости в двадцать километров в час вошел точнехонько в основание фермы моста. Винт разлетелся вдребезги, корпус развернуло боком и хряпнуло о гофрированный металл. С визгом отскочил рулевой пропеллер, искореженную машину завалило на бок, и она рухнула с десятиметровой высоты в реку, подняв огромный фонтан брызг.

К удивлению экс-летчика, топливо не загорелось.

Смятая кабина секунд тридцать возвышалась над водой, потом откуда то из-под нее вырвался пузырь воздуха, и то, что осталось от «Апача», благополучно ушло на дно.

«Через десять минут вода успокоится, а течение унесет мелкие плавающие обломки, — подумал биолог, неспешным брассом направляясь к берегу, — так что у моих друзей еще возникнет проблема с поисками вертушки… Днем, естественно, корпус будет виден, но сейчас-то ночь. До утра времени еще море. Успею уйти километров на двадцать…»

Рокотов выбрался на пологий песчаный берег, отряхнулся и устремился в невысокий лесок, на ходу вытряхивая воду из «Хеклер-Коха». Он решил не останавливаться и не сушиться. Высохнет на бегу…

К пяти утра биолог добрался до железнодорожной стрелки, пробежав, по своим расчетам, не меньше пятнадцати километров. Одежда более-менее просохла, шума погони слышно не было. Что радовало.

Влад устроился в кустах, разобрал пистолет пулемет, насухо протер его обрывками бумаги, валяющимися вдоль полотна, и снова собрал.

Контрольный выстрел в кучу песка показал, что с оружием все в порядке.

«Уф! Жить хорошо, а хорошо жить — еще лучше! Сейчас бы пожрать — и в койку. Однако с этим придется погодить… Сначала следует разобраться, куда меня занесло. Ушел я на северо-восток… Значит, где-то рядом Тетово или Шипковица. Да уж, бешеной лошади сто верст не крюк. Эк меня занесло! Но, может, это и к лучшему… Смысла искать меня здесь я не вижу. Скорее, облава где-нибудь на юге, километрах в пятидесяти. Косвенно это подтверждается отсутствием какого-либо шума. Ни поисковых вертолетов, ни сирен, ни машин с солдатами… Карты я им спутал конкретно. Только на базе они будут неделю разбираться, что произошло и зачем. Особенно с этим дурацким катком. Молодцы ребята! Такой шухер устроили, что хоть святых выноси! И я не подкачал. Этот полет войдет в македонский эпос. Лет через сто-двести какой нибудь славянин внукам своим рассказывать будет про Икара из России. Подробностей героических добавят, мой рост явно увеличат метров до двух, еще прекрасную незнакомку приплюсуют, которую я якобы из американского плена вытащил… Лепота!» Из-за поворота послышался лязг. «Ого, поезд! Идет медленно, километров пять в час… Товарняк. А что? Это нам подходит… Обыскать все поезда и машины по всей Македонии никто не в состоянии. Идет на юг… Туда, куда мне и надо. — Рокотов осторожно выглянул из кустов. — Нормальный вид транспорта. Не до жиру! Что ж, садимся. Контролеров туточки нет, билет никто не спросит…» Владислав подобрался ближе к полотну. Старенькие вагоны шли неспешно, погромыхивая на стыках вслед за трудягой локомотивом.

Биолог дождался, когда его минует первая треть состава, и взобрался на насыпь. Мимо проплывали платформы с гравием и двери деревянных вагонов. Одна из них оказалась полуоткрытой.

Рокотов зацепился рукой за створку и впрыгнул внутрь.

Вагон оказался забит огромными катушками толстого, в руку толщиной, покрытого свинцовой оплеткой кабеля, удерживаемым пропущенными сквозь скобы веревками. Места для безбилетного пассажира было в избытке.

Влад прикрыл дверь, оставив себе для наблюдения узкую щель, и блаженно растянулся на полу, прислонившись спиной к одной из катушек. В его положении езда даже на товарном поезде могла считаться верхом комфорта.

— Еще жижгалё[52] хочешь? — Султан приподнял крышку над дымящимся котелком.

— Не, сам доедай, — старший откинулся в шезлонге и посмотрел на фосфоресцирующий океан. — Чаю потом сделай…

Кроме двух чеченцев на палубе и ночной вахты, все остальные на судне спали.

Младший вывалил себе в тарелку кусочки разваренного теста с обрезками мяса и принялся есть с лезвия узкого ножа, накалывая еду на кончик и макая в соус. Старший еле заметно поморщился и отвернулся, сделав вид, что не замечает неопрятности своего юного товарища.

Султан ел жадно, причмокивал и вытирал уголки рта тыльной стороной давно не мытой руки.

Хорошо еще, что жижгалё готовил не он, а повар-грек.

Арби отнюдь не радовала перспектива еще неделю провести с Султаном на контейнеровозе, пока груз не прибудет в Санкт-Петербург. За прошедшие с момента отплытия из Шенгини девять дней молодой чеченец уже достал старшего до печенок неаккуратностью, тупостью, бахвальством, пустым чванством, бесконечными разговорами о будущей красивой жизни в родном Гехи-чу.

Но приходилось терпеть.

Султан все еще был нужен. В одиночку Арби не справился бы. Две с половиной недели человек не спать не может, а караулить контейнер с атомной боеголовкой требовалось постоянно.

Так и существовали — один спит, другой — на страже, чтобы не дай Бог никто не попытался вскрыть железные створки в надежде разжиться чем нибудь полезным. Наемные украинские экипажи на мальтийских судах славились тем, что тащили все, что плохо лежит, и не брезговали копаться в грузе, пока судно совершало переход от одного порта в другой. На это закрывали глаза только потому, что моряки из независимых стран СНГ были гораздо дешевле, чем наемные рабочие из Греции или Италии.

Султан облизал нож и сбросил свою тарелку в котелок. Удовлетворенно рыгнул, отнес грязную посуду на камбуз и вернулся, бережно неся пышущий жаром чайник.

Арби неслышно вздохнул.

Опять начнет приставать со своими идиотскими разговорами!

Младший разлил по чашкам густую черную жидкость, уместил свой костлявый зад в шезлонге и достал папиросу.

— Это уже третья за сегодня, — неприязненно напомнил Арби, указывая на «косячок». — Плохо не будет?

— А! — отмахнулся младший. — Мужчине это не повредит.

— Если заснешь, пеняй на себя, — предупредил старший.

— Не засну, — Султан с удовольствием втянул резко пахнущий дым, — я дома по пять штук таких выкуривал подряд, и ничего…

«Немудрено, что у тебя мозги давно высохли…» — зло подумал Арби, сохраняя невозмутимое выражение лица.

К своим двадцати трем годам Султан выглядел на все тридцать.

Травку он начал покуривать в четырнадцать. А в шестнадцать, когда Чечено-Ингушская АССР разделилась на две республики и обе семимильными шагами пошли к независимости, Султан перешел на мак. Однако это не вызвало прилива благожелательности у его родственников, и молодого чеченца насильно отучили от иглы, заперев на пару месяцев в сарае. Юноша переломался и с тех пор предпочитал анашу всем остальным наркотикам, памятуя о предупреждении деда. Старик поставил внука перед выбором — или он завязывает со шприцами, или его отправляют на горные вершины под наблюдение троюродного дядьки чабана.

Султан не хотел к дядьке и тягу к опиатам поборол.

Зато когда его приняли в отряд «исламских волков», он оторвался по полной программе — глотал «колеса», курил героин, нюхал кокс[53], не брезговал даже клеем. Но эйфория продолжалась недолго — в первую чеченскую войну его полк был вырезан до основания батальоном российского спецназа. Из шестисот бойцов уцелело три десятка. Да и то только тех, кто на момент фатального боя отсутствовал в расположении части.

Избежавшего смерти Султана взял под крыло один из полевых командиров и прикрепил к опытному Арби.

— Твое дело, — зевнул старший, — сегодня ночью ты дежуришь.

— Все нормально, — младший стряхнул пепел, — не засну. Вон, я когда Мужицкого сопровождал, по три дня не спал… В прошлом году, — уточнил молодой чеченец.

Арби кивнул. Султан действительно пару месяцев находился рядом с корреспондентом радио «Свобода» Андреем Мужицким, совершавшим вояж по независимой Ичкерии. Официально Мужицкий освещал для западных средств массовой информации «счастливую жизнь» маленького, но гордого народа, наконец-то сбросившего «ярмо русской империи». Но это была одна сторона медали.

На самом деле журналист зарабатывал деньги тем, что снимал для подпольной реализации фильмы о реальных пытках и убийствах. Подобное «натуральное видео» пользовалось на Западе огромным спросом, и Мужицкий получал за каждую пленку до пятнадцати тысяч долларов. Параллельно он пропагандировал образ свободолюбивого чеченца, столь ценимый спецслужбами США.

На побочный промысел Мужицкого его патроны из ЦРУ закрывали глаза. Судьбы замученных до смерти перед камерой пленных солдат и заложников мировое сообщество не волновали. Выколотые глаза, отрезанные пальцы и забитые в грудь живому человеку гвозди не шли ни в какое сравнение с пропагандистским задором закомплексованного Андрюши, всю жизнь стремившегося к известности и обретшего ее только тогда, когда он стал планомерно топтать собственную страну. И удовлетворять свои садистские комплексы, присутствуя при многочасовых издевательствах над пленными в чеченских подвалах. По просьбам Мужицкого к заложникам применялись методы, описанные еще в средневековом труде «Молот ведьм». Андрюша мнил себя прирожденным режиссером, не понимая того, что постепенно его мозг погружается в пучину безумия. От фильма к фильму пытки становились все кошмарнее. Так, что даже палачей пробирал холодный пот, когда Мужицкий перед съемкой расписывал сценарий.

— Ты сейчас не с Мужицким, а со мной, — сказал Арби, — и наше дело посерьезнее, чем русаков на кусочки резать. Вернешься домой, можешь делать что хочешь…

— Я понимаю, — закивал Султан. — Все, это последняя.

— Вот и хорошо, — старший медленно потянулся.

— Чаю еще налить?

— Пока нет. Я пойду прогуляюсь, а ты сиди. Вернусь через полчаса…

Арби захотелось хоть немного побыть в одиночестве, отдохнуть от немытого и говорливого партнера. И выкурить перед сном свою сигаретку с анашой.

За четыре часа товарняк преодолел не больше двадцати километров — подолгу стоял на переездах, петлял по каким-то полузаброшенным веткам, сдавал назад, дважды заезжал на одну и ту же станцию.

Влад даже подумал, что машинист заблудился.

Наконец состав выбрался на прямой путь и двинулся с постоянной скоростью пешехода, страдающего одышкой. Мимо медленно ползла насыпь с редкими кустиками пожухлой травы.

Рокотов приободрился.

Похоже, что американцы и македонская полиция окончательно запутались и потеряли след беглеца. По крайней мере, облавой не пахло. Пару раз биолог через свою наблюдательную щель видел кучки резервистов в серо-зеленой форме, но к его поискам эти молодые люди никакого отношения не имели. Сидели себе спокойно и попивали винцо. На поезд они обращали ровно столько же внимания, сколько на облака в небе.

«Ну и хорошо, меньше проблем, — решил Владислав, — всю страну не обыщешь. Особенно если не знать, кого искать. А меня видели только трупы. Мертвые не болтают, как говаривал еще товарищ Сталин. Большого ума был человек… В Градеце полицаи тоже в тупик зайдут. По их логике, там должны еще оставаться диверсанты, которые спустили каток с горы. Чтобы их главный удрал на вертолете. Вот и пущай ищут! Флаг им в руки и барабан на шею. Через недельку поймут, что опростоволосились. Но будет уже поздно… Ребятам предъявить нечего, сразу после пуска катка они должны были свалить по домам. Петарды вообще ни в какие ворота не лезут. Баловство, одним словом… Расследование упрется в стену. Найдут кого-нибудь виноватого из мелких начальников и выпрут со службы. Америкосам тоже ничего не светит. Мертвый негр инструктор, рядовой с ломом в башке, еще пяток другой труперов на складе, каток во дворе базы, два вертолета сожжены, один угнан и утоплен. Кто, почему, зачем — неизвестно. Будут подозревать спецоперацию сербских зеленых беретов. Вероятнее всего, постараются это дело спустить на тормозах, чтобы не лишиться постов. Придумают какую-нибудь версию о случайном пожаре…» Состав снова замедлил ход. Рокотов выглянул через щель. Поезд, изогнувшись дугой, вползал на знакомый мост.

Точно возле опоры, в которую врезался «Апач», завис другой АН-64А, наполовину скрытый решетчатыми фермами. На поверхности воды виднелись две желтью надувные лодки с яркими синими буквами «US NAVY» на пухлых бортах.

Американцы обнаружили место крушения своего вертолета, и теперь команда аквалангистов обследовала затонувший корпус.

Владислав мгновенно охватил взглядом открывшуюся картину, прикинул расположение «Апача» относительно моста и выдернул из ножен мачете.

Мадлен Олбрайт кивком головы попрощалась с охранником и закрыла за собой дверь своей квартиры. В жилище Госсекретаря вход сотрудникам Секретной Службы был запрещен, за исключением особых случаев. А рядовой приезд на ночь таковым не являлся.

Квартира высокого государственного чиновника находилась под наблюдением круглые сутки. Напротив дверей здания стояла машина с детективами из соседнего полицейского участка, у лестницы дежурил вооруженный консьерж, лифт обслуживался высоким мулатом с внешностью сержанта из спецподразделения «Дельта», и на каждом этаже в холле сидел охранник в темном костюме.

Олбрайт сбросила на диван сумочку, стащила тесные туфли и босиком прошлепала в ванную комнату. Там она ополоснула лицо холодной водой, полминуты разглядывала себя в подсвеченное сорокаваттными лампочками зеркало и затем проследовала в спальню, чтобы переодеться в домашний халат и перед сном, набив брюхо цыплячьими ножками, просмотреть взятые с собой документы по Ираку. Саддам Хусейн опять поднимал голову, требовал снять со своей страны международные санкции, и Госсекретарю нужен был очередной повод, чтобы осадить этого усатого мерзавца. А заодно и оправдать продолжающиеся точечные бомбардировки иракских городов и нефтезаводов.

Свет в спальне почему-то не включался.

Мадлен несколько раз раздраженно щелкнула выключателем и подошла к торшеру, которым пользовалась тогда, когда глаза уставали от яркой люминесценции новомодной крутящейся лампы на потолке.

Торшер оказался в порядке.

Однако рядом с ним в свободной позе развалился щуплый мужичонка лет сорока с горбатым носом и тонкими пальцами музыканта. Он сощурился от света и приветливо улыбнулся Госсекретарю.

— Я же просила вас не приходить сюда, — прошипела мадам, лихорадочно пытаясь сообразить, как резидент израильской разведки, у кого она состояла на связи, смог опять проникнуть в тщательно охраняемый дом для высокопоставленных персон, — и не подвергать меня опасности…

Резидент время от времени появлялся в самых неожиданных местах. То в спальне у Мадлен, то на горнолыжном курорте, куда Госсекретарь приезжала по приглашению Президента, то на светском рауте только для vip-дипломатов. И никогда не объяснял, как ему это удавалось. Даже видеокамеры, установленные на дверях и окнах квартиры Олбрайт, ничего не фиксировали.

— Есть необходимость личной встречи, Далида, — резидент назвал Госсекретаря по кодовому имени, хотя ему прекрасно было известно, кто она такая.

— Могли бы выйти на контакт по обычному каналу. Встретились бы завтра.

— Завтра меня не будет в Вашингтоне, — спокойно пояснил резидент, — а дело не терпит отлагательств. Ваш связной попал в аварию, и материалы вашего последнего доклада исчезли.

— Как? — Мадлен прошиб холодный пот, и она бессильно опустилась в кресло у кофейного столика.

В ее воображении тут же замаячила перспектива ареста, быстрого следствия и приговора к трем пожизненным заключениям. В Америке иностранных шпионов не жалуют.

— К-когда это произошло?

— Пять дней назад.

— Но почему меня не предупредили?! — взвизгнула Госсекретарь, сложив на дряблой груди руки с выступающими венами. — И почему именно вы мне об этом сообщаете?

— Таковы правила, — невозмутимо ответил израильтянин. — С агентами вашего уровня работают только специально уполномоченные сотрудники. Моя резидентура даже не знает о вашем существовании. Но это не главная причина, по которой я вас навестил. Завтра я убываю на неделю, и мне нужно знать, как скоро мы получим копию доклада.

— А где материал, что был у связного?

— Я же уже говорил — он пропал. Курьер с сотрясением мозга госпитализирован в институт Джона Хопкинса, там неотлучно дежурят наши люди. Микропленка была выброшена им в канализационный люк, как и полагается по инструкции. Опасаться вам нечего, ФБР ничего не подозревает… Так я жду ответа.

— Доклад будет готов послезавтра.

— Хорошо. Тогда положите его на обычное место. — Сотрудники Моссада, не мудрствуя лукаво, использовали примитивные «почтовые ящики» где нибудь под корой дерева или в стенной щели. Старый, проверенный временем способ, не уступающий по надежности зашифрованным посланиям через Интернет. А при развитой системе полевых агентов, осуществляющих тройной контроль места выемки груза, Моссад почти на сто процентов гарантировал безопасность и посылки, и отправителя.

Резидент не знал, что последний контейнер уже давно изучали в Москве. Он считал, что капсула благополучно провалилась сквозь канализационную решетку и была смыта потоком фекальных вод. Через сутки специальное вещество, покрывающее внутренние стенки контейнера, должно полностью растворить содержимое.

Так доложил курьер. У Моссада не было причин не верить иудею, проведшему на своем веку сотни блестящих операций.

Да и агент был полностью уверен в своем докладе. Он не мог знать, что капсула по нелепой случайности зацепилась за выплюнутый за десять минут до происшествия комочек жевательной резинки, который попал между прутьями решетки и не позволил контейнеру провалиться глубже.

Сотрудник Внешней Разведки России тоже удивился этому счастливому обстоятельству. Белый обслюнявленный комок «даблминта» означал для него вторую звезду на погоны с двумя просветами. И поощрение всему отделу. Получив звание подполковника в тридцать три года, можно рассчитывать на отличную карьеру в будущем.

— Есть пожелания? — резидент внимательно посмотрел на приходящую в себя нервную пожилую женщину. Ту, которая по собственной инициативе, прослышав про бешеные и не облагаемые налогами гонорары израильской разведки, сама предложила услуги бывшему начальнику управления Моссада. И ту, которая теперь шарахалась от любого намека на провал.

Но резидент не выбирал агентов. Ему поручили опекать Госсекретаря США, и он честно выполнял свою работу, подавляя в себе презрение к сморщенной и трусливой жабе.

— Я хочу, чтобы вы решили вопрос с Арканом, — выдавила Мадлен, — он мешает нам своей популярностью. Не будь Ражнятовича, Милошевич давно бы сдался.

— Сейчас этого делать не стоит. Смерть Аркана сделает из него героя, и сербы только усилят сопротивление. Мы уже обсуждали этот вопрос. Генерал Бен Ави дал слово, что в скором времени и Ражнятович, и Булатович[54] будут нейтрализованы… Через несколько месяцев после окончания бомбардировок, под видом мафиозных перестрелок. Вам следует немного подождать.

— Я жду уже год.

— Не мы начинали бомбардировки. Это было ваше коллегиальное решение с Президентом. Как вы помните, мы рекомендовали подождать еще полгода, до осени. А сейчас май, сербам очень просто скрывать свою технику в лесах и строить укрепления.

— Операцию разрабатывал Пентагон, — проворчала мадам.

— Жаль, что ваши военные нас не слушают… Да, кстати, что произошло с вашим пилотом? Тем, кого сбили над Сербией и который спасся месяц назад?

— Каким еще пилотом? — неприязненно спросила Олбрайт.

— Его фамилия, кажется, Коннор.

— Я не знаю всех летчиков по фамилиям.

— С бомбардировщика «невидимки», — напомнил резидент. — Ходили слухи, что его спас какой-то русский…

— А-а, этот! — Госсекретарь сделала вид, что вспомнила историю с летчиком. — Обычные выдумки. Если хотите узнать какие-то подробности, то поинтересуйтесь у самого пилота. Насколько я понимаю, вашим людям это по силам…

— Не думаю, что генерал Бен Ави всерьез оценит показания, полученные с помощью медиума и хрустального шара, — резидент позволил себе улыбнуться. — Капитан Коннор вот уже две недели как похоронен.

— Мне его судьба неизвестна. — нервно отреагировала Олбрайт, выпучив маленькие бесцветные глазки.

Дрожащие руки Госсекретаря выдали ее с головой.

Резидент и так наперед знал ответ на свой вопрос, но ему хотелось убедиться, что их лучшая агентесса сама замешана в этой грязной истории и именно от нее исходил приказ на устранение летчика американских ВВС.

Тем более интересными представлялись сведения, полученные Моссадом от своих агентов в Освободительной Армии Косова, о некоем отмороженном субъекте, бродящем в одиночестве по краю и представляющемся капитаном Коннором.

— Жаль, — резидент пожал плечами. — Что ж, не буду вас больше задерживать, — он легко и бесшумно поднялся из кресла. — Провожать меня не надо.

Мадлен с плохо скрываемой яростью уставилась в спину выходящему из комнаты израильтянину.

Когда она спустя минуту обошла квартиру, резидент уже исчез. Так же таинственно, как и появился. Не потревожив ни охрану, ни одну из систем сигнализации. Словно бесплотный дух.

По всей вероятности, машинист товарного поезда тоже заинтересовался происходящим и снизил скорость до минимума, чтобы хорошенько рассмотреть зависший наполовину под мостом вертолет американцев и суетящихся в лодках морских пехотинцев, одетых в черные облегающие комбинезоны.

Владислав распахнул дверь на полную ширину.

До середины моста оставалось метров двести. При скорости в три километра в час — чуть больше двух минут хода.

«Только бы не газанул!» — мысленно взмолился Рокотов.

Он аккуратно перерезал веревку, удерживающую на месте барабан кабеля. Не перерубил одним махом, а именно перерезал, несколько раз проведя по ней острием мачете. Резкие движения в ограниченном пространстве вагона могли привести к неконтролируемому сдвигу груза. А так барабан остался на месте, удерживаемый обломком доски, выломанной Владом из соседней катушки.

Биолог выглянул наружу.

Локомотив приближался к другому берегу реки. Из кабины торчала крохотная голова машиниста.

«Ишь, любопытный какой! — Рокотов спрятался внутрь. — Глазенки вылупил, притормозил, головенкой вертит… Хорошо, что не остановился и не вылез. Но маленькая скорость мне только на руку. Как по заказу. Не промахнусь…»

До сверкающего круга винта осталось метров тридцать.

Владислав выбил из под барабана доску, протиснулся к стене и уперся в нее спиной. Теперь катушка кабеля удерживалась на месте только собственным весом.

Мимо медленно проплыла опора моста, и показался хвост «Апача».

Биолог разогнул ноги, и бухта кабеля выкатилась из вагона.

Катушка весом добрых четыреста килограммов скакнула через порог, подпрыгнула на стальном швеллере и рухнула вниз. Спустя девять метров она соприкоснулась с четырехлопастным винтом АН-64А.

Если бы сверху на вертолет упала просто деревяшка, то у экипажа был бы шанс выжить и даже спасти машину.

Но кабель в свинцовой оболочке испортил все дело.

От удара грубо сбитый из неструганых досок барабан раскололся, и кабель мгновенно размотался беспорядочными кольцами. За шесть сотых секунды все четыре лопасти «Апача» разлетелись длинными, шуршащими в воздухе осколками. Лишенная управления машина клюнула вниз, хвост бросило в сторону, ударило о вертикальную ферму, и шесть с половиной тонн стали и кевлара свалились на голову команде аквалангистов.

Нос АН-64А протаранил одну из лодок, при этом дуло автоматической пушки вошло точно в живот лейтенанта Патрика Андерсена, в последнее мгновение повернувшегося, чтобы посмотреть вверх.

Рулевой винт продолжал вращаться, и это решило судьбу второй лодки. Хвост вертолета занесло, двухфутовые лопасти вспороли тонкую резину борта, прошли вдоль всей его длины и наткнулись на мягкое тело сержанта третьего класса Сола Гарриса. Вбок отскочила отрубленная рука, Гаррис тонко закричал и захлебнулся своим воплем, когда пропеллер размолол его грудную клетку.

Тело сержанта взлетело в воздух, и тут винт дошел до кислородного баллона, закрепленного на спине у Сола. Со страшным скрежетом лопасти вгрызлись в полусантиметровую сталь, и винт заклинило.

По инерции корпус вертолета развернуло еще на половину полного оборота, машина встала на попа и перевернулась вверх шасси. Со звоном отскочила одна из дверей, не выдержав напряжения перекрученного корпуса, и внутрь хлынула холодная вода Вардара.

Потерявшие сознание летчики захлебнулись.

Из восьми аквалангистов выжили четверо, находившиеся на момент катастрофы «Апача» в двенадцати метрах от поверхности реки. Но у них не было связи, и потому группа спасателей прибыла к мосту только через три часа, так и не получив ответа на свои призывы от экипажа боевого вертолета.

За это время Рокотов успел отъехать на добрых пятнадцать километров от реки и спрыгнуть с поезда в окрестностях городка Матка. Товарняк пошел дальше на юго-восток, куда Владу было совершенно не нужно.

Его путь лежал на сорок пять градусов левее.