"Серп и молот против самурайского меча" - читать интересную книгу автора (Черевко Кирилл Евгеньевич)6. «МЕМОРАНДУМ ТАНАКИ» И ВОПРОС ОБ ЭКСПАНСИИ ЯПОНИИВ истории довоенных отношений СССР с Японией немалую роль сыграл пресловутый «Меморандум Танаки» (1927 г.) — генерала, премьер-министра и министра иностранных дел и колоний Японии. Этот документ послужил важной вехой в процессе милитаризации общественно-политической жизни и экономики Японии, нагнетания экспансионистских устремлений в ее внешней политике, которая в конечном счете привела к возникновению очага Второй мировой войны на Дальнем Востоке, а позднее и к войне на Тихом океане. «Меморандум Танаки» представляет особый интерес с точки зрения использования его для мобилизации советских масс на противостояние японской угрозе, а также для оправдания постепенно усиливавшихся сталинских репрессий (вспомним, что в докладе Молотова, ближайшего сподвижника Сталина, и в решениях февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. японские «шпионы» упоминались первыми и только за ними следовали немецкие «шпионы» и «троцкистские двурушники»). Нельзя не сказать и о том, что «Меморандум Танаки» эксплуатировался различными державами в качестве средства вовлечения своих государств — соперников на Дальнем Востоке в вооруженное столкновение с Японией. В материалах Токийского международного военного трибунала для Дальнего Востока (1946—1948) «меморандум» фигурирует как документ, представленный американскими обвинителями под № 169[40]. Он объявляется программой вооруженного захвата стран Евразии, начиная с сопредельных районов Китая и СССР, в целях достижения мировой гегемонии[41]. Подобная точка зрения сохранялась в статьях и книгах советских и российских историков вплоть до последних лет[42]. Так, В.Я. Пещерский писал: «В историю войны давно вошел документ, некогда носивший высшую степень секретности. Он был составлен премьер-министром Японии Танакой для молодого тогда императора Хирохито и представлял собой развернутую программу действий Японии на долгий период. Он гласил: «Если мы в будущем захотим захватить в свои руки контроль над Китаем, мы должны будем сокрушить США… Но для того чтобы завоевать Китай, мы должны будем сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того„ чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные азиатские страны и страны южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами… Имея в своем распоряжении все ресурсы Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, Архипелага (южных морей), Малой Азии[42], Центральной Азии[43] и даже Европы. Но захват в свои руки контроля над Маньчжурией и Монголией является первым шагом… В программу нашего национального роста входит, по-видимому необходимость вновь скрестить мечи с Россией на полях Монголии[44] в целях овладения богатствами Северной Маньчжурии». Автор отмечает, что в 1927 г. этот особо секретный документ лег на стол Сталину[45]. Мне в первую очередь хочется обратить внимание на ошибки и неточности в переводе «меморандума», существенно искажающие его смысл. В соответствующем месте японского текста, датированного 25 июля 1927 г. и опубликованного уже в сентябре того же года в китайском журнале «Чайна уикли», читаем: «Японо-русская война в действительности была войной Японии и Китая, и если мы в будущем захотим поставить под свой контроль Китай, то мы должны будем непременно Далее перевод в целом верен, кроме ошибки в заключительной части, о которой упоминалось выше. При внимательном чтении «меморандума» обращает на себя внимание и одна явная неувязка. С одной стороны, первым шагом к коренному переделу мира объявляется завоевание господства над Маньчжурией, ас другой — подчеркивается необходимость для достижения этой цели «непременно прежде всего» (по-японски «канарадзу мадзу») расправиться с США. Где и как предполагалось сокрушить «мощь США», которые Япония еще с 1907 г. рассматривала, наряду с Россией, своим потенциальным противником, в «меморандуме» не поясняется. По-моему, именно ввиду абсурдности подобной «очередности» слова «непременно прежде всего» были опушены при переводе этого места для Сталина. Направлять ему такую несуразицу никто не решился. А вот еще одна странность, связанная с «меморандумом». Ни один советский историк не задумался над в общем-то напрашивающимся вопросом: почему этот документ «высшей степени секретности», поступив от спецслужб в Москву как из Кореи, так и из Китая[47], через месяц с небольшим попал в китайскую печать? Произошло это, скорее всего, потому, что в оперативном ознакомлении с ним руководителей других стран была кровно заинтересована верхушка гоминьдановского Китая, рассчитывавшая использовать его для обеспечения международной поддержки своей борьбы против оккупации японскими войсками части китайской территории. Относящиеся к рассматриваемой здесь проблеме события разворачивались следующим образом. Когда Чан Кайши после поражения революции 1925—1927 гг. стал оттеснять войска генерала Чжан Цзолина, бывшего японским ставленником, но начавшего выходить из-под японского контроля, в северо-восточные районы страны, перед правящими кругами Японии встал вопрос о переходе к активному курсу в отношении Китая. С целью организации этого перехода в июне—июле 1927 г. была проведена конференция по проблемам Востока представителей Японии в Китае, ее правительства и военных кругов. 7 июля 1927 г. конференция приняла «программу политики в отношении Китая», которую 25 июля того же года премьер Г. Танака изложил в своем докладе императору. Программа эта и получила название «Меморандум Танаки». Она состояла в следующем: 1. Стабилизация политической обстановки в Китае и восстановление порядка руками самого китайского народа. 2. Содействие в этом умеренным элементам в Китае совместно с другими державами. 3. Опора в Китае на центральное правительство в его борьбе с военными кликами за единство страны. 4. Принятие решительных мер в случае, если беспорядки в Китае будут создавать угрозу правам, интересам и имуществу японских подданных в этой стране. 5. Наличие важных японских интересов в Маньчжурии, Монголии и в трех восточных провинциях Китая возлагает на Японию особую ответственность и обязанность проявлять заботу в военном плане. В случае возникновения беспорядков в Маньчжурии и Монголии, которые создали бы угрозу особому статусу и интересам Японии в этих районах, она должна была принять необходимые меры для обеспечения безопасности проживающих там коренных жителей и иностранцев. По мнению японских историков, эта программа знаменовала собой отход от политики предыдущего главы японского МИДа К. Сидэхары, выступавшего за невмешательство в дела Китая и признававшего Маньчжурию и Монголию его неотъемлемыми частями, но тем не менее являлась не программой-максимум, а программой-минимум экспансии Японии в Китае[48]. Ну а что касается того «Меморандума Танаки», добытого советскими спецслужбами, который по своим каналам заполучила китайская пресса, он содержал «заявку» на мировое господство, и, по всей видимости, был фальшивкой. Это мнение в июле 1995 г. в Москве подтвердил в личной беседе со мной директор Центра изучения Японии в Тяньцзиньском университете Нанкай профессор Ю Синьчун, подчеркнувший, что в Японии его теперь придерживаются и левые историки. Он обратил внимание на тот факт, что текст «меморандума Танаки», ставший достоянием гласности, своей пространностью отличается от принятых докладных записок императору, кратких и четких. Но самое главное состоит в том, что содержание этого документа в части, касающейся предначертанного в нем курса Японии на мировое господство, в том числе на войну с США и СССР, не подтверждается опубликованными стенограммами конференции 1927 г., которые были тщательно изучены этим китайским ученым. В Китае и на Западе ходили упорные слухи, что, помимо официального, Танака подготовил и неофициальный меморандум, в котором и излагались идеи борьбы Японии за мировое господство, он-то и стал общеизвестен[49]. Однако авторство Танаки в данном случае более чем сомнительно. Опубликованные в нашей стране исследования показывают поразительное сходство неофициального меморандума с программой японской экспансии на Евразийском континенте и борьбы за мировое господство с США, Китаем и европейскими державами, в том числе с Россией, разработанной еще в 1914 г. влиятельным японским ультраправым «Амурским обществом» («Кокурюкай»). Не случайно советский историк А. Гальперин отмечал в свое время, что документ, получивший известность под названием «меморандум Танаки», «в развернутом виде… формулировал положения тех многочисленных деклараций и манифестов, которые публиковались до него различными шовинистическими организациями Японии, пропагандировавшими установление японского господства над Китаем и всей Азией»[50]. Думается, вполне возможно, что через своих приверженцев в военной верхушке Японии руководители «Амурского общества» решили распространить свою далеко идущую программу по некоторым армейским штабам в Корее, Маньчжурии, Китае и на Тайване для получения дополнений и замечаний, а ради придания ей большей авторитетности окрестили ее меморандумом премьер-министра генерала Танаки. Советский же консул в Сеуле И. Чичаев, резидент ОГПУ, через своего агента, известного под псевдонимом Хироси Отэ, сотрудника Главного жандармского управления Японии, и советский разведчик, сотрудник Генерального консульства СССР в Харбине, через свою агентуру сумели достать копию этого документа. Как сообщил В.Я. Пещерский, советскому руководству был передан «Меморандум Танаки», копия которого была получена харбинской, а не сеульской резидентурой внешней разведки ОГПУ. И именно харбинская копия была подвергнута проверке на подлинность. «В подлинности меморандума сомнений не было не только потому, что в сопроводительном письме генерального штаба Японии подчеркивалось серьезное значение, которое японское правительство придавало этому документу, — писал советский историк Е.А. Горбунов. — В группе советских разведчиков был профессор-японовед Макин, специалист высшего класса, отлично знакомый с японской секретной документацией. Исследовав текст меморандума, он убедил разведчиков в его подлинности…»[51] Но этим «подлинником», по всей вероятности, была копия «программы политики в отношении Китая», раздутой милитаристами (скорее всего, сторонниками «Амурского общества» в генштабе) до планетарных масштабов. А психологическая нацеленность профессора Макина и его коллег-разведчиков на поиски антипода программы мировой пролетарской революции побудила их принять фальшивку за чистую монету. Характерно, что и в Китае был опубликован именно расширенный (т.е. фальсифицированный) вариант этого документа, хотя его истинный текст был там известен. Как сообщил мне профессор Ю Синьчун, специально изучавший этот вопрос, в 1927 г. японский политический деятель Такэтоко, близкий к императорскому двору в Токио, порекомендовал китайского книготорговца из Гонконга Цзи Чжиканя для реставрации старых китайских книг в дворцовой библиотеке. Его допустили туда для этой работы. Однажды он улучил момент, переписал докладную записку Танаки императору (т.е. программу-минимум японской экспансии в Китае) и по частям переслал ее секретарю Чжан Цзолиня. Не преминуло погреть руки на попавшем в его распоряжение документе и советское правительство. Оно инсценировало утечку информации, в результате которой фальшивый «Меморандум Танаки», переведенный на английский язык, передали для публикации в США с целью столкнуть их с Японией. Было бы ошибкой игнорировать и следующее обстоятельство. Расширенный вариант «Меморандума Танаки» японские ультранационалисты отождествляли с вынашивавшейся ими еще со времен Русско-японской войны программой крупномасштабных территориальных захватов. Программу эту они стремились навязать своему правительству, и отчасти небезуспешно. Первым объектом экспансии, естественно, был избран Китай. Теоретическую базу под аргументы в пользу отторжения от него Маньчжурии и Монголии подвели работы японских историков, которые подчеркивали, что в сравнительно недавнем прошлом эти территории не были китайскими. Так, Д. Яно писал: «Маньчжурия как особая территория пинского императора не представляла собой территорию Китая. Поэтому в годы японо-русской войны последний придерживался нейтралитета. Если бы дело обстояло иначе, то это означало бы, что Россия захватила территорию Китая… и, следовательно, он должен был бы действовать совместно с Японией против России, но он сохранил нейтралитет[52]. В той же работе Д. Яно с гордостью подтверждал важность своих исторических изысканий для оправдания японского проникновения в Маньчжурию и Монголию: «…Мои взгляды (в отношении этих пограничных с СССР стран. — Однако «активный курс» Танаки, направленный на захват северо-восточных районов Китая, потерпел крах, так как Япония, испытывавшая тяжелые последствия финансового кризиса, не смогла тогда еще помешать установлению формального административного контроля китайского правительства над этими районами. Да и пришедшее к власти правительство Хамагути высказалось за возврат к более осторожной политике К. Сидэхары (1929—1931). К «активному курсу» в отношении Китая японская военщина вернулась несколько позднее, вторгнувшись в Южную Маньчжурию. В заключение одно важное, на мой взгляд, соображение, касающееся политики СССР в отношении Японии непосредственно после сенсационного опубликования «Меморандума Танаки». Советское правительство верило, и не без оснований, в глобальные экспансионистские намерения японской военщины, изложенные в расширенной версии «Меморандума Танаки», но, судя по всему, вооруженный конфликте китайскими милитаристами в 1929 г., во время которого Япония сохраняла нейтралитет, произвел на советских лидеров такое сильное впечатление, что они довольно долго считали их главным противником. И даже несмотря на захват японской армией Северной Маньчжурии, где на КВЖД находились центры советского влияния, СССР придерживался по просьбе Японии нейтралитета и не предпринимал в течение некоторого времени антияпонских демаршей, ошибочно полагая, что акции Квантунской армии были направлены только на то, чтобы проучить китайских милитаристов за невыполнение ими договоренностей с Токио. «Покушение на Чжан Цзолиня (японского ставленника в Маньчжурии — |
||
|