"Серп и молот против самурайского меча" - читать интересную книгу автора (Черевко Кирилл Евгеньевич)2. ПЕРЕГОВОРЫ О «ПАКТЕ ЧЕТЫРЕХ» В БЕРЛИНЕ И СОВЕТСКО-ЯПОНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 1940 Г.Идея «пакта четырех» была одобрена Германией еще ранее, в процессе переговоров о тройственном пакте. Риббентроп сообщил, что В.М. Молотов в принципе одобрил идею пакта, хотя к предложению Риббентропа о посредничестве в улучшении отношений с Токио отнесся без энтузиазма. 13 октября в письме Сталину Риббентроп дал обзор состояния советско-германских отношений, высказал пожелание Гитлера, чтобы отношения СССР с Германией и Японией укреплялись, и выразил мнение, что «историческая задача четырех держав заключается в том, чтобы согласовать свои долгосрочные политические цели и. разграничив между собой сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов». Для переговоров по данному вопросу В.М. Молотов был приглашен в Берлин. Перед поездкой в Берлин В.М. Молотов получил соответствующие инструкции от И.В. Сталина. В секретной записке от 9 ноября 1940 г., которую Молотову продиктовал Сталин, в частности указывалось: «1. Цель поездки: а) разузнать действительные намерения всех участников Пакта 3-х в осуществлении плана создания „Новой Европы“, а также „Велик. Вост-Азиатского Пространства“: границы „Нов. Евр.“ и „Вост. Аз. Пр.“; характер государственной структуры отд. европ. государств в „Н.Е.“. и в „В.-А.“, этапы и сроки осуществления этих планов и, по кр. мере, ближайшие из них, перспективы присоединения других стран к Пакту 3-х, место СССР в этих планах в данный момент и в дальнейшем». Указав, что главным вопросом переговоров должен быть переход Болгарии в сферу интересов СССР, и отметив, что в Турции и Иране у СССР «есть серьезные интересы», с чем должна согласиться Германия и Италия, Сталин продиктовал далее: «3. Транзит Германия—Япония — наша могучая позиция, что надо иметь в виду (во время переговоров. — В.М. Молотов прибыл в Берлин 12 ноября 1940 г. На следующий день он встретился с Риббентропом и в ходе беседы последний высказался за достижение договоренности между СССР и Японией о разграничении между ними сфер влияния в Азии[16]. Это положение было конкретизировано в тот же день в беседе В.М. Молотова с Гитлером, который предложил, чтобы СССР обратил свои взоры к Индийскому океану, где советская сфера влияния должна была бы граничить на востоке с японской. В связи с этим В.М. Молотов затронул вопрос о значении тройственного пакта, в частности для великого восточноазиатского пространства, и об отводимой СССР положительной роли, которую он мог бы сыграть в Европе и Азии[17]. На второй встрече в тот же день Гитлер предложил В.М. Молотову проекты соглашения трех держав оси с Советским Союзом и приложенных к нему секретных протоколов о разделе мира на сферы влияния. Так, в первом из них эти сферы распределялись следующим образом: Германии — большинство районов Европы и Центральной Африки, Италии — некоторые районы в Европе и в Северной и Северо-Восточной Африке, Японии — Японские острова, Маньчжурия и районы к югу от метрополии, СССР — районы к северу от Индийского океана. Вопреки традиционному утверждению советской историографии о том, что «советская делегация сразу в категорической форме отвергла идею „пакта четырех“ и связанное с ней „продвижение на юг“[18], на самом деле „Молотов одобрил выдвинутые Риббентропом предложения, в реализации которых Советский Союз был действительно заинтересован, — такие как достижение взаимопонимания с Японией, решение вопроса о черноморских проливах, уважение нейтралитета Швеции, решение судьбы Дунайской комиссии и некоторые другие. Не отверг советский нарком в принципе и идею получения выхода к Индийскому океану, где сфера влияния СССР должна была на востоке граничить с японской „сферой сопроцветания Великой Восточной Азии“, концепция которой была провозглашена 26 июля 1940 г. кабинетом Ф. Коноэ. Учитывая пожелание Сталина „не обнаруживать нашего большого интереса к Персии и сказать, что, пожалуй, мы не будем возражать против предложения немцев“, Молотов сказал, что «разграничение сфер влияния также должно быть продумано“ и что на этот счет он намерен посоветоваться со Сталиным и другими советскими руководителями и дать ответ по дипломатическим каналам. 25 ноября Молотов сделал заявление послу Германии в Москве Ф. Шуленбургу, что правительство СССР «готово принять проект Пакта четырех держав о политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи» при следующих условиях: отказа Японии от своих прав на угольные и нефтяные концессии на Северном Сахалине и вывода германских войск из Финляндии как сферы влияния СССР при соблюдении экономических интересов Германии, что должно было быть оформлено в отдельных секретных протоколах, приложенных к «пакту четырех», соответственно между СССР и Японией и СССР и Германией. Молотов предложил также внести дополнения в два других, предложенных Риббентропом секретных протокола, а именно: признать район к югу от Батуми и Баку в направлении Персидского залива сферой интересов СССР, добиться, в случае необходимости, путем не только дипломатических, но и военных санкций присоединения Турции к «пакту четырех», предоставления СССР на условиях долгосрочной аренды территорий для строительства двух военных баз в проливах Босфор и Дарданеллы с целью обеспечения безопасности СССР в этом районе, а также согласиться на заключение договора о взаимопомощи между СССР и Болгарией[19]. Этому заявлению В.М. Молотова предшествовала его беседа с послом Японии в СССР Татэкавой. 18 ноября 1940 г. на встрече с ним советский нарком сообщил, что в прошедших переговорах с Риббентропом в Берлине он высоко оценил стремление Токио урегулировать отношения с СССР, но вместе с тем выступил с утверждением, что «советское общественное мнение не сможет благожелательно воспринять заключение пакта о ненападении, если он не будет сопровождаться восстановлением территориальных потерь, понесенных Россией на Дальнем Востоке, а именно утратой в свое время Южного Сахалина и Курильских островов». Советский руководитель сказал, что в случае, «если Япония не готова пока к рассмотрению этих вопросов, то советское правительство предлагает вместо пакта о ненападении заключить пакт о нейтралитете и одновременно подписать специальный протокол о ликвидации концессий на Северном Сахалине». Подталкивая японскую экспансию на юг против Англии и США, Молотов отметил при этом, что такой пакт «дает все необходимое для того, чтобы развязать Японии руки для ее деятельности на юге, и, с другой стороны, является достаточным для того, чтобы сделать серьезный шаг в деле улучшения японо-советских отношений». Он указал также на то, что при заключении пакта о ненападении «пришлось бы касаться как вопроса о возвращении В действительности дело заключалось в том, что Москва знала о нереальности территориальных уступок со стороны Токио, а также о том, что, как мы упоминали об этом выше, Советский Союз, исходя из своей позиции в отношении Китая, не мог заключить с Японией пакта о ненападении. В Архиве внешней политики РФ на этот счет имеется провозглашенная советским представителем 21 августа 1937 г. при подписании советско-китайского договора о ненападении «Устная декларация, строго конфиденциальная, не подлежащая оглашению ни официально, ни неофициально», о содержании которой заместитель наркома иностранных дед С.А. Лозовский напомнил В.М. Молотову 21 февраля 1941 г., вскоре после получения из дипломатического представительства СССР в Токио сообщения о визите Мацуока в Москву. Декларация гласила: «При подписании сегодня договора о ненападении, уполномоченный Союза Советских Социалистических Республик заявляет от имени своего правительства, что Союз Советских Социалистических Республик не заключит какого-либо договора о ненападении с Японией до времени, пока нормальные отношения Китайской Республики и Японии не будут формально восстановлены»[21]. Такое же обязательство тогда было вручено советской стороне уполномоченным Китая. Во время упомянутой выше беседы с Татэкавой Молотов вручил ему проект пакта о нейтралитете, идентичный предложенному советскому правительству бывшим японским послом в СССР С. Того. Правда, в нем в отличие от проекта Того предлагалось автоматическое продление договора в случае, если в течение пятилетнего срока его действия ни одна из договаривающихся сторон не заявит о намерении прекратить его действие. Кроме того, в проекте советской стороны отсутствовало упоминание о подтверждении советско-японской конвенции 1925 г. и появилось приложение в виде проекта соглашения о ликвидации японских концессий на Северном Сахалине. Если раньше советская сторона уже ставила свои условия и вместо компенсации японским концессионерам за их инвестиции предлагала поставить 100 тыс. т нефти в течение пяти лет, то в новом проекте соглашения предлагалось лишь то же количество нефти в течение того же срока, но на коммерческой основе. После того как Мацуока был уведомлен о реакции Москвы на его новое предложение, он дал указание Татэкаве попытаться разрешить вопрос о японских концессиях на основе продажи Северного Сахалина Японии. Но когда на встрече 21 ноября японский посол возобновил обсуждение вопроса о продаже Северного Сахалина Японии, В.М. Молотов поинтересовался, не шутка ли это, и, сославшись на сообщение Риббентропа, переданное ему во время переговоров в Берлине, о готовности Токио отказаться от своих концессий в СССР, заявил, что он ждет удовлетворительного ответа японской стороны по этому вопросу. Что же касается поднятого Молотовым вопроса о возвращении утраченных Россией Курильских островов и Южного Сахалина, то по поводу того, какие именно Курильские острова при этом имелись в виду, существуют сегодня разные точки зрения. Первая из них принадлежит американскому японоведу Дж. Ленсену. Она состоит в том, что В.М. Молотов подразумевал не Северные и Средние Курильские острова, от которых Россия отказалась в пользу Японии в обмен на признание ее прав на весь остров Сахалин, находившийся до того в совладении России и Японии после Симодского тракта 1855 г., а все Курильские острова, которые советские войска заняли позднее, в 1945 г. и по отношению к которым понятие «возвращение» применимо, если только оно поставлено в кавычки. Эта точка зрения вполне обоснованная, если исходить из стремления к территориальным приращениям, значительная часть которых была осуществлена Советским Союзом в 1939— 1940 гг. в нарушение международного права на основе сговора с гитлеровской Германией. Но если подходить к словосочетанию «возвращение Курильских островов» в его точном смысле с позиции международного права, то возможна, на наш взгляд, и другая точка зрения. Она заключается в том, что объективно В.М. Молотов поставил вопрос только о тех Курильских островах, которые принадлежали России на основе внутреннего или международного права. К таковым относились острова от полуострова Камчатка до Урупа включительно, признанных территорией России по Симодскому трактату 1855 г. (от всех Курил Япония отказалась лишь по Сан-Францисскому мирному договору 1951 г.). Попытки русского представителя на переговорах — вице-адъютанта Е.В. Путятина — распространить суверенитет России к югу о-ва Уруп, хотя бы на о-в Итуруп, ссылаясь на право первооткрытия, не получили признания ни в этом договоре, ни в каком-либо другом международном соглашении, так как это право не было закреплено даже во внутреннем законодательстве России. А от элементов этнического суверенитета императрица Екатерина II отказалась в 1779 г., освободив местное туземное население от уплаты податей (ясака) во избежание конфликтов с соседями («неудобностей») в случае, «если они будут удерживаемы в подданстве»[22], после чего в 1799 г. южная часть Курил перешла под управление Японии, что было закреплено в первом русско-японском договоре в 1855 г. К тому же та часть Курильских островов, которая в 1855 г. была признана территорией России, в 1875 г. по Петербургскому договору была обменена на право России единолично, а не в качестве кондоминиума, т.е. несовместно с Японией, владеть всем островом Сахалин. Таким образом, к 1940 г. советское руководство, если оно стремилось к пересмотру Портсмутского мирного договора 1905 г., могло настаивать на возвращении Южного Сахалина, хотя его переход к Японии в результате Русско-японской войны был подтвержден Пекинской конвенцией между СССР и Японией при установлении дипломатических отношений. Основанием для подобного требования могло служить нарушение Японией условий этой конвенции как в результате вторжения в 1931 г, японских войск в Маньчжурию, так и аннексии в 1910 г. Кореи в нарушение Портсмутского договора. Принадлежность же Курил по Портсмутскому договору оказалась формально неопределенной, ибо он был заключен во изменение условий упомянутого Петербургского договора, а двусторонний договор 1855 г. был отменен в русско-японском торговом договоре 1895 г. (ст. 18). Постановка территориального вопроса как условия заключения пакта о ненападении представляла собой, тем не менее, просто предлог. Ведь этих аргументов приведено не было. К тому же за время, прошедшее с 1931 г., когда СССР предлагал Японии заключить аналогичный договор без выдвижения предварительных территориальных претензий, никаких изменений в правовом статусе Сахалина и Курил не произошло. Изменилось благоприятно для СССР лишь международное положение. В связи с тем, что ведущие страны мира, за исключением США, оказались втянутыми в начавшуюся 1 сентября 1939 г. Вторую мировую войну, Советский Союз решил воспользоваться сложившейся обстановкой для того, чтобы «расширить» базу мировой революции, а проще говоря, опираясь на свою возросшую экономическую и военную мощь, приблизить свои границы к границам бывшей Российской империи и, следуя ее традиционной политике, распространить свое влияние даже за пределы бывших сфер влияния царской России. Подобная позиция нашла свое отражение в телеграмме НКИД СССРсоветским полпредам в Японии и Китае 14 июня 1940 г. В телеграмме была передана следующая инструкция: исходя из того, что наша страна может надежно обеспечить безопасность своих границ на Дальнем Востоке только в сотрудничестве с США и Китаем, она должна всячески избегать договоров с Японией, которые провоцировали бы США на антисоветские акции, ограничившись соглашениями с Токио по второстепенным вопросам, не имеющим большого политического значения, каким являлся бы, например, пакт о ненападении, идентичный пакту, заключенному между СССР и Германией. Однако в то же время, как указывалось в этой же телеграмме, СССР должен был бы заключить такое соглашение, которое бы не вызывало раздражение упомянутых государств и позволило бы Японии почувствовать, что ей ничто не угрожает на севере. По мнению советской стороны, последний фактор будет побуждать Японию к продвижению на юг, где она должна была неизбежно столкнуться с США, и поэтому следовало бы подготовить почву для подписания с Токио пакта не о ненападении, а о нейтралитете как более узкого и менее значимого документа. Копия этой телеграммы из генерального консульства СССР в Харбине по японским дипломатическим каналам, скорее всего связанным с японской разведкой, была переправлена в Японию, где была обнаружена по окончании Второй мировой войны американцами. В предложенном подходе в отношении подготовки именно пакта о нейтралитете с Токио советская дипломатия учла опыт заключения с Берлином пакта о ненападении, который вследствие установления на его основе слишком тесных отношений, привел к ухудшению отношений СССР со странами Запада. Пакт же о нейтралитете с Японией был «золотой серединой», — предоставляя юридические гарантии от нападения обеим договаривающимся сторонам, он сохранял партнерам свободу действий и в то же время подталкивал Японию к экспансии в сторону южных морей, чреватую столкновением с США и Великобританией — главными соперниками СССР на мировой арене[23]. Что же касается другого юридического момента, отмечаемого Б.П. Сафроновым, — устного обязательства СССР не заключать с Японией договора о ненападении, данного советской стороной при подписании такого договора с Китаем в 1937 г., то, на наш взгляд, учитывая прагматический характер советской внешней политики, это обстоятельство не имело серьезного значения. Во имя предполагаемой политической целесообразности советское руководство при заключении пакта о ненападении могло пойти на издержки, связанные с нарушением принципа пролетарского интернационализма. Да и в отношении Китая имел место такой серьезный прецедент, как продажа Японии КВЖД в нарушение советско-китайской конвенции 1924 г., по которой СССР мог уступить ее только Пекину. 21 ноября 1940 г. Татэкава проинформировал советское правительство о том, что, хотя условия протокола к проекту пакта о нейтралитете японская сторона считает неприемлемыми, сам проект пакта она рассматривает как заслуживающий обсуждения. Посол Японии сообщил при этом, что для преодоления разногласий по упомянутому протоколу Токио вновь предлагает продать Северный Сахалин. После повторного отказа продать северную часть этого острова и протеста советскому правительству, переданного 19 декабря заместителем министра иностранных дел Японии Т. Охаси полпредству СССР в Токио по поводу ограничений в деятельности японских концессий на Северном Сахалине, переговоры о заключении пакта о нейтралитете прервались более чем на месяц. В период до их возобновления (20 января 1941 г.) был подписан протокол о продлении срока действия рыболовной конвенции 1928 г. до конца 1941 г. с увеличением арендной платы за рыболовные участки в советских территориальных водах на 20%, а также принято решение об учреждении советско-японской комиссии для выработки новой конвенции по рыболовству. 3 февраля 1941 г. на 8-м межведомственном совещании кабинета министров и начальников штабов армии и военно-морских сил Японии была одобрена программа ее переговоров с Германией, Италией и СССР. Участники совещания решили направить министра иностранных дел Японии Мацуоку с неофициальным визитом[24] в Германию И Италию, а также с официальным визитом в СССР для того, чтобы выяснить состояние отношений партнеров по тройственному Пакту, изменений в их политике, в частности касающейся США, Великобритании и СССР, попытаться убедить последний присоединиться к этому пакту и урегулировать отношения с Советским Союзом на договорной основе по типу пакта о ненападении Молотов — Риббентроп при посредничестве Германии. Договор предполагалось заключить на следующих условиях: 1) продажа Северного Сахалина под давлением Берлина или, если это окажется невозможным, добиться поставок из СССР 1,5 млн. т нефти в течение пяти лет в качестве компенсации за ликвидацию японских концессий на этом острове; 2) взаимное признание интересов СССР во Внешней Монголии и Синьцзяне (с последующим урегулированием этого вопроса с Чан Кайши), Японии в Маньчжурии и Северном Китае; 3) отказ СССР от помощи Китаю; 4) учреждение комиссии с участием представителей СССР, Внешней Монголии и Маньчжоу-го для демаркации границы между ними на всем ее протяжении и для разрешения спорных вопросов; 5) заключение рыболовного соглашения на основе предоставления Японии концессий или отказа отданного условия, если этого потребует заключение упомянутого договора; 6) урегулирование вопроса о советском предложении в отношении снижения пошлин на транзитные грузы по Транссибирской железнодорожной магистрали для содействия японо-германской торговле. Совещание разделило мир на четыре сферы: Великая Восточно-азиатская во главе с Японией; европейская (с Африкой) — во главе с Германией и Италией; американская во главе с США и советская, включая Иран и Индию, во главе с СССР. Совещание решило, что важнейшая внешнеполитическая задача Японии должна заключаться в том, чтобы удержать США от вступления в мировую войну, и что ту же задачу должны решать Германия и Италия в отношении СССР. В случае, если бы последний напал на Японию, а для полного исключения такой возможности с ним необходимо было установить взаимопонимание, то Германия и Италия, по мнению участников совещания, должны были немедленно нанести удар по Советскому Союзу и дать обязательство не заключать с ним секретного мирного договора. Для решения этих важных задач Мацуока в марте 1941 г. был направлен в Европу[25]. |
||
|