"Удар молнии" - читать интересную книгу автора (Кнут Виктор)Часть третья. ОСТРОВ КЕЗАМААВ Пяльму я выехал в восемь утра. Невыспавшийся и злой. Злой оттого, что бросил курить. Невыспавшийся потому, что у меня сегодня ночевала Алина. Накануне, забрав ее в пять часов вечера около любимого вытрезвителя, я доехал до своего бывшего дома на Ленсовета и нахально припарковался прямо напротив подъезда рядом с «мерседесом» Салмана, благо стекла у «мицубиси» были затемнены и разглядеть меня через них было почти невозможно. — Запоминай всех, кого буду показывать. — Я перебрался на заднее сидение машины. — Надеюсь, у тебя хорошая память на лица? В ответ Алина подняла вверх большой палец. — Отлично! Я знал, что не ошибусь в тебе, милая девочка. Так вот, наблюдай, запоминай и внимательно слушай, что тебе расскажу. У нас была уйма времени, и я не спешил, в течение часа расцвечивая историю с осетинами всевозможными, казалось бы, незначительными, подробностями. Кто его знает, вдруг пригодятся? Я подробно описывал житие непутевого алкоголика-мужа, впоследствии сосланного на огороды; его несчастных, измученных невзгодами дочек; его жены, сбежавшей к более благополучному соседу по коммуналке. Салман в свободное от торговли бодяжной водкой время строил свои злодейские козни, мечтая заполучить красавицу-Ларису в наложницы. За его спиной таилась группа поддержки в лице отца, маленького носатого Таваури и, главное, неизвестной мне «крыши», за небольшую мзду готовой разорвать семью несчастных Пивцовых. А Пивцовы тем временем затаились в своей коммуналке и мелко тряслись от страха за неизвестное будущее. — Сюжетец для индийского боевика, — перебила меня Алина. — А скажи, Слава…, Ведь этот муж-алкоголик — ты? — И хватило же ума такое подумать! — Я приправил свой возглас несколькими каплями возмущения. И добавил, на этот раз с. горькой усмешкой. — Неужто похож? — Ну… — замялась Алина. — В день нашей первой встречи я бы ответила «да», не размышляя. Сейчас, конечно, все изменилось. Нет… — Она на секунду задумалась. — Слава, это твой брат? В мои уста вкладывали замечательный вариант вранья, и я не преминул им воспользоваться. — Угадала, милая девочка. Это мой брат. К тому же мы близнецы. Двойняшки. Более того, сейчас я — это он. — Алина бросила на меня удивленный взгляд. — Ну… короче, живу по его документам. И зовусь Ярославом. На самом деле меня зовут по-другому. «Не Персивалем ли Голобладом? — ухмыльнулся мой внутренний голос, пока Алина переваривала услышанное. — Вот ведь урод! Умудрился за минуту накрутить на себя целый кокон вранья. Теперь из него уже никогда не выпутаться. В этом деле главное только начать». — Да-а-а! Боевик «Made in India». — Алина достала из сумочки пачку «Данхилла» и лениво перебирала ее тонкими пальчиками. — Близнецы, злодеи и невинные девственницы. А мне в этом фильме уготована роль суперменши, защитницы слабых? Избавительницы прогрессивного человечества от негодяев Салманов? — Именно так, милая девочка. — Слава, не называй меня милой девочкой… Ладно, договорились. Я помогу этой Ларисе. Разгоню по углам обнаглевших ублюдков. А между делом станцую и исполню тягучую азиатскую песенку. — Она грвмко расхохоталась. — Вот только, Слава, где мое сари?… Мы провели на посту три с половиной часа. За это время мимо нас два раза прошмыгнула Татьяна — один раз в магазин, второй раз обратно, с неизменным длинным французским батоном, шлагбаумом торчавшим из набитой продуктами сумки. В компании двух подружек возвратилась домой Полина. Подружки вышли назад через час. Следом за ними выкатился из подъезда Валера с мусорным пакетом в руке и лениво поплелся к помойке, пиная пустую пластмассовую бутылку… Запоминай, Алина, запоминай! …Подъехал на «мерседесе» один из осети-нов и долго с недовольством разглядывал через открытое боковое окно мой «мицубиси», занявший исконное место его машины… Запоминай! …Старая дева М. Моисеева в компании двух зловредных старух из квартиры напротив сорок минут прогуливалась по дорожке вдоль дома… Запоминай! …Потом начал накрапывать мелкий дождик. А потом в поле нашего зрения появилась Лариса. — Запоминай! Алина, смотри внимательно! Это и есть твой, так сказать, принципал. — Лари-и-иса, — прошептала она. И в этот момент дверь подъезда распахнулась, и из-за нее нарисовался Салман. Следом за ним вальяжно вышагивал узколобый детина явно славянской наружности. С сотовым телефоном на поясе и с огромным «болтом» на пальце левой руки. Салман остановился, достал сигареты и протянул пачку своему спутнику. Из-за густых кустов они еще не заметили приближения моей дочки. А она не видела их. — Внимание! — прошептал я. — Это Салман. Тот, что поменьше. Чернявый. Второго не знаю. — Алина была вся внимание. — Сейчас состоится встреча. И, возможно, что-то произойдет. Придется вмешаться. — Тем лучше. — Алина уже приняла решение и чуть-чуть приоткрыла дверцу, собираясь выскочить из машины. — Ты сиди, разберусь сама. Будет повод, развязываю войну? — Она бросила на меня вопросительный взгляд. — А справишься, милая девочка? — Без проблем. Это телята… И еще раз прошу, не называй меня милой девочкой. Лариса вывернула из-за кустов и нос к носу столкнулась с Салманом. Я видел, как в гадостной улыбочке расплылась его рожа, как он широко раскинул руки. Лариса замерла, Салман сделал пару шагов вперед и цепко обнял ее за плечи. И, не убирая с лица ухмылки, наклонился и что-то сказал ей на ушко. Сказал, наверное, громко. Я, правда, не слышал — далековато, — но узколобый детина вдруг зашелся в приступе хохота. Он даже согнулся, даже закашлялся, хватив не в то горло сигаретного дыма. А Салман уже уверенно увлекал мою дочку в сторону распахнутой двери подъезда. Она упиралась, но это были лишь жалкие трепыхания ягненка, которого ведут на заклание. Алина тем временем уже выскользнула из «ми-цубиси» и не спеша направлялась в их сторону. «Алина! Алина! — мандражировал я. — И чего же ты не торопишься, милая? Не дай им скрыться, в подъезде. Ведь я тогда ничего не увижу. Я буду выключен из игры. Я не смогу, если потребуется, прийти на помощь!» И в этот момент она пронзительно свистнула. У Салмана и узколобого достало ума обернуться на свист. Они замерли на пороге подъезда-, с удивлением наблюдая за тоненькой девушкой, уверенно приближавшейся к ним. Салман крепко прижимал к себе Ларису, — так порой не желает выпускать из рук добычу застигнутый с поличным воришка. Все остальное заняло не более двух минут. Я не слышал, о чем беседовала Алина с Салманом и узколобым. Беседовала недолго, но этого времени ей хватило на то, чтобы вывести их из себя. Парейь славянской наружности протянул к ней свою лапу, украшенную «болтом», пытаясь сцапать за волосы, а уже через секунду, согнувшись, тяжело валился в кусты. Слишком тяжело… Слишком медленно… А потому не успел упасть сам. И еще потому, что на Алине сегодня вместо лиловых босоножек-колодок были беленькие кроссовочки «Пума». Очень удобно! Одна из «Пум» догнала тяжелую челюсть узколобого неудачника! Придала ему ускорение!.. Я вздрогнул. Несчастному теперь предстоял поход к стоматологу. Потом состоялась беседа с Салманом. Уже без эксцессов. Азиат поспешил отпустить Ларису, и я с удовольствием наблюдал, как он покорно кивает башкой в ответ на Алинину проповедь. Моя дочка быстренько юркнула в спасительный подъезд. А Салман все кивал и кивал… Кивал и кивал… Как китайский болванчик — мол, все понимаю и больоге не буду. Хрен он там чего понимает! Будет, еще как будет! Уже через пять минут, как только страшная девушка скроется с горизонта, он начнет названивать «крыше», наводить справки, рыть копытами землю. А Ларисе покой может только сниться! Такие салманы не понимают с первого раза. А порой они упираются и не понимают вообще. Так что война лишь объявлена. Но ни в коем случае не выиграна. Не забыть бы предупредить об этом Алину. Тем временем они с Салманом, мирно беседуя и совершенно забыв о поверженном в густые кусты типе с «болтом» и сотовым телефоном, приближались к моему «мицубиеи». Я поспешил опуститься на пол. укрывшись за спинками передних сидений. Алина открыла водительскую дверцу, и, пока устраивалась за рулем, я слышал, как Салман издалека уверяет ее, что «все будыт нармалын». И имеет наглость просить у нее номерок телефона. — Да пошел ты, нерусский, — пробормотала Алина себе под нос и добавила уже громко, чтобы он слышал: — Бывай, душманчик, не плакай. И не озоруй сексуально, озорничалку отрежу. — Она плавно тронула «мицубиси» и пояснила мне: — Бесполезно. И ничего-то до него, ишака, не дошло. — Вот и я о том же, — поддержал ее я, вылезая из своего укрытия и удобно устраиваясь на зад нем сидении. — Езжай, Алинка, на Ветеранов. Дождь усилился, и равномерно окрашенное серыми красками небо совершенно не внушало мне оптимизма. «Если непогода затянется, — грустно размышлял я, — то ко всем прелестям командировки в Карелию добавится еще и сырость. А тем, что я закаленный, похвастаться не могу. Насморк… ангина… пневмония… двусторонняя пневмония… больничная койка… обитый синим бархатом гроб… Эх, жизнь моя — жистянка! Сидел бы лучше в будке на Валерином огороде, топил угольком кирпичную печку… Подлец Голоблад!» — А ведь этот Салман срисовал номер твоей машины, — оторвала меня от невеселых думок Алина. — Правда, хрен ему это поможет. Что дальше, Слава? — Приедем ко мне, отзвонишься Ларисе. Успокоишь, скажешь, что она теперь под защитой. И оставишь ей номер своего телефона. Пусть звонит, если что. И вот еще… Она, конечно, начнет задавать вопросы. Ничего ей не ври. И ничего не отвечай на них. Ладно? Скажи, что тема закрыта. Она поймет. Не дурочка. — Хорошо. — Сегодня останешься у меня, — продолжал планировать я, — а завтра утром на такси поедешь домой. И возьмешь с собой одного моего приятеля. — Я перехватил в панорамном зеркале ее удивленный взгляд и улыбнулся. — Не волнуйся. Он с хвостом и питается «Педигри Палом». Его зовут Бакс. Стаффордширский терьер. Надеюсь, у тебя дома нет кошки? Алина рассмеялась в ответ: — Нет кошки. Скажи, а твой Бакс прилично воспитан?… Прилично воспитанный Бакс встретил нас на пороге квартиры, активно виляя хвостом. Я сразу снял с вешалки поводок и ошейник. — Пойду прогуляюсь. Мы быстро. А ты звони Ларе. — Номер? — Семен Семеныч!.. — Я хлопнул себя ладошкой по лбу. — Бери ручку, записывай… Лариса совершенно не удивилась тому, что ее сегодняшняя заступница вдруг звонит, представляется, оставляет номер своего телефона. Наверное, моя дочка все еще продолжала верить в добрые сказки. К счастью, как-то связать это событие со своим отцом-алкоголиком ей ума не хватило. Да и кому бы хватило? Разве что сумасшедшему. Или законченному фантазеру… — Хорошая девочка, — уже под утро делилась со мной впечатлениями Алина, когда после нескольких сеансов постельной гимнастики ее вновь потянуло на разговор. — Приглашала в гости… — Не вздумай! — Да я понимаю. Бедная, она так плохо одета. Ты хоть помогаешь своим племянницам? Я имею в виду — материально? Я уже засыпал. И пробормотал заплетающимся языком: — Напомни утром. Выдам тебе на подарки для них. Пяти тысяч баксов достаточно? Я не расслышал ответа. В это время из-под куста вылез вчерашний заяц. — Ну, что я говорил, — заявил он. Уселся и по-собачьи почесал задней лапой за длинным ухом. — Говорил же, что будете вместе валяться в постельке. Так и надо! Эх, Пивцов, мне бы такую… Алину. Чисто правильная коза. Супер! Алина… Супер! Алина-Алина… А заяц уже убрался под куст. И мне уже начинало сниться что-то другое. «Мицубиси» я оставил на платной стоянке — решил для поездки воспользоваться «Москвичом». Конечно, перемещаться на нем по лесу не сахар, зато у зеленого старичка есть огромное преимущество перед джипом. Если не превышать скорости, то ни один гаишник даже и не подумает тратить время на подобную рухлядь. Что можно взять с человека, который ездит на «Москвиче»? Другое дело — на «мицубиси паджеро». А значит, возможность того, что меня остановят, будут копаться в моих документах, а тем более, интересоваться, чем набит рюкзак, который лежит в багажнике, сводятся к минимуму. Да и в тех местах, где я объявлюсь, вряд ли кому-нибудь бросится в глаза мой «Москвич». И оставить его в лесу, если придется искать другие пути отхода, не жалко. Нет, во всех отношениях зеленый отечественный старик лучше дорогого японского внедорожника. Если, конечно, не принимать во внимание то, что в его салоне воняет бензином, а единственный «дворник» ползает по лобовому стеклу еле-еле. Еле-еле… Направо-налево… Направо-налево… А дождик все льет. Мелкий пакостный дождик, каким славится северо-запад России. Дождик, который растягивается по времени, как правило, на недели. От него не спрятаться и не скрыться. Это не тропический ливень, который можно переждать под раскидистым баобабом. Это зараза, проникающая всегда и повсюду. Это наказание, ниспосланное нам свыше. Будь прклят тот, кто это придумал! Еле-еле… Направо-налево… Еле-еле… Направо-налево… Спать… Спать, Слава… Спать… Еле-еле… Направо-налево… Спать… Направо-налево… Спать… Не доезжая до Пяльмы всего десяти километров, я чуть не вылетел за обочину. В последний момент очнулся и резко вывернул руль, одновременно вбив в пол педаль тормоза. Машину занесло, и она остановилась, выпятив нос поперек дороги. — З-зараза! — Сна как не бывало. Да и какой теперь может быть сон? Хватит! Наспался, чуть не похерил все планы к чертовой матери! — З-зараза, — еще раз выругался я и, развернув «Москвич», аккуратно поставил его на обочине. Прямо перед скособоченным километровым столбом, уверявшем меня в том, что от Пудожа восемьдесят три километра. А значит, если верить тем картам, что в свое время изучал Персиваль Голоблад, шесть километров до перекрестка с грунтовой дорогой, которая ведет в сторону полигона — того, что мне нужен. Ровно шесть километров до финишной прямой автомобильной части моего путешествия. Я решил не спешить. Достал с заднего сидения пакет с бутербродами, которые мне наделала сегодня утром Алина. Без особого аппетита сгрыз два из них — с сыром и с лососиной — и закусил все это пупырчатым огурцом, горьким настолько, что его в свою очередь пришлось срочно закусывать еще одним бутербродом — на этот раз с колбасой. Потом минут десять я просто сидел, расслабившись и страдая от жгучего желания закурить. А в открытое окно врывался аромат освеженного дождем хвойного леса. И шелестели шинами по укрытому влагой асфальту редкие автомобили, оставляя за собой облака водяной пыли. Я потянулся, разминая суставы, отметил, что спать уже совершенно не хочется, и, включив передачу, отпустил сцепление. «Москвич» дернулся и начал лениво набирать скорость. Впереди меня ждали шесть километров до перекрестка, километров тридцать по грунтовой военной дороге, а потом еще двадцать — пешком через лес. С рюкзаком за спиной. С огромным, чтобы он развалился, рюкзачищей… Словно с крестом. На Голгофу! Карта, заложенная в мою память, оказалась точна, будто лоция Невской губы. Там, где и следовало, я обнаружил раздолбанную грунтовку, давно забывшую о том, что такое грейдер. Въезд на нее был украшен ржавым погнутым знаком «Движение запрещено», продублированным табличкой «Волдозерский национальный парк. Проезда, — прохода нет!» Я свернул, проехал под знак, и «Москвич» со скоростью бегуна-марафонца загремел подвеской по ухабам и рытвинам, иногда проваливаясь колесами в глубокие лужи. В такие моменты у меня замирало сердце. Застрять на ночь глядя посреди этой дороги было бы верхом идиотизма. Но все обошлось. И с лужами. И с КПП, на который я напоролся через двадцать пять километров. Сгнившая караульная будка очень напоминала заброшенный деревенский сортир. И одновременно, да простят меня итальянцы, Пизанскую башню — будку тоже неудержимо клонило к земле. Было ясно, что про нее забыли еще лет пятнадцать назад. В комплект к будке прилагался почерневший от влаги шлагбаум, который уткнулся носом в кусты можжевельника, окаймлявшие дорогу. И все… И никого… Меня это порадовало. Если честно, то ожидал встретить здесь скуластого воина Российского Минобороны и напороться на грозный окрик: «Стой! Кто идет?!» (в данном случае — едет). Но вместо этого мне вослед лишь весело тренькнули птички. И целый мешок вранья, старательно выращиваемого весь сегодняшний день, пришлось вытряхнуть на помойку. За ненадобностью. Хотя это и к лучшему. Где-то в тридцати километрах позади меня толстые фермерши уже подоили коров и разогнали своих внучат, сосланных на каникулы в сельскую местность, по домам, когда я свернул с грунтовки и начал с трудом пробираться по заросшей малинником лесной двухколейке. Дорогу обступал смешанный лес, темный и неуютный, безуспешно пытаясь преградить мне путь черными трухлявыми бревнами и тонкими стволами березок. Бревна благополучно рассыпались под колесами «Москвича», а березки, зло обдирая краску с его боков, нехотя отодвигались в сторону. И зеленый старик медленно, но уверенно, словно танк, пробирался вперед. Взвывая мотором и оставляя позади себя примятый к земле малинник. Его хватило на три километра — я засекал по спидометру, — пока перед бампером не вырос настоящий завал из стволов и веток. Разобрать его я смог бы лишь с помощью бензопилы. Но, к счастью, не было в этом необходимости. Машина стояла далеко от торных троп, и на нее мог лишь случайно наткнуться какой-нибудь сумасшедший охотник или грибник, которого занесла бы нелегкая в этот сырой темный лес. А вероятность этого практически сводилась к нулю. Я даже не стал утруждать себя тем, чтобы наломать елового лапника и укрыть им «Москвич». Лишь запер все двери, достал из багажника рюкзачище весом в полцентнера Я скрипел зубами и тупо пер вперед и вперед по азимуту, огибая елки и ямы с водой. Вспоминая всемогущую «мать» и куплет из фильма «В зоне особого внимания». Как там бормотал измученный марш-броском лейтенант Тарасов? «Что же вы, мои соколики…» Кажется, так? К счастью, ландшафт скоро повысился, и сырой смешанный лес сменился светлым сосновым бором. Там я сделал первый привал. Следующий короткий привал — через три тысячи шагов. Еще один, третий по счету и более длительный, — уже через две тысячи. К этому времени, по моим прикидкам, я преодолел примерно четверть пути. А «Лонжин» на левой руке показывал уже одиннадцать вечера… А когда я наконец вышел — точнее, выполз — к озеру Кезамаа, он показывал уже пять утра. Между сосен появились просветы, и я, сбросив с плеч ненавистный рюкзак, прокрался к опушке леса. Осторожно, от дерева к дереву, стараясь без надобности не высовывать носа из-за поросших серым мхом стволов. Дождь прекратился, но мелкая водяная взвесь — то ли туман, то ли сверхнизкая облачность — полностью скрывала от меня противоположный берег. Плохо — трудно выбрать удобный наблюдательный пункт на траверзе нужного мне острова, толком не представляя, где же этот остров находится. Хорошо — если охранники Кезамаа ведут со своей территории наблюдение за противоположным берегом — а в этом можно не сомневаться, — то при такой видимости им ничего не светит. И я могу перемещаться, не опасаясь того, что меня заметят. Только не напороться бы на какой-нибудь шальной патруль с собачками, решивший обойти периметр озера. Я вернулся к своему рюкзаку и достал из кармашка флакон с антидогом — жидкостью против собак. Тщательно обработал ею одежду и обувь. Вздохнул, взвалил, крякнув, на плечи свое пятидесятикилограммовое проклятье и поплелся вдоль опушки бора, надеясь поскорее наткнуться на удобное место, где оборудую себе «лежку». На этот раз удача шла со мной параллельными курсами. Буквально через полкилометра берег повысился, оскалился на затянутое серой мглой озеро скальными выступами. Передвигаться стало в миллион раз труднее, но я чувствовал, что скоро, — уже очень скоро! — прибуду на конечный пункт своего экстремального путешествия. И от этого чувства на моих высоких армейских ботинках, как на сандалиях бога Меркурия, выросли крылья. Несмотря на рюкзак-убийцу, слившийся с моей спиной в единое целое, я скакал с камня на камень, будто архар. И действительно, очень скоро обнаружил то, что искал, — идеальный наблюдательный пункт, ровную, поросшую изумрудной травкой площадку, обложенную по краям массивными обломками кварца. На то, чтобы Лечь, у меня ушло чуть больше часа. Именно Лечь — с большой буквы. Так, как умеют делать это лишь дикари, профессионалы-охотники и те, кто набирается подобного опыта в спецлагерях и спецшколах. Не зная, что я здесь нахожусь, меня не смогли бы обнаружить ни люди, ни собаки уже с расстояния в десять шагов. Я обработал все вокруг антидогом и тщательно укрылся маскпокровом, под которым мог находиться безвылазно несколько дней. Мне было тепло и сухо. У меня с собой был приличный запас воды и провизии. Даже естественные нужды я мог справлять, как космонавт, «без отрыва от производства». Маскпокров невозможно было бы отличить от огромного валуна, вросшего в землю, если бы из него не торчали два рога перископов компактной шестидесятикратной стереотрубы «Сваровски». Правда, перископы были тщательно замаскированы под веточки хилых кустиков, но росли эти кустики совсем не на месте. Что поделать — издержки… В своей полуноре-полупалатке я прильнул к видоискателю стереотрубы, покрутил верньер настройки резкости — до упора в одну и в другую сторону — и, не сумев вычленить из тумана ни одного более или менее резкого изображения, отодвинулся в сторону. Оно и к лучшему, что туман. Все равно, надо выспаться. Пообедать — вернее, поужинать (Или позавтракать? Черт его разберет!) — и со свежими силами и ясным взором приступать к наблюдениям. Впереди у меня уйма времени. Я успею увидеть все, что захочу. Вернее, все, что сумею… Все, что покажут… Из рюкзака я достал пакет с бутербродами и подъел их без остатка. С неприязнью посмотрел еще на один маленький пупырчатый огурец, не решился. его надкусить и, хлебнув из пластиковой бутылки воды, начал устраиваться спать. Впрочем, «устраиваться» — сказано громко. Я просто положил под голову руку и стал ждать, когда же из-за куста вылезет мой знакомый заяц. Если вылезет вообще. Если сегодня его отпустила ко мне зайчиха… Я проснулся ровно в два часа дня. Рука, подложенная под голову, занемела настолько, что можно было ампутировать ее без наркоза. Хотя нет, навряд ли. Стоило мне пару раз сжать и разжать кулак, как в него вонзились миллионы острых иголок. И, кажется, я даже почувствовал, как быстрее заструилась по капиллярам кровь. Я позволил себе поваляться без дела еще пять минут. Поразмышлял о том, как это странно, что за семь часов сна ни разу не сменил неудобной позы, несмотря на затекшую руку. Наверное, сказывается выучка Голоблада. В засаде нельзя лишний раз шевельнуться даже во сне. И все же — проклятье! — как теперь из-за этого меня колют иголки… И интересно, что там творится на улице? Как обстоят дела с дождиком и туманом? Я не стал лишний раз высовывать нос из-под маскпокрова. Просто уткнулся в видоискатель и покрутил верньеры настройки. И «Сва-ровски» сразу нарисовал мне пасмурный серый денек. Но без дождя. Без тумана. С неплохой видимостью… …С противоположным берегом озера, поросшим лиственным лесом. Лесом, который находился от меня в пяти километрах, но в котором я легко мог отличить ольху от осины. Спасибо отличной австрийской оптике! Винтом точного наведения я начал медленно поворачивать перископ. Лес заскользил влево — осины… березы… край озера, богато поросший тростником и кувшинками… И не прошло и минуты, как я уткнулся взглядом в строение. Есть! Остров! Здра-а-авствуйте, господин Кезамаа! Я не ошибся сегодня утром в выборе направления, вышел в тумане как раз туда, куда надо! Нашел отличное место! Я с интересом разглядывал сложенный из неотесанных гранитных плит дом, напоминавший маленький замок: серые стены; высокая, покрытая красным шифером, крыша; узкие, заостренные кверху, окна; по углам две круглые башни. Дом выглядел весьма живописно. Если это не типовой проект, то архитектору за него отвалили как минимум двадцать тысяч «зеленых». Мне сразу бросилось в глаза то, что невысокое крыльцо в центре здания оборудовано пологим полукруглым пандусом. «Для коляски Йозепа Кезамаа, — заключил я. — А в доме, конечно, есть лифт». «Замок» стоял примерно в полусотне метрах от южного берега острова, и гладкая гаревая дорожка вела от крыльца к небольшой деревянной пристани. Там были пришвартованы две лодки с зачехленными подвесными моторами и маленький белый катер. Справа от пристани я обнаружил довольно длинный — метров сто — песчаный пляж, а сразу за пляжем — мостки. Раньше такие были в каждой деревне. На каждом пруду. С них полоскали белье. О, славная бытовая идиллия российской глубинки! Странно, но пока что я не наткнулся ни на одну живую душу. Или у них сиеста? Я развернул перископ на начало острова — на «начало осмотра» — и, лишь внимательно приглядевшись, засек невысокую — метров шесть — наблюдательную вышку, искусно укрытую со стороны озера густыми кустами и маскировочной сетью. Что делается на этой вышке, я не мог видеть даже с помощью оптики. Я еще раз вернулся к мосткам, с которых должны полоскать белье. Проехал перископом правее и обнаружил четыре двухэтажных модульных дома. Прямо-таки небольшой поселок, раскинувшийся метрах в тридцати от берега. И — наконец-то! — в этом поселке я впервые заметил людей. Двое мужчин, облаченных в пятнистую военную униформу, возились возле деревянной скамейки то ли с бензопилой, то ли с подвесным лодочным мотором. Один из них несколько раз дернул за шнур стартера. Потом то же проделал другой. И, явно не добившись успеха, они снова склонились над непослушным механизмом. За их работой с интересом наблюдал карапуз лет трех-четырех, наряженный в комбинезон морковного цвета. Чуть поодаль играли с черным щенком трое ребятишек постарше. Мальчику было лет шесть, двум девочкам — лет по десять-двенадцать. «Интересно, — подумал я, — а где они учатся? Прямо здесь, экстерном? Или их отправляют первого сентября в интернат?» Из одного из домов вышла стройная женщина в голубых джинсах и направилась к приземистому строению с маленькими окошечками, напоминающему ферму в миниатюре. Скорее всего, так и было на самом деле — небольшой скотный двор, в котором прислуге дозволено держать коров и свиней. Недаром же рядом с ним были сложены две копны сена, тщательно укрытые черной полиэтиленовой пленкой. Я провернул винт точного наведения, и поселок уехал влево. В зоне обзора нарисовались несколько хилых яблонь и большой огород, который упирался в высокую серую стену, увенчанную еще одной тщательно замаскированной наблюдательной вышкой. Все, остров закончился. В длину он примерно двести пятьдесят-двести семьдесят метров. А теперь — в глубину. Еще тогда, когда я изучал берег, на дальнем плане Мне в глаза бросилось кое-что интересное — небольшой вертолет, серый фургончик УАЗ… — но я заставил себя не обращать на них до поры до времени никакого внимания. Нехорошо распыляться, метаться взглядом от предмета к предмету, от объекта к объекту. Изучать обстановку следует постепенно и планомерно — «печь слоеный пирог». Первый слой — ближайший к тебе — в глубину не более тридцати-сорока метров. Прошел его по всей длине — начинай «печь» второй слой. За ним — третий. И так, удаляясь все глубже и глубже, если, конечно, не заметишь на дальнем плане того, что срочно заслуживает особо пристального внимания. Во второй «слой» попадал дом Кезамаа, и я еще раз внимательно разглядел его, но только после того, как обследовал примерно тридцатиметровый участок между ним и оградой. Там росли высоченные корабельные сосны. И больше ничего примечательного… Итак, слева направо: ограда, сосны, маленький «замок» с красной крышей и пандусом. К «замку» пристроен большой гараж. К гаражу вплотную припаркован серый фургончик "УАЗ — на базе таких делают «скорые помощи» для села. От крыльца дома мимо гаража и «Уазика» тянется еще одна гаревая дорожка. Она идет параллельно берегу и окружена аккуратно подстриженными газонами. Метров через пятьдесят дорожка резко сворачивает от озера и вливается в небольшую березовую рощу. Но это уже третий «слой». А пока надо заканчивать со вторым. Впрочем, ничего интересного я больше в нем не разглядел. Правее поворота дорожки уже знакомая мне женщина в джинсах привязывала козу. Пастись на остриженном-то газоне! Дальше весь обзор закрывали модульные финские домики, а за ними до самой стены раскинулся огород. Я вернулся на исходную позицию — левый край острова — и принялся за последний, третий «слой», в основном скрытый от меня деревьями и домами. Все, что я мог разглядеть, так это метров сто между серым «Уазиком» и грустной козой, выщипывавшей оставшуюся после газонокосилки траву. Снова слева направо, начиная от припаркованного вплотную к стене гаража «Уазика». В глубину остров метров сто двадцать-сто сорок и с северной стороны обнесен все той же скучной оградой — мечтой любого фаната граффити. Правда, в монотонность ограды разнообразие — да еще какое! — вносят массивные железные ворота и проходная контрольно-пропускного пункта. Таким КПП могут похвастаться разве что тюрьмы или секретные военные объекты. По высоте ворота соответствуют стене — пять метров, не меньше. Такого же «роста» и проходная. Да еще и со смотровой площадкой на крыше, обнесенной перилами. Там на штативе установлен какой-то прибор. Рядом с ним несколько стульев и столик. Наверное, на крыше любит собираться охрана, когда не видит хозяин. Когда не идет дождь. Когда не проявляют активности комары. Правее КПП — метров тридцать ограды-мечты фаната граффити. Перед оградой — вылизанный, словно на «Олд Траффорд», газон, А на газоне стоит маленький четырехместный вертолет. Совершенно неизвестной мне модели. Мои познания в вертолетах, к сожалению, равняются нулю. За вертолетом начинается березовая роща, в которую ведет от «замка» гаревая дорожка. Дорожка упирается в беседку, неуклюже втиснувшуюся между стройных березок. Еще дальше… А дальше все… Четыре модульных домика заслоняют обзор. Но, скорее всего, там ничего интересного нет. Осмотр закончен. Предварительный поверхностный осмотр, на основании которого еще рано ставить диагноз. Надо наблюдать, анализировать, сводить в систему маленькие незначительные детали. И тогда что-нибудь нарисуется. Что-нибудь интересное и конкретное… Я оторвался от видоискателя и хлебнул из бутылки теплой невкусной воды. Есть не хотелось. Пятнадцать километров по лесу с трехпудовым балластом за спиной отбили у меня аппетит на долгое время. Но я все же достал из рюкзака упаковку с брикетом пищевого концентрата, который после того, как его пропитаешь водой, приобретает вкус самой паршивой вареной колбасы, в которой сои и целлюлозы в десять раз больше, чем мяса. Невкусно настолько, что хочется сблевануть. Но, главное, калорийно. А силы надо поддерживать. Их после вчерашнего марш-броска у меня осталось всего ничего. И я заставил себя проглотить немного этой отравы. Морщась! Давясь! Поминая распоследними словами мистера Голоблада! А потом снова уткнулся в «Сваровски». Пора приступать к поиску мелких деталей. И поближе познакомиться с обитателями островка. Сжиться с ними-Почувствовать себя членом их замкнутого мирка. Изучить уклад их жизни. И тогда будет проще найти лазейку на запретную территорию. К хозяину и благодетелю — Йозепу Кезамаа. На которого, кстати, тоже очень хочется посмотреть. Составить график его прогулок. Отметить его привычки и слабости. И постараться заткнуть ими дырки в уравнении с множеством неизвестных. В уравнении, которое, я уверен, удастся решить. Со временем удастся решить… Со временем… Я оторвался от видоискателя и достал из рюкзака блокнотик и карандаш. …Со временем. Интересно, каким? Я сумею убрать академика завтра? Через неделю? В конце июля?! В начале осени?!! Нет, надо форсировать! Надо работать! Исследовать! Наблюдать! Я посмотрел на часы — пятнадцать пятьдесят — и записал время на первой странице блокнота. Подчеркнул двумя жирными линиями. И снова вперил свой взор в видоискатель. К исходу пятого дня, когда обитатели островка разбрелись по домам и наблюдательным вышкам, а на территорию выпустили четырех доберманов, я выбрался из-под маскпокрова и под прикрытием скал отполз в лес. Там в течение часа я, как мог, разминал мышцы и кости, а потом, уютно устроившись на поляне, начал изучать свои записи. За четверо с половиной суток они заполнили почти весь блокнот. Убористым почерком. Оставалось лишь место для обобщений и выводов. Вот этим-то я и хотел заняться, благо белая карельская ночь позволяла даже не напрягать глаза. Итак, за неполные пять дней наблюдений я установил, что: — население островка составляют двадцать два человека: девять охранников, пилот вертолета (он же водитель «Уазика»), шесть женщин, пять детей… и, конечно же, сам Кезамаа; — из домашних животных имеются четыре доберман-пинчера, щенок неопределенной породы, одинокий петух, коза, козленок и кот, который на удивление легко ладит с собаками; — на острове установлено жесткое правило: до полуночи все, за исключением караульных, расходятся по домам. Первые признаки жизни появляются в пять утра, когда одна из женщин отправляется доить козу. А с двенадцати до пяти по территории рыскают доберманы, которых выпускают на ночь из гаража; — охранники несут караульную службу в три смены: первая — с 7-00 до 15–00, вторая — с 15–00 до 23–00 и третья — с 23–00 до 7-00. В каждую смену, в том числе и в ночную, дежурят три человека — один на КПП и двое на вышках. При этом все трое вооружены автоматами, — как минимум АК-47, но из-за дальности точно определить модель невозможно; — территория островка, действительно, оборудована камерами слежения. Ни одной из них засечь не удалось, но в самое темное время — около двух часов ночи — через открытое окно КПП заметны блики, которые могут давать мониторы. Или телевизор, но сомнительно, что профессионал-охранник, прошедший «девятку», будет отвлекаться на дурацкие фильмы во время дежурства; — вертолет поднимался дважды, притом оба раза в течение одного дня. Первый раз он вернулся уже через сорок минут, и из него вытряхнулась какая-то баба, которую сразу провели в «замок». Там она пробыла три с половиной часа, после чего улетела назад. Вертолет снова вернулся через сорок минут; — «Уазик» выезжал за территорию трижды — на первый, на третий и на пятый день наблюдений. Все три раза во второй половине дня. Все три раза отсутствовал чуть меньше пяти часов. Все три раза в его «экипаж» входило два человека — водитель (он же пилот вертолета) и высокая девушка с длинными светлыми волосами. По возвращении из «Уазика» выгружали продукты. Часть из них от носили в замок, но в основном, все разбирали жители двухэтажных коттеджей;. — Кезамаа придерживается строгого распорядка дня. На своей коляске с электрическим приводом он выезжает на прогулку дважды в день. Первый раз — в девять утра. Катается по дорожке между «замком» и березовой рощей до половины десятого. Второй раз — в половине шестого. До девяти вечера торчит в беседке. Очень любит в это время общаться с детишками. Ну прямо «Ленин в Горках»… Все остальное время академик проводит в своих хоромах. Похоже, что на втором этаже. В пасмурную погоду там в течение дня горит свет, но гаснет ровно в одиннадцать вечера; — несколько раз за КПП выходили дети и женщины. С ведрами и бидончиками. Скорее всего, за ягодами. Мужчины-охранники все время наблюдений безвылазно находились внутри периметра; — пилот вертолета и две женщины живут не в коттеджах, а в «замке». Никого из троих я ни разу не видел около «поселка прислуги». При этом одна из этих двух женщин вполне может сойти за личного телохранителя Кезамаа, Она иногда сопровождает академика на прогулках. Она не имеет здесь ни семьи, ни каких-либо обязанностей, которые были бы замечены мною. Она, наконец, несколько раз на газоне около вертолета занималась спаррингом с одним, из охранников и при этом весьма недурно махала ногами. Интересно, кто же она такая? — Да, интересно, — прошептал я и погрыз карандаш. — Что же еще? Что еще я забыл? А? Могучий бор ответил мне гудением сосен. Я поднялся и, разминая ноги, отправился прогуляться по мягкому серому мху. Наткнулся на обильный черничник и кинул в рот несколько ягодок. Потом нашел ранний боровик. И еще один боровик… Эх, приехать бы сюда просто так. За грибами, за ягодами. Вместе с Татьяной, с девчонками. И чтобы не было никакого академика Кезамаа, никаких обязательств перед МИ-6… Просто приехать. Может быть, когда-нибудь так и случится. А может быть, нет… Я вернулся на поляну и снова вцепился в блокнот. Что еще я забыл? Что еще?! Вроде бы ничего. От обобщений пора переходить к выводам. Пока академик торчит на острове, извне его не достать. Не придумали еще винтовки, которая била бы на пять километров. Чтобы раз! И все… С первого выстрела. Потому что второго уже не будет. У меня есть только одна попытка. Если она провалится, то Кезамаа закроют так, что до него не достану даже атомной бомбой. Существуют, конечно, ракеты класса «земля-земля» повышенной точности боя. Но все это лишь иллюзии. Какие ракеты?!! О чем я мечтаю? На что трачу время? Драгоценное время… Итак, извне его не достать. Остается идти внутрь периметра. Первый вариант — через КПП. Ночью. Возможно, удастся тихо снять часового, который дежурит там… Разобраться с собаками (уж этому я обучен)… Проникнуть в дом… Я откинулся назад и растянулся на влажной холодной траве. — Бред… Все это бред… — прошептал в пустоту. — Там работают профи. Помудрее меня. По-опытнее. В тысячу раз! Слышите, в тысячу раз!!! — громко сказал я соснам. И серому небу. — В тысячу раз! А тупые толстые задницы сидят в Уайтхолле и сами не знают, чего хотят… Я вышвырнул из головы мысль о том, чтобы пройти внутрь периметра через забор или КПП. И сразу же отказался от другой идеи — пробраться на остров со стороны озера, вплавь. Слишком светлые ночи… И собаки… И охранники на караульных вышках… И камеры… И. сонары… Я даже застонал от бессилия. А пока стонал, в голове начал приобретать очертания план, который, будучи еще расплывчатым и нечетким, словно фантом, уже казался реальным. Сперва я подумал о вертолете, но потом сразу же перекинулся мыслями на серый УАЗ, который через день выезжает с территории острова за продуктами. И мимо которого регулярно катается на своей коляске Кезамаа. А что, если заложить под машину фугас? Для этого у меня есть двести граммов «изделия 2547» — пластиковой взрывчатки, примерно в полтора раза более эффективной, чем пластид. Есть четыре дистанционных взрывателя. Есть для них передатчик с радиусом действия в три с половиной мили. Есть комплект для изготовления мины узконаправленного действия, элементарный, будто конструктор «Лего». Все есть у меня! Прямо здесь. С собой. Я соберу взрывное устройство с магнитным креплением менее чем за час. И останется лишь установить его под днищем «Уазика», когда тот выезжает на «материк». И привести в действие, когда мимо машины будет проезжать Кезамаа. Дело верняк! Верняк, черт побери! У меня аж вспотели ладони. Все казалось таким гладким и сладким. Я даже готов был от счастья расплакаться. Но вместо этого заставил себя собраться и начал искать возможные подводные камни такой операции. Их обнаружилось два. Во-первых, пока белобрысая девка лазает по магазинам — если она вообще закупает продовольствие там, — водитель-пилот может болтаться вокруг машины и наблюдать, чтобы никто, такой же умный, как я, не учинил никакой пакости со взрывчаткой. Не удивительно, если ему на этот случай даны инструкции. Во-вторых, я три раза видел, как «Уазик» въезжает через ворота. А вот что происходит до этого? Возможно, что перед КПП есть смотровая яма. Или охранник обходится зеркалом? Или дает одной из собак понюхать машину? А ведь специально обученная собачка, даже доберман-пинчер, легко учует взрывчатку. Я призадумался. Обнаружив под машиной мое устройство, сразу же в сотни раз усилят режим охраны. Если вообще не эвакуируют академика с острова. И операция будет провалена. Останется возвращаться домой. Как ни странно, я этого не хотел. И пришел, к решению, что послезавтра отправлюсь на другой берег озера и выберу наблюдательный пункт недалеко от понтона и КПП. Прослежу за тем, как «Уазик» въезжает в ворота, и что с ним перед этим проделывают. А пока у меня есть еще один день для наблюдений. И для неспешных раздумий. Вдруг придет в голову что-нибудь поинтереснее, чем бомба под днищем машины. Или неожиданно изменятся обстоятельства. Или… Впрочем, чего гадать? Пора идти и залезать в свою норку. Поближе к «Сваровски». Поближе к пищевому концентрату, будь он неладен. И к бутылке с вонючей водой… — Зато там тепло, — похвастался я перед соснами. — И сухо. И. нет комаров. Сосны вздохнули, пошелестели хвоей и ничего не ответили. А я поднялся с мокрой травы, засунул в карман блокнот и не спеша поплелся по направлению к озеру. Никто ничего не проверял! Охранник даже не вышел из своей будки. Просто нажал на кнопку, и ворота со скрежетом отъехали в сторону. «Уазик» весело фыркнул и вкатил на территорию. В этот момент я лежал в высокой траве всего в ста метрах от КПП. Лежал уже пятнадцать часов с шести утра, когда пробрался сюда йод покровом густого тумана — он снова плотно укутал озеро и его берега. За это время все мои развлечения свелись лишь к тому, что удалось понаблюдать за девчонками, которые в полдень вышли за проходную, перебрались на берег по гулкому понтонному мосту и сразу уселись метрах. в тридцати от меня собирать чернику. Три часа я трясся от страха, ожидая того, что в конце концов, они на меня наступят. Но, к счастью, я устроился в стороне от черничника, и девчонки кружили рядом, развлекая меня интимными разговорами, обильно приправленными ненормативной лексикой. Вот уж не думал, что удастся услышать подобное от двенадцатилетних детей. Ладно хоть от пацанов. Но не от девочек же! Надо будет, когда вернусь, аккуратно прощупать на эту тему Полину. Неужели и она тоже? Ровно в три часа дня девчонки наткнулись на змею, повизжали немного и решили от греха подальше убираться домой. Я снова остался один. Ровно на час. В четыре ворота отъехали в сторону, и пунктуальный «Уазик», гремя настилом понтона, отправился в путешествие за продуктами. За рулем сидел все тот же водила-пилот, рядом с ним — белобрысая девка. После этого я позволил себе расслабиться и, загадав проснуться ровно через четыре часа, задремал. И очнулся в десять минут девятого. Как из пушки! Спасибо за такие способности, господин Голоблад. Очень хотелось есть. Я не отказался бы сейчас даже от концентрата. А еще больше хотелось пить. Но я не брал с собой сюда никакого балласта, в том числе даже воду, рассчитывая на ручейки и лужи. И на то, что обучен терпеть маленькие неудобства. Вот дождусь «Уазика», осторожно снимусь с места и, отойдя подальше, напьюсь из озера. Машина появилась без пятнадцати девять. Погремела понтоном, гнусаво бибикнула перед воротами и вкатила внутрь. Никто ничего… Я понял, что эту битву выиграю! Академику Кезамаа осталось жить не больше недели. Что за дурацких охранников он себе набрал? Или я чего-нибудь не понимаю? Чего-нибудь не учел? Недооцениваю противника? Я осторожно, буквально со скоростью метр в минуту переместился за толстую раздвоенную сосну, а там уже гораздо смелее отполз за пределы видимости охранника с КПП или возможных камер слежения. Распрямился и бодро пошагал в лес. Теперь до следующей встречи с «Уазиком» мне предстояло два дня выходных, и проводить их среди скал под маскпокровом я был не намерен. Хотя вернуться туда сегодня мне предстояло. Надо было забрать кое-какие вещички. Например, 2547-ю взрывчатку. Детонаторы. Конструктор «Лего». Магниты… Поесть, наконец. И идти к «Москвичу». Почти налегке. Почти как на прогулке. Действительно, как на прогулке. Когда в семь утра я устроился за рулем своего зеленого друга, — то почти не ощущал усталости. Только приятно гудели ноги. И слипались глаза. Немудрено. За двое суток я спал всего четыре часа. И памятуя о том, как чуть не вылетел за обочину по дороге сюда, решил не форсировать событий и выспаться. Откинул до упора пассажирское кресло, удобно растянулся на нем, и сразу перед глазами возник мой знакомый заяц. — Привет! — обрадовался я. — Чего-то давненько тебя не видел. Заяц вздохнул: — А-а-а… — и безнадежно махнул пушистой лапой. — Геморрой… Как там твоя татарка? Алина, кажется? Да? — Ничего. — Я подумал, что это слишком размытый ответ. Заяц его недостоин. — Мы не виделись уже больше недели. Она сейчас в Питере. А я же в Карелии. — Поня-я-ятно, — растянул слово заяц. — Ты позвони ей, блин, что ли… В натуре, Славка. Позвони ей. Лады? — Он снова вздохнул. — А то что-то не нравиться мне, как там у нее делишки. — И пропал. Наверное, опять убрался под куст. А я тут же переключился на другой, очень веселый и красочный сон. Про цветочки, про елочки и про двух испорченных двенадцатилетних девчонок, которые безжалостно гоняют меня по лесу, собираясь изнасиловать в густом высоком черничнике. Я хохочу, как дебил, и убегаю от них. Убегаю! Предвкушая то, что меня все равно изловят, и напрочь забыв о просьбе мудрого зайца: «Позвони ей. Лады?…» Я позвоню Алине лишь послезавтра. И совсем не за тем, чтобы поинтересоваться ее делами. Просто она мне будет нужна. Здесь, в Карелии. Всего на пару минут, чтобы отвлечь проклятого водилу-пилота, который, действительно, имеет привычку шататься вокруг «Уазика», пока его спутница отирает прилавки и заполняет снедью пакеты. Я назначу Алине встречу у того самого покосившегося километрового столбика, где неделю назад чуть не разбил машину. Как обычно, она послушно ответит: «Ладно». И добавит: «Мне придется взять с собой Бакса. Что еще, Слава?» Я рассмеюсь: «Прихвати свои лиловые босоножки. И косынку. Все, я жду. Не опаздывай». Алина быстро почмокает губками — так, как умеет делать только она. И повесит трубку. А я выйду из телефонной кабинки, подмигну некрасивой девушке-телефонистке и отправлюсь блаженствовать на уютной веранде, которую сниму накануне у заботливой и необъятной в размерах бабы Маруси. Купив по пути фумигатор от комаров. И две бутылки портера. Бабе Марусе я наврал, что я начинающий московский писатель и приехал сюда за вдохновением, которое вдруг утратил, написав половину своего уже третьего по счету романа. Она пялилась на меня с детским восторгом, а я в это время с жадностью поглощал картошку с бараниной и солеными огурцами. — Вот такие дела, — продолжал я с набитым ртом. — Погуляю по вашим кущам пару деньков, пропитаюсь сермяжным духом российской глубинки и обратно в Москву. За пишущую машинку. — А чего же на пару деньков-то, Никита, — охала баба Маруся. — Гости хоть до осени. А я, старая, о тебе порадею. Исть буду готовить. От кормлю, а то эн какой хилый… Никитой я представился, почувствовав, что документов у меня никто спрашивать не намерен. И сразу же поспешил расплатиться вперед за пять дней проживания и пансиона. Моя хозяйка была в восторге. Так же, как и ее внук. — Витек, — протянул он мне пахнущую соляркой лапу. — Днем я тут на насосной… слесарем. А вечером — ди-джей Пиночет. Дискач, короче, делаю в клубе. А где можно купить ваши книжки?… С «Пиночетом» мы весь первый вечер хлестали пиво, сидя у меня на веранде. «Дискач» по причине отсутствия электричества был отменен, но до утра по всей Пяльме трещти мотоциклы и истошно визжали девки. Когда я, спровадив Витька, улегся в постель, они мне долго не давали уснуть. Они и комары. А возможно, еще и то, что накануне я продрых в «Москвиче» до двух часов дня. Я проснулся ближе к полудню. Баба Маруся, сияя от гордости, вывалила на стол все содержимое погреба, бухнула рядом дымящийся самовар, но у меня после вчерашнего возлияния была неприятная тяжесть в желудке и аховый аппетит. Я выпил лишь две чашки чая и затолкал в себя огромный кусок ватрушки. Радушная хозяюшка, сидя напротив, лишь сокрушенно качала головой, растущей прямо из плеч. — Ох, милай, ох… Эдак ты худой, как журавль, и останисси… В ответ я виновато потупил взор. — Спасибо. Все очень вкусно. Обещаю, что пообедаю хорошо. — И улыбнулся хитро. — Можно выйти из-за стола? Баба Маруся расхохоталась. — А как скажу, шо низя? А? Что, послушаешь старую? Иди уж, иди, погуляй. Смотри, эко вёдро на улице. Там сегодня действительно хозяйничало солнце. Я вышел из дома и уже собрался выводить из двора «Москвич», когда рядом со мной нарисовался Витек. — А я на обед, — похвастался он. — Чего, Никит, собрался куда? — Да просто так… Прошвырнусь… Доеду до озера, искупаюсь. Может, покручусь по лесным дорожкам. — Что?! На этом?! — расхохотался Витек и гулко хлопнул ладонью по капоту моей машины. — Да далеко Ты уедешь!.. Эн, хочешь, бери мотоцикл. У меня радостно блеснули глаза. Я уже обратил внимание на старенькую «макаку», упрятанную в дровяной сарай. И у меня в голове еще вчера появилась мысль, что иметь под задницей мотоцикл куда практичнее, чем громоздкий «Москвич», На маломощном, зато легком «Минске» можно было легко пробраться даже по бездорожью. — Например, через сосновый бор. — А он на ходу? — спросил я, и Витек довольно хрюкнул: — Еще на каком! Не зря же я слесарь. Обращаться умеешь?… Через десять минут я вырулил со двора и не спеша потрещал на «макаке» по шоссе в сторону Пудожа. К знакомому перекрестку с военной дорогой. Туда, где был установлен ржавый знак «Движение запрещено». Туда, откуда через час должен был появиться серый «Уазик», отправленный за продуктами. С Витьком мы заключили сделку, устраивающую обоих. На все время постоя у бабы Маруси я получал в аренду его мотоцикл, но взамен он по ночам мог использовать мой «Москвич», чтобы возить на озеро девок и неизвестно (вернее, известно) чем заниматься с ними на заднем сидении. Ко всему прочему, я обещал еще раз угостить его пивом. Несмотря на яркое солнце, было прохладно, и я успел замерзнуть, пока добрался до перекрестка. Развернулся, раскинул мозгами, стоит ли прятать мотоцикл в кусты и, решив, что не стоит, поставил его на обочине и начал делать вид, что копаюсь в моторе. По моим прикидкам, до встречи с «Уазиком» оставалось около сорока минут. За шестьдесят — туда и обратно — проделанных мною километров, я не встретил на военной дороге ни единого человека. И ни одной машины. Оказалось, что мне тогда повезло. На самом деле движение здесь было что надо. Сегодня за полчаса мимо меня проехали два «Урала», ГТТ и белая «Нива», за рулем которой сидел тип с подполковничьими погонами. Он с подозрением покосился в мою сторону, притормозил и, кажется, даже имел желание что-то спросить, но передумал и попылил вглубь полигона. Сейчас мне было на него наплевать, но нехорошо было бы встретить такого любопытного обладателя больших звезд где-нибудь в районе будки «Пизанская башня» и сломанного шлагбаума. Пришлось бы прикидываться придурком-дачником. Или совать ему под нос свою комитетскую корку. Или бить по башке и прятать его и белую «Ниву» в кусты. «Уазик» появился без опоздания. Подъехал к перекрестку, пропустил две фуры с финскими номерами и начал тяжело набирать ход в сторону Пяльмы. Я дождался, когда он отъедет подальше и потрещал следом за ним, не боясь его потерять и примерно зная, куда он направляется. Пунктуальный «Уазик» не обманул моих ожиданий. Конечным пунктом его путешествия оказалась Большая Озерная улица — центр сосредоточения поселковых магазинчиков и ларьков. Там же находился маленький рынок, где торговали клубникой, свининой и семечками. «Уазик» припарковался напротив дощатого павильончика со странной вывеской «Мясо-Маркет-Колбасы» и, когда я подъехал к нему, на тротуар из кабины уже выпорхнула светловолосая девушка — очень даже симпатичная девушка, — вооруженная ворохом пакетов и сумок. Она еще не успела скрыться в магазине «Продукты», как наружу выбрался водила-пилот и начал топтаться возле своей машины. Я купил семечек и, поплевывая себе под ноги шелухой, начал праздно шататься по другой стороне улицы. Делая вид, что очень интересуюсь тощими ляжками трех малолеток, тусующихся возле «Мяса-Маркет-Колбас». Ни у кого я не должен был вызывать никаких подозрений. Дачник-бездельник, и только. Возможно, чуть-чуть педофил, немножко маньяк. Но уж никакие агент службы МИ-6. А вот водила «Уазика» подозрения у меня вызывал. И уже через пять минут я был уверен в том, что он не просто вылез из-за руля, чтобы размяться после нелегкой тряской дороги. НЕ ПРОСТО! Он наблюдает за тем, чтобы что-нибудь не подсунули под его машину. У него такая инструкция. И он выполняет ее буквально и тщательно. С озабоченным выражением лица. Так вот почему машину не осматривают перед въездом на остров. Они полностью доверяют своему пунктуальному и дисциплинированному пилоту-водителю. Ну что ж… И на старуху найдется поруха. Придумаю что-нибудь. Не привыкать. Одна из девчонок показала мне язык. Я ответил ей тем же. И еще раз внимательно огляделся. Если в следующий раз «Уазик» будет стоять на том же месте… и если отвлечь водителя… и если рядом не будут торчать подобные тонконогие дуры, то за тем, как я устанавливаю под машиной фугас, могут наблюдать лишь продавцы крайних прилавков рынка. А там сейчас торгуют бананами и помидорами двое кавказцев. За этих можно не беспокоиться. У них всегда хата с краю: «Нычива иэ видэл, нычива нэ слышал». Можно даже и не просить их помалкивать. А немногочисленные прохожие, спешащие по своим делам, я уверен, не обратят никакого внимания на то, как кто-то что-то химичит с выхлопной трубой серой машинки. А если и обратят, то сделают вывод: «Чинит». И все объяснения. Здесь, слава Богу, не Москва и не Питер, где обывателям на каждом шагу мерещатся теракты и покушения. Я высыпал семечки из пакетика в карман своих камуфляжных брюк, оседлал мотоцикл и поехал по Большой Озерной в направлении местного узла связи. Малолетки проводили меня ехидными взглядами. Водитель «Уазика» не обратил на меня никакого внимания. Я был для него пустым местом. Во всяком случае, мне очень хотелось, чтобы это было именно так… До Алины удалось дозвониться на удивление быстро. За минуту мы договорились о встрече, — ничего лишнего, никакого мусора в разговоре, — и я, весьма довольный собой, отправился радовать бабу Марусю хорошим аппетитом и примерным поведением, остановившись по пути около бревенчатой избы с банальной вывеской «Магазин», чтобы купить фумигатор от комаров. И две бутылки портера. После обеда я не поленился дойти до Онежского озера. Несмотря на солнечный день, оно оказалось унылым и серым, от него ощутимо сквозило холодом, а на неспокойной свинцовой поверхности иногда проступали белые пенистые барашки. Если бы я действительно оказался писателем, то навряд ли на этом неприветливом берегу сумел бы найти свое «утраченное вдохновение», изловить упорхнувшую музу. Волны шумно ласкали гладко вылизанный песок, приземистые сосны на берегу бесстыже выставили напоказ обнаженные корни. И ни единою человека вокруг — ни рыбаков, ни вездесущих мальчишек. Я обнаружил турник, сооруженный из куска арматуры, и минуту беспомощно болтался на нем, позорно подергивая ногами. Потом спрыгнул вниз и долго смущенно ковырял носком ботинка плотный песок… Да, Слава, допился. А ведь когда-то мог легко подтянуться двадцать пять раз. Мне взгрустнулось, у меня испортилось настроение, и я поспешил убраться подальше с этого края Земли. Вглубь человеческой цивилизации, радовавшей мой слух далеким гулом машин, собачьей брехней и детскими криками. Туда, где меня дожидалась общительная баба Маруся и две бутылки портера. Фумигатор от комаров и роман Джона Уиндема — его я обнаружил на полочке у себя на веранде. Туда, где сегодня мне предстояло засесть за изготовление бомбы, которая положит конец Йозепу Кезамаа. Что она будет собой представлять, я обдумал уже несколько раз. Со всеми самыми маленькими деталями. Самыми незначительными нюансами. И был уверен на сто десять процентов, что если эта зараза сумеет добраться под днищем «Уазика» до места своего назначения, то безногому академику крышка. Взрывное устройство представляло собой два независимых друг от друга фугаса. Первый из них, слабый, безоболочный и способный поражать лишь взрывной волной, приводился в действие дистанционным взрывателем и должен был, во-первых, создать под днищем воздушную подушку и подбросить машину вверх, во-вторых, вышибить из-под Кезамаа коляску, а в третьих, заставить сдетонировать второй фугас, в десятки раз более мощный и начиненный доброй порцией мелких осколков. Осколки начнут вылетать из-под «Уазика» в тот самый момент, когда он уже приподнимется в воздух, а поэтому вертикальная составляющая угла поражения значительно увеличится. Если бы я решил обойтись только одним фугасом, то рисковал бы тем, что взрывная волна и осколки пойдут по низу на высоте примерно в полметра. И взрывное устройство искалечит машину, сомнет, словно фольгу, колеса инвалидной коляски и… Все. Шансов отделаться лишь ушибами и нервным шоком у академика хоть отбавляй. При моей же схеме с упреждающим слабым взрывом, бомба не только сплющит машину и уничтожит коляску, но еще и нафарширует тело и голову моей жертвы металлом. Хотя при той мощности заряда, что я запланировал, вполне достаточно голой взрывной волны. Вечером, дождавшись, когда Витек укатит на «Москвиче» «делать дискач», я еще раз на последней странице блокнотика проверил свои расчеты и, тщательно зашторив большие окна веранды, начал колдовать над «изделием 2547», детонаторами и «конструктором «Лего». Я планировал потратить на всю работу около часа, но, даже не напрягаясь, уложился в двадцать минут. Схема устройства была из самых элементарных, а знания по минно-взрывному делу в диверсионной школе вбили мне в голову настолько крепко, что за двенадцать лет они не утратили своего изначального блеска. Разве что несколько потускнели на фоне технического прогресса. Но это не страшно… Я достал из защитных футляров, к которым налипла всевозможная железная шелуха, два мощных магнита и закрепил на них фугасы. Потом один из них засунул в рюкзак, второй спрятал в маленькой алюминиевой кастрюльке и задвинул ее под кровать. Все. Посылка готова. Остается отправить ее адресату. Теперь все зависит от почтальона. И от Алины. От ее умения договориться с этим назойливым почтальоном, который, словно оса вокруг кружки пива, вьется возле своей машины и не желает отвлечься даже на сорок секунд. Да нет… сорок — много. На тридцать. Тридцати секунд мне вполне достаточно. Интересно, что сможет придумать милая девочка?… Я вышел на улицу и уселся на лавочку возле крыльца. Ко мне сразу присоединился большой полосатый кот и начал мурлыкать настолько пронзительно, словно решил перебудить всех соседей. Я погладил его по жирной спине и стряхнул на землю, но он моментально вернулся ко мне на колени. …В том, что Алина придумает что-нибудь, я даже не сомневался. Вот только клюнет ли на ее уловку водитель? Вдруг он вымуштрован настолько, что вместо того, чтобы отвлечься, наоборот, многократно усилит бдительность. И подобраться к «Уазику» станет совсем невозможно. А значит, самая проходимая тропа к Кезамаа окажется перекрытой… Кот в приступе страсти больно цапнул меня за палец и уже через пару секунд оказался в нокдауне после крепкого удара по ребрам. Отряхнувшись, он отправился в сарай ловить крыс, а я поднялся с лавочки и подошел к калитке. Вдоль забора еле-еле брел пьяный. Пяльма трещала мотоциклами и беспокоила дачников громким хип-хопом. На скотном дворе уныло гудел сепаратор. …Нет. Нет же! Алина справится! Она умница. Я в ней уверен. И нечего мне сейчас ломать голову, пытаясь выстроить для нее какой-либо план операции. Пусть все решает сама. Ей виднее; Она женщина и в тонкостях кобелячей мужской психологии разбирается куда лучше меня. При всем при том, что я в этом не разбираюсь совсем… Я отошел от калитки и отправился к себе на веранду. Читать Джона Уиндема. И пугать комаров фумигатором. …Я, увы, в мужской психологии не разбираюсь совсем. Я не могу разобраться даже в самом себе. Вот потому-то жизнь моя и катит стремительно с горки на горку, со скрипом вписываясь в крутые виражи… А Алина справится, милая девочка. Впрочем, чего загадывать. Время покажет. А сейчас у меня впереди свободный завтрашний день. Буду отдыхать и веселиться. Объедаться бабы Марусиными разносолами. И не забивать себе голову никакими проблемами. Я разделся, забрался в пахнущую сеном постель и, устроившись поудобнее, раскрыл «День треффидов». К этому времени фумигатор, пропитав воздух запахом ландышей, уже разогнал комаров по самым дальним углам веранды. Для них на всю ночь настала нелетная погода. Черный «порш» послушно ждал меня перед километровым столбом — там, где ему и было назначено. Я развернулся и поставил «макаку» позади него. Через окно на меня уставился Стаффордшир. Было видно, как он яростно молотит хвостом. — Я ожидала чего угодно, но только не этого, — подколола меня Алина, как только я устроился рядом с ней. — Вам совершенно не платят, мистер секретный агент, и приходится ездить на мотоциклете? — Она призывно почмокала губками, и я подставил ей щеку для поцелуя. А сзади уже мусолил мне шею Бакс. — Я очень по вас соскучился, — честно признался я. — Спасибо. Давно не слышала ничего приятнее. Распоряжайтесь, мистер секретный агент. — Алина хитро прищурилась. — Чем займемся сначала? Шпиенством или… — Шпиенством, — отрезал я. И, не откладывая дел в долгий ящик, начал вводить ее в курс сложившейся ситуации. — Легко! — рассмеялась Алина, когда я закончил. — Я легко сделаю этого мужичка! Если он, конечно не педик. Впрочем, если даже и педик, я все равно его сделаю. Мне показалось, что она просто не отдает себе отчета в том, насколько серьезно то, что ей предстоит. Но я даже не успел высказать своих опасений по этому поводу вслух. Алина убрала с лица улыбку и начала задавать вопросы. Точные и конкретные вопросы о водителе, об «Уазике» и о месте, где он будет стоять. А уже через пять минут я вернулся на свой мотоцикл и покатил в сторону Пяльмы. Черный «пОрш» пристроился сзади. Мы решили продолжить обсуждение плана на месте предстоящих событий. В Пяльме я закатил «макаку» в дровяной сарайчик, ловко увернулся от настойчивых предложений бабы Маруси напоить меня молоком и поспешил на соседнюю улицу, где оставил Алину. Она уже воткнула «порш» впритирку к заброшенному амбару, выпустила на волю Бакса и крутила хвостом перед двумя пузатыми дачниками в китайских спортивных костюмах. Оба дачника ослепительно блестели потными лысинами и пускали обильные слюни. Я издали помахал Алине рукой, и она, пронзительно свистнув застрявшему в репейнике стаффордширу, побежала ко мне. — Учти, я ревнивый, как мавр, — заметил я, и она звонко расхохоталась. — Меня уже успели пригласить на шашлыки. И на дагестанское домашнее вино прошлогоднего урожая. Правда, предупредили, — Алина изменила голос, добавив в него чуть-чуть хрипотцы: «Девушка, мы с вами стоим на разных ступенях социальной лестницы». Ты можешь объяснить мне, что это значит? — Могу. У тебя есть такая машина, — не оборачиваясь, я ткнул большим пальцем себе за спину, — а у них такой никогда не будет. Они за это вроде как извинились. — Да… — вздохнула Алина. — Именно так. Лучше бы у всех были такие машины. Но это невозможно даже в Швейцарии. Что же говорить о нищей России… Никуда не торопясь, мы дошли до местного рыночка, где, погуляв между пустых прилавков и внимательно прочитав все вывески на окружающих магазинах, Алина за десять минут состряпала три сценария предстоящей акции. — С подвернувшимся каблуком и падением — избито, — заметил я по поводу первого. — Рассыпать ему под ноги сливы ненадежно. Он может сказать: «Сама соберешь, красавица». — Так я отмел второй план Алины. — А насчет нахального алкаша… Не знаю… Тоже избито. Подобные сценки с нападением хулиганов и благородным защитником раньше разыгрывали пионеры, что бы познакомиться с девочкой… Не знаю… А где ты найдешь этого алкаша? — Где угодно. Здесь их навалом, — улыбнулась Алина. — Слава, ни о чем не беспокойся. Шофер угодит в офсайд, я обещаю. Полминуты тебе достаточно? В ответ я молча кивнул. — Вот и отлично. Я тебе их обеспечу. Только надо найти помощника. И мы отправились искать алкаша. Их здесь действительно оказалось навалом. Просто они, как клопы, таились по темным углам и пустырям, стараясь лишний раз не бросаться в глаза. Но стоило лишь поискать… Вернее, нас нашли сами. Уже через пять минут мы пересеклись с двумя забулдыгами, которые предложили купить и них за десять рублей кипятильник. Их опухшие рожи и трясущиеся конечности прямо кричали во весь голос о том, что сегодня еще не удалось похмелиться. И если не удастся в течение бли-. жайшего часа, то можно смело заказывать по двум рабам Бахуса гражданскую панихиду. — Хороший… Рабочий… Можно сходить проверить, — мямлил один из продавцов, с надеждой протягивая мне свой товар. — Не надо, — проскрежетала Алина и, выдержав эффектную паузу, заявила: — Пошли похмелю. Владелец кипятильника выпучил на нее глаза. Второй поспешил подойти поближе, не уверенный в том, что его не глючит после вчерашнего. — Пошли, пошли, мужички. Я серьезно. Вы пьете водочки, а потом побеседуем. У меня есть для вас небольшая шабашка. Ну? — Алина раз вернулась и, подхватив меня под руку, двинулась в сторону избы «Магазин», в которой я вчера покупал фумигатор. Ни я, ни она даже не думали оглянуться, уверенные в том, что обалдевшие забулдыги семенят следом. Оказалось, что их зовут Андрей и Виталик, У каждого из них за плечами было по двадцать восемь прожитых лет и по доброму трехмесячному запою, который пока не спешил закругляться. Нет денег — пес с ними! Зато найдутся всегда добрые люди, которые и похмелят, и напоят. Такие вот, вроде нас, дураков, что взяли и подарили за просто так бутылку водки «Кристалл». А может быть, не за просто?… — Так что, мужички? Пошабашим сегодня? — звонко спросила Алина, когда после первой порции водки у наших новых знакомых перестали ходить ходуном руки и губы и начали шевелиться мозги. — Ща! Децл вмажем ищо и пошабашим, — пообещал Андрей. — А чо делать-то, девушка? — Он набулькал в нечистый граненый стакан граммов пятьдесят и протянул его мне, но я молча покачал головой. — Вольному воля. Нам достанется больше… Ха!.. По-о-ошла, проклятущая!.. Мы сидели прямо на травке под раскидистым дубом на заднем дворе одного из домов, выходившего фасадом прямо на Большую Озерную. До павильона «Мясо-Маркет-Колбасы» отсюда по прямой было всего метров сто пятьдесят. А до появления серенького «Уазика» оставалось чуть больше двух с половиной часов. — Короче, слушайте, мужички, — сказала Алина, дождавшись, когда наши друзья-алкоголики примут на грудь по третьей дозе и окончательно придут в себя. — Тут вот какое дело. Надо сымитировать нападение на меня… — Чего-о-о?! — перебил Алину Андрей, но Виталик ткнул его в бок: — Погоди, пущай говорит. — Да, выслушайте сперва. Так вот, мне надо познакомиться с одним человеком и сделать это как будто случайно. Когда он сегодня подъедет на рынок и вылезет из машины, вы начнете ко мне приставать. Хватать за руки, пытаться куда-то тащить. Разрешаю даже полагать меня за грудь… — О-о-о! — одновременно вырвалось из двух проспиртованных глоток. — …даже задрать мне юбку. Я обращусь к этому человеку за помощью. Он, конечно, заступится, попрет на вас, но вы в драку не ввязывайтесь. Сделайте вид, что испугались, и валите подальше. Скажем, сюда. — Алина похлопала ладошкой по траве. — За эту работу Никита, — она кивнула в мою сторону, — купит вам водки. Две бутылки. О'кей? Мужички почесали репы. Отошли в сторону и пошептались. И наконец ответили: — Не-е. Водки не надо. Лучше деньгами. — И нерешительно назначили цену: — Пятьсот рублей. — От мертвого осла уши! — сразу отреагировал я, вспомнив Остапа Бендера. — Цистерну спирта и фургон колбасы на закусь, — подхватила Алина. — Не-е-ет, родимые. Обломитесь, пожалуйста… Стошка! Лады? — По рукам, — согласился Андрей. — Стошка, батон колбасы и по бутылке пива. — Он умело разделил остатки «Кристалла» между собой и Виталиком и, опрокинув в глотку стакан, крякнул: — Ого!.. Ну что, красавица? Будем тренироваться. Показывай, как лапать тебя за сиськи. — И задирать юбку, — добавил Виталик. Это они так шутили. На самом деле им было плевать на Алинины прелести. Их заботило только одно — догнаться, — и следующие два часа мы с Алиной с трудом отбивались от настойчивых просьб выдать аванс. Позволили раскрутить себя лишь на пиво. Оставив Андрея с Виталиком пить его возле избы «Магазин», я быстро сгонял домой — к бабе Марусе — и вернулся оттуда с пакетом, в котором лежали фугасы. До приезда «Уазика» оставалось всего полчаса. Пора выдвигаться на позиции. — Пошли, — буркнул я. — Надо еще привязать где-то собаку. — И мы потопали к рынку… Все было разыграно, как по нотам. Спрятавшись за кустами акации, я наблюдал за тем, как минута в минуту подъехал «Уазик» и припарковался на старом месте — метрах в тридцати от меня. Белобрысая девушка пошла за покупками. Водитель принялся оттаптывать тротуар возле своей машины. Почти сразу из-за угла магазина вывернула Алина, остановилась, достала из сумочки кошелек и начала пересчитывать деньги. В этот момент мимо нее, слегка покачиваясь, двигались два подвыпивших типа. — Во! Бля, ништя-а-ак! — Один из них притормозил и уставился на Алину. — Во, блин, коза! Второй мужик, подрыгивая задницей, обошел красавицу в лиловых босоножках-колодках и подпер плечом магазин в паре шагов от нее. — Алё, слышь, что ли, ты! Дашь полтаху, тогда ничего не будет. Ха! Андрей почти выкрикивал каждое слово, и я отчетливо слышал весь его гнусный базар. И млел от восторга. Какие артисты! Как здорово они вжились в роль! Я не рассчитывал даже на двадцать процентов от того, что сейчас наблюдал. Впрочем, скорее всего, эти мерзавцы играют самих себя. Им это не ново — пугать по пьяни несчастных девушек. Тем временем «несчастная девушка» затравленно сжалась и попыталась сделать робкий шаг в сторону, но ее сразу же цепко схватили сзади за плечи. Андрей состроил на роже улыбочку и ловко запустил руку Алине под юбку. Алина охнула и выпучила глаза. Я зло скрипнул зубами. Водила-пилот поставил уши торчком и сделал стойку. Два вчерашних кавказца с бананами и помидорами, стоявший рядом с ними верзила с золотой цепью на шее. четыре торговки с рынка — все с замиранием сердца наблюдали за разворачивающимся у них под носом спектаклем. И никто не сделал и шага, чтобы вмешаться. Это были не их проблемы. Они не хотели себе неприятностей. Два кавказца, верзила, торговки… Рядом больше никого не было, если не брать в расчет водилу-пилота. К нему-то и обратилась Алина: — Мужчина! Мужчина же!!! — с трудом выдохнула она. — Помоги-и-ите! А-а-а!!! Водитель не выдержал и, окинув взглядом «Уазик», ринулся в бой. Как истинный рыцарь. Спасать принцессу из цепких лап гоблинов. А уже через доли секунды я летел со всех ног по направлению к серой машине. Все заняло около тридцати секунд. Я с раз-. бегу, не обращая внимания на обдирающий кожу асфальт, вогнал свое тело под «Уазик». В руке уже был зажат купленный вчера в «хозто-варах» шпатель, и я начал вгрызаться им в вековые наросты грязи, облепившей днище машины. Шпатель гнулся, но грязь легко отслаивалась большими пластами и обрушивалась вниз… Есть! Площадка для первого фугаса готова… Есть! Для второго фугаса… У меня не было времени копаться в пакете, и я в мгновение ока разодрал его на две половины. Обе бомбы, чтобы их магниты намертво не сомкнулись друг с другом, были разделены куском дюймовой доски, но все равно мне пришлось напрячься, чтобы разъединить их… Есть! Первая бомба заняла свое место… Есть! Вторая — та, что поменьше, с загодя вставленным во взрывчатку электронным взрывателем — приклеилась к днищу. А к ней, в свою очередь, прилип шпатель. И черт с ним!.. Все! Закончил! Не решившись оставлять под «Уазиком» остатки пакета, — а вдруг этот черт-водила решит туда заглянуть и что-нибудь заподозрит, — я зажал их зубами и начал выбираться из-под машины. Хватаясь руками за что-то масляное и грязное. Обдирая пальцы о какие-то железяки. Глаза были забиты песком, я больно приложился щекой к глушителю. Спина горела. От футболки остались лохмотья… Я наконец вылез на волю, вскочил на ноги и, по пути протирая глаза, поспешил через дорогу назад к спасительным кустам акации. Оба кавказца и верзила с золотой цепью на шее с интересом наблюдали за мной. Они видели все. С начала и до конца. И, конечно, сделали выводы. Верные выводы насчет бомбы. Уж эти-то не ошибутся! Правда, и не будут болтать никому. Хотя, кто их знает… Ладно, позже сделаю им внушение. Я добрался до кустов и только тогда оглянулся. Ни Алины, ни водилы-пилота, ни двух алкашей-аборигенов видно не было, но уже через пару секунд из-за «Уазика» нарисовалась моя боевая подруга. Размазывая по щекам слезы и сопли, она прижимала руки к груди и активно выказывала благодарность своему избавителю. Ага! Вот и он, избавитель. Водила показался из-за своей машины, широко улыбнулся Алине, помахал ей на прощание рукой и проследил взглядом за тем, как она скрылась в магазине «Продукты». И снова занял свой пост. Поздно, дорогой. Поздно… Я вздохнул облегченно и отступил подальше в кусты. Двое кавказцев и их приятель верзила о чем-то оживленно шептались, бросая в мою сторону осторожные взгляды. Я же, не обращая на них никакого внимания, стянул разорванную футболку, вышвырнул ее в заросли лопухов и пошел к колонке отмывать ободранную об асфальт спину. И издали наблюдать за «Уазиком», дожидаясь, когда он отправится к себе на остров. Дождаться этого мне не хватило терпения. Проклятая белобрысая девка куда-то запропастилась, а я уже через полчаса замерз и, решив, что от этого ничего худого не будет, вернулся на рынок. К кавказцам и верзиле с цепочкой, которые попивали пивко, сидя на овощных ящиках. — Привет. — Все трое настороженно уставились на меня. — Извините, я только хотел спросить, вы ничего здесь не видели минут сорок назад? Я имею в виду: ничего странного? — Я ослепительно улыбнулся. Ответом мне было гробовое молчание. И оно продолжалось долго. Ох, долго… Потом верзила отхлебнул из бутылки и сказал: — Слышь… — И заткнулся. Больше ни единого слова. Ему катастрофически не доставало ума придумать что-то еще. — Да, я вас слышу. — С моего лица не сходила улыбка американского телеведущего. — Ну! — Чисто не видели ничего, — пробормотал мой собеседник и уткнулся виноватым взглядом в бутылку. — Ну, отвечаю. Кавказцы синхронно покивали кучерявыми головами. — Слава Богу, — наигранно вздохнул я. — А я уж забеспокоился… — И резко добавил в свой голос металла. — Хорошо, что не видели. Хорошо, что не о чем будет трепаться перед приятелями. Хорошо, что не причините головняков ни нам, ни себе. И доживете до старости… Все, господа, я откланиваюсь. И, отсвечивая голой ободранной спиной, я поспешил туда, где было назначено рандеву с Алиной, Баксом и двумя алкашами. Под раскидистый дуб в полутора метрах от рынка. Если, конечно, идти напрямую. Через крапиву… Они дожидались меня, вольготно развалившись на травке. С довольными рожами. С чувством выполненного долга. — А карбл, а карбл. — Андрей выставил мне навстречу правую руку и недвусмысленно потер пальцами. — Рубл, рубл, пожалуйста. — Хрен тебе, а не рубл, — прошипел я. — Ты оштрафован. — Что такое? — не понял Андрей. — Тебе кто разрешал лезть ей под юбку? — Я кивнул в сторону уютно сидевшей на травке Алины. — Да, — сразу поспешила подлить масла в огонь она. — Грязной лапищей, неизвестно с какой заразой! — Предупредила бы. Я бы помылся. — Этот негодяй поднес руку к лицу и демонстративно обнюхал пальцы. — Ах! Запах женщины! Я готов был его убить. Но в этот момент Алина расхохоталась. К ней присоединился Виталик. Следом за ним Андрей. — Придурки бесстыжие, — выдавила Алина, и я с удивлением обнаружил, что она умеет краснеть. — Обрадовались, мерзавцы. Приперла халява, они и довольны. У-у! — она деланно замахнулась на Андрея, и тот завалился на спину и начал дрыгать ногами. Стаффордшир радостно тявкнул и завилял хвостом. — Никит, выдай им стошку, и пусть проваливают. На хрен! К чертям! Я расплатился. Довольные забулдыги, прихватив колбасину, которую им купила Алина, и предвкушая, как напьются сейчас самогонки, заспешили в известном только им направлении. Оживленно размахивая руками, И сотрясая воздух раскатами хохота. — Все получилось? — Алина дождалась, когда они отойдут подальше. — Ты почему разделся? — А-а-а… — Я махнул рукой и развернулся вокруг оси. — Что там у меня со спиной? Алина поднялась, потрогала мои ссадины и прижалась ко мне. — Пара царапин. Там внутри магазина есть аптечный киоск. Я сейчас схожу, куплю перекись. И рубашку. — Она легко куснула меня в плечо и прошептала: — Получилось? А, Слава? — Да. Все хорошо. — Я высвободился из ее объятий и достал из кармана мятый полтинник. — Иди ты, Рокфеллер! — Алина обиженно сморщила носик и заспешила по направлению к магазину. — Я быстро, — бросила она через плечо. — Туда и обратно. — Wei! - сказал я и опустился на мягкую травку… Из магазина Алина приволокла аляповатую футболку в целлофановой упаковке, скляночку с йодом и две бутылки «Киндзмараули». — Поворачивайся. — Она достала из сумочки гигиеническую прокладку и обильно смочила ее из склянки. В нос мне ударил неприятный больничный запах, а Бакс поспешил убраться подальше, — Внимание! — Спину мою обожгло, но я даже не вздрогнул. — Молодец! Спартанец! Так… Потерпи малость… Отлично… Вот и все… Умница! — Алина развернула меня, крепко поцеловала в губы. — Ум-ни-ца! И распотрошив целлофан, вытряхнула наружу футболку. — На. Натягивай этот кошмар. Такое могу купить только я!.. Наплевать. Давай пить вино. Я промямлил: — Давай. — И, одевшись, начал ломать башку над проблемой, как же открыть бутылку… Мы проторчали под дубом до позднего вечера. Смаковали «Киндзмараули». Занимались любовью. И снова лениво потягивали вино. И беседовали о том, что творится в Питере. — У твоей племяшки Ларисы пока все в порядке, — докладывала Алина. — Мы с ней встретились на следующий день после того, как ты уехал сюда. С ней и с Полиной. Чудо-девчонки. Я просто от них без ума… Пробежали по магазинам, накупили тряпья, магнитофон, видеодвойку. Хотели компьютер, но решили повременить. В общем, дали себе просраться на твои денежки. Лариса сначала куксилась, опасалась какого-нибудь подвоха, но я ее убедила, И она мне поверила. Даже без лишних вопросов забрала у меня все, что осталось от твоих пяти штук. Что-то около четырех тысяч. — Алина вздохнула. — Бедные девочки… Папаша их бросил. Ушел к какой-то синячке… Живет у нее на даче где-то под Вырицей. Слава, ты знаешь об этом? Нет, ничего подобного я про себя не знал, но все-таки буркнул: — Угу. — Живет под Вырицей, — еще раз вздохнула Алина. — Точнее, не живет. Доживает. Он окончательно спился. Поднеси спичку — вспыхнет. Мать сбивается с ног, пашет сразу на двух работах, но денег все равно кот наплакал. Так что твои пять штук баксов как раз оказались в тему. И еще хорошо, что им помогает сосед. Тот, которого ты мне показывал, когда мы сидели в «паджеро». Вроде бы неплохой мужик. Во всяком случае, со слов девочек. Хотя, что я рассказываю. Ты все это знаешь и без меня. Слушай лучше про этого, про нерусского. Про Салмана. На следующий день после того, как я с ним провела беседу, он позвонил Ларисе и начал допытываться, кто я такая, откуда взялась и все прочее. Тот узколобый, которого я запинала в кусты, оказался каким-то крутым бандюганом. Я вышибла ему зубы, — Алина рассмеялась и отхлебнула вина, — и теперь меня старательно ищут. Через Ларису. Ее поставили на измены, но мой телефон она, слава Богу, им не дала. Хотя вся тряслась от страха, когда связалась со мной. А потом я позвонила Салману… Ох уж эта мне телефонная война. Не война, а возня… — Алина потянулась и сунула в рот сигарету. — Молодец ты, Славка, что бросил курить… Этому Салману я сказала парочку ласковых. А еще назвала пару имен. И, что удивительно, это подействовало. Твою племяшку пока оставили в покое. — Надолго ли? — Этого я не знаю. Но вчера вечером, когда собиралась сюда, все было нормально. Салман демонстративно не замечает Ларису. Встретил ее накануне на улице, отвернулся, даже не поздоровался. Эх, Слава, гложет меня предчувствие, что это затишье перед бурей. Нам еще предстоит воевать. — Алина помолчала и, как бы между прочим, пожаловалась: — А тут еще у меня проблемы. Я насторожился: — Рассказывай. — Да ладно, не принимай всерьез. Возможно, я все это придумала… Короче, я чувствую за собой наружку. Не уверена, просто чувствую. Как бы тебе объяснить?… Спиной… — Я понимаю. — Спиной… Попыталась засечь их, но… Меня ведет кто-то очень серьезный. Тот, кто знает в этом толк. Пытаться обнаружить их глупо. Моих возможностей хватило только на то, чтобы детектором проверить телефон. Вроде бы все нормально. Во всяком случае, до АТС. Если меня и прослушивают, то только там. А значит, Комитет. Или гэрэушники. Или черт знает кто! — Алина налила в пластиковый стаканчик вина и выпила залпом. — Баксик, лапочка, иди ко мне. — Она пошлепала ладошкой себя по бедру. — Или я все это придумала? Слава, как ты считаешь? Я молчал, уставившись на одинокое облачко в форме свиньи. Или собаки. И размышлял о том, что, скорее всего, Алинина интуиция ее не обманывает. Существует какое-то таинственное седьмое чувство — способность ощущать на себе чужой взгляд. Это не фантазии. Это не сказки. Это на самом деле так, и над этой загадкой бьются серьезные люди. В самых серьезных лабораториях. Пытаясь подвести под это явление массивный научный фундамент. А то, что за Алиной следят, для меня не новость. В МИ-6 запутавшиеся чиновники сейчас безуспешно пытаются свести концы с концами. Персиваль Голоблад погиб, — там, конечно, уже знают об этом, — но вдруг кто-то, воспользовавшись его каналом, выходит на связь, получает деньги, оружие, документы. И придерживает пока что свою связную, не списывает ее ликвидатору. Ничего не понятно. И кое-кто сейчас ломает голову, стараясь хоть что-то понять. А для начала, естественно, отдает распоряжение следить за связной. — Я думаю, это действительно так, — сказал я. — За тобой наблюдают. Свои. Англичане. Так надо, милая девочка. Не бери в голову. Все будет отлично. Будет ли? Сомневаюсь. Скорее всего, меня в ближайшее время вычислят и захотят побеседовать. А потом сожгут мой труп на Южной свалке… Наши трупы. Наши с Алиной трупы… Правда, во всем этом есть одно «но». НО если я уберу Кезамаа, то меня до поры до времени должны оставить в покое. И наблюдать за мной. И наводить обо мне всевозможные справки. И мучаться: кто же я такой, черт побери, и откуда взялся? У меня появится время. И я его сумею использовать. А пока первоочередная задача — безногий академик с безымянного острова. Йозеп Кезамаа, который мною уже обмыт и обряжен. Остается уложить его в гроб — всего лишь нажать завтра на кнопочку. — Так что же мне делать? А, Слава? — отвлекла меня от размышлений Алина. — А ничего, — ответил я как можно беспечнее. — Вернее, еще раз повторяю, не брать все это в голову. В Петербург мы вернемся вместе. Завтра, если мне удастся покончить здесь со своими делами. — А не удастся? — Не каркай. Разве такое когда бывало со мной? Не бы-ва-ло! — Я обнял Алину и опрокинул ее на траву. — Ни-ко-гда, милая девочка. Не называй меня милой девочкой, — прошептала Алина и жарко задышала мне в ухо. Ее руки крепко обвили мою шею. — — — — — — В свою вторую поездку к острову Кезамаа я на этот раз отправился на «макаке». Славная баба Маруся не поленилась подняться в четыре утра и накормила меня плотным завтраком. Она набила противогазную сумку горячими пирожками, добавила к ним две поллитровых бутылочки с молоком, а когда я уже отъезжал на мотоцикле от дома, то заметил в зеркало, как милая старушка проворно крестит мне спину. Я даже расчувствовался и шмыгнул носом: «Баба Маруся, я очень тебя люблю!» Накануне я предупредил, что собираюсь уехать на целый день, а возможно, даже и заночую в лесу. Удивительно, но мое заявление не вызвало никакой бурной реакции. Никто не охал и не качал головой. В лесу так в лесу. Наверное, бабе Марусе уже приходилось встречаться с подобными безбашенными дачниками. Алину еще вечером я отправил в Медвежьегорск, очень надеясь на то, что там ей удастся найти какой-нибудь постоялый двор. Или снять комнату у старушки. Всего-то на пару ночей. Потом должен был появиться я, и мы бы поехали в Питер… Я выбрался на Большую Озерную и протрещал мимо закрытого павильона «Мясо-Маркет-Колбасы», На проезжей части около тротуара валялся обрезок доски, который служил буфером между магнитами и который я вчера забыл под «Уазиком». Я улыбнулся ему, словно доброму знакомому. …С Алиной мы договорились, что, начиная с сегодняшнего полудня, она каждый четный час будет ждать меня у Медвежьегорского узла связи. В двенадцать… в два часа дня… в четыре… С перерывом на ночь с десяти до восьми, хотя я очень рассчитывал на то, что появлюсь там сегодня вечером. А в это время Йозепа Кезамаа черти уже будут волочить в ад. Или он будет стучаться во врата рая? Возможно и это. Кто его знает, безногого академика? У подобных типов везде есть связи. Я свернул под погнутый знак и покатил по военной дороге. На маленьком «Минске» мне это удавалось не в пример быстрее, чем на «Москвиче». Снова навстречу не попалось ни единой машины, ни одного человека. Мне продолжало везти. Уже через пятьдесят минут я проскочил мимо заросшей дорожки, по которой углублялся в лес неделю назад. На этот раз проблема того, где спрятать свой транспорт, не стояла настолько остро, и я даже рассчитывал выехать на мотоцикле прямо к своему лагерю. Когда по моим расчетам пора было сворачивать с военной дороги в направлении озера, мне, как нельзя более кстати подвернулась узенькая тропа, вернее, слабое подобие тропы, и я ничтоже сумняшеся, свернул на нее. Но уже через сто метров тропа растворилась во мху, и началась полоса бездорожья — корни, ветки и сосны. Хорошо хоть, пришлось пробираться всего лишь через редкий сосновый бор. Со скоростью чуть большей, чем у старушки, гуляющей в парке, я доехал до озера к восьми утра. Нахально выкатил на самый берег, посокрушался, что озеро снова укутано туманом, несмотря на то, что уже давно встало солнце, и порулил назад в лес, отыскивая место, где спрятать «Минск». Свой лагерь я нашел в полном порядке, хотя, если честно, беспокоился за него, вспоминая истории о любопытных медведях, которые просто не могут жить без того, чтобы не разворошить оставленный охотниками рюкзак или не растерзать покинутую на пару часов палатку. Но, похоже, всех медведей здесь давно съели или пересажали по зоопаркам. Я забрался под маскпокров, сразу уткнулся в «Сваровски» и разочарованно крякнул. Туман только начинал рассеиваться, и видимость была почти нулевой. А ведь через десять минут академик выедет на утреннюю прогулку. Неужели придется ждать вечера? Чтобы не терять времени даром, я достал из противогазной сумки пульт дистанционной активизации взрывателя, проверил предохранитель и вставил внутрь две батарейки. Тумблер «мощность сигнала» я повернул до упора и насколько возможно выдвинул наружу антенну. Потом снова уткнулся в видоискатель. Туман напоминал клубы дыма. Он то сгущался, то рассеивался настолько, что я мог отчетливо видеть «замок», гараж и стоящий на привычном месте «Уазик». И радоваться: «Олл раит. Машина там, где и надо. Значит, мою посылку не обнаружили». А туман уже снова сгущался, и от построек на острове оставались лишь смутные силуэты, а разглядеть людей было вообще нереально. Эх, если бы подул хоть какой-нибудь ветерок. Но по закону подлости в это утро было безветрие. Два раза в моменты просветов мне удалось разглядеть академика, привычно катавшегося на своей коляске по дорожке в районе березовой рощицы. Близко к «Уазику» он не подъезжал. В третий раз, когда небольшой ветерок чуть-чуть разогнал туман, Кезамаа я уже не обнаружил и, чертыхнувшись, посмотрел на часы: без двадцати десять, академик убрался-домой. Да провались он в преисподнюю, этот проклятый туман! Ничего больше не оставалось, как только ждать вечера — замечательная возможность выспаться. Как-никак, а поднялся я сегодня чуть свет. И неизвестно, когда снова удастся забраться в постель. Меня не покидало предчувствие, что, как только устрою на острове фейерверк, я окажусь со всех сторон обложенным большими и маленькими проблемами. И все их придется решать, чтобы благополучно добраться до обжитых мест и затеряться в толпе… Ну а сейчас спать, спать, спать… Я стянул с себя камуфляжную куртку, немилосердно смял ее и подсунул под голову. И, пытаясь забыться, долго тешил себя мыслями о том, какой же я молодец! Пока что все делаю правильно. Пока все идет, как по маслу. Несмотря на туман, скомкавший мои сегодняшние планы на утро… Далеко за полдень меня разбудили птицы, поднявшие гвалт на соседних скалах. Еще толком не продрав глаза, я первым делом уткнулся в видоискатель и скользнул взглядом по острову. Там все было спокойно. — «Уазик» стоял на привычном месте, выпятив из-за гаража задницу. Трое мужчин возились около вертолета. Две знакомые мне девчонки — те, которым надо прополоскать с мылом рты, — плескались в озере напротив песчаного пляжа. День выдался солнечным и жарким, и в моей норе было сейчас, как в финской сауне. Лоб и шея покрылись испариной, а футболка промокла насквозь. Я подогнул края маскпокрова и устроил небольшой сквознячок, потом наскоро перекусил и еще раз возблагодарил заботливую бабу Марусю. Как жаль, что, возможно, мне даже не удастся с ней попрощаться, если придется рвать когти отсюда в режиме дефицита времени и пространства. И навряд ли когда-нибудь я смогу навестить ее, просто заглянуть, просто передать с кем-либо ей гостинец. Дорога в Пяльму и ближайшие окрестности мне на долгие годы будет заказана. Уж слишком я здесь наследил. Наследил так, как в другой раз не получится, даже если захочу сделать это специально. И то, что вчера вечером я, как мог, прибрал за собой в доме и в «Москвиче», было скорее данью инстинкту, заложенному в меня еще в тренировочном лагере. Я стер все свои отпечатки, на веранде открыл нараспашку окна, чтобы максимально выветрился мой запах, и все вокруг обильно обрызгал антидогом. Я тщательно обследовал багажник и салон «Москвича», сложил все свои пожитки в рюкзак и осторожно отнес его Алине, которая дожидалась меня в «порше». Когда баба Маруся легла спать, а Витек на машине уехал «делать дкскач», я проник к нему в комнату, нашел в ящике стола сумочку с документами и вложил в его паспорт десять стодолларовых купюр и записку: «Пиночет, извини за то, что так поступил. Это компенсация за мотоцикл. «Москвичом» пользуйся, делай с ним, что захочешь. Он мне не нужен, он твой. Поцелуй бабушку. И не обижай ее, я проверю. Никита. P.S. Сожги, пожалуйста, эту записку. Лады?» Я полностью отдавал себе отчет в том, что уже на следующий день после покушения на Кезамаа Пяльму перевернут вверх дном и сразу выйдут на мою домохозяйку. Да и на двоих забулдыг — Виталика и Андрея — тоже. У тех, кому надо, скоро будут наши с Алиной фотороботы. Вот только сомневаюсь, что их будут показывать в средствах массовой информации. Постараются не предавать это дело огласке, спустят его на тормозах. Уж очень многим был неудобен академик, многие жаждали его смерти. Я им подыграл, а поэтому в знак благодарности откуда надо куда надо пойдет указание: искать киллера спустя рукава. Или все будет не так? Нет, так! Я очень на это рассчитывал… Девочки вылезли из воды и, вывалявшись в горячем песке, начали строить на берегу нечто готическое. На мостках две женщины полоскали белье. Один из охранников, отплыв на лодке метров за двести от берега, закидывал спиннинг. Идиллия… Которую сегодня вечером я разрушу. …Плохо, что придется бросать свой лагерь. Я обдумывал то, чтобы собрать все, что сейчас мне не нужно, и закопать в лесу. Так ведь найдут все равно! Да и «Сваровски» необходим до последнего, решающего момента. Он останется здесь, среди скал. В условиях цейтнота после взрыва будет не до него. Ну и пес с ним! С ним и с маскпокровом. И с комплектом оказания первой помощи, который мне так и не пригодился. С облегченным снаряжением пловца-диверсанта, которое я, обливаясь потом, за каким-то дьяволом тащил сюда на себе десять миль. И еще кое с какими натовскими прибамбасами. Я представил, как удивятся те, кто скоро обнаружит все это на берегу безымянного карельского озера, и улыбнулся. Пускай поломают головы. Во всяком случае, к Ярославу Пивцову их эта ниточка не приведет. К кому угодно, но не к нему, если брать в расчет то, что ни единого отпечатка пальцев здесь не останется. Все давно стерты. А мусор — обертки от шоколада, пищевого концентрата и т. д., - который мог бы указать ищейкам направление на Санкт-Петербург, вынесен в лес и сожжен. Даже мой запах им не удастся законсервировать. Уходя, я не пожалею антидога, добавив к нему какую-то зловонную гадость от комаров… В пять часов вечера я еще раз наскоро перекусил и приготовился к скорому объявлению войны. Сейчас Кезамаа выкатит на прогулку. Тогда-то все и начнется. Подорвать его не проблема — жми на кнопку, и только. А вот преодолеть тридцать пять километров (это если брать по прямой) до населенных мест, когда меня сразу начнут разыскивать по горячим следам… Интересно, у охраны есть какие-нибудь наработки на такой случай? У ментов подобное называется «Перехват». Или «Сирена-1». А у этих? Я пододвинул поближе дистанционный пульт и чуть крутанул на «Сваровски» колесико настройки резкости. Девочки, достроив готический храм, выкупались еще раз и теперь одевались, трясясь от холода. Охранник на лодке ухитрился подцепить на крючок какую-то глупую рыбу. Я сдвинул перископ и уперся взглядом в невысокое крыльцо серого «замка»; в массивную двойную дверь из темного дерева. Скоро она распахнется, и на улицу выкатит коляска с электрическим приводом. Она съедет по пандусу и направится в сторону березовой рощицы. Мимо гаража. И мимо «Уазика». Под днищем которого притаилась смерть. До вертолета и до козы, пасущейся на газоне, коляска уже не доедет. Дверь открылась. Я весь подобрался и положил руку на пульт. Академик Йозеп Арнольдович Кезамаа выезжал на прогулку. Следом за коляской на улицу вышла женщина — та, которой я отвел роль личной охранницы Кезамаа. Она что-то сказала, вроде бы рассмеялась и, хлопнув руками себя по бокам, вернулась в дом. Я вздохнул с облегчением. Коляска спустилась по пандусу и, проехав несколько метров, остановилась. Академик наблюдал за пристанью, к которой причаливал рыбак-охранник. Тот встал в лодке во весь рост и поднял над головой огромную рыбину. Кажется, щуку. Академик махнул ему рукой и поехал дальше. До «Уазика» оставалось около двадцати метров. Меньше десяти секунд! Большим пальцем я сдвинул на пульте предохранитель. И сразу, зло выругавшись, вернул его обратно. Одна из девчонок — одна из этих двух маленьких матерщинных пакостей — вприпрыжку мчалась от пляжа через газон по направлению к Кезамаа. Если бы сработало взрывное устройство, то ее бы разнесло на куски. Только не это! Вот отстегать ее розгами, — пожалуйста. Но только не это! Девчонка подбежала к академику и пошла рядом с ним, о чем-то оживленно рассказывая. Они миновали «Уазик». Потом вертолет и козу, которая проводила их долгим недобрым взглядом… И устроились в беседке, куда сразу же подтянулись еще несколько ребятишек. Я оторвался от видоискателя, достал из противогазной сумки пирожок с рисом и сжевал его, даже не чувствуя вкуса. Маленькая гнусь вынудила меня ждать, пока Кезамаа не покатит назад. А если она еще и попрется его провожать… Торчать здесь до утра у меня не было никакого желания. Но деться некуда. Потребуется, — проторчу и неделю… И месяц… Но кроме заказанного мне Кезамаа никто не погибнет. Тем паче ребенок. Здесь без вопросов. Я проскучал еще три часа, наблюдая за академиком, который проводил время в беседке в обществе ребятишек, и за козой, сбежавшей из-под конвоя по пути к сараю. Козу ловили втроем — две женщины и мужчина, — стараясь отрезать от вертолета, к которому она настойчиво пробивалась. На крышу «Уазика» взгромоздился кот, и я опасался, что он там устроится спать. Но кот раздумал, спрыгнул на землю и убежал в направлении «поселка прислуги». В полдевятого, к моему облегчению, детей позвала одна из женщин, и они, оставив академика в одиночестве, побежали домой. А еще через десять минут Кезамаа выехал из беседки и направился к «замку». К «Уазику». К смерти! Вокруг не было ни души, даже кота, и я снова снял пульт с предохранителя. Коляска со скоростью пешехода катила по гаревой дорожке. И катить ей оставалось всего пятьдесят метров… Сорок… Тридцать… На крышу КПП поднялся охранник, и я подумал о том, что взрывом его может смести вниз… Двадцать метров… Пятнадцать… Рядом больше не было маленьких девочек. Не было никого. Хана академику! Десять метров… Пять… Я надавил на красную кнопочку, и в тот же миг «Уазик», словно резиновый мячик, подпрыгнул вверх. А под ним уже зарождалась стихия, открывался вход в преисподнюю. Огненный шар раздулся, вырос в объеме, отбросил в сторону, чтобы не мешали, остатки серой машинки и сразу потух, потерял яркость. Инвалидную коляску смяло, словно карточный домик, и я успел заметить, как летит по воздуху в направлении озера кусок окровавленной протоплазмы, который еще секунду назад был академиком Йозепом Кезамаа. Звук взрыва должен был дойти до меня лишь через пятнадцать секунд, а взрывная волна… Она порезвилась на славу. Опрокинула маленький вертолет, полностью развалила гараж и вдавила внутрь модульных домиков стекла. Домики слепо уставились в пустоту черными глазницами окон, а на месте взрыва уже клубился черно-бурый столб из дыма и пыли. Взрывная волна направлялась ко мне. Я мог это видеть по тому, как она вызывала рябь на гладкой, как зеркало, поверхности озера. Полоса ряби приближалась со скоростью самолета, но взрывная волна с каждым мгновением теряла силу. До противоположного берега она должна была добраться лишь в виде порыва ветра — даже не шквала. В тот момент, когда моих ушей достиг глухой раскат взрыва, из модульных домиков начали выскакивать люди. Перепуганные, растерянные люди, не понимающие, что происходит и от чего надо спасаться. Какой-то инстинкт направлял их к озеру, и они спешили поближе к воде, подталкивая перед собой детей. Я провернул винт точного наведения, и «Сва-ровски» сместил картину паники в «поселке прислуги» в сторону, заменив ее изображением «замка». Стекла в нем сохранились. «Замок» прикрыл гараж, принявший на себя всю ярость ударной волны. Небольшая клумба, разбитая напротив крыльца, беззаботно искрилась яркими соцветиями. Мимо клумбы вальяжно шествовал кот — хорошо, все-таки не подлез под взрыв, — и ему было глубоко наплевать на всю мирскую человечью суету. Его не касались никакие военные технологии, киллеры и «Пандоры». Было бы только пожрать. Дверь из темного дерева распахнулась, и на крыльцо выбежала женщина — личный телохранитель академика Кезамаа. Кроме пятнистых камуфляжных штанов на ней был только белый бюстгальтер. С мокрых волос на голые плечи стекала вода, — она, наверное, мыла голову. А в руке была зажата черная рация. Женщина что-то коротко сказала в нее, затравленно огляделась и, спрыгнув с крыльца, побежала к месту взрыва. Возможно, она надеялась отыскать что-нибудь из останков своего принципала. А возможно, просто металась в состоянии паники. Но паника скоро пройдет, охрана свяжется по телефону с военными, и на меня начнется охота. А не пора ли делать отсюда ноги? Я оторвался от видоискателя и, зацепив противогазную сумку с остатками пирожков и боевой дробовик «Спас-12» — единственное стрелковое оружие, которое привез из Питера, — выбрался из-под маскпокрова. Над противоположным берегом озера упирался в небо столб черного дыма. Яркой оранжевой точкой отсвечивал горящий «Уазик». Я не поскупился на несколько драгоценных секунд, чтобы полюбоваться панорамой учиненной мною катастрофы, подумал о том, что дым, вероятно, будет виден даже из Пяльмы, и, закинув за спину дробовик, побежал через лес. К «Минску», который дожидался меня в двухстах метрах от озера. К «Минску», которому сейчас предстояло потрудиться наславу. К «Минску», который должен был постараться не рассыпаться на запчасти на трассе экстремального мотокросса, изобилующей корнями и ямами. К «Минску» — только он мог вывезти меня из этого ада. Я добрался до военной дороги, лишь чудом не свернув себе шею. На меня стремительно неслись монолиты сосен, но в последний момент я оставлял их в стороне, выжимая тормоз и закладывая лихие виражи. Меня подбрасывало на ухабах, и порой я пролетал по воздуху несколько метров. Один раз я наскочил передним колесом на пенек, и меня вышибло из седла. Мотоцикл заглох, я перекувырнулся в воздухе и врезался в дерево. Дробовик больно впечатался мне в позвоночник. Оглушенный ударом, я очумело потряс головой и, поднявшись на ноги, вцепился в валявшийся на земле «Минск». У меня не было времени на то, чтобы рассиживаться под соснами и приходить в себя. Я находился в цейтноте, и счет шел на секунды. От этих секунд сейчас зависела моя жизнь. Когда я наконец выбрался на грунтовку, в мотоцикле уже что-то подозрительно постукивало. Хиленький, он не был предназначен для слалома между сосен. Но пока продолжал исправно подминать под себя километры военной дороги, огибая лужи и выбоины. Спасительный перекресток с погнутым знаком приближался ко мне с каждым мгновением. Позади остался знакомый поворот в лес, потом заброшенный КПП, потом… А потом подо мной громко звякнуло, и я сразу понял, что дальше придется идти пешком… Мотоцикл с порванной цепью я откатил с дороги подальше в кусты, сверился с компасом и пошел в направлении Онежского озера. До него оставалось чуть больше десяти километров. Если напрячься, их можно преодолеть за два часа. При условии, что по пути меня не ждут ненужные приключения. Но иллюзий на этот счет я не испытывал. На то, чтобы прийти в себя, осознать, что академик мертв, и сообразить, что взрыватель на бомбе привели в действие с противоположного берега озера, охране хватит десятка минут. А потом за дело возьмутся военные части, расположенные на полигоне. Элитные части. Насколько я знаю, здесь находятся десантники. И ракетчики. А у ракетчиков есть противодиверсионная рота — отборные псы, натасканные на искателей неприятностей вроде меня. Они вооружены по последнему слову, В их распоряжении вертолеты. И уже через час, уверен, лес со стороны Онежского озера будет оцеплен. Если для этого потребуется полк, — задействуют полк. Потребуется дивизия, — будет дивизия. Мелкий ельник, идти по которому было довольно удобно, сменился лиственным лесом. С каждым моим шагом он становился все реже и реже. Под ногами зачавкало. Я огляделся, заметил небольшой участок сухой земли, увенчанный одинокой старой березой, и перебрался туда. Под березой я устроил себе небольшой перекур, доел последний пирожок из противогазной сумки, набил ее землей и, как следует раскрутив, запустил в заросли вереска. Потом тщательно проверил «Спас-12» и снял его с предохранителя. Я очень надеялся, что до стрельбы не дойдет, но уж слишком призрачными были эти надежды. Болото, которое преграждало мне путь, растянулось вдоль Онежского озера на многие километры, но, насколько мне было известно, оно было узким и почти везде проходимым. Разве что только по дури или по пьяни там можно было забраться в топь. Зато в болоте легко сбить со следа собачек — огромный плюс, если учитывать то, что антидог я, дурак, уже весь израсходовал. Я повесил дробовик на плечо вниз стволом и, сверив с компасом направление, попер вперед по азимуту. Болото и в самом деле оказалось каким-то детским. Упругий мох, укутанные брусничником кочки… Если где вода и доходила до щиколоток, то такие участки можно было по здешним меркам смело назвать трясиной. И лишь один-единственный раз мне пришлось возвращаться и обходить действительно серьезную топь, поросшую нежной травкой. Примерно через три километра болото резко оборвалось, и его сменил чистый, словно ухоженный городской парк, бор. Хорошо — по нему можно было бежать. Плохо — редко росшие сосны не давали мне достаточного укрытия даже от вертолетов. А если бы меня засекли, то найти здесь хоть какое-нибудь место, чтобы отсидеться, я бы не смог. И не смог бы в этом бору уйти от погони. А значит, пришлось бы вступать в бой. С. семью-то зарядами картечи — всем моим боезапасом! Я перешел на легкую рысь и, плюнув на все — попадусь, так попадусь, — побежал на запад. Пока что я ни разу не слышал звука вертолетов и очень надеялся на то, что никаких вражьих дозоров впереди не встречу. Расставить их на машинах мои преследователи не успеют, а с летной техникой, похоже, что-то у них не заладилось. Нет керосина? Расстреляли пилотов? Все может быть в этой дурацкой стране. А особенно в ее армии… Они затрещали, как только я помянул их всуе. Две вертушки одновременно. Одна прошла к западу чуть левее меня, другая — почти над моей головой, и пришлось пережидать, когда они уберутся подальше, тесно прижавшись к стволу сосны. Звук вертолетов отдалился, но окончательно не затих. Вертушки кружили над лесом километрах в трех впереди меня. А может, чуть меньше. Или больше… По звуку расстояние я определять не умел. Но зато точно знал, что где-то там, к западу, сейчас высаживается десант, выставляются заставы, организуется оцепление. И все это по мою душу! Можно бы возгордиться, если не было бы так страшно и грустно. В какой-то момент я чуть было не развернулся назад. Посетила меня такая идея: углубиться в. леса, поплутать там несколько дней и постараться выйти в каком-нибудь более спокойном месте. У осторожного Голоблада на такой случай даже был разработан план. У Голоблада, но не у Пивцова. При одной только мысли о том, что придется торчать в Карельских чащобах еще несколько дней — без жратвы, без репеллента и в полной неизвестности о том, чем закончится вся эта заваруха, — меня насквозь пропитал такой боевой пыл, что я готов был сейчас же броситься в бой один против целого взвода спецназовцев. И идею возвращения в лес отмел бесповоротно, И продолжал держать курс на запад, готовый к войне и уверенный в том, что, пока доберусь до противника, судьба подкинет мне хоть какой-нибудь подарок. И я использую этот подарок в своих интересах. И выберусь ~ все-таки выберусь! — из проклятого леса. «Эй, Судьба. Ну как, подкинешь?» «Хм, ну ты и нахал… — вздохнула Судьба. — И так уже в лепешку разбилась, а этому негодяю все мало. Да-а-а… Ладно, в последний раз». И достала из своих закромов «ГАЗ-53», под завязку загруженный сеном. Это в двенадцать-то ночи! Сначала я расслышал звук ехавшей через лес машины. Совершенно мирный, чуть подвывающий тенор, характерный для грузовиков «ГАЗ». Его трудно, спутать с чем-то другим. Я удивился, — не ожидал встретить в этой глуши дорогу. Тропинку, — пожалуйста, но дорогу… Медведя, — пожалуйста, но грузовик… Я снял с плеча дробовик и, резко изменив курс, потрусил туда, где, по моим расчетам, реальнее всего было пересечься с машиной — метрах в двухстах-трехстах к северо-западу. Грузовик медленно полз через бор по узкой лесной дороге, стараясь не задеть бортами кузова стволы сосен. У него была голубенькая кабина с белым носом, увенчанным мерседесовской «куриной лапкой» размером с чайное блюдце. В кабине виднелись две головы: водителя, зажавшего в углу рта сигарету, и пассажира — мальчика лет десяти в красной бейсболке. А может быть, девочки… Черт их сейчас отличит. Я притаился за деревом и, когда от машины меня отделяло шагов пятнадцать, выскочил на дорогу, словно тать ночной. И даже не успел проголосовать «Спасом-12», как водитель от неожиданности ударил по тормозам. Грузовик дернулся и заглох. На меня через ветровое стекло уставились четыре испуганных глаза. Сигарета, выпустив вверх струйку дыма, переместилась из одного угла рта в другой. — Здорово. — Я подбежал к машине и вскочил на подножку. — Извините, что напугал. Мне нужна ваша машина. Сигарета подергалась и переместилась обратно. Мальчишка в бейсболке — все-таки не девчонка — несколько раз хлопнул ресницами. — Садись. — Водитель кивнул головой вправо. — Через ту дверь. Митька, подвинься. — Испуг у него прошел, и теперь он разглядывал меня с интересом. И расслабился. И не успел оказать сопротивления, когда я распахнул левую дверцу и выдернул его из кабины. И откуда только взялись силенки? Правда, водитель оказался худым и легким. Ему, наверное, не часто доводилось вдоволь покушать. Он мешком хлопнулся мне под ноги и даже не пытался подняться. Боялся пошевелиться. Замер. Сжался, ожидая если не пули, то хотя бы удара прикладом. Его рубашка расползлась на спине, и через дыру выглядывали на волю острые бугорки позвоночника, покрытые россыпью рыжих веснушек. — Прошу прощения, — еще раз извинился я. — Так надо. Я не злодей, но так надо. В кабине ваш сын? — Племянник, — прошептал он. — Отлично. Его и машину вы найдете в Пяльме. Ничего с ними не будет. И не спешите бежать следом за нами. В ваших же интересах, что-бы я не вляпался в перестрелку. Тогда пострадает ребенок. Договорились? Поверженный наземь водитель наконец осознал, что сегодня умирать не придется. Он вышел из состояния столбняка, принял сидячее положение и, хлюпнув носом, посмотрел на меня. — А, может, и я? — Нет. — Я достал из кармана две стодолларовых купюры и продемонстрировал их водителю. — Это я отдам мальчику, когда мы доберемся до Пяльмы. И еще раз прошу, не спешите следом за нами. — Не буду. — Он так до конца и не понял, что происходит. Я запрыгнул в кабину и провернул ключ зажигания. Грузовик поскрежетал стартером и завелся. — Сколько до Пяльмы? — высунулся я из окна. — Километра три. Може, четыре. — Водитель стоял на коленях и провожал меня взглядом, в котором отражалась тоска. И безысходность. Бедный мужик. Мне было жалко его. Но что поделать. Так надо… — Не бойся. Я тебя не обижу. — Я повернулся к мальчишке и улыбнулся. — Так говоришь, тебя зовут Дмитрием? — Ага. — Мальчишка кивнул. — Ты бандит? — В его голосе совершенно не было страха. Лишь любопытство. — Ага, — передразнил его я. — Бандит. И меня ищут. Скоро мы встретим патруль. Они нас остановят. Мне придется соврать, что я твой дядя. Как его зовут? — Этого? Толя. Дядь Толя. — Мальчик протянул руку и потрогал ложе лежавшего у меня на коленях дробовика. — Ха! — радостно воскликнул я. — И меня Толя. Тоже дядь Толя. Вот совпадение. — Классно! Дорога струилась между надвинувшимися на нее вековыми деревьями. Две серые колеи из песка, перемешанного с хвоей. Между колеями — юные сосенки высотой с сидящую кошку и оголенные временем корни. Слева — лес. Справа — лес. Позади — десятки километров сплошного леса. А впереди — неизвестность: или Пяльма — ворота, через которые смогу удрать; или бдительный караул с автоматами — тупик, в который упрусь и в котором, возможно, найду свою смерть. Или потеряю свободу. Я в очередной раз посмотрел в боковое зеркало — все еще опасался, что следом бежит дядя Толя, брошенный мною среди леса. Но, похоже, что он еще не пришел в себя. Последний раз я видел его, когда отъехал уже метров за сто. Толя продолжал, как истукан, стоять на коленях и провожал меня пустым взглядом. Потом дорога свернула, и он пропал из виду. — Хочешь жвачку? — Мальчик подергал меня за рукав. — Спасибо, малыш. — Я подставил ладонь, и Митя вытряхнул в нее две подушечки «Орбита». — Далеко до Пяльмы? — Не-а. Дорога сделала поворот. Еще поворот. Впереди между соснами появились просветы. — Во, приехали, дядь Толь… Ой, солдаты! Их было двое. В бронежилетах, в касках и с автоматами. Они стояли посередине дороги и явно не собирались мне ее уступать. — Ух ты! — прошептал Митя. — Что, сейчас будешь стрелять? — Ты молчи. Хорошо? — Я снял с колен дробовик и пристроил его на полу так, что если заглянуть в кабину через окно, то ничего не заметно. — Димка, договорились? — Ага! Вот здоровски! Правда? Я был с ним не согласен, но промолчал. Когда до солдат оставалось метров пятнадцать, я посигналил. Сразу же один из них поднял руку, приказывая остановиться…Его лицо приобрело зверское выражение героя-панфиловца, готового, броситься под немецкий танк. А его напарник расставил ноги пошире и вцепился в свой автомат. — Вам бы играть в кино, мальчики, — пробубнил я себе под нос и дал машине почти упереться в солдатиков, прежде чем выжал тормоз. «Герой-панфиловец» сразу же взгромоздился на подножку и с интересом заглянул внутрь кабины. Потом уперся взглядом в меня. — Документы. И заглуши мотор. Я с удивлением уставился в его курносое личико. — Докуме-е-енты? А что случилось, служивый? Или вы теперь вместо ментов? — Документы. И заглуши мотор. — В «герое-панфиловце» заело пластинку. Или так разговаривать было положено по уставу? — Да объясни ты мне, что происходит? — Я послушно повернул ключ зажигания. — Какого рожна я должен что-то показывать? И ксквы с собой нет никакой. Зачем она мне, когда до покоса четыре километра лесом. Все дома оставил. Кто же мог знать? — Я повернулся к мальчику, ища у него поддержки. — Ишь, Митька, какие дела… Гляди, служивый, вот мой документ. Справа сидит. Иль непохож? Второй солдат в это время как-то по-рачьи, бочком, подкрался поближе к машине. Ему очень хотелось послушать, о чем же идет разговор. А его лицо искажала гримаса осознания собственной значимости. Если бы у меня был пистолет, я мог прихлопнуть обоих, затратив всего пару патронов. Как комаров. Несмотря на каски и бронежилеты. Правда, я не стал бы этого делать. Убивать сопливых мальчишек, которых заставили играть в войну, даже толком не объяснив правил, — увольте! — Мальчик, — «панфиловец» перевел взгляд с моей рожи на Митю, — это твой папа? — Не-а. — Я напрягся. Изготовился действовать. — Мой дядя. Дядь Толя. — Я расслабился, С облегчением выдохнул воздух. — А батька в тюряге. У тебя автомат не заряжен? — Почему же? Все, как положено, — похвалился «панфиловец» и снова посмотрел на меня. Настороженность в его взгляде пропала. Ее сменило выражение скуки. — Так чего же, ребята? — Я растянул губы в дурацкой ухмылке. — Разрешаете ехать? Поздно, за полночь уже. Курносое личико сморщилось, на лбу появилось несколько складок. Солдата терзали сомнения. С одной стороны, так хотелось побравировать своей маленькой властью, процедить великодушно; «Проваливай», — и остаться в памяти деревенщины-шоферюги этаким добрым молодцем! Но с другой стороны, как же приказ? Инструкции, полученные перед высадкой на точку? — Ты никого не встретил в лесу? — Никого. — Меня начинало тошнить от этого «тыкающего» мне сопляка. — Так мне можно ехать, ребята? — Нет. Погоди. — Инструкции победили. — Позагорай полчаса. — «Панфиловец» повернулся к напарнику. — Игнат, свяжись с «Папой». Доложи, что задержали ханыгу на «пятьдесят третьем». — Он подписал себе этим «ханыгой» если и не смертный приговор, то, как минимум, хорошую взбучку. Второй десантник перестал строить гримасы и, картинно развернувшись на каблуке, поплелся походкой замоскворецкой шпаны в ближайшие кустики. Мне представилось, что там, укрытая ветками, спрятана большая армейская рация. — Ключи! — прогремело над ухом. Я даже вздрогнул. — Чего? — Ключи, я сказал! Ты не понял? — Панфиловец, пытаясь достать до замка зажигания, просунул в окно правую пятерню. Он даже пыхтел от усердия, и у него были тонкие музыкальные пальчики. И ногти обведены черными ободками грязи. И наколка «Танюша» на тыльной стороне ладони. «Такие нечистые хамы после армии обычно идут работать в милицию», — подумал я и сломал ему руку в локте. Она смачно хрустнула, а солдат громко хрюкнул и беззвучно разинул рот, демонстрируя нездоровые зубы. Я ткнул его пальцами в тонкую цыплячью шею, и он, задохнувшись и закатив зенки, начал валиться с подножки. И, умница, не проронил при этом ни звука. И даже не попытался здоровой рукой найти спусковой крючок автомата. — Тебя теперь комиссуют, — пробормотал я и поднял с пола винтовку. Второй солдатик тем временем сидел на корточках спиной ко мне и с чем-то возился возле сосны. Когда его товарищ рухнул на землю, он обернулся и замер, уставившись в солидный ствол «Спаса-12». Он понимал, что происходит что-то не то, но что именно, до него пока не дошло. — Я выстрелю первым. И картечью легко наделаю в бронике дырок. — Я знал, что, действительно, нажму на курок, если он меня вынудит. — Правую руку вверх! Левой отсоедини магазин и кинь его под ноги! Ему потребовалось на это миллион лет. Бедолагу трясло. Он даже не смог удержаться на корточках и позорно встал на колени. — Теперь передерни затвор… Еще миллион лет на эту хитрую процедуру. Когда из патронника наконец выскочил блестящий патрон, солдатик покрылся от напряжения потом и, кажется, намочил штаны. Я выбрался из кабины и, не сводя прицела с противника, быстро разобрался с автоматом «панфиловца». Просто избавил его от затвора, который, широко размахнувшись, запустил в лес. — То же самое сделай и ты. Второй десантник жалобно всхлипнул. — Ну! Еще один затвор улетел в заросли папоротника. Оставалась лишь рация. Я разбил ее несколькими ударами приклада трофейного АК-74, испытывая при этом злобное удовлетворение, присущее, наверное, в свое время луддитам. Потом ногой основательно сбил дыхание солдату-радисту и поспешил к грузовику. Теперь дорога была свободна. Первая и, надеюсь, единственная преграда на ней была сметена без потерь и даже без лишнего шума. Мне это льстило. Грузовик я оставил на окраине Пяльмы, сунул довольному Митьке обещанные две сотни и уже было собрался бежать к автотрассе, как в последний момент передумал и отправился через поселок к обширной колонии моторных лодок и катеров, отиравших пирс на берегу Онеги. Ведь при наличии полного штиля на озере на хорошей моторке я смог бы добраться до Медвежье-горска скорее самого быстроходного лесовоза. И не наткнуться при этом ни на какие проверки. В правой руке, даже не пытаясь этого скрыть, я нес «Спас-12» — успел обнаглеть от успехов, сопутствовавших мне последнее время. А под левую меня по-прежнему поддерживала благодетельница Судьба. Первым, кто встретился мне на пристани, был добродушного вида увалень с хитрыми глазками — обладатель дюральки с дорогим подвесным мотором «Ямаха». Возможно, преуспевающий дачник. Возможно, профессиональный рыбак. Как бы то ни было, но в данный момент он находился на отдыхе и валялся на деревянном настиле пирса, беспечно ковыряясь в зубах. — Твое? — Я легонько стукнул ногой по «Ямахе». — Мое. — Увалень даже не поднял на меня взгляда. Уже успел рассмотреть, пока я приближался. — Пойдем в Медвежьегорск? — Пойдем. — За сколько? — За час. — Я спрашиваю про деньги. Мой собеседник наконец позволил мне лицезреть свою круглую конопатую морду, осклабившуюся в беззубой улыбке. — Пять штук, — пробасил он и поспешил по ставить меня в известность. — Я никогда не торгуюсь. На торг у меня не было времени. — И бабки вперед. — Кругломордый бездельник крякнул и соизволил подняться на ноги. Он оказался на голову выше меня и весил не меньше полутора центнеров. Мне стало жалко его дюральку. — Олесь! Нескладная девчонка-подросток выскочила на зов из соседнего лодочного гаража и приняла от меня пятьдесят сторублевых бумажек, не обратив никакого внимания на мой дробовик. Она долго — очень долго и чересчур внимательно — пересчитывала деньги, раскладывая их на неструганых досках пирса, потом сказала: «Все точно», и удрала назад в гараж. Тем временем лодочник установил в лодке запасную канистру с бензином, буркнул: — Гена я, значит. А Олеська — не боись — никому про тебя не расскажет. — И начал возиться с доброй сотней замков, которые охраняли его плавсредство от лиходеев. Я тем временем перебрался в дюральку, примостился, как кочет, на средней скамейке и терпеливо ждал, пристроив на коленях «Спас-12». — Ты с этим поосторожнее, — предупредил Гена, кивнув на дробовик. — Щас дерну. — И потянул за шнур стартера. «Ямаха» взвыла всеми своими лошадиными силами. Дюралька резко сорвалась с места и, чуть не черпнув правым бортом воды, заложила резкий вираж в направлении севера. Гена размашисто перекрестился. — И ты бы тож, паря… Един Господь знат, как все обернется. А ты не знаш. И я не знаю. И учти, паря, ни о чем тебя не расспрашиваю. Я был благодарен ему за это. — Сегоднясь на зорьке хотел поблеснить, — кричал он мне сквозь порывы ветра. — Так вот ведь ты объявился. Оно и к лучшему… Ты не боись, через час будем, где надо. А сестра у меня молчок. Ты не боись, паря. Все сделам, как надо. Поверхность воды была скрыта густым туманом, и Гена, даже не сверяясь с компасом, которого у него, скорее всего, и не было, ориентировался одними ему лишь известными методами. — Не боись, паря. Недалече уже. И лодка уверенно разрезала плотную белую стену водяной взвеси, негромко, совсем по-импортному взвывая мотором. Этот шум окончательно тонул в белой мгле, отдалившись от нас лишь на сотню метров, и я точно знал, что добраться до берега ему не хватит силенок. А значит, мы останемся незамеченными. А значит, уже через считанные часы мне предстоит встреча с Алиной. Эх, Алина, Алина… — Не продуло? А, паря? Продуло, но это не важно. — К саму городу тя я не повезу. Знаю мысок один. Оттедова километра два по тропинке. Правильно? — Да. — Вот вишь? — В голосе Гены послышалась гордость. — Я ить догадливый. Все понимаю, да тока молчу… А ружжо свое брось. В воду брось, прямо сичас. В город ты с ним не пройдешь. Это, паря, совет. Я же хочу, как лучше. Так действительно было лучше. И я последовал этому совету. Совсем незадолго до того, как нос лодки мягко уткнулся в податливый песок пляжа. — Добавить бы. — Передние зубы у Гены отсутствовали, но эта щербатость никоим образом не портила его добродушной улыбки. — Добавь, а, братишка. А то ведь хозяйка заездила. Не выпить, не закусить. — На. — Я вытащил из кармана несколько скомканных сторублевых бумажек. — А про меня забудь. Это и совет, и угроза. — Могила, братишка. Да хотя бы в гестапе… И сестра у меня молчок… Втащив лодку подальше на берег, чтобы не смыло волной, Гена проводил меня с полкилометра до начала широкой тропы, которая, как он уверял, выводила прямо к окраине Медвежьегорска, и долго на прощание тряс мне руку, преданно глядя в глаза. — Могила, браток. Я ли не понимаю? Все понимаю… |
||
|