ГЛАВА 11

Зазвонил телефон, и удивительно знакомый женский голос сказал:

— Я говорю с мистером Ледбиттером?

— Да, да, — ответил Ледбиттер.

— Здравствуйте, мистер Ледбиттер, это говорит леди Франклин.

Ну конечно, это был ее голос, какой же он недогадливый! Впрочем, до этого они никогда не разговаривали по телефону, да и веселый, оживленный щебет в трубке не имел ничего общего с тем глухим и усталым голосом, к которому он успел привыкнуть.

— Доброе утро, миледи, — отозвался Ледбиттер, поразившись тому, как приветливо прозвучали его слова. Затем он произнес фразу, которой редко баловал клиентов: — Рад вас слышать.

— А я рада слышать вас, — сказала леди Франклин, как показалось Ледбиттеру, с легким ударением на последнем слове. — Я уже боялась, что вы решите, будто я вас совсем забыла. Разумеется, — поспешно одернула она себя, — я не льстила себя мыслью, что это будет воспринято вами как трагедия — ведь, насколько мне известно, у вас от клиентов нет отбоя, но все равно мне не хотелось вызвать у вас подозрение, что я забыла приятные часы, проведенные в вашем обществе, — не только приятные, но и весьма для меня полезные. Откровенно говоря, моя признательность так велика, что ее трудно передать словами. Вам может показаться, что я преувеличиваю, но вы действительно вернули меня к жизни. Я теперь стала совершенно новым человеком.

— Рад это слышать, миледи, — сказал Ледбиттер, — хотя, смею заметить, вы и раньше, по-моему, были в полном порядке.

— Ничего подобного. Но я звоню, чтобы задать вам два вопроса. Во-первых, как поживает ваша семья? У меня уже давно нет о ней никаких сведений!

Ледбиттер беспомощно оглядел свою холостяцкую квартиру, где ничто не напоминало об уюте и тепле домашнего очага. Лишенный непосредственного контакта с леди Франклин, он не мог придумать ничего нового о своей семейной жизни. Тени упрямо отказывались материализоваться. Перед его внутренним взором зияла пустота.

— С ними все в порядке, миледи, — только и сумел сказать он. — А как же может быть иначе после того, что вы для нас сделали?

— Что вы, какие пустяки! Вы непременно должны мне подробно рассказать обо всем, но, разумеется, не сейчас, а в другой раз. С этим, собственно, связан мой второй вопрос. Не могли бы мы с вами на следующей неделе сделать еще один выезд — например, в четверг? Я хотела бы съездить в Винчестер. Там есть собор, в котором мы еще не были. Я знаю, вы не большой любитель соборов, но все-таки...

— Сейчас я посмотрю расписание, — ответил Ледбиттер, пропустив мимо ушей замечание о его равнодушии к соборам. Он прекрасно знал, что четверг у него совершенно свободен, но не любил давать понять клиентам, что рад заказу или что сидит без работы. Поэтому он взглянул на расписание в рамке и только после этого ответил:

— Четверг у меня свободен, миледи.

— Я очень рада, — сказала леди Франклин, и по тому, как прозвучали эти слова, было видно, что она не кривила душой. — Заезжайте за мной к десяти, хорошо? Я теперь стала вставать гораздо раньше, и тоже, кстати сказать, благодаря вам. Я обязана вам всеми своими положительными качествами — не только своим счастьем. В общем, имейте в виду: я жду не дождусь экстренного выпуска последних известий о вашей семье.

— Я все вам расскажу, миледи, — пообещал Ледбиттер.

Леди Франклин была богата. Леди Франклин была одинока. А вдруг она чахнет от недостатка мужского внимания? Вдруг она в него влюбилась? За время работы водителем Ледбиттеру приходилось сталкиваться с такими случаями: уже несколько раз пассажирки влюблялись в него и признавались в своих чувствах, правда, безуспешно, и вовсе не потому, что не платили вперед: чувственное начало играло в его жизни второстепенную роль. Ему хотелось делать карьеру, а о какой карьере может идти речь, если у тебя на шее виснут женщины и закатывают тебе истерики на почве ревности. После первого же отпора большинство влюбленных дам прекращали пользоваться его машиной, и если их пути впоследствии и пересекались, то лишь по чистой случайности. Но Ледбиттер не жалел: как клиенты, они все равно уже теряли всякую ценность. Некоторые, правда, оказывались понастырнее. Поощряя их активность, он на первый взгляд мог бы здесь кое-что выгадать. Но опыт показывал, что лучше с ними не связываться: на это уходило слишком много сил, и овчинка не стоила выделки. С каким облегчением возвращался он после подобных инцидентов в твердыню собственного «я», прислушивался к голосу сердца, о существовании которого вспоминал, лишь когда очередная искательница приключений предпринимала дерзкие попытки его покорить.

Но леди Франклин, похоже, была не из их числа, во всяком случае, вела себя совершенно по-другому. С ее стороны не было никаких увертюр — в этом он кое-что смыслил: в день, когда он получил в подарок чек, она держалась без тени кокетства. Но она постоянно твердила ему о своей признательности, о том, скольким многим ему обязана, и в глубине души, подозревал Ледбиттер, относилась к нему с явной симпатией: иначе с какой стати она решилась бы на такой подарок? Как ни странно, мысль о том, что леди Франклин может быть в него влюблена, не вызывала у Ледбиттера того раздражения, в которое обычно повергало его внимание других женщин.

Принципом Ледбиттера было выдавать клиентам то, что они надеются получить. Если он правильно угадывает желания леди Франклин, то почему бы не пойти ей навстречу? Если это приведет к появлению нового чека — отлично, если нет — тоже не беда.

И все же, когда наступил четверг, Ледбиттер, приучившийся осуществлять свои планы с той же неукоснительностью, с какой выполнял распоряжения своих клиентов, вдруг не на шутку заколебался. Вообще-то он нередко отступал от задуманного: солдат должен обладать гибкостью и в зависимости от обстоятельств менять тактику — например, не атаковать, а уходить в оборону. Но он редко проявлял нерешительность: нерешительность на войне смерти подобна. Чтобы победить, надо или наступать, или выжидать. В роли противника на сей раз оказалась леди Франклин, но Ледбиттер никак не мог решить, какую же тактику избрать.

Многое стало ясно, когда она с ним поздоровалась. Даже под холодным и неодобрительным взглядом дворецкого, у которого при появлении Ледбиттера всякий раз вытягивалось лицо, леди Франклин не могла скрыть радости от встречи. Как она разоделась! Привычной сине-белой формы, наводящей на размышления о больницах и монахинях, не было и в помине. Под распахнутой шубкой он увидел нарядное платье («ишь, расфуфырилась!»). На ногах были открытые туфли. По коже у него пробежал вдруг легкий озноб. Если все это не ради него, то тогда ради кого же?

— Неужели мы с вами не виделись целых три недели? — прощебетала она, усаживаясь рядом с ним.

— Три недели и два дня, миледи, — уточнил Ледбиттер. Он нажал на педаль, и машина плавно тронулась.

— Какая у вас изумительная память, — похвалила его леди Франклин. — Все эти дни я была так занята. Впрочем «занята», наверное, не то слово: во всяком случае, вы-то, наверное, все это время были заняты куда больше, чем я, и, уж конечно, не такими пустяками. Но так или иначе, эти три недели были удивительно насыщенными — визиты, гости, обязательства. Я жила в какой-то суматохе, правда, весьма и весьма приятной суматохе.

Трудно сказать, почему, но сообщение о том, что леди Франклин провела эти дни в приятной суматохе, совершенно не обрадовало Ледбиттера, который заученно отозвался:

— Рад это слышать, миледи.

— Видите ли, трудно возвращаться к чему-то после длительного перерыва, — с вами, наверное, такое бывало? — к чему-то пусть даже приятному, но в какой-то момент вдруг сделавшемуся недоступным — я имею в виду светскую жизнь. Я буквально чуть не сошла с ума от радости, когда снова увидела всех моих друзей, и оказалось, что они ничуть не изменились и по-прежнему меня любят, во всяком случае, они мне все время это повторяют. Вы знаете, меня чуть не носят на руках! — воскликнула леди Франклин и, обернувшись к Ледбиттеру, устремила на него взор своих голубых глаз, которые теперь показались ему еще огромней.

— Рад это слышать, миледи, — повторил Ледбиттер.

— Я боялась, что они отнесутся ко мне с прохладой, во всяком случае, будут гораздо сдержанней и безучастней; ведь я так долго не хотела с ними встречаться, потому что... впрочем, вы-то знаете почему. Я понимала, что это не очень красиво с моей стороны, но ничего не могла с собой поделать. Теперь-то я вижу, что нельзя замыкаться в своем несчастье, нельзя быть такой эгоисткой. Что будет с миром, если всякий, кто... всякий, кто потерял кого-то из близких, уйдет в себя и захандрит? Жизнь все равно должна продолжаться. Я уверена, что если б с вами такое случилось, вы бы и вида не подали, что страдаете.

При мысли о том, что чья-то смерть может причинить ему страдания, Ледбиттер чуть было не расхохотался. Жаль, конечно, если помрет клиент, но и с этим, черт возьми, можно смириться.

— Мне кажется, миледи, что ко всему можно привыкнуть, — произнес он вслух.

Леди Франклин грустно улыбнулась.

— У вас это лекарство от всех бед, — сказала она. — И все же, по-моему, вы не правы. Я старалась свыкнуться со своим... несчастьем, давайте назовем это так, — но в этом-то и была моя беда. Я и впрямь так к нему привыкла, что не хотела с ним расставаться. В каком-то смысле — я надеюсь, вы меня поймете правильно, — оно стало для меня защитной скорлупой. В нем я находила ответы на любые вопросы — ответы были все как один отрицательные, но меня это вполне устраивало — я ленива и не люблю докапываться до сути. Во всяком случае, так было раньше. Это казалось прекрасным предлогом не делать того, что не хотелось, но тогда мне вообще ничего не хотелось. Я блуждала в потемках, — продолжала, нахмурясь, леди Франклин, — снова и снова натыкалась на стены и, как вы любите говорить, постепенно к этому привыкла. Но потом, — воскликнула леди Франклин, светлея лицом, — явились вы и указали мне выход из этого лабиринта. У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность.

— Какая там благодарность, — пробормотал Ледбиттер, — пустяки...

— Нет, не пустяки. Мне так хочется что-нибудь сделать для вас. Но только что?

— Вы и так сделали немало, — сказал Ледбиттер. — Если б не вы, я бы не сидел за рулем этой машины. Если б не вы... — Он хотел сказать: «Я бы не выкупил ее», но, подумав мгновение, произнес: — Я бы потерял свою самостоятельность. И кроме того, наша сегодняшняя поездка вряд ли состоялась бы.

— Я действительно дала вам денег, — согласилась леди Франклин, — но ведь это может сделать каждый. Вы же дали мне счастье, на что, согласитесь, способны очень немногие. Неужели можно сравнивать эти вещи?

— Вы спасли меня от несчастья, — парировал Ледбиттер. — Разве это не то же самое?

— Может быть, — уступила вдруг леди Франклин. — Я постараюсь убедить себя, что вы правы. Все эти дни мне очень вас не хватало.

— Не хватало меня, миледи? — переспросил Ледбиттер.

— Вас это удивляет? — сказала леди Франклин. — Но я уверена, что очень многим бывает трудно, когда вас нет рядом. Например, вашей жене. Или Пат и Сюзи. Они наверняка очень скучают, когда вы на работе. Ну, а теперь умоляю вас, расскажите: как они поживают. Я умираю от любопытства. Я хочу услышать очередной кентерберийский рассказ. Не томите меня.

Ледбиттер слегка прищурился. Он изо всех сил пытался изгнать из головы образы объективной реальности, чтобы без помех сосредоточиться на своих мифических домочадцах. Увы, фантазия бездействовала. В поисках вдохновения он посмотрел на леди Франклин.

— Моя жена... — начал он и запнулся.

— Ну так что Франсес? — с нетерпением проговорила леди Франклин.

— Франсес... она... — Ледбиттер снова посмотрел на леди Франклин в отчаянной надежде, что между ними пробежит наконец волшебная искорка.

— Я слушаю, слушаю... — Леди Франклин сгорала от любопытства. — Какая у вас короткая память! Впрочем, — в ее голосе послышались кающиеся нотки, — мы ведь так давно не виделись, разве можно все запомнить. Это я виновата. Коктейли, обеды, ужины — какая напрасная трата времени, мне было бы страшно неловко заставлять вас возить меня по всем этим приемам — я убеждена, что вы провели эти дни с куда большей пользой. — Она жалобно поглядывала на строгий профиль Ледбиттера. — Все равно мы бы с вами не смогли толком поговорить. И кроме того, светская суета так утомляет. Но я напомню, на чем вы остановились. У вас все снова наладилось, но Сюзи заболела ветрянкой, и ваша жена очень беспокоилась, не заразятся ли от нее остальные. Вы еще сказали, что я могу не бояться вас — в смысле ветрянки: вы уже ею болели.

— Это точно, — протянул Ледбиттер с целью выиграть время, — ветрянка у меня была.

В том, как он это сказал, было что-то зловещее.

— А что, кто-нибудь все-таки заболел? — испугалась леди Франклин.

— В общем-то нет, — растерянно забормотал Ледбиттер. — В общем-то нет... Дети чуть было не заразились, но, слава Богу, пронесло, — повторил он с большей уверенностью в голосе.

Леди Франклин рассмеялась.

— Откуда вы знаете, что дети чуть было не заразились? Впрочем, как известно, чуть-чуть не считается. Ну а что ваша жена, она-то довольна?

— Еще как! — буркнул Ледбиттер. — Сияет как медный грош.

— Разве вам неприятно, что у жены хорошее настроение? — удивилась леди Франклин.

— Приятно-то приятно, — протянул Ледбиттер, плохо понимая, что скажет дальше, и сильно опасаясь, что еще мгновение, и все рухнет, как карточный домик. Тут он покосился на леди Франклин, словно школьник на шпаргалку, и фантазия наконец-то заработала. — Пусть радуется на здоровье, — сказал он, — только все хорошо в меру.

— То есть? — не поняла леди Франклин.

— Дело в том, что теперь, когда у нас появились деньги, она вдруг решила, что... Кстати, я не сказал ей, откуда они. Вернее, сказал, что выиграл — по футбольному тотализатору.

— Сказали, что выиграли? Почему?

— Чтобы не стала ревновать.

— Понимаю, — задумчиво протянула леди Франклин. — Я как-то об этом не подумала.

Она посмотрела на Ледбиттера, про которого вполне можно было сказать «красивый мужчина», если бы не этот взгляд старого солдата, и, пожалуй, впервые за время их знакомства вдруг поняла, что перед ней человек, у жены которого и впрямь имелись основания быть ревнивой.

Ледбиттер между тем внимательно следил за тем, как будут восприняты его слова.

— Наверное, вы поступили правильно, — начала леди Франклин, — но я... я... — Голос ее задрожал, и она замолчала. В самом деле, как дать понять, что миссис Ледбиттер может не опасаться леди Франклин. Отметив замешательство своей собеседницы, Ледбиттер, однако, не угадал его причины.

— Моя супруга очень ревнива, — сказал он. — Сам не знаю, почему. Но я хотел сказать о другом, миледи. Теперь, когда все беды позади, причем, — добавил он, усмехнувшись, — благодаря вам, а не футбольному тотализатору, моя жена решила, что больше беспокоиться не о чем. Она забыла, что значит сидеть на мели. Накупила массу тряпок — себе и детям, зачастила по гостям, по полдня дома не бывает, у телефона не дежурит, я начинаю ворчать — она только хохочет. Радость радостью, но нужно знать и меру.

— Я вас понимаю, — сказала леди Франклин, решительно не понимая, в чей адрес была отпущена эта реплика, но заметив, как помрачнело его мужественное лицо, быстро добавила: — Я ведь говорила — и, кажется, вы со мной согласились: деньги не отменяют проблем, они их только видоизменяют.

— Без проблем не проживешь, — поспешно согласился Ледбиттер. — Это уж само собой... Дело в другом. Раньше я значил для жены гораздо больше, а теперь она на радостях что-то очень разгулялась! Как говорится, эмансипировалась. Ну да не все ли равно, как я на это смотрю, пусть немного порезвится!

После некоторых раздумий леди Франклин, к своему немалому смущению, вдруг поняла, что ее счастье греет лишь ее самое, а не весь мир, и, уж во всяком случае, не Ледбиттера, человека, которому она этим счастьем обязана. Терзаясь угрызениями совести, она воскликнула:

— Не надо расстраиваться, прошу вас! Счастье, конечно, может делать людей эгоистами, но ведь и несчастье тоже. Разве я не была ужасной эгоисткой, когда мы с вами познакомились?

Это было самое интимное признание, сделанное леди Франклин Ледбиттеру.

— Вы не совсем правы, миледи, — осторожно возразил он. — Вы просто немного замкнулись в себе, такое случается время от времени с каждым, ну а я...

Он замолчал.

— Я слушаю, — сказала леди Франклин.

— ...я просто попытался помочь вам это преодолеть.

— И у вас замечательно получилось, — подхватила леди Франклин, в очередной раз задумавшись о той роли освободителя, что сыграл в ее жизни Ледбиттер, и не обратив внимание на теплоту, с которой прозвучали его слова. — Но теперь, когда я снова стала собой, разве я вам меньше нравлюсь?

— При чем тут я? — возразил Ледбиттер. — Я сделал, что мог, и теперь мне больше нечем вам помочь.

— Неправда! — воскликнула леди Франклин. — Теперь вы нужны мне еще больше. — Муки совести терзали ее все сильней и сильней, напоминая о том, как безжалостно обошлась она со своим благодетелем. То, что она обидела того, кого было обидеть нелегко, лишь усугубляло ее вину. — Я очень хочу услышать о том, как вы жили все то время, что мы с вами не виделись, — пролепетала она.

Последние слова прозвучали настолько интимно, что из головы Ледбиттера улетучились последние обрывки семейной мифологии.

— На чем мы остановились? — буркнул он.

— Дон и Пат чуть было не заразились ветрянкой, а миссис Ледбиттер — Франсес — стала вести светский образ жизни, что несколько вас огорчило.

— Ну да, конечно... — Ледбиттер сильно приуныл. — В общем, потом, значит... — замямлил он, не зная, что сказать.

Но деваться было некуда. Несмотря на то, что леди Франклин была рядом (а может, именно потому, что она была рядом), воображение решительно отказывалось помогать языку, который плел такую ерунду, что, как ни старалась леди Франклин быть внимательной слушательницей, она вскоре заскучала, хотя пыталась изображать на лице живой интерес.

Но чем больше она скучала, тем явственней ощущала свою вину перед тем, кто в свое время так ей помог и кому она отплатила за доброту полным пренебрежением, а потому, когда они прибыли в Винчестер, она вдруг, подчиняясь внезапному порыву, сказала:

— На сей раз вы просто обязаны пойти с мной в собор. Я настаиваю. Если вы откажетесь, я обижусь.

Ледбиттер снял фуражку и спрятал куда-то за сиденье. Леди Франклин поначалу не обратила внимания на его манипуляции, но когда он открывал перед ней дверцу, вдруг увидела его с непокрытой головой.

— Господи! — вырвалось у нее, когда она взглянула на него. — Я никогда не видела вас без фуражки. Да я бы вас не узнала. У вас совершенно другой вид.

— Вы так полагаете, миледи? — спросил Ледбиттер, во взгляде которого сквозил заметный холодок. Затем он добавил с неожиданной искренностью: — Я почти всю жизнь ношу форму. Но поскольку вы меня пригласили, то я решил...

Она не дала ему докончить:

— Переодеться в штатское?

Ледбиттер кивнул.

— Поверьте, оно вам очень к лицу, — сказала леди Франклин, не скрывая от Ледбиттера — простого смертного — то восхищение, что испытывала она перед Ледбиттером — Персеем, смелым избавителем. — Я вовсе не хочу сказать, что вам не идет фуражка, вовсе нет... — Господи, что же тогда она хотела сказать? — Просто теперь у меня такое чувство, словно я наконец с вами по-настоящему познакомилась. Это самое настоящее преступление, — добавила она, — прятать такие красивые волосы под фуражкой.

Темные волосы Ледбиттера слегка волнились от природы. Как и все, что имело отношение к его личности, они были подвержены строжайшей дисциплине и завивались, казалось, с молчаливого согласия хозяина.

По-прежнему чувствуя себя виноватой и пытаясь как-то загладить вину, леди Франклин сказала:

— Вы кажетесь совсем, совсем другим, более... — Она чуть было не сказала «человечным», но вовремя спохватилась и пустилась по иному маршруту: — Менее, менее... озабоченным, — просто когда вы за рулем, у вас такой серьезный вид...

Когда же они двинулись по улице, ведущей к собору, она добавила:

— Ваша жена не говорила, что ей бывает трудно представлять вас как бы в двух совершенно непохожих друг на друга естествах? Или, может быть, она научилась объединять их?

— Я полагаю, она успела привыкнуть к этому, миледи.

— Вы поистине неисправимы! Неужели она никогда не говорила вам про это удивительное несовпадение?

— Да в общем-то говорила. Между прочим, не далее как сегодня. Она сказала, что так я ей нравлюсь больше.

Леди Франклин снова стала пристально всматриваться в своего спутника:

— Я ее вполне понимаю.

— Стало быть, вот еще одна общая черта между вами, миледи, — улыбнулся Ледбиттер.

— Порой мне начинает казаться, — задумчиво протянула леди Франклин, — что она и я — одно лицо.

— Если вас это не очень огорчает, миледи, — отозвался Ледбиттер, — лично я ничего против не имею.

Леди Франклин уже открыла рот, чтобы ответить, но в эту самую минуту перед ними возникло огромное величественное здание собора и, загородив собой небо, повергло леди Франклин в благоговейное молчание.