"ОПЕРАЦИЯ «АНДРАШИ»" - читать интересную книгу автора (Дэвидсон Бэзил)

Глава 4

Руперт Корнуэлл лежал, ощущая рядом костлявое тело Блейдена, и думал о себе. Он думал — в сотый раз, если не больше, — о бесконечном, тягостном времени, которое вынужден был провести в этой стране. Бывали минуты, жуткие минуты, когда ему казалось, что он только тут и жил всегда. Но он научился справляться с ними. Заклятием служили факты: если быстро перечислить их про себя, они приводили прошлое в порядок. Они доказывали, что он все еще существует в мире других людей, — в мире Англии и армии. Возраст — двадцать восемь лет; взят в плен во время греческого фиаско в 1941 году (при обстоятельствах, не бросающих на него никакой тени… когда от его роты осталось меньше половины); интернирован на севере Греции; спрыгнул с поезда на пути через Сербию в немецкий лагерь для военнопленных; присоединился к отряду югославских партизан, после чего смог наконец сообщить о себе английской миссии связи с вышеупомянутыми партизанами, — официальной миссии, руководимой майором Уильямсом; получил приказ оставаться в распоряжении майора Уильямса впредь до дальнейших указаний.

Скорее кончай это перечисление, скорее кончай — унылые мили, бесплодные месяцы. «Позвольте заметить, — сказал Уильямс в самом начале, — что те, кто бежал из плена даже самым достойным образом, всегда испытывают чувство вины и стыда. Без всяких на то оснований, разумеется, но тем не менее это так. Смотрите на вещи проще». Но он не мог смотреть на вещи проще. Его терзало чудовищное нетерпение. А Уильямс не мог ничего ему предложить. «Вам приказано находиться тут, и все». Он чувствовал, что начинает сходить с ума: бесполезные дни, бессмысленно уходящее время. Война шла четвертый год, а он еще ничего не сделал.

Далеко отсюда, на базе, эти преданные своему делу люди (он же не мог считать их другими, ведь верно?) наконец обнаружили, в чем заключается его особая ценность. Задание в Венгрии. На его полную ответственность. Ни о чем подобном он даже не мечтал. Уильямс не тратил лишних слов — и не удивительно: к этому времени они уже неделями не разговаривали друг с другом. «Вы получите собственную связь. Вам высылают радиста. Мне приказано сообщить вам, что вы обязаны любой ценой установить контакт с этим Андраши и вывезти его из Венгрии. Они очень в нем заинтересованы. Важная персона, по-видимому».

«Да».

«В общем, обычное задание».

Может быть, и обычное для Уильямса, кадрового офицера из стрелковой бригады, чье место в жизни никто никогда не поставит под сомнение — и уж, во всяком случае, не он сам.

«Но придется немного подождать. Это вам не повредит. До конца еще далеко, можете не тревожиться. Приналягте пока на язык».

Язык он уже знал. «Здесь я бесполезен. Мне хотелось бы начать как можно скорее».

Уильямс смерил его ироническим взглядом:

«На войне ничто не обходится так дорого, как честолюбие».

После этого они с Уильямсом уже ни о чем не разговаривали.

Наконец поздней осенью они отправились в путь: они с Блейденом, эскорт из шести человек и комиссар, которого звали Марко, — малосимпатичный политработник, хромой, с болезненным, изможденным лицом. Ну, он поставит этого Марко на место. Так он думал вначале, но у него ничего не вышло.

«Через сколько дней мы доберемся до реки, как вы считаете?»

«До Дуная? Бог знает. Это зависит от многого».

«От чего именно?»

Они огрызались, прощупывая друг друга.

«Как от чего? От ситуации».

«Но мне казалось, что путь к Плаве Горе свободен. Ведь так сказал вчера майор Уильямс?»

«Разве? Возможно, он и был свободен — вчера».

«И это все, на что вы способны?»

Марко бросил скатку и тощий рюкзак на пол рядом со снаряжением Блейдена — тщедушный человек с несуразно большой головой.

«Мы обещали доставить вас на Плаву Гору? Обещали. И доставим».

«Я не могу терять время попусту».

Человек, которого звали Марко, не сводил с него глаз, тусклых, как сухая галька.

«Вы знаете, что мы в этих горах уже три года? — спросил он. — Нет, откуда же вам знать! А теперь вы являетесь к нам и говорите, что не можете терять время попусту».

Они смотрели друг на друга через баррикаду горечи и ожесточения.

Но дальше было еще хуже. Марко вдруг переменился и стал шумно добродушен. Он принялся рассказывать о людях, живущих на равнине, точно они обитали в стране молочных рек и кисельных берегов, где есть все, что душе угодно.

«Там, мой друг, вы станете толстым и веселым».

«Поймите же, мне не нужно…»

Но Марко только нетерпеливо махнул рукой и загремел, отметая всякие возражения:

«Знаю. Я знаю. Мы вас проверили. Мы разговаривали с вами, слушали вас. — Внезапно светлые глаза Марко заискрились, он торжественно прошел через комнату и обнял его. — Мы решили, что можем вам доверять».

Даже и сейчас он ощущал захлестнувшую его тогда волну гнева и смущения. Ему не нужно было их одобрение. И он сказал как мог суше:

«Я подчиняюсь только приказам моего начальника, вам это известно?»

«Само собой. Но тут наша страна. И мы не можем позволить себе проявить безответственность. Стоит немцам узнать, что вы находитесь на Плаве Горе, и они начнут вас разыскивать. И если найдут… — Марко вскинул руки, хлопнул себя по тощим бедрам, захохотал и докончил совсем мирным тоном: — Как видите, не очень-то все это просто».

Вероятно, ему следовало бы сразу заявить о своей полной независимости, чтобы все стало ясно, но он ничего подобного не сделал. Теперь он уже не помнил почему. И больше не считал, что это так уж важно. Дело было в том, что человек, которого звали Марко, стал его другом, — почти другом. Ну а теперь… теперь они завершат операцию — он и Марко. Доведут ее до конца. Одну из величайших операций такого рода. И одну из благороднейших.

К тому же Марко оказался очень полезным человеком. Вот, например, вопрос о лошадях. В этом горном краю каждая лошадь была на счету, и Уильямс наотрез отказался попросить хотя бы одну. Но Марко на второй же день раздобыл целых трех лошадей у командующего бригадой, который заявил было, что не имеет права распоряжаться ими по своему усмотрению. Однако Марко убедил его, что такое право у него есть. Что тогда сказал Блейден? «Оно правильно говорится, что все люди свободны. До тех пор, пока делают то, что им велят». Цинизм бывалого солдата — вот в чем беда Блейдена.

Они спустились с гор и поехали на север, совершая длинные переходы от одного партизанского отряда до другого. Потом ехать верхом стало опасно, и они пешком пробирались между вражескими патрулями. Они шли ночью. И не одну ночь, а несколько. И ускользнули от всех патрулей. Они заходили в деревни, замороженные страхом, безмолвные, вот как эта. Они прятались в тени сараев, пока Марко проверял, верно ли они идут. Они прихлебывали ракию, чтобы не свалиться от усталости. Они были вымотаны до предела. И тем не менее это было время торжества: ведь именно так ему прежде все и рисовалось — бесшумное проникновение в сокровенную твердыню врага, тайный поход в ночи, горстка надежных спутников, чье мужество было залогом их успеха.

Они переправились через реку Саву и укрылись в лесах на ее северном берегу, где можно было опять передвигаться от одного партизанского отряда к другому. Они немного задержались там, а потом двинулись дальше, — дальше через серую от ночной темноты равнину Сриема и вверх, к розовеющим буковым полянам Плазы Горы. Они достигли самой дальней границы партизанского края. Они достигли Дуная и наконец — как гремели в его ушах трубные зовы судьбы! — переправились через великую реку и проникли в задавленные ужасом равнины к северу от нее.

Он побывал на том берегу Дуная, и он вернулся. Это само по себе заслуживало строчки в свитках великих свершений. Но и это было еще не все. Он достиг своей цели. Он пробрался в захваченный врагом город, где его ждал Андраши. Он нашел того, кого искал. Выдающегося человека, ученого с мировой славой. Правда, Андраши отказался отправиться с ним… Он заворочался на узкой постели и, подложив руку под голову, вопросительно уставился на затянутый паутиной потолок. Никто не мог бы сказать, что это его вина. Ведь никто ни словом не обмолвился о трудностях, А трудности вовсе не были воображаемыми, это стало ясно сразу. «Вы, по-видимому, не понимаете, мой дорогой капитан, что я не могу прыгнуть в неизвестность». И Андраши, как выяснилось, не соглашался совершить такой прыжок даже с человеком, который был другом Найди и Маргит (но о них он пока думать не будет). Все новые и новые трудности. «Средства и цель, мой дорогой капитан, вот в чем заключается вопрос. У меня ведь тоже есть долг перед моей страной».

«Право же, профессор, — попытался он спорить, — я не вижу, почему… Ведь идет война…»

«Но чья война? Чья это война в конечном счете, позвольте вас спросить? Не в этом ли все дело?»

И еще — дочь! Вместе с политикой и этикой, о которых Андраши без конца говорил, в возбуждении расхаживая по изящно обставленной комнате, присутствие этой дочери смещало фокус и смазывало то, что было ясным и четким. Андраши привез ее в этот город, он намеревался взять ее с собой: такое отношение к тому, что им предстояло, мельчило операцию, принижало ее героичность — во всяком случае, сопряженную с ней опасность. «Я ни в коем случае не соглашусь… как это говорится?.. Ловить журавля в небе». Как будто его спасение, благополучное завершение операции было пустяком в сравнении с тем, решит ли он, Андраши, изъявить на то свое согласие или нет, Как будто вся заслуга принадлежит только одной стороне. Его это ошеломило. О нет, он ничего не сказал, но почувствовал себя… да, обманутым. И эта дочка — что ему с ней делать, черт бы ее побрал? Планом она не предусматривалась. Ей вообще не полагалось быть тут. Его бесило ее присутствие, и он постарался это показать, но она словно ничего не замечала, «Моя дочь и я», — то и дело повторял Андраши, а она слушала их бесконечный разговор, точно скучающая зрительница в театре, и делала какие-то свои выводы, которые не должны были иметь ни малейшего значения, и, однако (он скоро это почувствовал), могли в конечном счете сыграть решающую роль. В довершение всего она мучительно напоминала ему Маргит, — ту Маргит, какой она, наверное, была, когда Найди женился на ней: тоненькая свечка, исполненная тихой, бледной красоты, ждущая любви… Какая ерунда! Ему никогда не нравились молоденькие девушки.

На Андраши не действовало ничто — ни тщательно разработанные планы возвращения через Дунай на Плаву Гору, которые стоили Марко таких трудов, ни настойчивые просьбы поторопиться, которые исходили с самых вершин власти, ни даже удивительная благоприятность момента. «Но если ваши партизаны так сильны, как вы утверждаете, мой дорогой капитан, они в любую минуту могут опять привести все в боевую готовность, если я правильно выражаюсь». А пока Андраши требовал уточнений. Он ставил политические условия по праву, как он, по-видимому, считал, хотя бы своей репутации и всего того, что он представляет в мире — «даже в нынешнем ожесточенном расколотом мире», — во имя науки, во имя истины, во имя чести его несчастной, заведенной в тупик страны…

На обратном пути во время переправы Марко безжалостно повернул нож в ране.

«Ну, что мы вам говорили? Он не желает ехать».

«Он должен поехать».

«Легко сказать. — Марко, подчиняясь предостерегающему жесту Кары, понизил голос до еле слышного шепота. — Но где он? Не здесь. Не в этой лодке».

«Мы можем вернуться за ним».

«Можем-то можем. Но надо ли? Если учесть, какой это риск для других людей?..»

«У нас нет выбора. А он согласится. Просто он тревожится».

«Да неужели? Нет, вы подумайте! — Шепот Марко был беспощадным и злым. — Он тревожится!»

Они замолчали, напряженно прислушиваясь, но не услышали ничего, кроме легкого поскрипывания весел, когда Кара заносил их, опускал и погружал в лунное спокойствие реки. Вокруг струилась необъятная ширь серебряной воды. Они двигались вместе с ней, их нес серебряный поток.

Его в эту минуту почти не беспокоила мысль о темных горбах двух вражеских дотов, грозивших им в четырехстах ярдах выше и ниже по берегу. Он чувствовал себя обновленным и снова молодым, несмотря на отказ Андраши и на свои обманутые ожидания… Никому еще из служивших тому же делу, что и он, не удавалось так глубоко проникнуть в оккупированную Европу и продержаться там столько времени, хотя такие попытки и предпринимались. Казалось, судьба твердо избрала именно его, и теперь, что бы он ни предпринял, он может рассчитывать на успех. Лежа в лодке, подгоняемой веслами Кары, он плыл на гребне мощной волны рока. Он вновь ощущал себя сильным и уверенным. Он сделает то, что должен сделать. И чего бы это ни стоило, потом у него будет право гордиться. Он сможет вернуться к ним и сказать: я служил верно. И они скажут: да, ты служил верно. И примут его, и он будет жить среди них, как один из них, все благословенные грядущие годы.

Далеко к северу, над равнинами за рекой, над захваченными равнинами внутренней Европы, одинокая ракета выбросила облачко трепещущего света. Она медленно опускалась на невидимом парашюте в бесконечную ночь, на краткий срок обнажив мир, который принадлежал ему, арену для свершения подвига, единственного такого подвига среди серости слепо марширующих миллионов, и вскоре погасла. И во вновь сомкнувшейся мгле только бесшумные весла Кары поблескивали вогнутыми лопастями.

Он с удовольствием вспоминал все это, лежа рядом с костлявым телом Тома Блейдена.