"Смерть под парусом" - читать интересную книгу автора (Сноу Чарльз Перси)

Глава пятая Пять вопросов Финбоу

Я попытался засмеяться, но думаю, что любой на моём месте почувствовал бы тревогу, узнав, что его подозревает в убийстве официальный представитель власти, даже если этим представителем является Алоиз Беррелл. Меня охватило необъяснимое беспокойство…

— Это же просто бред, — возразил я.

— Разумеется, — мягко ответил Финбоу. — Поэтому-то он и верит в это. Он руководствуется формулой! «Убийцей является лицо, которое менее всего можно заподозрить», — и поэтому остановился именно на тебе. Ты как раз тот человек, которого меньше всего можно заподозрить, значит, вполне возможно, что убийство совершено тобой.

— Ну, я надеюсь, ты-то хоть разубедил его? — спросил я.

— Напротив. Я дал ему понять, что считаю его гипотезу правильной, — заметил Финбоу, рассеянно глядя на равнины, расстилающиеся за аббатством Сент-Бенет.

— Что… что… — бессвязно залепетал я.

С ума сойти можно! Финбоу согласен с Берреллом, что Роджера убил не кто иной, как я!

— Всё в порядке, — заверил меня Финбоу. — Я в здравом уме и твёрдой памяти. И я отлично знаю, что ты такой же убийца, как и я. Но для пользы дела будет лучше, если Беррелл останется в заблуждении.

Тут только для меня начало кое-что проясняться.

— Видишь ли, — продолжал Финбоу, — я постарался дать ему понять, что он довольно тонко разобрался в ситуации, для того чтобы он не путался у меня под ногами. Пусть следит за тобой и собирает информацию, которая мне очень нужна. Не сделай я этого, он будет ходить за мной по пятам и прожужжит мне все уши.

— А способен ли он найти хоть что-нибудь для тебя полезное? — спросил я.

— Чем чёрт не шутит, — улыбнулся Финбоу. — К счастью, хоть навредить не может. Главное — это нейтрализовать его и дать ему почувствовать, что всё идёт как нельзя лучше.

— Так он что же, теперь и ночевать будет у меня под кроватью? — Во мне проснулся юмор.

— Нет, он будет издали наблюдать за тобой. Кроме того, он собирается достать водолазный костюм и начать поиски пистолета в реке. В том, что он на дне, сомневаться не приходится. И если бы Беррелл нашёл пистолет, в чём я сомневаюсь, я был бы чрезвычайно доволен. А ещё он намерен организовать слежку за молоденькой парочкой, что влюблены друг в друга без памяти.

— Филипп и Тони, — подсказал я.

— Беррелл, как все истые моралисты, полагает, что если молодые люди только и знают, что целоваться да миловаться, то в свободное от этого время они способны и на более тяжкие грехи.

Я заметил, как заблестели светло-голубые глаза друга, и понял, что он с головой поглощён разрешением задачи, которую я перед ним поставил.

— Но как же может он подозревать эту пару и меня одновременно? — спросил я.

— Это его вторая версия. Если преступление совершено не тем, кого «менее всего можно заподозрить», значит, оно совершено кем-то другим, «кто по своему психическому складу предрасположен к убийству». Это он, по всей вероятности, вычитал у мисс Дороти Сэйерс.

— Пусть будет так, — заметил я, — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

— Только бы, — вставил Финбоу, — он не втянул в это дело Скотланд-Ярд. Мне нужно, чтобы на день или на два у меня были развязаны руки. А пока Беррелл трубит налево и направо, что случай не представляет никаких трудностей, я буду свободен.

— А чем Скотланд-Ярд мог бы тебе помешать? — спросил я не без удивления, так как привык, что Финбоу обычно минует все преграды на своём пути с необыкновенной лёгкостью.

— Их только допусти — и они переворошат жизнь каждого, кто когда-либо был знаком с Роджером, постараются узнать всю его подноготную. И как только в их руках окажется достаточное количество фактов, они подведут итоговую черту. Научное расследование не имеет ничего общего ни с наукой, ни с расследованием. Это просто кропотливое, безжалостное накапливание множества скучнейших мелких фактов. Но оно в конце концов всегда даёт свои плоды. Итак, прежде всего я хочу выяснить, что произошло, ибо… — и его голос, обычно такой мягкий, вдруг посуровел, — ибо это дело может обернуться такой неприглядной стороной и принести тебе столько горьких переживаний, что тебе и не снилось.

Финбоу умолк на минуту, пока наша лодка неслась мимо первых, беспорядочно разбросанных коттеджей Поттер-Хайгема, затем произнёс глухим голосом, который потряс меня своей необычной серьёзностью:

— До сих пор я был уверен, что меня в этом мире трудно чем-нибудь удивить. Но теперь я всё чаще прихожу к мысли, что среди этой твоей компании найдутся один или двое, рядом с которыми я могу почувствовать себя наивным младенцем.

Лодка проскочила стоявшие у причалов яхты и прибрежные домики Поттера, а несколькими минутами позже, миновав мост, мы увидели на правом берегу серую прямоугольную башню собора Мартем.

Кристофер показал нам уединённую, коричневого цвета виллу на левом берегу, неподалёку от того места, где Кендал-Дайк впадает в воды Тёрна.

— Вот наше пристанище, — сказал он.

— О-о, — разочарованно протянула Эвис.

Вид этой виллы поверг нас в уныние: она стояла одиноким островком среди болот и была соединена с остальным миром только узенькой тропкой. Перед домом был запущенный сад, спускавшийся прямо к воде. Затерянная среди безлюдных болот, эта вилла представлялась мне местом заточения, где прощаются с надеждами, заточения, на которое обрекло моих друзей жестокое преступление, и откуда — по крайней мере для одного из нас — путь назад закрыт. Когда мы вошли в дом и увидели открывающийся из окна вид на сплошь заросшую тростником Хайгемскую протоку, уныние овладело нами с ещё большей силой. Даже Уильям, отнюдь не отличавшийся впечатлительностью, не выдержал и мрачно заметил:

— Ну и местечко! Только этого нам недоставало после утреннего шока. Нам остаётся или рехнуться, или руки на себя наложить.

Эвис обернулась ко мне, во взгляде её застыли тоска и отчаяние. Под глазами легли тёмные круги. Даже Филипп и Тони притихли. И лишь Финбоу, только что беседовавший с Кристофером о Малайе, как ни в чём не бывало подошёл к фортепьяно в гостиной и пропел куплеты аlа Морис Шевалье. Алоиз Беррелл, окажись он сейчас здесь, был бы шокирован. Но Финбоу добился своего — через десять минут мы уже оживлённо обсуждали, кому где спать и как питаться. Эвис загорелась желанием приготовить что-нибудь поесть на всю компанию и принялась горячо обсуждать эту идею с Тони.

В самый разгар дискуссии на пороге двери, соединяющей гостиную с кухней, появилась полная приземистая женщина. Она оглядела всех неодобрительным взглядом и решительно, с норфолкским выговором спросила:

— Кто здесь будет мистер Тэрент? Кристофер сказал, что это он.

— Гм, — буркнула она недовольно. — Мистер Уильямсон велел встретить вас. Я — миссис Тафтс, его экономка.

И она снова окинула нас каким-то странно неприязненным взглядом.

— Вот и прекрасно! — обрадовался Кристофер, но миссис Тафтс осталась холодна. Эвис, умильно заглядывая ей в глаза, произнесла:

— О, миссис Тафтс, не могли бы мы с мисс Гилмор приготовить что-нибудь поесть? Мы с удовольствием взялись бы за это. Правда, мы не большие специалисты, но…

— Я сама приготовлю, — отрубила миссис Тафтс.

— Да, нам не мешало бы позавтракать. А то у нас маковой росинки во рту не было со вчерашнего вечера, — вставила Тони.

Миссис Тафтс бросила на неё такой взгляд, что даже Тони спасовала.

— А почему это вы не завтракали до сих пор? — спросила миссис Тафтс.

Тони отвела глаза и пробормотала что-то невразумительное.

— Тут что-то не так, — заключила миссис Тафтс, складывая руки на животе. — В такую даль не едут ни с того ни с сего без предупреждения и даже не закусив перед дорогой. Это неспроста. Так вот, сегодня вы останетесь без завтрака. Уже двенадцатый час, и я не собираюсь стоять у плиты весь день.

Свирепая каракатица была хозяйкой положения. Никто больше не посмел и заикнуться о завтраке. Только Уильям сделал попытку осадить её:

— Мы тут распределили комнаты, — объявил он деловито, так, будто отдавал распоряжения дежурной сестре у себя в клинике.

Миссис Тафтс заняла позицию в центре комнаты.

— Я сама укажу, где кому спать, — заявила она безапелляционно. — Вы, молодые леди, незамужние? — Эвис и Тони покачали головами. — В таком случае вы обе будете спать вон в той комнате. — И она указала перстом на комнату, смежную с гостиной, и при этом посмотрела на нас так, будто заявляла о своей готовности дать отпор любому сопротивлению. Филипп, который долгое время безуспешно силился подавить смех, не выдержал и прыснул. Миссис Тафтс, не мигая, уставилась на него.

— Знаю я вас, нынешнюю молодёжь, — заявила она. А затем, покосившись в мою сторону, бросила несправедливое — бог тому свидетель! — обвинение: — Да и те, что постарше, тоже не лучше.

Тут на выручку пришёл Финбоу.

— Я убеждён, что вы устроите нас наилучшим образом, миссис Тафтс, — любезно сказал он. — Но нельзя ли мне и этому джентльмену, — он кивнул на меня, — занять вон ту спальню? — Он указал на комнату напротив спальни девушек. — Мы самые старшие в компании и любим иногда поболтать друг с другом.

Нечасто приходилось мне видеть, чтобы Финбоу в чём-либо отказывали, но миссис Тафтс, казалось, была очень близка к этому.

— Ладно, можете занять эту комнату, если уж вам так хочется, только в ваши годы больше пристало не языком трепать, а заниматься каким-нибудь полезным делом, — отбрила она. — А вы трое сами поделите оставшиеся две комнаты.

Разделавшись таким образом с Кристофером, Уильямом и Филиппом, она вышла из гостиной, бросив на ходу:

— Ленч будет в час. Я никогда никого не жду — учтите!

Финбоу глубокомысленно произнёс:

— Интересно всё-таки, почему это англичане становятся беспомощными, словно дети, как только столкнутся с неприкрытым, беспардонным хамством? Более того, в нашем испорченном всяким вздором представлении оно выглядит даже признаком твёрдости характера. Так повелось с лёгкой руки доктора Джонсона, герцога Веллингтона, королевы Виктории, мистера Шоу и мистера Сноудена — для любой их выходки мы находим оправдание, а на самом деле просто пасуем перед их бесцеремонной грубостью. Вот и эта миссис Тафтс. В Англии невозможно быть великим и благовоспитанным одновременно. Я, например, никогда не стану великим.

Тень улыбки пробежала по лицу Эвис.

— Вы хотите поднять наш дух. Как это мило с вашей стороны, — сказала она.

— Боюсь, что мне это не очень удалось, раз вы это заметили, — ответил Финбоу. — Иен; я потерпел фиаско. Не ретироваться ли нам лучше в свои покои и не распаковать ли чемоданы?

Разложив вещи, мы с Финбоу взяли шезлонги и расположились на полянке, которая спускалась к реке. На противоположном берегу раскачивался на ветру тростник, а над ним голубело только бескрайнее небо. Вытянув длинные ноги, Финбоу изрёк:

— Не удивительно, что в таких краях к человеку приходит душевный покой. Вот обзаведусь на старости лет семьёй, поселюсь здесь и буду целыми днями слушать, как кричат чайки.

По опыту прошлого я знал: коль скоро Финбоу заговорил о душевном покое, это первый признак того, что его мозг усиленно работает. Я лежал молча, посасывая трубку; солнце било мне в глаза, лицо обдувал ветерок.

А Финбоу не сиделось — он вскочил, пошёл в дом и принёс оттуда чайник для заварки, кипяток и два стакана. Он налил в чайник кипятку, извлёк из кармана маленькую коробочку и, вынув оттуда щепотку листиков чая, бросил их в кипяток. Несколько мгновений он, затаив дыхание, смотрел на чайник, а затем разлил по стаканам жиденький, цвета соломы чай.

— Лучший в мире чай! — заметил он, отпивая глоток. Живя в Китае, он пристрастился к местным сортам этого напитка и, хотя это было дорогое удовольствие, не расставался с коробочкой китайского чая. Мне всегда казалось, что этот «лучший в мире чай» отдаёт веником, но я безропотно сносил чудачество друга.

— Если бы не ты, Иен, — продолжал он, попивая чай, я бы сегодня пошёл на матч «Беде» — «Бэкс». В наши дни истинный ценитель крикета может увидеть стоящую игру, только когда встречаются второразрядные провинциальные команды. С тех пор как большой крикет вошёл в моду, он ничего общего со спортом не имеет.

Я тоже отпил глоток чаю. Самое лучшее — дать Финбоу выговориться до конца. Тем же тоном, каким он только что говорил о крикете, он сказал:

— Чего только я не передумал об этом убийстве. От Беррелла я получил массу сведений, но здесь нужно отсеять многое, а для этого мне необходимо услышать твою версию. Я хочу, чтобы ты напряг память и рассказал мне всё, что ты знаешь о каждом из участников прогулки. Постарайся не упустить ни одной мелочи. У тебя ведь всегда была завидная память. А потом расскажешь мне по порядку всё, что произошло сегодня утром.

Обстоятельно и не спеша я выложил Финбоу всё, что знал. В сущности, я пересказал то, что изложил в первых главах данного повествования, — это было всё, чем я располагал. На бумаге я изложил последовательность событий более связно и логично, чем в беседе с Финбоу, но, по сути дела, между тем и другим никакой разницы нет.

Дважды он прерывал мой рассказ протяжным «та-ак» — это словечко Финбоу употреблял в таких различных обстоятельствах, что невозможно было догадаться, какой смысл он в него вкладывал. Первый раз он произнёс своё «та-ак» при упоминании, что в своё время Эвис отказалась выйти замуж за Роджера, а второй — когда я рассказывал о появлении в каюте Филиппа во время радиопередачи.

После того как я описал ему, при каких обстоятельствах мы с Эвис обнаружили тело Роджера, Финбоу откинулся на спинку шезлонга и закрыл глаза. Затем спросил:

— Что же было дальше?

Я рассказал ему вкратце о том, как Уильям взял инициативу в свои руки, а также о разговоре в кают-компании. Когда я дошёл до выводов, которые сделал Уильям по поводу обстоятельств смерти Роджера, Финбоу протянул своё «та-ак» с какой-то особой интонацией. Потом я вскользь упомянул о том, что призывал убийцу сделать добровольное признание. Я думал, это покажется Финбоу забавным, но он отнёсся к моему сообщению с глубокой заинтересованностью, хотя и не смог сдержать лёгкую усмешку, когда я рассказывал, как каждый по очереди давал клятву хранить молчание.

Под конец я описал ему нашу поездку в Горнинг, телефонный разговор с полицейским участком Нориджа и возвращение на яхту.

— Спасибо, Иен, — сказал Финбоу, допивая давно остывший чай. — Ты оказал мне неоценимую услугу. Сам бы я ни за что на свете не узнал и половины того, что ты мне сообщил. Из твоего рассказа я почерпнул гораздо больше, чем из заметок Беррелла. Кстати, не мешает ещё разок взглянуть на них и освежить в памяти, что он там написал.

Он извлёк из жилетного кармана несколько листков бумаги, испещрённых мелким почерком.

— Это копия заметок нашего друга Беррелла, которую я сделал для себя, — объяснил он. — Я опустил много лишнего, но тем не менее они очень близки к оригиналу. Может, ты хочешь ознакомиться с ними?

Бегло просмотрев листки, он один за другим передал их мне. Вот что там было написано:

Труп.

Смерть наступила в результате выстрела в упор в область сердца. К началу полицейского осмотра труп ещё не успел остыть. Обнаружен у румпеля яхты, и все свидетели утверждают, что не трогали его с места, за исключением того момента, когда освобождали румпель, чтобы получить возможность довести яхту до берега. Отпечатки пальцев найдены только на штурвальном колесе.

Мисс Э. Лоринг.

Показала, что приблизительно в 9.20, совершив утренний туалет в своей каюте, пошла в центральную каюту. Ничего не видела. Ничего не слышала. Около 9.30 вышла с мистером Кейплом на палубу и там увидела труп хозяина яхты. Утверждает, что румпель находился между локтем пострадавшего и его корпусом. Не высказала никаких догадок. Доктор Миллз приходился ей двоюродным братом. Она хорошо знала его с детства. Она считает, что у него не было особых неприятностей, не было врагов. Слышала, что у него есть пистолет, но точно утверждать не берётся. Прибыла на борт «Сирены» в августе вместе с остальными. Неделя на яхте прошла очень весело, без каких-либо недоразумений.

Мисс Т. Гилмор.

Поднялась около 8.55. Окликнула мистера Уэйда. Затем пошла в центральную каюту вместе с мистером Кейплом и оставалась там, пока мисс Лоринг не кончила одеваться. Слушала радиопередачу. Ничего не видела, ничего не слышала. Пошла в свою каюту одеваться и ни о чём не подозревала, пока не был обнаружен труп. О наличии пистолета понятия не имела. Предположений нет. С мистером Уэйдом встретилась три месяца назад в Париже. Обручилась с ним непосредственно перед прогулкой на яхте. С остальными гостями на яхте прежде знакома не была, но они произвели на неё очень благоприятное впечатление с первой же встречи. Весьма сожалеет о случившемся с доктором Миллзом.

Мистер Ф. Уэйд.

Разбужен мисс Гилмор. Встал с постели, так как мистеру Гарнету нужна была, ванная комната, находившаяся позади его койки. Решил, что мистеру Гарнету понадобилось промыть ссадины на колене, полученные им накануне во время падения. Пошёл в центральную каюту и слушал радио. Ничего не видел. Ничего не слышал. Вернулся в свою каюту переодеться и, услышав крик мисс Лоринг, выбежал на палубу. В тот момент он как раз надевал часы и заметил время: 9.27. Знаком с доктором Миллзом пять лет. Не знает ничего, что могло бы пролить свет на преступление. Отзывается о докторе Миллзе как об очень жизнерадостном, весёлом человеке, очень гостеприимном хозяине. Неделя, проведённая на «Сирене», — одно удовольствие. Ничего не знал о пистолете.

Мистер К. Тэрент.

Находился в центральной каюте, когда туда пришли мисс Гилмор, мистер Кейпл и мистер Уэйд. Потом к ним присоединился мистер Гарнет. Затем он сам вышел умыться. Вскоре вернулся в каюту, за время своего отсутствия не заметив ничего подозрительного. Оставался в каюте, пока не услышал крик мисс Лоринг. Слышал также, как мистер Кейпл звал доктора Гарнета, но не придал этому значения. Поднялся на палубу по первому зову мисс Лоринг. Увидел доктора Гарнета за штурвалом, доктор Миллз был мёртв.

Знаком с доктором Миллзом три года. Знал его как неугомонного весельчака и открытого человека. О причине убийства не имеет представления. Сразу после бракосочетания с мисс Лоринг собирался отбыть в Малайю. Это была их прощальная прогулка. Считает, что неделю на борту яхты провёл очень приятно. Слышал вскользь о пистолете, но не видел его и не знает, кому он принадлежал.

Мистер И. Кейпл.

Поднялся на палубу, когда ещё не было девяти, и окликнул доктора Миллза. Услышал его ответ. Спустился вниз и оставался в центральной каюте, пока мисс Лоринг не пригласила его выйти с ней на палубу. Ничего не слышал. Ничего подозрительного не заметил. Выйдя на палубу, обнаружил там тело убитого. Румпель был прижат локтем к телу доктора Миллза. Считает, что труп обнаружен в 9.25.

В ходе допроса подтвердил показания мисс Лоринг, мистера Уэйда, мисс Гилмор и мистера Тэрента о их передвижениях между 9.00 и временем обнаружения трупа.

На борту «Сирены» со вчерашнего вечера. О пистолете ничего не знал.

Знаком с доктором Миллзом десять лет. Никогда не подозревал, что у того есть враги. Всегда симпатизировал ему.

Доктор У. Гарнет.

Вышел из своей каюты умыться и промыть ссадины на колене около девяти утра. Умылся и хотел попасть в ванную комнату — мистер Уэйд в это время всё ещё лежал в постели и загораживал вход в ванную. Вернулся к умывальнику и оттуда несколько раз спрашивал мистера Уэйда, можно ли пройти в ванную. Слышал голос мистера Уэйда, который зашёл в ванную. Спустя минуты две-три снова окликнул его и, не получив ответа, понял, что мистера Уэйда уже нет в ванной комнате. Тогда доктор Гарнет занял ванную, налил немного воды, промыл ссадины и снова вернулся в центральную каюту.

Подтвердил показания остальных членов экипажа относительно их действий между 9.00 и моментом обнаружения трупа. По зову мистера Кейпла поднялся на палубу, увидел, что доктор Миллз мёртв, встал к штурвалу и пришвартовал яхту в первом подходящем месте.

Знал, что у доктора Миллза имеется на борту небольшой пистолет — памятный подарок о деле Купера. Получал поддержку от доктора Миллза на первых шагах своей медицинской карьеры. Прибыл на яхту в числе прочих приглашённых.

Отпечатки пальцев доктора Гарнета совпадают с отпечатками, обнаруженными на штурвальном колесе.

Результаты осмотра яхты.

На яхте произведён тщательный обыск. Улик нет. Никаких следов пистолета, который, по всей вероятности, выброшен за борт (предполагаю спуститься на дно реки и разыскать его). Судовой журнал и флажок бесследно исчезли. Эти предметы во время обыска также не удалось обнаружить.

— Вот, — сказал Финбоу, — результаты работы, самостоятельно проделанной нашим ретивым сержантом. Не так плохо, как можно было ожидать. Напрасно только он задавал всем один и тот же вопрос: как они относились к Роджеру, — на что каждый, разумеется, заверял его, что он любил Роджера. Интересно, неужели он рассчитывал на что-либо иное?

Из заметок Беррелла я узнал совсем немногое из того, чего бы я не знал и сам; впрочем, я понятия не имел, что Эвис, Кристофер, а также Уильям знали о существовании на борту пистолета. Я невольно подумал, почему же в таком случае только Филипп и Тони ничего не слышали о нём. Казалось странным и непонятным, что лишь они одни оставались в неведении.

— Дай-ка мне подумать минут пять спокойно, — сказал Финбоу. — Я попробую связать твой рассказ и сведения, собранные Берреллом, в одно целое и посмотреть, что получится из этой комбинации.

Я молча курил трубку, прислушиваясь к шороху камыша и следя за солнечными зайчиками, играющими на водной ряби. Я сгорал от желания забросать Финбоу вопросами, но заставил себя терпеливо ждать, пока он ломает голову над проблемой.

Спустя несколько минут он улыбнулся и сказал:

— Итак, Иен, к одному выводу я уже пришёл.

— К какому именно? — спросил я с интересом.

— Роджера убил не ты.

— Тоже мне новость! — фыркнул я.

— Я ещё не могу этого доказать, но, как только в моём распоряжении будет крупномасштабная карта этого района, я это сделаю в два счёта, — заявил он.

— Не стоит беспокоиться! — раздражённо ответил я. Он усмехнулся.

— Не скажи, это может пригодиться, чтобы убедить Алоиза Беррелла в твоей невиновности, когда ему вздумается выводить тебя на чистую воду. Между прочим, доказывая твою невиновность, мы можем напасть на след настоящего преступника.

— Ладно, — согласился я. Последние слова Финбоу показались мне более убедительными.

— Все государственные чиновники страдают двумя пагубными привычками, — сказал Финбоу, — во-первых, записывать любую мелочь и, во-вторых, всегда иметь под рукой бумагу, на которой можно всё это записать. — С этими словами он вынул из внутреннего кармана несколько сложенных — листков бумаги. — Я предлагаю, не теряя ни минуты, сделать кое-какие наброски.

Я придвинулся со своим шезлонгом к нему вплотную, чтобы видеть, что он пишет. Бисерным, буковка к буковке, почерком он составил список всех участников прогулки и заметил:

— Лучше называть всех полными именами.

— Эти записи помогут мне лучше всё запомнить, — заметил Финбоу. — А теперь я запишу вот какие факты.

Он написал:

— Уильям, безусловно, был прав в этом отношении, — заметил Финбоу, оторвавшись от записей.

— Последующие свидетельства целиком подтверждают вашу версию, — прокомментировал Финбоу. — В соответствии с записями Беррелла Филипп как раз надевал часы, когда Эвис позвала всех на палубу. Он помнит, что часы показывали 9.27.

— Это я позаимствовал у Уильяма, — сказал Финбоу, — хотя, думаю, что пришёл бы к такому выводу и сам.

Затем, внимательно прочитав свои записи, он заметил:

— А впрочем, это неправильно. Убийца мог сам встать к штурвалу и провести яхту по одной-двум излучинам уже после того, как Роджер был мёртв. Хотя это не имеет особого значения, так как не столь важно установить время совершения убийства, сколь важно другое — точное время, когда румпель был зажат между рукой мёртвого Роджера и его телом, а яхта поплыла без рулевого.

— Это можно было сделать только на прямом отрезке реки, — сказал я.

— Разумеется. Последняя излучина перед этим прямым отрезком реки и должна помочь нам определить самое раннее время, когда у штурвала яхты оказался мертвец. Это непреложная истина. Уильям допустил небольшой промах, — сказал Финбоу, — он довольно педантично подошёл к вопросу. Наша задача — найти этот ровный отрезок реки. Тут без карты не обойтись.

На полках с книгами я нашёл карту района, и мы с нетерпением стали изучать течение реки Бьюр. Найдя соответствующий отрезок реки, Финбоу тут же перерисовал его на листок бумаги.

— Вы пришвартовались где-то здесь. — Финбоу сделал карандашом пометку на карте и затем произнёс, а вернее сказать, пропел, своё «та-а-ак». От места нашей стоянки в направлении Солхауза на целых три четверти мили тянулась прямая лента реки!

— Какую скорость могла развить яхта при ветре, который дул сегодня утром? — спросил он живо.

— Ветер был основательный, — ответил я, — но в мореходных качествах парусников я не очень-то разбираюсь.

— Я тоже, — сказал Финбоу. — Но надо помнить, что успех в жизни зависит от двух ценных качеств, и только от них. Первое — нужно знать, куда обратиться за тем, что тебе необходимо, и второе — уметь добиться, чтобы это необходимое было сделано. — Он улыбнулся. — Я знаю, кто может дать нам исчерпывающие сведения о парусниках. Бенсон. Знаешь, тот, что живёт в Норидже. Он как свои пять пальцев знает всю Броудскую систему, все типы парусников и их мореходные качества. Я позвоню ему.

Через несколько минут Финбоу вернулся.

— Бенсон говорит, что скорость достигала от двух с половиной до трёх миль в час. Он абсолютно в этом уверен. Такие яхты, оказывается, имеют весьма ровный ход и не очень подвержены капризам погоды. Кроме того, он говорит, что ветер сегодня устойчивый.

Прикинув в уме, я сказал:

— Из этого следует, что убийство совершено в 9.07–9.10, никак не раньше.

— Но ты же сам говорил, что Уильям почему-то считает, что преступление совершено не раньше 9.15, — напомнил мне Финбоу.

— Так ведь он не знал, что на этой реке есть такой длинный, ровный отрезок, — ответил я и… вдруг почувствовал, как в мою душу закрадывается сомнение.

— Ты становишься недоверчивым, — заметил Финбоу. — Во всяком случае, такое определение времени снимает подозрение с тебя самого, потому что все как один заявили Берреллу, что ты всё время находился в каюте — как до 9.00, так и позже, вплоть до того момента, когда вышел с Эвис на палубу.

— Я уже не раз говорил тебе, что я его не убивал! — возмутился я, но Финбоу уже снова записывал:

— Вот примерно в такой последовательности всё происходило, верно? — спросил Финбоу. — Мой график основан на сведениях, полученных Берреллом, и на твоём рассказе. Ручаться, что он составлен с точностью до одной минуты, нельзя, но тем не менее общее представление он даёт.

— Уильям определил самый ранний срок совершения убийства — 9.15, — размышляя вслух, произнёс я. — Если бы это соответствовало действительности, он имел бы стопроцентное алиби. В противном же случае… — Я почувствовал нервную дрожь.

— В противном случае, — рассудительно закончил Финбоу, — пока что все, кроме тебя, подпадают под подозрение.

— Все? — удивился я.

— Все до единого, — подтвердил Финбоу. — Факты, только что изложенные мной, почти не вызывают сомнений… во всяком случае, я могу поручиться за то, о чём говорится в параграфах а), б), в) и г). Однако есть два вещественных доказательства, которым я пока не могу найти объяснения. Я запишу их следующим пунктом в виде вопросов. — И он написал:

— Видишь ли, — продолжал после паузы Финбоу, — вполне вероятно, что, когда Роджер был убит, штурвал изменил своё прежнее положение, в результате чего яхта должна была свернуть с курса. И не верни убийца штурвал в прежнее положение, вы бы неминуемо врезались носом в берег. Однако яхта в берег не врезалась, поэтому я с полным основанием считаю, что штурвал побывал в руках убийцы. Если всё это так, то остаётся одно из двух: или убийца принял меры, чтобы не оставить отпечатков своих пальцев на штурвале, и только Уильям позднее, пришвартовывая яхту, оставил на штурвале свои следы, или Уильям оставил отпечатки своих пальцев дважды.

— Неужели ты думаешь, что Уильям мог пойти на такое преступление? — всё больше возбуждаясь, спросил я.

— Любой из гостей Роджера мог… кроме тебя, — невозмутимо ответил Финбоу. — Другое странное обстоятельство, которому я хотел бы найти объяснение… Он написал:

— Не думаю, чтобы это было простым совпадением, — пояснил он. — Скорее всего, их выбросили за борт с какой-то целью. Но с какой? Ума не приложу. О причине исчезновения судового журнала можно, наверно, догадаться. Скажем, в нём могли содержаться записи, которые навели бы на след преступника.

— Верно, — подтвердил я, — я же говорил тебе, что Роджер зачитывал мне отрывок, где он описывает свою вчерашнюю перепалку с Уильямом из-за ленча.

— Любопытно, почему ни один из компании не упомянул об этой размолвке, — сказал Финбоу. — Никто даже словом Берреллу не обмолвился. Должно быть, это был какой-нибудь пустяк. Не исключено, что в судовом журнале содержались и более опасные сведения… кое для кого. Впрочем, это маловероятно. Описание развлекательной прогулки — обычно лишь предлог для того, кто хочет как-то проявить свои писательские способности… как правило, это жалкие потуги.

— Тогда почему исчез и вымпел? — спросил я.

— Понятия не имею. Боюсь попасть пальцем в небо, но, может быть, его использовали как тряпку: стёрли отпечатки пальцев, а потом выбросили в реку. Однако такая догадка не делает мне чести. — Финбоу вытянул ноги. — Но прежде чем перейти к изучению поведения действующих лиц, я бы хотел покончить с одним вполне конкретным делом: надо начертить детальный план яхты.

Он начал чертить план яхты, помечая наши койки и каюты.

Места расположения умывальников он деликатно пометил «умыв.».

— Наверное, вы с Кристофером пользовались тем умывальником, что у носового трапа, Уильям и Филипп — в середине яхты, а девушки — в своей каюте, — бормотал он.

— Да, — подтвердил я, — кажется, так.

— Жаль, что никто из вас не имеет привычки купаться ранним утром в холодной воде. Я сам этого никогда не делаю, хотя это прекрасная закалка… а в данном случае такая привычка могла бы предотвратить по крайней мере одно убийство, — произнёс он, разглядывая свой план. Вдруг он внимательно взглянул на меня и спросил: — Иен, а почему ты сказал «кажется, так»? Разве ты не знаешь наверняка?

— Ты забываешь, что это было моё первое утро на яхте. Все остальные провели здесь уже целую неделю, у меня же просто не было времени ознакомиться с местными порядками.

— Всё это верно. По крайней мере твои молодые друзья сказали Берреллу, где именно они умывались, — согласился Финбоу и рассмеялся, — но, дорогой Иен, твои последние слова — это ещё одно убедительное доказательство того, что не ты убил Роджера.

— Почему? — спросил я.

— А потому, что убийца был прекрасно осведомлён об утреннем распорядке на яхте. Ты представь себе… представь, друг мой, какому риску подвергал он себя, если бы не знал привычек своих попутчиков! — воскликнул он.

— Скоро ты придёшь к окончательному выводу, что я не убийца, — съязвил я.

Он рассмеялся и закурил сигарету. Когда он снова заговорил, взгляд его блуждал где-то далеко-далеко:

— Просто я хотел посмотреть, какие факты будут в моём распоряжении, когда мне придётся доказывать твою невиновность. Обычно очень много рассуждают о вещественных доказательствах в противоположность психологическим факторам, как будто первые исключают вторые. Это, разумеется, чепуха. Если бы у меня в руках был весь фактический материал, мне не нужны были бы никакие психологические соображения и мотивы. Например, если бы двадцать восемь надёжных свидетелей утверждали бы, что Роджер у них на глазах пустил себе пулю в лоб, то я бы этому поверил, хотя с психологической точки зрения трудно представить, чтобы такой человек, как Роджер, покончил жизнь самоубийством. Точно так же, как, если бы я знал, что кто-то… скажем Беррелл, предрасположен к убийству и жертвой его должен стать Роджер, я бы поверил в это, каким бы невероятным мне ни представлялся сам факт свершившегося преступления. Но дело в том, что следователь никогда не располагает ни всеми вещественными доказательствами, ни всеми психологическими факторами. Приходится довольствоваться неполной комбинацией того и другого.

Я кивнул.

— Да, — заметил с улыбкой Финбоу, — не забыть бы сказать об этом Алоизу Берреллу. У него имеется записная книжечка, куда он заносит все великие мысли по криминалистике. Во всяком случае, исходя из известных мне фактов, я могу сказать пока только одно: убить Роджера мог любой из пяти гостей на яхте. Но это и дураку понятно. Главное же сейчас — выявить кое-какие психологические аспекты преступления.

— Например, — ввернул я, — зачем кому-то понадобилось убивать Роджера?

— Ну, на этот вопрос, я думаю, проще всего ответить, — откликнулся Финбоу.

— А какие ещё проблемы могут возникнуть? — настаивал я. — Что ты имеешь в виду?

— Обещаю, что буду делиться с тобой всем, что знаю сам. Даже своими подозрениями, — заявил Финбоу. — Таинственность напускают на себя только те, кому нечего сказать. Лично я не вижу ничего позорного в том, что могу оказаться на ложном пути. Насколько я понимаю ситуацию, любой из этих пяти молодых людей мог убить Роджера. Впрочем, Филипп — вряд ли, хотя это только догадка.

— Эвис не способна на убийство. Можешь смело исключить её из числа подозреваемых, — запротестовал я.

— Прелестная девушка, — произнёс Финбоу задумчиво. — А между прочим, что ты знаешь о Тони?

— Ничего, — ответил я.

— Она тоже довольно привлекательна. Странное впечатление она производит: такое волевое лицо и так экзотически размалёвано. Ну прямо-таки пещерная красотка.

Я рассмеялся, так как Финбоу всегда задевало, если его сарказм не встречал должной реакции. Затем я спросил:

— А что в этом деле тебя интригует больше всего?

— Сейчас я попробую изложить свои идеи на бумаге, — ответил Финбоу.

Через несколько минут он протянул мне листок, и я с волнением прочёл:

— Вот они, мои проблемы, — заметил Финбоу, пока я читал его записи. — Должен признаться, они меня интересуют гораздо больше, чем нагромождение фактов, в которых любой мало-мальски соображающий сыщик Скотланд-Ярда разберётся вдвое быстрее, чем я.

— Однако я вижу, — заметил я, — что каждый из пяти подозреваемых так или иначе затронут твоими вопросами. И они так хитро сформулированы, что преступник, кем бы он ни оказался, обязательно попадётся в расставленные тобой сети.

— А в этом, — сказал с улыбкой Финбоу, — и состоит искусство расследования.