"Одинокий голубь" - читать интересную книгу автора (Макмуртри Лэрри)

3

Лорене никогда не приходилось жить в прохладном месте, хотя она всегда об этом мечтала. Ей казалось, что она начала потеть тогда же, когда начала дышать, и с тех пор продолжает делать оба дела одновременно. Из всех тех мест, о которых говорили мужчины, наиболее прохладным и привлекательным казался Сан-Франциско, так что именно туда она и рассчитывала когда-нибудь попасть.

Вот только дела продвигались медленно. Уже двадцать четыре, а она еще и на милю не отъехала от Лоунсам Дав, что нельзя считать прогрессом – если учесть, что ей было всего двенадцать, когда ее родители бежали от янки из Мобила.

Такое отсутствие результатов могло разочаровать практически любую женщину, но Лорена старалась не слишком огорчаться. Бывало у нее плохое настроение, но в Лоунсам Дав это неудивительно. Ей надоело целый день глазеть в окошко и не видеть ничего, кроме коричневой земли и зарослей карликового дуба. В полдень солнце так палило, что все вокруг казалось белым от жары. Из окна ей было видно реку и Мексику. Липпи говорил ей, что она могла бы заработать состояние в Мексике, но ее это не интересовало. То, что ей было видно из окна, ничем не отличалось от Техаса, и мужики воняли так же, если не хуже.

Гас Маккрае хвастал, что он якобы бывал в Сан-Франциско, и мог часами рассказывать ей, какая там голубая вода в заливе и как туда заходят корабли со всех уголков мира. Но, как обычно, он перебалтывал. Иногда, слушая Гаса, Лорене казалось, что у нее возникает четкая картина, но к тому времени, когда он замолкал, в голове все мешалось и оставалось только желание попасть куда-нибудь, где попрохладнее.

В этом отношении Гас отличался от других, потому что большинство времени на разговоры не тратили. Этот же начинал трепаться, еще не успев засунуть свою подсохшую морковку, и продолжал до самого конца. И хотя по местным меркам он был щедр, давая Лорене за каждый раз по пять долларов золотом, ей все время казалось, что он недоплачивает. Надо бы брать пятерку за манипуляции с морковкой, да еще пятерку за то, что приходится слушать его треп. Иногда он рассказывал интересно, но Лорене было трудно сосредоточиться. Похоже, Гаса это не обижало. Он говорил с одинаковым энтузиазмом вне зависимости от того, слушала она его или нет, да и к тому же никогда не пытался попользовать ее дважды за одну плату, как старались сделать те, кто помоложе.

Это казалось странным, потому что он был ее самым старым и регулярным клиентом. Лорена взяла за правило не поражаться ничему из того, что касается мужчин, но втайне слегка удивлялась, что такой старый мужик, как Гас, еще так неплохо функционирует. В этом отношении он мог дать несколько очков вперед и некоторым из молодых, включая Мосби Марлина, который содержал ее два года в Восточном Техасе. Если сравнивать с Гасом, нельзя было даже сказать, что у Марлина морковка, а было у него нечто, напоминающее маленькую суховатую редиску, которой он безмерно гордился.

Ей было всего семнадцать, когда она встретила Мосби, а родителей у нее уже не было. Ее отец умер в Виксберге, а мать исхитрилась добраться только до Батон-Руж, где Лорена и застряла и где ее подобрал Мосби. Она еще на том этапе собой не промышляла, хотя развилась рано и испытывала некоторые трудности с собственным папашей, но, когда это случилось, он был в горячке и почти ничего не соображал. И вскоре умер. Она с самого начала знала, что Мосби пьяница, но он уверил ее, что он джентльмен с Юга, потом у него была дорогая повозка и хорошая пара лошадей, так что она ему поверила.

Мосби врал, что женится на ней, и, поскольку Лорена ему верила, она позволила ему затащить себя в большой старый дом со сквозняками недалеко от местечка, называемого Глейдуотер. Дом оказался огромным, но в нем ничего не было, ни стекол в окнах, ни ковров, ничего. Им приходилось устраивать в комнатах дымовую завесу, чтобы комары не сожрали их заживо, хотя этим тварям все равно это почти удавалось. У Мосби оказалась матушка, две злючки-сестры, ни копейки денег и никакого желания жениться на Лорене, хотя он некоторое время и делал вид, что собирается.

По сути дела, эти бабы относились к Лорене еще поганее, чем к черномазым, а уж к этим-то они относились хуже некуда. Мосби тоже от них доставалось, да и друг другу они готовы были перегрызть глотку. Единственными существами в доме, к которым они относились по-доброму, были гончие Мосби. Мосби пригрозил, что пошлет гончих по ее следу, если ей вздумается убежать.

Именно ночью, когда Лорена лежала в таком густом дыму, что было трудно дышать, и вокруг тучи комаров, да еще Мосби лезет к ней со своей редиской, она впадала в такое уныние, что отказывалась разговаривать. Она стала молчаливой. Немного погодя ей пришлось начать торговать собой, потому что Мосби проиграл так много денег, что однажды вечером предложил двоим своим приятелям трахнуть ее в счет долга. Лорена гак удивилась, что даже не сопротивлялась, и мужики получили то, за чем пришли. Но на следующее утро, когда они удалились, она пошла к Мосби с его собственным арапником и так отделала ему физиономию, что Лорену бросили на два дня в подвал и даже не давали есть.

Через два или три месяца история повторилась с другими приятелями, и на этот раз Лорена не сопротивлялась. Она так устала от Мосби с его редиской и дымом, что приветствовала любое разнообразие. Мамаша и злючки-сестры возжелали выгнать ее из дому, но Мосби закатил такую истерику, что одна из сестер сама сбежала к тетке.

Затем однажды вечером Мосби продал ее на раз просто случайному человеку и, похоже, собрался делать это регулярно. Вот только второму мужику, которому он запродал Лорену, она понравилась. Его звали Джон Тинкерсли, и он был самым высоким и симпатичным из всех, кого Лорене до сих пор приходилось видеть. И самым чистым. Когда он спросил, замужем ли она за Мосби, она ответила отрицательно. Тогда Тинкерсли предложил ей поехать с ним в Сан-Антонио. Лорена с радостью согласилась. Мосби так потрясло ее решение, что он предложил позвать священника и тут же на ней жениться, но к тому времени Лорена уже сообразила, что замужем за Мосби ей будет еще хуже, чем сейчас. Мосби попытался было задираться, но с Тинкерсли он все равно бы не справился, и понимал это. Ему только удалось продать Тинкерсли лошадь для Лорены вместе с седлом, которые принадлежали сбежавшей сестре.

Сан-Антонио оказался несравненно лучше Глейдуотера хотя бы уже потому, что там было меньше комаров. Они остановились в двух комнатах в гостинице, правда не самой лучшей в городе, но вполне приличной, и Тинкерсли купил Лорене кое-что из одежды. Разумеется, сделал он это на деньги, вырученные от продажи лошади и сбруи, что слегка разочаровало Лорену. Она обнаружила, что ей нравится ездить верхом. Она бы с радостью поехала верхом в Сан-Франциско, но Тинкерсли это не интересовало. Хоть и высокий, красивый и чистый, он оказался ненамного лучше Мосби. Если он кого и любил, так это самого себя. Он даже платил за то, чтобы ему стригли ногти, чего Лорена никак не ожидала от мужика. К тому же он был жестоким. С Мосби он справился как с младенцем, но, когда Лорена в первый раз ему возразила, он ударил ее так, что она головой разбила миску для мытья рук, стоящую на комоде. В ушах три дня звенело. Он пригрозил, что может быть и хуже, и Лорена знала, что это не пустые угрозы. С той поры она старалась попридерживать язычок в его присутствии. Он дал ей понять, что жениться на ней и не собирался, когда увозил ее от Мосби, и это не очень ее огорчило, поскольку к тому времени она уже перестала думать о замужестве.

Но она вовсе не считала себя падшей женщиной, хотя именно этого и пытался добиться от нее Тинкерсли.

– Ну ведь у тебя есть необходимая подготовка, – говорил он ей.

Лорена не считала то, что происходило с ней в Глейдуотере, необходимой подготовкой. Но с другой стороны, у нее не было и никакой приличной профессии, даже если бы ей удалось сбежать от Тинкерсли живой и невредимой. Несколько дней ей казалось, что он ее любит, но вскоре он дал ей понять, что она для него не больше, чем хорошее седло. Так что пришлось признать, что на ближайшее время выбирать ей было не из чего. Оставалась только проституция. Но хотя бы комнаты в гостинице были приятными, и надо еще учесть отсутствие злых сестриц. Большинство клиентов, приходивших к ней, были мужчинами, с которыми Тинкерсли играл внизу в баре. Иногда кто-нибудь поприятнее давал ей деньги напрямую, но Тинкерсли в этих делах быстро разобрался, нашел место, где она прятала деньги, и обчистил ее перед отъездом в Матаморос. Возможно, он так бы не поступил, но его преследовали неудачи, потому что то, что он красив, не делало его автоматически хорошим игроком, как часто объясняли Лорене клиенты. Он был игроком средним, а в Сан-Антонио ему особенно не повезло, вот он и решил, что, возможно, на границе с Мексикой не будет такой большой конкуренции.

Во время этого путешествия они крепко поругались. Лорена так разозлилась по поводу денег, что потеряла весь свой страх перед Тинкерсли. Она хотела его убить на месте за то, что он обобрал ее до нитки. Знай она побольше о пистолетах, она таки убила бы его. Но она думала, что в пистолете надо только нажать на спусковой крючок, однако выяснилось, что надо сначала взвести курок. Тинкерсли валялся на кровати пьяный, но не на столько, чтобы не заметить, что она ткнула ему в живот его же собственным пистолетом. Когда она поняла, что пистолет не выстрелит, у нее хватило времени, что бы ударить его им по лицу. В конечном итоге именно из-за этого ей удалось одержать верх над ним, хотя он успел укусить ее за верхнюю губу, когда они катались по полу, и Лорена все еще надеялась, что пистолет выстрелит. Потом он отправился к врачу накладывать швы на челюсть.

От его укуса остался маленький шрам над верхней губой. Лорена забавлялась, наблюдая, как из-за этого шрама мужики слетаются к ней, как мухи на мед. Разумеется, не только в шраме было дело. Она неплохо развилась и с возрастом похорошела. Но шрам сыграл свою роль. Перед тем как бросить ее в Лоунсам Дав, Тинкерсли напился и рассказывал всем, что у нее наклонности убийцы. Так что она еще не успела распаковать вещи, как уже заработала репутацию. Тинкерсли не оставил ей ни цента, но, к счастью, она научилась в случае необходимости кое-что приготовить. «Сухой боб» был единственным местом, где кормили, и Лорене удалось уговорить Ксавье Ванза, владельца салуна, позволить ей готовить, пока ковбои не преодолеют страха и не обратятся к ней за другими услугами.

Все началось с Августа. Снимая сапоги в первый раз, он улыбнулся ей.

– Откуда у тебя этот шрам? – спросил он.

– Укусили, – ответила Лорена.

Как только Гас начал ходить к ней регулярно, она без труда стала зарабатывать себе на жизнь в городке, правда, летом, когда все ковбои находились в разъездах, ее доходы падали. Хотя она уже давно перестала доверять мужчинам, однако скоро поняла, что Гас – это особое дело, во всяком случае, в Лоунсам Дав. Он не был злым и никогда не вел себя с ней так, как обычно ведут себя мужики с продажной женщиной. Она знала, что, если ей понадобится помощь, он ей поможет. Ей казалось, что ему удалось освободиться от чего-то такого, от чего другим избавиться не удается, – от злости или какой-то другой тяготы. Он был единственным, кроме Липпи, с кем она иногда разговаривала, совсем немного. Большинству же клиентов ей нечего было сказать.

Надо заметить, что ее молчаливость широко обсуждалась. Как и шрам, она стала ее приметой, и, как и шрам, притягивала мужчин, хотя они и испытывали от этого некоторую неловкость. Не то чтобы она использовала молчание в качестве трюка, хотя и заметила, что оно возбуждает клиентов и дела идут быстрее. Просто в присутствии мужчин ей не хотелось разговаривать.

Гас Маккрае и к молчанию ее относился иначе, чем все. Сначала он вроде его не замечал, во всяком случае, оно его не беспокоило. Потом это начало его забавлять, хотя другие реагировали совсем иначе. Большинство мужчин трещали, как белки, находясь рядом с ней, вне сомнения надеясь, что она возьмет да и ответит. Разумеется, Гас был великим трепачом, но даже его треп не был похож на болтовню других мужчин. У него всегда имелось свое мнение, которое он охотно высказывал, и его все забавляло. Лорена не видела в жизни ничего забавного, а вот Гас видел. Даже ее молчание казалось ему забавным.

Однажды он вошел и уселся на стул с улыбкой на лице. Лорена решила, что он сейчас начнет снимать сапоги, и направилась к постели, но когда она оглянулась, то увидела, что он продолжает сидеть, положив ногу на ногу и покручивая колесико на шпоре. Он всегда носил шпоры, хотя ей редко приходилось видеть его верхом на лошади. Временами рано утром ее будил топот лошадиных копыт или мычание скота. Она выглядывала в окошко и видела его с напарником и других всадников, перегоняющих скот через низкий кустарник в восточную часть города. Гаса легко было различить, поскольку он ехал на крупной вороной лошади, у которой был такой вид, будто она могла спокойно одна тащить три почтовые кареты. Но Гас продолжал носить шпоры, даже когда не ездил верхом, так что они всегда были у него под рукой на случай, если ему вдруг захочется чем-нибудь побренчать.

– Они – единственный музыкальный инструмент, на котором я научился играть, – однажды сказал он Лорене.

Поскольку он просто сидел, покручивая шпору и улыбаясь, Лорена не знала, раздеваться ей или нет. Она попробовала расправить простыни, но они так пересохли от жары, что это было бесполезным занятием.

– Черт возьми, ну и жара, – продолжал Гас. – Сомневаюсь, что у меня хватит энергии сегодня с тобой побаловаться.

«Зачем тогда приходил»? – подумала Лорена.

Что еще было необычно в Гасе, так это его умение угадывать ее мысли. В данном случае он смутился и, вытащив из кармана золотую монету в десять долларов, пододвинул ее ей. Лорена забеспокоилась. Даже если ему удастся поднять свой аппарат, он переплачивал ей пять долларов. Она знала, что старики иногда сходят с ума и требуют странных вещей. К примеру, всегда возникали проблемы с Липпи из-за его дыры в животе. Он и на пианино едва играл. Но оказалось, что она зря беспокоилась насчет Гаса.

– Я тут пришел к кой-какому выводу, Лори, – сказал он. – Я догадался, почему мы с тобой так поладили. Ты знаешь больше, чем говоришь, а я говорю больше, чем знаю. Вот и выходит, что мы с тобой идеально подходим друг другу, если, конечно, нам не приходится больше часа проводить вместе.

Лорена ничего не поняла, но расслабилась. Не похоже, что он захочет чего-нибудь несусветного.

– Тут десять долларов, – сообщила она, думая, что, может, он не заметил, какую дал ей монету.

– Знаешь, цены – смешная вещь, – констатировал он. – Я многих потаскух знал и всегда удивлялся, чего это они не сделают цены более гибкими. Будь я на твоем месте и мне бы приходилось иметь дело с этим вонючим старьем, я бы запросил больше, а вот с симпатичного молодого парня, который не забывает бриться, я, может, больше пяти центов и не взял бы.

Лорена вспомнила Тинкерсли, который пользовался ею два года, забирал все, что она зарабатывала, и потом бросил ее без цента в кармане.

– Пяти центов маловато, – сказала она. – Могу перебиться и небритыми.

Но Августу хотелось поговорить.

– Скажем, ты устанавливаешь нижний предел в два доллара. Это для хорошо выбритых молодчиков. Какая же может быть самая большая цена для старых толстосумов, которые даже пописать толком не умеют? Я что хочу сказать, все ведь мужики разные, так и цена должна быть разной, прав я или нет? Хотя, может, с твоей позиции все мужики одинаковые.

Когда Лорена как следует подумала над его словами, то поняла, что в них есть смысл. Не все мужики одинаковые. Некоторые настолько симпатичны, что она даже обращала на них внимание, зато другие до того мерзки, что их просто невозможно было не запомнить. Большинство были ни то ни се. Просто мужчины, и оставляли они деньги, а не воспоминания. Запоминала она пока только мерзких.

– А почему ты даешь мне десятку? – спросила она, решив проявить некоторое любопытство, поскольку, видимо, дальше разговоров дело не пойдет.

– Надеялся, что ты разговоришься, – улыбнулся Август. Она никогда не видела у мужчины таких белых волос, как у Августа. Он как-то упомянул, что поседел, когда ему было тридцать, что сделало его жизнь еще опаснее, поскольку индейцы считали белый скальп особенно ценным.

– Если ты помнишь, я был дважды женат, – сказал он. – Собрался было жениться в третий, но та женщина совершила ошибку и не вышла за меня замуж.

– Какое это имеет отношение к деньгам? – спросила Лорена.

– Видишь ли, я ведь не холостяк по природе, – заметил Август. – Бывают дни, когда за разговор с женщиной любую цену заплатишь. Я тут подумал, может, ты от того молчишь, что не попался тебе мужик, которому бы нравилось слушать женщину. Слушать женщину в этих краях немодно. Но полагаю, у тебя тоже своя жизненная история, как и у всех. Если хочешь рассказать, я бы с удовольствием послушал.

Лорена подумала. Гас не казался смущенным. Сидел и крутил колечко на шпоре.

– В этих краях твоя работа в том, чтобы быть женским обществом, – продолжал он. – Там, где похолоднее, все, может, и не так. Холодный климат будоражит парня, он хочет покрутить своей игрушкой. Но здесь, в такую жару, они все просто жаждут женского общества.

В его словах явно была доля истины. Мужчины иногда смотрели на нее так, будто хотели видеть в ней свою возлюбленную, особенно молодые, но некоторые из старых тоже. Один или двое даже предлагали взять ее на содержание, хотя, где именно они собирались ее содержать, не поясняли. Она и так жила в единственной свободной спальне во всем Лоунсам Дав. Им просто хотелось ненадолго жениться – до того времени, когда придет пора отправляться в путь. Некоторые девушки шли на это, селились с одним каким-нибудь ковбоем на месяц или полтора, получали от него подарки и делали респектабельный вид. Она знала таких девиц в Сан-Антонио. Что ее больше всего удивляло, так это то, что девушки верили в эти игры так же, как и ковбои. Они не только изображали из себя приличных граждан, но и ревновали друг друга и дулись целыми днями, если их парни как-то не так себя вели. Лорену такое положение вещей не устраивало. Те, кто приходит к ней, должны понимать, что она в эти игры не играет.

Немного погодя она решила, что не хочет рассказывать Августу свою историю. Она застегнула платье и протянула ему десять долларов.

– Это дело не стоит десятки, – сказала она. – Даже если бы я и сумела все вспомнить.

Август сунул деньги назад в карман.

– Мне не стоило пытаться купить твой рассказ. – Он все еще улыбался. – Пошли вниз и поиграем в карты.