"Покорившие судьбу" - читать интересную книгу автора (Кинг Валери)ПРОЛОГ– И как только форейтор разбирает, куда ехать? – прокричала Джулия, пытаясь разглядеть дорогу сквозь залитое дождем смотровое окно. Над западными графствами не по-летнему бушевала налетевшая с Атлантики гроза. Тяжелые капли лупили по крыше кареты, напоминая оглушительную барабанную дробь перед боем. Силуэт форейтора расплывался, сквозь пелену дождя лишь с трудом можно было различить обвисшие поля его шляпы и сгорбленную мокрую спину. – Его и самого-то едва видно! – продолжала Джулия. – Не понимаю, куда он так гонит? – Он, кажется, у нас недавно, – заметила леди Делабоул. – Может, просто не знает, какие на этой дороге крутые повороты? – Покосившись на Джулию, она улыбнулась. – Правда, я не уверена, что тебя это сейчас утешит. Джулия кивнула в ответ. – Сейчас, пожалуй, меня ничто не утешит. От этого барабанного грохота у меня душа в пятки ушла! Джулия Вердель и ее мать леди Делабоул ехали в гости к своему сомерсетскому соседу, сэру Перрану Блэкторну. Сэр Перран проживал в пяти милях к югу от Бата и примерно на таком же удалении от родового поместья лорда Делабоула. Проселочная дорога вдоль карьера была, конечно, короче главного тракта королевской почты, но тракт все же содержался в лучшем состоянии, и обе дамы давно уже пожалели, что в такую непогоду решили сократить путь, а не поехали по хорошей наезженной дороге. Гроза все набирала силу, и Джулия, восемнадцатилетняя девица, месяц назад уже танцевавшая на своем первом балу, казалась сама себе маленькой и беспомощной. Чтобы хоть как-то совладать с собою и не броситься по-девчоночьи в материнские объятья, она изо всех сил сцепила на коленях обтянутые перчатками руки. – Подъезжаем к карьеру, – сообщила леди Делабоул. – Да, напрасно мы выбрали эту дорогу. Очень уж она узкая, да и поворот за поворотом… Думаю, ехать еще не меньше мили. О Господи, никогда не бывало, чтобы от ливня карета так гудела! – Она возвела глаза к потолку, словно ожидая увидеть в нем пробоину, потом снова повернулась к окну. – Надо бы, пожалуй, отворить дверцу и крикнуть форейтору, чтобы ехал помедленнее. – Нет-нет, ни в коем случае! – взволнованно воскликнула Джулия и, оглядев восхитительную шляпку на черных, с едва заметной проседью, кудрях матери, улыбнулась. – Разве можно, чтобы такой бесподобный шедевр Габриелы размок под дождем? Шелковая сапфирово-голубая шляпка с белыми лентами была украшена роскошным страусовым пером, по широкому переднему полю вилась нитка мелкого жемчуга. У личной служанки леди Делабоул, французской беженки, была легкая рука и безупречный вкус. Джулия нередко вздыхала о том, что не она хозяйка Габриелы. – Да, милая шляпка! – Леди Делабоул прищурилась, и в углах ее глаз собрались мелкие морщинки. Рука ее в желтой лайковой перчатке мягко скользнула по белоснежному перу. – Может, как-нибудь одолжите мне Габриелу? – спросила Джулия, стараясь не замечать новой вспышки молнии и громового раската над головой. – Хотя бы ненадолго… Моя Анна совсем не умеет украшать шляпки, да и со щипцами, кажется, не в ладах. От ее завивки у меня волосы курчавятся сверх всякой меры. – Твои волосы курчавятся, потому что они рыжие и вьются от природы и потому что воздух сейчас влажный: дождь льет без конца. Так что нечего тебе зря хулить Анну и зариться на мою Габриелу! – Однако озорной огонек в глазах леди Делабоул не вязался со строгостью слов. Вот так всегда, подумала Джулия, и на сердце у нее привычно потеплело. С детства, сколько она себя помнила, их с матерью связывали дружеские доверительные отношения, каких не знала в семье ни одна из ее подруг. Это, впрочем, было не удивительно: леди Делабоул обладала редкостным талантом вносить в жизнь своих ближних красоту и покой, а ее природное достоинство и доброта давно стали притчей во языцех. К тому же, хотя ей исполнилось уже тридцать восемь, она все еще не утратила своей красоты. У нее были ясные голубые глаза, вздернутый носик и милая ямочка на подбородке. Джулия не раз жалела, что она не похожа на леди Делабоул. Двум средним сестрам – Элизабет и Каролине – повезло больше: они пошли в мать; сыновья, Фредерик и Роберт, тоже. Джулии же и самой младшей, Аннабелле, достались отцовские рыжеватые волосы, зеленые глаза и прямой нос. Семейство лорда Делабоула имело в обществе высокую репутацию и хорошие связи, так что дети могли с полным правом рассчитывать на счастливое устройство в жизни. Дождь как будто немного поутих, и поездка продолжалась спокойнее. – Вот видишь, гроза постепенно отходит. – Некоторое время леди Делабоул, щуря голубые глаза, смотрела в окно, потом со вздохом обернулась к дочери. – Признаться, я взяла тебя сегодня с собой не без умысла, – начала она, и в ее взгляде появилась неожиданная озабоченность. – Я давно собиралась побеседовать с тобой… о многом, но без конца оттягивала разговор. Наверное, я просто не знаю, как лучше подготовить тебя и сестер к тому, что может ожидать вас в будущем. Англия, конечно, богатая страна и прокормит вас, и ваших детей, и даже внуков… но только если мне удастся сейчас как-то выправить наши дела. На будущей неделе я намерена переговорить с поверенным о вашем приданом. Разумеется, каждая из вас получит часть драгоценностей, доставшихся мне от мамы. И все же… – Леди Делабоул растерянно умолкла, словно не зная, как продолжать. Слова матери немало озадачили Джулию. Речь как будто шла о каких-то серьезных трудностях. Но разве такое возможно? Ведь их семья богата, у них большой старинный особняк в Сомерсете и прекрасный дом в Бате. В Хатерлейском парке полно слуг, а усадьба, совсем недавно благоустроенная по проекту знаменитого Хамфри Рептона, стала еще лучше, чем прежде. Тогда что это за «дела», которые надо «выправлять»? – Я не понимаю, – обескураженно призналась Джулия. Втайне ей хотелось, чтобы разговор на том и закончился. От беспрерывного грохота и сверкания кругом она и так чувствовала себя неважно, но это чужое озабоченное выражение на мамином лице тревожило ее гораздо больше. – Жизнь моя протекала спокойно, – продолжала леди Делабоул, все еще не объясняя, к чему клонит. – Все мои дети выжили, и я не устаю благодарить небо за это счастье. Лишь в последнее время у меня появилось подозрение… – Она осеклась. – Впрочем, полагаю, мы успеем оградить себя от возможных неожиданностей. Я хочу уже сегодня, как только мы вернемся домой, поговорить с тобою о том, как тебе лучше устроить свою жизнь, и… и ответить на все вопросы, какие ты пожелаешь мне задать. Уверена, что очень скоро ты влюбишься без памяти в какого-нибудь из своих восторженных поклонников. И то сказать, некоторые уже год, а то и больше ходят за тобою по пятам и часами декламируют восторженные оды. – Леди Делабоул ласково потрепала дочь по щеке, и Джулия почувствовала, что краснеет. – Когда вы говорите о моих кавалерах в таком тоне, все они кажутся ужасно глупыми… Но мне все равно нравится принимать их ухаживания. – И принимай на здоровье! Уверяю тебя: как только мужчина взваливает на себя обязанности супруга и отца семейства, все рифмы, которые он когда-то заучивал ради своей возлюбленной, очень быстро вылетают у него из головы. Помню, однажды, примерно через год после свадьбы – у нас как раз родился Фредерик, – я попросила твоего отца почитать мне что-нибудь из Мильтона. Увы, в ответ я услышала весьма красноречивый храп. Больше я не обращалась к нему с подобными просьбами – и думаю, что он и поныне мне за это благодарен. – Вы… любите его? – неловко спросила Джулия и тут же пожалела об этом, хотя вопрос давно уже волновал ее. По красивому лицу леди Делабоул пробежала едва заметная тень. – Да, конечно, – ответила она. От того, как бесцветно прозвучало это «да», Джулии сделалось грустно. Леди Делабоул отвернулась к окну. – Посмотри, карьер виден даже в такой дождь. Он очень глубокий и тянется далеко. Почти весь камень из него пошел на строительство домов в Бате. Кстати, наша семья – особенно в последние годы – обязана своим благополучием прозорливости твоего прадедушки, который выкупил карьер у отца сэра Перрана. Поистине счастливое приобретение: во всяком случае, после него состояние Делабоулов перестало так стремительно таять. – Я этого не знала, – смущенно пробормотала Джулия. До сих пор она пребывала в уверенности, что богатство Делабоулов свято и неисчерпаемо. Известие о том, что в последние годы семья жила за счет карьера, явилось для нее неприятной неожиданностью: ведь все ее знакомые смотрели на «торговые» деньги с нескрываемым презрением. Все вдруг странно поплыло у Джулии перед глазами, как будто мир вокруг нее покачнулся и начал меняться – ей же хотелось, чтобы все в нем оставалось по-прежнему. – Значит, все папины деньги берутся из карьера? – в замешательстве пробормотала она. Карету тряхнуло на колдобине, мать и дочь разом взвизгнули, но тут же смущенно рассмеялись. Леди Делабоул снова отвернулась к залитому дождем окну. – Да, если не считать доходов от сдачи земель в аренду. Прежде у него также была порядочная сумма в ценных бумагах, но она уже… Впрочем, неважно. Достаточно сказать, что без карьера мы бы давно остались без гроша. Боже, дождь опять усиливается! Скорее бы уже кончились холмы. – Вздохнув, она продолжала: – Четвертый виконт Делабоул завязал деловые отношения с неким мистером Вудом, который проектировал добрую половину домов в Бате. После этого еще много лет карьер был обеспечен заказами. Виконт рассчитывал также договориться о поставках камня в Лондон, но, к несчастью, столичные архитекторы сочли здешний камень недостаточно прочным. Недавно до меня дошли слухи о том, что карьер достался твоему прадедушке не вполне честным путем… Но это такая старая история, что, полагаю, теперь она уже не имеет значения. Спуск в карьер проходит по земляной насыпи – мы как раз сейчас к ней подъезжаем. Я знаю, что в детстве вы с Эдвардом Блэкторном и его братьями излазали вдоль и поперек все холмы над Хатерлейским парком, – не отпирайся, мне было прекрасно известно, где вы пропадали целыми днями! Но скажи, спускались ли вы вниз? Джулия отрицательно помотала головой и поспешно зажмурилась, потому что в этот миг прогремел гром и их опять тряхнуло. Сырость и холод вползали в карету через все щели. – Нет, мы играли только наверху. Я всегда боялась карьера: он и правда слишком глубокий. – Бедный Эдвард, ему нелегко будет пережить такое горе. У него и так почти не осталось родных, а теперь вот и Джордж… Да, жаль. Ты отправила ему письмо с соболезнованиями? – Конечно, отправила! – Джулия вскинула на нее удивленные глаза. Неужели мама думает, что она могла забыть? Да и как такое забудешь? Когда от майора Блэкторна пришло последнее письмо, Джулия все глаза выплакала. Многое в нем она затвердила наизусть, и самые печальные строки тут же всплыли в памяти: «Слава Богу, что мне довелось быть с ним рядом, когда он отходил. От болезни он совсем истаял, кожа да кости – и это Джордж, которому прежде никакая хворь была не страшна. Но он улыбался, даже мертвый он все еще улыбался. Я знаю, мне будет очень его недоставать, и больше всего – его вечных шуточек и веселого заразительного смеха…» От грустных воспоминаний на глаза опять навернулись слезы, и Джулия поглубже вздохнула, чтобы успокоиться. Ей тоже будет недоставать Джорджа. Она уже привыкла читать подробные отчеты майора Эдварда Блэкторна о последних шутках Джорджа, который всегда умел повеселить приятелей-офицеров. Редкое письмо обходилось без рассказа о какой-нибудь его новой забавной проделке. Но вот и средний брат, вслед за младшим, покинул этот мир, и остался один Эдвард – последняя и самая драгоценная связь Джулии с блаженными днями детских игр, шалостей и веселья… Голос леди Делабоул вывел Джулию из задумчивости. – Не понимаю, что заставило Софию Кеттеринг выйти за Гарри Блэкторна? Ведь она вполне могла выбрать сэра Перрана и стать хозяйкой прекрасного поместья и всего его состояния – но вместо этого пожелала сделаться офицерской женой. Да, мы порой поступаем странно и необъяснимо. Я подружилась с Софией еще во время моего первого сезона. Помнится, она поразила меня своей живостью и красотой, хотя была на несколько лет старше меня. Сэру Перрану было в то время около сорока, а его брату Гарри… пожалуй, года двадцать три, не больше. Как видишь, разница в возрасте изрядная, так что… Голос матери казался Джулии монотонным, как шум дождя. Говоря о Софии Кеттеринг, которой пришлось выбирать между двумя братьями, леди Делабоул всякий раз увлекалась и начинала припоминать подробности. Но Джулии не довелось знать ни лондонскую подругу матери, ни брата сэра Перрана, и вся эта история казалась ей малоинтересной. Сейчас ей хотелось лишь одного: благополучно добраться до усадьбы сэра Перрана. В конце концов, с подполковником Гарри Блэкторном и Софией Кеттеринг-Блэкторн ее связывало лишь детское знакомство с их отпрысками – Эдвардом, Джорджем и Стивеном. От братьев Блэкторнов мысли Джулии незаметно скользнули к их любимым играм. Усадьбу сэра Перрана – здешние жители издавна называли ее Монастырской – отделяла от Хатерлейского парка цепь лесистых холмов. На их склонах меж толстыми буковыми стволами проглядывали заросли папоротника и колокольчиков. Играли в короля Артура и в Робина Гуда. Вместо лошадей рыцарям и разбойникам исправно служили старые поваленные деревья. Джулии нередко приходилось играть роль девицы Марианны, возлюбленной Робина Гуда, и братья сотни раз спасали ее от неминуемой смерти. Когда ей наскучивало кататься на их спинах, она превращалась в Жанну д'Арк и, размахивая палкой, как мечом, требовала от Англии и англичан беспрекословного повиновения. Джулия улыбнулась, вспомнив, как любил эту игру Эдвард: ведь в конце он мог привязать ее к дереву и – конечно, понарошку – сжечь. Иногда к их компании присоединялась Элизабет, но она слишком быстро распалялась и начинала колотить кого-нибудь из младших братьев палкой, за что получала законные оплеухи и тогда уже окончательно выходила из себя. О, если бы Джордж был сейчас жив, снова подумала Джулия, а Эдвард служил бы в Англии, а не сражался вместе с Веллингтоном где-то в далекой Испании. Вздохнув, она оглядела свой наряд. Ее зеленая шелковая накидка была отделана золотым позументом, на плечах красовались шитые золотом эполеты. Многолетняя война с Францией обогатила английскую моду разнообразной военной атрибутикой. Все эти золотые галуны, нашивки и эполеты отчасти помогали Джулии и ее подругам справиться с собственной растерянностью, особенно с тех пор, как события на Пиренейском полуострове снова начали принимать опасный оборот. Интересно, понравилась бы майору Блэкторну ее накидка? Слово «майор», суровое и чужое, странно не вязалось с воспоминаниями о друге детских игр. Доведется ли когда-нибудь увидеть его снова? – вдруг подумала Джулия. Оглушительный раскат грома над головой вернул ее к действительности. – Мама, далеко еще? – спросила она, стараясь сдержать дрожь в руках и ногах. – Мы уже едем вдоль насыпи. Господи, что же он никак не догадается придержать лошадей?.. Окна осветились новой вспышкой, и немедленно за нею последовал страшный грохот. Джулия и леди Делабоул невольно замерли. Снаружи раздался приглушенный крик форейтора, вероятно, выброшенного из седла. Обезумевшие лошади встали на дыбы, рванулись вперед и понесли. В следующий миг опять полыхнул ослепительный свет, и новый ужасающий раскат грома прокатился по холмам. Карета вдруг накренилась, оторвалась от земли и с грохотом завалилась набок. Джулию швырнуло на леди Делабоул. – Мама! – успела вскрикнуть она. Все произошло очень быстро. Лошади, путаясь в постромках и ломая ноги, пронзительно кричали. Опрокинутая карета скользила под откос – вниз, вниз, в черную бездонную пропасть… Джулия очнулась от холода дождевых капель на щеках. Во время падения переднее стекло кареты разбилось, и теперь дождь хлестал ей прямо в лицо. В первое мгновение она не могла понять, где она и что с ней. Голова раскалывалась от боли. Внизу лежало что-то мягкое. Мама!.. Она попыталась пошевелиться, но ногу, порезанную стеклом, пронзила острая боль, и Джулия подумала, что у нее перелом. Рядом послышался стон леди Делабоул. – Мне больно, – растерянно пробормотала Джулия. На самом деле она просто хотела объяснить матери, почему не может сдвинуться с места. Некоторое время они оставались лежать на дверце опрокинутой кареты: леди Делабоул внизу, Джулия – неловко навалившись на нее сверху. Наконец Джулия с немалыми усилиями отползла к сиденью и наклонилась над матерью. Роскошное страусовое перо ее шляпки сломалось, и с его мокрых завитков на щеку леди Делабоул стекали дождевые капли. Дождь все еще хлестал, небо было затянуто тучами, на дне глубокого карьера было темно, как ночью. Время от времени одна из лошадей кричала и дергалась, пытаясь выпутаться из упряжи, и тогда карета сотрясалась от толчков. – Мама! – позвала Джулия. Но в ответ слышалось лишь тяжелое дыхание леди Делабоул. Наклонившись ниже, Джулия заметила на щеке матери струйку крови, вытекшую из приоткрытого рта. Лицо ее было мертвенно-бледно, голубые глаза подернулись дымкой боли. – Столько всего хотела тебе сказать, – прошептала леди Делабоул и закашлялась. – Не успела. Милая моя девочка… Да хранит тебя Господь. – Нет-нет! Вам нельзя сейчас разговаривать! – взволнованно начала Джулия, но тут же осеклась. Черты лица матери изменились, будто смерть уже проступала сквозь них. О Боже, не дай ей умереть!.. – Твой отец… – с усилием прошептала леди Делабоул. С каждым вздохом голос ее слабел все заметнее. – Не позволяй ему… – Она вдруг застонала, из глаз выкатились слезы. – О, как больно! Доченька моя… Где ты? – Она пыталась разглядеть лицо Джулии. – Я тебя не вижу. Мне так… холодно. – Нет! Мама!.. Нет! – Джулия всхлипнула, прижала руку матери к своей щеке. – Ты должна… выслушать меня, – проговорила леди Делабоул. Дыхание ее стало прерывистым. – Возьми мое кольцо. Держи его при себе… всегда. Потом… оно тебе понадобится. – Мама, мамочка! – горячо заговорила Джулия. – Я не хочу никакого кольца! Я хочу, чтобы вы жили. Ну пожалуйста, мамочка!.. – Молчи, – прервала ее леди Делабоул и снова закашлялась. – Делай, как я говорю. Вот мое кольцо. Возьми его… и не отдавай никому. Никому. Ты меня поняла? – Да, мама, – пробормотала Джулия и медленно сняла кольцо с изумрудом с правой руки матери. Леди Делабоул улыбнулась. – Я люблю тебя. И передай всем… Сделайте для меня что-нибудь… красивое. Это были ее последние слова. Вечером того же дня сэру Перрану Блэкторну вместе с бокалом хереса принесли весть о смерти Оливии. Ах, как не вовремя и некстати, хмурясь, подумал он. Когда дворецкий ушел, он откинулся на спинку старинного, времен королевы Анны, глубокого кресла с обивкой из красно-коричневого бархата и устремил неподвижный взор в огонь. Некоторое время было слышно только потрескивание поленьев в камине. – Проклятье! – пробормотал наконец он и встал, опираясь на трость с набалдашником слоновой кости. Сэр Перран пребывал в полном здравии и, для человека, доживающего седьмой десяток, сохранился очень недурно. Он вполне мог бы обходиться без трости; однако он уже давно заметил, что мнимая хромота вселяет сочувствие и почтение в души ближних. Из всех его знакомых самая отзывчивая душа была у Оливии. Но увы, Оливия умерла. Что ж, видно, придется перенести все свое внимание с матери на старшую дочь. Близилась полночь. Сидя на армейской койке, майор Эдвард Блэкторн при свече перечитывал письмо с соболезнованиями, недавно полученное от Джулии. Буквы кое-где расплылись – вероятно, она не раз плакала, пока писала. Да и у Эдварда сердце до сих пор сжималось от тоски при воспоминании о смерти Джорджа. В письме он не рассказал Джулии всей правды о том дне; на самом деле все было гораздо страшнее. Одной рукой он сжимал тогда исхудалые пальцы брата, другой стирал пот со своего лба. Узнав о болезни Джорджа, жена одного из офицеров сунула Эдварду в руку надушенный платок, который пришелся очень кстати: в госпитале Эдвард не расставался с ним ни на минуту. Под горячим испанским солнцем полог палатки, в которой располагался полевой госпиталь, накалился так, что невозможно было притронуться. Над рядами притиснутых друг к другу коек стоял тяжелый запах гнили и человеческих испражнений: здесь лежали больные гангреной и дизентерией. Когда к горлу подступала тошнота, Эдвард подносил к носу пропитанный розовым ароматом платок, и на время ему становилось немного легче. Джорджа лихорадило, он то терял сознание, то снова приходил в себя. Из него уже выходила одна кровавая жижа. Эдвард глядел в любимое лицо брата, обезображенное смертельным недугом. Разве в детстве, бегая по зеленым холмам, он мог предугадать такой конец? Проклятая болезнь превратила Джорджа, когда-то самого крепкого из братьев, в страшную тень. Из их большой когда-то семьи в живых остались только они с Джорджем, и вот Джордж тоже умирал. Всех – отца, мать, Стивена и Джорджа – погубила война с Бонапартом. Стивен пал три года назад в Талаверском сражении. Родители погибли еще раньше, в конце прошлого столетия. Побелевшие пальцы Джорджа под рукой Эдварда слабо шевельнулись. Эдвард отнял ото рта платок и всмотрелся в лицо брата. Оно было на удивление спокойно. – Скажи… – прошептал Джордж, – верно ли, что Веллингтон, когда отдавал приказ о наступлении… не доел жареного цыпленка? – Дыхание со свистом вырывалось из его груди. Эдвард улыбнулся сквозь слезы. Больше всего ему будет недоставать насмешливого острого ума Джорджа. – Так говорят, – отвечал он. – Мне рассказывали, будто он сидел за столом и ел с отменным аппетитом, но посреди трапезы вдруг отбросил цыплячью ножку, схватился за подзорную трубу и, увидав брешь в переднем эшелоне французов, сказал: «Вот и славно». В тот же час его адъютанты поскакали с пакетами по всем дивизиям – и вот мы здесь. Джордж сжал его руку. – Поддайте французам чертей… за меня, – прошептал он, и его последний вздох растаял в смраде полевого госпиталя. Теперь, сидя на своей койке с бокалом мадеры и письмом Джулии в руках, Эдвард как бы снова прощался с братом и не сдерживал струящихся по щекам слез. Наконец он отставил бокал и вытер слезы. Он будет драться с проклятым корсиканцем, пока не победит – или не ляжет сам бездыханным на поле брани. |
||
|