"Как делается фильм" - читать интересную книгу автора (Чапек Карел)Снимаем– Ну, начнем снимать! – произносит режиссер в белом халате. – А это что такое? – осведомляется элегантный мужчина, загримированный в коричнево-красных тонах и похожий поэтому на вареную сосиску. – Это ваш кабинет. Будем снимать в нем кадр третий и сорок первый. – Какой раньше? – Все равно, хотя бы третий. Вы будете сидеть за письменным столом, в дверь постучат, и вы скажете: «Войдите». Вот и все. Давайте попробуем. Загримированный садится за письменный стол. – А что мне пока делать? – Можете писать. – На чем? Бумаги нет. Режиссер всплескивает руками. – Ну на что это похоже?! Почему у пана Валноги нет бумаги? Господа, если я говорю В ателье раздается стук молотков. Режиссер приходит в ярость. – Что еще там? Если я сказал – тихо, должно быть тихо. Кто стучит? – Надо докончить декорации, – объясняет голос. – Так пусть стучат тихо! – рявкает режиссер. – Здесь репетиция. Итак, внимание! – Он ударяет в ладоши. – Моленда стучит в дверь, Валнога поднимает голову и говорит: «Войдите». Где Моленда? – Здесь! – слышится из угла, где другой краснокожий оживленно беседует с какой-то девицей, явно не имеющей отношения к ателье. – Что я должен делать? – Постучать в дверь и, когда Валнога скажет: «Войдите», – войти. Все. Начинаем. Стучите! Моленда стучит в дверь. Валнога поднимает голову… – Стоп! – восклицает режиссер. – Стучите нежнее. Слегка и нерешительно. Повторить. Стук. Валнога поднимает голову: «Войдите!» – Стоп! – кричит режиссер. – Совершенно безразличным голосом: «Войдите!» – Войдите! – Чуточку громче, иначе не слышно за дверьми. «Войдите!» – Войдите! – Нет, вот так: «Войдите!» – Войдите! – Это уже лучше. Еще раз, господа, постучать и… – Войдите! – Отлично! Дайте свет! – кричит режиссер, задрав голову к потолку. – Еще света! Больше света на Валногу. Черт побери, ну включите вон те юпитеры! И светите не на письменный стол, а на Валногу, я же сказал! За окном тоже должен быть свет. Что? Там нет юпитера? Господи, поставьте его туда и не задерживайте нас. Проходит полчаса. – Так как же? – кисло говорит Валнога за письменным столом. – Будем наконец снимать? – Сейчас, сейчас!.. Поставьте туда дуговую лампу. И осветите эту сцену. Так хорошо? – спрашивает режиссер у ягодиц, торчащих из-под съемочного аппарата. – Роскошно! – отвечают ягодицы. – Только задняя стена слишком отсвечивает. – Меньше света на заднюю стену! – ревет режиссер. – Хорошо? – Роскошно! – повторяют ягодицы. – Ну, давайте микрофон и звуковую пробу. Два человека подтаскивают какую-то виселицу на колесиках. На ней болтается небольшой предмет. Это микрофон, мерно покачивающийся над головой приунывшего Валноги. – Тихо, пробуем звук! – кричит режиссер. Звякает звонок в контрольной кабине, рявкает клаксон, наступает тишина. Над дверьми ателье зажигаются красные лампочки: «Не входить!» – Стучите! – командует режиссер. Стук. Валнога поднимает голову: «Войдите!» – Ну, как? – кричит режиссер. Из звуковой кабины вылезает молодой человек и пожимает обоими плечами. Ага, плохо слышно. – Спустите пониже микрофоны! А вы, господа, немного погромче. Повторить. Стук. Валнога с отвращением поднимает голову: – Войдите! – Как теперь? Молодой человек в кабине пожимает лишь одним плечом, что означает – сносно. – Значит, можно начинать! – облегченно вздыхает режиссер. – Снимаем! Все лишние отойти! Тихо! Ягодицы у аппарата принимают озабоченное выражение. Звякает звонок, рявкает клаксон – и воцаряется полная тишина. Стремглав выбегает юноша в свитере, становится перед Валногой, вытягивает перед собой черную дощечку с крупной цифрой «27», выкрикивает громко: «Двадцать семь!» – хлопает большой полосатой хлопушкой и так же стремительно исчезает. Слышно лишь гудение аппарата. – Стучите! – говорит режиссер. Моленда нежно и стыдливо стучится. Валнога поднимает голову: «Войдите!» Аппарат гудит. – Стоп! – кричит режиссер. – Еще раз. После стука – секунда паузы. И постучать надо более неуверенно. Поехали. Тихо! Звучит клаксон, и снова выскакивает юноша с дощечкой и полосатой хлопушкой. – Стучите! Валнога поднимает голову: – Войдите! Аппарат гудит, Моленда входит. – Стоп! – кричит режиссер. – Проклятье! Чтоб вам пусто было! Кто там топал сзади? Начинается небольшой скандал. Тем временем мы можем незаметно рассмотреть присутствующих. Нервный мужчина, который все время кричит, нам уже знаком, – это режиссер. Его можно узнать по халату, а также по тому, что он единственный имеет право курить в ателье. Около него всегда вертятся один или два молодых человека в свитерах – это помощники режиссера, или «помрежи». На их обязанности лежит забота о том, чтобы исполнялись все указания режиссера, чтобы актеры и весь необходимый реквизит вовремя были на своих местах и чтобы сами они оказывались под рукой, когда что-нибудь не ладится и необходим «громоотвод». Тут же стоит курьер, которому доверены менее ответственные задачи, – например, носить за режиссером кресло или бутылку вермута. Эти люди составляют штаб режиссера; в него еще входит так называемый «телефонист», то есть лицо, которое непрерывно откликается на телефонные звонки: – Господин режиссер сейчас не может подойти… да, да, сударыня, я ему обязательно передам… И так далее. Ибо, как известно, человека зовут к телефону особенно часто, когда у Него нет ни минуты времени. Человек, который сидит или стоит в разных позах за аппаратом, сунув в него голову, это оператор, или «камерамэн». Оператор – вполне заслуженное название, ибо у него должна быть твердая рука, верный глаз и быстрота действий. Как и его видные собратья в хирургии, Кукула9 и Едличка10, он окружен ассистентами. Оператор должен уметь снимать в любой позе: лежа на животе, стоя на коленях, сидя в специальной тележке или возносясь к небу на подъемном кране. Прильнув глазами к аппарату и обратив к окружающим заднюю часть тела, он покрикивает, чтобы Валнога немного повернулся, а Моленда отступил на десять сантиметров в глубину. – Так, роскошно, а теперь побольше света на Моленду. Отлично, и поставьте туда еще один рефлектор. Роскошно, грандиозно, теперь можно крутить. И с подлинным энтузиазмом он «накручивает» восемьсот различных кадров, не имея ни малейшего представления о сюжете фильма. Его дело – «роскошно накрутить» хорошо освещенные кадры, о чем идет речь в фильме – это ерунда и суета сует. Кадры – вот смысл жизни. Внушительнее всего оператор выглядит, когда, взгромоздившись со своим аппаратом на тележку, он снимает наплыв: тележка надвигается, а оператор твердо и неумолимо целится своим объективом в актера, напоминая пулеметчика в атакующем танке. Косвенно в ведение оператора входит и осветительный парк. Этот парк, расположенный частично вокруг места съемки и частично наверху, на галерее, состоит из юпитеров разной величины и типа. Маленькие нежно называют «малышки» или «крошки», те, что побольше, – «маули», а большие короткоствольные гаубицы, которые льют голубые потоки света, называют «угольки». Когда-то пользовались и снятыми с вооружения армейскими прожекторами, их прозвали «гайда». Кроме них, существует еще так называемый «спот-лайт» (spot-light), дающий концентрированный свет, «параболическое зеркало», или «параболичка», затем «панхром», то есть продолговатый рефлектор полуваттного света, напоминающий театральный софит, и другие достижения осветительной техники, обслуживаемые электриками в синих комбинезонах. Когда режиссер крикнет им: – Алло, дайте открытый эффект, – это значит, что будет сниматься ночной эпизод. Если же: – Чтоб засияло, как во Флориде! – значит, действие происходит в лучезарный день. Если следует осветить всю сцену, говорят, что надо туда «напрудить» света, если же освещен должен быть только актер, на него надо «брызнуть». – Напрудите побольше света, а на Валногу брызните «крошкой». И поставьте там негра, чтобы свет не падал куда не надо! Готово? «Негр» – это затемняющая ширмочка, или экран. – Вот та стена сзади отсвечивает, – кричит «камерамэн». – Наклоните побольше юпитер! – распоряжается режиссер. – Теперь хорошо? – Роскошно! – откликается оператор, чуть ли не дрожа от удовольствия. – Внимание, – возглашает режиссер. – Пробуем звук. Это уже специальность человека, сидящего сзади в передвижной контрольно-звуковой кабине, которую также называют «бокс», или «будка», а самого специалиста именуют «звуковик», «звукометчик» или «звукочародей». Перед ним щиток с разными сигнальными лампочками, рычажками и регуляторами, которые усиливают, ослабляют или комбинируют звук. «Звуковик» прежде всего подает сигнал тишины. Как только прогудит его клаксон, закрываются все двери, и над ними загораются красные «стоп-лампы». В павильоне воцаряется тишина, нарушаемая разве тем, что кто-нибудь переступит с ноги на ногу и получит за это нагоняй. Происходит проба звука, при которой «звуковик» в своей кабине ловит звук, вертит рычажки и качает головой, если дело не идет на лад. «Слишком слабо». Или «слишком громко». Или еще, как говорят, «слишком много крика». Надо усилить, или ослабить, или что-то сделать с микрофоном, который болтается на передвижной «виселице», над головой актеров. У «виселицы» стоят ассистенты и подтягивают микрофон за шнуры, чтобы он всегда был повернут к говорящему актеру. Из микрофона звук сперва идет в контрольнозвуковую кабину и только оттуда в звуковую лабораторию, где он в различных аппаратах усиливается, улавливается фотоэлементом и записывается на звуковую дорожку. Кроме того, там еще что-то делают с помощью нитробензола и других загадочных сил природы, но этого я уже никак не могу уразуметь, хотя, изобразив на лице живейший интерес и полное понимание, неоднократно говорил; «Ага»! Зато мне стало ясно, для чего в начале съемки каждого кадра выскакивает молодой человек в свитере, показывает табличку с цифрой, выкрикивает эту цифру и громко хлопает хлопушкой. Это нужно для того, чтобы зафиксировать номер кадра и место, где следует склеить звуковую ленту с оптической: для этого и служит удар хлопушки. Далее присутствует здесь дама, обычно в халате, которая попеременно, хотя и без особого интереса, поглядывает то на сцену, то в сценарий: это сценариус, на ней лежит обязанность вычеркивать снятый кадр и отмечать, что на Валноге были брюки в полоску, а на Моленде – мягкая шляпа. Иначе в соседнем кадре, который будет сниматься, быть может, через неделю, Валнога, чего доброго, появится в брюках-гольф, а Моленда в котелке, что нарушило бы связность действия. Теперь взглянем на актеров, снимающихся в картине. Их можно узнать или по костюмам, или по ужасающей гримировке: лица у них красные, губы фиолетовые, глаза подведены до невозможности. Большую часть времени они, собравшись в кружок, проводят в болтовне о рыбной ловле, гриппе и вообще о самых прозаических вещах. Недалеко от них можно заметить человека с деревянной шкатулкой, он иногда подбегает и поправляет у Валноги усы или отлепившуюся бровь. Что касается статистов, то их лица не гримируются и сохраняют естественное выражение хронической меланхолии. Они обычно стоят кучками, терпеливо ожидая, когда придет их очередь промелькнуть в какой-нибудь уличной сцене. Кроме того, в павильоне в разгар работы толкутся еще актеры из фильма, что снимается рядом, ротозеи, привлеченные надписью: «Посторонним вход воспрещается», различный подсобный персонал, поклонники и поклонницы и прочая публика обоего пола, которая, спотыкаясь о кабели, бродит среди декорации, скрипит половицами и чешет язык. В целом день съемки является наглядной иллюстрацией того, как мало в этом мире работы у большинства людей. Когда снимают под открытым небом, народу бывает гораздо меньше, – вероятна, потому, что нечем скрипеть. Такие съемки происходят обычно в сырой осенний день. На заднем плане виден рассыпающийся средневековый город и бутафорская деревня. Кругом груды досок и гипсовых обломков. Среди этого хаоса ежатся от холода актеры, режиссер со своим штабом, дама-сценариус и еще несколько человек: они ждут, пока осветители с помощью юпитеров соорудят «ясный летний день». В нескольких сотнях метров от них ждет «звуковик» в своей передвижной кабине. – Начали! – говорит наконец режиссер. Но приходится подождать, пока в мутном небе пролетит самолет, провожаемый укоризненными взглядами присутствующих. Потом надо подождать, пока кто-нибудь прогонит мальчишек, затеявших за соседним забором игру в футбол. Потом надо подождать, пока немного стихнет ветер. После этого посиневшие, съежившиеся актеры сбрасывают наконец свои пальто и, дрожа от холода, произносят полдюжины слов. К сожалению, съемку приходится повторить, потому что как раз в этот момент с грохотом обрушилась часть «средневекового города». А наблюдавший все это прохожий поглубже засунет руки в карманы и с тихой грустью подумает о том, как тщетны и преходящи все дела человеческие. В общем, как я уже сказал, гораздо лучше снимать в ателье. А уж если в картине обязательно должна быть натура, то ее снимают без актеров, в виде задней проекции. Видовой фильм демонстрируется на экране, находящемся среди других декораций, и играющие перед ним актеры «плывут в лодке» или «мчатся в авто» на фоне убегающего пейзажа (этой самой задней проекции). В лучшем случае ставится еще вентилятор, чтобы не был забыт и «натуральный ветерок». – Так, – говорит режиссер. – Поехали! |
|
|