Чапек КарелБелая болезнь

КАРЕЛ ЧАПЕК

БЕЛАЯ БОЛЕЗНЬ

Драма в 3-х действиях и 14 картинах

Перевод Т. АКСЕЛЬ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Надворный советник

Надворный советник профессор Сигелиус.

Доктор Гален.

1-й ассистент клиники.

2-й ассистент.

1-Й

2-й

3-й профессор.

4-й

М а р ш а л.

Адъютант.

Генерал.

Министр здравоохранения.

Один из свиты Маршала.

Комиссар.

Медицинская сестра.

Журналист.

Второй журналист.

Врачи, санитары, журналисты, свита.

Отец.

Мать.

Дочь.

С ы н.

больной.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Барон Крюг

Надворный советник Сигелиус.

Барон Крюг.

Доктор Гален.

Маршал.

Адъютант.

1-й, 2 больной

Отец.

Мать.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Маршал Маршал.

Его дочь.

Кр юг-младший.

Министр пропаганды.

Адъютант.

Доктор Гален.

Сын.

Один из толпы.

Толпа.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

НАДВОРНЫЙ СОВЕТНИК КАРТИНА ПЕРВАЯ

Трое больных в бинтах.

1-й больной. Это мор, да, да, мор! На нашей улице в каждом доме по нескольку больных. Я говорю соседу: "У вас вон тоже на подбородке белое пятно". Он отвечает: "Пустяки, я ничего не чувствую". А нынче у него уж куски мяса отваливаются, как у меня. Это мор!

2-й больной. Никакой не мор. Проказа это. Называют белой болезнью, а надо бы звать карой божьей... Такая беда не приходит без причин. Бог нас карает.

3-й больной. О господи Иисусе, господи Иисусе, господи Иисусе.

1-й больной. Божья кара! Хотел бы я знать, за что меня карать! Что я в жизни видел? Одну нужду! Хорош бог, который наказывает бедняков!

2-й больной. Погоди, увидишь. Сперва только пятнышко на коже, а вот как начнет болезнь жрать тебя изнутри, тогда скажешь: "Не может быть, чтобы это было ни за что ни про что. Наверно, кара божья!"

3-й больной. Господи Иисусе, господи Иисусе!

1-й больной. А причина одна: слишком много людей расплодилось на свете, половина должна передохнуть и дать место другим. Вот оно что. К примеру, ты, пекарь, уступи место другому пекарю. А я, бедняк, уступлю место другому бедняку: пускай вместо меня терпит нужду и голодает. Вот для чего напал на людей этот мор.

2-й больной. Никакой не мор, а проказа. Был мор, так люди чернели, а от этой проказы становятся белые, как... ну, как мел.

1-й больной. Белеть ли, чернеть ли - все равно. Только бы не эта вонь!

3-й больной. Господи Иисусе, господи Иисусе, господи Иисусе, смилуйся над нами!

2-й больной. Тебе-то что? Ты одинокий. А вот когда становишься противен собственной жене и детям... Бедняжки, как только они выдерживают такое зловоние!.. А у жены белое пятнышко на груди появилось... Около нас живет обойщик; заболел и все плачет - день и ночь, день и ночь.

3-й больной. О господи, господи, господи!..

1-й больной. Да замолчи ты! Заладил одно... Прокаженный!

Занавес

КАРТИНА ВТОРАЯ

Кабинет надворного советника профессора Сигелиуса.

С и гели у с. Прошу вас, господин журналист. В моем распоряжении всего три минуты. Вы понимаете, - пациенты. Итак, что вас интересует?

Репортер. Господин советник, наша газета, желая информировать публику, хотела бы услышать из самых авторитетных уст...

С и гели ус. ...о так называемой белой болезни, или пекинской проказе? Я понимаю. К сожалению, о ней пишут слишком много. И слишком по-дилетантски, сударь. По моему мнению, болезнями должны заниматься только медики. Ибо стоит написать о болезни в газете, как большинство читателей тотчас начинает искать у себя симптомы. Не так ли?

Репортер. Да, но наша газета как раз хотела бы успокоить публику.

Сигелиус. Успокоить? А чем ее успокоить? Болезнь, видите ли, очень тяжелая и ширится, как лавина... Правда, все клиники мира лихорадочно ищут средство, но... (пожимает плечами) пока что наука бессильна. Напишите в своей газете, что при первых признаках болезни каждый должен обратиться к своему врачу, вот и все.

Репортер. А врач?

Сигелиус. Врач пропишет мазь. Бедным - марганцовую, богатым перуанский бальзам...

Репортер. И это помогает?

Сигелиус. Да... против дурного запаха, когда откроются язвы. Это вторая стадия болезни.

Репортер. А третья?

Сигелиус. А в третьей помогает морфий, молодой человек. Только морфий. И довольно об этом, а? Гнусная болезнь.

Репортер. И она... очень заразительна?

Сигелиус (лекторским тоном). Да как сказать... Возбудитель болезни не найден. Известно только, что она распространяется с необычной быстротой. Далее, что ей не подвержено ни одно животное и что ее невозможно привить даже человеку... во всяком случае молодому человеческому организму. Этот прекрасный опыт произвел над собой доктор Хирота в Токио. Да, мы воюем, друг мой, воюем, но с неизвестным противником. Можете написать, что моя клиника уже третий год изучает это заболевание. Мы опубликовали о нем изрядное количество научных статей, которые обильно и сочувственно цитируются в специальной литературе. (Звонит.) Пока что удалось с несомненностью установить... К сожалению, в моем распоряжении всего три минуты...

Сестра (входит). Что угодно, господин советник?

Сигелиус. Подберите для господина журналиста печатные труды нашей клиники.

Сестра. Слушаю.

Сигелиус. Можете упомянуть о них в своей статье, мой юный друг. На публику успокоительно подействует сообщение о том, что мы усиленно боремся с так называемой пекинской проказой. Мы, разумеется, не называем ее проказой. Проказа, или лепра, - кожное заболевание, тогда как наша болезньчисто внутренняя. Коллеги из кожной клиники претендуют, правда, на монопольное право объяснять эту болезнь... ну не будем об этом. Наша болезнь, сударь, это не какая-нибудь чесотка. Можете успокоить публику - о проказе здесь нет и речи. Куда там проказе против нашей болезни!

Репортер. Это... опаснее, чем проказа?

Сигелиус. Разумеется. Гораздо опаснее и интереснее. Только первые ее признаки напоминают обычную проказу. Где-нибудь на коже появляется маленькое белое пятнышко - холодное, как мрамор, и абсолютно нечувствительное. Так называемая macula marmorea. Отсюда и название - белая болезнь. Но дальнейшее ее течение совершенно своеобразно и отличается от обычной "leprosis maculosa". Мы называем ее ченгова болезнь, или morbus Tshengi. Доктор Ченг, ученик Шарко[Шарко Жан Мартин (1825-1893)-знаменитый французский невропатолог.] и, конечно, терапевт, первый описал эту болезнь, несколько случаев которой он наблюдал в пекинском госпитале. Великолепная научная работа, сударь. Я сделал о ней сообщение еще в двадцать третьем году, когда никто и не думал о том, что ченгова болезнь когда-нибудь станет пандемией.

Репортер. Простите, чем?

Сигелиус. Пандемией. Заболеванием, которое распространяется лавиной по всему земному шару. В Китае, сударь, почти каждый год появляется новая интересная болезнь, порожденная нищетой. Но ни одна из них еще не истребляла столько народу. Это поистине мор наших дней. Она уже скосила добрыч пять миллионов человек. Миллионов двенадцать больны ею в активной форме и по крайней мере втрое больше ходит, не зная, что у них на теле где-то есть нечувствительное бело-мраморное пятнышко величиной с чечевицу... Около трех лет назад эта болезнь появилась в нашей стране. Можете написать, что первый случаи в Европе был отмечен как раз у меня в клинике. Мы вправе гордиться этим, мой друг. Один из признаков ченговой болезни даже получил название симптома Сигелиуса.

Репортер (записывает). Симптом... господина надворного советника... профессора Сигелиуса...

Сигелиус. Да, симптом Сигелиуса. Как видите, мы работаем не покладая рук. Пока что удалось с несомненностью установить, что ченгова болезнь поражает только лиц в возрасте сорока пяти лет и старше. Очевидно, для нее создают благоприятную почву те естественные изменения в человеческом организме, которые мы называем старением...

Репортер. Это чрезвычайно интересно.

Сигелиус. Вы думаете?.. А сколько вам лет?

Репортер. Тридцать.

Сигелиус. Вот то-то и оно. Будь вы постарше, это не казалось бы вам... таким интересным... Далее, нам известно, что после первого же признака болезни прогноз совершенно точен: смерть наступает через три - пять месяцев, обычно от общего заражения крови. По мнению моему и моей школы, которая поныне гордится тем, что является клиникой великого Лилиенталя, моего покойного тестя... можете записать это... Итак, по мнению классической школы Лилиенталя, morbus Tshengi-инфекционное заболевание, вызываемое доселе неизвестным возбудителем. Предрасположение к ней появляется с первыми признаками физической старости. Признаки и ход болезни... ну, об этом, пожалуй, лучше не распространяться. Мало приятные подробности. Что касается лечения, то- "sedativa tantum praescribere opportet"[показаны только болеутоляющие (лат.).].

Репортер. Простите, как?

Сигелиус. Не записывайте этого, молодой человек: это только для врачей. Классический рецепт великого Лилиенталя. Вот это был врач, друг мой! Ах, если б он сейчас был с нами... Есть у вас еще вопросы? В моем распоряжении всего три минуты...

Репортер. Если господин советник разрешит... Наших читателей, конечно, больше всего интересует, как уберечься от этой болезни.

С иге л и у с. Что-о-о? Уберечься? Никак! Абсолютно невозможно! (Вскакивает.) Мы все от нее перемрем. Каждый, кому больше сорока, обречен... Вам это все равно, в ваши глупые тридцать лет! Но мы, в наши зрелые годы... Подите-ка сюда! Взгляните, у меня на лице ничего нету? Какого-нибудь белого пятнышка? Что? Еще нет? Сколько раз в день я подхожу к зеркалу... Ваших читателей интересует, как уберечься... Еще бы! Меня это тоже интересует. (Садится, сжимает голову руками.) Боже, до чего бессильна наука!

Репортер. Господин советник, может быть, в заключение вы скажете несколько ободряющих слов?

Сигелиус. Да... Напишите у себя в газете, что.., с этим нужно примириться.

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Алло. Да. Что? Вы же знаете, что я никого не принимаю. Врач? А как его фамилия? Доктор Гален? Гм... Есть у него рекомендации? Нет? Так что же ему от меня нужно? Ах, вот как - "в интересах науки"? Пусть докучает этим моему второму ассистенту. У меня нет времени на какие-то научные разговоры. Что? Приходит уж пятый раз? Ну, если так, пожалуй, впустите его, но скажите, что я могу уделить ему всего три минуты. Да. (Вешает трубку и встает.) Вот видите, мой юный друг: попробуй тут сосредоточиться на научной работе!

Репортер. Извините, господин советник, что я отнял у вас драгоценное время...

Сигелиус. Не беда, не беда, друг мой. Наука и гласность должны помогать друг другу. Если я вам еще понадоблюсь, приходите без церемонии. (Подает руку.)

Репортер. Честь имею кланяться, господин советник! (Кланяясь, уходит.)

Сигелиус. Всего хорошего. (Садится за письменный стол.)

Стук в дверь.

(Берет перо и пишет. После паузы.) Войдите!

Доктор Гален входит и нерешительно останавливается в дверях.

(Пишет, не поднимая головы. После долгой паузы.) Не заставляйте меня ждать, коллега.

Гален (запинаясь). Простите, господин советник... я не хотел беспокоить вас... Я доктор Гален...

Сигелиус (продолжает писать). Это мне уже известно. Что вам угодно, господин Гален?

Гален. Я... я работаю врачом страхкассы, господин советник... практикую... лечу, можно сказать, самую бедноту... и, таким образом, имею возможность наблюдать множество разных заболеваний... потому что... среди бедняков... свирепствует столько болезней...

Сигелиус. Как вы сказали? Свирепствует?

Гален. Да, свирепствует... ширится.

Сигелиус. Ах, вот что. Врач не должен говорить цветисто, коллега.

Гален. Да, правильно... А в последнее время, когда так распространилась белая болезнь...

Сигелиус. Morbus Tshengi, коллега. Человек науки должен выражаться кратко и точно.

Гален. Когда видишь все эти ужасы... видишь, как человек заживо разлагается... на глазах своей семьи... И это ужасное зловоние...

Сигелиус. Надо пользоваться дезодораторами, коллега.

Гален. Да, но так хочется спасти этих людей. У меня были сотни случаев... страшных случаев, господин советник... И стоишь, бывало, над ними с пустыми руками... в полном отчаянии...

Сигелиус. Неправильно, коллега! Врач никогда не должен отчаиваться.

Гален. Но это так ужасно, господин советник! И я сказал себе: надо что-то сделать... что-то испробовать, а не стоять так зря... Я, правда, прочитал всю литературу по этой болезни, но... извините, господин советник... там нет... там нет этого...

Сигелиус. Чего там нет?

Га лен. Правильного метода лечения, господин советник.

Сигелиус (кладет перо). А вы его знаете, этот метод?

Га лен. Да, думаю, что знаю.

Сигелиус. Ах, вы думаете! У вас, наверно, есть собственная теория центовой болезни, не так ли?

Га лен. Да. Есть собственная теория.

Сигелиус. Довольно, господин Гален. Когда против болезни не удается найти средства, для нее придумывают хотя бы теорию. Это обычное явление. Но, на мой взгляд, практикующий врач должен придерживаться проверенных методов. Что скажут ваши пациенты, если вы станете испытывать на них ваши сомнительные теории? Для экспериментирования существуют клиники, коллега.

Гален. Вот потому-то...

Сигелиус. Я еще не кончил, доктор Гален. Как я уже сказал, в моем распоряжении, к сожалению, всего, три минуты. Что касается ченговой болезни, рекомендую вам применять дезодораторы... и потом морфий, коллега, самое главное морфий. В конце концов, мы существуем для того, чтобы облегчать страдания больных... по крайней мере платежеспособных. Больше ничего не могу сказать вам, коллега. Очень приятно было познакомиться. (Берет перо.)

Гален. Но... господин советник... я...

Сигелиус. Что вам еще угодно?

Гален. Видите ли, я умею лечить белую болезнь.

Сигелиус (пишет). Одиннадцать человек приходило ко мне с таким заявлением. Вы двенадцатый. Среди них были и врачи.

Гален. Но я проверил свой метод... на нескольких сотнях больных. И он дает положительные результаты...

Сигелиус. Какой процент выздоровевших?

Гален. Около шестидесяти. И еще двадцать под вопросом.

Сигелиус (кладет перо). Если бы вы сказали "сто процентов", я тотчас велел бы вывести вас, как сумасшедшего или шарлатана. Что же мне с вамп делать? Послушайте, коллега, я вас понимаю: это заманчивая иллюзия - найти средство против ченговой болезни. Это принесло бы вам славу, сказочную клиентуру, Нобелевскую премию, университетскую кафедру. А? Вы стали бы славнее Пастера и Коха, знаменитее Лилиенталя!.. Да, подобная перспектива может вскружить голову. Но таких разочарований было уже...

Гален. Я хотел бы испытать свой метод в вашей клинике, господин советник.

Сигелиус. В моей клинике? Какая наивность! Вы ведь иностранного происхождения?

Гален. Да, верно. Я-уроженец Пергама в Греции.

Сигелиус. Вот видите. Как же я могу допустить иностранца в государственную клинику имени Лилиенталя?!

Гален. Но ведь у меня здешнее подданство. Я уже с детства...

Сигелиус. Но происхождение, коллега, происхождение!

Гален. Лилиенталь тоже был... иностранного происхождения, не так ли?

Сигелиус. Напоминаю вам, сударь, что надворный советник ординарный профессор и доктор медицины Лилиенталь был моим тестем. К тому же, нынче другие времена. Вы и сами, я думаю, понимаете. Кроме того, господин доктор Гален, я сильно сомневаюсь, чтобы великий Лилиенталь допустил в свой храм науки... простите меня, врача какой-то страхкассы...

Гален. Меня он допустил бы, господин советник. Я когда-то был у него ассистентом...

Сигелиус (вскакивает). Ассиетентом? Что ж вы, голубчик, сразу не сказали? Да вы садитесь, пожалуйста, коллега. Не стесняйтесь, Гален! Подумать только, вы были ассистентом моего тестя! Странно, я что-то не припомню, чтоб он когда-нибудь упоминал о вас.

Гален (присев на краешек кресла). Он... называл меня доктор Дитя.

Сигелиус. О господи, так это вы - Дитя! "Он мой лучший ученик", - так говорил о вас Лилиенталь. И жалел, что вы покинули клинику. Почему же вы у него не остались, голубчик?

Г а л е н. Разные были причины, господин советник... Главное - то, что я собирался жениться... а на жалованье ассистента семьи не прокормишь...

Сигелиус. Вы совершили ошибку! Я всегда говорю своим ученикам: хотите заниматься наукой, не женитесь! А уж если женитесь, то выбирайте богатую невесту. Надо жертвовать личной жизнью ради науки. Вы курите, Гален?

Г а л е н. Нет, благодарю вас... У меня, видите ли, angina pectoris[грудная жаба (лат.).].

Сигелиус. Ну, ну, это не так страшно... Дайте-ка я вас послушаю.

Гален. Спасибо, господин советник, но... сейчас мне не до этого. Я прошу вас разрешить мне проверить в вашей клинике мой метод лечения... на нескольких больных, которых вы считаете безнадежными...

Сигелиус. Они все безнадежны, Гален... Но исполнить вашу просьбу не так-то легко, черт возьми! Получится не совсем удобно. Однако, поскольку вы любимый ученик моего тестя, я вам вот что скажу: изложите мне сейчас ваш метод, мы уделим ему должное внимание и при случае проверим клинически; Одну минуту; я только распоряжусь, чтобы нам никто не помешал... (Протягивает руку к телефону.)

Гален. Извините, господин советник, но я... Пока мой метод не будет клинически испытан, я никому его не открою. Право, не могу.

Сигелиус. Даже мне?

Гален. Простите. Никому. Никоим образом.

Сигелиус. Вы всерьез?

Гален. Совершенно серьезно, господин советник.

Сигелиус. Тогда ничего не поделаешь. Извините, Гален, но это против правил нашей клиники и против... как бы вам сказать...

Гале н. Против вашей научной совести? Я понимаю. Но у меня, видите ли, есть свои причины.

Сигелиус. Какие?

Гален. Я страшно сожалею, господин советник, но сейчас я не могу их сообщить.

Сигелиус. Ну, как хотите. Что ж, поскольку обстоятельства складываются таким образом, мы поставим на этом точку. Все же я был очень рад познакомиться с вами, доктор Дитя.

Гален. Послушайте, не надо так. Вы должны допустить меня в свою клинику, господин советник. Должны это сделать!

Сигелиус. Почему?

Гален. Я ручаюсь за свой метод, господин советник. Честное слово! Послушайте, у меня не было ни одного рецидива. Вот письма коллег со всего района: они посылали ко мне своих больных. Это такая глухая окраина, и живут там такие бедняки, что о результатах даже не написали в газетах. Вот взгляните, пожалуйста, на письма, господин советник.

Сигелиус. Они меня не интересуют.

Гален. Боже, какая жалость!.. Так мне уходить?

Сигелиус (встает). Да. Ничего не могу поделать.

Гален (задерживаясь в дверях). Такая страшная болезнь... Быть может, когда-нибудь вы сами, господин советник...

Сиге л и у с. Что-о?

Гален. Ничего, я так... Может быть, господину советнику самому когда-нибудь понадобится мое лекарство.

Сигелиус. Зачем вы это говорите, Гален? (Шагает по кабинету.) Гнусная, ужасная болезнь! Не хотел бы я разлагаться заживо.

Гален. Господин советник мог бы в этом случае воспользоваться дезодораторами...

Сигелиус. Благодарю вас!.. Ну... покажите письма.

Гален. Пожалуйста, господин советник.

Сигелиус (читает письма). Гм... (Откашливается.) Так, так... Доктор Страделла... Это мой ученик, а? Такой долговязый, а?

Г а л е и. Да, господин советник. Очень долговязый.

Сигелиус (читает дальше). Черт побери! (Качает головой.) Ну и дела! Правда, все это только отзывы практиков, но... Послушайте, голубчик, ваше лечение, как видно, дает превосходные результаты... Вот что, Гален, у меня идея! Я пойду вам навстречу, лично испытаю ваш метод на нескольких пациентах. Можете ли вы требовать большего?

Гален. Не могу, но... Я знаю, что это для меня громадная честь, но...

Сигелиус. Но вы намерены и в дальнейшем лечить своим методом только сами, так?

Гален. Так, господин советник. Я хотел бы... и в клинике... проводить его сам.

Сигелиус. А потом вы опубликуете ваш метод?

Гален. Да... то есть на определенных условиях.

Сигелиус. На каких же?

Гален. Я предпочел бы говорить о них позже, господин советник.

Сигелиус (садится за стол). А, понимаю. Вы хотите проверить свой метод в моей клинике, а дальнейшее его применение сделать своей монополией. Таков ваш план, не правда ли?

Гален. Да, господин советник. Вернее...

Сигелиус. Погодите. Это безграничная наглость требовать нечто подобное от клиники Лилиенталя, доктор Гален. У меня руки чешутся спустить вас с лестницы. Я понимаю: каждый врач хочет получить доход от своих знаний. Но превращать лечение в коммерческую тайну - недостойно врача. Так ведут себя знахари, шарлатаны и спекулянты. Это, вопервых, не гуманно по отношению к страдающему человечеству и, во-вторых...

Гален. Но ведь я, господин советник...

Сигелиус. Одну минуту! Во-вторых, это не коллегиально по отношению к другим врачам. Они тоже хотят лечить своих пациентов, коллега: ведь они живут этим. Вот так-то. Вы смотрите на свой метод только как на источник дохода. Я должен, к сожалению, подходить к нему как ученый и врач, сознающий свой долг перед человечеством. Наши точки зрения кардинально отличны. Одну минуту. (Берет телефонную трубку.) Пошлите ко мне сюда первого ассистента. Да, немедленно! (Вешает трубку.) Как позорно пала врачебная этика! То и дело объявляются кудесники, которые загребают деньги с помощью всяких сомнительных секретных методов лечения. Но использовать для рекламы мою научную клинику - с таким бесстыдным предложением ко мне не обращался еще никто!

Стук в дверь.

Войдите!

1-й ассистент (входит). Вы меня вызывали, господин советник?

Сигелиус. Подите сюда. В каких палатах у нас morbus Tshengi?

1-й ассистент. Почти во всех, господин советник. Во второй, четвертой, пятой...

Сигелиус. А бесплатные пациенты?

1-й ассистент. Для бедных у нас отведена тринадцатая палата.

Сигелиус. Кто ведет эту палату?

1-й ассистент. Второй ассистент.

Сигелиус. Хорошо. Передайте от моего имени второму ассистенту, что с сегодняшнего дня все врачебное наблюдение в палате номер тринадцать и лечение там проводит вот этот коллега - доктор Гален. Это будет его палата.

1-й ассистент. Слушаю, господин советник, но.., Сигелиус. Что вы хотите сказать?

1-й ассистент. Ничего, господин советник.

Сигелиус. То-то. А то мне показалось, что у вас есть возражения. Далее, передайте второму ассистенту, что ему не должно быть никакого дела до того, как и чем доктор Гален будет лечить своих больных. Прошу соблюдать это в точности.

1-й ассистент. Слушаю, господин советник.

Сигелиус. Можете идти.

Ассистент уходит.

Га лен. Не знаю, как благодарить вас, господин советник.

С и гел и у с. Не за что. Я действую исключительно в интересах медицины, коллега. Ради нее надо поступаться всем, даже крайним отвращением. Если хотите, можете сейчас же посмотреть на своих больных. (Берет трубку.) Старшая сестра, проводите доктора Галена в тринадцатую палату. (Кладет трубку.) Сколько времени потребует ваш курс лечения?

Г а л е н. Шести недель будет достаточно.

С и г е л и у. с. Вот как? Да вы, видно, собираетесь творить чудеса, доктор Гален. Честь имею кланяться..

Га лен (пятится к дверям). Право... я вам... безмерно признателен, господин советник ..

Сигелиус. Желаю удачи. (Берет перо.)

Гален неловко выходит.

(Бросает перо.) Презренный спекулянт! (Встает, подходит к зеркалу и тщательно осматривает свое лицо.) Нет, ничего. Пока ничего...

Занавес

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Семья вечером за столом.

Отец (читает газету). Опять пишут об этой болезни. Покоя от нее нет. И так хватает забот..

Мать. С той дамой на третьем этаже совсем плохо. К ней уже и зайти никто не решается... Ты заметил, какой запах на лестнице?

Отец. Нет. Ага, вот интервью с надворным советником Сигелиусом. Это мировая величина, мамочка; ему можно верить. Вот увидишь, он подтвердит мое мление...

Мать. Какое?

Отец. Что все эти страхи насчет белой болезни - ерунда. Где-нибудь обнаружился случай проказы, а газеты тотчас создают сенсацию. Известно, каковы люди: стоит кому-нибудь слечь с гриппом, все кричат, что у него белая болезнь.

Мать. Сестра пишет, что у них тоже полно этих больных.

Отец. Вздор. Это все паника. Вот интересно, что Сигелиус заявил: эта болезнь пришла из Китая. Видишь, я всегда говорил: надо превратить Китай в европейскую колонию, навести там порядок - и дело с концом. Зря мы даем существовать таким отсталым странам. Голод, нужда, гигиены никакой - и вот извольте, белая болезнь! Сигелиус говорит, что она всетаки заразна. Надо бы принять меры.

Мать. Какие?

Отец. Запереть всех этих больных, изолировать их от здоровых. У кого появилось белое пятно, того сразу, вон! Как это ужасно, мамочка, что у нас в доме оставляют умирать эту бабу! Стало страшно домой приходить. Такое зловоние на лестнице...

Мать. Я бы ей хоть супу отнесла. Ведь она совсем одна.

Отец. И не думай. Там зараза! Ты со своим добросердечием занесешь нам сюда болезнь... Этого еще не-хватало! Надо бы наш коридор продезинфицировать.

Мать. Чем?

Отец. Постой-ка... ах, какой осел!

Мать. Кто?

Отец. Да этот газетчик. Пишет, что... Удивительно, как цензура пропустила. Разрешать такой вздор! Я вот напишу в редакцию, они не обрадуются! Ах, идиот!

Мать. Да что там такое сказано?

Отец. Он пишет, что от этой болезни невозможно уберечься... что она угрожает всем, кому под пятьдесят лет...

Мать. Покажи!

Отец (швырнув газету на стол, бегает по комнате). Кретин! Как он смеет писать такие вещи. Не буду больше покупать эту газету! Я им покажу! Я этого так не оставлю!

Мать (читает). Послушай, отец, да ведь это слова самого профессора Сигелиуса.

Отец. Вздор! Не может этого быть при нынешнем уровне науки и цивилизации. В средние века мы живем, что ли, чтобы нас губил мор?! Да разве пятьдесят лет - много? А у нас один сослуживец заболел, ему всего-навсего сорок пять. Где же справедливость, если болеть этой штукой должны только те, кому под пятьдесят?! Почему, спрашиваю я, почему?

Дочь (до сих пор, лежа на диване, читала роман). Почему? Ах, папа, надо же когда-нибудь уступить место молодым. Ведь им так трудно устроиться!

Отец. Вон оно что! Очень мило! Ты слышишь, мать? Выходит, родители вас кормят, родители для вас трудятся не покладая рук, и они же мешают? Ходу вам не дают, видите ли! Пускай вымрут от проказы, лишь бы для вас освободились места! Так? Хорошенькие взгляды!

Мать. Она не это имела в виду, отец!

Отец. Не имела, а сказала именно так. Значит, доченька, было бы правильно, чтобы твой отец с матерью в пятьдесят лет отправились на тот свет, а?

Дочь. Ты уж сразу на личности...

Отец. А как же иначе, когда ты заявляешь, что людям под пятьдесят пора подыхать! Как же иначе понимать такие разговоры?

Дочь. Я говорила вообще, папа. В наше время молодым людям страшно трудно найти работу. На свете просто не хватает для всех места... Нужны какие-то перемены, чтоб и молодые могли, наконец, жить самостоятельно и создавать семьи.

Мать. Насчет этого она права, отец.

Отец. Ишь ты, она права! Значит, ради вас мы должны помирать во цвете лет?

Входит С ы и.

С ын. О чем спор?

Мать. Ни о чем. Отец немного разволновался... прочитал в газете об этой болезни...

Сын. Ну, так что же? Чем он взволнован?

Дочь. Я только сказала, что нужны какие-то перемены, чтобы дать дорогу новому поколению,

Сын. И папа рассердился? Удивляюсь. Ведь так теперь все говорят.

Отец. Все молодые, не сомневаюсь. Вас это устраивает!

С ы н. Ну, конечно, папа. Если бы не белая болезнь, не знаю, что бы мы стали делать. Сестре даже замуж никак не выйти, а я.. Ну, а теперь я постараюсь скорей сдать выпускные экзамены.

Отец. Давно пора, голубчик. Время слишком серьезное, чтобы болтаться без дела.

С ы н. Раньше и после экзаменов некуда было устроиться. Теперь, наверное, станет легче.

Отец. Как только передохнут все пятидесятилетние, а?

С ы н. Вот именно. Только бы не прекратился этот мор!

Занавес

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Коридор в клинике около палат № 12 и 13.

Сигелиус (ведет группу иностранных профессоров). Прошу сюда, господа. Par ici, chers confreres. Here are we, gentlemen. Ich bitte meine verehrtn Herren Kollegen hereinzutreten[Вот сюда, дорогие коллеги (франц.). Мы пришли, джентльмены (англ.). Прошу моих уважаемых коллег войти (нем.).]. (Вводит их в палату № 13.)

1-й ассистент. Старик прямо спятил - только и слышно: Гален да Гален; а теперь водит сюда светил из всех стран смотреть на наши чудеса. А как начнутся рецидивы, то-то будет скандал, коллега! Голову даю на отсечение, что у этих исцеленных снова появятся пятна...

2-й ассистент. Почему ты так думаешь?

1-й ассистент. Ну, я ведь не простачок, коллега, знаю, что медицина не всесильна. У старика, видно, размягчение мозга, если он поверил, что можно кого-нибудь вылечить от белой болезни. Я работаю тут уже восьмой год, дружище, а теперь вот снял себе отличный кабинет и займусь частной практикой. Сейчас для этого сказочная возможность. Буду лечить ченгову болезнь.

2-й ассистент. Методом Галена?

1-й ассистент. Методом клиники Лилиенталя. Не зря же я... торчал тут восемь лет. Теперь повсюду раструбят, что нам удалось добиться некоторых успехов...

2-й ассистент. Но ведь Гален так скрывает свой метод, что...

1-й ассистент. Пропади он пропадом, этот Гален. Я с ним даже не разговариваю. Сестра из тринадцатой палаты мне сказала, что он делает своим больным инъекции. Впрыскивает какую-то жидкость горчично-желтого цвета. Ну вот, я составил препарат из разных укрепляющих и анестезирующих средств; придал ему желтую окраску... Отлично получилось, коллега. Я испробовал на. себе - ничего, никаких неприятных реакций. Пациентам на некоторое время даже становится легче. С этого я и начну. (Подслушивает у двери.) Ага, старик разглагольствует. "Пока мы не будем предавать наш метод гласности..." Хитрец! Знает об этом методе не больше, чем я... Теперь этим бонзам рассказывает по-английски. В иностранных языках он силен, старый щеголь! А кроме этого что? Научную карьеру сделал благодаря удачной женитьбе. Черт возьми, только бы Гален не опубликовал своего метода, пока я не налажу врачебную практику!

2-й ассистент. И тогда все устремятся к нему...

1-й ассистент. Я, знаешь, этого не боюсь. Гален дал старику честное слово, что не станет применять свой метод в частной практике,пока окончательно не проверит его здесь, в клинике. А я тем временем буду практиковать вовсю.

2-й ассистент. И этот Гален держит свое слово, как...

1-й ассистент (пожимает плечами). Глупый человек! Говорят, запер свой кабинет, который у него где-то на окраине, и вообще не практикует. Сестра из тринадцатой рассказывала, что ему и жрать-то нечего: приносит с собой булку в кармане. Она хотела выдавать ему больничный обед, но заведующий хозяйством не разрешил: мол, доктора Галена нет в списках на питание и баста. Правильно!

2-й ассистент. У моей матери... появилось белое пятно, вот тут на шее. Я попросил Галена осмотреть ее, а он говорит: "Не могу, я дал Сигелиусу честное слове..."

1-й ассистент. Наглец! Это на него похоже. Такое нетоварищеское отношение.

2-й ассистент. Тогда я пошел к старику - просить, чтобы он разрешил сделать одно-единственное исключение... Ведь от этого зависит жизнь моей матери.

1-й ассистент. А тот что?

2-й ассистент. Он мне ответил: "Господин ассистент, у себя в клинике я не допускаю никаких исключений. Ступайте".

1-й ассистент. Похоже на него. Старик - кремень. Но Гален мог бы все-таки сделать это для тебя. Какое там честное слово, когда речь идет о коллеге, верно? Отвратительный субъект!

2-й ассистент. Ведь не кто-нибудь, а моя мать! Как-она отказывала себе во всем, бедняжка, для того чтоб я мог учиться и стать врачом! И я уверен, ты знаешь, уверен, что он может спасти ее!

1-й ассистент. Кто, Гален? С чего ты взял?

2-й ассистент. Коллега, его лечение дает чудесные результаты!

Из палаты № 13 выходит Сигелиус с группой профессоров.

1-й профессор. I congratulate you, professor! Splendid! Splendid![Поздравляю вас, профессор! Великолепно! Великолепно!] (англ.)]

2-й профессор. Wirklich uberraschend! Ja, es ist erstaunlich [Поистине потрясаюше! Да, это удивительно! (нем.)].

3-й профессор. Mes felicitations, mon ami! C'est un miracle! [Поздравляю вас, мой друг! Это чудо! (франц.)]

Почетные гости, разговаривая, проходят дальше.

4-й профессор. Одну минуту, коллега. Поздравляю вас с блестящим успехом.

Сигелиус. Нет, коллега, нет, нет. Это успех клиники Лилиенталя.

4-й профессор. Скажите, а кто этот человечек...

Сигелиус. Там, в тринадцатой палате? Один врач; как бишь его... кажется, Гален.

4-й профессор. Ваш ассистент?

Сигелиус. Нет, боже упаси. Просто так, медик. Ходит сюда, интересуется ченговой болезнью. Тоже из учеников Лилиенталя.

4-й профессор. Поистине потрясающий успех! Знаете, мне пришла в голову мысль... У меня есть один пациент... У него белая болезнь... Очень видное лицо... Это... (Шепчет на ухо.)

Сигелиус (свистнул]. Ого, бедняга!

4-й профессор. Можно послать его к вам?

Сигелиус. Ну конечно, коллега, ну конечно. Передайте вашему уважаемому пациенту, чтобы он посетил меня. Мы, правда, до сих пор не применяли своего метода вне клиники...

4-й профессор. И правильно поступали, коллега. Но...

Сигелиус. Но если я могу оказать вам услугу..,

4-й профессор. И если речь идет о таком видном пациенте... Да?

Сигелиус. Буду очень рад, коллега. С большим удовольствием.

Уходят за остальными.

1-й ассистент. Слыхал? Ну и гонорар же загребет!

2-й ассистент. А для моей матери - "не допускаю никаких исключений"!

1-й ассистент. Ну, милый мой, здесь другое дело: деньги и связи... Вот бы мне заполучить такого пациента, черт возьми!

Гален высовывает голову из дверей палаты № 13.

Гален. Ушли?

2-й ассистент. Вам что-нибудь нужно, коллега?

Гален. Нет, нет, благодарю вас, коллега... благодарю покорно...

1-й ассистент. Пойдем отсюда. Доктор Гален предпочитает быть один.

Оба уходят. Гален оглядывается; увидев, что никого нет, вынимает из кармана булку и жует, прислонившись к косяку.

Входит Сигелиус.

Сигелиус. Хорошо, что я вас встретил, Гален.

От души поздравляю. Мы добились больших успехов, коллега, грандиозных успехов!

Гален (глотая булку). Надо еще... еще... немного подождать, господни советник.

Сигелиус. Разумеется, доктор Дитя, разумеется. Тем не менее результаты просто поразительны... Да, чтобы не забыть, у вас будет один частный пациент.

Гален. Но я... я не занимаюсь частной практикой.

Сигелиус. Знаю, коллега, знаю и хвалю вас за это. Целиком отдаться научной работе - правильно, Но этого пациента я специально выбрал для вас, Важная особа, дорогой Гален.

Гален. Я дал вам честное слово, господин профессор... что не буду пользоваться моим методом.., нигде, кроме тринадцатой палаты...

Сигелиус. Правильно. Но в данном случае я освобождаю вас от честного слова.

Гален. Но я... я не хочу его нарушать, господин профессор.

Сигелиус. Что вы этим хотите сказать, коллега?

Гален. Что никого не буду лечить, пока не закончу клиническую работу.

Сигелиус. Должен вам сказать, Гален, что я уже дал обещание,

Га лен. Мне очень жаль, но...

Сигелиус. Полагаю, коллега, что у себя в клинике хозяин я. Здесь я распоряжаюсь.

Гален. Если бы господин профессор положил своего пациента в тринадцатую палату, тогда, конечно...

Сигелиус. Ку-уда? Как вы сказали?

Гален. В тринадцатую палату... Но придется на пол, там уже нет свободных коек.

Сигелиус. Это исключено, Гален! Такого пациента мы не можем сунуть куда-то в палату. Он предпочтет лучше умереть, чем лежать там, среди этих... Он очень богат, друг мой. О клинике не может быть и речи. Так что прошу вас, доктор Дитя, не делайте глупостей.

Гален. Я буду лечить только в тринадцатой палате, господин профессор. Я дал слово и... Разрешите идти, господин профессор? Эти господа и так меня задержали... Можно мне идти к моим больным?

Сигелиус. Можете идти ко всем чертям, вы... вы...

Гален. Весьма признателен. (Уходит в палату.)

Сигелиус. Проклятый идиот! Так меня осрамить!

1-й ассистент подходит.

1-й ассистент (кашлянув). Прошу прощения, господин профессор... Я невольно был свидетелем разговора... Поведение доктора Галена неслыханно! И в этой связи у меня возникла мысль... Видите ли, я составил препарат для инъекции того же цвета, что и препарат доктора Галена. Просто не различить, господин профессор!

Сигелиус. И что же?

1-й ассистент. Можно воспользоваться им вместо подлинного препарата доктора Галена. Мой препарат абсолютно безвреден.

Сигелиус. А лечебный эффект?

1-й ассистент. Препарат содержит укрепляющие средства, которые вы сами рекомендуете. Больному на некоторое время становится легче...

Сигелиус. Но болезнь продолжает прогрессировать? Так?

1-й ассистент. Инъекции доктора Галена в некоторых случаях тоже не дали эффекта, господин профессор...

Сигелиус. Да, вы правы, молодой человек. Но профессор Сигелиус не занимается такими делами.

1-й ассистент. Простите, я знаю, но...господину профессору, наверно, не хочется отказывать некоторым пациентам, в которых он заинтересован.

Сигелиус. И тут вы правы. (Вынимает рецептурный блокнот и пишет. С холодным пренебрежением.) Не находите ли вы, молодой человек, что вам нет смысла заниматься научной работой? Не лучше Ли открыть частную практику?

1-й ассистент. Я как раз собирался...

Сигелиус. Я вам тоже советую. (Подает вырванный из блокнота листок.) Пойдите с этим к моему коллеге. Он сводит вас... к одному пациенту, понятно?

1-й ассистент (кланяясь). Покорно благодарю, господин профессор!

Сигелиус. Желаю успеха. (Быстро уходит.)

1-й ассистент (жмет сам себе руку). Поздравляю, поздравляю, молодой человек. Поздравляю, доктор! Повезло!

Занавес

КАРТИНА ПЯТАЯ

Тот же больничный коридор. Шеренга людей в белых медицинских халатах, но с явно военной выправкой. Комиссар смотрит на часы.

2-й ассистент (вбегает запыхавшись). Господин комиссар, только что звонили по телефону... Маршал уже сел в машину.

Комиссар. Итак, еще раз: все комнаты с больными...

2-й ассистент. ...заперты с девяти утра. Весь персонал собран внизу в вестибюле. Министр здравоохранения уже здесь. Я побегу.., (Исчезает.) ,

Комиссар. Смирно!

Люди в белых халатах становятся руки по швам,

Итак, в последний раз: не пропускать никого, кроме лиц, сопровождающих его превосходительство. Вольно!

Звук автомобильной сирены.

Приехали. Смирно! (Отступает за кулисы.)

Тишина. Откуда-то снизу доносится приветственная речь. Два человека в штатском быстро проходят по коридору, люди в белых халатах отдают честь.

Входит Маршал в военной форме, цвета хаки. Рядом с ним по одну сторону Сигелиус, по другую - Министр здравоохранения. Сзади свита, военные, врачи.

Сигелиус. Вот эта палата номер двенадцать у нас контрольная: здесь помещены пациенты, страдающие ченговой болезнью, которых мы не лечим нашим новым методом, чтобы иметь возможность сопоставлять результаты.

Маршал. Понимаю. Давайте посмотрим на них.

Сигелиус. Разрешите предостеречь вас, ваше превосходительство. Болезнь заразительна. Кроме того, вид больных ужасен... И, несмотря на все меры, нестерпимое зловоние.

Маршал. Мы, солдаты, и вы, врачи, должны выносить все. Идем! (Входит в палату № 12, свита за ним.)

Некоторое время тихо, слышен только голос Сигелиуса из палаты № 12. Потом оттуда, пошатываясь, выходит Генерал, поддерживаемый 2-м ассистентом.

Генерал (стонет). Ужас! Ужас!

Сопровождающие Маршала лица, толкаясь, выскакивают из палаты.

Министр здравоохранения. Кошмар! Откройте окно!

Адъютант (с платком у носа). Какое безобразие водить сюда гостей!

О д и н и з с в и т ы. О господи боже, господи боже!

Генерал. И как только маршал выдерживает!

Министр. Господа, я чуть не потерял сознания.

Адъютант. Как они смели пригласить сюда маршала! Идиоты! Я им покажу!

Один из свиты. Вы видели... вы видели... вы видели?..

Генерал. Довольно об этом, господа. Бр-р-р, всю жизнь не забуду. А ведь я солдат и видел немало на своем веку.

2-й ассистент. Я сбегаю за одеколоном.

Министр. Надо было иметь его наготове, молодой человек.

2-й ассистент убегает.

Адъютант. Дорогу!

Все отступают от двери. Выходит Маршал, за ним Сигелиус и врачи.

Маршал (останавливается). У вас, господа, я вижу, не очень-то крепкие нервы. Идемте дальше.

Сигелиус, В тринадцатой палате картина, разумеется, совсем иная. Там мы применяем наш новый метод. Ваше превосходительство сможет убедиться...

Маршал входит в палату № 13, Сигелиус и врачи следуют за ним. Сопровождающие колеблются, потом по одному входят в палату. Тихо, слышен только приглушенный голос Сигелиуса.

Голос за сценой. Стой!

Другой голос. Пустите, мне нужно туда.

Комиссар (появляется из-за кулис). В чем дело? Кто это?

Два человека в белых халатах ведут под руки Г а л е н а.

Комиссар. Кто впустил его сюда? Что вам тут нужно?

Га лен. Пустите меня к моим больным!

2-й ассистент возвращается с флаконом одеколона.

Комиссар. Вы знаете, этого человека?

2-й ассистент. Это доктор Гален, господин комиссар,

Комиссар. Он имеет отношение к клинике?

2-й ассистент. Да... то есть... В общем, да. Он работает в палате номер тринадцать.

Комиссар. В таком случае извините, доктор Гален. Отпустить его!.. Но почему же вы н,е пришли к девяти, как другие врачи?

Г ал ен (потирая себе руки у плеч]. Я... я был занят... делал лекарства для своих больных.

2-й ассистент (тихо). Доктор Гален не был приглашен.

Комиссар. Ах, так. Вам придется побыть тут со мной, доктор, пока его превосходительство не выйдет из палаты.

Гален. Но я...

Комиссар. Прошу следовать за мной. (Уводит Галена за кулисы.)

Из палаты № 13 выходят Маршал, Сигелиус и другие.

Маршал. Поздравляю, милый Сигелиус. Это просто чудеса.

Министр здравоохранения (читает по бумажке). "Ваше превосходительство, обожаемый господин маршал! Позвольте мне, от имени моего ведомства..."

Маршал. Благодарю вас, господин министр, (Поворачивается к Сигелиусу.)

Сигелиус. Ваше превосходительство, у меня не хватает слов... Нам... клинике Лилиенталя, выпало счастье получить ваше высокое одобрение... Мы, люди науки, понимаем, однако, сколь незначительны наши заслуги в сравнении с заслугами того, кто избавил наш национальный организм от более грозных болезней - от язвы анархии, от эпидемии варварской свободы, от проказы продажности и гангрены социального разложения, грозившей гибелью всему нашему народу...

Одобрительный шепот среди гостей: "Отлично! Браво!"

Я пользуюсь случаем, чтобы, как простой врач, склониться перед великим врачом, который излечил всех нас от политической проказы, склониться перед тем, кто с твердостью применял подчас связанную с хирургическим вмешательством, но неизменно целительную терапию! (Низко кланяется Маршалу.) Одобрительный шум: "Браво, браво!" Маршал (подавая руку). Благодарю вас, дорогой Сигелиус, вы сделали большое дело. До свидания.

Сигелиус. Величайшее спасибо вам, ваше превосходительство!

Маршал уходит, сопровождаемый Сигелиусом, свитой, врачами.

Комиссар (появляется из-за кулис). Кончено. Смирно! В две шеренги стройся. Сопровождать уходящих.

Люди в белых халатах идут вслед свите.

Гале и. Можно мне идти в палату?

Комиссар. Одну минутку, доктор. Маршал еще не отбыл. (Идет к палате № 12 и, приоткрыв дверь, заглядывает туда, потом быстро захлопывает дверь.) .Черт побери! И доктора входят туда?

Гален. Что?.. Ах да, конечно!

Комиссар. Да, да, доктор, он великий человек. Герой!

Галей. Кто?

Комиссар. Наш маршал. Он пробыл там целых две минуты. Я следил по часам.

Звук автомобильной сирены.

Уехал. Можете идти к себе. Извините, что мы вас задержали, доктор.

Гален. Пустяки, очень приятно... (Уходит в палату № 13.) Вбегает 2-й ассистент.

2-й ассистент. Скорее! Где же журналисты? (Бежит дальше.) Комиссар (взглянув на часы). Гм, быстро все кончилось. (Уходит.)

Голос 2-го ассистента. Сюда, господа, сюда. Профессор сейчас придет.

Появляется группа журналистов и 2-й ассистент.

2-й ассистент. Вот тут, в палате номер двенадцать, вы, господа, можете видеть, как выглядит так называемая белая болезнь, когда ее не лечат нашим методом. Однако не советую вам заходить туда, господа...

Журналисты входят в палату № 12 и тотчас Же выскакивают обратно. Слышны возгласы: "В чем дело?", "Назад!", "Пустите!", "Какой ужас!", "Чудовищно!"

1-й журналист. Они... они, конечно, обречены?

2-й ассистент. Да, безусловно. А в тринадцатой палате господа журналисты увидят результаты, полученные после нескольких недель нашего лечения. Заходите, господа; там не страшно.

Журналисты заходят в палату № 13.

Сигелиус входит, сияя.

Господин профессор, представители печати как раз вошли в тринадцатую палату.

Сигелиус. Ах, мне не до них... Я так глубоко тронут!.. Ну, скорее, где они у вас там?

2-й ассистент (в дверях палаты № 13). Прошу вас, господа; профессор уже здесь.

Журналисты выходят, восклицая: "Это чудо!", "Потрясающе!", "Блестяще!"

Прошу вас стать вот тут, господа. Господин советник даст вам интервью.

Сигелиус. Извините меня, господа, я так взволнован, так глубоко растроган... Если бы вы видели, с каким сочувствием, с каким мужеством склонялся наш маршал над койками самых безнадежных больных... Это был незабываемый момент, господа!

Один из журналистов. А что он сказал?

Сигелиус. Н-ну, он слишком высоко оценил наши скромные заслуги...

2-й ассистент. Если господин советник позволит, я повторю слова его превосходительства. Маршал сказал: "Поздравляю вас, дорогой Сигелиус. Это чудо. Вы совершили великое дело, господин советник".

Сигелиус. Ну да, маршал сильно переоценил мою заслугу. Ныне, когда найдено надежное средство против так называемой белой болезни, вы можете написать, господа, что эта болезнь - ужаснейшее заболевание, какое только знала история человечества, более губительное, чем средневековая чума... Теперь уже нет надобности замалчивать масштабы бедствия. Я горд, господа, тем, что пальма первенства в победе над ним принадлежит нашей нации... что успех достигнут в клинике моего учителя и предшественника, великого Лилиенталя.

Г а л е н выходит из палаты и с усталым видом останавливается в дверях.

Подойдите сюда, Гален. Господа, перед вами один из наших заслуженных соратников. Для медицины не существует личных успехов, все мы работаем на благо человечества... Не стесняйтесь, милый Дитя. Все мы выполняли свой долг... все до последней санитарки. Я рад, что в этот великий день могу сердечно поблагодарить всех моих самоотверженных сотрудников...

Один из журналистов. Не можете ли вы сказать нам, господин советник, в чем суть вашего метода лечения?

Сигелиус. Не моего, господа, не моего! Это метод клиники Лилиенталя! В чем он заключается, я сообщу медикам. Лекарства должны находиться только в руках призванных. Вы же поведайте общественности обо всем, что видели здесь. Напишите просто: найдено лекарство от самой смертоносной в мире болезни! Вот и все. Если же хотите увековечить этот великий день, пишите, господа, о великом полководце... о главе нашего государства... о бесстрашном герое, который вступил в палату, полную больных, не содрогаясь и не страшась заразы! У него нечеловеческая выдержка, господа! Право, я не нахожу слов... Но, простите, меня ждут больные. Честь имею кланяться, господа. Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, я всегда к вашим услугам. (Быстро уходит.)

Журналист (другим). Ну что ж, кончено. Можно идти.

Г а л е н (выходит вперед). Одну минутку. Извините, господа... Прошу вас, передайте, что я доктор Гален, врач бедняков...

Жу р н а л и с т. Кому передать?

Гален. Кому? Всем королям и правительствам мира... Напишите им, что я прошу, их... Видите ли, господа, я был на войне, служил там врачом... и я хотел бы, чтобы больше не было войн, а? Пожалуйста, напишите им об этом.

Журналист. Вы думаете, они вас послушаются?

Гален. Да, потому что... Скажите им, что иначе они погибнут от белой болезни. Лекарство от ченго; вой болезни - это мой секрет, понимаете? А я не открою его, пока не получу обещания, что больше не будет войн! Пожалуйста, господа, передайте им, что это мое безоговорочное условие... Я серьезно говорю... Никто, кроме меня, не знает этого рецепта, спросите хоть тут в клинике. Только я могу лечить белую болезнь... Скажите им, что они уже стары... все, кто властвует в мире. Скажите, что они будут разлагаться заживо... как вон те, в двенадцатей палате. Скажите им, что такая участь ждет всех людей, все человечество...

Журналист. И вы допустите, чтобы люди умирали?

Гален. А вы готовы допустить, чтобы убивали их? Зачем же, скажите, пожалуйста?.. Если люди могут убивать друг друга свинцом и газом, зачем нам, докторам, спасать их от смерти? Если бы вы знали, какого труда стоит, например... спасти больного ребенка... или вылечить костный туберкулез... А тут война! Как врач, я не могу не быть против огнестрельного оружия, против иприта. Я видел, во что они превращают людей! Поймите, я говорю просто, как врач.., Я не политик, господа, но, как врач, я обязан... бороться за каждую человеческую жизнь. Прямой долг врача - предотвратить войну.

Журналист. Каким же образом?

Гален. Очень просто. Пусть мир откажется от войны и насилия - и за это я дам ему свое лекарство от белой болезни. А?

2-й ассистент поспешно уходит.

Журналист. Уж не думаете ли вы, что правительства всего мира...

Гален. Да, да, вот в этом-то и загвоздка. Я знаю, что они не станут со мной разговаривать. Но если вы напишете в газетах... Напишете, что ни один народ не получит моего лекарства, пока... не примет обязательства никогда больше не воевать. Понятно?

Журналист. А для обороны?

Гален. Для обороны... Ну, самооборону я признаю. Если на нас нападут... я тоже буду стрелять, да, да... Но почему бы не уничтожить оружие,'служащее для нападения? Почему бы всем странам не сократить вооружения?

Журналист. Это исключено. На это сейчас не пойдет ни одно государство.

Гален. Не пойдет? И, значит, допустит, чтобы его население вымирало от такой ужасной эпидемии? Как? Столько народа должно страдать напрасно? И... и... люди примирятся с этим, а? Вы думаете, они не восстанут? Да и сами властители начнут разлагаться заживо. Говорю вам, друг мой, они испугаются... все испугаются!

Журналист. В этом есть доля истины. С общественным мнением нельзя не считаться...

Гален. Да. А вы скажете людям: не бойтесь, от белой болезни есть лекарство. Заставьте только своих правителей дать обет вечного мира... заключить навеки договор о мире между всеми народами... И белой болезни придет конец, а?

Журналист. А если ни одно государство не согласится?

Гален. Это будет очень печально... Но в таком случае, я не смогу дать свое лекарство. Нет, не смогу!

Журналист. И что же вы с ним будете делать?

Г а л е н. Что? Я врач я обязан лечить людей, верно? Буду лечить своих бедняков...

Журналист. Почему же только бедняков?..

Г а л е н. Потому что их много. У меня будет огромная практика. И во всяком случае, я сумею на массе примеров доказать, что белая болезнь излечима.

Журналист. А богатым вы откажете в лечении?

Га лен. Мне очень жаль, но это так. Я не стану лечить их. У богатых... больше влияния. Если сильные и богатые действительно захотят мира, они смогут... С ними больше считаются?

Журналист. Не кажется ли вам, что вы немного несправедливы к богатым?

Га лен. Да, сударь. Я знаю. Но не кажется ли вам, что по отношению к бедным несколько несправедливо... что они бедные? Подумайте: всегда умирало гораздо больше бедняков, чем богачей, а ведь этого не должно быть, нет, не должно! Каждый имеет право на жизнь, не правда ли? Если бы на больницы тратилось столько же, сколько на дредноуты...

Быстро входят Сигелиус и 2-й ассистент.

Сигелиус. Прошу господ журналистов покинуть клинику. У доктора Галена нервное расстройство.

Журналисты. Но мы хотели бы еще узнать...

Сигелиус. Господа, здесь рядом заразные больные. В ваших же интересах вам следует удалиться. Господин ассистент, проводите журналистов к выходу.

Журналисты уходят.

Гален, вы с ума сошли?! В стенах моей клиники я не потерплю таких вздорных и вредных речей... да еще в такой день! Мне следовало бы тут же на месте передать вас властям за подстрекательство, понятно? Но я как врач извиняю вас, так как знаю, что вы переутомлены. Пойдемте ко мне, доктор Дитя!

Гален. Зачем?

Сигелиус. Вы сообщите мне химическую формулу и точный режим применения вашего лекарства, а потом пойдете отдохнуть. Вам необходим отдых.

Гален. Я ведь выдвинул свои условия, господин советник, не так ли?.. Без них...

Сигелиус. Что без них?

Гален. Простите, но без них... я не могу передать вам свой рецепт, господин советник.

Сигелиус. Вы или безумец, или государственный преступник, Гален! Категорически предлагаю вам:ведите себя как врач. Ваш долг - помогать больным, до остального вам нет дела.

Гален. Но я как врач не хочу, чтобы люди убивали друг друга.

Сигелиус. А я в стенах моей клиники запрещаю подобные речи! Мы служим не какой-то гуманности, а науке и... своей нации, коллега. Не забывайте, что здесь государственная клиника!

Гален. Послушайте, но почему же... Почему наше государство не может заключить договор о вечном мире?..

Сигелиус. Потому что не может и не должно. Вы, Гален, иностранного происхождения, и, очевидно, поэтому у вас нет ясного понимания того, каковы историческая миссия и будущее нашей нации. Но довольно глупостей. В последний раз предлагаю вам, доктор Гален, сообщить мне, как главе клиники, формулу вашего лекарства.

Гален. Мне очень жаль, господин советник, но... я не могу этого сделать.

Сигелиус. Уходите! И чтобы ноги вашей не было у меня в клинике!

Гален. Хорошо, господин советник. Но мне, право, очень жаль...

Сигелиус. Мне тоже, сударь. Вы думаете, мне не жаль больных, которые будут умирать от ченговой болезни? Вы понимаете, что мне... бывает очень не по себе, когда я подхожу, к зеркалу? А в каком я оказался положении? Только было торжественно провозгласил, что в моем распоряжении средство от белой болезни, и вот всему конец... А я... Погибла моя научная репутация, доктор Дитя! Я хорошо знаю, что значит такой провал. Но лучше провал, чем допустить... ваши утопии и шантаж. Слышите, Гален? Пускай лучше все человечество вымрет от белой болезни, чем я потерплю хоть минуту... вашу пацифистскую заразу!

Гален. Послушайте: вам как врачу не следовало бы так говорить...

Сигелиус. Я не только врач, сударь. Благодарение богу, я еще слуга государства... Вон!

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

БАРОН КРЮГ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Семья вечером за столом.

Отец (читает газету). Видишь, мать, уже есть лекарство от белой болезни. Тут так и сказано.

Мать. Слава богу!

Отец. Ну конечно. Вот видишь, я же говорил.

При нынешних успехах цивилизации невозможно, чтобы гибло столько людей. Разве пятьдесят лет так много, что человеку уже пора на тот свет? Откровенно говоря, я чувствую себя так, будто снова родился. Все-таки было страшновато. У нас на службе белая болезнь свела в могилу больше тридцати человек,- всем под пятьдесят...

Мать. Бедняги.

Отец. Так вот, да будет тебе известно: сегодня утром меня вызвал сам барон Крюг и говорит: "В связи со смертью главного бухгалтера вы, коллега, примете руководство всей бухгалтерией, а через две недели будете утверждены в этой должности..." Я хотел было сделать тебе сюрприз и не говорить об этом, пока не буду утвержден окончательно, но раз уж сегодня такой счастливый день... Ну, каково, а?

Мать. Я очень рада за тебя.

Отец. А за себя нет? Ты одно жалованье прикинь: ведь это лишних двенадцать тысяч в год. Знаешь что... цела у тебя еще та бутылка, что я подарил тебе на рождение?..

Мать (встает). Может быть, подождем детей?

Отец. А, чего их ждать? Девчонка где-то шляется с женихом, а у парня завтра экзамены... Неси-ка скорей.

Мать. Как хочешь. (Уходит.)

Отец (читает газету). Гм! ""..губительнее, чем средневековая чума". Но сейчас уже не средневековье, голубчики! Нынче люди не станут так глупо умирать. (Читает дальше.) Ну, ясно: наш маршал - герой! Я бы не сунулся туда, к этим больным! Ни за что! (Кладет газету, встает, прохаживается, потирая руки.) Итак, главный бухгалтер! "Мое почтение, господин главный бухгалтер!", "Как изволили почивать, господин главный бухгалтер?" - "Ах, так себе; знаете ли, бремя ответственности..."

Мать приносит бутылку вина и стакан.

Почему один стакан? Ты разве не выпьешь со мной?

Мать. Нет, пей один.

Отец. Ну, так за твое здоровье, мамочка. (Пьет.) А ты меня поцелуешь?

Мать. Нет, нет; пожалуйста, оставь меня в покое.

Отец (наливает себе еще). Главный бухгалтер концерна Крюга! Через мои руки каждый день будут проходить миллионы. Какой-нибудь молокосос не справился бы с этим. А говорят, будто люди старше пятидесяти лет уже не нужны. Я вам покажу, кто нужен, а кто не нужен-! (Пьет.) Кто бы подумал тридцать лет назад, когда я поступил к Крюгу, что я дотяну до главного бухгалтера! Неплохая карьера, мать! Правда, я заслужил ее; я работал честно, не покладая рук... Сам барон называет меня "коллега", а не просто "господин такой-то", как всю эту молодежь. "Вы пока примете руководство бухгалтерией, коллега". - "Пожалуйста, господин барон". Так он мне и сказал!.. Да! А знаешь, мать, на это место у нас метили еше пять человек. Но, понимаешь, все они померли... И все от белой болезни. Как тут не подумать... .

М а т ь. Что?

Отец. Ничего... просто так, мне кое-что пришло в голову. Ведь если учесть, что и дочка у нас выходит замуж, потому что жених все-таки нашел место... и сын поступит на службу, как только сдаст экзамены, то... Знаешь что, я искренне скажу тебе, мать: слава богу, что появилась эта белая болезнь!

Мать. О господи, как ты можешь это говорить?!

Отец. Да ведь это правда! Подумай только: она помогла и нам и многим другим. Надо благодарить судьбу, мамочка. Не будь белой болезни... не знаю, жилось бы нам так хорошо, как сейчас, или нет. Вот что. А теперь от нее есть лекарство, так что нам-то она уже не страшна... Но я еше не дочитал. (Берет газету.) Я всегда говорил: профессор Сигелиус - светлая голова! Это лекарство открыли в его клинике. Сам маршал туда приезжал... Ты обязательно прочти. Они пишут, что это был незабываемый момент. Верю. Маршала я видел только раз, мельком на улине, в машине... Великий человек, мать! Выдающийся полководец!

Мать. А... война будет?

Отец. Сама понимаешь: будет. Было бы грешно не воевать, когда у нас такой блестящий военачальник. На заводах Крюга сейчас работают в три смены, выполняют военные заказы... Не вздумай сболтнуть кому-нибудь, но скажу тебе, что теперь у нас начали делать новый отравляющий газ... Говорят, прямо замечательный! Барон строит шесть новых фабрик. Быть сейчас главным бухгалтером у Крюга - это .высокое доверие. Говорю тебе, я бы и не взялся за это дело, если бы не сознавал своего гражданского долга. Вот что.

Мать. Только бы... только бы нашему сыну не пришлось идти на войну.

Отец. Пусть выполнит свой долг, как и все.

(Пьет.) Кстати, его ие возьмут по состоянию здоровья. Да ты не беспокойся, голубушка: война не продлится и недели. Противник будет разбит в пух и прах, прежде чем узнает, что она началась. Вот как это делается в наше время, мамочка. А теперь дай мне почитать.

Пауза.

Ах, сволочь! Как это только терпят!.. Да еще пишут о нем в газетах! Я бы безо всяких разговоров велел этого типа пристрелить. Это же изменник!

Мать. Кто, отец?

Отец. Да вот тут сказано, что лекарство изобрел какой-то доктор Гален. И он, мол, не откроет своего секрета ни одному государству, пока оно не предложит другим державам заключить вечный мир!..

Мать. А что ж в этом плохого?

Отец. Послушай, как можно задавать такие глупые вопросы? На это не пойдет сейчас ни одна страна в мире. Зря, что ли, мы потратили столько миллиардов на вооружение? Вечный мир! Да это же просто преступление! Что ж, по-твоему, закрыть предприятия Крюга? Двести тысяч человек выбросить на улицу? А ты еще спрашиваешь, что в этом плохого! В тюрьму нужно этого типа! Говорить сейчас о мире - да это подстрекательство к бунту! На каком основании этот бродяга требует, чтобы весь мир разоружался по его указке?

Мать. Но если он открыл лекарство...

Отец. Это еще вопрос. А по-моему, этот мерзавец вовсе даже не врач, а тайный агент и подстрекатель, подкупленный какой-нибудь иностранной державой. За него надо взяться как следует! Посадить его безо всяких разговоров - и баста. Ну-ка, субчик, признавайся во всем! Вот как это делается!

Мать. Слушай, а если это лекарство и вправду действует? (Берет газету.)

Отец. Тем хуже! Тогда я зажал бы ему пальцы в тиски... Заговорил бы! Нынче, голубушка, есть средства заставить людей говорить. Скажи, пожалуйста, неужто позволить, чтобы этот мерзавец морил нас белой болезнью из-за такой дурацкой утопии, как мир? Хороша гуманность!

Мать (глядит в газету]. Этот доктор говорит только, что хочет прекратить убийства...

Отец. Негодяй! А слава нации для него ничто? А... а... если нашему государству нужно жизненное пространство? Разве нам уступят его по доброй воле? Кто против убийств, тот против наших коренных интересов, понятно?

Мать. Нет, отец, непонятно. Я бы хотела, чтоб был мир... для всех нас.

Отец. Не стану с тобой спорить, мать,но...скажу прямо: если бы мне пришлось выбирать... между белой болезнью и вечным миром, я выбрал бы белую болезнь. Так и знай!

Мать. Тебе видней, отец!

Отец. Слушай, что с тобой сегодня? Какая-то ты... Почему у тебя шея завязана платком? Тебе холодно?

Мать. Нет.

Отец. Так сними, а то простудишься. Дай сюда! (Срывает с нее платок. Мать молча встает.) О господи! Мать, у тебя на шее белое пятно!

Занавес

КАРТИНА ВТОРАЯ

Очередь больных перед приемным покоем доктора Галена.

Последние в очереди - Отец и Мать.

1-й больной из первого акта. Гляди, вот тут на шее...

2-й больной из первого акта. Ну, оно у тебя совсем заживает.

1-й больной. Еще как! Доктор сам говорит, что дело идет отлично.

2-й больной. И мне он в последний раз сказал, что мое дело в шляпе, болезнь пошла на убыль.

1-й больной. Вот видишь, дурень!

2-й больной. А ведь сперва не хотел меня лечить! Вы, говорит, пекарь, стало быть не бедняк. А я ему на это: ежели пекарь болеет проказой, так у него никто не купит ни одной булки, и ему придется хуже, чем любому нищему. Тогда он меня все-таки принял...

Отец (входит в приемную). Вот видишь, мамочка: пекаря он принял...

Мать. Боже мой, мне так страшно...

Отец. Я стану перед ним на колени и скажу: "Господин доктор, сжальтесь, у нас дети без средств..." Разве это грех, что я честным трудом дослужился до солидного положения? Всю жизнь мы себя ограничивали! Нет, этот врач не может быть таким жестоким!

Мать. Говорят, он лечит только самых бедных.

Отец. Посмотрю я, как он посмеет не принять тебя! Я ему скажу...

Мать. Только, пожалуйста, не будь с ним резок.

Отец. Нет, я просто объясню ему, в чем его человеческий долг. Доктор, скажу я ему, вылечите мою жену, сколько бы это ни стоило.

Входит доктор Г а л е н.

Га лен. Что... что вам угодно?

Отец. Доктор... будьте так добры... вот моя жена...

Га лен. Чем вы занимаетесь?

Отец. Я... я главный бухгалтер... концерна Крюга.

Га лен. Концерна Крюга? Простите, я не могу вас принять. Мне очень жаль, но не могу. Я лечу только бедных.

Отец. Доктор, сжальтесь! Мы будем всю жизнь благодарить вас...

Га лен. Нет... нет... простите, нет... Видите ли... Право, я. могу лечить только бедных... Бедняки ничего не в силах сделать, а другие могут...

Отец. Я согласен на любые расходы.... сколько бы это ни стоило...

Га лен. Послушайте, богатые могут добиться, чтобы не было войны. С ними больше считаются, сударь, у них больше влияния... скажите им, чтобы они использовали это влияние...

Отец. Господин доктор, я бы сделал это охотно, но я не в силах,

Г а л е н. Да, да, так, понимаете ли, говорит каждый... А вы посоветовали бы барону Крюгу, чтобы он перестал выпускать пушки и снаряды... Если бы вы уговорили барона Крюга...

Отец. Но это невозможно, господин доктор... Разве я осмелюсь... Об этом не может быть и речи...

Гален. Вот видите, а как же-я?.. Ну, что поделаешь. Мне очень жаль, но...

Отец. Доктор, прошу вас, хоть во имя человечности...

Гален. Вот именно. Я как раз и действую во имя человечности. И это страшно трудно... Слушайте: а что, если вы откажетесь от службы у барона Крюга... если скажете ему, что не хотите работать у того, кто делает оружие...

Отец. А на что мы тогда будем жить?

Гален. Вот видите: значит - и вы кормитесь благодаря... войне.

Отец. Если бы я мог получить место главного бухгалтера в какой-нибудь другой фирме... Я ведь только к старости добился этого места. А вы требуете, чтобы я отказался от него!

Гален. Вот видите. Ни от кого ничего нельзя потребовать. Что делать, что делать... Всего хорошего, сударь. Мне очень жаль... (Уходит.)

Мать. Вот видишь, вот видишь!

Отец. Уйдем отсюда. Бездушный негодяй. Хочет лишить меня такого места!

Занавес

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Кабинет профессора Сигелиуса.

Сигелиус (у дверей). Прошу вас, входите, дорогой барон!

Барон Крюг (входит). Благодарю вас, милый Сигелиус. Я уж думал, что никогда не выберусь к вам...

Сигелиус. Охотно верю. Такое время!.. Садитесь, пожалуйста... В эти дни вы очень заняты, не так ли?

Барон Крюг. Да, вы правы, очень занят.

Сигелиус. Но это великие дни.

Барон Крюг. Что? Ах, вы с политической точки зрения? Да, великие дни. Великие и трудные.

Сигелиус. Для вас безусловно трудные, барон.

Барон Крюг. Почему вы так думаете?

Сигелиус. Мне кажется... Ведь идет подготовка к войне, и война, слава богу, видимо, уже неизбежна... Управлять в такие дни предприятиями Крюга это не пустяк.

Барон Крюг. Верно... Послушайте, дорогой Сигелиус, я думаю, что мог бы пожертвовать известную сумму... на борьбу с белой болезнью.

Сигелиус. Узнаю нашего барона Крюга! В такое великое и напряженное время думать об успехах науки! Вы все так же великодушны и отзывчивы! Мы с радостью примем ваш дар, барон, и по мере наших сил используем его для новых исследований...

Барон Крюг. Благодарю. (Кладет на стол толстую пачку.)

Сигелиус. Написать вам расписку?

Барон Крюг. Не нужно... А как идут дела, дорогой Сигелиус?

Сигелиус. С ченговой болезнью? Увы, эпидемия ширится... К счастью, народ больше думает о предстоящей войне, чем о белой болезни. Настроение самое бодрое, барон. Полнейшая уверенность!

Барон Крюг. В том, что удастся справиться с болезнью?

Сигелиус. Нет, в том, что мы выиграем войну. Вся нация верит в маршала, в вас и в нашу великолепную армию. Никогда еще не было столь благоприятного момента...

Барон Крюг. А... лекарство от белой болезни все еще не найдено?

Сигелиус. Пока нет... кроме того, которое есть у Галена. Мы усиленно продолжаем поиски...

Барон Крюг. А этот ваш бывший ассистент?.. Говорят, к нему прямо ломятся больные. Он якобы лечит белую болезнь методом клиники Лилиенталя...

Сигелиус. Обыкновеннейшее шарлатанство, барон. Я рад, что избавился от этого субъекта.

Барон Крюг. Ну, как будто все. Кстати... что делает доктор Гален?

Сигелиус. Лечит своих бедняков. Это, конечно, демагогический жест... но метод этого сумасброда дает результаты.

Барон Крюг. Надежные?

Сигелиус. К сожалению, успешные почти на сто процентов. Хорошо еще, что наша публика так благоразумна... Этот безумец Гален думал, что путем шантажа сможет навязать нам... свою бессмысленную утопию. И вот видите, у него совсем нет сторонников... в высших слоях общества. Между нами говоря, полиция незаметно наблюдает за теми, кто к нему ходит... Итак, еще раз подтвердился патриотизм нашей общественности... Она, можно сказать, бойкотирует Галена с его чудодейственным средством. Замечательно, а?

Барон Крюг. Да, поистине. И доктор Гален, разумеется, принципиально не лечит... богатых?

Сигелиус. Да. Вы подумайте, какой фанатик! Счастье еще, что есть этот молодой врач, который был у меня ассистентом. Все пациенты из высших кругов идут к нему... Прошел слух, будто работая у нас, он выведал секрет Галена. Результатов его лечение, правда, не дает никаких, но практика у него блестящая. А о Галене пслти никто не знает: он затерялся где-то среди своих бедняков и продолжает грезить о вечном мире. Как врач могу сказать, что его следовало бы поместить в психиатрическую лечебницу.

Барон Крюг. Так значит, при нынешних обстоятельствах против белой болезни ничего нельзя предпринять?

Сигелиус. Можно, барон, слава богу, можно. Как раз в последние дни мне посчастливилось добиться просто блестящего успеха... Теперь уже можно надеяться, что нам скоро удастся воспрепятствовать дальнейшему распространению ченговой болезни...

Барон Крюг. Рад зто слышать, дорогой Сигелиус, очень рад. Скажите, каким же путем...

Сигелиус. Пока это еще строгий секрет, но, разумеется, не от вас... В ближайшее-время выйдет закон о принудительной изоляции зараженных белой болезнью. Моя идея, барон. Сам маршал обещал мне помочь. Это будет величайший успех в борьбе с ченговой бoлезнью.

Барон Крюг. Да, действительно... замечательный успех. А как вы себе представляете эту изоляцию?

Сигелиус. В лагерях, барон. Каждый больной, каждый, у кого будет обнаружено белое пятно, подлежит отправке в охраняемый лагерь.

Барон Крюг. Ага, и там все они постепенно вымрут?

Сигелиус. Да, но под врачебным надзором. Ченгова болезнь заразительна, и каждый больной разносит инфекцию. Надо уберечь от нее остальных... всех нас, милый барон. Всякая сентиментальность в этом деле преступна. Больных, которые попытаются бежать из лагеря, будут расстреливать. Каждый гражданин старше сорока лет подлежит ежемесячному медицинскому осмотру. Распространению ченговой болезни нужно воспрепятствовать насильственными мерами, иного пути нет.

Барон Крюг. Вы правы, дорогой Сигелиус. Жаль, что вам не удалось ввести эту меру раньше.

Сигелиус. Да, жаль. Мы потеряли время из-за глупой возни с методом Галена, а болезнь пока что ширилась... Давно пора убрать этих больных за колючую проволоку... не допуская никаких исключений.

Барон Крюг (встает). Да, главное, никаких исключений. Благодарю вас, господин советник.

Сигелиус (встает). Что с вами, барон? Разрешите...

Барон Крюг (резким движением распахивает сорочку на груди). Может быть, вы взглянете сюда, дорогой Сигелиус?

Сигелиус. Покажитесь, ради бога! (Поворачивает Крюга к свету и осматривает его грудь. Прикасается к ней ланцетом.) Ничего не чувствуете? (После паузы.) Можете застегнуться, барон.

Барон Крюг. Это... она?

Сигелиус. Пока трудно сказать... Всего лишь белое пятно; видимо, просто поражение кожного покрова.

Барон Крюг. Что вы мне посоветуете?

Сигелиус (с безнадежным жестом). Если бы удалось как-нибудь -уговорить доктора Галена... освидетельствовать вас...

Барон Крюг. Благодарю вас, Сигелиус. Подавать вам руку... я не должен?

Сигелиус. Никому, барон Крюг, никому больше не подавайте руки.

Барон Крюг (в дверях). Так вы говорите, что закон об изоляции больных... выйдет в ближайшие дни?.. Значит, мне надо позаботиться, чтобы... мои заводы выпускали побольше колючей проволоки.

Занавес

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Приемный покой доктора Галена.

Г а л е н. Лечение идет успешно. Можете одеваться...

Больной из первого акта. Когда прийти к вам опять, доктор? (Одевается за перегородкой.) Гален. Приходите через две недели; я посмотрю вас. А потом можете больше не ходить. (Открывает дверь.) Следующий!

Входит барон Крюг, обросший бородой, в лохмотьях.

Что с вами, голубчик?

Барон Крюг. Доктор, у меня эта самая белая болезнь...

Гален. Разденьтесь... А вы что не уходите, больной?

Больной. Господин доктор, я хотел спросить... Сколько я должен за лечение?

Га лен. Должны прийти еще раз, вот и все.

Больной. Тогда спасибо вам большое. (Уходит.)

Гален (Крюгу). Покажитесь, голубчик. (Осматривает его.) Знаете, это не так страшно. У вас, правда, белая болезнь, но... А чем вы занимаетесь?

Барон Крюг. Я - безработный металлист, господин доктор. Раньше работал... на заводе.

Гален. А теперь?

Барон Крюг. Теперь так; берусь за все, что под руку... Я слыхал, что вы помогаете подвернется бедным...

Гален. Курс лечения займет две недели. Через вы могли бы совсем поправиться, понятно? Я сделаю вам шесть инъекций... Можете вы заплатить за шесть инъекций, приятель?

Барон Крюг. Конечно... то есть, смотря во что они обойдутся.

Гален. Они обошлись бы очень дорого... вам... очень дорого, барон Крюг!

Барон Крюг. Но, доктор... я вовсе не барон Крюг!

Гален. Слушайте, сударь, так ничего не выйдет. Тогда нам не о чем разговаривать. Зачем зря тратить время, а?

Барон Крюг. Вы правы, доктор... Время дорого. Я знаю, что вы лечите только бедняков. Но если вы возьметесь вылечить меня, то получите в ваше личное распоряжение... сколько? Ну, скажем, миллион.

Гален (удивленно). Миллион?

Барон Крюг. Вы правы, это мало. Пять миллионов. Это уже приличная сумма, доктор. Я, кажется, сказал: десять миллионов? На десять миллионов можно многое сделать... Например, если вы хотите развернуть какую-нибудь пропаганду...

Гален. Постойте, вы сказали десять миллионов?

Барон Крюг. Двадцать.

Гален. На пропаганду мира?

Барон Крюг. На что хотите. Сколько газетных писак вы сможете купить на эти деньги! Моя пропаганда мне за год дешевле обходится.

Гален (пораженный). Слушайте, неужто в самом деле надо тратить столько денег, для того чтобы пресса выступала за мир?

Барон Крюг. Да, иногда это обходится страшно дорого - заставить их вести пропаганду за мир... или за войну.

Гален. Вот как, мне это и в голову не приходило! (Опускает шприц в спирт и прокаливает его на спиртовке.) Сидишь тут и ничего не знаешь... Скажите, пожалуйста, а как это делается?

Барон Крюг. Нужно иметь связи.

Гален. Господи, а я-то... Это так трудно-наладить связи, а? Нужно пропасть времени?

Барон Крюг. Да. На это уходит почти вся жизнь.

Гален. Тогда не знаю, как же мне... (Смачивает ватку эфиром.) Слушайте, барон Крюг, а почему бы вам самому не взяться за это дело!

Барон Крюг. Вы хотите, чтобы я... организовал пропаганду за вечный мир?

Гален. Вот именно. (Протирает ему кожу на руке ваткой.) У вас есть связи, а я... Я бы вас за это вылечил.

Барон Крюг. Простите, доктор, но боюсь, что я не сумел бы это сделать.

Гален. Нет? (Бросает ватку.) Слушайте, сударь, это странно... но вы, по-своему... очень порядочный человек.

Барон Крюг. Возможно. А вы очень наивный человек, доктор. Вы вообразили, что сможете сами, один, на собственный страх и риск навязать мир?..

Гален. Нет, сударь, не один... У меня... знаете ли, есть сильный союзник.

Барон Крюг. Да, белая болезнь. И страх. Вы правы, мне страшно. О господи, как страшно! Но если бы страх всегда безраздельно владел людьми, никогда не было бы войн. Вы думаете, большинство людей не боится? И все-таки война будет... и всегда будут войны!

Га лен (берет шприц). Так что же... Чем же можно повлиять на людей?

Барон Крюг. Не знаю. Я обычно применял для этого деньги и почти всегда успешно, доктор. Вам я могу предложить только деньги. Это то, что вы называете... своеобразной порядочностью. Двадцать... тридцать миллионов за одну жизнь!

Г а лен. Вы так боитесь... белой болезни? (Набирает жидкость в шприц.)

Барон Крюг. Да.

Г а л е н. Мне очень жаль... (Подходит к барону со шприцем в руке.) Слушайте, можете вы... прекратить производство оружия и снарядов на своих предприятиях?

Барон Крюг. Нет.

Галек. Боже, как это трудно! Так что же вы вообще можете мне предложить?

Барон Крюг. Только деньги.

Г а л е н. Но ведь вы знаете, что я все равно не сумею применить их к делу... (Кладет шприц на стол.) Нет, это было бы бесполезно... да, совершенно бесполезно...

Барон Крюг. Так вы не будете лечить меня?

Г а л е н . Мне очень жаль, но... Можете одеться, барон.

Барон Крюг. Значит-конец... О господи боже, боже милосердный!

Г а л е н. Вы еще придете ко мне, голубчик!

Барон Крюг (одеваясь за перегородкой). Я должен... прийти еще раз?

Г а л е н. Да. И ознакомьтесь там с таксой за врачебное освидетельствование.

Барон Крюг (выходит, застегиваясь). Слушайте, доктор... мне кажется, что вы совсем не так наивны.

Г а л е н. Когда хорошенько поразмыслите над этим, придете! (Распахивает дверь.) Следующий!

Занавес

КАРТИНА ПЯТАЯ

Кабинет Маршала.

Адъютант (входит). Барон Крюг.

Маршал (пишет, сидя за столом). Пусть войдет.

Адъютант впускает барона Крюга и исчезает.

Садитесь, дорогой барон. Я сейчас кончу. (Кладет перо.) Итак, докладывайте, мой друг. Да вы садитесь, дорогой Крюг. Я пригласил вас, чтобы вы лично доложили, как у нас дела.

Барон Крюг. Мы сделали все, что могли, ваше превосходительство. Мы подсчитали все наши возможности...

Маршал. Каков итог?

Барон Крюг. Я еще не удовлетворен им. Восемьдесят тяжелых танков в сутки...

Маршал. Вместо требуемых шестидесяти пяти?

Барон Крюг. Да. Кроме того, семьсот истребителей и сто двадцать бомбардировщиков ежедневно. Выпуск этих видов вооружения надо значительно увеличить. Ведь мы будем производить их не только для себя...

Маршал. Разумеется... Дальше.

Барон Крюг. С боеприпасами все в порядке. Мы можем давать на тридцать процентов больше, чем требует главный штаб.

Маршал. А газ "Ц"?

Барон Крюг. В любом количестве. Вчера у нас был с ним несчастный случай: в одном из цехов лопнул баллон...

Маршал. Есть жертвы?

Барон Крюг. Погибли все. Сорок работниц и четверо рабочих. Смерть... мгновенная.

Маршал. Прискорбно... но сам по себе результат замечательный. Поздравляю вас, милый Крюг.

Барон Крюг. Благодарю вас, ваше превосходительство.

Маршал. Итак, с этим все в порядке.

Барон Крюг. Да, ваше превосходительство.

Маршал. Я знал, что могу положиться на вас... Кстати, как поживает ваш племянник?

Барон Крюг. Спасибо, ваше превосходительство, он здоров.

Маршал. Я часто слышу о нем...от своей дочери. Мне кажется, мой друг, что... мы с вами вскоре породнимся.

Барон Крюг (встает). Это было бы для меня великой честью, ваше превосходительство.

Маршал (встает). А для меня подлинной радостью, Крюг. Уже потому, что, не будь вас, я не был бы тем, кем стал теперь. Такие вещи не забываются, мой друг.

Барон Крюг. Я выполнял свой долг, ваше превосходительство. Я делал это для государства. И в интересах... моего промышленного концерна.

Маршал (подходит к нему). Вы помните, Крюг, мы обменялись рукопожатиями, перед тем как я со своими солдатами выступил против правительства?.

Барон Крюг. Такие дни не забываются, господин маршал!

Маршал. Так вот, протянем друг другу руки и сегодня... перед новым, еще более славным походом. (Протягивает обе руки.)

Барон Крюг (отшатывается). Я... не могу подать вам руки, ваше превосходительство!

Маршал. Почему?

Барон Крюг. Ваше превосходительство... у меня... белая болезнь.

Маршал (отшатывается). Боже мой! Крюг, вы были у Сигелиуса?

Барон Крюг. Был.

Маршал. Ну и?..

Барон Крюг. Он послал меня к доктору Галену. Там я был тоже...

Маршал. Что сказал Гален?

Барон Крюг. Что может вылечить меня в две недели.

Маршал. Слава богу! Вы не представляете себе, как я рад... Итак, вы снова будете здоровы.

Барон Крюг. Если соглашусь на его условие.

Маршал. Соглашайтесь, Крюг. Приказываю вам согласиться. Вы слишком нужны нам, барон Крюг; вас надо спасти во что бы то ни стало... Что это за условие?

Барон Крюг. Всего лишь прекращение военного производства на моих заводах.

Маршал. Ах, вот как? Стало быть, этот Гален в самом деле безумец?

Барон Крюг. Может быть. С точки зрения вашего превосходительства безусловно.

Маршал. А с вашей точки зрения нет?

Барон Крюг. Простите, господин маршал, но я смотрю на это уже иначе...

Маршал. О том, чтобы ваши заводы прекратили выпуск военной продукции, не может быть и речи, Крюг.

Барон Крюг. Технически это вполне возможно, ваше превосходительство.

Маршал. Но политически нет. Вы должны уговорить Галена, чтобы он не настаивал на этом требовании.

Барон Крюг. Его единственное требование - это... мир.

Маршал. Ребячество! Нельзя же позволить какому-то утописту диктовать нам условия. Слушайте, Крюг... вы говорите, что он может вылечить вас за две недели? Что ж, приостановим военное производство на этот срок... Это очень нежелательно, но что поделаешь! Мы сделали бы из этого жест миролюбия... объявили бы, что делаем еще одну попытку мирного разрешения международных противоречий... Для вас я бы пошел на это, Крюг. А как только вы поправитесь...

Барон Крюг. Благодарю вас, ваше превосходительство, но это было бы нечестной игрой.

Маршал. На войне, дружище, все средства хороши.

Барон Крюг. Знаю, ваше превосходительство. Но Гален не так глуп... он затянет лечение.

Маршал. Это правда, и вы будете у него в руках... Тогда скажите, Крюг, что вы сами предлагаете?

Барон Крюг. Ваше превосходительство! Сегодня ночью... я был готов принять условие Галена.

Маршал. Крюг, это безумие!

Барон Крюг. Да, страх доводит до безумия, ваше превосходительство.

Маршал. Вы так боитесь?

Барон Крюг бессильно пожимает плечами.

(Садится за стол.) Да, тогда положение тяжелое.

Барон Крюг. Если бы вы знали, маршал, какое это отвратительное чувство, когда в тебя проникает страх... когда он охватывает тебя всего до кончиков пальцев... Фу! Мне все кажется... что я уже вою за колючей проволокой... О господи, помогите же мне кто-нибудь! Неужели никто не сжалится надо мной!

Маршал. Я люблю вас, Крюг. Я люблю тебя, как родного брата, друг мой. Что мне с тобой делать?

Барон Крюг. Согласитесь на мир, ваше превосходительство... Согласитесь! Спасите меня, спасите нас всех! (Становится на колени.) Маршал, спасите меня!

Маршал (встает). Встаньте, барон Крюг.

Барон Крюг (поднимается). Слушаю, ваше превосходительство.

Маршал. Барон Крюг, предлагаю вам увеличить выпуск военной продукции. Я не удовлетворен приведенными вами цифрами. Больше, больше оружия! Понятно?

Барон Крюг. Слушаю, ваше превосходительство.

Маршал. Уверен, что вы до конца выполните свой долг.

Барон Крюг. Да, ваше превосходительство.

Маршал. В знак этого дайте мне руку. (Подходит к Крюгу.)

Барон Крюг. Нет, маршал, нет! У меня белая болезнь.

Маршал. Я не боюсь, Крюг. Как только я поддамся страху, я перестану быть военачальником. Вашу руку, барон Крюг!

Барон Крюг (колеблясь, подает ему руку). Слушаю... маршал. (Шатаясь, выходит.)

Маршал звонит.

Адъютант (появляется в дверях). Что прикажете, ваше превосходительство.

Маршал. Разыщите мне доктора Галена.

Занавес

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Тот же кабинет Маршала.

Адъютант (в дверях). Доктор Гален.

Маршал (пишет). Введите.

Адъютант вводит Галена. Оба останавливаются в дверях.

(Продолжает писать. После паузы.) Доктор Гален?

Доктср Гален (робко). Так точно, господин профессор...

Адъютант (тихо подсказывает). ...ваше превосходительство.

Доктор Гален. ...то есть ваше превосходительство.

Маршал. Подойдите ближе.

Доктор Гален. Пожалуйста, госпо... ваше превосходительство! (Делает шаг к столу.) Маршал (кладет перо и с минуту разглядывает Галена). Я хотел поздравить вас, доктор Гален, с успехами в лечении белой болезни. Я получил доклады от своих учреждений... о ваших достижениях. (Берет в руки толстую папку.) Это все проверенные материалы, доктор. Ваша работа замечательна.

Доктор Гален (смущен и тронут). Покорно благодарю... ваше превосходительство!

Маршал. Я тут подготовил проект. Хочу преобразовать лечебницу Святого духа в государственный институт по борьбе с белой болезнью. Вы займете пост главного врача этого института, доктор Гален.

Доктор Гален. Но я... Это невозможно, сударь... у меня такое множество пациентов, ваше превосходительство... Право, не могу.

Маршал. Считайте это моим приказом, доктор Гален.

Доктор Гален. Я бы с величайшей радостью, ваше превосходительство... Но - не умею руководить... У меня нет ни опыта, ни склонностей...

Маршал. Тогда поговорим иначе. (Взгляд на адъютанта, тот исчезает.) Вы отказались лечить барона Крюга, так?

Доктор Гален. Нет, простите. Я согласен... Но только на определенных условиях.

Маршал. Знаю. Так вот, вы будете лечить барона без всяких условий, доктор Гален.

Доктор Гален. Мне очень жаль, сударь... ваше превосходительство... но, право, это невозможно. Я... я вынужден настаивать на моем условии.

Маршал. Доктор, есть средства... заставить людей выполнять распоряжения.

Доктор Гален. Вы можете арестовать меня, но...

Маршал. Хорошо же. (Протягивает руку к звонку.)

Доктор Гален. Послушайте, сударь. Не делайте этого! У меня столько пациентов... Вы их погубите, приказав арестовать меня.

Маршал (снимает руку со звонка). Это были бы не первые мертвецы на моем пути... Но вы еще передумаете. (Встает и подходит к Галену.) Слушайте, вы - безумец или... или герой?

Доктор Гален (отступает). Нет, что вы... Во всяком случае, не герой. Но я был на войне... служил полковым врачом... и видел, сколько там гибнет народу... столько здоровых людей.

Маршал. Я тоже был на войне, доктор. Но я там видел, как люди сражаются за славу нации. И я привел их домой победителями.

Доктор Гален. Вот в том-то и дело. А мне больше доводилось видеть тех... кого вы уже не привели домой. Вот в чем разница... ваше превосходительство.

Маршал. Где вы служили?

Доктор Гален (вытягивается). Младший врач тридцать шестого пехотного полка, господин маршал.

Маршал. Бравый полк. Отличия имеете?

Доктор Гален. Золотой крест с мечами, господин маршал.

Маршал. Молодец! (Подает руку.) Доктор Гален. Спасибо, господин маршал.

Маршал. Ладно. А теперь идите и явитесь к барону Крюгу.

Доктор Гален. Прошу арестовать меня за невыполнение приказа.

Маршал пожимает плечами и звонит.

Адъютант появляется в дверях.

Маршал. Арестовать доктора Галена.

Адъютант. Слушаюсь, ваше превосходительство.

(Подходит к Галену.) Доктор Гален. Ваше превосходительство, не делайте этого!

Маршал. Почему?

Доктор Гален. Я могу еще понадобиться... может быть, даже вам самому.

Маршал. Мне - нет. (Адъютанту.) Ничего, можете идти.

Адъютант уходит.

Сядьте, Гален. (Садится рядом.) Как вам растолковать это, упрямец вы этакий? Видите ли, я лично очень дорожу бароном Крюгом. Это замечательный человек и... мой единственный друг. Вы себе не представляете, как... одиноко живется диктатору. Говорю вам просто, по-человечески: доктор, спасите Крюга! Я уже давно... никого не просил.

Доктор Гален. Господи, это такое трудное дело... Я бы с удовольствием... Послушайте, у меня тоже есть к вам просьба.

Маршал. Это не ответ.

Доктор Гален. Простите, ваше превосходительство, одну минутку. Вы государственный деятель с такой громадной властью... Я говорю это не для того, чтобы вам льстить... К сожалению, это правда. Что, если бы вы предложили человечеству вечный мир? Господи, как бы все обрадовались! Ведь весь мир боится вас... все вооружаются только из-за вас. А если вы скажете, что хотите мира, на всем земном шаре наступит спокойствие, не правда ли?

Маршал. Речь шла о бароне Крюге, доктор.

Доктор Гален. Да, вот именно. Вы можете спасти его... Его и всех, больных белой болезнью. Скажите только, что вы решили обеспечить человечеству мир... что заключите договор о вечном мире со всеми народами. И все будет спасено. Вы только подумайте, ваше превосходительство, все зависит только от вас. Прошу вас, спасите, ради бога, несчастных, страдающих белой болезнью. А что касается барона, то мне было так неприятно ему отказывать... Пожалуйста, хоть ради него...

Маршал. Барон Крюг не может принять ваши условия.

Доктор Г а л е н. Но вы можете принять их, сударь... Вы все можете.

Маршал. Не могу. Неужели надо объяснять вам это, как малому ребенку? Вы думаете, что война или мир зависят от моего желания? Я должен делать то, что в интересах моей нации. Если моему народу суждено воевать, мой долг-подготовить его к ЭТОМУ.

Доктор Гален. Но дело в том... что если бы не вы, ваш народ не пошел бы ни на какую завоевательную войну.

Маршал. Да, не пошел бы. Не мог бы. Он не был бы так хорошо подготовлен, как сейчас. Не сознавал бы своей силы... и своих шансов на успех. Сегодня он, слава богу, сознаег их. И я осуществляю его чаяния...

Доктор Гален ...которые вы сами внушили ему.

Маршал. Да, я внушил ему волю к жизни. Вы верите, чго мир лучше войны. А я верю, что победoносная война лучше мира. Я не вправе лишить мой народ победы.

Доктор Гален. И множества смертей, да?

Маршал. Да и смертей. Только кровь павших в бою делает клочок земли родиной. Только война превращает людей в нацию, а мужчин в героев.

Доктор Гален. И в мертвецов. Их мне на войне попадалось гораздо больше.

Маршал. Таково ваше ремесло, доктор. А мне, при моем ремесле, приходилось видеть больше героев.

Доктор Гален. Да, из тех, что не были на передовой, ваше превосходительство. Мы, сидевшие в окопах, не очень-то храбрились.

Маршал. За что вы получили золотой крест?

Доктор Гален. За... всего лишь за то, что перевязал нескольких раненых.

Маршал. Так. И это было в бою, в окопах. Разве это не доблесть?

Доктор Гален. Извините, нет. Я просто, как врач... Надо же было кому-нибудь...

Маршал. Слушайте, ну скажите же мне, по какому праву вы добиваетесь мира? Это что, ваша миссия?

Доктор Гален. Простите, не понимаю...

Маршал (тихо). Ну... миссия, предначертанная вам свыше.

Доктор Гален. Нет, совсем не то. Просто я, как обыкновенный человек, чувствую, что...

Маршал. Тогда вы не должны этого делать, доктор. В таких делах нужно веление свыше... высшая воля, которая ведет нас.

Доктор Гален. Чья воля?

Маршал. Божья. Я был избран богом, а иначе не мог бы вести людей.

Доктор Гален. И поэтому вы должны воевать?

Маршал. Да. Во имя нации...

Доктор Гален. ...сыны которой падут в боях?

Маршал. И завоюют победу. Во имя нации...

Доктор Гален. ...отцы и матери которой погибнут от белой болезни.

Маршал (встает). Старшее поколение меня не интересует, доктор. Из него уже не выйдут солдаты... Не знаю, почему я еще не приказал арестовать вас.

Доктор Гален (встает). Прикажите, ваше превосходительство.

Маршал. Вы вылечите барона Крюга. Он нужен отечеству.

Доктор Гален. Пускай тогда... господин барон придет ко мне...

Маршал. И согласится на ваши немыслимые условия?

Доктор Гален. Да, ваше превосходительство: пусть согласится на мои немыслимые условия.

Маршал. Вы продолжаете настаивать? Тогда, разумеется, не остается ничего иного... (Подходит к столу.)

Звонит телефон. Маршал берет трубку.

Да, это я... Что? Да, слышу... И уже... Когда это произошло? Да. Спасибо. (Вешает трубку. Хрипло.) Можете идти. Слава богу... барон Крюг пять минут тому назад застрелился.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

МАРШАЛ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Во дворце Маршала.

Маршал. Итак, в общих чертах...

Министр пропаганды. Всюду ширится антивоенная пропаганда. Особенно в английской печати. Англичане всегда боялись болезней... Правительство Англии получило петиции с миллионами подписей...

Маршал. Отлично. Этим они сами себя внутренне ослабляют. Дальше.

Министр пропаганды. На сей раз, к сожалению, и правящие круги некоторых стран выступили за мир. Даже один монарх...

Маршал. Знаю.

Министр пропаганды. У его величества маниакальный страх перед белой болезнью. Захворала его тетя. Есть сведения, что он намерен обратиться к правительствам всех стран с предложением созвать конференцию о вечном мире.

Маршал. Это никуда не годится. Надо принять контрмеры.

Министр пропаганды. Дело зашло слишком далеко. Мировая общественность резко настроена против войны. Людей обуял страх перед белой 333 болезнью, ваше превосходительство. Они уже не хотят политики, а только лекарства, только спасения от белой болезни. Получены сведения, что и у нас есть малодушные... прямо сказать антивоенные настроения. Дескать, здоровье дороже победных лавров.

Маршал. Трусы! И это сейчас, когда мы так хорошо подготовлены! Столь благоприятная обстановка бывает раз в столетие! Слушайте, можете вы мне поручиться за то, что эти настроения будут у нас ликвидированы?

Министр пропаганды. На длительный срок ручаться не могу, ваше превосходительство. Молодежь полна энтузиазма и пойдет за вами в огонь и в воду. Но среди пожилых людей растут уныние и страх.

Маршал. Мне больше нужны молодые.

Министр пропаганды. Безусловно; но старшее поколение... экономически сильнее. Пожилые все еще занимают ведущие позиции и высшие посты. В случае войны это может вызвать известные неполадки. Крайне необходимо успокоить общественное мнение...

Маршал. Чем?

Министр пропаганды. Заставить этого доктора дать нам свое лекарство.

Маршал. Безнадежное дело, даже если вы вздернете его на дыбу. Я знаю этого человека.

Министр пропаганды. У нас есть испытанные средства воздействия, ваше превосходительство.

Маршал. Которые обычно кончаются смертью испытуемого? Нет, благодарю вас. В данном случае не подходит. Это произвело бы плохое впечатление.

Министр пропаганды. Тогда не остается ничего иного, кроме как... временно... уступить призыву к миру.

Маршал. И упустить благоприятную ситуацию? Исключено!

Министр пропаганды. Либо нанести удар прежде, чем организуется фронт мира. А это значит...

Маршал. Нанести удар сейчас. И по самому слабому месту. Что касается поводов для вооруженного выступления..

Министр пропаганды. Поводы у нас подготовлены давно: интриги против нашего государства, систематические провокации и так далее. В нужный момент произойдет покушение на одного из наших второстепенных политических деятелей. Потом будет достаточно провести широкие аресты и дать сигнал газетам. Организуем стихийные демонстрации, участники которых будут требовать войны... За патриотический подъем я ручаюсь... пока еще не поздно.

Маршал. Благодарю. Я знал, что могу положиться на вас... Наконец-то! О боже, наконец-то я поведу свою нацию к славе!

Занавес

КАРТИНА ВТОРАЯ

До поднятия занавеса слышны военные марши, рожки горнистов и барабаны, потом все покрывает восторженный рев толпы.

Занавес поднимается. Кабинет Маршала. Открыта дверь на балкон, с которого Маршал выступает перед толпой. В кабинете Дочь Маршала и Крюг-младший в военной форме.

Маршал (к толпе]. В момент, когда наши сереброкрылые самолеты уже сеют смерть над городами наших заклятых врагов...

Восторженный рев толпы.

я хочу вынести на суд народа этот мой самый решительный шаг.

Крики: "Да здравствует маршал!", "Слава маршалу!"

Да, я начал войну и начал ее, не объявляя. Я поступил так для того, чтобы сохранить тысячи жизней наших сыновей, которые в эту минуту выигрывают свою первую битву, громя еще не успевшего опомниться противника. Теперь я прошу вас одобрить такую тактику.

Неистовый крик: "Да, да! Одобряем! Да здравствует маршал!"

Дальше. Я начал войну, не вступая предварительно в унизительные для нас переговоры с этим маленьким, ничтожным государством, которое воображает, что может безнаказанно провоцировать и оскорблять нашу великую нацию...

Возмущенные крики толпы.

и руками наемных бандитов подрывать наш порядок и безопасность!

Рев толпы: "Смерть им!", "Предатели!", "На виселицу!"

Тише! Криком мы не устраним зла. Был только одна путь: послать карательную экспедицию и расправиться с этим обнаглевшим ничтожным государством, которое упорно угрожало нашему мирному благоденствию, стереть с лица земли этот жалкий и неполноценный народ, у которого нет никакого права на существование, истребить всех, кто бы ни встал на его защиту... Пусть теперь другие державы раскроют свои карты! Я заявляю: мы не боимся никого!

Общий крик:-"Не боимся! Да здравствует маршал! Да здравствует война!"

Я знал, что вы поддержите меня. Защищать вашу честь я послал в бой мою великолепную армию. От вашего имени я заявляю всему миру: "Мы не хотим войны, но мы победим! Победим, ибо такова воля божия!.. Победим (бьет себя в грудь), потому что с нами справедливость!.. С нами справедливость!. (Слабее.) Справедливость...

Общий крик: "С нами справедливость! Слава войне! Слава маршалу!"

(Шатаясь, входит с балкона в комнату, бьет себя в грудь.) С нами справедливость!.. С нами справедливость!.. С нами... Я...

Крюг (подбегая). Вам нехорошо, ваше превосходительство?

Дочь. Что с тобой?

Маршал. Оставьте меня... Уйдите. (Бьет себя в грудь.) -С нами справедливость... Что это?! (Расстегивает мундир, ощупывает себе грудь.) С нами... справедливость. (Рвет на себе рубашку.) Взгляните... сюда!

Крюг. Покажите!

Крюг и Дочь наклоняются к груди Маршала.

Маршал. Я ничего не чувствую. Грудь как мрамор...

Дочь (с усилием). Нет, папа... там ничего нету. Ты не смотри.

Маршал. Пусти!.. (Хватается за грудь.) Ничего не чувствую, ровно ничего...

Дочь. Папочка, это пустяки... вот увидишь!

На улице нарастает рев: "Маршал! Маршал! Маршал!"

Маршал. Я знаю, что это такое... Иди, детка, иди. Оставь меня.

Снаружи крики: "Маршал!", "Хотим видеть маршала!"

Я иду! (Выпрямившись и подняв руку для приветствия, выходит на балкон.)

Неудержимый рев: "Да здравствует маршал! Слава маршалу!

Слава войне!"

Дочь разражается рыданиями.

Крюг. Не надо, дорогая, не надо.

Дочь. Павел... ведь папа...

Крюг. Я знаю, но сейчас вы не должны плакать. (Подходит к телефону, лихорадочно перелистывает справочник, набирает номер.) Алло! Профессор Сигелиус?.. Говорит Крюг. Немедленно приезжайте сюда, во дворец маршала. Да, к маршалу лично... Да, белое пятно. (Кладет трубку.) Анкета, прошу вас, не плачьте!

Снаружи крики: "Да здравствует маршал!", "Да здравствует война!", "Да здравствует армия!", "Слава маршалу!"

Маршал (возвращается с балкона). Все-таки они любят меня... Это великий день. Ну, ну, не плачь, маленькая.

Крюг. Ваше превосходительство, я позволил себе вызвать профессора Сигелиуса...

Маршал. Ладно, Павел. Для того чтобы я болел по всем правилам науки, да? (Машет рукой.) А что, не было еще сводки о действиях нашей авиации?

С улицы доносятся песни и звуки военных оркестров.

Слышите, как они ликуют. Наконец-то я сделал из них настоящую нацию! (Ощупывает грудь под мундиром.) Странно... кожа холодна, как мрамор. Словно это не мое тело...

Снаружи крики: "Маршал!", "Маршал!", "Маршал!"

Иду, иду. (Шатаясь, направляется к балкону.)

Крюг. Разрешите, ваше превосходительство.

(Выбегает на балкон, делает толпе знак замолчать.) Его превосходительство маршал благодарит вас. Он только что сел за работу.

Возгласы: "Да здравствует маршал!", "Да здравствует война!", "Слава маршалу!"

Маршал. Достойный молодой человек... Я так любил старого Крюга. (Садится.) Бедный барон Крюг... бедняга...

Крюг (вернувшись с балкона). Помогите мне, пожалуйста, Анкета. (Показывает на окна. Оба спускают тяжелые шторы и зажигают настольную лампу.)

Наступает полумрак и тишина; только с улицы глухо доносятся песни и марши.

Маршал. Так. Вот теперь по крайней мере все как у больного.

Дочь (садится у его ног). Ты не будешь болеть, папа. Придут величайшие врачи мира и вылечат тебя. А пока приляг.

Маршал. Нет, нет, я не имею права болеть. Я должен воевать, детка. Увидишь, я и думать не сталу о болезни. Вот только сейчас, здесь, с вами, отдохну немножко. Это шум так подействовал на меня... Больному человеку легче, когда он забьется в угол и... держит кого-нибудь за руку. Но это пройдет, вот увидите. Я должен воевать! Скорей бы пришли первые сводки... Слышите, как поют на улице? Это звучит словно с другого берега.

Крюг. Если пение беспокоит ваше превосходительство...

Маршал. Нет, нет, не мешайте им. Теперь всюду реют флаги... Мне надо было бы проехать по городу... показаться народу... сказать всем, что... с нами справедливость... с нами... (Бьет себя в грудь.)

Дочь. Не надо, отец; ты не должен сейчас думать об этом.

Маршал. Да, доченька... не должен. Но погоди, я еще поеду во главе войска как победитель... Ты не видела, как я вернулся со своими солдатами с прошлой войны. Ты тогда была крошкой... Но теперь ты увидишь... Погоди, ты еще порадуешься! Павел, война - прекрасная вещь! Для нас, мужчин, это величайшее... наступление на правом фланге! Обхват! Бросить туда десять армейских корпусов!

Адъютант (в дверях). Надворный советник профессор Сигелиус прибыл. Провести его сюда?

Маршал. Что... что ему нужно?

Дочь. Проведите его к отцу в спальню.

Адъютант. Слушаюсь. (Уходит.)

Маршал. Ага, понимаю: величайшие врачи в мире... (Встает.) Жаль! С вами мне было легче.

Дочь (провожая его до дверей). Не бойся, папа.

Маршал. Маршал не боится, детка. Маршал.. подчиняется велению свыше. (Уходит.)

Тишина, только с улицы доносятся военные марши.

Крюг. Плачь, Аннета, плачь! Теперь можно.

Дочь. Слушай, Павел... может быть, отец в самом деле... подчиняется велению свыше... Может быть, иначе нельзя?

Крюг. Какой ужас, Аннета! Болезнь зашла у него так далеко! Как мог он ничего не замечать?

Дочь. Он вообще не думал о себе... Он был так уверен... (Плачет, опершись на камин.)

К р ю г. Аннета, сегодня вечером я уезжаю в полк.

Дочь. Но ведь ты можешь освободиться от военной службы.

К р ю г. У нас в семье не принято уклоняться от долга. Такая, видишь ли, глупая традиция.

Дочь. Война не продлится долго. Отец говорил, всего несколько дней.

Крюг. Возможно. Во всяком случае, тебе придется... на некоторое время остаться одной. Будь мужественна, Аннета.

Дочь. Буду.

Адъютант (входит). Получены радиограммы.

Крюг. Положите их на стол маршалу.

Адъютант. Слушаюсь. (Кладет депеши и уходит. )

Дочь. Павел... что же делать?

Крюг. Одну минуту. (Подходит к столу и читает радиограммы.) Прости, мне не следовало бы этою делать, но... Невероятно! Такой маленький народ, а...

Дочь. Что?

Крюг. Они сопротивляются как бешеные. Наши добились незначительных успехов, но налет на вражескую столицу не удался. Мы потеряли восемьдесят самолетов... На границе наши танки встретили ожесточенный отпор.

Дочь. Значит, дело плохо?

К р ю г. В лучшем случае - потеря темпа. А тем временем они могут получить помощь, понимаешь? Маршал, видимо, рассчитывал на молниеносный удар... Вот ультиматум от двух держав; они уке объявили у себя мобилизацию... Боже, как стремительно развиваются события! Три, четыре, пять ультиматумов сразу!

Дочь. Стало быть, плохие вести?

Крюг. Да, очень плохие, Аннета.

Дочь. Показать депеши отцу?

Крюг. Нужно показать. Не бойся, детка. Маршал силен духом. Такого человека болезнь не сломит. Увидишь, как он встанет сейчас над картой военных действий и забудет обо всем... Он солдат. Поставь его перед дулами ружей, он и глазом не моргнет.

Шатаясь, входит М а р ш а л в расстегнутом халате.

Маршал (всхлипывает). О господи боже, господи боже, боже милосердный!

Дочь. Отец!

Крюг (бежит к нему). Ваше превосходительство, опомнитесь! (Ведет Маршала к дивану.) Маршал. Уходите! Уходите! Это сейчас... пройдет. О боже, боже милосердный, шесть недель! Всего шесть недель, сказал доктор. А потом конец... такой конец! О боже! Почему человек не понимает всего этого раньше... пока не испытает сам?.. Смилуйся надо мной, боже!

Крюг (делает Анкете знак не вмешиваться). Ваше превосходительство, получены вести с фронта.

Маршал. Что? Оставьте меня, сейчас я не могу... Уходите все. Разве вы не видите... разве не видите...

Крюг. Ваше превосходительство, получены дурные вести.

Маршал. Что-о? Дайте сюда. (Берет радиограммы и молча читает.) Это, конечно... меняет ситуацию. (Встает.) Вызовите ко мне... нет, никого не вызывайте. Я отдам распоряжения письменно. (Садится к столу.) Крюг становится около него. Аннета неподвижна; она молится.

На улице пение.

Маршал (быстро пишет). Мобилизовать очередные возраста.

Крюг (берет исписанный лист). Есть, ваше превосходительство.

Маршал (пишет так, что ломается карандаш.

Крюг подает ему другой). Вот диспозиция для воздушных сил.

Крюг (берет лист). Есть, ваше превосходительство.

Маршал. А вот это... (Нервно зачеркивает чтото.) Нет, так не годится. (Вырывает лист из блокнота и, смяв его, бросает в корзину.) Это надо сделать иначе. (Пишет и опять останавливается.) Нет, погодите минуту... (Кладет голову на стол.)

Крюг беспомощно оглядывается на Анкету.

Маршал. Смилуйся, о боже, смилуйся, о боже!

Крюг. Жду дальнейших распоряжений, ваше превосходительство.

Маршал (поднимает голову). Да, сейчас... (Встает и, шатаясь, выходит на середину сцены.) Итак, я приказываю... Аннета, завтра я сам приму верховное командование, сам буду руководить всеми наступательными операциями... Это моя миссия, понимаешь? А когда мы победим, поеду на белом коне впереди моих войск...

С улицы доносятся военные марши.

..no развалинам вражеской столицы. Мяса на мне уже не будет, все оно отвалится... останутся одни глаза. И так я буду гарцевать во главе моих солдат... Скелет на белом коне!.. И люди будут кричать: "Да здравствует маршал! Да здравствует его превосходительство Мертвец!"

Дочь шатается и закрывает лицо руками.

Крюг. Не надо так говорить, маршал!

Маршал. Вы.правы, Павел. Не бойтесь, до этого дело не дойдет. Я знаю, что делать. Завтра... завтра я стану во главе своих воинов. Не в главном штабе... нет, там генералов, наверно, испугает мой запах... Я стану во главе атакующей части... с саблей в руке... Ребята, за мной!.. И если я буду убит, Павел... то есть я должен быть убит... тогда по крайней мере мои солдаты отомстят за своего маршала... Они будут драться как черти. Вперед, ребята, в штыки! Ура, ребята, пусть недаром прольется наша кровь! (Бьет себя в грудь.) Мы победим... Мы... мы... (Ощупывает себе грудь.) Я... Аннета! Аннета, мне страшно!

Дочь (подходит к нему; по-матерински). Не надо бояться, отец. Сядь тут и ни о чем не думай, понял? {Сажает его в кресло.)

Маршал. Да, мне нельзя думать, потому что... иначе я вспомню... то, что видел в той клинике... Один больной хотел встать, когда я вошел, и у него отвалился вот такой кусок мяса... О господи боже, господи боже, неужели мне нет спасения?

Крюг, обменявшись взглядом с Анкетой, идет к телефону и ищет номер в книге.

Дочь (гладит Маршала по голове). Сейчас не думай об этом, папочка. Мы тебя не оставим. Ты поправишься, об этом мы позаботимся. Ты должен поправиться, должен, ну просто должен! Скажи, что ты хочешь этого...

Маршал. Хочу. Я должен выиграть эту войну, понимаешь? Если бы мне полгода сроку! Если б у меня был год на эту войну!

Крюг (набирает номер). Алло, доктор Гален? Говорит Крюг. Приходите к маршалу, доктор. Да...он очень болен. Только вы сможете... Да, я понимаю... лишь при условии, что он заключит договор о вечном мире. Да, я ему передам. Подождите у телефона. (Прикрывает ладонью трубку.)

Маршал (вскакивает). Нет, нет! Я не хочу мира! Я должен воевать! Теперь уж нельзя идти на попятный, это был бы позор... Вы с ума сошли, Павел! Мы должны выиграть эту войну! С нами справедливость!

Крюг. Она не с нами, маршал!

Маршал. Я знаю, юноша. Но я хочу победы моей нации. Дело не во мне, дело в нации... Во имя нации... Повесьте трубку, Павел, повесьте трубку. Ради моей нации я... могу и умереть.

Крюг (передает трубку Аннете). Можете, но что будет потом?

Маршал. После моей смерти? Надо же считаться с тем, что я смертен.

Крюг. Вы сами не считались с этим. Никто не заменит вас во время войны. Вы сделали себя единственным главой, без вас мы будем разбиты, без вас наступит хаос. Страшно подумать, что произойдет в случае вашей смерти!

Маршал. Вы правы, Павел, мне нельзя умирать во время войны. Сначала я должен выиграть ее.

К р ю г. На это не хватит... шести недель, маршал.

Маршал. Да, шести недель... Ах, зачем господь допустил это! Зачем допустил!.. Господи Иисусе, что же мне делать?

Крюг. Предотвратить катастрофу, маршал. Такова теперь ваша задача. Анкета...

Дочь (в трубку). Вы слушаете, доктор? Говорит дочь маршала. Вы приедете? Да, он выполнит ваше условие. Нет, он еще не сказал этого, но ему не остается ничего другого... Что? И тогда вы бы пришли? И спасли бы его? Погодите, я скажу ему. (Закрывает трубку ладонью.) Отец, он говорит, что хочет услышать от тебя только одно слово...

Маршал. Нет положи трубку, Анкета. Я... не могу. Вопрос исчерпан.

Крюг (спокойно). Прошу прощения. Ваше превосходительство, вы обязаны сделать это.

Маршал. Что сделать? Вызвать к себе этого врача?

Крюг. Да.

Марша л. А потом униженно предложить мир? Отозвать войска? Так?

Крюг. Да.

Маршал. Извиниться... и понести наказание?

Крюг. Да.

Маршал. Так ужасно, так бессмысленно унизить свою нацию?

Крюг. Да, маршал.

Маршал. А потом все равно сойти со сцены; осрамившись, подать в отставку?

Крюг. Да, уйти в отставку, но уже в мирных условиях.

Маршал. Нет, говорю вам, нет! Пусть это сделает кто-нибудь другой. Тех, кто был против меня, более чем достаточно: пускай теперь проявят себя. А я... Я уйду в отставку сейчас же. Пусть другой предлагает унизительный мир!

Крюг. Никто другой не сможет этого сделать, ваше превосходительство.

Маршал. Почему?

Крюг. Это вызвало бы гражданскую войну. Только вы можете дать армии приказ об отступлении.

Маршал. Так пусть же сойдет с исторической сцены нация, которая не умеет управлять собой! Пусть дадут мне уйти... и обходятся без меня.

Крюг. Этому вы их не научили, ваше превосходительство.

Маршал. Тогда у офицера остается еще одна возможность. (Направляется к двери.} Крюг (преграждает ему путь). Этого вы не сделаете, маршал.

Маршал. Как? У меня нет права на собственную жизнь?

Крюг. Нет, ваше превосходительство. Прежде надо кончить войну.

Маршал. Может быть, вы и правы, молодой человек. Анкета, он достойный юноша, но слишком рассудителен и никогда не совершит ничего великого...

Дочь. Итак, отец... (Подает ему телефонную трубку.) Маршал (отталкивая трубку). Нет, детка. Не хочу и не могу. Мне больше незачем жить...

Дочь. Прошу тебя, отец! Прошу ради всех больных этой болезнью.

Маршал. Ради всех больных!..Ты права, Анкета, ведь есть еще другие. Нас, больных белой болезнью - миллионы! Да, я должен быть с ними. Гляди, весь мир, гляди, вот стоит... Маршал прокаженных! Он уже не во главе войск: он во главе смердящей, больной толпы. С дороги, с дороги! Шагаем мы, прокаженные! С нами справедливость, ибо мы больны и хотим только милосердия... Дай сюда, Анкета. (Берет трубку.) Алло, доктор... Да, это я. Да, да, я же сказал, да. Хорошо, спасибо. (Вешает трубку.) Ну вот и решено. Через несколько минут он будет здесь.

Дочь. Слава богу! (Плачет от радости.) Я так рада, отец... Так рада, Павел!..

Маршал (гладит ее по голове). Ну, ну, поди ко мне... Еще не сторонишься меня? Мы уедем с тобой отсюда... потом, когда будет мир.

Дочь. Когда ты поправишься.

Маршал. Да, когда мы все поправимся. И когда я все приведу в порядок. Это будет нелегко, Павел... Скорей бы пришел этот доктор... Надо прекратить наступление на фронте и уведомить все правительства... (Берет с письменного стола свои приказы и рвет их в клочки.) А жаль... Это была бы величайшая из войн!

Дочь. Войны больше не будет, отец. После того как ты распустишь свою величайшую в мире армию...

Маршал. А это была отличная армия, детка. Ты даже не представляешь себе, какая это была великолепная армия! Я посвятил ей двадцать лет...

К р ю г. А теперь вы посвятите себя делу мира. Скажете людям, что всевышний внушил вам это...

Маршал. Бог... Если бы я знал, что такова действительно воля бога... Ведь это тоже было бы повеление свыше, Павел?

К р ю г. Да, и великое.

Маршал. И не из легких, я знаю. Мне знаком дипломатический мир. Но если я проживу еще несколько лет... Человек на многое способен, когда уверен, что получил повеление от бога. Мир... Всевышний хочет, чтобы я стал миротворцем... Анкета, произнеси эту фразу вслух, чтобы я слышал, как звучит...

Дочь. Всевышний хочет, чтобы ты был миротворцем, отец.

Маршал. Право, звучит неплохо. Это была бы великая миссия, а, Анкета? Победить белую болезнь на земле - уже само по себе... грандиозная победа, а? Быть миротворцем... И наш народ стал бы первым среди всех остальных!.. Правда, это будет не легко, но если я останусь жив... Если такова воля божья.. Так где же этот доктор, Анкета? Где доктор?

Занавес

КАРТИНA ТРЕТЬЯ

Улица. Толпа с флагами. Песни и возгласы: "Да здравствует маршал!", "Да здравствует война!", "Слава маршалу!" Сын из первого акта. Ну-ка, все разом: "Да здрав-ству-ет вой-на!" Толпа. Да здравствует война!

Сын. Нас ведет маршал!

Толпа. Нас ведет маршал!

С ы н. Да здравствует маршал!

Толпа. Маршал! Маршал!

За сценой гудки автомобиля, который не может пробиться сквозь толпу.

Га лен (выбегает с чемоданчиком в руке). Доберусь пешком... Разрешите пройти. Разрешите, прошу вас. Я спешу... меня ждут...

С ы н. Гражданин, кричите с нами: "Да здравствует маршал! Да здравствует война!"

Га лен. Нет, только не война! Войны не надо! Войны не должно быть!

Возгласы: "Что он сказал?..", "Изменник! Трус!..", "Бей его!" Должен быть мир! Пустите меня... Я иду к маршалу.

Возгласы: "Он оскорбляет маршала!", "На фонарь его!..", "Смерть ему!" Возбужденная толпа смыкается вокруг Галена. Свалка.

Толпа расступается. На земле Гален и его чемоданчик.

Сын (пинает Галена ногой). Вставай, сволочь! Проваливай, а то...

Один из толпы (наклоняясь к неподвижному Галену). Стойте, граждане! Он уже мертвый.

Сын. Одним изменником меньше. Слава маршалу!

Толпа. Да здравствует маршал! Да здравствует маршал! Марша-ал! Марша-ал!

Сын (открывает чемоданчик). Гляньте-ка, это был какой-то лекарь! (Бросает склянки с медикаментами на землю и топчет их ногами.) Та-ак! Да здравствует война! Да здравствует маршал!

Толпа с криками: "Маршал!", "Маршал!", "Да здравствует маршал!" устремляется дальше.

Занавес

КОММЕНТАРИИ

БЕЛАЯ БОЛЕЗНЬ

Тема обличения фашизма появляется в драматургии Чапека в двадцатых годах (пьесы "Из жизни насекомых" и "Адамтворец"), но в пьесе "Белая болезнь" она стала центральной.

О том, как оформлялся замысел пьесы, писатель подробно рассказал в "Истории одного сюжета" - предисловии к драме своего друга, пражского зубного врача Иржи Фоустки "Дело жизни" (1937).

В начале тридцатых годов, еще до того как Чапек приступил к созданию романов: "Гордубал", "Метеор", "Обыкновенная жизнь" (1933-1934), между ним и Фоусткой произошел разговор о роли научной и технической интеллигенции в политической жизни современного общества. Утверждая, что руководство обществом должно быть передано в руки научных специалистов, Фоустка предложил Чапеку сюжет утопического романа о враче, который, найдя средство борьбы с охватившей все континенты эпидемией рака, диктует правительствам и народам свои условия и создает идеальное государство. Идея эта не увлекла писателя, так как он, с одной стороны, не мог себе представить идеального мироустройства и не сочувствовал человеку, который бы стремился навязать свою волю всему человечеству, а с другой стороны - сходный сюжетный мотив уже был использован в романе "Кракатит" (1924), где инженер Прокоп отказывается от искушения использовать свое изобретение для того, чтобы стать диктатором мира. "Спустя некоторое время, - вспоминает позднее Чапек, - я вернулся было к этому сюжету, но снова без успеха. Дело в том, что я ношу в себе хроническое желание написать роман о враче, вероятно потому, что сам я из докторской семьи; все мое детство прошло рядом с кабинетом врача и приемной, наполненной кашляющими или удивительно тихими пациентами, а моими первыми дорогами в мир были прогулки вдвоем с серьезным и большим отцом, направлявшимся к деревенским больным. Я хотел бы когда-нибудь написать настоящий панегирик врачам; но гениальный доктор, который с помощью своего лечебного средства становится властителем и чем-то вроде спасителя человечества,; никак не укладывался в мое представление о медицинском мире. Я бы сказал так: труд врача по сути дела консервативен; врач стремится сохранить существующее, то есть искру жизни; это борьба за жизнь, пусть даже за лучшую и более здоровую жизнь, но это борьба оборонительная. Врач по самому своему призванию defensor vitae (защитник жизни. - О. М.); поэтому я не сумел вжиться в образ доктора, который берет мир реформаторским приступом или, если можно так выразиться, в великой войне за будущее человечества покидает свой перевязочный пункт и принимает на себя командование в линии атакующих. Этим я не отрицаю, что человечеству иногда бывает нужен врач - вождь и реформатор; но в мире моего опыта для него не было места..." Вновь Чапек возвращается к тому же сюжету в 1936 году, в период мирового политического кризиса и все нарастающей военной угрозы со стороны фашистских государств. "Мне стало вдруг ясно, - пишет он, - что тот врач, специалист в области жизни, сражающийся по долгу профессии и по внутреннему призванию за жизнь каждого человека, не мог быть диктатором, пусть даже стремящимся вывести все человечество из моря бедствий, но, наоборот, должен был стать принципиальным и непримиримым антагонистом диктатур, человеком, который до последней возможности борется за индивидуальное человеческое право на жизнь... Тем самым первоначальный замысел повернулся, так сказать, на сто восемьдесят градусов, к своей собственной противоположности: от руководства миром к защите каждого человека; этим он приобрел для меня новую актуальность в эпоху, когда гуманизм, демократия, человеческое право и личная свобода находятся в обороне; и одним поворотом руки из этого возникла основная концепция "Белой болезни".

Незадолго до премьеры пьесы в журнале "Чин" было опубликовано интервью с Чапеком под красноречивым заголовком "Сигнал предостережения". "Вы спрашиваете меня, - сообщал писатель, - является ли белая болезнь символом: первоначально я не задумывал ее как символ. Белая болезнь - просто драматургический прием, фон, на котором можно лучше и яснее обрисовать конфликт. Первоначальная роль белой болезни композиционная, чисто драматургическая. Впрочем, впоследствии белая болезнь стала для меня и символом, символом современного разложения белой расы и мира. Белая болезнь в моей пьесе вызывает и воспоминание о средневековье с его грозными эпидемиями; это также какая-то эпидемия, против которой люди не знают лекарства. Сейчас, когда мы во многом видим вокруг себя возвращение к средневековью, к его методам, и сама природа словно бы возвратилась к такому варварскому вмешательству.

Вы хотите знать что-нибудь о герое пьесы? Это врачпрактик, врач бедноты, которого именяо самоотверженное служение многим и многим людям наводит на след лекарства против белой болезни. Это представитель простой человечности, представитель демократического понимания жизни и носитель гуманного идеала. Ему противостоит динамический принцип диктаторства, который в основе своей антигуманистичен, ибо использует человека для достижения власти и господства. Врач защищает принципы, в соответствии с которыми каждый человек имеет право на жизнь, и это право нужно защищать против иприта и пуль.

Должна ли настать столь страшная катастрофа, чтобы человечество опомнилось на пути к губительным сотрясениям и смертоносной гонке вооружений? Как драматург я использую, разумеется, решительное средство против заблуждающегося человечества: насылаю на него эпидемическую белую болезнь.

Конечно, если бы я не верил, что людей можно пробудить на путях разума и духа, "Белая болезнь" вероятно бы не возникла. Именно потому, что я верю, я использую этот решительный призыв: "Белая болезнь" - призыв к совести и честному разуму всех, сердцу кого близки судьба Европы, судьба спокойного развития, судьба человечества вообще..."

Премьера пьесы состоялась 29 января 1937 года в Сословном театре в Праге. Ставил спектакль режиссер Карел Достал, оформлял художник Властислав Гофман. Несмотря на сильный актерский состав (Гален-Гуго Гаас, барон Крюг-Вацлав Выдра, Сигелиус - Бедржих Карен, Маршал - Зденек Штепанек, отец - Франтишек Смолик), спектакль не превратился в единое художественное целое, так как внимание режиссера было обращено преимущественно на тщательную разработку деталей. Пассивность и преувеличенная скромность заслоняли в образе центрального героя доктора Галена мужественные черты сознательного борца за интересы человечества. Тем не менее спектакль превратился в значительное общественное событие.

Вокруг "Белой болезни" развернулась острая общественная борьба. Дипломатические представители "третьей империи" и профашистские элементы в Чехословакии сразу почувствовали антигитлеровскую направленность пьесы. Еще до ее премьеры германский посол в Праге потребовал, чтобы была изменена фамилия барона Крюга (от немецкого der Krieg - война), так как он видел в ней тенденциозный выпад против немецких королей оружия. Поэтому в первой постановке Национального театра этот персонаж фигурировал под скандинавизированным именем Олаф Крог. Реакция зала во время премьеры отражала политические симпатии зрителей. Буржуазная публика была равнодушна и явно не понимала смысла происходящего на сцене.

Характерно, что в тот момент, когда бюрократ от медицины доктор Сигелиус по ходу действия произнес несколько напыщенных националистических фраз, дамы в туалетах и господа во фраках наградили его громкими аплодисментами. Звучавшая в репликах Сигелиуса едкая издевка автора над лжепатриотической демагогией фашистов была "не понята" избранной публикой. Зато демократическая галерка хорошо понимала пьесу.

Именно народный зритель обеспечил ей успех и сохранение в репертуаре. Реакционная печать начала травлю писателя.

Вождь чешских фашистов Иржи Стршибрный выступил против пьесы в своей газете "Поледни листы". Орган словацких националистов "Словак" писал: "...внешне политически пьеса заострена против Гитлера, который выступает в ней под именем Маршала... В зрителе она возбуждает безграничное отвращение к этому Маршалу, который хочет нас уничтожить и непрестанно вооружается..." Через день та же газета уже открыто требовала вмешательства цензуры и снятия пьесы Чапека с репертуара, так как, по мнению фашистских борзописцев, "Белая болезнь" представляла собой "полухудожественную антигитлеровскую кашу" из статей демократических газет и "чистейшую провокацию" по отношению к Гитлеру и Муссолини.

К разнузданному хору реакции присоединил свой голос и "эстет" Арне Новак, обвинявший Чапека в нарушении всех законов драматургии и создании "дешевой пародии" на соседнее "военное государство". Называя Маршала и Крюга "единственными мужами" во всей пьесе, он ставил в упрек автору, что тот не сделал их человечнее и нарисовал их портреты "самыми грубыми мазками сатирического плаката". Защитники пьесы из среды буржуазно-демократической интеллигенции, вместо того чтобы выступить с решительной отповедью реакции, старались оправдать Чапека и доказать его "объективность".

С подлинной защитой пьесы и призывом ко всем представителям демократической культуры дать активный отпор распоясавшейся реакции выступила коммунистическая печать (статьи Юлиуса Фучика "После Корнейчука на очереди Чапек" и "Реакция уже требует снятия пьесы Чапека" в "Руде право", статья Ладислава Штолла "Отозвались" в журнале "Творба").

Массовая коммунистическая газета "Гало-новины" заявила протест против бойкотирования дирекцией чешского радио радиопьесы по "Белой болезни" и рекомендовала ставить ее рабочим театрам. 24 апреля 1937 года торжественно состоялся 50-й спектакль "Белой болезни", брганизованный демократической и рабочей общественностью. Пьеса выдержала в Сословном театре 83 репризы, С неменьшим успехом шла она и в Словацком Национальном театре, а также на большинстве провинциальных сцен. Вскоре "Белая болезнь" была поставлена и в ряде зарубежных стран.

Всеобщее признание пьесы обеспечило присуждение ей, несмотря на протесты реакции, государственной премии в области драматургии.

Чешская печать отмечала, что "Белая болезнь" вызвала оживленные дискуссии в народной среде. Автор получил множество писем, выражавших согласие или споривших с ним.

После пятидесятого представления "Белой болезни" в связи с многочисленными вопросами зрителей, одна из газет попросила Чапека дать интервью о своей пьесе. Вот некоторые наиболее интересные выдержки из него: "Много вопросов было о заключительной картине вашей пьесы. Авторы этих писем выражают мнение, не должен ли финал пьесы быть оптимистическим, чтобы он придавал необходимую отвагу для конструктивной работы и борьбы?" "Прежде всего пьеса должна быть предостережением, а вовсе не решением. Не литературе решать проблемы и конфликты современности. Это могут сделать только люди труда и люди действия. Я имею в виду вождей и политиков государств. Кроме того, последняя картина имеет особое назначение. Показать, что диктаторы и демагоги падают жертвой того, что они сами развязали. От зрителей не должно ускользнуть, что возбужденная диктатором толпа уничтожает не только доктора Галена, но и самого диктатора и его государство".

"Почему вы не поставили рядом с доктором Галеном еще и других борцов за мир и демократию?" - "У меня было в распоряжении только три часа. Я должен был оставить в пьесе лишь то, что было необходимо для выражения конфликта".

"Интересна ли полемика вокруг пьесы?" - "Полемика, которая представляет наибольший интерес в дискуссии, касается следующего: не мог ли доктор Гален передать свое лекарство в другие сражающиеся руки, которые бы после его смерти продолжали борьбу. Это возражение показывает, сколько в наших людях воинственного оптимизма. Больше всего поэтому меня удручало, что конец "Белой болезни" - это и конец борьбы. В этом зрители правы так же, как прав и я, когда захлопываю двери перед перспективой лучшего будущего.

Я сознавал, что с моей стороны это безжалостно, но я не хотел затупить острие моего предупреждения. Доктор Гален и его лекарство - простая фикция, "о борьба за мир и демократию, слава богу, достаточно жизненна, чтобы вынести в полном объеме и это трагическое ощущение актуальной опасности, которая грозит современному человечеству".

Примечательно, однако, что, когда в конце 1937 года по пьесе Чапека был снят фильм, писатель внёс изменение в финал сценария. Доктор Гален посылает свое лекарство народу одной из малых стран, чтобы она могла бороться против белой болезни и агрессии.

В целом же приведенные высказывания Чапека убедительно показывают сложность и противоречивость авторской позиции в пьесе. С одной стороны, "Белая болезнь" возникла, по словам самого писателя, в результате "диалога, который все мы ведем со своей эпохой", и была предостережением перед конкретной опасностью фашизма, нависшей над демократическими странами.

С другой стороны, в ней отразились абстрактно-гуманистические иллюзии автора. Убежденный в том, что "даже произведение, написанное кровью своей эпохи, не должно быть написанотолько для своей эпохи и определяться ее мерилами", Чапек в то же время делал неверные выводы: желая избежать неприемлемой, как он считал, грубой тенденциозности, он стремился встать над борющимися лагерями.

Чешская коммунистическая печать, приветствуя "Белую болезнь" как важный шаг в творческой биографии писателя и серьезное предостережение перед фашистской опасностью, не могла пройти мимо противоречий пьесы. Критик-коммунист Ладислав Штолл писал по поводу ее первой постановки: "Это была не только интересная премьера, материал для рубрики рецензента; эта пьеса - знамение времени, сильный толчок для того, чтобы демократические мастера культуры серьезно задумались над собой, над судьбой доктора Галена.

Знание, гуманизм, свобода... все то, что наиболее дорого писателю Карелу Чапеку, что он воплотил в герое своей драмы:.. ему пришлось погрести под пятами беснующейся фашистской толпы. Внутренняя художественная закономерность его драмы должна была привести к такому трагическому концу..." И критик подчеркивал, что причина гибели Галена - "трагическая философия Чапека-мыслителя, от которой предостерегает Чапекхудожник и которая погубила воплощение всех идеалов Карела Чапека-демократа..."

Особые возражения коммунистической прессы вызвала попытка писателя изобразить столкновение Маршала и Галена как абстрактный конфликт идеи зла и идеи добра, представители которых находятся "на одной и той же нравственной плоскости".

Газета "Руде право" справедливо отмечала: "...только благодаря тому, что толпа не пускает доктора к диктатору, Чапек и.публика спасены от гротескной перспективы видеть фашистского диктатора во главе прогресса..." Вместе с тем в рецензиях, опубликованных в коммунистических органах, указывалось, что "творческая честность" не позволила писателю перенести действие своего произведения в мир фиктивной абстракции, и зритель видит на сцене и на экране изображение именно фашистского государства и фашистского диктатора,

После мюнхенской капитуляции пьеса и фильм "Белая болезнь" были запрещены. Наиболее значительная и удачная постановка "Белой болезни" после освобождения Чехословакии осуществлена в апреле 1957 года в пражском Национальном театре (режиссер Франтишек Сальцер,' художник Франтишек Трёстер). Среди исполнителей в этом спектакле чешская критика выделяет народного артиста Чехословакии Зденека Штепанека в роли Маршала и народных артистов Франтишека Смолика и Ярослава Пруху в роли Галена.

С большим успехом пьеса идет в братиславском Национальном театре.

Отдельной книгой пьеса вышла в 1937 году в издательстве Франтишека Борового и в течение года выдержала семь переизданий. До настоящего времени она издавалась в Чехословакии двенадцать раз. На русском языке "Белая болезнь" была впервые опубликована в 1950 году.

Стр. 278. Шарко Жан Мартин (1825-1893)-знаменитый французский невропатолог.