"Трудное восхождение" - читать интересную книгу автора (Чандлер Бертрам)

Щит и меч

«Следопыт», крейсер Федеральной Исследовательской и Контрольной службы, вернулся на Линдисфарнскую Базу, и лейтенанта Граймса вместе с несколькими другими офицерами списали «на берег». Он был этому только рад: отношения с капитаном Толливером с каждым днем становились все более напряженными. И все же… Нельзя сказать, что Граймс радовался от души. Что дальше? Что его ждет? Впрочем, Толливер, несмотря на все свои недостатки, был настоящим человеком. Он показал лейтенанту свой рапорт — ту его часть, где говорилось о нем, Граймсе.

«Лейтенант Граймс проявляет инициативу и усердие. К сожалению, обычно эта инициатива и усердие направлены не туда, куда следует».

Граймс решил не протестовать. Довольно часто его инициатива и усердие направлялись именно туда, куда нужно, но в это время капитана Толливера не было рядом. Капитан, пользуясь своим правом — и исполняя свой долг, — изображал Граймса таким, каким видел его сам. Но это ведь не единственный рапорт… И тем не менее Граймс волновался. Каким будет новое назначение? Как сложится его карьера в ФИКС? Если речь вообще пойдет о карьере.

Впрочем, доктора Маргарет Лэзенби тоже списали. Она имела ранг лейтенант-коммандер ФИКС, но предпочитала гражданское звание. Как это обычно бывает со старыми сослуживцами, которым есть что вспомнить, они коротали время вместе, пока сидели на Линдисфарнской Базе. В любом случае, лейтенант был неравнодушен к этой очаровательной рыжеволосой этологине, и ее симпатия ему льстила. Если очень повезет, они могут стать… не только друзьями. Впрочем, ему и без того было неплохо в обществе Мэгги — хотя она и не позволяла ничего, кроме краткого поцелуя на прощание.

Однажды он выпил чуть больше обычного. Кают-компания почти опустела. И Граймс решил поделиться с Мэгги своими опасениями.

— Мэгги, мне это не нравится…

— Что тебе не нравится, Джон?

— Я столько времени торчу на Базе — но новом назначении ни слуху, ни духу. Я тебе говорил, что Толливер написал обо мне в рапорте…

— Раз шесть, если не десять. И что дальше?

— Тебе-то хорошо, Мэгги. Хоть у тебя и два с половиной кольца, ты не космолетчик. Тебе не надо забивать голову такой ерундой, как продвижение по службе. А мне приходится. Я простой космический работяга. Космос — все, что я знаю.

— Хорошо знаешь, утенок, — рассмеялась она. — Я в этом уверена. Не волнуйся. Все будет хорошо, поверь тетушке Мэгги.

— Спасибо за поддержку, — уныло отозвался Граймс. — Но я не могу не волноваться. В конце концов, это моя карьера…

Она улыбнулась и стала еще привлекательней.

— Ладно, я тебе скажу кое-что. Твой драгоценный капитан Толливер — не единственный, кто удостоил тебя отзыва. Не забывай, исследование Четвертой Дельты Секстана проводил Научный отдел ФИКС. Поскольку ты астронавт, то официально считался командующим ты, но на самом-то деле, балом правили мы. И настоящим начальником лагеря был доктор Корцофф — или коммандер Корцофф, если тебе так больше нравится. Он тоже про тебя кое-что написал.

— Могу себе представить, — похоронным тоном отозвался Граймс. — «Этот офицер, не имея какой бы то ни было научной подготовки, взял на себя смелость провести собственный эксперимент, который неизбежно повлечет за собой разрушительные последствия для экологии, этологии, зоологии и биологии планеты…» Я никакую «логию» не забыл?

— Да ты всем понравился, — рассмеялась девушка. — И мне тоже. Только, между нами, твой «частный эксперимент» нас здорово позабавил. Ты слегка подтолкнул твоего друга Гундоса и его народ вперед по пути развития — но только слегка. Рано или поздно — думаю, скорее первое — они бы сами изобрели оружие. Это неизбежно… Хочешь узнать, что доктор Корцофф написал?

— Ну, хуже, чем у капитана Толливера, у него все равно не выйдет.

— «Этот офицер — прирожденный командир», — процитировала Мэгги.

— Ты не шутишь?

— Нет, Джон.

— Гхм… Ты сделала меня чуть-чуть счастливее.

— Я рада.

Повышения Граймс не получил. Зато он получил под свою команду корабль. Курьерскими судами ФИКС с их маленьким экипажем всегда командовали двухкольцевики — простые лейтенанты. Тем не менее, как сказала поэтесса двадцатого века Гертруда Стайн, «капитан есть капитан есть капитан…» И командирские курсы, которые Граймс прослушал перед новым назначением, были лучшим тому доказательством.

Прекрасную бочку меда портила только одна ложка дегтя — одна, но большая. Ложка по имени коммодор Дамиен, который командовал курьерской службой ФИКС. Он знал о Граймсе все и продемонстрировал это при первом же собеседовании. Лейтенант подозревал, что коммодор знает о нем даже больше, чем сам Граймс.

— Так много рапортов о вас, лейтенант, — сказал Дамиен, покачивая пухлой папкой, которую держал в руках. — И столько противоречий… Некоторые из ваших командиров считают, что вы станете самым молодым адмиралом за всю историю ФИКС, другие — что вас даже Приграничники не возьмут третьим помощником. И наконец, рапорт от офицеров-научников высокого ранга. Снова похвальные отзывы. Правда, эти джентльмены — не астронавты… К таким, как Вы, есть только один подход. Мы дадим вам шанс. Вы получите под командование что-нибудь маленькое и незначительное — и посмотрим, что у вас выйдет. Думаю, это будет «Щитомордник». Для начала вы будете просто мальчиком на галактических побегушках. Покажете себя хорошо — если покажете — Вам доверят более важные миссии. Я ясно выразился?

— Да, сэр.

— Тогда постарайтесь помнить, чему вас учили, и ведите себя хорошо. Это все.

Граймс отсалютовал коммодору Дамиену и покинул его кабинет.

Граймс влюбился в свой первый корабль. Он был по-настоящему горд своим назначением — хотя это был всего лишь крошечный курьер «серпент-класса», легковооруженный, с минимальным составом экипажа. Кроме Граймса, на борту находились два вахтенных офицера-мичмана, инженер — тоже однокольцевик и два офицера связи — оба лейтенанты. Один отвечал за электронные средства связи. При необходимости его можно было поставить на вахту. Второй был псиоником — очень ценный член экипажа, поскольку на «Щитоморднике» еще не установили ни передатчик Карлотти, ни Карлотти-Пеленгатор. Кроме кают для команды, на корабле имелись также роскошные апартаменты для одного пассажира. Одной из функций курьеров была экспресс доставка Очень Важных Персон из точки А в точку Б.

— Перелет с Базы Линдисфарна на Донкастер на максимальной скорости, — сказал коммодор Дамиен, — не забывая при этом о безопасности корабля.

— И об удобстве пассажира, сэр? — спросил Граймс.

— Это уж вас не касается, лейтенант, — ухмыльнулся Дамиен, и его лицо стало еще больше похожим на череп. — Мистер Альберто… крепкий орешек. Я бы сказал — он даст сто очков вперед… любому среднему астронавту.

— Слушаюсь, сэр, — ответил лейтенант. Прозрачный намек коммодора предназначался для его густо покрасневших ушей. — Прокатим с ветерком и песнями.

— Только постарайтесь добраться целиком, а не по частям, — фыркнул Дамиен. — Это все, что командованию от вас нужно. Точнее, нужно доставить мистера Альберто в целости и сохранности. — Коммодор взял со стола тщательно запечатанный конверт и передал его Граймсу. — Ваш приказ; открыть только когда ляжете на курс. Впрочем, я уже вам почти все рассказал. Вперед, астронавт, — он снова ухмыльнулся.

Граймс встал, надел фуражку, отсалютовал коммодору свободной правой рукой, развернулся на каблуках и строевым шагом вышел из кабинета.

Это было его первое секретное задание.

Граймс маршировал по коридору, и в его ушах звучала музыка. Затем он остановился. На посадочных платформах космопорта стоял его корабль, зажатый с двух сторон крейсером класса «созвездие» и транспортом класса «планета». Но он гордо тянулся к небесам — острая металлическая игла, ярко горящая в почти горизонтальных лучах заходящего солнца. Он казался выше, чем был на самом деле. И это его корабль. И плевать, что офицеры, которые служат на больших кораблях, обзывают курьеры «летающими веретенами».

Развернув плечи, Граймс гордо зашагал к трапу своего «летающего веретена». Униформа ладно сидела на его коренастом теле — надо сказать, не слишком опрятная. Мичман Бидль, первый помощник, скучающий в шлюзе в ожидании командира, отсалютовал Граймсу, и тот ответил с приличествующей капитану небрежностью.

— Все готово к взлету, капитан.

— Спасибо, Первый. Пассажир на борту?

— Да, сэр. И его багаж.

Граймс подавил искушение спросить, каков из себя этот тип Только когда разница в рангах действительно велика, можно не заботиться, как выглядишь в глазах подчиненных.

— Отлично, Первый. — Граймс посмотрел на часы. — Взлет в 19:30, сейчас 19:17. Я пойду прямо в рубку.

— Мистер фон Танненбаум и мистер Словотный ждут вас там, сэр, а мистер МакКлауд в полной готовности в двигательном отсеке.

— Отлично. А «мозги в желе» мистера Дина? Надежно упакованы?

— Да, сэр.

— Хорошо. Тогда передайте мистеру Альберто мои приветствия и спросите, не хочет ли он присоединиться к нам в рубке во время взлета.

На одном дыхании Граймс взлетел по лестнице — подъемники в осевой шахте на «серпентах» не устанавливались. Он даже не зашел в собственную каюту — капитан курьера способен оказаться в любой точке Галактики в мгновение ока. В рубке обнаружились мичман фон Танненбаум (белокурая бестия) и лейтенант Словотный (просто радист). Граймс едва успел занять свое кресло, как в люке показалась пухлая физиономия Бидля.

— Я спросил мистера Альберто, хочет ли он прийти в рубку, капитан…

— Так он придет, Первый? — Граймс демонстративно взглянул на переборку, где висели часы.

— Нет, капитан. Он сказал…

— Тогда хватит об этом. Пора на взлет.

— Он сказал: «Пусть ваши люди делают свое дело, а я делаю свое».

Граймс пожал плечами. Капитану курьера положено знать, как следует принимать важных пассажиров, если они появлялись. Некоторых из них — очень немногих — он предпочел бы больше никогда не видеть, да и меньше тоже.

— Мистер Альберто и мистер Дин готовы к взлету? — спросил он.

— Да, капитан. Правда, наш Призрак в печали и сомневается, что антишоковая система усилителя в порядке.

— Он вечно во всем сомневается. Разрешение на взлет, радист.

— Разрешение на взлет, капитан. — Маленький жилистый радист склонился к микрофону: — Миссия 7DKY — Башне. Просим разрешение на взлет.

— Башня — миссии 7DKY. Есть разрешение. Бон вояж.

— Спасибо, — пробормотал Граймс. Он быстро оглядел рубку: офицеры на местах и уже пристегнулись, лампочки на сигнальной панели горят зеленым.

— Ну, поехали… — прошептал он, смакуя древнее выражение.

Он нажал кнопки — и корабль «поехал».

Это был обычный старт курьера. Инерционный двигатель развил максимальное ускорение за микросекунды. Потом на радаре появилась отметка минимальной безопасной высоты, и Граймс подключил вспомогательные реактивные двигатели. Корабль строился с расчетом на перегрузки, которые считались опасными на больших судах. Экипаж подбирался соответствующий — и это было тоже поводом для гордости. Интересно, как там пассажир — единственный сторонний человек на корабле? Граймс усмехнулся — только мысленно. Ускорение буквально расплющивало его по спинке кресла. Коммодор Дамиен говорил, что мистер Альберто — крепкий орешек. Ну что же, пусть получит все причитающиеся G и насладится.

Корабль прорвал клочья перистых облаков. Вокруг было темнеющее фиолетовое небо и в нем — яркие немигающие звезды. Вот остались позади верхние слои атмосферы, потом стрелки приборов дернулись — корабль проходил сквозь пояс излучения ван Аллена. Оставалось только совершить прыжок. Заглушив инерционный и реактивный двигатели, Граймс развернул судно на направляющих гироскопах. Теперь острие «веретена» было нацелено на звезду Донкастера — она блестела точно в центре паутины линий, затянувшей экран. Фон Танненбаум, исполняющий обязанности навигатора, ввел поправку на движение Галактики: корабль должен лететь туда, где звезда находится сейчас, а не туда, где она находилась семьдесят три года назад.

Снова заработал инерционный двигатель. Одновременно с ним ожили прецессирующие гироскопы Манншенновского Движителя. Обычное краткое головокружение, вызванное полем темпоральной прецессии, предметы окрасились всеми цветами радуги, а четкие яркие звезды за иллюминаторами превратились в мерцающие спирали. Граймс еще пару минут посидел в кресле. Все шло как по маслу, и он был доволен. Потом медленно и осторожно вытащил свою потертую трубку, проигнорировав возмущенный взгляд Бидля, который, за отсутствием биохимика, отвечал за систему регенерации воздуха.

— Первый, установите часы на время Глубокого космоса, — произнес он, выпустив облако пахучего дыма. — И пусть мистер Дин свяжется с базой Линдисфарна. Мы легли на курс и идем к Донкастеру.

— Расчетное время подхода, капитан? — спросил Бидль.

Граймс вытащил запечатанный конверт из кармана на ручке кресла и рассмотрел его. Он ожидал увидеть «Только для ваших глаз. Сжечь перед прочтением».

— Пролистаю эту макулатуру и скажу, — пообещал он. В конце концов, даже на маленьком корабле общение не должно становиться слишком неформальным. Граймс выбрался из кресла и отправился к себе в каюту, чтобы ознакомиться с приказом.

В приказе не содержалось почти ничего нового. Направление указано, прочее — на усмотрение капитана. Единственное — они обязаны прибыть на Донкастер не позже двадцать третьего апреля по местному времяисчислению… Кстати, как Донкастерский календарь соотносится с Линдисфарнским? Сейчас на вахте Бестия… Граймс связался с рубкой по интеркому и задал интересующий вопрос. Компьютер Танненбаума должен выдать ответ через несколько секунд и с точностью до четырнадцати знаков после запятой. Как раз то, что нужно, чтобы рассчитать необходимую скорость.

— Двадцать третье апреля на Донкастере соответствует восьмому ноября на Линдисфарне, капитан. — отозвался фон Танненбаум. — Могу сказать точнее…

— Не стоит, пилот. Судя по инструкции, мы получили небольшую фору. А что, если доставить мистера Альберто на три дня раньше срока? У него будет время присмотреться к обстановке — перед тем как приступить к своим обязанностям в кабинете верховного комиссара… или как это называется. Насколько я понимаю, мы остаемся на Донкастере, пока нас не направят куда-нибудь еще. Так что три дня отдыха нам не помешают.

— Я слышал, это приятная планета, капитан.

Фон Танненбаум замолчал. Граймс словно наяву увидел белокурого атлета, который склонился над компьютером, и столбики цифр, бегущие по экрану.

— Пожалуй, нам надо уменьшить скорость. Сбросим уровень темпоральной прецессии или реальное ускорение? — Два О — это, пожалуй, чересчур, — заметил Граймс.

— Отлично, капитан. Уменьшить до 1, 27?

— А мы вовремя прилетим?

— Вовремя.

— Уменьшай.

Миг — и прерывистое биение инерционного двигателя стало реже. Ускорение уже не так сильно вжимало в кресло. Нет нужды смотреть на акселерометр, который размещался среди других приборов на стене каюты. Фон Танненбаум — отличный парень, отличный офицер и отличный навигатор. В дверь резко постучали.

— Войдите, — сказал Граймс, развернувшись вместе с креслом к двери.

Этот человек был не знаком капитану. Пассажир. Граймс собирался пригласить его, чтобы поговорить и выпить чего-нибудь освежающего, но пассажир его опередил.

Мистер Альберто оказался невысок ростом и в первый момент Мог показаться настоящим колобком. Но каждое его движение говорило о том, что этот солидный объем создают мускулы — а вовсе не жир. Темно-серый костюм — строгий, почти официальный. Граймс слабо разбирался в тонкостях портновского искусства, но даже он не мог не заметить, что материал и покрой просто превосходны. Впрочем, выше галстука все выглядело весьма заурядно. Широкое, ничем не примечательное лицо, черные блестящие волосы и черные, но довольно тусклые глаза. На физиономии пассажира было написано капризное раздражение.

— Почему мы затормозили? — осведомился он, даже не поздоровавшись.

Граймс собирался ответить весьма резко, но удержался. В конце концов, он всего лишь младший офицер, хоть и капитан. Его предупреждали, что пассажир без особого труда выдерживает перегрузки, какие ему и не снились.

— Я установил скорость так, чтобы мы прибыли за три дня до назначенного срока, мистер Альберто. Полагаю, это соответствует вашим планам.

— Три дня…

Мистер Альберто улыбнулся. Гримаса обиженного ребенка на его физиономии сменилась выражением полного довольства. Похоже на смену масок — и, скорее всего, так и есть. Но этому обаянию трудно было не поддаться.

— Три дня… У меня будет достаточно времени, чтобы приглядеться к обстановке, капитан. И я знаю — так же, как и вы — что перегрузки обычно весьма утомляют.

— Не желаете присесть, мистер Альберто? Что-нибудь выпить?

— Благодарю, капитан. Сухой шерри, если можно…

Граймс улыбнулся и развел руками.

— Боюсь, что на курьерах не слишком большой выбор напитков. Могу предложить джин, скотч, бренди…

— Джин с лаймом, пожалуйста.

Лейтенант приготовил коктейль, подал Альберто один стакан и поднял собственный, сказав:

— Ну, за преступность.

— Почему за нее капитан? — снова улыбнулся Альберто.

— Один из любимых тостов. Перед ним было «До дна», а еще раньше — «Будем здоровы…»

— Понятно, — Альберто сделал маленький глоток. — А у вас хороший джин.

— Неплохой. Мы получаем его с планеты Ван Димена*.1

Последовала долгая пауза.

— Вы долго пробудете на Донкастере, мистер Альберто? У меня создалось впечатление, что мы должны дождаться, пока вы закончите свои… дела.

— Это не займет много времени.

— Дипломатия?

— Можно сказать и так.

Еще одна улыбка, почему-то хищная.

«Похоже, у меня разыгралось воображение», — решил Граймс.

— Еще джину?

— Почему бы и нет. Расслабиться, пока можно.

— Трудная работа?

— Как и ваша, капитан.

Медный звук горна из интеркома разнесся по каюте.

— Нас просят к столу, — сказал Граймс.

— Как у вас все стильно, капитан.

— У нас есть записи сигналов на все случаи, — пожал плечами Граймс. — Что до еды… — он опять пожал плечами. — Повара у нас нет. Готовит радист… то есть мистер Словотный. Для радиста он неплохой повар.

— Как вы думаете, он не обидится, если я этим займусь? — спросил Альберто. — В конце концов, я единственный бездельник на этом корабле.

— Мы над этим подумаем, — сказал Граймс.

— Знаете, что я думаю, капитан? — неторопливо начал Бидль.

— Я же не телепат, Первый, — лениво отозвался Граймс. — Озвучьте мысль.

Оба офицера отдыхали в рубке после сытного обеда. Обоим хотелось расстегнуть пуговицу на форменных шортах. Граймс пытался подавить легкую отрыжку. Обязанности кока принял мистер Альберта, и прием пищи превратился из необходимости в удовольствие. Правда, он наотрез отказался мыть посуду… но это, если вдуматься, невеликая цена за такое счастье. Сегодня вечером, например, на ужин была подана «салтимбокка» с терпким красным вином — шеф-повар умудрился сделать регидратированное вино похожим на настоящее! И при этом он еще извинялся — искренне извинялся! — за качество еды! А шалфей — свежий, а не сушеный!

— Я думаю, — так же неторопливо продолжал Бидль, — что Верховному комиссару приелось местное меню. Вот он и послал за мистером Альберто, чтобы тот похозяйничал и внес некоторое приятное разнообразие.

— Возможно, — согласился Граймс. — Но какого черта наше начальство отрядит «серпент» за шеф-поваром? Будь он хоть трижды гением… Подозреваю, на Донкастере найдутся повара не хуже.

— Повар и шеф-повар — это две большие разницы.

— Ладно. Но и шеф-повара на Донкастере наверняка есть. — Но Альберто действительно хорош. Вы сами говорили.

— И могу еще раз повторить. На самом деле, можно хорошо уметь несколько дел, но оставаться при этом любителем. Альберто как-то говорил, что он математик…

— Математик?

Бидль был не на шутку удивлен.

— Вы же знаете, что Бестия любит показывать свои игрушки всем, кто проявит хоть какой-нибудь интерес. Так вот, Альберто был в рубке во время его вахты — помните, он сказал, что наладит кофеварку? Наш мистер фон Танненбаум выстроил своих кроликов и заставил их показывать фокусы. И он страшно ворчал, когда сдавал мне вахту. Как это он сказал? А! «Я думал, все эти планетарные крысы тупицы. Но Альберто — это нечто выдающееся. Если он сумеет сложить два и два, то один раз получит четыре, а другой раз — пи в квадрате».

— А кофеварку он наладил?

— А как ты думаешь. Кофе теперь — просто класс.

— Тогда на что вы жалуетесь, Первый?

— Я не жалуюсь — просто странно все это.

«Согласен», — подумал Граймс. Но командир корабля имеет право получать на свои вопросы только удовлетворительные ответы. Едва Бидль ушел заниматься своими многочисленными делами, Граймс вызвал по интеркому Дина.

— Ты занят, Призрак? — спросил он.

— Я всегда занят, капитан.

И это была правда: офицер псионической связи всегда на посту — хочет он этого или нет, спит или бодрствует. Каждую секунду, круглые сутки его мозг открыт для посланий других телепатов. Одни были способны передавать мысли на любые расстояния, другие — нет; одни пользовались органическими усилителями — к числу таких телепатов принадлежал и Дин, другие обходились собственными силами. Само собой, в этом присутствовал момент избирательности. В далекие времена, когда радио на Земле только появилось и называлось «беспроволочным телеграфом», оператор мог выловить из невнятного шума помех сигнал своего корабля, чей-нибудь «СОС» или «ТТТ». Точно так же телепат обычно «слушает» избирательно. Кроме того, он может «слышать» мысли нетелепатов, которые находятся неподалеку. Но это остается в тайне — по крайней мере, если не возникают крайние обстоятельства.

— Можешь уделить мне пару минут, Призрак? В конце концов, твое занятие к месту не привязано — моя каюта для этого тоже годится.

— Э-э… слушаюсь, капитан. Сейчас поднимусь. Я уже знаю, о чем вы хотите меня спросить.

«Еще бы», — подумал Граймс.

Примерно через минуту мистер Спуки Дин вплыл в капитанскую каюту. Прозвище весьма ему подходило — высокий, хрупкий, белесый, почти прозрачный, он действительно напоминал привидение. Даже черты лица выглядели размазанными.

— Приземляйся, Призрак, — приветливо сказал Граймс. — Не желаешь промочить горло?

— Пожалуйста, джину, капитан.

Граймс налил обоим поровну. В собственный стакан он бросил льда и щедро плеснул тоника. Мистер Дин предпочитал чистый джин — такой же бесцветный, как он сам.

— Боюсь, что не могу выполнить вашу просьбу, капитан, — протянул псионик, медленно посасывая джин.

— Почему, Спуки?

— Вы же прекрасно знаете, что мы, выпускники Райновского института, даем клятву уважать частную жизнь других людей.

— На корабле ФИКС не может быть «частной жизни», Призрак.

— Может, капитан. Должна быть.

— Но не когда речь идет о безопасности корабля.

Старая песня. Этот диалог происходил не в первый раз, повторяясь с точностью звукозаписи. После третьей порции телепат сдается.

— У нас бывали странные пассажиры, Призрак Помнишь вальдегренского дипломата, который хотел захватить корабль и улететь на нем домой?

— Я помню, капитан, — Дин протянул непонятно как опустевший стакан. Граймс, снова поймал себя на мысли, что джин телепортируется из стакана прямо в желудок псионика, но налил еще.

— Мистер Альберго тоже странный пассажир, — продолжал он.

— Но он гражданин Федерации, — вяло возразил Дин.

— Откуда мы знаем? Может, он двойной агент? Или, может быть, ты знаешь точно?

— Не-а.

Дин готов проболтаться всею после двух стаканов джина? Небывалое дело.

— Я ничего не знаю.

— В смысле?

— Обычно, капитан, нам приходится закрывать свое сознание от скучных повседневных мыслей псионических тупиц… только не обижайтесь. Мы так называем всех нетелепатов. Вы же только и делаете, что вспоминаете о девицах из последнего порта и представляете тех, которые встретятся в следующем. Просто тошнит! — он скорчил гримасу отвращения — вернее, нечто похожее на гримасу. — Задницы, животы, груди! Бестия сам не свой до титек, а у вас пунктик — красивые ножки…

Оттопыренные уши Граймса побагровели, но он промолчал.

— А все эти мечты о карьере — вообще завыть хочется: «Когда я получу еще полкольца? Когда я стану старшим офицером? А адмиралом?»

— Амбиции… — пожал плечами Граймс.

— Амбиции без амуниции… И последнее веяние: «Интересно, что Альберто приготовит на завтрак? А на обед? На ужин?»

— А что будет на обед? — поинтересовался Граймс. — Я как раз думал, можно ли из дрожжей сделать цыпленка по-охотничьи.

— Не знаю.

—  Конечно, повар из тебя никудышный. Это стало ясно еще тогда, когда ты в первый раз попытался что-то готовить.

— Я не знаю, что будет на обед, — на этот раз покраснел Дин. — Честно говоря, я пытался узнать — мне же надо соблюдать диету…

Могучим усилием воли Граймс сдержал неподобающие мысли. Как и многие болезненно худые люди, Дин обладал бешеным аппетитом.

— Так ты пытался подслушивать? — спросил он.

— Да. Но, знаете, иногда встречаются нетелепаты. Альберто один из них. Настоящие нетелепаты. Большинство людей может передавать мысли, но не могут принимать. Альберто даже не передает.

— Полезное качество для дипломата, — подметил Граймс. — Конечно, если он дипломат. А может, он пользуется каким-го псионическим глушителем?

— Нет, я бы знал.

Граймс больше не мог игнорировать протянутый стакан. В конце концов, Дин заработал третью порцию.

Курьер «Щитомордник» вышел в нормальный пространственно-временной континуум к северу от плоскости эклиптики Донкастера. Прежде чем изобретения Карлотти предельно упростили определение координат звездолета, навигация считалась в той же мере искусством, сколь наукой — и фон Танненбаум владел этим искусством в совершенстве. Маленький корабль лег на трансполярную орбиту и, едва получив разрешение от диспетчеров, сел в порту Дунканнон. Граймс с гордостью решил, что эта посадка получилась у него одной из лучших. И неудивительно: условия не слишком отличались от идеальных. Ни облачности, ни ветра, ни мало-мальски приличных турбулентностей. Аппаратура работала прекрасно, инерционный двигатель отзывался на команды без задержек. В общем, один из тех случаев, когда капитан чувствует, что корабль — это продолжение его собственного тела. По местному времени было утро, солнце только поднималось над зеленеющими покатыми холмами на востоке, расцвечивая здания города, раскинувшегося в нескольких милях от космопорта, он походил на случайно оброненную кучку драгоценных камней.

Опоры посадочного устройства коснулись площадки в центре треугольника посадочных огней — так мягко, что не раздавили бы орех, если бы тот случайно оказался на бетоне.

— Двигатель — стоп, — скомандовал Граймс.

— Принять портовые службы? — спросил Бидль.

— Да, Первый. — Граймс посмотрел в иллюминатор на приближающиеся от административного здания автомобили. Санитарный контроль, иммиграционный, таможенный… Начальник порта, демонстрирующий уважение гостю — военному кораблю — из дружественной Федерации… А третья? Граймс взял бинокль и разглядел флажок на капоте последней машины. Темно-синий, со стилизованным созвездием — флаг Федерации. Значит, сам Верховный Комиссар приехал посмотреть на приземление корабля. Граймс пожалел, что он сам и его офицеры не позаботились о парадной униформе, но было поздно. Граймс бросился в свою каюту и едва успел поменять потускневшие эполеты на рубашке на новые, блестящие, когда прибыл Верховный Комиссар.

Бидль представил высокого гостя со всей важностью, на какую был способен:

— Капитан «Щитомордника» лейтенант Граймс, сэр. Капитан, позвольте вам представить сэра Вильяма Виллоуби, Верховного Комиссара Федерации на Донкастере.

Виллоуби протянул руку, оказавшуюся, как и весь он, маленькой и пухлой:

— Добро пожаловать на борт, капитан. Ха-ха, надеюсь, вы не обижаетесь, что я позаимствовал одно из ваших космических выраженьиц?

— У нас нет на них патента, сэр.

— Ха-ха. Прекрасно.

— Не желаете присесть, сэр?

— Спасибо, капитан, спасибо. Но только на минуточку. Я слезу с вашей шеи, как только мистер Альберто пройдет таможню и все прочее. Затем я утащу его в Резиденцию.

Он помолчал, разглядывая Граймса неожиданно яркими и острыми, хотя и заплывшими жиром глазками.

— Как он вам, капитан?

— Мистер Альберто, сэр? «Чего он хочет, черт подери?»

— Э-э… он прекрасно готовит…

— Рад это слышать, капитан. Затем я его и вызвал. Приходится устраивать столько приемов… а эти тупицы у меня на кухне не могут воды вскипятить, не устроив пожара. Это просто невозможно, просто невозможно, мистер Граймс, только не для человека в моем положении.

— Так, значит, он действительно шеф-повар, сэр? Маленькие глазки сверлили Граймса, словно буравчики.

— Конечно. А кто же еще? А вы что думали?

— Ну, на самом деле, мы тут поболтали как-то вечером, и мистер Альберто вроде как намекал, что он математик…

— Неужели? — Виллоуби хихикнул. — Он вас немножко обманул. Хотя, конечно, настоящий шеф-повар — всегда математик. Ему надо правильно составлять свои уравнения — этого столько-то, того столько-то, тот фактор, этот фактор…

— Да, можно сказать и так, сэр Вильям.

Тут вернулся Бидль в сопровождении Альберто.

— Мне пора, капитан, — сказал пассажир, пожимая руку Граймсу. — Благодарю за приятнейшее путешествие.

— Это вам спасибо, — отозвался Граймс. — Нам будет вас не хватать.

— О, вам еще представится случай насладиться стряпней мистера Альберто, — весело возразил Верховный Комиссар. — Как офицеров единственного на всей планете военного корабля Федерации, вас завалят приглашениями — и в Резиденцию тоже. Кроме того, если мистер Альберто успеет быстро обучить моих поваров, вы, возможно, повезете его обратно.

— Будем надеяться, — хором сказали Граймс и Бидль.

— Тогда хорошего вам дня. Пойдемте, мистер Альберто — пора показать моим поварятам, как варить яйца!

Они ушли, и в дверях появился начальник порта. Его пригласили войти, усадили, налили кофе.

— Ваш первый визит на Донкастер, — скорее объявил, чем спросил он.

— Да, капитан Тарран. Кажется, очень приятная планета.

— Хм.

Это с равной вероятностью могло означать и «да», и «нет».

— Скажите, пожалуйста, сэр, неужели повара в Резиденции Верховного комиссара действительно так плохи, как он утверждает?

— Понятия не имею, капитан. Я простой торговый капитан на планетной службе. В отличие от вас меня на всякие роскошные приемы не приглашают. — Белозубая улыбка сверкнула на тонком смуглом лице, словно солнце сквозь тучи, смягчив резкость слов. — И хвала всем богам Галактики!

— Я с вами полностью согласен, капитан. На этих приемах ни одного живого человека… Сплошь крахмальные воротнички, вежливые расшаркивания с теми и этими — а в обычной жизни к ним и на милю не подойдешь.

— Но у Комиссара, похоже, есть дар общаться со всеми, — вмешался Бидль.

— Почему? — спросил Граймс.

— Ну, самому приехать в порт, чтобы встретить повара…

— Он любит покушать, — возразил Граймс. — Просто любит покушать.

Официальные приемы следовали один за другим. Но случались и встречи другого рода. Возможно, Тарран не был вхож в местное высшее общество, зато знал людей самых разных профессий и интересов. И эти приемы, куда Граймса приглашали благодаря Таррану, оказывались значительно приятнее официальных церемоний, посещать которые входило в обязанности лейтенанта. На одном таком неформальном ужине, который давал профессор Толливер, заведующий кафедрой политических наук в университете Дунканнона, Граймс познакомился с Сельмой Мадиган.

Кроме Граймса, его офицеров и Таррана, все приглашенные были из университета — студенты и преподаватели. И среди них были не только представители человеческой расы. К своему огромному удивлению, Граймс обнаружил общение с шаарской принцессой доставляет ему подлинное удовольствие — хотя шаарскую королеву, которой его представили на приеме у мэра, он возненавидел с первого же взгляда.

— Ты представляешь, — жаловался он Бидлю, — мне пришлось расшаркиваться с этой гнусной старой шмелихой-переростком, увешанной таким количеством драгоценностей, что и корабль не поднимет… Таскать на себе тонну бриллиантов — и не купить себе приличную голосовуху! Скрежещет, как стертая игла по поцарапанной пластинке в древнем проигрывателе!

Но принцесса Шрин была прекрасна. Можно сказать, нечеловечески прекрасна — это была красота сложного блестящего мобиля. Ее голосовой аппарат создавал приятное, почти соблазнительное контральто, с чуть-чуть жужжащими обертонами. Несомненно, принцесса могла считаться весьма привлекательной представительницей своей расы.

— Я нахожу вас, людей, совершенно завораживающими существами, капитан, — говорила она. — Между вами и нами столько общего, и такая разница. Но мне очень нравится на этой планете…

— А сколько вы еще пробудете здесь, ваше Высочество?

— Зовите меня Шрин, капитан, — попросила она.

— Спасибо, Шрин. Меня зовут Джон. Я буду чрезвычайно польщен, если вы будете звать меня так. — Он рассмеялся: — Кроме того, я всего лишь лейтенант.

— Очень хорошо, лейтенант Джон. Что касается вашего вопроса, то боюсь, мне придется вернуться на свою планету, как только я получу диплом по соцэкономике. Наша Королева-мать решила, что это полезная специальность для будущей правительницы. Ветры перемен проносятся и сквозь наши ульи, и мы должны подставлять им крылья.

«Очень симпатичные крылья», — подумал Граймс.

И все же Шрин была неописуемо чужой — а стройная девушка, подошедшая к ним, без сомнения, принадлежала к человеческой расе. Высокого роста, она еще и уложила свои блестящие рыжие волосы в сложную высокую корону. Если судить по канонам красоты, рот великоват, лицо тонкое — но чересчур резко очерчено. Но зеленые глаза и улыбка делали ее просто неотразимой.

— Очередная победа, Шрин? — спросила она.

— Я бы не возражала, если бы лейтенант Джон вдруг стал инсектоидом, — ответила принцесса.

— В таком случае, я стал бы трутнем, — отшутился Граймс.

— Насколько мне известно, это самая подходящая характеристика для капитанов, — парировала девушка.

— Вы знакомы с Сельмой? — спросила Шрин. Последовала надлежащая церемония представления.

— Как вам вечеринка, мистер Граймс? — осведомилась Сельма Мадиган.

— Очень мило, мисс Мадиган. Приятное разнообразие после официальных приемов — только никому не говорите.

— Рада, что вам понравилось. Мы стараемся избавиться от этой мрачной атмосферы задворков Империи. Многие наши студенты, как и Шрин, — «чужие»…

— На моей планете чужими были бы вы, — возмутилась Шрин.

— Знаю, дорогая. Уверена, что и мистер Граймс это знает. Но общение разумных рас способствует взаимному обогащению их культур. Ни у одной расы нет монополии на священную миссию — нести цивилизацию в Галактику…

— Можно без проповедей, Сельма! — Удивительно, какую гамму чувств может передать обычный «голосовой ящик»! — Но если тебе это так необходимо, можешь продолжать. Возможно, ты обратишь лейтенанта Джона в свою веру.

Она изящно махнула верхней лапкой, скользнула прочь и присоединилась к группе из двух людей, юного галличека и безвкусно разряженного псевдоящера с Декковара.

Сельма Мадиган посмотрела прямо в глаза Граймсу.

— А что вы думаете о нашей политике интеграции?

— Полагаю, это будет полезно.

— «Полезно»! — передразнила она. — Похоже, вы так же прыгаете по верхам, как и все остальные. Мило щебечете с той же Шрин: еще бы, настоящая живая принцесса. А ведь Шаара — не королевство в нашем понимании. Королевы — это самки, достигшие возраста размножения, а принцессы — неполовозрелые самки. Но Шрин — принцесса. Как звучит! А с той же Ооной у вас куда больше общего — по крайней мере, в отношении биологии. Но на Оону вы и взглянуть не хотите, а вокруг Шрин вьетесь, как мотылек вокруг лампочки.

Граймс покраснел.

— Оона — лохматое существо, похожее на земного шимпанзе, и пахнет так же. А Шрин… Она красива.

— У Ооны золотая голова. Ее единственная слабость — земляне в униформе. Она находит их совершенно неотразимыми. Вы ее обидели. Я заметила, и Шрин видела.

— Не знаю, — отрезал Граймс. — Может быть, в своем мире Оона именуется «Ее Императорское Высочество» — но это не значит, что я обязан ее любить.

Профессор Толливер, небрежно замотанный в потертую тогу, присоединился к разговору. Табак в его трубке был еще более крепким, чем у Граймса.

— В словах нашего юного Граймса есть резон… — заметил он.

— Еще бы, — согласился Граймс. — На мой взгляд, люди есть люди — неважно, гуманоиды они, арахноиды, ящеры или фиолетовые осьминоги из соседней галактики. Если они люди нашего склада, они мне нравятся. Если нет — нет.

— Оона нашего склада, — настаивала Сельма.

— По запаху не похоже.

— Думаете, ей очень нравится вонь вашей трубки — или, если уж на то пошло, трубки Питера? — рассмеялась девушка.

— Может, и нравится, — предположил Граймс.

— Наверняка нравится, — подтвердил профессор Толливер.

— Мужчины… — фыркнула Сельма Мадиган.

Толливер куда-то направился. Граймс и Сельма тоже решили сменить положение в пространстве. На столе красовался огромный кувшин с пуншем. Лейтенант налил пунша им обоим и, подняв стакан, провозгласил:

— За интеграцию!

— Надеюсь, вы говорите от души.

— Возможно, — чуть неуверенно отозвался Граймс. — В конце концов, Вселенная одна, и всем нам надо как-то жить. Если помните, не так давно на нашей родной планете люди готовы были рвать друг другу глотки только потому, что у одних кожа была белая, у других черная, а у третьих желтая. О группах поменьше я вообще молчу. Фон Танненбаум — вон он, видите? Мы его зовем «Белокурая бестия». Он отличный офицер и отличный друг. Но его предки весьма плохо относились к моим предкам с материнской стороны. Мои тоже хороши. Может, я и не прав, но я думаю, причина большей части кровавых событий земной истории — ксенофобия, доведенная до предела…

— Почти речь, Джон, — она отпила пунша. — Жаль, что устав вашей службы запрещает активно участвовать в политических действиях.

— Почему?

— Вы бы прекрасно подошли для партии, которую мы открываем. ЛЖ.

— ЛЖ?

— Простое сокращение: Лига Жизни. Вы только что говорили о земной истории. Даже когда нации Земли воевали между собой, существовали организации — религии, политические партии, просто общества, в которые входили люди разных наций и рас. Цель Лиги Жизни — братство разумных видов.

— Трудное дело.

— Но необходимое. Можно сказать, что Донкастер расположен весьма неудачно, можно сказать — очень выгодно. Как посмотреть. Одинокая планета, колонизированная человечеством, на границе с двумя — я очень не люблю этого слова, но придется — чужими империями. Галличекская Гегемония и Шаарская Империя — если пользоваться их терминологией, суперулей. Мы знаем, что Империя Земли собирается превратить Донкастер в галактический бастион — точнее, в колоссальный дредноут. Броня, сотни тысяч солдат, фантастическое оружие, направленное на обе расы — на птиц и насекомых. Баланс сил, «разделяй и властвуй» — старо как мир. Но среди нас есть те, кто предпочел бы жить в мире и дружбе с соседями. Вот почему университет Дунканнона всегда старался привлекать студентов других рас. И вот почему родилась идея создать Лигу Жизни, — она улыбнулась. — Наверно, вы назовете это просвещенным эгоизмом.

— Весьма просвещенным, — ответил Граймс.

Ему нравилась эта девушка. Она была привлекательна, а увлеченность только усиливала красоту. Положительно, она куда лучше тех красивых, но глуповатых девиц, с которыми ему доводилось общаться.

— Дома у меня есть литература по этому вопросу. Если хотите…

— Конечно, Сельма.

Он назвал ее по имени, а она приняла это как должное. Хороший знак или плохой?

— Чудесно, Джон. Тогда не будем терять время. Остальные могут повеселиться и без нас.

— Вы что… э-э… здесь живете?

— Нет, но отсюда недалеко. Пара минут пешком — это на Хитклифф-стрит.

К тому времени, когда Граймс забрал свой плащ и фуражку из гардероба, Сельма уже ждала его. Она запахнулась в зеленую преподавательскую мантию — точно под цвет глаз, которая красиво оттеняла огненные волосы. Вместе они вышли в туманную ночь. Воздух был промозглым, и холод, пробираясь под одежду, заставлял их держаться ближе друг к другу. Шагая рядом с девушкой по влажно поблескивающей булыжной мостовой, Граймс остро ощущал плавные движения ее тела.

«Здесь политическая литература, — подумал он, пытаясь казаться самому себе циником. — В другом месте — гравюры… Приятное разнообразие».

Но цинизма хватило ненадолго. Вот кто действительно прирожденный лидер… Когда-нибудь Сельма достигнет самой вершины политического Олимпа на родной планете. И несмотря на это… Сегодня ночью между ними может случиться нечто — и скорее всего случится… Граймс не собирался заглушать зов природы. Никто из них от этого не обеднеет, наоборот — станет богаче. А если и не случится… Достаточно того, что они идут вместе сквозь мягкую тьму, а воображение рисует картины того, что ждет их обоих в конце этой прогулки.

— Вот мы и пришли, Джон, — внезапно произнесла Сельма.

Дверь дома неясным золотистым прямоугольником вырисовывалась в полутьме. В прихожей никого не было — впрочем, какое это имело значение? Лифт быстро вознес их вверх и открылся в коридоре, застеленном ковром. Перед ними оказалась дверь, которую девушка открыла старомодным железным ключом. Граймс вспомнил, что на Донкастере голосовые замки не пользуются популярностью.

Мебель в гостиной была простой, но удобной. Граймс снял плащ и фуражку, отдал их Сельме и сел на пружинистый диван. Изящно шагнув к окну во всю стену, она нажала кнопку… Тяжелые портьеры раздвинулись. Другую — и стекла утонули в рамах.

— Из этого окна прекрасный вид на город, особенно в туманную ночь, — мечтательно сказала она. — Так здорово ощутить чистый вкус тумана…

— Вам повезло — у вас чистый туман, — отозвался Граймс. В отличие от нее, он родился и вырос на Земле.

Он поднялся с дивана и подошел к Сельме. Его рука робко легла на ее талию — девушка даже не пыталась освободиться. Но вид был действительно великолепен. Как будто смотришь на звездное скопление, полускрытое газовой туманностью…

— Вдыхай туман… — прошептала Сельма.

Граймс послушно втянул воздух. Откуда пахнет чесноком?

Граймс впервые ощутил этот запах… после того, как Альберто покинул корабль. Наверное, из смежной комнаты…

Это было последнее, о чем он успел подумать. В таких ситуациях тело действует быстрее. Граймс скорее почувствовал, чем увидел, как кто-то бросился на них сзади. Выпустив девушку, лейтенант почти отшвырнул ее в сторону. Инстинктивно он упал на одно колено, и чье-то тяжелое тело ударило его в спину. Дальнейшее случилось скорее благодаря везению, нежели боевым навыкам Граймса — или невезению нападавшего. Убийца перевалился через спину лейтенанта и неуклюже выкатился в окно головой вниз. Каблук его туфли чудом не оторвал Граймсу ухо. Лейтенанту оставалось только проводить взглядом темную фигуру, которая медленно, мучительно медленно падала в фосфоресцирующий туман, кувыркаясь и крича. Вскоре крик оборвался омерзительным влажным шлепком.

Сельма рывком оттащила Граймса от окна.

Он стоял и дрожал, и не мог остановиться. Запах чеснока все еще висел в воздухе. Граймс высвободился из рук девушки, вернулся к окну…и его вывернуло наизнанку.

— Есть истины, — сухо сказал коммодор Дамиен, — которые младший офицер должен усвоить, если надеется сделать карьеру. Одна из них гласит: не стоит совать палки в колеса высшему руководству.

— Откуда я мог знать, сэр? — Граймс залился краской — и тут же гордо заявил: — В любом случае, я поступил бы так же еще раз.

— Я в этом не сомневаюсь, мистер Граймс. Ни один человек в здравом уме не станет стоять и ждать, пока его выкинут из окна — и ни один джентльмен не допустит, чтобы у него на глазах убили женщину. И тем не менее… — он побарабанил костлявыми пальцами по столу, — тем не менее я считаю нужным посвятить вас в некоторые подробности этого дела. Лучше поздно, чем никогда.

Для начала, сам мистер Альберто проявил преступную беспечность. Прелестная игра слов, не правда ли? Очевидно, он, как обычно, готовил для Верховного Комиссара тем вечером, а сэр Вильям пожелал откушать «пасты»*2 с одним из самых душистых соусов. Как всякий шеф-повар, Альберто пробовал свой соус, причем не единожды. Но настоящий мастер своего дела прежде всего избавился бы от чесночного запаха, прежде чем отправиться в квартиру мисс Мадиган. Тем не менее он там оказался. Как я понимаю, он спрятался в ванной, ожидая, когда она приступит к своему ежевечернему ритуалу открывания окна в гостиной. Полагаю, визит гостей не предвиделся — хотя вряд ли это его бы обеспокоило…

— В общем, так ему, ублюдку, и надо, — мрачно буркнул Граймс.

— Почти с вами согласен, лейтенант. Но все мы только пешки, когда дело касается политики Федерации. Впрочем, Альберто был скорее конем… По-немецки эта фигура называется «скакун» — это подошло бы ему больше.

Альберто был нанят отделом соцэкономических наук и подчинялся непосредственно главе отдела — доктору Барратину. Этот Барратин — без пяти минут математический гений. У него целое здание набито компьютерами — он пытается методом экстраполяции предсказывать судьбу политических течений во всех мирах, в которых Федерация заинтересована. Донкастер, как вы, наверное, догадались, как раз относится к таким мирам, а Лига Жизни — к таким течениям. Согласно расчетам доктора, эта самая Лига Жизни с почти стопроцентной гарантией завоюет значительное влияние, даже власть в том секторе Галактики, причем именно под руководством вашей мисс Мадиган…

— Она не моя мисс Мадиган, сэр. К сожалению.

— Мое сердце просто кровью обливается. Ладно, оставим этот вопрос. Итак, согласно предсказаниям доктора Барратина, всю иностранную и колониальную политику можно выразить в виде системы уравнений. Но, как вам известно, в уравнения порой закрадываются неучтенные факторы. Альберто наняли для того, чтобы он устранял эти факторы, тем самым обеспечив победу уравнениям доброго доктора. Нанимателям Альберто был известен под кличкой… Мечехвост.

— Очень смешно, сэр, — сказал Граймс с каменным лицом.

— А разве нет? — коммодор уже хохотал в открытую. — Когда на Донкастере все получилось совсем не так, как хотелось, Барратин тоже никак не мог понять, что тут смешного, даже когда я ему объяснил. Как известно, на всякий меч всесокрушающий есть щит несокрушимый. Вы, Граймс, оказались неучтенным фактором в уравнении. Вы были с мисс Мадиган, и когда Альберто пытался…ударить ее хвостом, вы прикрыли ее, точно щит. Именно вы — вы, капитан «Щито… мордника»!