"Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)" - читать интересную книгу автора (Паланик Чак)

8

Мой шеф послал меня домой из-за всей этой засохшей крови на моих брюках, чем очень меня обрадовал.

Дыра, пробитая в моей щеке, никогда не заживёт. Я иду на работу, и мои подбитые глаза — это два чёрных бублика вокруг тоненьких дырочек, сквозь которые я смотрю на окружающий мир. До сегодняшнего дня меня здорово выводило из себя то, что я стал настоящим мастером Дзен, и никто даже не заметил. По прежнему, впрочем, я немного балуюсь с ФАКСом. Я пишу маленькие стишки ХАЙКУ и ФАКСую их всем вокруг. Когда я прохожу мимо людей в коридоре на работе, я становлюсь полностью ДЗЕН прямо в каждой враждебной паре ГЛАЗ.

Пчёлы сбегают.

Трутень может улететь.

Матка — их раба.

Ты отвергаешь все владения мира и свою машину и идёшь жить в снятый дом в токсической загрязнённой части города, где поздно ночью ты можешь слышать, как Марла с Тайлером у него в комнате называют друг друга жопоподтирачкой.

«Возьми это, жопоподтирачка».

«Сделай то, жопоподтирачка».

Проглоти это. Успокойся, крошка.

Просто по контрасту, это делает меня спокойным маленьким центром вселенной.

Меня, с моим подбитым глазом и засохшей большим чёрным пятном кровью у меня на штанах, я говорю ПРИВЕТ каждому человеку на работе. ПРИВЕТ! Посмотрите на меня. ПРИВЕТ! Я настолько ДЗЕН. Это КРОВЬ. Это НИЧТО. Привет. Всё — ничто, и это так клёво — быть просветлённым. Как я.

Вздох.

Посмотри. За оком. Птица.

Мой шеф интересуется, моя ли это кровь.

Птица летит по ветру. Я пишу маленький хайку у себя в голове.

Совсем без гнезда

Птица зовёт мир домом

Жизнь — лишь работа

Я считаю на пальцах: пять, семь, пять.

Кровь, она моя?

Да, говорю я. Частично.

Это неправильный ответ.

Как будто это большое дело. У меня есть две пары чёрных брюк. Шесть белых рубашек. Шесть пар нижнего белья. Минимум для выживания. Я иду на бойцовский клуб. Такое случается.

— Иди домой, — говорит мой шеф, — переоденься.

Мне начинает казаться, что Тайлер и Марла — это один и тот же человек. Кроме, разве что, их трахулек каждую ночь в комнате Марлы.

Делать это.

Делать это.

Делать это.

Тайлер с Марлой никогда не находятся в одной комнате. Я никогда не видел их вместе.

Хотя вы ведь никогда не видели меня и Жа Жа Габора вместе, но это не значит, что мы — один человек. Просто Тайлер не выходит, когда Марла по близости.

Но для того, чтобы я мог постирать брюки, Тайлер должен показать мне, как делать мыло. Тайлер наверху, а кухня наполнена запахами гвоздики и палёного волоса. Марла лежит на кухонном столе, выжигая на внутренней стороне ладони своей гвоздичной сигаретой и называя себя жопоподтирачкой.

— Я приветствую своё гниение и разложение живьём, — говорит Марла вишенке на конце сигареты. Марла ввинчивает сигарету в мягкое белое тело своей руки. — Гори, ведьма, гори.

Тайлер наверху, у себя в спальне, разглядывает свои зубы в моём зеркале, и говорит, что он нашёл мне работу официантом на подмене.

— В «Прессман Отеле», если ты можешь работать по вечерам, — говорит Тайлер, — работа поддержит в тебе здоровую злость.

«Да, — говорю я, — какая разница».

— Они заставят тебя одеть белый галстук бабочкой, — говорит Тайлер, — и тебе нужно будет быть там в белой рубашке и чёрных брюках.

Мыло, Тайлер. Я говорю: «нам нужно мыло. Нам нужно сделать немного мыла. Мне нужно постирать брюки».

Я держу ноги Тайлера, пока он двести раз качает пресс.

— Чтобы сделать мыло, нам нужно перетопить жир, — Тайлер просто набит полезной информацией.

Кроме своих трахулек, Марла с Тайлером никогда не находятся в одной комнате. Если Тайлер где-то рядом, Марла его не замечает. Это наверное наследственное. В точности так мои родители были невидимы друг для друга. А затем мой отец уезжал, чтобы устроить новые выборы.

Мой отец всегда говорил:

— Женись до того, как секс станет рутиной, или ты никогда не женишься.

Моя мать говорила:

— Никогда не покупай ничего с нейлоновой молнией.

Мои родители никогда не говорили ничего, что ты мог бы вышить на подушке.

Тайлер качнул пресс сто девяносто восемь раз. Сто девяносто девять. Двести.

Тайлер одет во что-то наподобие фланелевого купального халата и вьетнамки.

— Выгони Марлу из дома, — говорит Тайлер, — Пошли Марлу в магазин за банкой щёлока. Щёлока в хлопьях. Не кристаллического. Просто отделайся от неё.

Мне снова шесть лет, и я передаю сообщения туда — сюда между моими незнакомыми друг с другом родителями. Я ненавидел это, когда мне было шесть лет. Я ненавижу это сейчас.

Тайлер начинает делать приседания, а я иду вниз, чтобы сказать Марле: щёлок в хлопьях, и я даю ей десятидолларовую купюру и мой проездной на автобус. Пока Марла ещё сидит на кухонном столе, я забираю гвоздичную сигарету у неё из рук. Мило и легко. Кухонным полотенцем я вытираю ржавые пятна на руке Марлы, где показываются и начинают кровоточить ожоги. Затем я одеваю на её ноги туфли на высоком каблуке.

Марла смотрит сверху на то, как я разыгрываю всю эту джентльменскую рутину с её туфлями и говорит: — Я сама вошла. Я не знала, что кто-то есть дома. У тебя входная дверь не запирается.

Я ничего не говорю.

— Ты знаешь, презерватив — это хрустальная туфелька нашего поколения. Ты облачаешься в него, когда встречаешь незнакомца. Ты танцуешь всю ночь, а затем просто выбрасываешь его. В смысле, презерватив. Не незнакомца.

Я не разговариваю с Марлой. Она может влезть в мои группы поддержки или к Тайлеру, но она никак не сможет стать моим другом.

— Я ждала тебя здесь всё утро.

Цветы завянут.

Ветер носит бабочек.

Камню всё равно.

Марла спрыгивает с кухонного стола, и она одета в голубое платье без рукавов, сделанное из какого-то блестящего материала. Марла берёт край платья и оттягивает его, чтобы я увидел маленькие пятнышки стежков на внутренней стороне. На ней нет нижнего белья. Она подмигивает мне.

— Я хотела показать тебе своё новое платье, — говорит Марла, — это подвенечное платье, и оно полностью ручной работы. Тебе нравится? Милая женщина в комиссионном магазине продала его мне за один доллар. Кто-то сделал все эти малюсенькие стежки, чтобы сшить это уродливое платье, — говорит Марла, — ты можешь в это поверить?

Подол платья с одной стороны длиннее, чем с другой, и талия платья низко висит на бёдрах Марлы.

Перед уходом в магазин, Марла приподнимает подол платья кончиком пальца и исполняет подобие танца вокруг меня и кухонного стола, её задница свободно вращается внутри платья. Что Марла любит, говорит она, это все те вещи, которые люди страстно любили, а затем выбросили час или день спустя. Например новогодняя ёлка становится центром внимания, а затем, после нового года, ты видишь эти новогодние ёлки, со всеми ёлочными украшениями на них, лежащие на обочине шоссе. Ты видишь эти ёлки и думаешь обо всех животных, сбитых на дороге, или о жертвах изнасилований, с нижним бельём, надетым задом наперёд и привязанных магнитофонной пленкой.

Я просто хотел, чтобы она убралась отсюда.

— Центр контроля за животными — это лучшее место для посещения, — говорит Марла, — там все животные, маленькие собачки и кошечки, которых люди любили, а потом бросили, даже старые животные, танцуют и прыгают вокруг тебя, привлекая внимание, потому что через три дня они получат повышенную дозу фенобарбитала натрия и отправятся на большую жаровню для животных.

— Большой сон, типа «Долины собак».

— Где даже если кто-то любит тебя настолько, чтобы спасти твою жизнь, он всё равно кастрирует тебя, — Марла смотрит на меня так, как будто это я её трахал, — я не могу выиграть с тобой, так?

Марла идёт к чёрному ходу, напевая эту противную песенку из «Долины собак».

Я просто смотрю, как она уходит.

Проходит одна, две, три секунды тишины с тех пор, как Марла вышла из комнаты.

Я поворачиваюсь, и появляется Тайлер.

Тайлер говорит:

— Ты отделался от неё?

Ни звука, ни запаха, Тайлер просто возник.

— Во-первых, — говорит Тайлер и прыгает от кухонных дверей к морозилке, — во-первых, нам надо перетопить немного жира.

Насчёт моего шефа, рассказал мне Тайлер, если я на самом деле разозлился, мне нужно пойти на почту и заполнить форму о смене адреса, и послать всю его почту в Рагби, Северная Дакота.

Тайлер начинает доставать бутербродные пакеты с белым замороженным бесформенным содержимым и бросать их в раковину. Мне он говорит достать здоровенную кастрюлю и поставить её на конфорку, почти полностью залив водой. Слишком мало воды, и жир потемнеет, потому что распадётся на составляющие.

— В этом жире, — говорит Тайлер, — много соли, поэтому чем больше воды, тем лучше.

Поместите жир в воду и доведите воду до кипения.

Тайлер выдавливает белую массу из каждого бутербродного пакета в воду, а затем Тайлер закапывает пустые пакеты на самом дне мусорного ведра.

Тайлер говорит:

— Используй немного воображения. Вспомни всю эту пионерскую ерунду, которой тебя учили в бойскаутах. Вспомни уроки химии в старших классах.

Трудно представить себе Тайлера в бойскаутах.

Что ещё можно сделать, рассказал мне Тайлер, это подъехать к дому моего шефа однажды ночью и прикрепить рукав к выходящему крану. Прикрепить рукав с ручным насосом, и я смогу накачать в водопроводную систему здания технический краситель. Красный, или синий, или зелёный, а затем посмотреть, как мой шеф будет выглядеть на следующий день. Или я могу просто сидеть в кустах, и качать ручным насосом, пока давление в водопроводе не достигнет 110 psi. В этом случае, если кто-то попытается смыть в туалете, унитазный бачок взорвётся. При 150 psi, если кто-то включит душ, давление воды оторвёт головку душа, оголит шланг, бум, головка шланга оказывается смертоносной.

Тайлер сказал это просто для того, чтобы мне стало легче. На самом деле мне нравится мой шеф. Кроме того, я же теперь просветлённый. Ну, знаете, вести себя как Будда и всё такое. Хризантемы-пауки. Бриллиантовая Сутра и Рекорд Голубой Скалы. Харе Рама, ну, знаете, Кришна, Кришна. Ну, знаете, просветлённый.

— Втыкая перья себе в жопу, — говорит Тайлер, — ты не станешь курицей.

После перетопки исходного жира чистый жир будет плавать на поверхности кипящей воды.

«А-а, — говорю я, — так я втыкаю перья себе в жопу».

Как будто Тайлер здесь с сигаретными ожогами на руке — такая себе продвинутая душа. Господин и госпожа жопоподтирачка. Я успокаиваю своё лицо и превращаюсь в одного из этих людей-коров Хинду, идущих на бойню согласно авиационным инструкциям для экстремальных ситуаций.

Уменьшите огонь под кастрюлей.

Я помешиваю кипящую воду.

Всё больше и больше жира всплывает, пока поверхность воды полностью не покрывается слоем радуги мать-жемчуга. С помощью большой ложки удалите этот слой, и поместите в другую тару.

«Ну, — спрашиваю я, — как Марла?» Тайлер говорит:

— По крайней мере Марла пытается коснуться дна.

Я помешиваю кипящую воду.

Продолжайте снимать жир, пока он не престаёт всплывать. Это и есть тот жир, который нам нужен. Хороший, чистый жир.

Тайлер говорит, что я и близко не подошёл ещё к тому, чтобы коснуться дна. И если я не упаду до самого конца, я не могу быть спасён. Иисус делал что-то подобное со всеми этими распятиями. Я не должен просто отбросить деньги, и имущество, и знания. Это только передышка на выходные. Я должен бежать от самосовершенствования, и я должен бежать рука об руку с горем. Я просто не могу больше делать вид, что всё в порядке.

Это не семинар.

— Если ты потеряешь терпение до того, как коснёшься дна, — говорит Тайлер, — ты никогда не достигнешь успеха.

Только после горя можем быть мы воскрешены.

— Только после того, как ты потеряешь всё, — говорит Тайлер, — ты обретаешь свободу делать что угодно.

То, что я чувствую — это преждевременное просветление.

— И продолжай помешивать, — говорит Тайлер.

Когда масса достаточно прокипела, и очищенный жир перестаёт всплывать, слейте кипевшую воду.

Я спрашиваю: «а как далеко я от того, чтобы коснуться дна?» — Там, где ты находишься сейчас, — говорит Тайлер, — ты даже не можешь себе представить, на что будет похоже дно.

Повторите процедуру со снятым жиром. Прокипятите жир в воде. Снимайте всплывающий жир и продолжайте помешивать. «В жире, который мы используем, слишком много соли», — говорит Тайлер: «Слишком много соли, и твоё мыло не будет твёрдым». Кипятите и снимайте.

Кипятите и снимайте.

Марла вернулась.

В ту же секунду, когда Марла открыла входную дверь, Тайлер исчез, испарился, выбежал из комнаты, растаял.

Тайлер сбежал наверх, или Тайлер спрятался в подвале.

Пух.

Марла зашла через запасной выход с канистрой хлопьев щёлока.

— У них в магазине есть сто-процентно-переработанная туалетная бумага, — говорит Марла, — это наверное худшая работа в мире — перерабатывать туалетную бумагу.

Я беру канистру щёлока и ставлю её на стол. Я ничего не говорю.

— Я могу сегодня остаться? — говорит Марла.

Я не отвечаю. Я считаю про себя: семь слогов, девять, семь.

Тигр улыбнётся.

Змея скажет, что любит.

Ложь создаёт зло.

Марла спрашивает:

— А что ты готовишь?

Я — точка кипения Джо.

Я говорю: «иди, просто иди, просто выметайся. Ты и так откусила здоровенный кусок моей жизни, лады?» Марла хватает меня за рукав, и держит меня так одну секунду — ровно столько, сколько нужно, чтобы чмокнуть меня в шею.

— Пожалуйста, позвони мне, — говорит она, — нам нужно поговорить.

Я говорю: «да, да, да, да».

Как только Марла выходит за дверь, Тайлер появляется а комнате.

Быстро, словно какой-то фокус. Мои родители делали эти фокусы на протяжении пяти лет.

Я кипячу и снимаю жир, пока Тайлер освобождает место в морозилке. Пар стоит в воздухе слоями и вода капает с потолка. Сорока-ваттная лампа в глубине морозилки освещает что-то яркое, что я не могу разглядеть за пустыми бутылками из-под кетчупа, баночек то ли с рассолом, то ли с майонезом и освещённым профилем Тайлера.

Кипятите и снимайте. Кипятите и снимайте. Поместите снятый жир в картонку из-под молока с разорванным верхом.

Развернув кресло к морозилке, Тайлер следит, как жир застывает. В кухонной жаре облака пара выпадают дождём и собираются в лужу вокруг ног Тайлера.

По мере того, как я наполняю картонки из-под молока жиром, Тайлер засовывает их в морозилку.

Я опускаюсь на колени рядом с Тайлером перед холодильником, и Тайлер берёт мои руки и начинает мне показывать. Линия жизни. Линия судьбы. Отметки Венеры и Марса. Конденсирующийся туман собирается в лужу вокруг нас, и пускает зайчики на наши лица.

— Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу, — говорит Тайлер.

«Это насчёт Марлы, да?»

— Никогда не говори с ней обо мне. Никогда не говори обо мне у меня за спиной. Обещаешь? — говорит Тайлер.

«Я обещаю».

Тайлер говорит:

— Если ты когда-нибудь вспомнишь обо мне при ней, ты никогда меня больше не увидишь.

«Я обещаю».

— Обещаешь?

«Я обещаю».

Тайлер говорит:

— А теперь запомни, ты трижды дал это обещание.

Густой и чистый слой чего-то собрался наверху жира в морозилке.

«Жир, — говорю я, — он разделяется».

— Не беспокойся, — говорит Тайлер, — чистый слой — это глицерин. Ты можешь примешать глицерин обратно, если ты делаешь мыло. Или ты можешь снять слой глицерина.

Тайлер облизывает губы и кладёт мою руку ладонью вниз на свою ногу, на милый фланелевый кармашек банного халата.

— Ты можешь смешать глицерин с азотной кислотой, чтобы сделать нитроглицерин, — говорит Тайлер.

Я вдыхаю открытым ртом и говорю: «нитроглицерин».

Тайлер облизывает губы, пока они не становятся влажными и блестящими и целует тыльную сторону моей ладони.

— Ты можешь смешать нитроглицерин с нитратом натрия и опилками, чтобы сделать динамит, — говорит Тайлер.

Влажный поцелуй блестит на тыльной стороне моей ладони.

«Динамит», — говорю я и сажусь на пятки.

Тайлер срывает крышку с банки щёлока.

— Ты можешь взрывать мосты, — говорит Тайлер.

— Ты можешь смешать нитроглицерин ещё с азотной кислотой и парафином, и сделать пластиковую взрывчатку, — говорит Тайлер.

— Ты можешь взорвать здание, нечего делать, — говорит Тайлер.

Тайлер подымает банку щёлока на дюйм над влажным блестящим поцелуем на тыльной стороне моей ладони.

— Это химический ожог, — говорит Тайлер, — и боль от него хуже, чем ты когда-либо испытывал в жизни. Сильнее, чем от тысячи сигарет.

Поцелуй блестит на тыльной стороне моей ладони.

— У тебя останется шрам, — говорит Тайлер.

— Имея достаточно мыла, — говорит Тайлер, — ты можешь взорвать весь мир. А теперь помни, ты обещал.

И Тайлер высыпает щёлок.