"Бойцовский клуб (перевод А.Амзина)" - читать интересную книгу автора (Паланик Чак)

Тайлер показал клерку читательский билет Марлы и подписался именем Марлы на телеграмме, сказав, что да, иногда Марла может быть и мужским именем, и клерк продолжил заниматься своими делами.

Когда мы выходили из «Вестерн Юнион», Тайлер сказал, что если я люблю его, то должен довериться ему. Это не то, что тебе нужно знать, сказал Тайлер и повёл в «Гарбонзо» на порцию гуммуса [12].

Что меня действительно испугало, так это не телеграмма, а обед с Тайлером. Никогда, ни за что Тайлер не платил наличными. Если ему нужна одежда, Тайлер идёт в качалки и отели и обращается в отдел возврата потерянных вещей. Это лучше, чем способ Марлы, которая идёт в прачечные, прёт из сушилок джинсы и продаёт их по двенадцать долларов за пару в тех местах, где покупают обноски. Тайлер никогда не ел в ресторанах, а Марла не покрывалась морщинами.

И без какой-либо причины Тайлер послал матери Марлы пятнадцатифунтовую коробку шоколада.

Эта субботняя ночь могла быть хуже, говорит мне Тайлер в Импале, в случае встречи с коричневым пауком-отшельником. Когда он жалит тебя, то впрыскивает не просто яд, но пищеварительный фермент или кислоту, которая растворяет ткани вокруг укуса, в буквальном смысле слова плавя твою руку, ногу или лицо. [13] Тайлер спрятался вечером, когда это всё началось. Марла показалась в доме. Даже без стука Марла прислонилась к косяку парадной двери и заорала: — Тук-тук!

Я читаю «Ридерз Дайджест» на кухне. Я в полном замешательстве.

Марла зовёт:

— Тайлер. Я войти могу? Ты дома?

Я кричу:

— Тайлера дома нет.

Марла отвечает:

— Ладно, не будь гадом.

А сейчас я стою в дверях. А Марла — в коридоре с пакетом Federal Express, и говорит: — Мне нужно положить кое-что в твою морозилку.

Я иду за ней по пятам на кухню, повторяя: — Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Она же не собирается хранить свой хлам в этом доме.

— Но котик, — говорит Марла. — У меня в отеле нет морозилки, а ты сказал, что я могу использовать твою.

Не, этого я не говорил. Последнее, чего я хочу — это Марлу, входящую раз за разом с новым куском дерьма.

Марла кладёт свой разодранный пакет от Federal Express на кухонный стол, и высвобождает что-то белое от транспортировочного полистиролового наполнителя, и трясёт этой штукой перед моим лицом.

— Это не дерьмо, — говорит она. — Это моя мать, так что оттеребись.

То, что Марла вытащила из упаковки — один из пакетов с белой массой, которую Тайлер варил для того, чтобы сделать мыло.

— Могло быть хуже, — говорит Тайлер. — Если бы ты случайно съел то, что в одном из этих пакетов. Встал бы посреди ночи, взял бы этого белого говна и добавил Калифорнийскую суповую смесь, и съел бы это с картофельными чипсами. Или брокколи.

Больше всего на свете, пока я и Марла стоим на кухне, я не хочу, чтобы Марла открыла морозилку.

Я спросил, что она собирается делать с этим белым дерьмом?

— Парижские губы, — сказала Марла. — Ты стареешь, твои губы втягиваются внутрь. Я накапливаю коллаген для инъекций в губы. У меня уже почти тридцать фунтов коллагена в этой морозилке.

Я спросил, это какие ж губы ты хочешь?

А Марла ответила, что её пугает сама операция.

Эта фигня в упаковке Federal Express, говорю я Тайлеру в «Импале», это та же самая дрянь, из которой мы делаем мыло. Вообще, после того, как силикон оказался вредным, коллаген стал дефицитным товаром — в плане того, что людям нужно разгладить морщины или накачать губы, скорректировать форму подбородка. Как объяснила Марла, большая часть дешёвого коллагена делается из переработанного и стерилизованного говяжьего жира, но только этот коллаген надолго в теле не задержится. Как только ты делаешь инъекцию, скажем, в губы, организм начинает отторгать коллаген, выталкивает его. И через шесть месяцев у тебя снова тонкие губы.

Лучший вид коллагена, сказала Марла, это твой собственный жир, который отсосали с ляжек, переработали, очистили и впрыснули в губы или куда там тебе надо. Этот коллаген приживётся.

Эта фигня в морозилке, она была коллагеновым фондом, жиртрестом Марлы. Когда у её мамочки нарастал новый жирок, она отсасывала его и упаковывала. Марла говорит, что процесс называется «подборкой». Если матери Марлы самой коллаген не нужен, она отсылает пакеты Марле. Марла никогда жирной не была, а её мама считает, что коллаген родственника может лучше прижиться на Марле, чем этот — говяжий.

Уличные огни проникают сквозь соглашение о продаже, через окно, и отпечатывают «КАК ЕСТЬ» на щеке Тайлера.

— Пауки, — говорит Тайлер, — могут отложить яйца, а личинки проделают сеть туннелей под твоей кожей. Вот насколько хреновой может быть жизнь.

И сейчас мой цыплёнок с миндалем в тёплом, жирном соусе на вкус становится чем-то, что отсосали у матери Марлы с ляжек.

Это было сразу после того, как я стоял на кухне с Марлой, и я знал, что сделал Тайлер.

ОТВРАТИТЕЛЬНЫЕ МОРЩИНЫ.

И я знал, зачем он послал сладости матери Марлы.

ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ.

Я говорю, Марла, ты не хочешь смотреть в морозилку.

Марла говорит:

— Чего?

— Мы никогда не едим красного мяса, — говорит мне Тайлер в Импале, и он не может использовать куриный жир, потому что тогда мыло не сформируется в бруски.

— Эта штука, — говорит Тайлер, — была нашей птицей удачи. Мы оплатили аренду при помощи коллагена.

Я говорю, тебе бы следовало сказать Марле. А то теперь она думает, что я это сделал.

— Омыление, — говорит Тайлер, — это химическая реакция, которая необходима для производства мыла. Куриный жир не сработает — как и любой жир с большим содержанием соли.

— Слушай, — говорит Тайлер. — У нас большой заказ, который надо выполнить. Мы пошлём матери Марлы шоколаду и несколько фруктовых кексов.

Я не думаю, что это сработает.

Короче говоря, Марла заглянула в морозилку. Хорошо, сначала была небольшая потасовка. Я пытаюсь остановить её, и сумочка, которую она держала, падает, и раскрывается на линолеуме, и мы оба оскальзываемся на жирной белой массе, и поднимаемся, прикрывая рот, чтобы не стошнило. Я хватаю Марлу сзади за талию, её чёрные волосы хлещут по моему лицу, её руки прижаты к бокам, и я повторяю вновь и вновь: это не я. Это был не я.

Я этого не делал.

— Моя мама! Ты её расплескал по полу!

Нам нужно было сделать мыло, говорю я, упираясь лицом в её затылок. Нам нужно было постирать мои брюки, оплатить аренду, заплатить за газ. Это не я.

Это всё Тайлер.

Марла орёт:

— О чём ты говоришь? —

И вырывается, попутно освобождаясь от юбки. Я пытаюсь поднять с пола хоть что-то при помощи индийской хлопковой юбки Марлы, а Марла в колготах, на каблуках, и в деревенской блузе раскрывает морозилку, а внутри нет коллагенового фонда.

Там только две старых лампочки, и всё.

— Где она?

Я уже почти пячусь назад, мои руки скользят, мои туфли скользят по линолеуму, моя задница чертит чистую дорожку по грязному полу — подальше от Марлы и холодильника. Я держу юбку и не осмеливаюсь смотреть на лицо Марлы, когда я говорю ей.

Правду.

Мы сделали из неё мыло. Из неё. Из матери Марлы.

— Мыло?

Мыло. Ты варишь жир. Мешаешь его с щёлоком. У тебя получается мыло.

Когда Марла верещит, я бросаю юбку ей в лицо и бегу. Я скольжу. Я бегу.

Вновь и вновь по первому этажу, Марла догоняет меня, притормаживая на поворотах, отталкиваясь от подоконников. Скользя.

Оставляя гадкие отпечатки жира и грязи с пола среди цветочков на обоях. Падая и напарываясь на ванчёс, поднимаясь и снова несясь.

Марла орёт:

— Ты сварил мою мать!

Тайлер сварил её мать.

Марла орёт, отставая от меня ровно на один взмах острых ногтей.

Тайлер сварил её мать.

— Ты сварил мою мать!

А парадная дверь была по-прежнему открыта.

И затем я вылетел через парадную дверь с орущей Марлой, оставшейся в дверном проёме. Мои ноги не скользили по бетону дорожки, и я просто продолжал бежать. Пока я не нашёл Тайлера или Тайлер не нашёл меня, и я не рассказал ему, что случилось.

У каждого по пиву, Тайлер и я распределили передние и задние сиденья, и мне выпали передние. Даже сейчас Марла, возможно, в доме, бросает журналы в стены и орёт, какой я ничтожный хрен собачий, монстр и двуличный капиталистический ублюдок-жополиз. Между Марлой и мной, предполагающим насекомых, меланому, поедающие плоть вирусы на каждом шагу, многие мили тёмной ночи. Там, где я сейчас — очень даже неплохо.

— Когда в человека попадает молния, — говорит Тайлер, — его голова сгорает, уменьшаясь до размеров бейсбольного мяча, а ширинка сама собой застёгивается.

Я говорю, ну что, мы сегодня вечером достигли последней черты?

Тайлер откидывается на сиденьи и спрашивает: — Если б Мэрилин Монро сейчас ожила, чем бы она, по-твоему, занималась?

Я говорю, спокойной ночи.

С потолка свисает порезанный на полоски плакат, и Тайлер говорит: — Царапалась бы в крышку гроба.