"Гвианские робинзоны" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)

ГЛАВА 7

Существование робинзонов было обеспечено на несколько дней, правда, только рыбными блюдами. «Будем поститься», — пошутил Никола, проснувшись поутру. Изгнанники чувствовали себя в безопасности, но тем не менее они чуть не на заре принялись строить планы на будущее — чтобы не терять времени.

Нечего было и мечтать подняться по течению Марони, чтобы попасть в Верхнюю Гвиану. Не потому, что им следовало остерегаться негров или индейцев. Появление сразу нескольких европейцев не может остаться незамеченным, здесь это целое событие, о котором, конечно, станут говорить. Новость быстро долетит до каторжной колонии, и неосторожно избранный маршрут вполне может стоить Робену свободы. Надо двигаться через лес. Речка текла на запад в нужном направлении, — значит, можно плыть по ней, используя все проходимые для лодки места. Привалы лучше устраивать возле источников, на открытых возвышенных местах, подальше от болот. Короче, только бы выбраться из тумана, как говорят моряки, а там и о дальнейшем можно подумать.

К сожалению, они вот-вот должны были расстаться со своим надежным помощником. Ангоссо выполнил все, о чем с ним договорились, и собирался возвращаться в деревню. Пирога принадлежала ему, и потому его отъезд означал для наших друзей почти катастрофу. Нужно было уговорить негра остаться — задача не из легких.

Что могли предложить в качестве вознаграждения наши робинзоны, которые сами-то ничего не имели? По сравнению с ними Ангоссо, выменявший на фактории Альбина вожделенные для него ножи, бусы, грошовые безделушки и хлопчатобумажные ткани, был настоящим богачом, капиталистом — и жаждал выставить свои сокровища перед соплеменниками.

Он отклонял мягко, но решительно все просьбы, и Робен уже смирился с тем, что ему не удастся упросить негра, как вдруг Никола совершенно случайно нашел выход из положения. Он не уловил ни слова из креольского наречия, однако понял по выражению лица патрона, что дела плохи.

— К чему эти долгие разговоры, — сказал он, обращаясь к бони. — Вы славный парень, я тоже, верно? А хорошие люди всегда могут между собой договориться.

Неподвижный, словно идол манитуnote 114 из черного дерева, Ангоссо слушал, не перебивая и, по-видимому, не понимая.

— В Париже в крайнем случае можно выдать вексель, найти денежного поручителя, но, я думаю, здесь такие бумаги не в ходу… Если вы согласны получить плату деньгами, я хорошо вам заплачу, да еще добавлю на чай.

— Деньги! — вмешался Робен. — У вас есть деньги?

— Клянусь Богом, есть! Завалялось в кармане несколько монет по сто су. Вот они, посмотрите, — он показал негру пятифранковую монету, — вам знакомы такие медальки, господин дикарь?

— О! — просиял Ангоссо, у которого глаза раскрылись шире некуда, ноздри раздулись, а нижняя губа отвисла. — Это кругляш!

— Ну он прекрасно знает наше серебро, этот наивный сын природы! Тогда все в порядке. Ангоссо называет кругляшом то, что наши уличные философы именуют «задними колесами»… Да, уважаемый лодочник, кругляш, два кругляша, три и даже четыре. Целое состояние в обмен на вашу яхту и ваши услуги… Ну что, по рукам?

— Муше, — вмешался Казимир, — муше, у вас клейменые деньги… Дайте бони две монеты, и хватит с него.

— Патрон, вы же знаете язык этих островитян, объясните мне, пожалуйста, что они разумеют под этими «кругляшами» и «клеймеными деньгами»?

— Все очень просто. Денежная единица в Гвиане — десимnote 115, но это не та монета в десять сантимов, которая имеет хождение в Европе, а старинный французский медный лиарnote 116, ценность которого здесь произвольно определяется в два су. Вот их-то и называют клеймеными деньгами. Их складывают в стопки по пятьдесят штук, как луидорыnote 117, такая стопка называется столбиком. Думаю, и это слово известно Ангоссо.

Бони быстро закивал головой:

— Да, да, знаю столбик! Дайте мне ваши кругляши, и я поеду с вами!

— Ну конечно же, любезный, я с радостью тебе их вручу. Только с одним условием. Две монеты — вот они, ты их получишь немедленно, а еще две — когда прибудем на место. Вот так я понимаю деловой уговор. Если согласен, то по рукам!

Робен растолковал негру предложение Никола. Бони хотел сразу завладеть всеми четырьмя кругляшами, но юноша был тверд.

— Мой милый, когда я нанимаю экипаж, то рассчитываюсь после поездки, а не до нее. Так что решай.

Чернокожий поторговался еще несколько минут, поспорил, но потом сдался.

Он с детским восторгом схватил две монеты, позвенел ими, покрутил, полюбовался и в конце концов упрятал в одном из тайников своих бездонных полотняных штанов-калимбе.

— Неглупо, приятель, — одобрил Никола. — Используешь свои пляжные кальсоны в качестве портмонеnote 118.

Но воздадим должное Ангоссо: взяв на себя обязательства, он тут же принялся их выполнять. Негр сноровисто завернул рыбу в широкие листья и уложил эти пакеты в средней части лодки, накрыл импровизированный камбузnote 119 зелеными ветками, свернул свой гамак, взял весло и расположился на корме, предварительно ощупав заветный уголок штанов, хранивший его сокровище.

— Мы выезжаем? — спросил он.

— Выезжаем, — ответил Робен, усадив жену и детей как можно удобнее.

Имущество путешествующей компании было — увы! — весьма скудно, перечень того, чем они владели, краток. Друзья не обладали кораблем, как их собрат и предшественник, легендарный Робинзон. Пускай и выброшенный на берег, но корабль — это целый мир, заключающий в себе все необходимое для жизни, его полные трюмы — надежда потерпевших на спасение.

Насколько тяжелее положение тех, кому в подобных условиях не хватает самых простых вещей, кто оказывается еще беднее, чем люди доисторических эпох с их примитивными орудиями и вооружением. Восемь беглецов, но четверо из них — малые дети, пятая — женщина, шестой — калека, несчастный старый негр… Из предметов первой необходимости в двух небольших ящиках лежало немного носильных вещей и белья, два коротких широких ножа, топор и мотыга без ручки — напоминание о сгоревшей хижине, да еще двустволка, подарок голландского капитана. Боеприпасы — два килограмма пороха (примерно четыреста зарядов), немного дроби и пуль.

Им предстояло все изобретать, все делать своими руками. Робен был полон надежд. Никола, тот вообще ни в чем не сомневался. Но положение тем не менее было весьма непрочным, чтобы не сказать более.

Пирога легко скользила по тихой воде узкой реки, которая вилась меж высоких зеленых стен. Время от времени крупный зимородокnote 120, величиной с голубя, взмывал в воздух с резким и прерывистым криком; гоняясь за насекомыми, жужжали пестрые колибриnote 121, сверкая на солнце ярким оперением, точно летающая россыпь драгоценных камней; с громким щебетанием порхали «крылатые чертики», болтливые и бесцеремонные, как сороки, но черные, словно дрозды. Яркий пучок многоцветных перьев тяжело пересекал свободное пространство над рекой, издавая оглушительные вопли: «Ара!.. Ара!..

Аррра!.."note 122 Этот крик избавляет нас от необходимости называть птицу. Какой-то почтенный отшельник распевал на четыре ноты: до, ми, соль, до, повторяя их с безошибочной точностью, пересмешник то и дело разражался резким хохотом, макаки и сапажуnote 123 гримасничали, балансируя на хвостах, а миллионы цикадnote 124, кузнечиков, сверчков изощрялись в музыкальных упражнениях, неутомимо растирая лапками жесткие надкрылья.

С обеих сторон глазам путников открывались чудеса тропической флорыnote 125. Сколько было цветов! Их многочисленные тычинки — бархатистые, шелковистые, изящные, воздушные — подымались пышными серебристыми или розовыми султанчиками.

Робен едва успевал сообщать детям названия растений, которые были ему знакомы; то и дело он наклонялся и срывал какой-нибудь причудливый цветок или ветку. Казимир и Ангоссо не прислушивались к его объяснениям. Согнувшись над веслами, они гребли изо всех сил, как будто стремились поскорее миновать все эти красоты, убежать от них как можно дальше. Ни просьбы, ни вопросы на них не действовали.

— Давай, давай, — подгонял Ангоссо, пыхтя, словно перегретый котел.

— Давай, давай, — поддакивал прокаженный.

— Но в чем дело? — не вытерпел инженер. — Разве нам грозит опасность? Что случилось? Говоры же, мой старый дружище!

— Друг, мы заработаем лихорадку, если не убежим отсюда. Это место очень плохое. Все люди умирают здесь.

Робен вздрогнул. Он-то знал, что есть такие места, где болотные испарения исключительно вредны: достаточно провести там несколько часов, чтобы подхватить злокачественную лихорадку. И сразу ощутил, что вдыхает гнилостный воздух и что ноздри щекочет въедливый и тошнотворный запах разлагающихся растений. Незримые испарения илистых отложений плавали в густой атмосфере, которую никогда не разгонял свежий ветерок.

Болотный парник щедро питает растительный мир, но убивает людей.

Вполне справедливо и совершенно закономерно, замечает в своей книге «Птица» красноречивый Мишлеnote 126, что путешественник вступает в грозные тропические леса — при всем их внешнем великолепии — с большими сомнениями и опаской. Вечный сумрак царит под тройным зеленым сводом деревьев-великанов, переплетений лиан и густых зарослей травы и подлеска, достигающею тридцати футов высоты. А над этой глухой тьмой яркие цветы купаются в солнечных лучах…

Не уступайте, защищайтесь, не позволяйте чарам леса поработить вашу отяжелевшую голову. Держитесь на ногах! Стоит поддаться усталости, армия безжалостных анатомов завладеет вами, и миллионы крошечных ланцетовnote 127 превратят вашу кожу в настоящее кружево.

Путешественники ускорили движение. Любой ценой они должны миновать болотистую зону до наступления ночи. Пристать к берегу и проложить дорогу напрямик, через заросли, нечего было и думать. С влажной и вязкой почвы поднимется к вечеру густой туман, не напрасно прозванный «саваном для европейцев».

Они удачно избежали встречи с людьми, а теперь должны вырваться из ловушки болот. Долги и тревожны часы дороги меж двух млеющих в жаркой духоте зеленых стен, по реке, воды которой, казалось, вот-вот закипят, под небом, обесцвеченным лучами тропического солнца. Губы сохнут, в горле печет, легкие не в состоянии вдыхать раскаленный воздух; начинается одышка, в глазах темнеет, в ушах звенит. Несмотря на почти полную неподвижность, все тело покрыто потом, он струйками набегает со лба на глаза, попадает в рот, течет по рукам и ногам… одежда насквозь промокла, противно липнет к коже.

Самый закаленный человек бессилен перед этими испарениями собственного тела. Он чувствует, как тают его силы. Черты лица заостряются на глазах. Кожа становится мертвенно-бледной, уши желтеют, наступает анемия.

Наши робинзоны, и большие и маленькие, стойко переносили испытание. Об Ангоссо и Казимире нечего и говорить: обладая особым иммунитетомnote 128 черной расы, они словно не замечали жары, вели себя как две саламандрыnote 129 в человеческом обличье. А Робен при всей своей силе вынужден был отказаться от гребли. К счастью, неожиданный обильный дождь освежил атмосферу. Стало легче дышать.

Речка продолжала течь к западу. Местность менялась, появились новые породы кустарников и деревьев. На смену низким, топким берегам пришли глинистые и песчаниковые пологие откосы, полосы песка, в которые местами вклинивались скалы. Вода приобрела красноватый оттенок. В расселинах камней нашли приют высокие и крепкие побеги молочая с длинными четырехугольными стеблями, торчащие прямо из почвы пучки мясистых листьев агавы с желто-зелеными цветами. Громоздились один на другой овальные и плоские кактусы, покрытые мясистыми плодами. Несколько изумрудно-зеленых гигантских игуан, разинув пасти, неподвижно застыли на скалах и бесстрастно взирали на проплывающую лодку.

Ангоссо бросил весло и схватил свой лук. Пронзительный свист стрелы — и одна из ящериц упала и перевернулась на спину, пронзенная тройным наконечником. Неожиданный и меткий выстрел нарушил созерцательное оцепенение путников. Дети захлопали в ладоши, Никола крикнул: «Браво!» И добавил:

— Лихо он с этой ящерицей разделался! Какое уродливое животное!

— Уродливое, зато мясо у него превосходное, — заметил Робен.

— Папа, — спросил Анри, — а разве крокодилов едят?

— Это не крокодил, дитя мое. Это игуана, разновидность крупной ящерицы с очень вкусным мясом. Мы его попробуем сегодня вечером. Верно, Ангоссо?

— Да, муше, — откликнулся негр, легко выскакивая из лодки на скалу, — этого зверя хорошо изжарить!

— А можно нам разбить здесь лагерь, как ты думаешь?

— Муше, идите сюда, — не отвечая на вопрос, позвал бони.

Робен ступил в свою очередь на скалу и огляделся по сторонам. В этом месте река делала крутой поворот к северу. По прихоти течения поле обзора расширилось, и инженер со своего возвышения углядел на расстоянии нескольких лье голубоватый высокий холм. Напрягши слух, он уловил глухой шум падающей воды.

— Вот это удача! Там наверху нет болотных испарений, их уносит ветер… и поток огибает гору с двух сторон! Дети мои, мы спасены! Скоро конец нашим мучениям!

Река снова расширялась, образуя залив еще более просторный, чем в том месте, где они занимались рыбной ловлей. Длинная гряда скал пересекала русло наискосок. Волны разбивались об острые выступы, накатывались на камни, нагромождения которых, обрызганные пеной, покрытые мхом и водорослями, темнели там и сям.

Скальная гряда возвышалась почти сплошной стеной, не менее трех метров в ширину и высотой до четырех; лишь в одну узкую брешь с грозным ревом устремлялся водный поток. По обоим берегам реки тянулась, насколько хватал глаз, заболоченная саванна, бездонная илистая трясина, поросшая высоченными травами, — обитель водяных змей, кайманов и электрических угрей.

— Если бы нам удалось преодолеть этот крепостной вал, мы были бы в полной безопасности от непрошеных гостей, — произнес Робен, внимательно осмотрев местность. — Но сможем ли мы пройти?

— Мы пройдем очень хорошо, — уверенно заявил бони. — Ангоссо пройдет везде.

— Но как ты это сделаешь?

— Это моя забота, муше. Вы пройдете, и мадам пройдет, и тот белый муше — он указал на Никола, — и маленькие господа… Все пройдут. Можете не сомневаться…

Чтобы придать большую значительность своим действиям, Ангоссо потребовал полной тишины. Все умолкли. Приключение грозило гибелью, и взрослые участники путешествия понимали это. Даже среди обитателей Марони, наверное, один лишь этот негр и способен был завершить опасное дело с успехом. Лодку подвели как можно ближе к водопаду, затем Робен, Казимир и Никола уцепились за каменные выступы, удерживая пирогу у подножья каменной гряды.

Ангоссо, не говоря ни слова, обвязался своим гамаком вокруг бедер и стал медленно подниматься с ловкостью и упорством, каким позавидовал бы цирковой гимнаст. Цепляясь руками и ногами за корни растений, за мелкие выступы, он добрался до скалистой вершины за четверть часа.

Не теряя ни секунды, даже не вытерев кровь, которая проступила из царапин и ссадин на теле, он развернул гамак, закрепил его оттяжки на каменном гребне и сбросил гамак вниз.

— Поднимайтесь вы, — сказал он Никола, указывая на тяжело свисающую с каменной стены крепкую ткань, сложенную вдвое наподобие пращиnote 130.

— А! Значит, я первый должен испытать это устройство, — сказал юноша. — Идет! Раз… два… Легче!.. Спокойнее…

И, даже не окончив фразы, он — к величайшему изумлению негра — с ловкостью обезьяны в три приема оказался наверху и занял место возле бони.

— Вот мы какие! — гордо заявил Никола, выпячивая грудь. — С нашими трюками мы бы забрались и на башню Нотр-Дам…note 131 Теперь ваша очередь, патрон!

— Нет, не белый тигр… Поместите мадам в гамак… Вот так… Хорошо…

Мадам Робен осторожно подняли двое мужчин, объединивших свои усилия, и через полминуты она была уже на скалистом гребне. Затем поочередно поднимали каждого из детей. Робен не мог последовать за ними. С помощью Казимира он с трудом удерживал тяжело нагруженную лодку, которую течение готово было снести каждую минуту. Ангоссо спустился, занял свое место у носа пироги и попросил Робена присоединиться к семье, а затем поднять и старика.

Наконец они собрались все вместе на тесном пятачке, над бешено бурлящими водами, и с беспокойством ожидали, когда бони завершит свой опасный маневр. Негр, уцепившись одной рукой за лодку, другой — за корневище, боролся с течением.

— Бросьте мне веревки от гамака! — крикнул он.

Робен вытянул оттяжки из креплений, связал их узлом и бросил Ангоссо один конец веревки.

— А ну-ка, Никола, берись и ты! Дело идет о нашей жизни! Хватай веревку! И держи крепко!

— Не бойтесь, патрон! Скорее мне выдернут руку, чем я выпущу ее из рук.

Ангоссо быстро прикрепил конец веревки к пироге и попытался ввести лодку в узкий проход. Двое белых, стоя на самом краю гряды, затаили дыхание, в то время как невозмутимый туземец погружал свой шест-такари в несущиеся к проходу струи. Одно неверное движение, секундное колебание — и все кончено. Натянутая, как струна, веревка подрагивала… Бони отлично чувствовал опасность, но пусть такари пронзит его грудь под напором волны, он все равно пройдет! Мужественный парень, собрав все силы в едином порыве, отклонился назад, потом бросился всем телом на деревянный шест, изогнувшийся, словно лук.

От внезапного толчка Робен и Никола едва не выпустили веревку из рук. Шест распрямился, но черный атлет уже не налегал на него! Освобожденная лодка, потеряв способность сопротивляться волне, полетела к проходу, на мгновение исчезла в пенном водовороте, чтобы вскоре появиться снова после того, как она буквально «протаранила» водопад! Спустя полминуты бравый Ангоссо причалил к нашим друзьям с противоположной стороны скалы, испустив долгий торжествующий крик.

Солнце клонилось к закату. Ночь решили провести на скалах. Выбрали участок попросторнее, перенесли на него из пироги навес и, уставшие до предела, быстро и крепко уснули, проглотив на ужин по куску копченой рыбы.

Наутро, едва заалела заря, взяли курс на далекую гору, замеченную Робеном накануне. Пересекли широкий водный разлив и значительно приблизились к цели.

Окружающая растительность снова менялась на глазах. На берегу маленькой бухты росли высокие кокосовые пальмы. Банановые деревья возносили к небу султаны своих длинных и широких листьев; кое-где видны были и деревья манго, не очень высокие, но толстоствольные.

Вскоре среди леса показалась треугольная прогалина; вершина треугольника упиралась в макушку холма, а основанием служил участок берега, возле которого плыла лодка. Расчищенный от деревьев склон зарос травой, местами ярко-зеленой, местами более темной, как листья маниоки.

— Бог ты мой, — заговорил Робен, — боюсь ошибиться… Но эти деревья встречаются только там, где их высаживает человек, к тому же обилие сорняков на явно расчищенной почве и участок вырубленного леса свидетельствуют о… Как видно, этот уголок не всегда был пустынным. Казимир! Как ты думаешь, перед нами чей-то заброшенный участок?

— Да, друг, так и есть… Старый участок…

— Дорогая жена, дорогие дети, я не ошибся вчера, когда решил переходить водопад!.. В этой глуши в прежние времена жили люди… Думаю, они его покинули довольно давно. И эти люди знали толк в земледелии! Участок заброшен, но мы должны вновь его расчистить, чтобы извлечь богатства, которые он может дать.

Пирога уткнулась в песчаный берег, затененный кокосовыми пальмами. Почва была надежной и твердой.

Ангоссо вместе с Робеном и Никола немедленно принялись строить две хижины, одна из которых должна была служить временным пристанищем для семьи, а другая — продовольственным складом. Там сложили копченую рыбу. А затем состоялся совет о самых неотложных работах. Его открыл своим вопросом Анри.

— Папа, а что значит расчистить участок?

— С тех пор, как ты стал настоящим робинзоном, смелым покорителем лесов, ты, наверное, заметил, мой дорогой сын, что почти все большие и красивые деревья в девственном лесу не дают съедобных плодов и что под ними невозможно что-нибудь посадить или посеять.

— Да, папа, потому что эти растения никогда бы не увидели солнца.

— Совершенно верно. Что делает человек, который постоянно нуждается в пище? Он вооружается топором, валит деревья, одним словом, расчищает участок леса. Через три месяца срубленные деревья высыхают, их сжигают, и почва становится пригодной для посева. Понятно тебе?

— Понятно.

— Знаете, патрон, — включился в разговор Никола, — обработка земли на этом месте не кажется мне особенно трудной. Не требуется ни плуга, ни бороны, ни удобрений, ни даже мотыги… Был бы кусок дерева да дырка в земле, а все остальное довершат солнце и дожди…

— Вы забываете, что не так просто повалить деревья…

— Пхе! С хорошим топором это не труднее, чем играть в кегли…

— Через несколько дней вы запоете другую песню… И заметьте, что нам предстоит самая легкая работа — освободить от сорняков заброшенный участок, который люди покинули лет десять назад. А вы знаете, мои дорогие, наша новая собственность расположена просто замечательно, и засажена очень разумно… — заявил Робен, окинув поляну быстрым взглядом.

— А тут есть хлебное дерево? — полюбопытствовал Никола, который, как мы помним, питал особое расположение к плодам, представляющим собой уже готовые блюда.

— Есть и хлебные деревья, — с улыбкой сказал Робен. — А еще, я уже заприметил, здесь растут и сладкие гуайявыnote 132, и виноград, и груши, яблоки, лимоны, есть и апельсины…

— Да это же рай! Настоящий земной рай! — с восторгом воскликнул молодой человек.

— Ты забыл о хлопчатнике. — Мадам Робен протянула мужу волокнистый комочек, снятый ею с куста, на котором рядом с бледно-желтыми цветами начали кое-где раскрываться созревшие коробочки хлопка.

— Хлопок! Дорогая моя, ты нашла настоящий клад! Теперь у нас будет одежда! Это отличный сорт хлопчатника, он созревает очень быстро и дает обильный сбор волокна. Ну, не будем терять времени, пока с нами Ангоссо… Мы с Казимиром отправимся обследовать участок. А вы, Никола, оставайтесь вместе с детьми и мадам Робен. Опасности вроде бы нет никакой, но все равно не покидайте их ни на минуту. Ружье с вами? А вы, мои милые, не разбегайтесь в разные стороны. Здесь скорее всего водятся змеи, а среди них могут быть очень ядовитые.

— Патрон, положитесь на меня! Я не покину пост до ваших новых распоряжений!

Трое мужчин вооружились большими ножами, а бони взял еще и топор. Робен поцеловал жену и детей, пожал руку Никола, затем все трое быстро углубились в заросли, расчищая себе дорогу с помощью ножей.

День завершился без происшествий, и солнце уже клонилось к закату, когда исследователи возвратились уставшие, исцарапанные, но довольные. Надо ли говорить, что робинзоны закатили целый пир с копченой рыбой, бананами, ямсом и бататом, принесенными из экспедиции. Никола наконец отведал испеченные на костре плоды хлебного дерева, однако был слегка разочарован: он ожидал большего. Не то чтобы совсем несъедобно, но не слишком вкусно…

— Ну хорошо, — сказал Робен, когда все утолили первый голод, — а как вели себя наши маленькие робинзоны?

— Наши робинзоны вели себя примерно, — отвечала мать. — Они учились! Да, мой друг, учились! Они не хотят быть невеждами, маленькими белыми дикарями.

— И что же они делали?

— Они «делали» географию.

— Занимались географией, ты хочешь сказать.

— Нет, мой друг, я настаиваю на своем выражении. «Делали» географию. Самому старшему — первая честь… Анри принадлежит главная мысль, ему и слово первому. Анри, как называется бухта, где мы высаживались, когда прошли через водопад Гермина?

— Она называется бухта Нику, в память о нашей рыбной ловле.

— Эдмон, а какое имя ты дал озеру?

— Озеро Балата, в честь вкусного молока, которое мы там пили.

— А я тоже придумал… — с живостью вмешался в разговор маленький Эжен, — я придумал, как назвать эти ужасные скалы… «Прыжок игуаны», вот как!

— Прекрасная выдумка, дитя мое! — с серьезным видом поддержал его отец.

— Что касается места, где мы сейчас находимся, то мы все вместе решили назвать его Кокосовой бухтой, — продолжала мадам Робен. — Вот видишь, дорогой мой, мы не бездельничали, а потрудились над географической картой, у которой два преимущества: она проста и закрепляет наши воспоминания.

— Но это очень славно, прекрасная мысль, — улыбнулся отец. — А ты, Шарль, придумал что-нибудь?

— Еще не придумал… когда я вырасту большой, вот увидишь, что я сделаю. — И ребенок приподнялся на цыпочки, чтобы показать, как он вырастет.

— Мы отчитались перед тобой. Ну, а вы, что вы там нашли? Довольны? Судя по ссадинам и царапинам, пришлось брать заросли приступом?

— Да, битва была нешуточная, но успех полный! Тем не менее мы решили пока удержаться от восторгов, и потому не расспрашивай меня больше ни о чем!

— Значит, ты готовишь какой-то сюрприз!

— Пожалуй. И всю радость от него я хотел бы оставить «на потом».

Ждать пришлось недолго. Бургундец и его спутники отлучались еще дважды, примерно на одинаковый срок, а вечером третьего дня обитатели Кокосовой бухты услышали решение:

— Отправляемся завтра утром.

Расстояние оказалось незначительным, но дорога!.. Кое-как прорубленная среди непроходимой чащи, где перепуталось и сплелось множество растений, она таила множество ловушек для зазевавшегося путника: острые остатки срезанных на высоте колена стеблей, крепкие петли из оборванных корней, так называемые «собачьи уши». Этот головоломный путь словно нарочно был подготовлен для падений на каждом шагу. Забудешь о том, что всякий раз надо с осторожностью поднимать ногу, — и она тут же попадает в петлю, а ты летишь наземь, расшибаясь тем сильнее, чем быстрее шел.

А змеи? Из предосторожности процессию возглавил Казимир, нанося удары большой палкой по зарослям то справа, то слева. Никола нес Шарля на руках. За ними следовала мадам Робен, опираясь на палку, за нею Робен, удерживая на плечах Эжена и Эдмона, за отцом поспевал Анри. Вооруженный ружьем Ангоссо замыкал шествие.

Тропинка, проложенная по прямой линии, поднималась по холму метров на триста. И хотя склон был пологий, преодолевали его с трудом. Но никто не роптал, и даже у детей не вырвалось ни единой жалобы.

Наконец, через два часа изнурительной борьбы за каждый шаг, маленький отряд выбрался на просторную поляну, расположенную на полпути до вершины холма. То была широкая терраса, открытая солнцу, в центре ее возвышалась внушительных размеров хижина. Так вот какой сюрприз готовил им Робен! Дети, позабыв об усталости, с ликующими криками устремились к дому.

— Ну вот, моя милая и доблестная жена, — с глубоким волнением проговорил Шарль-старший, и голос его заметно дрожал, — я тоже немного занимался географией в твое отсутствие… Этому обиталищу я дал имя «Добрая Матушка»… Ну как, нравится тебе название?

— О, мой друг, я счастлива, я так благодарна тебе!

— Ну что ж! Пожалуйте в гости к «Доброй Матушке»!

Трое мужчин совершили чудо за считанные дни. Правда, бони оказался знатоком колониальной архитектуры, а пальцы прокаженного еще сохранили свою ловкость. Да и самого Робена каторжные работы волей-неволей превратили из инженера в отличного плотника. Так что хижина, при сооружении которой не загнали ни одного гвоздя или винта, являла собой настоящий сказочный домик. Пятнадцать метров длины, пять ширины и три с половиной высоты. Объем немалый. Легкие стены, сплетенные из ветвей, пропускали воздух, но служили надежной преградой дождю. Строители проделали четыре окна и дверь.

Даже ураган был не страшен этой постройке, потому что для четырех столбов, образующих основу всей конструкции, были использованы срубленные до уровня крыши живые деревья с мощной корневой системой. Стволы соединили четырьмя балками, скрепив их между собой при помощи лиан, более прочных и надежных, чем металлическая проволока.

На этот прямоугольник настелили крышу из листьев капустной пальмы — ваи, для стропил использовали так называемое пушечное дерево, чрезвычайно легкое. У капустной пальмы главная жилка листа достигает в длину четырех метров, ширина листа — до полуметра и более. Чтобы сделать из них крышу, листья разглаживают, укладывая лицевой стороной один на другой, и связывают основания. Получается плоскость размером примерно четыре метра на пятьдесят сантиметров. Одну за другой заготовки размещают на стропилах так же, как черепицу в Европе, и скрепляют прочным растительным волокном. Такая крыша непромокаема и служит не менее пятнадцати лет. Она не поддается ни ветру, ни солнцу, ни дождю. Листья на первых порах зеленые, со временем приобретают красивый темно-желтый цвет.

С каждой стороны дома стропила выступали над стеной на два метра, образуя крытую галерею. Хижина была разделена на три части: спальню для матери и детей, столовую, где подвесили койки для Робена и Никола, и кладовую, доверенную попечениям Казимира.

Чтобы обезопасить себя от обитавших в траве и под корнями насекомых и прочих малоприятных гостей, землю прокалили при помощи костров. Подходы к дому расчистили, обеспечив доступ воздуху и свету. Оставили только два красивых манговых дерева и два хлебных, чтобы их тень осеняла дом.

Робен с гордостью показывал жилище будущим обитателям. Дети и мать сияли радостью. Что касается Никола, то он был не просто рад, но и к тому же изрядно удивлен.

— Патрон, да ведь мы будем здесь жить как настоящие послы!

— Умерьте ваш восторг, милый мой! У послов есть кровати, столы, другая мебель, кухонная утварь, посуда, а у нас ни тарелки, ни бутылки.

— Это верно… — слегка поостыл молодой человек. — Нам придется спать на земле, есть пальцами, а пить из листьев, свернутых в рожок. Да, не слишком удобно… Я предпочел бы хоть немного посуды…

— Она будет у нас, Никола, успокойтесь! Скажу вам сразу: в лесу есть деревья, на которых растут великолепные кухонные наборы!

— Кому-нибудь другому я бы ответил: шутить изволите! Но если это утверждаете вы… Я уже много чего повидал.

— И увидите еще больше! Что касается вашего желания иметь посуду, его легко удовлетворить. Это не столовое серебро, но за неимением лучшего можно удовольствоваться и тем, что есть под рукой. Видите дерево с большими зелеными плодами, похожими на тыквы?

— Я сразу его заприметил, да еще подумал: если бы крестьянину из басни упала на нос такая шишечка, ему бы не поздоровилось!

— Ну вот, это наши тарелки и наши блюда.

— Точно, как я сразу не догадался. Если не ошибаюсь, такие сосуды называют здесь «куи».

— Верно! Давайте займемся их изготовлением.

— Думаю, это несложно.

— Попробуйте! Уверяю вас, ничего не получится с первого раза, если вы не владеете секретом производства.

— А вот увидите!

Самоуверенный юноша, не теряя времени, приподнялся на цыпочках и ухватил обеими руками большой, величиной с голову, плод, висевший на тонком стебле, который, казалось, вот-вот оборвется под тяжестью груза. Никола уселся, положил перед собой сорванный плод, взял нож и попытался надрезать гладкую и блестящую корку. Безуспешно! Нож скользил, выделывая зигзаги, а корка не поддавалась. Тогда новоявленный мастер решил вонзить нож с маху.

Крак!.. «Тыква» раскололась на несколько бесформенных кусков. Все расхохотались. Вторая попытка также закончилась неудачей, и с третьей «тыквой» дела шли к тому же, когда вмешалась мадам Робен.

— Послушайте, Никола, — сказала она. — Я припоминаю, что читала когда-то, как ловко дикари разделяли тыквы на две равные половинки. Они крепко перетягивали их веревкой. Что, если вы попробуете взять вместо веревки лиану?

— Спасибо за совет, мадам! Но я так неловок, что не решаюсь продолжать это занятие…

— Давайте-ка я дерзну, — вмешался Робен. Пока юный парижский механик выписывал ножом бесполезные вензеля на тыквах, бургундец уже подготовил «рабочее место» для хорошо известной ему операции.

Под сильным давлением лиана оставила тонкую бороздку на корпусе плода, и легким движением ножа по этой черте инженер разнял тыквы на две равные полусферы, в которых не оказалось ни единой трещинки.

— Как видите, совсем просто!

— Какой же я осел, — признался сконфуженный юноша. — Как говорится, хотел разрезать стекло без алмаза!

— Вот именно! Теперь остается переполовинить дюжину тыкв, а затем выскрести мякоть.

— Потом высушим их на солнце…

— …И они все полопаются, если не принять мер предосторожности и предварительно не заполнить их сухим песком. Таким же точно образом можно разжиться и дюжиной ложек. Ну, а с вилками дело посложнее… Решим эту проблему попозже.

— Ей-богу, патрон, уверяю вас, я никогда и думать не посмел бы о таких быстрых переменах! Всего несколько дней назад мы были совсем нищими, лишенными всего на свете! Это какое-то чудо! Меня особенно поражает, что все необходимые для жизни предметы здесь находятся на деревьях… Подходи и срывай!

— Если бы так! Если бы такие деревья росли группами, встречались бы в лесах в первозданном состоянии, то американские тропики и в самом деле были бы, как вы изволили выразиться, неземным раем… Увы! Это вовсе не так. Кто знает, скольких трудов стоил этот участок, который подарила нам судьба… Представьте только многолетние упорные поиски и старания колонистов, чтобы собрать на этом пятачке полезные растения и местного происхождения, и привезенные сюда уже после открытия Нового Света… Жестокая судьба вдруг смилостивилась и преподнесла нам подарок, словно пожалела заброшенных детей… Что бы мы стали делать в этой безграничной пустыне с бесплодными деревьями, без убежища, без пищи, почти без инструментов?.. Дичи здесь мало, к тому же охота требует оружия, специального снаряжения. Рыбная ловля?.. Мы познакомились с нику только на днях… Земля! Вот единственный источник наших ресурсов. Мы найдем здоровую и обильную пищу на деревьях и в земле.

— Да, деревья… — в задумчивости произнес Никола. — На них все можно найти, если выпадет удача.

— Я уже сказал, что вы еще многое увидите, в том числе и много деревьев, о которых вы даже не слышали прежде. Погодите, пока мы хоть чуть-чуть обживемся на новом месте. Всего за несколько часов я нашел бесценные сокровища… На вершине холма растут кофейные деревьяnote 133 и какаоnote 134. Это очень важное открытие. А что вы скажете о масляном дереве? О свечном? О мыльном?..

Молодой человек, который так жаждал познакомиться с необычными растениями, испытывал полнейшее потрясение.

— И это далеко не все… Не хочу сразу перегружать вашу память… Но дерево-адвокатnote 135 стоит вашего внимания.

— Дерево, на котором растут адвокаты!..

— Вот-вот, адвокаты…

— И их можно есть?..

— Можно.

— Ах!.. — Юноша только руками развел.

— Продолжим, если хотите, и познакомимся с каучуковым деревом, касторовымnote 136, сырным…

— Месье Робен, я уважаю вас как человека серьезного, пожалуйста, не смейтесь надо мной! Признайтесь, что вы шутите. Могу ли я представить дерево, на котором растет рокфор или камамбер…

— Нет, не можете. Сыр на сырном дереве не растет.

— Зачем тогда давать ему название, от которого у меня слюнки текут?..

— Плоды дерева bombax — это его научное название — белые, мягкие, пористые и внешне очень похожи на сыр. Но они несъедобны. Однако на этом дереве есть длинные иглы, твердые, как железо, мы используем их вместо гвоздей. Тонкий пушок, который окружает семена плода, годится, чтобы приготовить трут. Ну хватит! Вы довольны первым уроком экваториальной ботаники?

— Не то слово! Я восхищен, очарован. С того момента, как природа выполняет так хорошо свою роль матери-кормилицы, мне остается только подбирать ее плоды…

— Скажите: нам, дружище…

— Ну, это чистая формальность, патрон. Видите ли, я рассчитываю работать за четверых, полностью использовать свое время, навести здесь порядок, изготовить инструменты, вырастить урожай, вообще превратиться в настоящего робинзона, а не такого, как в книжках…

— Не сомневаюсь в вашей доброй воле, мой друг! Мне хорошо известно ваше мужество. С завтрашнего дня нам предстоит нелегкая работа. Мальчики, конечно, будут помогать, но дети есть дети, силенок у них не так много. Нам нужно позаботиться о благополучии всей семьи. Мой старый друг Казимир, деятельный по натуре, сильно ослабел из-за возраста и болезни. Так что на нас с вами ляжет главная забота о пропитании. Ведь Ангоссо скоро нас покинет…

— Да, жаль… Он хороший дикарь. Это слово, как я его понимаю, не заключает ничего оскорбительного, а только означает, что чудак никогда в жизни не видел Июльской колонныnote 137. Я даже привязался к нему. Он, как говорится, вошел в наш круг. В прежние времена негры плохо действовали на меня, но теперь я вижу, что и среди них попадаются хорошие люди. Кстати, вы напомнили мне о долге, который надо ему отдать… Эй! Ангоссо!

— Что нужно, муше? — откликнулся негр.

— Муше, муше… Я хочу отдать тебе две монеты по сто су, твои клейменые су, твои кругляши, вот что!

— А! Хорошо, спасибо! Ангоссо доволен.

— Я тоже доволен. Мы все очень довольны тобой. Вот тебе деньги, дружище, — завершил свою речь Никола, вручая бони два пятифранковика.

Зажав монеты в кулаке, негр застыл с разинутым ртом перед юношей. Его большие блестящие глаза с жадным вниманием уставились на серебряную цепочку с кулоном из зеленого нефрита, на которой висели часы Никола.

— О-о-о!.. — пробормотал он. — Как красиво!

— Двадцать три франка тридцать сантимов, купил на пряничной ярмарке. Почти даром.

— Очень красиво!

— Пхе! Маленькая парижская безделушка. Если она вам так приглянулась, сударь, то вы получите ее в свое полное распоряжение. Вы проявили себя геройски в нашем походе, и будет справедливо доставить вам это скромное удовольствие. Вот вам, уважаемый лодочник, берите! — И с этими словами Никола, отцепив часы, протянул негру цепочку.

Ангоссо побледнел от счастья и взял подарок кончиками пальцев, с боязливой и недоверчивой радостью.

— Эта вещь для меня? — спросил он, не веря своим ушам.

— Эта вещь для тебя. — Никола повторил креольское выражение, весьма довольный тем, что может отпустить словечко на местном наречии.

Бони оцепенел на месте, подавленный нежданным-негаданным счастьем. Затем, не говоря ни слова, ринулся к своей пироге, где лежала свернутой его подвесная койка, одно из тех чудесных тканых изделий, на какие большие мастерицы женщины его родины. Негр принес гамак и развернул его со словами:

— Вы друг Ангоссо. Ангоссо очень доволен. Он дает свой гамак для детей. Он также дарит свой нож белому другу.

— Нет, нет, не стоит! Я сделал вам подарок не из корыстных побуждений!

— Примите его дар, дорогой Никола, — вмешался Робен. — Вы его обидите, отказываясь от подарка. А теперь, мой храбрый Ангоссо, в путь, возвращайся к своей семье. Если ты окажешься в нужде, если у вас начнется голод, приходи сюда вместе со своими близкими, мы с радостью примем вас. Построишь хижину неподалеку, и будем делить все тяготы жизни, будем работать сообща.

— Конечно, муше! Ангоссо придет к Белому Тигру, если не достанет маниоки и рыбы!

Затем бони попрощался со всеми робинзонами по обычаю гвианских негров, то есть по отдельности с каждым:

— До свиданья, Белый Тигр, до свиданья, мадам, до свиданья, муше Никола, до свиданья, маленькие господа, — четыре раза повторил он, — до свиданья, Казимир! Я уезжаю!

Пожимая ему руку в последний раз, бургундец напомнил:

— Смотри же, никогда и никому не говори, что здесь живут белые. И помни, что мы всегда рады видеть тебя и твоих родных.

— Да, муше, Ангоссо — друг семье Белого Тигра, Ангоссо будет нем как рыба.