"Сибирская жуть" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович, Буровский...)

Сергей Лузан Чёрт с головой совхозной лошади

У каждого человека в жизни случается много разностей – и веселых, и грустных, и страшноватых, и обыденных, из чего и составляется странная мозаика времени нашего существования. В начале семидесятых годов в одной из моих трудовых книжек появилась любопытная запись – заведующий Красного чума. Это что-то вроде передвижного Дома культуры. Мы обслуживали оленеводов, охотников и рыбаков. Крутили в стойбищах индийские фильмы раз по пять-десять с неизменным успехом, развозили книги, читали лекции и обязательные политинформации. За эту работу платили копейки, приходилось для поддержки штанов самому охотничать и рыбачить, чем я занимался с огромным удовольствием. У меня появились в тундре друзья, и если бы не квартальные и годовые отчеты, я чувствовал бы себя, пожалуй, самым счастливым человеком на земле.

Чаще всего я бывал в стойбище Лонга Яр, на Широкой протоке, там, где Енисей начинает ветвиться дельтой. Гостевал и рыбачил у ненцев, Александра Прокопьевича Комарова, Николая Григорьевича Яптунэ, работящих и добрых тундровиков, которые, посмеиваясь над моей азартностью, ненавязчиво приучили меня выживать на этой свободной и суровой земле.

Осенью 1973 года, перед самым ледоставом, мы шли в райцентр Караул на совхозном катере «Октябрьский». Уже изрядно похолодало. Снежные заряды запутывались в штормовых накатах. На планшире намерзал лед, и катер был похож на внезапно поседевшего бродягу.

Николая Григорьевича Яптунэ вызвали на заседание бюро райкома партии. Коротая время в холодном и сыром кубрике, мы выпили для сугрева по стакану водки, и беседа, естественно, завязалась оживленная. Капюшон малицы у Николая Григорьевича сполз с огромной лысины. Он, грассируя и энергично жестикулируя, рассказал нам страшную историю. Она звучала примерно так:

«В прошлом году летом меня вызвали в Красноярск на слет передовиков. Бригада откочевала на север. В стойбище щебетали дети, приехавшие из интерната к родителям на каникулы. С детьми всегда веселее. На время, обычно тихое, стойбище превратилось в шумный поселок. По буграм бродили наши олени, баловались телята, дрались на песках петухи-турухтаны, посвистывали утки, а высоко в небе медленно плавали канюки. Оленей в ту пору у нас было больше двух тысяч голов. Хорошо жили. Богато жили. Мяса, рыбы и хлеба хватало на всех. Вместо себя бригадиром я оставил своего сына, Сашку. Он закончил школу. Молодой, горячий, но оленеводом стал хорошим, а мудрость приходит не сразу. Мудрость приходит вместе с сединой. Александра я оставлял спокойно. В случае чего старики всегда помогут молодому и словом, и делом.

Как только я выбрался из стойбища на летних санках до фактории Хинки, Сашка погнал свою упряжку искать хорошие пастбища. Очень хотел перед отцом и старшими показать себя в деле. Трое суток пропадал в тундре. Потом сутки отсыпался, шибко устал, но проснулся веселым и довольным. Прошелся по чумам и распорядился готовить аргиш, готовить упряжки к переходу на новое нетронутое пастбище к озеру Ямбуто. Старики недовольно ворчали. Знали, что там корма для оленей много, но место плохое. Из поколения в поколение это место было запретным. Никто уже толком не помнил, почему запретное, но никогда там оленей не выпасали. Старики ворчали, но Сашку переспорить трудно. Он упрямый, весь в меня, да и привыкли оленеводы подчиняться слову бригадира. У нас с этим строго. Собрались и аргишили. Долго аргишили. На третьи сутки дошли до места. Красиво. Тихо. Комаров почти нет. Но само озеро уж слишком тихое: ни уток, ни гусей, только кулики суетятся на песчаных косах, да крачки, отгоняя непрошеных гостей от своих гнезд, все норовят клюнуть в голову, пикируя с резким криком на взрослых и детишек.

Озеро Ямбуто соединяется протоками и речушками с морем, с океаном. Все авиатрассы проходят севернее или южнее. Места совсем безлюдные. Сотни лет здесь точно никого не было. Это чувствовалось. Только поставили чумы, отпустили оленей и вскипятили чай, мужчины стали собираться на охоту и рыбалку. Мои старики чаевали прямо на берегу озера. Подувал легкий ветерок. Солнце играло на ряби. Пара оленей спустилась к воде и мирно паслась на сочном разнотравье. Летом олени любят хорошую траву. Вдруг отец увидел в трехстах метрах от берега черное что-то, которое медленно подплывало к олешкам.

В бригаде у нас работал дальний родственник Арукэй Тэседо. Крутой мужик. Он освободился из зоны. Сидел десять лет за убийство. Не боялся никогда и ничего. Наверное, поэтому и сидел десять лет.

Арукэй глянул в бинокль, потом еще раз и передал Сашке. Сашка посмотрел и рот открыл от удивления. По озеру плыло что-то большое. Все тело было в воде метров шесть-семь длиной, а над водой торчала только шея в рост человека, черная и блестящая, с головой, как у совхозной лошади. Арукэй схватил карабин и пополз к берегу. Мой старик схватился за ствол карабина и не дал Арукэю стрелять. По нашим поверьям, в черта стрелять нельзя – сам умрешь. Олени забеспокоились. Сашка заорал: «А-а-р-р!» Олени рванули от берега… Голова на черной шее мотнулась, вода забурлила, плесканулась. Дело уже было в пятидесяти метрах от берега. Волны до песка дошли. И все затихло. Все успели рассмотреть мягкие рожки на голове и большие, темные, как снежное небо, глаза величиной с блюдце.

В стойбище 25 человек было вместе с детьми. У кого хочешь можешь спросить. После этого люди разобрали чумы и погнали оленей подальше от запретного места. Так решили старики. Сашка уже не упрямился. Я его ругал за то, что старших не слушал и запретное место выбрал. Я там бывал после этого два раза. Проехал мимо не останавливаясь. У нашего народа пустых запретов не бывает, и не зря Ямбуто называют Чертовым озером».

Я запомнил рассказ знаменитого оленевода. Он был не из болтливых, да и вообще тундровики, даже сочиняя сказки, никогда не врут. Например, рассказывают сказку о каком-нибудь герое, точно называют его род, где рыбачил или охотился, что поймал и сколько, где ночевал, какой был ветер, какие звезды… Сказки для них что-то вроде устного учебника по географии, биологии, зоологии и охотоведению. Вот поэтому я и решил побывать на Ямбуто и разобраться с этой легендой на месте. Слишком много точных деталей.

Для начала я постепенно опросил всех участников событий. Человек двадцать мне почти дословно повторили рассказ Николая Григорьевича. Сашка тоже сначала стеснялся, а потом покряхтел и сознался: «Дурной был. Все-таки страшно стало. В чертей не верю, а все-таки страшно. Сам все видел. Ладно. Тебя отвезу, если хочешь. Но с тобой не останусь. Приеду через неделю – заберу, если жив будешь…»

В следующее лето на Ямбуто я так и не выбрался. Одному такая экспедиция не под силу, а желающих добыть черта не находилось, но от замысла я не отказался. Хотя я человек достаточно осторожный, иногда, как будто черное пламя перед глазами, могу таких дел натворить, что сам удивляюсь собственным поступкам. У нас вся родова такая… Среди предков и воины были, и охотники, и даже разбойники.

Поздней осенью 74-го в клубе поселка Усть-Порт появился после службы в армии крепкий и отважный парень из местных ненцев, Леша Бейе, по кличке Бес. Он мне очень понравился своей смелостью. В первый же вечер на танцах сцепился с тремя здоровыми подпитыми вербованными строителями. Уложил двоих сразу же, по удару на каждого, а третий выхватил стамеску. Бес сломал ему руку, а стамеску забрал в качестве боевого трофея. Раздувать историю не стал.

Мы с ним часто охотились на оленя, и как-то само собой получилось, что начали готовиться к поездке на Ямбуто с ранней весны 1975 года.

К началу августа были готовы: фотоаппарат, бинокль, резиновая лодка, палатка, два карабина, сотня патронов, парочка сетей, минимум продуктов, веревка, формалин, три литра спирта, канистра бензина, «Шмель». Из одежды тоже ничего лишнего не брали, но оделись добротно и легко.

Решили сделать снимки, но сначала стрелять, а потом уже вести разборки более детальные с «головой совхозной лошади». Конечно, это по-варварски, но в случае удачной встречи с чертом без прямых доказательств нам никто бы не поверил. С Сашей Яптунэ договорились заранее. 4 августа 1975 года он должен был нас ждать с двумя запасными летними упряжками на фактории Хинки.

14 августа мы добрались до Ямбуто. Только разгрузились и выпили по рюмке, Сашка крикнул: «Хей-во!» и погнал оленей подальше от озера. Скрылся за горизонтом, и на нас навалилась великая тишина. Хрустел под сапогами пышный ягель. Он клубился светлой зеленью по холмам… Бормотали куропатки, и шныряли под ногами темными, точнее, коричнево-бурыми комочками лемминги. Я никогда не видел их в таком количестве.

Мы выбрали место для палатки, устроили наблюдательный пункт в разломе берегового торфяника с хорошим обзором. Выстлали эту берлогу теплыми, сухими пластинами торфа и травой, прикрыли куском брезента. Я пошел ставить сети в протоку, а Леха сразу залег на дежурство. В нашем распоряжении была ровно неделя. Договорились дежурить вахтами шесть через шесть. При обнаружении объекта желательно будить друг друга, ну а если… Тогда должен сказать свое слово карабин.

Не успел я воткнуть первую сетку и взяться за вторую, как наплава загуляли, да не просто подергиванием, а по полной схеме, выгнув тетиву дугой. Я дотронулся – толчки были упругими и сильными. Прошелся на резинке вдоль сетки. Буквально около берега «сидела» парочка чиров килограммов по восемь. Только выбросил их на берег и стал вылазить из лодки – снова сеть заходила ходуном. Залетела еще парочка чиров один к одному. Вся рыбалка заняла не больше десяти минут. Я собрал сети, кинул четыре «лаптя» в рюкзак. Больше рыбачить было незачем. Уж точно: с голодухи не пропадем. Видать, чиры уже потянулись на нерест. Рановато, но, в общем, к сроку. Осень вздохнула прохладой.

Леша выглянул из берлоги и удивленно спросил: «Что, не нашел нормального места в протоке?» Я вывалил из рюкзака рыбу… Да… Такую рыбалку где-нибудь бы поближе к поселку!

День за днем проходили однообразно. Мы всматривались до рези в глазах в озерную солнечную рябь – пусто. Я обошел озеро – ничего интересного. На дальнем песчаном бугре меня облаял шальной песец. Около норы все было истоптано следами щенков. Из дыры густо тянуло псиной. Встретил голов пятнадцать оленей, но стрелять не стал. Мясо, рыба, икра есть, хватит на месяц. Нет смысла брать олешку. Грех. За пять дней мы с Лешей сожгли всего два патрона на гуся.

На шестой день я поднялся привычно минут за сорок до дежурства. Моросил мелкий дождь. Оставленный на валуне свитер намок, как половая тряпка. Ничего – свежее будет. В наблюдательном пункте Беса не оказалось. Глянул на озеро. Вдоль берега медленно плыл Леха. У меня озноб прошел по спине. Во дает, бродяга! На живца черта выманивает. Я принял дежурство как ни в чем не бывало. Ох, не хотелось мне повторять трюк Беса! Совсем не хотелось, но гонор взял свое, и я вроде спокойно полез в лодку, пристроив карабин под левым локтем. Тучи неожиданно ушли, словно дождя и не было… Здесь песок просыхает быстро. Солнце снова заплясало на мелкой ряби. Напряжение прошло часа через полтора. Я успокоился… Вода шлепалась о резиновую лодку: хлюп да хлюп, хлюп да хлюп. В прищуренных ресницах – радуги. Тишина. И только тихонько шипит один из клапанов. Он немного травит, но это не страшно. Хлюп! Хлюп… Хлюп… Я очнулся от выстрела. Задремал и меня утянуло ветерком в противоположный конец озера. Леша Бейе, не обнаружив меня на боевом посту, забеспокоился и сжег еще два патрона. Насчет патронов я всегда был прижимистым. Когда охотился на озере Дюпкун, мне пяти пачек хватило на два года. Не люблю почем зря палить в белый свет, как в копеечку.

Когда я очнулся от дремы и понял, где нахожусь, от неприятного ощущения засосало под ложечкой. Весла замелькали в воздухе, как два пропеллера. Казалось, что лодка вышла на глиссирование. Подплывая к нашей стоянке, я сбавил скорость, отдышался и вылез из лодки вальяжно, стараясь скрыть возбуждение, которое больше смахивало на панику.

– Ну, ты, Серега! Я-то по краю, а тебя через все озеро понесло. А если бы и правда черт вынырнул? Вякнуть не успел бы. И поминай, как звали. Нет, на такие эксперименты я не согласен!..

Я скромно промолчал, вспомнив анекдот про Александра Матросова.

Саша Яптунэ появился на Ямбуто ровно через неделю, как и договаривались. Мы подвялили для него мешок отборного чира… Да и продуктов осталось изрядно. В стойбище давно закончился хлеб и мука. Все наши запасы оставили оленеводам. Сашка косился на патроны, но здесь я остался верен себе. Оленеводов снабжали боеприпасами в те времена отлично. В тундре заметно подмораживало по утрам. Все-таки чувствовалась близость Ледовитого океана. Черта «с головой совхозной лошади» мы так и не нашли, но не переживали особенно по этому поводу. Может быть, и к лучшему. Если он существует – пусть живет.

Четверть века прошло. Я редко вспоминаю об этом приключении. Слишком много испытаний выпало на мою длю. Погиб на Енисее Леша Бейе. Его выкинуло штормовой волной из лодки около Селякинского мыса, и тело парня закрутило, понесло мимо нашей суеты, мимо нашего тревожного времени, мимо удач и неудач. На Ямбуто я больше не бывал, меня тоже крутило в пене дней: я разбивался на вертолете, тонул, замерзал, в меня стреляли, я стрелял, да, видно, не судьба пока… Живу.

Николая Григорьевича Яптунэ встречал недавно на Енисее. Он заметно сдал. Обеднел… Оленей потерял. Рыбачит. Едва сводит концы с концами. Мы сидели с ним на прибрежном песке. Ветер своим холодным таймырским опахалом овевал его лысый мощный череп. Отлив оставил на пологом песке волнистые следы, так похожие на старческие морщины. Сухой песок дюн цвета старой малицы пел вместе с ветром. Николай Григорьевич смотрел на меня выцветшими светлыми глазами, и молчал, как молчит, глядя на приходящих и уходящих, Великая Мать – Тундра.

30 ноября 1999 г.

Красноярск