"Ночь в Венеции" - читать интересную книгу автора (Маклерон Лайза)

Глава седьмая

Рано утром, в начале шестого, Элизабет и Билли прибыли в аэропорт. Как только они прошли регистрацию, Блэкмор кинулся звонить в Чикаго, в клинику, куда положили Мэри.

Девушка осталась в зале. Она сидела ожидая, когда объявят рейс и появится Билли.

Наконец увидела его – хмурый вид не предвещал ничего хорошего.

– Что случилось? – спросила она встревожено.

– Не знаю, – буркнул он, садясь рядом в кресло. – Мэри пока в операционной. Почему так долго? Неужели операция занимает столько времени?

Элизабет не знала, как его успокоить. Билли взглянул на часы.

– Наш рейс не объявляли? Не хватает только, чтобы задержали вылет!

Элизабет дотронулась до его руки.

– Не волнуйся, все будет хорошо! Мэри – цветущая, пышущая здоровьем женщина. Не предполагаю, что появились какие-то осложнения.

– Бог с ней, с Мэри! Она меня не беспокоит, – сказал он, вставая.

Берта… Конечно, Блэкмор думает о дочери! Прекрасный отец… Понимает ли она, как ей повезло? Элизабет смотрела ему вслед, размашистой походкой Билли шагал к стойке регистрации. На месте ему не сиделось…

Они приземлились в час пик. Девушка похвалила себя за предусмотрительность. Ее машина стояла на платной парковке.

В самолете они молчали. Билли целиком погрузился в собственные мысли, судя по выражению лица, далеко не радужные. Элизабет его не беспокоила. Бессонная ночь тоже давала о себе знать.

Где-то ближе к полудню они уже входили в вестибюль частной клиники.

Молоденькая регистраторша, то ли не имела права, то ли не хотела что-либо объяснять, кивнула в сторону лифта, сказав, что палата Мэри на втором этаже.

Как только распахнулись двери лифта, Элизабет сразу увидела в холле Берту. Бледное, без кровинки, лицо и остановившийся взгляд свидетельствовали, что она не помнит себя от горя.

Смерив Элизабет ненавидящим взглядом, Берта бросилась к отцу и замерла в его объятиях.

– Папочка, как ужасно! Врачи ничего не говорят. Прошло столько времени, а я не знаю, что с мамой, – бормотала дочь, давясь рыданиями.

– Успокойся, девочка! – Билли поглаживал ее по волосам. – Сейчас выясним. Где здесь гостиная? Пойдем. Подожди меня там, я скоро вернусь.

– Я с тобой! Хочу посмотреть на их лица, когда врачи станут выпроваживать тебя домой, ничего толком не объяснив.

Несмотря на серьезность ситуации, Элизабет не могла не улыбнуться. Как и Берта, она хорошо знала характер Билли – если тот что-то решил, значит, добьется обязательно и сметет на пути любые препятствия.

Блэкмор, взглянув на Элизабет поверх головы Берты, перехватил ее взгляд и едва заметно усмехнулся, дав понять, что оценил скрытую иронию дочери.

– Оставайся здесь! – приказал он Элизабет. – Хорошо?

Девушка кивнула.

– Обо мне не беспокойся! Главное – выяснить, как чувствует себя Мэри. – Элизабет ободряюще улыбнулась.

Он благодарно кивнул, взял Берту под руку, и отец с дочерью ушли.

Элизабет провожала их глазами, сожалея, что ее нет с ними. Ей очень хотелось поддержать обоих, проявить участие в тяжелой для них ситуации.

Нет, она всегда поступала правильно – никогда никому не навязывалась! Ведь часто сочувствие, желание помочь людям в беде оборачиваются бесцеремонным вторжением в чужие души, размышляла Элизабет, бродя по этажу в поисках гостиной. Особенно обидно, если тебя не переносят те, кому хочется сказать участливое слово, утешить наконец! Проявлять такт, осторожность, решила девушка, только в таком случае Блэкморы, возможно, станут относиться к ней так, как она заслуживает.

Семейные традиции, родственные узы – как бы живой организм, отторгающий инородное тело. Разве она не знает? Ее собственные родители—тому пример: допускали в свою жизнь урывками, возвращаясь домой после долгих странствий.

А тетя Шэрон? Дизайнер, натура весьма экзальтированная, умудрялась держать племянницу во время школьных каникул на почтительном расстоянии, лишь бы та не нарушила раз и навсегда установленный художественный беспорядок. Дом Шэрон, расположенный вблизи озера, немало способствовал их равноправному союзу, даже, скорее, не дом, а само озеро.

Презирающая мужчин, тетя осталась старой девой. Ей было где-то около сорока, когда на ее голову свалилась Элизабет. Шэрон, не имеющая никакого опыта общения с детьми, развила бурную деятельность, пристроив племянницу в различные спортивные клубы.

Свободного времени у девушки не осталось. Волейбол, коньки, гимнастика, альпинизм, акробатика… К восемнадцати годам Элизабет мало уступала профессионалам. Просто замечательно!

Она улыбнулась.

А ее дяди? Ученые сухари… Вечно отмахивались от нее, уткнувшись в старинные фолианты. Школьные годы в обществе вечно занятых убежденных холостяков оставили жалкое воспоминание.

Однажды Элизабет заболела. Банальный бронхит уложил ее в постель. Дядюшки быстро спровадили племянницу в частную клинику, где она провалялась до конца учебного года.

Элизабет наотрез отказалась возвращаться к ним, чему те несказанно обрадовались – присутствие в доме неугомонной, любознательной девушки мешало консервативным книжным «червям» сосредоточиться. И не возьми ее тетя Шэрон к себе, пришлось бы Элизабет коротать каникулы в школе.

Вот почему, когда настало время задуматься о будущей специальности, она сразу решила: по стопам родственников не пойдет ни за что.

Элизабет пришла к выводу, что люди, занятые собственным миросозерцанием, замкнутые на своих ощущениях, возможно, светят, но не греют, а нужно жить так, чтобы искры летели, быть деятельным членом общества, приносить ему посильную пользу.

Взвесив все за и против, Элизабет начала изучать экономику, а оказавшись по воле случая в крупнейшей промышленной компании Блэкморов, нашла применение кипучей энергии.

Однако она не предполагала, что наследственность так или иначе даст о себе знать, – Элизабет явно не хватало решительности. И не повстречайся ей Роберт со своей деловой хваткой и напористостью, Элизабет, вероятней всего, так и осталась бы рохлей…

Распахнулась дверь, вошла Берта. Ее глаза светились безумным огнем. – Бет, что стряслось? – ужаснулась девушка.

– Ужасно! Маму только что привезли в палату! Ужасно, ужасно, ужасно… Трубки! грелки!.. Папа выясняет, что нужно… О-о-о… – Она застонала, и ручьем хлынули слезы.

– Бет, дорогая! – Элизабет обняла девушку, и та не оттолкнула ее, настолько Берту сразило горе. Хрупкое тело содрогалось от рыданий.

– Почему операция продолжалась так долго? – спросила Элизабет осторожно.

– Ей делали переливание крови… Разрыв… кисты… – произнесла она, – какие-то уколы, наркоз… Она давно чувствовала боли, но она… терпела… она молчала… никому ничего не говорила! Ты во всем виновата, ты!

Берга вскинула голову и толкнула девушку в грудь. Озлобленный взгляд заставил Элизабет попятиться. Показалось, еще секунда, и дочь Блэкмора ее ударит.

– Ты нахально явилась на мой день рождения! Бессовестно вешаешься отцу на шею, не даешь ему прохода!

– Бет, Бог с тобой… что ты говоришь? – Элизабет от удивления раскрыла глаза. – Ничего подобного я…

– Да, да, да! – взвизгнула Берта. – Из-за тебя мама страдает, ей приходилось скрывать, что она больна. Ты и папочку вывела из себя! Он потом на всех бросался. Даже в Чикаго ее не отвез, к тебе торопился.

Элизабет остолбенела.

– А когда мама заикнулась, что ей нездоровится, он умчался к тебе во Франкфурт! Ненавижу тебя! Ты гадкая женщина, отбивавши мужа от жены!

Кровь отхлынула от лица Элизабет. Ее била дрожь.

– Но они давно не живут вместе, – сказала она тихо.

– Пока. Но скоро опять сойдутся! – выкрикнула Берта. – Да, они будут вместе, если ты отвяжешься наконец!

Элизабет покачала головой.

– Ты даже не понимаешь, что говоришь сгоряча, – сказала Элизабет, поняв, что у Бет истерика, вызванная потрясением. Однако в ее глазах светилась ненависть.

– Как бы не так! – произнесла Берта с гаденькой ухмылкой. – К твоему сведению, они спят вместе! Не веришь? Как только папа приезжает к нам, он сразу отправляется к маме в спальню.

Элизабет не верила ни единому слову, но посчитала, что благоразумнее промолчать, понимая, что Берта выплескивает эмоции. Однако неожиданное упоминание об интимной жизни родителей поставило Элизабет в неловкое положение. Она опустила голову, желая скрыть смущение.

Ее неловкость Берта истолковала по-своему.

– Что, задело? То-то! Думаешь, почему мама всегда звонит, когда отец приезжает к тебе? И почему он тут же летит к жене? Да потому, что они любят друг друга! И как бы ты ни бегала за ним, они рано или поздно пять поженятся!

– Давай оставим эту тему, – тихим, но ледяным голосом проговорила Элизабет. – Ты расстроена, понимаю. Но предупреждаю: если бы отец слышал твои слова, он бы тебя не похвалил.

Берта прищурилась и бросила с вызовом:

– Думаешь, я сочиняю? Вот уж нет! Просто не понимаю, как можно поддерживать отношения с мужчиной, если он прыгает из одной кровати в другую?

– Я уверена, что ты лжешь! Твой отец уважает и твою маму, и меня, но на низость он не способен. А теперь я тебе дам совет? – не лучше ли употребить энергию на заботу о матери, чем растрачивать ее попусту на ненависть ко мне?

Берта побелела. И Элизабет поняла: она попала не в бровь, а в глаз. Отныне они враги.

– Со своей стороны, обещаю – больше ты меня не увидишь! – решительно добавила Элизабет.

Открылась дверь, стремительно вошел Билли. Берта, кинув на Элизабет полный глухой злобы взгляд, кинулась в его объятия и заголосила:

– Папочка, милый! Какие ужасные вещи она мне тут наговорила! Будто мама не выживет, и ты женишься на ней, а я тебя больше никогда не увижу!

Элизабет долго смотрела на Билла печальным взглядом, давая понять: девочка не в себе, ничего не поделаешь – мать есть мать.

Тишина, прерываемая истерическими рыданиями Берты, казалась оглушительной.

Почему он молчит? Сердце Элизабет сжалось. Пауза затянулась.

– Папочка, скажи, пусть она уходит! – вырвалось у Берты сквозь слезы. – Она ненавидит меня! Пожалуйста, прикажи ей уйти!

Билли – глаза холодные, губы ниточкой – взглянул на Элизабет поверх головы дочери.

– Думаю, она права! – процедил Блэкмор, поставив на инциденте точку.

Элизабет пристально смотрела на него, размышляя о том, что его чрезмерное внимание к дочери неизбежно перерастет в комплекс неполноценности.

– Билл… – начала она, надеясь, что здравый смысл возьмет верх, однако он демонстративно отвернулся.

Направляясь к двери, девушка услышала ласковый шепот: отец успокаивал Берту. В сторону Элизабет Блэкмор даже не взглянул.

В коридоре она в изнеможении прислонилась к стене, постояла, ноги стали ватными. За что? – думала Элизабет, вспомнив его отчужденный взгляд. Как жестоко! Поверил дочери? Да Билли просто не любит ее, и Берта тут ни при чем.

Элизабет всегда верила Билли, потому что сама никогда не лгала. А если отношения неискренние, зачем их поддерживать? Как жить? Только работой? К черту… Может, провести уик-энд дома? На втором этаже – ее комната. Родители в отъезде. Странствующий образ жизни милее им всех сокровищ мира. «Зализывать раны» ей никто не помешает.

Вот и прекрасно! Ей никто не нужен. А кому нужна мисс Гиллан? Никому…

Когда Элизабет приехала к Кристине, то обрадовалась, увидев, что та еще не вернулась с работы. Отпала необходимость объяснять, почему она быстро вернулась из Франкфурта и куда опять собирается уезжать.

Наскоро упаковав чемодан, оставила записку: «Из командировки возвратилась, но снова отправляюсь в путь. Увидимся – объясню. Целую. Лиз».

По дороге в Хаммонд Элизабет заехала в супермаркет, купила кое-какие продукты, намереваясь первое время вообще не выходить за порог.

Как она и предполагала, родной дом встретил ее холодом, вернее, отсутствием тепла, которое присуще любому обитаемому очагу. Правда, было чисто, кругом ни пылинки, повсюду порядок. Родители, покидая квартиру, всегда оставляли деньги соседке, и та дважды в неделю прибиралась в комнатах.

Оставив чемодан в гостиной, Элизабет вернулась к машине, вытащила из багажника сумки, принесла в кухню и загрузила холодильник. Снова вышла из дома, чтобы поставить машину в гараж. Зачем досужим соседям гадать, кто поселился у Гилланов в отсутствие хозяев?

Спустя четверть часа девушка сидела за столом, поглядывая на плиту, где закипал ароматный кофе.

Ну вот, заползла в норку – погрустим, поразмыслим и решим, как поступить, что предпринимать! Усмехнувшись, она отогнала невеселые мысли, налила в кружку горячий ароматный напиток и уставилась в окно.

Вечерело. Сентябрьское солнце торопливо скатывалось к темнеющему краю неба, словно спешило засветло отправиться на боковую. Ни ветерка. Тишина. Ничто не нарушало сумеречное спокойствие провинциального городка, вольготно раскинувшегося среди садов. Дома не жались друг к другу, разделенные живой изгородью из зарослей кустарника. Не то что в Чикаго, – подумала Элизабет, погружаясь в умиротворяющее молчание старого кирпичного коттеджа.

Вот так бы сидеть и сидеть! Кофе остывал. Не возникало никаких мыслей, никаких желаний. Не хотелось даже поднести к губам кружку.

Медленно подползала густая обволакивающая ночь, утренние события казались суматошным тягостным сном, нечетким и размытым.

Девушка, видимо, задремала. Перелет, стычка с Биллом, эмоциональное напряжение давали о себе знать.

От скрипа двери и света в прихожей она вздрогнула. Еще не выйдя из полузабытья, Элизабет увидела мужчину и женщину, застывших на пороге.

У женщины были короткие волосы. Темные пряди обесцвечены на концах солнцем. Загорелое дочерна лицо, на котором выделяются ярко-синие, как у Элизабет, глаза. Поношенные джинсы, измызганные до такой степени, что не всякий бродяга согласился бы их надеть, как, впрочем, и видавшую виды куртку.

Мужчина выглядел под стать ей. Патлы светлых волос, нечесаная борода, лицо грубое, задубелое. Только глаза сияют – серые, выразительные, лукавые… Коренастый, крепкий. Тоже в джинсах, ковбойке, сверху жилетка.

Отец и мать…

Разве похожи они на родителей? Какие-то хиппи-переростки!..

Немолодые, а вид такой, словно вернулись с дискотеки, где бесновались под звуки неистового рока.

Что, испугались?..

Сходство с юнцами поразительное – оба старательно прятали глаза, как если бы, возвратившись с безумных гульбищ, неожиданно столкнулись с разъяренной мамашей, готовой задать непослушным чадам основательную порку.

Растерялись…

Вот ведь как бывает! Впрочем, они и раньше не знали, как вести себя с Лиз, их единственной дочерью. Спихнуть к родственникам, пристроить в интернат—вот и все заботы.

Не успели оглянуться, а Элизабет выросла и превратилась в незнакомку. Она для них – феномен. Естественно, родители не могут прийти в себя, увидев гостью в своем доме.

– Лиз! – Отец первым обрел голос – Что ты здесь делаешь?

Лиз… Девушка улыбнулась. Он называл дочку так и в пять, и в десять, и в пятнадцать лет.

Пару недель назад Элизабет позвонила им, надеясь, что они еще не отправились в очередную экспедицию, хотелось поговорить, пообщаться.

– Лиз, что-нибудь нужно? – спросил отец таким тоном, словно она что-то требовала.

– Надеялась повидать вас! – сказала дочь довольно сухо. Что она услышала в ответ тогда, по телефону? «Мы завтра отбываем в Каир. Времени в обрез. Подожди, пока вернемся».

И так всегда! Ни ласкового слова, ни участия! Никогда родители не проявляли особой любви и ласки. Если бы не сходство с матерью, впору задуматься: уж не подменили ли девочку в роддоме? Как неродная!

Мамочка и папочка, консервативные до мозга костей, страдают, не зная, как наставить дочь на путь истинный. Предположим, ей тоже захотелось бы стать археологом и заниматься всю жизнь раскопками каких-то древних черепков. Какой ужас, а?..

На пианино не играет, танцами не увлекается, одета как огородное пугало… Кошмар!

Кукушонок она в чужом гнезде! А вернее, незнакомая пичужка, залетевшая вдруг к кукушке-маме и кукушке-папе.

Элизабет слабо улыбнулась, разглядывая родителей. Но неожиданно ее лицо сморщилось, она всхлипнула и разрыдалась. Плакала горько, взахлеб, а сердце сжималось от любви к этим, казалось бы, жестокосердечным людям.

Элизабет любила их, неуемных путешественников, трудяг, ей так хотелось найти слова, чтобы выразить переполнявшие ее чувства, удостовериться, что и они тоже относятся к ней как любящие родители, способные успокоить исстрадавшуюся душу.

Слезы дочери поразили Гилланов. Напряжение стало почти осязаемым, рыдания, разрывающие тишину, звучали невыносимо громко.

Элизабет редко плакала. Она силилась вспомнить, когда позволила себе так расслабиться при них, и не могла. Тело сотрясалось от безудержных всхлипываний, но остановиться девушка была не в состоянии.

До нее долетали взволнованные голоса. Звякнула какая-то железка. Послышался шорох. И ласковая рука легла на плечо. И кто-то, обняв ее, прижал к груди.

– Лиз, милая, что случилось? – услышала она слова матери.

Родной голос, встревоженный, сострадающий, мгновенно прорвал плотину постоянно молчаливой сдержанности, фразы хлынули потоком, выплескивая все, что скопилось в душе.

Зачем она позволила разойтись эмоциям? Разве родители виноваты в том, что произошло? Однако Элизабет рассказала про свою жизнь без утайки от начала до конца.

И про встречу с Робертом, и неожиданную любовь к его брату, про день рождения Берты, про компанию Блэкморов, поездку во Франкфурт-на-Майне.

И даже о том, что думала о них, отце с матерью…

– Вот и приехала, чтобы побыть одной, расставить события по полочкам! – вздохнула Элизабет.

В ответ – ни звука! Как всегда, подумала дочь, им нечего сказать. На сердце стало еще тяжелее.

– Не ожидала застать вас дома, – добавила Элизабет, как бы извиняясь.

– Естественно, – иронически отозвалась мать. – Мы всегда в отъезде и здесь появились случайно.

– Я совсем не то имела в виду, – смутилась Элизабет, чувствуя неловкость. – Я пыталась объяснить…

– Можешь не продолжать, – прервала ее мать суровым тоном. – Я прекрасно поняла, что ты намеревалась сказать.

Тишина, гнетущая и бесконечная, повисла тучей. Неожиданная резкость матери лишила Элизабет всякого желания отвечать. Откашлявшись, отец неожиданно спросил:

– А вот почему ты не поинтересовалась, что мы тут делаем?

– Виновата. Вы, кажется, собирались в Египет?

– Да, но не получилось…

Он подсел к дочери и стал как бы между прочим рассказывать о том, в какой переплет оба попали.

Оказывается, разного рода междоусобные войны помешали им продолжать работу. Они очутились в аэропорту одного арабского государства, где им приказали сидеть в зале ожидания и ждать рейса в США. Даже багаж отказались выдать на основании того, что вид у археологов диковатый. Так вот мы и прилетели, не имея возможности переодеться!

– Чудики! – сказала мать, ставя на стол кофейник с дымящимся напитком. – Неудачно закончилась наша экспедиция. Ну, а вот теперь решили принять достойный вид и где-нибудь отдохнуть как белые люди, например, на Майорке…

– Здорово! – воскликнула Элизабет.

В голосе прозвучала откровенная зависть.

Лежать на песочке, загорать, плескаться в море, есть, спать, ни о чем не думать, никуда не спешить, что может быть лучше? Она вспомнила, как однажды отдыхала с Кристиной в Греции, когда Билли с дочерью уехал на побережье Испании.

– А почему бы тебе не отправиться с нами, а? – Мать пришла в восторг от собственной идеи. – В самом деле, дорогая! Развлечешься, встряхнешься… По-моему, то, что надо!

– Не могу, – печально вздохнула Элизабет. – Компания не оплатит.

– А по-моему, она тебе задолжала, – не сдержался отец.

– Ты невыносим! – всплеснула руками мать, увидев, как дочь мгновенно изменилась в лице.

– Прекрати! – повысил голос отец. – Возможно, я слишком много времени провожу среди развалин, собирая раритеты древности, но не настолько отстал от жизни, чтобы не понимать, какого презрения заслуживает мужчина, использующий женщину ради удовлетворения своей похоти!

– Ты прав, папочка! – Элизабет, как всегда, не покривила душой. Врожденное чувство правды и честность заставили искренне добавить: – Но он поступал так потому, что я сама позволяла ему обращаться со мной подобным образом.

Отец промолчал, отведя взгляд.

В гостиной зазвонил телефон. Семья замерла. Мать бросила на дочь вопросительный взгляд.

– Может, тебя?

– Возможно, – пожала плечами Элизабет. – Хотя вряд ли… Я никому не сказала, куда отправилась.

А вдруг Кристина? Или Билл? Но…

– Возьмешь трубку? – спросил отец.

– И не подумает! – ответила за нее мать. – Незачем, да и не с кем разговаривать.

Дочь перехватила взгляд, который мать кинула на отца. Что он означал – неизвестно, только тот кивнул в ответ и с мрачной решимостью вышел из кухни.

– Я права? – спросила мать напрямик. – Или ты все-таки ждешь звонка?

– Права, мамочка! Я устала выяснять отношения.

Элизабет опустила голову.

– Я тоже так думаю! – заметила мать, вставая из-за стола. Похлопав дочь по плечу, добавила: – Возможно, мы никудышные родители, но мы тебя любим, гордимся тобой и в обиду не дадим. И вообще, к черту Майорку! И здесь можно неплохо отдохнуть.

– Да ты что? – вскочила Элизабет, не обратив внимания на ловушку, которую приготовила мать. – Лишиться праздника из-за меня? Я себе никогда не прощу, если вы откажете себе в приятной поездке.

Вернулся отец. Дочь робко подняла глаза.

– А-а-а… – махнул он рукой, – мной интересовались…

Элизабет сразу сникла.

– Давайте решим так! – заявила мать категорическим тоном. – Проведем вместе уик-энд, а там посмотрим…