Бурцев Михаил ИвановичПрозрение

Бурцев Михаил Иванович

Прозрение

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Аннотация издательства: Автор воспоминаний в период Великой Отечественной войны возглавлял отдел (с августа 1944 года управление спецпропаганды) Главного политического управления Красной Армии. Он рассказывает о малоизвестных событиях войны, о том, как происходила борьба за прозрение солдат и офицеров вражеских армий. В книге показаны подвиги советских бойцов, командиров и политработников, а также немецких, венгерских, румынских, итальянских антифашистов, чьи действия вливались в общую освободительную борьбу народов против гитлеровской тирании.

С о д е р ж а н и е

Глава первая. Накануне

На берегах Халхин-Гола

Чему учит опыт

В воздухе пахнет грозой

Глава вторая. Начало

Первый день, первая листовка

Бюро военно-политической пропаганды

На переднем крае

Кто он, наш враг?

Опираясь на антифашистов

Глава третья. Страда

"Прощай, Москва, долой Гитлера!"

Разоблачая ложь и клевету

Признание врага

Чтобы повысить эффективность

Антифашистская школа

Идеологическая борьба совершенствуется

Глава четвертая. Перелом

На Сталинградском фронте

"За массовый плен и организованную капитуляцию!"

На вооружении опыт Сталинграда

Несрезанная дуга

В боевом содружестве

Глава пятая. На запад!

"Слишком туго натянутая тетива"

От "Севера" до "Юга"

Разгром группы армий "Центр"

За пограничными столбами

Удары на флангах

На трех фронтах

Глава шестая. Победа!

Борьба за капитуляцию крепостей

На улицах Берлина

На завершающем этапе

В первые дни мира

Примечания

Посвящается мужественным бойцам особого, идеологического фронта - всем тем, кто в ходе вооруженной борьбы помогал обманутым солдатам империалистических армий обрести правду.

Автор

Глава первая.

Накануне

На берегах Халхин-Гола

4 июня 1939 года я вел очередную консультацию со слушателями командного факультета Военной академии механизации и моторизации РККА назавтра им предстоял экзамен. Разговор шел о мировом рабочем движении, о борьбе с силами реакции и войны - тема эта была близка танкистам: добровольцами они сражались в составе интернациональных бригад в республиканской Испании, на груди у каждого - ордена. Будущие выпускники, они восхищали широтой кругозора и самостоятельностью суждений. Нашу беседу неожиданно прервал дежурный: меня вызывали в политотдел академии. Начальник политотдела сообщил, что мне надлежит незамедлительно явиться к начальнику политического управления РККА.

- Не знаете зачем? - вырвалось у меня.

- Там скажут.

В приемной начальника политуправления уже находились знакомые мне политработники - преподаватели военных академий. Ждать пришлось недолго. Тяжелые двери раскрылись, и адъютант пригласил нас войти. В просторном, Отделанном под мрамор кабинете, у большого окна, стоял армейский комиссар 1 ранга Л. З. Мехлис. Был он роста среднего, но с крупным, хмурым, скорее даже мрачным лицом - несколько смягчала его широкая седая прядь в иссиня-черных волосах; из-под сурово нависших, кустистых бровей на нас внимательно смотрели выпуклые темные глаза.

Предложив нам сесть, армейский комиссар взял указку и повернулся к висевшей на стене политической карте мира:

- Япония нарушила границы дружественной нам Монголии, в районе Халхин-Гола идут бои.

Мы замерли: в нашей печати об этих событиях еще не сообщалось.

- Видимо, это не эпизод, - продолжал Л. З. Мехлис, - не просто провокация, не пограничный конфликт. В боевых действиях участвуют воинские части японской армии, дислоцированной в Маньчжурии. Самолеты бомбят позиции и тылы советско-монгольских войск.

Армейский комиссар дал понять, что для обуздания агрессора по указанию Советского правительства принимаются соответствующие меры. Политическое управление, сообщил он, посылает в 57-й особый стрелковый корпус, действующий в районе Халхин-Гола, группу политработников-пропагандистов. Перёд нами ставилась задача - словом и личным примером всемерно повышать боеспособность частей корпуса и одновременно революционной агитацией подрывать морально-политическую и боевую мощь противника. Дополнительные указания мы должны были получить на месте, в политотделе корпуса.

Л. З. Мехлис предложил нам выехать в этот же день в 14.00.

- Может быть, кто-то по тем или иным причинам не в состоянии ехать? спросил он. Все молчали. - В таком случае желаю успеха.

* * *

Покидая политуправление, я думал о предстоящей дальней дороге, о встрече с братской Монголией, о сражениях, о том, что вернусь с боевым опытом.

Правда, сверлила мысль о семье - жена оставалась в Москве одна, больная, с двумя маленькими ребятишками на руках. Она работала в коллекторе научных библиотек. Впрочем, полагал я, командировка не затянется: советские войска в содружестве с монгольской Народно-революционной армией быстро приведут в чувство захватчиков... И я даже возгордился от сознания того, что в числе первых из молодых преподавателей академии еду на фронт.

Под стук вагонных колес нахлынули воспоминания о прожитом, о родном рабочем крае{1}. В размышлениях, в чтении наспех подобранных перед отъездом книг о Монголии и Японии промелькнули незаметно семь дорожных суток. На станции Борзя закончился наш железнодорожный путь. Далее мы следовали на автомашинах в Тамцак-Булак, где располагался политотдел 57-го особого стрелкового корпуса. Здесь уже было до 40 прикомандированных политработников, всего же ожидалось около 300. - На следующий же день - 22 июня - начальник политотдела корпуса батальонный комиссар С. И. Мельников собрал нас на совещание.

Мы расположились на траве около своих же палаток. С. И. Мельников, как мы сразу убедились, схватывал суть вопроса, был немногословен. Он коротко рассказал об обстановке: противник продолжает стягивать войска, готовит новое крупное наступление. Прибывает пополнение и к нам: 11-я танковая бригада под командованием М. П. Яковлева, мотоброневые бригады и мотострелковый полк. Но японские силы все же превосходят наши более чем вдвое: у японцев железная дорога под боком, у нас - за 700 километров.

Начальник политотдела сообщил еще одну новость: корпус принял комдив Г. К. Жуков, прибывший из Белорусского военного округа.

Мы разъехались по частям. С докладами и лекциями приходилось выступать часто, по 2-3 раза в день, - и перед красноармейцами, и перед командирами, и перед политработниками. Особенно часто выступали на митингах в подразделениях, отправлявшихся на передовую. Настроение у личного состава было боевое, приподнятое - бойцы и командиры заверяли, что готовы выполнить любое боевое задание.

Недели через две С. И. Мельников вызвал меня к себе в политотдел. Как всегда сосредоточенный, он молча пожал руку, указал на стул и так же молча пододвинул мне листок бумаги. "Перебрасывают на новое место?" - мелькает мысль, но, знакомясь с текстом, понимаю: дело куда серьезнее. Телеграмма из политуправления РККА указывала на пассивность политотдела корпуса в идеологической борьбе с врагом и требовала "прекратить крохоборчество", широко развернуть политработу среди войск противника и населения оккупированной им Маньчжурии в целях морально-политического разложения его фронта и тыла.

Отрываю глаза от телеграммы, гляжу на Мельникова. Он все еще молчит. Потом говорит:

- Принято решение создать при политотделе корпуса специальную пропагандистскую группу вот для этого, - и движением руки он указывает на телеграмму. - Кроме вас в группу намечены полковой комиссар Соркин и старший политрук Леванов. Они сейчас подойдут...

Услышав знакомые фамилии, я понял, что выбор этот не случаен. Каждый из нас - при том общем, что нас объединяло (все мы имели высшее политическое образование, преподавали в военных академиях), - как бы дополнял другого: Соркин был историком, Леванов - философом, мне же довелось изучать и преподавать историю Коминтерна, знакомиться с опытом революционной пропаганды, в частности республиканской Испании среди солдат Франко...

- Когда начинать и какова материальная база? - интересуюсь я.

- Монгольские товарищи в Улан-Баторе выпускают обращение к баргутам{2}. Две листовки подготовили и мы, - говорит Мельников. - Однако специально мы этим делом не занимались. Пока у нас, - он разводит руками, нет ни переводчиков, ни технических средств. Все в Чите. Из Москвы ожидаем звуковещательный отряд для ведения устной агитации.

Мы размышляли вслух. Прежде всего, наверное, надо подготовить листовки и разъяснить японским солдатам, какие цели преследуют их военные действия, кому они нужны и кому выгодны. Разъяснить, что на войне наживаются капиталисты, солдаты же проливают кровь, а их" семьи разоряются. Это с одной стороны. С другой - надо рассказать об освободительных целях советско-монгольских войск, убедить японских солдат в бессмысленности их жертв, призвать к отказу воевать, к сдаче в советский плен, где им гарантирована жизнь, гуманное обхождение, питание и медицинская помощь.

- Все это не вызывает возражений, - подытожил Мельников. - Но вам предстоит подумать, как донести эти бесспорные истины до сознания японского солдата. Нужно знать, к кому обращаешься...

- Без помощи штаба и политотдела тут не обойтись.

- Вам поможем, - обещает Мельников. - Мы попросим товарищей из Читы прислать необходимую литературу, разведотдел ознакомит вас с имеющимися у него данными...

Тем временем в политотдел пришли И. М. Соркин и И. В. Леванов. Мельников ознакомил их с телеграммой начальника политуправления РККА, и мы продолжили разговор - теперь уже вчетвером. Выясняется, что японцы уже не раз сбрасывали листовки над нашими окопами. Главным образом, конечно, порнографические, но были и такие, в которых утверждалось, будто не японские, а советско-монгольские войска нарушили границу. Листовки призывали красноармейцев бросать оружие, переходить в Маньчжурию.

Телефонный звонок прерывает нашу беседу. На проводе комиссар корпуса М. С. Никишев. Узнав, о чем у нас идет разговор, он просит не расходиться.

- Этот вопрос только что обсуждался у командующего, - едва отбросив полог палатки, говорит комиссар. - Товарищ Жуков считает очень важным, особенно теперь, после поражения японцев у Баин-Цагана{3}, рассказать солдатам противника о могучей силе советско-монгольских войск, убедить японских солдат, сколь бессмысленно для них проливать кровь на чужой земле, предупредить о неизбежной их гибели, если будут продолжать свое неправое дело.

Никищев сделал паузу. Я пытаюсь рассмотреть его в неверном свете палатки. Коренастый, среднего роста, с волевым загорелым лицом, в петлицах по одному ромбу. Говорит он четко, убежденно, доверительно.

Бригадный комиссар предложил нам всесторонне продумать вопрос о "прямой классовой пропаганде", адресованной японским рабочим и крестьянам в солдатских шинелях, выдвинуть лозунги и призывы, соответствующие конкретной обстановке. Он напомнил известные слова В. И. Ленина: "Путем агитации и пропаганды мы отняли у Антанты ее собственные войска"{4}.

Кто из нас не знал об этих славных страницах истории нашей партии! В годы гражданской войны и иностранной интервенции работа по разложению войск противника велась по прямому указанию и при участии В. И. Ленина. Для солдат Антанты политорганы Красной Армии издавали газеты, листовки, плакаты; во вражеские полки, рискуя жизнью, проникали красные агитаторы; в тылу врага работали подпольные большевистские организации; в политорганах армии создавались интернациональные отделы. Агитаторами русской революции становились многие пленные. Словом, революционная пропаганда оказывала огромное воздействие на войска интервентов: их моральный дух падал, они отказывались воевать против молодой Республики Советов. М. В. Фрунзе писал: "Кто своей настойчивой и упорной работой разлагал ряды врага, расстраивал его тыл и тем подготовлял грядущие успехи? Это делали политические органы армии, и делали, надо сказать, блестяще. Их заслуги в прошлом безмерны"{5}.

Приобретенный в годы гражданской войны опыт имеет непреходящее значение. Мы изучали его, всегда черпали из него все самое ценное, поучительное и сейчас решили прибегнуть к нему.

И вот мы трое - Соркин, Леванов и я - сидим в юрте. Сидим и молчим. Думаем. Как использовать оружие слова, которое доверено нам? Как сломить, подорвать боевой дух противника, как деморализовать его, чтобы помочь нашим бойцам победить малой кровью? Что должно быть главным в пропаганде среди японских солдат? А среди баргутов? Среди населения Маньчжурии? На каком "языке" разговаривать с ними со всеми? Что у каждого из них за душой и что - на уме? Поймут ли они все то, что мы хотим им сказать?..

Вопросов было много, ответы же - самые приблизительные. Но оставаться долго во власти сомнений и размышлений не приходилось: события торопили нас и надо было действовать. Начать решили, как нам казалось, с главного: с разоблачения той лжи, которую японским офицерам удалось вдолбить своим солдатам - будто границу нарушили не японские, а советско-монгольские войска. Стали писать листовку. Прошел час, другой... Пол в юрте завален разорванными и скомканными листами, густо исписанными с обеих сторон, мы уже взмокли от напряжения, но ни на йоту не сдвинулись с места. Нет, конечно, несколько вариантов было готово, но, положа руку на сердце, можно сказать, что ни один из них не удовлетворял никого из нас.

- Таланта, что ли, у нас нет! - в сердцах вырвалось у меня.

- Нет, почему же, - усмехнулся Соркин. - Популярно написать листовку необычайно трудно. А мы к тому же не литераторы. Кстати, Владимир Ильич Ленин указывал на эти трудности. Помните его письмо к Шляпникову? О том, что "листовки - вещь очень ответственная и из всех видов литературы самая трудная. Поэтому обдумывать тщательнее и совещаться коллективно необходимо"{6}. Вот мы с вами и "совещаемся коллективно", "обдумываем тщательнее"...

Развертывание агитации среди войск противника налаживалось нелегко, не без ошибок и упущений, особенно на первых порах. Политотдел, как и обещал С. И. Мельников, помогал нам, придал нашей группе еще двух товарищей: журналиста - старшего политрука М. А. Усова и фотокорреспондента техника-лейтенанта В. М. Шведенко. А затем к нам прибыл из политуправления Забайкальского округа батальонный комиссар А. И. Табачков.

Мы собирали все, что помогало составить представление о противнике. И очень скоро нам стало ясно, что японский солдат - это продукт милитаристской обработки, в нем расово-шовинистические идеи господствующего класса укоренились достаточно прочно. Он слепо верил в божественное происхождение императора, беспрекословно подчинялся офицеру.

О Советском Союзе и Монгольской Народной Республике, как и об их армиях, японские солдаты знали мало, но и те сведения, которыми они располагали, были чудовищно искажены. Их убедили в "небоеспособности" Красной Армии, ссылаясь при этом на опыт русско-японской войны 1904-1905 гг. Им внушили, что императорская армия непобедима, потому что ее "охраняют боги". Одновременно офицеры предупреждали солдат о преследовании их семей, если они, солдаты, сдадутся в советский плен; стращали казнями и расстрелами, которые якобы ожидают их в советском плену. Вот почему солдаты часто предпочитали самоубийство плену. Религиозный фанатизм, жестокость офицеров, вплоть до мордобития, во многом объясняли беспрекословную исполнительность солдат. Характерно, что даже мордобитие они расценивали как "нормальное" явление и жаловались только на то, что "офицеры часто бьют ни за что".

В составе японских войск действовали две смешанные (пехотно-кавалерийские) маньчжурские бригады и до десяти баргутских полков (по 1000 сабель в каждом). Боеспособность этих частей была невысокой. Народ Маньчжурии вел партизанскую борьбу против японских оккупантов. Молодежь, мобилизуемая марионеточным правительством Маньчжоу-Го в армию, не хотела воевать, и только угроза расправы над семьями заставляла юношей становиться под ружье. В баргутских бригадах и маньчжурских полках находились японские офицеры - советники. Многие пленные солдаты-маньчжуры говорили нам: "Японцы захватили нашу родину, они хотят захватить и Монголию".

Разумеется, данные о противнике были далеко не полными. Но они позволили нам определить тематику выступлений. Листовки и звуковещательные программы, как нам представлялось, должны были вызывать у японских солдат отрицательное отношение к захватнической войне, подрывать их доверие к офицерам, развивать неприязнь к ним, ослаблять моральный дух в войсках, склоняя военнослужащих к переходу в советский плен. Среди же маньчжур и баргутов наша агитация должна была усиливать антияпонские настроения, обострять их ненависть к оккупантам. Мы призывали солдат вступать в партизанские отряды для борьбы с японскими захватчиками и к организованному переходу на сторону советско-монгольских войск, защищающих их интересы.

Наши предложения были одобрены командованием, и политработа среди войск противника заметно оживилась.

* * *

Боевые действия на Халхин-Голе, как известно, имели для советско-монгольских войск два периода: оборонительный (с начала конфликта и до 20 августа) и наступательный.

Отражая японский атаки, наше командование готовило войска к генеральному наступлению, накапливая необходимые силы и средства, обучая личный состав боевым действиям в сложных условиях. Соответственно развертывалась и политработа - в частях создавался высокий наступательный дух. В середине июля корпус был реорганизован в 1-ю армейскую группу войск.

В те дни политуправление Забайкальского военного округа передало политотделу 1-й армейской группы войск учебные редакции газет на японском, китайском и монгольском языках - более 30 журналистов, специалистов-востоковедов, переводчиков, полиграфистов с типографией и комплектом шрифтов-иероглифов (в 3000 знаков). В составе политотдела армейской группы создали штатное отделение по работе среди войск и населения противника. Возглавить это отделение было поручено мне. Вскоре к нам из Москвы прибыл и звуковещательный отряд в составе пяти грузовиков и спецмашин.

Идеологическая война с противником все более усиливалась. На оборонительном этапе наши листовки, а затем и газеты разъясняли японским солдатам преимущественно военно-политические вопросы, разоблачали захватническую политику японских милитаристов. В одной из июльских листовок, например, говорилось:

"Японские солдаты!

Что вам дает и даст завоевание новых земель и порабощение чужих народов? Сотни тысяч ваших солдат, дравшихся в Китае, стали калеками. С протянутой рукой, как нищие, ходят они по улицам городов и сел. Они голодают, спят на улицах, мрут как мухи. Они никому не нужны, им никто не помогает. Всех вас ждет такая же участь. Война нужна только генералам и богачам. Они богатеют на этой войне. Солдаты, бросайте оружие, уходите с фронта!"

Эта листовка, как потом выяснилось, заставила кое-кого задуматься. Японский солдат, несомненно, устал от войны в Китае; угнетающе действовало на него и бедственное положение инвалидов войны на родине; испытал он и удары нашего оружия здесь, в Монголии. За строками листовки вставала реальная, живая картина, хорошо знакомая едва ли не каждому японскому военнослужащему. Но в листовке имелась и слабинка - не было в ней ответа на вопрос: "Из-за чего война?" Строки о генералах, богатеющих на войне, не спасали положения. Политически неграмотный солдат не мог - это нам стало ясно позднее - представить себе, как в степи, на поле боя, вдали от Японии, богатеют генералы. Верная мысль, увы, не подкреплялась столь же убедительными аргументами - доводами, фактами или примерами - и потому воспринималась в лучшем случае абстрактно, а не конкретно.

Не все и не сразу у нас получалось, не всегда мы находили верный тон и нужные слова, но мы упорно вели творческие поиски. Работали с военнопленными - солдатами и офицерами, ежедневно беседовали с ними. Готовясь к беседам, разрабатывали примерный перечень вопросов, которые представляли для нас интерес. Старались учитывать национальные, психологические и другие особенности солдат, их настроение, причины недовольства, случаи дезертирства, а также приемы идеологической обработки военнослужащих, условия их жизни на родине. Словом, мы стремились познать слабые и сильные стороны противника.

Случалось, пленные сами шли нам навстречу. Они охотно помогали нам расшифровывать трофейные документы, записанные скорописью, которой японцы пользовались при ведении дневников и в переписке с родными. От пленных мы узнавали специфические солдатские словечки и выражения, идиомы, пословицы и поговорки, бытующие в японской армии. Нередко мы знакомили пленных с только что написанной листовкой, интересуясь их мнением о ней; бывало, что листовка затем перерабатывалась с учетом их замечаний, поправок или советов. Мы старались привлечь наиболее сознательных пленных к нашей работе: писать письма товарищам, рассказывать в них правду о том, как они живут у нас в плену, что видят здесь и как с ними обращаются.

В конце июля мы уже выпускали три газеты: "Голос японского солдата", "Китайский народ непобедим" и "Монгольский арат" (для баргутов). В них печаталась международная информация, материалы о положении в Японии, Маньчжурии и Внутренней Монголии, о борьбе китайского народа против японских оккупантов, о Советском Союзе и МНР. Все чаще появлялись на страницах газет письма и портреты военнопленных, зарисовки их жизни в плену. В каждом номере давались обзоры военных событий на фронте, которые должны были подвести солдат к мысли о неизбежности срыва разбойничьих планов японской военщины.

Мало-помалу мы стали ощущать плоды своей работы. Июльские пленники-японцы уже говорили нам о "возрастающем интересе солдат к политике", "об опасениях офицеров, как бы солдаты не узнали правды о войне". Некоторые пленные знали наши листовки наизусть или сохраняли их у себя. Семена нашей пропаганды падали на благодатную почву, которая имелась в маньчжурских и баргутских подразделениях: уже в июле несколько групп солдат во главе с офицерами перешли линию фронта, предъявив наши листовки-пропуска. Этот наиболее радикальный вид пробуждения вражеских солдат проходил в условиях, когда наши войска находились в обороне.

...20 августа предрассветная тишина взорвалась от грохота артиллерийской канонады и авиационной бомбардировки. Едва только смолкли разрывы снарядов и бомб, как тут же по всему семидесятикилометровому фронту двинулись вперед наши танки, пехотинцы и кавалеристы-цирики{7}. А вслед за ними со стороны Хамар-Дабы донесся "Интернационал": это звуковещательный отряд воодушевлял атакующих - наступал действительно решительный бой. Гимн смолк, и раздался голос диктора: он читал обращение к японским солдатам, и слова его, усиленные репродукторами и попутным ветром, врывались в окопы вражеских войск:

- "Японские солдаты! Вас посылают генералы и офицеры как пушечное мясо на убой против могучей техники советско-монгольских войск. Вы сами чувствуете на себе силу огня многочисленной и меткой артиллерии. На Баин-Цагане были уничтожены сотни ваших товарищей. Что дала вам их гибель? Прекращайте сопротивление! Сдавайтесь в плен! Вас ждет в нем мирная, безопасная жизнь. Или и вы будете уничтожены!"

На окопы противника посыпались листовки, сброшенные звеном скоростных бомбардировщиков, которое специально для распространения пропагандистской литературы выделил в распоряжение политотдела командующий ВВС армейской группы комкор Я. В. Смушкевич. Десятки тысяч листовок раскидали цирики, прорвавшиеся в тыл врага.

Как известно, войска Красной Армии и монгольской Народно-революционной армии в ходе наступления окружили японскую группировку, расчленили ее на части и уничтожили{8}.

Под ударами советско-монгольских войск первыми дрогнули союзники японцев. Группами уходили они в тыл или переходили на нашу сторону. Так, в ночь на 23 августа, наколов на штыки наши листовки, словно маленькие разноцветные флажки, перешел линию фронта маньчжурский батальон (300 солдат и 12 офицеров) во главе с командиром. После короткого митинга, который мы устроили, командир батальона предложил написать обращение ко всем маньчжурским частям с призывом последовать примеру его батальона, а шестеро солдат вызвались перейти линию фронта и распространить это обращение в маньчжурских полках. Но солдаты вернулись, нигде не найдя своих соотечественников: деморализованные ударом советско-монгольских войск, маньчжурские и баргутские полки практически уже перестали существовать как боевые единицы - они снялись с позиций и рассыпались по тылам, а командир 5-го кавполка перешел к нам вместе со своими солдатами.

Японские солдаты упорно защищались, и выбить их из окопов или блиндажей было нелегко. Но и они все чаще поднимали руки, уклоняясь от рукопашного боя, а один сдавшийся в плен солдат не только указал расположение огневых точек, но даже порывался пойти в атаку вместе с красноармейцами. Чувствовалось, что воинственный дух в японских войсках заметно падал. Среди трофейных документов был обнаружен дневник убитого японского офицера Ивато Фокуто, отрывки из которого мы напечатали в информационной сводке тех дней. "Становится жутко... Противник торжествует по всему фронту... Спасения ждем только от бога... Стоны и взрывы напоминают ад... Положение плохое, мы окружены... Душа солдата стала печальной..." - такими признаниями пестрит дневник с первого дня нашего наступления. Последняя запись сделана 24 августа: "Наше положение безнадежное".

Действительно, 23 августа кольцо окружения замкнулось. А ночью начальник политотдела полковой комиссар П. И. Горохов{9}, энергичный и неутомимый, передал мне одобренный Военным советом 1-й армейской группы войск текст обращения советско-монгольского командования. В обращении говорилось:

"Японские солдаты!

Вы окружены монголо-советскими войсками. Вы сидите в окопах без воды. Ваши склады с продовольствием, горючим и боеприпасами взорваны, а артиллерия раздавлена советско-монгольскими танками. В воздухе господствует советско-монгольская авиация. Если вы хотите сохранить свою жизнь, сдавайтесь немедленно. Часть полковника Экки пыталась оказать сопротивление и 23 августа была уничтожена полностью. Вас постигнет та же участь, если вы не сдадитесь".

К 6 часам утра 20-тысячный тираж этого обращения был отпечатан и без промедления сброшен с самолетов над окруженными. На барханах то тут, то там замелькали белые флаги и поднялись первые фигурки, но большинство японских солдат не сделали и шагу: тут же на месте они были расстреляны своими офицерами. От тех же, кому все-таки удалось перебежать, мы узнали, что японские генералы скрывают от солдат факт окружения. Мы тут же написали об этом одну за другой несколько листовок, повели непрерывные агитпередачи по звуковещательной станции, и над вражескими окопами снова взметнулись белые флажки, но офицеры опять расстреливали солдат, пытавшихся перебежать к нам. Так повторялось неоднократно еще в течение нескольких дней. Последнее слово осталось за оружием: в ночь на 31 августа ликвидация окруженной группировки была завершена. Границы братской Монгольской Народной Республики остались незыблемыми.

Японские милитаристы получили на Халхин-Голе наглядный урок.

* * *

Мы навещали лагерь, где содержались пленные японские солдаты. Плен пошатнул их былые представления, некоторых заставил изменить свои взгляды. В ожидании репатриации они смотрели советские кинофильмы, слушали доклады и лекции, читали на родном языке книги о Советском Союзе. Перед отправкой на родину многие пожелали оставить нам на память слова благодарности. Привожу выдержки из их записей: "Господа красноармейцы очень добродушны"; "Когда я возвращусь в Японию, всем расскажу о сердечном отношении ко мне солдат и офицеров Красной Армии"; "Не понимаю, для чего нам нужна была эта война"; "Россия в войне сильнее Японии"; "Русские солдаты изо всех сил ухаживали за нами, больными". Многие отмечали: "Пища в Красной Армии очень хорошая". В этом, как и в другом, они не кривили душой. Когда в сентябре пленных доставили к границе, их лица заметно округлились...

Но вот военнопленные, миновав проволочное заграждение, перешагнули границу, вступили на землю Маньчжурии. И что это? Тут же, на наших глазах, солдаты подвергались оскорблению и унижению, на их головы нахлобучивались "колпаки позора". Колпаков не хватило (японское командование явно не рассчитало), и в ход пошли обыкновенные мешки. Мне стало не по себе...

Чему учит опыт

Мирные переговоры с Японией завершились в октябре, и войска 1-й армейской группы переходили на зимние квартиры. Политработники, прикомандированные к политотделу, возвращались в Москву. Не все, конечно. Часть из них, в том числе и я, продолжали службу в войсках. Напряженность на наших дальневосточных границах сохранялась. В Европе гитлеровская Германия вела боевые действия против Польши, положив, таким образом, начало второй мировой войне. В этих условиях закрепление кадров в развернутых соединениях представлялось нам вполне естественным. Хотя мне лично было жаль расставаться с академией и ее слушателями, педагогической работой, с Москвой...

Наш политотдел подводил итоги, анализировал опыт партийно-политической работы в боях, который, как нам представлялось, должен был способствовать дальнейшему повышению боевой готовности войск. Всестороннему анализу подвергалась и практика идеологической работы, которую проводил политотдел среди солдат и населения противника.

Слов нет, только что закончившаяся "необъявленная война" велась сравнительно малыми силами и непродолжительное время, хотя сражения и носили ожесточенный характер. Приобретенный опыт по работе среди войск противника был, естественно, недостаточен для больших широких обобщений. И все же мы могли сделать важные выводы. Во-первых, чтобы успешно вести работу по разложению войск противника, надо хорошо знать его, иметь о нем постоянную исчерпывающую информацию, оперативно ее использовать для агитационных выступлений, разумеется, на языке противника; во-вторых, идеологическую работу на войска противника необходимо строить в органической связи с боевыми действиями своих войск с учетом оперативных планов командования; в-третьих, командиры и политработники должны быть хорошо знакомы со средствами, формами и методами работы по разложению войск противника, их применением в различных боевых условиях; в-четвертых, для ведения пропаганды и агитации на войска противника политорганы должны располагать специально подготовленными кадрами политработников, владеющих соответствующими иностранными языками, знающих противоборствующую страну и армию. И конечно же, иметь необходимые технические средства, приспособленные к эксплуатации в боевой обстановке.

На Халхин-Голе в полной мере подтвердились слова М. В. Фрунзе о политической работе как "добавочном роде оружия"{10}. Именно оно, это оружие, помогло деморализовать маньчжурские и баргутские части, оказать определенное влияние на морально-политическое состояние японских солдат.

Опыт Халхин-Гола при всей его скромности побуждал во мне стремление пополнить свои знания, глубже понять закономерности идеологической борьбы. И я задался целью под этим углом зрения заново проштудировать ленинские произведения. Такая возможность представилась неожиданно быстро: в ноябре меня вызвали в политуправление РККА и, заслушав сообщение о работе нашего отделения, вручили мне путевку в подмосковный санаторий "Архангельское". Так кстати подвернувшийся отпуск я и решил посвятить теоретической подготовке.

В трудах В. И. Ленина содержатся принципиальные высказывания и по вопросам, которые теперь особенно интересовали меня. В поисках этих высказываний я натолкнулся на такие россыпи мыслей, что не мог не посчитать себя сторицею вознагражденным. Прежде всего весьма полезным было освежить в памяти ленинские идеи об агитации и пропаганде, об их содержании и месте в общепартийной работе, о целях, задачах и роли, о формах, методах, средствах ведения, о кадрах, наконец. Разумеется, я не был склонен механически переносить указания В. И. Ленина на работу среди войск противника, имеющую свою специфику. Но они, эти указания, действовали на меня как великолепный катализатор, давая обильную пищу для размышлений.

Вот что говорилось, например, в "Письме к товарищу о наших организационных задачах": "Действительно выдержанных принципиально и способных пропагандистов очень немного (и чтобы стать таковым, надо порядочно поучиться и понабрать опыта), и таких людей надо специализировать, занимать их целиком и беречь сугубо"{11}.

Это письмо относится к сентябрю 1902 года, когда наша партия только зарождалась. С тех пор многое изменилось: в процессе трех революций, гражданской войны и социалистического строительства выковано немало "действительно выдержанных принципиально и способных пропагандистов", но разве не актуальной оставалась задача совершенствовать кадры пропагандистов, "специализировать, занимать их целиком", в том числе для ведения пропаганды среди войск противника?! Очень ободрил меня наказ В. И. Ленина изобличать политического противника "архиобстоятельно, вежливо, но ядовито"{12}, опираться на известные факты обыденной жизни и исходить из того, что хорошо известно противнику - ведь именно на это наталкивала нас практика работы на Халхин-Голе. А когда читал: "...Повторений нам бояться нечего, потому что то, что для нас кажется повторением, для многих сотен и тысяч... будет, пожалуй, не повторением, а в первый раз открываемой ими истиной"{13}, - передо мной вдруг всплыли лица пленных - японцев, маньчжур, баргутов, и я вспомнил, как сначала недоверчиво, а потом все более и более заинтересованно относились они к нашим рассказам о СССР и МНР...

Суждения В. И. Ленина, касавшиеся обеспечения победы над классовыми врагами пролетариата, не оставляли и тени сомнения относительно той роли, которая отводилась в этой победе "политической подготовке". Так, в статье "Выборы в Учредительное собрание и диктатура пролетариата" В. И. Ленин рассматривает "солидную политическую подготовку" победы над противником двояко: "как в смысле собирания, сосредоточения, обучения, испытания, закала большевистских "армий", так и в смысле разложения, обессиления, разъединения, деморализации "армий" "неприятеля"{14}. Классовая неоднородность, свойственная буржуазным армиям, создает благоприятные предпосылки для такого разложения. В одной из ленинских работ отмечается: "Объективное классовое положение капиталистов одно. Они воюют для себя. Солдаты - это пролетарии и крестьяне. Это другое... Их классовые интересы против войны! Вот почему их можно просветить, переубедить"{15}.

В апреле 1919 года В. И. Ленин дает указание петроградским организациям отправить на Дон "тысячи 3 питерских рабочих", чтобы "обессилить казаков, внутри разложить их, поселиться среди них, создать группы по деревням и т. д."{16}. За полгода до этого на собрании партийных работников Москвы (в ноябре 1918 года) В. И.Ленин сделал вывод, что с немецким империализмом надо бороться "не только путем национальной войны, но и путем пропаганды и разложения его изнутри"{17}. Бесценные советы!

В общении с ленинской мыслью незаметно пролетели дни в Архангельском.

* * *

За несколько дней до окончания отпуска меня снова вызвали в политуправление РККА и вручили предписание явиться в политотдел 13-й армии - я назначался начальником отделения по работе среди войск противника.

13-я армия находилась на Карельском перешейке, где начались военные действия, - тогдашние правители Финляндии преднамеренно пошли на обострение обстановки и развязали вооруженный конфликт.

Мы использовали те же формы и методы работы, что и на Халхин-Голе. Правда, размах пропаганды был более значительным. Широко использовалось, в частности, радиовещание. Что же касается содержания пропаганды, то она с самого начала была нацелена на установление дружбы и добрососедства между народами нашей страны и Финляндии. Это ярко проявилось в первом же обращении к финским солдатам, подписанном командармом 2 ранга К. А. Мерецковым, командующим Ленинградским военным округом.

"Ваша родина, - говорилось в обращении К. Л. Мерецкова, - получила независимость и самостоятельность в результате Великой Октябрьской революции и победы Советской власти в России. За эту независимость вместе с финским народом боролись русские большевики... Советское правительство никогда не покушалось и не может покушаться на независимость Финляндии" Указав на неизбежный провал провокационной политики реакционных правителей Финляндии, К. А. Мерецков призвал финских солдат прекратить ненужную ни им, ни народу Финляндии войну и требовать установления дружественных и добрососедских отношений с Советским Союзом.

"Советский Союз желает мира и дружбы с финским народом, провозглашалось и в "Обращении к солдатам финской армии от солдат Красной Армии", изданном листовкой и распространенном в ходе решающего наступления наших войск в феврале 1940 года. - Так давайте же прекратим кровопролитие и протянем друг другу руки как труженики труженикам! Давайте прекратим кровопролитие и побратаемся друг с другом".

Мне остается подчеркнуть, что идея добрососедства в конце концов восторжествовала. После Великой Отечественной войны и заключения советско-финляндского мирного договора эта идея стала основополагающей в отношениях между нашими странами.

А тогда, зимой 1939/40 года, нам приходилось вести агитпередачи, писать листовки и распространять их за линией фронта... Идеологическая работа среди противостоящих войск становилась более массовой - ее проводили и политуправление фронта, и политотделы армий, и политотделы дивизий, в то время как на Халхин-Голе ею занимался лишь политотдел армейской группы. Более концентрированно применялись и различные средства печатной, устной и радиопропаганды. На финском языке издавались четыре газеты, материалы которых вызывали у читателей не только размышления, но и стремление к действиям. Об этом свидетельствовали факты ухода солдат в "лесную гвардию". И все же здесь, на Карельском перешейке (как, впрочем, и на Халхин-Голе в отношении японских солдат), сказалась переоценка нами уровня классовой сознательности солдат финской армии, их политической зрелости, сказалась и недооценка сильного влияния буржуазно-националистической, антирусской пропаганды тогдашних реакционных правителей. А между тем еще В. И. Ленин предупреждал, что "войнам благоприятствуют националистические предрассудки, систематически культивируемые в цивилизованных странах в интересах господствующих классов, с целью отвлечь пролетарские массы от их собственных классовых задач и заставить их забыть долг международной классовой солидарности"{18}.

В воздухе пахнет грозой

Весной 1940 года меня перевели на работу в политическое управление РККА. Отделение, которое я возглавил, спустя примерно полгода было реорганизовано в самостоятельный отдел. По счету он оказался седьмым, поэтому в обиходе его и стали называть седьмым отделом. А ведали мы теми же вопросами, которыми приходилось заниматься на Халхин-Голе и Карельском перешейке.

В стенах одного из московских особняков мне довелось трудиться 14 лет. Уже с первых дней я понял, что работать в Главном политическом управлении большая честь для коммуниста. Сам стиль его, подлинно партийное отношение к любому - большому или малому - вопросу, творческий подход к разработке актуальных проблем партийно-политической работы, чуткая и быстрая реакция на запросы командиров, политработников и партийных организаций - все это заставляло всегда быть в форме, до предела требовательным к себе, к уровню своих знаний, которые непрестанно надо было повышать, тем более что, как, наверное, мог убедиться читатель, политработа среди войск и населения противника была для политорганов во многом действительно делом новым, сравнительно мало изученным. И мы снова обратились к опыту гражданской войны, а также к опыту, приобретенному в процессе недавних боевых действий. Именно этим и занималось свыше полугода наше отделение, подготовившее целый ряд интересных материалов, вошедших в изданную в том же году книгу о партийно-политической работе{19}.

Разумеется, мы учитывали, что пропаганда - оружие обоюдоострое. Опыт прошлого свидетельствует, что любая воюющая сторона в той или иной мере пытается воздействовать морально на войска противника и население. У тех, кто занимался изучением опыта первой мировой войны, были, надо полагать, основания, чтобы утверждать: "Пропаганда являлась, несомненно, новым и могучим орудием ведения войны". Конечно, Германия потерпела поражение в результате сложного комплекса социально-экономических и военно-политических факторов. Но нельзя недооценивать и значения антигерманской пропаганды, которую широко развернули англичане. Не случайно английских летчиков, сбрасывавших листовки, а не бомбы, расстреливали, как только они в качестве военнопленных попадали в руки немецких властей. Дело в том, что эти листовки деморализующе действовали на германские войска, особенно на их союзников - австро-венгерскую армию. Дом Крю в Лондоне, откуда осуществлялось руководство пропагандой в неприятельских странах и армиях, немецкие историки назвали "министерством разрушения германской веры в себя".

Для ведения такой пропаганды военное командование привлекало лучшие силы, в том числе писателя-фантаста Герберта Уэллса. Он написал специальное воззвание к немецким рабочим, разъясняя им цели войны, а его "Памятная записка", поданная лорду Нортклифу, возглавлявшему руководство пропагандой в неприятельских странах, и теперь читается с неослабным интересом. Английская пропаганда оказалась сильнее, умнее, хитрее, изворотливее и оперативнее, чем германская. Она использовала все, что возможно, не пренебрегала даже выдержками из социалистических газет Германии и "Письмами к военному суду" Карла Либкнехта. Она умело играла на чувствах подневольных народов "лоскутной" австро-венгерской монархии, стремящихся к национальной независимости. При всем том пропаганда эта оставалась зорким стражем английского империализма.

В период между первой и второй мировыми войнами буржуазные военные идеологи обратили пристальное внимание на идеологическую войну, причем в обширной литературе по данной теме значилось больше всего немецких авторов, в основном ученых. У одного из них я как-то натолкнулся на характеристику пропаганды как "орудия, которым нас победили, орудия, которое осталось за нами, орудия, которое завоюет нам вновь подъем". Что-то уж очень знакомое послышалось в этой фразе. Потребовалось совсем немного времени, чтобы вспомнить, что нечто подобное не так давно попадалось мне в досье по Германии, и еще меньше - чтобы найти. Вот оно, это изречение: "Пропаганда помогла нам прийти к власти. Пропаганда поможет нам удержать власть. Пропаганда поможет нам завоевать весь мир". Такой плакат висел во всю стену на нюрнбергском съезде нацистской партии в 1936 году.

Чуть меньше двадцати лет разделяли эти два текста, но, как свидетельствовали события, гитлеровцы немало преуспели в этом - вторая мировая война все ближе подбиралась и к порогу нашего советского дома. Им удалось ложью и обманом опутать, одурачить многих, очень многих немцев, подкупить их посулами легкой и скорой победы, материальными выгодами от нее.

Да, ложь и обман - это альфа и омега действий буржуазии и ее оруженосцев. "Пропаганда - описательное выражение для лжи. Кто хочет вести пропаганду, должен уметь лгать. Нужна не правда, а правдоподобие". Можно ли быть более откровенным, чем Шорт, английский министр времен первой мировой войны, которому принадлежат эти слова? Кстати, идеологи французского империализма тоже называли пропаганду "органом одурачивания". Такова суть их так называемой психологической войны.

Понятно, что наша советская пропаганда не имела и не могла иметь ничего общего с пропагандой буржуазной. Политорганы Красной Армии были призваны в полной мере использовать преимущества подлинно социалистической пропаганды, выражающей коренные интересы рабочего класса, всех трудящихся, в том числе интересы народных масс и по ту сторону государственных границ.

Лжи и обману буржуазной пропаганды мы противопоставляем правду. Но это еще не означает, что правда легко одерживает победу. Напротив, опыт учит, что ей подчас приходится очень трудно: ложь искусно рядится в одежды правдоподобия, весьма тонко драпирует сущность явлений. Всеми этими приемами буржуазная пропаганда владеет едва ли не в совершенство. Словом, нам предстояла упорная борьба. И к ней мы готовились, ни на минуту не сомневаясь, что правда в конечном счете одолеет ложь.

В связи с угрозой новой войны наша партия и правительство осуществляли меры, направленные на укрепление Вооруженных Сил Советского государства. Был взят курс и на совершенствование системы обучения и воспитания личного состава. Руководствуясь решениями мартовского (1940 г.) Пленума ЦК ВКП(б), народный комиссар обороны поставил задачу: "Учить войска тому, что нужно на войне, и так, как требует война". В армии и на флоте вводились новые уставы и наставления, укреплялось единоначалие. Были приняты меры по улучшению партийно-политической работы.

"Учить войска тому, что нужно на войне" - это требование, естественно, мы относили и к себе. В проекте нового Полевого устава РККА, подготовленном в 1940 году, от политотделов дивизий впервые требовалось: изучать политико-моральное состояние противостоящих частей и дивизий; вести среди них пропаганду и агитацию в целях подрыва их морального состояния.

Наш отдел пополнился специалистами. Это были высокообразованные политработники, знающие иностранные языки. Назову некоторых из них: заместитель начальника отдела А. А. Самойлов, воспитанник института адъюнктов Военно-политической академии имени В. И. Ленина; востоковеды И. С. Брагинский и И. П. Банков; германист Д. И. Москвин, работавший до этого ученым секретарем Института экономики Академии наук СССР; специалист по Японии Б. Г. Сапожников, воспитанник Военной академии имени М. В. Фрунзе; батальонный комиссар И. П. Пакконен, финский коммунист, политэмигрант, принявший советское гражданство; Н. Н. Берников, в прошлом аспирант Ленинградского государственного университета; С. И. Самойлов, участник революционного движения в Бессарабии.

Седьмые отделы создавались в политуправлениях приграничных военных округов. Одновременно в штатах политотделов армий вводились отделения, в политотделах стрелковых дивизий - старшие инструкторы по работе среди войск противника. В новом аппарате создавалась служба информации о зарубежных странах и армиях.

В комплектовании отделов и отделений большую помощь оказали работники управления кадров, особенно батальонный комиссар К. Г. Беляев - старший инструктор по кадрам.

Как-то меня вызвал начальник управления и поставил задачу:

- Подготовьте проект директивы политорганам... Надо изложить, что они должны делать в области идеологической работы на войска противника... На тот случай, конечно, если агрессор развяжет войну.

Задание было необычным: ведь со времен гражданской войны политическое управление РККА не разрабатывало такого рода директивы или наставления.

Работа над проектом потребовала огромных усилий. За ходом его разработки внимательно следил армейский комиссар 2 ранга А. И. Запорожец, возглавлявший в то время Главное управление политической пропаганды (ГУПП) РККА{20}. Проект много раз обсуждался и перерабатывался, так что его по праву можно назвать плодом коллективной мысли. 12 октября 1940 года директива была подписана.

- Теперь ваша задача, - сказал мне армейский комиссар, - довести директиву до командиров и политработников и конечно же до седьмых отделов и редакций учебных газет.

В основу директивы легли ленинские идеи о партийной пропаганде и агитации, опыт работы политорганов РККА в годы гражданской войны и недавних боевых действий на Халхин-Голе и Карельском перешейке.

Директива требовала от политорганов, если империалисты навяжут нам новую войну, проводить такую широкую политическую пропаганду среди войск и населения противника, которая вызвала бы у них "отрицательное отношение к империалистической войне, протест против своего правительства, симпатии к Красной Армии и советскому пароду". Это важное положение было сформулировано на основе известного ленинского указания о том, что в деле защиты завоеваний социализма заинтересованы трудящиеся всех стран и что, следовательно, необходимо и возможно "политически отвоевать" у империалистов их собственных солдат.

Были определены и главные направления пропаганды: в частности, указывалось на необходимость разъяснять солдатам противника причины и характер войны, разоблачать ее виновников, цели агрессоров, показывать бессмысленность войны для трудящихся - на них ложится основное ее бремя, тяготы, жертвы и лишения, доводить до вражеских солдат правду о Советском государстве, о справедливом характере его борьбы в защиту социализма.

Значительное место в директиве отводилось вопросам совершенствования пропагандистского мастерства. Речь шла о доходчивости пропагандистских материалов, их краткости, ясности и доступности для солдат и унтер-офицеров, обманутых буржуазной пропагандой, о том, чтобы эти материалы были конкретны и убедительны.

Сейчас, когда пишутся эти воспоминания, я не вижу причин, по которым можно было бы взять под сомнение основные положения директивы. Но я покривил бы душой, если бы стал утверждать, что в ней не было слабых мест. Конечно, они были. Более подробно, например, мы осветили задачи предстоящей работы среди населения противника, исходя из того, что будем воевать "на чужой территории", и менее подробно - вопросы идеологического воздействия на солдат и офицеров вражеских армий в различных условиях боевой обстановки, а также вопросы работы с военнопленными. Понятно, что многое потом пришлось наверстывать.

Все сотрудники нашего отдела сразу же выехали в приграничные военные округа. Мы провели сборы пропагандистов, выступили с докладами перед командирами и политработниками, помогли начальникам политорганов составить планы работы седьмых отделов и редакций учебных газет.

Прямо скажем, становление "внешней политработы" - так с легкой руки писателя Вс. Вишневского часто называли пашу область деятельности проходило нелегко. Новые кадры пропагандистов не сразу поворачивались лицом к боевой агитации - так называемые страноведы в большинстве своем тяготели к научно-исследовательской работе. Да и кое-кто из руководителей все еще не придавал должного значения идеологическим средствам в вооруженной борьбе. И тем и другим пришлось напомнить, что "критика оружием" отнюдь не отменяет "оружия критики".

В первых числах мая в отдел позвонил армейский комиссар 2 ранга А. И. Запорожец. Он сообщил, что нарком обороны намерен заслушать доклады работников нашего отдела о сопредельных странах и армиях.

- Вас могут вызвать в любое время, так что будьте готовы исчерпывающе доложить по всем интересующим его вопросам, - предупредил меня начальник управления.

Вызов последовал через несколько дней. За эти дни мы основательно, насколько это только было возможно, подготовились к ответственной встрече, стараясь предугадать все вопросы, которые могут интересовать народного комиссара. И тем не менее мы не без внутреннего трепета открывали дверь небольшого серого особняка вблизи 1-го Дома НКО. Волнение наше еще более усилилось, когда, перешагнув порог кабинета, увидели идущего нам навстречу Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко, человека высокого роста, могучего телосложения, с наголо бритой головой. Он тепло поздоровался со всеми, пригласил нас сесть за широкий четырехугольный стол. Тут только замечаю, что вместе с С. К. Тимошенко усаживается за стол и А. И. Запорожец. На душе немного отлегло, но напряжение не проходит, тем более что маршал, не теряя времени, приступает к делу.

- Политическая обстановка в мире, - негромко говорит он, - усложняется с каждым днем. Теперь мы должны быть особенно бдительными, а это в значительной степени зависит от того, что мы знаем о положении по ту сторону наших границ. Поэтому прошу вас по-дроб-ней-шим, - он произносит это слово чуть громче, по слогам и повторяет еще раз, - подробнейшим образом рассказать все, что вы знаете.

Нарком интересовался и южным, и восточным, и западным направлениями, всеми сопредельными странами, их армиями. Четко, аргументированно доложил по Ближнему Востоку батальонный комиссар И. С. Брагинский, в недавнем прошлом заведующий отделом пропаганды ЦК Компартии Таджикистана. Обзор продолжил старший батальонный комиссар А. А. Самойлов, заместитель начальника отдела. По всему чувствовалось, что оба эти выступления удовлетворили маршала: он слушал не перебивая, часто кивал, давая понять, что разделяет их точку зрения. Было что доложить и подполковнику Б. Г. Сапожникову, нашему японисту, который защитил перед этим кандидатскую диссертацию на тему "Военно-фашистская идеология японской военщины". Признаться, меня беспокоили лишь доклады старших инструкторов отдела по Германии и ее союзникам в Европе: мы не располагали, к сожалению, достаточно подробными данными о том, что происходит в вермахте. Но и эти доклады сошли в общем-то благополучно. Во всяком случае, нарком отпустил нас близко к полуночи, поблагодарив за "полезную беседу" и "всесторонний подход".

На следующий день А. И. Запорожец поставил перед нами новую задачу: в предельно короткий срок подготовить специальный доклад о Германии и вермахте.

- Учтите, - сказал он, - доклад должен быть абсолютно объективным: ничего не приукрашивать и ничего не скрывать.

Уловив недоумение в моем взгляде, армейский комиссар 2 ранга поспешил разъяснить, что на расширенном заседании Главного Военного совета Красной Армии, состоявшемся недавно, были решительно осуждены ошибочные мнения, будто в случае войны нас ожидают легкие победы. А. И. Запорожец снова напомнил, что Центральный Комитет партии требует усилить воспитание личного состава в духе высокой бдительности и боевой готовности.

С докладом нас торопили. Мы работали, не зная отдыха. При обсуждении доклада в нашем отделе некоторые его положения вызывали сомнения, вокруг них возникали жаркие дискуссии. Требовалось какое-то время, чтобы, получив новые и более достоверные данные, либо подкрепить, либо опровергнуть спорные положения. Но временем мы уже не располагали. Армейский комиссар 2 ранга, ознакомившись с докладом, решил вынести его на собрание работников Главного управления политической пропаганды с участием представителей управлений Наркомата обороны.

Нет, наверное, необходимости сейчас раскрывать содержание доклада. Позволю себе, однако, упомянуть, что в нем прямо говорилось о "чрезвычайной- морально-политической подготовке гитлеровской армий к войне". Немецкая армия оценивалась нами как сильная, хорошо организованная, высоко дисциплинированная, отлично вооруженная{21}. Вместе с тем мы отмечали, что хвастливые утверждения фашистских лидеров о ее непобедимости - это плод зазнайства и головокружения от успехов, поскольку она еще не встретила по-настоящему серьезного, духовно вооруженного противника. Вермахт, несомненно, сильно заражен фашистской идеологией. Нельзя преувеличивать антивоенные настроения в нем, недооценивать качества вымуштрованного немецкого солдата, его механическое, беспрекословное подчинение приказам. Однако наш доклад содержал и некоторые необоснованные положения, отражавшие противоречия тех дней. Так, мы полагали, что "нам не трудно будет доказать немцам захватнический, реакционный характер войны против СССР". В действительности, это оказалось делом нелегким - перед нами было целое поколение немцев, обработанное и развращенное фашизмом.

Доклад на собрании не вызвал возражений, через несколько дней он был разослан в политорганы Красной Армии в качестве пропагандистского материала. А мы продолжали накапливать все новые и новые данные, которые свидетельствовали, что обстановка накаляется.

13 июня всем составом отдела мы были в Центральном парке культуры и отдыха имени А. М. Горького - осматривали выставку плакатов времен гражданской войны. Переходя от плаката к плакату, оживленно обменивались мнениями." Из репродуктора, установленного в парке, плавно лилась мелодия Чайковского. Но вот она неожиданно оборвалась. И тут же послышался голос диктора. Он читал Заявление ТАСС, опровергавшее слухи о близости войны между СССР и Германией.

Вернувшись в отдел и обсудив со всех, как нам казалось, сторон это опровержение, мы сошлись на том, что оно, скорее всего, вызвано какой-то новой провокацией фашистской Германии и преследует цель вызвать Гитлера на публичный ответ. Однако ответа так и не последовало. Гитлер молчал. Заявление ТАСС даже не было опубликовано в Германии. Симптоматичный признак! Однако ситуация такова, что всякая антигерманская акция, внутриили внешнеполитическая, неизбежно спровоцировала бы Гитлера на войну, ибо видимого предлога, то есть открытого нарушения условий Договора 1939 года о ненападении, со стороны Германии не было. И все же дислокация немецких дивизий вдоль советских границ и будто бы случайные нарушения их не оставляли места для иллюзий. Тучи действительно сгущались над нашей страной - гроза была неминуема...

Глава вторая.

Начало

Первый день, первая листовка

В шестом часу у заместителя начальника Главного управления политической пропаганды РККА корпусного комиссара Ф. Ф. Кузнецова собрались руководители управлений и отделов - хмурые, невыспавшиеся... Поглощенный своими мыслями, Ф. Ф. Кузнецов обвел взглядом всех присутствующих, поднялся из-за стола.

- Получено сообщение из приграничных округов, - сказал он. - Немецкие войска без предупреждения на многих участках перешли границу. Их авиация бомбит города... Нарком обороны отдал приказ отбить вооруженное нападение фашистов, прогнать их с нашей земли, но границу не переходить...

"Второй Халхин-Гол? - подумал я. - Ведь и тогда был приказ: врага окружить и разбить, но границу не переходить..." Но в памяти ожили сообщения иностранной печати о критической обстановке на советской границе: "Имели место вооруженные столкновения немецких и советских войск..." Еще вчера, знакомясь с обзором иностранной печати, я подумал: "Ложь, провокация..." А сейчас...

- Приказываю, - донесся до меня хрипловатый басок Ф. Ф. Кузнецова, немедленно приступить к перестройке работы в соответствии с планом... Подготовьте проекты указаний управлениям политпропаганды округов, продумайте новую расстановку аппарата, наметьте людей для срочного выезда в войска... Подготовьте необходимую пропагандистскую литературу... Корпусной комиссар дал конкретные поручения, которые не оставляли сомнений, что гроза уже разразилась, и напоследок сказал: - Ждите официального правительственного заявления.

Я поспешил в отдел. Первым делом включил радиоприемник, послал машину за сотрудниками. Вспомнился пограничный Слуцк: как-то теперь там? Всего две недели назад я был в Слуцке, помогал отделу политической пропаганды армии разработать план мероприятий на случай чрезвычайных обстоятельств. И вот уже эти обстоятельства стали фактом.

Один за другим приходили политработники, поднятые по тревоге. Мы с Самойловым уединились и не сговариваясь повели речь об одном и том же - о реорганизации отдела. Мнения совпали - создать два пропагандистских отделения. Ведущее - по Германии, включающее также инструкторов по странам - ее союзникам; второе - по работе среди населения оккупированных гитлеровцами стран: Польши, Югославии, Чехословакии... Не разошлись мы и относительно того, кого поставить начальниками: батальонный комиссар И. С. Брагинский, хорошо владеющий немецким, а также знающий некоторые другие языки, возглавит первое отделение, а батальонный комиссар С. А. Лесневский, знаток Польши, да и других славянских стран, - второе.

В полдень мы молча, с глубоким вниманием слушали по радио Заявление Советского правительства. О вероломном нападении фашистской Германии теперь узнала вся страна.

Не успел я дать людям первые задания, как зазвонил телефон.

- Михаил Иванович? - услышал я в трубке. - Докладывает политрук запаса Селезнев. Нахожусь на брони, но... - Он замолчал, видимо, подыскивая слова. - Одним словом, я готов явиться в ваше распоряжение...

Константина Львовича Селезнева я знал еще с Карельского перешейка: в ту пору он был инспектором политотдела 23-го стрелкового корпуса, входившего в нашу 13-ю армию. Владел немецким, французским и английским языками, окончил Институт красной профессуры. Историк по образованию, он заведовал кафедрой в межобластной школе пропагандистов, преподавал в Высшей партийной школе, а теперь был старшим научным сотрудником Института Маркса - Энгельса - Ленина.

В последующие дни звонили многие политработники запаса, журналисты и пропагандисты, знающие иностранные языки и приписанные к нашему отделу. Вскоре в отделе появились новые сотрудники. Среди них молодой ученый А. В. Кирсанов, аспирант Института мирового хозяйства и мировой политики М. М. Кияткин, редактор радиокомитета Г. Е. Константиновский, В. И. Немчинов, А. С. Никитин, Р. И. Унру, Ю. А. Жданов, В. В. Лосева, Е. В. Липинская, Ф. П. Куропатов, Ю. С. Маслов, О. В. Кузнецова, И. К. Коробицина, А. Г. Млинек, X. Г. Рафшков, И. И. Антошин, Б. В. Ржевин.

Меня вызвали к начальнику ГУПП РККА. В приемной я встретил полковника П. Ф. Копылова, начальника Воениздата. Вместе нас и пригласили в кабинет, где за столом А. И. Запорожца находился Л. З. Мехлис, заместитель наркома обороны и нарком госконтроля, сам же А. И. Запорожец сидел за небольшим столиком, в сторонке. (Л. З. Мехлис, как выяснилось, снова возглавил ГУПП РККА; А. И. Запорожец получил назначение на фронт.) Армейский комиссар 1 ранга кивком ответил на наше приветствие и, не пригласив даже присесть, перешел к делу.

Речь шла о том, чтобы перевести Заявление Советского правительства на немецкий, румынский, финский и польский языки, отпечатать его массовым тиражом и распространить в виде листовок над территорией вражеских государств, а также Польши. Мне было поручено обеспечить точный перевод Заявления и взять под наблюдение не только выпуск, но и распространение листовок средствами авиации. Выпуск же листовок возлагался на Воениздат. Всю эту работу надо было завершить к утру следующего дня. Л. З. Мехлис подчеркнул, что изданию и распространению Заявления Советского правительства придается большое политическое значение.

- Перевод, редактирование, набор и издание - одним словом, все, связанное с нашей первой листовкой, я беру под свой личный контроль, сказал он. И, обращаясь ко мне, добавил: - Каждые два-три часа докладывайте, как идет работа.

- Каким тиражом печатать листовки? - спросил Копылов.

- Три миллиона.

- Наша типография в столь короткий срок такой тираж не даст, товарищ армейский- комиссар первого ранга! - доложил Копылов.

- А какая же даст?

- Только комбинат "Правды".

- Там и печатайте! Договоритесь с ними...

- У нас нет иностранного шрифта...

- Набирайте в типографии Иноиздата "Искра революции"!

Мы вышли из кабинета. Петр Федорович вытирал платком обильно выступивший на лице пот. Мои же огорчения начались в отделе: оказалось, что ни один из сотрудников не может в совершенстве перевести Заявление на немецкий язык. Они могли читать, писать, редактировать, но не переводить литературно точно и безупречно. Нужен был именно литературный переводчик. Вот когда я понял, что перевод не случайно считают искусством и что не всякий, кто знает, язык, может претендовать на эту роль, поскольку искусство не терпит дилетантов. Пришлось обратиться за помощью в Иноиадат, а потом создать в отделе группу переводчиков и литераторов.

Запомнился эпизод с переводом на немецкий язык слова "вероломный" ("вероломное нападение"). Надо было найти адекватное слово, и многим переводчикам этот крепкий орешек оказался не по зубам. Выручила Ф. А. Рубинер, редактор Иноиздата. Она нашла такое слово: "wortbruchig".. О ней, как и о других немецких товарищах, вошедших в редакторскую группу нашего отдела, я часто вспоминаю с большой теплотой и благодарностью: они обеспечивали грамотный литературный перевод пропагандистских материалов.

Особая дань признательности - Ф. А. Рубинер, старейшему члену Коммунистической партии Германии, с юных лет участвовавшей в революционном движении. Уроженка Литвы, она получила высшее образование в Швейцарии, имела степень доктора наук и, эмигрировав в Советский Союз из Германии, занималась переводами марксистско-ленинской литературы. Будучи в преклонном возрасте, она проявляла исключительную энергию во всем, что касалось политической пропаганды против немецко-фашистской армии и морально-политической поддержки подпольной антифашистской деятельности в Германии. Она и переводила, и редактировала, и сама писала антифашистские листовки - страстные, темпераментные, выезжала в лагеря военнопленных и в действующую Красную Армию для оказания помощи фронтовым пропагандистам...

...Ночью я заехал в типографию "Искра революции".

- Товарищ полковой комиссар! Вверенная мне типография с сего дня по распоряжению начальника Иноиздата переходит на обеспечение нужд Красной Армии. Рабочие и служащие готовы к выполнению фронтовых заданий... Типография может набирать и печатать на шестидесяти иностранных языках!

Я был приятно поражен этим четким, по-военному отданным рапортом, которым встретил меня директор типографии С. А. Карпов, инженер по образованию, в прошлом рабочий-полиграфист. Но еще больше обрадовало то, что слова директора не расходились с делом: в цехах кипела работа, всюду были порядок, чистота. Партийная и комсомольская организации уже определили свой задачи, приняв решение "считать себя мобилизованными". Карпов познакомил меня с рабочими, которым было поручено набирать переводы Заявления, только что доставленные в типографию. И по тому, как серьезно принялись они за дело, как проворно мелькали их руки по ячейкам наборных касс, как ровно ложились на медной пластинке строки набора, я понял, что эти люди не подведут.

При очередном докладе о ходе издания листовки с Заявлением Советского правительства я заодно представил армейскому комиссару 1 ранга ряд предложений, продиктованных военным временем: план реорганизации отдела и его новое штатное расписание, текст телеграммы начальникам управлений политической пропаганды об издании газет на немецком, финском, румынском и польском языках. Все предложения нашли полную поддержку. Последний раз за эти сутки я докладывал ему глубокой ночью, когда весь трехмиллионный тираж первой листовки, доносившей правду о войне, был уже поднят в воздух{22}.

...За окнами забрезжил рассвет, когда мы с Самойловым сели наконец pа стол, чтобы подвести итоги сделанного за первый военный день.

Бюро военно-политической пропаганды

25 июня меня ознакомили с решением Политбюро ЦК ВКП(б) о создании "в целях сосредоточения руководства всей военно-политической пропагандой и контрпропагандой среди войск и населения противника " Советского бюро военно-политической пропаганды. В состав бюро вошли Л. З. Мехлис, Д. З. Мануильский, В. С. Кружков, П. Г. Пальгунов и С. А. Лозовский (2 июля в бюро был введен также М. Б. Митин).

- Седьмой отдел становится рабочим органов этого бюро, - сказал начальник ГУПП РККА. - Ваша задача информировать бюро о политико-моральном состоянии войск противника, об изменениях, происходящих в его войсках и тылу, разрабатывать по указанию бюро пропагандистские документы, обращенные к населению и войскам противника, к военнопленным. И конечно же докладывать на заседаниях бюро о работе органов политической пропаганды фронтов, армий и дивизий среди противостоящих им войск...

Надо ли говорить о значении решения Политбюро ЦК - его трудно переоценить. Тем самым прежде всего подчеркивалась важность ведения политработы среди войск и населения противника, обеспечивалось централизованное партийное руководство ею. На заседаниях бюро военно-политической пропаганды анализировалась обстановка, определялись сильные и слабые стороны противника, оценивались исторические, социальные и национальные особенности вражеских стран и их армий и с учетом характера боевых операций определялись тематика, основные тезисы и аргументы пропаганды, лозунги и призывы. Бюро осуществляло координацию военно-политической пропаганды среди войск и населения противника, проводимую как военными, так и партийными органами пропаганды и информации.

Большое влияние на работу бюро оказывал член ЦК ВКП(б) Д. З. Мануильский - видный деятель нашей партии и международного революционного движения, один из самых образованных и талантливых большевистских пропагандистов. Уже на первом заседании он выступил с речью, определив основные проблемы нашего идеологического воздействия на солдат и население противника. Говорил он стоя, ни на минуту не забывая о военной выправке, подчеркивая тем самым уважение к порядкам "военного ведомства", как он часто называл Наркомат обороны и его учреждения.

- Прежде всего, - подчеркнул Д. З. Мануильский, - надо ударить по нацистским тезисам о завоевании "жизненного пространства" на Востоке, о том, будто Красная Армия и Советская власть представляют собой опасность для Германии и ее народа, а также развеять миф о способности вермахта "в считанные дни" завершить Восточный поход. - Он немного помолчал и сказал как о самом сокровенном: - Я не думаю, что революционные традиции немецкого пролетариата, плоды его многолетней дружбы с советским народом могли бесследно исчезнуть... Надо стараться возродить эти славные традиции. Нацисты могли их загнать вглубь, но не затоптать, не уничтожить, убежденно закончил Д. З. Мануильский.

Члены бюро вносили конкретные предложения, рекомендовали, в частности, подчеркивать в пропаганде положение о неизбежности полного поражения Гитлера в войне. С. А. Лозовский, в то время заместитель народного комиссара иностранных дел, взялся разработать систему аргументов и доказательств: уроки истории, гибель наполеоновской армии и т. д.

- Отдаленность во времени придает такого рода событиям бесспорность, пояснил он свою мысль, - однако история не восполняет, не заменяет современных аргументов: бессмысленности гибели немецких солдат на чужой земле.

Конечно, главным аргументом нашей пропаганды могли бы стать внушительные победы наших войск. Оружие - это решающий язык войны. Но обстановка для нас складывалась пока неблагоприятно. Видимо, это имел в виду С. А. Лозовский, когда снова заговорил:

- Мы диалектики и не будем забывать, что сама пропаганда способствует созданию благоприятной обстановки. Однако и не будем забывать одного из тех уроков, которые Владимир Ильич Ленин извлек из опыта Парижской коммуны. С. А. Лозовский обвел присутствующих в зале взглядом, словно спрашивая, говорить ли ему об этом уроке или все знают и так. И все же сказал: Коммунары потому и потерпели поражение, что переоценили возможности идеологической борьбы с врагом, недооценив соответственно борьбу военную. А именно вооруженной борьбе принадлежит приоритет в любой войне. Поэтому надо говорить врагу о мощи Красной Армии, которая, надеюсь, скоро даст нашей пропаганде этот ее основной аргумент...

Первое заседание бюро военно-политической пропаганды закончилось далеко за полночь: на нем были определены основные задачи "внешней политработы" - всемерно ослаблять морально-политический потенциал вражеских войск, подрывать их боеспособность, разлагать фронт и тыл вермахта и тем облегчать Красной Армии вооруженную борьбу. Из тридцати лозунгов к солдатам немецкой армии, подготовленных отделом, было утверждено десять, содержащих сжатые и ясные формулировки. В лозунгах говорилось о несправедливом характере гитлеровской войны, немецкий народ противопоставлялся гитлеровской клике, провозглашались идеи дружбы между народами СССР и Германии, содержались призывы к совместной борьбе против гитлеровского фашизма. Впрочем, чтобы дать общее представление о них, я приведу некоторые.

"Немецкие солдаты! Долой развязанную Гитлером грабительскую войну! Да здравствует дружба между немецким и русским народами!"

"Немецкие солдаты! Советская Россия не посягала и не посягает на независимость и целостность Германии. Подумайте, ради чего вы проливаете свою кровь?"

"Немецкие солдаты! Запомните: уничтожение кровавого господства Гитлера и его приспешников - единственный путь к миру!"

26 июня тексты лозунгов были переданы по телеграфу начальникам управлений политической пропаганды фронтов с указанием перевести, напечатать и распространить в войсках противника. В духе этих лозунгов 27 июня была написана и утверждена на бюро листовка "К немецким солдатам!", в которой разоблачалось варварство фашистов; немецкие солдаты призывались "переходить к нам". Другая листовка была обращена "Ко всем честным мужчинам и женщинам Германии" (так она и называлась). "В бессмысленной и несправедливой войне против Советской России, против всего мира Германию неминуемо ожидает поражение, - говорилось в ней. - В мужественной борьбе против войны, против гитлеровского режима вас ожидает победа... Русский народ вам поможет. Свергайте Гитлера! Спасайте Германию!"{23}

Теперь-то ясно, что этот общеполитический лозунг советской пропаганды не выражал настроений и взглядов, преобладавших в то время среди немецких солдат. Он не оказал, если можно так выразиться, немедленного воздействия. Но это не означало, что лозунг был ошибочным. Нет, этот лозунг вытекал из политических задач советского народа в Великой Отечественной войне и опирался на мощь Красной Армии, на поддержку антигитлеровской коалиции. Требование свергнуть Гитлера и нацистский режим выдвигала и Коммунистическая партия Германии, рассматривая это требование как единственный путь спасения страны. Словом, лозунг свержения гитлеризма выражал коренные интересы всех народов мира, в том числе и германского народа. Другое дело, что в начале войны немецкие солдаты, оболваненные нацистской пропагандой, еще не осознавали эти свои интересы (и интересы Германии). Мы понимали, что просветление наступит неминуемо, прозрение неизбежно, и наша пропаганда призвана помочь ускорению этого объективного процесса. Поэтому мы обрушились прежде всего на бастионы фашистской идеологии, разоблачая те тезисы фашистской пропаганды, которыми преступная клика Гитлера оправдывала в глазах немецкого народа свою агрессию, свою захватническую войну. Пожалуй, самой лучшей из первых листовок в этом плане была листовка "За что вы воюете?", подготовленная Д. З. Мануильским с участием руководящих деятелей германских коммунистов. Привожу ее почти полностью.

"Немецкие солдаты! Может быть, вы воюете против Версаля, как говорит вам Гитлер? Нет! Вы воюете, чтобы навязать другим народам еще гораздо более худший Версаль. Так хотят немецкие империалисты. Вы воюете против Советского Союза - единственной страны, которая всегда была против Версаля.

Может быть, вы воюете ради национальных интересов немецкого народа, как говорит вам Гитлер? Нет! Вы воюете ради безумного стремления Гитлера завоевать мир, ради мирового господства ваших собственных эксплуататоров Круппа, Геринга, Симменса и Рехлинга. Ваши действия направлены против национальных интересов немецкого народа, ибо гитлеровская война разоряет Германию, истребляет немецкую молодежь, несет смерть и нужду немецкому народу.

Может быть, вы воюете за "немецкий социализм" о котором лгут вам Гитлер и Лей? Нет! Вы воюете за наихудшую плутократически-капиталистическую систему, установленную в Германии Гитлером. Вы воюете против единственной страны социализма, в которой трудовой народ во время Октябрьской социалистической революции уничтожил власть капиталистов и помещиков.

Может быть, вы воюете за "новый порядок в Европе", как говорит вам Гитлер? Нет! Вы воюете за жесточайшую средневековую реакцию. Топор и плеть гестапо орудуют в оккупированных странах. Вы воюете за превращение Европы в тюрьму народов. Этим вы усиливаете власть гитлеровской тирании и еще больше укрепляете свои собственные оковы.

Вы для Гитлера лишь пушечное мясо... Вы воюете за неправое дело, обреченное на гибель. Но немецкий народ хочет жить! Он может воспрепятствовать катастрофе, освободив родину от одержимой военным безумием гитлеровской клики. Только свержение Гитлера спасет немецкий народ! Долой гитлеровскую империалистическую захватническую войну! Поверните оружие против ваших действительных врагов, против нацистов, преступных виновников войны! Боритесь за свободную, независимую Германию!"

Значительно позже, когда разразится военно-политический кризис фашистского рейха, узнаем мы о том, какой след в сознании многих немцев на фронте и в тылу оставила эта листовка, как и другие общеполитические пропагандистские материалы. Тогда же нам это не было известно. Но мы по-прежнему основной упор в пропагандистских выступлениях делали на неизбежность военного поражения гитлеровской армии. Очень важно было предупреждать об этом немецких солдат, а тем более офицеров, не сомневавшихся - после триумфального похода на Западе и первых успехов в России - в своей скорой и бескровной победе.

Наши войска вели тяжелые оборонительные бои. В этих боях бойцы и командиры проявляли чудеса храбрости и героизма. И мы в меру своих возможностей помогали им, оказывали политическое воздействие на солдат противника. Стойкость советских воинов, а также все увеличивающиеся потери гитлеровских войск действовали на немецких солдат устрашающе.

Мы обращались также к немецким авторитетам - некоторые их высказывания являлись довольно вескими аргументами. Приводили, например, слова Фридриха Великого: "Всякая вражеская армия, которая отважилась бы проникнуть в Россию и пойти дальше Смоленска, безусловно, нашла бы там, в степях, свою могилу". В листовке "Россию победить невозможно" мы ссылались на изречения уже шести государственных и военных деятелей прошлого Германии. Как свидетельствовали пленные, листовки с историческими доводами "вносили известное предостережение" в их сознание даже на этом, первом этапе войны.

А рождались листовки, без преувеличения, в творческих муках. Ведь каждая ив них должна была своим содержанием затронуть и умы и сердца обманутых людей. Тут не менее важны внешний вид, художественное и полиграфическое оформление: цвет, шрифт, набор, иллюстрация - все это приковывало внимание вражеского солдата, вызывало у него желание поднять листовку, а подняв - прочитать ее. Труднее всего, пожалуй, выбрать тему листовки, разработать животрепещущие для немецких солдат и офицеров проблемы и вопросы. Изложение же их было по возможности кратким, но выразительным и предельно доказательным. Наконец, призывы к действиям приемлемые и доступные для выполнения.

Короче говоря, в листовку вкладывался большой труд. Ее надо было не только написать, но и оформить, отпечатать, распространить в войсках противника. И все это в самые короткие сроки, чтобы листовка не потеряла своей актуальности, злободневности, действенности...

Темы листовок возникали, разумеется, не стихийно, а в результате глубокого и непрерывного изучения положения дел на фронте, анализа политико-морального состояния войск и населения противника. Как правило, тематика определялась на короткий срок, максимум на неделю, обсуждалась в отделе, после чего утверждалась на бюро. Автор листовки получал задание написать ее не более чем за двое суток, чаще - за одни сутки, а иной раз всего за один-два часа. Какое множество информационных материалов и справочников автору надо было перечитать и осмыслить, чтобы ранним утром доложить: "Листовка готова!"

Уже готовая листовка еще и еще раз обсуждалась в отделе и при необходимости снова перерабатывалась. Таким образом, окончательный ее текст был плодом творческих усилий группы товарищей. Нередко текст листовки мы показывали военнопленным, которые, случалось, вносили немало полезного, помогали обогатить ее аргументами, солдатскими выражениями, идиомами и т. д. Русский и немецкий тексты листовок представлялись на утверждение бюро или его председателя.

Для оформления печатной продукции в отделе была создана группа художников, в которую вошли такие видные мастера, как Б. Ефимов, Н. Жуков, братья Е. и Ф. Новицкие, художник-ретушер А. Сицко, привлекались также и Кукрыниксы. Возглавлял группу неутомимый организатор Г. К. Писманник.

* * *

Основные наши усилия были сосредоточены на пропаганде среди военнослужащих вермахта и населения Германии. Но это не означало, что мы обходили вниманием ее союзников. Армии и население Италии, Румынии, Финляндии, Венгрии, Болгарии, Словакии также были в поле нашего зрения, как и насильственно мобилизованные и немецкую армию французы, поляки, люксембуржцы, австрийцы, число которых особенно возросло во второй и третий годы войны. Антивоенная и антифашистская пропаганда, развернутая среди солдат и населения европейских стран, как правило, находила благоприятную почву. Это и понятно: народы Европы не хотели воевать за интересы фашистской Германии, они развернули массовое движение Сопротивления фашизму, его "новому порядку".

Бюро военно-политической пропаганды, разрабатывая темы и аргументы политработы среди населения и армий германских союзников, учитывало исторические и национальные особенности каждой страны. Мы подчеркивали в листовках подчиненное и зависимое положение этих армий и их стран от нацистской Германии и ее военного командования. Это направление наряду с разъяснением характера войны и неизбежности поражения Германии стало ведущим в политработе среди войск и населения ее союзников.

В листовках к итальянским солдатам мы задавали такие вопросы: "Зачем вас пригнали в Россию?", "Нападала ли на вас Россия?", "Угрожала она вашей независимости?", на которые они сами вынуждены были отвечать: "Нет!" Мы разъясняли итальянцам, что на войну с Россией их погнали как "пушечное мясо", погнали "погибать далеко от дома, в чужие края", что Италию "наводнили немецкие солдаты". "Эта война не ваша, а гитлеровская, говорилось в одной из листовок, - на ней наживаются германские и итальянские миллионеры, и среди них правитель Италии Муссолини и его зять Чиано". В других листовках напоминалось о том, как итальянский народ боролся с немцами за свою независимость и выгнал их из своей страны, а теперь "Италия снова попала под господство немцев" и Гитлер "хозяйничает в ней как в оккупированной стране", загнав полмиллиона итальянцев на принудительные работы в Германию. Листовки призывали итальянских солдат и офицеров отказываться воевать на стороне Германии, добиваться разрыва с ней, покидать фронт, требовать немедленного возвращения домой... Особенно сильно действовали на них листовки, напоминающие о борьбе национальных героев Италии. Эти листовки нам помогали составлять политэмигранты-антифашисты, в частности известный писатель-коммунист Джованни Джерманетто. Однажды он пришел к нам больной, сильно хромая, чуть ли не всем телом опираясь на клюшку, и принес свою листовку, одобренную П. Тольятти, которую мы сразу же издали. В ней, в частности, говорилось:

"Итальянские солдаты! Ваш народ никогда не забудет имен Кавура, Мадзини, Гарибальди, изгнавших немцев из вашей страны и создавших независимую Италию.

Дело, которому служили итальянские патриоты прошлого века, поругано Муссолини. Он подчинил Италию Гитлеру...

По приказу Гитлера Муссолини погнал вас в Россию воевать против русского народа... Россия никогда не угрожала и ничем не угрожает Италии...

Итальянские солдаты!..

Добивайтесь немедленного разрыва с гитлеровской Германией!.."

Такие же призывы содержались и в наших материалах, адресованных населению Финляндии и солдатам финской армии. В этих материалах разоблачались авантюризм и реакционная политика тогдашних правителей Финляндии, ввергнувших народ в войну под предлогом "создания великой Финляндии". "Такая политика - разбойничья политика, - разъяснялось в наших листовках. - Она угрожает прежде всего существованию финской нации". В листовках одновременно разоблачалась гитлеровская армия, которая рядилась в тогу защитницы "независимости и самостоятельности" Финляндии. Как и года полтора назад, ми напоминали финнам, что подлинную независимость и самостоятельность их страна получила от В. И. Ленина и Советского правительства, ныне же она теряет свою свободу, становясь гитлеровской прислужницей. У народа Финляндии один-единственный выход - рвать с фашистской Германией...

"Либо победим на Востоке, либо как государство исчезнем на карте мира" - разоблачению этого насквозь фальшивого лозунга, которым прикрывали свои захватнические цели правители Румынии, была посвящена серия листовок и лозунгов, обращенных к ее населению, к ее солдатам и офицерам, вторгнувшимся на советскую землю. Не Советский Союз угрожает существованию Румынии, а фашистская Германия, которая под маской друга хозяйничает в Румынии, вывозит ее национальное богатство и толкает плохо вооруженных румынских солдат и офицеров на верную гибель. Долг каждого румына в этих условиях, говорилось в наших листовках, не воевать с Красной Армией, а освободить свою страну от фактической оккупации гитлеровцев, уходить с фронта домой, чтобы повести настоящую освободительную войну против немецких фашистов и их клики в Румынии. Красная Армия - друг румынского народа, и она поможет ему в его национальной борьбе...

В листовках и лозунгах, обращенных к военнослужащим и населению Венгрии, мы разъясняли, что у венгерского народа нет никаких причин для войны против Советского Союза и что погибать солдатам приходится исключительно ради интересов гитлеровской Германии. Существенной стороной этих пропагандистских материалов был исторический фон - славная страница недавнего прошлого, когда тысячи венгров, оказавшиеся во время первой мировой войны в русском плеву, с оружием в руках защищали молодую Советскую Республику от империалистического нашествия. Воскрешая революционные традиции рабочего класса Венгрии, листовки призывали солдат покидать немецкую армию и фронт, переходить к своим друзьям - русским...

Органы политпропаганды обращались с листовками и к австрийцам, люксембуржцам, французам, полякам, служившим в вермахте. Главное направление этих обращений было подсказано пленными: обострение противоречий между теми, кто был насильственно мобилизован в немецкую армию, и гитлеровцами, усиление ненависти европейских народов к фашистской Германии, поработившей их страны. "Вас заставляют проливать кровь во имя интересов вашего же врага", - говорили мы этим солдатам. А тем, кто усердно служил врагам своей страны, мы напоминали об их ответственности перед народом и семьей.

В последующем тематика и аргументация наших выступлений, естественно, конкретизировались с учетом изменений военно-политической обстановки: Все большее место в листовках и устной пропаганде занимали такие аргументы, как растущая мощь Красной Армии и антигитлеровской коалиции, истощение вражеских сил и ресурсов для продолжения войны, пути выхода из нее.

С первого же дня войны пропаганда среди войск и населения противника, проводимая политорганами Красной Армии, шла рука об руку с той антифашистской, национально-патриотической борьбой, которую возглавляли в своих странах братские коммунистические партии.

Самых добрых и теплых слов заслуживает рабста, которую проделали руководящие товарищи из братских компартий, претворявших в жизнь решение Исполкома Коминтерна "оказать помощь политуправлению Красной Армии в разработке информации о немецко-фашистской армии и листовок к войскам противника". В. Пик, В. Ульбрихт, П. Фестерлинг, А. Петер - славные представители одной только КПГ, призвавшей немецкий народ "поддержать великую освободительную войну Советского Союза". Руководство КПГ выделило в помощь политорганам многих известных журналистов и писателей из числа антифашистов-политэмигрантов. С первых и до последних дней войны работали бок о бок с нами писатели и поэты И. Бехер, В. Бредель, Э. Вайнерт, Ф. Вольф, А. Курелла, представляющие собой блестящее созвездие имен немецкой литературы. Их произведения неоднократно издавались, в том числе в нашей стране, ставились в театрах, выходили на киноэкран. "Я немец, но я знаю: немцем быть - не значит в муки повергать полсвета. От этих немцев мир освободить - вот в чем я вижу высший долг поэта", - писал, выражая мысли и чувства немецких антифашистов, И. Бехер. Соавтором многих наших листовок был и А. Курелла - генеральный секретарь Международного комитета борьбы с фашизмом.

А рядом с отцами, ветеранами, вставали в ряды борцов с фашизмом их дети. Помнится, ко мне пришел с заявлением пятнадцатилетний Конрад, сын Фридриха Вольфа, - он был согласен на любую службу в Красной Армии, но непременно в действующих частях. Диктором армейской "звуковки" политотдела 47-й армии Конрад Вольф прошел от Новороссийска до Берлина. Сын Вильгельма Пика, Артур, был зачислен в наш отдел. Офицерами Красной Армии стали дети В. Бределя, Белы Иллеша и многих, многих других политэмигрантов-антифашистов. "Я иду не против своего отечества, я воюю против фашизма", - говорил, обращаясь к немецким солдатам, молодой антифашист Фриц Штраубе, ставший ополченцем города Иванова, где он воспитывался после того, как ему удалось еще до войны скрыться и бежать от гестаповских ищеек в Лейпциге.

Приняв решение оказывать помощь политуправлению Красной Армии, Исполком Коминтерна уже не оставлял нас своим вниманием. В июле 1941 года у Г. М. Димитрова состоялось совещание, на котором присутствовали Д. З. Мануильский, П. Тольятти, В. Пик, В. Ульбрихт, А. Паукер, Я. Шверма и другие видные деятели братских компартий, а из нашего отдела кроме меня были приглашены И. С. Брагинский и начальник информационного отделения К. Л. Селезнев.

Не скрою, мы шли на это совещание с большим волнением. Я представлял Г. М. Димитрова таким, каким, как мне казалось, должен быть человек, одержавший победу над нацистами на их судилище в Лейпциге, - экспансивным, властным, громадного роста, с громовым голосом... И... ошибся во всем, кроме, быть может, роста. На встречу к нам шел удивительно приветливый человек с трубкой в руке. Запомнились большой, широкий лоб под густыми, слегка вьющимися черными волосами, мягкий, тихий голос, едва он произнес слова приветствия, и добрая улыбка.

Мы получили от Г. М. Димитрова и других товарищей много ценных советов; был установлен "повседневный контакт" нашего рабочего аппарата с редакционными коллективами, созданными в ИККИ для ведения пропаганды на страны фашистской коалиции; определены направления политработы среди военнопленных{24}. Встреча оказалась очень важной для нас, поскольку рекомендации о содержании и аргументах пропаганды среди войск и населения стран - сателлитов фашистской Германии как раз совпали с работой, которую мы развертывали, испытывая определенные трудности, связанные с историческими и национальными особенностями каждой страны.

Редакционные коллективы братских компартий помогали политорганам вести "внешнюю политработу": выделяли своих партийных пропагандистов, литераторов, журналистов, которые давали нам свои рекомендации, советы, помогали изучать трофейные документы, опрашивать пленных, вели с ними агитационно-массовую работу в лагерях. Их помощь трудно переоценить.

На переднем крае

На одном из заседаний бюро военно-политической пропаганды мне было поручено составить краткий отчет о том, как развертывается политическая работа среди войск и населения противника. Данные отчета показывали, что только за первые две недели войны бюро утвердило 67 пропагандистских материалов, изданных тиражом 90 миллионов экземпляров{25}. Военные советы фронтов и армий, органы политпропаганды обеспечивали распространение материалов в тылу врага как средствами авиации и артиллерии, так и разведподразделениями. Часть пропагандистских материалов передавалась подпольным организациям и партизанским отрядам.

Органы политпропаганды приступили к выпуску газет на немецком, польском, финском и румынском языках. Уже в июле издавалось 18 таких газет (из них 10 - на немецком), а в августе добавилась еще одна - газета Главного политического управления "Фронтиллюстрирте" ("Фронтовая иллюстрация"), выпускавшаяся тиражом 200 тысяч экземпляров.

Начались регулярные передачи по радио - тоже на немецком, финском, румынском и польском языках. Эти передачи вели радиоредакции, созданные при седьмых отделах управлений политпропаганды фронтов, использовались и мощные громкоговорящие установки (МГУ), усиливающие звук до 2-3 километров. Правда, на первом этапе войны их было немного - всего 20, но меры для их промышленного производства были приняты. Такие установки изготовлялись также силами и средствами фронтов и армий.

Органы политпропаганды фронтов и армий, имевшие соответствующую полиграфическую базу, могли и сами выпускать листовки, адресованные солдатам и офицерам вражеских частей. Еще на основе опыта Халхин-Гола я пришел к выводу: общеполитическая пропаганда по кардинальным вопросам войны и мира, обращенная к вражеской армии, лишь тогда оказывает наибольшее воздействие, когда эта пропаганда сочетается с агитацией, в том числе по частным, но острым, насущным для солдат вопросам, подводящим к общеполитическим выводам.

Конкретную оперативную агитацию и призваны были вести фронтовые, армейские и дивизионные политорганы. Они имели возможность освещать в листовках и агитпередачах самые злободневные темы: о потерях в живой силе и технике в только что закончившемся бою, об отмене отпусков на родину, о перебежчиках, порвавших с преступной войной... Конечно, нелегко было писать листовки или тексты агитпередач на конкретные темы: с одной стороны, надо хорошо знать, что происходит в частях противника; с другой - обладать мастерством политически острой обработки такого рода информации. Но зато листовка или агитпередача, построенная на конкретных примерах и фактах и обращенная к солдатам определенной части, оказывалась убедительной и доходчивой.

Надо было учитывать, что немецкий солдат находится под непрерывным воздействием приказов гитлеровских генералов и офицеров, под давлением господствующей фашистской идеологии, в плену ложных, клеветнических измышлений о нашей стране и ее армии. Он был приучен относиться к советским листовкам как к "вражеской пропаганде". Вот почему наше слово, обращенное к немецкому солдату, должно было быть острым, разоблачающим, по-настоящему контрпропагандистским, наступательным.

В первые месяцы войны наши войска, как известно, вели тяжелые оборонительные бои. Несмотря на мужество и героизм личного состава, соединения и части вынуждены были отходить. В этих условиях не представлялось возможным развернуть в полной мере боевую агитацию среди солдат противостоящих немецких частей, да и сведения об этих частях были довольно скудными. И все же органы политпропаганды повели эту работу с первых боев и сражений.

Начальник управления политпропаганды Западного фронта бригадный комиссар Д. А. Лестев в первом же политдонесении сообщал о "непрерывном" распространении листовок среди вражеских войск, о выходе газеты "Ди вархайт" ("Правда") для немецких солдат, а также газеты "Вольность" для населения Польши, Д. А, Лестев одобрительно отозвался о работе батальонного комиссара В. Л. Макухина, временно исполнявшего обязанности начальника седьмого отдела. Этот отдел в дальнейшем возглавил бригадный комиссар Илья Игнатьевич Никифоров, опытный политработник, окончивший институт адъюнктов Военно-политической академии имени В. И. Ленина. Уже при нем распространялись листовки: "Кому нужна эта война?", "Кто наживается на крови немецких солдат?", "Слова и дела Гитлера", "Условия жизни военнопленных в СССР". Листовки разбрасывались летчиками над окопами и в тылу противника. Замечу кстати, что авиацией Западного фронта в летние месяцы 1941 года было распространено в общей сложности около 50 миллионов экземпляров листовок. Иначе говоря, на каждого солдата группы армий "Центр" приходилось по 35-40 экземпляров.

Многие листовки были сброшены в ходе Смоленского сражения, когда войска Западного фронта нанесли ряд чувствительных ударов по врагу в районах Ельни и Духовщины, заставив его перейти к обороне. Все, чего достигли гитлеровцы, грозило обрушиться. "Потери превосходят успех!" доносил своему начальству командующий немецкой 3-й танковой группой генерал Гот.

В те дни были изданы листовки о срыве гитлеровского плана "молниеносной войны", о разгроме отборных частей и о потерях вермахта в живой силе и технике, о чувствительных контрударах наших войск. Начальник седьмого отдела Никифоров сообщал мне, что появились пленные, которые изъявляют желание принять участие в пропаганде среди немецких солдат. Политотдел 16-й армии, например, привлек к агитпередачам через МГУ военнопленного: обращаясь к своим товарищам, солдатам 671-го немецкого полка, он призывал их прекращать ненужную для немцев войну.

А политотдел 31-й армии в качестве агитатора использовал перебежчика, который до этого служил в 3-й немецкой танковой группе, числился в команде захоронения и, естественно, был осведомлен о больших потерях группы. Ему было о чем рассказать через "звуковку" - сам он захоронил сотни танкистов. Выступления перебежчика имели успех. На одном из участков фронта сразу же после агитпередачи к нам перешли с листовками-пропусками, изданными политотделом армии, 17 немецких солдат.

К осени армейские политорганы{26} стали получать новые звуковещательные средства. Ленинградский райком ВКП(б) Москвы помог политотделам 342-й и 356-й дивизий в изготовлении на предприятиях столицы двух звуковещательных станций (ЗВС). Подхватив эту инициативу, отдел снабжения Главного политического управления, возглавляемый генерал-майором И. А. Лосиковым, организовал производство таких агитмашин в мастерских. А несколько позже промышленность приступила к выпуску окопных громкоговорящих установок (ОГУ), которые усиливали звук - слышимость достигала одного километра. Эти установки придавались политотделам стрелковых дивизий. Так создавалась материальная база для устной агитации, наиболее динамичной и мобильной формы "внешней политработы".

Мне приходилось много раз убеждаться в том, что живое слово агитатора, тем более если этот агитатор антифашист, обращающийся к своим соотечественникам, не оставляло их равнодушными.

Агитпередачи проводились и перед боем и после него. В основу выступления агитатора обычно брали какой-нибудь факт, например потери немецкой части в только что закончившемся бою. При этом, естественно, учитывалась обстановка: одно дело - агитация в условиях обороны, другое - в условиях наступления. В зависимости от обстановки политорганы определяли стиль выступления, даже тон его, не говоря уже об аргументах и лозунгах. Смешно было бы, скажем, призывать вражеских солдат, находящихся в окружении, к дезертирству, но перебегать к нам - призыв вполне реальный. Эти на первый взгляд простые истины важно было усвоить, потому что, как уже было отмечено, создавались условия для того, чтобы устная агитация становилась все более массовой.

Надо сказать, что противник открывал огонь едва ли не сразу же после обращения к солдатам, с первых фраз передачи. Огонь нередко выводил из строя наши МГУ и ОГУ, их экипажи, так как они, как правило, находились в нескольких сотнях метров от вражеских окопов, а динамики - и того ближе.

Агитпередачи проводились также с помощью авиации. Военный совет того же Западного фронта разрешил сформировать специальную агитэскадрилыо из 12 самолетов По-2 "для прицельного распространения листовок и агитвещания на вражеские войска с воздуха". В самолеты были вмонтированы "звуковки". Эта эскадрилья (командир капитан Н. В. Волков, комиссар старший политрук П. А. Вязовкин) находилась в оперативном подчинении начальника седьмого отдела политуправления фронта. За время войны она совершила 2740 агитвылетов, распространила 1 240 тысяч листовок и провела сотни агитпередач, адресованных солдатам противостоящих частей противника. Эскадрилья награждена орденом Красной Звезды; все ее летчики также были удостоены правительственных наград.

Широкую пропаганду на войска группы армий "Север" проводили политорганы Ленинградского фронта. Как известно, с лета на ленинградском направлении развернулись кровопролитные сражения, невиданные по своему упорству и ожесточению: воины фронта, моряки Балтийского флота грудью встали на защиту города Ленина, колыбели социалистической революции. Здесь в полной мере использовались и средства идеологического воздействия на противника. Большое внимание идеологической борьбе уделял член Политбюро ЦК, секретарь ЦК и Ленинградского обкома ВКП(б), член Военного совета фронта А. А. Жданов. Революционные традиции Ленинграда, несгибаемая стойкость и величайшее мужество защитников города служили наряду с общеполитическими тезисами сильнейшими аргументами пропаганды, обращенной к войскам противника. С самого начала она велась массово, комплексно, сосредоточенно - в распоряжении политорганов были все средства пропаганды: печать, радио, наглядная агитация и звуковещание.

Для войск противника политуправление фронта издавало три еженедельные газеты - на немецком, финском и шведском (для финской армии) языках, а в октябре прибавилась еще и иллюстрированная газета. Ежедневно работали две широковещательные радиостанция с многочасовыми агитпрограммами. Использовалась и городская радиотрансляционная сеть, мощные динамики которой были установлены на переднем крае обороны. Вражеским солдатам беспрерывно внушалось: "Ленинграда вам не взять, на подступах к нему вы найдете себе могилу!" И ежедневные потери во вражеском стане подтверждали это. Пропаганда усиливала то морально-психологическое воздействие, которое оказывали на солдат противника несокрушимая оборона и успешные контратаки защитников города.

В августе - сентябре 1941 года летчики-балтийцы производили бомбардировки Берлина и других городов Восточной Германии. Была доставлена туда и пропагандистская литература. Только 7 августа при первом налете было сброшено 250 тысяч листовок, в которых немецкому населению разъяснялось, почему их бомбят и кто в этом виновен. Была также сброшена газета "Фронтиллюстрирте" (ее фотоснимки запечатлели, как гибнут немецкие солдаты на восточном фронте, а в помещенном здесь же обращении военнопленные призывали своих соотечественников бороться за прекращение захватнической войны).

В последующем, вылетая на боевое задание, летчики всякий раз захватывали с собой и пропагандистские материалы. Этим добавочным, как говорили летчики, оружием их в достатке обеспечивали работники седьмого отдела, пропагандисты высокой квалификации. Достаточно указать, что из десяти сотрудников отдела пять были докторами и кандидатами наук. Возглавлял седьмой отдел политуправления фронта полковой комиссар С. И. Тюльпанов - энергичный, инициативный политработник.

Активно вели "внешнюю политработу" и на Северо-Западном фронте. Помнится, еще 3 июля меня пригласили к прямому проводу.

- Провели агитпередачи по "звуковке", - сообщал бригадный комиссар К. Г. Рябчий, начальник управления политпропаганды.

Он просил совета, подключать ли к этому делу военнопленных, в частности перебежчиков, которые изъявили желание рассказать своим товарищам, почему они перешли на сторону Красной Армии и какое гуманное отношение встретили здесь.

Управление политпропаганды, сообщал далее Рябчий, наряду с распространением листовок, полученных из Москвы, издало 8 листовок-лозунгов, выпустило первые три номера газеты "Зольдатен фройнд" ("Друг солдата"). Ее редактировал опытный пропагандист-международник, знаток немецкой психологии батальонный комиссар Н. Ф. Ян-цен. Он поместил в газете материалы, не только разоблачающие преступную войну Гитлера и зверства вермахта на советской земле, но и напоминающие немецкому народу о той дружбе, которая многие годы связывала его с советским народом.

С Северо-Западного фронта к нам особенно часто поступали заявки на пропагандистскую литературу. У меня сохранилась, например, запись от 8 августа, в которой К. Г. Рябчий просит дополнительно выслать листовки пропуска в плен, а также такие листовки, как "Спасай свою жизнь!", "Стой! Здесь страна рабочих и крестьян!", "Обращение пленных немецких летчиков". Эти листовки отличались политической остротой, конкретностью, а потому и вызывали у немецких солдат возрастающий интерес.

Политорганы фронта, разрабатывая тематику пропагандистских выступлений, прежде всего опирались на факты. Однажды в руки пропагандистов 27-й армии попала записка немецких рабочих одного из военных заводов, обнаруженная в неразорвавшемся артснаряде. В записке выражалась "солидарность с войнами Красной Армии и готовность, насколько позволят возможности, помочь в справедливой борьбе". Последующие дни показали: какая-то часть снарядов действительно не разрывалась, значит, свое обещание немецкие рабочие старались выполнять. Листовка с фотокопией записки, изданная политотделом, была разбросана над окопами немецких солдат - их призывали следовать примеру рабочих завода.

О масштабах пропаганды на войска противника, развернутой на Северо-Западном фронте, свидетельствует, наверное, и такая цифра: только в сентябре 1941 года здесь было распространено 11 миллионов экземпляров листовок и газет.

Не могу не сказать доброго слова о политработниках Юго-Западного фронта. Они с первого часа войны оперативно выпускали и распространяли листовки и газеты, адресованные немецким и румынским солдатам, вели агитпередачи с переднего края обороны. Эту работу в начале войны возглавил батальонный комиссар П. В. Рябошапко, начальник седьмого отдела.

В передачах, как и на других фронтах, участвовали военнопленные. Помнится - это уже было в районе Киева, - к нам перелетел и приземлился немецкий бомбардировщик Ю-88. Его экипаж согласился выступить в агитпередаче, заявив "решительный протест против преступного восточного похода Гитлера". Заявление экипажа было также издано специальной листовкой.

Наша пропаганда оказывала определенное воздействие на противника. Особенно на союзников Германии. Из опроса пленных нам стало известно, что румынское командование издало приказ выделить в каждой дивизии по 250 человек для сбора и уничтожения советских листовок. Но правду, как говорится, не уничтожить. Наши листовки по-прежнему попадали в окопы солдат. И не только в окопы. В те дни лондонское радио сообщало: "По всей Румынии распространяется большое количество листовок и воззваний к народу и армии с призывом прекратить самоубийственную войну"{27}.

Вспоминается и такой факт. В конце июля начальник политуправления Юго-Западного фронта бригадный комиссар А. И. Михайлов доложил в Главное политическое управление о том, что в районе Липовец против 8-го стрелкового корпуса нашей 12-й армии брошены в бой 5-й и 6-й полки словацкой дивизии. Но словаки не хотели воевать: побросав оружие, они начали группами перебегать в расположение корпуса. Гитлеровцы с тыла открыли огонь. Многие словаки скрылись в лесу, до наших окопов успели добежать лишь несколько десятков человек. Они-то и подтвердили, что словаки ненавидят гитлеровцев и не будут воевать против Красной Армии.

Работники политуправления фронта и политотдела 12-й армии (при активном участии опытного пропагандиста батальонного комиссара М. А. Усова, участника боев на Халхин-Голе) умело использовали сложившуюся ситуацию: они направили добровольцев из числа перебежчиков за линию фронта - в лес, где рассеялись словаки, - с задачей привести их на нашу сторону. Добровольцы захватили с собой листовку, обращенную к солдатам словацких частей и рассказывающую о договоре между СССР и Чехословакией. Акция политработников увенчалась успехом: число перебежчиков значительно увеличилось. А немецкое командование, опасаясь окончательного разложения словацкой дивизии, отвело ее в тыл.

Пропаганда на войска противника стала вестись еще более широко и активно, когда политорганы этого фронта были укреплены кадрами. Политуправление фронта возглавил дивизионный комиссар Сергей Федорович Галаджев, один из самых способных политработников, с которыми мне довелось встречаться. Высокая партийная принципиальность, деловитость, глубина мышления, творческое осмысление опыта - все это позволяло ему квалифицированно руководить работой по разложению войск противника. Многим ему обязаны работники седьмого отдела, в том числе полковой комиссар И. П. Мельников, выдвинутый начальником отдела и не имевший пока опыта в этой специфической области политработы.

Существенную помощь политуправлению оказала пропагандистская группа ГлавПУ РККА во главе с полковым комиссаром А. А. Самойловым, побывавшая на фронте тем летом{28}. Члены группы работали в армиях и во многих дивизиях, писали листовки и вели агитпередачи. Подытоживая результаты своих наблюдений и впечатлений, Самойлов в докладной записке начальнику Главного политического управления резонно отмечал: "Жизнь требует развивать инициативу политотделов армий и дивизий, создать им лучшие условия для того, чтобы они сами могли вести не только устную, но и печатную агитацию среди противостоящих им частей противника". Это предложение было поддержано на заседании бюро военно-политической пропаганды.

Я ограничился коротким рассказом о работе политорганов четырех фронтов только потому, что и на других фронтах использовались в основном те же формы и методы, да и масштабы пропаганды были примерно такими же, отличаясь лишь тактическими приемами в соответствии с обстановкой, характером боевых действий, национальным и социальным составом солдат и офицеров противника. Закончить же этот беглый обзор хочу такой цифрой: за военные месяцы 1941 года командованием и политорганами Красной Армии было издано и распространено среди населения и войск противника 668 миллионов экземпляров различных пропагандистских материалов{29}. Это немало, если судить по абсолютной цифре, но и немного, если учесть состав гитлеровского блока.

Разумеется, важны не цифры сами по себе, а то, что стоит за ними. Сегодня, располагая всесторонними данными, можно утверждать, что в начале войны советская пропаганда оказывала определенное влияние на население и армии союзных Германии государств, а также на прогрессивную, трезво судившую о событиях часть населения, солдат и даже офицеров Германии. (Читатель, надеюсь, убедится в этом из последующего изложения.) Но я покривил бы душой, если бы не признал, что в то время для основной массы немецких солдат наша правда оказалась не очень доступной и потому малодейственной. Временные успехи вермахта стояли на пути нашего слова к сознанию немецких солдат, все еще опьяненных триумфальным шествием по Европе. Нет, пачками они не сдавались, напротив, рвались вперед, слишком самоуверенные, для того чтобы быть восприимчивыми к нашей пропаганде. В той сложной военно-политической обстановке мы далеко не всегда находили убедительные и доходчивые аргументы, которые заставили бы немецких солдат убедиться в фашистском обмане. И одна из главных причин такого положения наше недостаточное знание врага, переоценка его слабых и недооценка сильных сторон...

Кто он, наш враг?

Да, знания противника, его морально-политического потенциала - вот чего нам тогда действительно не хватало. Мы острее начинали понимать, как важно знать буквально все: историю Германии, ее экономику, культуру, идеологию господствующего класса, обычаи, нравы и традиции народа, его психический склад, особенности развития армии. Важно было знать не только армию вообще, но и те ее войска, которые действуют на том или ином направлении, то есть конкретные противостоящие части, знать досконально, чем эти части дышат. Для этого надо было полнее изучать трофейные документы - приказы, распоряжения, письма, данные наблюдения за противником в ходе боев, разведывательные сведения, материалы допросов военнопленных (с применением анкетирования) и многое-многое другое. В изучении вражеской армии хорошо помогала командирам и политработникам "Инструкция по опросу пленных", разработанная сотрудниками нашего отдела. Эта инструкция, утвержденная в октябре 1941 года начальником Главного политического управления, была размножена типографским способом и разослана во все политорганы армии и флота.

И вот постепенно, от встречи к встрече с противником, вырисовывалось его подлинное лицо. Оно оказалось не таким, каким представлялось нам накануне и в начале войны.

Выяснилось, что из пяти с лишним миллионов солдат и офицеров вермахта, вторгшихся на нашу землю, около трех миллионов были членами национал-социалистской партии. Все они прошли школу фашистской молодежной организации "Гитлерюгенд" (гитлеровская молодежь). И то, что формально на время службы в армии они утрачивали членство в партии, сути дела не меняло. Они творили зло. "Мы разговаривали с населением языком пулеметов. Крики, стоны, кровь, слезы и много трупов... Никакого сострадания мы не ощущали. В каждом местечке, в каждой деревне при виде людей у меня чешутся руки, хочется пострелять из пистолета по толпе..." Это - запись из дневника, найденного у убитого немецкого солдата Эмиля Гольца. Так гитлеровец характеризовал сам себя.

Мы, конечно, знали классовую сущность фашизма как открытой террористической диктатуры наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала. Но трудно было представить, насколько преуспели в своих "деяниях" гитлеровцы. Фашистская диктатура включала в себя огромный аппарат власти, нацистскую партию, сеть молодежных и женских организаций, партийные войска СС, гестапо, концентрационные лагеря... И все это было направлено на подавление воли и сознания немецкого народа. В ход были пущены устрашение и демагогия, обман и подкуп. Фашизм использовал при этом милитаристские традиции пруссачества, а также некоторые черты национального психического склада - привычку немцев к повиновению, их преклонение перед авторитетами. С исключительной методичностью нацистский пропагандистский аппарат обрабатывал население. "Мы начинаем с трехлетнего возраста, - откровенничал гитлеровский приспешник Роберт Лей. - Как только ребенок начинает сознавать, мы всовываем ему в руки флажок. Дальше - школа, союз гитлеровской молодежи, штурмовые отряды, военная служба. Мы ни на минуту не предоставляем его самому себе. А когда он пройдет через все это, им завладевает в свою очередь "Рабочий фронт" и не выпускает его до самой смерти, нравится ему это или нет..."

Нравилось это немцу или нет, но он проходил через "евангелия" Лея, Геббельса, Геринга, Розенберга и прочих присных, через "библию" фашизма "Майн кампф" Гитлера, а в вермахте - под строжайшим надзором офицеров через своеобразный катехизис, так называемое национал-социалистское образование. Солдатам доказывалось превосходство германской расы, разъяснялся закон об охране ее "чистоты" и прямо говорилось, что "каждый новорожденный станет боеспособным солдатом": "Мальчик - будущий солдат, девочка - будущая жена и мать солдата"; доказывалось, что солдат - "оруженосец нации", Германия же это "народ без пространства", но рядом с ней есть "пространство без народа". Завоевать это пространство провозглашалось задачей немцев. Все они ответственны перед Адольфом Гитлером, "фюрером империи". Система "фюреров" сверху донизу обеспечивала по замыслу нацистов авторитет и силу власти "национал-социалистского государства", в котором якобы все равны - и рабочий и капиталист; разумеется, подробно излагались сведения о нацистской партии, о ее структуре, о СА, СС и т. д. И наконец, клятва, которой Гитлер "прикреплял" к себе солдат: "...буду безусловно повиноваться фюреру германского рейха и народа Адольфу Гитлеру... хочу быть в любое время готовым отдать свою жизнь за эту мою присягу".

Немцам вдалбливалось, что Гитлер олицетворяет добродетели германской расы, что он и Германия - понятие единое. Немудрено, что все это отучало думать. Больше того, фашизм объявлял борьбу самостоятельному мышлению: "тот, кто думает, всегда пребывает в сомнениях"; "народ с твердой верой единственная сила, с помощью которой фюрер приведет к великой победе"; "высшая государственная задача - не терпеть никаких мыслей, а культивировать единое национал-социалистское убеждение". Даже давний и верный сподвижник Гитлера, его правая рука, министр вооружения А. Шпеер, осужденный Нюрнбергским судом за тяжкие преступления перед человечеством, признал, что в гитлеровском рейхе "у 80 миллионов людей было отнято право на самостоятельное мышление, они были подчинены воле одного человека".

Радио и газеты, книги, театр и экран внушали: "Любыми средствами завоевать весь мир, создать великую германскую империю, тысячелетний рейх"; "Вытеснить и истребить славянские народы"; "Убить каждого, кто против нас"; "Уничтожай в себе жалость и совесть, убивая всякого русского, советского, этим ты прославишься навеки"; "Сотрем с лица земли Москву и Ленинград. Уничтожим русскую нацию". Так фашизм разлагал немцев - трудолюбивый и талантливый народ, некогда давший миру величайших философов, поэтов, писателей, композиторов, художников, творения которых перешагнули границы Германии. Сейчас через границу Германии перешагнул вооруженный до зубов ландскнехт.

Мы, конечно, знали об этой системе оболванивания немцев: до 1939 года она проводилась совершенно открыто под лозунгом "Дранг нах Остен". После заключения с Советским Союзом Договора о ненападении антисоветская пропаганда перекочевала в солдатские казармы, на закрытые сборища нацистов, а с началом войны она вновь зазвучала в полный голос, только стала еще более шумной, еще более крикливой и злобной. Но мы не представляли себе, насколько глубоко яд нацизма проник в души многих немцев, насколько кровавый террор обезволил их, насколько страх и слепое повиновение связали им руки. Значительно позже выяснилось, что нацисты уничтожили 10 000 одних только активистов и функционеров КПГ. Правда, в Германии продолжали действовать силы Сопротивления (сегодня мы даже знаем точное число антифашистских организаций - 112), возглавляемые коммунистами, но они находились в глубоком подполье и не могли в то время стать массовыми, чтобы открыто выступить против нацистского аппарата насилия и террора. Однако ничто не могло поколебать нашей уверенности в том, что классовая солидарность, пролетарский интернационализм возьмут верх. "Мы верили, говорил Л. И. Брежнев, - что дух сопротивления фашизму жив и на немецкой земле, что в подпольных группах и тюремных казематах бьется сердце будущей Германии"{30}.

Опираясь на антифашистов

Мы все чаще задумывались: неужели солдаты фюрера, вчерашние рабочие и крестьяне, и в самом деле невосприимчивы к советской пропаганде? Неужто и впрямь нацистам удалось отучить людей думать, понимать преступность войны, которую они ведут? Даже немецкие коммунисты, покинувшие Германию после фашистского переворота 1933 года и хорошо знавшие свой народ, не могли в то время толком объяснить, что же произошло с их соотечественниками, каким образом нацистам удалось изуродовать сознание и психологию немцев, лишить их способности мыслить. "Как только молния мысли основательно ударит в эту нетронутую народную почву, свершится эмансипация немца в человека"{31} эти известные слова К. Маркса часто повторялись в наших разговорах тех дней.

Должен заметить, что наши пропагандистские выступления, рассчитанные на немцев, в основе своей четко и убедительно разъясняли коренные вопросы войны и мира. В частности, такие листовки, как "Кому нужна война?", "Кто правит Германией?", "За что вы воюете" и многие другие, должны были побудить немецких солдат если не к действию, то хотя бы к размышлению. И мы располагали на этот счет некоторыми свидетельствами. Сошлюсь на факты. В дневнике унтер-офицера штабной роты 162-го пехотного полка 61-й пехотной дивизии Гейнца Пушмана, убитого в бою, говорится: "Сегодня русские самолеты засыпали нас листовками. Это уже не первый раз. Читали почти все, даже офицеры. Советские листовки помогают понять, что именно происходит. Меня всегда поражала способность комиссаров просто и ясно изложить самый сложный вопрос. Кроме того, меня сильно интересует вот что: где научились большевики писать простым и понятным языком. Вот это действительно пропагандисты! Наш Геббельс им в подметки не годится". Эта запись помечена ноябрем 1941 года. В том же месяце ефрейтор В. Сивере из 123-й немецкой пехотной дивизии писал отцу, вероятно, после прочтения наших листовок, разоблачающих национал-социалистов: "Теперь я понял, что Гитлер проповедовал расовую теорию только для того, чтобы вбить в наши головы идею захвата чужих земель и порабощения других народов"{32}.

Но таких дающих себе труд задуматься немецких солдат в первый год войны было еще очень мало. Основная их масса оставалась в плену фашистской пропаганды.

В чем же дело? Что надо предпринять, чтобы наши издания и агитпередачи неотразимо воздействовали на военнослужащих вермахта? В те дни, в сентябре 1941 года, я получил от батальонного комиссара Н. Ф. Янцена, редактора газеты "Зольдатен фройнд" (политуправление Северо-Западного фронта), деловое и критическое письмо, которое свидетельствует, что фронтовые политработники также задумывались о еще слабом влиянии нашей пропаганды на войска противника. Янцен писал, что, по его наблюдениям, листовки доходят до немцев, они их читают, но не всегда верят им. Одна из причин - слабая вооруженность листовок убедительными аргументами и доводами. "Наша пропаганда, - утверждал Н. Ф. Ян-цен, - голая агитация". Исключение, по его мнению, составляет лишь газета "Фронтиллюстрирте": она интересна и убедительна, ее с доверием читают немцы, потому что и иллюстрации, и короткие подписи к ним без лишних слов бьют не в бровь, а в глаз. Спору нет, "Фронтиллюстрирте" (редактировал ее батальонный комиссар Л. А. Железнов, опытный журналист-"правдист") -привлекала своей актуальной иллюстрацией. Но это не означало, что другие средства агитации исчерпали себя. В главном же Н. Ф. Янцен был, безусловно, прав. Мы еще не научились находить и умело использовать сильные аргументы, доводы и факты, которые заставили бы самоуверенного и обманутого солдата-гитлеровца думать. А ведь именно здесь проходила та линия фронта, которую должны были прорвать именно мы, пропагандисты. Словом, "внешняя политработа" все еще слабо проникала в глубь вражеской обороны. И хотя политорганы старались делать все, что было в их силах, им явно не хватало мастерства, искусства ведения идеологической борьбы. Я имею в виду прежде всего агитацию, непосредственно обращенную к солдатам противостоящих частей и соединений и органически увязанную с боевыми действиями наших войск на том или ином участке фронта. Между тем успешные контратаки на ряде направлений давали, казалось бы, нужный материал для такой агитации, но он либо использовался далеко не всегда и далеко не в полной мере, либо не использовался вовсе. Тут сказывалась неопытность политработников, да и недостаток мобильных технических средств, в результате чего благоприятные возможности воздействия на вражеских солдат упускались.

Именно о такой упущенной возможности рассказал в своем письме, адресованном И. В. Сталину, писатель Владимир Ставский. Ко мне же это письмо поступило с резолюцией начальника Главного политического управления: "Принять меры!"

Во время боев за Ельню Ставский находился в 24-й армии, 19-я стрелковая дивизия которой наголову разбила 88-й пехотный полк 15-й немецкой пехотной дивизии. Было убито 400, взято в плен 1000 солдат и офицеров противника. "Некоторые пленные из 15-й немецкой пехотной дивизии предъявили листовки, но боялись расстрела в плену, - писал Ставский. - Эту дивизию можно разложить, но нет звуковещательной станции для агитации через фронт. У немецких солдат в связи с их поражением у Ельни подавленное настроение. Однако пленных не используют в пропаганде. Между тем немецкое командование ввело для своих солдат систему "разъяснительных приказов". Генерал Гудериан в специальном приказе разъяснил войскам причины остановки в наступлении у Ельни, объяснил это задачей "подтянуть резервы" для нового наступления. Вот и вспомнишь ленинские слова - там, где мы не работаем, работает враг"{33}.

Политотдел армии упустил благоприятную возможность, и какие меры, предпринятые нами, могли бы вернуть ее?! Я послал туда старшего инструктора отдела, но время действительно было упущено, обстановка изменилась. Должен, однако, сказать, что политотдел извлек для себя урок из этого случая и его работа в дальнейшем уже не приносила огорчений. Во всяком случае, скептицизма по отношению к пропаганде как оружию войны работники политотдела не допускали. Кстати, иронических реплик но поводу того, что врага надо бить не листовками, а снарядами и бомбами, наслушались мы тогда предостаточно. Исходили они, конечно, от людей политически малоопытных, порой таких, которые полагали, будто наша пропаганда будет моментально поддержана вражескими солдатами, а когда этого не произошло, они ударились в другую крайность. Но ведь пропаганда - особый специфический род оружия, воздействующий на умы людей, их настроение. А это воздействие, как правило, процесс сложный и трудный, требующий определенного времени. Чтобы разочароваться в идеях, порожденных фашизмом, и проникнуться новыми, прогрессивными идеями, немецкие солдаты должны были приобрести соответствующий жизненный опыт, я бы сказал, пройти основательную встряску. И мы стремились, чтобы наша пропаганда велась в тесной связи с ударами Красной Армии, Во всяком случае, пропаганда подготавливала почву для лучшего уяснения немцами этих ударов.

Мы постоянно ощущали братскую поддержку со стороны КПГ, других коммунистических партий, твердо стоявших на позициях подлинно пролетарского интернационализма. Уже в первом обращении ЦК КПГ к немецкому народу (24 июня 1941 года) говорилось: "Дело, которое защищает победоносная Красная Армия, - это наше собственное дело. Наш враг находится в нашей собственной стране: фашистские рабовладельцы - вот наш враг. Победа Красной Армии и борющихся за свою национальную свободу угнетенных народов будет также победой немецкого народа"{34}. Во втором обращении (6 октября 1941 года) ЦК КПГ призвал немцев "смыть с себя пятно преступления Гитлера... поддержать освободительную борьбу народов Европы и прежде всего великую освободительную войну Советского Союза"{35}.

Оба эти документа, обладающие большой притягательной, силой, были по радио и через листовки доведены до немцев на фронте и в самой Германии.

Прозвучал и голос немецкого солдата, сдавшегося в плен Красной Армии или перешедшего на ее сторону.

Уже 27 июня появилась первая листовка немецкого антифашиста Альфреда Лискофа. Это он, рискуя быть обстрелянным с обоих берегов, переплыл Буг, чтобы предупредить наших пограничников о предстоящем нападении на СССР, Лискоф сделал это сразу же, как только в 222-м полку 75-й дивизии, где он служил, зачитали приказ о наступлении. Мы, конечно, не могли упустить случая поговорить с первым перебежчиком. Вскоре Лискоф был доставлен в Москву. Высокий, "рабочего покроя" немец в чине фельдфебеля располагал к себе, вызывал доверие.

- Я из рабочей семьи, из города Кольберга, - рассказывал он. - Мои родители и я ненавидим Гитлера и его власть. Для нас СССР - дружественная страна, и мы не хотим воевать с советским народом. В Германии таких рабочих семей много. Они не хотят войны с вами.

Его рассказ был опубликован в "Правде". Он-то и послужил основой листовки, напечатанной с его портретом, которая возвестила немецким солдатам, что и в вермахте есть противники войны и гитлеризма, друзья Советского Союза. (Впоследствии А. Лискоф погиб, оставаясь до последнего дыхания верным идеям борьбы с фашизмом.)

Я уже упоминал об экипаже Ю-88, приземлившемся в районе Киева, и его обращении. Нам известно также об одном унтер-офицере, который бросился в реку Сен с той же целью, что и Альфред Лискоф.

На Ленинградском фронте паролем для перебежчиков стало имя лейтенанта Эрнста Кёлера - первого немецкого офицера, сдавшегося в плен. Он заявил, что не хочет воевать против Красной Армии и готов помогать ей во всем. Кёлер всю войну провел на фронте в рядах антифашистов.

В районе города Холм с немецкого самолета была сброшена записка со словами, написанными латинскими буквами: "Помогите свергнуть Гитлера, давайте кончать войну!"

В районе Тарнополя перелетел линию фронта обер-лейтенант Эбергард Каризиус, заявивший о своем "несогласии с гитлеровской войной против Советского Союза, как и с другими его (Гитлера) агрессивными войнами, которые приведут Германию в бездну". При активном участии Каризиуса 32 пленных немца написали обращение к солдатам и населению Германии антифашистского содержания.

Под Одессой сдался в плен румынский майор Бадая. "Румыны не хотят погибать, грабя чужую землю, - обращался он к своим солдатам. - Гитлеровцы - не друзья наши, а враги". Он призывал переходить на сторону Красной Армии, не опасаясь расстрела. "А лучше, - советовал майор Бадая, оставлять фронт и расходиться по домам". Его агитация имела успех: большая группа румынских солдат, перешедшая линию фронта, обратилась с коллективным письмом к тем, кто еще оставался под ружьем у немцев. В письме они объявили себя "решительными противниками продолжения ненужной для румынского народа войны" и призвали соотечественников в тылу и на фронте "выступать против подлинных врагов, опустошающих родину и заставляющих румына класть голову за чужое дело".

Под Великими Луками на нашу сторону перешел ефрейтор Франц Гольд, немец из Судет. Он рассказал, что его отец, мясник по профессии, коммунист, и его взгляды разделяет вся семья. Потому-то он, Франц Гольд, и перешел таков был наказ семьи, - чтобы помогать, чем сможет, Красной Армии. Вскоре немецкие солдаты в окопах читали его бесхитростную листовку: "Спросите повара Франца Гольда" (Гольд был в лагере для военнопленных поваром).

О случаях добровольной сдачи в плен или перехода на сторону Красной Армии нам все чаще и чаще доносили из войск. Советской и мировой общественности такие факты говорили о существовании и другой, антигитлеровской Германии, о противниках войны, готовых стать в ряды активных борцов с фашизмом. Это важно было для нас, поскольку означало, что во вражеском стане имеются наши потенциальные союзники.

Начальники политорганов получили указания проводить с пленными политработу, привлекая их на добровольной основе к пропаганде среди войск противника.

Работа по воспитанию пленных в антифашистском духе широко развернулась в лагерях для военнопленных. Большую роль при этом сыграло утвержденное в начале июля 1941 года Совнаркомом СССР "Положение о военнопленных"{36}. Оно было составлено в духе Международной Женевской конвенции 1929 года, растоптанной гитлеровцами: в годы войны они истребляли пленных красноармейцев, особенно командиров и политработников.

Думаю, есть смысл, хотя бы вкратце, пересказать содержание этого неукоснительно соблюдавшегося Положения, тем более что сегодня, спустя десятилетия, антисоветчики в ФРГ издают целые тома небылиц и клеветы об условиях жизни военнопленных в СССР в годы минувшей войны.

У нас запрещалось оскорблять военнопленных, жестоко обращаться с ними, угрожать им и принуждать их сообщать сведения о положении Германии, отбирать у них обмундирование, обувь и другие предметы личного обихода, их документы и знаки различия. Раненые и больные, нуждающиеся в госпитализации, немедленно получали медицинскую помощь. Для солдат и отдельно для офицеров устанавливались нормы обеспечения предметами первой необходимости. Предоставлялось право сообщать на родину о своем местонахождении. К работе на основе особо разработанных правил привлекался рядовой и унтер-офицерский состав (офицеры и приравненные к ним - лишь с их согласия). На военнопленных распространялись постановления об охране труда и рабочем времени, действующие в данной местности в отношении советских граждан, занятых таким же трудом. При исполкоме Красного Креста учреждалось Центральное справочное бюро о военнопленных.

Какая же пропасть разделяла условия, определяемые советским "Положением о военнопленных", и те, которые били, установлены в отношении военнопленных в фашистской Германии. "В войне против СССР, - поучал Гитлер, - отбросить всякую солдатскую этику и законы ведения войны. Быть беспощадными и не наказывать военнослужащих за убийства военнопленных и жителей Советского Союза..."

"Положение о военнопленных" мы перевели на языки всех воюющих против нас стран и широко распространяли в их армиях, разъясняя гуманную политику Советского правительства, о которой так хорошо сказал в свое время Николай Островский, наш замечательный писатель и политбоец: "Вооруженный враг встретит у нас лишь одно - смерть и уничтожение. Солдат капиталистической армии, бросивший оружие, прекративший войну, - это уже не враг".

Для ведения идейно-воспитательной работы в тыловых лагерях военнопленных были в короткий срок созданы библиотеки с политической, научно-популярной и художественной литературой на иностранных языках, отобраны несколько десятков советских фильмов с субтитрами. Выезжали в эти лагеря агитпропбригады, члены которых в течение одного-двух месяцев читали лекции, доклады, проводили беседы и т. д.

Налаживалась и культурно-массовая работа: создавались художественная самодеятельность, различные кружки... Были введены должности пропагандистов - ими становились в основном политэмигранты-коммунисты. Так было положено начало большой и трудоемкой, но весьма перспективной работе, принесшей, как мы далее увидим, большие результаты.

У нас, в седьмом отделе Главного политического управления, было создано отделение по работе с военнопленными. Первым из отдела выехал в лагерь, находившийся в районе Рязани, батальонный комиссар Александр Владимирович Кирсанов. Молодой ученый-экономист, человек большой культуры, тактичный, хорошо знавший Германию и немецкий язык, он довольно быстро снискал расположение некоторых пленных, беседовал с ними о войне, о положении на фронтах, о событиях в мире и в Германии, о лагерной жизни, об их настроениях и планах. Затем он начал выступать с докладами перед более широкой аудиторией пленных, рассказывая о причинах, характере и перспективах войны, об СССР и Красной Армии, об отношении советских властей к пленным. Немцы, как правило, внимательно слушали, но поначалу активности не проявляли, вели себя замкнуто - так, словно перед тобой не человек, а наглухо застегнутый мундир. Однако наступает все же момент, когда в ответ на человеческое отношение хочется выговориться, и пленные стали говорить все более и более откровенно. И хотя едва ли не каждый из них рассуждал о войне по-своему, заметна была общая усталость от нее. Некоторые воевали с сентября 1939 года, а настоящая война только начиналась, и они это ощущали.

Месяц провел в лагере Кирсанов, и он сделал вывод, что ненависти к СССР у многих пленных нет; они охотно читают советскую литературу; не обнаружил он и твердых нацистских убеждений; немцы просто приучены слепо повиноваться - результат фашистского оболванивания. Хорошо поставленной работой, делал вывод батальонный комиссар Кирсанов, можно уже теперь отвоевать у Гитлера значительную часть пленных солдат.

Это было в июле 1941-го. А затем в лагеря одна за другой были направлены три агитпропбригады, в состав которых входили известные писатели, в том числе К. А. Федин, художники, кинооператоры, работники нашего отдела И. П. Байков и И. С. Базь. В сентябре в лагере побывала большая группа партийных и военно-политических работников, среди них лектор ЦК ВКП(б) П. Н. Федосеев, ныне академик, вице-президент Академии наук СССР. В это же время в лагере побывали руководящие деятели компартий Германии и Чехословакии - В. Ульбрихт (он возглавлял тогда комиссию Коминтерна по политической работе среди военнопленных) и Я. Шверма, немецкие коммунисты П. Фестерлинг и Л. Кюн. От Главного политического управления делегацию сопровождали К. Л. Селезнев и А. Пик.

Более двух недель работали они в лагере, беседовали с пленными, дискутировали, проводили вечера вопросов и ответов, читали доклады и лекции, затрагивая в них широкий круг проблем: о едином фронте народов, стоящих за свободу и демократию, о неизбежности поражения Германии, спасение которой - в свержении Гитлера, и т. д. Животрепещущие темы бесед и лекций, решительная позиция германских коммунистов, их страстность и уверенность в правоте защищаемых положений, убедительность аргументов - все это действовало на многих пленных неотразимо, и лед тронулся - ряды антифашистов медленно, но неуклонно стали расти. Именно в этом лагере в октябре 1941 года пленные антифашисты приняли важный политический документ - "Декларацию требований германского парода", разработкой которого руководили немецкие коммунисты.

Принятие Декларации, открыто осуждавшей войну и фашизм, свидетельствовало, что антивоенные и антинацистские идеи разделяют не только коммунисты, но и представители беспартийной массы Германии. "Есть две Германии, - говорилось в Декларации, - между которыми лежит непроходимая пропасть: Германия страдающих манией величия магнатов, готовых во имя своих эгоистических интересов пожертвовать цветом немецкой молодежи, и Германия немецкого народа, требующего немедленного прекращения войны"{37}. В первый день оглашения Декларации ее подписали 42 пленных, через несколько дней, накануне отъезда пропагандистской группы из лагеря, еще 116 пленных. Декларация вошла в историю антифашистской борьбы как "Обращение 158", стала платформой дальнейшего сплочения немецких антифашистов и в лагерях и на фронте. "Да, это было трудное время, вспоминал спустя многие годы В. Ульбрихт в письме к сотруднику нашего отдела К. Л. Селезневу. - Помните, как наших единомышленников из числа военнопленных солдат, подписавших обращение, поносили и избивали фашистские элементы, которых было так много среди военнопленных. Что касается "Обращения 158", то это был действительно удачный документ. В нем очень точно была обрисована военно-политическая обстановка, начертана перспектива, рассчитанная на многие годы вперед. Обращение было важным шагом на пути к созданию Национального комитета "Свободная Германия".

Исчерпывающая характеристика! Я бы только подчеркнул, что произошло все это в дни наибольшего успеха немецких войск под Москвой!..

За "Обращением 158" последовали не менее важные события. В ноябре 1941 года бюро военно-политической пропаганды одобрило предложения о политработе в лагерях военнопленных и об издании для военнопленных газеты "Дас фрайе ворт" ("Свободное слово").

Газету редактировали член политбюро ЦК КПГ Антон Аккерман и К. Л. Селезнев. С первых, же номеров она нашла верное направление и нужный тон. В газете разъяснялись официальные документы ВКП(б) и Советского правительства, военно-политические приказы и речи народного комиссара обороны И. В. Сталина; печаталась информация о военных действиях на фронтах и делались анализы военно-политических событий; разоблачались фашистский режим в Германии и нацистская идеология; публиковались антифашистские выступления военнопленных, а также материалы о жизни СССР, о социалистической идеологии и образе жизни советских людей; освещались жизнь и работа военнопленных, антифашистское движение, участие в соревновании на трудовом фронте и т. д.

Особенно активно выступали пленные - антифашисты капитан Э. Хадерман, лейтенант Б. Кюгельген, обер-лейтенант Э. Каризиус, солдаты Г. Беклер, Г. Госенс, М. Эмендорфер, Г. Кесслер (впоследствии они стали членами Социалистической единой партии Германии, активными строителями социалистического общества в ГДР).

Руководящие деятели КПГ В. Пик, В. Ульбрихт, В. Флорин, А. Аккерман вели в газете раздел "Девять лет лжи и обмана", где разоблачались политика и практика фашистского режима. Эти публикации привлекали особенно большое внимание пленных, они обсуждались в бараках и трудовых отрядах, по ним принимались резолюции, осуждавшие гитлеризм, в частности зверства фашистов на фронте. Газета вызывала пленных на откровенный разговор по этому острому вопросу, печатала их индивидуальные и коллективные разоблачения. Так появилось в редакции письмо, найденное у одного унтер-офицера 332-го полка 197-й пехотной дивизии, в котором он рассказал, как командир полка Рюдигер казнил Зою Космодемьянскую.

Наряду со статьями руководящих деятелей Компартии Германии, обращениями общественных и политических деятелей, писателей и художников газета печатала рассказы, очерки, стихи - все это делало ее живой, интересной. Во всех лагерях антифашисты создали группы содействия газете, члены которых писали заметки и корреспонденции, занимавшие половину газетной площади, и вели массовую работу с читателями. На страницах газеты печатались материалы о солидарности пленных с советским народом, об отчислении ими части своего заработка в пользу Красной Армии и на приобретение облигаций советского военного займа.

Я остановился несколько подробно на "Дас фрайе ворт" с одной целью показать на ее примере направление и содержание других газет, издававшихся для военнопленных в СССР. А такими газетами были: "Грайул либер" ("Голос свободы") - для пленных румын, "Уй-со" ("Свободное слово")-для венгров, "Альба" ("Заря") - для итальянцев и бюллетень для австрийских солдат, мобилизованных в вермахт. Разумеется, сотрудники нашего отдела не могли бы справиться со столь большим объемом работы, если бы не активная помощь литераторов и журналистов братских коммунистических партий, а также антифашистов из числа пленных.

Советский плен становился для сотен тысяч одетых в солдатские шинели трудящихся школой политического просвещения и революционного воспитания на основе ленинских идей борьбы за мир и дружбу между народами, на основе идей пролетарского интернационализма. Совместные усилия советских и немецких коммунистов содействовали росту антифашистского сознания среди военнопленных немцев, из которых впоследствии выросли активные борцы за создание рабоче-крестьянского государства и строительство социализма в ГДР.

Но это - впоследствии. А тогда... Тогда наша пропаганда оперировала в основном фактами и выводами, добытыми в тяжелых оборонительных боях. А те бои свидетельствовали, с одной стороны, о непревзойденной стойкости советских воинов и, с другой - о больших потерях, понесенных гитлеровскими войсками. Все это ошеломляюще действовало на немецких солдат, у которых исподволь подтачивалась вера в победу. Словом, для нашей пропаганды на войска противника создавалась благоприятная почва. И не случайно гитлеровские генералы начали всерьез беспокоиться за будущее вермахта. Мы уже располагали рядом трофейных документов, дававших основания для таких выводов, но особенно красноречиво говорил об этом приказ главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича, названный "Духовное воспитание в армии и привитие мировоззрения". Были в этом приказе такие признания: "В связи с затянувшейся войной боеспособность войск зависит -в значительной мере от духа и морального состояния армии. Если летом 1941 года военные действия требовали полного напряжения душевных и физических сил армии, то предстоящая зима на просторах оккупированных районов и на большом расстоянии от родины предъявит особые требования в отношении морального напряжения сил. Особой заботой командиров рот и взводов в эти месяцы является поддержка бодрости духа и воодушевления воли..."

У германского командования были все основания для сомнений и беспокойства: Великая Отечественная война советского народа по-настоящему только начиналась...

Глава третья.

Страда

"Прощай, Москва, долой Гитлера!"

Авантюра с блицкригом потерпела неудачу, и это теперь начали понимать в вермахте.

"Четыре года я в армии, два года на войне, но. мне начинает казаться, что настоящая война началась только сейчас. Все, что было до сих пор, - это учебные маневры, не больше. Русские - отчаянные смельчаки, они дерутся как дьяволы... - писал брату ефрейтор Конрад Думлер. - Командование убаюкивает нас, как маленьких детей, уверяя, что мы близки к победе. Эта самонадеянность опротивела, ибо собственными глазами солдаты видят, что делается на самом деле".

На конверте этого письма, перехваченного цензурой 8-й немецкой пехотной дивизии, имелась следующая резолюция: "Странно! Думлер участвовал во многих кампаниях, всегда был на хорошем счету. По характеристике командира роты - исполнительный и храбрый солдат. Все же установить особый надзор. Завести карточку".

Комментарии, как говорится, излишни!

"Сразу же после первых дней наступления, - писал перед смертью ефрейтор Альфред Ранц из того же 774-го пехотного полка, - мы увидели, что западный поход по сравнению с этим был увеселительной прогулкой. Если бы мы не взяли с собой на фронт немного прежней удачи... то было бы совсем неважно".

"Немного прежней удачи..." Не в этих ли словах разгадка одной из причин, почему германскому командованию удавалось бросать свои изрядно потрепанные дивизии в новые "решительные" наступления на восточном фронте? Тем более что эти дивизии получали свежее пополнение из Германии и оккупированных стран Европы. Теперь же основным мотивом "решительного" наступления становилась близость Москвы. Гитлер любой ценой хотел добиться решительных успехов, но сопротивление Красной Армии срывало его планы. И он истерически требовал: "Учитывая важность назревающих событий, особенно зиму, плохое материальное обеспечение армии, в ближайшее время любой ценой разделаться со столицей Москвой".

Не "овладеть", как принято в военной терминологии, а "разделаться" по-бандитски, "чтобы ни один житель - будь то мужчина, женщина или ребенок - не мог покинуть город". На захват "Москвы возлагались главные надежды гитлеровцев. "Солдаты! - обращалось немецкое командование к войскам. Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами. Вы прошли по улицам лучших городов. Осталась Москва. Заставьте ее склониться. Покажите ей силу вашего оружия, пройдите по ее площадям. Москва - это конец войны. Москва - это отдых. Вперед!" Итак, в ход пущено все: и тщеславие - "все столицы склонились перед вами", и близость цели "перед вамп Москва", и посулы пограбить - "пройдите по ее площадям", но главное: "Москва - это конец войны".

Советское командование, как известно, принимало все меры, чтобы сорвать этот коварный план Гитлера, измотать и обескровить его войска и перейти в контрнаступление. Подтягивались резервы, готовились новые дивизии. Высокий моральный дух советского народа и его армии противостоял оголтелой нацистской шумихе о якобы уже одержанной победе на Востоке, для закрепления которой, по заявлениям Геббельса, нужны лишь последние усилия. Эти усилия действительно окажутся последними, говорилось в наших пропагандистских материалах, ибо силы вермахта с каждым днем слабеют, истощаются, растут кладбища с железными касками на крестах. В одной из наших листовок была приведена выдержка из документа 18-й немецкой танковой дивизии. Ее командир генерал-майор Неринг заявил: "Мы допобеждаемся до своей собственной гибели". Он признавал, что потери "необычайно велики, несмотря на успешное продвижение", "его продолжение в течение длительного времени недопустимо".

Однако враг продолжал наступление, уверовав в то. что единственная возможность покончить с "адом" - это овладеть Москвой. Но с каждой новой атакой росли потери, росло отчаяние. "До Москвы осталось очень немного, писал своим родителям перед смертью ефрейтор Отто Золфинтер, - и все-таки мне кажется, что мы бесконечно далеки от нее. Мы уже свыше месяца топчемся на одном месте. Сколько за это время полегло наших солдат! Если собрать трупы всех убитых немцев в этой войне и положить их плечом к плечу, то эта бесконечная лента протянется, вероятно, до самого Берлина. Мы шагаем по немецким трупам и оставляем в снежных сугробах своих раненых. О них никто не думает. Раненый - балласт. Сегодня мы шагаем по трупам тех, кто пал впереди, завтра станем трупами мы, и нас так же раздавят солдаты и гусеницы танков".

Настроение, в какой-то мере характерное для воевавших под Москвой немецких солдат... Это подтверждали и трофейные документы и опросы пленных. Всемерно усиливать эти настроения, чтобы они обезволили немецкого солдата, - такую цель преследовали мы, разработав в отделе 200 тезисов и аргументов и сгруппировав их вокруг 10 основных тем: "Лозунги устрашения", "Ты нужен своей семье", "Позор для честного немца", "Спасай свою родину" и т. д. Эти аргументы легли также в основу фронтовой и армейской пропаганды - листовок и агитпередач, обострявших переживания немецких солдат. "Судьба Наполеона и замерзшего французского солдата", как утверждали пленные, угнетающе действовала на военнослужащих группы армий "Центр".

Как и Наполеон, Гитлер погубит здесь лучшие силы, цвет немецкой нации, подчеркивали мы в своих листовках. Помимо листовок и агитпередач была развернута широкая и непрерывная информация войск противника в форме еженедельных бюллетеней "Известия с фронта" и "Что происходит в Германии?" (вскоре к ним прибавились еще два - "Жизнь военнопленных в Советской России" и "Международная жизнь"). Эти бюллетени составлялись из достоверных фактов - со ссылкой на авторитетные, преимущественно документальные источники, - которые должны были подрывать веру немецких солдат в победу и угрожать им гибелью под Москвой. Именно под Москвой моральные и материальные силы вермахта были особенно перенапряжены, и именно под Москвой без преувеличения назревали крупные военные события. В сообщении Совинформбюро еще от 23 ноября было сказано: "Советский народ закончит войну только полным разгромом врага. И этот разгром врага должен начаться под Москвой".

И действительно, 5-6 декабря началось мощное контрнаступление советских войск.

Командование и политорганы Красной Армии, создавая в войсках высокий наступательный порыв, одновременно принимали меры к тому, чтобы в ходе контрнаступления подрывать моральный дух противостоящих частей врага. К решению этой задачи подключился и наш отдел.

5 декабря с двумя фотокорреспондентами из "Фронтиллюстрирте" я выехал в район Крюкова в 16-ю армию К. К. Рокоссовского - нужно было собрать в ходе контрнаступления нужные нам материалы для листовок. Не стану утомлять читателя подробным описанием увиденного и пережитого, скажу только, что брошенная, еще догорающая вражеская боевая техника, трупы немецких солдат и офицеров - кто в нижнем белье, а кто и вовсе полуголый, - как и другие свидетельства поспешного бегства, говорили о том, что немцы не предполагали нашего наступления: оно явилось для них неожиданностью.

Это подтверждали и мешки трофейных документов, которые вскоре стали поступать в ГлавПУ РККА из политорганов. В мешках - фашистские газеты и журналы, приказы и распоряжения командования, обращения и воззвания к войскам с призывами к "последнему натиску", дневники и письма солдат и офицеров.

Рядовой А. Фольтгеймер в письме к жене жаловался: "Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести... Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми - я погибаю, я умру, я это чувствую..." Письмо это оказалось не отправленным. Жена Фольтгеймера не получила ни шелка, ни резиновых ботинок: ее муж погиб под Москвой.

Таких свидетельств было немало.

Материал, доставленный к нам в мешках, тщательно изучался при помощи специально созданных переводческих бригад (в том числе Иноиздата и других учреждений Москвы), и на его основе был составлен обзор "Разгром немцев под Москвой (признание врага)", изданный, отдельной книжечкой.

Контрнаступление под Москвой переросло в общее наступление Красной Армии, которое продолжалось до весны 1942-го. В зимних боях идейно-политическое воздействие на противника осуществлялось значительно интенсивнее, чем прежде. Прорыв вражеской обороны, окружение и преследование отступающего противника - все это вызвало появление новых форм пропаганды и агитации, которая теперь опиралась на такие неопровержимые аргументы, как крушение гитлеровского блицкрига и развенчание мифа о "непобедимости германской армии". Командование и политорганы вели разговор с противником уже другим тоном - повелительным. Этот тон отражался в лозунгах и листовках, разработанных нашим отделом и одобренных бюро военно-политической пропаганды.

28 лозунгов были переданы в политорганы уже 7 декабря, а вслед за ними мы издали листовки, которые являются характерными для нового стиля и направления. Одна из листовок называлась: "Под Москвой начался разгром гитлеровской армии!" И это подтверждалось разгромом немецких частей под Тулой и Наро-Фоминском, под Калинином, Клином и Сталиногорском. Силы Красной Армии росли, подходили все новые и новые ее дивизии, в то время как силы немецких войск все больше и больше истощались, гитлеровцы замерзали в своем летнем обмундировании. Поэтому наш призыв "Бросай оружие!" становился боевым лозунгом дня. "Но, - предупреждала листовка, - если враг не сдается, его уничтожают!" Помню, как, утвердив эту листовку, начальник Главного политического управления протянул мне неряшливый, очевидно побывавший не в одних руках, вырванный из тетради клочок бумаги, на нем латинскими буквами было написано: "Proschai, Mosckva, doloi Hitler!" ("Прощай, Москва, долой Гитлера!")

- Прислали из политуправления Западного фронта, подобрана в окопе после отступления немцев, - сказал он. - Обратите внимание, как кратко выражено настроение определенной части немецких солдат. Это их лозунг, их желание... Он может стать паролем для перехода немцев в плен. - Затем, подумав немного, добавил: - Надо написать специальную листовку; она нужна для обоснования пароля. Так ее и назовите: "Прощай, Москва, долой Гитлера!"

Так и печатались эти слова на всех издаваемых нами листовках. Вплоть до апреля 1942 года, когда стало ясно, что как пароль они исчерпали себя. Но в период поспешного отступления разбитых вражеских частей записка отражала сиюминутное настроение солдат группы армий "Центр", переживавшей тяжелый кризис из-за поражения под Москвой. И слова "Прощай, Москва, долой Гитлера!", сопровождавшие наши листовки, оказывали определенное воздействие на какую-то часть немецких солдат. Но теперь они уже устарели: во-первых, не отражали настроения всей массы солдат вермахта; во-вторых, из того, что немцам действительно пришлось проститься с Москвой, даже с самой мыслью захватить ее, отнюдь не вытекало, что они тем самым выступают против фюрера. Требование "Долой Гитлера!" было лозунгом антифашистов, а их в вермахте было немного. Склонить же к сдаче в плен нужно было и тех, кто еще не порвал с нацизмом, но хочет сохранить свою жизнь.

В ходе зимнего наступления наших войск все чаще стали появляться листовки с официальными обращениями командования к окруженным немецким войскам. В листовках-обращениях объяснялись сложившиеся условия и предлагалось в интересах сохранения жизни прекратить сопротивление. Неумолимые факты, хорошо известные солдатам противника, и подпись под обращением: "Советское командование" - все это, конечно, привлекало внимание, и не только солдат, но и офицеров, вызывая брожение в стане неприятеля. Такие обращения были распространены среди окруженных войск противника в районе Клина, Сухиничей, Калинина и других пунктов. Познакомлю читателя с одним из этих обращений, в подготовке которого участвовали политуправление Западного фронта и наш отдел.

"От русского командования - к немецким войскам, окруженным в Клину

В Клину и Рогачеве вы узнали истинную правду войны на русской земле.

Сейчас все немецкие части, находящиеся в Клину, окружены.

Ваши танки, автомашины и мотоциклы разбиты и сожжены в районе Рогачев, КЛРН. Взрывы от ваших складов боеприпасов в Борисовке и Дорошеве, видимо, вам были слышны.

Трупы солдат и офицеров тысячами разбросаны по подмосковным селам и городам.

Вы сами видели в Рогачеве, как по приказанию немецких офицеров свалили в одну кучу ваших раненных в боях солдат, облили керосином и при отходе сожгли всех. Большей подлости, чем жечь собственных раненых солдат, представить себе нельзя.

Командир 14-й мотодивизии генерал Фюрст опять зовет вас в бой, а сам, спасая свою шкуру, приготовил самолет, чтобы удрать из Клина. Он не хочет умирать, а вас гонит на верную смерть в русских лесах.

Командир 58-го мотополка полковник Бельгам уже приказал своему адъютанту капитану Хагенау держать наготове бронемашины. Он тоже приготовился удирать.

Вам обещали уют и тепло в Москве, теперь вы убедились, что все это вранье. Вас съедают вши. Вы голодаете. Страшная холодная смерть уже покосила немало обманутых ваших товарищей.

Русские танки и кавалерия зашли к вам в тыл. Ваши танки и машины остались без горючего. Последняя надежда - колонна с бензином, которую вел к вам лейтенант Дистель, уничтожена русскими партизанами.

Штаб вашей дивизии, бежавший в Борозду, тоже окружен.

Немецкие солдаты!

Русское командование предлагает вам немедленно сложить оружие и сдаться. При сдаче в плен русское командование гарантирует вам жизнь.

Русское командование предупреждает: если условия сдачи в плен не будут приняты, то вы все до единого будете истреблены.

Командование русской армии".

И правдивая информация о событиях и фактах, и оперативность в ее подаче, и апелляция к непосредственному опыту немецких солдат ("вы сами видели", "вам, видимо, были слышны", "вам обещали"), и, наконец, уже первые слова обращения: "...вы узнали истинную правду войны на русской земле" все в этой небольшой листовке было направлено на то, чтобы разоблачить лживые нацистские утверждения и обещания. Но самое главное в листовке тон, в котором чувствуется уверенность и. превосходство в силе, подкрепляющие естественное желание избежать ненужного кровопролития.

К сожалению, в Клину, как и в ряде других пунктов, немецкие гарнизоны отказались сложить оружие и сдаться в плен. Их пришлось вышибать силой, причем немало немцев было перебито. Что ж, мы еще раз напомнили ненецким солдатам слова великого писателя Максима Горького: "Если враг не сдается его уничтожают".

Коротко расскажу о листовке "Вы окружены!", изданной политуправлением фронта и обращенной к немецким солдатам в Тихвине. Две цифры: 6000 трупов, собранных красноармейцами в освобожденных ими деревнях, и 1462 солдата, сдавшихся в плен, подкрепляли содержащийся в листовке призыв: "Сопротивление бесцельно. Вывешивайте белые флаги! Поднимайте руки вверх! Переходите в плен группами и в одиночку!" Распространенная в критический для врага момент, эта листовка принесла желаемые результаты: для многих немецких солдат она послужила пропуском в плен.

В ходе битвы под Москвой родилась и такая неизвестная ранее форма листовки, как листовка-приказ, обязанная своим происхождением командующему Западным фронтом Г. К. Жукову. История ее появления такова. Командующий приказал седьмому отделу политуправления фронта подготовить листовку, которая помогла бы перехватить бегущих вражеских солдат и побудила бы их сдаться в плен. Листовку написал батальонный комиссар М. П. Соколов, уже зарекомендовавший себя к тому времени способным пропагандистом. А спустя какое-то время командующий пригласил его к себе:

- Ваша листовка правильная, но слишком гладкая, литературная. Немецкий же солдат привык к коротким, чеканным фразам, к официальному языку. - С этими словами он протянул Соколову другой листок бумаги: - Вот возьмите, я сам написал...

"Приказ войскам Западного фронта" - гласил заголовок листовки, после которого шло всего два пункта и подпись:

"1. Всех немецких солдат, ефрейторов и унтер-офицеров, сложивших оружие и добровольно отказавшихся драться против частей Красной Армии, немедленно принимать на свою сторону, хорошо накормить, раздетых одеть и, не задерживая, направлять в глубь страны.

2. Настоящий приказ является пропуском через линию фронта русских для неограниченного количества пленных.

Главное командование Западного фронта".

Листовка-приказ была напечатана тиражом 800000 экземпляров и в тот же день распространена среди отступавших войск противника.

Немцы все еще боялись плена - верили фашистской болтовне, будто в плену их расстреляют. Официальный же приказ за подписью командования в значительной степени ослаблял этот страх и в отличие от обычных листовок воспринимался с большим доверием: немецкие солдаты и унтер-офицеры привыкли с почтением относиться к приказам, даже в том случае, если приказ исходит от командования противной стороны. Должен заметить, что упомянутая листовка-приказ отвоевала у Гитлера немало его солдат и тем самым сохранила жизнь многим советским воинам.

Разоблачая ложь и клевету

Обстановка на фронтах позволяла значительно расширить военно-политическую информацию, рассчитанную на население и войска противника. Уже упоминавшийся мной бюллетень "Известия с фронта" пестрел в ту зиму сообщениями: "Русские прорвали укрепленные линии немцев" (на южном и юго-восточном направлениях), "Тяжелое положение немцев на центральном участке фронта", "Наступление Красной Армии продолжается", "Путь на запад устлан тысячами трупов немецких солдат и офицеров", "Богатые трофеи русских войск" и т. д. Нередко эти сообщения печатались в сопровождении выразительных иллюстраций: схем или фотографий. "Известия с фронта" чаще всего готовил в нашем отделе старший политрук Ф. П. Куропатов, хорошо знавший военную обстановку.

Отличался оперативностью и бюллетень "Что происходит в Германии?" (его редактировал сотрудник отдела подполковник Г. Е. Константиновский). Материалы этого бюллетеня также оказывали морально-психологическое давление на солдат противника, обостряли их переживания, связанные с положением семьи, разгулом фашистского террора, полуголодным пайком одних и роскошной жизнью других. В номере от 2 февраля 1942 года, например, разоблачалось выступление Гитлера 30 января, в котором он, признавая поражение под Москвой, попытался реабилитировать себя перечислением прошлых заслуг. Какие же это заслуги?

"Гитлер оказал, что получил в наследство 3 миллиарда марок государственного долга и погасил его. Это - ложь. Газета "Франкфуртер цайтунг" 25 декабря сообщила, что государственный долг Германии составляет теперь уже 110 миллиардов марок. Гитлер сказал, что получил в наследство омертвевшую торговлю и оживил ее. Это - ложь. Министр Функ совсем недавно заявил: "В Германии нарушено равновесие между наличием товаров и количеством денег". "Денежный оборот заменяется товарообменом", - писала и газета "Данцигер форпостен". И так факт за фактом. "Но самая большая ложь Гитлера, - говорилось в заключение, - это та, когда он говорит, что, придя к власти, стремился к мирному процветанию немецкого народа, к культурному строительству и социальным преобразованиям. С первого же дня прихода к власти Гитлер стал готовить войну за мировое господство. Гитлер - виновник этой войны и всех страданий и мучений немецкого народа". Так немецкие солдаты подводились к выводу: Гитлер нашел козлов отпущения в лице нескольких десятков генералов - он отстранил их от командования, объявил себя главнокомандующим сухопутными войсками, но тем самым еще больше ухудшил положение вермахта. "Не пора ли покончить с этим кровавым безумцем, толкающим германский народ в пропасть? - спрашивали авторы материала. И призывали: - Сговаривайтесь между собой! Создавайте в каждой части солдатские комитеты борьбы за прекращение войны! Кончайте с Гитлером и его войной! Ваш пароль: "Домой!"..."

Казалось бы, обстановка благоприятствовала этому новому лозунгу сговариваться между собой и создавать солдатские комитеты, - и он должен был найти отклик у широкой массы солдат. Однако этого не произошло. Разумеется, были случаи, когда отдельные группы немецких солдат действительно сговаривались и переходили в плен (чаще всего при отступлении своих частей они оставались в избах у местных жителей, поджидая войска Красной Армии), но в массе своей солдаты разбитых вражеских дивизий предпочитали отступать. Они не смели ослушаться офицеров, боялись как огня слежки и репрессий - вездесущее гестапо пресекало малейшие попытки к организованной антивоенной оппозиции. Но была и еще одна причина пленобоязнь: редкий солдат или офицер не верил тому, что его расстреляют или сошлют на каторгу в Сибирь. Нацистская пропаганда всячески пугала немцев ужасами советского плена.

Надо было усиливать борьбу с пленобоязнью у солдат противника. А для этого требовалась хорошо продуманная система (именно система!) пропаганды и агитации за плен, чтобы с помощью фактов и документов систематически и убедительно опровергать лживые заявления больших и малых фюреров. Наряду с публикацией сообщений Совинформбюро, официальных заявлений правительственных органов и приказов советского командования об отношении к пленным мы начали выпускать бюллетень "Жизнь военнопленных в Советской России", в котором печатались заявления самих военнопленных об отношении к ним со стороны Красной Армии, их письма на родину. Чтобы эти заявления и письма не вызывали никаких сомнений в их .подлинности, указывались точные адреса родных, публиковались фотографии пленных, в том числе сюжеты из повседневной жизни в лагерях.

Слов нет, пленобоязнь была органически связана со всей системой идеологического оболванивания солдат в вермахте. Но нельзя было сбрасывать со счетов и любовь людей к родине. Наконец, многие военнослужащие опасались расплаты за преступления на нашей земле, совершенные как по приказу начальства, так и в соответствии с общей политикой нацизма. В этой связи одного только "Положения о военнопленных" оказывалось явно недостаточно нужен был документ еще большей политической силы, вызывающий доверие к русскому плену. И такой документ вскоре появился. Я имею в виду приказ No 55 народного комиссара обороны И. В. Сталина от 23 февраля 1942 года. К такого рода документам, как уже отмечалось, немецкие солдаты относились не как к "вражеской пропаганде", а с особым пиететом - как к официальному заявлению. У Красной Армии, говорилось в этом приказе, нет и не может быть таких целей, как истребление немецкого народа или уничтожение германского государства. Красной Армии приходится уничтожать немецко-фашистских оккупантов, поскольку они хотят поработить нашу Родину, или когда они, будучи окружены нашими войсками, как это было в районах Калинина, Клина, Сухиничей, Андреаполя, Торопца, отказались сложить оружие и сдаться в плен. В приказе нарком обороны - и это было очень важно - четко и ясно сформулировал отношение Красной Армии к пленным: "Красная Армия берет в плен немецких солдат и офицеров, если они сдаются в плен, и сохраняет им жизнь. Красная Армия уничтожает немецких солдат и офицеров, если они отказываются сложить оружие и с оружием в руках пытаются поработить нашу Родину"{38}.

Политорганы Красной Армии разъясняли вражеским солдатам истинный смысл этих слов. В листовках и звукопередачах выдвигались положения: плен верный путь на родину после войны; Красная Армия пленньм не мстит и против безоружных не воюет; сдача в плен для немецкого солдата - не позор, а акт благоразумия; грабительский характер войны освобождает немецких солдат от верности присяге фюреру и т. д.

Еще в большем количестве, чем прежде, издавались листовки (и целевые номера бюллетеней) о жизни военнопленных в СССР, причем нередко с рассказами об этом выступали сами пленные немецкие солдаты, а чуть позже даже и генералы. "Пожалуй, нас считают пропавшими без вести, - писали, например, взятые в плен солдаты 347-го немецкого пехотного полка своим друзьям в листовке "Мы живы!", изданной политуправлением Калининского фронта. - Пропавший без вести! Какое это страшное слово для родных. Они будут думать, что мы уже погибли: ведь всем нам старательно вдалбливали в голову, что красные не берут в плен. И все-таки мы находимся в плену. Здоровы, бодры и вне какой бы то ни было опасности. Просим сообщить об этом нашим родным, чтобы они не отчаивались". Далее следовали их адреса и фамилии.

Признание врага

Агитация за плен, несомненно, оказала воздействие на солдат противника, хотя мы ощутили это не сразу. Для нас же очевидным было одно: "внешняя политработа" в ходе зимнего наступления сильно встревожила германское командование. К нам все чаще попадали трофейные документы, приказы и циркуляры, посвященные борьбе с "вражеской пропагандой". Еще 10 декабря начальник штаба оперативного руководства ОКВ Йодль направил в войска директиву "О контрпропаганде", в которой, в частности, указывалось: "Советское правительство в области пропаганды развивает исключительную деятельность. Зима будет в еще большей мере использована противником для усиления разложения. Поэтому невыполнение запрещения слушать радиопередачи противника и неисполнение приказа о сдаче или уничтожении вражеских листовок могут повлечь за собой тяжелые последствия и даже смертельную опасность для армии и народа". Йодль требовал "в инструктировании личного состава особый упор делать на то, чтобы борьба с пропагандой велась так же беспощадно, как и против всякого другого оружия врага"{39}.

Германское командование издало для солдат специальную памятку "10 заповедей против вражеской пропаганды". Эта памятка попала в наши руки, и мы сразу же откликнулись листовкой - разъяснили немецким солдатам, что в действительности вражеской пропагандой для них является геббельсовская пропаганда. "Она ведется для прикрытия империалистических стремлений Гитлера. Это лживая пропаганда. Твоя правда - это правда рабочих и крестьян. Содействуй ее распространению", - говорилось в нашей листовке.

Продолжим, однако, рассказ о трофейных документах. В них отмечалось, что солдат "подвержен воздействию вражеской пропаганды", что "в любом подразделении найдутся люди, стремящиеся охватить духовные проблемы войны и раздумывающие над ними", что "встречаются колебания в настроениях" и т. д. В начале 1942 года штаб 6-й немецкой армии издал специальный приказ о борьбе с "пропагандой противника", в котором признавалось, что солдаты "собирают листовки, читают их и отправляют в письмах к своим родным и знакомым"{40}. Приказ угрожал строгим наказанием за распространение советских листовок.

Итак, лед, несомненно, тронулся. Зимние победы Красной Армии заставили многих солдат противника дать себе труд задуматься, а это означало, что один из мифов - миф о невосприимчивости солдат вермахта к советской пропаганде - начинал "терять в весе": покровы с мифа спадали, обнажая его иллюзорность.

Помимо приказов о "вражеской пропаганде" германское командование принимало и другие решительные меры, чтобы как-то приостановить кризис, наметившийся после поражения под Москвой. Первым в ряду этих мер, безусловно, был обнаруженный нами среди трофейных документов приказ Гитлера от 3 января 1942 года "О ведении боя на Востоке". Гитлер предупреждал, что "всякое оперативное движение, связанное с оставлением местности", то есть отступление, подлежит его личной санкции. Другой приказ требовал создавать штрафные роты и батальоны (на первое время формировалось 100 таких подразделений, в том числе офицерских); кроме того, вводились суды и "отряды заграждений" с их "показательными" расстрелами за самовольное "оставление местности". В газетах, наводнивших воинские части, предписывалось "крепить фронт солдатского духа". А командующий группой армий "Юг" генерал-фельдмаршал Рундштедт в газетенке "Страж на Востоке" (11 января 1942 года) объявил "маловеров" и "демократические элементы" особо опасными, предлагая "бить им морды - тогда мы сдержим наступление русских и весной снова начнем побеждать". Смешно, но, как говорится, того, что написано пером, не вырубишь топором.

Если же говорить серьезно, то Московская битва конечно же многих отрезвила. Об этом свидетельствовали и солдатские письма, попадавшие к нам в качестве трофея. Мы разбили их на три группы: 4100 писем были датированы июнем-августом 1941 года, 6100 - сентябрем - октябрем и несколько тысяч ноябрем - декабрем. Если в первой группе недовольство войной выражали 18,5 процента авторов, то во второй уже 43, а в третьей - 77 процентов. А вот процент профашистски настроенных корреспондентов неуклонно падал (соответственно 20, 15 и 10). Резко сокращались и письма нейтрального содержания (соответственно 61,5, 42 и 13 процентов){41}.

Иным становилось и отношение немцев к нашим пропагандистским выступлениям. Вот, к примеру, что рассказал на допросе пленный фельдфебель из 55-го пехотного полка 17-й пехотной дивизии: "В начале войны солдаты смеялись над вашими листовками. Теперь они их ищут и жадно читают, так как только из них узнают правду о событиях на фронте, о положении в Германии, о международных новостях. Листовки производят на всех большое впечатление. Солдаты не раз убеждались, что все, написанное в них, правильно. Листовок в расположение части попадало очень много. Разбрасывались они часто, и каждый раз новые. Я был бессилен запретить солдатам читать их. Никакие запрещения не могли иметь успеха"{42}.

Очень важно было довести до немецкого солдата не только значение, но и закономерность поражения гитлеровской армии под Москвой, развить у немцев сомнения в благоприятном исходе войны в целом и, в частности, того нового "весеннего решительного наступления", которое нацистская пропаганда уже рекламировала со свойственной ей шумихой.

Политорганы энергично взялись за решение этой задачи. Они исходили при этом из тех военно-политических оценок сложившейся обстановки, которые были выработаны ЦК ВКП(б) и изложены в приказах от 23 февраля и 1 мая наркома обороны СССР И. В. Сталина. В листовках указывалось на провал гитлеровского плана "молниеносной войны", на то, что немецкая армия полностью лишилась тех преимуществ, которые давала ей внезапность нападения, что теперь судьба войны зависит от таких постоянно действующи* факторов, как прочность тыла, моральный дух армии, организаторские способности военачальников, количество и качество дивизий... К длительной же войне против мощных сил антигитлеровской коалиции фашистский рейх не способен. Красная Армия, разъяснялось обманутым немецким солдатам, ведет не захватническую, не империалистическую, а отечественную, освободительную, справедливую войну, и в этом ее громадное преимущество. Боевая мощь Красной Армии все более возрастает.

В. И. Ленин учил, что срывание всех и всяческих масок - важная часть идеологической борьбы за умы и сердца людей, что политические обличения являются "сами по себе одним из могучих средств разложения враждебного строя"{43}. И наша пропаганда неустанно разоблачала гитлеровский фашизм. Вопрос ставился прямо: "Кто же они, наши враги, немецкие фашисты?" Приводилась слова Сталина о национал-социалистах, особенно положение о том, что "было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское - остается"{44}.

"Гитлер - банкрот", "Генерал фон Буш - виновник гибели 30 000 немецких солдат, "Заводы и дела Германа Геринга" - вот названия лишь некоторых листовок, которые мы издали и распространили в те дни.

Хотелось бы особо сказать о листовке "Спасение Германии в немедленном прекращении войны". Она написапы членом Политбюро ЦК ВКП(б), Председателем Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калининым. Я приведу отдельные строки из этой листовки.

"...Взгляните трезвыми глазами, хоть немного раскиньте умом: уже два миллиона немецких солдат убито, не говоря о раненых и пленных, а победа сегодня еще дальше, чем полгода назад. Гитлер уложит еще два миллиона, ведь ему не жалко жизни простых немецких людей, но победа будет столь же далека. Конец войны может быть только один: страшное поражение немецкого народа, чудовищное истребление жизнедеятельного мужского населения Германии... Женская молодежь не видит молодых немцев и никогда их не увидит, ибо одни немцы умирают в снегу на фронтах в СССР, другие в горячих песках Африки... Вот о чем должны подумать немецкие солдаты.

Немецкие солдаты! Если вы хотите спасти Германию, надо скорее кончать войну, не боясь поражения Гитлера, так как поражение Гитлера и его нацистской шайки не есть поражение немецкого народа.

Гитлер при помощи охранных отрядов задушил волю народа к свободе, задушил рабочий класс и обескровил его войной. Народное возмущение в Германии велико, но сегодня оно еще не в состоянии приостановить войну. У вас остается возможность - это сдаться в плен. Пока это - единственная возможность для каждого честного немца, желающего счастья своему народу.

Сдаваясь в плен, вы бьете преступную гитлеровскую банду, отмежевываетесь от ненавистной шайки грабителей, приближаете конец войны. Сдаваясь в плен, вы сохраняете жизнедеятельное население Германии. При первом же случае используйте пропуск на сдачу в плен".

Листовка, написанная М. И. Калининым, - пример подлинно партийного подхода в объяснении социально-политической сути выдвинутого советской пропагандой лозунга: переход в плен не просто ради спасения своей жизни, а именно ради спасения родины - Германии!

Заметное место в разоблачительной пропаганде занимали иллюстрированные издания. Приведу два пришедших на память примера. Первый - из газеты "Фронтиллюстрирте". Фотомонтаж: генерал-фельдмаршал Мольтке-старший, весьма популярная в Германии историческая личность, поднимает Гитлера за шиворот и говорит ему: "Остерегайтесь вступать в бескрайние русские просторы, берегитесь силы сопротивления русских!" Другой пример - листовка-памфлет "Хорошо живется немецкому солдату" (художник - Борис Ефимов). Карикатуры на главарей фашистского рейха сопровождались лаконичными подписями: "Гитлер думает за него", "Геринг ест за него", "Лей пьет за него", "Геббельс говорит за него", "Гиммлер заботится о том, чтобы его жена не осталась бездетной", а под изображением убитого на снегу солдата дана текстовка: "Ему самому не остается ничего другого, как погибать на фронте". По совету пленных эта многокрасочная листовка издавалась нами много раз. На фронте она часто служила пропуском в плен.

Чтобы повысить эффективность

Пользуясь наступившим на фронтах затишьем, Главное политическое управление в марте - апреле 1942 года провело три кустовых совещания пропагандистов. Впервые за время войны мы получили возможность встретиться с начальниками седьмых отделов (отделении) политорганов и редакторами газет на иностранных языках. На совещаниях тщательному анализу подверглись все вопросы - от подбора кадров и выпуска продукции до наличия и использования технических средств пропаганды. Обмен мнениями позволил выявить причины недостаточной эффективности политработы среди войск и населения противника. Отмечалось, что листовки не всегда доказательны и убедительны, а газетам не хватает оперативности, их публикации часто абстрактны, малоинтересны; все еще слабо налажена устная агитация, которую должны вести пропагандисты политотделов дивизий и армий; в работе, отдельных пропагандистов допускались ошибки: гневное разоблачение Гитлера и его клики порой подменялось руганью, что дискредитировало нашу пропаганду, снижало силу ее воздействия.

Кустовые совещания оказались очень полезными. Они помогли политорганам определить свои перспективные планы с учетом характера боевых действий и особенностей противостоящих вражеских частей. Из наиболее существенных и общезначимых рекомендаций, выработанных совещаниями, упомяну о формулярах, которые должны были завести седьмые отделы (отделения) на каждое противостоящее вражеское соединение. В формуляр заносились сведения о командном составе, о потерях и пополнениях, о настроениях солдат - все, что необходимо для подготовки листовок и агитпередач, адресованных личному составу соединения. В случае если соединение меняло дислокацию, формуляр пересылался соответствующему политоргану. (К июлю 1942 года формуляры были заведены на 75 вражеских дивизий, а к концу войны - на 406.) Это была кропотливая работа, по она закладывала основу для эффективной агитационной работы.

По итогам совещаний были приняты меры, направленные на повышение оперативности газет. Теперь они стали выходить малым форматом и на двух полосах.

Кустовые совещания во многом помогли и нам, работникам седьмого отдела ГлавПУРа. Из первых уст мы услышали и узнали о том, что заботит наших фронтовых товарищей, каковы их нужды, чем в первую очередь следует помочь им. Материалы совещания дали возможность обобщить опыт политработы среди войск и населения противника за 10 месяцев войны.

Доклад на эту тему был представлен в Центральный Комитет партии, а 5 мая состоялась беседа у кандидата в члены Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б) А. С. Щербакова. Эта беседа, на которой присутствовал и Д. З. Мануильский, хорошо запомнилась мне.

"Большое видится на расстоянье", - справедливо заметил русский поэт, и сегодня, по прошествии многих лет, я понимаю, что в докладе нам не в полной мере удалось осветить основные вопросы идеологической борьбы. Но и тогда, в текучке напряженной работы, мы все-таки сделали ряд важных выводов. В частности, в докладе отмечалось, что, несмотря на крупное поражение вермахта, фашистской верхушке удалось не только предотвратить разложение своих войск, но и привести их в порядок, подготовить к новому наступлению. Мы подчеркивали, что на данном этапе войны наибольшей силой воздействия обладают не общеполитические, а конкретно-оперативные листовки и агитпередачи для солдат определенных частей и соединений, касающиеся наиболее чувствительных для них переживаний. Однако фронтовые и армейские политорганы еще недостаточно занимаются такой агитацией, повторяя главным образом тезисы и аргументы общеполитической пропаганды. Между тем из миллиарда экземпляров пропагандистских материалов, изданных и распространенных среди войск противника, четвертая часть приходится на долю политорганов фронтов, армий и дивизий. Следовательно, возможности используются далеко не в полную силу.

Отмечались в нашем докладе и другие недостатки: недокомплект технических средств, нехватка квалифицированных дикторов, слабое знание многими пропагандистами языка противника, а также недооценка значения идеологической работы со стороны некоторых командиров и политработников. Но главный недостаток в содержании общеполитической пропаганды сформулировал Д. З. Мануильский.

- Нужны четкие, ясные, определенные, понятные для немецких солдат лозунги о перспективах Германии и немецкого народа, - сказал он. - В изданиях политорганов все еще нет развернутой программы борьбы за свободную и независимую Германию. А ведь немецкого солдата больше всего волнует: что будет с ним и его родиной, семьей, народом после неизбежного военного поражения?

Да, Дмитрий Захарович прав. Гитлеровцы говорят немецкому солдату: победа или смерть. Они твердят: в случае поражения Германия будет уничтожена, немецкий народ - истреблен. Наша же пропаганда недостаточно активно разъясняет тезис "гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское - остается".

Должен признать, что мы не совсем трезво оценивали первые результаты идеологического воздействия на вражеские войска. Трофейные документы, цитированные выше приказы, письма, показания пленных как бы подталкивали нас к мысли, что перелом в отношении к советской пропаганде у значительной части солдат вермахта уже произошел. На деле же, однако, перелом к тому времени еще не наступил. Центральный Комитет поправил нас.

- Явного разложения немецко-фашистской армии нет, - подытожил свои впечатления от доклада А. С. Щербаков. - Немецкие солдаты партиями в плен не сдаются. Причины: угроза расстрела со стороны гитлеровских офицеров, опасения расстрела в плену, боязнь поражения, тревога за судьбу Германии и всего народа после нашей победы. - Он говорил спокойно, не торопясь, четко формулируя свою мысль. - Задача нашей пропаганды в том, чтобы рассеять страх немцев, разбить главные тезисы фашистской пропаганды, особенно тезис о том, будто поражение Гитлера означает уничтожение германского государства и народа. Надо неустанно доказывать неизбежность поражения гитлеровской Германии, но в то же время подчеркивать, что это станет гибелью фашистского режима, а не Германии и ее народа. Все это есть в последних приказах товарища Сталина... - А. С. Щербаков сделал небольшую паузу, поправил свои большие круглые очки и продолжил: - И вот еще что... Надо активнее привлекать к работе немецких товарищей-политэмигрантов, тем более что они сами жаждут такой работы, а также добровольцев из военнопленных. Но не смешивать их выступления против войны и фашизма с пропагандой наших политорганов. Выступления политэмигрантов и военнопленных привлекательны, так как ведутся немцами и для немцев с национально-патриотических позиций! Они отстаивают в первую очередь интересы своей родины и своего народа. Мы и немцы-антифашисты - это единый фронт идеологической борьбы. Этот фронт надо создать! Установить более тесное и активное содружество Красной Армии, ее политорганов с национально-патриотическими антифашистскими силами Германии и оккупированных ею стран.

Беседа в ЦК партии тем и памятна, что в ходе ее были намечены новые пути повышения эффективности пропаганды среди войск и населения противника. Наступал новый этап этой пропаганды, связанный с широким участием в ней антифашистов из стран и армий, входивших в гитлеровский блок.

Антифашистская школа

Еще в начале войны под Москвой, в районе Красногорска, был создан пересыльный лагерь для военнопленных, главным образом офицеров вермахта. Близость к Москве и частая смена состава лагеря позволяли нашему отделу получать здесь свежую информацию, а заодно и проверять, как реагируют пленные на наши пропагандистские материалы.

В Красногорском, а затем и в других лагерях постепенно выявлялись и сплачивались антифашисты, создававшие под влиянием немецких коммунистов различные самодеятельные организации: советы, комитеты, кружки, группы содействия газете "Фрайес Дойчланд". К марту 1942 года в Красногорском лагере уже действовала группа антифашистски настроенных пленных немецких офицеров во главе с артиллерийским капитаном Э. Хадерманом, учителем по профессии. По его заявлению, он и в Германии не разделял программы национал-социалистской партии, уродовавшей, как он считал, молодое поколение. В лагере же Эрнст Хадерман открыто выступал против нацистских взглядов офицеров, обличал Гитлера, осуждал войну, доказывал, что в интересах Германии покончить с ней. Ему, да и всей его группе, на первых порах было трудно - многие офицеры третировали их, даже угрожали физической расправой. Но антифашисты не сдавались, смело отстаивали свои взгляды.

И вот они выступили с листовкой-обращением к офицерам вермахта (это было после поражения группы армий "Центр" под Москвой). Листовка-обращение изобличала Гитлера, обнажала противоречия в вермахте и направляла растущее недовольство среди офицеров против Гитлера. Авторы обращения указывали, что "смещение генерал-фельдмаршала фон Браухича - это пощечина всему германскому офицерству. Верховное командование Гитлера - это несчастье для всей германской армии, для каждого офицера и солдата... Гитлер внес раздор в ряды немецкой армии. Недоверие друг к другу, групповая борьба раскалывают офицерство. Тон задают сопляки из СС и гестапо. Дух нацистских ландскнехтов вытесняет дух дружбы, традиций и чести".

Далее пленные офицеры доказывали соотечественникам, что "ни при каких обстоятельствах Германия не может выиграть войну против Англии, России и Америки ". Выход? "Взять знамя в собственные руки и спасти наше отечество" - пусть даже ценой внутренней борьбы "между присягой, которую мы принесли недостойному, и долгом по отношению к нашему отечеству".

"Начинайте борьбу за спасение Германии, за свержение Гитлера и его режима!" - таким призывом заканчивалось это обращение, ставшее, без преувеличения, новым словом в пропаганде среди офицеров вермахта, ибо оно, во-первых, учитывало недовольство Гитлером старых служак-офицеров и даже генералов бывшего рейхсвера - недовольство, еще не вылившееся, правда, в какие-либо формы противодействия, а во-вторых, оправдывало нарушение военной присяги, коль скоро принесена она "недостойному". Понятно, что такой афронт со стороны еще недавних "боевых друзей" вызвал в лагере жаркие дискуссии, способствовавшие дальнейшему размежеванию среди пленных офицеров.

Эта политическая акция бывших офицеров вермахта, перешедших в лагере для военнопленных в стан антифашистов, стала, конечно, известна и в самом вермахте - из листовок и специальных статей, опубликованных газетой "Фрайес Дойчланд", вызвав, как утверждали новые пленные, в офицерской среде расслоение, скорее, разумеется, тайное, скрытое, нежели явное и открытое, которому еще предстояло зреть и зреть...

Красногорский лагерь часто посещали руководящие деятели коммунистических партий Германии, Румынии, Италии, Венгрии и Австрии. Они встречались с военнопленными, вели среди них антифашистскую пропаганду. 9 апреля я получил указание сопровождать в Красногорский лагерь Председателя ЦК КПГ Вильгельма Пика и члена ЦК Антона Аккермана. Германские коммунисты уже не раз адесь бывали, но вот контакты с пленными офицерами налаживались трудно. Поскольку влияние политорганов Красной Армии на офицерский корпус противника все еще было незначительным, эта поездка имела определенный смысл и для меня. Я до сих пор слышу глуховатый, рокочущий бас Вильгельма Пика, несколько резковатый, когда он возбуждался, разговаривая с офицерами, которые, словно бы нарочно, не хотели понимать его.

В памяти сохранились два эпизода: беседа и спор. Беседа с группой Э. Хадермана, которая радушно встретила старейшего германского коммуниста, соратника Карла Либкнехта, Розы Люксембург и Эрнста Тельмана. Разговор шел о самом злободневном - об отношении пленных к войне. Рассуждения офицеров группы не отличались теоретической ясностью, но важно было то, что возможность покончить с войной они видели в антифашистской борьбе.

А спор у В. Пика вышел с прогитлеровски настроенным офицером долговязым и необычайно развязным для немца, выходцем из гамбургских студентов, недоучившимся на философском факультете. Собравшиеся во дворе пленные стали свидетелями того, как лидер германских коммунистов камня на камне не оставил от аргументов офицера в защиту нацистских теорий. Так и пришлось уйти несолоно хлебавши этому "молокососу от философии", как назвал его В. Пик под дружный смех присутствовавших. Полемическому темпераменту страстного пропагандиста марксизма я подивился еще раз, год спустя, когда сопровождал его в Суздальский лагерь для военнопленных на встречу с генерал-фельдмаршалом Паулюсом. Но о той встрече еще пойдет речь. Результатом же этой поездки явилась листовка-обращение "К соотечественникам на фронте", с которой мне хочется познакомить читателей.

"Солдаты! Соотечественники!

К вам обращается Вильгельм Пик, избранный немецким народом депутат рейхстага. Прислушайтесь к словам старого человека, всю жизнь бывшего борцом и всегда говорившего правду своему народу. Я изведал много горя, пережил тяжелые времена. Но теперь, оглядываясь на 66 лет, прожитых мною, я могу сказать: бороться стоило!

Я боролся за дело трудового народа, я хотел уберечь наш народ от войны. Я боролся за доброе, правое дело, которое победит вопреки всем временным ударам судьбы. Вы сражаетесь за ложь, неправое, проигранное дело. Вы сражаетесь за Гитлера, который хочет поработить свободный советский народ, за того, который умножает прибыли немецких военных спекулянтов. Вы умираете за Гитлера, который толкает Германию в пропасть. Для меня ужасна мысль о том, что так много сынов немецкого народа бессмысленно проливают свою кровь.

Мне от души хотелось бы дать вам совет: уходите с фронта! Возвращайтесь на родину, и лучше сегодня, чем завтра. В России вы ничего не выиграете и все потеряете. Но я знаю, что этому совету последовать трудно. Этот путь в Германию далек. Он ведет через страны, где вас проклинают, где вы будете окружены ненавистью народа. Поэтому я советую вам - изберите более легкий и краткий путь. Последуйте примеру ваших товарищей, которые перешли в русский плен и счастливы, что война для них кончилась, что они вернутся в Германию, мирную и свободную!"

Иллюстрированная фотографией автора, беседующего с группой немецких военнопленных, листовка заканчивалась призывом: "Спасайтесь от бессмысленной смерти! Германии нужна не ваша смерть, а ваша жизнь!" Не буду комментировать этот замечательный пропагандистский документ, укажу лишь на доверительность его интонации, которая как бы поглощает всю "агитацию и пропаганду", но на самом деле вовлекает в размышление, неназойливо доводит идею до сознания того, кто прочтет это выстраданное послание. Кто возьмется подсчитать, сколько немецких солдат перешло к нам с этой листовкой, провозгласившей: "Германии нужна не ваша смерть, а ваша жизнь".

Мы получили для издания обращение "К немецким солдатам-соотечественникам" старейших германских коммунистов, бывших депутатов рейхстага - Вильгельма Флорина, Вальтера Ульбрихта, Густава Собботки. От группы деятелей революционных профсоюзов "К рабочим в шинелях, соотечественникам" обращение подготовил Антон Аккерман.

Взятые в плен немцы часто цитировали стихи поэта-антифашиста Эриха Вайнерта о девяти годах фашистской диктатуры в Германия, изданные отдельными листовками. Эти стихи, по рассказам пленных, передавались из рук в руки и тайно декламировались солдатами в окопах. И то сказать: кого оставят равнодушным кровью сердца написанные строки:

Грудой развалин Европа легла,

Смерть над людьми нависла.

Родина, ты никогда не была

Миру так ненавистна!

Кстати сказать, этот аргумент - ненависть к гитлеровской Германии, ее международная изоляция - особенно давил, по свидетельству пленных, на сознание солдат, пробуждая их озабоченность будущим своей страны.

Наше сотрудничество с немецкими антифашистами успешно развивалось.

- Немецкие товарищи, - сказал однажды Д. З. Мануильский, пригласив меня к себе, - вносят предложение создать антифашистскую школу для пленных солдат и офицеров. Что вы об этом думаете? - Не выслушав ответа, он стал развивать эту мысль: - Из истории гражданской войны известно, что Владимир Ильич Ленин и ЦК нашей партии весьма одобрительно относились к созданию политшкол для военнопленных-интернационалистов, поддерживавших молодую Советскую Республику. Помните?.. Тогда эти школы помогли одетым в шинели рабочим и крестьянам глубже понять свои классовые интересы...

- Во фронтовых лагерях для военнопленных, - поспешил я заметить, - уже имеются созданные на основе добровольности небольшие группы агитаторов-антифашистов. Политработники проводят с ними беседы и доклады... Школа, о которой вы говорите, могла бы стать центром подготовки кадров для фронтовой работы антифашистов.

- Роль антифашистской школы, - заметил Д. З. Мануильский, - более значительная. В школе будут обучаться пленные, которые после войны смогут стать политическими организаторами и пропагандистами в своих, освобожденных от фашизма странах. Такими, какими были в свое время, после гражданской войны, интернационалисты из числа бывших пленных. Теоретическую, марксистско-ленинскую подготовку они получат в школе, а практическую закалку, испытание в антифашистской борьбе - на фронте, в лагерях для пленных, в рабочих батальонах. Здесь они пройдут проверку на преданность своему народу, на верность пролетарскому интернационализму...

Я согласно кивал головой, все больше загораясь этой идеей. Д. З. Мануильский улыбнулся:

- Ну что ж, будем считать, что и вы поддерживаете инициативу немецких товарищей. Как вы считаете, кто из военных мог бы возглавить учебную и воспитательную часть школы? Нужен опытный я грамотный политработник, педагог...

Я тут же назвал Николая Францевича Янцена, батальонного комиссара с Северо-Западного фронта, редактора фронтовой газеты на немецком языке.

- Партийный пропагандист, в прошлом учитель... Впрочем, Дмитрий Захарович, вы с ним знакомы...

Д. З. Мануильский, действительно знавший Янцена лично, согласился с его кандидатурой.

Антифашистская школа создавалась на базе лагеря, располагавшегося в Горьковской области, затем она была переведена в Красногорск. Обучались в ней 3 месяца. Для начала отобрали 60 пленных солдат и несколько офицеров противников фашизма и войны. 2 мая школа была открыта. Система обучения включала лекции, самостоятельную подготовку и семинары. Нелегко давалась нам разработка учебной программы. Подобных школ, казалось, не было, во всяком случае, мы не знали о них и опытом не могли воспользоваться. (Лишь позже нам стало известно, что такие школы для польских солдат перебежчиков и пленных существовали в 1920 году.) Поэтому дебаты о том, какой должна быть антифашистская школа для солдата, еще вчерашнего нашего врага, шли горячие, заинтересованные. Вставал, например, вопрос: преподавать курс марксизма-ленинизма или курс актуальных проблем антифашистской борьбы на основе марксизма-ленинизма? Верх одержала вторая точка зрения.

Утвержденная программа содержала 4 раздела: правда о гитлеровской Германии; Советский Союз - страна социализма; вторая мировая война и неизбежность поражения фашистской Германии; основные понятия об обществе и государстве. В ходе обучения программа, естественно, совершенствовалась. Уже для второго набора был включен пятый раздел - об опыте пропагандистской работы антифашистов, а затем - это было уже в 1944 году - еще один раздел о будущей новой Германии.

Постоянными преподавателями школы были известные немецкие коммунисты Гейнц Гофман (ныне министр национальной обороны ГДР), Герман Матери, Эдвин Гернле, Рудольф Линдау, а также Георге Стойко (Румыния), Ференц Мюнних (Венгрия). Часто посещали школу Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт и другие деятели КПГ. Вальтер Ульбрихт, можно сказать, был политическим шефом школы, он хорошо знал всех курсантов, принимал непосредственное участие в их наборе и обучении, в распределении выпускников. Вел занятия с курсантами и руководитель школы Янцен. Периодически наезжали в школу сотрудники нашего отдела - читали доклады и лекции. У меня сохранился "План тематических лекции на ближайшее время". Он невелик, и я приведу его целиком: "1) КПГ на современном этапе. - В. Ульбрихт. 2) Современная фашистская пропаганда. А. Пик. 3) Борьба сил реакции и прогресса в Германии. - Ф-. Рубинер. 4) Борьба прогресса и реакции в истории русского народа. - Подполковник Н. Н. Берников. 5) Учение В. И. Ленина по национальному вопросу. - Подполковник К. Л. Селезнев. 6) Политический разгром фашизма. - Капитан Ю. А. Жданов. 7) Законы социалистической экономики. - Майор Г. Е. Константиновский. 8) Культура и быт в СССР. - Подполковник М. М. Кияткин. 9) Военно-политический обзор. - Подполковник В. И. Немчинов. 10) Борьба за коммунистическое мировоззрение. - Полковник И. С. Брагинский. 11) Советская художественная литература. - Капитан В. Л. Мартенс. 12) Крах германской военной доктрины. - Капитан В. В. Лосев".

Закончившие школу антифашисты принимали присягу, в которой клялись: "Бороться, пока мой народ не будет снова свободным и счастливым, пока не будет смыт позор и стыд фашистского варварства и не будет уничтожен гитлеровский фашизм".

Выпускники так отзывались о школе: "Здесь я научился наконец самостоятельно мыслить", "Какими же мы были идиотами! Нам надо было попасть в плен к русским, чтобы стать настоящими людьми!". Но эти отзывы появились потом. В первые же недели занятий школы никто бы не мог сказать, не покривив душой, что сознание курсантов заметно изменилось. "Многие из них не откровенны, сдержанны, общественно и политически недостаточно, активны", - доводилось мне слышать от Янцена.

Надо было искать какие-то формы идейного воздействия, которые ускорили бы "очищение мозгов" от накипи прошлого и помогли бы воспринять новые нравственные нормы, новые политические взгляды. Посоветовавшись, мы рекомендовали Янцену ввести в практику самоотчеты: пусть каждый курсант самокритично расскажет о своей жизни до войны, на фронте и в лагере военнопленных, о своем отношении к преподаванию в школе и ее внутреннему распорядку, поделится своими предложениями и пожеланиями. Самоотчеты вызвали активность у курсантов, стали действенной формой их влияния друг на друга, средством разоблачения преступлений на войне.

Янцен не успокоился: он продолжал поиски средств воздействия, чтобы у курсантов скорее раскрылись глаза на мир. Философ не только по образованию и профессии, но и по складу ума, он предложил ввести курс лекций по основам марксистско-ленинской философии, не убоявшись того, что сама мысль эта школа только начинала работать - могла показаться поспешной. Ему разрешили прочитать 10 лекций по диалектическому и историческому материализму. Результаты превзошли все ожидания. Так в учебной программе появился еще один курс - философский.

В августе в антифашистской школе состоялся первый выпуск. Большинство курсантов сдали экзамены на "хорошо" и "отлично". Часть из них тут же попросилась на фронт - агитаторами или дикторами "звуковок". Другая часть вошла в пропагандистские бригады А. А. Самойлова и И. С. Брагинского, выезжавшие на Сталинградский и Калининский фронты. Немецкие антифашисты успешно выдержали боевое крещение. Отличились в районе Великих Лук рядовой Ф. Гольд и обер-лейтенант Ф. Аугустин - за умелое и мужественное выполнение задания командования первый был награжден орденом Красной Звезды, второй медалью "За боевые заслуги".

Итак, антифашистская школа принесла первые плоды. Вскоре состав ее слушателей был увеличен вдвое. Кроме того, в Южском лагере Горьковской области были открыты курсы, на которых обучалось до 1000 антифашистов. Во главе этого учебного центра был поставлен М. М. Кияткин, способный организатор, эрудированный и вдумчивый сотрудник нашего отдела. Позднее, уже в 1943 году, политуправлениям фронтов разрешалось по мере необходимости открывать фронтовые антифашистские школы, служившие учебной базой для политработы среди противостоящих войск противника. Такая школа была создана и при нашем отделе. В ней помимо обучения антифашисты участвовали в разработке тематики и аргументов пропагандистских выступлений, рассчитанных на фронт и тыл вражеских стран.

Антифашистская школа в Красногорске стала центральной. Среди первых ее выпускников, активных фронтовых пропагандистов, были, в частности, Г. Кесслер - ныне заместитель министра национальной обороны ГДР, начальник Главного политического управления Национальной народной армии, Ф. Шефлер, ставший в последующем контр-адмиралом ВМС ГДР, Ф. Райер, Ф. Гольд, Г. Флайшнер, Г. Циппель, Г. Вольф, И. Шредер. Кстати, окончили Центральную школу и два пленных немецких генерала. Они принимали активное участие в борьбе с гитлеризмом, а после войны - в создании Национальной народной армии ГДР. Всего же только в Центральной антифашистской школе и на Центральных антифашистских курсах обучалось более 5000 антифашистов. Они внесли большой вклад* в становление национально-патриотического антифашистского движения среди военнопленных, которое с тех пор развивалось и вширь и вглубь. На фронте, в лагерях, в рабочих батальонах они выступали организаторами антифашистской борьбы, проводниками новых, социалистических идей. Однако основная борьба за идейно-политическое прозрение широких масс немецких солдат, унтер-офицеров и офицеров была еще впереди.

Идеологическая борьба совершенствуется

К весне 1942 года Гитлер не сумел подготовить и начать обещанного "решающего" наступления, которое мы в листовках к немцам называли "весенним блефом Гитлера". Но он продолжал готовиться к боям, безудержно рекламировал свой новый поход на восточном фронте, который откладывал на лето. Для этой цели Гитлер поставил под ружье более 6 миллионов человек - немалую часть этой армии (810 тыс. чел.) составляли войска сателлитов. На его стороне было превосходство в боевых самолетах и транспортных средствах. Главный удар был намечен на южном направлении - на Кавказ и Волгу, на Сталинград.

Зная о предстоящем летнем наступлении вермахта, Красная Армия усиленно готовилась как к оборонительным, так и к наступательным сражениям.

13 июня заместитель начальника Главного политического управления Красной Армии Ф. Ф. Кузнецов собрал руководящий состав ГлавПУ РККА.

- Вчера Центральный Комитет партии, - сообщил он, - обсудил вопрос о состоянии партийно-политической работы в войсках. Речь шла о коренном ее улучшении...

Из дальнейшей информации мы узнали, что особое внимание ЦК обращал на массово-политическую работу, на повышение роли живого слова командира и политработника, на то, чтобы вся партийно-политическая работа подчинялась задаче дня: ни шагу назад, разгромить и отбросить врага!

По решению ЦК партии Л. З. Мехлис был освобожден от должности начальника Главного политического управления. На этот пост был назначен кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), первый секретарь Московского областного и городского комитетов партии А. С. Щербаков. При начальнике ГлавПУРа создавался Совет военно-политической пропаганды, призванный научно обобщать практику партийно-политической работы и на этой основе определять дальнейшие пути и средства повышения ее эффективности. В состав совета вошли А, С. Щербаков (председатель), А. А. Жданов, Д. З. Мануильский, Е. М. Ярославский, И. В. Рогов (начальник Главного политического управления Военно-Морского Флота), Г. Ф. Александров, Л. З. Мехлис, Ф. Ф. Кузнецов. С образованием совета прекращалась деятельность бюро военно-политической пропаганды. Теперь идеологическая работа среди войск и населения противника рассматривалась в органическом единстве со всем комплексом вопросов партполитработы, направленной на выполнение боевых задач Красной Армии. Все мы восприняли решение ЦК с огромным удовлетворением.

Первое заседание Совета военно-политической пропаганды состоялось 16 июня в кабинете начальника Главного политического управления на Кировской улице, в здании, где размещались тогда члены Ставки и руководящие работники Наркомата обороны и Генерального штаба Красной Армии. Совет рассмотрел вопрос о мерах по улучшению пропаганды и агитации в войсках Красной Армии. Затем был заслушан мой доклад, но его обсуждение не состоялось. А. С. Щербаков предложил на очередном заседании совета заслушать отчет политуправления Западного фронта и политотдела одной из армий об их работе среди противостоящих войск противника и тогда - на основе всестороннего анализа положения дел - принять решение.

Дней через десять открылось второе заседание совета. Докладчики начальник седьмого отдела политуправления Западного фронта бригадный комиссар И. И. Никифоров и начальник седьмого отделения политотдела 20-й армии старший батальонный комиссар М. Я. Маркушевич доложили о содержании, формах и методах политработы среди солдат противника в оборонительных и наступательных боях. Они просили помочь пропагандистскими кадрами, хорошо знающими немецкий язык, а также походными звуковещательными установками, типографиями, в которых нуждались политотделы армий.

Заседание проходило оживленно. Выступили, кажется, все члены совета, и каждый проявлял заинтересованность, вносил свои предложения и замечания. Е. М. Ярославский, например, убедительно доказал совершенно неудовлетворительное содержание фронтовой газеты на немецком языке "Ди Вархайт" ("Правда"). Своими общими статьями, говорил он, газета "не может привлечь внимание тех, для кого она предназначена". В качестве меры, призванной исправить этот недостаток, он предложил воспользоваться услугами немецких политэмигрантов - журналистов и литераторов (среди тех, кто затем выехал для работы в редакцию этой газеты, был известный немецкий поэт-антифашист И. Бехер).

Д. З. Мануильский в своем выступлении также указал на существенные недостатки пропаганды: она зачастую ведется "слишком по-русски" - ее аргументы убедительны для советского бойца, но не всегда задевают за живое немецкого солдата. Нацисты запугивают своих солдат последствиями военного поражения Гитлера, и этот страх наша пропаганда подрывает еще очень слабо, хотя поражение Гитлера в действительности обернется благом для Германии и ее народа. Дмитрий Захарович резко осудил шаблон в нашей агитации, когда пропагандисты с одними и теми же лозунгами и аргументами обращаются к разным слоям личного состава вражеских войск. Он высказался за предоставление политорганам фронтов и армий большей самостоятельности и активности в работе по разложению войск противника.

В ходе заседания совета А. С. Щербаков с особым пристрастием выяснял, какую конкретную помощь оказывают пропагандистам руководители политорганов, в частности присутствующие на заседании начальник политуправления Западного фронта дивизионный комиссар В. Е. Макаров, начальник политотдела 20-й армии бригадный комиссар С. И. Паша, как они занимаются вопросами политработы на войска противника. Увы, ни тот, ни другой ничего конкретного и определенного сказать не могли. Свое выступление А. С. Щербаков и начал с того, что выразил крайнее неудовольствие столь "прискорбным фактом". Он дал понять, что руководители политорганов должны непосредственно и повседневно направлять всю пропагандистскую работу на войска противника.

- А эта работа, - подчеркнул А. С. Щербаков, - еще не достигла нужных результатов. Она ведется без должного учета морального облика и политического уровня солдат и офицеров вермахта. Основная их масса растлена Гитлером. Это - смердяковы, если воспользоваться образом, созданным Достоевским. Доказывать им, что они поступают плохо, как это нередко делается в нашей пропаганде, - напрасный труд. Немного среди них тех, кто понимает, что они творят преступления. Лучшее средство убеждения гитлеровцев - сокрушительные удары Красной Армии. Сейчас, пока ходом самой войны немецкие солдаты еще не прозрели, их надо устрашать нарастающими ударами Красной Армии. Доказывать, что война с их стороны не только преступна, но и невыгодна ни солдатам, ни Германии, ни немецкому народу. Ваши последние листовки, - А. С. Щербаков обратился непосредственно к нам с А. А. Самойловым, - удачны потому, что показывают силу и мощь Красной Армии, всей антигитлеровской коалиции, убеждают немецких солдат, что Гитлер войну не выиграет ни теперь, ни в будущем. Этот тезис и должен стать главным, так или иначе он должен пропагандироваться каждой нашей листовкой...

Сделав небольшую паузу, А. С. Щербаков продолжал:

- Гитлер вытравил у своих солдат все человеческие чувства в отношении к другим людям и народам. Излишне, вероятно, напоминать вам признание фюрера: "Мы воспитали молодежь, перед которой содрогнется мир, - молодежь грубую, требовательную, жестокую. Я хочу, чтобы она походила на диких молодых зверей". Но вместе с тем немецкие солдаты оказались сентиментальны - оборотная сторона жестокости,, что ли. И поэтому мы должны усилить "сентиментальную" пропаганду, чтобы таким образом воздействовать на их психику и сознание. Я помню, как летом прошлого года мне докладывали о листовке "Фатер ист тод!" - ее действие превзошло все ожидания. Мне рассказывали, что не было пленного, который не упомянул бы о ней, и что многие немецкие солдаты, поднимая руки, сжимали эту листовку как пропуск в плен.

Я живо вспомнил эту листовку: снежное поле, замерзшие трупы немецких солдат, а на этом фоне крупным планом плачущий ребенок - слезы градом катятся из его глаз, и под рисунком всего три слова: "Fater ist tod!" ("Папа убит!") Да, многие немецкие солдаты, вероятно, понимали, что смерть за фюрера ничем не оправдана в глазах этого ребенка, их ребенка, но страх, как путами, стреножил мысль и волю этих солдат. Да еще тупое послушание...

А. С. Щербаков продолжал:

- Наконец, надо сильнее, чем это делается, использовать внутренние противоречия между Германией и ее вассалами, противоречия внутри немецкой армии. Это не новый вопрос для нас... С другой стороны, поражение Гитлера под Москвой не может не вызвать недоверия кадровых генералов и высших офицеров к Гитлеру. Таким образом, создается благоприятная обстановка, чтобы вклиниваться во все старые и новые конфликты и противоречия, отрывать недовольных от Гитлера. Я хочу напомнить вам в этой связи приказ начальника штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Германии (ОКВ) Кейтеля - тот самый, в котором сквозит явное беспокойство по поводу того, что "вражеская", то есть наша, пропаганда стремится нанести удар "по взаимоотношениям между нацией, партией и народом, между Германией и ее союзниками". Приказ - лишнее подтверждение правильности нашей линии. В нем снова и снова предписывается усилить борьбу против проникновения нашей пропаганды; следовательно, наша задача - еще и еще раз усилить ее... Но при этом ни на миг не забывать, что наша сила - в правде. Нам незачем приукрашивать действительность, преувеличивать потери той или иной дивизии противника. Бить врага правдой, и только правдой! В ней - залог нашей непобедимости!{45}

Естественным следствием этого заседания совета явилась разработка соответствующих указаний начальникам политорганов. Составить же эти указания после выступлений А. С. Щербакова и Д. З. Мануильского было нетрудно, и уже 4 июля директива была направлена в войска. В ней указывалось, что впредь пропаганду и агитацию среди войск противника необходимо строить на конкретном фактическом материале и дифференцировать ее применительно к специфическим особенностям вражеских частей и соединений. Так вырабатывался тактический курс на подведение солдат противника к восприятию общеполитических лозунгов. На первое место выдвигалась пропаганда возрастающей мощи Красной Армии, а также антигитлеровской коалиции, чтобы прочно внедрить в сознание солдат и офицеров вражеских армий безусловную неизбежность военного поражения гитлеровской Германии и ее союзников.

Директива способствовала развитию инициативы политорганов. В этой связи важное значение имели и такие меры, как реорганизация фронтовых газет на иностранных языках (за исключением газеты Карельского фронта на финском языке) в редакционно-издательские отделения (РИО) седьмых отделов политуправлений.

Укреплялись и седьмые отделения политотделов армий, им. кроме того, придавались подвижные типографии.

Одновременно газеты, издававшиеся седьмым отделом ГлавПУРа для военнопленных, теперь предназначались и для солдат вермахта и других вражеских армий. Увеличивались тиражи этих газет: они распространялись не только в лагерях военнопленных, но и по ту сторону фронта - среди войск противника. И это было весьма разумно: центральные газеты были более интересными и содержательными, в них принимали участие квалифицированные литераторы-политэмигранты, а также пленные антифашисты.

И еще об одном должен сказать: для непосредственного руководства идеологической борьбой с противником по решению ЦК ВКП(б) в июле 1942 года был прикомандирован к Главному политическому управлению член ЦК партии Дмитрий Захарович Мануильский. Мы хорошо его знали. Видный деятель международного коммунистического движения, талантливый пропагандист и агитатор, он с первых дней войны принимал активное участие в работе по идеологическому воздействию на войска противника. Теперь же он был с нами постоянно. Повседневное общение с Д. З. Мануильским неизмеримо много дало всем нам. Так и стоит перед глазами картина; знакомый кабинет полон людьми - политработники, писатели-антифашисты, сотрудники нашего отдела... Обсуждаются актуальные проблемы пропаганды, содержание листовок, убедительность аргументов... Дмитрий Захарович расхаживает по кабинету, размышляя вслух и стараясь придать занимающей его мысли четкую, законченную формулировку.

Лозунги в листовках, над которыми тут же трудились авторы, должны были быть, по убеждению Д. З. Мануильского, короткими, афористичными, стреляющими. Ему это, как правило, удавалось с ходу. А когда не получалось, он, бывало, останавливался смущенно, морщил лоб, потирал виски и с глубоким вздохом усаживался за стол, но листовку доводил до кондиции. Поздно вечером он уезжал домой, но мы не расходились - знали, что через 15-20 минут последует звонок и Дмитрий Захарович кого-то пригласит к себе: "Знаете, у меня тут по дороге кое-какие новые мысли появились..." Только тогда, когда работа над листовками завершалась окончательно, я докладывал о них начальнику ГлавПУРа, чтобы получить разрешение на массовое издание и распространение.

С приходом Д. З. Мануильского неизмеримо вырос научный уровень постановки и разработки проблем политработы среди вражеских войск, повысилось качество пропагандистских материалов. Была создана по-настоящему творческая обстановка, способствующая развитию коллективной мысли. Высоко ценились смелость и инициатива в пропагандистских поисках. К разработке проблем пропаганды среди войск противника были привлечены опытные люди, в том числе руководящие деятели антифашистских организаций ряда стран.

С первого же дня работы Д. З. Мануильский взял высокий темп. Начал он с того, что попросил собрать "полковничий триумвират" - так он называл руководство седьмого отдела: начальника и двух заместителей - А. А. Самойлова и И. С. Брагинского (все мы в то время были полковыми комиссарами) - и проинформировать его о том, что представляют собой вражеские группировки, противостоящие Красной Армии на южном и юго-западном направлениях. За его спиной висела карта - синие флажки зашли в глубь страны: две ударные немецкие группы достигли Дона - одна нацелилась на Сталинград, а другая на Ростов-на-Дону и Кавказ.

Мы доложили Д. З. Мануильскому, что в личном составе вермахта произошла заметная дифференциация. Ударную силу группы армий "Юг" все еще составляли "старые фронтовики". И хотя среди них зрело глубокое недовольство ходом войны - более других они устали от беспрерывных боев, в целом "старые фронтовики" не потеряли веры в обещания Гитлера добиться победы; развращенные захватами и грабежами, мечтая о реванше за поражение под Москвой, они сломя голову бросались в новые его авантюры. Заметим, что части вермахта, продвигавшиеся на южном и юго-восточном направлениях, сами непосредственно не испытали горечи катастрофы под Москвой. Они шли на Восток в благоприятных климатических условиях, захватывали богатые продовольствием области Украины, Северного Кавказа.

Влились в вермахт и сотни тысяч мобилизованных юнцов 17-18 лет из гитлерюгенда. Эти юнцы слепо верили фюреру, беспрекословно повиновались командирам и рвались в бой, мечтая о чинах, наградах и грабежах, но, не имея боевого опыта и достаточной выучки, быстро скисали в горячей обстановке.

Немало находилось в группе армий "Юг" и резервистов от 40 лет и старше, в основном рабочих, лишенных брони и замененных на своих предприятиях пленными или пригнанными рабочими из оккупированных фашистами стран. Встречались среди резервистов и давние противники нацизма. Многие воевали еще в первую мировую войну на восточном фронте, то есть против России. Они не лезли вперед, старались спасти свою жизнь и вернуться домой.

И, наконец, такой контингент вермахта, как тыловики, пригнанные на фронт, в основном побывавшие ранее в сражениях, выздоровевшие раненые и больные. Пережитые страдания оставили в их сознании страх перед окопами, и отправка на фронт после спокойной и безопасной службы в тылу вызывала известное недовольство, не выходившее, однако, за рамки послушания.

Успехи могли увлечь немецких солдат. Тем более что нацистская пропаганда, отличавшаяся непомерной парадностью, крикливостью, хвастовством, прославлением сверхъестественных качеств фюрера, поддерживала их дух, а гестапо пресекало нарушения дисциплины всеми возможными средствами. Солдат ободряли, в частности, и тем, будто резервы Красной Армии иссякли, а союзники СССР - Англия и США - открывать второй фронт отказались.

Группа армий "Юг" была сильно разбавлена не очень-то желающими воевать, да и недостаточно вооруженными румынскими, итальянскими, венгерскими и словацкими частями. Это - самое слабое звено вермахта...

- Его ахиллесова пята, - вступил в разговор внимательно слушавший нас Д. З. Мануильский. - Стало быть, в условиях нового летнего наступления фашистских захватчиков это обстоятельство надо учитывать. В нашем активе по-прежнему остаются и провал гитлеровского блицкрига, и страх перед еще одной такой же развязкой, как разгром под Москвой. А как только вступят в строй наши свежие танковые и воздушные армии, части реактивной артиллерии, можно быть уверенным: фактор страха, как в вермахте, так и особенно в подвассальных ему армиях, станет действовать еще сильнее и это, рано ли, поздно ли, приведет к росту пораженческих настроений.

Д. З. Мануильский напомнил, что у Гитлера не оказалось достаточно сил для наступления сразу на нескольких направлениях: он смог начать его лишь на одном - южном.

- Но это не значит, - подчеркнул Дмитрий Захарович, - что не надо ожидать мощного натиска вражеских сил, стремящихся к реваншу. Напротив, к реваншу всегда готовятся основательно, с полной верой в успех.

Пропагандистское оружие Красной Армии теперь нацеливалось на то, чтобы ослабить наступательный натиск противника, вселить в сознание немецких солдат чувство неизбежной обреченности. Это направление в пропаганде мы подкрепили в листовках новыми военно-стратегическими аргументами. "Побеждает не тот, кто выигрывает отдельные сражения, - говорилось в одной из наших июльских листовок 1942 года, - а тот, кто выигрывает войну. Длительную же войну может выиграть тот, у кого более могущественные союзники, у кого больше возможностей для производства вооружения, у кого более крепкий тыл, у кого меньше врагов и больше друзей в мире. По всем этим и другим показателям войну выиграют СССР, США и Англия. Дело Гитлера безнадежно. Наше правое дело победит". Но поскольку гитлеровцы усиленно наступали на Сталинград и Кавказ, в листовке разъяснялось, во что им обходятся эти временные успехи: "Вы считаете свои победы количеством пройденных километров, а мы считаем победы количеством уничтоженных немецких дивизий. Наша земля к нам вернется, а ваши погибшие дивизии не вернутся к вам никогда. Победа будет за нами".

Мы снова обращались к урокам истории: "На Россию ходили ваши предки рыцари Тевтонского ордена. Их кости сгнили на дне Чудского озера. На Россию ходил Фридрих II. Его поход закончился капитуляцией Берлина перед русскими войсками. На Россию ходил Наполеон. Он окончил свои дни в заточении как пленник. На Россию ходил Вильгельм II. Он погубил миллионы немцев и потерял корону. По их следам ведет вас Гитлер. Вы истекаете кровью, но победы не добьетесь. Победить Россию невозможно!"

Политорганы фронтов и армий, оснащенные теперь необходимыми техническими средствами и располагающие кадрами литераторов, по-боевому развертывали агитацию в противостоящих вражеских частях. Отдел наш, естественно, старался оказать политорганам всемерную помощь. Одна за другой наши пропагандистские бригады выезжали на Сталинградский, Южный и Закавказский фронты, организуя там массированное политическое воздействие на каждую вражескую дивизию. Для этих фронтов мы выпустили в Москве листовки массовыми тиражами.

Почти ежедневно к нам поступали из политуправлений фронтов изданные ими листовки к солдатам противостоящих частей противника и программы агитпередач. Оперативно, два-три раза в неделю, начальники седьмых отделов докладывали по прямому проводу, как строят они свою работу по разложению вражеских войск.

Главной темой пропагандистских выступлений политорганов становились теперь потери врага. "Сколько потеряла ваша дивизия в последних боях?" Следуют цифры и факты. "Сколько стоит жизнь солдата вашего полка?" Следуют примеры из вчерашнего боя этого полка. "И тебя настигнет пуля, предупреждали агитпередачи перед новой атакой вражеской роты или батальона, - как настигла она вчера твоих товарищей". "Сколько немцев погубил Гитлер на восточном фронте?" И следуют итоги, свидетельствующие о том, как редеет армия, как истощаются ее резервы. Оригинальную листовку "Письмо могильщика" издало политуправление Воронежского фронта. Ее текст гласит:

"Солдаты и офицеры 323-й пехотной дивизии! С 17 июля по 15 сентября я своими руками захоронил на кладбище в Николаевке 620 солдат и офицеров 323-й дивизии. Всего же дивизия потеряла под Воронежем убитыми и ранеными не менее 5000 человек. Вы сами видите, как от рот, батальонов, даже полков остаются жалкие остатки. Если так будет продолжаться и дальше, то скоро вся 323-я дивизия переселится на кладбище в Николаевке. Во время последних атак русских даже нас, солдат похоронной команды, послали в бой. Зачем эти ужасные жертвы? Подумайте о ваших женах и детях! Кончайте с войной! Переходите в плен! Могу вас заверить, что русские с пленными обращаются по-человечески".

Под листовкой стояла подпись - имя и фамилия солдата похоронной команды.

Трудно, да, наверное, и невозможно, было командиру" дивизии опровергнуть листовку с письмом могильщика. Эта листовка равносильна меткому выстрелу. Причем "духовную пулю" не вынешь никаким хирургическим инструментом - она проникает и в сердце и в разум, если только солдат способен хоть в какой-то мере воспринимать правду.

"Почему здесь нет эсэсовцев?" - обращалась к немецким солдатам листовка политуправления Южного фронта. "Обильно льется ваша кровь под Сталинградом, смекая на пыльную степную землю. За любую попытку продвинуться вперед вы ежедневно платите тысячами трупов". И те, к кому обращались, видели это своими глазами. Теперь они невольно задумывались. А им подавалась "информация для размышления" о роскошной жизни эсэсовцев в Германии: там они "получают теплые местечки", "выколачивают теплые вещи для "добровольной зимней помощи", "пристают к солдатским женам", "гонят вас на смерть" и т. д. Одним словом, здесь, под Сталинградом, "их нет". Вывод? "Спасайтесь от неотвратимой массовой гибели на фронте! Пусть вас заменят толстобрюхие гитлеровские крысы!"

Или вот листовка-обращение "К солдатам 3-й и 23-й танковых дивизий!", изданная политуправлением Закавказского фронта: "Не считаясь с огромными потерями, Гитлер гонит немецкую армию на Кавказ. Вашими трупами он хочет завалить ущелья и горные потоки Кавказа. Только за один день боев, 23 августа, в районе Моздока уничтожено 73 ваших танка". И это - только начало, предупреждала листовка, в которой по именам я фамилиям были названы перешедшие в плен немецкие солдаты и унтер-офицеры, решительно заявившие: "Довольно этой бессмысленной и страшной войны. Плен - наше спасение, нам он несет покой, нашим семьям - счастье!"

"Кавказ - могила для немецких солдат", - говорилось в агитпередаче. В ней содержался призыв "не опьяняться временными успехами", а подумать о своей жизни и о своей семье. "Здесь, на Кавказе, каждый аул, каждая гора, каждая скала и каждое ущелье станут вашей могилой!"

Большую работу по разложению войск противника проводили Военный совет и политуправление Черноморского флота. Член Военного совета дивизионный комиссар Н. М. Кулаков вникал буквально во все - от рассмотрения текстов листовок до их распространения морской авиацией.

Хочется отдать должное начальнику седьмого отдела политуправления флота батальонному комиссару Н. В. Краспопольскому, замечательному организатору и журналисту. За короткий срок он обеспечил издание свыше 400 различных листовок к немецким и румынским солдатам. Эти листовки были распространены более чем в 10 миллионах экземпляров.

Пропагандистские усилия политорганов фронта и флота по разложению вражеских войск на Кавказе способствовали успеху оборонительных сражений наших войск и, в частности, явились, как показывали пленные, "побудителями антивоенных настроений" некоторой части немецких и румынских солдат, их групповых переходов на сторону Красной Армии.

Кстати, до войны моряки не создавали отделов по работе среди войск противника, ссылаясь на специфику флота ("кругом вода"), но когда такая необходимость возникла, они их ввели. Вспоминается одна из встреч с Н. В. Краснопольским - в то время уже подполковником, - высоким, несколько сутуловатым, с простым и добрым лицом, на котором выделялись небольшие, но очень пышные усы. Рассказывая, Николай Васильевич то и дело поглаживал или подкручивал их.

- Под Севастополем мы были загружены до отказа, работали в напряженном, бешеном темпе, но нам приходилось учиться многому, хотя и получили кое-какой опыт еще под Одессой. - Он помолчал, подыскивая, видимо, какой-нибудь пример. - Вот, скажем, подбор действенной аргументации. Это была, пожалуй, наибольшая трудность для нас: противник-то оказался не тот, что под Одессой. К немецким солдатам, крепко оболваненным фашистской пропагандой, нужен был иной подход... Да, Начали мы с показа потерь, убеждая немцев, что они не окупаются достигнутыми успехами. Вроде бы верно? Но знаете, что нам сказал пленный офицер-тиролец, когда мы ему показали свою листовку? - Николай Васильевич лукаво глянул на меня и подкрутил левый ус. - Он сказал: "Напрасно вы начинаете с многозначных цифр наших потерь. Геббельс приучил нас относиться к большим числам с недоверием. Читаем мы его сводки о потерях русских, делим число на 4, а то и на 5 и говорим: вот это ближе к истине. Так отнесутся к вашим цифрам и прусские мармеладники или баварские пивовары - ведь их мышление прямолинейно, как дышло. Я не имею оснований не верить вашим цифрам, но я сделал бы иначе. Сначала я показал бы, сколько потеряла под Севастополем одна какая-то рота, потом другая, третья, назвал бы кое-какие фамилии убитых, а уже потом делал бы вывод, что не лучше обстоят дела и на других участках фронта. Вот тогда итоговая цифра вызвала бы большее доверие". - Изобразив в лицах свой разговор с тирольцем, Николай Васильевич серьезно закончил: - Добрый совет этого немецкого патриота, ненавидящего гитлеровские порядки, пошел нам на пользу. Наши листовки стали более убедительными, а всего под Севастополем политорганами было издано 250 листовок, информационных бюллетеней, газет, брошюр, открыток, писем, памяток, советов, обращений и другой печатной продукции...

Да, политорганы все более предметно старались вести идеологическую борьбу с врагом, обретали вкус к ней, если можно так выразиться. "Раньше мы этому делу не уделяли должного внимания... - прочел я спустя много лет в воспоминаниях одного из видных политработников генерал-полковника М. X. Калашника, а в то время начальника политотдела армии. - Но теперь (осенью 1942 года, - М, Б.) с каждым днем все больше убеждались в важности работы по разложению войск противника. И мы вели ее непрерывно, как бы ни складывалась обстановка на фронте, старались делать ее все более действенной"{46}. Действенной же она бывала тогда, когда политорганы занимались борьбой с конкретным, совершенно определенным противником. И происходило это, повторяю, все чаще и чаще. Политуправление Сталинградского фронта, например, обратилось к солдатам 513-го пехотного полка 295-й немецкой пехотной дивизии с листовкой "Кровью ваших товарищей обозначен ваш путь к Сталинграду!". В листовке говорилось: "С 10 по 20 сентября ваша дивизия потеряла 1600 убитыми и больше чем в два раза ранеными". Указывались непосредственные виновники потерь - командиры дивизий и полков - по званиям и фамилиям. (Впоследствии многие солдаты этой дивизии сдались в плен, стали антифашистами.)

Такого рода листовки говорили о многом: и о том, что политорганы изучают противника, используют по назначению добытые о нем сведения, и о том, что агитация находит отклик у солдат врага даже в период его наступления, и о том, наконец, что наши пропагандисты по-настоящему учатся работать с пленными. Таким образом, в летне-осеннюю кампанию 1942 года наша пропаганда на войска противника, действующие на сталинградском и Кавказском направлениях, приобретала все более конкретный, целеустремленный характер.

* * *

Ощутимее становилась "внешняя политработа" и на других фронтах. Свое воздействие на противника политорганы все чаще осуществляли путем концентрации сил и средств. Например, на Карельском фронте были созданы две звуковещательные батареи (по четыре окопные громкоговорящие установки в каждой). Развернутые с интервалом в 800-1000 метров, эти батареи в течение двух-трех дней одновременно вели агитпередачи в полосе немецкой дивизии. Тут уж, хочешь не хочешь, передачу приходится слушать: ее ничем не заглушишь. И немецкие солдаты слушали. Работа звуковещательных батарей, по мнению политуправления фронта, была более эффективной. К тому же выводу пришли и политработники Брянского фронта, сконцентрировавшие средства агитации против 56-й немецкой пехотной дивизии, по которой только что был нанесен удар в районе Волхова. В течение двух дней три мощные звуковещательные станции с земли и воздуха усиленно агитировали гитлеровцев сдаваться в плен. Появились и перебежчики, которые согласились выступать по "звуковкам".

Политуправление Северо-Западного фронта провело агитацию среди личного состава 123-й немецкой пехотной дивизии всеми средствами. Помимо листовок, ОГУ и рупоров здесь была применена еще и наглядная агитация - щиты-плакаты, выставленные перед передним краем врага. Обычно противник открывал огонь по пропагандистским щитам, стремился изрешетить, уничтожить их. Но это и учитывали политработники. На этот раз они выставили щиты с изображением Гитлера, под. которым была надпись: "Он твой враг - стреляй в него!" Щиты привели в замешательство не только солдат - надо ли стрелять, но и офицеров - надо ли отдавать соответствующую команду...

Результативной была агитпередача политотдела 20-й армии (Западный фронт), адресованная солдатам 267-й немецкой пехотной дивизии. В этой дивизии служили поляки (они составляли четвертую часть личного состава), насильственно мобилизованные в гитлеровскую армию и, естественно, не желавшие проливать кровь в интересах фашистской Германии. Агитпередача склонила к переходу в советский плен большие группы солдат-поляков.

* * *

Как-то ранним утром (это было уже в октябре) ко мне зашел К. Л. Селезнев, начальник отделения информации нашего отдела.

- Ваше задание выполнено, - доложил он и положил передо мной добрую сотню машинописных листов.

Это были оригиналы статей первого номера ежемесячного бюллетеня "Опыт работы", издание которого предпринималось отделом по решению Совета военно-политической пропаганды. В статьях рассказывалось об опыте идеологического воздействия на противника, в том числе о концентрации средств агитации, о которых я уже рассказал читателям.

- Вот это оперативность! - вырвалось у меня.

Бюллетень "Опыт работы" (как и "Информационный бюллетень", освещавший политико-моральное состояние населения и армий вражеских государств) рассылался в военные советы и политорганы. Он помогал нашим кадрам совершенствовать пропагандистское мастерство{47}.

Активнее стали работать пропагандисты политотделов соединений. С Западного фронта, например, сообщалось, что старший инструктор политотдела батальонный комиссар Халимов умело использовал в агитпередачах трофейные письма. В этих письмах немецкие солдаты осуждали гитлеровскую войну и выражали желание "найти возможности выйти из нее". Халимов подготовил обзор таких писем и через ОГУ рассказал о них солдатам 208-й немецкой пехотной дивизии. "Вы еще сидите в окопах, а завтра можете разделить участь погибших товарищей. Они не успели воспользоваться возможностью выйти из войны, предупреждал пропагандист. - Смотрите же, не опоздайте и вы..."

На Волховском фронте дивизионный пропагандист лейтенант Мазь установил, что во время боя немецкие солдаты поднимают руки с явным намерением получить ранение, чтобы таким образом избежать смерти. Он тут же написал листовку, которая была размножена на стеклографе. И еще не кончился бой, а ее уже читали немецкие солдаты. В листовке указывалось место, где можно переходить линию фронта, - для тех, кто решил покончить с войной...

Политотделу 62-й армии через пленных стало известно: немецких солдат в разгар боев под Сталинградом больше всего волнует отмена отпусков на родину. "Берите, - говорилось в агитпередаче, - отпуск с передовой сами: плен - вот самый короткий и верный путь на родину, чтобы увидеться с родными после войны..."

На одном из участков Северо-Западного фронта экипаж мощной громкоговорящей установки курсировал вдоль боевого охранения одной из дивизий противника, транслируя устную газету, составленную из записанных на пленку выступлений немецких солдат, взятых в плен в утреннем бою... Пропагандист политотдела политрук Семенов выставил перед немецкими окопами несколько деревянных крестов, на которых крупными буквами были написаны имена и фамилии убитых во вчерашнем бою. (На последнем кресте - два слова: "Кто следующий?"

О том, как действовали старшие инструкторы политотделов дивизий на переднем крае фронта, об их находчивости и умении можно было бы рассказывать еще и еще. Но я упомяну, пожалуй, только об одном - о политруке Хаккорайнене. Он сконструировал рупор дальнего действия (РДД) с удлиненной трубой и раструбом, позволявший усиливать звук вдвое и вести передачи в условиях меньшей опасности - из укрытия; слышимость при этом достигала 500-1000 метров в тихую погоду. РДД стали изготовлять централизованным порядком, и они применялись на всех фронтах.

Старшие инструкторы политотделов дивизий становились той центральной фигурой агитации среди войск противника, какой они должны были быть. И чем только им не приходилось заниматься! Они вели агитпередачи, подбирали в каждой части агитаторов и рупористов, были политразведчиками, опрашивали пленных, наблюдали за поведением немецких солдат на поле боя, распространяли листовки агитминами, агитснарядами, а также при помощи разведчиков, уходивших в ночной поиск, организовывали сбор трофейных документов и первыми знакомились с ними, обобщали сведения о противнике, выступали о нем с докладами перед коммунистами, командирами и политработниками...

* * *

С лета 1942 года налаживалось наше взаимодействие с партизанскими отрядами. Наряду со своей главной задачей - вооруженной борьбой - они воевали и оружием слова. В этом у них было неоспоримое преимущество: находясь в тылу врага, партизаны имели возможность развернуть агитацию непосредственно в его гарнизонах, установить связи с солдатами-антифашистами, пользоваться помощью тех советских людей, у которых квартировали или останавливались проходившие на фронт или to фронта оккупанты. Приведу один пример. Политуправление Воронежского фронта из 350 тысяч экземпляров листовок, которые были обращены к венгерским войскам, брошенным против партизан, 120 тысяч распространило через подпольные организации и партизанские отряды.

Начальник седьмого отдела политуправления Брянского фронта полковник М. Т. Турин рассказывал мне, что в Сещанском подполье активно действовала польско-чехословацкая интернациональная группа и что он поддерживал связь с подпольем и партизанами, помогавшими распространять листовки и вести устную агитацию в гарнизонах вермахта и в подходивших к фронту маршевых формированиях.

В партизанской бригаде А. Н. Сабурова на Украине также была интернациональная группа. Она систематически вела агитацию среди солдат словацкого полка, в результате чего большая часть этого полка во главе с капитаном Я. Налепкой перешла к партизанам и влилась в их отряд. В последующих боях, выполняя особо важное задание, Я. Налепка, отважный патриот-интернационалист, погиб смертью храбрых, и ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Посмертно был удостоен звания Героя Советского Сою,т и немецкий антифашист-партизан Фриц Шменкель, выполнивший волю отца, рабочего-коммуниста: он перешел к партизанам и в отряде "Смерть фашизму" вел антифашистскую пропаганду до последнего часа своей жизни. "Товарищ Шменкель и другие немецкие герои-антифашисты, - говорил Л. И Брежнев, бесстрашно шли на смерть в борьбе против черной тирании гитлеризма, потому что они твердо верили в светлое социалистическое будущее Германии"{48}.

Да, именно этот высокий идеал вел немецких антифашистов - подвижников, борцов, революционеров - в ряды пропагандистов. Именно в разгар гитлеровского наступления на юге 60 политэмигрантов-антифашистов - бывшие депутаты рейхстага, профсоюзные деятели, писатели и художники - обратились с воззванием к "немецким мужчинам и женщинам, солдатам германской армии", призывая их "не позволить снова обмануть себя победными фанфарами и лживыми экстренными сообщениями... верховного командования", которыми оно пытается "заглушить вопль отчаяния... смертельный хрип десятков тысяч германских солдат...". Немецкие патриоты разъясняли, что Гитлер хочет "запугать народ тем, будто его, Гитлера, гибель является гибелью Германии. Но и это является самой подлой ложью. Падение Гитлера - спасение для Германии".

Антифашисты-политэмигранты входили в состав пропагандистских групп Главного политического управления Красной Армии, выезжавших чаще всего под Сталинград и на Кавказ. Дважды сюда выезжал Д. З. Мануильский. В политорганах Северной и Черноморской групп войск Закавказского фронта вместе с К. Л. Селезневым работал еще один представитель нашего отдела политэмигрант Артур Пик. Как раз в эти дни пришло донесение от начальника политуправления генерал-майора С. С. Емельянова, в котором сообщалось, что в результате массированного огня и массированной агитации при помощи перебежчиков удалось отвоевать у немецкого командования целую словацкую дивизию - она "как боевая часть перестала существовать, ее солдаты в боях у Горячего Ключа отказались идти в бой".

* * *

Работа политорганов среди войск противника стала идти в рост и, несмотря на, казалось бы, неблагоприятные условия - наступление противника продолжалось, - все чаще приносила непосредственные результаты. Разумеется, главное слово принадлежало оружию - Красная Армия изо дня в день изматывала вражеские армии, перемалывала их личный состав, но и оружие слова вносило свою лепту. Эта лепта становилась все более и более заметной, весомой, существенной, так что вражеское командование, не ограничиваясь констатацией факта, вынуждено было принимать контрмеры. Советские листовки "явились для солдат превосходным подстрекательством к дезертирству из своих частей и созданию групп лесных партизан, а также к проведению диверсионных актов", отмечал, например, отдел надзора главной квартиры финской армии.

Командир венгерской восточной дивизии в своем приказе за No 796 от 31 декабря 1942 года объявлял циркуляр командующего 2-й венгерской армией, в котором указывалось, что большая часть гонведов (венгерских солдат) до сих пор не понимает, почему они "должны участвовать в войне против Советов. По их мнению, венгерские дела не имеют ничего общего с нынешней войной; война - исключительно дело немцев", по отношению к которым "развивается до известной степени антипатия. Солдаты между собой говорят о том, что венгры только используются немцами, а в нужных случаях не получают от них достаточной поддержки. И продовольствием немцы снабжают венгров хуже, чем собственные войска". В этом "легко распознать влияние разлагающих лозунгов вражеской пропаганды... Солдаты подхватили эти лозунги и уже частично усвоили их... Нынешнее положение не может быть терпимо, ибо существует угроза, что идейным руководством войск завладеет враг. Описывать последствия этого излишне"{49}.

Излишне, вероятно, и нам комментировать документ, свидетельствующий, с одной стороны, о нежелании солдат продолжать войну, а с другой - об успехах советской пропаганды, вызвавшей такие настроения среди гонведов. Командующий 5-м румынским армейским корпусом в приказе от 1 октября 1942 года также предлагал создать в каждой дивизии, в каждом полку и батальоне особую "службу пропаганды" для борьбы с "пропагандой противника", то есть нашей. Он требовал "не только собирать и уничтожать листовки, но и оспаривать их, разъяснять солдатам их подрывное содержание".

Специальный "Контрразведывательный бюллетень" (No 9), изданный штабом 2-й германской армии 3 ноября 1942 года, целиком и полностью был посвящен "большевистской пропаганде". Едва ли не впервые мы получили анализ работы политорганов Красной Армии, сделанный с той, вражеской стороны. Противник подтверждал широкий размах советской пропаганды: "находящиеся на восточном фронте немецкие войска буквально засыпаются разлагающими советскими листовками и слухами"; признавал ее предметность и целенаправленность: "большевистская разлагающая пропаганда и ее методы работы продуманы и систематизированы"; подчеркивал ее общедоступность, демократичность, антифашистскую направленность: "интересно отметить, что по возможности избегаются такие выражения, как "коммунизм", "большевизм", "буржуазия", "классовая борьба"; обращал внимание на ее массовость: "советская пропаганда работает как истинно массовая пропаганда на широчайшей базе... говорит она народными, солдатскими и специфически местными выражениями, дает возможность немцам обращаться к немцам"; признавал ее опасность, давал конкретные указания о борьбе с ней{50}.

А в конце 1942 года даже само ОКВ - верховное командование германских вооруженных сил - обратилось к офицерскому корпусу с таким предупреждением: "Пропаганда противника является оружием, направленным на разложение армии. С каждым месяцем противник все чаще пускает в ход оружие пропаганды. К ней надо подходить серьезно"{51}.

Что ж, не будем оспаривать этих выводов, хотя в то время мы понимали: нам еще многое предстоит сделать, чтобы повысить эффективность всех звеньев "внешней политработы".

Измотанный непрерывными боями и понесший колоссальные потери в живой силе и технике, противник глубокой осенью 1942 года прекратил свое наступление. Теперь он вынужден был повсюду перейти к стратегической обороне.

Начинался новый, второй период Великой Отечественной войны.

Глава четвертая.

Перелом

На Сталинградском фронте

Битва на Волге продолжалась. Но теперь инициатива переходила в руки советского командования. Это открывало благоприятные перспективы и в плане идеологического воздействия на войска противника. Мы получили весомые аргументы пропаганды.) В докладе "25-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции" И. В. Сталин четко и ясно сформулировал задачи советского народа и его армии: уничтожить гитлеровское государство, разгромить гитлеровскую армию, разрушить "новый порядок в Европе" и покарать его строителей. При этом в докладе подчеркивалось: "У нас нет такой задачи, чтобы уничтожить Германию... Но уничтожить гитлеровское государство - можно и должно". И далее: "У нас нет такой задачи, чтобы уничтожить всякую организованную военную силу в Германии... Но уничтожить гитлеровскую армию - можно и должно"{52}.

Можно смело сказать, что в Сталинграде пропаганда стала "личным оружием" не только работников седьмых отделов, но и всех звеньев командиров и политорганов - снизу доверху. Именно здесь она получила всеобщее признание как неотъемлемая часть того неисчерпаемого арсенала, который, обрушиваясь на врага, деморализует его войска и тылы.

Сказанное в полной мере можно отнести не только ко времени контрнаступления, предпринятого нашими войсками, но и к оборонительным боям на сталинградском рубеже. Уже тогда наши листовки и агитпередачи взяли верный тон. Они сбивали у гитлеровцев спесь, заставляли немецких солдат поразмыслить, в какую пропасть они несутся, предупреждали, что их не ждет ничего, кроме смерти. На стенах Тракторного завода рабочие написали: "Немцы! Вы проклянёте тот день, когда пришли сюда. За вами по пятам ходит смерть. И нет для вас другой дороги, как в могилу!" "Не лезьте, Сталинград будет вашей могилой!" - говорилось в листовках Красной Армии. "Сталинград трагедия для немецкой армии", - утверждали листовки, предвосхищая печальный для врага финал битвы на Волге.

Политуправление Сталинградского фронта применило новинку: довело до вражеских войск содержание приказа Военного совета, в котором излагалась задача, поставленная перед воинами фронта: "Уничтожить врага под Сталинградом и заложить начало его разгрома и очищения нашей страны от кровавых захватчиков!" В приказе упоминалось и о том, что более 100 мощных атак 6-й немецкой армии было отбито войсками этого фронта всего лишь за 2 месяца и что 300 000 немецких солдат уже нашли свой бесславный конец в бессмысленных попытках овладеть городом.

"Подумайте, к чему ведут ваши атаки!" - обращался к немецким солдатам политотдел 62-й армии. И если листовки призывали солдат: "Подумайте!", то снаряды и пули заставляли их думать, размышлять. Об этом свидетельствовали письма, найденные в карманах убитых немецких солдат. Вильгельм Мушинг писал: "До Дона война была еще терпима, но теперь русский стал наносить такие удары, что мы часто впадаем в полнейшее отчаяние. Здесь истребляются целые роты и батальоны, даже полки, без остатка. Сталинград стоит больше жертв, чем весь Восточный поход".

А вот что писал брату ефрейтор Вальтер Опперман: "Сталинград - это ад на земле, Верден, Красный Верден с новым оружием. Мы атакуем ежедневно. Если нам удается утром занять 20 метров, вечером русские отбрасывают нас обратно". И еще три строки из письма, ни автор, ни адресат которого не установлены: "Здесь никто не уйдет от своей судьбы. Приходится благодарить бога за каждый час, что остаешься в живых. Число солдатских кладбищ растет".

Да, вражеский солдат начинал задумываться. И это - успех нашей "внешней политработы". Ведь речь идет о солдате, которого фашисты упорно отучали думать. Но вот его ударили по голове, и он стал размышлять. Правда, пока еще примитивно - отчего это произошло и к чему это приведет. Но, как говорится, лиха беда начало! А там уж червь сомнения сделает неприятеля более податливым и восприимчивым к советской пропаганде. Если пуля убивает врага, то листовка, агитпередача его деморализуют. Кстати, деморализованный и распропагандированный вражеский солдат - это уже наш, хотя и косвенный, союзник. Оставаясь в строю, он так или иначе влияет на других, особенно близких ему по переживаниям и настроениям, побуждает их действовать вместе, группой.

День ото дня бои у Сталинграда становились кровопролитнее. Это вынужден был признать в приказе и командующий группой армий "Юг", отметивший их "необыкновенную напряженность" и то, что проходят они "в тягчайших условиях". Потом, много лет спустя, полковник Адам, адъютант генерал-фельдмаршала Ф. Паулюса, напишет в своих мемуарах, что "последние атаки в ноябре стоили тысячи жизней. Другие тысячи солдат стали калеками. Несколько квадратных метров развалин - вот все, что удалось отвоевать... Наши нервы были напряжены до крайности. Стало окончательно ясно, что в ближайшее время начнется советское контрнаступление"{53}. Контрнаступление началось 19 ноября. Мощнейший удар был нанесен по 6-й и 4-й танковой немецким армиям, по их флангам, где находились 3-я румынская и 8-я итальянская армии. Прорвав оборону, 5-я танковая и 21-я армии Юго-Западного фронта стремительно двинулись вперед, поддержанные войсками Донского фронта, действовавшей в их авангарде 65-й армией, а в это время три армии Сталинградского фронта также начали наступление, преодолевая отчаянное сопротивление частей вермахта. Ни шквал огня, ни беспрерывные контратаки врага - ничто не могло остановить героических советских воинов в их неудержимом стремлении вперед. Поддержанные воздушными армиями, они брали крупнейшую группировку противника в кольцо, пока - на четвертые сутки наступления, 23 ноября, - не замкнули его. А затем началась эпопея по расчленению и уничтожению 330-тысячного авангарда вермахта.

"Мы переживаем здесь большой кризис, - писал своей жене из окружения 27 ноября генерал Гобеленц, командир одной из немецких дивизий, - положение в общем и целом настолько критическое, что, но моему скромному разумению, дело похоже на то, что было год назад под Москвой". Похоже, что это понимали не только представители генералитета. "Битва за Сталинград близится к концу, - записал в своем дневнике ефрейтор Герман Машер. - Враг громит ураганным огнем из орудий всех калибров. Самолеты появляются группами по 36 штук. Изготовляем белые флаги!"

"Немецкие солдаты!

То, о чем мы предупреждали вас, свершилось!.. - говорилось в нашей листовке "Разгром немецкой армии начался", сброшенной над группировкой противника еще 22-23 ноября. - Германские армии у Сталинграда и к востоку от Дона окружены. Одновременно Красная Армия начала наступление на Тереке, у Владикавказа. Германские армии на Кавказе оказались в западне. В Северной Африке разгромлена армия Роммеля. Железное кольцо вокруг Гитлера сжимается. Это начало конца гитлеровской армии.

ЕСТЬ ТОЛЬКО ОДИН ВЫХОД! Сдавайтесь в плен -вы останетесь живы и вернетесь на родину, или снимайтесь с фронта и уходите домой сами, убирайте с пути гитлеровских офицеров, эсэсовцев и всех, кто будет мешать.

РЕШАЙТЕ БЫСТРЕЕ! ПРОМЕДЛЕНИЕ СМЕРТИ ПОДОБНО!"

За этой листовкой последовали сотни фронтовых и армейских листовок, многочисленные агитпередачи по "звуковкам" и радио, рассказы пленных солдат, добровольно согласившихся вернуться в свои части, - немецких, румынских, итальянских, венгерских... Агитация, боевое слово словно бы спаялись с боевым оружием, задававшим тон в той невиданной в истории морально-психологической битве, которая продолжалась более двух месяцев, за склонение окруженных войск к массовой капитуляции. Два слова - "Вы окружены!" - подсказывали ошеломленному солдату и офицеру противника, как надо действовать в сложившейся ситуации. Обстоятельства делали восприимчивым и лозунг: "Сдавайтесь в плен - иначе будете уничтожены". Чуть позднее листовки с этим лозунгом стали своеобразной "путевкой в жизнь" для многих окруженных.

Однако первые сведения, поступавшие из политорганов, свидетельствовали о том, что немецкие солдаты в массе своей, а тем более старшие офицеры и генералы не допускали и мысли, что начавшийся разгром их войск под Сталинградом - это крупнейшая катастрофа, во многом предопределявшая исход войны. Гитлеровская пропаганда объясняла случившееся "допустимой в войне неудачей", частным проигранным сражением, не влияющим на ход, а тем более исход войны. В этом духе и составлялись сводки германского командования для населения и армии. Тем большее значение имела листовка "К немецким войскам, окруженным в районе Сталинграда", изданная нашим отделом за подписью командования Красной Армии и распространенная 24-25 ноября. Впрочем, пусть скажет об этой листовке - хотя бы спустя много лет - командир одного из полков 376-й немецкой пехотной дивизии Луитпольд Штейдле:

"Не слишком броская по оформлению, но тем значительнее по содержанию. На ней дана схематическая карта: грубо заштрихованный Сталинград и две толстые черные клешни - советский фронт, - широкой дугой охватывающие Сталинград и соединяющиеся у Калача. Кроме того, на карте показаны мощные стрелы, которые южнее Дона направлены на Чир и южнее Сталинграда из солончаковой степи - на реку Аксай Курмоярский. Показано, что наш фронт прорван. Подо всем этим короткий текст: "Вы окружены, сопротивление бессмысленно, складывайте оружие!" Прерву рассказ Л. Штейдле, чтобы дополнить: в листовке приводились цифры потерь противника в живой силе и технике, данные о нашей боевой мощи, которую немецкие солдаты и офицеры испытали на себе в котле; указывалось и на то, что германское командование скрывает истинные масштабы поражения. Л. Штейдле продолжает: "Правду ли говорят русские? Действительно ли так велики размеры катастрофы? Правда это или пропагандистский трюк, грубое надувательство с целью вызвать замешательство? И как, наконец, эта листовка согласуется со сводкой главного командования вермахта, которую мы совсем недавно приняли через нашу походную радиостанцию?" И заключает: "Последующие дни научили нас не торопиться отвергать схематические карты на советских листовках как пропагандистский трюк"{54}.

Ну конечно же, не пропагандистский трюк, а целенаправленное действие, призванное поддержать силу оружия, чтобы окончательно деморализовать противника. И прежде всего - 3-ю румынскую армию, по которой нанесли главный удар войска Юго-Западного фронта.

В первые три дня наступления стояла нелетная погода, поэтому листовки распространялись тайками прорыва! С улучшением погоды подключилась авиация, ежедневно доставлявшая окруженным румынским дивизиям по 40-80 тысяч экземпляров листовок, лозунгов-молний, пропусков в плен. Непрерывно вещали и мощные говорящие установки. И все это призывало, предлагало, требовало прекратить сопротивление, порвать с войной. В плену гарантировалось содержание согласно международным регламентациям, лечение больных и раненых. Указывался маршрут следования к сборному пункту пленных. Этот маршрут был для них дорогой к миру.

Начальник седьмого отдела политуправления Юго-Западного фронта полковник А. Д. Питерский поздней ночью докладывал по прямому проводу об агитоперации под кодовым названием "Кольцо", начавшейся 22 ноября.

- Как только были окружены 5, 6 и 14-я румынские дивизии в районе станции Распопинская, по личному указанию представителя Ставки генерал-полковника артиллерии Н. Н. Воронова 70 рупористов-агитаторов 21-й армии с разных точек переднего края непрерывно передавали условия сдачи в плен. Одновременно в расположение окруженных дивизий были посланы добровольцы-пленные для вручения ультиматумов, предъявленных командирами 63-й и 96-й стрелковых дивизий, о немедленной капитуляции.

- Разве парламентерами были только добровольцы из пленных? поинтересовался я.

- Нет конечно, - ответил Питерский. - И наши офицеры тоже. Первым парламентером был инструктор по работе среди войск противника из политотдела 96-й стрелковой дивизии старший лейтенант И. Я. Балашев. По приказанию полковника Г. П. Исакова, командира дивизии, он 21 ноября перешел линию фронта и предъявил ультиматум о капитуляции командиру блокированной 5-й румынской дивизии.

- Ну и как?

- Предложение было принято. Командир румынской дивизии сам руководил капитуляцией...

- Успешной ли оказалась агитация добровольцев из пленных?

- Да, успешной. Пленные румынские солдаты, которых распропагандировал и направил с текстом ультиматума пропагандист политотдела капитан Маломонт, убедили, правда не сразу, командира батальона 6-й румынской дивизии. Тот прислал письменное согласие о капитуляции. А затем вместе со своим штабом возглавил колонну солдат, которые с довольным видом - для них война кончилась - вышагивали в плен. Они были первыми. За ними вечером того же дня к нам организованно перешли еще 2300 солдат и офицеров. А 24 ноября, потеряв всякую надежду на сопротивление, капитулировали командиры 5-й и 6-й румынских дивизий. На сборном пункте состоялся митинг, - не скрывал удовлетворения Питерский. - Сотрудник седьмого отдела политуправления и агитаторы-антифашисты приветствовали пленных, подтвердили условия их содержания в лагерях. 1200 румынских солдат и офицеров в своих письмах "приветах на родину" благодарили судьбу. Их письма, подобно листовкам, были сброшены на окопы других румынских дивизий. Под угрозой истребления, без какого-либо сопротивления сдались в плен еще 30 000 румын, в том числе 3 генерала и 130 высших офицерских чинов. Пленные говорят, - закончил полковник Питерский, - что еще до прорыва их обороны они читали советские листовки, слушали агитпередачи и пришли к выводу: при первой же возможности надо сдаваться в плен.

Вечером 23 ноября меня пригласил к себе, в ЦК партии, А. С. Щербаков. Несмотря на поздний час, Александр Сергеевич не выглядел утомленным, напротив, был бодр и даже несколько возбужден. Помнится, я заметил про себя, что для хорошего настроения есть все основания - обстановка под Сталинградом вселяла надежду. И, как бы отвечая на мои мысли, начальник Главного политического управления горячо заговорил о наших насущных задачах:

- Теперь главное для нас - немецкие войска под Сталинградом. Сконцентрировать здесь максимально возможное количество пропагандистских сил и средств - вот что сейчас важно! Скоординировать усилия политорганов всех трех фронтов, чтобы бить в одну точку. - А. С. Щербаков немного помолчал и, как самое сокровенное, тихо и задумчиво произнес: - Для нас во всех отношениях было бы очень важно склонить как можно больше окруженных к капитуляции. - И пояснил: - Гитлер и его трубадуры уверяют, что немецкие солдаты, особенно офицеры, тем более генералы, никогда не сложат оружия перед русскими. Нам надо силой- оружия заставить их сделать это. - Он снова заговорил в полный голос: - Силой оружия и силой слова. Они должны капитулировать! Этим мы, во-первых, сохраним жизнь наших людей, во-вторых, спасем тысячи немецких солдат - они еще будут нужны новой Германии, а в-третьих, нанесем удар по нацистской пропаганде, престижу вермахта и самого Гитлера... - Снова пауза и снова размышление, в котором выверялось, взвешивалось каждое слово. - Конечно, это будет нелегко, скорее это даже будет трудно. В вермахте слишком почитаются "солдатская честь" и "клятва верности" фюреру. Но именно по этим "крепостям" мы и должны направить наш огонь. Главное сейчас - но упустить момента растерянности, охватившей окруженных...

А. С. Щербаков предложил мне с двумя сотрудниками отдела выехать на Сталинградский фронт для оказания помощи политорганам.

Я остановил свой выбор на старшем батальонном комиссаре Р. И. Унру, хорошо знавшем практику фронтовой пропаганды и немецкий язык, и старшем политруке Артуре Пике.

Я знал Роберта Ивановича Унру не первый год. Это был опытный пропагандист, окончивший Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Мы перевели его к себе из политуправления Ленинградского военного округа, где он возглавлял отдел по работе среди войск и населения противника. Артур Пик, сын выдающегося деятеля Коммунистической партии Германии и международного рабочего движения Вильгельма Пика, с ранних лет включился в революционную борьбу.

27 ноября мы были уже на месте, в Средней Ахтубе, а на другой день беседовали с начальником седьмого отдела политуправления фронта полковником С. И. Тюльпановым. Из довольно подробной и, как вскоре убедились, объективной информации мы поняли, что если работа по деморализации 18-й и 20-й дивизий 3-й румынской армии проходила более или менее успешно, то немецкие войска труднее поддаются нашему воздействию. Во всяком случае, политуправлению фронта за последние 5-6 дней не удалось добиться чего-либо существенного. Выходит, немцы оправились после того "психологического паралича", в котором они оказались в результате нашего контрнаступления. Момент и в самом деле был упущен. Впрочем, настроение неуверенности, безусловно, присутствует в котле - к такому выводу пришли Р. И. Унру и А. Пик, беседовавшие с пленными, но оно, это настроение, не выходит за рамки дисциплины: самочинные действия прекратились, приказы исполняются. Офицеры по нескольку раз в день проводят с солдатами беседы, уверяя, что помощь фюрера на подходе, а окружение русских неплотное и оно не выдержит натиска деблокирующих войск. Словом, рассчитывать на массовую и добровольную капитуляцию в этих условиях не приходилось.

Предстояла дальнейшая ожесточенная борьба: группировка Паулюса, хотя она и находилась в окружении, была довольно мощной и боеспособной. Она получала по воздуху боеприпасы и продовольствие. Все это, конечно, облегчало ее положение. Но то, что группировка все-таки окружена, источник ее внутренней слабости, подтачивающий дух сопротивления. И это сопротивление тем скорее будет сходить на нет, чем раньше окруженные узнают о провале деблокирования, чем теснее будет сжиматься кольцо окружения. Следовательно, сильные стороны противника нам надо было всемерно ослаблять, а слабые - прежде всего факт окружения, перебои в снабжении, сужение кольца и т. д. - активно использовать как доводы в пользу капитуляции.

В тех условиях политорганы не могли ограничиться выпуском тематических листовок и агитпередачами. Было решено издавать специальный бюллетень "Последние известия для солдат немецких войск в сталинградском котле". Мы условились, что редактировать его будет Артур Пик, черпавший необходимый материал из общения с пленными и перебежчиками, а также из трофейных документов и радиоперехватов.

"Известия" выходили два-три раза в неделю. Вместе с сообщениями Совинформбюро в бюллетене печатались материалы, изобличавшие Гитлера, который лгал, уверяя, будто сопротивление 6-й армии обеспечивает "устойчивость всего фронта на Востоке". Наряду с этим доказывалась невыполнимость его обещания деблокировать окруженные войска. Каждый номер изобиловал рассказами о том, чему сами окруженные были очевидцами: о новых ударах Красной Армии, о сужении кольца, о растущих потерях в окруженной группировке, об увеличении числа раненых и обмороженных, не получающих должного ухода и лечения, о надвигающемся голоде. Материалы бюллетеня, как правило, иллюстрировались схемами, картами, фотоснимками. Печатались письма или отрывки из дневников, отражавшие настроения солдат, их откровения, признания, даже завещания, в которых они выражали "свою последнюю волю", просили прощения у родных за нанесенные им обиды и т. д.

Так, уже в первом номере бюллетеня было опубликовано письмо одного унтер-офицера 227-го полка 100-й легкопехотной дивизии, адресованное своей невесте. О, как горевал он по поводу того, что их молодое счастье оборвала война! О, как не хотелось ему (его батальон расформировали) идти на передовую, где "смерть ежедневно пожирает свои жертвы"! "О, если бы вы имели представление о том, - писал он далее, - как быстро растут леса крестов! День за днем погибают многие солдаты, и часто думаешь: долго ли тебе осталось ожидать?.. Можно с математической точностью высчитать и свой роковой час. Быть может, для меня смерть была бы избавлением от многолетних напряженных трудов, лишений и ужасных боев. Но все же надеешься на возвращение к своим, и поэтому не хочется так жалко погибать здесь..." Смерть освободила его от "многолетних напряженных трудов, лишений и ужасных боев".

В кармане убитого солдата Гаубальда обнаружено письмо к родителям, в котором он прямо писал: "Пребывание на фронте здесь, в России, способствует полному изменению прежних взглядов" (подчеркнуто мною. - М. Б.). Ефрейтор Альберт Оттен был еще более откровенен. Перед смертью в письме к другу он признавался: "Часто задаешь себе вопрос, к чему все эти страдания?.. О подобных вещах думают 90% сражающихся в России немецких солдат. Это тяжелое время наложит свой отпечаток на многих, и они вернутся домой с иными взглядами (подчеркнуто мною.-М. Б.), чем те, которых они придерживались, когда уезжали".

Бюллетень оказывал сильное влияние на окруженные немецкие войска. Вместе с тем остро ощущалась потребность в каком-то официальном документе. И такой документ 30 ноября появился. Это было обращение командующих Сталинградским и Донским фронтами генерал-полковника А. И. Еременко и генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского. В обращении приводились точные данные о потерях немецких и румынских войск за первые 8 дней наступления Красной Армии под Сталинградом, в результате которого 4-я танковая и 6-я армии оказались в плотном кольце окружения. Командующие двумя фронтами убедительно доказывали, что дальнейшее сопротивление окруженных приведет лишь к ненужным и массовым жертвам: "Немецкий солдат, сдающийся в плен в безнадежном положении, совершает не поступок позора, а акт благоразумия". Это был новый, ранее не использовавшийся в нашей агитации аргумент - он не противоречил ни солдатской "клятве верности", ни офицерским "законам чести" и убедительно подводил к мысли о капитуляции и плене. "Тот, кто сдается, говорилось далее в обращении, - перестает быть врагом". Следовательно, о мести, которой так опасались немецкие солдаты и офицеры, не могло быть и речи. "У вас есть выбор: жизнь или бессмысленная смерть!" - этими словами заканчивалось обращение.

Надо сказать, что обращение командующих сыграло свою роль. Число перебежчиков заметно возросло. Появились случаи даже организованной сдачи в плен отделением, взводом или ротой во главе с офицером. Но приказ Гитлера "стоять насмерть" и надежда на деблокирование - он бросил на выручку 6-й армии крупные танковые и механизированные силы во главе с фельдмаршалом Манштейном - продолжали держать в плену иллюзий основную массу окруженных.

В эти дни, чтобы повести разговор "немцев с немцами", на Сталинградский фронт прибыли член Политбюро ЦК Компартии Германии В. Ульбрихт и известный поэт Э. Вайнерт, а на Дон - писатель В. Бредель.

Мы провели встречу в политуправлении фронта, на которой выступил В. Ульбрихт. Он говорил о том, что складывается новая обстановка - практически выводится из войны Румыния, и это знаменует распад сборной гитлеровской армии. Но немецкий солдат, к сожалению, не всегда понимает последствия тех или иных событий и явлений, поэтому и "разгром немецких войск под Сталинградом он оценивает как рядовую военную неудачу". Надо, сказал В. Ульбрихт, устанавливать личные контакты с солдатами и офицерами из котла. С этой целью немецкие коммунисты выдвигают для окруженных лозунг: "Высылайте делегатов для переговоров с германскими антифашистами!"

Военный совет принял это предложение. Политорганы через листовки и агитпередачи пропагандировали упомянутый лозунг, гарантируя от имени советского командования безопасный переход (туда и обратно) через линию фронта для встречи с германскими антифашистами. В первые дни лозунг не дал больших результатов, но на завершающем этапе битвы, в ходе массовой капитуляции, он пользовался широкой популярностью в немецких частях. Так и пошли параллельно две линии в единой идеологической борьбе с противником: одна от имени Красной Армии с ее пропагандой целей Советского Союза в этой войне, другая - от лица германских патриотов-антифашистов, пропаганда которых выражала национальные интересы своего народа. Единство этих двух линий придало идеологическому наступлению широкий и глубокий характер.

Артур Пик оставался в политуправлении, чтобы выпускать бюллетень, а мы собрались выехать в армии: В. Ульбрихт и Э. Вайнерт в сопровождении Р. И. Унру - в 64-ю, я - в 62-ю.

Еще в Москве я дал себе слово побывать на волжской полосе, которую именовали чуйковским пятачком. Мысленно я был уже на этом пятачке, как вдруг, перед тем как покинуть блиндаж, услышал, что заместитель начальника седьмого отдела политуправления подполковник В. А. Здоров, человек спокойный и сдержанный, отчитывает кого-то по телефону ровным и тихим голосом за "большие залежи листовок" на складах. Это насторожило меня. Уловив мой взгляд, Здоров с дипломатической невозмутимостью пояснил:

- На аэродроме скопились нераспространенные листовки. Вот я и пожурил замполита.

Но профессиональное самообладание Здорова (а он был до войны дипломатическим работником) не могло обмануть меня. По опыту я знал, что листовки залеживаются там, где недооценивают работу по разложению войск противника.

Отложив отъезд в 62-ю, я, не мешкая, отправился в 8-ю воздушную армию. В течение трех дней облазил все дивизионные и полковые склады, выявляя истинные размеры залежей, провел беседы с летчиками, напомнил им приказ командующего ВВС Красной Армии, в котором распространение пропагандистской литературы приравнивалось к выполнению боевого задания.

Должен сказать, что авиаторы сделали для себя необходимые выводы. И хотя все три дня стояла нелетная погода, к вечеру третьего весь запас листовок был сброшен над заданными целями. Я уезжал из 8-й воздушной армии уверенный в том, что скопления пропагандистской литературы здесь больше не повторится.

Землянку седьмого отделения политотдела 62-й армии нашел неподалеку от Нового Хутора на левом берегу Волги - во втором эшелоне. Разложив на столе карту, начальник отделения майор А. П. Шелюбский доложил обстановку. 13-я гвардейская, 284, 45 и 95-я стрелковые дивизии, насчитывающие лишь по несколько сотен военнослужащих, ведут героические бои против значительно превосходящих сил противника. Перед 62-й армией было до 10 немецких дивизий, закрепившихся в опорных пунктах - подвалах зданий, разрушенных домах и т. д. В папке трофейных документов, которую мне пододвинул Шелюбский, то и дело попадались знакомые словосочетания: "крайне критическое положение", "страшные дни жизни", "пробил роковой час" и т. д. И вдруг в глаза бросилось несколько жирно отчеркнутых строк: "Но если мы проиграем эту войну, нам отомстят за все, что мы сделали. Тысячи русских и евреев расстреляны с женами и детьми под Киевом и Харьковом. Это просто невероятно. Но именно поэтому мы должны напрячь все силы, чтобы выиграть войну". "Вероятно, так мыслит не только этот солдат", - подумал я и спросил Шелюбского:

- А как воюют они сейчас?

- Ожесточенно, - не раздумывая ответил он. - Но вот когда нам удается, преодолев все преграды, проникнуть в их опорные пункты, поднимают руки!.. Но не всегда и не везде. В 100, 305 и 294-й, где среди солдат много ненемцев, - чаще, и они подвергаются нашему воздействию особенно усиленно, в других же дивизиях - реже...

- Ну и какова ваша тактика? Как вы, идеологические бойцы, воюете?

- Какова тактика боев, такова и тактика агитации, - бойко и неожиданно для всех нас вступил в разговор молоденький лейтенант.

- Диктор армейской МГУ, - представил его Шелюбский. - Не раз вел передачи на том берегу, выбивал гитлеровцев из опорных пунктов.

- Вместе со штурмовыми отрядами, атакующими опорные пункты врага, действуют и агитаторы-рупористы, - снова заговорил лейтенант. - Только в ход они пускают не автоматы и гранаты, а рупор или забрасывают в опорный пункт листовки, адресованные солдатам именно этого опорного пункта. Таких листовок немного - их размножают на ротаторе, стеклографе, а то и просто на пишущей машинке...

- Агитатором выступает боец?

- Не только. Есть и командиры. В основном это коммунисты и комсомольцы. Но все проходят подготовку у инструктора политотдела дивизии или у переводчика из разведотдела.

- Хорошо, но какова же ваша роль, пропагандистов политотдела армии? Вас, здесь сидящих?

- Одни периодически переправляются через Волгу и помогают политотделам дивизий, - отвечал Шелюбский, - другие заменяют дивизионных пропагандистов, вышедших из строя, пока не назначат новых, третьи пишут листовки и обеспечивают их издание и распространение. Ну и ведем агитпередачи через МГУ с этой стороны Волги...

Меня, конечно, интересовал вопрос: почему почти все армейские пропагандисты находятся здесь, во втором эшелоне? Неужели не нашли для них места вблизи КП армии? Или здесь не убеждены, что работа по разложению противника принесет ощутимую пользу? Чувствовалось, что и сами пропагандисты были уязвлены таким отношением, хотя никто прямо не решился высказать этого.

На пятачок, как выяснилось, попасть было очень трудно, да и нельзя без разрешения командарма. Но от этого я еще больше укрепился в мысли: переправиться на КП - на другой берег Волги - непременно надо, и как можно скорее. Хотелось встретиться с дивизионными пропагандистами, поговорить с начальником политотдела армии.

Но как переправиться? На реке почти сплошная ледяная корка, и катера ходят редко - лишь в исключительных случаях. Катер, того и гляди, затрет льдиной или того хуже - отнесет к немецким опорным пунктам.

Но главное препятствие не льды и не гитлеровцы. Необходимо специальное разрешение, а где его взять? Командарм-то на правом берегу. И тут я ощутил тот высокий авторитет, каким пользуется Главное политическое управление Красной Армии в войсках. Для его представителя в ночь на 10 декабря был снаряжен видавший виды катер.

Не стану утомлять читателя всеми перипетиями ночной переправы, скажу только, что было все: и немецкие ракеты, озарявшие Волгу, и пулеметные очереди, и лед, ударявший о борт катера, и капризы старенького мотора, вдруг глохшего, - и тогда нас относило в сторону немцев... Но все обошлось, и еще затемно я оказался в землянке начальника политотдела армии генерал-майора И. В. Васильева, которого мое неожиданное появление явно озадачило: "Как это вам удалось добраться до нас, да еще без предварительного согласования?" Он был незнаком мне, да и в 62-й армии находился не так давно, с середины сентября, - сменил прежнего начальника, обгоревшего на переправе. Но с первых же слов его я понял, что пропагандистскую работу среди вражеских солдат ставит он высоко и того же требует от начальников политотделов дивизий. Рассказывая о массовом героизме бойцов и командиров, без которого невозможно удержать плацдарм, а тем более разбить врага, он добрым словом отозвался и о пропагандистах.

- Основная масса немецких солдат, - показал он на карте, - отведена в западный сектор кольца. Здесь же, в центре города, немецкое командование создало опорные пункты, которые и держат жесткую оборону. Лишь умелой, гибкой тактикой, смелыми действиями ударных групп удается отвоевывать у противника одну позицию за другой. И там, где эти действия умело сочетаются с настойчиво проводимой агитацией среди немецких солдат, как, например, в полосе 13-й гвардейской дивизии, там и успех немалый, и потерь наших меньше. Есть и перебежчики, отдельные группы сдаются, едва только наши бойцы ворвутся в опорный пункт... Вот только пленные не изъявляют желания возвращаться обратно в "кромешный ад", чтобы привести остальных...

О трудностях ведения боевых действий в условиях города говорил и член Военного совета армии генерал-лейтенант К. А. Гуров, политработник еще со времен гражданской войны, получивший свой первый орден Красного Знамени за разгром банды Унгерна.

- Командующий интересуется причиной внезапного появления представителя Главного политического управления, - сказал он.

Выяснилось, что в армии не особенно поддерживали предложение об отправке пленных в котел. Впрочем, точка зрения менялась: Военный совет уже принял решение широко оповестить вражеских солдат об обращении к ним А. И. Еременко и К. К. Рокоссовского.

Член Военного совета предложил провести семинар дивизионных пропагандистов:

- Их давно не собирали, а сейчас и повод есть. К тому же они неподалеку...

Я, разумеется, не возражал. Вскоре в землянке появились восемь молодых, крепких, опаленных порохом и дымом офицеров. Первым выступил старший лейтенант Циткин, инструктор политотдела 13-й гвардейской дивизии. На его груди два боевых ордена. Он отлично владел "личным оружием" окопной громкоговорящей установкой, создал при политотделе и в частях актив агитаторов - рупористов, дикторов, распространителей листовок. Перед боем проводил беседы с бойцами штурмовых отрядов, рассказывал им, что дает работа с рупором и листовкой. Последнее меня особенно заинтересовало, и я, не удержавшись, невольно перебивал его:

- В чем же конкретно выражается ваша агитация?

- Разъясняем, что единственный выход из котла - это сдаться в плен. Райской жизни не обещаем, но безопасность гарантируем полную, а также еду, лечение, работу, пока война идет, а после нашей победы - и встречу с семьей. Напоминаем о льготах для тех, кто переходит добровольно, - прежде всего, конечно, первоочередное возвращение на родину, для чего имеются специальные удостоверения. Если наши штурмовые группы проникают в опорные пункты, многие немцы тут же поднимают руки. И почти у всех - листовки.

Циткин с похвалой отозвался об окопной громкоговорящей установке:

- ОГУ помогает нам держать "живую связь" с противником.

Политрук Лобанов, инструктор политотдела 284-й стрелковой дивизии, начал с того, что пожаловался на отсутствие у него ОГУ! получить ее "самая большая мечта на сегодняшний день". Главным своим делом, пока нет "кричалки" (так любовно прозвали в армии МГУ и ОГУ), он считал своевременную доставку в расположение противника листовок, которые либо присылает политотдел армии, либо он сам печатает на шапирографе. В каждом взводе у него есть "персональные" распространители, всего же по дивизии их "более сотни". В атаку они всегда идут с запасом не только боевых, но и "бумажных" патронов. Распространители листовок открыли личный счет - кто и сколько доставил листовок противнику, иногда "прямо к входу в опорный пункт". За полтора последних месяца они распространили десятки тысяч листовок. Пятеро активистов удостоены медали "За боевые заслуги": с листовками, распространенными этими активистами, пришли пленные...

- Политрук Лобанов также представлен к правительственной награде, заметил генерал Васильев.

Слово предоставлено старшему лейтенанту Никитину, работнику политотдела 95-й стрелковой дивизии. Никитин в дивизии новичок (его предшественник мужественно погиб, не выпустив рупора из рук). Он рассказал о "вчерашнем случае". Дело было так. Сразу же после атаки штурмового отряда пропагандист провел агитпередачу, обращенную к солдатам опорного пункта 305-й немецкой пехотной дивизии. Атака и агитпередача были успешными. 9 солдат с белым флагом поднялись на вершину высотки. К ним навстречу пошел наш лейтенант. Но в это время гитлеровцы открыли по солдатам пулеметный огонь, убили четверых. Остальные разбежались. Лейтенант привел только одного. Немецкого солдата била нервная дрожь. Лязгая зубами, он пробормотал: "Стрелять могли только офицеры, герр командёр..."

Затем выступили старший лейтенант Ямпольский (92-я стрелковая дивизия), старший политрук Миллер (45-я стрелковая дивизия) и другие пропагандисты.

Складывалась общая картина боевой агитации, которая строилась применительно к условиям уличных боев. Сочетание ее с боевыми действиями штурмовых групп и отрядов приносило определенные результаты, пусть, на первый взгляд, и не очень ощутимые, но ведь и вод$ камень точит... И если все еще не было массовой сдачи в плен, то потому только, что немцы не потеряли надежды на деблокирование. С десяток раз кряду фельдмаршал Манштейн ежедневно радировал окруженным: "Держаться! Мы идем на спасение!" Его призывы транслировались повсюду, где были радиоприемники, и едва ли не каждый немецкий солдат знал, что из района Котельникова и Тормосина движется к нему на спасение до 30 дивизий специально созданной Гитлером группы армий "Дон" под командованием Манштейна.

Тем настоятельнее требовалось подрывать эту надежду на спасение, подкреплять пропаганду армейских и дивизионных политорганов деморализацией немецких солдат изнутри, а это мог сделать только "свой" - пленный или перебежчик, отпущенный с его добровольного согласия в свою часть. Военный совет, одобрив агитационную работу политотделов дивизий, санкционировал также ас-пользование пленных и перебежчиков для распропагандирования тех немецких солдат, которые еще колебались. Политработникам было обещано несколько О ГУ (две они получили буквально через пару дней).

Перед тем как покинуть КП армии, я вместе с генералом К. А. Гуровым побывал у командарма. Окруженный штабными офицерами, склонившимися над каргами-, генерал В. И. Чуйков был занят планом боевой операции. Вскинув голову на скрип отворяемой двери, он бросил вопросительный взгляд и, когда Гуров представил меня, полусердито промолвил:

- Слышал, слышал, что вы у нас гостите... Садитесь. - И командарм жестом пригласил к столу.

Мое сообщение В. И. Чуйков выслушал внимательно, не перебивая. Был он немногословен. В заключение сказал, как мне показалось, утомленно, видимо, говорил об этом не впервые:

- Действительно, заманчиво не просто уничтожить окруженного врага, а пленить его. Но эта задача, как я думаю, куда труднее первой. Следовательно, надо решать обе вместе. И мы это делаем, но, увы, - тут он поморщился, словно бы надкусил кислое яблоко, - пока без больших успехов.

Спустя много лет в одной из его книг я прочитал: "Уже слышалось, когда наступали холода, вместо: "Рус, сдавайся, буль-буль Волга!"-другое, радовавшее нас: "Рус, давай ушанку". Может быть, такие факты покажутся кое-кому не стоящими внимания, для нас же такие донесения о моральном состоянии войска противника имели большое значение. Мы пристально изучали эти настроения, делали из них собственные выводы". И я снова мысленно перенесся в декабрь 1942 года, вспомнил, как дней через десять после отъезда из 62-й армии меня разыскал в политуправлении фронта майор Шелюбский и возбужденно рассказывал о том, что большая часть пропагандистов уже на КП, первые добровольцы из перебежчиков отправлены в опорные пункты немцев, а число пленных, как и перебежчиков, стало увеличиваться.

* * *

В седьмом отделе подполковник Здоров дал мне справку: только на Сталинградском фронте издано (и распространено в армии Паулюса) свыше 2 миллионов экземпляров листовок, обращений, газет, лозунгов, пропусков и других пропагандистских материалов. Но на окруженную армию издавали листовки еще и политорганы Донского и Юго-Западного фронтов! Кроме того, специально для Сталинграда Главное политическое управление выпустило 50 различных агитационных изданий. Всего же в декабре было распространено среди окруженных солдат более 5 миллионов экземпляров...

Среди этого множества печатной продукции выделю листовку "Секретный приказ немецкого командования", доставившую немало хлопот противнику.

Дело в том, что в этой листовке была склиширована копия совершенно секретного приказа командира 376-й пехотной дивизии, адресованного командиру 672-го пехотного полка этой дивизии, от 6 декабря 1942 года. Командир дивизии указывал: "Мне известно, что среди рядовых солдат и даже офицеров... советская листовка за подписью генералов Еременко и Рокоссовского вызвала стремление к капитуляции, так как создавшееся положение рассматривается как безнадежное". Далее командир немецкой дивизии сообщал, что до него дошли сведения "о случаях неповиновения во время атак, переходов на сторону врага, особенно групповых, о выступлениях перед рядовыми солдатами с призывом складывать оружие и сдаваться в плен". А посему он приказывает "пресечь разговоры солдат или офицеров о капитуляции - вплоть до расстрелов" и требует внушить строжайшее исполнение приказа фюрера: "Немецкий солдат должен умереть на совершенно безнадежном посту". Но именно копия этого совершенно секретного приказа попала в руки русских. Об этом рассказывалось в коротенькой преамбуле листовки: 7 декабря 1942 года был сбит немецкий транспортный самолет Ю-52, в котором находились 25 офицеров 384-й пехотной дивизии. Через два дня был сбит другой Ю-52 - с 29 офицерами 376-й пехотной дивизии, и у одного из них обнаружена копия этого приказа. Она и была целиком склиширована в листовке. "Гвоздем" приказа был пункт третий: "Имеющееся в вашем распоряжении горючее выдавать только с моего личного согласия, так как оно предназначено для транспортировки воздушным путем персонала штабов, которая, согласно желанию фюрера, должна начаться завтра с отправки корпусных штабов". В примечании к третьему пункту предлагалось все мероприятия, связанные с его исполнением, "сохранять в строжайшей тайне". Комментировать немецким солдатам смысл этого приказа, и особенно его третьего пункта, не было надобности. Солдатам только предлагалось ответить на вопрос: "Куда летели офицеры?" Тем, кто затруднялся подыскать правильный ответ, листовка подсказывала его: "Генералы и офицеры удирают, а вас, солдат, оставляют на.гибель". Следовательно: "Берите судьбу в свои собственные руки! Силой заставляйте офицеров сложить оружие! Посылайте к нам своих делегатов с предложениями о сдаче в плен!"{55}

Листовка, как показывали пленные, ослабила доверив солдат к офицерам, хотя и не подорвала его полностью. А их повиновение - даже в критической ситуации - оставалось серьезным препятствием на пути к массовой капитуляции.

* * *

Работа по разложению окруженной группировки изнутри могла стать более эффективной. Конечно, отправка агитаторов-добровольцев из числа пленных через линию фронта была связана с какой-то долей риска: отпущенные в свои части пленные могли вернуться к нам и привести новых пленных, но могли и не вернуться - гитлеровские офицеры не упустят случая, чтобы схватить, их. И все же в тех условиях разложение противники изнутри сулило наибольший успех. К сожалению, некоторые командиры и политработники по-прежнему не проявляли инициативы в этом направлении. Из беседы о начальником политуправления фронта генералом П. И. Дорониным мне стало ясно: работа по разложению окруженных изнутри в какой-то мере сдерживалась. А ларчик открывался просто - использовать этот прием мешала нерешительность члена Военного совета фронта Н. С. Хрущева. Неизвестно, как долго колебался бы он, если бы не разговор командующего фронтом генерала А. И. Еременко с И. В. Сталиным. Командующий, в частности, спросил, куда девать пленных немецких летчиков, выбросившихся с парашютом из подбитых самолетов, и получил ответ - послать их обратно к Паулюсу с предложением начать переговоры о капитуляции. Собрав пленных летчиков, А. И. Еременко сделал им соответствующее предложение, но они сказали: "Если мы вернемся и предложим герр генералу Паулюсу начать переговоры о капитуляции, нас неминуемо расстреляют. С вашего разрешения, герр генерал, мы не пойдем к Паулюсу, а останемся в плену, каким бы горьким для нас он ни стал".

И хотя летчики отказались вернуться к своим, сам факт такого указания И. В. Сталина положил конец всем колебаниям, и работа по разложению изнутри получила на этом фронте "зеленую улицу". Начальникам политорганов было приказано устанавливать "живую связь" с немецкими солдатами, склонять их к переходу в плен или к капитуляции, направлять в окруженные войска парламентеров от имени командиров частей Красной Армии. Политорганы получили также указание создавать на сборных пунктах и в пересыльных лагерях антифашистские группы из пленных, готовить из них агитаторов, которые затем могли бы быть посланы, разумеется добровольно, во вражеские части.

Неоценимой была бы в этом плане помощь немецких коммунистов, поэтому вместе с П. И. Дорониным мы выехали в 64-ю армию, где находились В. Ульбрихт и Э. Вайнерт. Мы не застали их ни в штабе, ни в политотделе. На переднем крае, в районе Ельшанки, они вели диалог с соотечественниками: выступали по радио, обращались через звуковещательные станции, писали листовки, встречались с делегатами от окруженных - последних, правда, было немного: лозунг "Высылайте делегатов!" только-только входил в практику.

На КП армии мы встретились с ее командующим генералом М. С. Шумиловым и членом Военного совета генералом З. Т. Сердюком. Настроение у них было хорошее - армия с боями продвинулась на 18 километров, а в эти декабрьские дни, активно атакуя врага, не позволяла ему перебросить отсюда ни одного полка на другие участки. Но когда за обедом я заговорил на свою излюбленную тему, лицо командующего сделалось недовольным, и он ответил мне точь-в-точь, как В. И. Чуйков:

- Их легче уничтожить, чем пленить... Конечно, мы ведем соответствующую работу, и товарищи Ульбрихт и Вайнерт много делают в этом направлении... Неистово, скажу вам, работают немецкие коммунисты. Стараются вразумить своих соотечественников, помочь им уйти от смерти, но... Приходят только одиночки я небольшие группы. - Он замолчал, а потом решительно произнес: - Хотите знать мое мнение, мнение кадрового командира? Пока немецкий солдат не получил приказа офицера, а офицер в свою очередь от вышестоящего командования, массовой, организованной капитуляции не будет.

- Солдаты еще не вышли из повиновения офицерам, - поддержал командующего З. Т. Сердюк, - к тому же они не собраны вместе, а рассредоточены по опорным пунктам, и в каждом из них есть фельдфебели или унтер-офицеры. А они консервативны, - З. Т. Сердюк мягко улыбнулся, - как старые, закоренелые холостяки, которые не любят менять привычки. Во всяком случае, очень неохотно делают это. - И став снова серьезным: - Нужно давление извне. Лучше всего приказ сверху.

Что ж, в этом было что-то рациональное. Но ведь не сидеть же у моря в ожидании погоды? Мне хотелось подискутировать, чтобы сообща найти пути решения проблемы, но в это время вошел с докладом, адъютант командующего: на КП доставлены какие-то тюки, сброшенные на парашютах немецкими самолетами и упавшие в расположении армии.

Внесли несколько тюков. В них оказались небольшие символические посылочки для солдат от родных к рождеству. В основном, красочные семейные фотографии. Мы отметили почти полное отсутствие продуктов - редко-редко попадалась тощая плиточка шоколада, но зато огромное множество рождественских открыток с пожеланиями скорейшего возвращения домой, беречь себя ради детей и семьи, счастливого рождества и т. п.

И не эти, в общем-то банальные, и обязательные приметы такого рода посланий поразили меня. Я подумал о том, какое впечатление должны были произвести они на солдат, находящихся в котле, как в аду. В их нынешнем положении на грани жизни и смерти - ближе к смерти, чем к жизни, - эти высказывания чувства личной приязни могли исторгнуть в ответ лишь протяжный и безнадежный стон отчаявшегося сердца. Я вспомнил, как удачно использовали политорганы прошлой зимой под Москвой те же "рождественские мотивы": листовки и агитпередачи, свидетельствовали пленные, наводили в окопах тоску по дому, будили в памяти идиллические картинки мирного времени, вызывали острое желание очутиться в кругу семьи. Сама мысль о войне: об окопах, морозах, отдающих приказания офицерах - казалась кощунственной и ирреальной.

Подполковник Головчинер, начальник седьмого отделения политотдела армии, образованный и энергичный организатор пропаганды, зажегся идеей "рождества под Сталинградом". Тут же был разработан план действий: отобрать открытки "Счастливого рождества!" и дополнить их призывами переходить в плен - иного смысла это пожелание теперь иметь не могло; сделать выписки из писем родных и в комментариях разъяснить, что последовать их призыву "сберечь себя для детей и семьи" - это значит переходить в плен, ибо плен это самый короткий и безопасный путь "скорейшего возвращения домой"; в листовках и агитпередачах напомнить солдатам об обещании Гитлера, данном еще в прошлом году: "Закончить войну к рождеству и вернуть своих верных солдат к семейному очагу"; напомнить и о том, как он это свое обещание выполняет: полмиллиона жен и детей остались вдовами и сиротами, война продолжается - как было под Москвой, гак будет и под Сталинградом; предусмотреть "рождественские послания" и к офицерам - они не могут не видеть бессмысленности сопротивления, поэтому на них ложится вся ответственность перед будущей Германией за судьбу вверенных им солдат.

Поручив двум литературным сотрудникам немедленно засесть за работу, Головчинер предложил мне выехать в 204-ю и 38-ю дивизии, чтобы подключить к "рождественской агитации" старших инструкторов политотделов. Он самым лучшим образом охарактеризовал капитана Никифорова и старшего лейтенанта Кипяткова, и я имел случай убедиться в энергичности и инициативности этих пропагандистов, а также в той помощи, которую оказывают им начальники политотдедов.

Поездки по Сталинградскому фронту необычайно меня обогатили: опыт армейских и дивизионных пропагандистов, личное знакомство с ними неутомимыми идеологическими бойцами, участие вместе с ними в конкретных делах - все это оказалось, да иначе и не могло быть, куда полезнее, чем только изучение донесений. Недаром говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Я готовился выехать во 2-ю гвардейскую и 5-ю танковую армии, но начальник Главного политического управления не разрешил продлить срок командировки ни на один день. Читатель легко поймет меня: уезжать накануне решающих событий по ликвидации окруженной группировки под Сталинградом, в которой оружие пропаганды начинает играть все более и более активную роль, очень не хотелось... И только одно радостное известие скрашивало отъезд: механизированные части 2-й гвардейской армии, нанеся сильный контрудар по 6-й и 23-Й танковым немецким дивизиям генерала Гота, остановили наступление войск фельдмаршала Манштейна. В районе Верхне-Кумского, в 50 километрах от кольца окружения, 4-й мехкорпус генерала В. Т. Вольского сжег и подбил около 200 немецких танков, противник потерял убитыми и ранеными более тысячи солдат и офицеров. Угрозу деблокирования удалось предотвратить. Последняя надежда окруженных на освобождение лопнула. Следовательно, и условия для нашей пропаганды стали еще более благоприятными - появилась реальная возможность добиться организованной капитуляции группировки Паулюса.

Попрощавшись с фронтовыми товарищами, я забежал перед отъездом за своими вещами в домик, который нам с Артуром Пиком отвели в Средней Ахтубе, когда мы только приехали, и где он работал над "Известиями". Меня встретила незнакомая женщина, еще нестарая, но сильно сдавшая, видимо, от выпавших на ее долю страданий, - на ее лице, густо испещренном морщинами, лихорадочно блестели глаза. Артур успел предупредить меня, что это и есть хозяйка домика - вернулась после долгого отсутствия.

- Надоело скитаться по чужим людям, - объяснила она мне, по-хозяйски затапливая русскую печь. - Вот и пришла... Небось не выгоните. - Она выпрямилась и прямо, не мигая, поглядела на меня. - Теперь немец Волгу не перейдет, не до того ему... Да и вы здесь не засидитесь - пора вперед, идти... - Она скрестила на груди руки, устремила пристальный взгляд на огонь, уже вовсю занявшийся в печи: - А мы тут родились и снова семьей жить будем...

Простые, бесхитростные, проникнутые страданием слова "Пора вперед идти..." еще долго не выходили у меня из головы: они всплывали в памяти всякий раз, когда Совинформбюро сообщало о новых успехах наших мужественных воинов.

"3а массовый плен и организованную капитуляцию!"

Во второй половине декабря на Среднем Дону последовал сокрушительный удар Юго-Западного и Воронежского фронтов по 8-й итальянской армии и десяти немецким дивизиям, еще более усугубивший критическое положение группировки Паулюса. Этому успеху способствовала и та предварительная работа, которую провели политорганы по разложению войск противника. Было решено направить на Юго-Западный фронт пропагандистскую группу Главного политического управления. Ее возглавил полковник Б. Г. Сапожников, опытный пропагандист, старейший работник нашего отдела. Напутствуя группу, Д. З. Мануильский, только что вернувшийся Со Сталинградского и Донского фронтов, говорил:

- Немцы в котл" находятся в состоянии аффекта. Едва ли не каждый задается вопросом: "Что день грядущий мне готовит?.." Мы должны помочь им ответить на этот вопрос. Что касается румынских, итальянских и венгерских солдат, то они ненавидят своих гитлеровских хозяев. Есть случаи неповиновения, даже перестрелок. Важно усиливать распри между Гитлеровцами и их союзниками, оперативно реагировать на факты разложения, подбирать должные аргументы...

В группу вошли немецкий писатель-антифашист Фридрих Вольф, наши специалисты по Румынии, Италии и Венгрии. Итальянское направление представлял весьма эрудированный пропагандист Дмитрий Николаевич Шевлягин.

Помощь группы политорганам оказалась весьма существенной. Пропагандистские материалы достигали цели. Вряд ли кто из тех, кому была адресована листовка "10 советов итальянским солдатам", в которой разъяснялось, как покончить с войной, не читал ее. И если им напоминали, что "немцы вас бросили в кровавое месиво войны, а ваших жен и детей обрекли на вымирание от голода, в вашей смерти и ваших страданиях виновны Гитлер и Муссолини", то рассчитывать на равнодушных не приходилось. "Пусть лучше накинут мне петлю на шею и вздернут на дереве, но воевать я больше не намерен", - писал домой рядовой Бускалья Винченцо из 53-го пехотного полка.

Более 1200 тысяч экземпляров листовок было распространено в 8-й итальянской армии, но особенным успехом пользовались две из них - "Немцы Снова предали вас" и "Куда вы бежите, итальянцы?!". В первой сообщалось о подлинных случаях: 19 декабря в Богучаре, а 20 декабря под Калитой германское командование вывело из-под удара наступающей Красной Армии свои дивизии и подставило итальянские. Это стало известно всему итальянскому войску, и оно побежало, а вдогонку ему полетела новая листовка "Куда вы бежите, итальянцы?!": до Италии 4000 километров, и даже бегом до нее не скоро добраться, к тому же кругом немцы, и они повернут вас обратно, снова и снова подставляя вас под удар. Единственно разумный выход в этих условиях - отречься от тех, кто предал вас, и переходить в плен. Плен - самый быстрый и безопасный путь домой, в Италию, тем более что лагеря для итальянцев расположены в южных районах СССР, а не в Сибири, крепкими морозами которой вас запугивали ваши неверные союзники.

Почти у каждого итальянца на руках были эти листовки, служившие им пропуском в плен, докладывал по прямому проводу начальник седьмого отдела политуправления Юго-Западного фронта полковник А. Д. Питерский. Отметил он и размах устной агитации в 1-й гвардейской армии, действовавшей на главном направлении прорыва, в частях которой Д. Н. Шевлягин подготовил 130 рупористов, довольно сносно выкрикивавших в минуты затишья: "Компаньерос, переходи сюда, к своим русским компаньерос!", "Русские - твои друзья, немцы - твои враги, переходи к нам!", "Бросай оружие - будешь жить и вернешься на родину!". Заслышав столь безыскусное и доверительное обращение, старательно и не без акцента выговариваемое, итальянские компаньерос, подготовленные к такому шагу всем ходом боев, охотно откликались на призывы русских компаньерос: на счету каждого рупориста было по нескольку десятков перебежчиков. А подготовленные Д. Н. Шевлягиным агитаторы-добровольцы из пленных, отпущенные в разбитые итальянские части, приводили с собой целые подразделения - взвод, а то и роту деморализованных. В районе Журавки и Черткова, где дислоцировались итальянские дивизии "Тридентино" и "Пазубио", после первого же танкового и артиллерийского удара капитуляция стала массовой и организованной.

Только за 10 дней наступления было пленено 48 000 итальянских, свыше 7000 румынских и 5000 немецких солдат и офицеров. Признаюсь, мы в Главном политическом управлении не без гордости читали донесения, в которых отмечались результаты работы политорганов среди войск противника. Начальник политуправления Воронежского фронта генерал С. С. Шатилов докладывал: "Все пленные итальянцы имеют наши листовки. Можно сказать, что итальянцы политически разложены с помощью нашей длительной агитации. Нанесенный нашими войсками удар завершил это разложение и встретил безусловно подготовленную к сдаче в плен итальянскую армию". Должное пропагандистам отдавал и начальник политуправления Юго-Западного фронта генерал М. В. Рудаков. Их работа "по разложению и подрыву боеспособности войск противника, - доносил он, - сыграла свою роль в общем успехе декабрьского удара, нанесенного частями фронта, в организации декабрьской победы, в пленении 60 тысяч вражеских солдат и офицеров".

Да, оружие пропаганды все более и более завоевывало признание как оружие боевое, пренебрегать которым было бы непростительно. Не случайно еще Пушкин отмечал, что никакая власть не может устоять против всеразрушительного "действия типографского снаряда"! Я хочу обратить внимание на два слова из донесения генерала С. С. Шатилова: он указывает на политическое разложение как результат "длительной агитации". Конечно, по сравнению с воздействием противника на свои собственные войска наша агитация по времени была непродолжительной. И тем не менее она достигла цели. Пропаганда - оружие замедленного действия, и только многократное воздействие на противника одних и тех же идей, тезисов и аргументов способно дать свои плоды. И мы не сбавляли темпа. Напротив - наращивали свои усилия.

28 декабря, когда войска деблокирования были уже разбиты, командующие Сталинградским и Донским фронтами А. И. Еременко и К. К. Рокоссовский еще раз обратились "К солдатам и офицерам немецкой армии, окруженным в районе Сталинграда". Это новое обращение также было санкционировано Ставкой. "Вы надеялись на помощь войск, поспешно собранных Гитлером севернее Котельниково, - рассеивали иллюзии окруженных советские военачальники. - Но и эти немецкие войска нами разбиты!" (Убито 17000, остальные отброшены на 60-85 км.) "Вы надеялись, что вас освободят войска, которые Гитлер в спешке нагреб в районе Тормосина. И эти войска полностью разбиты и уничтожены нами!" (С 16 по 27 декабря здесь, на Среднем Дону, убиты 58 000 и пленены 56 000.) "Наконец, вы надеялись на то, что вам поможет транспортная авиация... Но и эти ваши надежды... рухнули". (С 25 ноября по 27 декабря сбито 765 немецких самолетов, в том числе 473 транспортных Ю-52, кроме того, на аэродроме Тацинская захвачено 350 самолетов.) Итак, "...все ваши надежды на выход из котла окончательно лопнули". Обращение апеллировало и к немецким офицерам: "Вы можете спасти себя и ваших солдат, сдавшись в плен. Вы не смеете гнать на смерть немецких солдат, окруженных в Сталинграде. Подумайте о том: если вы не сдадитесь в плен, тогда вся ответственность за гибель десятков тысяч солдат падет на вас!"

Это обращение - еще одна попытка спасти жизнь огромного числа немцев. Командующие войсками двух фронтов предостерегали: "Кто не сдастся в плен сейчас, тот не может рассчитывать на снисхождение, тот будет уничтожен нашими войсками. Того ждет только одна судьба: смерть в ближайшие дни! Сдавайтесь в плен, пока еще не поздно!"

Я не случайно подробно процитировал этот документ: в нем прослеживается подлинно гуманное отношение к судьбе окруженных немецких солдат. Чем же ответило германское командование на это обращение? Приказом Гитлера "сопротивляться до конца"!{56}

В окруженной группировке гитлеровские офицеры убеждали солдат, что такое сопротивление -якобы позволит фюреру спасти весь южный фронт от разгрома, поскольку армия Паулюса "приковывает большие силы русских". (Этот аргумент в какой-то мере действовал до середины января, пока наши войска не отбросили группу армий "Б" с Кавказа за Ростов.) Всякое отступление, отказ от сопротивления, попытка перейти к русским расценивались как предательство и карались расстрелом. Одновременно геббельсовская пропаганда инсценировала кампанию по укреплению "связи родины с фронтовиками под Сталинградом". Радиостанция "Густав" вела ежедневные передачи для обреченных захватчиков, назвав их "героями Сталинградской крепости". Выступать в этих передачах принуждали престарелых родителей, жен и детей, призывавших под диктовку нацистов "держаться", как повелел фюрер. В том же роде были составлены и письма, захлестнувшие котел. В самой же окруженной группировке была создана атмосфера взаимной слежки и всеобщей подозрительности. Отдавались приказы о борьбе с "файндпропагандой" (вражеской пропагандой). Словом, все было брошено на то, чтобы дезавуировать новое обращение А. И. Еременко и К. К. Рокоссовского.

Начальник Главного политического управления вменил мне в обязанность ежедневно в 10.00 докладывать ему о ходе издания (и распространения в котле) обращения советского командования. К 8 января обращение было издано тиражом свыше двух миллионов экземпляров. Его текст многократно транслировался по радио, передавался по МГУ и ОГУ. Усилия политработников не пропали даром: как потом нам стало известно, содержание обращения знали в котле все.

Широко и настойчиво продолжали вести идеологическое наступление на противника политорганы трек фронтов. В помощь им Главное политическое управление направило в те дни 216 политработников, окончивших специальные курсы; было отгружено около 10 000 агитснарядов и винтовочных агитгранат, заряженных листовками, но самое главное - было принято решение послать на Сталинградский, а также на Калининский (к Великим Лукам) фронты группы агитаторов из пленных немецких офицеров-антифашистов. Это была первая пропандистская акция такого рода, и, естественно, ей предшествовали немалые сомнения. Как-то поведут себя наши вчерашние противники на переднем крае? Не даст ли себя знать былая закваска? Не вызовет ли она брожения вблизи тех окопов, от которых тянет знакомым дымком? Что ни говори, а вчерашние противники впервые объединялись для решения общей задачи. Но сомнения постепенно преодолевались, крепла уверенность, росло доверие друг к другу. Отзывы о немецких офицерах, окончивших антифашистскую школу, были самые положительные.

Накануне отлета первой такой группы под Сталинград - возглавить ее вызвался мой заместитель полковник Александр Афанасьевич Самойлов - в кабинете Д. З. Мануильского собралась своеобразная компания: политработники Красной Армии, вот уже полтора года воюющие с немецко-фашистскими захватчиками, и бывшие захватчики, а теперь пленные офицеры вермахта, сохранившие свои мундиры (и даже тщательно их вычистившие для такой встречи) с погонами и прочими знаками отличия, но уже сознательно вставшие на борьбу с фашизмом. Напряженные фигуры и неподвижные лица, несомненно, выдавали волнение немецких офицеров, но кто бы мог наверное знать, какие чувства испытывали они, о чем думали здесь, за круглым столом, в кабинете старейшего революционера-коммуниста. Ведь они, эти трое - ни капитан Эрнст Хадерман, ни обер-лейтенант Эбергард Каризиус, ни лейтенант Фридрих Райер, - не были коммунистами, больше того - не состояли ранее в какой-либо антифашистской организации. Вероятно, с ними произошло то, что Ленин называл политическим "распропагандированием". А теперь им предстояло склонить на сторону антифашистов своих соотечественников - не только солдат, но и прежде всего офицеров.

Эту цель преследовали и те пропагандистские материалы, с которыми уезжали на фронт пленные немецкие офицеры-антифашисты и с которыми внимательно знакомились они в тот вечер. С неподдельным интересом листали они подготовленную нашим отделом "Памятку немецкому солдату", обмениваясь между собой короткими фразами и одобрительно кивая. Памятка открывалась склишированными положениями из Гаагской конвенции 1907 года о военнопленных и условиях их содержания, затем шли выдержки из Постановления Совнаркома СССР от 1 июля 1941 года и Приказа No 55 народного комиссара обороны об отношении к военнопленным. Официальные документы дополняли тексты и фотографии о жизни пленных в СССР. Цитировался даже отрывок из одного немецкого военного учебника, в котором утверждалось, что сдача в плен не является позорной, "если жертва собственной жизнью уже бесполезна для отечества". (Именно в таком положении находились немецкие солдаты и офицеры в Сталинграде.) Привлек внимание офицеров-антифашистов и документ, раскрывавший правовое положение пленных в СССР, - специальное удостоверение для перехода в плен, идея которого также родилась в Сталинграде; теперь немецким военнослужащим точно становилось известно, на что они могли рассчитывать, если капитулируют. Привожу этот документ дословно:

"Удостоверение для перехода в плен

Предъявители сего офицеры и солдаты немецкой армии в количестве ............ чел. во главе с ....................... убедившись в бессмысленности дальнейшего сопротивления, сложили оружие и поставили себя под защиту законов Советской России. В соответствии с приказом наркома обороны СССР Сталина No 55 и согласно законам Советской страны им обеспечиваются: теплое помещение; шестьсот граммов хлеба в день и три раза в день горячая нища, причем два раза мясное и рыбное блюдо; лечение раненым и больным; переписка с родными.

Настоящее удостоверение действительно не только для группы, но и для отдельного немецкого солдата и офицера.

Командование Красной Армии".

С приездом на фронт полковника Самойлова и трех немецких офицеров-антифашистов работа по разложению группировки Паулюса расширилась, главным образом за счет агитации изнутри: 439 распропагандированных пленных, добровольно согласившихся вернуться в котел, привели с собой из опорных пунктов 1955 солдат.

Теперь командиры и политработники все более налаживали "живую связь" с противником через пленных, ставших агитаторами. И это тревожило ОКВ, выпустившее в январе 1943 года тематический номер "Сообщений". "Сообщения" - издание регулярное, предназначенное для офицерского корпуса, но этот номер специальный. Он посвящен "целям и методам пропаганды противника". В номере "опасным трюком" классифицировалось как раз стремление советской пропаганды "заговаривать с определенными подразделениями - системы, которая должна способствовать установлению личного контакта". Слух о личных контактах агитаторов-немцев, бывших еще вчера "защитниками Сталинградской крепости", а сегодня действующих против Гитлера и его войны, как и слух об "Удостоверениях для перехода в плен", которые рассматривались в качестве официального документа, а не простой "вражеской листовки", наконец, слух о тех, кто уже внял призывам "комиссаров" и, пользуясь удобным случаем, переметнулся в плен Красной Армии, - все это с молниеносной быстротой переходило из одного опорного пункта в другой, и ОКВ объявляло слухам настоящую войну. "Слух - это великая сила, - говорилось в том же "Сообщении". - Ничто не распространяется так быстро, как слух, особенно когда он плохой. Распространяемые слухи подобны ядовитым бактериям в теле".

"Бактерии" оказывали сильное воздействие на солдат, угрожая в целом группировке войск. Именно под влиянием слухов, навеянных нашей агитацией, в январе покинули свои опорные пункты еще несколько сот немецких солдат. Трудно переоценить значение этих теперь уже организованных и сравнительно массовых переходов в плен. Ведь немецким солдатам приходилось преодолевать невообразимые препятствия, возведенные гитлеровцами из лжи, клеветы и террора, перешагивать через собственный страх, который ежедневно нагнетался приказами офицеров и генералов окруженной группировки. Их, этих приказов, к нам попало немало, но я процитирую только один - самый главный, подписанный генерал-полковником Паулюсом:

"Солдаты моей армии! Все нападения врага на нашу крепость до сих пор были безрезультатны. Так как русский знает, что оружием он ничего не достигнет, он пытается воздействовать на вас пропагандой через листовки, чтобы сломить нашу волю к сопротивлению". "И т. д. и т. п. Как видим, уже первая его строка лжива насквозь. Лживыми были и все остальные доводы и "аргументы" - вроде тех, что якобы "русские мучают и убивают пленных" или "близится помощь фюрера". Таким образом, намерение защититься от советской пропаганды, от обращений А. И. Еременко и К. К. Рокоссовского, видно и невооруженным глазом. Но приказ Паулюса недооценивать было нельзя: авторитет командующего 6-й армией был достаточно высок, чтобы солдаты могли не считаться с ним. Тем более что многие из них продолжали верить нацистской клевете о советском плене. Еще питали надежду на прорыв кольца окружения. Наконец, напоминания о "приказе фюрера", о "единой клятве" были не чем иным, как скрытой формой устрашения. А гнева своих начальников немецкий солдат боялся пуще гнева господнего. И тем не менее...

20 января меня пригласил к прямому проводу полковник А. А. Самойлов. Он докладывал как раз о работе командиров и политорганов Донского фронта, расширяющих контакты с немецкими солдатами. Не забыл он упомянуть и о тех усилиях, которые предпринимаются антифашистами, чтобы взять "духовную крепость" офицерского корпуса Паулюса.

- Трудно дается нам этот штурм, - с грустью сказал Александр Афанасьевич. Но закончил доклад все-таки оптимистично: - Однако возьмем, обязательно возьмем. - И, прощаясь, добавил: - До скорой встречи с победой!

Встреча, увы, не состоялась. В ночь на 26 января вместе с экипажем МГУ Самойлов выехал на очередную рекогносцировку, предполагая провести и опытную агитпередачу. Проводник, видимо, сбился с пути, и агитмашина проскочила метров на 200 в нейтральную зону. Фашисты ее заметили и открыли огонь. Александр Афанасьевич организовал круговую оборону, потом прикрывал отход экипажа. Когда подоспели бойцы боевого охранения, тяжело раненный в грудь полковник все еще отстреливался, не давая немецким автоматчикам приблизиться к МГУ...

Полтора месяца бились врачи за жизнь политработника, но спасти его не удалось. 9 марта 1943 года в "Красной звезде" появился некролог... Надо ли говорить, как больно переживали мы потерю дорогого Александра Афанасьевича. Нам еще долго, очень долго продолжало недоставать его...

Планируя последний штурм окруженной группировки Паулюса, Ставка разрешила командующему Донским фронтом и своему представителю обратиться к немецкому командованию с ультиматумом. История этого ультиматума подробно описана в воспоминаниях главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова{57}. Кстати, инициатором ультиматума был именно он, в то время генерал-полковник артиллерии и представитель Ставки на фронте. Моя же задача - передать некоторые подробности, связанные с той работой, которая проводилась политорганами вокруг ультиматума, адресованного "командующему 6-й германской армией генерал-полковнику Паулюсу или его заместителю и всему офицерскому и рядовому составу окруженных германских войск в Сталинграде".

Парламентерская группа майора А. М. Смыслова вручила ультиматум в штаб Паулюса. В составе этой группы в качестве переводчика находился старший инструктор седьмого отдела политуправления фронта капитан Н. Д. Дятленко. Он успешно выполнил задание. Позднее Дятленко будет переводить допрос Паулюса командующим фронтом К. К. Рокоссовским и не раз побывает в стане врага.

В ультиматуме противнику предлагалось прекратить сопротивление, сдать "весь личный состав, вооружение, всю боевую технику и военное имущество в исправном состоянии"; прекратившим сопротивление офицерам и солдатам гарантировались "жизнь и безопасность, а после окончания войны возвращение в Германию или выезд в любую страну, куда изъявят желание военнопленные"; кроме того, сохранялись "военная форма, знаки различия и ордена, личные вещи, ценности, а высшему офицерскому составу и холодное оружие"; всем гарантировалось "нормальное питание", а "раненым, больным и обмороженным медицинская помощь".

Итак, все международные условия были соблюдены - даже сверх того: офицерам сохранялось холодное оружие, и тем не менее, как известно, Паулюс, выполняя категорическое требование Гитлера, отклонил ультиматум. Больше того, он попытался умолчать о нем перед обреченными, которым ультиматум давал единственный шанс на спасение и нормальную жизнь в плену.

И тогда об этом во всю мощь заговорил пропагандистский аппарат трех фронтов. За несколько дней над противником было разбросано около 2 млн. экземпляров листовок с текстом ультиматума; радио, рупоры, громкоговорящие установки свыше 6 тысяч раз передали сообщение о том, что ультиматум - этот единственный "путь к жизни" - отклонен по велению Гитлера. Включились в агитацию и пленные антифашисты: 330 из них были отпущены в котел, в свои подразделения, и они не только вернулись обратно, но и привели с собой свыше 3 тысяч солдат и офицеров. Повсюду на переднем крае были выставлены агитщиты с указанием маршрутов "к питательным и обогревательным пунктам для пленных".

Начальник седьмого отдела политуправления фронта полковник И. П. Мельников ежедневно докладывал мне о работе политорганов вокруг ультиматума и о том, как реагируют на него в котле. От пленных стало известно, в частности, что "текст ультиматума широко обсуждается во всех частях, даже в присутствии офицеров", что солдаты выносят решения "доложить командованию о необходимости принять ультиматум, капитулировать". Стали сдаваться, правда пока мелкие, подразделения во главе с офицерами. "Объективно должен признать, - заявил первый капитулировавший немецкий генерал фон Дреббер, что я нашел этот документ лояльным и деловым - он открыл путь к капитуляции".

Отклонение ультиматума еще больше обострило противоречия внутри котла, усилило позиции тех генералов и офицеров, которые склонны были прекратить сопротивление (теперь появились и такие), я уже не говорю о солдатах: они потеряли всякую надежду иным путем вырваться из "ада".

Иного пути и не существовало. Об этом еще раз было сказано в обращении командующего войсками Донского фронта генерала К. К. Рокоссовского и представителя Ставки генерала Н. Н. Воронова "К офицерам, унтер-офицерам и солдатам окруженной немецкой группировки". "Ультиматум, - говорилось в обращении, - был последним шансом на спасение. Отвергнув его, немецкое командование взяло на себя всю полноту ответственности. Значит, оно не дорожит вашей жизнью, счастьем ваших детей и жен, мечтающих снова увидеться с вами... Сейчас ваша судьба находится в ваших собственных руках... Сейчас от вашего благоразумия зависит ваша жизнь. Решайте!"

Понятно, что столь настойчивое стремление советского командования использовать все мирные средства при решении судеб многих тысяч немецких солдат проистекало не от слабости Красной Армии - это было высочайшим актом социалистической гуманности. Увы, командование окруженной немецкой группировки было глухо к голосу благоразумия.

9 января обращение советского командования и письменно и устно было доведено до всех немцев, находившихся в котле, а 10 января "заговорил" последний аргумент: началась наступательная операция войск фронта "Кольцо", в результате которой котел оказался расчлененным сначала на две части, затем на четыре. Централизованное управление, цементирующее сопротивление, рушилось, дисциплина разваливалась, армия агонизировала... И тогда все прояснилось: об авантюристичности планов Гитлера открыто заговорили офицеры, даже генералы. Командир танкового корпуса фон Виттерсгейм предложил Паулюсу отойти от Волги и был отстранен от командования. Командир 51-го корпуса фон Зейдлиц потребовал от Паулюса сдать армию, согласиться на капитуляцию - и был наказан.

Истины ради отмечу, что Паулюс, как он впоследствии признавался, понимал всю безнадежность сопротивления и сознавал ответственность за судьбу сотен тысяч солдат и офицеров. Еще 24 января он телеграфировал Гитлеру: "Поражение неизбежно. Чтобы спасти оставшихся, армия просит немедленного разрешения капитулировать". Ответ пришел без проволочек: "Капитуляция исключается. 6-я армия выполняет свою историческую миссию, сражаясь до последнего патрона". Паулюс повиновался и приказа о капитуляции не издавал. Больше того, в годовщину установления фашистской диктатуры он послал Гитлеру две верноподданнические телеграммы, заверяя, что армия "до последнего патрона удерживает позиции за фюрера и отечество" и "не капитулирует даже в безнадежном положении". Гитлер высоко оценил этот глубоко безнравственный поступок своего генерала: в ночь на 31 января он произвел его в генерал-фельдмаршалы. Надо отдать должное Паулюсу: он верно оценил ход фюрера. "Несомненно, Гитлер ожидает, что я покончу с собой", сказал он в ту же ночь своему адъютанту В. Адаму.

Самоубийство или плен? Смерть или капитуляция? Вопросы эти встали перед всеми, кто пережил "ужасы Сталинградской крепости" последней недели: 25 января - 2 февраля. "Нелегко было сделать выбор, - писал уже после войны в своих мемуарах Отто Рюле, в прошлом офицер 6-й армии. - Тут были и страх перед колючей проволокой лагеря для военнопленных, и боязнь унижения, и глубокое разочарование в обещаниях фюрера, и горькая ирония по поводу его приказа держаться до последнего. Нельзя было без содрогания думать о судьбе родины, родных, близких и всего народа"{58}. Это - мысли, характерные едва ли не для каждого офицера. И каждый по-своему отвечал на них.

Оказавшись отрезанным от других частей и опасаясь окончательного разгрома, командир 297-й пехотной дивизии генерал-майор фон Дреббер без промедления послал своего переводчика с белым флагом к командиру нашей части - просил ознакомить его с условиями капитуляции. Ознакомить с условиями капитуляции - это лишь формальность: как и все солдаты дивизии, генерал имел ультиматум на руках. Возражений у фон Дреббера не было никаких, и он сразу же написал приказ о капитуляции всех его подразделений. Политработники не упустили возможности предложить генералу написать личное письмо Паулюсу, и оно было написано тут же. "Приняли русские хорошо, словно бы докладывал он. - Обращение корректное. Мы убедились, что были жертвой ложной пропаганды о русском плене". Бывший подчиненный, он советовал своему непосредственному начальнику последовать его примеру возглавить капитуляцию всей армии.

Как свидетельствует в своих мемуарах В. Адам, получив письмо фон Дреббера, Паулюс был поражен настолько, что смог произнести всего два слова: "Это невероятно!"

Тем временем напряженно работали походные типографии и звуковещательные станции политорганов: теснимые к центру города вражеские войска получали исчерпывающую информацию о том, какая немецкая часть, где и когда, каким образом и во главе с кем капитулировала. И это массированное наступление - военное и идеологическое - подталкивало тех командиров вражеских частей, которые медлили с приказом о прекращении сопротивления.

Но лед тронулся: еще 25 января капитулировала 20-я румынская пехотная дивизия - бригадный генерал Димитриу прислал своего парламентера, привел 2500 солдат и офицеров; 26 января сообщил о готовности капитулировать командир полка связи 6-й армии; вместе с ним сложили оружие 800 связистов нерв управления войсками, и это окончательно изолировало Паулюса; 27 января так же поступил генерал Дюбуа, командир отсеченной 44-й танковой дивизии, получивший накануне Рыцарский крест; в тот же день полковник Л. Штейдле сговорился с другим полковником, и они послали общего делегата к командиру нашей части.

Генерал фон Даниельс собрал в помещении городской тюрьмы офицеров своей (и не только своей) дивизии, разъяснил им условия капитуляции, объявил о своем решении капитулировать и призвал всех последовать его примеру. О Гитлере, его приказе, о клятве, данной ему, не было произнесено ни слова. Можно ли было расценивать действия генерала как явную демонстрацию решительной оппозиции фюреру? Несколько позже, когда Даниельс стал активным антифашистом, я спросил его, с каких пор он считает себя противником Гитлера и его режима? Он ответил: "С момента, когда я капитулировал. Сталинград навсегда разделил нас". В дальнейшем мы как-то еще раз возвратились к этой теме, и он уточнил: "В Сталинграде, согласившись на капитуляцию, я тем самым выразил свой протест Гитлеру за предательство национальных интересов, а уже в плену стал сознательным антифашистом".

Цепную реакцию капитуляции уже ничто не могло остановить. Не мог ее остановить и Геббельс. А уж как он распинался перед солдатами и офицерами, гибнущими под Сталинградом! "Мы из нашего словаря навсегда вычеркнули слово "капитуляция", - льстил он им, выступая по радио 30 января. Он уже не заклинал именем фюрера, как делал это раньше, нет, он взывал к "законам чести" - традиционным, многовековым, милитаристским, пытаясь предотвратить опаснейшую для фашистского престижа капитуляцию 6-й армии.

Но чаша терпения переполнилась. Пленные рассказывали, что эта речь Геббельса, которую они слушали по радио в котле, сопровождалась выкриками: "Сталинград - не Германия!", "Приезжай сюда сам!", "Фюрер предал нас!"... Они ждали нового похода за их освобождение, но об этом он не сказал ни слова! Многие поняли: "Это конец!" Последняя телеграмма Паулюса в Берлин была лаконичной: "Идем навстречу катастрофе!", а его призыв сформировать офицерские батальоны для последнего боя остался гласом вопиющего в пустыне: добровольцев не нашлось.

Зато нашлись добровольцы парламентеры, бросившиеся устанавливать связь с командованием войск Красной Армии. Капитуляция становилась массовой, организованной, а германское радио, как ни странно, продолжало рассказывать побасенки: "Генералы и гренадеры в Сталинграде борются плечом к плечу и ведут последний отчаянный бой", затем у них иссякли боеприпасы, и "они с холодным оружием бросаются на врага", наконец, "фельдмаршал Паулюс со своими доверенными взорвал цитадель и взлетел на воздух".

На самом деле все обстояло иначе. 31 января Паулюс окончательно отказался от мысли покончить жизнь самоубийством и дал согласие на пленение. При капитуляции Паулюса и начальника штаба 6-й армии генерала Шмидта присутствовал писатель-коммунист В. Бредель. Он-то и рассказал мне о всех ее подробностях.

Любопытно, что Шмидт - ярый нацист и самый строптивый из окружения Паулюса, еще два дня назад требовавший расстреливать каждого за попытку сдаться в плен, - теперь сам стал инициатором переговоров о капитуляции. Он нервничал, стремясь тщательно завершить все формальности, связанные с пленением, схватить туго набитые чемоданы, стоящие рядом, чтобы поскорее опуститься на сиденье машины и оказаться под надежной охраной красноармейцев. "Сын купца, - разводит руками Вилли Бредель, - он хорошо сохранил в себе родительские повадки ловкача". На столе Шмидта не только листовка с ультиматумом, но и многие другие наши листовки, в том числе и обращения немецких антифашистов. Характерно, что все штабные документы были сожжены, а листовки сохранились. Больше того, они обстоятельно изучались настолько, что в разговоре с командованием Красной Армии высшие офицеры вермахта пользуются их терминологией, их аргументами, их гарантиями. Но Шмидту всего этого мало - у него есть еще просьбы. Он просит разрешить ему и Паулюсу взять с собой ординарцев и личное продовольствие. И получает согласие. Он просит перед их машиной пустить машину с красноармейской охраной. И снова получает согласие. Он просит считать в плену генерал-фельдмаршала Паулюса "личной персоной", то есть лицом частным, не связанным со своей прежней служебной должностью командующего армией. И получает отказ: желание незаконное. Впрочем, отказ не очень его удручает. Главное - забота о собственных удобствах, собственной безопасности.

При сдаче в плен Шмидт ни слова не проронил о десятках тысяч голодных солдат, больных и раненых. О них, немецких солдатах, позаботилось командование Красной Армии: все, обещанное в ультиматуме, было выполнено, несмотря на невероятно трудные условия, созданные вторжением фашистов в нашу страну.

2 февраля советское радио сообщило о капитуляции последней воинской части, окруженной в северном районе Сталинграда. Берлинское агентство Трансоцеан пыталось опровергнуть и этот факт: "Генералы не сдались живыми противнику, который никогда не оставляет живыми пленных. Генерал-фельдмаршал Паулюс, находясь в Сталинграде, носил с собой два револьвера и яд. Попал ли он в советские руки, будучи в бессознательном состоянии (поскольку он несколько дней как тяжело ранен) или мертвым - еще неизвестно".

В этой связи Главное политическое управление Красной Армии издало две листовки, которые были разбросаны над окопами противника всего советско-германского фронта и над территорией Германии. В первой листовке-обращении "К немецкому народу!" кратко излагалось содержание сообщения Совинформбюро о ликвидации 6-й полевой и 4-й танковой армий под Сталинградом, разоблачалось неуклюжее опровержение Трансоцеана: "Генерал-фельдмаршал Паулюс не был ранен, не застрелился и не отравился, он предпочел смерти советский плен". Фотография, изображающая допрос Паулюса советскими военачальниками, подтверждала это. "Немецкий народ должен знать правду, которую скрывает от него геббельсовская пропаганда, - говорилось в обращении. - В результате ликвидации окруженной под Сталинградом более чем 330-тысячной армии бессмысленной смертью погибли 240 тысяч немецких солдат и офицеров, 91 тысяча солдат и офицеров сложили оружие и находятся в безопасности в русском плену".

Вторая листовка - "Что произошло под Сталинградом?" - как бы конкретизировала содержание цервой. Среди пленных - 2725 офицеров, в том числе 200 полковников, 24 генерала (последние названы поименно с указанием теперь уже бывших служебных должностей). Перечислены все разбитые пли капитулировавшие дивизии и части, а также взятые трофеи. Сообщалось и о новых успехах Красной Армии: очищен от врага Кавказ, ее части подошли к Ростову и Харькову, прорвали блокаду Ленинграда. Листовка заканчивалась выводом: "Положение гитлеровской армии безнадежно. Генералы и офицеры, сдавшиеся в плен под Сталинградом, убедились, что война проиграна Гитлером. Они сдались в плен. Тем больше оснований у вас сделать это... Рвите с Гитлером и его кликой! Гитлер - это не Германия. Гитлеры уйдут, а Германия останется. Это поняли генералы, офицеры и солдаты, сдавшиеся в плен русским под Сталинградом"...

На вооружении опыт Сталинграда

Сталинградская битва, в ходе которой, по выражению Л. И. Брежнева, "выдохся наступательный порыв, был сломлен моральный дух фашизма"{59}, создала благоприятные условия для более глубокого идеологического воздействия на войска и население противника. Наша пропаганда велась с еще большим размахом в общем зимнем наступлении Красной Армии, в котором участвовало 11 фронтов. На главных направлениях противник откатился на запад на 600-700 километров. Его потери зимой 1942/43 года составили около 1,7 миллиона человек.

Политорганы все чаще стали практиковать агитоперации - так мы называли целенаправленное массированное идеологическое воздействие на определенную часть или соединение противника, осуществляемое одновременно всеми возможными формами и техническими средствами агитации и пропаганды. Примером может служить агитоперация, проведенная политорганами Калининского фронта, по разложению немецкого гарнизона в Великих Луках. В этом городе еще в конце ноября 1942 года были окружены более 10 тысяч немецких солдат и офицеров во главе с командиром 277-й пехотной дивизии подполковником фон Зассом. Гитлер приказал ему ни при каких обстоятельствах города не сдавать, пообещав прорвать окружение пятью дивизиями; фон Зассу он вручил Рыцарский крест и сказал, что назовет город его именем; каждого солдата наградил Железным крестом и даровал право на внеочередной отпуск сразу же после вызволения. Гарнизон свирепо сопротивлялся. Усилия наших пропагандистов в первое время не давали должных результатов отчасти и потому, что они не находили тех аргументов, которые помогли бы командованию склонить окруженных к капитуляции. К тому же был допущен досадный промах: отклонение ультиматума советского командования не было доведено до сведения вражеских солдат и офицеров.

Как и чем помочь политорганам Калининского фронта? Этот вопрос стал предметом специального обсуждения у Д. З. Мануильского. Дмитрий Захарович предложил послать под Великие Луки пропагандистскую бригаду ГлавПУ РККА. Он тут же позвонил А. С. Щербакову. Согласие было получено, и мы стали подбирать кандидатуры. Условились, что бригаду возглавит полковник И. С. Брагинский. В состав бригады вошли немецкий писатель коммунист Альфред Курелла и четверо выпускников Центральной антифашистской школы.

Пропагандистская бригада начала с того, что усилила устную агитацию каждую ночь в передачах по громкоговорящим установкам выступало не менее 40 пленных немцев. Всего же в агитоперации участвовало 80 агитаторов. Одновременно в окруженный гарнизон были посланы прибывшие из Москвы антифашисты, а также добровольцы из числа пленных. Они склоняли немецких солдат к капитуляции. Посланцы имели при себе письма и обращения от немецких пленных в СССР. И такой массированный агитштурм, как показали новые пленные, сильно взбудоражил солдат и офицеров гарнизона, расколов их на противников и сторонников капитуляции. За 3-4 дня в плен перешло более 2500 солдат и офицеров. Именем немецкого народа антифашисты решили склонить к сдаче в плен самого фон Засса. И хотя они не добрались до него, результаты их смелого рейда не замедлили сказаться: процесс разложения гарнизона ускорился - ежедневно немецкие солдаты переходили в плен группами. Это, естественно, привело к ослаблению гарнизона, и наши войска принудили оставшихся к капитуляции. 16 января под угрозой окончательного уничтожения 50 немецких офицеров вместе с их последними солдатами сдались. "Успех этой боевой операции, - докладывал начальник политуправления Калининского фронта генерал-майор М. Ф. Дребеднев, - сопровождавшейся большим количеством пленных и перебежчиков, укрепил среди наших командиров и политработников веру в силу и эффективность пропаганды как оружия, и доверие к этому оружию значительно поднялось в глазах рядовых и начальствующего состава частей и соединений".

Опыт "внешней политработы", приобретенный в Сталинградской битве и в последующих наступательных боях, представлял собой исключительную ценность. Главное политическое управление делало все для того, чтобы вооружить этим опытом кадры пропагандистов. Этой теме был посвящен издававшийся нашим отделом бюллетень. Кроме того, было решено, используя весеннее затишье на фронтах, провести Всеармейское совещание начальников седьмых отделов политуправлений.

Готовясь к совещанию, мы в отделе под руководством Д. З. Мануильского провели всесторонний анализ сталинградского опыта: в результате каких именно пропагандистских акций сдавались в плен десятки тысяч вражеских солдат и офицеров. С этой же целью был вызван в Москву начальник седьмого отдела политуправления Донского фронта полковник И. П. Мельников. Д. З. Мануильский пригласил также немецких, румынских, итальянских и венгерских товарищей, выезжавших на фронты южного направления в составе бригад ГлавПУ РККА и проводивших там свою пропаганду, и устную, и печатную, среди войск противника. Сообщение Ивана Петровича Мельникова произвело весьма приятное впечатление. Среди многих вопросов организации пропаганды он выделил едва ли не самый главный: умение найти аргументы, которые заставили бы солдат и офицеров противника преодолеть психологический барьер и капитулировать.

Из сообщения Мельникова мы сделали и другой вывод: весьма действенным средством воздействия на вражеские войска стала пропаганда изнутри. К этому выводу приходили также В. Ульбрихт и Э. Вайнерт, много сделавшие для того, чтобы с помощью военнопленных, антифашистская настроенность которых не вызывала сомнений, устанавливать постоянную живую связь с окруженными вражескими частями. "Засылка новых идей и нового духа" - так, точно и метко, назвал Э. Вайнерт агитацию пленных-антифашистов в своих частях. Но для этого опять же надо было знать все, что происходит в стане противника. Увы, именно такого знания порой и недоставало армейским политорганам, и это не позволяло находить наиболее сильные аргументы в пропаганде среди вражеских войск. В. Ульбрихт, например, рассказал о таком курьезе: однажды он сделал подряд пять агитпередач, адресованных немцам, а пришли в ответ на эти передачи румыны - немцев на этом участке не было. Отметил В. Ульбрихт и такой факт: пропагандисты "не всегда отвечали на контраргументы противника". В частности, утверждение гитлеровцев о том, что "за декабрем придет май", то есть после поражения под Сталинградом придет успех весной, осталось без опровержения, а ведь этот аргумент подкреплял упавший дух врага. Да, упущения, недочеты в нашей работе тоже были. И их также предстояло обстоятельно проанализировать.

Всеармейское совещание открылось 15 апреля 1943 года. В Центральном Доме Красной Армии мы встречали боевых друзей - начальников седьмых отделов политуправлений фронтов, начальников седьмых отделений политотделов ряда армий, наиболее отличившихся старших инструкторов политотделов некоторых дивизий. Были приглашены и начальники политуправлений некоторых фронтов. Многих участников совещания я знал очень хорошо, с иными был только знаком или наслышан о них.

Минутой молчания все мы почтили память наших товарищей по оружию: незадолго до совещания скончался от ран, полученных под Сталинградом, уже известный читателю полковник Самойлов; под Новгородом в бою погибли все сотрудники седьмого отделения политотдела 2-й ударной армии во главе с полковым комиссаром Шабловским, а под Киевом - весь седьмой отдел политуправления фронта, возглавляемый батальонным комиссаром Рябошапко; в тех же краях на Днепре мы потеряли майоров Гельбраса и Изаковича, выполнявших задание Военного совета Южного фронта; на Северо-Западном геройской смертью пали пропагандисты Мишкин-Яблонский (в свое время он был личным секретарем Эрнста Тельмана) и Гершензон...

Какими словами передать чувства, обуревавшие меня в эту минуту? Чувства, никогда, пожалуй, не покидавшие меня, но теперь вспыхнувшие с особой остротой, особой болью. "Вопрос о жалости на войне - сложный вопрос, - очень точно заметил в своих воспоминаниях Л. И. Брежнев. - Война дело жестокое, и смерти на ней неизбежны... Тут нравственное оправдание одно быть вместе с бойцами в тяжелый момент, испытывать те же опасности. И делать все, что ты можешь сделать, чтобы уберечь их от излишнего риска, облегчить их невзгоды"{60}. Наши пропагандисты утверждали высокую правоту дела, которому они служили и во имя которого отдали свою жизнь. Памятником, наградой им явились победы Красной Армии - в этих победах частичка и их ратного подвига.

На совещании единодушное признание получил опыт Сталинграда. Этому способствовали и выступления участников беспримерной эпопеи. Они охотно делились "секретами" успеха, подчеркивали, что под Сталинградом доказано: моральный дух немецкой армии - это в конечном счете ее ахиллесова пята.

На совещании отмечалось, что командиры и политорганы теперь придают должное значение "внешней политработе". Так, подготавливая контрнаступление против 3-й румынской армии, Военный совет Юго-Западного фронта, например, специально указал командующим армиями: "Работа среди войск противника является одним из непременных условий успеха подготовляемых операций войск". И это действительно так. По признанию румынского командования 3-я армия оказалась морально индифферентной: не хотела воевать за интересы фашистской Германии, все более склоняясь к нашим лозунгам и призывам. При первом же мощном ударе оружием началась массовая сдача румынских солдат в плен. Начальник отдела политуправления Юго-Западного фронта А. Д. Питерский привел примеры непосредственного участия командиров и политработников в Пропагандистской работе: командующий армией генерал Д. Д. Лелюшенко писал листовки - а он хорошо знал, о чем надо писать и к чему призывать вражеских солдат; командир 137-й стрелковой дивизии генерал-майор А. И. Алферов обращался к окруженному немецкому гарнизону в Чертково - его выступление сыграло важную роль в капитуляции гарнизона.

Мне вспомнился рассказ Д. З. Мануильского, возвратившегося с фронта в феврале 1943 года, о подвиге начальника политотдела Лисичкина:

- Товарищ Лисичкин случайно попал в расположение противника, но не растерялся. Он вышел из машины и пошел навстречу итальянским солдатам, жестами призывая их в советский плен. Жесты были поняты. Полковой комиссар привел на пункт сбора военнопленных почти пятьсот солдат. В другой раз, прекратив огонь, он снова вышел навстречу врагу и стал агитировать его солдат прекратить сопротивление. Но перед ним оказались не итальянцы, а немцы, и политработник погиб.

Поясняю: речь идет о Лисичкине Емельяне Алексеевиче, полковнике (это звание ему присвоено 20 декабря 1942 года), начальнике политотдела 35-й гвардейской стрелковой дивизии.

На Всеармейском совещании полковник А. В. Кирсанов, в то время уже начальник седьмого отдела политуправления Воронежского фронта, доложил об эффективном использовании такого фактора, как растущая ненависть венгерских солдат к "чужой войне".

О работе среди войск стран - сателлитов фашистской Германии говорил также начальник политуправления Ленинградского фронта генерал-майор К. К. Кулик, посвятивший свое выступление опыту ведения пропаганды по разложению противника в условиях блокады города, ее прорыва в январе 43-го. Политорганы воздействовали не только на отборные, в том числе эсэсовские и полицейские, части немецкой армии - фронту противостояли солдаты 14 национальностей. Шестую часть полосы фронта занимали дивизии финской армии. Под Ленинград гитлеровцы бросили и испанскую "голубую" дивизию.

- Политорганы фронта, - сказал генерал Кулик, - преодолели столь многослойный языковой барьер.

"Ленинград вам не взять, вы оказались бессильны это сделать, и долго отсиживаться за оборонительными сооружениями вам не удастся!" - такая предупредительная агитация, неустанно проводимая на базе отличных технических средств, помогла создать в противостоящих вражеских частях настроение бесперспективности и желание избежать "печального повторения" Сталинграда. И это настроение дало себя знать уже в ходе" прорыва блокады, сказалось как в упадке силы сопротивляемости врага, так и в пленении нескольких тысяч солдат и офицеров; испанская же дивизия вскоре и вовсе была выведена из строя, многие ее солдаты перешли в расположение советских войск.

На совещании говорилось о творческой инициативе пропагандистов, об их чувстве нового, поддерживалось все ценное и полезное. С интересом была выслушана речь начальника отдела политуправления Северо-Западного фронта подполковника Л. А. Дубровицкого. Он рассказал, в частности, о диалоге с немцами по трофейной боевой рации. Инициатором такого диалога выступил старший инструктор политотдела горнострелковой латышской дивизии капитан Д. Вульфсон, за плечами которого была школа революционного подполья. В начале января 1943 года Военный совет поручил ему, политически зрелому и великолепно владеющему немецким языком пропагандисту, установить "агитационный контакт" с радистами противостоящих частей противника. Вульфсону вручили трофейную рацию типа "Т. Эмкфеллер" с радиусом действия 20 километров. В течение недели он слушал переговоры вражеских радистов, изучал режим и технику их работы, а затем вошел с ними в контакт. Поначалу он выдавал себя за немецкого радиста. Затем задал как-то коллегам вопрос: "Верите ли вы сообщениям ОКВ?" Ответы получил самые разноречивые. И прокомментировал очередную сводку ОКВ... Любопытство немцев росло день ото дня, хотя они скоро догадались, что с ними беседует советский пропагандист, потому что "унзере рус", как они его называли, передавал письма пленных с точными адресами их семей и номерами воинских частей, в которых те служили, задавал радистам вопросы. Думаю, что есть смысл воспроизвести один его диалог.

Вульфсон. Партнер! Слушайте "В последний час" о Сталинграде.

Немец. Я вас уже несколько раз слышал. Отвечаю на ваш вопрос. Битва под Сталинградом - тяжелый удар для нас. Но, сами понимаете, когда лес рубят, щепки летят.

Вульфсон. Шестая армия - это тоже "щепка", по-вашему?

Немец. Да, правда, большая, но не единственная.

Вульфсон. Мы по плану наступаем, вы по плану отступаете. У обоих у нас хорошее настроение: все идет по плану.

Немец. Хорошо смеется тот, кто смеется последний.

Вульфсон. Дело не в смехе. Мы деремся за свою свободу, за свою страну, за свои семьи, а вы пришли угнетать, наживаться, грабить.

Немец. Это неправда. Мы предотвратили лишь ваше нападение на Германию.

Вульфсон. И вы верите этой выдумке Гитлера? Почему же вы в июне сорок первого не встретили у нашей границы готовые к наступлению войска?

Немец. Да, это и удивило меня.

Вульфсон. Вот видите, а теперь мы будем драться, пока последний немецкий фашист не будет изгнан из нашей страны. Вы ведь тоже поступили бы так же, если бы кто-нибудь напал на Германию.

Немец. Ну конечно. Слушайте, я должен кончать.

Вульфсон. Я вас вызову завтра в 16.00. Вы слышите?

Немец. Понял. 16.00.

Вульфсон провел свыше тысячи таких передач, а слушали его каждый раз от 20 до 40 вражеских радистов, этих разносчиков "слухов", а по существу, нашей правдивой информации. В дальнейшем опыт Вульфсона был использован почти на всех фронтах. Успешно применил его на Ленинградском фронте, например, пропагандист Эккия, установивший агитконтакты с финнами. Всего же в годы войны свыше 30 трофейных раций работали в системе "внешней политработы".

Но вернемся на Всеармейское совещание, где продолжался заинтересованный обмен мнениями и опытом. Запомнилось мне, в частности, яркое выступление начальника отдела Главного политического управления ВМФ подполковника К. А. Денщикова.

С Константином Александровичем, воспитанником Военно-политической академии имени В. И. Ленина, мы были хорошо знакомы. Стройный, подтянутый офицер с волевым выражением лица, вежливый и корректный, он часто заходил в наш отдел, знакомил меня с листовками, обращенными к военным морякам вражеских стран, просил перевести тексты этих листовок на соответствующие иностранные языки и отпечатать массовым тиражом. Все его просьбы мы охотно выполняли. Содружество наше раз от разу расширялось и крепло. В памяти сохранились названия некоторых листовок: "Советские воды - могила немецких кораблей", "Каждые четыре часа в русских водах гибнет немецкий корабль"... Серия листовок была посвящена действиям советских подводников, наносивших мощные удары по немецкому судоходству на Севере.

Внимание участников совещания привлек рассказ Денщикова о том, как остро и эффективно оружие слова звучало в героической обороне полуострова Ханко.

- Вместе со снарядами и минами, - говорил Константин Александрович, к противнику летели листовки. Они были краткие, но острые, били, как говорится, не в бровь, а в глаз.

Позднее, уже после войны, я ознакомился в архиве с донесением об этой "войне слов". Политработники гарнизона Ханко - военный комиссар А. Л. Раскин и начальник политотдела П. И. Власов - привлекли к разработке листовок талантливых литераторов, в том числе известного ныне поэта Героя Социалистического Труда Михаила Дудина, и не менее известного художника Бориса Пророкова, работавших в редакции гарнизонной газеты "Красный Гангут". Всю силу своего таланта они вкладывали в слова и рисунки, изобличавшие фашистских правителей Германии и их финских прихвостней.

* * *

На совещании, проходившем два дня, выступило свыше 60 политработников и представителей политэмигрантов-антифашистов. И доклад и прения подтвердили правильность курса, взятого политорганами; оправдали себя и общеполитическая пропаганда, и конкретно-оперативная агитация, и такие средства и формы работы, как обращения командования, разложение вражеских войск изнутри, участие антифашистов и многое-многое другое.

Это, разумеется, не означало, что не было недочетов в нашей работе или что мы не видели их. Нет конечно. И об этих недостатках я прямо говорил в своем докладе: приводил примеры малоубедительности некоторых листовок и агитпередач; сетовал на неумение пропагандистов находить неопровержимые аргументы и вовремя использовать факты массового пленения для обеспечения капитуляции врага; не забыл сказать о распылении сил и технических средств пропаганды, тогда как нужна была их концентрация на наиболее слабых и уязвимых участках противника; указал на досадные языковые ошибки.

Некоторые пропагандисты не проявляли должной инициативы и активности, притерпелись к шаблону, не использовали новых форм и приемов работы в соответствии с изменениями обстановки. В частности, политорганы Брянского фронта, распространив за ноябрь-декабрь 3 миллиона листовок и проведя 3 тысячи агитпередач, получили в результате всего лишь 8 перебежчиков. Мне могут возразить: дескать, о результатах пропаганды нельзя судить только по количеству перебежчиков. Что ж, тут есть доля истины. Действительно, пропаганда - оружие дальнего действия. Но верно и другое: в условиях войны время не ждет. Да и объективные причины (удары по врагу оружием) создают благоприятные возможности для пропаганды. Очень важно при этом, чтобы пропаганда была острой, конкретной, ее аргументы - убедительны. Но именно этого и не хватало многим листовкам, изданным политорганами Брянского фронта.

- Работа по разложению войск противника - дело партийное, следовательно, дело всех военных советов и командных кадров, всех политорганов, а не только их седьмых отделов, - начал свое выступление на совещании Д. З. Мануильский, и его слова вызвали шумное одобрение в зале. К сожалению, не все еще понимают эту простую истину, кое-кто сводит столь важное и сложное дело к второстепенной задаче. Когда наша армия вела преимущественно оборонительные бои, мы применяли соответственно им и средства - листовки, агитпередачи, плакаты. В нынешних же условиях одного этого недостаточно. В сборном войске противника начался процесс разложения. Наши героические воины выводят из строя армии союзных Гитлеру государств. Вызревают элементы разложения и в вермахте. Но чтобы дать им созреть, надо применять дополнительные, новые, более живые формы пропаганды и агитации. Надо стремиться разлагать немецкую армию немецкими же руками - это как бы второй план нашей работы. Он более сложен. Он требует инициативы, активности, мастерства. Но прежде всего мы должны преодолеть консерватизм и косность в нашей собственной среде. Я хочу привлечь ваше внимание к инициативе политработников Юго-Западного и Северо-Западного фронтов. На базе лагерей для военнопленных они создали нечто вроде курсов для немецких солдат и офицеров, изъявивших желание включиться в борьбу с фашизмом{61}. Теперь важно провести четкую границу между нашей пропагандой, ведущейся от имени Красной Армии, и пропагандой антифашистов. Мы доказываем немцам безнадежность их борьбы, неизбежность их поражения, нашу готовность бороться до победы. Антифашисты, признавая неизбежность поражения Гитлера, призывают немецких солдат не допустить катастрофы Германии, помочь своему народу кончить войну, призывают уходить с фронта, принимать ультиматумы командиров Красной Армии о капитуляции. Вместе с антифашистами мы бьем в одну точку, но по-разному... Дерзайте, товарищи! В 1918 году Ленин писал командующему Шестой армией в ответ на его телеграмму, - глаза Д. З. Мануильского молодо заблестели, когда он с чувством читал ленинские строки: - "Вполне сочувствую Вашему плану отпускать пленных, но только непременно понемногу и исключительно тех, кто действительно хорошо распропагандирован. Телеграфируйте мне немедленно, если надо, то шифром, сколько у вас пленных, какой национальности и сколько из них распропагандировано"{62}. Так вот, товарищи, сегодня таких же добрых вестей - сколько у вас пленных и сколько из них распропагандировано - ждем и мы от вас. Ждем вашего содействия углублению процесса разложения гитлеровской армии. Она еще сильна, как сильна и фашистская пропаганда, которая во что бы то ни стало постарается этот процесс пресечь. Его можно замедлить, притормозить, однако остановить и предотвратить процесс разложения вражеских войск уже невозможно! И от вас во многом зависит, какими темпами пойдет его развитие!..

Получив исчерпывающие указания об организации нового идеологического наступления на противника, пропагандисты разъехались по своим фронтам и армиям. Мы же, сотрудники седьмого отдела ГлавПУ РККА, продолжали разрабатывать меры по обеспечению его эффективности. Так, обобщив предложения участников совещания, мы внесли представление о дополнительных льготах для перебежчиков. Вскоре Генеральным штабом была издана директива No 1470. Теперь солдаты и офицеры противника, добровольно перешедшие в плен Красной Армии, получали: 1) повышенную норму питания; 2) размещение в лагерях, расположенных в особо благоприятных климатических условиях; 3) преимущество в выборе работы по специальности; 4) преимущество в отправке писем родным в Германию; 5) внеочередное возвращение в Германию или, по желанию, в любую другую страну немедленно после окончания войны. Этот документ стал сильным и убедительным доводом в агитации за плен.

В мае мы направили в политорганы рекомендации, связанные с положениями приказа No 195 Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1943 года. Были определены следующие направления пропаганды среди вражеских войск: итоги зимнего наступления Красной Армии предопределяют неотвратимое поражение Гитлера; Германия стала театром войны с воздуха, а в ближайшем будущем станет и с моря и с суши; гитлеровская клика переживает кризис, пугает немецкий народ катастрофой, следовательно, сама признает неизбежность своей гибели; тотальная мобилизация в Германии - яркое проявление кризиса, это не спасение от него, а истощение Германии, она может оттянуть поражение, но не предотвратить его; иностранные рабочие в Германии - горючий революционный материал в немецком тылу.

Работники нашего отдела готовились к выездам на фронты и в армии. Предстояло провести учебные сборы пропагандистов, оказать помощь политорганам в осуществлении тех рекомендаций, которые были выработаны Всеармейским совещанием. Д. З. Мануильский, напутствуя каждого отъезжающего, напоминал:

- Поинтересуйтесь, что думают вражеские солдаты о предстоящих летних сражениях. Нам очень важно это знать...

Я выехал на Северо-Западный фронт, войска которого готовились - после долгого стояния на месте - к активным боевым действиям. Со стороны командующего генерал-полковника П. А. Курочкина, члена Военного совета генерал-лейтенанта Ф. Е. Вокова и начальника политуправления генерал-майора А. Д. Окорокова я встретил весьма заинтересованное отношение к использованию сталинградского опыта по разложению войск противника. В частности, сразу же был решен вопрос о реорганизации фронтовых антифашистских курсов в школу и ее полном материальном обеспечении. Хочу отдать должное начальнику седьмого отдела подполковнику Л. А. Дубровицкому (ставшему вскоре полковником): одним из первых оценил он перспективность антифашистской агитации пленных и сумел создать для нее базу. В активе отдела была и устная газета для немецких солдат, стоявших у Ильмень-озера, - записанные на грампластинки выступления немецких пленных об условиях их жизни в советском плену удачно сочетались с признанием их соотечественника - солдата, который перед смертью записал в своем дневнике: "Лучше 10 походов во Францию, чем один на Россию..." Все средства, которыми располагал отдел, были задействованы в полную силу: хорошо оснащенная передвижная типография, мощная громкоговорящая установка, спецмашина для записи выступлений на пластинки и их воспроизведения, походная фотолаборатория и т. д. Действовали курсы подготовки дикторов для "звуковок", которыми, кстати, руководил В. Б. Герцек, впоследствии известный диктор Всесоюзного радио. Артиллеристы придумали прицельные "листометы", разбрасывавшие листовки среди тех солдат, которым они были адресованы. Одним словом, дело свое здесь любили, занимались им увлеченно, и это наглядно показал фронтовой сбор пропагандистов. Прошел он на высоком уровне, подтвердившем готовность пропагандистов скрестить оружие с врагом.

Запомнился волевой и энергичный начальник седьмого отделения политотдела одной из армий майор П. Г. Пшебильский, наладивший регулярный выпуск оперативных листовок и агитпередач для противостоящих вражеских частей. Приятное впечатление произвела небольшого росточка, но очень складная и боевая Галина Хромушина, инструктор политотдела 53-й армии, отлично знавшая немецкий язык и ратовавшая за то, чтобы "смелее вторгаться в самое логово врага". Впоследствии, как я не раз узнавал из донесений, она неоднократно доказывала, что слова у нее не расходятся с делом...

Слушая выступления на этом сборе, я испытывал чувство признательности к своим товарищам по оружию, о чем и сказал им. Но одновременно сказал и о том, о чем не мог умолчать: некоторые листовки, изданные политуправлением Северо-Западного фронта, явно грешили литературщиной. Тема порой раскрывалась со стороны какой-нибудь остроумно подхваченной, но маловажной и случайной детали. Выдумка сковывала автора, мешала ому подойти к теме всесторонне вооруженным, снижала убедительность аргументов. Так, в листовке "Король гол" лишь пересказывалось содержание известной сказки Андерсена и разоблачения Гитлера не получилось, хотя именно это, вероятно, и было задумано. Другая "невинная шалость" - кроссворд в форме свастики - больше подходила для развлечения немецких солдат, нежели для их разложения. Пишу об этом потому, что каждая листовка - это своего рода заряд, и если заряд начинен не порохом, а трухой - пусть даже в хорошей упаковке, - он, понятно, не взрывается.

Возвращался я с Северо-Западного фронта обогащенный как наблюдениями и встречами с пропагандистами, так и опытом политорганов. Думал о том, как использовать те сведения о противнике, которые почерпнул здесь из трофейных документов и рассказов пропагандистов.

В июне, когда с фронтов вернулись и другие сотрудники отдела, мы занялись изучением данных о противнике, добытых из различных источников. Очень кстати, естественно, оказались и те сведения, которыми интересовались работники отдела по совету Д. З. Мануильского. Постепенно складывалась такая картина. Несмотря на поражение зимой 1942/43 года, враг по-прежнему обладал большой военной мощью. Тотальная мобилизация в Германии, а также в оккупированных странах позволила Гитлеру сосредоточить на советско-германском фронте огромную армию, оснастить ее новейшим оружием и боевой техникой. Пользуясь отсутствием второго фронта в Европе, немецкое командование усиленно готовилось к новому летнему наступлению. Но в то же время сведения, которыми мы располагали, указывали, что вермахт - это далеко не монолит. В нем наряду с теми, кто рвался в бой с безумной мыслью о реванше, немало солдат, проявляющих известную осторожность. Они не прочь взять реванш, но "к шансам на победу Германии" относятся скептически: "У русских много резервов, у немцев же их не хватает" (многие пленные оказались из дивизий, переброшенных на Восток с Запада!). Другие же недовольны пополнением: "Если уж мы, старые фронтовики, не смогли ничего добиться, то все эти тыловые крысы ничего нового не дадут". Была, наконец, и такая часть солдат, которая поняла, что "не нуждается в жизненном пространстве на Востоке". (Еще бы! Сотни тысяч немецких солдат уже получили свои три аршина "пространства"...) Заметна и неприязнь к насильно мобилизованным ненемцам, которыми разбавляют роты, батальоны и даже полки, - на них нет никакой надежды, так как они не обладают "патриотическим настроением".

Но обольщаться, безусловно, не приходилось. Фашистская пропаганда обладала достаточным опытом оболванивания, чтобы, играя на любви к родине, на устрашении гибелью Германии, бросить немецких солдат на новый штурм. Один пленный, утверждая, что его показания выражают настроения фронтового большинства, заявил на допросе: "У солдат теперь нет моральной убежденности, 50 процентов из них не верит в победу Германии, но большая часть боится и поражения".

Таков едва ли не первый результат обработки немецких солдат, которым стали открыто говорить о нависшей угрозе. "Германия, пробудись!" - верещал Геббельс. Война вступила в критический этап, требующий чрезвычайных усилий нации, "священного фанатизма", "новых жертв". И снова ложь, клевета, запугивание: "За Красной Армией идут карательные отряды, за ними следует массовый террор, а затем начнется ад". Ложная посылка - ложное и следствие: "Вместе воевали - вместе и отвечать будем". А потому выход у всех один: победить или погибнуть. Гитлеровская клика с маниакальной настойчивостью тащила за собой в пропасть немецких солдат - страх перед местью и уничтожением, автоматизм повиновения, заложенный десятилетиями пруссачеством, и на этот раз сделали свое дело.

Нет, говорили солдатам вермахта наши листовки, новое наступление Гитлера не изменит хода войны, оно принесет немцам лишь новые жертвы, еще большие, чем на Волге (этот тезис выражал одно из направлений в нашей пропаганде летом 1943 года). Помните, "что произошло под Сталинградом", помните "уроки Сталинграда" (так называлась серия листовок) - все это может повториться. Мы издали иллюстрированную документальными фотографиями листовку "Мертвые обращаются к живым": "тени Сталинграда" напоминали тем, кто готовился к новому наступлению, - и они в свое время были обмануты, и они стали жертвами этого обмана. "Не верьте тому, чему верили мы!" призывали мертвые живых и предупреждали: "Летом вам предстоит пережить еще более ужасные неожиданности, чем те, которые пережили мы прошлым летом". Цифры, факты, расчеты, Сравнения, соотношение экономического потенциала СССР и антигитлеровской коалиции, с одной стороны, и гитлеровской Германии, с другой, - все это было призвано доказать немецким солдатам, что "победит тот, кто сильнее (еще одно направление в пропаганде). "Неумолимый закон войны гласит: побеждает тот, кто сохраняет свои силы и достигает превосходства к ее развязке", - говорилось в листовке, изданной Главным политическим управлением Красной Армии. Между тем "тотальная мобилизация" Гитлера, истощающая последние резервы Германии, приведет лишь к его "тотальному поражению", поскольку развязка еще впереди. Вывод: "Гитлер банкрот" (третье направление в пропаганде), а банкроты во главе государства - дело гибельное. Спасение - в свержении банкрота! Его поражение - не гибель Германии, а ее благо. Истинные сыны отечества должны не бояться военного поражения Гитлера, а способствовать этому...

Тем летом, как известно, советское командование готовило войска не только к оборонительным, но и к наступательным боям. Готовило тщательно и скрытно. Не сидели сложа руки и пропагандисты. У них были свои заботы и задумки. В помощь пропагандистам наш отдел подготовил два сборника на немецком языке: "Как сдавались в плен солдаты противника зимой 1943 года" и "Образцы ультиматумов и обращений советского командования к войскам противника". Развернувшиеся события показали, что оба эти сборника были изданы как нельзя более кстати.

Несрезанная дуга

5 июля 1943 года две группы немецких армий - "Центр" и "Юг", а это 50 дивизий, из них Станковых, оснащенных тяжелыми машинами "пантера" и "тигр", штурмовыми орудиями "фердинанд", обрушились на наш Центральный фронт с севера и на Воронежский с юга. Фланги советских войск прикрывали. Западный, Брянский и Юго-Западный фронты, а Степной фронт держал глубоко эшелонированную оборону в центре Курской дуги.

С первого же часа наши войска оказали врагу исключительно упорное сопротивление. Ход сражения не только задавал темп в работе политорганов, но и определял стиль, тональность их пропагандистских выступлений. Надо было давить на противника оперативной информацией о срыве его атак, об уничтожении "пантер", "тигров" и "фердинандов", о потерях в живой силе. Такая информация, воздействуя на немецких солдат и офицеров, ослабляла их напор, подрывала у них уверенность в успехе прорыва обороны Красной Армии.

Все это требовало концентрации пропагандистских сил и средств. По опыту Сталинграда в авангардных армиях - 13, 6 и 40-й, а также в 7-й гвардейской были сформированы специальные пропагандистские группы, устрашавшие немецких солдат безысходностью наступления их армии, теми огромными потерями, которые она несла. Так, пропагандистская группа политотдела 13-й армии по нескольку раз в день информировала вражеских солдат о "кровавой цене" их наступления. На пятые сутки в листовке "Первые итоги" приводились потери противника в полосе только одного, Центрального, фронта: 42 тысячи убитых, 800 разбитых и сгоревших танков. В листовке, изданной политотделом 7-й гвардейской армии, предлагалось немецким солдатам и офицерам "призадуматься и поразмыслить", насколько хватит их сил, если "в первые четыре дня в бесплодных атаках погибло свыше 10 тысяч немцев и сожжено более 200 танков армейской группы генерала Клейста". Личный опыт, а это самый действенный аргумент, неопровержимо убеждал вражеских солдат в правдивости пропаганды политорганов Красной Армии.

Листовка политуправления Центрального фронта "Рекламный "тигр" доктора Геббельса", проиллюстрированная эффектным снимком, рассеивала иллюзии, связанные с "новым оружием". "Счет Адольфу Гитлеру" (так называлась другая листовка) предъявили солдаты 167-й немецкой пехотной дивизии: в первой же атаке они потеряли 800 своих .товарищей и откатились назад. "Пример для подражания" - листовка политуправления Воронежского фронта, облетевшая передовые позиции врага, - объясняла, почему обер-ефрейтор Иоганн (320-я немецкая пехотная дивизия) во время атаки перешел в плен с солдатами своего отделения. "Спасти жизнь товарищей - высший товарищеский долг", - заявил обер-ефрейтор. На обороте листовки фото: советский офицер вручает перешедшим в плен немецким солдатам удостоверение на льготы, предусмотренные директивой No 1470. "Мы не можем больше молчать, обращались пятеро пленных танкистов к солдатам и офицерам 4-й танковой армии. - Отстранить Гитлера от власти - единственное средство избавить немцев от бесплодных жертв".

Я назвал лишь несколько листовок, изданных политорганами в первые дни Курской битвы. Листовки выпускались также Главным политическим управлением. Основные усилия при этом были направлены на то, чтобы разоблачать ложь фашистской пропаганды. Мы с нетерпением ждали радиоперехвата сводки немецкого командования о первых днях наступления. Ждали чего угодно, но только не того, что оказалось передано: будто не вермахт, а Красная Армия перешла в наступление, немецкие же армии "прочно удерживают свои главные позиции"! На другой же день Совинформбюро опубликовало в печати заявление оно прозвучало и по радио - "Наступление немцев в районе Курска и жулики из ставки Гитлера". "Получив по зубам,-говорилось в заявлении, - жулики из ставки Гитлера теперь поджали хвост и завопили о том, что якобы наступают не они, немцы, а советские войска и что тем самым в первые три дня крупных сражений провалилась не их попытка захватить Курск, а попытка наших войск прорвать оборону немцев". Мы постарались довести заявление Совинформбюро до всех вражеских солдат и офицеров на Курской дуге. И они оценили всю глубину конфуза: ведь всем им 4 июля зачитали приказ Гитлера о наступлении - об этом нам стало известно от пленных. В листовке "Потери - чудовищные, результатов - никаких!" мы привели впечатляющее сравнение: летом 1942 года вермахт терял за сутки 37 танков, 44 самолета, 5000 солдат и офицеров, теперь же, под Курском, суточные потери составляют до 300 танков, 100 самолетов, 10 тысяч солдат и офицеров. Вывод: "Нынешнее наступление Гитлера закончится еще более ужасной катастрофой, чем разгром под Москвой и Сталинградом".

Так оно и было. 12 июля в Курской битве наступил перелом. Истощенные немецкие армии перешли к обороне, а с 16 июля, не выдержав натиска Брянского, Западного и Степного фронтов, стали отступать, преследуемые Красной Армией. "Почему провалилось наступление Гитлера?" - этой теме была посвящена серия наших листовок, разъяснявших солдатам разбитых дивизий вермахта простые истины: и сил у Советского Союза больше, чем у гитлеровской Германии, и качественный состав Красной Армии значительно выше, чем у вермахта, и боевой техники у нас больше, чем у Гитлера. "Короче говоря, теперь Россия более сильная сторона, а бог, как говорил Наполеон, на стороне сильнейших батальонов".

20 июля я вызвал к прямому проводу начальника отдела политуправления Западного фронта. Полковник И. И. Никифоров доложил:

- В район действий 11-й гвардейской армии послана пропагандистская группа во главе с майором Соколовым, начальником РИО. Вместе с политотделом армии она начала агитоперацию...

Да, пропаганда и агитация на войска противника велась теперь более организованно и предметно, путем концентрации сил и средств на решающих участках. И конечно же в органической связи с боевыми действиями войск. Я уже знал, что 11-я гвардейская прорвала оборону противника на всем фронте и, углубившись в прорыв до 70 километров, продолжала вести наступление в направлении на Хотинец.

- Какими силами располагает пропагандистская группа?

- В ее составе подполковник Тер-Григорьян, майор Солюс и майор Лебедев, литераторы, художник, а также седьмое отделение политотдела армии во главе с майором Остроухом. Группе приданы автотипография, мощная -громкоговорящая установка, другие технические средства...

А через десять дней Никифоров уже рассказал, как работала эта пропагандистская группа, перед которой командование поставило задачу склонить к прекращению сопротивления крепко побитую 134-ю немецкую пехотную дивизию. Настроение у солдат дивизии было подавленное, дисциплина сильно расстроена. И вот группа приступила к работе. Один пропагандист опрашивал пленных непосредственно там, где их пленили; другой обеспечивал связь со штабом армии, доставлял данные о ходе боев, о действиях противника; третий, находясь в лагере для военнопленных, пересылал обращения и письма пленных, фотоснимки о жизни лагеря. И все эти материалы стекались на сборный пункт группы, к майору М. П. Соколову. Здесь писались листовки и составлялись агитпередачи, обращенные к солдатам и офицерам частей вражеской дивизии.

В листовках и агитпередачах напоминалось о тяжелом положении полуокруженных немецких частей, об их потерях, о захвате пленных, о перебежчиках; говорилось и о бесперспективности в целом группы армий "Центр"; разъяснялись льготы для перебежчиков, добровольно сдавшихся в плен. Непрерывная агитация в конце концов достигла цели: от деревни Кзин-Колядцы, а затем и от деревни Хопрево потянулись группы добровольцев. На сборном пункте армии скопилось 1980 пленных, в том числе 409 унтер-офицеров, до 30 капитанов и лейтенантов. Характерно, что 627 немцев сдались в ходе боев без сопротивления. Анкетирование показало, что 98 процентов солдат и офицеров читали советские листовки и слушали агитпередачи.

Мне остается добавить, что в ходе Курской битвы и последующего осеннего наступления политорганы провели свыше сорока агитопераций, цель которых состояла в том, чтобы склонить к переходу в плен отступающие, окруженные или отсеченные соединения противника. Материалы об этих агитоперациях мы публиковали в бюллетене "Опыт работы".

Разумеется, помимо конкретной, оперативной агитации военные советы и политорганы вели и общеполитическую пропаганду, связывая ее с боевыми действиями войск. Политуправление Степного фронта выпустило удачную иллюстрированную листовку "Гитлеровская стратегия поражения". Рисунок изображал три могилы с крестами, а внутри этого треугольника - Гитлора с планом взятия Курска. Под каждым крестом были похоронены мифы: о "блицкриге", о "непобедимости немецкой армии", о "летнем немецком наступлении". К месту и остроумно использована ирония: "Гитлер, бесспорно, самый крупный стратег поражений во всей мировой истории - после Москвы и Сталинграда Курск стал третьим шедевром стратегии поражений фюрера". Вывод не представляло труда сделать самим солдатам и офицерам. На том же Степном, как, впрочем, и на других фронтах, в июльские дни над окопами противника была разбросана листовка - письмо красноармейцев к немецким солдатам. "Сейчас мы наступаем, сила на нашей стороне, - говорилось в этом письме, но мы сами солдаты и знаем цену человеческой жизни. Нам не нужны ваши трупы, нам нужна наша родная земля. По-солдатски мы предупреждаем: будете сопротивляться - не будет вам пощады. Перебьем вас как воров, забравшихся в чужой дом. Сложите оружие - примем вас, отсидитесь в плену, пока не кончится война!"

Листовки адресовались и офицерам. Пожалуй, именно в это время были найдены особые аргументы: должен ли офицер, руководствуясь лишь чувством повиновения, но вопреки своему разуму и совести, обрекать на уничтожение доверенных ему сыновей своей нации? Только ложное, слишком узкое и кастово ограниченное понимание чести может привести к утвердительному ответу. "Подлинная честь офицера состоит не в безрассудном повиновении фюреру, а исключительно и единственно в преданности своей нации. Если фашистские правители наносят своими действиями ущерб существованию и чести народа, то каждый офицер, так же как и всякий другой любящий свою родину человек, обязан выступить против таких правителей и стать на защиту интересов и чести своей нации". Другими словами, подлинная честь офицера не в верности клятве фюреру, а в защите интересов и чести нации - вот тот аргумент, который был выдвинут и пленными немецкими офицерами-антифашистами в их агитации среди офицерского корпуса вермахта. "Следуйте зову немецкого народа, а не приказу авантюриста Гитлера!" - призывали офицеры-антифашисты, выехавшие на фронт.

* * *

После поражения на Курской дуге гитлеровская армия уже не могла оправиться. Она навсегда утратила стратегию наступления, на которую возлагались столь большие надежды, и вынуждена была перейти к стратегии обороны. Политорганы Красной Армии теперь выдвинули и пропагандировали среди вражеских солдат и офицеров положение о том, что под Курском окончательно похоронены все их иллюзии. В листовках подсказывалось: разумнее всего немецким солдатам выйти из войны и тем самым решить все проблемы - и свою собственную участь, и судьбу Германии, приближая мир без Гитлера и его нацистского режима.

Возрастающее влияние советской пропаганды пугало гитлеровцев. Об этом мы могли судить по показаниям пленных и трофейным документам. К нам попало письмо обер-ефрейтора из 9-й армии, адресованное своему другу Францу. "Развитие событий, - писал обер-ефрейтор, - не сулит нам ничего хорошего. Больше половины солдат не имеют представления, почему мы должны воевать... Доклады, проводимые часто неспособными лицами из роты пропаганды{63}, затуманивают мозги немецкому солдату и накапливают в нем злобу. Солдат читает русские листовки, и от этого яда у него в голове зарождаются тайные мысли... Какие могут быть последствия, если он сойдет с пути истинного... Он выслушивает их пропаганду, и, если рядом нет устойчивого, он изменит... Каждая лавина сначала катится медленно. Многие обманывают себя, если думают, что это не так, как было в 1918 году..." Цензура задержала письмо обер-ефрейтора - этого убежденного гитлеровца - и доложила о нем командующему армией генералу Харпе. Тот размножил и разослал письмо всем командирам своих частей, сопроводив его приказом, в котором сделал вывод, "что люди ощущают потребность в духовном руководстве", потребовал принятия строгих мер.

Среди трофейных документов оказался и приказ командира 86-й немецкой пехотной дивизии генерала Вейдлинга. Он признавал "участившиеся случаи перехода солдат на сторону противника" и делал вывод: "Нет никакого сомнения, что эти случаи являются следствием вражеской пропаганды". Похоже, что это всерьез обеспокоило и верхи вермахта - во всяком случае 7 ноября 1943 года начальник штаба оперативного руководства ОКВ генерал Йодль, выступая перед рейхсляйтерами, заявил: "Из конца в конец по стране шествует призрак разложения".

Что ж, страх ОКВ за глубокий тыл вермахта - это ведь тоже следствие великих побед Красной Армии под Сталинградом и на Курской дуге.

В боевом содружестве

Коренной перелом в ходе войны не мог не сказаться на сознании немцев. Правда, в самой Германии в условиях фашистского режима, как и в частях вермахта, противники войны и нацизма не имели какой-либо возможности выступать широко и открыто. Зато процесс пробуждения политического сознания глубоко захватил немецких военнопленных, свобода волеизлияния которых в СССР ничем не была стеснена. Примечательно, что именно в дни Курской битвы был образован Национальный комитет "Свободная Германия" (НКСГ),сыгравший весьма положительную роль в борьбе против фашизма.

Тут я должен вернуться к событиям уже минувшим. Читатель, видимо, помнит антифашистскую декларацию "Обращение 158", принятую еще в октябре 1941 года. Это обращение положило начало борьбе за создание "Свободной Германии". К нему затем присоединились многие тысячи немецких солдат и офицеров.

Политическая активность военнопленных оживилась с новой силой, когда в лагерях появились немецкие коммунисты-политэмигранты. Они стали работать инструкторами по массово-политической работе. В течение 1942 года только в 11 лагерях состоялось 250 собраний и митингов; было прочитано свыше 1000 лекций и докладов. С пленными беседовали немецкие коммунисты, писатели. Они помогали пленным определить свое отношение к войне, понять, почему назрела необходимость свержения гитлеровского режима. Происходило все это, конечно, не просто. В лагерях шла ожесточенная идейно-политическая борьба, в ходе которой все больше пленных вырывались из-под влияния рьяных нацистов, нередко провоцировавших даже физические столкновения. Но джин уже был выпущен из бутылки, и не было такой силы, которая смогла бы загнать его обратно. Больше того, 2 января 1943 года пленные немецкие солдаты из лагеря No 78 приняли на собрании письмо к Сталину, в котором просили разрешить им создать "антифашистский корпус" для "открытого боя с гитлеровской военной машиной, чтобы восстановить честь немецкого народа"{64}.

Десятки тысяч немецких солдат, побывавших в сталинградском котле, оказались особенно восприимчивы к антифашистской агитации. Они дали новый стимул развитию антифашистского движения в лагерях военнопленных, выступили ярыми противниками войны. Они считали Гитлера виновником гибели свыше 200 тысяч немцев, павших под Сталинградом. В "Обращении ко всем немецким пленным в СССР", опубликованном в издававшейся нами газете "Дас фрайе ворт", пленные, взятые под Сталинградом, писали: "Товарищи в лагерях! Объединяйтесь на борьбу против Гитлера. Кто сегодня стоит в стороне, тот предает родину". В ответ на это обращение редакцию буквально захлестнул поток резолюций с собраний и митингов немецких военнопленных из всех лагерей, поддержавших предложение своих товарищей. "Время действовать наступило, - говорилось в резолюции пленных из лагеря No 27. - Необходимо единство, единство и еще раз единство нашего народа для борьбы за мир и свободу - вот историческое требование переживаемого момента. Чтобы организовать борьбу за мир, за свободу и независимость нашего народа, мы предлагаем создать Национальный комитет "Свободная Германия".

В лагерях стали возникать различные "комитеты борьбы", "инициативные группы", призывавшие пленных к объединению. На массовом митинге в Красногорском лагере, проведенном по инициативе руководителей Коммунистической партии Германии, был избран Подготовительный комитет из активных пленных-антифашистов и коммунистов-политэмигрантов. Комитет направил во все лагеря своих представителей для разъяснения идей объединения антифашистов и организации выборов делегатов на учредительную конференцию. Председатель Подготовительного комитета поэт коммунист Эрих Вайнерт пригласил на учредительную конференцию в качестве гостей и представителей Главного политического управления Красной Армии.

Всплывает в памяти залитый ярким светом клуб одного из заводов под Москвой, близ станции Павшино. Здесь 12-13 июля 1943 года состоялась конференция немецких офицеров и солдат совместно с немецкими общественными и профсоюзными деятелями, бывшими депутатами рейхстага. Гудящее, как улей, фойе, заполненное людьми в темно-зеленых мундирах, нередко весьма поношенных и в заплатах, но чистых и аккуратно выглаженных. Делегаты из разных лагерей оживленно беседуют с германскими коммунистами - Вильгельмом Пиком, Вальтером Ульбрихтом, Вильгельмом Флорином. Узнаю знакомые лица уже прошедших боевое крещение в антифашистской борьбе на фронте Ф. Гольда, Г. Кесслера, Э. Хадермана, Э. Каризиуса, Ф. Райера - они тоже окружены плотным кольцом возбужденных и радостных делегатов. Кто-то рассматривает стенды выставки, кто-то читает стенные газеты. У многих в руках свежий номер "Дас фрайе ворт". Делегаты движутся по кругу из конца в конец фойе. Жужжит кинокамера: операторы снимают хронику конференции. А в стороне от этого живого и бурного потока напряженно застыла в углу небольшая группа высших офицеров вермахта, полковников и подполковников, некоторые из них с Рыцарскими крестами. Это гости с непроницаемыми лицами, еще не присоединившиеся к новому движению.

Находясь в зале, где испытанные бойцы Коммунистической партии Германии находили общий язык со своими соотечественниками, вырванными из плена фашистской идеологии, мы, советские коммунисты и политработники, испытывали чувство законной гордости. Ведь все это стало возможным благодаря стойкости и героизму нашего народа и его армии, тем победам, которые они одержали под Москвой и Сталинградом. Теперь, на конференции, шло объединение антифашистов - представителей разных слоев немецкого народа, создавался их боевой союз под руководством КПГ. Я перенесся мысленно в 1935 год, когда марксистско-ленинские партии, в том числе КПГ, вырабатывали на VII конгрессе Коминтерна тактику единого фронта. Кто бы мог тогда подумать, что народный национальный фронт Германии будет складываться на форуме немецких военнопленных?! Но на конференции речь шла именно об этом - о единой политической программе борьбы с фашизмом, которую изложил Эрих Вайнерт в докладе "Путь чести нашего народа". И эта программа нашла поразительно единодушную поддержку делегатов ив различных лагерей военнопленных! Исстрадались люди, изжаждались мира, добра, справедливости... То, о чем говорил Э. Вайнерт - страстно, талантливо, поэтически образно, - выражало коренные интересы немецкого народа. Он призывал объединиться на платформе спасения Германии путем борьбы за свержение Гитлера и прекращение войны, за установление дружбы с народами всего мира, прежде всего с советским народом, и зал отвечал на его слова скандированием:

- Долой Гитлера! Да здравствует свободная Германия!

Надо было видеть волнение, которое переживали старейшие немецкие коммунисты, встретив одобрение своим мыслям о преобразовании Германии на широкой демократической, антифашистской основе, об активной антивоенной агитации среди солдат и офицеров гитлеровской армии. Надо было слышать выступления делегатов, разоблачавщих фашизм, обнажавших его человеконенавистническую сущность. Штабной офицер, прошедший через "сталинградский ад", говорил о Гитлере как о невежде и предателе армии и народа. Летчик, бывший эсэсовец, рассказав о своем нелегком пути к прозрению, публично отрекся от фашизма и его военной организации. Пастор призвал делегатов "загореться бурей страстей и идти на смелое дело против Гитлера, за свободную и независимую Германию". Бывший учитель, капитан-артиллерист, показал всю бездуховность, опустошенность гитлеровской культуры и образования. Рядовой солдат трижды проклял с трибуны Гитлера от имени живых и павших немцев...

Взволнованное и проникновенное слово о родине, о любви к ней, о борьбе за ее освобождение от фашизма произнес бывший депутат рейхстага и председатель ЦК Компартии Германии Вильгельм Пик. Он напомнил о борьбе, которую вела Компартия Германии с первого же дня прихода к власти фашистов, о первых обращениях компартии к народу в связи с преступной войной, развязанной Гитлером против СССР, показал преемственность антифашистского движения с прежней политической борьбой немецкого пролетариата во главе с его авангардом - Коммунистической партией, подчеркнул общность интересов советского и немецкого народов в антифашистской борьбе, в войне против гитлеровского рейха. Определив цели антифашистского движения, главная из которых - свержение гитлеровской клики, В. Пик призвал участников конференции, всех честных немцев вступить на стезю великой освободительной борьбы за торжество свободной и независимой Германии.

"Немцы! События требуют от нас немедленного решения!" - так начинался манифест "К германской армии и германскому народу!", принятый на второй день конференции. В первом его разделе - "Гитлер толкает Германию в бездну" - говорилось о беспримерных в истории военных поражениях гитлеровской армии, о том, что час ее крушения приближается, что Германия нуждается в мире, но с Гитлером никто не заключит мир, поэтому образование подлинно национального немецкого правительства является неотложной задачей немецкого народа.

"Наша цель - свободная Германия", - декларировалось во втором разделе манифеста. Речь шла о демократической власти, которая уничтожит гитлеровский режим, восстановит и расширит политические права и социальные завоевания трудящихся, возвратит законным владельцам разграбленное нацистами имущество, конфискует имущество виновников войны, немедленно освободит жертвы нацистского террора, учинит справедливый суд над виновниками войны. Манифест гарантировал амнистию всем тем приверженцам Гитлера, "которые своевременно и на деле отрекутся от всего и примкнут к движению за свободную Германию", призывал солдат и офицеров на фронте "смело расчищать себе дорогу на родину, к миру", а трудящихся в Германии "не давать себя использовать как пособников продолжения войны". Заканчивался манифест словами: "За народ и отечество! Против Гитлера и его преступной войны! За немедленный мир! За спасение германского народа! За свободную и независимую Германию!"

Манифест был подписан членами Национального коми 1ета "Свободная Германия", в состав которого были избраны 21 военнопленный и 12 политэмигрантов. Президентом НКСГ стал Э. Вайнерт, а одним из его заместителей - солдат М. Эмендорфер.

Образование Национального комитета "Свободная Германия" и его манифест вызвали большой резонанс во всем мире - иностранная пресса охарактеризовала этот факт как подлинную сенсацию. И лишь фашистские правители не делали никаких официальных заявлений. Только через два месяца, когда молва о НКСГ и его манифесте докатилась до населения Германии, фашистская пропаганда развернула бешеную клеветническую кампанию, объявив НКСГ делом рук "советских комиссаров", которые создали-де его в своих "шпионско-диверсионных целях".

Что касается наших союзников - США и Англии, то они расценили НКСГ как правительственный орган будущей Германии и даже выразили протест против разрешения его антифашистской деятельности. Понятно, что такая позиция вызвала у нас недоумение, так как в самом факте образования НКСГ мы видели расширение фронта антифашистской борьбы. В те дни газета "Правда" справедливо отмечала: "Образование комитета и распространение манифеста будут способствовать тому, что ряды противников гитлеровской тирании в самой Германии, в немецкой армии... будут теперь увеличиваться еще быстрее. В этом прежде всего и заключается политическое значение образования Национального комитета "Свободная Германия"{65}.

Антифашистская программа НКСГ вполне согласовывалась с целями и задачами войны советского народа и всей антигитлеровской коалиции. Естественно, что правительство СССР удовлетворило просьбу НКСГ разрешить ему вести антифашистскую пропаганду среди населения Германии и личного состава вермахта с территории Советского Союза и передовых позиций Красной Армии. НКСГ получил возможность иметь в Москве и под Москвой свои штаб-квартиры, свой радиопередатчик "Фрайес Дойчланд" и издавать газету того же названия. Он мог печатать официальные воззвания, брошюры, другую массовую литературу, мог посылать своих представителей и уполномоченных на фронт и в лагеря военнопленных для ведения антифашистской агитации. Разумеется, вся эта деятельность НКСГ проходила при содействии и всемерной помощи командования и политорганов Красной Армии. Главному политическому управлению было поручено поддерживать постоянный контакт с НКСГ, помогать ему в пропаганде, за которую он принялся энергично и сразу же: менее чем за полгода по заказам НКСГ было издано 85 пропагандистских материалов общим тиражом свыше 50 миллионов экземпляров; в действующую армию по его направлению выехали 17 фронтовых и более 50 армейских уполномоченных и доверенных НКСГ, вокруг которых сплачивался многочисленный антифашистский актив{66}.

Но прежде чем поведать о боевом содружестве представителей НКСГ с командирами и политработниками Красной Армии, я должен рассказать о том, как возникла другая антифашистская организация немецких военнопленных, действовавшая на первых порах независимо от НКСГ, а затем примкнувшая к нему. Речь идет о Союзе немецких офицеров (СНО). Я уже упоминал о группе высших немецких офицеров, настроенных оппозиционно и к Гитлеру, и к нацистскому режиму, но державшихся особняком на учредительной конференции, где они были в качестве гостей. А между тем участие офицеров в антифашистском движении немецкие коммунисты считали крайне необходимым. С этой целью еще 18 июня в Суздаль, где находился их лагерь, выезжал председатель ЦК КПГ Вильгельм Пик. Мне довелось сопровождать его.

Ехали по бывшему Владимирскому тракту, историю которого В. Пик знал хорошо. И он провел параллель: в начале века по Владимирке гнали в Сибирь на каторгу русских революционеров, боровшихся за будущий Советский Союз, а теперь, почти в середине века, по той же дороге едут коммунисты-интернационалисты, чтобы агитировать своих классовых врагов принять участие в общей борьбе за будущую Германию. Мы вспомнили поездку с той же целью в Красногорский лагерь, но тогда - на встречу с офицерами младшего и среднего звена, а теперь... Как-то встретит руководителя КПГ аристократическая верхушка вермахта?

Информацию о настроениях пленных немецких генералов и высших офицеров мы получили от профессора А. А. Гуральского, советского ученого-историка, талантливого педагога и пропагандиста, уже несколько дней находившегося в этом лагере. По его оценке, к моменту нашего приезда всех пленных немецких генералов и высших офицеров можно было бы разделить на две группы. К первой он относил тех, кто видел бесперспективность продолжения войны, считал, что ее нужно кончать и после войны ориентироваться на близкие отношения с Советской Россией. Такие настроения характеризовали, в частности, генерал-фельдмаршала Паулюса и его адъютанта полковника Адама, генералов фон Зейдлица, Корфеса, Латмана, фон Даниельса, полковников Штейдле, Ван Гувена, Бехлера... Диаметрально противоположных взглядов придерживалась вторая группа: генералы Шмидт, Гейтц, Роденбург, Сикст фон Арним и другие. Они стояли за продолжение войны, яро защищали Гитлера, превозносили нацизм. Однако полярность точек зрения не мешала обеим группам занимать в одном вопросе одинаковую позицию: на сотрудничество с коммунистами не идти, против своей армии не выступать, ухудшению военного положения Германии не способствовать. Первая группа была, как выразился профессор Гуральский, "благоприятной и перспективной, но...". В этом "но" мы убедились в тот же день, беседуя с Паулюсом. Впрочем, беседы, как таковой, не получилось: генерал-фельдмаршал на откровенность не пошел.

Лагерь размещался в средневековом монастыре-крепости, и Паулюс занимал келью в деревянной сторожевой башне, можно сказать, по традиции: в ней содержались некогда опальные высокопоставленные священнослужители. За небольшим столом у оконца теперь сидели друг против друга два человека, родившиеся на одной земле, говорившие на одном языке, но во всем остальном совершенно разные. Хозяин был аристократически гостеприимен: в меру любезен, холодно-вежлив, но без эмоций. Он старался казаться спокойным, выдержанным, но частый тик на левой щеке выдавал внутреннее волнение. Адам внимательно наблюдал за ним и выражал готовность в любую минуту прийти на помощь, но в разговор не вступал, хотя по-своему реагировал на вопросы, которые В. Пик задавал Паулюсу. А вопросы - один к одному: острые, наступательные, обвинительные. Почему выполняли преступный приказ Гитлера и загубили сотни тысяч вверенных вам немецких жизней? Почему отклонили условия капитуляции и обрекли на смерть тысячи солдат и офицеров? И вообще, почему вы, генералы вермахта, гнали на гибель миллионы немцев, чтобы завоевать Советскую страну для германских фашистов и империалистов?.. Паулюс отвечал лаконично и уклончиво: "Я солдат и политикой не занимался", "Выполнял приказы высшего командования", "Верил Гитлеру, как и все, не задумываясь, прав он или нет"...

Но В. Пика нельзя было обезоружить или обескуражить такими ответами. Он знал, кто такой Паулюс. Не солдафон и не выскочка из ефрейторов. Военная косточка, профессор академии, один из самых образованных генералов вермахта. Генштабист, которому Гитлер доверил участвовать в разработке "Барбароссы". И он "вне политики"? "Над схваткой"? Ну нет! Разве коммунисты не говорили, что Гитлер - это позор для Германии? Разве они не предупреждали, что Гитлер - это война? Разве война не ввергла Германию в катастрофу, о которой также предупреждали коммунисты?! Есть только один путь спасти родину: бороться за свержение Гитлера и его фашистского режима, за прекращение войны, за создание свободной, миролюбивой, демократической Германии. Это - путь подлинно немецких патриотов, трудный, но благородный путь, и он, Вильгельм Пик, приглашает его, фельдмаршала Паулюса, не убояться стать на этот путь-Паулюс не принял в тот день протянутой ему руки. Но кто знает, почему он так поступил, чего стоило ему это решение, что творилось в его душе? Много лет спустя полковник В. Адам - а он был не только адъютантом, но и близким Паулюсу человеком, другом, советчиком, напишет в своих мемуарах: "Разговор с Вильгельмом Пиком дал Паулюсу и мне сильные импульсы для переоценки наших взглядов. Эта беседа впервые ясно показала нам необходимость активного сопротивления Гитлеру и продолжению войны"{67}. Да и сам Паулюс со временем будет вынужден признать, что беседы с В. Пиком побудили его выйти за узкие рамки военного мышления и задуматься, хотя и очень поверхностно на первых порах, над общими политическими взаимосвязями{68}.

Так почему же Паулюс не сразу принял предложение В. Пика? Быть может, разгадка этого кроется в ответе генерал-фельдмаршала на мой вопрос: как он расценивает перспективы Гитлера после Сталинграда? "Военных средств у Гитлера вряд ли достаточно не только для победы, но и для заключения почетного мира, - сказал он и тут же добавил: - У фюрера есть козыри, и он пойдет на все, чтобы их использовать, а эти козыри - ваши союзники..."

Человек осторожный и расчетливый, Паулюс, видимо, выжидал и только через год с лишним, в августе 1944-го, открыто присоединился к НКСГ. Но за это время он стал во многом другим. Покидая после войны Советский Союз, он 24 октября 1953 года писал в газету "Правда": "Я хотел бы сказать советским людям, что некогда я пришел в их страну в слепом послушании как враг, теперь же я покидаю эту страну как ее друг"{69}. Слово свое он сдержал.

В. Пик пробыл в лагере десять дней и все эти дни выступал с лекциями и докладами, а после них - новые встречи, беседы. Мне также довелось говорить с пленными, чаще с румынскими и итальянскими офицерами. Как правило, они единодушно осуждали войну и фашизм, охотно принимали обращения к своим соотечественникам на родине и на фронте. Особняком держались лишь румынские генералы, взятые в плен под Сталинградом. Однако они страшно довольны были тем, что пребывают вне опасностей фронта. Весь их вид и все их слова недвусмысленно давали понять, что они не хотят подвергать свою жизнь новым испытаниям. В те дни они не присоединились к тем многим тысячам румынских солдат и офицеров, которые проявили готовность повести вооруженную борьбу вместе с Красной Армией против гитлеровцев за освобождение своей родины. Этот благородный порыв соотечественников активно поддержали подполковники Н. Камбря и Я. Теклу, а несколько позже, в октябре 1943 года, они возглавили сформированную 1-го румынскую добровольческую дивизию, названную именем национального героя Тудора Владимиреску.

Работа с пленными продолжалась, разумеется, и после нашего отъезда из лагеря. Медленно, но верно приносила она свои плоды. Так, немецкие офицеры и генералы выразили желание послушать лекции советских командиров и политработников по ряду военно-политических вопросов, проявляли на этих лекциях активность, задавали вопросы, порой язвительные, хотя и в корректной форме. Принципиальные расхождения, конечно, оставались, но солнечные лучи делали свое дело - лед оттаивай. Я почувствовал это уже в следующий приезд, в конце июля, в беседе с генералом фон Зейдлицем. Выходец из прусской семьи, из поколения в поколение поставлявшей германским правителям военачальников, фон Зейдлиц в Восточном походе был известен тем, что сумел обеспечить отход из мешка немецких соединений в районе Демянска. Он был не столь широко образован, как Паулюс, но более энергичен, инициативен, скорее, даже импульсивен. Первым из генералов он потребовал от Паулюса отказаться выполнять приказ Гитлера, обрекавший на уничтожение две немецкие армии, и подал официальную записку с предложением оставить Сталинград и идти на прорыв кольца, за что и попал в опалу. Как и другие пленные генералы, осуждающие Гитлера, он продолжал оставаться противником организационного сближения с НКСГ. Но в беседе я почувствовал: у фон Зейдлица шла внутренняя борьба - растущее осознание необходимости участвовать в антифашистском движении сталкивалось с "законом чести".

Среди сочувствующих Национальному комитету "Свободная Германия" наметилось размежевание: влиятельные высшие офицеры во главе с полковниками Л. Штейдле и Ван Гувеном, возглавившими капитуляцию своих полков под Сталинградом, высказались за присоединение к НКСГ. Они усиленно склоняли Зейдлица и других генералов к активной антифашистской деятельности. Так появились группы поддержки НКСГ, члены которых влияли на других. Действовал и пример соседей: румынские, итальянские, венгерские солдаты и офицеры уже объединились в антифашистские организации, которые находились под руководством компартий своих стран.

В конце августа мне стало известно, что немецкий генералы и полковники во главе с фон Зейдлицем образовали инициативную группу по созданию антифашистского Союза немецких офицеров, который будет действовать самостоятельно, но в духе манифеста НКСГ. Эта группа занялась разработкой своей политической платформы. События, однако, развивались быстрее, чем можно было бы ожидать, - сказалось влияние победы советских войск в Курской битве. 11-12 сентября более 100 делегатов от офицерских лагерей военнопленных, собравшихся в Лунево, недалеко от Москвы, объявили об образовании Союза немецких офицеров (СНО). Его президентом стал генерал фон Зейдлиц, вице-президентами - полковники Л. Штейдле и Ван Гувен. В те дни я лечился в госпитале, но полковник Б. Г. Сапожников, ставший после гибели А. А. Самойлова заместителем начальника нашего отдела, держал меня в курсе всех событий. Здесь же, в госпитале, я прочел в "Правде" обращение СНО "К народу и армии". Генералы и высшие офицеры бывшей 6-й армии писали: "Вся Германия знает, что такое Сталинград. Мы испытали все муки ада. В Германии нас заживо похоронили, но мы воскресли для новой жизни. Мы не можем больше молчать. Как никто другой, мы имеем право говорить не только от своего имени, но и от имени наших павших товарищей, от имени всех жертв Сталинграда"{70}.

И то, что они сказали, имело действительно большое значение, поскольку говорили крупные военные специалисты. А они доказывали немцам, что положение Германии безнадежно, она терпит одно поражение за другим. Уже вышла из войны Италия, на пути к этому и другие союзники - Финляндия, Венгрия, Румыния, и каждый мыслящий немец, говорили генералы, понимает, что настала очередь и Германии. Как политик, Гитлер привел к созданию направленной против нее непреодолимой коалиции, как полководец - к жесточайшим поражениям армии. И сейчас "со стороны Германии война продолжается исключительно в интересах Гитлера и его режима, вопреки интересам народа и отечества. Продолжение ее может со дня на день привести к национальной катастрофе. Предотвратить ее - национальное дело каждого немца". Союз немецких офицеров объявлял войну губительному режиму Гитлера, требовал немедленной отставки его правительства, начинал борьбу "за свободную, мирную и независимую Германию". Итак, по главным положениям политическая платформа СНО совпадала с НКСГ, хотя в обращении и не были намечены пути и формы борьбы, но это, вероятно, дело уже недалекого будущего. СНО стал внушительной антифашистской организацией: к концу войны он объединил 52 пленных генерала и около 4000 офицеров. Помимо листовок и обращений к соотечественникам в Германии и на фронте СНО вместе с НКСГ вел радиопередачи - 8 раз в сутки на 15 волнах{71}.

Ставка Гитлера объявила, что президент СНО "бывший генерал артиллерии фон Зейдлиц заочно осужден военным судом и приговорен к смертной казни, разжалован и лишен всего имущества". Послушные фюреру фельдмаршалы публично осуждали "группу изменников", а всех солдат на восточном фронте заставили дать подписку в том, что, попав в плен, они не вступят "в армию Зейдлица". Но подорвать авторитет Союза немецких офицеров это не могло. Массовая антифашистская пропаганда, которую он широко развернул среди офицерского корпуса вермахта, не пропала даром.

В конце сентября СНО организационно примкнул к НКСГ. Президент СНО стал вице-президентом НКСГ, некоторые его члены вошли в состав комитета. В содружестве с политорганами Красной Армии обе эти организации выступили как единая антифашистская сила, борющаяся за прекращение войны.

Оперативная комиссия НКСГ установила повседневный контакт с Главным политическим управлением Красной Армии. Все вопросы решались быстро и по-деловому. В сентябре политорганы Красной Армии разоблачали так называемые оборонительные надежды, которые культивировались фашистской пропагандой в связи с переходом по приказу Гитлера "к стойкой обороне на Восточном оборонительном валу". Нашими аргументами были новые победы Красной Армии: разгром немецкого "миусского фронта" и освобождение Таганрога, ликвидация ельнинских укреплений и освобождение Донбасса, расширение фронта общего наступления советских войск от Смоленска до Черного моря. Последняя оборонительная иллюзля немецких солдат лопнула, и мы им предлагали: "Немедленно уходите к себе в Германию или переходите в плен!" Той же теме была посвящена листовка НКСГ "Указание No 1", но в ней свои аргументы: немецкая армия неспособна удержать завоеванные области и обороняться, поэтому - в интересах сохранения живой силы немецкого народа надо организованно уходить на немецкие границы еще до наступления новой ужасной зимы. Отсюда "указание": "Против воли Гитлера отвести войска на имперские границы!" - НКСГ призывал своих соотечественников создавать группы и комитеты "Свободная Германия", устанавливать связь с уполномоченными НКСГ на фронтах, брать инициативу в свои руки... Сложнее с контактами было на фронте: появление уполномоченных НКСГ вызывало у пропагандистов известную настороженность, а то и прямое недоверие к вчерашним противникам. Это можно было понять: среди уполномоченных почти не было коммунистов; более того, среди них были те, кто в свое время прошел через гитлерюгенд. Так что безоговорочно осуждать наших фронтовых товарищей не приходилось. Вместе с тем нетерпимы были и любые инциденты, препятствовавшие становлению боевого содружества.

- Терпеливо и настойчиво разъясняйте командирам и политработникам необходимость и возможность единства действий с представителями НКСГ, наставлял нас Д. З. Мануильский.

У нас уже был опыт такого единства действий. На Центральном фронте успешно работала первая группа НКСГ. Ее возглавил Вальтер Ульбрихт. Начальник политуправления фронта генерал С. Ф. Галаджев после завершения работы группы сделал вывод: "Мы получили уроки того, как надо сочетать две линии пропаганды во фронтовых и армейских условиях".

- Вот и доведите до политорганов этот опыт, - сказал Д. З. Мануильский. - Напомните еще и еще раз, что во главе антифашистского движения стоит Коммунистическая партия Германии, ее руководители, которые уже десяток лет борются с гитлеризмом. Эта борьба стала смыслом их жизни. И они знают, как бороться, а наша задача - помочь им...

Дмитрий Захарович предложил посылать на фронт совместные пропагандистские бригады, составленные из представителей НКСГ и Главного политического управления Красной Армии. Тем самым, утверждал он, мы покажем политорганам пример, как надо организовать взаимодействие с уполномоченными НКСГ во всем его комплексе - от организации до содержания. Эта идея была энергично поддержана президиумом НКСГ и одобрена начальником Главного политического управления. А. С. Щербаков предложил мне возглавить первую совместную пропагандистскую бригаду и выехать на Брянский фронт, войска которого готовились к наступлению.

2 сентября в Доме МОПРа, где размещался президиум НКСГ, я встретился с антифашистами, которых НКСГ выделил для поездки на фронт. Три молодые женщины - Мария Ривкина, член Компартии Германии, и юные дочери политэмигрантов-коммунистов Эмма Штенцер и Анна Штрих, - а также рабочий-политэмигрант коммунист Георг Вольф направлялись в помощь политорганам фронта в качестве дикторов, переводчиков, редакционных работников. Три члена НКСГ - пленные антифашисты во главе с ефрейтором Гансом Госсенсом - должны были выступать перед солдатами и офицерами вермахта от имени и по поручению НКСГ. Мы сразу же нашли общий язык, обговорили все вопросы, связанные с выездом и работой на фронте. В совместную пропагандистскую бригаду входили также сотрудники седьмого отдела Главного политического управления подполковники Р. И. Унру, В. И. Немчинов, майор З. С. Шейнис, младший лейтенант Я. Фогелер. Вечером того же дня нас напутствовал председатель ЦК КП Г и член президиума НКСГ Вильгельм Пик, а утром 3 сентября машины уже мчали нас в Волхов, в районе которого дислоцировалось политуправление Брянского фронта.

Чем дальше отъезжали мы от Москвы, тем пейзаж, мелькавший за окнами машин, становился все печальнее: гитлеровцы, отступая, разрушили дома, сожгли целые деревни, вырубили сады и рощи... Я замечал, как у наших немецких друзей росла тревога, как все чаще и чаще, не выдерживая, отводили они взгляд от дороги. А когда вновь поднимали глаза, я читал в них ужас и недоумение. Так возникла общая тема разговора, которого не могли прервать ни ухабы на дорогах, ни даже остановки на ночлег. И потому так естественно, должно быть, прозвучала исповедь Ганса Госсенса о том, как он стал антифашистом. Я постараюсь воспроизвести его рассказ - так, как услышал.

- В армию, - начал он, - я попал девятнадцатилетним юнцом, прямо из гимназии, и был взят в плен 28 июля 1941 года под Великими Луками. В расположении 22-й советской армии, где находился сборный пункт военнопленных, нас было немного, но все мы были из гитлерюгенд... Советской России не знали, и это белое пятно взялся восполнить русский комиссар с хорошим немецким языком, говорили, что это "советский немец"... Он рассказывал о Советской России все, что знал, рассказывал об ее истории и жизни, о причинах и перспективах войны, мы дискутировали обо всем, даже о боге... Спали под открытым небом, как и русские солдаты... Что меня тогда удивило, - задумавшись, продолжал Госсенс, - как это так, чтобы старший офицер, можно сказать, по душам разговаривал с солдатами вражеской армии и не предлагал им при этом стать шпионами или диверсантами? В вермахте даже фельдфебель не будет вести задушевные беседы с рядовым. Такое расположение комиссара к себе и отношение других русских к нам возбуждали много новых мыслей, в которых я еще не мог разобраться и которые никак не мог сформулировать для себя, сколько ни старался... Потом меня поразил пересыльный фронтовой лагерь: строгая дисциплина, обязательная стрижка волос, неблагоустроенность, но... большая библиотека с немецкими книгами, в том числе и такими классиками, о которых мы даже не подозревали Многие пленные бравировали своими нацистскими убеждениями и бойкотировали советские книги. Но я решил прочитать, - Госсенс горько усмехнулся, - чтобы возражать комиссарам. Взял "Государство и революцию" Ленина. Полистал. Заинтересовался. Прочел. Начал читать другие книги. Увлекся. Я сказал себе: "Надо быть честным, Ганс. Все это - обоснованное доказательство, и отвергать его невозможно..." Потом был большой лагерь далеко от фронта, в Елабуге. Здесь...

Но здесь я прерву, пожалуй, рассказ Ганса Госсенса: о жизни пленных в лагерях я уже рассказывал читателям. Скажу только, что, раз уже встав на путь прозрения, Госсенс, как и многие другие, не сходил с него, как ни трудно ему приходилось: его избегали бывшие сослуживцы, избивали нацисты (случалось и такое!), но оп продолжал антифашистскую агитацию, одержимый стремлением сбросить пелену с глаз немецких солдат Так он начал писать листовки. Однажды он был вознагражден сверх всякой меры ("один случай меня буквально возвысил", если перевести дословно его немецкую фразу).Среди новой партии пленных, прибывшей в лагерь, ходила по рукам привезенная с фронта листовка, которую написал он. Госсенс не мог этому поверить - не верил даже собственным глазам: его листовка подействовала, ему поверили, для кого-то она послужила пропуском в плен, кому-то открыла глаза и спасла жизнь... Потом был лагерь для военнопленных под Москвой, Центральная антифашистская школа, затем - борьба за свободную Германию, один за другим последовали выезды на фронт, как вот этот. (Лет через тридцать мы встретимся в Берлине - Г. Госсенс будет уже полковником, ответственным работником Главного политического управления Национальной народной армии ГДР.)

Однако вернемся к поездке на Брянский фронт. В Волхове наша бригада разделилась на две группы: одна во главе с подполковником Р. И. Унру направилась в 11-ю гвардейскую армию генерала И. X. Баграмяна, другая во главе с подполковником В. И. Немчиновым - в 11-ю армию генерала И. И. Федюнинского. Мне же предстояло выехать в район Жиздры, где находилось командование фронта, чтобы согласовать действия групп. Поскольку противник, отступая, заминировал дороги, пришлось лететь на По-2. Однако самолет сбился с курса, и мы чудом не сели на занятый немцами аэродром. Они успели изрешетить фанерный фюзеляж машины, но нам удалось уйти; правда, я был тяжело ранен. Позднее, уже в госпитале, мне рассказали, как действовали сообща пропагандисты нашего отдела и представители НКСГ.

На плацдарме за рекой Зушь группа Унру агитировала немцев прекратить сопротивление. Переправляться на плацдарм всякий раз приходилось по зыбкому наплавному мосту, почти под непрерывным огнем противника; идти мешали и РДД - рупоры дальнего действия. Но люди понимали, что автомашина с мощной громкоговорящей установкой тут не пройдет, и не роптали. Короткими перебежками они продвигались вперед, на отвоеванный у гитлеровцев плацдарм. Не кланялся пулям только Р. И. Унру. Он шел первым и подбадривал своих товарищей. "Я, - шутил Роберт Иванович, - рыжий. Меня ни пуля, ни снаряд не возьмет". Но однажды, когда группа уже достигла КП полка, вражеский артиллерийский снаряд накрыл и землянку, и тех, кто был рядом. Сжимая карту с отмеченными на ней точками, откуда группа вела агитпередачи, замертво упал подполковник Унру. Рядом с ним повалились Эмма Штенцер, диктор "звуковки", и старший лейтенант В. И. Кириченко, старший инструктор политотдела дивизии, - оба тяжело раненные. А днем раньше, на другом участке фронта, во время агитпередачи разрывом снаряда оторвало руку Георгу Вольфу; несколько позже погиб, не выпуская из рук динамика, еще один член группы НКСГ - Антон Эш...

Так, кровью на полях сражений скреплялось боевое содружество политработников Красной Армии и антифашистов НКСГ. Их сотрудничество росло и крепло день ото дня. Полезную инициативу в этом отношении проявило политуправление Северо-Западного фронта. Оно пригласило на фронт президента СНО генерала фон Зейдлица для распропагандирования личного состава тех немецких дивизий, которыми он когда-то командовал. Фон Зейдлйц охотно согласился. В агитпередачах он характеризовал Гитлера как "деспота и тирана, который тянет за собой в могилу всех немцев", призывал своих бывших солдат и офицеров сплотиться под знаменами "Свободной Германии". С новым обращением "К сторонникам НКСГ в армии!" выступил в конце 1943 года и Национальный комитет "Свободная Германия".

Идейно-политическая борьба против общего врага обретала все большую глубину и интенсивность. И это было для меня самым лучшим лечением - Новый, 1944, год я встретил уже в строю.

Глава пятая.

На запад!

"Слишком туго натянутая тетива"

Передо мной текст новогоднего обозрения военного комментатора берлинского радио генерал-лейтенанта Дитмара. За его выступлениями мы следили и раньше, всякий раз отмечая, как по мере развития событий менялось их содержание и тон. В последнее время сквозь несуразное и крикливое хвастовство все чаще проскальзывали вынужденные более трезвые суждения фашистского комментатора. Вот и на этот раз он довольно много распространялся по поводу "чрезвычайно болезненного и серьезного для рейха баланса войны", который сложился в минувшем году и который в новом, 1944-м, грозит разорвать "слишком туго натянутую тетиву". Это откровение, сделанное конечно же не без ведома нацистских наставников, мы и решили обыграть в листовке к личному составу вермахта. "Солдаты! То, о чем мы вам писали, говорилось в листовке, - целиком подтверждает гитлеровский радиообозреватель генерал-лейтенант Дитмар... Дальнейшее продолжение проигранной войны лишь ухудшит положение Германии: "Слишком туго натянутая тетива" неминуемо лопнет!"

Так оно со временем и произойдет. Важный вклад в это внесет 1944 год год сокрушительных ударов Красной Армии, хотя никто, наверное, не мог бы назвать точно тот день и час, когда гитлеровский рейх будет окончательно разбит, Но срок этот неотвратимо надвигался, и все наши помыслы были устремлены к тому, чтобы всемерно приблизить его.

Прежде чем определять главное направление идеологического воздействия на врага, нам надо было глубоко и всесторонне проанализировать военно-политическое состояние стран и армий противника, установить их сильные и слабые стороны. Подготовить такой доклад было поручено подполковнику К. Л. Селезневу, начальнику отделения информации. В обсуждении его доклада активно участвовали почти все сотрудники отдела, а итоги подвел Д. З. Мануильский.

Итак, экономические и военно-политические возможности гитлеровского рейха еще далеко не были исчерпаны. Но все явственнее проступала его растущая слабость, которая сказывалась и в материальном оснащении армии, и особенно в ее морально-политическом состоянии. После крупных поражений на восточном фронте и в армии и в народе заметно пошатнулась вера в победу вермахта. Недовольство, войной и нацизмом все глубже проникало в массы трудящихся.

Заметно активизировалась и подпольная деятельность германских коммунистов. По нашим сведениям, в Германии, особенно на военных заводах, заметно оживились антифашистские настроения рабочих, стали возникать группы и организации НКСГ. Создавались они и на фронте. Так, в апреле 1944 года в 12-й немецкой танковой дивизии, дислоцировавшейся в Курляндии, существовала подпольная организация "Свободная Германия". "За попытку мятежа" военный трибунал приговорил 7 солдат к расстрелу и 14 солдат к различным срокам тюремного заключения{72}. Нацистский аппарат все еще твердо держал в своих руках и тыл и армию. Изощренная ложь, всеобщая слежка, ожесточенный террор, исступленные клятвы Гитлера "переломить" ход войны и предотвратить ее вступление на германскую землю - все это поддерживало фашистскую диктатуру.

- Да, вермахт еще не расшатан: лоб у него еще достаточно крепок, заметил по этому поводу Д. З. Мануильский. - А опыт научил нас остерегаться недооценки потенциала противника.

Конечно, в стане противника развивались и такие процессы, которые нашей пропаганде следовало не только учитывать, но и активно использовать. Противоречия, вызванные поражениями, усталостью от войны, ее бесперспективностью, усугублялись появлением еще одного источника деморализации и разложения: в вермахте все больше оказывалось солдат, насильственно мобилизованных в оккупированных странах. В иных дивизиях количество солдат-ненемцев доходило до 30 процентов, между тем как в начале войны вермахт по национальному составу был почти однороден. Недовольство солдат из оккупированных стран пресекалось немецкими карательными органами, но их действия лишь усиливали внутреннее брожение в вермахте. Еще более проявились антигерманские настроения в румынских, венгерских и финских воинских формированиях. Капитуляция же Италии (8 сентября 1943 года) послужила новым стимулом для разложения вассальных Гитлеру армий.

Обозначился явный спад стойкости и собственно немецких частей: опасаясь окружения, отсечения и обходов войсками Красной Армии, они нередко покидали позиции без приказа вышестоящего командования - такого, за очень редким исключением, раньше не наблюдалось. Перебежчики и пленные объясняли это превосходством боевой техники Красной Армии, высоким наступательным духом ее бойцов и командиров, возросшим мастерством ее командования. Гитлер был вынужден отдать приказ, обязывающий "любого офицера и даже солдата" применить оружие, чтобы остановить бегущих, если отступление не санкционировано вышестоящим командованием.

Этот спад стойкости немецких войск давал нам основание обратиться к солдатам противника с призывом: "Оставляйте позиции, уходите с фронта, дезертируйте". Наш отдел располагал данными о многих тысячах немецких солдат и офицеров, которые за свой отказ воевать были расстреляны, повешены или осуждены военными трибуналами; заключенные содержались в специальных концлагерях, созданных эсэсовцами в оккупированной Норвегии{73}.

И еще один достоверный факт: повышенный интерес в немецкой армии к советским листовкам и агитпередачам, и это - несмотря на самые строгие меры наказания, вплоть до расстрела. Прошло то время, когда немецкий солдат каблуком втаптывал в землю эти листовки или сдавал их по указанию офицеров в штаб, делая на них надпись: "Файндпропаганда" ("Вражеская пропаганда"). "Теперь, когда мы по горло сыты войной, - читали мы в дневнике убитого старшего врача из 27-й пехотной дивизии Германа Шнайдера, - никто не думает о победе, у каждого только и есть на душе, чтобы уцелеть, выбраться из этого ада, выжить. Теперь солдаты все чаще вспоминают листовки 1941-1942 годов, которые предупреждали, что Германия будет разбита. Раньше мы этому не верили. Теперь каждый видит, что русская пропаганда говорит правду. Ее листовки - это капли, долбящие гранит. Они научили нас немножко заглядывать в будущее и критически относиться к своим правителям". Пленный - рядовой 5-й роты 31-го пехотного полка на допросе показал: "Перед отправкой на фронт майор из штаба 24-й пехотной дивизии предупреждал нас: опасаться надо не пуль и не снарядов, а вражеских листовок, "поражающих дух солдата".

А вот что доложил мне старший инструктор отдела подполковник В. И. Немчинов, наблюдательный и чуткий к изменениям обстановки пропагандист, только что вернувшийся с фронта.

Пленные офицеры вермахта заявляют, что советская пропаганда стала органической частью жизни немецких войск на восточном фронте. Один офицер даже сослался на январский номер "Сообщения для войск" ОКВ, где подчеркивается, что "исход этой войны решается на трех фронтах: военном, экономическом и пропагандистском" - и что на этом последнем "русские пользуются хорошо организованной агитацией как боевым средством".

И хотя знакомиться с такого рода признаниями было приятно, никто из сотрудников нашего отдела не обольщался: все понимали, что враг еще силен и борьба с ним предстоит трудная, упорная и жестокая. Тем более что у немецких солдат и офицеров со времен Сталинградской битвы появился мощный "союзник" - страх, страх за свое будущее в случае поражения рейха и его оккупация Красной Армией, страх за судьбу Германии. И это чувство Гитлер искусно использовал в своих, буржуазно-националистических интересах. "Нас ненавидят потому, - неустанно твердил он, - что мы родились немцами". Советская же пропаганда доказывала, что волка бьют не за то, что он сер, а за то, что овцу съел. Теряя веру в победу, немецкий солдат, естественно, страшился поражения и потому отчаянно сопротивлялся, искренне поверив, что можно измотать Красную Армию, если серьезно держать оборону. Главное продержаться, не отступать, а там подоспеет "новое оружие", которое, по словам Гитлера, не только остановит врага, но и обеспечит победу. Этим "секретным оружием", как в свое время "тиграми" и "фердинандами", нацисты, несомненно, приободрили своих "политических" солдат, как назвал их еще в 1937 году Гесс. Введенный в первые годы войны институт "офицеров по духовному обеспечению", входивший в состав военной контрразведки, заменялся приказом Гитлера "офицерами по национал-социалистскому руководству", которые подчинялись непосредственно начальникам штабов соединений. Несколько позже его же приказом в вермахте были созданы "штабы по национал-социалистскому руководству" и восстановлено членство германских военнослужащих в национал-социалистской партии. Дальнейшая фашизация вермахта преследовала все ту же цель - укрепить этого "политического солдата" как носителя нацистских идей, способного противостоять советской пропаганде и даже бороться против нее. Лозунг фашистских правителей, сформулированный Геббельсом, "Победить или погибнуть!" особенно настойчиво внедрялся в сознание каждого солдата и офицера, впутывая их круговой порукой с национал-социалистской партией и фюрером. В этом главный смысл утвержденной Гитлером 9 января 1944 года программы действий штабов по национал-социалистскому руководству вермахтом.

Что ж, надо было давать бой новым аргументам и тезисам нацистской пропаганды. Открыла наши боевые пропагандистские действия серия листовок "Гитлер войну проиграл". "За что же вам погибать? - спрашивали мы немецких солдат. - Ведь война стала личным делом Гитлера. Ее продолжением Гитлер хочет оттянуть время справедливого суда над ним... Но стоит ли погибать за обреченного человека, проигравшего войну и безрассудно погубившего миллионы немцев?" Эта серия листовок положила начало одному из важнейших направлений в пропаганде политорганов Красной Армии среди войск я населения противника в военных кампаниях 1944 года: "Фашистская верхушка не думает ни о чем, кроме своего спасения, - каждый час ее жизни оплачивается жизнями тысяч соотечественников".

Хорошо иллюстрированные листовки, изданные Главным политическим управлением, не уставали доказывать, что Гитлер войну проиграл. Отмечу две из них - с фотомонтажами, выполненными известным художником А. Житомирским. На одной изображена невзрачная фигурка Гитлера у портрета Бисмарка, "железного канцлера" Германии. Бисмарк направил указующий перст и сторону Гитлера: "Этот человек ведет Германию навстречу катастрофе!" (текст был набран под портретом). На другой листовке убитая горем немецкая женщина мать солдата - разрывала портрет ненавистного Гитлера. Фотомонтаж комментировали стихи Эриха Вайнерта "Я обвиняю", заключительные строки которого воспринимались как боевой и страстный клич:

Германия моя, восстань!

Народ, свергай его!..

Читатель вправе спросить, почему, собственно, такое большое внимание уделялось разоблачению Гитлера - даже в конце войны. Не только потому, что он был носителем самой человеконенавистнической идеологии - фашизма, выразителем захватнических вожделений германского империализма. Дело прежде всего в том, что в рейхе годами насаждался культ Гитлера. Даже в 1944 году, когда, казалось, всему миру становилось ясно, что песенка Гитлера спета, его обещаниям изменить ход войны все еще верила значительная часть солдат и офицеров вермахта. Об этом мы могли судить и по настроениям военнопленных. В одном из фронтовых лагерей пропагандисты распространили анонимную анкету, в которой, в частности, содержался вопрос об отношении немецких военнопленных к участникам покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Покушение осудили около 30 процентов опрошенных. Ход рассуждений пленных так выразил один из них: "Гитлер, несомненно, ошибся, напав на Россию, и он виноват в несчастьях, постигших Германию, но ведь война нужна была для того, чтобы завоевать принадлежащее нам по праву(?!) жизненное пространство..."

Словом, подорвать культ Гитлера означало во многом подорвать воинственный дух вермахта, силу его сопротивления. Вот почему на протяжении всей войны политорганы Красной Армии не ослабляли усилий по разоблачению Гитлера. Медленно прозревали немцы, но тяжесть войны, в которую он вовлек их, одно поражение за другим вместо обещанных побед, воздействие советской пропаганды, основанное на возрастающей силе ударов Красной Армии, - все это, несомненно, способствовало их прозреванию.

Ту же цель преследовали и листовки зимы 1943/44 года: "Кто кого изматывает?", "Измотанной оказалась немецкая армия", "Карта: факты и цифры", "Новое оружие - старый пропагандистский трюк Гитлера" и Другие. В листовке "Карта: факты и цифры", например, были показаны две линии фронта на 5 ноября 1943 и на 20 января 1944 года: "За 2,5 месяца Красная Армия прошла от Киева на запад более 300 км и находится теперь в 150 км от румынской границы и в 40 - от польской..." Вывод: "измотанные немецкие войска отступают, а Красная Армия приближается к границам Германии".

Листовки высмеивали обещания фюрера добиться победы "новым секретным оружием". На новое оружие уповали, в частности, и солдаты 227-й немецкой пехотной дивизии, находившейся в полосе наступления нашей 8-й армии. Узнав об этом, начальник седьмого отделения политотдела армии майор Ю. Н. Кушнир, изобретательный и энергичный пропагандист, написал листовку, в которой зло и едко изобличались обещания фюрера "Имей он такое оружие..." - так называлась эта листовка, - Гитлер давно пустил бы его в ход, а не утешал немцев "бабушкиными сказками" о нем. "Многие солдаты очень хорошо знают, что вся эта болтовня - явная глупость. Потому они и сложили поговорку, которая передается из уст в уста: "Хитлер, ду альтер Аффе, во ист дайне Вундерваффе?" ("Гитлер, старая обезьяна, где же твое чудо-оружие?") В листовке далее шел диалог с пожилым солдатом: "В какой части вы служите?" "В части тайного оружия". - "Что это за оружие?" - "Это мой возрастной разряд, к которому относятся пятидесятилетние и старше, последняя надежда Гитлера". Итак, "цель болтовни о тайном оружии - помешать немецким солдатам принять единственно разумное решение: покинуть обреченную на гибель гитлеровскую армию и спасти свою жизнь в русском плену".

Так подводились солдаты к мысли прекратить сопротивление.

К сожалению, однако, не все политорганы отличались оперативностью. Их листовкам часто не хватало веских аргументов. Общие же слова и заклинания не воздействовали на вражеских солдат и офицеров. В агитации за плен все еще слабо использовались льготы для перебежчиков, в том числе возможность стать первыми кандидатами на возвращение в Германию или освобождение от ответственности за преступления гитлеровской клики, совершенные на советской земле, - этот крайне важный довод для немецкого солдата, запутанного нацистами.

Мы внимательно изучили продукцию политорганов -листовки и тексты агитпередач. Итоги изучения были обобщены в рецензии Главного политического управления "К вопросу о содержании печатной пропаганды среди войск противника на ближайший период", в которой критическому разбору подверглись буквально все ее аспекты: и то, насколько учитываются происшедшие изменения на фронте; и то, в какой мере обеспечивается актуальность тематики; каковы язык, стиль и форма выступлений; и то, насколько соответствует содержание пропаганды задачам именно этого фронта, этой армии, дивизии; и то, как в данном случае надо было поступить, чтобы использовать все творческие возможности пропаганды... Всесторонний анализ сделал рецензию одним из лучших документов по ведению политработы среди войск и населения противника. Этот документ многому научил тех, кто по роду своих занятий должен был со знанием дела проводить ее, - работников седьмых отделов и отделений. Перед ними вставала новая задача, продиктованная освободительной миссией Красной Армии: войска 2-го и 4-го Украинских фронтов приближались к границам Румынии, Венгрии, Чехословакии, а войска Белорусских фронтов - к Польше.

В этой связи мы готовили новые кадры пропагандистов, расширяли сеть антифашистских школ. Учитывалось, что боевые действия развернутся скоро и на территории Германии, следовательно, надо было помочь НКСГ и СНО в их пропаганде среди немецкого населения непосредственно с театра военных действий. Наряду с уполномоченными НКСГ на фронтах его доверенные появились в армиях и дивизиях, а также во фронтовых антифашистских школах и лагерях для военнопленных. Уполномоченные и доверенные получили возможность не только вести агитпередачи через громкоговорящие установки, но и печатать свои листовки, готовить агитаторов для распространения идей антифашистского движения "Свободная Германия".

Политорганы Красной Армии все чаще проводили совместные с представителями НКСГ агитоперации. Ставились конкретные задачи: не только ослабить боевой дух противостоящего врага, что, конечно, само по себе не просто, но и склонить его к массовой и организованной капитуляции, что, естественно, много сложнее.

Первые плоды в 1944 году принесла агитоперация, начавшаяся еще в ноябре 1943 года. Сильно укрепленный остров Хортица, что в средней излучине Днепра, обороняла 123-я немецкая пехотная дивизия под командованием генерал-лейтенанта Рауха. Она была окружена с трех сторон. Это оказалась та самая дивизия, которую зимой 1941/42 года вывел из-под удара советских войск в районе Демянска генерал В. фон Зейдлиц. Основной контингент дивизии хорошо знал своею бывшего командира корпуса. Знал его и Раух: некогда вместе учились, даже дружили, пока судьба не развела их. эти два фактора окружение дивизии и авторитет бывшего командира корпуса, ныне президента СНО и вице-президента НКСГ, - и решили использовать политработники 3-го Украинского фронта и уполномоченный НКСГ обер-лейтенант Э. Каризиус. Планом предусматривалось:

1) распространение листовок от Красной Армии о неизбежности полного окружения и бессмысленности гибели дивизии; 2) отправка письма уполномоченного НКСГ командиру дивизии Рауху с предложением разумного и безопасного выхода из создавшегося положения; 3) совместная акция политуправления фронта и уполномоченного НКСГ - доставка письма фон Зейдлица Рауху, 4) в случае отказа или молчания Рауха - распространение отпечатанных писем фон Зейдлица и Каризиуса среди личного состава дивизии.

В оперативную группу по осуществлению агитоперации входили три пропагандиста из политуправления (фронта, четыре - из политотдела армии и восемь антифашистов во главе с Э. Каризиусом. Группа была снабжена походной типографией, двумя МГУ, несколькими ОГУ, агитминами и винтовочными агитмортирами.

Агитоперация развивалась точно по намеченному плану. Над Хортицей была сброшена 321 тысяча экземпляров листовок - по 5-10 на каждого солдата и офицера. 25 ноября из пригорода Запорожья по МГУ неоднократно передавалось официальное сообщение командующего войсками 3-го Украинского фронта, разрешившего переправиться на лодке немецким военнопленным во главе с лейтенантом, который согласился доставить письмо уполномоченного НКСГ генералу Рауху. Условный знак - зеленая ракета - подтвердил получение пакета, но посланные военнопленные почему-то не возвращались. Тем временем южнее Хортицы наши части нанесли по немецкой дивизии весьма чувствительный удар, и весь |день 26 ноября Э. Каризиус по МГУ усиленно приглашал парламентеров для переговоров. Но Раух молчал. На другой день письмо уполномоченного НКСГ, размноженное в виде листовки, было заброшено на остров с помощью агитмин. Однако и на этот раз командир немецкой дивизии никак не отреагировал.

Тогда советское командование сочло возможным предпринять еще одну мирную акцию: разрешило двум пленным немцам - Роте и Лиру передать Рауху письмо генерала фон Зейдлица (Зейдлиц охотно согласился написать письмо своему "давнему другу" и пригласил его или любого назначенного им представителя на встречу для переговоров). О движении лодки противник был извещен через МГУ. Однако на полпути к острову гитлеровцы обстреляли лодку: Роте был убит, Лир - тяжело ранен. В ответ на фашистскую провокацию уполномоченный НКСГ развернул острую разоблачительную агитацию - и печатную, и устную. Он клеймил позором командование дивизии за новое преступление перед немецким народом. Э. Каризиус, казалось, потерял сон и покой, он не выпускал из рук микрофона "звуковки", подкрепляя свои выступления решительным протестом от имени НКСГ.

1 декабря письмо фон Зейдлица все же было доставлено Рауху: самолет точно сбросил над его штабом вымпел с пакетом. Впрочем, письмо читали и солдаты и офицеры дивизии - оно было издано листовкой, которая с помощью агитмин разбрасывалась по всему острову.

К агитпередачам подключился и оправившийся после ранения Лир. "Обреченные на гибель, - разъяснял он солдатам, - вы стреляли в будущую свободную Германию". Потом пленные подтвердили, что его рассказ "Как немцы стреляли в немца", особенно о выстрелах в будущую Германию, облетел всю дивизию...

О результатах агитоперации меня информировал начальник седьмого отдела политуправления фронта А. Д. Питерский. В донесении политуправления приводилось немало показаний пленных, подтверждавших определенную действенность нашей пропаганды. У немецких солдат появилось стремление оставить остров. Целые группы немцев искали возможность перейти нпа русскую сторону - в расположение уполномоченного Национального комитета "Свободная Германия", программу которого они разделяли. Взятый в плен командир пехотного полка показал, что вместе с офицерами он целый час слушал лейтенанта, посланного уполномоченным НКСГ, чей рассказ о русском плене произвел на них "весьма большое впечатление". А под влиянием этого рассказа группа офицеров дивизии решила, если не отведут их с острова, сдаться в русский плен, и они сдались в ходе боя в начале января 1944 года. Пленный командир полка сообщил о смещении Рауха с командования дивизией - за связь с фон Зейдлицем, объявленным "врагом немецкого народа". Но зато теперь уже все узнали, что генерал фон Зейдлиц возглавляет антифашистскую организацию и выступает за прекращение войны.

Эти на первый взгляд скромные результаты агитоперации становились день ото дня все более заметными: 7 февраля появились первые парламентеры - их направляли командиры отдельных частей с уведомлением о готовности прекратить сопротивление. Сдавались большими группами и целыми подразделениями: организованно сложили оружие 308 солдат и 9 офицеров 418-го пехотного полка. 19 пленных выразили желание выступить в агитпередачах, еще 12 - добровольно вызвались возвратиться в свои части, чтобы распропагандировать и привести с собой сослуживцев...

Намеченная цель во многом была достигнута.

От "Севера" до "Юга"

Конечно, не всегда агитоперации были успешными. Случалось, что они и не достигали намеченной цели. Разные на то были причины, не последнее место среди них занимали и объективные условия. Однако частные неудачи не могли, разумеется, перечеркнуть значения агитоперации как важного средства идеологического воздействия на солдат и офицеров противника, как наиболее целесообразной формы организации "внешней политработы". Мы неизменно отводили агитоперациям ведущую роль в пропагандистском обеспечении боевых действий войск. Так было и в ходе крупнейших сражений, развернувшихся в начале 1944 года против немецких групп армий "Север" и "Юг".

Группа армий "Север" не выполнила задачу, поставленную фюрером, "стереть с лица земли" Ленинград. Город на Неве стоял неколебимо. Мужество и героизм, проявленные ленинградцами во все 900 дней блокады, являлись неотразимым аргументом в пользу того, что "Ленинград ист унбезигбар" (непобедим). Прорыв блокады зимой 1943 года придал этим аргументам еще большую убедительность. В листовках, издававшихся политорганами Ленфронта, подчеркивалось: немецкое командование бессильно что-либо сделать, положение защитников Ленинграда прочно, как никогда. Пропаганда политорганов давала немецким солдатам пищу для размышлений, вызывала у них сомнения и неуверенность в завтрашнем дне, порождала пораженческие настроения. Обо всем этом доложил мне вернувшийся из командировки в войска фронта старший инструктор нашего отдела И. П. Байков, высокообразованный, опытный политработник, для которого Ленинград был родным городом.

- Что же все-таки нового, поучительного у ленинградцев? поинтересовался я у него.

У Иосифа Петровича много впечатлений, и он охотно рассказывает об агитпередачах и листовках, особенно об их тематике. По его наблюдениям у немецких солдат пользуются заслуженной популярностью так называемые маскировочные издания-"Известия для войск" и "Ротные беседы". По форме и внешнему виду они не отличались от одноименных официальных выпусков вермахта. Но, взяв в руки советские пропагандистские издания, редко кто из немецких солдат отказывал себе в удовольствии дочитать их до конца: всем хотелось узнать, о чем же говорит "файндпропаганда", листовки которой строго-настрого предписывалось сдавать в штаб, где они складывались в специальные зеленые "папки яда".

Байков рассказал и о такой инициативе политработников дивизий, как непрерывное - через листовки и агитпередачи - оповещение вражеских войск о том, что красноармейцам боевого охранения вменяется в обязанность оказывать помощь немецким солдатам, переходящим линию фронта, и сопровождать их до ближайшего штаба Красной Армии. Хорошо был налажен и выпуск ("Почты военнопленных" - небольших листовок с письмами (и портретами пленных солдат) к товарищам по .роте или к родным в Германию. "Почта", уже сама по себе агитируя за плен, вносила элемент деморализации, ослабляя силы противника. Ту же цель преследовало обращение 88 немецких пленных (взятых ранее под Шлиссельбургом) "Ко всем солдатам германской армии у Ленинграда и на Волхове". В обращении, разоблачалась ложь гитлеровского командования, утверждавшего, будто русские расстреливают пленных из чувства мести к немцам за их осаду Ленинграда. 88 пленных призывали своих соотечественников прекратить сопротивление, сдаться в плен и таким образом сохранить себе жизнь: "От Ленинграда до Германии далеко, и вряд ли кто уцелеет иным способом..."

Идеологическое воздействие на противника осуществлялось и с партизанских баз, которых на территории Ленинградской области, в районах Пскова и Новгорода было немало. Успешно действовала пропагандистская бригада, которую возглавлял капитан В. Л. Мартенс (сын широко известного революционера-ленинца Л. К. Мартенса, члена партии с 1893 года). Политуправление Северо-Западного фронта сформировало эту бригаду еще в сентябре 1943 года. В ее состав вошли капитан (И. А. Бейдлин, старший инструктор седьмого отдела политуправления фронта, и группа антифашистов из числа пленных, в том числе ефрейтор Ганс Шерхаг, руководитель группы, и его помощник солдат Рудольф Блайл. Оба они из рабочих, оба выпускники антифашистской школы. (Шерхаг перешел на сторону Красной Армии добровольно, выполняя наказ своего отца.)

Перед пропагандистской бригадой стояла задача: вручить письмо вице-президента НКСГ генерала фон Зейдлица командующему группой армий "Север" генералу Кюхлеру. Зейдлиц убеждал Кюхлера перейти вместе с его войсками на сторону НКСГ. Бригада имела также поручение создать подпольные антифашистские организации в частях противника, издать листовки к немецким солдатам и офицерам.

В ночь на 7 декабря самолет Ли-2 пересек линию фронта и выбросил пропагандистов на парашютах точно в заданном районе - в расположении 7-й партизанской бригады. Её командир А. В. Алексеев и комиссар А. Ф. Майоров тепло встретили новых бойцов, создали все необходимые условия для их работы. Довольно скоро мне стало известно, что немецкое командование весьма обеспокоено появлением в своем тылу нашей пропагандистской бригады, особенно группы антифашистов. Один из трофейных документов - очередной выпуск "Общевойсковых ведомостей" ("Альгемайне хеересмиттайлунген") начинался прямо с грозного предостережения: "Внимание! Советские агенты-парашютисты!" Разумеется, истинные мотивы деятельности немецких патриотов искажались, они были названы предателями, шпионами и диверсантами; ставилась задача взять их живыми и предлагалось "сразу же доложить в главное имперское управление безопасности в Берлин".

Подробности же о работе антифашистов я узнал непосредственно от капитана Мартенса, когда 7-я партизанская соединилась с передовыми частями наступающей Красной Армии и Вильгельм Людвигович вернулся в Москву. Изложение нашей беседы помечено в моей записной книжке 29 марта. За те почти четыре месяца, которые пропагандисты и антифашисты провели у партизан, они участвовали во всех боевых делах 7-й бригады. Антифашисты не раз бывали и в Порхове и в Пскове; сведения, которые они приносили, особенно о моральном состоянии гарнизонов, отличались точностью и разносторонностью. Было написано немало листовок - небольших по объему, но предметных и по-настоящему боевых. В них сообщалось о разгроме отдельных полков и дивизий 18-й немецкой армии, о десятках тысяч убитых и искалеченных. Листовки размножались на пишущей машинке и распространялись среди солдат, отправлявшихся на передовую взамен убитых.

А вот создать во вражеских частях антифашистские группы не удалось. Капитан Мартенс объяснял это тем, что немецкие полки и батальоны часто сменялись, поспешно покидая район действий партизан. Тем не менее он считал, что создание антифашистских групп - задача реальная, надо только и впредь практиковать засылку в тыл врага пропагандистских бригад.

Мартенс тепло говорил о трех антифашистах, погибших при выполнении важного задания (к сожалению, их имена я не записал), сообщил, что Ганс Шерхаг и Рудольф Блайл спасли тяжело раненного капитана Бейдлина.

От себя добавлю, что в июле 1944 года Шерхаг и Блайл действовали в составе антифашистской группы в тылу врага на территории Белоруссии. После войны они стали "активистами первого часа" - так называют в ГДР антифашистов - первых участников строительства социализма на немецкой земле.

Что касается выводов капитана Мартенса о значении пропагандистской работы с партизанских баз, то они полностью подтвердили наши предположения. Конечно, сразу, одной агитоперацией, проблему решить трудно, да, пожалуй, и немыслимо. Но мы и не рассчитывали на сиюминутные результаты, далеко не всегда достижимые, а ориентировались на потенциальные возможности этого метода политработы, позволяющего вторгаться в вермахт с тыла, подрывать боеспособность его частей, особенно в канун или в ходе наступательных операций Красной Армии. Я уже не говорю о том, что пропагандистские бригады, заброшенные к партизанам, позволяли им устанавливать связи с антифашистски настроенными солдатами вражеских гарнизонов, срывать планы переброски сил противника.

В феврале 1944 года Совет военно-политической пропаганды принял предложение НКСГ направить письма пленных генералов-антифашистов Зейдлица, Даниельса и Латмана командующему группой армий "Север" генерал-фельдмаршалу Кюхлеру и его заместителю генералу Бушу. В письмах они призвали поставить "будущность народа выше, чем будущность Гитлера" и тем спасти Германию. Генералы-антифашисты предлагали своим бывшим коллегам прекратить бесперспективную войну, отвести армии на имперские границы, оставить "русским оккупированную часть их родины в неразрушенном состоянии".

Письма были направлены в политуправления трех фронтов Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского - с тем, чтобы из разных пунктов и разными средствами вручить их адресатам. Вручение писем заняло две недели. В этих целях были использованы усилия разведчиков, летчиков и немцев-антифашистов. Полезную инициативу проявил начальник седьмого отдела политуправления Ленфронта подполковник С. Н. Подкаминер: ему удалось распропагандировать двух пленных эсэсовских офицеров, которым угрожал расстрел за совершенные преступления, и убедить их вручить письма генералов-антифашистов генералу СС Шернеру, командующему группировкой в районе Нарвы. Шернер, Кюхлер и Буш отвергли предложение генералов-антифашистов. Об этом, как и о содержании самих писем, тотчас стало известно немецким солдатам и офицерам - через наши агитпередачи и листовки. Дух сопротивления вражеских войск заметно падал, а затем последовала и капитуляция многочисленных групп солдат во главе с офицерами.

"Чем я мог ответить на советскую пропаганду? - делился своими мыслями на допросе пленный командир одной из пехотных дивизий. - Во-первых, я отдавал приказы, что листовки нельзя читать, что с ними надо бороться... Разумеется, я всегда искал случая, чтобы показать неправдивость вашей пропаганды, чтобы найти отдельные ошибки и неудачные выражения. Должен признать, что вы не часто давали мне для этого повод".

Что ж, эти признания не лишены оснований.

Мы, конечно, понимали, что главное - это удары по врагу оружием. Победа под Ленинградом и Новгородом была добыта . войсками Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов в тяжелых и ожесточенных сражениях. Большой вклад в эту победу внесли Балтийский флот, дальняя авиация, ленинградские партизаны. Группа немецких армий "Север" понесла тяжелое поражение. Она была отброшена на запад на 220-280 километров. 3 ее дивизии уничтожены, а 17 - разгромлены. В итоге наступления блокада Ленинграда была подлостью снята, освобождена территория почти всей Ленинградской и Калининской областей.

Значительными были и результаты январско-февральского наступления войск всех четырех Украинских фронтов, нанесших большой урон группе армий "Юг" под Житомиром и Бердичевом, Кировоградом и Корсунь-Шевченковским, Ровно и Луцком, Никополем и Кривым Рогом. В этих сражениях широко применялось оружие пропаганды. В листовках и агитпередачах политуправлений этих фронтов прежде всего напоминалось об уроках Сталинграда, говорилось о неизбежности окружения и отсечения вражеских дивизий, о бессмысленности сопротивления ввиду превосходства Красной Армии в живой силе и технике, о гуманных условиях жизни в советском плену, а также о том, что Гитлер войну уже проиграл и его попытка затянуть ее выгодна не для солдат, не для Германии, а лишь для Гитлера и его клики, пытающихся спасти свою шкуру ценою новых тысяч немецких жизней.

Прорвав оборону противника, наши войска окружили в районе Корсунь-Шевченковского крупную вражескую группировку: 10 дивизий и 1 бригаду. Политорганы 2-го и 1-го Украинских фронтов получили задачу помочь войскам склонить окруженных к капитуляции. Редкую ночь не вызывали меня к прямому проводу в то горячее время начальники седьмых отделов политуправлений этих двух фронтов, информируя о ходе работы или запрашивая помощь для ее усиления. В полную силу действовали печатные и устные средства пропаганды - одних только листовок было издано и распространено свыше 2 миллионов экземпляров, проведено более тысячи агитпередач. Сотни распропагандированных пленных уходили в котел для того, чтобы воздействовать на противника изнутри. Политорганы проявили немало инициативы. Наряду с "Памяткой немецкому солдату о русском плене" они издали листовку о жизни в плену немецких генералов и офицеров. Опыт учил, что, пока в гитлеровской армии нет антивоенного, а тем более революционного движения, массовая организованная капитуляция, которой, собственно, и добивались командиры и политорганы Красной Армии, была более вероятна с участием и по приказу генералов и высших офицеров. Воздействовать на них эту задачу и преследовали листовки политорганов 1-го и 2-го Украинских фронтов, в том числе листовка, обращенная "К немецким генералам, офицерам и солдатам 11-го и 42-го армейских корпусов". Как видим, на первое место были доставлены генералы и офицеры, а не солдаты, как это делалось обычно. В обстановке, когда противник окружен, когда неясна позиция его командования, такая форма обращения (и к генералам и к солдатам) представлялась нам вполне приемлемой. Она не сковывала инициативы солдат, их борьбы за выход из преступной и бесперспективной войны. Напротив, "Сталинград", о котором на фронте знал каждый немецкий солдат и генерал, становился явью для окруженных у Корсунь-Шевченковского. Перед каждым из них стоял один и тот же вопрос: "Быть или не быть?" А если точнее: "Жить или не жить?". Самый убедительный ответ - пример Сталинграда: смерть или жизнь - оказаться в числе убитых или пленных. Опыт - лучший учитель!

Для координации усилий седьмых отделов двух фронтов Главное политическое управление направило в район Корсунь-Шевченковского пропагандистскую бригаду во главе с подполковником Валентином Иосифовичем Немчиновым. В бригаду по рекомендации Национального комитета "Свободная Германия" вошли два антифашиста - уже знакомый читателю капитан Э. Хадерман и майор Г. Леверенц. Вскоре от Немчинова стали поступать сообщения. Первыми успеха добились пропагандисты политотдела 27-й армии 1-го Украинского фронта, руководимые майором М. Е. Шерстинским: на их счету два групповых перехода немецких солдат во главе с офицерами. Удачным оказался старт и представителей НКСГ - они распропагандировали 13 пленных солдат, подготовив их к выполнению заданий в котле. Активно действовал представитель Союза немецких офицеров на этом фронте - вице-президент СНО полковник Л. Штейдле. Он сутками не вылезал из лагеря для военнопленных, проводил там собрания и митинги, распропагандировал свыше 50 солдат и офицеров, которые вернулись в котел, в свои части, чтобы склонить к капитуляции командование этих частей (Л. Штейдле находился на фронте до конца войны, шагая в ногу с солдатами Красной Армии, и ныне является активным общественником в ГДР). На 2-м Украинском фронте такую же работу проводил представитель СНО - майор Б. Бехлер, с которым группа подполковника Немчинова установила связь.

В те дни президиум Национального комитета "Свободная Германия" и президиум Союза немецких офицеров с согласия Верховного командования Красной Армии направили на 1-й Украинский фронт представительную группу генералов и высших офицеров - антифашистов, в том числе вице-президента НКСГ фон Зейдлица, вице-президента СНО Корфеса. Перед этой группой ставилась задача склонить командование окруженной группировки войск на сторону НКСГ, а в случае отказа - повлиять на офицеров и солдат, добиться их перехода явочным порядком, вопреки решению немецкого командования. Группу НКСГ и СНО сопровождал на фронте заместитель начальника Главного политического управления Красной Армии генерал-лейтенант И, В. Шикин, обеспечивавший необходимый контакт группы с командованием и политорганами фронта.

К моменту, когда группа прибыла на фронт (8 февраля), командованию окруженной немецкой группировки был вручен ультиматум, подписанный заместителем Верховного Главнокомандующего Маршалом Советского Союза Г. JK. Жуковым и командующими войсками 1-го и 2-го Украинских фронтов генералами армии Н. Ф. Ватутиным и И. С. Коневым. Ультиматум отличался конкретностью и убедительностью: сложить оружие предлагалось во избежание напрасного кровопролития - окружение полное, посланные на помощь дивизии разгромлены; никаких реальных возможностей прорвать кольцо окружения нет. Условия капитуляции самые гуманные: всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, гарантировалась жизнь и безопасность, а после окончания войны - возвращение в Германию или в любую другую страну, по желанию; всем сохранялась военная форма, знаки различия и ордена, личная собственность и ценности, а старшему офицерскому составу, кроме того, - и холодное оружие; всем раненым и больным обеспечивалась медицинская помощь, всему личному составу - питание...

Начальник седьмого отдела политуправления фронта Л. А. Дубровицкий по прямому проводу доложил мне о том, как был вручен ультиматум. Наших парламентеров, в числе которых был сотрудник седьмого отдела, принял в штабе окруженной группировки немецкий полковник. С ним находилась большая группа офицеров, проявивших повышенный интерес к ультиматуму (текст ультиматума тут же передавался по телефону старшему начальнику). Чувствовалось, что офицеры готовы при-пять ультиматум. Полковник заявил, что парламентеры получат ответ в установленном порядке. Командиры двух окруженных корпусов генералы Штеммерман и Либ дали понять, что лично они, желая спасти жизнь своих солдат, склонны принять ультиматум, однако вынуждены отклонить его по приказу Гитлера. Как стало известно позже, Гитлер, получив информацию о настроениях Штеммермана и Либа, пришел в ярость. Он приказал им сражаться до последнего патрона и солдата - "вплоть до самоубийства", - но не капитулировать и поручил командование всей окруженной группировкой группенфюреру СС Гилле, командиру танковой дивизии СС "Викинг". Отклонение ультиматума и приказ Гитлера послужили основанием для острой разоблачительной кампании, которую развернули политорганы и группа НКСГ и СНО.

Генералы-антифашисты направили командующему группой армий "Юг", командирам окруженных корпусов и дивизий персональные послания. Этим подчеркивалась их личная ответственность за судьбу десятков тысяч солдат и офицеров. В посланиях содержался призыв, продиктованный уроками Сталинграда: рвать с Гитлером, его войной, сохранить жизнь окруженным, "стать под черно-бело-красное знамя НКСГ". И хотя послания получили все, кому они предназначались, ни один из адресатов не ответил и не принял предложения: гестапо было начеку и вовремя изолировало тех генералов, которые склонны были откликнуться на призыв антифашистов. Тогда фон Зейдлиц и члены его группы обратились с листовкой к офицерам и призвали их к истинно патриотическому подвигу - во главе своих подразделений выйти из котла, сложить оружие и отдать себя во власть представителей НКСГ. Последовал ряд таких переходов, по массовой капитуляции все же не было. Генералы-антифашисты не прекратили своих усилий: они обратились с листовкой непосредственно к унтер-офицерам и солдатам, а также провели серию агитпередач по трофейной боевой рации...

А на переднем крае продолжали самоотверженно действовать наши пропагандисты. Многие из них проявили в те дни несгибаемое мужество и героизм. Считаю своим долгом особо рассказать об одном из них - капитане Юрии Ватере, старшем инструкторе политотдела дивизии. Сравнительно молодой человек, он имел за плечами большой опыт: был активным участником революционного подполья в буржуазной Латвии. В Великую Отечественную войну Ватер стал политработником Латышской горнострелковой дивизии. Под Корсунь-Шевченковским его боевой пост находился у самого котла. Каждый вечер он вел агитпередачи, перевозя МГУ с одного участка на другой. Часто его обстреливали, но бывало, что слушали спокойно. Когда 12 февраля немецкие части предприняли попытку вырваться из окружения в районе деревни Шендеровка, там, где он находился, Ватер не отступил. Отправив МГУ в безопасное место, вместе с группой бойцов он принял бой. Был ранен в шею, но поле боя не оставил - как и в 1942-м, под Старой Руссой, сам сделал себе перевязку (гражданская профессия - медик) и продолжал отражать атаки эсэсовцев. Его опять ранило - пулеметная очередь прошила живот. Двое бойцов отнесли капитана в хату. И он снова не ушел от боя: понимая, что часы его сочтены, Юрий Ватер отослал бойцов, а сам лег за пулемет, чтобы прикрыть их отход. Он отразил четыре атаки, уничтожил десятки фашистов, пока не пошла кровь горлом. Эсэсовцы схватили его, истекающего кровью, набросили на шею петлю из электропровода и повесили на крюке... Так погиб Юрий Ватер, храбрый боец и страстный пропагандист. Он посмертно был награжден орденом Ленина.

* * *

Листовки политорганов Красной Армии, их агитпередачи, письма, обращения и радиовыступления генералов из НКСГ и СНО, агитация антифашистов в котле - все это, несомненно, усиливало деморализацию окруженных, которую не могла теперь уже приостановить нацистская пропаганда, тем более что ее главный козырь - "Нас освободят!"-был побит 16 февраля при новой попытке прорвать окружение.

"Под снежным покровом вырисовывались контуры убитых, свидетельствовал один хауптштурмфюрер из дивизии СС "Викинг". - Труп возле трупа на протяжении нескольких километров тесными рядами". Это место "прорыва" возле Лисянки. Здесь окончили свое существование 10 окруженных дивизий, Здесь нашла свой конец и танковая дивизия СС "Викинг". А группенфюрер Гилле, который заблаговременно покинул ее на произвол судьбы, получил за это в ставке фюрера мечи к дубовым листьям Рыцарского креста. Большая часть его солдат - среди 55000, погибших в котле. Но часть солдат дивизии "Викинг" находилась среди 18000 спасшихся в плену. Я не хотел бы закончить, не упомянув о том, что оставшиеся в живых раненые были подобраны и отправлены в госпиталь".

К этой горькой, но правдивой картине, нарисованной пленным очевидцем, мне, пожалуй, нечего добавить. Конечно же фашистская пропаганда попыталась замолчать поражение вермахта под Корсунь-Шевченковским. Больше того, ОКВ объявило это сражение своим "успехом".

Но шила в мешке не утаишь. Еще в тот день, когда солдаты и офицеры группы армий "Юг" начали сдаваться в плен большими группами, сотрудники нашего отдела собрались у Д. З. Мануильского, чтобы подвести итоги пропагандистской работы в этой операции. Тогда и были написаны две листовки: "После Сталинграда - Корсунь-Шевченковскпй" и "Правда о новом преступлении Гитлера", в которых мы разъясняли немцам на фронте и в тылу, почему погибли еще 55 тысяч их соотечественников. "Гитлер обманул немецкие войска, гарантируя им спасение извне... После провала попыток освобождения извне он продолжал их обманывать, приказав прорываться собственными силами... И в последнюю минуту он обманывал обреченную группировку, отдав приказ пожертвовать собой, кончать самоубийством... Не только два немецких армейских корпуса западнее Черкасс, но и всю немецкую армию на Востоке Гитлер превращает в армию смертников и самоубийц. Но самоубийство - это выход для Гитлера и его обанкротившейся клики. Для немецких солдат л офицеров есть другой выход из проигранной войны... Этот выход указали 18200 солдат и офицеров, которые перестали верить Гитлеру, порвали с ним и сложили оружие".

В первых числах марта появился новый программный документ Национального комитета "Свободная Германия" - "25 тезисов об окончании войны", который был издал миллионным тиражом. Документ отвечал на вопрос: "Как выйти из войны?" - главный вопрос, волновавший немцев, более всего занимавший их умы. Нацистская пропаганда ответила на него устами Геббельса: "Победить или погибнуть". НКСГ разъяснял, что победа невозможна, гибель же народа немыслима: "Продолжение войны - гибель, окончание войны - спасение". Но с Гитлером никто мира заключать не будет, поэтому его свержение единственный путь для окончания войны. НКСГ призывал всех "национально сознательных" немцев в Германии и на фронте "понять необходимость" антифашистской борьбы: "За спасение Германии!.. Гитлер должен пасть, чтобы Германия жила!"

Настроения кончать войну и рвать с Гитлером особенно усилились в армиях стран - сателлитов Германии. Я уже упоминал, что выход из войны Италии еще более обострил противоречия внутри фашистской коалиции. Разумеется, политорганы учитывали эти процессы, обращаясь к войскам противника, в том числе к солдатам румынских дивизий, действовавших на южном направлении.

Задолго до наступления советских войск на Крым Главное политическое управление направило в крымское подполье специальную пропагандистскую группу, которую возглавлял подполковник С. И. Самойлов, старший инструктор нашего отдела, опытнейший партработник и отличный знаток Румынии, психологии ее солдат и офицеров. Его группа должна была поддержать весьма удачно начатые действия политорганов 4-го Украинского фронта по разложению румынских и немецких дивизий. Политорганы искусно создавали у противника "психологию окружения", неизбежного разгрома и гибели, поскольку с суши 200-тысячная группировка была блокирована, отрезана от группы армий "Юг", а с моря ей угрожал наш Черноморский флот.

Энергично - с размахом, инициативно, творчески - работал начальник седьмого отдела политуправления фронта полковник С. И. Тюльпанов. В сражениях на Миуссах и под Мелитополем пропагандистам фронта удалось добиться до 50 добровольных групповых переходов в плен. С 1 ноября 1943 года по 7 апреля 1944 года (до начала Крымской операции) пропагандисты вели массированное наступление на солдат противника - среди них было распространено около 4,5 миллиона экземпляров листовок, не говоря уже об агитпередачах, причем на этот раз - в отличие от обычной практики - Военный совет фронта разрешил с целью устрашения выпускать "предупредительные" листовки о предстоящем крупном наступлении превосходящих сил Красной Армии. Полковник Тюльпанов поддержал предложение начальника седьмого отделения политотдела 2-й гвардейской армии майора Квасова об организации так называемых ультимативных передач, в которых выступали бы командующий армией и командиры дивизий. Это предложение было одобрено командованием. Командующий 51-й армией генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер пошел еще дальше: он гам указывал, где и когда вести агитпередачи, с какими лозунгами обращаться к той или иной немецкой дивизии; расписывал он и время и место распространения листовок. В ходе операции политорганы фронта издали и распространили 110 листовок, общий тираж которых составил почти 3,5 миллиона экземпляров.

"Это были незабываемые дни, - признавался пленный румынский лейтенант из 11-й пехотной дивизии. - Мы походили на затравленных зверей: с одной стороны - удары ваших частей, а с другой - атаки вашей пропаганды, буквально не дававшей нам покоя и совершенно замучившей нас своей неотвязной настойчивостью". Вот так, силой оружия и пропаганды создавался психологический надлом, в результате которого этот лейтенант, как и другие офицеры, приказал солдатам роты бросить оружие при первом же появлении советских бойцов.

На румынские дивизии - 10-ю пехотную и 9-ю кавалерийскую основательно воздействовали румынские антифашисты из пленных, работавшие в тесном контакте с политорганами Красной Армии. О прибытии антифашистов на фронт сразу же стало известно румынским солдатам и офицерам - они приглашались на переговоры. Советское командование гарантировало им безопасный проход - туда и обратно - через линию фронта. Началась агитация за выход из войны и разрыв с фашистской Германией. Не была упущена и возможность использовать родственные и дружеские отношения. Так, антифашист Константинеску написал письмо своему шурину капитану Попеску, командиру 2-го эскадрона 9-й дивизии, дав ему понять, что ожидать нового наступления русских, в котором легко потерять голову, - большой грех перед богом и румынским народом. Автор письма предлагал либо прислать делегата, либо самому прийти на переговоры. Другой антифашист направил письма знакомым офицерам-пехотинцам: он указывал на критическое положение Германии "румыны теперь тянут уже разбитую повозку Гитлера", советовал не проявлять малодушия и рвать с гитлеровцами. Усилия антифашистов не пропали даром. Солдаты румынских дивизий в массе своей бросали оружие перед наступающими бойцами Красной Армии.

Так строилась пропаганда на 4-м Украинском. А вот от пропагандистской группы, посланной в крымское подполье, сведения к нам поступали редко и скупо. С тем большим интересом я выслушал подполковника С. И. Самойлова, когда он, пробыв полгода в тылу врага, вернулся в Москву. Первое, что отметил Самуил Исаакович, - это та большая помощь, которую оказали его группе командиры партизанских отрядов и руководители подпольных партийных организаций. Так, в партизанских отрядах к тому времени уже действовали в качестве разведчиков перешедшие на нашу сторону солдаты и офицеры из словацкой, хорватской и румынской дивизий - они-то и составили актив группы Самойлова. Тепло говорил он о членах своей группы. И конечно же первой назвал Таню Петрову (политэмигрантка Т. И. Лябис). Я хорошо знал эту необычно светловолосую для румынок девушку - она активно помогала нам издавать для румынских военнопленных газету "Грайул Ноу" и все время настойчиво просилась на фронт: "туда, где кипит борьба, а не бумага", как полушутя-полусерьезно говорила она. Душевная щедрость, большая внутренняя сила и воля, не сломленная тюрьмами боярской Румынии, опыт революционной борьбы (перед самой войной Таня входила в руководство румынского комсомола, работавшего в подполье) - все это очень пригодилось ей в Крыму. Таня знала, о чем и как надо говорить со своими соотечественниками-солдатами. В этом и состояла ей главная задача: она писала листовки, после обсуждения их размножали на портативной "партизанке", а разведчики и местные жители распространяли эти листовки среди румынских солдат и офицеров.

Инициативно работал член пропагандистской группы Константин Донча, румынский коммунист. Он проник (не без помощи симферопольских подпольщиков) в румынский гарнизон и завязал крепкие связи с солдатами. Ему удалось распропагандировать одного сержанта из команды штаба корпуса и создать в гарнизоне антифашистскую группу. С ее помощью Донча распространял листовки, собирал материал, необходимый для листовок. Через эту группу в руки командиров румынских дивизий попали посланные нами антифашистские письма двух пленных румынских генералов. Надо ли говорить, что все это оказывало определенное влияние на солдат и офицеров, психологически подготавливало их к встрече с Красной Армией, к переходу на ее сторону.

Константин Донча - человек необычайной боевой биографии. Рабочий-железнодорожник, он был сослан на каторгу за участие в революционной пропаганде, бежал с каторги и сражался добровольцем в республиканской Испании. А вот теперь воевал оружием слова за правое дело на стороне Красной Армии...

Набором и изданием листовок ведал офицер-политработник Яков Булан, молдаванин по национальности, в прошлом газетчик. Он умел работать в любой обстановке, и хотя противник частенько прочесывал партизанские леса, листовки, пахнущие свежей типографской краской, неизменно появлялись не только на стенах домов, но и в карманах вражеских шинелей, а то и под тарелкой супа в столовой... Командир партизанского соединения П. Р. Ямпольский и комиссар Н. Д. Луговой заботились о том, чтобы листовки вовремя попадали к симферопольским подпольщикам, а те уже распространяли их среди оккупантов.

Всего пропагандистской группой было издано 26 листовок: 20 на румынском и 6 на немецком языках.

- Не так уж много, - сказал Самойлов, подводя итоги работы группы.

Но сделано было немало - группа могла бы доложить о конечных результатах: в марте, накануне прочесывания алуштинских лесов, 123 солдата противотанковой роты 1-й горнострелковой румынской дивизии отказались выступать против партизан - они были арестованы и содержались в симферопольской тюрьме; 12 апреля организованно перешел в плен артдивизион горнострелковой румынской дивизии во главе с майором и капитаном (у них была записка руководителя подпольной группы); другая группа со старшим лейтенантом из 1-й горнострелковой дивизии перешла с 6 автомашинами. Количество таких переходов с 8 апреля непрерывно увеличивалось. Под натиском наступавших 2-й гвардейской и 51-й армий 4-го Украинского фронта, а затем и Отдельной Приморской армии немецкие и румынские дивизии поспешно откатывались к Севастополю, теряя живую силу и технику. Политорганы 4-го Украинского фронта теперь подрывали у противника иллюзии на спасение морем или за севастопольскими укреплениями. В листовках и агитпередачах сообщалось, где, когда и какой корабль или транспорт потоплен и солдаты каких частей ушли на дно вместе с ним. Лозунг "Кто сядет на корабль погибнет!" возымел действие - немцы, сдаваясь в плен, заявляли: "Лучше уж остаться в России, чем пойти на корм акулам".

Политуправление фронта издало 13 иллюстрированных листовок о жизни в советском плену, указывавших на возможный выход из того состояния страха, ужаса и отчаяния, в котором пребывали войска противника. "Вам не уйти из Крыма по морю, - говорилось в одной из листовок. - Ваши корабли гибнут в Севастополе и в Казачьей бухте, в прибрежном районе и в открытом море, в Констанце..." Далее в листовке шло перечисление льгот для сдавшихся в плен без сопротивления и следовал призыв к солдатам "самим расчищать себе дорогу к жизни". Весомо звучал и голос самих пленных, призывавших последовать их примеру. Так, плененный командир батальона 117-го пехотного полка обращался к командиру полка Опперману: "Господин полковник! Помните, как при отступлении с Ишуни вы в присутствии командира дивизии полковника Адама доложили, что у вас осталось только 30 человек? Помните, как вы говорили тогда, что дальнейшая борьба в Крыму - полная бессмыслица? Почему же вы не делаете выводов из этого справедливого заключения? Почему вы не потребуете, чтобы было прекращено бессмысленное кровопролитие? Я и 16 находившихся при мне солдат и унтер-офицеров сдались в плен. Этим я спас их от бессмысленной смерти. Вы также обязаны принять меры, чтобы бесполезное истребление наших людей было немедленно прекращено".

По свидетельству пленного офицера, после удара советских войск многие немецкие солдаты не хотели рисковать жизнью и убегали к берегу или отсиживались за сопками, ожидая прихода Красной Армии. Всюду царил хаос, а на мысе обстановка была "хуже, чем при Дюнкерке".

На Херсонесский мыс вышло до 30 тысяч вражеских солдат и офицеров. За листовки они хватались как за спасательную соломинку. С ними сдались в плен более 20 тысяч, в том числе 2 генерала, 6 полковников и 60 майоров. Докладывая об этом по прямому проводу, полковник Тюльпанов отметил, что под Севастополем не было случая, чтобы немецкие солдаты сражались до конца, не было ни одного самоубийства офицеров из-за страха перед возмездием в плену или согласно канонам "офицерской чести", как это наблюдалось при критических ситуациях раньше. Значит, оружие пропаганды оказало существенную помощь войскам в пленении крымской группировки противника. По сообщениям Совинформбюро, с 8 апреля по 12 мая противник в Крыму потерял наряду с огромным количеством боевой техники 111587 солдат и офицеров, из них сдались в плен 61587 человек. О новом крупнейшем поражении гитлеровской армии с быстротою молнии были оповещены войска вермахта на всех направлениях советско-германского фронта. Миллионы листовок и тысячи передач известили о "разгроме германской группы армий "Юг" и о выходе Красной Армии на государственную границу - реку Прут".

* * *

Новые, более сложные задачи для политорганов, их седьмых отделов и отделений вытекали из приказа No 70 Верховного Главнокомандующего от 1 мая 1944 года. Речь шла о том, чтобы организовать мощное идеологическое наступление на врага, всемерно содействовать боевым действиям войск, которые были призваны освободить от гитлеровских захватчиков не только советскую землю, но и союзные нам страны Западной Европы.

Одна из наших задач состояла в том, чтобы всемерно усиливать деморализацию союзников Гитлера. Они не могли не видеть, что Германия проиграла войну. В приказе Верховного Главнокомандующего указывалось: "И чем скорее народы этих стран поймут, в какой тупик завели их гитлеровцы, чем быстрее прекратят они всякую поддержку своих немецких поработителей и их сподручных - Квислингов в своей собственной стране, тем меньше жертв и разрушений понесут эти страны от войны, тем больше они могут рассчитывать на понимание демократических стран"{74}

Так обозначились новые важные аспекты деятельности политорганов среди войск и населения противника. Теперь надо было сориентировать пропагандистов, вооруженных уже накопленным опытом. Эта цель и ставилась перед вторым Всеармейским совещанием работников седьмых отделов и отделений. Мы вынесли на обсуждение следующие вопросы: работа среди войск противника на различных этапах наступательных операций: прорыв, окружение, преследование (доклады начальников седьмых отделов политуправлений 1-го и 2-го Украинских фронтов); практика взаимодействия политорганов с НКСГ на фронтах (доклады начальников седьмых отделов политуправлений 3-го и 4-го Украинских фронтов); основные недостатки устной и печатной агитации на фронте среди войск противника и задачи улучшения ее содержания и повышения мобильности (полковник И. С. Брагинский); новые формы и средства политработы среди войск и населения противника и их применение в конкретных условиях (полковник М. И. Бурцев).

Чтобы совещание принесло как можно больше пользы, в войска заранее были посланы инспекторы Главного политического управления, которые изучали положение дел на месте, помогали готовить доклады, выводы, предложения и рекомендации...

15 мая в Центральном Доме Красной Армии собрались начальники политорганов некоторых фронтов, руководители отделов политуправлений, пропагандисты политотделов, литераторы и журналисты, дикторы, начальники антифашистских школ, представители немецкого антифашистского движения, в том числе НКСГ. Среди участников совещания - начальник седьмого отдела Главного политического управления Военно-Морского Флота полковник К. А. Денщиков, моряки пропагандисты Л. Н. Великович (Северный флот) и Н. В. Краснопольский (Черноморский флот).

Совещание продемонстрировало подлинный интернационализм, богатство форм, средств и методов политработы, которую развернули политорганы Красной Армии среди войск и населения противника. В докладах и прениях отмечалось, что значительно возросла роль официальных документов: приказы, ультиматумы, обращения советского командования повысили доверие у вражеских солдат и офицеров к листовкам и агитпередачам. Участники совещания высоко оценили различного назначения агитоперации, успешное проведение которых во многом зависело от хорошо налаженной, достоверной информации о противнике.

Большой разговор на совещании шел о боевом содружестве политорганов Красной Армии с представителями антифашистского движения, и в первую очередь с НКСГ, Это содружество позволяло не только расширять и углублять антигитлеровскую, антифашистскую направленность пропаганды, но и организовывать воздействие на вражеские войска изнутри. Правда, эффективность воздействия была не везде одинакова. К примеру, на 2-м Прибалтийском фронте в ходе зимних боев в противостоящие части врага было направлено всего лишь 11 агитаторов-антифашистов. Руководители политорганов фронта даже не смогли толком доложить, каких же конкретных результатов при этом удалось достигнуть. Иное положение на Украинских фронтах. На 2-м и 3-м линию фронта перешли 277 агитаторов-антифашистов. Они распропагандировали и привели с собой 2195 немецких солдат и офицеров. Участники совещания цитировали приказы немецких военных должностных лиц, которые не раз и не два подчеркивали "особую опасность" для вермахта солдат и офицеров, возвращавшихся из советского плена.

Конечно, непосредственный привод распропагандированных - важный, но не единственный показатель работы агитаторов-антифашистов. Они вносили в среду немецких солдат деморализующие настроения. "Работа агитаторов-антифашистов из пленных в расположении противника на переднем крае, - отмечал в донесении начальник политуправления 4-го Украинского фронта генерал-лейтенант М. М. Пронин, - одно из весьма действенных средств разложения войск противника. Этот вид пропаганды содействует более быстрому преодолению боязни немцев перед русским пленом и повышает доверие немецких солдат ко всем другим формам нашей пропаганды"{75}.

На совещании отмечалось, что антифашисты активно участвуют в агитации на переднем крае. Только на одном 3-м Белорусском фронте сторонники Национального комитета "Свободная Германия" провели около 8000 агитпередач; два фронтовых уполномоченных НКСГ - Гольд и Буценд написали 23 обращения к немецким солдатам. Всего же на фронтах было 17 уполномоченных НКСГ, которые имели своих доверенных во всех армиях и в большинстве дивизий. В армиях юго-западного направления, кроме того, находились представители Союза немецких офицеров. Задания НКСГ и СНО выполняли многие сотни агитаторов из числа пленных, прошедших подготовку и антифашистских школах. Начальники этих школ рассказали на совещании, что учебные занятия в школах органически связаны с практической работой антифашистов непосредственно на передовой позиции, где им приходится бывать и дикторами "звуковок", и авторами писем и обращений, и парламентерами. Многие слушатели школ не раз переходили линию фронта, чтобы привести с собой тех, кто хотел бы последовать их примеру. Значение такого отторжения вражеских солдат и офицеров от их командования, от нацистской идеологии трудно переоценить.

- В едином строю с антифашистами к еще более мощному идеологическому наступлению против фашизма! - призвал пропагандистов Д. З. Мануильский, выступивший в конце совещания.

А 19 мая участников совещания принял А. С. Щербаков. Его выступление не стенографировалось, но я записал его довольно подробно{76}. Александр Сергеевич говорил о том, что у немецкого командования наша агитпропработа вызывает все большее беспокойство. Стараясь представить ее в глазах своих солдат как малоэффективную, оно в действительности завело специальные лапки зеленого цвета - "папки яда", в которые складываются наши листовки. Но не для того, чтобы они осели там мертвым грузом. Отнюдь. Немецкое командование, внимательнейшим образом изучая наши листовки, разрабатывает контрмеры. Следовательно, враг признает силу и действенность нашей пропаганды. И все-таки процесс разложения немецкой армии идет не такими темпами, как хотелось бы, - окруженные гарнизоны в Корсунь-Шевченковском и Тарнополе сопротивлялись упорно. Поэтому нельзя переоценивать результаты своей работы; надо не почивать на лаврах достигнутых успехов, а максимально наращивать их, в совершенстве овладевать идеологическим оружием.

А. С. Щербаков напомнил о недопустимости смешения двух направлений в пропаганде: Красной Армии и НКСГ. Политорганы Красной Армии должны сосредоточить свое внимание на том, чтобы: а) убеждать солдат и офицеров противника в том, что положение германской армии безнадежно. Войну она проиграла, поэтому бессмысленно продолжать ее. "Сдавайтесь в плен!" - вот основной лозунг нашей пропаганды. И с этой целью надо широко пропагандировать среди немцев условия жизни военнопленных и их труда в плену; б) показывать войскам противника мощь Красной Армии, превосходство советского оружия над немецким, устрашать этим превосходством. Не запугивать, а именно устрашать. Не надо запугивать солдат ответственностью за преступления, совершенные войсками, особенно эсэсовскими, по приказам офицеров, - именно этим запугивает сейчас солдат фашистская пропаганда; в) использовать обостряющиеся противоречия между странами и армиями гитлеровского блока, между сателлитами и Германией, между самими сателлитами.

В решении всех этих трех задач - "а", "б", "в" - руководствоваться больше фактами, нежели умозрительными выкладками или логическими построениями. Мы должны усилить наступательный характер пропаганды и быть готовыми к работе среди населения освобождаемых Красной Армией стран.

* * *

В начале лета 1944 года политорганы Красной Армии провели две крупные спецпропагандистские кампании, связанные с открытием второго фронта и с трехлетием развязанной Гитлером войны против СССР.

Наши союзники, как известно, с открытием второго фронта сознательно тянули. Они не выполнили своих обещаний ни в 1942, ни в 1943 году. Красной Армия пришлось все это время вести ожесточенную борьбу с коварным и могущественным противником один на один. Соотношение сил к лету 1944 года было таково, что Советский Союз и его Вооруженные Силы уже имели возможность обеспечить разгром гитлеровской военной машины самостоятельно, без помощи союзников. И тогда они высадили десант. Но, как говорится, помощь и сильному не помешает. А для пропагандистского устрашения немецких солдат и офицеров открытие второго фронта значило немало. Можно представить состояние немецкого солдата или офицера, когда он, подняв с земли листовку, видит набранный крупным шрифтом заголовок "Последняя ставка Гитлера бита!" и читает жирно выделенный текст: "Ставка Гитлера на затяжку войны, на раскол между союзниками, - эта последняя ставка Гитлера бита". Между тем фюрер всякий раз утверждал, что второй фронт никогда не будет открыт, а разговоры о союзниках России не более чем "вражеская пропаганда". И вот теперь, вслед за разгромом немецких армий на Востоке, в России, их начнут бить на Западе. Выходит, нет смысла затягивать заведомо проигранную войну, чтобы погибнуть вместе с Гитлером. Плен - лучший и самый надежный путь спасения. Отличная иллюстрация - понурая фигурка жалкого фюрера, не смеющего поднять глаз на своих солдат, - усиливала эмоциональное воздействие листовки. Серия таких листовок возымела действие - попытка противника замолчать, насколько возможно, открытие второго фронта тотчас провалилась. Вторая серия листовок - "Уроки трех лет войны с Россией", выпущенная под редакцией Д. З. Мануильского, отвечала на жгучие для немцев вопросы: почему Гитлер напал на Россию? каков итог трех лет войны? означает ли поражение Гитлера гибель Германии? кому нужна затяжка проигранной войны? как покончить с проигранной войной и спасти себя от гибели? Гитлер начал эту войну, чтобы "хорошенько нажиться" - так публично признавал Геббельс. Ради этого умирали простые немцы, но итог войны ясен: она проиграна на всех фронтах и уже стучится в двери самой Германии. Затяжка войны, подсказывали мы немцам, нужна не Германии и ее народу, а Гитлеру и иже с ним. И чтобы покончить с войной, надо только перестать воевать, сдаваться в плен, капитулировать: "Сдался русским - спасен, будешь продолжать воевать погибнешь!"

Так обе пропагандистские кампании, развернутые политорганами перед летним наступлением Красной Армии, подтачивали моральные силы солдат и офицеров вермахта.

Разгром группы армий "Центр"

В июне 1944 года, когда еще продолжалась Выборгско-Петрозаводская операция, широким фронтом развернулось наступление наших войск на центральном участке советско-германского фронта. Оно явилось тем главным событием, которое во многом предопределило успех и на других направлениях. Красная Армия освобождала Белоруссию, Литву, западные области Украины, а также восточную часть Польши, - почти все фронты тем летом пришли в движение.

В этой обстановке очень важно было своевременно доводить до вражеских солдат и офицеров результаты новых мощных ударов Красной Армии. Своими листовками и агитпередачами политорганы оказывали морально-психологическое давление на войска противника. "За 7 дней наступления, завершившегося окружением витебской и бобруйской группировок, вермахт потерял убитыми 132 000, пленными 51 930 солдат и офицеров, не говоря уже о колоссальных потерях в боевой технике", - говорилось в нашей листовке "Немцы! Знайте правду!". "Четыре прорыва в один день!" - извещало немецких солдат политуправление 2-го Белорусского фронта, иллюстрируя листовку схемой и картой. "Три котла за шесть дней! - сообщалось в листовке политуправления 1-го Белорусского фронта. - Итоги десяти дней наступления внушительные взято в плен 85 000 немецких солдат и офицеров, Красная Армия продвинулась на запад на 400 км..." А спустя несколько дней последовало сообщение о разгроме группы армий "Центр": уничтожено 230 000, пленено 150 000 солдат и офицеров, среди них 20 генералов, и каждый в листовках назван поименно, представлен портретом...

150 000 пленных!

Да, под ударами Красной Армии моральный дух вражеских войск неуклонно падал. И в этом, конечно, сказалась работа и наших пропагандистов, которые активно боролись за массовую капитуляцию немецких солдат и офицеров под Витебском и Бобруйском, под Могилевом и Минском.

Вот как проводилась агитация под Витебском. Еще до начала наступления политорганы 3-го Белорусского фронта распространили во вражеской группировке 400 тысяч экземпляров листовок и провели с переднего края обороны сотни агитпередач через 20 МГУ и ОГУ. Идеологическое воздействие на противника осуществлялось непрерывно. При этом доказывалось, что продолжать войну, когда Гитлер ее уже проиграл, бессмысленно; пропагандисты неизменно подчеркивали, что боевая мощь Красной Армии, как это показали зимние бои, неизмеримо возросла и вермахт уже не способен сдержать ее натиск. А когда 23 июня началось наступление, резко изменился даже тон наших обращений - он стал более категоричным. После того как 25 июня 39-я армия соединилась с наступавшей 43-й армией 1-го Прибалтийского фронта, немецкие войска были поставлены перед фактом: "Вы окружены!" В листовке напоминание о льготах для перебежчиков сопровождалось указанием маршрутов перехода в плен.

Агитация с передовых позиций подкреплялась деморализацией окруженных изнутри. 24-26 июня в котел было направлено до 50 антифашистов-агитаторов; 35 из них привели с собой свыше 2000 солдат и офицеров. В личном составе вермахта все больше росло доверие к нашей пропаганде - об этом свидетельствовали агитаторы. Они отмечали большую, чем прежде, свободу общения с окруженными: теперь с ними можно было проводить не только индивидуальные, но и групповые беседы. И возвращались агитаторы из котла не с одиночками, а с целыми группами немецких солдат. Один ефрейтор, например, вернулся на машине, в которой находилось 25 вооруженных солдат и унтер-офицеров. "Любопытно, - сказал он пропагандисту капитану Ледневу, что все они имели при себе листовки, распространявшиеся еще до начала наступления Красной Армии. Солдаты, конечно, верили далеко не каждому вашему слову, но мое появление и то, что я подтвердил содержание листовок, пересилило их сомнения. Они поверили мне..."

Слов нет, далеко не каждый немецкий солдат мог решиться последовать за агитатором. Но и те, что оставались в котле, были теперь другими, если можно так выразиться, - у них появилась решимость, и когда окруженным был предъявлен ультиматум о капитуляции, давление солдат на своих офицеров побудило командира 206-й дивизии генерала Хитера изменить первоначальное решение: отклонивший было ультиматум, он наутро лично пожаловал в легковушке в расположение наших войск, открыв тем самым путь в плен другим генералам. Сдался и командующий 53-м армейским корпусом генерал-лейтенант Гольвитцер, который перед нашим наступлением требовал от своих солдат и офицеров "фанатического исполнения долга". На допросе в присутствии двадцати английских и американских корреспондентов, которым было разрешено посетить войска фронта, он пытался уверить, будто его корпус держался до последнего патрона. Когда же старший инструктор политуправления фронта майор Г. П. Солюс, проводивший допрос, тактично напомнил ему о тех более чем 10 тысячах солдат и офицеров, что сложили оружие, располагая достаточным количеством боеприпасов, генерал Гольвитцер отвел глаза и примирительным тоном попросил: "Может быть, господин русский офицер учтет, что я не спал трое суток, страшно устал, и перенесет допрос на другое время?.."

В еще более широких масштабах была развернута агитация среди вражеских войск в районе Бобруйска. Здесь перед штурмом за двадцать пять июньских дней политорганы 1-го Белорусского фронта распространили в противостоящей 9-й немецкой армии свыше трех миллионов экземпляров различных изданий, а в ходе наступления - более одного миллиона. По листовке, иллюстрированной картой-схемой, немцы могли убедиться, как по частям рассекается их армия и как один котел ликвидируется за другим. Фотографии, запечатлевшие сдачу в плен, придавали листовкам еще большую убедительность, указывали единственно верный и безопасный выход из котлов. Успех выпал и на долю громкоговорящих установок. Одна только фронтовая МГУ с 30 июня по 3 июля сагитировала к сдаче в плен и доставила на сборный пункт до 5000 бродивших в лесах вооруженных немецких солдат и офицеров, нередко нападавших на штабы и тыловые части. В голосе полковника Мельникова, начальника седьмого отдела политуправления фронта, слышалась даже какая-то растерянность, когда, вызвав меня к прямому проводу, он докладывал об этом:

- Очень это неожиданно и ново для нас... На призывы "звуковок" выходят и сдаются большие группы... Есть четыре генерала, много и старших офицеров...

Эффективное действие на окруженных оказал приказ командующего фронтом генерала армии К. К. Рокоссовского об отношении к военнопленным. Из листовок с текстом этого приказа, распространенных в котле, немецкие солдаты и офицеры узнали, что начальнику тыла фронта предписано "в связи с наплывом большого количества военнопленных создать дополнительное количество лагерей", а солдатам и офицерам фронта - "соблюдать вежливое и корректное отношение к военнопленным", которым тем же приказом обеспечивалась "в течение ближайших 5-6 часов горячая пища", раненым и больным - "немедленная медицинская помощь". Кончался приказ словами: "Виновных в нарушении настоящего приказа подвергать строгому наказанию".

Результативной оказалась и агитация изнутри: было подготовлено и направлено в котел около 200 агитаторов из пленных; почти все они вернулись и привели с собой 7500 солдат и офицеров. Общая же численность пленных, взятых войсками фронта, перевалила за 55 000.

В те же дни войска 2-го Белорусского фронта наступали на Могилев. Главный удар наносила 49-я армия. В городе перед нею капитулировали командир 12-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Бамлер со штабом, комендант крепости генерал-майор Эрмендофер и более тысячи немецких солдат и офицеров.

Политотдел армии сразу же издал об этом листовку, которая была заброшена в войска противника, поспешно отступавшие на запад, а затем оказавшиеся в новом окружении. Офицер штаба 31-й пехотной дивизии, взятый позднее в плен, на допросе показал: "Через 48 часов после занятия русскими Могилева над нами уже были сброшены листовки с точными цифрами и именами пленных генералов. Отходящие части были еще недалеко от Могилева, они еще видели его горящим, а листовки уже сообщали о взятии русскими этого города. В условиях отступления такая мобильная пропаганда оказывала большое влияние на солдат".

Большое воздействие наша пропаганда оказала на солдат и офицеров, попавших в окружение западнее Могилева. И не только листовками. В котел было послано 368 агитаторов из пленных, которые привели с собой более 3500 немцев. Было использовано и такое средство агитации, как митинги военнопленных, транслировавшиеся мощными "звуковками" для войск противника. На митинге у деревни Озеро присутствовали 4,5 тысячи пленных немецких солдат и офицеров, и длился он около трех часов. На этом митинге выступали и пленные, и пропагандисты Красной Армии, и уполномоченный НКСГ Д. Вильмс. И все эти выступления, часто прерывавшиеся аплодисментами, выступления, проникнутые подлинной заинтересованностью в судьбах немецкого народа и его солдат, внимательно слушались теми, кто теперь находился в окружении. И не случайно, что сразу же после митинга начались переходы в расположение 49-й армии. Первым прислал парламентера командир 195-й штурмовой дивизии. Критически оценив создавшееся положение и ознакомившись с условиями советского командования, он решил капитулировать. За ним последовали командиры двух пехотных полков и командиры двух пехотных дивизий...

А те части и соединения 4-й немецкой армии, которым так или иначе удалось вырваться из-под Могилева, оказались в окружении восточнее Минска. Рассеянные по белорусским лесам, лишенные управления, они пытались пробиться на запад, но повсюду натыкались на войска Красной Армии, которые рассекали их на небольшие группы и отряды, все уже сжимая вокруг них кольцо окружения. Гитлеровцы огрызались, как огрызается тяжелораненый, но недобитый зверь, обложенный со всех сторон, и их укусы оказывались порой очень чувствительными.

Облава длилась добрую неделю. В пленении многочисленных остатков разбитой немецкой армии особо отличились экипажи громкоговорящих установок - 30 машин колесили между Могилевом и Минском, останавливаясь время от времени, чтобы провести агитпередачи.

Успех сопутствовал пропагандистам 48-й армии 1-го Белорусского фронта. Начальник седьмого отделения политотдела армии майор В. С. Дементьев, экипажи "звуковок" работали без устали. Только экипаж майора Н. В. Звонаревой вызволил из лесов 46 вооруженных групп, общая численность которых составила 1140 человек.

Наталию Владимировну я знал с первых дней войны. Она добровольно вступила в армию, воевала в истребительном отряде в тылу врага, не раз отличалась в бою, за что была награждена орденом Красного Знамени. Как политически зрелого коммуниста, хорошо владеющего немецким языком, ее выдвинули на работу в седьмое отделение политотдела 20-й армии. И здесь Звонарева зарекомендовала себя умелым и неутомимым пропагандистом: допрашивала пленных, составляла программы агитпередач, готовила в ротах рупористов-агитаторов, сама обращалась через громкоговорящие установки к немецким солдатам. Забегая вперед, скажу: в конце войны Звонареву выдвинули на работу в наш отдел, и мы в полной мере могли по достоинству оценить ее добросовестность, аккуратность и умение работать.

Уже после войны, собирая материал для воспоминаний, я обнаружил в архивах представление, подписанное командиром 170-й стрелковой Речицкой, ордена Суворова II степени дивизии полковником С. Г. Цыпленковым: "За хорошую работу по разложению противника, посылку 36 пленных-агитаторов в расположение врага, за пленение 1301 немецкого солдата, за проявленные при этом мужество и отвагу тов. Тощев достоин правительственной награды..."{77}, Дмитрий Иванович Тощев - капитан, старший инструктор политотдела этой дивизии. До войны он был учителем, в 1941 году вместе со своим классом вступил в ополчение. Воевал на Западном, Сталинградском, Центральном и 2-м Белорусском фронтах. Дважды был ранен и дважды награжден орденом Красной Звезды и медалью "За оборону Сталинграда". К ним прибавилась новая награда, за подвиг в Белорусской операции Д. И. Тощев удостоен ордена Красного Знамени. Он и ныне - активный общественник, пропагандист.

...Глубокой ночью меня вызвали к прямому проводу. Начальник седьмого отдела политуправления 2-го Белорусского фронта подполковник С. И. Рощин коротко доложил:

- Наш ультиматум принят!

Речь шла об ультиматуме, с которым командующий фронтом генерал-полковник Г. Ф. Захаров обратился к окруженной восточнее Минска вражеской группировке. Требуя капитуляции, он выдвинул следующие аргументы: немецкое командование не в состоянии помочь окруженным - они в глубоком тылу Красной Армии; к тому же группа армий "Центр" подверглась "катастрофическому разгрому" - пленено свыше 80 тысяч ее солдат и офицеров, в том числе 12 генералов. Сотни тысяч экземпляров этого ультиматума были распространены среди окруженных, содержание его многократно передавалось через громкоговорящие установки. И вот, вняв здравому смыслу и категорическому предупреждению, исполнявший обязанности командующего 4-й немецкой армией генерал-лейтенант Винценц Мюллер по собственной инициативе перешел к нам в плен. Он охотно согласился отдать приказ своим войскам "прекратить борьбу", собираться в группы по 100-500 человек и во главе с офицерами или унтер-офицерами направляться в расположение Красной Армии. "Мы должны, - писал он в приказе, - показать дисциплину и выдержку и как можно быстрее начать проводить эти мероприятия".

В политотделе армий приказ был отпечатан на машинке в 40 экземплярах, и каждый из них генерал Мюллер подписал собственноручно, что крайне важно для немцев. Затем он провел беседу с двадцатью немецкими пленными, уговорив их вернуться в лес и довести его приказ до всех групп и отрядов. С каждым посланцем Мюллера пошел наш парламентер. За два дня, 9-10 июля, они привели до 2000 солдат и офицеров. Немного, конечно. Тогда генерал подписал еще 1500 экземпляров приказа, и пленные привели еще 2000. Мюллер принял предложение наших политработников направить личные письма командирам отдельных немецких частей. Вот как он аргументировал, например, необходимость сложить оружие в письме командиру 267-й пехотной дивизии генералу Дрошеру: "Мы теперь уже не можем больше служить нашему общему делу. Для этого мы сковываем слишком мало сил противника. Мы не можем также перекрыть противнику ни одной важной дороги. Поэтому нельзя брать на себя ответственность за дальнейшее кровопролитие и продолжающееся страдание раненых. Мой приказ прекратить борьбу относится и к 267 пд. Мы прекращаем ее с честью". Замечу, кстати, что доводы письма подействовали: оставшиеся в живых солдаты и офицеры дивизии капитулировали. Что же касается самого Мюллера, то он быстро включился в работу Национального комитета "Свободная Германия", стал его активистом. Об антифашистских национально-патриотических делах генерала немцы узнали из нашей листовки, изданной 17 июля 1944 года под названием "Разумный шаг генерала Мюллера". После войны он служил в Национальной народной армии ГДР"

* * *

Рассказ о пропаганде в Белорусской операции окажется не полным, если не упомянуть о действиях антифашистских групп с партизанских баз. Инициатива отправки антифашистов к партизанам исходила от Национальною комитета "Свободная Германия". Командование Красной Армии пошло ему навстречу. Мы выделили политработников, которые обеспечивали контакты с командирами партизанских отрядов. Перед антифашистами ставилась задача - в интересах сохранения жизней солдат и офицеров для будущей свободной Германии склонять личный состав вермахта на сторону НКСГ.

Антифашисты еще в феврале отбыли из Москвы на 1-й Белорусский фронт, поддерживавший тесные связи с партизанами.

Были созданы две группы. Первую, в которую вошли антифашисты Г. Шауэр, А. Готте, Т. Циммерман и политэмигрант-коммунист Э. Аппельт, сопровождал майор Н. Д. Дятленко, вторую - в составе Г. Барса, Ф. Шеффлера, К. Ринагеля и политэмигранта Г. Гейнике - майор А. А. Козлов и старший лейтенант Г. Ф. Хромушина.

В конце марта после соответствующей подготовки антифашисты были сброшены на парашютах: первая группа - севернее Минска, вторая - в районе Барановичей.

Более четырех месяцев они вели работу в тыловых немецких гарнизонах, пропагандируя программу НКСГ, способствуя проникновению ее идей как в войсках, так и в самой Германии. Это достигалось прежде всего изданием и распространением листовок. Солдаты и офицеры читали их, как утверждали антифашисты, с большим интересом. Уже 5 апреля первая группа напечатала на бланках НКСГ листовку, содержащую два материала - "Что такое НКСГ?" и "Каким должен быть немецкий патриот?". Всего же до крупной карательной операции, предпринятой гитлеровцами против партизан, группа успела распространить листовки пятнадцати наименований. Карательная операция, а в ней участвовало до 40 охранных и эсэсовских батальонов, сковала действия группы на целый месяц. Антифашисты плечом к плечу с партизанами участвовали в боях, двое из них - Г. Шауэр и А. Готте, как и сопровождавший их майор Н. Д. Дятленко, - были тяжело ранены.

Второй группе повезло больше: она издала и распространила 40 листовок, а двое ее членов - Г, Барс и Ф. Шеф-флер - проникли в немецкий гарнизон в Дзержинске, установили связь с солдатами, сочувствующими НКСГ, Самой результативной оказалась работа группы в период, когда в районе Барановичей части Красной Армии окружили группировку противника. Партизанская бригада, в которой находились антифашисты, очутилась как бы в самом центре котла. Вот тут-то и отличилась, великолепно проявила себя Галина Федоровна Хромушина: она как парламентер выходила из леса навстречу отступающим немецким колоннам и убеждала солдат сдаваться в плен. В тех случаях, когда ее призывы оставались без ответа, на помощь ей приходили партизаны, и немцы послушно поднимали руки. Своей смелостью, бесстрашием Галина Федоровна вдохновляла антифашистов, не желавших отставать от "русской геноссинен" и поступавших столь же решительно.

"То, что сделала для нас Галя, можно сравнить только с подвигом матери, - рассказывал много лет спустя Г. Барс бывшему военному переводчику Им. Левину. - Она проявляла столько выдержки, такта, сколько в ней было коммунистической убежденности, подлинного интернационализма!" Другой член антифашистской группы Ф. Шеффлер также признавался: "Знакомство, дружба и совместная работа с Галиной принадлежат к самым значительным событиям в моей жизни. Она сочетала в себе лучшие человеческие качества - ум, чуткость, отвагу, честность. Галя оказала на меня и моих товарищей огромное влияние, и это во многом предопределило наше политическое развитие, помогло стать подлинными друзьями вашего народа. Она светит нам и сейчас, когда ее уже нет в живых, как Полярная звезда"{78}.

Мне остается только добавить, что с помощью антифашистской группы партизанской бригаде имени И. В. Сталина удалось пленить свыше 3 тысяч немецких солдат и офицеров. Партизанский лагерь, в котором они содержались, стал опорной базой антифашистов, подготовивших здесь 25 агитаторов. Деятельность антифашистских групп всполошила немецкое командование, поползли слухи о существовании в гарнизонах подпольных организаций НКСГ. Гестаповские ищейки принялись разыскивать лиц, причастных к подполью, последовали аресты и суды над заподозренными солдатами и офицерами. А это лишь способствовало дальнейшему росту антифашистских и антивоенных настроений. Нелишне заметить, что все без исключения члены этих групп до конца войны продолжали свою антифашистскую деятельность, а после войны стали активными строителями новой, социалистической Германии.

Читатель, видимо, обратил внимание на то, что массовая капитуляция частей вермахта проходила не без участия его генералов. Так было под Сталинградом и Корсунь-Шевченковским, в районах Витебска, Бобруйска, Могилева, восточнее Минска... Битые немецкие генералы, оказавшись в плену, стали свободно говорить то, что думали. Их высказывания и заявления надо было сделать достоянием всех немцев - на фронте и в тылу. Мы оперативно подготовили десятки соответствующих листовок и агитпередач: "Что говорят пленные немецкие генералы?", "20 немецких генералов сдались в плен русским!", "Генералы указывают вам путь спасения!", "Не медли! Бери пример с генералов!"... Их высказывания, заявления и признания говорили о многом. Так, генерал-лейтенант Бамлер, командир 12-й пехотной дивизии, признал: "Наступательная сила продвижения русских превзошла все наши ожидания. Единственным спасением в этих условиях был плен. Сопротивляться мы и не думали, да и бесцельно было бы сопротивляться". Ему вторил командир 6-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Гейне: "Массовая сдача в плен немецких солдат и офицеров - это показатель того, что они не хотят "держаться до последнего", как того требует Гитлер".

В заявлениях пленных генералов выражалось недовольство Гитлером и его кликой. "Нет ничего хуже, - утверждал, например, командир 41-го танкового корпуса генерал-лейтенант Гофмейстер, - когда военными действиями таких огромных масштабов руководят самонадеянные дилетанты. Некоторые, возможно, думают, что Гитлер проиграл войну в 1944 году. Нет, он проиграл ее 22 июня 1941 года. Я хотел победы своей стране, но сейчас, когда все потеряно, я говорю: пускай побеждает скорее Россия, а вся эта гитлеровская братия проваливается к чертовой матери".

У немецких солдат интерес к тому, что говорили генералы, к чему они призывали своих соотечественников, был огромен. Вот почему вслед за обращением "шестнадцати" (22 июля) последовали обращения "двадцати", затем "двадцати пяти" и "двадцати семи" (август) пленных немецких генералов. В нашем отделе с легкой руки одного сотрудника листовки с такими обращениями стали называть "генеральской пропагандой".

Как известно, летом 1944 года под влиянием военных поражений вермахта, его катастрофы на восточном фронте в Германии созрел антигитлеровский заговор. 20 июля было совершено Покушение на Гитлера. Заговор, кото.рый в целом не выходил за рамки дворцового переворота, провалился. Но факт покушения мы старались использовать в нашей пропаганде как свидетельство растущего недовольства Гитлером в самой Германии, стремились активизировать оппозиционные настроения в вермахте, особенно в его офицерском корпусе. Свирепым террором ответил Гитлер на "пробуждение генеральского сознания" он жестоко расправился с антифашистами_л армии. Число арестованных достигло 7 тысяч человек. Свыше 700 военнослужащих были казнены. Террор, последовавший за подавлением заговора, тяжело отразился на движении Сопротивления в стране. Уже потом, после войны, нам стало известно, что летом и осенью 1944 года гестапо разгромило основные подпольные центры в Берлине, Саксонии, Саксонии-Ангальте, Тюрингии. Большая часть коммунистов-подпольщиков подверглась аресту, около 50 тысяч антифашистов было казнено. КПГ лишилась своего оперативного руководства{79}. 18 августа в концлагере Бухенвальд был умерщвлен вождь германского рабочего класса Эрнст Тельман.

Фашистская пропаганда неистовствовала. Обрушиваясь на "заговорщиков", она стремилась укрепить "национал-социалистский дух" в армии и народе, уверяя, что тяжелая обстановка на восточном фронте вот-вот обернется успехом для фюрера и Германии. Геббельс апеллировал к национальным чувствам немцев, запугивал их "нашествием русских комиссаров", "всеобщей ссылкой в Сибирь" и т. д.

Этому буму вранья и клеветы неколебимо противостояло слово правды. Политорганы Красной Армии вели контрпропаганду остро и аргументированно, используя все средства воздействия на войска и население противника. В работе активно участвовали и сторонники Национального комитета "Свободная Германия". Среди них было немало пленных генералов, к голосу которых в Германии прислушивались. В том числе - генерал-фельдмаршал Ф. Паулюс. Да-да, тот самый Фридрих Паулюс, который молча, но решительно отказался пожать протянутую ему антифашистами руку. Полтора года, которые он провел на одной из подмосковных дач в окружении близких ему офицеров и генералов, не прошли для него даром. Немало труда положили руководители КПГ, уже упоминавшийся "профессор Арнольд" (А. А. Гуральский), члены НКСГ и СНО, чтобы заставить Паулюса преодолеть собственную индифферентность, которая была скорее позой в тех обстоятельствах, чем подлинной позицией фельдмаршала.

Впрочем, он и сам не сидел сложа руки: дважды - в подлиннике и во французском переводе - прочел он библию марксизма - "Капитал", а затем выразил желание почитать труды В. И. Ленина, причем "с самого начала", как он выразился, с первого тома. Он много читал, размышлял, беседовал со своим адъютантом и близким другом полковником Адамом, разделявшим идеи и принципы НКСГ, внимательно следил за развитием антифашистского движения среди пленных, встречался с руководителями Компартии Германии, немецкими поэтами и писателями, прислушивался к выступлениям советских партийных и государственных деятелей, просил встреч с представителями Красной Армии, к мнению которых был небезразличен, и все это, разумеется, подвигало его оставить добровольное затворничество, на которое он обрек себя. Непрекращающиеся военные поражения вермахта и покушение на Гитлера сыграли особо важную роль в прозрении Паулюса. 8 августа 1944 года он выступил в газете "Фрайес Дойчланд" с обращением "К военнопленным немецким офицерам и солдатам, находящимся в СССР, к немецкому народу".

"Я, - писал Паулюс, - считаю своим долгом заявить всему немецкому народу и многим товарищам в плену следующее: Германия должна устранить Адольфа Гитлера и установить новое государственное руководство, которое закончит войну и создаст условия, обеспечивающие нашему народу дальнейшее существование и восстановление мирных и дружественных отношений с нашими нынешними противниками". Отныне идеи и цели НКСГ Паулюс считал "единственным путеводителем для будущего немецкого народа".

Это выступление бывшего гитлеровского генерал-фельдмаршала стало известно и в Германии, и в других странах. Оно нанесло новый удар по нацистскому режиму, заставило призадуматься и противников НКСГ среди военнопленных.

Вскоре мне позвонил начальник управления по делам военнопленных генерал-лейтенант И. А. Петров и сообщил, что дискуссии, вызванные публичным выступлением Паулюса, все еще продолжаются среди пленных генералов, которых к тому времени было около 100, а потом вдруг предложил:

- Поедем к ним на ужин... - В его голосе иронии не чувствовалось. Приглашают тебя и меня. Обещают угостить собственноручно пойманной рыбой... И кофе, говорят, сварят сами... - Появившиеся было смешинки исчезли, и он закончил совсем уже серьезно: - У них есть что-то важное для публикации.

Приглашение было принято, тем более что скопилась важная для немецких генералов информация о внутреннем положении рейха, которой мы периодически снабжали их. Ужин в Луневе прошел в теплой обстановке. Паулюс предложил мне сыграть партию в шахматы; отказаться я посчитал неудобным, хотя играл неважно, но с помощью фон Зейдлица поражения все-таки избежал. Довольный исходом встречи, генерал Зейдлиц свободно откинулся в кресле, но, посчитав, видимо, что пора приступить к главному, поднялся и подошел к нам.

- Позвольте мне, как президенту Союза немецких офицеров и вице-президенту Национального комитета "Свободная Германия", вручить вам этот документ. - Он протянул нам с Петровым по одному экземпляру. - Он подписан сорока пятью генералами. Первой, как видите, стоит подпись генерал-фельдмаршала Паулюса... Здесь изложен" позиция значительной части пленных генералов, выражающая точку зрения большинства всех военнопленных... Мы просим вас ознакомиться с ним и помочь довести его до германских солдат и офицеров на фронте и в тылу.

Мы ознакомились с обращением "К армии немецкого парода". В нем содержался призыв: рвать о Гитлером, "повернуть оружие против него и соучастников его преступлений"! Обращение призывало генералов и офицеров вермахта "довериться солдатам", которые хотят свержения Гитлера и немедленного окончания войны, а солдат - "откровенно заявлять своим офицерам о ненависти к Гитлеру, о солдатской воле устранить его, о жажде мира". Авторы обращения объявляли войну Гитлеру. "Насилие против насилия!" - таков был отныне лозунг их действий.

Это был боевой документ, скрепленный склишированными личными подписями всех 45 генералов. Они пошли на это, понимая, что подпись под таким документом грозит их семьям в Германии репрессиями, если не гибелью. Некоторые из них после войны действительно не встретили ни жен, ни родных: они либо были посажены в концлагеря, либо под воздействием гестапо отреклись от "предателей нации". Но в те дни это обращение вслед за заявлением Паулюса вызвало у фашистов сильное замешательство. В летние месяцы 1944 года НКСГ особенно усиленно пропагандировал среди немецких солдат и офицеров такие лозунги, как "Долой Гитлера!", "Конец войне!", "Да здравствует новая свободная демократическая Германия!". "Сообщения для войск" ОКВ вынуждены были признать, что каждая листовка НКСГ "является взрывчатым веществом"79.

За пограничными столбами

События лета и осени 1944 года развивались стремительно. 17 июля наши войска вступили на территорию Польши, а ровно через месяц, 17 августа, вышли на границу с Германией. К осени советская земля почти полностью была освобождена от захватчиков. Красная Армия приступила к выполнению своей интернациональной миссии - освобождению стран Юго-Восточной и Центральной Европы.

В этой обстановке наряду с разложением войск противника важно было развернуть политическую работу с населением. Конечно, пропаганда среди населения воюющих против нас стран, а также стран, оккупированных вермахтом, проводилась нами и раньше, с первых дней войны, - по радио, с помощью листовок и других изданий. Теперь же мы получали возможность вступать с местным населением в непосредственные квп марте в Главном политическом управлении появился документ - "План мероприятий в связи с выходом Красной Армии на территорию Румынии и к границам с Венгрией и Чехословакией". Планом предусматривалась разработка указании политорганам о работе среди населения освобожденных стран, подбор и подготовка кадров политработников, формирование редакций газет на соответствующих языках, издание брошюр, плакатов, разговорников, словарей, отбор и субтитрование советских кинофильмов... Главное состояло в том; чтобы разъяснить населению освобожденных стран цели и задачи Красной Армии, довести правду о Советском государстве, социалистическом строе, создать благоприятные условия для боевых действий советских войск на территории этих стран, а также оказать всемерную помощь прогрессивным силам в борьбе против реакционных элементов, за переустройство жизни на новых, народно-демократических началах.

Первыми, кто шагнул за пограничные столбы, были, как известно, войска 2-го Украинского фронта: преследуя отступающие части вермахта, они вышли 26 марта 1944 года к реке Прут - на границу Советского Союза с Румынией, а в ночь на 27 марта 27-я и 52-я армии форсировали Прут, вступили на территорию Румынии и за короткий срок освободили более 800 населенных пунктов и городов. Почти четыре месяца враг пытался выбить наши войска с освобожденной части румынской земли, но советские воины, вдохновленные идеями пролетарского интернационализма, мужественно отразили все контратаки.

На освобожденной части румынской территории развернулась работа политорганов среди местного населения. Вызвать доброжелательное отношение населения Румынии к Красной Армии, заручиться его помощью в борьбе с гитлеровской армией - вот о чем говорил Д. З. Мануильский 1 апреля на совещании в Главном политическом управлении.

А на следующий день, 2 апреля, в газетах появилось Заявление Советского правительства. "Советское правительство заявляет, - говорилось в этом документе, - что оно не преследует цели приобретения какой-либо части румынской территории или изменения существующего общественного строя Румынии и что вступление советских войск в пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью и продолжающимся сопротивлением войск противника". На основе этого Заявления Главное политическое управление подготовило обращение "К румынскому народу! К румынской армии!", которое было издано и подписано командованием Красной Армии. Разбитые на юге России немецкие войска "бегут не в Германию, а на румынскую землю", говорилось в этом обращении, они "оккупировали ее и тем самым превратили в театр военных действий". Красная Армия стремится "добить немецких разбойников" и "не хочет затягивать войну на вашей земле". Далее в обращении указывалось: "Мы ее хотим навязывать вам наши порядки. После изгнания немцев вы установите на своей земле такие порядки, какие вы сами пожелаете". Поскольку все это отвечало чаяниям румынского народа, естественно звучали и призывы к населению страны - подниматься на борьбу с гитлеровцами и помогать всеми силами Красной Армии. Офицеров и солдат румынской армии обращение призывало порывать с гитлеровской армией, присоединяться к советским бойцам и бить общего врага.

Массовым тиражом, как и обращение, были изданы листовки-лозунги. Вот одна из них:

"Офицеры и солдаты румынской армии! За вашими спинами пытаются спастись гитлеровские захватчики. Ценой вашей крови они пытаются уйти от ответственности.

Это они втянули вас в кровопролитную войну!

Это они обрекли на гибель и погубили полмиллиона румын в далекой России!

Это они оккупировали и ограбили Румынию, а теперь принесли войну на вашу землю!

Поворачивайте оружие против немцев! Бейте немцев и расходитесь по домам".

10 апреля 1944 года было принято постановление Государственного Комитета Обороны о задачах Красной Армии в связи с ее вступлением на территорию Румынии. Этим постановлением, как и Заявлением Советского правительства от 2 апреля, и руководствовались политорганы в своей работе среди населения.

В течение апреля нами было отпечатано около 5 миллионов экземпляров листовок, брошюр, плакатов и других материалов, которые распространялись на территории Румынии. Широко использовались и средства устной агитации. Политорганы разработали специальные маршруты для громкоговорящих установок и кинопередвижек. Такие документы, как Заявление Советского правительства и Обращение советского командования, зачитывались на собраниях и митингах в освобожденных населенных пунктах и городах. В беседах с румынами участвовали тысячи советских командиров, политработников и бойцов.

Эта разъяснительная работа проходила в обстановке, когда Коммунистическая партия Румынии уже пользовалась большим влиянием среди трудящихся. С первого дня войны она возглавила борьбу румынского народа за разрыв с гитлеровской Германией, за поражение Гитлера и свержение Антонеску и его клики в Румынии. Созданный коммунистами к 1944 году широкий патриотический фронт, объединивший массовые антифашистские организации, активно боролся за выход Румынии из войны, за присоединение к антигитлеровской коалиции и создание национального демократического правительства. С вступлением Красной Армии в Румынию деятельность компартии, естественно, значительно расширилась. В начале апреля ее кадры пропагандистов были усилены прибывшими из Советского Союза румынами-политэмигрантами и пленными антифашистами.

В двадцатых числах апреля политуправление 2-го Украинского фронта приступило к изданию газеты для населения Румынии. Делала эту газету та же редакция, которая ранее выпускала газету для румынских военнопленных "Грайул ноу" ("Новый голос"). Во главе редакции стоял зрелый партийный работник и талантливый журналист Манолио Петреску, румынский коммунист. Газета внесла огромный вклад в создание благоприятного политического климата для советских воинов в Румынии. Политуправление фронта помогло местным органам власти открыть в городах и селениях агитпункты, где сосредоточивалась массовая политико-просветительная, работа. В агитпунктах устраивались лекции и доклады, действовали советы и группы антифашистского актива во главе с местными коммунистами. Создавались и передвижные агитотряды, оснащенные громкоговорящими установками, радио- и киноаппаратурой. Проводились встречи населения с воинами Красной Армии. Позже, после освобождения всей страны, в Бухаресте с помощью политуправления 2-го Украинского фронта был создан Дом дружбы с Советским Союзом.

Вся эта работа имела большой успех. Местное население выражало чувство признательности к советским воинам, доброжелательное отношение к мероприятиям советских военных властей, осуществляемым в интересах скорейшего разгрома гитлеровской Германии.

В развитии дружественных отношений между Красной Армией и местным населением важное значение имело примерное поведение советских воинов на румынской земле. Политорганы, партийные и комсомольские организации провели большую работу, ознакомив личный состав частей и соединений с историей страны, в которой они находились, разъяснив ее национальные особенности и общественное устройство. Наши бойцы и командиры хорошо понимали, что они представляют за рубежом первую в мире страну социализма.

Мы получали из войск, расположенных в Румынии, добрые вести: повсюду рабочие и крестьяне на собраниях и митингах принимали решения, приветствовавшие приход Красной Армии. Они изъявляли готовность помочь ей во всем, в чем она будет нуждаться. Из политуправления фронта поступили копии документов, среди которых мое внимание привлекло обращение местных властей "К румынскому народу!".

"Мы, претар и примари района Сулица Ботошанского уезда, собрались, чтобы обсудить все вопросы, касающиеся населения нашего района", - так начиналось это обращение. А заканчивалось оно следующими выводами: 1) Население сохраняет спокойствие, так как жизнь ему обеспечена; 2) Не было никаких арестов, никого не преследуют; 3) Не было случая, чтобы войска Красной Армии сожгли или разрушили хотя бы один дом. Все жители живут в своих домах и занимаются своим хозяйством; 4) В селе Лунни немцы с воздуха расстреливали стариков, женщин и детей. Как и все население, мы ненавидим немецких завоевателей, наших вековых врагов, совершивших еще одну подлость. Раненым русские врачи оказали медицинскую помощь. Мы им выразили нашу благодарность и признательность; 5) Во всех церквах, хотя священников осталось мало, богослужение совершается регулярно"{81}.

Далеко окрест расходилась молва о митингах и сходках, проводимых политработниками Красной Армии. Выступая на одном из них, в селе Биловати, собравшем свыше 1500 человек, 70-летняя Мария Потоз вопрошала односельчан: "Я до сих пор не могу понять, во имя чего погибли мои сыновья? Говорили, что русские хотят захватить Румынию. Теперь я вижу, что это ложь. За что же погибли мои дети?!"{82}. А как радовались те простые люди Румынии, которые получали весточки от своих близких из русского плена! Эти письма зачитывались на сходках. Растроганные крестьяне брали слово, чтобы отблагодарить Красную Армию. "Счастливы те родители, жены, сестры, у которых сыновья, мужья, братья в русском плену! - воскликнул один старик. Они живы, они вернутся домой!" Удивительно ли, что митинги и сходки оканчивались скандированием: "Смерть немецким мерзавцам! Долой кровожадного Антонеску! Поможем Красной Армии!" Политработники совместно с местными активистами провели сотни таких митингов и сходок, а также большое число звуковых передач, распространили десятки тысяч экземпляров брошюр, связанных с советско-румынскими отношениями. В отчете о работе среди населения политуправление 2-го Украинского фронта не без основания констатировало, что страх у румын перед Красной Армией исчез, значительная часть их настроена лояльно, хотя есть и такие, которые выжидают...

"Страх перед Красной Армией сохранился лишь там, куда не доходит наше слово", - говорилось в отчете. Ну что ж, запуганные враждебной пропагандой румыны, а их было немало, действительно скрывались в лесах, боясь отправки в Сибирь. Но ведь наша политработа среди населения только разворачивалась. И все же в эти первые дни освобождения было сделано немало. Выступая 15 мая на приеме комсомольских работников Красной Армии, М. И. Калинин заметил: "Румыны убеждаются в том, что к ним пришла культурная армия культурного народа"{83}. Вот это "румыны убеждаются" и было для командиров ц политработников лучшей оценкой их самоотверженной деятельности во имя торжества пролетарского интернационализма.

В начале мая меня вызвал заместитель начальника Главного политического управления генерал И. В. Шикин. Он сообщил, что в ЦК партии состоялось совещание членов военных советов фронтов о политической работе, связанной с освободительной миссией Красной Армии.

- Вам есть над чем подумать, - сказал в заключение Иосиф Васильевич. Пропаганда не только среди вражеских войск, но и среди местного населения выдвигается теперь на первый план...

В тот день в наш отдел заходили многие члены военных советов участники совещания в ЦК. Они советовались с Д. З. Мануильским по конкретным вопросам идеологической работы, просили помочь кадрами, владеющими иностранными языками. По всему чувствовалось, что "внешняя политработа" требует от них не меньшего внимания, чем политработа в своих войсках. В беседах с членами военных советов сотрудники нашего отдела ссылались на опыт, приобретенный в Румынии и обобщенный к тому времени в информационном бюллетене. Этот опыт, как покажет время, пригодится политорганам в освободительном походе Красной Армии в Болгарию, Югославию, Польшу, Венгрию, Чехословакию, Австрию, Норвегию, Данию и Германию. Но это потом. А теперь надо было подготовить необходимый справочный материал о странах Центральной и Юго-Восточной Европы, подобрать нужных специалистов, организовать их обучение на краткосрочных курсах и т. д. Да разве все перечислишь, что предстояло сделать в преддверии новых больших событий!

На том этапе боевых действий задачи наши заметно возросли и усложнились. Совет военно-политической пропаганды в августе 1944 года признал необходимым создать в составе ГлавПУ РККА управление спецпропаганды{84}, состоящее из трех отделов и группы инспекторов. Управление создавалось на базе седьмого отдела. Оно было доукомплектовано энергичными политработниками, пропагандистами, имеющими фронтовой опыт. Полковник Семен Ильич Рощин, уже знакомый читателю по 2-му Белорусскому фронту, был назначен инспектором управления. Отдел по работе среди населения возглавил полковник Гурий Федорович Заставенко, работавший до этого начальником седьмого отдела политуправления 3-го Прибалтийского фронта. Подполковник Александр Митрофанович Шевченко, прошедший фронтовую закалку на 3-м Украинском, стал начальником отделения по связям с антифашистским движением военнопленных. Пришли в управление и другие фронтовики. Хорошо вписался в коллектив старший лейтенант А. А. Чигирев, прибывший к нам после тяжелого ранения. Вдумчивый и уравновешенный, он был определен офицером для поручений, а затем стал заведующим методическим кабинетом.

Управлению спецпропаганды вскоре удалось решить многие вопросы, связанные с работой среди населения освобождаемых стран. Были развернуты курсы спецпропагандистов. На этих курсах главное внимание обращалось на изучение сопредельных стран и соответствующих языков. Отбирались и проходили стажировку журналисты, которым предстояло работать в газетах, издаваемых для местного населения. Должен отметить, что полковник Заставенко с офицерами своего отдела горячо взялся за порученное ему дело, поддерживал деловые контакты с работниками управления кадров, вместе с ними доукомплектовывал отделы и отделения спецпропаганды литераторами и дикторами, а редакции газет - журналистами. Прежде всего имелось в виду польское направление - четвертая часть территории Польши с 5-миллионным населением к концу августа уже была очищена от фашистских захватчиков.

Успехи Красной Армии вселяли надежду, укрепляли веру, поднимали дух сопротивления польского народа, который долгие годы находился под игом фашистской оккупации. По инициативе Польской рабочей партии, действовавшей в глубоком подполье, к началу 1944 года все антифашистские организации были объединены в Крайову Раду Народову, ставшую высшим подпольным представительным органом демократических сил страны. Боевые отряды этих сил вошли в Армию Людову.

В этой сложной обстановке работа политорганов Красной Армии среди населения освобожденной части Польши приобретала особо важное значение. Мы оказывали помощь польским патриотам в разоблачении происков реакционных элементов, в пропаганде манифеста "К польскому пароду", с которым выступило первое рабоче-крестьянское правительство Польши - Польский Комитет Национального Освобождения (ПКНО), образованный еще 21 июля, когда Красная Армия и 1-я польская армия освободили Хелм - первый город на территории страны. В манифесте выражалась твердая решимость польского народа бороться за полное освобождение своей родины от фашистской оккупации, провозглашалась программа коронных демократических преобразований, утверждались союз и дружба с СССР как основа внешней политики новой Польши. Манифест был издан массовым тиражом, и не один раз, в виде листовок, брошюр, плакатов. Летчики и наземные войска распространяли эти издания на всей территории страны.

Население Польши ознакомилось и с официальным Заявлением Наркоминдела СССР об отношении Советского Сокма к Польше, в котором разъяснялось, что советские войска вступили в ее пределы по согласованию с правительством Польши как союзной страны, преисполненные одной решимостью - разгромить вражеские германские армии и помочь польскому народу в деле его освобождения от ига немецких захватчиков и восстановления независимой, сильной и демократической Польши. "Советское правительство, - говорилось в Заявлении, - не намерено устанавливать на территории Польши органов своей администрации, считая это делом польского народа. Оно решило ввиду этого заключить с Польским Комитетом Национального Освобождения соглашение об отношениях между советским командованием и польской администрацией". Это заявление явилось для политорганов Красной Армии руководящим документом, определившим содержание политработы среди польского населения, которая проводилась совместно с Польским Комитетом Национального Освобождения.

По просьбе ПКНО были изданы массовым тиражом красочные плакаты: "Смерть фашизму!", "Все на борьбу с фашизмом!", "Красная Армия несет освобождение!", "За единство польского народа!", "Братство Красной Армии и польского народа!" и другие. За плакатами последовали портреты выдающихся сынов Польши: Мицкевича, Домбровского, Дзержинского, Монюшко, Ожешко, Костюшко, а также портреты членов ПКНО с их краткими биографиями. Мы отобрали и снабдили субтитрами сначала 14 советских кинофильмов, затем еще 50, а всего за июль - август - 91 фильм. К этому добавили еще и тысячи пластинок, на которых были записаны "Польский национальный гимн", "Рота-присяга", "Марш 1-й польской армии", "Варшавянка", "Полонез" Шопена, около 50 народных и солдатских польских песен. Была восстановлена радиостанция в Люблине и укомплектована журналистскими кадрами.

Особо должен сказать о формировании редакций трех газет на польском языке. Эти газеты, как, вероятно, помнит читатель, издавались в начале войны, но затем, в условиях изменившейся обстановки, их редакции были преобразованы в редакционно-издательские отделения седьмых отделов. Теперь же обстановка потребовала вновь возродить газеты. 22 августа вышли первые номера "Вольности" (1-й Белорусский фронт), "Вольности польской" (2-й Белорусский фронт) и "Нове жице" (1-й Украинский фронт). Из номера в номер эти газеты, возглавляемые ре-докторами Э. В. Радецким, В. А. Казимирским и А. П.Лебедевым, печатали материалы о развитии польско-советских отношений, о боевом содружестве Краевой Армии и Армии Людовой, о подвигах красноармейцев и польских патриотов. Большое внимание уделялось разоблачению антинародных акций эмигрантского правительства, анализировались процессы становления народной власти. Газеты завоевали популярность среди населения.

За работой среди польского населения внимательно следил начальник Главного политического управления Красной Армии А. С. Щербаков. Он не раз подчеркивал, что командиры и политорганы своей правдивой пропагандой должны преодолеть существовавшее прежде в определенных слоях польского народа недоверие к русским - оно оставалось от царских времен и усиленно культивировалось реакционными правителями довоенной Польши. Дружественная политика Советского Союза и самоотверженная борьба Красной Армии за освобождение Польши должны были кардинально изменить сознание и психологию и этих поляков, их отношение к русским, ко всем советским людям.

- От нас с вами, - как-то заметил Александр Сергеевич, - от нашей работы прежде всего зависит, как быстро пойдет этот процесс, как скоро все поляки до единого поймут, что польский и советский народы - это народы-братья.

Позднее, уже в декабре 1944 года, мне довелось побывать в 65-й армии, дислоцировавшейся тогда в Жешувском воеводстве. Я убедился, с какой симпатией поляки относятся к Красной Армии. В один из дней состоялась встреча командования армии с учителями, врачами, адвокатами и другими представителями местной интеллигенции. Они тепло и дружески приветствовали своих освободителей. Участники встречи приняли резолюцию, в которой выразили благодарность Красной Армии и готовность оказать ей всяческую помощь. Интеллигенция Вышкува высказалась за преобразование Польского Комитета Национального Освобождения в первое народное правительство На собрании было принято также обращение к полякам еще оккупированной части страны, содержащее призыв к борьбе против гитлеровцев.

При всем том, однако, я заметил: кое-кто проявляет холодную сдержанность. Об этом красноречивее слов свидетельствовали каменные, непроницаемые лица ксендза и какого-то чопорного чиновника, одетого в старомодное платье. Впрочем, сомнений своих они не скрывали, когда я попробовал втянуть их в общий разговор. Не уверен, удалось ли убедить их хоть в чем-то в той короткой беседе. В целом же встреча с интеллигенцией оставила приятное впечатление. Я видел светлые, излучающие радость лица поляков, узнавших о том, что советские люди, несмотря на трудности с продовольствием, послали полякам 10 тысяч тонн муки. Трудящиеся выражали искреннюю признательность за помощь, которая оказывалась их больным и раненым соотечественникам в советских госпиталях. Раздел между крестьянами земли, принадлежавшей польским магнатам, которые прислужничали гитлеровцам, принятие закона о сохранении памятников польской культуры, открытие школ и театров в дни, когда Варшава находилась еще в руках гитлеровцев, - вот она, "рука Москвы"! И все это после пяти страшных лет оккупации, когда еще так свежи в памяти слова гитлеровского наместника о том, что с Польшей как государством покопчено навеки, что поляки как народ и политическая сила больше не существуют. И можно ли было не поверить в искренность чувств поляков, участвовавших в почетном захоронении красноармейцев и командиров, погибших на польской земле?! Можно ли было сомневаться в чувствах, двигавших поляками, когда они организовывали кружки польско-советской дружбы и помощи Красной Армии?! И какие чувства должен был испытывать я, читая опубликованное под Новый, 1945, год газетой "Нове жице" открытое письмо жителей города Тарнобжега: "Во все времена да будет прославлен советский воин, который не жалеет своих сил и самой жизни для уничтожения гитлеровского фашизма, для возвращения народам свободы, для братской помощи польскому народу!.. Солдат с Красной звездой! Польский народ, близкий Тебе как славянский народ, будет благословлять Тебя за Твой подвиг, за Твои жертвы и пролитую кровь!.."

Удары на флангах

Вернусь, однако, к летним событиям.

После завершения Белорусской стратегической операции, оказавшей существенное влияние на весь дальнейший ход войны, Красная Армия наносила удары по флангам вермахта - по группе армий "Южная Украина" и группе армий "Север". Эти удары должны были еще больше обострить кризис рейха и всего фашистского блока. Противник, хотя и понес в предшествовавших боях колоссальные потери как в людях, так и в боевой технике, все еще оставался сильным и опасным. На восточном фронте он имел более 4 миллионов солдат и офицеров, почти 49 тысяч орудий и минометов, свыше 5 тысяч танков и 2790 боевых самолетов. Пораженческие настроения, охватившие определенную часть личного состава вермахта, не приводили к организованным антивоенным, а тем более антифашистским выступлениям. Спекуляция на "расовом превосходстве", на "любви к родине", запугивание немцев ответственностью за совершенные гитлеровцами преступления ("Вместе воевали - вместе и ответ держать", "Победа или всеобщая гибель"), возведение Гитлера в ранг "единственного спасителя" - эти и другие доводы фашистской пропаганды недооценивать было нельзя.

Перед политорганами Красной Армии стояла задача развенчать аргументы фашистской пропаганды, названные Геббельсом "бастионами духа", и тем самым ослабить силу сопротивления немецких солдат и офицеров, обострить противоречия в стане фашистского блока, способствовать полному его развалу.

В этом плане и разрабатывались листовки, проводились агитпередачи. Осуществлялись меры, связанные с расширением сотрудничества политорганов с антифашистским движением. Большую работу в этом направлении проводили сотрудники отделения во главе с А. М. Шевченко. Для агитработы в войсках противника за короткий срок было отобрано несколько сот солдат и офицеров из. числа пленных немцев, румын и венгров, прошедших обучение в антифашистских школах. Сделано это было вовремя - накануне наступления 2-го и 3-го Украинских фронтов на ясско-бухарестском направлении. К тому времени внутренние антифашистские силы Румынии, возглавляемые румынскими коммунистами, объединились в национально-демократический блок, боровшийся за выход из войны, за разрыв с гитлеровской Германией, за свержение диктатуры Антонеску. Это благоприятствовало боевым действиям наших войск, особенно пропаганде среди румын, широко развернутой армейскими политорганами.

Еще в июле члены военных советов фронтов генералы И. З. Сусайков и А. С. Желтов, вызванные в Ставку в связи с предстоящей операцией, доложили начальнику Главного политического управления планы политработы, в том числе среди противостоящих войск и тылов противника. В планах определялись основные направления и главные объекты идеологического воздействия на противника, в частности, упор делался на румынские дивизии и разбавленные солдатами-ненемцами части вермахта. Во фронтовых антифашистских школах предусматривалось обучить в два-три раза больше пленных, чем раньше.

Перед началом наступления я связался по ВЧ с начальниками политуправлений фронтов генералами А. Н. Тевченковым и И. С. Апошиным. Они сообщили о готовности всех спецпропагандистских сил и средств, но одновременно попросили укрепить их седьмые отделы политработниками специалистами по Болгарии, Венгрии, Сербии и Хорватии. Мне была понятна их предусмотрительность: разгром группы армий "Южная Украина" создаст условия для освобождения Венгрии, Югославии и Чехословакии. И начальники политуправлений заблаговременно беспокоились о нужных им людях. Специалисты, знающие языки народов Юго-Восточной Европы, однако, уже были отобраны нами. И я мог заверить Тевченкова и Аношина, что их просьба будет удовлетворена в самое ближайшее время.

Пропаганда среди вражеских войск велась непрерывно. Так, на 3-м Украинском фронте в преддверии наступления была проведена агитоперация против двух румынских и одной немецкой дивизий. Нашим пропагандистам стало известно, что 4-я горнострелковая и 15-я пехотная румынские дивизии рассредоточены, изолированы друг от друга и находятся в разных корпусах сформированной заново 6-й немецкой армии. Самим фактом рассредоточения румынам было выражено явное недоверие. Этим то и воспользовались фронтовые спецпропагандисты. Они все мерно подогревали антигитлеровские настроения румын, и те отказывались воевать. Даже в дни, когда немцы еще атаковали наши войска на Пруте, из румынских дивизий было совершено более 60 групповых переходов в расположение войск Красной Армии. Агитация подействовала и на солдат 335-й немецкой пехотной дивизии, к которым неоднократно обращался, всякий раз находя веские аргументы, уполномоченный НКСГ обер-лейтенант Э. Каризиус. Вместе с антифашистским активом ему удалось до биться того, что в первых же боях эта дивизия дала наибольшее число сложивших оружие солдат и офицеров.

В пропаганде среди противостоящих румынских войск политорганы широко использовали благодарственные письма румынских граждан и местных органов власти к советским войскам, помогающим наладить нормальную жизнь на освобожденной части территории. Использовались также факты и примеры, характеризующие совместную борьбу румынской добровольческой антифашистской дивизии имени Тудора Владимиреску и войск Красной Армии по освобождению Румынии. Все это обеспечивало высокую эффективность "внешней политработы".

Сила удара войск 2-го и 3-го Украинских фронтов была настолько мощной, что за двое суток вся оборона группы армий "Южная Украина" оказалась сокрушенной, а личный состав в значительной мере деморализован. За 11 дней, с 20 по 30 августа, наши славные воины продвинулись на 320-350 километров, а на главном направлении подошли к столице Румынии - Бухаресту. На другой день, 31 августа, войска 2-го Украинского фронта вступили в Бухарест, освобожденный повстанцами - румынскими патриотами. Как и ожидалось, румынские дивизии в ходе наступления капитулировали, некоторые же их части по призыву румынских коммунистов повернули оружие против гитлеровцев. Юго-западнее Кишинева 18 из 25 немецких дивизий попали в окружение.

В ходе боев спецпропаганда была, можно оказать, на острие атаки. Только за первые четыре дня наступления политорганы 3-го Украинского фронта распространили почти миллион экземпляров листовок, изданных на немецком и румынском языках, провели с передовой позиции почти тысячу агитпередач. В таких же масштабах была развернута пропаганда и политорганами 2-го Украинского. Подлинными организаторами идеологической работы среди войск противника проявили себя начальники отделений спецпропаганды политотделов майор Александр Николаевич Ратников (37-я армия), майор Михаил Петрович Беседин (5-я ударная армия) и другие. Они многое сделали для того, чтобы довести ультиматум командующего 3-м Украинским фронтом генерала армии Ф. И. Толбухина до немцев, оказавшихся в котле. Поскольку доставить ультиматум немецкому командованию в установленное время не удалось, текст его был отпечатан и распространен среди вражеских войск в 40 тысячах экземпляров.

Кроме того, ультиматум неоднократно передавался нашими радистами на волнах немецких боевых раций. Нужна была помощь антифашистов, и майор Ратников провел разъяснительную работу с немцами, попавшими накануне в плен. Четверо из них, в том числе подполковник, капитан и обер-лейтенант, согласились вернуться в котел с ультиматумом. Они провели там несколько часов, разъясняя солдатам и офицерам условия капитуляции и честью своей заверив их в том, что обещания русских надежны.

В тот же день в 16.00 они вернулись с первыми группами капитулирующих. За ними потянулись и остальные - группами по 400-500 человек. Всего же за один день в полосе 37-й армии перешло в плен до 8000 немецких солдат и офицеров. Такая же картина наблюдалась и в полосе 5-й ударной армии: старший инструктор отделения спецпропаганды вместе с антифашистами пошел в котел и привел первую группу сдающихся, за которой последовали и другие. Всего же в тот день сдалось 5352 немца. С 20 по 25 августа советские войска в этой операции пленили 105 400 солдат и офицеров.

В период ликвидации котла 435 пленных немецких солдат и офицеров удалось распропагандировать. Все они в качестве агитаторов добровольно направились в котел; 188 из них вернулись и привели с собой 3108 солдат и унтер-офицеров. Остальные же оставались в котле до полной его ликвидации, оказывая влияние на тех, кто все еще колебался.

Вообще "пленоспособность" личного состава вермахта в этой операции оказалась относительно высокой, что объясняется прежде всего сильным морально-психологическим воздействием мощного удара Красной Армии, приведшего к разгрому группировки. Огромные потери в живой силе и технике, нарушенное управление войсками, их деморализация - все это способствовало массовому переходу немцев в плен.

Во время Ясско-Кишиневской операции политорганы Красной Армии умело использовали критическую обстановку, в которой оказались вражеские дивизии, приняли эффективные меры для разложения и пленения их личного состава. В обычных же условиях это не всегда удавалось. В частности, в Прибалтике немецкие войска, имевшие выход в море, сохраняли значительную устойчивость, хотя под ударами наших войск они и там вынуждены были отступать, неся огромные потери.

Немецкая группа армий "Север", занимавшая 1000-километровую оборону от Финского залива до Немана, насчитывала до 700 тысяч солдат и офицеров. Войска Ленинградского, 3, 2 и 1-го Прибалтийских фронтов при поддержке Балтийского флота должны были прорвать вражескую оборону и освободить советские прибалтийские республики. Массированное идеологическое воздействие на противника началось с середины августа, заблаговременно. К печатной и устной пропаганде подключились передачи специальной радиостанции "Балтикум". На двух волнах ежедневно транслировались письма и обращения пленных солдат и офицеров, а также их личные выступления, содержавшие не только рассказы о жизни в плену или перечисление льгот для перебежчиков, по и призыв к своевременной капитуляции. В помощь фронтовым политорганам Главное политическое управление направило пропагандистскую бригаду во главе с полковником И. С. Брагинским. Наши товарищи должны были: координировать работу спецпропагандистов четырех фронтов; подготовить и довести до немецких войск обращение советского командования; наладить издание ежедневного информационного бюллетеня, предназначенного для немецких солдат и офицеров; участвовать в распропагандировании пленных для агитработы в отсеченных немецких частях; готовить и издавать совместно с политорганами фронтов листовки и обращения; наконец, координировать спецпропаганду всех четырех фронтов с деятельностью уполномоченных НКСГ и СНО.

Кроме того, бригаде Брагинского предстояло решить еще одну нелегкую задачу. Дело в том, что руководство НКСГ предложило, а наше командование одобрило план так называемой персональной агитации. Десять генералов-антифашистов написали личные письма командующему группой армий "Север", командующим армиями, командирам корпусов и дивизий, в которых предлагали им вместе с войсками перейти на сторону НКСГ - это сохранило бы для будущей Германии несколько десятков тысяч немецких жизней. Всего было подготовлено 65 писем, в том числе и письмо генерал-фельдмаршала Паулюса командующему группой армий "Север" генерал-полковнику Шернеру.

17 августа эти послания были доставлены самолетами в политуправления четырех фронтов с заданием "забросить и доставить адресатам незамедлительно". Две недели прошли в чрезвычайных хлопотах. Начальники отделов спецпропаганды полковник Г. Ф. Заставенко (до перевода в Главное политическое управление), подполковники Е. А. Бродский, Н. С. Подкаминер и М. Т. Турин ежедневно докладывали мне о ходе выполнения задавил. К 3 сентября почти все письма генералов-антифашистов были доставлены по назначению. 25 из них - антифашистами, переходившими для этого линию фронта, 24 - партизанами со своих баз, 5 - летчиками, сбросившими почту с трофейного самолета, и 11 - фронтовыми разведчиками.

В доставке писем адресатам участвовали 55 распропагандированных пленных солдат и офицеров: один из них, лейтенант Штушман, был убит гитлеровцами при переходе линии фронта; двое вернулись, не выполнив задания, - они чистосердечно признались, что струсили в последний момент. Все остальные с заданием справились. Некоторые вернулись даже с расписками немецких штабов о принятии пакетов. Двое антифашистов были задержаны гитлеровцами, но с помощью солдат им удалось бежать, и они благополучно возвратились к нам. Все антифашисты, как один, рассказывали о том резонансе, который вызвали письма генералов-антифашистов в немецких частях, особенно в штабах. Среди офицеров начались аресты. Тех, кто солидаризировался с письмами, отправляли в штрафные батальоны. И хотя ожидаемых результатов - непосредственного перехода немецких частей на сторону НКСГ - не последовало, операция эта способствовала росту пораженческих настроений, ослаблению воинской дисциплины, особенно в отсеченной Курляндской группировке.

В ожесточенных осенних сражениях пропаганда среди противостоящих вражеских войск набирала темпы, и, когда в начале октября А. С. Щербаков вызвал меня для доклада о ходе ведения пропаганды на фронтах, я мог привести следующие данные: политорганы четырех упомянутых выше фронтов только в сентябре издали и распространили свыше 25 миллионов экземпляров различной пропагандистской литературы на 14 иностранных языках - больше, чем в августе, на 40 процентов. Это был действительно "ливень листовок" так озаглавила свои" передовицу фашистская армейская газетенка "Ди фронч". За этим "ливнем листовок" начальник штаба 7-го армейского корпуса 4-й немецкой танковой армии генерал Гостерлинг видел "генеральное наступление" советской пропаганды, нацеленное "в самое сердце". В секретном приказе Гостерлинга, дошедшем вскоре до нас, говорилось: "Даже самое крепкое сердце не может устоять против систематического воздействия яда и, по меньшей мере, становится неуверенным, колеблющимся... Образовавшуюся брешь в нашей морали враг пытается углубить и расширить своей пропагандой". А 3 августа 1944 года, как теперь стало известно, сам рейхсфюрер Гиммлер на совещании гауляйтеров раздраженно заявил: "В результате все более распространяющейся привычки сдаваться в плен войска потеряли устойчивость".

Огромное воздействие на противника оказывали листовки, в которых сообщалось о выходе из войны Румынии и Финляндии. На вопрос: "Как румыны и финны спасли себя от катастрофы?" (так называлась одна из листовок) - мы отвечали: "Они порвали с Гитлером и запросили у России мира". Это свидетельствует, подчеркивалось в наших листовках, о силе и мощи Советского Союза, о единстве в лагере союзников, с согласия которых установлено перемирие, об уважении, с которым Советский Союз относится к национальной безопасности других народов - независимость и социальный строй Румынии и Финляндии полностью сохраняются, их границы остаются неприкосновенными. Листовки убеждали немцев - пора и им рвать с Гитлером, самим кончать уже проигранную войну.

В масштабах больших, чем прежде, вел пропаганду и Национальный комитет "Свободная Германия". Осенью 1944 года НКСГ опубликовал обращение к немецкому народу: "Все средства борьбы - против Гитлера". Надежды на компромиссный мир, на раскол союзников, на "атлантический вал", терпеливо и настойчиво разъяснял НКСГ, не оправдались, они оказались беспочвенной болтовней Гитлера... НКСГ призывал немцев "всеми средствами препятствовать продолжению войны, не выполнять приказы гитлеровского правительства, вооруженному насилию нацистов противопоставить вооруженную силу народа...". В духе этого обращения в газете "Фрайес Дойчланд" выступил президент НКСГ Э. Вайнерт, а затем, 26 октября 1944 года, последовало обращение генерал-фельдмаршала Паулюса.

Это было второе его обращение. На этот раз не только к армии, но и ко всем немцам. "Мой долг по отношению к родине, - писал Фридрих Паулюс, - и лежащая на мне, как на фельдмаршале, особая ответственность обязывают меня заявить своим товарищам и всему нашему народу, что из нашего положения, кажущегося безвыходным, теперь остался только один выход - разрыв с Гитлером и окончание войны". Паулюс разоблачал многие фальшивки геббельсовского ведомства, брал под защиту фон Зейдлица, против которого, как президента СНО, был открыт нацистами бешеный огонь, давал отповедь подлой лжи Гиммлера о "бесчеловечном" обращении русских с пленными: "На самом же деле, несмотря на бесчеловечные зверства и жестокости, совершаемые по указке г-на Гиммлера, по отношению к сотням тысяч беззащитных мужчин, женщин и детей как в оккупированных областях, так и в немецких концентрационных лагерях, с военнопленными в Советском Союзе обращаются гуманно и корректно".

Как видит читатель, обращение Паулюса помимо других его несомненных достоинств содержит правду о советском плене. Фельдмаршал решительно и твердо свидетельствует: "С военнопленными в Советском Союзе обращаются гуманно и корректно". Увы, этого не хотят замечать многие современные советологи на Западе. Более 20 лет, например, "трудится" в ФРГ специальная "научная комиссия", создающая "Историю немецких военнопленных во время второй мировой войны"{85}. Издано 22 тома, пропитанных ядом реваншизма и антисоветизма. Обработанные в духе "холодной войны" сообщения и отчеты пронацистски настроенных бывших военнопленных перемежаются с документами различных антикоммунистических организаций, подобных "Объединению жертв сталинизма" или "Союзу репатриантов и военнопленных", "научными изысканиями", одни названия которых - "В руках Советов", "Пережитое и увиденное в советском плену", "Предательство за колючей проволокой" (об антифашистах) и т. д. - дают представление о степени учености и компетентности их авторов, современных неонацистов.

Кстати, одного из них я знал во время войны. Он был летчиком, воевал против нас под Сталинградом. Едва ли не каждый день гитлеровцы теряли в небе над Бекетовкой до 20 самолетов. Среди тех, кого не обошла эта участь, оказался лейтенант Генрих фон Эйнзидель. В самолето он не сгорел, дотянуть до своих ему не удалось, и его принудил сесть на нашем аэродроме советский летчик старший лейтенант Черников. На допросе фон Эйнзидель заявил, что он граф, правнук Бисмарка. Имя "железного канцлера" Германии всем известно со школьной скамьи, поэтому неудивительно, что работники седьмого отдела сочли нужным побеседовать с необычным пленным. Была и еще одна причина, побудившая пропагандистов к подробной беседе с фон Эйнзиделем: при пленении он предъявил две наши листовки. Не знаю уж, как и где они попали к нему, но то, что он их сохранил, не выбросил, позволяло пропагандистам надеяться, что разговаривать им предстоит отнюдь не с глухим.

И действительно, когда фон Эйнзиделю было предложено обратиться к своим соотечественникам и рассказать о том, что он жив, и о том, как с ним обошлись в русском плену, граф согласился. В письме, адресованном к своим сослуживцам, он писал, что не ожидал от русских ничего другого, кроме "всех тех бед", о которых так назойливо предупреждало немецких солдат и офицеров командование. Однако он "должен засвидетельствовать", что ничего подобного с ним не произошло: "Русские обращаются со мной и со всеми другими немцами, попавшими в плен, справедливо и гуманно, как того требуют международные правила". И он "радостно поражен" тем, что никто его не истязает, не мучает, не угрожает смертью, не расстреливает, наконец, чего он ожидал и к чему уже было Приготовился. Далее лейтенант сообщал, что их, пленных, находящихся во фронтовом лагере, готовят к отправке в тыловой лагерь в глубь России и, таким образом, он "благополучно закончил эту пагубную для Германии и немцев войну". К тому же Эйнзидель призывал и тех, кому в руки попадет его письмо-листовка.

Первая "графская" листовка наделала немало шума. О ней сообщала чуть ли не вся мировая пресса. Понятно, что антифашистские выступления летчика отпрыска древнего аристократического рода не прошли незамеченными в Германии и вермахте. Фон Эйнзидель и в самом деле написал яркое обращение, призывал своих соотечественников кончать бессмысленную и опасную для Германии войну. Выступления на эту тему скоро выдвинули его в число активных антифашистов. И когда был создан Национальный комитет "Свободная Германия", Эйнзиделя избрали одним из вице-президентов. Своей личной подписью под манифестом и другими документами НКСГ потомок "железного канцлера" неоднократно подтверждал гуманное обращение с немецкими военнопленными, нормальные условия содержания их в советском плену.

Однако после войны, вернувшись в Западную Германию, он повернул на 180 градусов - стал в ряды противников НКСГ и Советского Союза. Измена правому делу вернула ему графский титул и родовые поместья, за тяжелой чугунной оградой которых воскрес бывший владелец, отягощенный грузом прежних кастовых и классовых предрассудков. Что можно было ожидать от писаний переметнувшегося оборотня? Впрочем, стоит ли удивляться этой его метаморфозе? Случайный попутчик, Эйнзидель покинул поле антифашистской борьбы для того, чтобы оболгать и оклеветать тех, кто когда-то дружески пожимал ему руку, кто дал ему и стол и кров, отрывая кусок хлеба от собственного рта, кто дал ему возможность, пусть на короткое время, испытать счастье борьбы за правое дело. Быть может, и не стоило бы уделять фашиствующему графу столько внимания. Дело, однако, в том, что, пользуясь доверчивостью, неосведомленностью и политической неискушенностью многих людей в ФРГ, да и не только в ФРГ, писаки, подобные Эйнзиделю, поднимают шум о мнимых "убийствах", "жестоком обращении", "холоде и голоде" в лагерях военнопленных, фальсифицируют факты минувшей войны, чтобы вызвать у читателей недоброжелательное, враждебное отношение к "Советской стране, к миру социализма. В этой связи я и считал своим долгом напомнить о свидетельствах генералов и офицеров вермахта, находившихся в советском плену.

Фридрих Паулюс не был единственным, кто публично изобличал геббельсовскую ложь об "ужасах русского плена". Еще раньше, 25 сентября того же, 1944, года, большая группа пленных немецких генералов сделала специальное заявление для советской и иностранной печати: "Все сведения, которые распространяются в Германии о мнимых мучениях и страданиях военнопленных, - ложь... На протяжении почти двух лет мы имели возможность знакомиться с различными лагерями военнопленных и смогли убедиться, что лагеря расположены в здоровой местности и производят хорошее, опрятное впечатление как по внешнему виду, так и по внутреннему устройству". Далее в заявлении подробно характеризовались условия жизни пленных в лагерях СССР: распределение на работы в соответствии с трудоспособностью и по возможности с учетом специальности; отсутствие пленных на вредных производствах; хорошее состояние здоровья пленных, достаточное питание, частые дополнительные пайки, заботливое санитарное и медицинское обслуживание со стороны русских и немецких врачей; культурный отдых и развлечения в нерабочее время: русские фильмы, вечера самодеятельности, театральные постановки, кружки - драматические, литературные, по изучению языков, духовые и струнные оркестры, доклады о положении на фронтах и на другие актуальные темы, а в некоторых лагерях и курсы для повышения производственной квалификации. "Мы констатируем и заявляем, - писали в заключение генералы и высшие офицеры, - что с военнопленными обращаются в соответствии с международными соглашениями и обычаями. Военнопленные солдаты и офицеры - уверены, что они после войны здоровыми и работоспособными вернутся на родину".

Заявление подписали генерал-лейтенант Э. фон Даниельс, генерал-лейтенант В. Мюллер, генерал-майор д-р О. Корфес, генерал-майор А. фон Ленски и другие, достаточно хорошо известные в вермахте генералы и высшие офицеры. Как и обращение Паулюса, их заявление дало новый импульс для перехода немцев в советский плен. Лживая нацистская "пропаганда устрашения" пленом, тормозившая прозрение немецкого солдата, была теперь в значительной мере поколеблена. Полагаю, что оба эти документа - обращение Паулюса и заявление немецких генералов - весомее многих томов современных клеветников-неонацистов.

Известно, что сотни тысяч немецких военнопленных покидали Советский Союз не как враги, а как друзья. Они прозрели, освободились от лжи и обмана, которыми их опутывала долгие годы фашистская пропаганда. Покидая Советский Союз, немцы благодарили страну и людей за хлеб и кров, за подлинно человеческое отношение.

Вернемся, однако, к осенним событиям 1944 года. Просматривая трофейные газеты, мы обратили внимание на то, как резко вдруг увеличилось число материалов, прославляющих Гитлера. Для фашистской прессы эта тема в общем-то не новая, но теперь, когда вермахт терпел поражение за поражением, восхваление фюрера казалось особенно истеричным, нарочито взвинченным, каким-то уж очень неумеренным, искусственным. Анализ этих материалов позволял квалифицировать их как реакцию фашистской пропаганды на покушение 20 июля. Геббельс предпринимал отчаянные попытки закрепить в немцах верность фюреру, не дать ей расшататься и погибнуть.

Мы, разумеется, усилили разоблачение Гитлера. Новый удар по его культу наносила листовка "Обанкротившийся пророк", которая с 30 октября начала распространяться политорганами всех фронтов. Листовка открывалась подлинными словами Гитлера - "Я столько раз в своей жизни был пророком", вынесенными в эпиграф. Далее шел текст:

"Немецкие солдаты!

Вам хорошо известны эти слова Гитлера. Что ж, возьмите и проверьте: оправдалось ли хоть одно его "пророчество"?

О ВОЙНЕ НА ВОСТОКЕ Гитлер пророчествовал:

- в речи 3 октября 1941 г.: "Мы не ошиблись в правильности наших планов. Я выступаю сегодня только потому, что сегодня я могу сказать, что противник сломлен и никогда уже не поднимется".

Красная Армия ответила " пророку" зимней битвой под Москвой, которая "привела, по признанию самого Гитлера, немецкую армию на край пропасти", Потребуйте от фюрера отчета: сколько немцев погубил он под Москвой?..

- в речи 3 сентября 1942 г.: "Волга перерезана, мы ворвались в Сталинград и возьмем его. И вы можете быть уверены, что никто не сдвинет нас с этого места".

Красная Армия ответила " пророку" окружением и уничтожением 6-й немецкой армии под Сталинградом. Потребуйте от фюрера отчета: сколько погубил он немцев под Сталинградом?..

- в приказе 4 июля 1943 г.: "Грандиозный удар, который поразит сегодня утром советские армии, потрясет их до основания".

Красная Армия ответила " пророку" мощным летним наступлением в районе Курска и Орла, потрясшим немецкую армию до основания. Потребуйте от фюрера ответа: сколько погубил он немцев в этих боях?

О СВОИХ СОЮЗНИКАХ Гитлер пророчествовал:

- в речи 30 сентября 1942 г.: "Мы занимались дальнейшим укреплением наших союзников, совместной работой с нашими союзниками во главе с нашим самым старым союзником - Италией. Все надежды наших врагов, рассчитывающих разрушить наш союз, являются безумием".

" Союзники" Гитлера ответили " пророку" тем, что один за другим порвали с ним, чтобы спасти себя от катастрофы. В итоге - гитлеровская "ось" развалилась. "Безумные" надежды союзников действительно осуществились. Общипанный фюрер остался один.

Так выглядят гитлеровские " пророчества" и действительные факты.

У Гитлера что ни слово - то ложь.

Таков фюрер.

Солдаты!

Миллионы немцев, которые верили этому банкроту, погибли понапрасну. Так погибнете и вы, если будете верить ему..."

Я привел эту листовку почти полностью, текст ее многократно передавался по "звуковкам", да и сама листовка переиздавалась не раз нередко и с фотографиями Гитлера, запечатленного в самые "патетические" моменты его выступлений, и этот контраст между игрой и жизнью бил не в бровь, а в глаз.

На трех фронтах

Заместитель начальника Главного политического управления генерал И. В. Шикин предложил мне вместе с группой сотрудников управления спецпропаганды выехать в войска трех фронтов, находившиеся на территории Польши.

- Там могут развернуться события... Надо, чтобы спецпропаганда не отставала. Проверьте готовность политорганов, окажите им помощь, скоординируйте их усилия, - напутствовал нас Иосиф Васильевич.

Ни я, ни мои товарищи по совместной командировке в тот день конечно же не догадывались, что через каких-нибудь полтора месяца на варшавско-берлинском направлении начнется мощное наступление, что здесь будет сконцентрирована самая крупная стратегическая группировка советских войск, когда-либо создававшаяся для проведения одной операции. Эта операция подучит название Висло-Одерской.

Мы выехали из Москвы на двух "виллисах". Вместе со мной были подполковники А. М. Шевченко, С. А. Лес-невский и младший лейтенант Я. Фогелер (сын известного немецкого художника-антифашиста и внук польского революционера Ю. Мархлевского, отлично владевший и немецким, и польским, и русским языками).

4 декабря, в полдень, мы прибыли в политуправление 1-го Белорусского фронта. Нас встретили, как всегда, спокойный и деловитый начальник политуправления генерал-майор С. Ф. Галаджев и под стать ему начальник седьмого отдела полковник И. П. Мельников. Они рассказали о фронтовом учебном семинаре спецпропагандистов, на котором детально были уточнены их задачи в предстоящей операции с учетом новой обстановки и особенностями противостоящих войск вермахта. Упор делался на максимальное развертывание средств устной агитации, сосредоточенных в политотделах армий и дивизий.

Политуправление заготовило впрок листовки с пропусками и удостоверениями для перехода вражеских солдат в плен. Наиболее опытные работники аппарата спецпропаганды выступали в качестве лекторов на курсах, готовящих заместителей военных комендантов по политчасти для освобожденных районов Германии. Все это было хорошо. Вместе с тем уже в первой беседе мы убедились: политуправление допустило явный спад в печатной пропаганде. Неужели потому, что на фронте теперь была сравнительно спокойная обстановка? Но ведь идеологическая борьба не знает передышек. Более того, в период, когда наступление наших войск приостановилось, противник делает все для того, чтобы упрочить моральный дух своих солдат. Значит, и мы не должны сидеть сложа руки. Спокойная обстановка как раз и располагала к тому, чтобы солдаты и офицеры противника обстоятельно поразмыслили над нашими листовками - такое раздумье перед новыми боями не проходит бесследно. Сколько раз на протяжении последних двух лет войны мы слышали от немцев, сдавшихся в плев в ходе боя, что они были подготовлены к этому шагу еще задолго до сражения!

В дальнейшем, знакомясь с постановкой спецпропаганды, мы встретили в войсках фронта и примеры, достойные подражания. Так, отделение спецпропаганды политотдела 69-й армии непрерывно воздействовало на 214-ю немецкую пехотную дивизию. Как показали пленные солдаты из этой дивизии, советские листовки и агитпередачи держали их "под непрерывно нарастающей нервозностью". Успешную агитоперацию провел политотдел армии и против венгерской дивизии, оказавшейся в составе войск вермахта на польской земле. Гонведы словно ожидали, когда их позовут советские комиссары.

Темной и морозной ночью выехала на берег Вислы армейская мощная громкоговорящая установка во главе со старшим инструктором политотдела капитаном П. Ф. Олимпиевым, Его голос беспрепятственно "форсировал" Вислу, дошел до гонведов, занимавших позиции на берегу. Четверо из них с автоматами и ручным пулеметом переправились на лодке и сдались в плен. Затем один из прибывших, ефрейтор Сато, вернулся в свою часть и следующей ночью доставил на лодке новую группу вооруженных гонведов. И они в свою очередь повторили лодочные рейсы. Так продолжалось несколько ночей. А однажды под утро с противоположного берега вернулся перебежчик, приведя с собой лишь одного гонведа. От него стало известно: дивизия снята с участка фронта как ненадежная и отведена в тыл, а ее командир арестован и предан суду. Выяснилось, что гонведы нашли себе путь через Вислу и на других участках фронта. Что ж, среди венгров тоже шел процесс прозрения...

Полезную инициативу проявили спецпропагандисты 47-й армии, возглавляемые майором В. Я. Гришиным. Они использовали тысячи трофейных немецких бланков, почтовых открыток и военно-отпускных удостоверений. Документы эти заполнялись весьма оригинальными текстами. В частности, бланки военно-отпускных удостоверений были заполнены текстами следующего содержания: "Ставка фюрера сообщает: верховное командование немецкой армии отпуска предоставить больше не может. Кто хочет получить отпуск и увидеть своих родных, пусть подается в русский плен". Не один десяток солдат из противостоящих немецких дивизий воспользовался таким пропуском, чтобы сдаться в плен.

Представитель НКСГ на фронте Г. Клайн говорил нам, и он был конечно же прав, что "нацистская пропаганда действует все еще сильно", требуя от немецких солдат стойко удерживать позиции, "чтобы не пустить русских в фатерлянд". Г. Клайн считал, что этот аргумент на фронте "разоблачается слабо", - к его мнению следовало прислушаться: он ежедневно общался с пленными и хорошо знал настроения немецких солдат. Вот почему мы вместе с отделом спецпропаганды политуправления тут же наметили неотложные меры, связанные с усилением разоблачительной пропаганды. На первых порах были отобраны для переиздания уже опробированные материалы, а также принято предложение Г. Клайна выпустить листовки с высказываниями немецких военнопленных: своими доводами пленные могли помочь развенчать "патриотические" призывы гитлеровцев. По телеграмме, посланной мною, Главное политическое управление приняло решение направлять в распоряжение 1-го Белорусского фронта в два раза больше экземпляров газет "Фронтиллюстрирте" и "Фрайес Дойчланд", которые были наиболее читаемыми в немецких войсках. Мы закрепили антифашистов, как о том просил представитель НКСГ, за экипажами мощных громкоговорящих установок и разрешили им в ходе боев выступать также через окопные громкоговорящие установки.

В те дни у меня было немало встреч с товарищами по оружию снецпропагандистами. Расскажу об одной из них, быть может самой интересной. Познакомился я на 1-м Белорусском со старшим инструктором седьмого отдела майором Ф. А. Шемякиным, о котором давно был наслышан как о мастере вести допросы пленных - сказывалась его гражданская профессия: психолог. Аналитические донесения Шемякина читались как увлекательные исследования с должной глубиной проникновения в тему. Он всегда располагал массой новых сведений и неизменно готов был подсказать, как можно было бы ими воспользоваться при составлении листовок и агитпередач. Нередко его вызывал к себе командующий фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков - за последние месяцы раз пять или шесть. Маршал интересовался тем, что происходит в противостоящих войсках вермахта, каково состояние его морального духа. Шемякин готовил для командующего специальные доклады. Как-то к очередному докладу он приложил образец солдатского фольклора: "Раньше мы ели жирную селедку (херинг), зато теперь у нас есть жирный Геринг". На этом двустишии Г. К. Жуков написал: "Немедленно отпечатать стих листовкой!" Указание, можно сказать, было перевыполнено: листовку издали с выразительным рисунком, сделанным художником отдела Хотиком.

И вот уже после войны, когда Шемякин работал в редакции газеты "Теглихе рундшау", органе советской военной администрации в Германии, я получил от него письмо, в котором он сообщал, как пришла к нему старушка немка во всем черном и положила на стол экземпляр упомянутой листовки. Сверху легла фотокарточка молодой женщины с гладко зачесанными, волосами. Старушка печально сказала: "Это моя дочь. Муж погиб на фронте, а ее казнили за то, что она перепечатала листовку для подруги. Гестапо нашло копирку в корзине для мусора. Вот копия приговора". В письме была и копия приговора" Я и сегодня не могу без внутреннего содрогания читать холодные, бездушные строки: "...22 лет, незамужняя, уроженка Берлина, за распространение вражеской пропаганды, разложение боевого духа, пораженчество приговорена к смертной казни посредством топора". В другой бумажке, которую старушка также подала Шемякину, значилось, что после внесения в тюремную кассу 16 марок - "на погашение расходов по казни" - "высокочтимая фрау" может получить урну с прахом своей дочери. Указывалась дата: "март 1945 года".

Но вернемся к декабрю 1944-го. После итоговой беседы с руководством политуправления, где нами было высказано немало критических замечаний, мы перебрались на соседний, 1-й Украинский фронт. И снова вникаем в положение дел, вскрываем недостатки, вносим предложения... Начальник политуправления фронта генерал-майор С. С. Шатилов в дела спецпропаганды, как мы убедились, вникает глубоко, ценит ее значение. И неудивительно, что аппарат спецпропаганды, возглавляемый полковником Л. А. Дубровицким, к предстоящей операции подготовлен хорошо.

Мы подробно ознакомились с редакционно-издательским отделением, которое все называют здесь "мозговым центром". И действительно, в РИО сосредоточены квалифицированные литераторы, тщательно разрабатывается тематика, составляются листовки и тексты агитпередач, анализируются данные о противнике, определяющие содержание, стиль и тональность всей спецпропаганды. Приятное впечатление произвел начальник РИО майор В. А. Рубан. Чувствовалось, что он любит свое дело и умеет трудиться. Правда, в последние недели работа среди населения Польши несколько отвлекла сотрудников от пропаганды среди вражеских войск, но сейчас положение уже выправлено, главные усилия сосредоточены на предстоящих боевых операциях.

Рубан поделился своими размышлениями о том, как, по его мнению, надо преодолевать возникающие трудности и решать новые проблемы. Он, например, считал, что льготы для добровольно сдающихся в плен уже не полностью отвечают сложившейся обстановке. Немцы теперь знают, что в советском плену не расстреливают, их не страшат условия жизни в плену: этот нацистский обман в значительной мере развеян. Но они боятся остаться в России на долгие годы, пока не будет восстановлено разрушенное ими народное хозяйство СССР.

Действительно, это опасение все еще сдерживало немецких солдат от капитуляции. Мы, разумеется, были знакомы с этим аргументом мнимого "вечного рабства в Сибири", поэтому согласились с Рубаном, что наряду с пропагандой пяти льгот, установленных советским командованием, надо подчеркнуть, что лагеря для пленных немецких солдат создаются теперь близ границ Германии.

Был рассмотрен и другой важный вопрос, поставленный Рубаном, - об усилении работы среди немецкого населения. До сих пор политорганы фронта к мирным жителям Германии непосредственно не обращались, ограничиваясь лишь распространением листовок, присылаемых из Москвы. Ну а как быть теперь? Ответ только один - развернуть эту работу самым активным образом, неустанно разъясняя немцам политику Советского государства в отношении Германии и в то же время разоблачая клеветническую нацистскую пропаганду. Наша группа помогла политорганам фронта уточнить основные направления, а также формы работы среди немецкого населения. Определили свое участие в этой работе и представители НКСГ и ОНО.

Самой интересной фигурой среди антифашистов из пленных был на 1-м Украинском фронте уже известный читателю полковник Луитпольд Штейдле. В качестве уполномоченного НКСГ и СНО он многие месяцы находился на переднем крае и вел пропагандистскую работу честно, страстно и, надо отдать ему должное, умело. Мы и раньше встречались, но теперь, общаясь на фронте, я узнал Л. Штейдле ближе, полнее. Ему было 48 лет. Высокий и стройный. Происходил он из семьи потомственного военного, лейтенантом участвовал в первой мировой войне, демобилизовался, но спустя полтора десятка лет снова вступил в вермахт, дослужился до командира полка. И хотя он не был ярым сторонником нацистов и в партии их не состоял, Гитлеру служил верно, получил от него Рыцарский крест, пока Сталинград не разделил их.

Сталинградская битва - начало перелома в миросозерцании Л. Штейдле, антифашистское движение среди военнопленных завершило его. Он стал вице-президентом СНО, сторонником присоединения к НКСГ. Как их уполномоченный на фронте, был неутомим: провел сотни выступлений по "звуковкам" и радио, написал сотни полторы листовок, обращений и писем, участвовал во многих крупных агитоперациях. Обращаясь к офицерам вермахта, к своим бывшим друзьям - командирам дивизий и корпусов, он находил необходимые слова, разъясняя ложность в данной ситуации "законов чести" и несостоятельность "клятвы верности". В прошлом один из руководителей католического движения в Германии, он обращался и к католикам, даже к самому папе Пию XII.

Особенно гневными были его разоблачения Гитлера и нацистов. "Гитлер, каким его никто не знает" - так называлась, например, одна из его листовок. Призывая немцев "жить для Германии", он неустанно пропагандировал идеи НКСГ. Это было тоже важно, поскольку, как показала анонимная анкета, распространенная среди пленных во фронтовом лагере, 40 процентов из них ничего не знали об НКСГ. Впрочем, заметил Л. Штейдле, судя по пленным, советские листовки сохраняют в "потайных местах" почти все солдаты "на всякий случай", чтобы, когда этот случай представится, не оказаться вдруг "с пустыми руками". Вместе с полковником Л. Штейдле мы побывали во фронтовой антифашистской школе, где он, как выяснилось, успевал читать лекции{86}.

Школа располагалась близ города Тарнув в бывшем графском особняке. Возглавлял ее политработник майор В. С. Бабенко. За 10 месяцев школа подготовила более 200 антифашистов-немцев, 50 венгров и 22 поляка, в прошлом насильственно мобилизованных в вермахт. Выпускники школы стали доверенными антифашистов в армиях и дивизиях, многие были заняты агитработой в расположении вражеских частей. Что касается поляков, то они увлеченно работали с местным населением.

Мы познакомились с программой школы, ее учебными планами. Выяснилось, что некоторые разделы успели уже устареть. В лекциях и на семинарах порой повторялись тезисы, доводы и аргументы чуть ли не годичной давности. Все еще фигурировал, например, тезис о неизбежности поражения Германии, хотя теперь вряд ли кто мог сомневаться в этом: рейх агонизировал, и его предсмертных конвульсий не видел разве что только слепой. Следовательно, надо вооружать антифашистов теми знаниями, которые им необходимы для освобождения Германии от нацистского режима, для строительства новой жизни. Мы рекомендовали повернуть таким образом программу школы, чтобы нацелить ее на будущее Германии. С этим, как и с другими нашими предложениями, о которых шла речь на итоговом совещании, согласились все. Генерал С. С. Шатилов ознакомил спецпропагандистов с конкретным планом мероприятий и расстановкой сил и средств, выделенных для обеспечения предстоящей операции.

Дорога на 2-й Белорусский фронт лежала через Майданек, где мы сделали остановку. Отступая, фашисты не успели уничтожить эту "фабрику смерти", и в воздухе еще явственно Ощущалась гарь. Впрочем, это была даже не фабрика, а скорее целый городок, в котором гитлеровцы занимались человекоистреблением. Словно бы в насмешку над миллионами людей, согнанных в этот огромный лагерь смерти, бараки, где они проводили тяжкие ночи в ожидании своей участи, были окрашены в радужный зеленый цвет, с которым гармонировали аккуратно разбитые клумбы и цветники. Издевательская идиллия! Когда мы вошли в ворога, у меня возникло чувство, будто я попал в западню, из которой нельзя выбраться. Узников в концлагере уже не было. Но горы мужских, женских и детских сапог, ботинок, туфель и тапочек, кучи женских волос, ящики с выбитыми у людей зубами, с которых сняты золотые коронки, - все это ошеломляло! На глазах своих товарищей я видел слезы, да и сам давился ими. Нестерпимо захотелось схватить автомат и броситься на врага, в атаку...

На 2-м Белорусском мы снова с головой окунулись в работу. Подготовка спецпропагандистов к операции здесь была в разгаре. Огорчало одно: отделение по работе среди населения Польши и фронтовая газета на польском языке находились как бы в отрыве от отдела спецпропаганды политуправления, действовали разобщенно от него. Иначе говоря, отдел не представлял собой единого целого.

Объяснялось это главным образом тем, что начальник отдела подполковник Миней Демьянович Забаштанский, отличавшийся многими достоинствами, в связи с чем его и выдвинули на этот пост из армейского отделения, был еще новичком в политуправлении. Упущения, которые были выявлены, он постарался устранить сразу же. Да эти упущения, кстати сказать, не могли заслонить в наших глазах того размаха в подготовке к наступлению, который не без удовлетворения демонстрировал нам начальник политуправления фронта генерал-майор А. Д. Окороков. Политработник с высшим партийным и философским образованием, огромным опытом руководящей работы, Андрей Дмитриевич знал толк и понимал тонкости политработы среди войск и населения противника. Этим тонкостям он учил и подчиненных. Характерно, что на служебных совещаниях, связанных с подготовкой к новому наступлению, 294 офицера внесли предложения, как лучше использовать оружие спецпропаганды в предстоящих боях. Эти предложения политуправление взяло на учет и обобщило, по ним были приняты соответствующие решения. Для начальника политуправления не существовало мелочей. Ему было важно, чтобы в полной боевой готовности находились все 10 мощных и все 47 окопных громкоговорящих установок, даже те из них, которых теперь не было под рукой - они вели агитпередачи в городах и селах освобожденной части Польши; чтобы походные типографии могли выпускать издания на немецком и польском языках; чтобы загодя, впрок, был заготовлен запас листовок, проекты ультиматумов и приказов командующего фронтом на случай окружения вражеских войск, программы агитпередач; чтобы были подготовлены антифашисты, парламентеры и агитаторы для перехода в нужный момент через линию фронта...

Такая готовность к предстоящим боям, несомненно, была и заслугой начальника отдела М. Д. Забаштанского, начальника РИО капитана В. Г. Мулина, сотрудницы отдела старшего лейтенанта Н. М. Макаровой, которая начинала службу у нас, в седьмом отделе ГлавПУ РККА, и где ее с благодарностью вспоминали, С. В. Непочеловича - боевого пропагандиста, прошедшего путь от диктора "звуковки" в боях под Юхновом, где он получил первую награду - орден Красной Звезды, до старшего инструктора седьмого отдела политуправления фронта.

Из начальников армейских отделений спецпропаганды хотелось бы назвать майора Н. И. Мельникова, много сделавшего для подготовки к операции. Кстати, Николая Ивановича я знал с 1941 года. Помнится, еще до войны рекомендовал его на политработу в седьмой отдел политуправления Ленинградского военного округа. "Крестник" оказался на славу, и только нежелание армейского командования расстаться со столь ценным спецпропагандистом не позволяло выдвинуть его на более высокий пост. Не скрою, я очень был рад услышать о нем как об энергичном и инициативном руководителе от командующего 65-й армией генерал-лейтенанта П. И. Батова и от члена Военного совета генерал-майора Н. А. Радецкого.

Срок нашей командировки истекал. Оставалось подвести итоги, скоординировать работу спецпропагандистов всех трех фронтов. И вот в Люблине собрались начальники отделов спецпропаганды политуправлений, начальники РИО и антифашистских школ, начальники отделений по работе среди населения и редакторы фронтовых газет, издававшихся на польском языке. Мы проинформировали участников совещания о результатах проверки, при этом не только говорили о недостатках, но и постарались, насколько это было возможно, раскрыть положительный опыт ведения спецпропаганды. Главное внимание, естественно, обращалось на повышение ее эффективности.

В политработе среди войск противника основные усилия сосредоточивались на том, чтобы рассеивать у немецких солдат и офицеров иллюзии относительно неприступности их Восточного оборонительного вала, "грозного фольксштурма" и "убийственного нового чудо-оружия", показывать на примерах, фактах и цифрах, как в ходе боев и сражений рушатся эти "валы" и "крепости", подсказывать немцам единственно возможный для них выход: прекращать сопротивление, сдаваться в плен, капитулировать. Пропаганду, связанную с непосредственным обеспечением боевой деятельности войск, рекомендовалось увязывать с разоблачением нацизма и гитлеризма. Как и прежде, политорганы должны были оказывать всемерную помощь и содействие антифашистской пропаганде, которую развернули в немецких войсках представители и уполномоченные НКСГ и СНО и их многочисленный актив из пленных. Мы высказали советы и рекомендации по работе среди местного населения. Теперь, когда Красная Армия стояла на подступах к Германии, эта проблема приобретала особое значение. Она, эта проблема, волновала всех командиров, политработников и конечно же спецпропагандистов. Вот почему они с благодарностью встретили наши советы, а также сообщение о том, что в Москве открылись трехмесячные курсы переподготовки пропагандистов для ведения этой специфической политработы.

Мы уезжали в Москву с сознанием того, что наша командировка, по свидетельству товарищей, оказала им полезную и действенную помощь.

Глава шестая.

Победа!

Борьба за капитуляцию крепостей

Боеспособность вермахта к 1945 году резко ослабла, но он по-прежнему оставался покорным орудием гитлеровской клики и был способен к сопротивлению, тем более что ширина советско-германского фронта теперь сократилась наполовину. Процесс разложения немецких частей сдерживался репрессиями. По имевшимся у нас данным, к этому времени свыше 130 тысяч немецких солдат и офицеров были осуждены за дезертирство с поля боя.

Политорганы стремились трезво оценивать морально-психологические возможности противника к сопротивлению. Ведь именно на стойкость своих войск делали ставку гитлеровская верхушка и командный состав вермахта. Штабы по национал-социалистскому воспитанию ревностно насаждали злобную ненависть к нашей стране и ее пароду. В обращении "К солдатам на Востоке" Гитлер в те дни требовал, чтобы сильнее всего была ненависть: "Навстречу русским должна быть брошена наша ненависть". Он даже требовал брать пример с большевиков, которые "сражаются так упорно" и которых надо одолеть "еще большей собственной ненавистью".

Так насаждалась ненависть к Красной Армии у немецких "солдат последнего часа", как они сами себя называли, в 1945 году. Из записи в дневнике убитого унтер-офицера Ш. Найдорота, в прошлом активного нациста, явствовало, что он разуверился в фюрере и нацизме-, больше того - "теперь ненавидит нацистов", но "сражаться и повиноваться, - писал он, - будет до конца". Эта запись подтверждала и наши выводы: разочарование немецких солдат в нацизме отнюдь не всегда сопровождалось отказом подчиняться приказам и воевать. Чувство страха за Германию, народ, семью и близких, культивируемое нацистской пропагандой, сознание собственной вины или причастности к преступлениям, совершенным на русской земле, надежда на "новое оружие" - все это сдерживало развитие активных антифашистских или антивоенных действий.

Анализ военно-политической обстановки и морального духа вермахта убеждал нас в том, что в завершающих сражениях следует ожидать упорного сопротивления обреченных на гибель солдат и офицеров гитлеровской армии. Это подтверждалось, кстати, и ходом боев в Венгрии, где рассвирепевшие гитлеровцы вновь пошли на грубое попрание международного соглашения, под которым имелась и подпись Германии, - на злодейское убийство парламентеров.

29 декабря 1944 года в окруженные немецкие войска в Будапеште была послана советская парламентерская группа с ультиматумом, в котором "во избежание ненужного кровопролития и в целях сохранения Будапешта, его исторических ценностей, памятников культуры и искусства" Маршалы Советского Союза Ф. И. Толбухин и Р. Я. Малиновский предлагали великодушные условия капитуляции: немцам гарантировалась жизнь, безопасность и возвращение домой после войны, а венграм - немедленный роспуск по домам. Гитлеровские генералы, однако, не приняли ультиматума, приказав "отогнать парламентеров огнем". Подробности я услышал от самого старшего лейтенанта Орлова - члена парламентерской группы. Когда она подошла к переднему краю врага, ее окружили пятеро гитлеровцев, завязали всем глаза и повели в штаб полка. Немецкий подполковник тут же вышел в соседнюю комнату, чтобы доложить по телефону выше стоящему командованию. Вернувшись, он приказал солдатам отвести парламентеров обратно к передовой линии. Им снова завязали глаза. "Не успели мы пройти и несколько десятков метров, - рассказывал Орлов, как раздались выстрелы. Я сорвал повязку и увидел, что капитан Остапенко убит наповал, а наклонившийся над ним гитлеровец вынимает у него из-за отворота шинели пакет с ультиматумом. Затем, вложив этот пакет мне за пазуху, он сказал, чтобы мы шли дальше. Через несколько минут мы со старшиной (третий член парламентерской группы. - М. Б.) были уже у своего переднего края".

Вместе с капитаном И. А. Остапенко был убит и другой член группы антифашист капитан Миклош Штейнмец. Разумеется, спецпропагандисты оповестили войска противника об этом чудовищном преступлении гитлеровских офицеров, что, несомненно, способствовало усилению антифашистских настроений в немецких и особенно в венгерских салашистских частях.

Еще раз подчеркиваю: мы понимали, что сопротивление противника будет не менее упорным, чем раньше, ибо на зеленое сукно будущих сражений противник действительно бросил последние карты.

Так и произошло в ходе Висло-Одерской операции, которая с такой тщательностью готовилась нашим командованием. Она, как известно, началась несколько раньше, чем предусматривалось планом, - по просьбе англо-американских союзников, теснимых внезапно перешедшими в наступление немцами в Арденнах.

Висло-Одерская операция была выдающейся как по масштабам, так и по своему историческому значению, поскольку она решала задачу разгрома противника на огромном фронте в междуречье, завершала освобождение Полыни и давала непосредственный выход на территорию Германии. 1-й Белорусский фронт наносил удары в направлении на Познань и Лодзь, 1-й Украинский - на Бреслау (Вроцлав). За 23 дня непрерывных сражений было разгромлено 60 немецких дивизий, 35 из которых вовсе перестали существовать. Наступление Красной Армии было столь могущественным и динамичным, что немецкие группировки не успевали откатываться на запад, часто оставаясь в тылу наших войск отсеченными или окруженными, что создавало благоприятные условия для морально-политического воздействия на солдат и офицеров. И я расскажу о том, как эти условия были использованы командирами и политорганами, склонявшими к капитуляции окруженные гарнизоны.

Начну с Познани. Ее гарнизон, состоявший из более чем 60 тысяч хорошо вооруженных солдат и офицеров, 26 января был окружен в результате обходного маневра войск 1-го Белорусского фронта. Еще перед окружением крепости ее комендант генерал-майор Маттерн за "капитулянтские настроения" был отстранен от должности, и оборону возглавил полковник Гоннель, вскоре произведенный Гитлером в генерал-лейтенанты.

Чтобы уберечь Познань от тяжелых разрушений, наши войска вели уличные бои без применения артиллерии и авиации, что, конечно, затрудняло ликвидацию узлов сопротивления. В этих условиях действия штурмовых отрядов и групп сочетались с распространением листовок. Командующий фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков предъявил гарнизону ультиматум. Когда он был отклонен и уличные бои возобновились, пришла очередь частичных спецпропагандистских акций, начало которым положил добровольно перешедший на нашу сторону врач немецкого военно-полевого госпиталя. Ему были даны гарантии лечения раненых в безопасных условиях. Утром 8 февраля он изъявил желание вернуться в немецкий госпиталь и вечером привел с собой 39 офицеров и 356 легкораненых солдат. А на следующий день в расположение наших войск перешла с листовками группа курсантов офицерской школы венгерской армии. Трое из них изъявили желание вернуться в осажденный город, чтобы убедить своих товарищей последовать их примеру. И они действительно привели 397 курсантов и трех офицеров. В эти же дни четверо красноармейцев, вырвавшихся из немецкого плена, привели с собой 450 солдат и офицеров фашистского гарнизона.

Активно действовал и уполномоченный НКСГ на 1-м Белорусском фронте пленный солдат-антифашист Макс Эмендорфер, вице-президент Национального комитета "Свободная Германия". С помощью политработников он подготовил и отправил в познанский гарнизон две группы антифашистов, по 15 человек в каждой. Одну группу постигла неудача - при переходе линии фронта она была обстреляла, гитлеровцами, - но вторая туша, которой руководил лейтенант, с заданием справилась весьма успешно. Сам лейтенант привел 126 немецких солдат, 123 солдата увлек за собой обер-фельдфебель и 17 - унтер-офицер. Все члены группы имели на своем счету определенное число добровольцев, перешедших в расположение частей Красной Армии. А вот антифашисту Матцке не повезло - его схватили и расстреляли эсэсовцы.

Помогали нам и местные жители. По поручению политработников 67 поляков склонили к переходу в плен 375 немецких солдат и офицеров.

Тем временем штурмовые отряды освобождали дом за домом, улицу за улицей Познани, пока 18 февраля остатки вражеского гарнизона не оказались запертыми в цитадели, овладеть которой было приказано частям 8-й гвардейской (ранее именовавшейся 62-й) армии генерала В. И. Чуйкова. Собрав спецпропагандистов из политотделов дивизий, командарм продиктовал им обращение-ультиматум к гарнизону цитадели:

Начальник отделения спецпропаганды политотдела армии майор Волков выставил 2 мощные и 5 окопных громкоговорящих установок, а между ними - в боевых порядках бойцов - 45 рупористов. И все они били в одну цель: ультиматум генерала Чуйкова - путь спасения для немецких солдат и офицеров. Перебежчиков день ото дня становилось больше. Но многих гитлеровские офицеры успевали расстреливать, поэтому гарнизон пока не сдавался.

Тогда генерал В. И. Чуйков обратился через МГУ к бойцам и офицерам армии, да так, чтобы каждое слово слышал и противник: "Славные гвардейцы! Вы овеяли себя славой побед. Вы штурмуете крепость окруженного противника. Враг упорно сопротивляется. Добьем его окончательно и водрузим знамя победы над цитаделью. Вперед, на штурм!" Мощное "ура" подтвердило: штурм начался.

Теперь немцам оставалось одно из двух: либо драться до конца и нелепо погибнуть в конце проигранной войны, либо сдаваться. А "звуковки" настойчиво призывали их воспользоваться последней возможностью, чтобы сохранить свою жизнь для семьи и для будущего Германии, которая должна развиваться по-новому, на демократических началах...

Утром 23 февраля над цитаделью взвился белый флаг, а из ворот ее потянулась большая колонна войск во главе с опальным генерал-майором Маттерном.

Любопытно его признание: "После того как я был отстранен от должности коменданта крепости, я играл роль наблюдающего. Я часто говорил Гоннелю о бессмысленности сопротивления. Вместе с ним мы обсуждали ультиматум советского командования, слушали советские передачи и просматривали все ваши листовки. Передачи были настолько громкими, что даже заглушали работу телефонов. В ответ на мое предложение прекратить сопротивление Гоннель каждый раз ссылался на приказы Гитлера и Гиммлера. Тем не менее 23 февраля я все же решил вывести первую группу - 1500 солдат и офицеров".

Лиха беда - начало. За ними последовали новые и новые колонны, в общей же сложности капитулировала добрая половина оборонявшихся - все, кто остался жив после штурма.

Работа по разложению войск противника в ходе Висло-Одерской операции приносила ощутимые результаты. И неудивительно, что средства спецпропаганды широко использовались командирами и политорганами всех звеньев. Знакомясь с документами архивов, я обнаружил доклад начальника политотдела 5-й гвардейской армии генерал-майора Ф. А. Каткова об идеологическом воздействии на окруженный немецкий гарнизон в городе Бриг. В докладе делался вывод: "Задача, поставленная командующим армией перед пропагандистской операцией, была успешно выполнена. Этот успех объясняется прежде всего боевым натиском частей дивизии и своевременным и быстрым развертыванием пропаганды на основе предъявленного ультиматума". Начальник политотдела особо подчеркнул "активную роль командования 78-й дивизии, и в первую очередь командира дивизии гвардии генерал-майора Мотова и начальника политотдела гвардии полковника Мутовина, мобилизовавших для этой цели весь командно-политический состав полков и батальонов"{87}.

Все важнейшие крепости вражеской обороны, которые по замыслу Гитлера должны были послужить главным заслоном на пути наступающей Красной Армии, Познань, Бреслау, Бриг, Шнайдемюль - не оправдали возлагавшихся надежд: вопреки категорическому требованию фюрера "стоять насмерть" значительная часть оборонявшихся предпочитала сложить оружие. И в этом наряду с главной силой - силой нашего оружия сыграло свою роль и оружие слова, спецпропагандистское обеспечение боевых действий. В этом смысле заслуживает внимания признание начальника штаба капитулировавшей крепости города Шнайдемюль: "Скажу прямо, солдаты прислушивались к вашим звуковым передачам больше, чем к голосу своих офицеров, читали ваши листовки охотнее, чем приказы и сводки ОКВ". Он подтвердил, в частности, что во время окружения и осады - еще до падения крепости - свыше 10 процентов солдат гарнизона перебежали на сторону Красной Армии. Это более 1500 человек! Активно способствовали переходу в плен, по свидетельству того же начальника штаба, агитаторы из пленных, появившиеся в расположении крепости. Действительно, в Шнайдемюль с агитационными целями было направлено 48 антифашистов, 22 из них привели с собой около 500 немецких солдат и офицеров.

Итак, под мощным напором Красной Армии, под воздействием пропаганды ее политорганов устойчивость вражеских войск на территории Польши неуклонно снижалась, сходя в ряде случаев на нет. Тот же процесс разложения происходил и в немецких армиях, противостоящих 2-му и 3-му Белорусским, а также 1-му Прибалтийскому фронтам, которые в это же время проводили Восточно-Прусскую операцию. Они решали задачу отсечения 800-тысячной гитлеровской армии в Восточной Пруссии от остальных сил вермахта, ее расчленения и уничтожения по частям.

Гитлер же требовал от своих генералов во что бы то ни стало удержать стратегический плацдарм, представлявший собой систему укрепленных районов, крепостей, железобетонных полевых укреплений с выходом на балтийские просторы. Море исключало возможность сплошного окружения, и это служило важным фактором сохранения боевою духа сопротивляющихся. Но с другой стороны, в восточно-прусской группировке насчитывалось до 200 тысяч спешно мобилизованных фольксштурмовцев - 16-летние юнцы мечтали о военных победах, но не имели необходимого боевого опыта. Были здесь и 60-летние вояки, испытавшие тяготы и поражение двух мировых войн и мечтавшие о возвращении к родным очагам.

Политорганы учитывали все это, разубеждая немецких солдат и офицеров, будто их сопротивление играет решающую роль в исходе войны, как им твердили о том из Берлина. Ту же цель преследовала и наша оперативная информация для немецкой группировки о событиях на других участках советско-германского фронта. Таким образом, немцы могли реально представить свое положение, а следовательно, и бесплодность своих попыток. В эти же дни политорганы широко распространяли среди вражеских войск новое обращение "К армии и народу", подписанное на этот раз пятьюдесятью немецкими генералами:

"Немецкий народ, поднимайся на борьбу за свое спасение, против Гитлера и Гиммлера, против системы, несущей несчастье... - призывали пленные немецкие генералы. - Освобождайся от забывшего свой долг преступного государственного руководства, которое ведет Германию к явной катастрофе". Генералы призывали немцев кончать войну и "восстановить своими мужественными действиями честь и имя немецкого народа в глазах всего мира".

Как только наши войска сокрушили вражеские укрепления, политуправления фронтов издали и распространили среди немецких солдат ошеломившие их листовки: "Ваша оборона прорвана!" В свою очередь и мы в Москве в порядке помощи политуправлениям фронтов подготовили листовки "Наступление Красной Армии началось!", "Штурм на Востоке начался!"; в этих листовках от имени Красной Армии содержался призыв к немецким офицерам и унтер-офицерам: "Возьмите на себя инициативу спасения,, организуйте почетную капитуляцию своего отделения, взвода, роты, спасите вверенных вам людей для жизни, и ваши товарищи, родные и близкие солдат будут вам за это бесконечно благодарны!"

Особые листовки разбрасывались во время преследования отступающих немецких войск: "Стой! Бегство - не спасение! Погибнешь от ударов нашей авиации и "катюш". Единственное средство, верное и безопасное, капитуляция".

Особенно успешно проводилось идеологическое воздействие на окруженные войска. Ограничусь примером Эльбинга (Эльблонг), имевшего важное оперативное значение, поскольку он прикрывал подступы к Данцигу (Гданьск). Части 2-й ударной армии окружили город, но гарнизон его, поддержанный корабельной и данцигской артиллерией, ожесточенно сопротивлялся. С 27 января по 7 февраля спецпропагандисты политотдела армии усиленно "атаковали" осажденных: распространили 15 тысяч экземпляров листовок, провели по девяти звуковещательным установкам 134 агитпередачи, в которых участвовали 10 антифашистов из пленных и 5 местных жителей - немцев; направили в расположение гарнизона добровольцев - 42 распропагандированных солдата и 62 местных жителя, а для вручения ультиматума командующего армией - еще 9 человек.

Политотдел делал ставку на привлечение к участию в агитоперации местных жителей, особенно женщин, - они должны были убедить офицеров окруженного гарнизона сложить оружие и тем самым спасти от гибели тысячи граждан.

"Внимание! Внимание! Солдаты Эльбинга! Соотечественники, друзья! Братья! Слушайте! Говорю я, немецкая девушка Гильдегард Линднер, начиналось одно из многих выступлений. Она говорила о городе, который бессмысленно разрушается по вине самих немцев, призывала солдат спуститься в подвалы и погреба, чтобы увидеть, как мучаются старики, женщины и дети из-за того" только, что офицеры безрассудно приказывают продолжать бессмысленную борьбу. - Я, немецкая девушка, от имени всех жителей города умоляю вас: жизнь тысяч детей и женщин стоит гораздо больше, чем проигранное сражение. Подумайте об этом. Складывайте оружие, пока еще не поздно. Русские ведут себя по отношению к нам, мирным жителям, порядочно, помогают всем, чем могут, а главное - продуктами и горячей пищей".

Давление силой оружия, подкрепленное силой слова, взяло верх. Путь на Данциг был открыт!

"Танковые части генерала В. Т. Вольского и две общевойсковые армии вышли на побережье Балтийского моря, отрезав восточно-прусскую группировку от сплошной линии немецкой обороны. Тем временем и с востока армии 3-го Белорусского фронта обошли Кенигсберг и, освободив значительную часть Земландского полуострова, также вышли к морю. Немецкая группировка оказалась рассеченной на три части: земландскую (на оставшейся части полуострова), кенигсбергскую и ту, что была прижата к морю юго-западнее Кенигсберга. Эти три котла и стали объектом настойчивого воздействия политорганов 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов. Ограничусь рассказом о борьбе за капитуляцию Кенигсберга, гарнизон которого вместе с отрядами фольксштурма насчитывал до 130 тысяч солдат и офицеров. Разумеется, фашистское командование делало все, чтобы удержать "защитников" крепости в повиновении. В приказе "стоять до конца" среди прочих аргументов появился еще один - возможность отсидеться за крепостными стенами. Перебежчики рассказывали о ежедневных казнях. Один из них свидетельствовал, что видел повешенных на площади близ Северного вокзала и что на груди у каждого висела табличка: "За трусость на фронте его не миновала пуля в тылу".

На южной окраине Кенигсберга наступление вела 11-я гвардейская армия, Военный совет которой, рассмотрев 13 февраля вопрос об усилении спецпропаганды, поставил задачу добиваться массовой капитуляции гарнизона. Политработникам вменялось в обязанность: разоблачать преступный характер мероприятий, проводимых в городе гитлеровскими наместниками - гауляйтером Кохом, красляйтером Вайнером и военным комендантом Ляшем; убеждать немецких солдат в том, что их оборона приведет лишь к разрушению города, в развалинах которого окажутся погребенными десятки тысяч невинных людей, Да и сами солдаты обрекают себя на бессмысленную и бесполезную гибель.

Должен сказать, что агитпередачи политотдела возымели действие. Еще до штурма крепости в расположение 11-й гвардейской армии пришли 62 перебежчика. Один из них заявил: "Ваши передачи подтолкнули нас к переходу. Другие солдаты ожидают удобного случая". Командующий армией генерал К. Н. Галицкий приказал командирам дивизий, прежде чем начать штурм опорных пунктов и узлов сопротивления, предъявить противостоящим подразделениям врага ультиматумы, в которых гарантировалась жизнь всем тем, кто соглашался без боя сдать свои укрепления.

Я рассказал о спецпропаганде, проводившейся в одной только армии. Но с таким же размахом ее вели и политорганы других армий, штурмовавших Кенигсберг, - 43-й, 50-й, а также 39-й, действовавшей севернее. В войсках противника был широко распространен ультиматум командующего 3-м Белорусским фронтом Маршала Советского Союза А. М. Василевского.

"Ваша пропаганда, - признался плененный подполковник, - сделала для вас большое дело. Офицеры, прочитав обращение маршала Василевского, говорили мне, что теперь, когда нас отделяют 450 километров от линии фронта, бессмысленно сопротивляться. На солдат же ультиматум подействовал ошеломляюще, так как довод действительно очень убедителен". Этим можно объяснить и успешные действия агитаторов из пленных. Приведу данные по той же 11-й гвардейской армии. Ее политработники направили в расположение вражеских опорных пунктов 367 добровольцев, которые затем привели с собой 5267 солдат и офицеров. Это - до того как генерал Ляш вынужден был наконец-то принять условия капитуляции и издать соответствующий приказ. Всего в боях за Кенигсберг было взято в плен около 92 тысяч человек, в том числе 1800 офицеров и генералов.

Считаю своим долгом отметить и ту роль, которую сыграли в склонении к капитуляции окруженных войск курсанты антифашистской школы 1-го Прибалтийского фронта. Они приняли участие в двух агитоперациях, предложенных и разработанных начальником отдела спецпропаганды политуправления Е. А. Бродским, которого Маршал Советского Союза И. X. Баграмян характеризует "всесторонне эрудированным и очень инициативным полковником". В своих воспоминаниях маршал свидетельствует, что Бродский и его подчиненные "делали все возможное, чтобы помочь немецким антифашистам... В результате такой поддержки отряду лейтенанта Петера уже однажды удалось просочиться в Кенигсберг и вывести оттуда почти полностью одну из рот 561-й гренадерской дивизии"{88}. Надо сказать, что антифашисты группы А. Петера были вооружены - с разрешения советского командования автоматами. И этот факт - оружие, поднятое немецкими антифашистами против гитлеровцев, - особенно сильно подействовал на генералов крепости, не говоря уже о солдатах. Впоследствии генерал Ляш заявил: "Если уж немцы начали с оружием в руках бороться против немцев, то война действительно стала для нас бессмысленной".

В упомянутых операциях отличились многие антифашисты, в том числе уполномоченный НКСГ обер-лейтенант Г. Ренч, солдаты Г. Лау, Г. Клайн, Г. Кунце, Г. Фиркант, ефрейтор М. Шнейдер. Кстати сказать, в послевоенное время все они включились в активную борьбу за мир и социализм, за упрочение Германской Демократической Республики. Г. Ренч посвятил себя службе в Национальной народной армии ГДР, стал генерал-майором. Сейчас он в запасе. Г. Лау - офицер ННА, Г. Клайн - руководящий работник радио и телевидения, Г. Кунце - журналист, Г. Фиркант - бургомистр, М. Шнейдер - преподаватель одной из партийных школ ГДР.

Вместе с немецкими антифашистами в тех операциях отличились и спецпропагандисты политуправления 1-го Прибалтийского фронта - капитан А. П. Пушкарский, майоры А. Т. Тарасенко и Б. Е. Зильберман.

Спецпропагандисты политорганов 2-го Белорусского фронта помогали войскам завершать победоносные бои в Померании. Еще 4 марта войска этого фронта отрезали сильную немецкую группировку в Данциге, объявленном гитлеровцами "бастионом империи на Востоке". Как показывали перебежчики, среди населения Данцига, где скопилось до 500 тысяч беженцев из Восточной Пруссии да около 300 тысяч местных жителей, царило пораженческое настроение. Оно усиливалось установленным голодным пайком: 250 граммов хлеба и 20 граммов масла в сутки. Беззащитные, неустроенные и голодные люди деморализующе действовали на солдат. "Глупцы! - кричали им женщины. Русские гарантируют вам жизнь, а вы, словно дурные быки, сами лезете под топор и наводите на нас ужасный огонь русских!.."

По сообщениям перебежчиков, деморализующе действовал на войска и население приказ Гитлера, требовавший казнить всякого, кто покинул свою часть или отстал от нее. Скрывающихся силком гнали на передовую позицию, а кто уклонялся - на виселицу; в каждой роте были созданы группы резерва из солдат - членов нацистской партии для "выправления положения": их первая мера - "стрелять по отступающим". Чтобы отрезать путь в "русский плен", немцев пугали "ротмордом" - "красным террором".

Эти процессы, протекавшие во вражеском гарнизоне, политуправление фронта учитывало в своей работе, масштабы которой превышали все ранее сделанное. С 4 по 31 марта авиация разбросала над городом 20 миллионов листовок. Только тираж обращения командующего фронтом Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского к окруженным составил более 4,5 миллиона экземпляров. Большим тиражом были изданы также три листовки - обращения уполномоченного НКСГ. Через звуковещательные установки сделано 3500 передач по 68 различным программам, составленным непосредственно в ходе боев.

Пропаганда советского военного превосходства сочеталась с разъяснением решений Крымской конференции союзных стран об отношении к Германии. Эти решения позволяли опровергать лживые аргументы нацистских главарей, утверждавших, будто победа Красной Армии приведет к неизбежной гибели всех немцев и германского государства. Мы подчеркивали, что целью Советского Союза и его союзников является "уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантии в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушить мир всего мира".

С большим желанием, напористо вели антифашистскую агитацию пленные солдаты и офицеры. Их главные усилия направлялись на разложение гитлеровских войск изнутри, принимали они участие и в агитпередачах с передовых позиций. Из 799 отпущенных военнопленных вернулись 454, и они привели с собой почти 4000 солдат и офицеров, которые предпочли плен неизбежной гибели. По свидетельству перешедших, именно обращение маршала К. К. Рокоссовского побудило их принять такое решение. Всего же в плен согласно донесению политуправления фронта было взято 39 430, из которых 13 313 оказались перебежчиками. Таково действие двух сил - оружия и слова. Да, слово командования, спецпропаганда политорганов Красной Армии были теперь, как н оружие, той материальной силой, которая неотразимо воздействовала на вражеские войска. Вынужден был признать это и генерал Фрикке, командовавший гарнизоном крепости Грауденц. После капитуляции крепости он заявил: "Я видел в русской пропаганде большую опасность и неоднократно докладывал об этом наверх. Мне сообщали о фактах перехода к русским большими группами наших солдат. Приходилось вести упорную борьбу против вашей пропаганды..."{89}.

В листовке, которую согласился написать генерал Фрикке к немецким войскам, продолжавшим сопротивление на других направлениях, он пытался оправдаться перед своим верховным командованием, но объективно сыграл на руку нам, пропагандистам, ибо его листовка "Почему я капитулировал?" способствовала разложению частей вермахта. Так, он признал, что, ссылаясь на обещание своего вышестоящего командования оказать ему помощь в обороне и прислать подкрепления, призывал своих солдат и офицеров защищать крепость до последнего, но вскоре убедился в том, что сам был обманут: помощь и не могла прибыть. И это нельзя было скрыть от солдат. Они "стали переходить на сторону русских. Солдатам очень быстро стало известно о присутствии фронтового уполномоченного НКСГ майора Бернхардта Вехлера, бывшего адъютанта в ставке верховного командования. Вопреки моему приказу некоторые из моих офицеров вступили с ним в переговоры. В такой обстановке я понял, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Я решил вопреки приказу Гитлера действовать на свою ответственность и спас таким образом жизнь моих солдат, особенно жизнь 2200 раненых". В плен в общей сложности сдались 5550 солдат этого гарнизона, в том числе 117 офицеров во главе с самим Фрикке.

Ярким свидетельством возрастающего влияния пропаганды политорганов явилась добровольная капитуляция гарнизона города Грейфсвальд. Впрочем, история эта, очевидно, хорошо известна читателям по фильму "Совесть пробуждается". Немецкий актер Эрвин Гешонек великолепно показал, как постепенно, день за днем, прозревает полковник Рудольф Петерсхаген, начальник гарнизона, без боя сдавший город частям Красной Армии. По его словам, большую роль в этом сыграла деятельность городской группы "Свободная Германия", имевшей связь с командованием гарнизона и оказавшей влияние на его солдат и офицеров. Возглавлял подпольную группу Гуго Пфавер, старейший функционер КПГ, прибывший из Берлина. Как видим, пропаганда, проводимая политработниками Красной Армии, находила благоприятный отклик среди личного состава немецкого гарнизона.

Докладывали мне и о таком случае: начальник гарнизона города Францбург принял капитуляцию через 15 минут после телефонного разговора с командиром 340-го стрелкового полка подполковником А. И. Зиминым. Небезынтересно отметить, что противников разделяли целых 20 километров. "Фашисты в последнее время, - заметил по этому поводу генерал С. Н. Борщев, в дивизию которого входил этот полк, - от одного русского голоса бросают оружие и сдаются в плен".

Конечно, так было отнюдь не всегда и далеко не везде. Противник, как правило, продолжал оказывать отчаянное, упорное сопротивление. Правильнее будет сказать, что капитуляция города или крепости без боя - явление исключительное, нехарактерное. Но случаи такие все же были. И происходило это тогда, когда в результате действий передовых частей Красной Армии противник терял управление своими войсками. Разумеется, сказывалось при этом и воздействие спецпропаганды политорганов, а также влияние сторонников НКСГ.

Агитпередачи с передовых позиций, издание и распространение листовок, обращений и ультиматумов, деловые контакты с представителями НКСГ и СНО все это планомерно осуществлялось в ходе боев политуправлениями фронтов, политотделами армий и дивизий. Наше же управление сосредоточивало теперь свои усилия на анализе процессов, происходящих в вермахте и его тылу, на разработке наиболее важных, принципиальных пропагандистских материалов. За последние четыре месяца мы подготовили лишь 13 листовок. Матрица одной из них - "Капитуляция - единственный путь спасения" - была направлена политуправлениям всех фронтов с указанием издать и распространить ее массовым тиражом. Тон победителя, сила примера, опыт войны говорили сами за себя. "Если вы еще не в котле, - обращалась листовка к немецким солдатам и офицерам, - то будете в нем сегодня или завтра. Всюду Красная Армия зажимала немецкие войска в мешки и котлы и уничтожала их". В листовке были перечислены все котлы, начиная со сталинградского, названы цифры убитых и пленных немецких солдат и офицеров, после чего делался вывод: "ТАК БУДЕТ СО ВСЕМИ ВАМИ, СОЛДАТЫ! Вы находитесь в одном гигантском котле, окруженные со всех сторон: всех вас нацисты заставляют продолжать безнадежное сопротивление и тем самым обрекают на бессмысленную гибель. Единственный путь спасения для вас - это сдача в плен или капитуляция. Пока еще не поздно, воспользуйтесь этим путем! Заставьте ваших офицеров немедленно капитулировать или сговаривайтесь и сдавайтесь в плен! Только в этом ваше спасение!"

Эта листовка сыграла и определенную организующую роль. Военные советы фронтов и армий, командиры соединений ввели в практику: перед штурмом опорных пунктов предъявлять противнику ультиматумы. Это нередко приносило успех, причем без дополнительных атак и связанных с ними жертв. Военный совет 11-й гвардейской армии утвердил типовой текст ультиматума, который требовал от командования немецких войск: "Немедленно прекратить боевые действия. Оружие и боеприпасы сложить в одном месте. Прислать парламентеров или вывесить белые флаги не позже 30 минут после вручения ультиматума". В документе перечислялись гарантии и льготы и делалось предупреждение: "Отказ капитулировать влечет немедленное беспощадное уничтожение всего гарнизона опорного пункта".

Предъявление ультиматума часто сопровождалось агитоперацией: непрерывно велись передачи через звуковещательные станции, антифашисты засылались для разложения гитлеровских войск изнутри и т. д.

Работники нашего управления время от времени выезжали на фронты, оказывали помощь политорганам, обобщали опыт ведения спецпропаганды в условиях наступательных действий войск.

Надо сказать, что после того, как Д. З. Мануильский был отозван из Главного политического управления{90}, мы в управлении старались закрепить привнесенный им стиль работы, в частности постоянные анализы военной обстановки, процессов, происходящих в тылу и в войсках противника, коллективную разработку принципиальных вопросов спецпропаганды, наконец, еженедельные совещания ответственных сотрудников управления, на которых рассматривались наиболее актуальные доклады и сообщения, пропагандистские материалы и т. д. Только после обстоятельного обсуждения выводы и предложения выносились на утверждение руководства ГлавПУ РККА.

На одном из таких совещаний, это было в марте 1945 года, речь шла о листовках, изданных некоторыми политорганами и призывавших немецких солдат к дезертирству. Пришлось напомнить, что главным лозунгом в нашей пропаганде по-прежнему остается призыв к переходу в плен и организованной капитуляции. Дезертиров же нередко гитлеровцы вылавливали и снова бросали в бой. Мы рекомендовали политорганам призывать солдат противника скрываться у местных жителей до прихода частей Красной Армии; разъяснять, что немцы, сдавшиеся в плен, получают удостоверения, подтверждающие их право на предусмотренные льготы.

Не скрою, в ряде случаев спецпропаганда политорганов не успевала за событиями, не проявляла должной гибкости и оперативности, особенно в условиях быстро меняющейся обстановки. Бывало и так: пропагандисты действовали "растопыренными пальцами", не сосредоточивали усилий на решающих направлениях. Эти и другие недостатки мы старались изживать сразу же, придерживаясь правила: "Вскрыл ошибки - проследи, чтобы они не повторились".

В помощь политорганам мы разработали "Методические указания", охватывавшие широкий круг вопросов ведения спецпропаганды в условиях наступательных действий войск. Документ этот обобщал накопленный политорганами опыт, изобиловал поучительными примерами.

Были подготовлены листовки на актуальные темы. Среди них: "Русские на подступах к Берлину", "К бойцам фольксштурма!", "К офицерам и унтер-офицерам немецкой армии", "Напрасные надежды!", "Напрасный страх".

Мы подготовили также листовки об итогах зимнего наступления Красной Армии, о том, что ее войска полностью освободили Польшу и значительную часть Чехословакии, заняли Будапешт и вывели из войны последнюю союзницу Германии в Европе - хортистскую Венгрию, овладели Восточной Пруссией...

В листовках убедительно доказывалось, что затягиванием войны фашистам не избежать поражения: обещанное Гитлером "секретное оружие" оказалось мифом, "непреодолимые оборонительные валы" давно преодолены. Ставка на раскол антифашистской коалиции также бита.

В одной из наших листовок, обращенных к немецкому солдату, говорилось:

"...Подумай о себе и о своей семье: Гитлер привел свою преступную войну в твой дом, он рушится от бомб, и под его обломками могут оказаться погребенными и останки дорогих тебе людей; бесчисленные вереницы беженцев тянутся из конца в конец Германии, матери разыскивают своих детей, дети в отчаянии зовут своих матерей. Подумай, солдат! И помни: немецкий народ не будет уничтожен. Уничтожению подлежат только нацизм и германский милитаризм. В твоих интересах, солдат, скорейший разгром Гитлера, скорейшее окончание проигранной войны. Рви с Гитлером и сдавайся в плен! Время не ждет. Русские у ворот Берлина!"

На улицах Берлина

К нам попало указание штаба национал-социалистского руководства 9-й немецкой армии от 3 апреля. В нем говорилось: "В скором будущем нужно ожидать большое наступление большевиков на Одере. Для укрепления боевого духа и возбуждения фанатизма необходимо в период с 5 по 8 апреля провести беседы в частях, основой которых служат следующие руководящие указания. Война решается не на Западе, а на Востоке, и именно на участке нашей 9-й армии. Предстоящее наступление большевиков должно быть отбито при всех обстоятельствах. Предпосылки для этого, то есть люди и техника, у нас есть. Наш взор должен быть обращен только на Восток, безотносительно от того, что бы ни происходило на Западе. Удержание восточного фронта является предпосылкой к перелому в ходе войны..."

Итак, нацисты все еще тешили себя надеждой на "перелом в ходе войны". С Запада они не видели угрозы, главное - сдержать натиск русских с Востока. Да и "людей и техники", судя по документу штаба, было достаточно, важно лишь "возбудить фанатизм" солдата.

Войск под Берлином было действительно немало. Немецкая группировка здесь насчитывала около миллиона человек. Это были не безусые юнцы, как теперь пытаются утверждать битые гитлеровские генералы, а опытные в военном отношении, физически крепкие солдаты. На подступах к столице была создана цепь мощных узлов сопротивления, в том числе на Зееловских высотах, которые гитлеровцы считали неприступными. Сам город, разделенный на 9 секторов обороны, был превращен в укрепленный район с более чем 400 железобетонными долговременными сооружениями, многие из них представляли собой глубоко врытые в землю 6-этажные бункеры, вмещавшие до 1000 человек каждый.

А вот моральный дух вермахта действительно иссякал. В Берлине, судя по радиоперехватам, был поднят неимоверный визг: полные отчаяния призывы "Спасти Германию", "Победа или смерть", "Смотреть не на Запад, а на Восток" чередовались со злобными угрозами.

Расстрелы и в самом деле стали массовым явлением. В приказе Гитлера говорилось: "Всякий, отступающий из него (Берлина. - М. Б.), будет расстрелян - будь то солдат, офицер или генерал". По данным радиоперехвата, подразделения тяжелых орудий, расположенные в районе Зеелова, получили указание: "Если наша пехота будет отступать, стреляйте по ней осколочными снарядами". Я уже не говорю о замене "ненадежных" командиров отъявленными нацистами и прочих мерах устрашения. Как показали пленные, еще в феврале 1945 года в войсках был объявлен приказ Гитлера, по которому семьи солдат и офицеров, сдающихся в плен русским, немедленно подвергались репрессиям согласно законам военного времени.

Мы понимали, что в этих условиях трудно рассчитывать на массовую, тем более добровольную, сдачу немецких солдат в плен. Их положение казалось безвыходным: отступят - уничтожат заградотряды; побегут к русским - убьют свои же офицеры; если же все-таки окажутся в плену - будет расстреляна семья. Оставалось одно - огрызаться огнем, пока не наступит смерть. Думаю, что мы были недалеки от истины, когда у себя в управлении в канун Берлинской операции смоделировали вот такое морально-психологическое состояние "среднего" немецкого солдата.

Излишне перечислять состав сил 1-го и 2-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, привлекавшихся к участию в Берлинской операции, - эти данные, как и ход самой операции, широко освещены в советской военной историографии. Подчеркну лишь, что Красная Армия превосходила врага и численным составом, и боевой техникой, и уровнем стратегического и оперативного искусства. Что касается политической сознательности советского воина, то ее вообще не с чем было сравнивать.

16 апреля наступательная операция началась. В тот же день руководство Главного политического управления предложило мне с группой работников управления выехать на 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты, чтобы помочь политорганам в их спецпропагандистском обеспечении операции, а также в подготовке и развертывании политработы среди населения Берлина и его предместий. За советами и указаниями мне было предложено обратиться к Г. М. Димитрову, который после самороспуска Коминтерна в мае 1943 года стал руководителем международного отдела ЦК ВКП(б). Это была не первая (и не последняя) моя встреча с выдающимся деятелем международного коммунистического движения.

Вот и на этот раз Георгий Михайлович встретил меня доброй улыбкой. Выглядел он прекрасно. Освобождение Болгарии, его родины, приближение победы над фашизмом, борьбе с которым он отдал много лет своей жизни, словно омолодили его - он был бодр, казался еще более общительным и обаятельным. Говорил он негромко и неторопливо, делая частые паузы, словно бы размышляя вслух.

- Конечно, - сказал он, и лицо его помрачнело, - гитлеровцы натворили немало бед, особенно на советской земле, совершили немало преступлений против человечества... Но советские люди, бойцы и командиры Красной Армии, не должны, я уверен, не будут из-за этого так же плохо относиться к простым немцам, беда которых состояла в том, что они более десяти лет позволяли управлять собой извергам... Нет, - повторил Георгий Михайлович убежденно, и лицо его вновь просветлело, - я уверен, в сердцах советских людей не будет чувства мести к германскому народу, его старикам, женщинам, детям. Дети это будущее новой, демократической Германии... Мы коммунисты, интернационалисты, - мы за всеобщее братство людей труда на земле, и наш долг - помочь немецкому народу стать миролюбивой нацией, настроенной на новую, вечно мирную и демократическую жизнь!.. Правда, - он горько усмехнулся, - в прошлом в Германии часто брали верх темные, реакционные силы, но времена изменились. А главное - есть в Германии силы, способные совершить этот новый поворот жизни. Это ее коммунисты, ее антифашисты, помощь которым - наш первоочередной долг и первоочередная задача политорганов Красной Армии, - мягко улыбнулся Георгий Михайлович и дружески положил руку мне на плечо.

С этим добрым, отеческим напутствием я и выехал на фронт. Вместе со мной выехали старший инструктор управления Л. П. Макаров и Ян Фогелер, уже известный читателю. В политуправлении 1-го Белорусского нас встретили радостной вестью: советские танки прорвались к Берлину. Начальник отдела спецпропаганды полковник И. П. Мельников, пытаясь скрыть обуревавшие его чувства, сообщил, что уже зарегистрировано до 22 тысяч пленных. Политорганы фронта накануне и в ходе сражения сбросили на немецкие войска почти миллион листовок. Более 50 окопных и свыше 10 мощных громкоговорящих установок с "долговременными" и "краткосрочными" программами были задействованы в передовых полках и батальонах.

Ежедневно отделения спецпропаганды политотделов армий составляли списки перешедших в плен немецких солдат и офицеров, и эти списки зачитывались "звуковками" для окруженных гарнизонов. Особое внимание уделялось крепостным немецким батальонам, расположенным в фортах Кюстрина. Настойчиво велась работа и изнутри гарнизонов. Отдел спецпропаганды политуправления вместе с армейскими политработниками подготовил и направил в кюстринский котел 62 агитатора из военнопленных, которые в течение трех дней привели с собой 216 солдат. И хотя наши добровольные помощники в один голос заявляли, что переход связан с большим риском, им все же удалось распропагандировать штрафной батальон крепости и склонить его к сдаче в плен. После огневого воздействия наших войск по гарнизону Альтштадт, а также выступления по "звуковкам" первых капитулировавших солдат и офицеров, в том числе офицеров штаба 4-го крепостного батальона, удалось склонить к переходу в плен - поодиночке и группами - до 3000 человек. В ходе ликвидации гарнизона Кюстрин-Киц в плен сдались свыше 2000 солдат и офицеров. Сотни солдат и десятки офицеров воспользовались возможностью спасти свою жизнь и при нашем наступлении на Альт-Кюстрин.

Перед штурмом Берлина политуправление фронта распространило среди немецких войск более 2 миллионов экземпляров упредительных лисговок "Красная Армия под Берлином готовится к штурму!" и "Берлин будет скоро взят!". Эти листовки, как мы убедились из бесед с пленными, внесли в среду солдат и офицеров еще большую нервозность, тем самым способствуя расстройству управления войсками и дезорганизации их тыла. "Ваши уверенность и превосходство, - показывал пленный офицер, - давили на сознание и поведение наших солдат, да и офицеров".

Политорганы принимали меры и по нейтрализации фашистской пропаганды. Разоблачая страх перед "русским пленом", подсказывали пути перехода в плен в условиях уличных боев. Массовым тиражом были изданы листовки-удостоверения, подтверждающие переход на сторону Красной Армии. Листовка "К гражданам Берлина" призывала немцев сберечь свой город от окончательного разрушения. Им предлагалось объединяться в боевые группы, выступать против "ляйтеров", "фюреров" и их подручных, обезвреживать доносчиков и гестаповцев, направляя оружие против тех, кто затягивает войну.

Показания пленных свидетельствовали об упадке боевого духа в гитлеровских войсках, о растерянности немецкого командования, о предсмертной агонии, охватывающей Берлин. Обстановка менялась буквально на глазах, и теперь важно было воздействовать не просто на войска и население, но и на самые различные их категории и прослойки. Такая дифференциация, подсказывали мы фронтовым спецпропагандистам, даст возможность повысить эффективность листовок и агитпередач, охватить ими все население и всю армию. Поэтому на совещании у начальника политуправления фронта генерала С. Ф. Галаджева было решено обращаться отдельно к солдатам и отдельно к офицерам берлинского гарнизона, отдельно к эсэсовцам и к рядовым нацистской партии, к фольксштурмовцам и к членам гитлерюгенд, к рабочим, к женщинам, к интеллигенции.

Первая листовка, подготовленная нами тут же, адресовалась рядовым нацистам: им гарантировалось освобождение от наказания в случае, если они порвут с Гитлером и его партией, прекратят борьбу против Красной Армии и всем своим поведением докажут лояльное отношение к ней. Такого же содержания листовка была обращена и к рядовым эсэсовцам. Для вящей убедительности этих новых тезисов мы предоставили возможность выступить перед микрофоном бывшим эсэсовцам и нацистам. "Я был членом немецкой национал-социалистской партии, - обращался к войскам берлинского гарнизона пленный солдат. - Но ни мне, ни моей семье русские не причинили никакого вреда. Призываю всех рядовых членов партии бросать оружие. Не бойтесь русских! Они относятся к нам хорошо и внимательно". В листовке, адресованной членам гитлерюгенд, указывалось, что у немецкой молодежи в отличие от ее лидеров есть будущее, у обанкротившихся же и обреченных лидеров, кроме смерти, ничего нет. Для солдат берлинского гарнизона был выдвинут лозунг: "Расходитесь по домам!" Он определялся ситуацией: солдаты и даже офицеры, поняв бессмысленность сопротивления, дезертируют внутри города - пленные утверждали, что самовольно "демобилизовавшихся" не менее 40 тысяч. И наш новый лозунг был для них более доступен, чем, скажем, переход в плен.

В листовках и агитпередачах широко разъяснялось, зачем Красная Армия пришла в Германию, как Советское правительство относится к ее будущему, к жизни немецкого народа без фашистов. Издавались также листовки, содержащие официальные документы - выдержки из решений Крымской конференции союзников, выступлений И. В. Сталина, посвященных Германии...

Вместе с товарищем Яном Фогелером мы выехали в 3-ю ударную армию. Начальник политотдела армии полковник Ф. Я. Лисицын, которого мы встретили на КП, был в превосходном настроении. 3-я ударная, как и другие армии, сметая сопротивление частей разбитых немецких дивизий, еще 21 апреля ворвалась в Берлин. Федор Яковлевич вызвал к себе начальника отделения спецпропаганды политотдела майора П. М. Матвеева. Был он в спецпропаганде человеком весьма опытным, инициативным. Его сообщение произвело на нас самое благоприятное впечатление. По показаниям пленных - а их тут было немало, - немецкое командование бросило в бой все свои резервы. Однако воля к сопротивлению у основной массы солдат была уже силой нашего оружия сломлена - они продолжали стрелять лишь по принуждению нацистов. Не по дням, а по часам росло число дезертиров. Эти данные политотдел умело и оперативно использовал в устной агитации - через окопные и мощную громкоговорящие установки. Перед микрофоном выступали и армейские агитаторы, и антифашисты из пленных, и - что особенно важно - местные жители, немецкие мужчины и женщины. Они рассказывали своим мужьям и сыновьям, укрепившимся в опорных пунктах, о "хорошем обращении русских солдат и офицеров с населением" и призывали превратить сопротивление. "И так ведь ясно, что русские все равно возьмут Берлин, зачем же ненужные жертвы?" - просто, логично и убедительно аргументировали они.

Печатная пропаганда политотдела также велась продуманно, инициативно. Преобладали четко и лаконично аргументированные листовки. Так, семеро немецких офицеров из 309-й пехотной дивизии, перешедшие в плен вместе с подчиненными (они спасли жизнь почти 400 солдатам), обратились к командирам частей дивизии с призывом последовать их примеру: "Мы выполнили свой долг! Не медлите с капитуляцией. Ваши солдаты и родина будут вам благодарны!" Устная и печатная агитация сочеталась с разложением опорных пунктов изнутри. Политработники совместно с антифашистами склонили к капитуляции до 10 тысяч солдат и офицеров вермахта. Они привлекли к этой работе пленного генерала Рауха и даже полицай-президента Берлина генерал-лейтенанта Гюра, хотя перед этим и его самого склонить к плену стоило немалого труда.

Пока мы находились в расположении 3-й ударной, возвратились 146 распропагандированных пленных и 64 местных жителя. Они привели из очередного котла почти 4 тысячи немецких солдат и унтер-офицеров.

- Это еще не все, - заметил Матвеев.

И он рассказал о том, как посланный к фольксштурмовцам в районе Панкова рабочий табачной фабрики своими разумными доводами склонил к капитуляции весь батальон: 700 человек!

Я слушал Матвеева и думал: каким же душевным богатством надо было обладать политработнику, чтобы вот так настойчиво и неутомимо бороться за сохранение жизней немецких солдат! Ведь едва ли не каждый вооруженный немец принес неисчислимые страдания всем нам, советским людям. Но истинное значение цифр, которые сообщил Матвеев, я смог по достоинству оценить несколько позже - когда представилась возможность узнать, что в дни Берлинского сражения на 1-м Белорусском фронте было направлено в котлы более 4 тысяч немцев, которые помогли оторвать от Гитлера, от командования вермахта еще в ходе боев, до полной капитуляции, почти 15 тысяч солдат и офицеров! За этими цифрами - труд товарищей по оружию, спецпропагандистов, несущих через все препоны слово великой правды, их беззаветный советский патриотизм, их верность идеям пролетарского интернационализма.

Мы рекомендовали политотделу 3-й ударной, а также политотделу 5-й ударной армии, в которой нам удалось затем побывать, полнее использовать эффективность предварительных ультиматумов. Такие ультиматумы, подкрепленные силой оружия, позволяли выполнять боевую задачу без лишних жертв. Кстати замечу, что 12 парламентеров той же 5-й ударной, посланные 2 и 3 мая в окруженные части противника, убедили более 8 тысяч его солдат и офицеров сложить оружие.

Звуковещательные установки курсировали по освобожденным улицам Берлина. Они провели сотни передач для немецких солдат и офицеров, находившихся на соседних улицах, где продолжались бои. К передачам привлекались добровольцы - жители Берлина, мужчины и женщины. На улицах, прилегавших к опорным пунктам сопротивления, непрерывно действовали рупористы из рот автоматчиков. И едва ли не каждый из них имел на своем счету немецкого солдата или офицера, прекратившего сопротивление. Очевидцы рассказывали нам, что на севере города, в районе Панкова, после передач рупористов и окопных громкоговорящих установок одновременно перешло в плен несколько сот фольксштурмовцев. Нередко с улиц, занятых немецкими солдатами, приходили к нашим бойцам местные жители и просили их провести для тех солдат передачи и указать пункты сбора пленных. Я уже не говорю о том, что агитпередачи помогали горожанам освобождаться от страха, нагнетаемого нацистской пропагандой. В том же Панкове в дни, когда бои вплотную приблизились к нему, в ряде кварталов отмечались самоубийства перепуганных нацистских чиновников и членов их семей. Но как только первые улицы района оказались в наших руках, рассказы о гуманном поведении красноармейцев, о спасении ими детей, о помощи старикам стали достоянием всего Панкова, а затем и Берлина. Жители выходили из подвалов, вывешивали на подоконниках или водосточных трубах куски белой, а то и красной материи.

В массе своей мирные жители были весьма настороженными, словно бы ожидали для себя чего-то неизбежно плохого и неотвратимого: безропотно, с покорной готовностью старались они выполнить то, что от них требовали. Лица их часто выражали безразличие, какую-то внутреннюю опустошенность. Конечно, их можно было понять - более десяти лет они находились под воздействием нацистской пропаганды. Их сознание было отравлено ложью, клеветой, дезинформацией. И когда берлинцы лицом к лицу встретились с советским человеком - бойцом, командиром и политработником, они не верили своим глазам и ушам - ведь то, что они теперь видели и слышали, шло вразрез со всем тем, что им внушали нацисты. Немцы убеждались: большевики относятся к ним по-человечески! Даже предупредительно, более того - приветливо! Голодных кормят из своей походной кухни, придут в дом - делятся солдатским пайком, привечают детей, часто шутят, душевно разговаривают, не скрывают, какой хотели бы видеть Германию - свободной от фашизма, миролюбивой, дружественной. Пройдет немного времени, и советская администрация поможет создать местные органы самоуправления, открыть кинотеатры, пока, правда, в полуразрушенных зданиях, отремонтировать жилища... И немцы потянутся к новой жизни: будут посещать собрания, на которые их пригласят советские офицеры, участвовать в митингах...

Политорганы уделяли большое внимание работе военных комендатур, помогали комплектовать их политически зрелыми людьми, способными вдумчиво и оперативно, соблюдая должный такт в отношении населения, решать вопросы, связанные с поддержанием общественного порядка.

В листовке "К берлинцам!", оперативно изданной политуправлением фронта, мы рассказали о том, как советские оккупационные власти совместно с немецкими органами самоуправления налаживают новую, мирную жизнь: открывают хлебопекарни, школы, организуют расчистку улиц, вылавливают нацистских преступников, не препятствуют верующим отправлять свои религиозные обряды и т. д. Еще две листовки, обращенные к солдатам северного сектора Берлина и к берлинским женщинам, были изданы политотделом 3-й ударной армии.

30 апреля, когда наши штурмовые отряды были уже в районе рейхстага, мне предстояло выехать на 1-й Украинский фронт. Признаться, покидать Берлин не хотелось, и я позвонил по ВЧ заместителю начальника Главного политического управления генералу И. В. Шикину, но он дал понять, что в Москве меня ждут новые дела и чтобы я, как только управлюсь на 1-м Украинском, возвращался из командировки.

..."Виллис" выскочил к переправе через Шпрее, которую форсировали наши подразделения, завязавшие бои в самом центре Берлина. Здесь же, на восточном берегу, по-прежнему шла борьба за каждый квартал, за каждый дом. Вслед за разрывами снарядов раздавались ликующие крики "ура". Справа доносился голос "звуковки", предлагавшей немецким солдатам в опорных пунктах прекратить стрельбу и выслать парламентера для переговоров.

На улице пестрели листовки, только что сброшенные летчиками фронта. Одна из них, подхваченная воздушным потоком, преследовала наш "виллис". Я попросил водителя притормозить машину, и листовка плавно опустилась в протянутые ладони. То было обращение командования 1-го Белорусского фронта, написанное Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым. "Для обороны Берлина нужна не болтовня Геббельса, - говорилось в обращении, - а целые новые армии, нужна мощная техника.

Есть ли они у Гитлера и может ли он их собрать? Нет! Ни сил, ни средств для удержания Берлина у Гитлера нет!" Требуя безоговорочной капитуляции, маршал предупреждал, что в противном случае "мы обрушим на Берлин чудовищную силу огня и металла".

"Сдавайтесь, пока не поздно", - снова слышался справа голос "звуковки". А наперерез нам, из-за угла, выходила колонна пленных немецких солдат - ее вела немка, жительница Берлина. .На следующем перекрестке встретилась еще одна колонна пленных, затем еще и еще...

Известие о взятии Берлина застало меня уже на 1-м Украинском фронте, войска которого ворвались в германскую столицу с юга. Хочу отдать должное спецпропагандистам этого фронта: они также внесли достойный вклад в разгром врага. В целом же политорганы только двух фронтов - 1-го Белорусского и 1-го Украинского - в ходе Берлинской операции подготовили, издали и распространили сотни различных листовок, общий тираж которых составил свыше 40 миллионов экземпляров, провели 9071 агитпередачу к войскам противника с передовой линии фронта, распропагандировали и отправили в окруженный Берлин около 5 тысяч плененных, вырвавших из рядов вермахта десятки тысяч солдат и офицеров.

Но война еще продолжалась. Нашим войскам предстояло покончить с окруженными гарнизонами врага, продвинуться ц Эльбе, совершить стремительный прыжок к восставшей Праге. И во всех тех заключительных боях с честью выполнят свой долг и спецпропагандисты. Я же позволю себе рассказать лишь об одном событии, к которому имел непосредственное отношение. Речь пойдет о Бреслау (Вроцлав), где уже более месяца находилась крупная (50 тысяч) группировка противника, окруженная 6-й армией 1-го Украинского фронта.

- Вот где требуется помощь спецпропагандистов, - сказал мне начальник политуправления фронта генерал С. С. Шатилов.

Вместе с начальником отдела спецпропаганды мы выехали под Бреслау. Зашли на КП 74-го стрелкового корпуса. Командир корпуса генерал-майор А. В. Ворожильцев отмечал на карте освобожденные кварталы и улицы. В это время к нему привели взятого в плен эсэсовца. Говорил он охотно, казалось, ничего не скрывал. Пленный показал, что в гарнизоне, хотя он и пополняется отрядами фольксштурмовцев, осталось не более 40 тысяч солдат и офицеров. Среди населения бурно растет недовольство, особенно репрессиями. По приказу гауляйтера Ханке "за капитулянтские настроения" казнены сотни жителей повешен даже бургомистр Шпильхаген. Горожане расхватывают листовки, которые сбрасывают советские летчики. Но "фюреры" и "ляйтеры" заставляют солдат удерживать Бреслау - "столицу Силезии", именуя ее не иначе как "жемчужиной Германии", "великой кузницей фатерланда", якобы все еще снабжающей вермахт оружием и углем. Короче говоря, их расчет строится на дезинформации, поскольку Силезский бассейн давно был в наших руках.

Показания пленного во многом подтверждали информацию, полученную из других источников. И командир корпуса, и начальник политотдела полковник Ф. X. Бочаров согласны, что нужно провести серию агитпередач о действительном положении Силезии, занятой Красной Армией, о полной изоляции Бреслау и его гарнизона, о событиях в Берлине. Мы тут же написали тексты для таких агитвыступлений и передали их по телефону в политотделы дивизий, политотдел же армии издал соответствующую листовку. Этим, разумеется, нельзя было ограничиваться. Весомое слово могли сказать и антифашисты. А они испытывали желание внести свой вклад в освобождение Силезии от нацистов. В этом я убедился в беседе с курсантами фронтовой антифашистской школы, которую посетил перед тем, как попасть на КП корпуса.

Военный совет 6-й армии одобрил наше предложение о создании отряда антифашистов и проникновении его в окруженный немецкий гарнизон. Член Военного совета генерал В. Я. Клоков и начальник политотдела полковник X. С. Надоршин поручили подготовку агитоперации начальнику отделения спецпропаганды майору Я. А. Камениру. О том же, что крепость капитулировала, мне стало известно уже в Москве.

В ночь на 6 мая вооруженные автоматами и гранатами 80 антифашистов под командованием обер-лейтенанта X. Фита проникли в северо-западные кварталы Бреслау и, разбившись на боевые группы, принялись агитировать офицеров из эсэсовских штабов. Некоторые из них вняли разумным доводам бывших вермахтовцев и отказались от дальнейшего сопротивления, к другим пришлось применить оружие. После вооруженной схватки, к утру, в назначенный час, антифашисты вышли из боя, потеряв своего командира обер-лейтенанта Хорста Фита и унтер-офицера Йозефа Вагнера (они с воинскими почестями были похоронены в братской могиле вместе с нашими бойцами и командирами). Огонь нашей артиллерии, а также смелые действия антифашистов вызвали в окруженном гарнизоне смятение. 6 мая начальник гарнизона генерал Нигоф вместе со своим штабом прибыл в расположение 6-й армии и сдался в плен. Однако приказ своим войскам о капитуляции он не отдал. Это внесло новое осложнение, так как стало известно, что часть гарнизона намерена прорваться к пражской группировке вермахта. Допустить этого было нельзя, и наши войска возобновили штурм. Спецпропагандисты начали настойчиво разъяснять окруженным обстановку на фронте, призывая командиров частей не губить напрасно своих солдат, последовать примеру командующего гарнизоном и его штаба.

Самоотверженно действовал старший инструктор политотдела 181-й стрелковой дивизии капитан Б. А. Шлихтер. Борис Александрович - сын старого большевика, соратника В. И. Ленина А. Г. Шлихтера, автора известной книги "Ильич, каким я его знал". За годы войны Б. А. Шлихтер зарекомендовал себя опытным политработником. В период осады Бреслау он днем и ночью не расставался с окопной "звуковкой", провел 800 агитпередач, распропагандировал 54 пленных и направил их в котел в качестве агитаторов. Они привели из котла 1900 солдат. Но 243-му стрелковому полку противостоял батальон эсэсовцев, категорически отказавшийся капитулировать без приказа начальника гарнизона. Тогда Борис Александрович, получив разрешение командира дивизии полковника П. И. Морозова, ночью с группой разведчиков сам направился к эсэсовцам, и ему удалось убедить командира батальона свыше 300 солдат и офицеров сложили оружие.

Когда все формальности добровольной сдачи в плен были соблюдены, командир капитулировавшего батальона сообщил Шлихтеру, что неподалеку стоит еще один батальон эсэсовцев. Взяв связного из пленных, политработник вместе с разведчиками глубокой ночью поспешил к "соседям". Там среди эсэсовцев-офицеров не было единства: одни - за капитуляцию, другие против. Начались переговоры, но результата они не дали. И тут командир батальона решил спросить совета по телефону у командира третьего батальона. Тот ответил не сразу, но все-таки посоветовал прекратить борьбу. Отдана команда построить батальон, сложено в стороне вооружение, однако офицеры медлят расстаться с личным оружием: полагают, что все-таки можно прорваться. И тогда Шлихтер, как он сам рассказывал мне впоследствии, решительно, как хозяин положения, сбросил шинель, с металлом в голосе потребовал карту, жестом сгрудил вокруг себя эсэсовских офицеров и доказал - а достоверной информацией он располагал, - что идти на прорыв - безумие. Так были пленены еще 300 эсэсовцев.

Инициативу политработника Шлихтера, храброго и мужественного воина, высоко оценило командование. Он был удостоен ордена Отечественной войны I степени. "Откровенно говоря, - писал ему уже после войны полковник П. И. Морозов, - когда я дал вам разрешение на эту операцию, я очень переживал: мне очень было жаль терять такого храброго воина. Но во имя избежания многих сотен напрасных жертв вы жертвовали собой. Таков закон войны. И таков наш советский воин-коммунист". И я счастлив, что судьба свела меня с этим скромным человеком и мужественным пропагандистом, отдавшим свою жизнь служению идеалам пролетарского интернационализма. Недавно он скончался от тяжелой болезни, и супруга, Анна Ефимовна, познакомила меня с его личным архивом, где я и обнаружил письмо, из которого привел несколько строк...

Итак, гарнизон Бреслау капитулировал.

А через два дня, 8 мая, в Карлсхорсте (пригород Берлина) был подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

9 мая к нам начали поступать сообщения - части и гарнизоны вермахта складывали оружие. Правда, на юго-западном участке советско-германского фронта гитлеровцы оказали сопротивление. Они рассчитывали капитулировать перед американцами. Однако эти их планы были сорваны: советские войска принудили гитлеровцев к сдаче в плен. Средства же спецпропаганды политорганов - листовки и звуковещательные установки - широко использовались для того, чтобы довести до немецких солдат и офицеров текст акта о безоговорочной капитуляции. В те дни Красная Армия взяла в плен и приняла на основе акта о капитуляции около 1 391 тысячи солдат и офицеров и 101 генерала{91}.

Никогда не изгладится из памяти нашего поколения День Победы: всеобщее ликование, светлые слезы радости на глазах, праздничный салют тридцатью артиллерийскими залпами из 1000 орудий. Война в Европе кончилась.

На завершающем этапе

Я получил срочное задание: подготовиться к ведению спецпропаганды на японском языке. Только теперь стало понятно, почему генерал И. В. Шикин так торопил меня с отъездом из Берлина. Речь шла о выполнении Красной Армией союзнических обязательств, о ликвидации японской агрессии, об утверждении безопасности и мира на Дальнем Востоке.

Квантунская армия, представлявшая собой ударную силу империалистической Японии, дислоцировалась в Маньчжурии. Следовательно, мы должны были вести пропаганду и на китайском, а также на корейском и монгольском языках. А это требовало новых огромных усилий и конечно же квалифицированных кадров, знающих не только языки, но и страны этого направления, их армии, а также традиции, быт и нравы народов, населяющих этот регион.

Но я бы не рискнул утверждать, что нам все пришлось начинать заново. Политорганы Забайкальского и Дальневосточного военных округов располагали определенными кадрами. Мог пригодиться и опыт Халхин-Гола, не говоря уже об опыте, приобретенном на советско-германском фронте. Кстати замечу, что этот опыт еще в 1944 году был обстоятельно проанализирован в труде, подготовленном работниками политуправления Забайкальского военного округа под руководством аналитически мыслящего, весьма квалифицированного спецпропагандиста майора Кара-Мурзы, в прошлом журналиста-международника. Многие спецпропагандисты-дальневосточники проходили стажировку на западных фронтах. Было важно, чтобы опыт этот использовался творчески, с учетом новой обстановки.

По указанию Главного политического управления в Хабаровске был проведен учебный сбор спецпропагандистов, вошедших затем в состав политуправлений трех фронтов и политотделов армий. Активную помощь в проведении сборов оказал мой заместитель полковник Б. Г. Сапожников. Вернувшись с Дальнего Востока, он доложил, что политорганы вполне готовы к ведению спецпропаганды в условиях боевых действий войск.

Мы подготовили тексты листовок и официальных обращений к японской армии, к населению Маньчжурии, Кореи и Внутренней Монголии. Из работников нашего управления был сформирован специальный отдел, который вошел затем в состав политического управления при ставке главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке. В отдел, возглавленный Борисом Григорьевичем Сапожниковым, были включены подполковники Г. Е. Константиновский и М. Т. Гайдар, майоры Н. С. Егоров, В. А. Тугарев, а также инженер-подполковник И. И. Антошин, наш специалист по техническим средствам пропаганды (все военные годы он обеспечивал бесперебойную работу МГУ, ОГУ и другой звуковещательной аппаратуры).

В первый же день боевых действий - 9 августа советские листовки появились не только в войсках, но и в глубоком тылу противника. Большое значение имела листовка с заявлением Советского правительства, в котором разъяснялись цель и задачи советских войск. Цель Красной Армии, указывалось в заявлении, "приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий, дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции".

Широкое распространение в японских войсках получило обращение главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке Маршала Советского Союза А. М. Василевского. Он призывал японских солдат и офицеров "прекратить сопротивление могучей Красной Армии". В обращении маршала к населению Китая, Маньчжурии, Кореи и Внутренней Монголии содержался призыв подниматься на священную войну "против кровожадного режима японской военщины, помогать Красной Армии, встречать ее как армию-освободительницу".

Следует сказать, что население Маньчжурии, Внутренней Монголии и Кореи восторженно откликалось на призывы Красной Армии: жители городов и деревень встречали советских воинов торжественно и радушно, видя в них своих освободителей.

Начальник отдела спецпропаганды 2-го Дальневосточного фронта Ф. А. Лисковец доносил: "Китайское население относится к советским войскам хорошо, всюду флаги, много приветственных лозунгов, часть из них на русском языке: "Да здравствует Красная Армия!", "Привет Красной Армии, прошедшей с победой от Эльбы до Муданьцзяна!".

А вот телеграмма Г. К. Меклера, начальника отдела политуправления 1-го Дальневосточного фронта: "На каждой станции к приходящему составу с войсками выходят сотни и тысячи корейцев с красными и корейскими национальными флагами и с лозунгами приветствия Красной Армии". В другой телеграмме говорилось, что местное население оказывает нашим воинам посильную помощь: снабжает их лодками и плотами, чтобы не прервалось преследование отступавших японцев, взорвавших мост; выделяет проводников; содействует развертыванию госпиталей и налаживанию доставки продовольствия; ухаживает за ранеными... Такого рода сообщений было немало.

Примечательно, что сам факт вступления Красной Армии, как докладывал полковник Сапожников, вызывал подъем освободительной борьбы народа. Воинские подразделения Маньчжурии и Внутренней Монголии нередко целиком переходили на сторону Красной Армии. Еще 10 августа к нам перешли командующий 10-м военным округом и начальник штаба этого округа вместе с вверенными им солдатами и офицерами. Политорганы использовали такие факты в агитации. Все это помотало Красной Армии отвоевывать у японцев их "союзников".

Да и сами японцы много охотнее, чем лет пять-шесть назад, на Халхин-Голе, прислушивались к словам великой правды, которые доносили до них наши листовки или громкоговорящие установки. Сошлюсь только на один пример. В ходе капитуляции японского гарнизона в Харбине работники отделения спецпропаганды политотдела 1-й Краснознаменной армии убедили плененного генерал-лейтенанта Симидзу, командующего 5-й японской армией, написать обращение к частям своей армии, находившимся в отрыве от места дислокации штаба, с указанием прекратить борьбу. Эта акция армейских политработников была тем более своевременной, что японские войска, несмотря на то что император Японии запросил мира, продолжали отчаянно сопротивляться. Старший инструктор отделения спецпропаганды политотдела капитан Мельников и три японских офицера доставили в части обращение Симидзу. Японцы сложили оружие, и тем самым новые жертвы были предотвращены.

Советские войска взяли в плен около 600 тысяч японских солдат и офицеров, из них 480 тысяч - основную массу - уже в ходе общей капитуляции. Эта часть пленных японцев была настроена воинственно, и спецпропагандистам, работавшим с ними в лагерях, приходилось порой нелегко. Зато потом именно они, солдаты и офицеры, о многом передумавшие в советских лагерях для военнопленных, сыграли большую роль в демократическом движении Японии, в частности в организации Общества японо-советской дружбы.

Работа же спецпропагандистов в лагерях была весьма многогранной вплоть до борьбы с реакционными традициями. При поддержке спецпропагандистов прогрессивно настроенные японские солдаты и офицеры боролись за отмену обязательных поклонов в сторону императорского дворца, а также пяти милитаристских лозунгов, которые в японской армии произносились хором после вечерней переклички.

В работе с пленными велика была роль двух фронтовых газет, издававшихся на японском языке, - "Ниппоп симбун" (редактор майор И. И. Коваленко) и "Новая жизнь" (редактор майор И. С. Мышалов). Особой их заслугой следует считать создание многочисленных "томонкай" (кружков друзей газеты), поставлявших многообразный материал о жизни и труде пленных, о росте в лагерях демократических сил, о борьбе этих сил против сторонников японского милитаризма. Такого рода материалы в сочетании с пропагандой правды о Советском Союзе снискали нам немало союзников, друзей и еще больше - сочувствующих.

Среди средств массово-политической работы, проводимой политорганами в Маньчжурии, Внутренней Монголии и Корее, заслуживают быть отмеченными и газеты на китайском языке ("Голос правды" - редактор майор В. В. Сидихменов), корейском ("Корейская газета" - редактор майор Н. А. Дудин) и монгольском ("Монгол-арат" - редактор подполковник А. Т. Якимов, затем майор С. Д. Дылыков). Творческие усилия редакционных коллективов журналистов, переводчиков, полиграфистов - трудно переоценить. Они не только несли народам великую правду о Стране Советов, но и помогали им строить новую жизнь.

Память возвращает меня к тем дням, и перед глазами встает буквально гора благодарственных писем, памятных адресов, подарков, которые доставляла Красной Армии военно-полевая почта. Вспоминаю огромные рулоны шелка - длина лишь одного из них составляла 730 метров, - испещренные подписями благодарных людей, которым вернули свободу и независимость.

"Не раз за всю многовековую историю Корея видела у себя чужеземные войска. От их мечей умирали наши патриоты, гибло мирное население. Они жгли наши города и села, превращали их в развалины и груды пепла. И только советские войска пришли к нам не как завоеватели, а как освободители. Освобожденная от рабства, свободно вздохнула родная страна. Мы увидели лучезарное небо. Зацвела наша страна... Корейский народ никогда не забудет героических подвигов советских воинов, они будут передаваться из поколения в поколение как чудесные оказания, вечно вызывая у народа горячее чувство любви и благодарности к Красной Армии". Эти строки содержались в послании, под которым подписались 16 767 680 корейцев.

В боях по разгрому японского милитаризма, за освобождение Кореи и северных районов Китая отличились многие советские воины. Среди них немало бойцов идеологического фронта. Об этом подробно рассказывается в книге "Подвиг на дальневосточных рубежах"{92} написанной моими однополчанами, непосредственными участниками тех событий.

В первые дни мира

Итак, на Западе и на Востоке бои завершились. Но был фронт, где они продолжались с прежней ожесточенностью, не затихая ни на час. Речь идет о фронте идеологической борьбы. Борьба эта приобретала особую остроту в связи с проблемой будущего Германии. Важно было до конца выкорчевать корни фашизма и милитаризма, помочь немецкому народу выйти на широкую дорогу мира и социального прогресса.

Не стану перечислять все те меры, которые в соответствии с договоренностью стран-победительниц были приняты по роспуску германских вооруженных сил, демилитаризации страны, ликвидации ее военно-промышленного потенциала, наказанию военных преступников. Подчеркну лишь, что Советский Союз проводил политику всемерной помощи и поддержки демократических сил Германии, политику, которая способствовала национальному возрождению страны, укреплению ее самостоятельности и независимости.

Этим руководствовались и военные советы и политорганы войск, находившихся в советской зоне оккупации. Их усилия были направлены на установление правильного взаимопонимания, сотрудничества и дружественных отношений с местным населением.

Непосредственными организаторами работы среди немецкого населения, исполнителями всех мероприятий выступали отделы и отделения спецпропаганды, располагавшие квалифицированными кадрами, владевшими иностранными языками, мощными техническими средствами пропаганды и богатым фронтовым опытом.

В работе с населением нельзя было ограничиваться только листовками или эпизодическими агитпередачами - тут нужен был коллективный пропагандист, агитатор и организатор. Политуправление 1-го Белорусского фронта получило указание наладить издание двух газет на немецком языке - " Теглихе рундшау" ("Ежедневное обозрение") и "Берлинер Цайтунг" ("Берлинская газета"). Нелегко было разыскать в разрушенном Берлине мощную типографию, подобрать опытных редакторов со знанием немецкого языка, антифашистски настроенных литературных сотрудников, организовать приток в редакцию материалов...

К чести наших товарищей, все это, как и многое другое, было сделано в считанные дни: 15 мая первые номера обеих газет уже вышли в свет. Ответственным редактором "Теглихе рундшау" был назначен один из инициативных и энергичных спецпропагандистов, уже известный читателю полковник А. В. Кирсанов. Тираж этой газеты (она выходила на 12 полосах) быстро вырос с 200 тысяч до 500 тысяч экземпляров. "Теглихе рундшау", ставшая затем органом советской военной администрации в Германии, была, можно сказать, знаменем советской пропаганды в восточной части Германии. А "Берлинер Цайтунг" вскоре стала органом берлинского магистрата.

Была поднята из руин и возобновила вещание (разумеется, на принципиально новой основе) радиостанция в Берлине. В создании газет и радиостанции большую помощь оказала советская военная комендатура Берлина. Уместно заметить, что ее комендант генерал-полковник Н. Э. Берзарин в первые дни освобождения города написал обращение к жителям Берлина. "Мы выиграли войну, теперь мы должны выиграть мир", - говорилось в обращении.

С помощью средств массовой информации политорганы разъясняли политику СССР в отношении Германии, мероприятия советских военных властей, широко популяризировали деятельность Коммунистической партии и других прогрессивных сил Германии, органов местного самоуправления, разоблачали идеологию нацизма и милитаризма. Брошюры, памятки, плакаты, открытки и другие материалы, которые мы издавали в Москве и направляли в Германию, помогали немцам строить новую жизнь. Доброго слова заслуживают лекторы, которые выступали на немецком языке в рабочих аудиториях, на собраниях демократического актива или перед интеллигенцией. К разъяснительной работе среди немецкого населения привлекались многие командиры и политработники, владевшие немецким языком. Все это было нелегким, но благородным делом во имя будущего Германии, во имя мира на земле.

Командиры и политработники, те самые большевики, которыми Гитлер когда-то пугал немецкий народ, те самые комиссары, которых он приказывал "вешать без суда и следствия", находились теперь на самом переднем крае борьбы за жизнь немецкого народа. Они не только заботились о снабжении населения страны продовольствием, но и помогали ему приобщиться к новой жизни. Больше того, они вовлекали немцев в борьбу с вчерашними "бонзами" и "партайгеноссами", и берлинцы, как и жители других городов, все активнее выявляли прятавшихся или скрывавшихся гестаповцев и эсэсовцев.

В одном из первых политдонесений начальник политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант С. Ф. Галаджев привел признание одного берлинца, выражавшее, по его, этого берлинца, словам, общее мнение: немцы весьма удивлены тем, "как это быстро все делают русские - появился в городе свет, работает водопровод, открыты кинотеатры и, наконец, появились газеты. А ведь война закончилась всего шесть дней назад...". А как восприняли они известие о том, что с воскресенья 20 мая русские разрешили во всех кирхах беспрепятственно проводить богослужение!.. Сергей Федорович, несомненно, имел все основания сделать вывод о том, что "с каждым днем растет доверие значительной массы населения к Красной Армии и ее пропаганде, которая, по отзывам немцев, отличается безукоризненной правдой и объективностью и основана на очевидных для всех фактах".

Росло и крепло сотрудничество политорганов с прогрессивными силами немецкого народа, с авангардом трудящихся - Коммунистической партией Германии, с организациями НКСГ.

Еще в конце апреля 1945 года в освобожденную часть Германии из Москвы прибыли три представительные группы ЦК КПГ, работу которых координировала одна из них, а именно группа члена Политбюро ЦК КПГ И. Ульбрихта, известная тогда как "Бюро Ульбрихта". Они сплачивали выходящих из подполья коммунистов и их сторонников, противников нацизма, устанавливали оперативную связь и деловое сотрудничество с командованием и политорганами советских войск. Помнится, на 1-м Белорусском фронте, получив сообщение о предстоящем приезде этих групп, мы провели совещание, чтобы заранее обеспечить помощь, которая, несомненно, потребуется немецким товарищам, в частности, выделили политработников для постоянной связи с ними. Наши пропагандисты хорошо знали решения ЦК КПГ о программе действий в стране и, разумеется, его воззвание к немецкому народу от 11 июня 1945 года, провозгласившее курс на создание антифашистской, демократической республики.

В Германию возвращались группы (по 100 человек и больше) немецких политических эмигрантов, антифашистов из военнопленных, активных деятелей Национального комитета "Свободная Германия", прошедших политическую закалку в антифашистской борьбе на фронте и в лагерях для военнопленных. Почти все они, за редким исключением, сразу же включались в трудную, но благородную работу по строительству новой, демократической Германии. Во главе все более крепнущих антифашистских сил стояли коммунисты. Они сплотили в едином антифашистском, демократическом блоке всех стойких и последовательных борцов против нацизма. 2 ноября 1945 года НКСГ и СНО объявили о своем самороспуске. В их заявлении об этом указывалось, что "в результате полного уничтожения гитлеровского государства р развернувшейся деятельности демократического блока антифашистских партий в Германии отпадает необходимость дальнейшего существования Национального комитета "Свободная Германия" и Союза немецких офицеров...".

В период деятельности советской военной администрации в Германии тесное сотрудничество с прогрессивными силами советской зоны осуществляли органы информации и пропаганды этой администрации. Среди ее сотрудников было немало спецпропагандистов. В те дни они трудились с по меньшей самоотдачей и самоотверженностью, чем в период войны. И эта их деятельность заслуживает особого освещения. Я же решил хотя бы кратко коснуться этой темы - иначе, как мне казалось, общая картина идеологической борьбы с фашизмом в ходе войны была бы незаконченной.

* * *

Вот и подошли к концу мои воспоминания. Мне остается лишь подвести некоторые итоги той "внешней политработы", которая осуществлялась военными советами, командирами и политорганами.

Эта работа не была чем-то обособленным. Пропаганда среди войск и населения противника велась в тесной связи с боевыми действиями советских войск. Ее влияние на вражеских солдат в ходе войны все более возрастало. "Своим систематическим воздействием на солдат противника, - отмечается в многотомной Истории КПСС, - она дополняла мощные удары войск, способствовала деморализации вражеских армий"{93}.

Воздействие спецпропаганды действительно было систематическим: за годы войны политорганы подготовили обеспечили перевод на 20 иностранных языков, издали и распространили среди войск и населения противника свыше 20 тысяч наименований листовок и брошюр общий тираж которых составил почти 3 миллиарда экземпляров{94}. Непосредственно с передовых позиций фронта было проведено более 2 миллионов 700 тысяч агитационных передач к войскам вражеских армий{95}.

Полностью оправдала себя и работа среди военнопленных, многие из которых пересмотрели свои взгляды на войну и выступили за освобождение своих стран от фашистского засилья. Тысячи солдат и офицеров вермахта, будучи в плену, примкнули к движению "Свободная Германия", развернувшемуся по инициативе немецких коммунистов. Антифашисты, сотрудничая с командирами и политорганами, проникали в окруженные Красной Армией немецкие войска и вели агитацию изнутри. Так складывался единый фронт борьбы против общего врага - гитлеровского фашизма.

Спецпропаганда политорганов вскрывала антинародную сущность идеологии и политики фашистской Германии и ее сателлитов, разъясняла вражеским , солдатам, кто их подлинный враг, способствовала их политическому прозрению. Не случайно американский специалист по "психологической войне" счел нужным отметить: "Русские использовали во время второй мировой войны пропагандистские средства Коммунистической партии. В психологической войне они творчески применяли опыт прошлого, проявив действительную изобретательность. За их усилиями скрывалась дальновидная политика{96}.

Конечно, процесс прозрения солдат и офицеров вражеских армий не был легким и быстрым. Напротив, он оказался сложным и трудным, порой весьма и весьма мучительным. И пусть он коснулся поначалу немногих, но процесс этот развивался, вовлекая в свою орбиту все большее число людей, еще вчера наших рьяных противников. Ощутив на себе всю тяжесть поражений, они начали задумываться над истинными целями войны, стали понимать, по чьей вине она развязана и что она несет им и их семьям, всему немецкому народу. Могучими ускорителями политического прозрения обманутого фашизмом солдата явились сокрушительные удары советских войск и то идеологическое воздействие, которое оказывали политорганы на войска и тылы врага.

Действенность нашей пропаганды, выражающей интересы трудящихся, в ее правдивости. "Никакой фальши! Наша сила в заявлении правды!"{97} - эти ленинские слова служили нам компасом, помогали правильно вести практическую работу.

Солдаты воюющих против нас армий, сбитые с толку нацистской пропагандой, хотели знать правду о действительных причинах войны. Наша правда о войне, как и научно обоснованные прогнозы о ее исходе и последствиях, подтверждалась всем ходом событий и потому помогала людям по ту сторону фронта медленно, но верно освобождаться из плена фашистской и милитаристской идеологии, осознавать свои подлинно национальные и классовые интересы.

Спецпропаганда разоблачала лживые заявления правителей фашистской Германии, противопоставляла интересы немецкого народа целям гитлеровского фашизма, правдиво, с марксистско-ленинских позиций освещала актуальные вопросы войны и мира, великую освободительную миссию Красной Армии. Непрерывность и массовость спецпропаганды, ее гибкие, мобильные формы и методы позволяли командирам и политорганам активно влиять на солдат и офицеров противника в различных условиях боевых действий, особенно на завершающем этапе войны.

Таким образом, опыт Великой Отечественной войны еще раз подтвердил жизненность известного положения В. И. Ленина о возможности и необходимости использования революционной пропаганды и агитации как одного из средств вооруженной защиты завоеваний социализма.

Победа советского народа и его Вооруженных Сил оказала огромное влияние на судьбы всего человечества. Она принесла народам многих стран свободу и независимость, способствовала росту сил социализма, мощному подъему рабочего и национально-освободительного движения, крушению колониальной системы империализма.

Ныне Советский Союз, другие страны социалистического содружества делают все возможное, чтобы укрепить дело мира, отвести угрозу новой мировой войны. Эта миролюбивая политика находит поддержку народов всего мира.

В то же время воинствующие круги империализма намеренно обостряют международную обстановку, взвинчивают гонку вооружений, пытаются изменить в свою пользу соотношение сил на мировой арене. Все это сопровождается антикоммунистической истерией, созданием широкого фронта "психологической войны". В ход пущено все - тенденциозная информация, умалчивание, полуправда, беспардонная ложь, миф о советской военной угрозе.

Но наш народ ничем не запугать, не сбить с ленинского курса. А что касается лжи, к которой все чаще прибегают враги разрядки международной напряженности, то она не долговечна. Истина так или иначе восторжествует. Этому учит исторический опыт, уроки идеологического единоборства военных лет.

Я искренне рад, что в годы войны мне довелось действовать в рядах бойцов особого, идеологического фронта. И буду удовлетворен, если мои воспоминания хоть в какой-то мере помогут идеологической закалке нового поколения вооруженных защитников социалистического Отечества.

Примечания

{1}Автор родился в семье рабочего-стеклодува Владимирской области. Подростком начал трудиться на стеклозаводе "Красный Куст". Был учеником, потом шлифовальщиком. В 1925 году стал коммунистом - принят по ленинскому призыву. В 1932 году, пос-ле окончания Коммунистического института имени Н. К. Круп-ской, был призван в Красную Армию по партийной мобилизации. Окончил институт адъюнктов при Военно-политической академии имени В. И. Ленина. Прим. ред.

{2}Одна из монгольских народностей в Маньчжурии.

{3}Сопка близ реки Халхин-Гол, где 3-5 июля 1939 года были наголову разбиты крупные силы японских войск.

{4}Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 40, с. 125.

{5}Фрунзе М. В. Избр. произведения. М., 1957, т. 2, с. 121.

{6}Лении В. И. Поли. собр. соч., т. 49, с. 155.

{7}Солдаты монгольской Народно-революционной армии.

{8}См.: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1974, т. 1, с. 163-192.

{9}С. И. Мельников стал заместителем начальника политотде-ла. - Прим. авт.

{10}Фрунзе М. В. Избр. произведения. М, 1957, т. 2, с. 122

{11}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 7, с. 15.

{12}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 188.

{13}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 374.

{14}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 40, с. 7.

{15}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 31, с. 243.

{16}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 296.

{17}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 37, с. 212.

{18}Ленин В И. Полн. собр. соч, т. 17, с 188

{19}Партийно-политическая работа в боевой обстановке. М.. 1940.

{20}Политуправление РККА в августе 1940 года было преобразо-вано в Главное управление политической пропаганды РККА. - Прим. авт.

{21}Центральный архив Министерства обороны СССР (далее - ЦАМО СССР), ф. 32, оп. 515135, д. 45, л. 49-55.

{22}Еще 3 млн. экземпляров этой листовки былb изданы политуправлениями фронтов. - Прим. авт.

{23}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 64601, д. 29, л. 225.

{24}См.: Коммунистический Интернационал. Краткий историче-ский очерк. М., 1969, с. 528-530.

{25}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 9, п. 98.

{26}С 16 июля 1941 года вместо управлений (отделов) политиче-ской пропаганды были образованы политические управления фронтов и политические отделы армий и дивизий. - Прим. авт.

{27}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 9, л. 175.

{28}В помощь политорганам для налаживания армейской пропа-ганды среди противостоящих частей противника наш отдел на-правил в первый год войны 17 пропагандистских групп, в кото-рых участвовало 80 высококвалифицированных пропагандистов и 18 военнопленных антифашистов. - Прим. авт.

{29}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 515185, д. 47, л. 89.

{30}Брежнев Л. И. Ленинским курсом. М., 1972, т. 3, с, 394 - 395.

{31}Маркс К, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд, т. 1, с. 428.

{32}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 542139, д. 1, л. 29.

{33}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 36, л. 83.

{34}Коммунистический Интернационал, 1941, No 6-7, с. 124,

{35}Коммунистический Интернационал, 1941, No 10-11, с. 79.

{36}Архив Государственного архивного управления (ГАУ), ф. 4/П, оп. 1, д. 1, п. 1-3.

{37}Правда, 1941, 15 нояб.

{38}Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1951, с. 48.

{39}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 515185, д. 47, л. 89.

{40}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 542139, д. 1, л. 49.

{41}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 542139, д. 1, л. 29-30.

{42} ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 110, л. 84.

{43}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 90.

{44}Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Со-юза, с. 46.

{45}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11309, д. 157, л. 77-79.

{46}Калашник М. X. Испытание огнем. М, 1971, с. 63-66.

{47}Многие примеры и факты, связанные с работой наших про-пагандистов, а также выдержки из трофейных документов и заяв-лений военнопленных, содержащиеся в данной книге, мною заим-ствованы из бюллетеня "Опыт работы". - Прим. авт.

{48}Правда, 1964, 7 окт.

{49}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 542139, д. 1, л. 87.

{50}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 542139, д. 1, л. 84.

{51}Там же, л. 85.

{52}Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза, с. 75.

{53}Адам Вильгельм. Трудное решение. Пер. с нем. М., 1967 с. 152, 156.

{54}Штейдле Луитпольд. От Волги до Веймара. Пер. с нем. М., 1973, с. 179-180.

{55}Оружием правды. М., 1971, с. 137-138.

{56}После того как операция по деблокированию провалилась, указание Гитлера "сопротивляться до конца" означало не что иное, как умереть. И это для 330-тысячной армии! Характерно, что 1 февраля 1943 года, узнав о капитуляции Паулюса, Гитлер на совещании в штабе кричал: "Как он мог сдаться большеви-кам?!" - и требовал, чтобы каждый немец покончил с собой, но не сдавался Красной Армии. Судьба немецких солдат, обреченных под Сталинградом, Гитлера и его сообщников совершенно не ин-тересовала. Главным был престиж. - Прим. авт.

{57}См.: Воронов Н. Н. На службе военной. М., 1963.

{58}Рюле Отто. Исцеление в Елабуге. Пер. с нем. М., 1969, с. 107.

{59}Брежнев Л. И. Ленинским курсом. М., 1973, т. 2, с. 68.

{60}Брежнев Л. И. Малая земля. М., 1979, с. 23.

{61}Курсы вскоре были реорганизованы в антифашистские шко-лы. Учащиеся школы на Юго-Западном фронте создали солдат-ский комитет во главе с бывшим функционером КПГ Линманом. Комитет проводил антифашистскую агитацию среди солдат про-тивостоящих фронту немецких частей, сочетая ее с напряженной учебой в школе. Такая же связь с жизнью была и в работе дру-гих фронтовых антифашистских школ, которые за годы войны подготовили тысячи активных бойцов за новую, демократическую Германию. - Прим. авт.

{62}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 50, с. 210-211.

{63}Роты пропаганды ("Пропаганда компании) числились в вер-махте как отдельные части "войск пропаганды" и прикомандиро-вывались к штабам армий и корпусов; находились в подчинении отдела военной пропаганды верховного командования германской армии - Прим. авт.

{64}Архив ГАУ, ф. 4/П, оп. 2, д. 3, л. 76.

{65}Правда, 1943, 1 авг.

{66}См.: Вольф Вилли. На стороне Красной Армии. Пер. с нем. М., 1976, с. 22-23.

{67}Адам В. Трудное решение, с. 393.

{68}См.: Сталинград: уроки истории. М., 1976, с. 270-312.

{69}Правда, 1953, 1 нояб.

{70}Правда, 1943, 20 сент.

{71}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 515185, д. 48, л. 372.

{72}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 591, л. 3.

{73}К концу войны число расстрелянных, повешенных и осуж-денных к различным срокам наказания достигло 25 тыс. чело-век. - См.: Корреспонденция В. Михайлова "Коричневое прош-лое". - Правда, 1978, 20 июля. - Прим. авт.

{74}Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза, с. 145.

{75}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 260, л. 26.

{76}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 542139, д. 5, л. 180-184.

{77}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 690155, д. 5488, л. 169.

{78}См.: Знамя, 1978, No 1, с. 166-182.

{79}Бланк А. Коммунистическая партия Германии в борьбе против фашистской диктатуры (1933-1945). М., 1964, о. 336-337.

{80}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 456, л. 104-105.

{81}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 451, л. 307-308.

{82}Там же.

{83}Калинин М, И. О коммунистическом воспитании. М., 1967, с. 630.

{84}Седьмые отделы и отделения политорганов с этого времени также стали называться отделами и отделениями спецпропаганды, а их сотрудники спецпропагандистами. - Прим. авт.

{85}Цайтшрифт фюр милитаргэшихтэ. Берлин, 1967, No 3, с. 361-367.

{86}После войны Л. Штейдле в течение десяти лет являлся ми-нистром здравоохранения ГДР и столько же - обер-бургомистром Веймара, где, к слову сказать, я встретился с ним спустя 30 лет после памятных для нас бесед на 1-м Украинском фронте. Вспо-миная свой "тяжкий путь прозрения и познания", Л. Штейдле высоко оценивал и то влияние, которое оказали на него полит-работники, спецпропагандисты. - Прим. авт.

{87}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 570, л. 16.

{88}Баграмян И. X. Так шли мы к победе. М., 1977, с. 543 - 544.

{89}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 547, л. 110-111.

{90}В июле 1944 года Д. З. Мануильский был назначен замести-телем Председателя Совнаркома и наркомом иностранных дел УССР - Прим. ред.

{91}История второй мировой войны. 1939-1945. М., 1979, т. 10. с. 367.

{92}См.: Шикин И. В., Сапожников Б. Г. Подвиг на дальневосточных рубежах. М., 1975.

{93}История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1970, т. 5, кн. 1, с. 324.

{94}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 11306, д. 570, л. 499.

{95}ЦАМО СССР, ф. 32, оп. 142107, д. 45, л. 244.

{96}Лайнбарджер П. Психологичская война. Пер. с англ М., 1962, с. 138.

{97}Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 11, с. 328.