"Философское" - читать интересную книгу автора (Джин Нодар)

2

Во-первых, что есть «не-сознание»? Ответ на этот вопрос можно бы начать и с краткого обозрения развернутой в книгах «Бессознательное» дискуссии, ибо она показательна для нынешнего положения дел в вопросе бессознательного. Одна часть экспертов — их уже мало — решает проблему сущности бессознательного с той «святой простотой», с которой — как рассказывают — некая сердобольная старушка подкинула хворост в костёр, опаливший еретика Яна Гуса. Эти эксперты «облегчают» ответ на вопрос о сущности бессознательного простым отрицанием этого феномена. В такой позиции, на мой взгляд, мало и от истины.

Другие ученые — их больше — считают, что сознательное и бессознательное суть противоположные начала психики; но одна группа утверждает, будто именно сознание обладает дворянским происхождением, а бессознательное мещанским, тогда как другая группа утверждает обратное. В этой позиции есть лишь видимость истины, и эта видимость зиждится на таких обманчивых эффектах, которые в понедельник убеждают в преимуществе сознания, а во вторник — в преимуществе бессознательного. Третья часть ученых считает, что эти два феномена не противоположны, а рядоположены, параллельны, и часто, дескать, между параллелями налаживаются перекидные мосты. Этих ученых ещё больше, ибо, как известно, «осторожная» позиция рекрутирует самые многочисленные отряды.

Я легко предвосхищаю и протесты со стороны этих рекрутов: в наших рядах есть различные подразделения, и посему читать нас следует, дескать, внимательней. Конечно, разночтений не быть не может, но как тут не вспомнить мудрую шутку Гейне: «Ауффенберга я не читал. Полагаю, что он напоминает Арленкура, которого я тоже не читал». Право «не читать» ауффенбергов и арленкуров в данном случае дает мне убеждение, что в названной позиции от истины присутствует лишь тень: тезис о перекидных мостах, о взаимосвязях сознания и бессознательного.

И наконец, есть четвертая, поздняя, иная позиция, — если и не удовлетворительно адекватная, то приближенная к истине. Она представлена простой догадкой, обещающей ей растущую популярность именно за счет примыкания к ней второй и третьей групп специалистов. Мы имеем в виду идею А. Шерозия об «изначальной целостности психики», идею, основанную на принципе и фразеологии наступающего дня и предлагающую богатый материал для разработки системы ориентаций и категорий в области бессознательного. Исходя из «понятия единой установки личности», А. Шерозия поддерживает идею дополняемости сознания бессознательным в рамках единой динамической структуры личности и предлагает конструировать общую теорию сознания и бессознательного психического, которая, конечно, вовсе не ограничивается экспериментальной психологией, а выходит за ее рамки, касаясь всей целостной сферы знаний о мире.

Мою мысль о содержании понятия «не-сознание» я хотел бы начать с решительной поддержки этой позиции и с выражения уверенности в ее конечном успехе, однако интересы предлагаемой мной схемы, а также исповедуемые мной метапринципы «позволяют» мне «еще более» категорически отнестись к вопросу. Я исхожу из принципа абсолютной и всеобязывающей единости мироздания, и эта единость — не просто цельность составляющих элементов, ибо существование составляющих элементов — лишь фикция разума. Поэтому единость мира сводится не столько к цельности, сколько к единственности его бытия. Мир — больше, чем целое, ибо целое состоит из частей. Мир — то единое и единственное, что не выносит препарирующего скальпеля рассудка. Вот почему вместо используемого Шерозия образа биномной системы отношений сознания и бессознательного, этих, по его словам, «взаимоисключающих и взаимокомпенсирующих образований психики», мне в моих целях выгоднее представить себе образ «более категорический». Хотя Шерозия недвусмысленно заявляет о взаимодополняемости этих образований, говоря об их «нерасчленимости», он считает целесообразным расценивать эти начала как два отдельных феномена, и на это в его метатеории указывает, например, принцип «ведущей роли сознания».

Я представляю себе единство сознания в бессознательного не в категориях их взаимоотношений, но в образе сплошной линии, где освещен лишь небольшой отрезок, именуемый сознанием. Нашему видению доступен только этот отрезок, ибо глаз обладает лишь какой-то определенной разрешающей способностью зрения. Все, что находится «до» и «после» этого освещенного участка, — не пока, а принципиально неразглядываемо.

Когда я говорим о неосвещенности этой «до-и-после территории», я имею в виду её неосвещенность для нашего глаза, но не её затемненность по сравнению с освещенным. Она может представлять собой не абсолютную тьму, но абсолютный свет, в котором, как известно, глазу видно столько же — ничто. Эта «до-и-после-территория», будучи принципиально непроглядываемой для нашего глаза, этого «головного» (в прямом этимологическом смысле этого термина) инструмента и «провокатора» строжайшего рационализма, подлежит лишь, так сказать, сверхсенсорному схватыванию, схватыванию посредством того, что называют интуицией, симпатией или пафосом. Мы «знаем» лишь название освещенного участка — сознание, а потому «до-и-после-территорию» именуем не бессознательным, а не-сознанием. Бессознательное — негативная, по сути своей исключающая и, стало быть, неадекватная категория; «бессознательное» указывает на то, что речь идет о чем-то таком, что лишено основополагающего момента сознательного. Однако принцип истинной единости не допускает наличия чего-то главного и чего-то подчиненного, тогда как в термине «не-сознательное» нет никакого намека на ущербность «до-и-после-территории», ущербность, обусловленную, дескать, отсутствием сознательного. Это просто не-сознание.

Более позитивное обозначение этой территории принципиально невозможно, ибо ее суть невыразима на языке формализованных понятий, так как понятие само по себе — это рационалистический образ. Как нельзя кстати на вопрос о сущности не-сознания подходит ответ, который философ Д. Ньюмарк дал на вопрос о сущности сознания, хотя ответить на этот вопрос легче: «Что такое сознание? Если вы обладаете им, то знаете, что это значит. Если нет — объяснить вам невозможно».

Теперь — о творчестве. Творчество — это определенное состояние культуры, — такое, которое имеет интесифицированно человеческий, т. е. жизнеутверждающий смысл. Культура — это все, что добавлено человеком к природе, творчество — то, что придает акту и факту добавления, акту и факту вхождения в природу, акту и факту ее преобразования истинно человеческий, т. е. жизнеутверждающий смысл, ибо человек — это то, что стремится к вечному пребыванию, к пребыванию вопреки правилам природы, направленной на постоянное уничтожение сущего во имя порождения пока еще не существующего, не-сущего, «нового», «иного», — пусть даже в «новом» и «ином» нет ничего нового или иного. Культура — некий итог, сохраняющий свое значение и вне ее связи с человеком. Бомба, созданная человеком, — это культура, но, будучи уже создана, она и вне человека, после него, вне зависимости от него может изменить природу, т. е. человеком не созданное. Творчество — живая связь с природой. Ученый, скажем, приходят к неким конечным выводам относительно человека; эти выводы указывают на его (человека) смертность. Выводы ученого являют собой достояние культуры, они — звание, сознание, т. е. смерть. «Печаль есть знание… А древо знания — не древо жизни» (Байрон). В то же время творчество ученого есть… жизнь; пока ученый творит, в нем «одействоряется» также сфера не-сознания, благодаря которой «конечное содержание» его работы над проблемой смертности или несмертности человека, и в том числе его самого, им «не воспринимается». Творчество этого ученого — не столько вывод о смертности, сколько налаживание связей с природой, проникновение в нее, в то, что бессмертно. Разум больше омрачает, чем освещает. Он предлагает отчужденное знание о природе, но процесс творчества преодолевает это смертоносное отчуждение. Творчество — это то, что позволяет человеку пересиливать осознание собственной конечности, что делает человека «как Бога», т. е. дает ему внутреннее, не контролируемое одним лишь сознанием (и обеспечиваемое не-сознанием), неодолимо властное ощущение собственной органической в едином (единственном) мироздании, ощущение бессмертия, т. е. забвения конца. Ощущение бессмертия, аналогичное такому же ощущению, которое «выказывает» природа. (Так, кстати, и родилась в свое время идея вечной, потусторонней, жизни). Подчеркиваю: не работа дает этот эффект, но именно творчество. Работа — сфера сознания, рационального. Творчество — также и не-сознание. И содержательное начало этой условно выделяемой сферы не- сознания — Пафос.