"Стан-убийца" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)2Занятие, конечно, не очень достойное, но тем не менее необходимое: Мегрэ своим крупным почерком, скрипя пером по бумаге, писал отчет о сведениях, полученных по поводу банды поляков за полмесяца слежки. Изложив их по порядку на бумаге, можно было оценить, насколько они скудны, ведь даже число участников банды точно установить не удалось. По полученной ранее информации от людей, которые либо видели, либо полагали, что видели, бандитов во время нападений, их было четверо или пятеро, но могли быть еще и сообщники, следившие за фермами и посещавшие рынки. В таком случае их число составляло шесть или семь человек, примерно столько народу и кружило вокруг гнезда на улице Бираг. Постоянных жильцов там было всего трое, и они регулярно заполняли карточки и предъявляли настоящие паспорта: 1. Борис Сафт, которого полицейские называли Бородач, состоявший, по-видимому, в брачных отношениях с бледнолицей белокурой женщиной; 2. Ольга Церевски, двадцати восьми лет, уроженка Вильно; 3. Саша Воронцов, по прозвищу Одноглазый. Это трио служило основой для проводившегося расследования, оно же, похоже, и составляло ядро банды. Борис Бородач и Ольга занимали одну из комнат. Саша Одноглазый жил в смежной комнате, а дверь между ними всегда была открыта. По утрам женщина отправлялась за покупками, потом готовила еду на спиртовке. Бородач выходил редко, большую часть дня он проводил лежа на железной кровати и читая польские газеты, которые покупали ему в киоске на площади Бастилии. Одноглазый выходил несколько раз, и всегда за ним следовал кто-нибудь из инспекторов. Догадывался ли он об этом? Во всяком случае, он водил полицейских по Парижу, заходил в различные кафе, чтобы пропустить стаканчик, ни с кем не заговаривая. Остальные, по определению Люка, были «залетные птицы». Эти люди, всегда одни и те же, приходили и уходили, Ольга давала им поесть, и иногда они оставались ночевать на полу в одной из комнат, а наутро уходили. По поводу «залетных птиц» у Мегрэ были кое-какие заметки: «1. Химик, которого прозвали так, потому что он дважды заходил на биржу труда в поисках места на каком-нибудь химическом заводе. На нем была очень поношенная одежда, но довольно хорошего покроя. Часами он ходил по улицам Парижа в поисках заработка, и чаще всего его нанимали в качестве человека-рекламы; 2. Шпинат, прозванный так за невообразимую шляпу цвета зеленого шпината, которая особенно бросалась в глаза из-за его рубашки блекло-розового цвета. Шпинат обычно выходил по вечерам, и его видели открывающим дверцы автомобилей у какого-нибудь ночного заведения на Монмартре. 3. Гомик, маленький, страдающий одышкой толстячок, одетый лучше других, хотя туфли на нем были непарные». Двое других приходили на улицу Бираг от случая к случаю, и было трудно сказать, принадлежат они к банде или нет. Под этим перечнем Мегрэ приписал: «Все эти люди производят впечатление безденежных иностранцев, ищущих какого-нибудь заработка. Хотя у них всегда есть водка, а иногда по вечерам они устраивают настоящие пиршества. Невозможно установить, не ведут ли себя эти люди таким образом, чтобы сбить с толку полицию, зная, что за ними ведется слежка. С другой стороны, если один из них действительно Стан Убийца, то это, скорее всего, Одноглазый или Бородач. Но это всего лишь предположение». Без всякого воодушевления он понес отчет своему начальнику. — Ничего нового? — Ничего определенного. Готов поклясться, что эти парни засекли каждого из наших людей и теперь забавляются, учащая свои невинные хождения туда-сюда. Они полагают, что мы не сможем бесконечно мобилизовывать часть сил уголовной полиции для наблюдения за ними. У них есть время… И оно работает на них… — Вы наметили какой-нибудь план? — Вы же знаете, шеф, что мысли и я давно уже не в ладу. Я хожу туда-сюда, я вынюхиваю. Кое-кто думает, что я ожидаю вдохновения, но это ерунда. Чего я действительно жду, так это какого-то значимого события, которое всегда непременно происходит. И главное — это оказаться на месте, когда оно случится… — Значит, вы ждете небольшого события? — с улыбкой сказал шеф, хорошо знавший своего сотрудника. — Я убежден, что мы имеем дело с бандой поляков. Из-за этого идиота журналиста, который по-прежнему шляется по нашим коридорам и, наверное, подслушал какой-нибудь разговор, люди из банды переполошились. Далее, почему Стан написал мне письмо? Этот вопрос я все время себе задаю. Может быть, потому, что он знает, что полиция всегда раздумывает, прежде чем приступить к задержанию силой? А может, что самое вероятное, просто из бравады. У убийц есть своя гордость, я бы сказал, профессиональная гордость… Который из них Стан? Откуда это уменьшительное имя, скорее американское, чем польское? Вы знаете, я трачу много времени на выработку своего мнения… Так вот, оно на подходе. Уже два или три дня мне кажется, что я проник в психологию этих людей, очень отличную от психологии французских убийц. Деньги им нужны не на то, чтобы наслаждаться природой в деревне, не на кутежи в ночных кафе, не на поездку за границу, а просто чтобы жить в свое удовольствие, то есть ничего не делать, есть, пить и спать, целыми днями валяться в постели, пусть и грязной, курить сигареты и осушать бутылки водки… Еще у них есть желание собираться вместе, мечтать вместе, болтать вместе, а иногда по вечерам петь вместе… По-моему, после первого преступления они так и жили, пока деньги не кончились, потом подготовили новый налет. Когда средства у них на исходе, они начинают все сначала, хладнокровно, без угрызений совести, без всякой жалости к старикам, сбережения которых они проедают за несколько недель или несколько месяцев… И теперь, когда я это понял, я жду… — Да, знаю! Небольшого события… — пошутил начальник полиции. — Вы можете иронизировать сколько угодно! А это небольшое событие, возможно, уже здесь… — Где? — В приемной… Это человек, который называет меня «Мегрэт» и изо всех сил старается оказать мне помощь в задержании банды… даже ценой собственной шкуры… Он утверждает, что это тоже один из способов покончить с собой… — Он сумасшедший? — Возможно! Или же сообщник Стана, решивший таким способом узнавать о моих намерениях. Тут допустимо любое предположение, что делает этого человека тем более интересным. Почему бы, скажем, не предположить, что это и есть Стан? И Мегрэ стал выколачивать трубку о подоконник, хотя пепел из нее полетел на набережную и, возможно, попал на шляпу какому-нибудь прохожему. — Вы собираетесь использовать этого человека? — Думаю, что да. После этого комиссар направился к двери, чтобы не сказать лишнего. — Вот увидите, шеф! Будет странно, если слежка еще будет нужна после воскресенья. Этот разговор состоялся в четверг пополудни. — Садись! Тебе не противно сосать целый день эту дурацкую сигару? — Нет, господин Мегрэт. — Ты начинаешь выводить меня из себя своим «Мегрэт»… Ну ладно! Поговорим серьезно… Ты еще не передумал умирать? — Нет, господин Мегрэт. — И ты все еще хочешь, чтобы тебе поручили опасное задание? — Я хочу помочь вам арестовать Стана Убийцу. — Значит, если я скажу тебе, чтобы ты подошел к Одноглазому и выстрелил из револьвера ему по ногам, ты это сделаешь? — Да, господин Мегрэт. Но для этого дайте мне револьвер. Я очень беден и… — Теперь предположим, что я попрошу тебя подойти к Бородачу или к Одноглазому и сказать, что тебе известно о том, что полиция вскоре придет их арестовывать… — Согласен, господин Мегрэт. Я дождусь, когда Одноглазый выйдет на улицу, и передам ему сообщение. Комиссар не отводил тяжелого взгляда от тщедушного поляка, которого это не раздражало и не беспокоило. Мегрэ редко приходилось видеть в человеке столько уверенности и столько спокойствия. Он чувствовал себя в своей тарелке и на террасе кафе на улице Сент-Антуан, и в здании уголовной полиции. — Ты не знаком ни с тем, ни с другим? — Нет, господин Мегрэт. — Ладно! Я дам тебе задание. Тем хуже для тебя, если возникнет скандал. На этот раз Мегрэ полуприкрыл веки, чтобы не выдать напряжения во взгляде. — Сейчас мы вместе отправимся на улицу Сент-Антуан. Я подожду тебя снаружи. Ты поднимешься в комнату, улучив момент, когда женщина будет одна. Скажешь ей, что ты ее земляк и случайно узнал, что сегодня ночью полиция совершит проверку в гостинице… Озеп молчал. — Ты понял? — Да. — Договорились? — Я хочу кое в чем вам признаться, господин Мегрэт. — Ты сдрейфил? — Я не то чтобы «сдрейфил», как вы говорите, нет! Просто мне хотелось бы уладить это дело по-другому… Вы, наверное, думаете, что я человек очень смелый… Так это называется?.. Так вот, с женщинами я робок… А женщины, они умные, гораздо умнее мужчин… Значит, она заметит, что я вру… А поскольку я буду знать, что она догадывается, что я вру, то я покраснею… А когда я покраснею… Мегрэ не шевелился, давая Озепу возможность запутываться в объяснении, столь многословном, сколь и нелепом. — Я предпочитаю иметь дело с мужчинами… С Бородачом, если хотите, или с тем, которого вы называете Одноглазым, или с кем угодно еще… Возможно, потому, что косые лучи солнца, проникавшие в кабинет, падали прямо на лицо Мегрэ, он, казалось, дремал, как человек, проводящий в кресле сиесту после очень обильного обеда. — Это же ровным счетом одно и то же, господин Мегрэт… Но господин Мегрэт не отвечал, и единственным признаком жизни, который он подавал, была тонкая струйка голубого дыма, вьющаяся над его трубкой. — Я в отчаянии. Вы можете спрашивать меня о чем угодно, но вы спросили как раз то единственное… — Заткнись! — Что вы сказали? — Я сказал: «Заткнись!» У нас это значит, что ты можешь замолчать… Где ты познакомился с этой женщиной — Ольгой Церевски? — Я? — Отвечай! — Я не понимаю, о чем вы говорите… — Отвечай! — Я не знаком с этой женщиной… Если бы я ее знал, то сказал бы вам… Я бывший офицер польской армии, и если бы я не имел несчастья… — Где ты с ней познакомился? — Клянусь вам, господин Мегрэт, прахом моей бедной матери и моего бедного отца… — Где ты с ней познакомился? — Не понимаю, почему вы на меня так обозлились! Вы мне грубите! Мне, который пришел предложить вам свои услуги, чтобы уберечь от гибели французов… — Пой, соловушка! — Что вы сказали? — Пой, соловушка! У нас это значит «ври дальше, это никого не волнует»… — Попросите меня о чем угодно… — Я это и делаю! — Попросите о чем-нибудь другом — броситься на рельсы метро, выпрыгнуть из окна… — Я прошу тебя пойти к этой женщине и сказать ей, что этой ночью мы придем арестовывать банду… — Вы настаиваете на этом? — Ты волен согласиться или отказаться! — А если я откажусь? — Тогда ты сгинешь отсюда! — Почему сгину? Так у нас говорят… В общем, ты постараешься больше никогда не попадаться мне на глаза… — Вы будете арестовывать банду этой ночью? — Вероятно. — А вы разрешите мне помогать вам? — Возможно… Посмотрим, когда ты выполнишь свое первое задание. — В котором часу? — Что, твое задание? — Нет! В котором часу вы будете их арестовывать? — Положим, в час ночи. — Я пойду… — Куда? — К той женщине. — Минутку! Пойдем вместе! — Лучше я один… Если нас увидят вместе, то поймут, что я помогаю полиции… Разумеется, как только поляк вышел из кабинета, комиссар послал инспектора следом за ним. — Мне нужно прятаться? — спросил инспектор. — Не стоит… Он хитрее тебя и хорошо знает, что пошлю кого-нибудь за ним. Не теряя ни минуты, Мегрэ спустился на улицу и прыгнул в такси. — Как можно быстрее на угол улиц Бираг и Сент-Антуан. День был солнечный, и над витринами магазинов были опущены разноцветные тенты. В тени лежали ошалевшие от жары собаки; казалось, даже автобусы с трудом трогаются с места в плотном воздухе, а их колеса оставляли след на разогретом асфальте. Мегрэ выскочил из такси перед домом на углу двух улиц, поднялся на третий этаж, открыл дверь, даже не постучав, и увидел сержанта Люка, сидящего перед окном под видом тихого и любопытного старичка. Комната была бедной и не очень чистой. На столе лежали остатки холодной пищи, которую Люка заказал в одной закусочной. — Есть новости, комиссар? — Напротив кто-нибудь есть? Эта комната была выбрана из-за своего стратегического положения, так как позволяла проникнуть взглядом в две комнаты гостиницы «Босежур», которые занимали поляки. Из-за жары все окна были открыты, включая окно комнаты, где спала молодая женщина, лишь слегка прикрытая одеждой. — Надо же! Я вижу, ты здесь не скучаешь. Лежащий на стуле бинокль доказывал, что Люка делал свое дело добросовестно и хотел видеть все детали. — Сейчас, — ответил сержант, — они в квартире вдвоем, но скоро женщина останется одна. Мужчина одевается, по своему обыкновению, он все утро провалялся в постели… — Это Бородач? — Да. Они пообедали втроем: Бородач, женщина и Одноглазый. Потом Одноглазый сразу ушел. Бородач встал и занялся утренним туалетом… Смотрите! Он надел чистую рубашку, такое бывает не часто. Мегрэ подошел к окну и тоже посмотрел. Волосатый гигант повязывал галстук поверх рубашки, белизна которой выглядела блестящим пятном внутри серой комнаты. Когда он смотрелся в зеркало, было видно, как шевелятся его губы. Позади него светловолосая женщина убирала со стола, комкала жирные бумажки, потом потушила спиртовку. — Знать бы, о чем они говорят! — вздохнул Люка. — Временами я по-настоящему злюсь. Я вижу, как они говорят, говорят без конца, иногда жестикулируют, а мне никак не угадать, о чем идет речь… Теперь я понимаю, какая это мука быть глухим и почему эти люди бывают злыми… — Ты пока помолчи! Думаешь, женщина никуда не уйдет? — В это время она не выходит… Если бы она собиралась куда-нибудь, то надела бы серый костюм… Ольга была одета в темное шерстяное платье, которое было на ней утром, когда она делала покупки. Продолжая свои домашние дела, она не выпускала изо рта сигарету, как заядлый курильщик, с утра до вечера испытывающий потребность в табаке. — Она совсем не говорит! — заметил Мегрэ. — Для этого тоже еще не наступило время. Она говорит в основном по вечерам, когда все собираются вместе. Да еще изредка, когда к ней приходит Шпинат. Может, я ошибаюсь, а может, она в самом деле неравнодушна к Шпинату, самому красивому из всех… Странное бывает ощущение, когда проникаешь взглядом в незнакомую комнату к людям, которых в конце концов узнаешь по самым незначительным жестам. — Ты становишься до противности консьержем, мой бедный Люка! — Для этого меня и послали сюда, так ведь? Я даже могу вам сказать, что малышка, сладко спящая в соседней комнате, до трех часов ночи занималась любовью с молодым человеком, носящим галстук наподобие банта, который ушел на рассвете, наверняка чтобы не разбудить спящих родителей… Смотрите! Бородач уже уходит… — Скажите пожалуйста! Да он почти элегантен. — Скажете тоже… У него скорее вид ярмарочного борца, чем светского человека. — Допустим, вид ярмарочного борца, творящего добрые дела! — уступил Мегрэ. Напротив не было прощальных поцелуев. Мужчина попросту уходил, то есть исчез из той части комнаты, которая была видна с наблюдательного поста полицейских. Немного погодя он появился на тротуаре и направился к площади Бастилии. — Дерен пойдет за ним следом… — сказал Люка, который был здесь словно паук посреди паутины. — Но Бородач знает, что за ним следят. Он ограничится прогулкой и, может быть, выпьет стаканчик на террасе кафе… Женщина тем временем достала из ящика дорожную карту и разложила ее на столе. Мегрэ прикинул, что Озеп наверняка поехал не на такси, а на метро и должен появиться с минуты на минуту. — Если он вообще придет! — уточнил он. И он пришел! Они увидели, как он идет нерешительной походкой, потом ходит взад-вперед по тротуару, а следовавший за ним инспектор делает вид, что рассматривает витрину рыбного магазина на улице Сент-Антуан. Сверху щуплый поляк казался еще щуплее, и Мегрэ даже почувствовал угрызения совести. Ему показалось, что он слышит голос бедняги, путающегося в трудных объяснениях и бесконечно повторяющего свое пресловутое «господин Мегрэт». Было видно, что он в нерешительности. Можно было поклясться, что он чего-то боится и смотрит вокруг с нескрываемой тоской. — Ты знаешь, что он ищет? — спросил комиссар у Люка. — Нет! Может быть, денег, чтобы войти в гостиницу? — Он ищет меня… Он знает, что я где-то здесь неподалеку и что если я вдруг передумал… Слишком поздно! Мишель Озеп вошел и растворился в темноте гостиничного коридора. Теперь за ним можно было следить лишь мысленно. Вот он поднимается по лестнице на третий этаж. — Он все еще не решается… — произнес Мегрэ. Ведь дверь уже должна была открыться! — Он стоит на площадке… Сейчас он постучит… Уже постучал… Смотри! Действительно, блондинка вздрогнула, инстинктивным движением убрала дорожную карту в шкаф и направилась к двери. Какой-то момент ничего не было видно. Он и она находились в невидимой части комнаты. Потом вдруг появилась женщина, в ней что-то изменилось. Она шла быстрой и четкой походкой. Подошла к окну, закрыла его и задернула темные шторы. Люка повернулся к комиссару с забавной гримасой. — Ну и дела!.. Но он тут же посерьезнел, заметив, что комиссар выглядит крайне озабоченным. — Который час, Люка? — Десять минут четвертого… — Как, по-твоему, кто-нибудь из мужчин может вскоре вернуться? — Не думаю… Разве что, как я вам уже говорил, придет Шпинат, если он знает, что Бородач ушел. Вы чем-то обеспокоены? — Не нравится мне, как закрыли это окно… — Вы боитесь за своего поляка? — Мегрэ не ответил, а Люка продолжал: — Ничто ведь не говорит о том, что он в комнате. Мы видели, как он вошел в гостиницу, это так. Но он мог пойти в другой номер… А кто-нибудь другой… — Замолчи! Ты меня утомляешь. |
|
|