"Мирные действия" - читать интересную книгу автора (Буджолд Лоис Макмастер)

Глава 15

Катерина ждала на тротуаре, держа Никки за руку, пока дядя Фортиц не обнял на прощание жену, а шофер не погрузил его чемодан в багажное отделение лимузина. Прямо с предстоящей утром встречи дядя Фортиц собирается отправиться в космопорт, а оттуда на скачковом курьере – на Комарр, где ему предстоит заняться, как он объяснил Катерине, некоторыми техническими вопросами. Она полагала, что поездка эта является кульминацией тех долгих часов, которые он в последнее время проводил, засиживаясь допоздна в Имперском Научном Институте; в любом случае, для тети Фортиц его отъезд вроде бы не был неожиданностью.

Катерина задумалась над склонностью Майлза к преуменьшению. Вчера вечером она чуть в обморок не упала, когда дядя Фортиц, усадив ее и Никки, рассказал им, о каком «человеке с полномочиями» говорил Майлз. Кто именно, по мысли Майлза, мог бы понимающе поговорить с Никки, поскольку и сам в детстве потерял отца. Будущему императору Грегору не было и пяти, когда бравого кронпринца Зерга разнесло на эскобарской орбите в клочья во время отступления в ходе опрометчивой военной авантюры. Катерина была рада уже тому, что никто не сообщил ей эту подробность до получения согласия на аудиенцию, а то она довела бы свои нервы до еще худшего состояния. Она со смущением поняла, что ее рука, сжимавшая сейчас ладошку Никки, была ледяной и влажной. Он берет пример со взрослых; ради него она обязана казаться спокойной.

Наконец все уселись в заднее отделение, помахали госпоже Фортиц и отъехали. Теперь у меня более тренированный взгляд, решила Катерина. В свою первую поездку в машине, по обычаю предоставляемую Империей в постоянное пользование Аудитору, она так и не поняла, что необычная гладкость в управлении говорит об уровне защиты, а внимательный молодой водитель – это кадровый сотрудник СБ. Как бы ни было обманчиво неумение дяди вписываться в образ поведения высших форов, он вращался в тех же избранных кругах, что и Майлз, и с такой же легкостью: Майлз – поскольку провел там всю жизнь, а дядя – поскольку своим глазом инженера оценивал людей по другим критериям.

Дядя Фортиц ласково улыбнулся Никки и похлопал его по руке. – Брось этот испуганный вид, Никки, – уютно пророкотал он. – Грегор – хороший человек. Все будет отлично, и мы будем с тобой.

Никки опасливо кивнул. Нет, таким бледным он выглядит просто потому, что одет в черное, убеждала себя Катерина. Его единственный приличный костюм; в последний раз он надевал его на похороны отца. Мерзкую иронию этого момента Катерина приучила себя не замечать. Она и сама предпочла надеть траурное платье. Ее поседневный черный с серым наряд был слегка поношенным, но таким, как должно. По крайней мере, чистым и отглаженным. Волосы она с должной строгостью убрала назад и заплела в узел на затылке. Тайно подбадривая себя, она коснулась выпуклости маленького кулона-планеты, спрятанного под ее черной, с закрытым воротом блузкой.

– И ты этот испуганный вид тоже брось, – добавил, обращаясь к ней, дядя Фортиц.

Она болезненно улыбнулась.

Путь от университетского квартала до Императорского Дворца был коротким. Охрана проверила машину сканером и беспрепятственно пропустила в высокие железные ворота. Дворец был огромным четырехэтажным каменным строением, в несколько раз больше особняка Форкосиганов, приобретшим по прошествии пары столетий и радикальной смены архитектурных стилей форму, на плане напоминающую неправильный квадрат. Они остановились в боковой галерее с восточной стороны дворца.

Их встретил кто-то из высокого ранга служащих Двора в ливрее цветов Форбарра и провел через два очень длинных и гулких коридора в северное крыло. Никки с Катериной глазели вокруг, Никки – открыто, Катерина – украдкой. Дядя Фортиц казался безразличным к этой музейной обстановке; он десятки раз проходил этим коридором, доставляя свои персональные отчеты правителю трех миров. Майлз сказал, что жил здесь до шести лет. Угнетал ли его мрачный вес исторических событий, или он смотрел на все вокруг как на свои личные игрушки? Угадай с трех раз.

Человек в ливрее проводил их в безукоризненно обставленный кабинет размером больше, чем целый этаж дома Фортицев. Фигура человека, который стоял, прислонившись к огромному столу с комм-пультом и скрестив руки, показалась Катерине почти привычной. Император Грегор Форбарра был серьезным, худощавым и темноволосым, с интересным, узким, интеллектуального типа лицом. Головидео ему не льстило, немедленно решила Катерина. На нем был темно-синий костюм, чуть отделанный в военном стиле тонким кантом на брюках и высоком вороте кителя. Майлз стоял напротив, как обычно – в своем безупречном сером; впрочем, безупречность картины слегка портила поза «вольно» и руки, засунутые в карманы брюк. Стоило Катерине войти, он замолк на полуслове и, приоткрыв губы, с тревогой поднял взгляд на ее лицо. Его легкий отрывистый кивок был знаком, поданным коллеге-Аудитору.

Профессор в подсказке не нуждался. – Сир, позвольте мне представить Вам мою племянницу, госпожу Катерину Форсуассон, и ее сына, Николая Форсуассона.

Грегор сам избавил Катерину от неловкой попытки сделать реверанс, шагнув к ней и крепко пожав ей руку, словно одной их тех равных, среди которых он был первым.

– Мадам, я польщен. – Повернувшись к Никки, он пожал руку и ему: – Добро пожаловать, Никки. Мне жаль, что наша первая встреча состоялась в связи со столь трудным делом, но я уверен, что впереди у нас много других, более приятных встреч. – Тон, каким это было сказано, был не холодным и не покровительственным, а совершенно искренним. Никки ухитрился ответить взрослым рукопожатием, лишь слегка глаза вытаращил.

Катерине несколько раз случалось встречать облеченных властью людей: в основном они смотрели сквозь нее, мимо нее или глядели на нее с неким смутным эстетическим интересом – таким же, каким она только что одаривала изящные безделушки во дворцовом коридоре. Грегор же смотрел ей в прямо в глаза, словно видел ее насквозь. Это было одновременно до расстройства неловко и странным образом ободряюще. Он жестом указал всем собравшимся на расставленные квадратом в дальнем конце комнаты кожаные кушетки и кресла, мягко предложив: – Не соблаговолите ли присесть?

Высокие окна выходили в сад, террасами сбегающий вниз, сияющий во всем летнем великолепии. Катерина опустилась на кушетку спиной к окну, Никки сел возле нее; прохладный северный свет падал на лицо их августейшего хозяина, выбравшего кресло напротив. Дядя Фортиц сел между ними; Майлз придвинул себе стул и устроился слегка в стороне от остальных. Он скрестил руки, и, казалось, чувствовал себя непринужденно. Трудно понять, откуда она знала, что он напряжен, нервничает и несчастен. И прячется под маской. Стеклянной маской…

Грегор склонился вперед. – Лорд Форкосиган попросил меня встретиться с тобой, Никки, из-за неприятных слухов, которые возникли вокруг смерти твоего отца. Твои мама и двоюродный дедушка согласились, что при таких обстоятельствах это необходимо.

– Замечу, – вставил дядя Фортиц, – что я предпочел бы не втягивать бедного паренька в это дело еще глубже, если бы не эти болтливые идиоты.

Грегор понимающе кивнул. – Прежде, чем я начну, нужны некоторые caveats… предупреждения. Может быть, ты и не в курсе, Никки, но в дедушкином доме ты живешь под некоей степенью контроля СБ. По просьбе твоего дедушки контроль этот обычно как можно более ограничен и ненавязчив. За последние три года он усиливался и делался визуально заметным лишь дважды, когда тот вел особо сложные дела.

– Тетя Фортиц показала нам наружные видеокамеры, – попытался предположить Никки.

– Это только часть, – сказал дядя Фортиц. И самая малая часть, согласно доскональной лекции, которую вежливый офицер СБ в штатском прочел Катерине на следующий же день, как они с Никки переехали сюда.

– Все комм-пульты в доме тоже либо подключены к защищенной линии, либо прослушиваются, – уточнил Грегор. – Обе машины стоят в охраняемых местах. И если какой-то незваный гость явится без разрешения, СБ отреагирует в течение двух минут.

Никки широко открыл глаза.

– Просто чудо, как это смог войти Формонкриф, – не удержалась от мрачного бормотания Катерина.

Грегор виновато улыбнулся. – Ваш дядя предпочел, чтобы СБ не трясла каждого, кто случайно к нему зайдет. А Формонкриф, поскольку он уже приходил к вам раньше, находился в списке известных лиц. – Он снова перевел взгляд на Никки. – Но если мы сегодня продолжим этот разговор, ты будешь вынужден переступить невидимую черту, разделяющую низкий и куда более высокий уровни контроля. Пока ты живешь в доме Фортицев, или если… когда-нибудь ты переедешь к лорду Форкосигану, ты не заметишь разницы. Но на любую дальнюю поездку по Барраяру ты должен будешь получить разрешение от офицера безопасности, а твои возможные путешествия в другие миры будут ограничены. Список школ, куда ты сможешь ходить, резко сократится, а сами школы будут более элитарными, и, к сожалению, более дорогостоящими. Плюс в том, что тебе не нужно будет волноваться о столкновении со случайными преступниками. А минус, – он коротко кинул Катерине, – в том, любой гипотетический похититель, сумевший пройти сквозь систему безопасности, будет чрезвычайно опасным профессионалом высокого класса.

У Катерины перехватило дыхание. – Майлз не упоминал об этом.

– Полагаю, он об этом даже не подумал. Он прожил под точно таким же защитным колпаком большую часть жизни. Разве рыба помнит про воду?

Катерина метнула в Майлза быстрый взгляд. На его лице было очень странное выражение, словно он только отлетел от силового экрана, который никак не ожидал здесь встретить.

– Путешествия в другие миры. – Никки ухватился за самый важный для себя пункт в этом пугающем списке. – Но… я хочу быть скачковым пилотом.

– Когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы учиться на скачкового пилота, надеюсь, эта ситуация изменится, – сказал Грегор. – Все это относится главным образом к нескольким последующим годам. Ты все еще хочешь продолжать?

Он не спрашивал ее. Он спрашивал Никки. Она затаила дыхание, борясь с побуждением переспросить его.

Никки облизал губы. – Да, – сказал он. – Я хочу знать.

– Второе предупреждение, – сказал Грегор. – Когда ты выйдешь отсюда, вопросов у тебя будет не меньше, чем сейчас. Ты только поменяешь одни вопросы на другие. Все, что я скажу, будет правдой, но не всей правдой. И когда я дойду до конца, ты узнаешь максимум того, что можешь сейчас знать исходя из соображений безопасности – и твоей собственной, и Империи. Ты все еще хочешь продолжать?

Никки молча кивнул. Этот сильный человек заставил его оцепенеть. Как и Катерину.

– Третье и последнее. Порой наш форский долг призывает нас и в слишком раннем возрасте. То, что я тебе расскажу, наложит на тебя бремя молчания, которое тяжело вынести и взрослому. – Он поглядел на Майлза с Катериной, на дядю Фортица. – Хотя ты сможешь его разделить со своей мамой, с двоюродными дедушкой и бабушкой. Но сейчас, в первый раз, ты должен дать мне свое личное слово с всей серьезностью. Сможешь?

– Да, – прошептал Никки.

– Говори.

– Я клянусь моим словом Форсуассона… – Никки запнулся, с тревогой изучая лицо Грегора.

– Держать этот разговор в секрете.

– … держать этот разговор в секрете.

– Очень хорошо. – Грегор откинулся на спинку кресла – видимо, полностью удовлетворенный. – Я хочу объяснить все как можно четче. Когда тем вечером лорд Форкосиган отправился вместе с твоим отцом из купола на опытную станцию, они застали врасплох неких преступников. И попали врасплох сами. И твой отец, и лорд Форкосиган попали под выстрел парализатора. Преступники сбежали, оставив обоих прикованными наручниками к внешней ограде станции. Ни одному из них не хватило сил порвать оковы, хотя пытались оба.

Никки скользнул взглядом по Майлзу – размером вдвое меньше Тьена, чуть больше самого Никки. Катерине казалось, что она почти воочию видит, как крутятся шестеренки в голове мальчика. Раз его отец, который был намного больше и сильнее, не смог освободиться, можно ли упрекать в подобной неудаче Майлза?

– Преступники не собирались убивать твоего отца. Они не знали, что в баллонах его респиратора оставалось мало кислорода. Никто не знал. Это в дальнейшем подтвердил допрос с фаст-пенталом. Кстати, юридическое наименование для такого рода преступления – не «убийство», а «непредумышленное убийство».

Никки был бледен, но пока не на грани слез. Он отважился спросить: – А лорд Форкосиган… не мог поделиться своим респиратором, потому что был привязан…?

– Мы находились примерно в метре друг от друга, – произнес Майлз бесстрастным тоном. – Никто из нас не мог дотянуться до другого. – Он чуть развел руки в стороны. При этом движении рукава задрались, обнажив запястья; стали видны похожие на веревки розовые рубцы, оставшиеся в тех местах, где наручники разодрали руку до кости. Неужели Никки не видит, что Майлз чуть себе руки не оторвал, пытаясь освободиться, мрачно подумала Катерина. Майлз неловко одернул манжеты и снова положил руки на колени.

– Теперь самая трудная часть, – сказал Грегор, взглядом заставляя Никки собраться. Должно быть, у Никки возникло ощущение, что в мире нет никого, кроме них двоих.

Он собирается продолжать? Нет… нет, остановитесь на этом… Она не была уверена, отразилось ли это предчувствие у нее на лице, но Грегор подтвердил это кивком.

– Теперь то, что твоя мать тебе никогда бы не сказала. Твой папа повел лорда Форкосигана на станцию потому, что позволил себе брать взятки у этих преступников. Но он передумал и хотел, чтобы лорд Форкосиган объявил его Имперским Свидетелем. Преступники разозлились за такое предательство. И столь безжалостным образом приковали его к перилам, чтобы наказать за попытку вернуть свою честь. Они оставили диск с документами о его причастности к преступлению, прикрепив его клейкой лентой ему на спину, чтобы спасатели этот диск обязательно нашли и узнали о его позоре. А потом позвонили твоей маме, чтобы она за ним приехала. Но – поскольку не знали про пустые баллоны – позвонили ей слишком поздно.

Теперь Никки выглядел ошеломленным и маленьким. Ох, бедный мой сынок. Я не запятнала бы честь Тьена в твоих глазах; конечно, только в твоих глазах наша честь и осталась…

– На основании некоторых других сведений об этих преступниках, которые никто не имеет права с тобой обсуждать, все это является Государственной Тайной. А все остальные знают лишь, что твой папа с лордом Форкосиганом вместе покинули купол, никого снаружи не встретили, потеряли друг друга, пока ходили там в темноте, и лорд Форкосиган нашел твоего па слишком поздно. Если кто-нибудь думает, что лорд Форкосиган причастен к смерти твоего папы, мы не собираемся с ним спорить. Ты можешь сказать, что это неправда и что ты не хочешь это обсуждать. Но не позволяй втянуть себя в спор.

– Но … – произнес Никки, – но так нечестно!

– Это тяжело, – сказал Грегор, – но необходимо. Честность тут ни при чем. Чтобы оградить тебя от этой, самой трудной части, твои мама с дедушкой и лорд Форкосиган рассказали тебе официальную версию, а не настоящую историю. И я не сказал бы, что они были не правы.

Майлз с Грегором поглядели друг другу в глаза, твердо и пристально; Майлз вопросительно приподнял бровь, Грегор ответил едва заметным ироничным кивком. Губы императора шевельнулись, и это было не совсем похоже на улыбку.

– Все эти преступники сейчас в Имперской тюрьме, под самой надежной охраной. И выйдут оттуда не скоро. Свершилось все правосудие, какое было должно; все кончено. Если бы твой отец был жив, он бы тоже сидел сейчас в тюрьме. Но смерть смывает с чести все долги. В моих глазах он искупил свое преступление и очистил свое имя. Большего он сделать не может.

Это оказалось намного, намного тяжелей, чем все, что только представляла себе Катерина. Она и вообразить не смела, что Грегор – или кто угодно другой – заставит Никки смотреть в лицо такому. Дядя Фортиц выглядел очень мрачно, и даже у Майлза сделался обескураженный вид.

Нет, это смягченная версия. Тьен не пытался вернуть свою честь; он просто узнал, что его преступление раскрыто, и стремился избежать последствий. Но если Никки закричит, Нет мне дела до чести! Я хочу вернуть папу! – сможет ли она упрекнуть его? Ей показалось, что в глазах мальчика уже мелькнул отблеск этого крика.

Никки посмотрел на Майлза. – А что это за две ваши ошибки?

Тот ответил ровно – Катерина и вообразить себе не могла, каких усилий ему это стоило: – Первая – я не сказал моей резервной охране, что вышел за пределы купола. Когда Тьен повез меня на станцию, мы оба ждали добросердечного признания, а не враждебного противостояния. А когда мы застали врасплох… преступников, то я секунду промедлил, вытаскивая свой парализатор. Они выстрелили первыми. Дипломатическое колебание. Промедление – это вторая ошибка. Самые большие сожаления здесь ничего не значат.

– Я хочу посмотреть на ваши запястья.

Майлз подернул манжеты и вытянул руки сперва ладонями вниз, потом вверх, чтобы Никки мог разглядеть их вблизи.

Никки наморщил брови. – А у вас тоже в респираторе кислород кончался?

– Нет. Мой был в порядке. Я проверил его, перед тем как взять.

– О, – Никки откинулся на спинку дивана с подавленным и задумчивым видом.

Все ждали. После минутной паузы Грегор мягко спросил: – У тебя есть сейчас еще какие-то вопросы?

Никки молча покачал головой.

Задумчиво нахмурившись, Грегор поглядел на хроно и поднялся, махнув присутствующим рукой, чтобы они не вставали. Широкими шагами он прошел к письменному столу, порылся в ящике и вернулся обратно в кресло. Склонившись через стол, он протянул Никки кодовую карточку. – Вот, Никки. Держи, это тебе. Не потеряй ее.

Карточка была ничем вообще не помечена. Никки с любопытством повертел ее в руках и вопросительно глянул на Грегора.

– Эта карточка подключит тебя к моему личному комм-каналу. Такой доступ есть у немногих моих родственников и друзей. Когда ты вставишь ее в прорезь твоего комм-пульта, то на экране появится человек, узнает тебя и, если я буду доступен, переключит тебя на ближайший ко мне комм. Ты не обязан ему рассказывать, по какому делу ты звонишь. Если позже у тебя возникнут еще вопросы – а это может случиться, я дал тебе очень много информации за очень короткое время – или если тебе просто нужно будет с кем-то об этом поговорить, можешь воспользоваться карточкой и позвонить мне.

– О, – сказал Никки. Он еще раз повертел каточку в руках и осторожно засунул ее в нагрудный карман.

По тому, что Грегор и дядя Фортиц слегка расслабились, Катерина заключила, что аудиенция закончена. Она пошевелилась, готовая уловить намек вставать, но тут Майлз поднял руку… он что, всегда оставляет последнее слово за собой?

– Грегор… хотя я ценю твой жест доверия – отвергнуть мою просьбу об отставке…

Брови дяди Фортица взлетели вверх. – Но ты же не мог пытаться отказаться от поста Аудитора из-за этого несчастного трепа, Майлз?!

Майлз пожал плечами. – Я думал, что по традиции Имперские Аудиторы не только честны, но и выглядят таковыми. Моральный вес, и все такое.

– Не всегда, – сказал Грегор мягко. – От моего моего деда Эзара я унаследовал пару чертовски изворотливых стариканов. А хоть Дорку и называли Справедливым, но я полагаю, что главным критерием моего прадеда при выборе Аудиторов была их способность убедительно запугивать компанию весьма несговорчивых вассалов. Можете вообразить, какая сила духа нужна была Голосу Дорки, чтобы противостоять, скажем, графу Пьеру Форратьеру Кровавому?

Майлз улыбнулся такой картине. – Исходя из того, с каким восторженным благоговейным страхом мой дед вспоминал старого Пьера… голова идет кругом.

– Если общественное доверие к тебе, как к Аудитору, пошатнулось столь сильно, то мои графы и министры сами предъявят тебе обвинение. Без моей помощи.

– Вряд ли, – проворчал дядя Фортиц. – Может, я и льщу тебе, мой мальчик, но я сомневаюсь, что до этого дойдет.

Майлз выглядел не столь уверенным.

– Ну, теперь ты протанцевал все требуемые па, – сказал Грегор. – Довольно, Майлз.

Майлз утвердительно кивнул – как показалось Катерине, неохотно, но с облегчением.

– Благодарю, вас, сир… Но, хотел бы добавить, я думал и о личных последствиях. Которые будут делаться все хуже, пока не достигнут максимума и не затихнут. Ты точно уверен, что хочешь меня видеть в своем свадебном круге, пока этот шум не улегся?

Грегор ответил ему прямым и слегка огорченным взглядом: – Тебе не избежать столь легко исполнения общественного долга. Если генерал Элис не потребует тебя выгнать, ты останешься.

– Я не пытаюсь избежать!… чего-либо, – он сбавил тон, поняв, что со стороны Грегора это был черный юмор.

– В моей работе есть замечательная вещь – передача полномочий. Дай понять, что любой, у кого есть возражения против присутствия моего сводного брата в моем свадебном круге, может подать протест леди Элис и предложить ей такую глобальную реорганизацию в ее мероприятии в последнюю минуту, какую… посмеет.

Майлз потерпел неудачу в своей героической попытке согнать с губ злобную улыбку. – За право посмотреть на такое и денег не жалко. – Улыбка снова исчезла. – Но все это будет разрастаться до тех пор, пока…

– Майлз, – Грегор поднял руку, прервав его. Его взгляд осветило нечто среднее между изумлением и недовольством. – У тебя дома сидит самый,наверное, компетентный из оставшихся в живых экспертов по барраярской политике последнего столетия. Твой отец справлялся с куда более мерзкими партийными склоками, похуже этой, с оружием или без, – и еще когда тебя на свете не было. Отправляйся и расскажи о своих проблемах ему. И передай, что я просил прочитать тебе лекцию о разнице между честью и репутацией, как он это сделал мне в свое время. По сути… скажи ему, что я этого желаю и требую. – Встав с кресла, взмахом руки он подчеркнуто положил конец разговорам на эту тему. Все поднялись на ноги.

– Лорд Аудитор Фортиц, задержитесь на пару слов до вашего отъезда. Госпожа Форсуассон… – он снова пожал руку Катерины, – … мы еще поговорим с вами попозже, когда время будет не так меня поджимать. Органы Безопасности скрыли все происшедшее от общественности, но, надеюсь, вы понимаете, что Империя в глубоком долгу чести лично перед вами и что вы можете востребовать этот долг по вашей необходимости и пожеланию.

Катерина моргнула, пораженная настолько, что чуть не принялась возражать. Ведь Грегор, конечно же, выкроил для них время в своем расписании ради Майлза? Но это был самый прямой намек на то, что потом поизошло на Комарре, какой только можно было сделать в присутствии Никки. Она ухитрилась ответить коротким поклоном, пробормотав благодарность за уделенное ей императорское время и внимание. Никки чуть неловко, взяв за образец поведение матери, сделал то же самое.

Дядя Фортиц попрощался с ней и с Никки, оставшись со своим августейшим господином еще на несколько слов до отъезда, как тот и пожелал. Майлз вышел вместе с ними в коридор и сказал поджидающему там мужчине в ливрее: – Я сам провожу их до выхода, Жерар. Пожалуйста, вызовите машину для госпожи Форсуассон.

Они двинулись в долгий окольный путь по дворцу. Катерина оглянулась через плечо на личный кабинет Императора.

– Это было… было больше, чем я ожидала. – Она перевела взгляд на шагавшего между ними Никки. На его лице была написана решимость, а не уныние. – Сильнее. – Суровее.

– Да, – сказал Майлз. – «Будь осторожнее в своих желаниях…» У меня есть особые причины доверять в этом вопросе суждению Грегора больше, чем чьему-либо. Но… думаю, я, наверное, не единственная рыба, которая не помнит про воду. Грегор привык выносить ежедневное давление, которое меня бы, к примеру, довело до пьянства, безумия или совершенно смертоубийственной раздражительности. В свою очередь, он переоценивает наши возможности, а мы… стараемся его не разочаровать.

– Он сказал мне правду, – произнес Никки. Еще мгновение они шли в тишине. – Я доволен.

Катерина промолчала, удовлетворенная.

Граф Форкосиган сидел на одном из диванов рядом с камином, просматривая данные портативного считывателя. На нем был полуофициальный костюм – темно-зеленый китель и брюки, напоминание о мундире, который он носил большую часть своей жизни. Отсюда Майлз заключил, что отец скоро собирается уходить – несомненно, отправляется на какой-то официальный банкет, поглощать пищу на котором, видимо, входит в обязанности вице-короля с вице-королевой в предсвадебные дни. Майлз вспомнил о том, что скоро придет и его черед согласно пугающему списку приглашений, врученному ему леди Элис. Но посмеет ли он смягчить светскую и кулинарную суровость этих приемов, пригласив Катерину составить ему компанию? Это сейчас весьма сомнительно.

Майлз шлепнулся на диван напротив отца; граф поднял взгляд и с с осторожным интересом на него посмотрел.

– Здравствуй. Ты смотришься слегка выжатым.

– Да. Я только что вернулся с одной из самых трудных бесед за всю мою аудиторскую карьеру. – Майлз потер загривок, все еще до боли сведенный. Граф приподнял брови в вежливом вопросе. Майлз продолжал, – Я попросил Грегора помочь Никки Форсуассону разобраться в этой мешанине клеветы – в тех границах, какие он сочтет разумным. Но он провел эти границы несколько дальше, чем сделали бы я или Катерина.

Граф откинулся на спинку дивана, отложив считыватель. – Полагаешь, он нарушил секретность?

– Как ни странно, нет, – признал Майлз. – Любой враг, реши он похитить Никки для допроса, уже знал бы больше, чем мальчик. За десять минут под фастпенталом он рассказал бы все, что знал, и ему не причинили бы вреда. Может быть, его бы даже вернули. Или нет… Он представляет не больше опасности в плане разглашения секретности, чем раньше. И сам он рискует не большим – и не меньшим – если рассматривать его как рычаг давления на Катерину. – Или на меня. – Даже сами заговорщики тщательно блюли конспирацию. Не в том проблема.

– А в чем?

Упершись локтями в колени, Майлз уставился на собственное искаженное отражение в носках начищенных полуботинок. – Думаю, из-за кронпринца Зерга Грегор знает, каково – и надо ли – рассказывать человеку, что его отец преступник. Если так можно называть принца Зерга за его тайные пороки.

– Можно, это я тебе говорю, – вздохнул граф. – Преступник, и на полпути к буйному помешательству – вот кем он был к моменту смерти. – Майлз вспомнил, что адмирал Форкосиган был очевидцем провала эскобарского вторжения, и на самом высшем уровне. Он сел ровнее; отец взглянул ему прямо в лицо и мрачно улыбнулся. – Случайный выстрел с эскобарского корабля был самой большой благосклонностью фортуны, какая когда-нибудь выпадала Барраяру. Хотя теперь, задним умом, я сожалею, что мы так нехорошо обошлись с Грегором. Я так полагаю, он справился лучше?

– Думаю, он обошелся с Никки… хорошо. Во всяком случае, Никки больше не испытает ощущения потрясения всего своего мира. Конечно, в сравнении с Зергом Тьен всего-навсего дурак и взяточник. Но смотреть на это было тяжело. Нельзя заставлять девятилетку сталкиваться с чем-то столь мерзким и так близко его затрагивающим. Каким он после этого станет?

– Наверное… десятилетним, – сказал граф. – Ты делаешь то, что должен. Взрослеешь – или ломаешься. Ты должен верить, что он повзрослеет.

Майлз побарабанил пальцами по обтянутому тканью подлокотнику. – До меня только сейчас дошла хитрость Грегора. Признавшись, что Тьен был растратчиком, он перетянул Никки на нашу сторону. Никки теперь сам заинтересован в поддержании официальной легенды, ради защиты репутации своего покойного отца. Странно. Кстати, именно в связи с репутацией я к тебе и пришел. Грегор попросил – нет, пожелал и потребовал, не менее того! – чтобы ты прочитал мне ту же лекцию, что и ему: честь против репутации. Наверное, она была незабываемой.

Граф наморщил брови. – Лекция? Ах, да. – Он коротко улыбнулся. – Итак, это засело у него в голове, хорошо. С молодежью порой спрашиваешь себя – поняли они хоть что-нибудь из сказанного тобой или ты просто бросаешь слова на ветер?

Майлз неловко поерзал; интересно, не относилось ли последнее замечание и к нему самому? Ну, какая именно часть этого замечания. – М-м? – подал он реплику.

– Я бы не назвал это лекцией. Просто одно полезное различие, вносящее ясность в мысли. – Он протянул руку, словно взвешивая что-то на ладони. – Репутация – это то, что знают о тебе другие. А честь состоит в том, что ты знаешь о себе сам.

– Хм.

– Противоречия склонны появляться тогда, когда это не одно и то же. Что касается смерти Форсуассона – что ты сам про себя думаешь?

И как он умеет вот так нанести удар в самую сердцевину раны? – Я не уверен. Нечистые мысли в счет?

– Нет, – сказал граф твердо. – Только сознательные действия.

– А что насчет действий безрассудных?

– Это переходная область, и не рассказывай мне, будто ты не жил в таких сумерках прежде.

– Большую часть жизни, сэр. Время от времени поднимаясь к мерцающему свету знания. Но на такой высоте мне не выжить.

Приподняв брови и улыбнувшись одним уголком рта, граф все же милосердно воздержался от того, чтобы соглашаться с этим утверждением. – Так. Тогда мне кажется, что твои нынешние проблемы лежат больше в области репутации.

Майлз вздохнул. – У меня такое ощущение, будто меня всего изгрызли крысы. Агрессивные мелкие твари, отскакивающие прочь так быстро, что я не успеваю развернуться и дать им по голове.

Граф разглядывал свои ногти. – Могло быть и хуже. Никогда не чувствуешь себя более лживо, чем когда видишь под ногами осколки своей разбившейся вдребезги чести, а твоя набирающая высоту общественная репутация тем временем окутывает тебя славословиями. Вот это уничтожает душу. А обратное – просто очень, очень раздражает.

– Очень, – сказал Майлз горько.

– Хе. Ладно. Могу предложить тебе кое-какие утешительные соображения?

– Пожалуйста, сделайте это, сэр.

– Во-первых, на самом деле это пройдет. Несмотря на безусловную притягательность секса, убийства, заговора и снова секса, со временем эта сплетня людям наскучит. И как только другой бедолага прилюдно допустит какую-нибудь грубую ошибку, их внимание переключится на новую игрушку.

– Какого еще секса? – раздраженно пробормотал Майлз. – Не было никакого секса. Проклятье. Так было бы хоть за что. А я эту женщину даже поцеловать еще не пытался!

– Мои соболезнования, – губы графа дрогнули в улыбке. – Во-вторых, по сравнению с этим обвинением ни одно другое, менее захватывающее, в будущем не станет щекотать ничьего любопытства. В ближайшем будущем – уж во всяком случае.

– О, замечательно. Значит, отныне я могу строить заговор, пока стою в двух шагах от обвинения в предумышленном убийстве?

– Ты бы удивился… – Оттенок юмора во взгляде графа угас – Майлз и предположить не мог, что именно тот сейчас вспомнил. Он заговорил вновь: – В-третьих, контролировать мысли невозможно – иначе бы я давно этим воспользовался. Пытаться отвечать за то, во что верят всякие идиоты на улицах (на основе минимума логики и еще меньшего количества информации) – это лишь способ свихнуться.

– Мнение некоторых людей значение имеет.

– Да, порой. В данном случае ты знаешь, чье именно?

– Катерины. Никки. Грегора. – Майлз поколебался. – Все.

– Что, бедные старики родители не попали в твой краткий список?

– Мне было бы жаль утратить ваше доброе мнение, – медленно проговорил Майлз. – Но, в данном случае, вы – не те … не уверен, как это сформулировать. Пользуясь маминой терминологией… вы – не те, перед кем согрешили. Так что ваше прощение носит чисто академический характер.

– Гм, – произнес граф, потирая губы и разглядывая Майлза с невозмутимым одобрением. – Интересно. Ладно. В качестве четвертого утешения я заметил бы тебе, что в этом скопище народу, – движением пальцев он очертил Форбарр-Султану и, как итог, Барраяр в целом, – приобрести репутацию человека хитрого и опасного, способного без угрызений совести убить, чтобы заполучить и отстоять свое, не так уж плохо. По сути, ты бы даже мог найти это полезным.

– Полезным?! Что, сэр, прозвище Мясника Комарра служило вам удобной поддержкой? – возмутился Майлз.

Отец сощурил глаза, частично – с мрачным юмором, частично – с уважением. – Оно было для меня неоднозначным… проклятием. Но да, время от времени я использовал вес этой репутации, чтобы запугивать кое-каких впечатлительных людей. А почему и нет, я за нее заплатил сполна. Саймон говорил, что он столкнулся с тем же феноменом. Унаследовав СБ от Великого Негри, он утверждал, что для того, чтобы лишить оппонентов присутствия духа, от него требовалось всего лишь стоять и не говорить ни слова.

– Я работал с Саймоном. Он чертовски хорошо умел заставить тебя занервничать. И не только благодаря своему чипу памяти или так и не исчезнувшему духу Негри. – Майлз покачал головой. Право слово, только его отец умел видеть в Саймоне Иллиане некоего обычного подчиненного. – Во всяком случае, он, может, представлялся людям и зловещим – но неподкупным. Он не был бы и наполовину так страшен, не умей он убедительно изображать такое суровое безразличие к… ну, ко всем человеческим желаниям. – Он помолчал, вспоминая подавляющий стиль руководства своего бывшего командира и наставника. – Но черт возьми, если… если мои враги не признают за мной хоть минимума морали, пусть они по крайней мере допустят, что я компетентен в своих пороках! Если бы я собрался кого-то убить, я проделал бы куда более гладкую работу, а не устроил бы эту отвратительную неразбериху. Ха, никому и в голову не пришло бы, что это убийство!

– Верю, – успокоил его граф. И, подняв голову во внезапном приступе любопытства, спросил: – А … тебе когда-нибудь приходилось?

Майлз снова зарылся в диван и поскреб щеку. – Была одна миссия для Иллиана… не хочу говорить об этом. Это была тайная, неприятная работа, но мы ее выполнили. – Он задумчиво вперил взгляд в ковер.

– Вообще-то я просил его не использовать тебя для убийств.

– Почему? Боялся, что у меня сложатся дурные привычки? В любом случае, дело было намного сложнее, чем простое убийство.

– Так обычно и бывает.

Майлз целую минуту сидел, уставившись куда-то на в пространство. – Итак, то, что говоришь мне ты, сводится к тому же, что сказал Галени. Я должен стоять тут, глотать все это и улыбаться.

– Нет, – сказал его отец, – Улыбаться ты не обязан. Но если ты и вправду просишь у меня совета, исходя из накопленного мной жизненного опыта, то я скажу. Храни свою честь. Пусть твоя репутация падает куда ей вздумается. И переживи этих ублюдков.

Взгляд Майлза с любопытством скользнул по лицу отца. Без седины в волосах Майлз его не видел никогда, теперь же отцовская голова побелела почти целиком. – Я знаю, что за много лет у тебя бывали и взлеты, и падения. В самый первый раз, когда серьезно пострадала твоя репутация – как ты с этим справился?

– О, в первый раз… это случилось давным-давно, – граф склонился вперед, задумчиво постукивая по губам ногтем большого пальца. – Мне тут внезапно пришло в голову, что сохранившиеся у стариков (немногих оставшихся в живых из того поколения) смутные воспоминания об этом эпизоде могут твоему делу навредить. Каков отец, таков и сынок? – граф поглядел на него, озабоченно нахмурившись. – Таких последствий я уж точно никогда предвидеть не мог. Видишь ли… после самоубийства моей первой жены широко расползлись слухи, что это я ее убил. За неверность.

Майлз моргнул. Он слышал разрозненные отрывки древней сплетни, но последнее в них не входило. – А, м-м… она была? Неверна?

– О, да. У нас по этому поводу случился абсурдный скандал. Я страдал, я был в замешательстве – что вылилось в своего рода неловкий, смущенный гнев – и меня весьма исковеркало воспитание в рамках моей культуры. В тот момент мне определенно пригодилась бы бетанская терапия взамен дурного барраярского совета, который нам дал… не важно. Я не знал… не мог даже представить существование такой альтернативы. Это было невежественное, старое время. Знаешь, тогда мужчины все еще дрались на дуэли, хотя законом это уже было запрещено.

– Но ты… гм, ты ведь на самом деле не… гм…

– Не убивал ее? Нет. Разве что лишь словами. – В этот раз пришла очередь графа уставился куда-то вдаль, сощурив глаза. – Хотя я никогда не был на сто процентов уверен, что этого не сделал твой дед. Этот брак устроил он, и я знаю, что он чувствовал себя за него ответственным.

Майлз взвесил эту мысль, и брови его полезли на лоб. – Если вспомнить деда, так это кажется едва – но ужасно – возможным. Ты когда-нибудь его спрашивал?

– Нет, – вздохнул граф. – Что мне было бы делать, ответь он «да»?

Неужели Эйрелу Форкосигану в ту пору было всего двадцать два? Более полувека назад. Он был гораздо моложе, чем я сейчас. Черт, да он был просто мальчишкой. Заставляя голову кружиться, мир Майлза, казалось, обернулся вокруг своей оси и со щелчком перешел в другое, искаженное положение, с совсем иными перспективами.

– Итак… как ты все-таки выжил?

– Думаю, мне повезло, как везет идиотам и сумасшедшим. А я, разумеется, был и тем, и другим. Мне было наплевать. Мерзкая сплетня? Так я докажу им, что это преуменьшение, и дам вдвое больше пищи для пересудов! Думаю, что ошеломил всех до потери речи. Вообрази себе самоубийцу, которому нечего терять, шатающегося в пьяном, враждебном угаре. Вооруженного. В конце концов, меня стало тошнить от себя самого так же, как уже тошнило окружающих, и я покончил с этим.

Сейчас этого измученного мальчика больше не было, и пришедший на его место серьезный старый человек выносил ему милосердный приговор. Стало понятно, почему отец, во многом будучи старым барраярцем, никогда не заикался о том, чтобы разрешить романтические проблемы Майлза устройством брака по договоренности, и не произнес ни слова критики в отношении его немногочисленных любовных связей. Майлз дернул подбородком и одарил отца кривой улыбкой. – Ваша стратегия мне не подходит, сэр. От алкоголя меня тошнит. Я не чувствую в себе ни малейшей склонности к самоубийству. И мне есть, что терять.

– А я ее и не рекомендовал, – ответил граф спокойно и откинулся на спинку дивана. – Позже – намного позже – когда у меня тоже было слишком много чего терять, я приобрел твою мать. Ее доброе мнение было единственным, которое мне было нужно.

– Да? И если бы ты рисковал его потерять? Как бы ты тогда выстоял? – Катерина…

– На четвереньках, возможно, – граф покачал головой и медленно улыбнулся. – Итак, а… когда же нам будет позволено встретиться с этой женщиной, произведшей на тебя столь воодушевляющий эффект? С ней и с ее Никки. Может, тебе пригласить их к нам в ближайшее время на ужин?

Майлз съежился. – Только не… не на ужин. Не в ближайшее время.

– Мое беглое знакомство с ней было таким удручающе недолгим. Но то малое, что я успел заметить, показалось мне весьма привлекательным. Не слишком худая. Она славно вырывалась, просто отлетела от меня, – при этом воспоминании граф Форкосиган коротко усмехнулся. Отец Майлза разделял архаичный барраярский идеал женской красоты, подразумевавший способность выжить в относительно голодное время; Майлз признал, что и его самого впечатляет подобный стиль. – И в меру атлетична. Несомненно, от тебя она бы убежала. В следующий раз я порекомендовал бы тебе прибегнуть к уговорам, а не прямому преследованию.

– Я пытался, – вздохнул Майлз.

Граф поглядел на своего сына, полушутливо-полусерьезно. – Знаешь, эта твоя вереница женщин очень смущала нас с матерью. Мы не могли сказать, предстоит нам породниться с кем-то из них или нет.

– Какая такая вереница? – возмутился Майлз. – Я приводил домой только одну галактическую подружку. Одну. И я не виноват, что с ней у нас не сложилось.

– Плюс еще несколько украшавших рапорты Иллиана… гм… необычных леди, с которыми так далеко не зашло.

Майлзу показалось, что глаза у него буквально вылезают на лоб. – Но как он мог… Иллиан никогда не знал… он никогда не сказал бы вам о… Нет. Не говори мне. Знать не хочу. Но, клянусь, в следующий раз, когда я его увижу… – он с негодованием посмотрел на графа, который смеялся над ним, сохраняя совершенно невозмутимое лицо. – Думаю, Саймон не вспомнит. Или притворится, что не помнит. У него развилась чертовски удобная выборочная амнезия. – И добавил: – Ну, как бы то ни было, о главных из них я Катерине рассказал, вот так-то.

– О? Каялся или хвастал?

– Готовился к решающему моменту. Честность… это единственный способ держаться с нею.

– Честность – единственный способ держаться с кем угодно, когда вы так близки, что буквально живете в шкуре друг друга. Итак… эта Катерина – еще одно преходящее увлечение? – граф помолчал, сощурившись. – Или та самая, что будет любить моего сына вечно и горячо, станет содержать в достатке его дом и собственность, пребудет подле него в опасности, нужде и смерти и поднесет руку моего внука к моему поминальному возжиганию?

Майлз на мгновение замолк, восхищавшись, как это отец умеет вот так выстраивать строки. В памяти у него всплыла картинка, как боевой десантный катер прицельно высаживает диверсантов. – Это было бы… ответом Б, сэр. Со всем вышеупомянутым, – он сглотнул. – Надеюсь. Если я снова не сморожу глупость.

– Так когда мы сможем увидеться с ней? – благоразумно переспросил граф.

– Все еще пока не улажено. – Майлз встал на ноги, ощущая, что мгновение, пока он еще может отступить с достоинством, быстро ускользает прочь. – Я дам вам знать.

Но граф не стал больше подшучивать. Его взгляд, обращенный на сына, сделался серьезным, хотя был все таким же теплым. – Я рад, что ты встретил ее уже будучи достаточно взрослым, чтобы твердо знать, чего ты хочешь.

Майлз отдал ему приветствие аналитика – неопределенный взмах двумя пальцами где-то возле лба. – Я тоже, сэр.