"Мирные действия" - читать интересную книгу автора (Буджолд Лоис Макмастер)

Глава 13

Солнечным полднем Катерина сидела за столом в тетином садике, пытаясь рассортировать список подобранных по комму разовых работ согласно адресу и жалованию. К ботанике из них ничего и близко не лежало. Ее перо рассеянно сбежало к краю листа, сперва машинально изобразив еще один прелестный вариант масляных жуков, а затем – набросав, как бы переделать тетин сад – чтобы клумбы были бы повыше и ухаживать за ними стало бы полегче. Тетя Фортиц страдала сердечной недостаточностью, хотя и в ранней стадии, что вынуждало ее к спокойной жизни. Но но осенью подойдет тетина очередь на пересадку трансплантата, и с болезнью будет покончено. С другой стороны, тетя скорее всего тут же возьмет себе полную преподавательскую нагрузку. Мини-сад – ящик с растениями одних лишь местных барраярских видов… нет. Катерина решительно вернулась к списку работ.

Тетя Фортиц сновала то в дом, то обратно, и Катерина не подняла глаз, пока тетя не произнесла определенно странным тоном: – Катерина, к тебе пришли.

Катерина скользнула по вошедшим взглядом, и от потрясения у нее перехватило дыхание. Рядом с тетей стоял капитан Саймон Иллиан. Ну, положим, она просидела с ним рядом почти весь ужин, но то в особняке Форкосиганов – а там казалось возможным все. Жутким легендам обычно не свойстенно вырастать и вставать во весь рост посреди бела дня в твоем собственном саду – разве что кто-то проходивший мимо (возможно, Майлз) посеял в траве зубы дракона.

Не то чтобы рост капитана Иллиана был так уж внушителен. Он был ниже и худощавей, чем она его себе представляла. В видео-новостях он появлялся редко. На нем был скромный штатский костюм, какие предпочитает большинство форов для деловых или дневных визитов. Он застенчиво улыбнулся ей и замахал руками, когда она попыталась встать. – Нет, пожалуйста не надо, госпожа Форсуассон…

– Вы… не присядете? – ухитрилась выдавить Катерина, снова опускаясь на стул.

– Благодарю. – Он выдвинул стул и уселся так акуратно, словно испытывал легкое неудобство. Может быть, сказываются старые раны, как у Майлза? – Я хотел бы спросить, не уделите ли вы мне немного времени для личной беседы? Госпожа Фортиц, кажется, не возражает.

Тетя согласно кивнула. – Катерина, милая, я собиралась уходить на занятия. Хочешь, я ненадолго задержусь?

– Нет, в этом нет необходимости, – тихо произнесла Катерина. – А чем занят Никки?

– Сейчас – играет за моим комм-пультом.

– Замечательно.

Тетя Фортиц кивнула и вернулась в дом.

Иллиан откашлялся и начал, – Мне вовсе не хотелось бы беспокоить вас или занимать ваше время, госпожа Форсуассон. Но я хотел принести вам извинения за то, что тогда вечером поставил вас в затруднительное положение. Я чувствую свою вину и очень боюсь, что я мог… неумышленно причинить вам какой-то вред.

Она с подозрением нахмурилась, потянувшись пальцами к оторочке правого лацкана жакета. – Это Майлз вас прислал?

– А… нет. Я – посол безо всяких верительных грамот. Это мой собственный долг. Не сделай я того дурацкого замечания… я не до конца понимал деликатность ситуации.

Катерина горько вздохнула, согласившись. – Думаю, лишь мы двое из всех присутствовавших в комнате были столь скудно осведомлены.

– Я боялся, что мне сказали, а я забыл, но, похоже, меня просто не было в списке лиц, имевших допуск. Для меня эта ситуация несколько непривычна. – Проблеск беспокойства во взгляде контрастировал с его улыбкой.

– Вы вообще не виноваты в этом, сэр. Кое-кто… слишком зарвался в своих расчетах.

– Гм, – губы Иллиана дрогнули – ему понравилось ее выражение. Он принялся водить пальцем по клетчатому узору на столе. – Кстати, о послах – знаете, я сперва думал, что должен прийти к вам и замолвить за Майлза словечко по романтической линии. Я полагал, это мой долг перед ним – раз уж я подставил ему такую подножку. Но чем больше я думал об этом, тем больше понимал, что не имею ни малейшего представления, какой из него может выйти муж. Вряд ли я рискну защищать его перед вами. Подчиненным он был ужасным.

Она удивленно подняла брови. – Я думала, его карьера в СБ была успешной.

Иллиан пожал плечами. – Его операции в СБ неизменно были успешны, и зачастую более успешны, чем я мог предположить в своих самых сумасшедших мечтах. Или в кошмарах… Казалось, для него подчиниться приказу всегда значило перевыполнить его. Если бы к нему можно было приделать контролирующий прибор, я бы выбрал реостат. Уменьшить его мощность на пару оборотов… может, тогда мне удалось бы заставить его проработать дольше. – Иллиан окинул задумчивым взглядом сад, но, похоже, перед его мысленным взором стояла сейчас совсем другая картина. – Знаете, как бывает в старых сказках – граф пытается отделаться от неподходящего жениха для своей дочери, дав ему три невыполнимых задания?

– Да…

– Никогда не пытайтесь проделать такое с Майлзом. Просто… не надо.

Она попыталась стереть со своих губ невольную улыбку и не преуспела в этом. Он улыбнулся в ответ, и глаза его словно вспыхнули.

– Я сказал бы, – продолжал он увереннней, – что никогда не считал его непонятливым учеником. Если дать ему второй шанс, ну… он может вас удивить.

– Приятно удивить? – сухо переспросила она.

В этот раз подавить улыбку не сумел уже он. – Не обязательно. – Он опять выглядел отстраненно, а его усмешка превратилась в задумчивую улыбку. – За эти годы у меня было множество подчиненных, сделавших безупречную карьеру. Знаете, совершенство несовместимо с риском. Майлз был чем угодно, только не совершенством. Командовать им было одновременно привилегией и ужасом; я изумлен и благодарен, что мы оба вышли из этого живыми. В конечном итоге… карьера его закончилась катастрофически. Но пока этого не случилось, он заставлял мир меняться.

Она не сомневалась, что для Иллиана это была не просто фигура речи. Он поймал ее взгляд и чуть развел лежащие на коленях руки, словно извиняясь за то, что когда-то держал в этих руках целые миры.

– Вы считаете его великим человеком? – серьезно спросила его Катерина. И одно ли это то же: считать и знать? – Таким, как его отец и дед?

– Думаю, он велик… но совсем по-другому, чем отец и дед. Хотя порой я боялся, что он надорвется, стараясь ими стать.

Как ни странно, слова Иллиана напомнили ей отзыв дяди Фортица о Майлзе – там, на Комарре, когда они только познакомились. Если гений думает, что Майлз гений, а великий человек называет его великим… может, ей стоит показать его действительно хорошему мужу?

Из открытого окна в сад едва доносились голоса – слишком приглушенные, чтобы можно было разобрать слова. Низкое мужское рокотание – и голос Никки. Непохоже, что это комм или головидео. Что, дядя Фортиц уже дома? Катерина считала, что он не вернется до самого ужина.

– Я бы сказал, – продолжал Иллиан, задумчиво что-то рисуя пальцем в воздухе, – что он всегда замечательно умел подбирать себе людей. Подбирать или выращивать сам – я никогда не знал, что же именно. Если он говорил, что такой-то человек подходит для такой-то работы, так оно и оказывалось. Так или иначе. И если он думает, что из вас получится прекрасная леди Форкосиган, он несомненно прав. Хотя, – в его голосе послышались угрюмые нотки, – если вы свяжете с ним свой жребий, могу лично гарантировать: вы никогда не будете знать, что же случится в следующее мгновение. Вообще-то, как и все остальные.

Катерина кивнула, неохотно соглашаясь. – В двадцать лет я выбрала свою будущую жизнь. Но не эту.

С горьким смешком Иллиан ответил. – О, двадцать лет. Боже мой. Да. Когда в двадцать я приносил присягу императору Эзару, то расписал наперед всю мою военную карьеру. Корабельная служба, к тридцати – капитан корабля, к пятидесяти – адмирал, и в шестьдесят – в отставку с выслугой дважды–по–двадцать. Конечно, я принимал в расчет, что могу и погибнуть. Но все было очень четко. Моя жизнь стала расходиться с планом на следующий же день, когда вместо корабля я получил назначение в СБ. И еще раз, когда я обнаружил себя в роли шефа СБ в самый разгар войны, которой я и предвидеть не мог, на службе у ребенка-императора, которого десять лет назад и на свете не было. Моя жизнь была одной длинной цепью сюрпризов. Год назад я и вообразить не мог бы себя нынешнего. Или мечтать о счастье. Конечно, леди Элис… – при упоминании этого имени его лицо смягчилось, он на мгновение замолк, и на его губах заиграла странная улыбка. – Недавно я пришел к выводу, что принципиальное различие между раем и адом – в людях, которые тебя окружают.

Можно ли судить о человеке по его окружению? Может ли она так судить о Майлзе? Айвен забавен и очарователен, леди Элис – утонченна и величественна, Иллиан, несмотря на его зловещее прошлое – удивительно сердечен. Клон-брат Майлза, Марк, при всех его едких остротах – действительно настоящий брат. Карин Куделка – сплошной восторг. Форбреттены, все остальные члены клана Куделок, Дув Галени, Ципис, Матушка Кости, Пим, даже Энрике… Казалось, Майлз собирает вокруг себя умных, ярких, необычайно талантливых друзей так же непроизвольно и естественно, как комета несет за собой сияющий хвост.

Оглядываясь назад, она осознала, как мало завел друзей Тьен. Он презирал своих коллег, пренебрегал своими рассеянными по всему миру родственниками. Она убеждала себя, что он некоммуникабелен или просто слишком занят. После школы Тьен так и не приобрел ни одного настоящего друга. Она разделила его уединение; совместное одиночество – вот истинный итог их брака.

– Думаю, вы совершенно правы, сэр.

Ее материнский слух царапнул донесшийся из дома громкий, пронзительный голос Никки: «Нет! Нет!». Он о чем-то спорит с дедом? Катерина подняла голову, вслушиваясь, и тревожно нахмурилась.

– М-м… извините, – она коротко улыбнулась Иллиану. – Думаю, мне стоит пойти кое с чем разобраться. Я тут же вернусь…

Иллиан понимающе кивнул и вежливо притворился, что его внимание целиком отвлечено садом.

Катерина зашла на кухню, дав глазам привыкнуть к полумраку после яркого света снаружи, и тихо прошла через столовую в кабинет. В сводчатом проходе она в удивлении остановилась. Голос, который она слышала, принадлежал не ее дяде, а Алексею Формонкрифу.

Никки съежился в углу в большом дядином кресле. Формонкриф навис над ним – лицо взволновано, пальцы хищно напряжены.

– Давай-ка вернемся к повязкам, которые ты увидел на запястьях лорда Форкосигана назавтра после убийства твоего папы, – настоятельно произнесл Формонкриф. – Какого они были вида? Какого размера?

– Не знаю. – Никки затравленно пожал плечами. – Просто повязки.

– Хотя бы что за раны они скрывали?

– Не знаю.

– Ну, глубокие порезы? Или ожоги и волдыри, как от плазмотрона? Ты не помнишь, ты их видел потом?

Никки опять пожал плечами, его лицо застыло. – Не знаю. Рваные и вокруг всей руки, я так думаю. У него там до сих пор красные следы, – голос у Никки перехватило, он был на грани слез.

На лице Формонкрифа промелькнуло выражение интереса. – А я не замечал. Он очень осмотрителен и всегда носит одежду с длинным рукавом, верно? В самое лето, ха. Но на нем были еще какие-нибудь отметины – может, на лице? Синяки, ссадины или, скажем, подбитый глаз?

– Не знаю…

– Ты уверен?

– Лейтенант Формонкриф! – решительно прервала происходящее Катерина. Формонкриф так резко дернулся, попытавшись выпрямиться, что пошатнулся. Никки поднял взгляд и от облегчения открыл рот. – Что вы делаете?

– А! Катерина. Госпожа Форсуассон, я пришел к Вам, – он неопределенно обвел рукой заставленный книгами кабинет.

– Тогда почему вы не вышли ко мне в сад?

– Я воспользовался возможностью поговорить с Никки, и очень рад, что мне это удалось.

– Мама, – выдавил Никки из кресла, где он держал оборону, – он сказал, что лорд Форкосиган убил Па!

– Что?! – Катерина уставилась на Формонкрифа, настолько ошеломленная, что на мгновение у нее перехватило дыхание.

Формонкриф беспомощно развел руками и с убежденностью посмотрел на нее. – Тайны больше нет. Все знают правду.

– Какую правду? Кто?

– Об этом шепчутся по всему городу, только никто не смеет – или не хочет – ничего предпринять. Кучка трусов и сплетников. Но картина теперь ясна. Двое мужчин ушли в комаррскую пустыню. А вернулся только один и, как выяснилось, с некими весьма странными ранами. Несчастный случай с респиратором, неужели! Но я сразу понял, что вы и не подозревали грязной игры, пока Форкосиган на своем званом ужине не потерял осторожности и не сделал вам предложения. Неудивительно, что вы убежали в слезах.

Катерина открыла было рот. Ее охватили кошмарные воспоминания. То, в чем вы его обвиняете, физически невозможно, Алексей; я-то знаю. Это я нашла их там в пустыне – обоих, живого и мертвого. Соображения безопасности волной хлынули в ее сознание. Слишком мало звеньев в очевидной цепочке, связывающей обстоятельства смерти Тьена с теми лицам и предметами, о которых никто упомянуть не смеет.

– Это было совсем не так, – слова прозвучали куда менее убедительно, чем ей хотелось…

– Держу пари, Форкосигана ни разу не допрашивали под суперпентоталом. Я прав?

– Он бывший сотрудник СБ. Сомневаюсь, что это возможно.

– Как удобно. – Формонкриф скорчил ироничную гримасу.

– Под суперпентоталом допросили меня.

– Вас очистили от подозрения в соучастии, о да! Я был в этом уверен!

– В каком… соучастии? – слова застряли у нее в горле. В памяти вскипели все стыдные подробности того безжалостного допроса под наркотиком правды, которому она подверглась на Комарре после гибели Тьена. Формонкриф опоздал со своим сенсационным обвинением. СБ проработала этот сценарий, пока тело Тьена еще и остыть не успело. – Да, мне задали все вопросы, какие только может задать добросовестный следователь ближайшему родственнику погибшего загадочной смертью. – И даже больше. – И что?

– Загадочная смерть – я так и знал: вы уже тогда что-то подозревали! – Он отмахнулся от ее поспешной попытки исправить так неудачно выбранный термин загадочная смерть на смерть от несчастного случая. – Поверьте, мне совершенно понятно, что за отвратительная дилемма перед вами стоит. Вы не решаетесь обвинить всесильного Форкосигана, этого лорда-мутантишку, – произнося его имя, Формонкриф сердито сверкнул глазами. – Бог знает, чем он может вам отплатить. Но, Катерина, мои родственники тоже влиятельны! Я пришел предложить вам – и Никки – мое покровительство. Примите мою руку… доверьтесь мне… – он раскинул руки, потянувшись к ней —… и вместе, клянусь вам, мы сможем предать это маленькое чудовище правосудию!

Катерина зашипела, на мгновение лишившись дара речи, и отчаянно принялась оглядываться в поисках хоть какого-то оружия. Единственным подходящим предметом была каминная кочерга, неясно лишь одно: обрушить ее ему на череп или затолкать в задницу…? Никки уже открыто плакал, тоненько и напряженно всхлипывая, а Формонкриф стоял между ними. Она попыталсь его миновать; он по недомыслию сделал попытку заключить ее в любовные объятья.

– Уй-я! – закричал он, когда ее кулачок со всего размаху врезался ему в нос. Сломанная носовая косточка не воткнулась ему в мозг, убив на месте, как это пишут в книгах – о таком она, если честно, и не думала. Но по крайней мере нос его стал распухать и из него закапала кровь. Прежде, чем она успела прицелиться и собрать силы для второй попытки, Формонкриф схватил ее за оба запястья. Ему приходилось держать ее крепко и подальше от себя, а она вырывалась из его хватки.

Ее шипение наконец вылилось в слова, которые она провизжала, чуь не сорвав голос: – Отпусти меня, ты, законченный кретин!

Он изумленно на нее уставился. Только она собралась с духом и приготовилась выяснить, не сработает ли пресловутый прием «коленом в пах» лучше, чем «прямой в нос», как из дверного проема за ее спиной раздался убийственно холодный голос Иллиана.

– Леди попросила вас отпустить ее, лейтенант. Она не должна повторять дважды. Или… хотя бы раз.

Формонкриф поднял взгляд и распахнул глаза, запоздало узнав бывшего шефа СБ. Руки его мгновенно разжались, пальцы шевелились так, будто пытались стряхнуть какую-то вину. Он беззвучно открывал рот, но лишь с третьей попытки сумел выдавить: – Капитан Иллиан! Сэр! – Он попытался отдать честь, но тут до него дошло, что Иллиан одет в штатское, и поднятая рука Формонкрифа всего лишь осторожно коснулась разбитого, капающего носа. Он изумленно уставился на измазанную кровью руку.

Катерина обогнула его, скользнула к дядиному креслу и, обхватив всхлипывающего Никки, крепко его обняла. Он дрожал. Она уткнулась лицом в его чистые детские волосы, потом кинула свирепый взгляд через плечо.

– Как вы посмели прийти сюда незваным и расспрашивать моего сына без моего разрешения! Как вы посмели приставать к нему и запугивать его! Да как вы посмели!

– Отличный вопрос, лейтенант, – произнес Иллиан. Его взгляд был жестким, холодным и вовсе не добродушным. – Не потрудитесь ли вы удовлетворить наше общее любопытство?

– Видите ли, видите, сэр, я, я…

– Все что я видел, – сказал Иллиан тем же арктически ледяным тоном, – это что вы без приглашения и предварительного уведомления проникли в дом Имперского Аудитора в отсутствие хозяина и прибегли к физическому насилию в отношении к члена его семьи. – На какое-то мгновение охваченный ужасом Алексей схватился за свой нос, будто пытаясь скрыть улики. – Кто ваш непосредственный начальник, лейтенант Формонкриф?

– Но она меня ударила… – Формонкриф сглотнул, оставил в покое свой нос и с позеленевшим лицом вытянулся по стойке «смирно». – Полковник Ушаков, сэр. Оперативный отдел.

В высшей степени зловещим жестом Иллиан снял с пояса аудиорегистратор и тихо наговорил в него все данные, включая полное имя Алексея, дату, время и место. Затем вернул регистратор в крепление с легким щелчком, оглушительно прозвучавшим в повисшей тишине.

– Генерал Аллегре передаст это сообщение полковнику Ушакову. Вы свободны, лейтенант.

Съежившись, Формонкриф отступил на шаг назад. Последним, тщетным жестом он протянул руку к Катерине с Никки. – Катерина, пожалуйста, позвольте мне помочь вам…

– Вы лжете, – прорычала она, по-прежнему крепко сжимая Никки. – Гнусно лжете. Чтобы ноги вашей здесь больше никогда не было!

Искреннее, даже обескураженное, замешательство Алексея бесило ее куда больше, чем могли бы бесить его ярость или сопротивление. Он что, не понял сказанного ему человеческим языком? По-прежнему с ошеломленным видом, он вышел в прихожую и закрыл за собой входную дверь. Она стиснула зубы, слушая, как стихает, удаляясь вдоль по улице, эвук его шагов.

Иллиан, по-прежнему прислонясь к дверному косяку и скрестив руки на груди, с любопытством за ней наблюдал.

– Долго вы там стояли? – спросила она его, когда смогла хоть капельку отдышаться.

– Я вошел, когда заговорили о допросе под суперпентоталом. Знаете, все эти ключевые слова – СБ, соучастие… Форкосиган. Извините, что подслушивал. Старые привычки отмирают с трудом. – Он снова улыбался, хотя теплоты в этой улыбке пока недоставало.

– Ладно… спасибо, что избавили меня от него. Военная дисциплина – замечательная штука.

– Да. Интересно, много ему потребуется времени, чтобы понять, что я им не командую: ни им, ни кем-либо еще? Ну, ладно. Так что за гадкий вздор он там нес?

Катерина покачала головой и повернулась к Никки. – Никки, милый, что случилось? Этот человек долго был здесь?

Никки еще шмыгал носом, но больше так жутко не дрожал. – Он зашел в эту дверь сразу, как уехала бабушка Фортиц. И задавал мне всякие вопросы про то, как лорд Форкосиган и дедушка Фортиц жили у нас на Комарре.

Иллиан шагнул поближе, не вынимая рук из карманов. – Ты не помнишь, какие именно?

Никки поморщился. – Много ли лорд Форкосиган оставался с мамой наедине – а мне откуда знать? Если они были наедине – значит, меня там не было. Что он у нас делал? Ужинал, в основном. Я рассказал ему, как мы ездили на аэрокаре… он все спрашивал меня про респираторы, – он сглотнул и пугливо поглядел на мать, крепко вцепившись ей в руку. – Он сказал, лорд Форкосиган сделал что-то с папиным респиратором! Это правда, мама?!

– Нет, Никки, – она тоже покрепче стиснула его. – Это невозможно. Это я их нашла и я знаю.

Вещественные доказательства очевидны, но что она может рассказать, не нарушая секретности? Признать тот факт, что лорд Форкосиган был прикован наручниками к перилам и не мог бы ничего сделать с респиратором – в том числе и со своим собственным, – значит немедленно вызвать вопрос, кто его там приковал и почему. А стоит ей сказать Никки, что тот не знает миллион всяких вещей про этот ночной кошмар, и хлынет поток вопросов – сколько мне еще не рассказали? почему, мама? что, мама? как, мама? почему, почему, почему?…

– Все это выдумали, – горячо проговорила она, – Они все выдумали просто потому, что лорд Форкосиган на приеме попросил меня выйти за него замуж, а я ему отказала.

– Ух ты? – Никки извернулся в кресле и изумленно на нее уставился. – Вот как. Ничего себе! Ты могла бы стать графиней! Столько денег и слуг, – он помедлил. – И ты сказала «нет»? Почему? – он наморщил лоб. – Тогда-то ты и бросила работу? За что ты на него так рассердилась? Что он тебе лгал? – в его глазах росло сомнение; Катерина почувствовала, как он снова напрягся. Ей захотелось кричать.

– Это не имеет отношения к папе, – сказала она твердо. – Это… То, что тебе сказал Алексей – просто клевета на лорда Форкосигана.

– А что такое клевета?

– Это когда кто-то распускает о другом человеке ложь и наносит урон его чести. – В Период Изоляции мужчины из-за такого дрались на дуэли двумя мечами. Первый раз в жизни она неожиданно поняла, отчего люди дерутся на дуэли. Сию секунду она готова на убийство, но есть одна проблема – кого именно? Об этом шепчутся по всему городу…

– Но… – У Никки было напряженное, озадаченное лицо. – Раз лорд Форкосиган был с папой, почему он ему не помог? На Комарре нам в школе рассказывали, как при аварии делиться респиратором…

Она читала по его лицу: сейчас вопросы потянутся один за другим. Никки нужны факты, нужна правда, иначе он не сможет противостоять своему напуганному воображению. Но Государственными Тайнами она не может распоряжаться, как своими.

Там, на Комарре, они с Майлзом договорились: если любопытство Никки вырастет настолько, что Катерина не сможет с ним справиться, то она отведет его к Лорду Аудитору Форкосигану. И тот объяснит мальчику с высоты своей Имперской Власти, что по соображениям безопасности не стоит обсуждать смерть Тьена, пока Никки не станет старше. Она и представить никогда не могла, что дела примут такой оборот и саму Власть обвиняют в убийстве Тьена. Четкого решения вопроса внезапно… не стало. Ее внутренности стянулись в узел. Мне нужно поговорить с Майлзом.

– Ну, ладно, – пробормотал Иллиан. – Какой уродливый образчик политиканства…. Крайне некстати.

– Вы слышите об этом впервые? Как давно ходят эти слухи?

Иллиан нахмурился. – Для меня это новость. Обычно леди Элис держит меня в курсе всех интересных разговоров в столице. Вчера вечером она должна была устраивать для Лаисы прием во Дворце, так что мои сведения на день устарели… Но собственная логика происходящего наводит на мысль, что началось это со дня званого ужина Майлза.

Катерина подняла на него полный ужаса взгляд. – Думаете, Майлз об этом уже слышал?

– А… возможно, и нет. Кто бы стал ему рассказывать?

– Я одна во всем виновата. Если бы я в раздражении не сбежала тогда из особняка Форкосиганов… – Катерина не договорила фразу, заметив, как Иллиан сжал губы от внезапно нахлынувшего мучительного переживания; ну да, он вообразил, что тоже был звеном этой причинно-следственной цепочки.

– Мне нужно отправится кое с кем поговорить, – сказал Иллиан.

– А мне нужно отправиться поговорить с Майлзом. Мне нужно поговорить с Майлзом немедленно.

Выражение напряженного размышления, промелькнувшее на лице Иллиана, быстро сменилось его обычной мягкой учтивостью. – По счастливой случайности меня дожидается машина с шофером. Могу я предложить подвезти вас, госпожа Форсуассон?

Но куда девать бедняжку Никки? Тетя Фортиц не вернется еще часа два. Катерина не могла ему позволить присуствовать на этом… А, черт возьми, это же особняк Форкосиганов! Она сможет оставить его там на добрую полу–дюжину людей – Матушку Кости, Пима, даже Энрике. Ой – она забыла, что дома еще и граф с графиней. Хорошо, пять дюжин людей. Еще мгновение отчаянного колебания – и она ответила «Да».

Она надела Никки ботинки, оставила сообщение тете, заперла дверь и пошла за Иллианом к его автомобилю. Никки был бледен и делался все тише и тише.

Поездка была короткой. Когда они свернули на улицу, где стоял особняк Форкосиганов, Катерина сообразила, что даже не знает, дома ли Майлз. Нужно было позвонить ему по комму, но Иллиан так быстро внес свое предложение… Они миновали пустой, высохший под солнцем барраярский сад, лежащий ниже по склону. Вдалеке посреди пустого пространства виднелась маленькая одинокая фигурка. Кто-то сидел на полукруглом бордюре высокой клумбы.

– Стойте, остановите!

Иллиан проследил за ее взглядом и сделал знак шоферу. Катерина подняла колпак и выбралась наружу чуть ли не раньше, чем машина опустилась на мостовую.

– Могу ли я еще что-то сделать для вас, госпожа Форсуассон? – окликнул ее Иллиан, когда она остановилась в стороне, поджидая, пока выйдет Никки.

Склонившись в нему, она мстительно выдохнула: – Да. Придушить Формонкрифа.

Он отдал ей честь: – Сделаю все, что в моих скромных силах, мадам.

Лимузин тронулся, а она, и Никки вслед за ней, перешагнув низко натянутую цепочку, отделяющую участок от тротуара, двинулись вниз по склону.

Почва – живая часть сада, сложная экосистема микроорганизмов, но эта почва погибнет под солнцем и ее размоют дожди, если никто не позаботится устроить для нее правильный покров… Подойдя поближе, она увидела, что Майлз сидит возле единственного в этом гиблом месте растения – маленького росточка скеллитума. Трудно сказать, кто из них двоих смотрелся более отчаявшимся и жалким. На стенке рядом с ним стоял пустой кувшин, и Майлз с беспокойством разглядывал сам росток и пятно мокрой земли вокруг него. Услышав приближающиеся шаги, он быстро поднял взгляд. Его губы приоткрылись; лицо на мгновение озарило жутчайшее волнение, тут же подавленное и сменившееся выражением настороженной вежливости.

– Госпожа Форсуассон, – сумел выговорить он. – Что вы… э–э… здесь… гм, добро пожаловать. Добро пожаловать! Привет, Никки…

Ничего не поделаешь – первыми словами, вырвавшимися из ее уст, оказались совсем не те, что она репетировала по дороге сюда: – Вы же не лили воду прямо на ствол?

Он кинул быстрый взгляд на росток, потом снова на нее. – А… что, не надо было?

– Только вокруг корней. Разве вы не читали инструкций?

Он снова виновато поглядел на растение, будто ожидая обнаружить на нем незамеченный ранее ярлычок. – Каких инструкций?

– Тех, что я вам послала. Приложение… Ничего, неважно, – она стиснула пальцами виски, пытаясь привести в порядок кипящую от волнения голову.

Из-за жары он закатал рукава; на ярком солнце были отчетливо видны и неровные красные рубцы вокруг запястий, и тонкие бледные штрихи куда более давних хирургических шрамов, убегающие вверх по руке. Никки с тревогой на них уставился. Майлз наконец сумел отвести зачарованный взгляд от нее вообще, и заметил, наколько она взволнована.

Голос его стал заискивающим. – Догадываюсь, что вас сюда привели не вопросы садоводства.

– Нет. – Это будет трудно – а, может, и нет. Он знает. И не сказал мне. – Вы уже слышали об этом… этом чудовищном обвинении?

– Вчера, – ответил он прямо.

– Почему вы не предупредили меня?

– Генерал Аллегре просил меня подождать, пока СБ не проверит вопросы секретности. Если этот… уродливый слух связан с нарушением секретности, я не вправе действовать полностью по своему усмотрению. Если же нет… все равно это трудное дело. С обвинением я бы мог бороться. Тут кое-что похитрее, – он огляделся вокруг. – Однако, раз теперь в силу сложившихся обстоятельств слух дошел до вас, просьба эта стала чисто умозрительной и я считаю себя свободным от обязательств. Думаю, нам бы лучше продолжить этот разговор в доме.

Она окинула взглядом пустошь, открытую для наблюдения и сверху, и из города. – Да.

– Не соблаговолите ли? – он указал ладонью в сторону особняка, но ее даже не попытался коснуться. Катерина взяла Никки за руку, и они молча пошли за ним: вверх по тропинке, мимо сада и к охраняемым парадным воротам.

Он провел их на «свой» этаж, снова в ту светлую солнечную комнату, где угощал ее достопамятным ленчем – Желтую Гостиную. Их с Никки он усадил на изящный диван оттенка примулы, а себе поставил стул напротив. Вокруг рта у него обозначились напряженные складки, которых она не видела с Комарра. Он подался вперед, стиснув ладони между коленями, и спросил: – Как и когда вы об этом узнали?

Она выдала ему едва связное – на ее взгляд – описание вторжения Формонкрифа, подтверждаемое редкими уточнениями Никки. Собственный рассказ запинающегося Никки Майлз выслушал серьезно и с настоящим уважением, что, кажется, успокоило мальчика, как ни пугала того тема разговора. Хотя Майлзу пришлось закусить губу, подавив улыбку, когда Никки дошел до яркого описания того, как Формонкриф обзавелся разбитым носом – »… и он вымазал всю свою форму!». Катерина моргнула, ошеломленная тем, какое одинаковое мужское восхищение читалось в брошенных на нее взглядах обоих.

Но момент восторга миновал.

Майлз потер лоб. – Будь я судьей в этом деле, я бы здесь и сейчас ответил на кое-какие вопросы Никки. Но объективность моего суждения, к сожалению, под сомнением. Термин конфликт интересов даже близко не подходит к описанию моего положения. – Он тихонько вздохнул и откинулся на спинку своего жесткого стула, неубедительно изображая, насколько ему удобно. – Самое первое, на что мне хотелось бы сейчас указать – все бремя обвинения легло на меня одного. Вас брызги этих нечистот, кажется, не затронули. Я хотел бы, чтобы так оставалось и впредь. Если мы… не будем видеться, то в будущем ни у кого не возникнет повода избрать вас целью подобной клеветы.

– Но вы при этом будете выглядеть еще хуже, – возразила Катерина. – Смотреться все будет так, словно я поверила лжи Алексея.

– А в противном случае смотреться все будет так, будто мы каким-то образом сговорились убить Тьена. Не вижу, как бы нам выиграть это сражение. Вижу лишь способ сократить потери наполовину.

Катерина глубоко нахмурилась. И оставить тебя совершенно одного стоять под градом этих отбросов? Промедлив мгновение, она ответила: – Предложенное вами решение неприемлемо. Найдите другое.

Он испытующе взглянул ей в лицо. – Как пожелаете…

– О чем это вы? – вопросил Никки, в замешательстве морща брови.

– А, – Майлз коснулся пальцем губ и внимательно поглядел на мальчика. – Похоже, причина того, что мои политические противники обвинили меня в поломке респиратора твоего папы – это мое намерение ухаживать за твоей мамой.

Никки сморщил нос, разбираясь в сказанном. – А вы правда попросили ее выйти за вас замуж?

– Ну да. Весьма бестактным образом. Просил. – Что, он и вправду покраснел? По быстрому взгляду, который он ей уделил, она мне смогла понять, что он увидел на ее лице. Или какой из этого сделал вывод. – Но теперь я боюсь, что если мы с ней по-прежнему будем бывать где-то вместе, то люди станут говорить, что мы, должно быть, вместе замышляли дурное против твоего папы. А она боится, что если мы перестанем появляться вместе, тогда люди скажут: вот доказательство ее уверенности в том, что я – извини, что огорчаю тебя этими словами – убил его. Это называется – будь проклято и деяние, и недеяние.

– Будь прокляты они все, – отрезала Катерина. – Меня не волнует, что подумают, скажут или сделают любые невежественные идиоты. Пусть эти самые люди подавятся своей мерзкой сплетней, – она стиснула пальцы на коленях. – Меня волнует, что думает Никки. – Дрянь Формонкриф.

Форкосиган приподнял бровь. – Думаете, эта версия не могла бы дойти до него окружным путем, как и первая?

Она отвела глаза. Никки снова заерзал, неуверенно переводя взгляд с одного взрослого на другого. Пожалуй, решила Катерина, сейчас не самый подходящий момент говорить сыну, чтобы он держал ботинки подальше от дорогой мебели.

– Действительно, – выдохнул Майлз. – Ну, хорошо. – Он едва заметно кивнул ей. Ее потряс представший перед внутренним взором причудливый образ рыцаря, опускающего забрало, чтобы лицом к лицу сойтись на ристалище. Минуту он разглядывал Никки, потом облизнул губы и спросил. – Так… и что ты сейчас обо всем этом думаешь, Никки?

– Н'знаю. – Никки, так ненадолго разговорившийся, снова замкнулся, и это не было хорошо.

– Я не о фактах. Никто не дал тебе достаточно фактов, чтобы ты мог сделать какие-то выводы. Попробуй сказать о переживаниях. О страхах. Например, меня ты боишься?

– Не-а… – пробормотал Никки, обхватив руками колени и опустив взгляд на свои ботинки, которыми он елозил по изящной желтой шелковой обивке.

– Ты боишься, что это может быть правдой?

– Не может, – проговорила Катерина отчаянно. – Физически невозможно.

Никки поднял глаза. – Но он же из СБ, мама! Агенты СБ могут сделать все, что угодно, и заставить это выглядеть чем угодно другим!

– Спасибо за такой… вотум доверия, Никки, – сказал Майлз серьезно. – Думаю, Катерина, что на самом деле Никки прав. Я могу представить несколько правдоподобных сценариев, давших именно те вещественные доказательства, которые вы увидели.

– Назовите хоть один, – сказала она насмешливо.

– Самое простое – у меня мог бы быть неизвестный сообщник, – он довольно зловеще едва повел пальцами – будто кто-то прикручивал вентиль кислородного баллона у связанного. Никки, разумеется, не заметил ни жеста, ни намека. – И от этой точки можно развивать и дальше. Если могу придумать я, другие тоже смогут, и, уверен, кое-кто из них не постесняется поделиться своими блестящими фантазиями с вами.

– Вы предвидели это? – спросила она, слегка оторопев.

– Десять лет в СБ делают кое-что с вашим сознанием. И далеко не самое лучшее.

Приливная волна гнева, забросившая ее сюда, отступала, оставляя ее в одиночестве на пустынном берегу. Она не собиралась вести такие откровенные разговоры при Никки. Но Формонкриф свел на нет все шансы по-прежему защищать мальчика неведением. Возможно, Майлз прав. Они стоят перед необходимостью с этим разобраться. Каждому из троих придется решать этот вопрос – неважно, готов он или нет, много ему лет или мало.

– Подтасованные факты лишь заведут тебя все дальше. Рано или поздно все сведется к одному лишь доверию. Или недоверию. – Он повернулся к Никки. Глаза его были непроницаемы. – А правда такова. Никки, я не убивал твоего отца. Он вышел из купола с почти пустым баллоном респиратора, не проверив его, а потом задержался снаружи слишком долго. Я совершил две грубых ошибки, не позволивших мне его спасти. Не очень-то это было хорошо, но теперь я ничего исправить не могу. Единственное, чем я могу искупить происшедшее – позаботиться о… – внезапно оборвав фразу, он чрезвычайно осторожно посмотрел на Катерину, – … проследить, что о его родных позаботились и они ни в чем не испытывали нужды.

Она кинула на него ответный взгляд. Тьен, пока он был жив, меньше всего беспокоился о своей семье, раз он так поступил: жену оставил нищей, свое собственное имя – тайно опозоренным, а Никки – невылеченным от серьезной наследственной болезни. Но маленькому мальчику нечасто случалось задуматься даже о самой страшной ошибке Тьена, о бомбах замедленного действия, подложенных им под будущее Никки. Во время похорон, задумавшись, она спросила Никки, какие счастливые моменты с папой он помнит. Он вспомнил, как Тьен возил их на море – на целую замечательную неделю. Катерина, воскресив в памяти тот факт, что билеты на монорельсовую дорогу и места в гостинице достались им милостью ее брата Хьюго, промолчала. С горечью она подумала: Тьен всегда был склонен к хаосу, и даже из могилы он пытается разрушить ее стремление к покою. Пожалуй, для Никки было полезно услышать, как Форкосиган предложил взять ответственность на себя.

Плотно стиснув губы и с чуть повлажневшими глазами, Никки переваривал прямой ответ Майлза. – Но… – начал он и замолк.

– Ты должен был задуматься над кучей вопросов, – чуть подбодрил его Майлз. – Назови несколько. Или хотя бы один-два.

Никки опустил взгляд, снова поднял. – Но… но… почему он не проверил свой респиратор? – Помедлив, он затараторил: – Почему вы не могли своим поделиться? Что за две ваши ошибки? О чем вы соврали маме, раз она так рассердилась? Почему вы не могли спасти его? Как вы поранили себе все запястья? – Никки глубоко вздохнул, кинул на Майлза до крайности обескураженный взгляд и почти завопил, – И я должен убить вас, как капитан Форталон?!

Майлз, следивший за этим бурным потоком слов с напряженным вниманием, последним вопросом оказался явно обескуражен. – Извини. Кто?

Смутившаяся Катерина пояснила вполголоса, – Капитан Форталон – его любимый персонаж из сериала. Он скачковый пилот, участвует вместе с принцем Ксавом в различных галактических приключениях и доставляет Сопротивлению контрабандное оружие во время Цетагандийской войны. Есть целый цикл серий про то, как он одного за другим выслеживает предателей, заманивших в засаду его отца, лорда Форталона, и мстит им за его смерть.

– Я этот сериал как-то пропустил. Должно быть, меня не было на Барраяре. И вы разрешаете ему смотреть все эти жестокости, в столь раннем возрасте? – Глаза Майлза внезапно зажглись.

Катерина стиснула зубы. – Этот сериал был заявлен как образовательный, учитывая историческую точность деталей.

– Когда я был в возрасте Никки, моей манией был лорд Форталия Храбрый, легендарный герой Периода Изоляции, – стоило дойти до воспоминания об этом имени, и в его голосе прорезались нотки заядлого рассказчика. – Если задуматься – все тоже началось с головида. Хотя, прежде чем разочароваться в этом увлечении, я уговорил дедушку взять меня с собой в Имперский архив – порыться в подлинных документах. Оказывается, Форталия был не просто легендой, хотя и не все его реальные приключения оказались столь героическими. Думаю, я до сих пор смогу напеть все девять куплетов песни, которая…

– Пожалуй, не стоит, – проворчала она.

– Ну, могло быть и хуже. Рад, что вы не давали ему смотреть «Гамлета».

– А что такое «Гамлет»? – немедленно задал вопрос Никки. Он начал чуть расслабляться.

– Еще одна великая драма о мести за отца, на этот раз – древняя театральная пьеса со Старой Земли. Принц Гамлет возвращается домой из университета… кстати, сколько лет этому твоему капитану Форталону?

– Он старый, – сказал Никки. – Двадцать.

– А, ладно, и ты таким будешь… Никто не ждет от тебя свершения действительно хорошей мести, пока ты не вырос хотя бы настолько, чтобы начать бриться. Так что у тебя есть еще несколько лет, прежде чем начинать об этом беспокоиться.

Катерина чуть не закричала Лорд Форкосиган!, оскорбленно протестуя против подобного черного юмора, когда заметила, что Никки заметно расслабился. К чему это Майлз ведет? Она придержала язык и, почти не дыша, позволила ему рассказывать дальше.

– Так что в пьесе принц Гамлет приезжает домой на похороны отца и узнает, что мать вышла замуж за его дядю.

Никки вытаращил глаза: – Замуж за своего брата?

– Нет, нет! Это не столь пикантная пьеса. За другого дядю, папиного брата.

– О. Тогда все нормально.

– Это ты так думаешь, а Гамлету намекают, что его старика убил этот самый дядя. К сожалению, он не знает, сказал ли его осведомитель правду или солгал. Так что на протяжении следующих пяти актов он вслепую бродит вокруг, убив в состоянии аффекта чуть ли не всех действующих лиц.

– Ну и глупо, – с презрением высказался окончательно расслабившийся Никки. – Почему бы ему просто не взять фастпентал?

– Увы, его еще не изобрели. В противном случае пьеса была бы куда короче.

– О, – Никки хмуро и пристально поглядел на Майлза. – А вы можете взять фастпентал? Лейтенант Формонкриф… он сказал, что нет. И что это очень удобно, – два последних слова Никки произнес, в точности передразнив насмешливый тон Формонкрифа.

– Ты имеешь в виду, можно ли допросить с этим препаратом меня? Нет. У меня на него нестандартная реакция, от чего результаты делаются недостоверными. Что было очень полезно, пока я служил в СБ, но далеко не так хорошо сейчас. Если честно, это чертовски неудобно. Но даже если бы он и действовал, мне не разрешили бы подвергнуться публичному допросу и снять с себя подозрения в убийстве твоего папы. Потому что это затрагивает некие вопросы безопасности. Даже наедине с тобой – по той же самой причине.

Никки ненадолго затих и вдруг выпалил: – А лейтенант Формонкриф называл вас лордом-мутантишкой.

– Так многие говорят. За глаза.

– Он не знает, что я тоже мутантишка. Как был мой папа. Вы злитесь, когда вас так называют?

– В твоем возрасте мне это здорово докучало. А теперь больше не важно. Теперь можно как следует корректировать гены, и я не передал бы своим детям по наследству никаких заболеваний, будь я хоть вдесятеро сильнее искалечен. – Его губы дрогнули; он специально не взглянул в сторону Катерины. – Если допустить, что когда-нибудь мне удастся уговорить некую храбрую женщину выйти за меня замуж.

– Спорим, лейтенант Формонкриф не захотел бы нас… не захотел бы жениться на маме, если бы знал, что я мутантик.

– В таком случае советую рассказать ему об этом сразу, – невозмутимо парировал Форкосиган.

О чудо, Никки ответил мимолетной лукавой усмешкой.

Что это за секрет? Тайны настолько жуткие, что о них нельзя даже упоминать; мысли, такие пугающие, что заставляют онеметь ясный юный голосок – и все они вытянуты на белый свет грубоватым ироничным юмором. И внезапно ужасное видится не столь беспросветным, страх отступает, и каждый может говорить о чем угодно. А невыносимое кажется чуть легче.

– Никки, проблемы с секретностью, о которых я упомянул, не дают мне рассказать тебе все.

– Да, знаю, – Никки опять ссутулился. – Потому что мне только девять.

– Девять, девятнадцать или девяносто – не это важно. Но, думаю, можно рассказать тебе куда больше, чем ты знаешь сейчас. Я хотел бы дать тебе поговорить с одним человеком, имеющим полномочия решать, какие подробности знать тебе нужно и безопасно. Его отец тоже погиб при трагических обстоятельствах, когда он был совсем маленьким, так что он побывал в том же положении, в каком ты сейчас. Если хочешь, я устрою эту встречу.

Кого он имел в виду? Должно быть, одного из высокопоставленных чинов СБ. Но судя по собственному неприятному опыту общения с СБ на Комарре, Катерина полагала, что эти люди и дорогу к Главной площади добровольно не подскажут, не то что такое.

– Ладно… – произнес Никки медленно.

– Хорошо, – проблеск облегчения мелькнул во взгляде Майлза и тут же исчез. – Тем временем… полагаю, эта клевета еще не раз к тебе вернется. Может быть, от взрослого, может – от кого-то из твоих сверстников, подслушавшего разговоры взрослых. В этих россказнях, вероятно, все исказят и перепутают. Ты знаешь, как ты должен отреагировать?

Никки со свирепым видом двинул кулаком в воздух. – Врезать им по носу?

Катерина виновато вздрогнула; Майлз уловил, как она съежилась.

– Я надеюсь, что твой ответ будет более зрелым и аргументированным, – благочестиво выговорил ему Форкосиган, кося на нее глазом. Черт его побери – смешить ее в такой момент! Может быть, его самого слишком давно никто не бил кулаком в нос? Она фыркнула, и его губы дрогнули в довольной улыбке.

Продолжил он уже серьезнее: – Вместо этого я бы тебе посоветовал просто ответить – кто бы с тобой ни заговорил – – что все это неправда, и отказаться разговаривать на эту тему дальше. Если они не отстанут, скажи им, что им надо говорить с твоей мамой, или с дедушкой и бабушкой Фортиц. А если они все равно не отстанут, позови маму, дедушку или бабушку. Ты и без меня знаешь, какая это гадость. Вряд ли достойные взрослые люди стали бы втягивать тебя в нее, но, к сожалению, дело в том, что к тебе будут приставать типы, не соображающие, что делают.

Никки медленно кивнул. – Вроде лейтенанта Формонкрифа. – Катерина почти видела облегчение, которое принесла Никки возможность навесить ярлык на своего недавнего мучителя. Объединиться против общего врага.

– И это самое вежливое из возможных определений.

Никки замолчал, переваривая услышанное. Дав ему немного подумать, Майлз предложил всем направиться на кухню и подкрепиться закусками, добавив, что ящик с очередным выводком котят только недавно занял свое – уже ставшее традиционным – место рядом с плитой. Матушка Кости накормила Никки с Катериной всякими вкусностями, которые могли бы поднять настроение и каменной статуе. Насколько глубока была стратегия Майлза, стало ясно, когда кухарка повела мальчика в дальнюю часть помещения, и Майлз с Катериной на какое-то время остались практически наедине.

Сидя на табурете рядом с Майлзом, Катерина облокотилась на разделочный стол и оглядела кухню. За плитой Матушка Кости вместе с очарованным Никки стояли на коленях возле коробки с пушистыми мяукающими комочками.

– Что это за человек, с которым, по вашему мнению, стоит увидеться Никки? – тихо спросила она.

– Позвольте мне сперва удостовериться, что он захочет сделать то, что нам нужно, и сможет выделить на это время, – осторожно ответил Майлз. – Вы с Никки, разумеется, пойдете к нему вместе.

– Понимаю, но… думаю, Никки склонен сторониться незнакомцев. Убедитесь, что этот человек понимает: из того, что Никки начинает отвечать односложно, вовсе не следует, что его не мучает отчаянное любопытство.

– Я сделаю так, чтобы он понял.

– У него большой опыт общения с детьми?

– Нет, насколько я знаю. – печально улыбнулся Майлз. – Но, возможно, он будет благодарен за практику.

– При таких обстоятельствах – вряд ли.

– При этих обстоятельствах – боюсь, вы правы. Но я доверяю его суждению.

Несметное число так и оставшихся между ними вопросов пришлось отложить: подбежал Никки с новостью, что у всех новорожденных котят голубые глаза. Его лицо больше не кривила гримаска истерии, как было по приезде сюда. На кухне прекрасно стало видно, как он сейчас себя чувствует; с радостью отвлекшись на лакомства и на зверюшек, он, несомненно, стал куда спокойнее. Катерина сделала вывод, что теперь его внимание вполне переключилось. Я была права, что отправилась к Майлзу. И откуда Иллиан это знал?

Катерина позволила Никки рассказывать обо всем, пока тот не выдохся. – Нам надо идти. Тетя удивится, что это с нами стряслось. – В торопливо нацарапанной записке она упомянула, куда они ушли, но не написала, зачем; в тот момент Катерина была настолько расстроена, что даже не попыталась упомянуть подробности. Ей еще предстоит, думала она безо всякого удовольствия, объяснять дяде с тетей про всю эту отвратительную грязь; но они хотя бы знают правду и смогут разделить ее негодование.

– Пим может отвезти вас, – немедленно предложил Майлз.

В этот раз он не предпринял никаких попыток задержать ее здесь, отметила она с мрачным удивлением. Да уж, урок он усваивает быстро!

Обещав, что позвонит ей тут же, как только выяснит насчет обещанной Никки встречи, Майлз сам усадил их в заднее отделение лимузина и провожал взглядом, пока они не выехали за ворота. И во время этой поездки Никки тоже молчал, но молчание было теперь далеко не таким удручающим.

Чуточку спустя он спросил, кинув на нее странный, оценивающий взгляд. – Мама… Ты отказала лорду Форкосигану, потому что он мутант?

– Нет, – незамедлительно и твердо ответила она. Никки приподнял брови. Мысленно вздохнув, она поняла: если он не получит более подробного ответа, то, чего доброго, придумает свой собственный. – Видишь ли, он нанял меня сделать сад не потому, что этот сад ему был нужен или он считал, что я хорошо справлюсь с этой работой. Он просто полагал, что это даст ему возможность почаще со мной видеться.

– Ну, – сказал Никки, – смысл в этом есть. Ведь так и случилось, верно?

Ей удалось сдержать сердитый взгляд. Для Никки ее работа ничего не значит – а что значит? Если можно сказать о чем угодно и кому угодно… – А тебе понравилось бы, если бы кто-то пообещал тебе помочь стать скачковым пилотом, и ты бы трудился, вкладывал в это дело всю душу, а потом оказалось бы, что от тебя обманом добивались чего-то другого?

– О! – в его глазах забрезжило смутное понимание.

– Я рассердилась потому, что он пытался манипулировать мной, использовать то положение, в котором я оказалось, – причем таким образом, который я нахожу навязчивым и оскорбительным. – На секунду задумавшись, она непроизвольно добавила: – Кажется, это в его стиле. – Может ли она научиться уживаться с подобным стилем? Может ли он, черт возьми, научиться не поступать с ней так? Притерпеться или научиться? Можем ли мы оба сделать и то, и другое?

– Так… он тебе нравится? Или нет?

«Нравится» – это, разумеется, неподходящий термин для всей этой путаницы восхищения, гнева и страстного желания, для глубокого уважения, перемешанного с таким же недовольством, вместе плавающих в темном омуте застарелой боли. Прошлое и будущее вступили в бой у нее в голове. – Не знаю. Иногда – да, нравится. Очень.

Еще одна долгая пауза. – Ты влюблена в него?

Все свои знания о взрослой любви Никки главным образом почерпнул из головида. Частью своего рассудка она тут же перевела этот вопрос как Куда ты собираешься прыгнуть и что будет со мной? И все же… он не мог ни разделить, или даже просто представить себе всю сложность ее любовных надежд и опасений, но он, конечно, знал, как должна Правильно Закончиться такая история.

– Не знаю. Порой, думаю – да.

Он одарил ее взглядом, в котором читалось «взрослые все ненормальные». И в общем ей оставалось лишь согласиться с этим.