"Ракетой на Луну" - читать интересную книгу автора (Бюргель Бруно)

ГЛАВА IV

Лучезарное утреннее солнце сверкало над огромным морем домов Занзибара. Свежий морской ветерок обещал умеренно жаркую погоду, а в этот день, когда и с севера, и с юга огромной страны стекались тысячи представителей народа, бесчисленное множество видных государственных чиновников и немало выдающихся людей, это представлялось особенно важным.

Широко раскинувшийся город — эта резиденция правительства и высших государственных органов Соединенных штатов Африки, с его пышными общественными зданиями, просторными площадями и насаждениями, обильными, как ботанические сады — этот город гладких, как зеркало улиц, на которых уже с раннего утра гудели человеческие массы, бегали переполненные трамваи и с бешеной быстротой носились автомобили, переживал великий день торжества!

Особым посланием президента были созваны на совместное заседание Центральный Совет Национальностей и Законодательные Собрания, члены Совета и депутаты. Предстояло принять важные решения. Африка взяла на себя задачу помочь угрожаемой Европе, подобно тому, как другие крупные союзы государств работали в других частях света над оказанием помощи северу Америки, северу Азии и югу Южной Америки. Кроме того, нужно было подумать и о собственном будущем, ибо и в самой Африке местами давали себя чувствовать климатические последствия наступающей ледниковой эпохи. Нужно было охватить всю проблему во всей ее широте, выяснить положение и изобрести возможные меры помощи.

Из огромных портовых городов Багамойо, Саадани, Пангани, Дар-эс-Салама безостановочно плыли быстрые электрические суда в порт Занзибара, а на аэродром Багамойо, за каналом, один за другим спускались аэропланы, как усталые птицы. Члены Центрального Совета, члены Совета депутатов, высокие государственные чины, иностранные представители, журналисты, приглашенные эксперты — все стремились к парламенту.

На отлогом холме, к которому вели широкие улицы, образуя многолучевую звезду, высился величественный дворец. Его чудесный купол, построенный из золоченых плиток и зеленоватых изразцов, блестел в лучах утреннего солнца и виден был с большого расстояния. На макушке его развевалось черно-белое знамя. Целый лес тропических растений окружал этого каменного исполина зеленым венцом. Ведшие ко входу широкие ступени кишели народом. Из яркоцветного боскета тропических цветов на двадцать метров вверх поднималась журчащая колонна фонтана. Ветер превращал его верхушку в легкую завесу из серебристых капелек. В стороне, на черном цоколе, возвышалась великолепно исполненная бронзовая голова первого президента страны Фан-дер-Фалька, который за четыреста лет до этого поборол последние препятствия, мешавшие объединению все народов Африканского материка.

Толпы любопытных окружали широкую площадь, наблюдая прибытие государственных деятелей, депутатов и иностранных послов. Полицейских почти не видно было — в свободном народе Африки глубоко жило уважение к им самим установленному закону.

У подножия лестницы остановился простой темный автомобиль, сверкавший на солнце черными лакированными боками. Шоффер соскочил и открыл дверцу. Показался старый мужчина, безбородый, со свежим, румяным лицом в рамке белоснежных седин. Слегка согнувшись и тяжело опираясь на толстую трость, он медленно пошел к лестнице. Публика сдернула шляпы, местами раздавались приветствия. Старик приветливо улыбался и кивал налево и направо, поднимаясь по ступеням.

— Кто это?

— Это, сын мой, уважаемый президент нашей страны, Корнелиус фан-Зойлен. А вон тот мужчина с большим портфелем и смуглым лицом — представитель туземных народов центральной части нашего государства, советник Умарару; а дама, что за ним, — депутатка северной области Триполи, мадам Бирра.

Вдали послышался треск, по человеческим массам точно пробежал электрический ток, и все начали вытягивать шеи. С севера, по огромной дуге, летел в воздухе с быстротой стрелы блестящий предмет, быстро увеличивавшийся в размерах.

— Вон он где! — Нет там, над крышей! Это одна из новых гранат-аэропланов! Недавно вечером сюда прилетела большая граната, которая побывала в Европе, во льдах! Смотри, вот он спускается к аэродрому Багамойо — видишь, за ним тянется цепь белых облачков от взрывов!..

В стороне от большого фонтана стояла группа дам. В большинстве это были иностранки, привлеченные интересным зрелищем собрания Советов Африки. „Конферансье“ огромного отеля для иностранцев находился среди них, исполняя роль чичероне и давая объяснения.

— Внимание, милейшие дамы! Это вас в особенности заинтересует. — По площади промчался темно-красный лакированный автомобиль новейшей конструкции; описав умопомрачительно крутую дугу, он, дернувшись, остановился, как вкопанный, у колоссального подъезда. Из автомобиля вышла молодая женщина и протянула элегантной шофферше изящный портфель.

Все пялили глаза на вновь прибывшую, самолично управлявшую мотором. Шопот побежал по толпе, по лицам зрительниц промелькнула улыбка удовлетворения.

— Вы знаете кто это, сударыни? — спросил иностранок чичероне. — Самая выдающаяся из депутаток Центрального Совета, мадам Хадиджа Эфрем-Латур! Представительница нильских стран. Первостепенная красавица и вдобавок одна из остроумнейших женщин нашей части света!

— Видно, эта дама не европейского происхождения: эти черные, как смоль волосы, эти огненные темные глаза, эта бронзовая окраска лица…

— Совершенно верно! Эфрем-Латур, как уже показывает ее имя, по отцу происходит от арабов. Отец ее много лет был председателем Городского Совета в Александрии. Мать ее была уроженка французского юга мадам Латур.

— Какая дивная фигура! А этот рост, эти ловкие движения, этот тонкий, красиво изогнутый нос…

— И каждое движение полно энергии, взгляд ясный и пронизывающий… Ведь это ее секретарша — та, с которой она разговаривает?

— Совершенно верно! Между прочим, мадам Хадидже Эфрем Латур еще нет двадцати девяти лет, и она, несмотря на свою красоту, не замужем. Я думаю, она для нас, мужчин, черезчур умна и энергична…

Дамы рассмеялись.

— Может быть, и так, — проговорила, значительно подмигнув, одна немолодая американка. — Бородатая половина рода человеческого не особенно любит таких!

— В особенности ее боятся, как оратора. И нужно сказать, у нее преострый язык! Обыкновенно она в оппозиции. Главным образом, отстаивает интересы туземного населения.

— Любопытно, любопытно!

— Особенно забавные словесные турниры с Арчибальдом Плэгом. Это сущий тюлень, грубоватый насмешник, он не боится этой дамы с прекрасными глазами и острым коготком. Недавно один юмористический журнал изобразил их обоих в виде собаки и кошки, уплетающих одну жареную рыбу, но с разных концов!

Интересная депутатка давно уже скрылась в высоком портале правительственного дворца. Новые фигуры приковали к себе внимание публики: шарообразный Измаил Чак, представитель Европейских Соединенных Штатов Прага, посол китайской республики Цианлунг, представитель Американских Соединенных Штатов Блэкберн, сотни депутаток и депутатов, знаменитые ученые и известные журналисты. Все это толпилось, сновало, наполняло площадь и лестницу в праздничной давке.

Все выше поднималось солнце, фонтан превратился в струю расплавленного серебра, и высокий купол из золота и сверкающих камней горел волшебным светом над городом.

Огромный парламентский зал был набит людьми до последнего местечка; лишь очень немногие депутаты и члены центрального совета не явились на приглашение. Глухой, взволнованный гул голосов, поклоны, приветствия. Сравнительно со знойной атмосферой улиц в палате царила приятная прохлада, благодаря потокам охлажденного воздуха, струившегося из невидимых труб. Сверху, через сотни тысяч призм, лился мягкий свет, озарявший самые отдаленные уголки исполинского помещения. По стенам, среди растений, виднелись мраморные бюсты знаменитостей Африки, разновременно отошедших в царство теней. На заднем плане, на небольшой эстраде, стояло старинное бронзовое кресло президента, обтянутое красной материей. Над креслом висел огромный флаг страны, черно белый, украшенный блестящими металлическими жемчужинами. Справа и слева стояли столы министерств, перед ними тянулись скамьи генеральных секретарей и членов Центрального Совета, а дальше широким амфитеатром раскинулась тысяча кресел членов Совета Депутатов Африки.

В ложах справа и слева виднелись представители иноземных стран и журналисты, хоры грозили обрушиться под тяжестью битком набившейся публики. Кто мог бы назвать народы, перечислить имена всех собравшихся здесь? Депутаты сидели, не разбиваясь по политическим группам или странам, но вперемежку, представляя пеструю смесь. Старое деление на фракции давно было изжито.

Длинная золотая стрелка огромных часов остановилась на цифре двенадцать. В то же мгновение на заднем плане раскрылась небольшая дверь, и министры направились к своим столам. Было десять часов, приснопамятное заседание началось. Через минуту слева справа от национального флага загорелись венцы зеленых лампочек. Из небольшой ниши выступил президент Корнелиус Фан-Зойлен; приветливо кивая белоснежной головой во все стороны, он направился к своему креслу.

Мгновенно воцарилась мертвая тишина. Все присутствующие поднялись со своих мест. Спустя еще минуту на возвышении показалась сотня мальчиков и девочек в белом, с зелеными венками в волосах. Они вошли почти бесшумно. Белые личики резко контрастировали с черными, как смоль волосами. Это были сироты со всех концов огромной африканской державы, их процессия была символом братства и единения народов этой части света. Откуда-то сверху полилась прекрасная музыка, и сотня ликующих детских голосов слилась с нею.

Африкандеры 3.000-го года были люди холодного и трезвого ума, но в этот торжественный момент и у них сильней забилось сердце.

Кончилась песня, замолкла музыка, дети так же бесшумно исчезли, как появились, и в наступившей тишине громко прозвучал голос президента:

— Уважаемые представители народов Соединенных Штатов Африки! Добро пожаловать к совместному труду! Да увенчается успехом наше начинание!

После этой традиционной формулы открытия парламента, публика заняла свои места. И опять раздался голос президента. Старик говорил негромко, и его нельзя было бы слышать в отдельных концах зала, если бы не остроумно устроенная система громкоговорящих телефонов. Усилители и микрофоны в тот же момент передавали эту речь и в самые отдельные города Африки, перенося голос президента через горы, долы, степи и реки.

„Итак, уважаемые депутаты и присутствующие, правительство страны нашло необходимым созвать вас сюда, чтобы обсудить вопрос об общем положении и необходимости оказания широчайшей помощи северной Европе, о предохранительных мерах в нашей собственной стране, о нашем будущей и о возможных мероприятиях к отвращению грядущих опасностей. По всем этим вопросам необходимо узнать ваше мнение!

„Вы знаете, что все наши заботы и тревоги имеют одну общую причину: космическое облако пыли, в котором носится наш земной шар, и которое, изменив климат, изменило и отягчило условия существования на больших пространствах Земли! Международные переговоры привели к тому, что на каждое государственное образование, находящееся в более благоприятном положении, возлагается отныне забота о соседних, угрожаемых льдами, частях земли. Сообразно с этим на долю нашей страны выпадает обязанность придти на помощь Европе. Переговоры с уважаемым президентом Европейских Соединенных Штатов доведены до конца.

Член Совета Измаил Чак, которого мы посылали для исследования Севера, был приглашен в Рим и привез нам данные о необходимых мерах помощи. Во время далекого полета в гранате он имел случай лично убедиться в весьма печальном положении северной Европы. Его интересные доклады целиком подтверждаются научными соображениями правительственного геолога Фандерштрасена.

„Чтобы дать вам краткое понятие о том, что нам придется сделать, я приведу следующее данные, которые прошу хорошенько заметить себе. Необходимо снабжать продовольствием в течение неопределенного времени 80 миллионов европейцев. Кроме того, мы должны дать приют в нашем государстве круглым числом 20-ти миллионам европейцев, изгнанных суровой природой со своей родины. Им приходится приложить здесь свои силы, и у нас искать пропитания. Нужно найти для них место, прокорм и занятие — одно уже это налагает на правительство и его отдельные министерства большие заботы и ответственность!

„На нас, как на культурных людях, как на жителях огромной части света, которую европейцы некогда пробудили из тысячелетнего сна, лежит долг сделать решительно все, что может помочь нашим страждущим ближним! Мы выполним этот долг со всей искренностью и самопожертованием, — но нельзя закрывать глаза на опасности, сопряженные с массовым переселением миллионов чужестранцев обоего пола на неопределенное время в нашу страну, законы и учреждения которой отличаются от европейских.

„Еще одна великая забота гнетет нас. Покуда мы еще в состоянии, экономно ведя хозяйство, усилив обработку земли и расширив наше скотоводство, взять на себя задачу прокормления восьмидесяти миллионов человек. Но мы не знаем, как долго это может тянуться. По мнению ученых комиссий, ледниковый период будет длиться еще две тысячи лет, и влияние его будет все усиливаться. Уже и теперь, в возвышенных местах нашей страны замечаются следы наступающего оледенения. Что же будет, когда мы не сможем помочь себе, не говоря об иностранцах? Я не хочу пугать вас и ослаблять вашей энергии мрачными картинами, но ведь может случиться, что через тысячу лет начнется переселение народов с юга и с севера к экватору, а это приведет к борьбе, к войнам, которые от голоду будут страшнее тех войн, о которых нам повествуют летописи прошлых тысячелетий!"

Публика задвигалась. В ту пору не в обычае было прерывать речи ораторов возгласами или замечаниями, но это движение достаточно свидетельствовало о сильном впечатлении, произведенном словами президента.

„Я замечаю, что вы почувствовали трудность проблемы, которую таит в себе будущее. Мы должны сделать все для предотвращения грядущего бедствия, для того, чтобы наши потомки не могли упрекнуть нас в беспечности! Существуют ли средства избежать грозящей участи, мы не знаем — нам такие средства неизвестны. Но чтобы привести в движение умы, подстегнуть дремлющие силы, правительство Африканских Соединенных Штатов назначает премию в миллиард франков за средство, которое — если ученая комиссия признает его достигающим цели — могло бы устранить последствия оледенения или самое это оледенение, если подобное вообще возможно.

"Эта страна, эта часть света, которую когда-то величали „Черным Континентом“, напряжет все свои силы, чтобы помочь человечеству. Может быть отсюда блеснет свет, который озарит лучшее будущее!"

Старик отошел от стола и сел в бронзовое кресло на эстраде. Одобрительный шум волной поднялся в зале, отразился от мраморных стен, от призм хрустального потолка.

Спустя секунду, высоко над головой президента зажглась красная электрическая лампочка в знак того, что в палату получилось важное известие извне. Зал замер в ожидании.

Председатель парламента подал знак, что все слушают. Из громкоговорителя, помещенного высоко под потолком, послышался отчетливый голос: — Президент Соединенных Штатов Европы, Базинцани, желает передать собранию свой привет из Рима!

— Собрание слушает уважаемого президента!

Ясно и четко прозвучал голос с огромного расстояния:

— В этот знаменательный час, когда уважаемый президент Африки, Совет и депутации мощной державы собрались обсудить вопрос об оказании помощи нашему государству и его жителям, я испытываю живейшую потребность передать правительству и Советам привет Европейского Союза Государств и благодарность за участие к нашей беде. Да увенчается успехом ваше дело!

— Правительство и парламент Африки благодарят вас, президент! Мы сделаем все, чтобы помочь нашим братьям на северном полушарии!

Красная лампочка погасла. Министр продовольствия Самуил Махай, с характерной головой древне-палестинского еврея, гордость своих соплеменников, поднялся, погладил свою бороду патриарха, поправил очки на носу и в наглядной форме осветил главную суть продовольственной проблемы и ее трудности. На доске молочно-белого стекла, в стене, проходили отброшенные невидимым прожектором цифры и кривые, статистические карты и кино-иллюстрации, наглядно пояснявшие все вопросы и подкреплявшие слово. Видно было, что урожаи и на севере, и на юге понизились, а в экваториальных областях повысились. Затем последовал обстоятельный доклад о новых посевных областях, о мерах к поднятию скотоводства. Самуил Махай настаивал, что большую часть иммигрантов следует, в общих интересах, привлечь к сельскому хозяйству.

Но он подчеркивал также важность производства новых опытов по добыванию искусственных пищевых веществ, и рекомендовал министру наук и искусств привлечь к этому все научные силы.

Министр здравоохранения указал, что нужно учитывать степень приспособляемости европейцев к непривычным климатам, иначе неизбежны будут эпидемии. Министры финансов и юстиции выступили с пространными соображениями о хозяйственных мероприятиях и об издании специальных законов об иммиграции.

Член Совета Измаил Чак прочел доклад о своей поездке и продемонстировал кинематографические снимки оледенелой области, сразу приковавшие к себе общий интерес и внимание.

Наконец, поднялся Альбарнель, министр науки и техники. Присутствующие с напряженным вниманием слушали его речь —

"Организованная мною ученая комиссия дала мне возможность поделиться с вами следующими сообщениями. Космическое Облако имеет такое протяжение что последние его отростки Солнце и Земля минуют лишь через 2000 лет. Наши два выдающиеся специалиста, Роллинсон с обсерватории Мыса и Бен-Хаффа с каирской обсерватории, правда, расходятся в своих вычислениях на 200 лет круглым числом, но ведь это, в конце концов, спор ученых, мало меняющий дело по существу. Две-то с половиной тысячи лет ледниковый период во всяком случае будет еще продолжаться. Без сомнения, он повысится в силе, потому что температура должна будет все понижаться и понижаться; она начнет повышаться лишь тогда, когда массы космической пыли уже не будут стоять на пути между солнечными лучами и нами.

„Но оба ученые согласно утверждают, что плотность Облака неодинакова в разных участках. Стало быть, по мере прохождения нами разреженных частей Облака излучение Солнца будет усиливаться. Вы знаете, что последний ледниковый период закончился на Земле сорок тысяч лет тому назад, и нужно считаться с тем, что и во время этой эпохи были более и менее холодные периоды, сменявшие друг друга. Это нужно ожидать и теперь — довольно слабое, впрочем, утешение в нашем положении!

„Средств для отвращения ледниковой эпохи не существует, ибо мы не можем изменить движения Земли в мировом пространстве, не можем удалить ее от Облака. С другой стороны, представляется крайне невероятным, чтобы какими-нибудь мерами удалось бороться на Земле с последствиями оледенения. Тем не менее, мы должны поддержать всякую мысль и планы, стремящиеся к этой цели, и в этих видах ассигнована на премии крупная сумма в миллиард франков. Уже выдвинуты проекты вскрыть посредством взрывов источники теплоты внутреннего ядра Земли, которая уже и теперь эксплоатируется в глубоких штольнях для промышленных целей, и применить их к обогреванию Северной Европы. Специальная комиссия геологов и техников проверит этот мало выполнимый на первый взгляд план с точки зрения его осуществимости.

„Но очень важным представляется вопрос, нельзя ли добывать химическим путем питательные вещества, пригодные к потреблению человеческим организмом. По этой части предприняты и ведутся широкие опыты. Изобретенное южно-американцем Корельей искусственное пищевое вещество пришлось запретить, потому что при длительном употреблении оно вызывает тяжелые заболевания. Может быть, химикам нашей страны удастся добиться в этой области больших успехов. Мы делаем все, что только можем!"

Альбарнелль сошел с трибуны. Его сообщения не очень удовлетворили присутствующих, о чем свидетельствовали отдельные возгласы и общий ропот.

В этот момент депутатка Хадиджа Эфрем-Латур покинула свое место и с присущей ей изящной энергией протеснилась к ораторской трибуне. Она пробежала свои заметки, откинула прядь иссиня черных волос с породисто смуглого лица и начала ясным, мелодичным голосом:

— Советники и депутаты нашей страны многое могут сказать в ответ на предложения правительства. Мы не видим особенного счастья для нашего государства в иммиграции двадцати миллионов европейцев. Здесь живут в согласии множество рас под единым флагом, а не о всех жителях упомянутой северной части света можно сказать, что они проникнуты сознанием равенства всех существ, носящих человеческий облик — хотя теперь и 3000-ый год! Это — особенность европейцев, и я боюсь, что они не оставят этой своей черты дома, высаживаясь на южном берегу Средиземного моря!

Здесь ее прервали одобрительные возгласы советника Умарару и мадам Бирры, и еще нескольких представителей коренных туземных племен и соплеменников ораторши.

— Как видите, я не одинока в этом своем опасении, и мы ждем от правительства гарантий против возможных некорректностей со стороны будущих наших гостей!

— Правительство, кажется, не знает старой прописной истины: „не откладывай на завтра того, что можешь сделать сегодня“! Если я не ошибаюсь, космическое Облако уже несколько столетий является нашим нежелательным спутником, стало быть — оно давно могло выступить со своей блестящей приманкой в миллиард франков!

Арчибальд Плэг, с некоторого времени беспокойно ерзавший на своем кресле, здесь не выдержал. Он не мог оставаться равнодушным, когда его хорошенькая противница пускала свои стрелы с ораторской трибуны.

Этот Арчибальд Плэг был уморительнейшей фигурой на политическом горизонте Африки 3000-хо года. Он вполне оправдывал свою фамилию, которая по английски означает: втулка, затычка. Арчибальд Плэг состоял из двух шаров: из малого — головы, и большого — туловища, к которому в виде мало заметных отростков присоединялись руки и ноги. Оба шара вместе едва ли превышали полтора метра, хотя Арчибальд Плэг с достойным похвалы усердием тщился производить впечатление шести футового великана, для чего всячески вытягивался и выпрямлялся. Он прибегал даже к средствам оптического обмана. Он знал, что вертикальные линии и полосы делают предмет на взгляд длиннее, и посему почтенный Плэг и зиму, и лето ходил в изумительно полосатом костюме. Неугомонная Эфрем-Латур однажды заявила, при громком хохоте всей палаты, что глобус Арчибальда Плэга имеет лишь круги долгот, между тем как от старого моряка, — собственно, следовало бы ожидать, чтобы на почтенных округлостях его тела не были забыты и круги широты, тем более, что у него и вообще-то широта играет большую роль, чем долгота!

Круглая голова Арчибальда Плэга была красна, как полный месяц на восходе, а макушка ее украшалась венцом белых щетинистых волос. И если к этому прибавить большой красный нос, свидетельствовавший о частых посещениях северных широт, где и в 3000-ом году грог пользовался большими симпатиями, да пару довольно поблескивавших голубых глазок, то портрет достойного моряка будет закончен.

Арчибальд Плэг слыл выдающимся знатоком моря и мореплавания. Десятки лет он плавал капитаном на правительственных и торговых судах. По этой причине его и выбрали в парламент представители торговли и мореходства, когда он на пятидесятом году жизни навсегда „ошвартовался“ на суше. Человек большого юмора, он издавна не жаловал „беляков“, „песочных зайцев“, как он выражался — т. е. жителей пустынь, арабов, триполитанцев, нильцев и др., игравших, по его мнению, более значительную роль в государстве, чем какая им подобала по их дарованиям. Это собственно и было настоящей, но тайной причиной его более или менее безобидных стычек с мадам Эфрем-Латур. Тем не менее, каждый из них огорчился бы, если бы его занимательный противник покинул свое место в парламенте.

— Как я уже говорила, — повторила через минуту депутатка, — правительству давно уже следовало принять какие-нибудь широкие меры в виду положения дел, наступившего столетия тому назад! Оно несколько запоздало со своими миллиардами…

Белый ус затопорщился на красном лице Ярчибальда Плэга, и он надулся, как тетерев на току, выпалив гневно:

— Не думаете ли вы, барынька, что мы могли бы раньше выбраться из этого треклятого Облака?

— Если стать на вашу точку зрения, уважаемый, так и теперь незачем назначать премию: она ведь бездельна, если была такою сто лет тому назад!

— Нет, потому что теперь и наши знания, и возможности много обширнее, чем прежде!

— Этого я не замечаю!

— Очень мило с вашей стороны сознаться в своем невежестве — и в таком случае вам остается положиться на мое мнение, ибо я много старше вас!

— Но это и единственное ваше преимущество! Не сравнивайте себя, однако, с бочкой вина, которое, чем старее, тем лучше!

Веселый смех рассылался по огромному залу, но уже зажглись со всех сторон зеленые лампочки, призывавшие к порядку и к прекращению личных выпадов.

Таким образом, Плэгу не удалось нанести ответный удар. А прекрасная Хадиджа опять порылась в своем портфеле и приковала к себе все внимание палаты:

— Министр заявил, что ему до сих пор неизвестны какие-либо широкие предложения насчет того, как бороться с оледенением Земли. Но знает ли он, и вообще правительство, что в нашу страну прибыл выдающийся европейский ученый, немец, которого зовут Иоганнес Баумгарт, и который носится со смелой и величественной идеей, имеющей отношение к поставленной перед нами задаче — и что этот человек просит поддержки правительства?

— Правительству неизвестен ни этот ученый, ни его планы.

— В таком случае, правительство осведомленно меньше газет, ибо в последнем выпуске „Африканского Герольда“ приведены уже все детали. Роллинсон, директор нашей величайшей государственной обсерватории, уже высказался по этому поводу именно в этой газете, экземпляр которой я охотно предоставлю за десять центов в распоряжение ничего не подозревающего правительства!

Мадам Эфрем-Латур развернула газетный лист и с торжествующей насмешкой посмотрела на министерский стол. Министры немного смешались — особенно сконфузился Альбарнель. Члены палаты шумели и не скупились на язвительные замечания.

— Эта нарядная кошка пустыни опять откопала славную косточку! — обратился Арчибальд Плэг под шумок к своему соседу и единомышленнику, старо-голландцу родом. — Бес, а не женщина!

Министр поднялся с места.

— Так как депутатка Совета уже располагает неизвестными нам данными, то я просил бы ее сообщить нам наиболее существенные пункты. Странно во всяком случае, что названный исследователь предпочел обратиться к газетам, вместо того, чтобы раньше адресоваться к правительству.

— Я удовлетворяю ваше желание и вкратце разовью перед вами ход мыслей германского ученого. Он придерживается того взгляда, что жизнь развивалась и развивается, в общем, одинаково на всех небесных светилах. Он думает, что и на нашей соседке, Луне, обитали некогда люди, и они в конце концов погибли благодаря остыванию Луны, а также вследствие других явлений. Во всяком случае, им пришлось многие тысячи лет жить в холоде, и они должны были принимать меры для борьбы с ним.

— Если бы только удалось полететь на Луну, то оказалось бы возможным найти на ней следы этих мероприятий. От вымершего лунного человечества мы могли бы, таким образом, позаимствоваться важными уроками насчет нашего собственного положения, насчет нашего будущего. Так вот, этот самый Баумгарт желает предпринять эту поездку, и притом на летательном аппарате, подобном нашей новой гранате! Для этого он просит помощи нашего правительства. Мысль во всяком случае, смелая. Осуществима ли она — пускай решают специалисты!

Собрание заволновалось. На всех местах завязались разговоры, пошел обмен мнений, посыпались шутки насчет необычайного плана. Министры сбились в кучку, Альбарнель возбужденно-жестикулировал.

Завязался и жаркий диалог между Эфрем-Латур и Арчибальдом Плэгом.

— Мадам, это пустая из пустейших затея! Если бы о ней не было напечатано в „Африканском Герольде“, то я бы подумал, что вы начитались арабских сказок на вашей родине, в этом краю фатаморганы!

— Мы привыкли, уважаемый, к тому, что люди, которых время ничему не учит, считают невозможным все, что ново! Когда знаменитый Колумб отплыл искать неизведанный край, ему предсказывали, что на краю света он провалится в преисподнюю с ее ужасами! А он открыл Америку! Когда строились первые железные дороги, в ту пору даже ученые люди утверждали, что от быстрого движения люди будут задыхаться! Ну-с, теперь у нас даже нет железных дорог, потому что они стали для нас слишком медленным средством передвижения! Когда люди делали первые попытки летать, им говорили, что они „искушают бога“, что человек никогда не будет летать, „бог“, дескать, „отказал человеку в крыльях“. Ну-с, милейший мой, мы летаем уже больше тысячи лет, и притом быстрее птиц! Придет время, когда над вашим мнением, что человек не может вылететь за пределы Земли, будут так же смеяться, как теперь мы смеемся над неудачливыми пророками прошлых веков.

— На Луне нельзя прожить и секунды, даже если бы мы туда добрались!

— Найдется и для этого средство!

— На Луне не видно ни малейших следов человеческой деятельности!

— Этот вопрос решат специалисты!

— А я вам говорю, что Луна — бродячий труп, на ней нам нечего делать!

— Вы в этом ничего не смыслите, сударь! Не воображайте, пожалуйста что, обладая собственной, хотя и говорливой луной, вы можете претендовать на знакомство с соседним нам миром!

Этот намек на блестящую лысину Плэга дал новый повод к бурному взрыву веселья в рядах собравшихся.

— Давно доказано, мадам, что длина волос обратно пропорциональна умственным способностям их обладателя! А затем, я вам говорю, что опыт полета на Луну будет лишь стоить жизни нескольким смельчакам и принесет меньше пользы, чем горсть посеянных семян пшеницы!

— Но как же нам, в нашем стесненном положении, не решиться на крайнюю меру? Неужели наша страна не даст полдюжины смелых людей? Разве в прошлые времена не падали миллионы людей в кровавых войнах за гораздо менее важные цели, часто в угоду эгоистическим интересам капиталистов, монархов и честолюбивых политиканов? Я надеюсь, что в нашей стране найдется сколько угодно людей, которые предложат свои услуги даже при малых шансах на счастливый исход этой неслыханно-смелой поездки. А если я в этом обманусь, — что-ж, я охотно сама предложу себя в помощницы германскому исследователю!

Позвольте же мне, сударыня, в данный момент заменить вас — знайте, что в старом, севшем на якорь Арчибальде Плэге еще хватит мужества отдать свои силы даже заведомо гибельному делу! Разумеется, при условии, что вы не будете участвовать в поездке, — иначе какое же это для меня будет увеселительное путешествие?

— Браво, Плэг! Обещаю, по счастливом вашем возвращении из поездки, просить вашей руки!

Маленький моряк с красным, круглым лунообразным лицом и торчащими белыми усами рассмеялся глубоким басом и отпустил ядовитое замечание, но оно потонуло в общем смехе, увлекшем все собрание; в нем принял участие даже президент на своем почетном, но одиноком возвышении.

Но вот загорелись зеленые лампочки, приглашая публику успокоиться. После краткого совещания со своими товарищами и членами Генерального Совета, поднялся Самуил Махай, старейший из министров:

— Сообщения депутатки Совета, разумеется, вызвали чрезвычайный интерес в правительстве. На первый взгляд изложенный план представляется весьма фантастическим, но страна наша всегда стремилась идти впереди века и давать ход великой и смелой идее раньше, чем широкие массы освоятся с ней, как с чем-то само собою разумеющимся. Словом, правительство готово выслушать предложения иностранного исследователя и внести их на рассмотрение в ученую комиссию! Если есть какой-нибудь, хоть самомалейший шанс осуществить эти планы, и если они в какой бы то ни было мере способны помочь разрешению нашей великой проблемы — правительство этой страны не промедлит ни одной минуты с оказанием своей поддержки!

Одобрительный гул пронесся по исполинскому помещению. Хадиджа Эфрем-Латур собрала свои заметки и сошла с трибуны.

Через полчаса толпы депутатов, государственных чинов и публики потоками вылились из приятной прохлады палаты на ослепительный зной улиц. Белые мраморные ступени запестрели пятнами отдельных человеческих фигур и живописных групп, серебристая колонна фонтана рассыпала кругом белую влажную пыль, а высоко над всем городом горел, яркий, как солнце, золоченый купол.