"Ракетой на Луну" - читать интересную книгу автора (Бюргель Бруно)

ГЛАВА I

Белоснежная равнина, по которой кое-где разбросаны были отливавшие лазурью ледяные глыбы, ослепительно блестела и сверкала под утренним солнцем. Бледно-розовый туман застилал дали, своеобразный желто-бурый флер испарений затягивал дневное светило. Там, где свет и тени приходились рядом, наблюдались изумительные цветовые контрасты.

На небольшом холме из ледяных глыб стояло двое мужчин, оглядывавших в сильные подзорные трубы столь чуждый им, столь сказочный, необыкновенный ландшафт и всю необъятность замерзшего мира.

В порядочном отдалении находился небольшой отряд конной милиции. Всадники скромно и тактично держались на заднем плане; от правительства Соединенных Штатов Европы они получили определенный приказ заботиться только о личной безопасности иностранцев и вступить лишь в том случае, если гости по незнакомству с ледяными полями попадут в опасное место. Начальник отряда успокаивал нетерпеливую лошадь, которой, видно, мало доставляло удовольствия стоять, как вкопанной, на ледяной поверхности. Он похлопывал по гнедой шее маленькое, но сильное животное, и рылся в кармане своего пальто, ища кусок сахару. Он охотно подъехал бы ближе, чтобы обстоятельнее рассмотреть чудесный воздушный корабль, блестевший на солнце за холмом; но он сумел победить свое любопытство. Ему было известно, что пришельцы являются посланцами сильной державы жаркого пояса, что они — высокие государственные чиновники Соединенных Штатов Африки. От доклада, который они должны были сделать на родине, зависело очень многое. Что сталось со старой, некогда господствовавшей над всем миром Европой с той поры, как катастрофа в самом буквальном смысле слова погрузила ее во тьму, с той поры, как старое солнце лишилось своей теплотворности, и Север земного шара оледенел?

Один из стоявших на вершине холма членов Центрального Совета Измаил Чак, от природы малорослый, а в густых мехах смахивавший на шерстяной мяч, медленно поворачивался во все стороны и смотрел в подзорную трубу на беспредельное ледяное поле, светившееся под солнечными лучами, как серебряное зеркало.

Он качал головой.

Что за зрелище! Можно об этом сотни раз читать в газетах и книгах, можно сколько угодно раз видеть на картинах, рассматривать в подзорную трубу — действительность превосходит все описания!

Его спутник, геолог Фандерштрассен, посланный правительством Соединенных Штатов Африки в качестве ученого консультанта, опустил свою трубку.

— Да, в этом мы остались похожи на наших предков, несмотря на все изменения, которые претерпело человечество на протяжении тысячелетий, несмотря на успехи техники и на высокое развитие нашего мышления и чувств! А разве вы вообще Севера не знаете, уважаемый депутат?

— Молодым человеком я был раз с дипломатической миссией в Париже, и оттуда совершил поездку на берег Ламанша. Это был самый северный пункт земного шара, который мне, случилось посетить! Дело было летом, и я не имел случая видеть снега и льда. Тем больше меня изумляет этот заколдованный мир, совершение чуждый нам, жителям экватора!

Круглый человечек повернулся теперь в другую сторону и продолжал внимательно рассматривать окрестности в подзорную трубу. Фандерштрассен с компасом и картой в руке шел за ним.

— Вы теперь смотрите в точности на север! Вон лежит Шпицберген, а на запад — огромная Гренландия. Тут, где мы стоим, когда-то расположен был прелестный городок Гаммерфест. Он погребен подо льдами! В былые тысячелетия здесь раскидывалось открытое море; катастрофа превратила его в ледяное поле, на котором теперь возвышаются скользкие ледяные глыбы. А там, в отдалении, лежит северный полюс, исполинский очаг холода, которому Европа обязана своей гибелью!

Если бы дело касалось только Европы, Фандерштрассен, это бы еще куда ни шло: жителей старой культурной части земного шара можно было бы спасти путем грандиозного переселения! Но ведь под угрозой находятся Северная Азия и Северная Америка: подобной катастрофы еще мир не видал!

Фандерштрассен кивнул головой и лицо его омрачилось; будучи по натуре оптимистом, он отвечал:

— Не нужно забывать, что глетчеры Севера лишь очень медленно, тысячелетиями, подвигаются вперед, и что Юг Европы долго еще сможет держаться, если даже берега Средиземного моря постепенно приобретут климат Скандинавии. К счастью, Северная Азия всегда была слабо населена; а республике Канаде, на севере Американского материка, придется сосредоточить свое население на прибрежных участках Тихого океана и в бухте реки Гудзон.

Измаил Чак покачал головой.

— Держаться — значит кое-как цепляться за жалкую жизнь! Может быть — не хочу в этом сомневаться! Но ведь тяжкая забота, удручающая всю планету, затрагивает и нас, жителей жаркого пояса! Последние десять лет продовольственные затруднения увеличились в такой мере, что всем делается страшно! Северная половина земного шара, с его огромными людскими массами, медленно погибает! Нет больше урожаев, нужда увеличивается; мы делаем все, что можно, но несколько урожаев в Китае, в Индии, в Южной Америке и у нас — и разразится страшная катастрофа, в которую вовлечена будет и наша страна! Не стану, выбалтывать государственных тайн, но будьте уверены, что члены Международной Продовольственной Комиссии, заседавшие в прошлом году в Мадрасе, разошлись с конгресса с весьма унылыми физиономиями, тем более, что столь многообещавшие опыты южно-американца Корельи с новыми искусственными питательными веществами — опять окончились неудачей! Нет, нет! Поверьте мне, дело обстоит гораздо хуже, чем это известно публике, и я не очень розовыми очками гляжу на проклятое будущее! Все же у меня остается тень надежды! Смело можете назвать меня глупцом, но я все же думаю, что это состояние так же быстро пройдет, как оно наступило, и старое милое солнышко будет по прежнему исполнять свой долг! Видите ли, я в вашей науке мало что понимаю, я ведь государственный деятель, у меня и по этой части довольно работы, но должно же когда-нибудь кончиться это сатанинское облако, или что оно там собой представляет! Правда этот ученый Роллинсон на Капштадтской обсерватории каждый год отпускает все более длинные сроки этому пыльному чудовищу, в которое влетела наша бедная планетная система; но как же можно верить астрономам! Может быть, дело совсем не так обстоит! Или же вы считаете?..

Геолог Фандерштрассен улыбнулся. Он собирался было дать государственному мужу не особенно утешительный ответ, как с другой стороны ледяного поля послышался голос.

Собеседники обернулись. За ними, в расстоянии нескольких сот метров, блестела на солнце в снегу исполинская стальная граната. Рядом с нею резкими силуэтами выделялись две мужские фигуры. Один быстрыми шагами подошел к генеральному советнику. Он размахивал листочком бумаги.

— Ага! Депеша!

Секретарь приблизился.

— Две телефонограммы! Одна с родины, из Занзибара; другая от президента Европейских Соединенных Штатов.

— Отлично! Прочитайте, пожалуйста, Хамайдан! Или это великие, страшные государственные тайны, которых нельзя знать нашему ученому другу?

— Ничего особенно важного! Да вот, позвольте:

„Занзибар, Центральный Совет Африканских Соединенных Штатов, 10 июня. Заседание Большого Совета Депутатов 15 июня. Ждем вашего возвращения“. А вот вторая телеграмма: „Генерал-советнику Измаилу-Чаку, представителю Африканских Соединенных Штатов, временно находящемуся в Европе. Жду вашего посещения в любое удобное вам время. Президент Европейских Соединенных Штатов Базинцани“.

— Великолепно! Больше ничего, Хамайдан? Ладно, мы подумаем, как это все уладить. Вернемся, друзья, к нашему кораблю, если хотите! Мы поговорим с инженером о маршруте и установим необходимые сроки!

Круглый человечек проворными движениями подвинулся вперед, опередив прочих; как меховой шар, катился он по снежной ледяной равнине. Его спутники медленно следовали за ним.

Солнце отражалось от стенок необыкновенной гранаты, производившей странное впечатление посреди этого бесконечно — спокойного, однообразного глетчерного ландшафта на крайнем севере Северной Норвегии. Этот снаряд, словно выстреленный из неведомого исполинского орудия, в действительности представлял собой перемещающийся взрывами вагон, как бы дилижанс 3000-го года. Снарядов и пушек, к счастью, уже не существовало, разве что в музеях, где рядом с шеститысячелетними египетскими мумиями находились модели кораблей и паровозов XIX века, а также пушки и другие орудия убийства, летательные аппараты и устарелые телескопы, микроскопы и аппараты для телеграфии и телефонии XX и XXII веков — давно отзвучавших столетий! И все же это было нечто похожее на гранату; взрывчатое вещество такой силы, что милитаристы прежних веков, уничтожившие пол-Европы, встретили бы его с сатанинским восторгом, выбросило и эту гранату; но для нее не потребовалось никакого орудия, ибо стальной вагон до некоторой степени сам себя выстреливал в пространство, он был одновременно и орудием, и снарядом.

Итак, продукт инженерного исскуства трех тысячелетий лежал теперь на земле оледеневшей старухи Европы, которая давно уже уступила свою руководящую роль другим материкам. Эта роль перешла к африканцам, которые в этом отношении далеко опередили другие великие союзы государств. За тысячу лет до этого Америка пользовалась репутацией страны грандиозных технических сооружений. Народы Азии, руководимые примером России и Японии, последовали ее примеру, опередили страну Колумба, поставили и paзрешили совершенно новые проблемы. Здесь царил совсем другой дух, здесь сказывалась азиатская душа, в то время, как Америка в большей или меньшей степени осталась развившейся Европой, которую европейцы открыли и населили. Но духовному складу азиата мало импонировали исполинские размеры. Азия осталась страной философов, талантливых химиков и физиков, но не страной всепобеждающей техники — той техники, которой постепенно стал тесен земной шар, и которая на исполинской планете, вроде Юпитера, вероятно, достигла совершенно фантастических форм и размаха.

Совсем иное представляли собой африканцы 3000 года.

Эти люди невозможное, казалось бы, превращали в действительность. Использование солнечной теплоты, достигшее в Америке высокой степени развития, показалось им слишком непрочным и незначительным. Они сумели запречь в свою колесницу вечный прибой океана с его миллиардами лошадиных сил, и в то время, как азиаты видели тысячемильные дали своими чудесными инструментами — слушали их и фотографировали, в то время, как врачи Индии научились буквально воскрешать мертвецов, если только у них не были разрушены важные органы — эти африканцы недавно проникли в глубочайшие недра нашей планеты с той целью, чтобы подчинить себе внутренний жар старой матери-земли и извлечь на белый свет веществa, о которых старый мир даже не подозревал! Во время этих исследований над химическими элементами больших глубин, приблизительно за сотню лет до этого, было открыто взрывчатое вещество, которое развивало прямо сказочную силу на ничтожном пространстве. Это был „узамбаранит“, который сыграл огромную роль и в новом средстве передвижения — в гранатах, в которых люди перестреливали себя из страны в страну — иначе этот род полета невозможно назвать! Еще древние артиллеристы имели понятие о неприятной отдаче орудия, вызываемой обратным толчком взрывчатого вещества в момент выстрела. Своеобразие „узамбаранита“ и его страшная сила сорвали бы с лафетов самое сильное орудие. Но этот неприятный дефект взрывчатого вещества был превращен в достоинство. Этим веществом стреляли не для того, чтобы выгнать снаряд; наоборот самое орудие, из которого следовал выстрел, автоматически стремилось все дальше и дальше, а все быстрее следовавшие один за другим обратные толчки угоняли снаряд в пространство. Нужно было лишь суметь превратить это орудие в летучий вагон, в которой можно было бы сажать людей, и сделать снаряд управляемым. Словом это была своего рода ракета.

Старинный пропеллер, который переносил до сих пор летательные аппараты по воздушному океану, отпал; но без несущих поверхностей не удалось обойтись и теперь. Широкие стальные плоскости сверкали на солнце по бокам гранаты, как крылья пчелы.

Трудные опыты, иногда стоившие не меньших жертв, чем сражения прежних веков, превратили эту гранату в средство сообщения, за которое можно было быть совершенно спокойным. Воздушный корабль, лежавший теперь на ледниках Норвегии, перелетел в шестнадцать часов из Занзибара, на южной стороне экватора, до последних обледенелых утесов северной Европы — 8.500 километров. Правда, кораблем лично управлял Стэндертон-Квиль, один из лучших инженеров государственных мастерских!..

Теперь он стоял, заложив руки в карманы, и со скукой посматривал на жалкую пустыню, где не было ни малейших признаков техники, могущих порадовать сердце порядочного человека. Он презрительно сплюнул на снег, а затем, для разнообразия, еще раз прочел машинисту лекцию о смазочном приспособлении зажигательного аппарата.

— Да ведь мы уже об этом говорили, Стэндертон-Квиль! Я что вы думаете о ледяных массах, окружающих нас?

Тот с неудовольствием замотал головой.

— И думать не хочу, советник. Тут каши не сваришь.

— Позвольте, милый друг, — проговорил Измаил-Чак, не без досады усмехнувшись. — Ведь вы стоите на историческом месте! Здесь, у ваших ног, некогда лежал город, обитали люди, открывшие Америку! Это родина человека, открывшего наш Южный полюс! Случилось это ровно в 2000-м году по Р. X. Здесь родился человек, первый водрузивший флаг на Северном полюсе! Не трагедия ли, что родина этих людей, проникших в сердце льдов, сама теперь погребена подо льдом и снегом, что здесь в некотором смысле воскресают вымершие эскимосы!

— Не трудитесь, советник! — со смехом вставил Хамайдан, его Секретарь. — Этот Стэндертон-Квиль самый неисторический человек под луной! Мозг его — сущая коллекция алгебраических формул, сердце — узамбаранитный мотор, мир его ощущений — целая цепь технических понятий, рычагов, спиралей, волн, колес и мыслит он колебаниями, силовыми станциями и приборами для бурения земли! Мы уже во время переезда тщетно пытались уяснить ему трагедию северного полушария!

— Что хотите, друзья? Для меня это все техническая проблема! Видите ли, земля — это яблоко, населенное бактериями. Оно освещается и согревается большой электрической грушей, и вся эта механика попала в облако пыли, так что яблоко не получает уже столько тепла, как раньше, и бактерии не могут жить в самых холодных его точках, не находят там пропитания, потому что северная и южная области яблока подернуты инеем! Нет ничего проще этого объяснения! Где тут сложность, где романтика? Вопрос лишь в том, как нам вывести яблоко и электрическую ампулу из проклятого облака и где-нибудь в другом месте обеспечить хлеб и жилье бактериям Севера и Юга! Мне кажется, это техническая проблема, и она меня интересует исключительно с этой точки зрения! Это — основное!

— Правильно, совершенно правильно, милейший Стэндертон! — возразил Измаил Чак, сделав тщетную попытку похлопать по плечу инженера, который был выше его на целый аршин. — Вы действительно широко охватываете проблему! У нас, мелкоты — правда, маленькая, но совершенно неустранимая задача пропитать эти миллионы бактерий северных и южных широт, и никакой инженер в мире не выведет нас из беды своими рычагами и колесами, если его машины не создадут урожая и не наплодят убойной скотины! Но если вам удастся этот фокус, и если вы сумеете сдуть прочь облако пыли, обволакивающее согревающую нас ампулу и задерживающее тепловые лучи, вы станете величайшим человеком в мире и героем нашей отчизны, президентский пост которому обеспечен!

Стэндертон улыбнулся и ответил: — Если вспомнить, что наша планета таит в своих недрах колоссальные количества тепла, бесполезно пропадающие там, и что дело лишь в том, чтобы отвести эти потоки тепла в полярные области земли, то невозможное представляется вполне возможным! Подумайте: ведь наша земля в незапамятные времена была маленьким солнцем, раскаленным шаром, поверхность которого остыла, оделась оболочкой из горных пород, внутренний же жар сохранился до наших дней почти в неуменьшенном состоянии! Как вы думаете, какова толщина земной коры, отделяющая нас от вечного огня? Фандерштрассен — специалист, он подтвердит, что эта земная оболочка относительно не толще яичной скорлупы! Разве не так, Фандерштассен?

— В общем, это так, Стэндертон! Давайте-ка, сообразим! На каждые сорок метров проникновения в земную кору температура поднимается на один градус. На глубине сорока километров должен царить жар в тысячу градусов! На глубине двухсот километров все горные породы были бы расплавлены, если бы этому не мешало давление мощных масс коры и, несмотря на невообразимый жар в глубочайших недрах земли, эта внутренняя масса должна быть тверже стали, ибо на каждый квадратный сантиметр ее давит два миллиона килограммов! Эта тяжесть сдавливает вещества, которые при царящем там жаре должны были бы с неудержимой силой разлететься раскаленными газами!

Это так! Тем не менее, путник, который мог бы продвигаться по прямой линии к центру земли, уже через восемь часов ходьбы достиг бы области с температурой в тысячу градусов! Да куда же мы к чорту годимся, если не сумеем обратить себе на службу этот поток тепла? Вы знаете что мы готовимся использовать для нашей промышленности теплоту горных вулканических очагов, и я говорю вам: при некоторой энергии нам удастся проникнуть еще глубже, хотя бы для этого пришлось взорвать пол-земного шара зарядом узамбаранита!

Стэндертон-Квиль поднял кулак в воздух и топнул по льду своим широким сапогом, словно хотел этим жестом исторгнуть у стареющей матери-земли скупо хранимый солнечный жар.

Измаил Чак рассмеялся, заметив этот гневный жест, а с ним и остальные товарищи.

Да этот человек способен взметнуть нас до луны своим узамбаранитом! — проговорил член Совета, и на лице его отразился такой комический ужас, что даже раздраженный инженер присоединил свой густой бас к общему хохоту.

— Потерпите! — промолвил он. — У каждого свои планы…

— Желаем удачи! А теперь, друзья, нужно выработать наш дорожный план. Используем остаток дня до сумерек для того, чтобы изучить эту область Норвегии с большой высоты в общих ее очертаниях. К заходу солнца я хотел бы оставить за собой эту юдоль тоски — да и вам, наверное, хочется вернуться в цивилизованные края. Мне кажется, всего целесообразнее будет отправиться на большой аэродром в Ницце; в этом случае мы завтра одним прыжком очутимся в Риме, согласно приглашению уважаемого президента Европейских Соединенных Штатов, а послезавтра я полагаю возвратиться в Занзибар. Мы можем быть там к вечеру, если только наш друг Стэндертон не бросит нас на произвол судьбы!

— Гарантирую вам на обратном пути скорость в пятьсот километров! Через шесть часов по отбытии отсюда мы будем в Ницце, в десять часов перескочим из Рима к экватору, а двумя часами позже увидим перед собою огни аэродрома Багаймойо!

Инженер опустил в карман линейку и сложил карту.

— Итак, вперед, друзья мои! Позавтракать мы успеем в дороге. Рассаживайтесь!

Граната-вагон состояла из трех частей. В переднем конце была будка рулевого с контрольными аппаратами высоты и скорости и с рулевыми приспособлениями, требовавшими особого внимания. Огромные компасы и великолепные прозрачные фотографические карты местности, по которой предстояло ехать, разворачивались, сами собой, сообразно скорости полета и значительно облегчали вожатому его задачу.

В конце гранаты, в широкой дульной части, находился машинист, наблюдавший за тонкой работой узамбаранитного аппарата, подкладывавший одну взрывную пилюлю за другой в камеру сгорания, оканчивавшуюся выводными трубками. Эти части аппарата подвергались действию страшного жара, который в состоянии выдержать только платина. Чрезвычайно остроумно построенный охладительный аппарат, наполненный жидким гелием, температура которого, как известно, равняется 268° холода, обеспечивает целость этой важнейшей части механизма.

Средняя часть предназначалась для пассажиров; сидя в глубоких мягких креслах, прочно привинченных к полу, вокруг остроумно устроенного стола, они были ограждены от толчков летящей гранаты, если только не оставляли легкомысленно своего места во время полета; делать это можно было лишь с величайшей осторожностью! Огромная скорость этого экипажа 3000-го года достигалась только за счет удобств. Зато он переносил пассажиров в несколько часов на колоссальные расстояния, которые прежде люди преодолевали лишь многодневной ездой на пароходе или по железной дороге.

Измаил Чак разгрузился от своих толстых мехов и неуклюже протиснулся в узкую дверцу. Прочие последовали за ним. Машинист закрыл толстые иллюминаторы окон, задвинул железный засов и отправился в свое царство. Тотчас же послышалось легкое жужжание автоматического взрывателя.

Голова Стэндертон Квиля на минуту выcyнулась из верхнего отверствия рулевой кабинки. Энергичное лицо его исказила сожалительная усмешка, когда он бросил на снег крохотный сигарный окурок, рассыпавший искры; предстояли долгие часы, на которые он вынужден был отказаться от своей единственной страсти, если хотел благополучно доставить эту огромную консервную банку через моря и долы!

Но вот голова его исчезла в круглом отверстии. Окно захлопнулось, заскрипел засов. Инженер испробовал стрелки автомата, поставил компас и карты, еще раз попробовал все рычаги и нажал сигнальный мяч. Внутри гранаты пронесся мелодический свист, похожий на крик иволги и неизгладимо запечатлевавшийся в памяти. Путешественники плотно уселись в свои кресла и уперлись ногами в ножные подушки. Машинист укрепился на кожаных подушках своего сиденья. Прожужжал и сигнал.

В машинном отделении вспыхнула красная лампа. Человек потянул рычаг, первая узамбаранитная пилюлька зажглась во взрывной трубке. Раздался резкий треск, развившиеся газы толкнули дуло гранаты, слегка содрогнувшейся. Толчок следовал за толчком, последовал настоящий ураган взрывов, и граната по отлогой дуге поднялась с земли в голубое небо, вначале неуверенной раскачкой.

Лошади сторожевого отряда на снежном поле пугливо кинулись в сторону. Прошло немало времени, пока их удалось успокоить, и в это время необычайный летающий вагон с людьми уже пропал в отдалении. Стэндертон Квиль искушенной рукой направлял полет. Придя в движение, снаряд несся теперь равномерно. Ему приходилось только преодолевать сопротивление воздуха и держать высоту. В машинном отделении справа и слева зажигались желтые и зеленые сигнальные лампочки. Стэндертон Квиль подавал сигналы участить взрывы то в правой, то в левой трубке; они поворачивали мчащийся снаряд то в одну, то в другую сторону, облегчая управление рулем.

Индикатор скорости поднялся с 50 до 100, со 100 до 300 и, наконец, остановился на 500 километрах в час! Магнитная стрелка указывала на север-северо-восток, барометр показывал высоту в 3200 метров. Великолепная фотографическая карта земли — широкая прозрачная желатиновая лента, медленно разворачивалась перед глазами рулевого; это был результат многих десятков лет международных съёмок всей земной поверхности с аэропланов. Стрелка медленно скользила по карте в ярко освещенной камере и отмечала место нахождения летучего вагона в каждый данный момент. В нижней части тонкое перышко отмечало красной краской путь, пробегавшийся снарядом, все его закругления и петли. С такими превосходными приспособлениями почти невозможно было заблудиться!

Здесь, среди своих инструментов, этих органов чувства такой с виду неуклюжей гранаты, мчавшейся над землею, этот замечательный человек чувствовал себя в своей стихии. Здесь он испытывал удовлетворение художника, ибо остроумный механизм этого новейшего, быстролетного средства передвижения в главном был его делом!

Между тем, Хамайдан, его секретарь, отправил со стола пассажирской каюты беспроволочные телеграммы в Занзибар и Рим и известил аэродром в Ницце о прибытии правительственного корабля Африканских Соединенных Штатов поздним вечером. Со всеми этими местами можно было бы переговариваться и по телефону, если бы шум взрывов не покрывал всех звуков, — этого недостатка устранить еще не удалось.

— Может быть, я слишком стар, — проговорил член Совета и зарылся еще глубже в свое мягкое кресло, — но должен признаться, что я чувствую себя не слишком хорошо в этой консервной коробке! Ради всего святого не говорите этого Стэндертон Квилю, но я кажусь себе здесь совершенной сардинкой! А толчки перед стартом можно только в том случае выдержать, если предварительно свяжешь в один узел сердце, желудок, селезенку и печень и отдашь их на сохранение машинисту! Совершенно не понимаю, как выдерживает человек во взрывном отделении! Нет, куда приятнее было путешествовать во дни моей молодости. Я не говорю о древних аэропланах с их гудящими пропеллерами! Вы будете смеяться, скажете, что я отстал, но, право же, старое доброе время с его полетами 300 километров в час на каком-нибудь аэроплане „Кондор“ мне куда милее! Всех вас обуял какой-то бес скорости! А вы лучше подумайте о людях прежних столетий, вынужденных довольствоваться скучными железными дорогами, и радовавшихся, когда они могли сделать в час какие-нибудь сто километров!

Вполне хорошо и я себя не чувствую в этом узамбаранитном летучем вагоне, генерал-советник! — с улыбкой заметил геолог Фандерштрассен; — но меня не столько смущает быстрота и толчки, как мысль, что я нахожусь до некоторой степени внутри склада взрывчатых веществ, обладающих такой силой, что легкой катастрофы было бы достаточно, чтобы превратить нас всех, вместе с гранатой, в газ и расшвырять наши атомы до планет!

— Тоже мысль не особенно приятная, уважаемый; впрочем, когда я вижу лицо этого Стэндертона через маленькое окошечко, вижу эти стальные черты, эти светлые серые глаза, способные, кажется, пронизать каменные стены, эти спокойные движения, не замедляющиеся и не ускоряющиеся против должного даже на десятую долю секунды, я чувствую себя в сравнительной безопасности!

— А посмотрите-ка сюда, товарищи! — воскликнул Хамайдан и ткнул рукой в сторону окна из толстого, в дюйм, хрусталя.

Внизу под ними простиралось замерзшее море, покрытое нагроможденными одна на другую огромными глыбами, а вдали поднимались блестящие, как серебро, горы, сверкавшие в солнечном свете, как исполинские айсберги.

— Берег Гренландии! — проговорил геолог. — Оттуда двинулись мощные потоки глетчеров на мир Западной Европы и Северной Америки! Вот где родина исполинских айсбергов, теперь стаями носящихся до самого экватора, разбивающихся у берегов Африки и делающих и для нас чувствительным холод Севера!

— Меня удивляет только, что здесь наверху не холоднее в этих широтах. Я полагал, что дыхание будет замерзать у рта, — а в сущности не было особенно холодно, когда мы стояли внизу. Я полагаю, люди неверно представляют себе ледниковую эпоху, если только они не специалисты, как вы, Фандерштрассен!

— Это широко распространенное заблуждение — думать, что оледенение может быть вызвано только внезапным сказочным холодом! Ведущиеся уже несколько тысячелетий тщательные измерения температуры показывают, что годовая температура Европы понизилась лишь на несколько градусов. В прежнее время она равнялась 13 градусам тепла, оставалась без изменения втечение многих столетий, и теперь упала до 8 градусов. Это как будто не так много, и кто поверхностно знаком с этими понижениями температуры, тот не понимает, почему это должно привести к оледенению огромных частей нашей планеты; не забывайте, что здесь главную роль играет время! Дожди и снегопады, как на Севере, так и на Юге земного шара значительно усилились, главным образом, благодаря присутствию в самой атмосфере очень разреженной пыли; происхождение ее теряется в космическом облаке, в которое попала вся наша солнечная система. Пробегая через это облако пыли на протяжении многих миллионов километров, солнечные лучи задерживаются, и потому температура из десятилетия в десятилетие все больше понижается. В результате ледяные массы, образующиеся зимой на севере, не тают так сильно, как прежде. Зима стала несколько длиннее. Ледяные массы умножаются, и так как они не могут держаться на высотах, они спускаются к югу в виде мощных ледяных потоков, называемых глетчерами.

— Так Север простирает свои ледяные щупальцы все дальше и дальше на юг, к экватору. Из Гренландии, из Норвегии, из Ледовитого океана надвигается на нас белая смерть. Северные моря замерзают, а ветры, дующие оттуда, залетают все дальше и втягивают в холодную зону Европу, Северную Азию, Северную Америку! Все это, в сущности, очень просто!

— Преподлое положение! — проговорил Измаил Чак и со вздохом взглянул на сверкающую даль, с леденящим дыханием которой не могли справиться все чудесные изобретения человека 3000-го года.

— И это не первый раз, что старуха-земля стоит перед такой угрозой! — произнес Фандерштрассен. — Приблизительно 40.000 лет тому назад происходило тоже самое — наши предки произвели весьма точные исследования тогдашней ледниковой эпохи! В ту пору северные глетчеры доходили до подножия Альпов. Это была эпоха, когда человек был наполовину скотом, выходил на охоту с каменным топором и жил в каменных пещерах. Человек первобытного мира был современником той ледниковой эпохи! И это было не первое оледенение земли! Находимые в горных породах следы, жалкие листки из дневника старухи-земли, повествуют нам, что за много миллионов лет до того, после жаркой тропической эпохи, когда даже на крайнем севере красовались зеленые леса, довольно неожиданно наступила холодная пора с последовавшим за ней оледенением. Несколько тысячелетий — исследователи стоят в недоумении перед этой необъяснимой загадкой — и вот, нам суждено было самим пережить такой болезненный период земли и допытаться, что корень бедствия — в облаке пыли, носящемся в пространстве!

— Вы высказали чрезвычайно ценные для меня мысли, милый Фандерштрассен! Мне кажется, я вижу впервые все эти события в их тесной связи, много размышлял о них. Наша поездка по этой ледяной области как-то нагляднее показывает мне все это!

Давно уже летящая граната изменила свой путь и теперь неслась на юг. Широкой дугой загибался ее путь к горным кряжам Норвегии. Внизу лежала земля, на сотни метров покрытая льдом. Вплоть до Ботнического залива протягивали глетчеры свои белые ледяные языки. В другой стороне, на запад, к Атлантическому океану, ледяные языки ломались в фиордах и в виде айсбергов свергались в открытое море, по которому носились ледяные глыбы. Мертвой пустыней лежала внизу земля. Южнее мерцали отдельные снеговые вершины, по Северному морю носились ледяные глыбы и айсберги, в горах Шотландии уже обнаруживались зачатки оледенения.

В машинном отделении вздрогнул и зажегся зеленый огонек. Стэндертон Квиль, желая изменить полет, скомандовал участить взрывы в правой камере. Мимо окна с быстротой молнии пронеслась цепь белых облачков, и все тело гранаты слегка содрогнулось. Воздушный корабль медленно повернул на юго-восток.

Внизу показалось устье широкой реки.

— Рейн! — объявил Фандерштрассен и наклонился над своей картой. — Под нами лежит классическая страна старинных ледниковых исследований: Германия!

— Но ее, кажется, пощадили лед и снег?

— Это так, но на ее широкие равнины опять спустятся медленно двигающиеся глетчеры Норвегии, как это было 40.000 лет тому назад. Последний ледниковый период и создал эти обширные песчаные равнины, с разбросанными по ним гранитными глыбами. Глетчерные потоки принесли эти гранитные глыбы из Скандинавии сюда, они растерли материал в тончайший песок, покрывающий Германскую низменность. Эта страна через несколько столетий опять исчезнет подо льдами; исследователи грядущих тысячелетий, когда земля опять вступит в теплую эпоху, когда ледяные массы отступят назад, откопают в земле погибшие огромные города и тысячи признаков высокой культуры! Мы нашли только неуклюжие каменные орудия, почти звериные черепа охотников предыдущей ледниковой эпохи вместе с останками мамонта, пещерного медведя и северного оленя, и как венец культуры — нацарапанные на стенах пещер изображения зверей. Будущие исследователи, после наступающей ныне ледниковой эпохи, откопают в земле чудеса техники и мировые города!

— Мрачные картины вы рисуете, милейший Фандерштрассен, и в науке вашей есть что-то жуткое!

— Что ж, уважаемый, природа жестока, — по крайней мере, такою она хочет показаться нам, людям! Она ни о чем не заботится, идет себе вперед! Причина и действие предписывают ей цель, и она так же спокойно хоронит культуры, как нога пешехода попирает муравейник!

Солнце село на западе в красноватом тумане. На юге рдели оледенелые верхушки Альп, земля подернулась синеватыми и лиловыми тенями. Но наверху, в высоте, горел необычайно нежный пурпурный свет, в котором плавали своеобразные зеленоватые облачка, которых человечество прежних веков не наблюдало, или же наблюдало очень редко, — именно, когда вершины вулканов выбрасывали в атмосферную оболочку нашей планеты колоссальные количества пепла. Причиной этой странной зари была проникавшая в земную атмосферу космическая пыль. Она обусловливала преломление и сражение солнечного света и порождала волшебные кольца и лучи вместо спокойной, ясной синевы эфира.

Граната обогнула с запада массив Альпов и с барабанной дробью взрывов пронеслась над гладкой поверхностью Боденского озера.

Пассажиры молчали. Каждый из них был погружен в свои мысли. Наверху медленно бледнела пурпурная заря; дрожащие зеленоватые лучи северного сияния как исполинские руки простирались по всему небу. Местами мерцала яркая звездочка и, наконец, над океаном поднялся кроваво-красный месяц, окруженный венцом зеленоватых лучей.

Стэндертон Квиль узнал в отдалении пылающие фонари аэродрома Ниццы и пустил в воздух ослепительно яркие, рассыпавшиеся тысячами звездочек ракеты. Фонарь быстро блеснул попеременно зеленым и красным светом. Летательный аппарат правительства Африканских Соединенных Штатов был замечен. Десять минут спустя он неподвижно лежал в обширном ангаре на берегу Средиземного моря.