"Шкатулка хитросплетений" - читать интересную книгу автора (Брукс Терри)

Глава 6. ЛАБИРИНТ

Рыцарь внезапно проснулся, изумленный и внимательный, приподнявшись, словно его дернули за невидимые нити. Он видел сон, и, хотя его содержание мгновенно забылось, впечатление от привидевшегося осталось четким. Дыхание и пульс его участились: казалось, во сне он немало пробежал. На теле под одеждой и у линии волос ощущался влажный жар. Было такое чувство, будто еще секунда — и что-то произойдет.

Его взгляд тревожно метнулся в окружающий его полумрак. Он находился в лесу из огромных стройных деревьев, которые колоннами поднимались вверх поддерживать небесный свод. Вот только небесного свода не было видно — над головой клубился туман, закрывавший собой все, даже самые верхние ветви. Лесная тьма была сумеречной, принадлежа и дню, и ночи одновременно, а может быть, утру или вечеру. Она была нереальной; и в то же время рыцарь инстинктивно знал, что это единственная реальность там, где он оказался.

Но где он?

Он не знал. Не мог вспомнить. С ним были другие.

Где они?

Он инстинктивно вскочил, ощутив тяжесть заброшенного за спину палаша, нож за поясом и кольчугу, закрывавшую его тело. Он был одет во все черное. Его свободная одежда была отделана кожей. На нем были кожаные сапоги, ремень и перчатки. Остальные доспехи должны были находиться где-то поблизости, хотя он их не видел. Но он знал, что они где-то поблизости: он чувствовал их присутствие. Его доспехи всегда были рядом, когда он в них нуждался.

Хоть он и не знал почему.

Под курткой у него на груди висел медальон. Он вытащил его наружу и стал рассматривать. Там был изображен он сам выезжающим на рассвете из какого-то замка. Медальон был ему знаком, и в то же время он словно видел его впервые. Что это должно было означать?

Он отмахнулся в смятении и снова всмотрелся в полумрак. На дальнем краю поляны что-то зашевелилось, и он быстро пошел туда. При приближении шагов фигура, которая там лежала, свернувшись калачиком, вытянулась и приподнялась на локтях. На лицо и плечи упали длинные черные волосы с одной белой прядью посредине, длинные одежды спустились к земле влажной тенью.

Это была дама. Она по-прежнему с ним. Она не убежала, пока он спал (а он знал, что она убежит, если ей представится такая возможность). Когда он оказался рядом, она подняла голову. Гибкая рука откинула назад иссиня-черные волосы. Ее бледное прекрасное лицо исказили гнев и отчаяние.

— Ты! — прошипела она.

Это единственное слово выражало всю глубину ее неприязни к нему и к тому, что он с ней сделал.

Он решил ближе не подходить. Рыцарь знал, как она к нему относится, знал, что она винит его во всем, что с ней произошло. С этим ничего нельзя было поделать. Отвернувшись, он осмотрел остальную часть поляны, на которой они спали. Поляна была небольшой и тесно окруженной деревьями. Но почему они тут оказались? Он знал, что они попали сюда чуть раньше. Они прилетели, и их преследовало.., что-то. Он взял даму с собой — и еще кого-то, — спасаясь от зверя, который проглотил бы их всех.

Рыцарь покачал головой: при попытке заглянуть в прошлое в висках начала скапливаться боль. Прошлое было таким же туманным и сумрачным, как и настоящее, как лес, в котором он оказался.

— Верни меня домой! — вдруг прошептала дама. — Ты не имеешь права!..

Он повернулся и увидел, что она стоит рядом, сжав опущенные вниз руки в кулаки. Ее странные красные глаза пылали яростью, зубы обнажились в зверином оскале. Говорили, что она может колдовать, что обладает невероятной силой. Говорили, что надо стараться не вступать с ней в конфликты. Но рыцарь это сделал. Он толком не знал, как это произошло, но теперь уже ничего нельзя было исправить. Он взял даму из ее дома, из тихой гавани ее жизни, и увлек в этот лес. Он защитник короля и существует только для того, чтобы выполнять его приказы. Видимо, король отправил его за дамой, хотя он не мог вспомнить и этого.

— Рыцарь черных мыслей и дел! — презрительно бросила ему дама. — Трус, прячущийся за доспехами и оружием! Верни меня домой!

Возможно, она сейчас ему угрожает, готовясь применить против него свое колдовство. Но почему-то он был почти уверен, что это не так. Казалось, ее волшебство потеряно. Ведь он зашел уже настолько далеко, а она все еще стоит смиренно. Не то чтобы это было страшно. Он оружие, выкованное из металла. Он не столько человек, сколько машина. Колдовство действует на него не сильнее, чем брошенная в глаза горстка пыли: в его жизни колдовству нет места. Его мир — это мир простых правил и четких границ. Он ничего не страшится. Рыцарь не может уступать чувству страха. В его деле смерть всегда стоит так же близко, как жизнь. Он знает только сражения; и битвы, которые он ведет, могут закончиться либо его смертью, либо смертью врага. И тысячу сражений спустя он все еще жив. Наверное, его никогда не убьют. Наверное, он будет жить вечно.

Он отбросил эти мысли, пришедшие незвано и оставшиеся нежеланными.

— Ты едешь к новому дому, — сказал он. Пусть ее гнев уляжется, и наступит мир между ними.

Однако она тряслась от злобы, прижав кулаки к груди, напрягая мышцы шеи.

— Я больше с тобой и шагу не сделаю, — прошептала она, качая головой. — Ни единого!

Он бесстрастно кивнул, не желая вступать в словесный поединок, чувствуя, что это ему не по силам. Снова отвернувшись, он прошел на дальний край поляны и всмотрелся в сумрак за ее пределами. Деревья, тесно сгрудившись, словно связки гигантских палок, закрывали свет и горизонт — заслоняли собой все. Куда направиться? Он знал, что король будет ждать его. Так было всегда. Но в какой стороне находится замок?

Он повернулся, когда дама бросилась на него с ножом, который ухитрилась где-то от него спрятать. Лезвие его было темным и влажным от яда. Она вскрикнула, когда он сжал ее запястье, отстранил лезвие, а потом вырвал нож из ее руки. Она начала бить его и лягаться, стараясь вырваться, но он был намного сильнее и не поддавался ее ярости, легко с ней справившись. Она упала на землю, тяжело дыша. Возможно, она была близка к истерике, но отказывалась дать ей волю. Он поднял кинжал и забросил его далеко во мрак.

— Кидайся поосторожнее, рыцарь, — предостерег его новый голос, низкий и глухой.

И тут он увидел химеру, сидевшую поблизости. Она вышла из леса бесшумно, как полуночная тень. Желтые глаза твари, прикрытые полуопущенными веками, изучающе смотрели на него, и ничто в их змеиных глубинах не говорило о том, какие мысли занимают скрывающийся за ними ум.

— Ты решила остаться, — негромко проговорил рыцарь.

Химера рассмеялась:

— Решила?! Тебе не кажется, что в данных обстоятельствах это очень странное слово? Я осталась здесь, потому что идти некуда.

Химера была отвратительна на вид. Ее тело было скрючено и искорежено, руки и ноги кривы и угловаты, тело казалось сплошным комком сухожилий и мускулов, голова глубоко ушла в мощные плечи. Пальцы рук и ног были снабжены перепонками и когтями, и вся она была покрыта темной колкой щетиной. Лицо было сморщено, как высохшая груша, и все черты слиплись вместе, словно ребенок пытался вылепить что-то, туманно напоминающее человека. Из-под толстых губ высовывались клыки, нос был влажным и грязным.

На сутулых плечах слабо трепетали крылья — кожистые веера, слишком слабые, чтобы работать, напоминавшие какие-то нелепые придатки. Можно было подумать, что предки этой твари когда-то умели летать, но давным-давно позабыли, как это делается.

Рыцарь почувствовал отвращение, но не отвел взгляда. Уродство — это тоже часть жизни.

— Где мы? — спросил он химеру. — Ты осмотрелась?

— Мы в лабиринте, — ответила она, словно этим все было сказано.

Химера посмотрела на даму, которая при звуке ее голоса снова подняла голову.

— Не смотри на меня! — сразу же прошипела та, отворачиваясь.

— В какой части страны находится лабиринт? — продолжал расспрашивать сбитый с толку рыцарь. Химера снова расхохоталась:

— В любой. — В ее пасти видны были желтые зубы и черный язык. — Во всех частях каждой части всего. Он находится на севере, на юге, на востоке, на западе и даже в середине. Мы в нем находимся, в него придем и всегда в нем будем.

— Она безумна, — быстро прошептала дама. — Заставь ее замолчать.

Рыцарь поправил тяжелый палаш за плечами и осмотрелся.

— Из любого лабиринта всегда есть выход, — объявил он. — Найдем выход и из этого.

Химера потерла руки, словно пытаясь согреться.

— И как ты это сделаешь, сэр рыцарь? — презрительно осведомилась она.

— Уж конечно, не сидя на одном месте, — ответил рыцарь. — Ты пойдешь с нами или нет?

— Оставь ее! — прошипела дама, быстро встав и поплотнее кутаясь в свои темные одежды. — Ей с нами не по пути! Ей не суждено быть с нами!

— «С нами»? — ехидно переспросила химера. — Вы теперь связаны, дама? Ты стала подругой и спутницей рыцаря? Какая неожиданность!

Дама оскалилась на мерзкую тварь и отвернулась.

— Я ни с кем из вас не связана. Я бы предпочла, чтобы меня убили прямо сейчас, — и делу конец.

— Я бы тоже предпочла, чтобы тебя убили, — согласилась химера.

Дама тут же снова стремительно повернулась к ней:

— Ты уродливая зверюга, химера. Будь у меня зеркало, я бы сейчас поднесла его к твоей морде, чтобы ты увидела, насколько ты отвратительна!

Химера содрогнулась от этих слов, а потом прошипела в ответ:

— А тебе нужно было бы засунуть зеркало внутрь, чтобы увидеть мерзость, овладевшую твоей душой!

— Прекратите ссору! — прогремел рыцарь, становясь между ними. Он вдруг преобразился: мужчина в темной одежде и кольчуге стал еще темнее. Казалось, окружающий его свет был втянут куда-то. Он был словно закован в тени. — Прекратите, — повторил он уже спокойнее. Темная оболочка вокруг него исчезла, и он снова стал собой.

Наступило долгое молчание, когда все трое смотрели друг на друга. Потом дама сказала рыцарю:

— Я тебя не боюсь.

Рыцарь устремил взгляд в темноту, словно не слышал ее слов. В глазах его отражалась растерянность — воспоминания об упущенных возможностях и неиспользованных шансах.

— Мы пойдем туда, — проговорил рыцарь и сделал первый шаг.

Они шли весь остаток дня, но лес, который был лабиринтом, не менялся. Полумрак упорно не рассеивался, туман цеплялся за вершины деревьев, а те не редели, если не считать попадавшихся время от времени полян. Ни вид, ни характер местности ничуть не менялись. Рыцарь вел их пешком (куда делся его конь?), стараясь двигаться по прямой, надеясь, что в какой-то момент лес кончится и появятся холмы или степи, которые должны же, конечно, находиться за деревьями, и тогда он сможет определить, что им следует делать дальше, В пути он все время пытался разобраться в своих отрывочных воспоминаниях. Пытался сообразить, что он здесь делает, что привело его в это унылое место. Попытался припомнить, как с ним оказались дама и химера. Он старался пробиться сквозь туман, затянувший почти все его прошлое. Он был рыцарем на службе короля, победителем множества сражений, и это было практически все, что он знал.

Он упрямо цеплялся за это воспоминание, и оно не давало ему скатиться в безумие, куда его могли бы столкнуть безрезультатные попытки восстановить в памяти хоть что-то еще.

Им попадались ручьи, из которых можно было попить, — и они пили, но никакой еды не находили. И тем не менее голода они не чувствовали. И дело было не в том, что они чем-то наелись, — скорее голод их просто покинул. Рыцаря это озадачило, но он не стал говорить об этом вслух. Они шли весь день сквозь полумрак, который почти не менялся, а когда наконец наступила темень, остановились.

Они оказались еще на одной поляне, очень напоминавшей ту, первую. Лес вокруг не изменился. Они уселись втроем в сгустившемся мраке и уставились в темноту. Рыцарю не пришло в голову разжечь огонь. Им не было ни холодно, ни голодно, и в свете они не нуждались. В темноте они прекрасно видели. А еще они могли слышать звуки, которых не должны были бы слышать. Химера сидела чуть в сторонке, не желая снова выносить презрение дамы да и вообще не считая себя с ними чем-то связанной. Даже во время пути рыцарь ощущал эту отстраненность химеры, словно она сознавала, что их всегда будет разделять стена. Тварь скорчилась в темноте и, казалось, вросла в землю.

Дама сидела лицом к рыцарю.

— Ты мне не нравишься, — зло сообщила она. — Я рада была бы увидеть тебя мертвым. Он бесстрастно кивнул:

— Знаю.

Она весь день была молчалива и погружена в свои мысли, двигаясь послушно, но неосознанно. Он время от времени поглядывал на нее: иногда она была открыто враждебна, иногда — так же растерянна и задумчива, как он сам. Она держалась так, словно на ней была броня, — прямо, гордо и смело, но в ней ощущалась ранимость, которую никак не могла скрыть и, казалось, даже понять, словно это было для нее чем-то новым и неожиданным.

— Почему бы тебе просто не отвести меня обратно? — вдруг настоятельно спросила она. — Почему ты не подчиняешь себе здешние обстоятельства? У тебя тут нет противника, с которым ты мог бы сражаться. Нет битвы, из которой ты мог бы выйти победителем. Почему ты так делаешь? Разве я тебе враг?

— Ты так сказала.

— Но только потому, что ты выкрал меня из моего дома! — с отчаянием выкрикнула она. — Только потому! — Она передвинулась по траве и подсела к нему почти вплотную. — Почему ты меня взял? — Он не мог дать ей ответа. Он его не знал. — Это твой король приказал тебе? Почему? — Он не мог вспомнить.

— Что ему от меня нужно? Я никогда ему не помогу, что бы он там ни думал! Я не стану ни женой его, ни наложницей! Я буду его самым заклятым врагом, пока не умру!

Рыцарь вдохнул лесной воздух, пахнущий зеленой свежестью листьев и трав, мускусной влагой почвы, едкой сухостью коры и старой древесины. Как ответить на ее вопросы? Почему он не знает ответов? Он ушел в себя, пытаясь найти покой. Утешительно было понять, кто он и чем занимается. Ощущение некой надежности давали его сила и умение, вес оружия, ловко пригнанная одежда и кольчуга.

Но доспехов по-прежнему не было. Он ощутил их присутствие, становясь между дамой и химерой, но они так и не объявились. Почему так произошло? Доспехи потянулись к нему — и все же не показались, словно играли в кошки-мышки. Его доспехи словно безжизненны и в то же время словно обладают жизнью. Парадокс. Как и висящий у него на груди медальон, он — часть того, что он такое и кто он такой. Тогда почему он не может вспомнить, откуда они появляются?

Дама стояла перед ним безмолвной мраморной статуей, пристально глядя на него. Ему казалось, что она пытается вырваться из себя — и не может. Что она от него скрывает? Что-то пугающее. Какое-то глубокое, тайное признание.

Она сложила тонкие руки у себя на коленях. Лицо ее медленно наполнилось презрением.

— Ты бессилен, — горько объявила она. — Ты лишен воли и способности к самостоятельным поступкам. Ты инструмент любого, кто надел корону. Как печально!

— Я слуга короны.

— Ты ее раб. — Она чуть наклонила голову, и волосы ее блеснули искрой черного огня. Ее взгляд пронзал его. — Ты не способен принять решение, противоречащее приказу твоего господина. Ты не способен сам выносить суждения. Ты взял меня в плен, не спросив, зачем это нужно. Ты делаешь все, что тебе велят, и тебя не заботят причины твоих поступков.

Ну какой смысл с ней спорить. Им обоим это ничего не даст. Он плохо владел словами, а она не обладала чувством чести и не умела повиноваться. Они пришли из разных жизней.

— Кто он, этот король, пожелавший мной обладать? — демонстративно осведомилась она. — Назови его имя.

И он снова не смог ответить. Он уставился на нее, чувствуя себя загнанным в тупик.

— Ты настолько невежествен, что даже такого не знаешь? — настаивала она, и ирония придала ее гневу еще большую остроту. — Или боишься назвать его мне? Кто именно?

Он молчал, но отвести взгляд не мог. Она медленно покачала головой. Лицо у нее было жесткое и холодное, с этими темными волосами и бледной кожей, упрямым подбородком и сверкающими глазами. Но одновременно она была прекрасна. Она была безупречна, словно любимое воспоминание, приукрашенное временем, сточившим все острые углы, стершим все шероховатости, скрывшим все изъяны. Она очаровывала его, даже не прилагая к этому никаких усилий, не добиваясь этого. Она вела его мимо своего гнева и отчаяния, увлекая от того, что было, к тому, чего никогда не должно быть.

— Что бы я тебе ни сказал, — заставил он себя ответить, — это тебе ничего не даст.

— Так хотя бы попробуй! — прошептала она, и голос ее вдруг смягчился. — Дай мне хоть что-то!

Но он не мог. Ему нечего было сообщить. У него был только он сам, а он был ей не нужен. Ей нужны были причины, понимание — их у него не было. Он был в таком же недоумении, как и она сама, попав в неизвестное ему место, в непонятную ему ситуацию. Лабиринт был тайной, которую он не мог разгадать. Чтобы сделать это, надо было сначала из него вырваться. А это, как интуитивно чувствовал он, будет непросто.

— Ты не испытываешь ко мне совсем никакой жалости? — печально спросила она, но на этот раз в ее голосе прозвучала мгновенно выдавшая ее фальшь.

— Мои чувства не имеют никакого отношения к происходящему. Я выполняю то, что от меня требуется.

— И что же от тебя требуется? — взвизгнула она, снова переполняясь гневом и горечью, отбросив всю напускную беспомощность. — Ты выполняешь то, что тебе приказывают, жалкая ты тварь! Ты кланяешься и унижаешься, потому что больше ничего не умеешь! Что от тебя требуется? Лучше бы мне попасть в самую черную пропасть на земле, чем хоть раз выполнить чей-то наималейший приказ!

Он невольно улыбнулся.

— Так и получилось, — ответил он. — Где же мы еще, если не там?

Она вмиг отпрянула от него, жалкая, растерянная. Они долго молча сидели рядом. Химера спала, гнусаво всхрапывая, подергивая конечностями, словно ступни и ладони ей прижигали раскаленным железом. Дама один раз взглянула на нее и снова отвела глаза. Она не смотрела назад. Она не смотрела на рыцаря. Она смотрела в какую-то точку чуть вправо от себя, где трава в тени увяла, а почва растрескалась и пошла пылью. Она сидела так очень долго, а рыцарь незаметно наблюдал за нею — помимо воли, неохотно. Она была настоящей тайной, но причина ее страданий была гораздо более глубокой, чем она готова была ему признаться. Эта причина была громадной и тщательно скрытой, и его слабый разум не позволял ему проникнуть в ее источник.

Он ощутил, что в нем поднимается какое-то странное чувство. Ему следовало бы сказать что-то, что умерило бы ее боль. Ему следовало бы сделать что-то, что облегчило бы груз ее страданий. И тут он задумался над словами, которые она ему выпалила, над обвинениями, которые она ему бросила. В них была правда. Он отдан служению другому человеку, подчинен чужим желаниям, отстаивает чужие интересы. В этом суть его жизни в качестве защитника короля. Рыцарь в доспехах, чьи оружие и сила решают все проблемы, — вот его роль. Если задуматься, то это казалось слишком малым. Это было определением его сути и тем не менее вмещалось в одну только фразу. И это — сумма всех его элементов? Неужели в нем больше ничего нет?

Кто он?

— Знаешь ли ты, что ты со мной сделал? — вдруг услышал он вопрос дамы. Он мгновенно повернулся к ней. Она не смотрела на него. Ее взгляд был по-прежнему устремлен на тот же кусок голой земли. По ее щекам пролегли влажные полосы, начинавшиеся от холодных, пустых глаз. — Знаешь ли ты? — с отчаянием прошептала она.

Ночные тени окутывали и Заземелье. Все восемь лун зашли, тучами затянуло небо и скрыло звезды. Темнота была глубокой. После дневной жары воздух стал безветренным и влажным, и вся земля затихла, упарившись.

Бурьян не испытывал неприятных ощущений, выйдя из пещеры и углубившись в окружавший ее лес. Он был волшебным существом и не конфликтовал с природой, в каком бы настроении она ни находилась. Чудище двигалось вперед, как облако черного тумана: таким оно стало после своего долгого плена в Шкатулке Хитросплетений. Но эта нематериальная форма уже начинала сгущаться и определяться, потому что свобода возвращала ему лицо и тело, которым оно обладало прежде. Уже очень скоро оно получит обратно и то, и другое. Тогда будет возможно отомстить всем тем, кто причинил ему зло. Этой мести Бурьян жаждал отчаянно.

Долгие века у него не было никаких других мыслей. Когда-то он был могущественным эльфом, существом, чья волшебная сила потрясала и внушала трепет. Он использовал ее таким образом, что вызвал ярость и отвращение своих родичей, обитавших в волшебных туманах — мире всех эльфов. Они объединились, поймали его в тот момент, когда он считал себя неуязвимым, и заточили его. Его бросили в туманы Шкатулки Хитросплетений — устройства, которое они создали с помощью собственного волшебства и из которого ничто не могло вырваться. Снаружи на Шкатулку поместили замки — и Бурьян не мог до них дотянуться.

Такое заточение должно было вымотать его, разрушить его волю, заставить забыть все, что он знал до заключения, и в конце концов превратить в пыль. Но эта попытка не удалась. Он оставался в ловушке очень долго, но ничего не забыл, и его ненависть к тем, кто был виновен в его пленении, только росла.

И стала очень большой.

Бурьян легко двигался в ночи. До места назначения идти было недолго, и он не спешил. Он подождал, чтобы Хоррис Кью и птица заснули: ему надо было скрыть от них свои планы. Они по-прежнему должны считать его своим другом. Конечно, он им не был. Человек и птица были пешками, и Бурьян соответственно ими распоряжался. Если им нравилось считать себя чем-то большим, если они считали нужным делать это из-за собственной жадности и глупости — тем лучше. Это в естественной природе вещей. Они смертные существа и поэтому стоят намного ниже Бурьяна. Ими всегда можно пожертвовать.

Бурьян перевалил за вершину холма и оказался на краю Сердца. Остановившись, он выпустил свои щупальца зрения и слуха, вкуса и запаха и не обнаружил ничего необычного, ничего опасного. Он осмотрел ряды белых бархатных скамей и подушек для коленопреклонения, блестящий помост и штандарты, кольцо Лазурных друзей. Он смаковал присутствие волшебства, исходившего от земли здесь, в источнике жизни всей страны. Сила этого волшебства была колоссальной, но Бурьян был пока еще не готов в нее вмешаться. Этой ночью она послужит совсем другой цели. Более сильное волшебство может использоваться для создания меньшей по силе магии. Так будет и сегодня.

Бурьян сконцентрировался и отправил формулу вызова, которую приготовил заранее. Огненные линии, которые не жгли и не дымили, ударяли в землю и исчезали. Ответ был получен тотчас же: резкий скрежущий грохот, стон рушащейся каменной стены. Через мгновение грохот затих и наступила звенящая тишина.

Бурьян ждал.

И тут воздух перед ним разодрался, словно сделанный из ткани: сначала треснул, а потом расползся в стороны. В разрыве прогремел гром, гулкий и угрожающий. В ночи образовалась дыра, и из этой дыры раздались стук и бряцание облаченных в доспехи всадников и шипение и вопли животных, на которых они ехали. Звуки страшно усиливались по мере того, как всадники набирали скорость. Яростный ветер пронесся по всему Сердцу, разрывая штандарты и свистя в ближайших деревьях.

Бурьян не двинулся с места.

Со страшным ветром и шумом из дыры в пространстве и времени материализовались те, кого он призвал. Они были построены из пластин и шипов брони, щетинились оружием, ехали на кошмарных чудовищах, лишенных названия. Их было пятеро, массивных темных существ, которые исходили паром даже в этой жаркой ночи, чье дыхание со свистом и хрипом вырывалось из-под забрал их шлемов. Они были худыми и бездушными, как темные привидения, и от их тел распространялось невообразимое зловоние.

Прибыли демоны Абаддона.

Первым ехал тот, кого называли Железным Марком — их избранный вождь, громадный угловатый урод с выгравированными на доспехах змеями и ожерельем из вражеских голов вокруг шеи. Он поманил остальных, и они встали рядом, держа оружие наготове. И все как один стали наступать на Бурьяна.

Бурьян дал им приблизиться. Когда они оказались на расстоянии плевка, он исчез на их глазах во вспышке зеленого света, возник в качестве одного из них, снова исчез и, наконец, появился в виде двух змеиных глаз. Пробравшись под их доспехи, он любовно их облизал, показывая, что они — дружественные создания. Он нарисовал им картины ужасов, которые когда-то творил своему народу, и дал демонам посмаковать его злобность.

Когда они убедились в том, что имеют дело с одним из своих, обладающим не меньшей силой, чем они сами, и что он вызвал их не случайно. Бурьян мягко зашипел, чтобы заставить их внимательно вслушаться в его слова, и сказал:

— А что, если я приготовлю путь, по которому вы свободно войдете в Заземелье? — Он помолчал, слушая их нетерпеливое рычание. Все было слишком легко. — Что, если Заземелье и его жители будут отданы вам навсегда?

Право, слишком легко.