Часть 1 "ВЛАСТЕЛИН ПАНГЛОТ"

Глава 1

Неподалеку послышался дикий вопль. Джен посмотрела на стражницу. Та пожала загорелыми плечами и сказала:

– Похоже, большая змея запуталась в дереве-плети.

Пытаясь не обращать внимания на душераздирающий визг, Джен снова повернулась к ягуару.

– Я уже сказала тебе, - повторила она. - Спасибо, но кот нам не нужен.

Ягуар не двинулся с места; он продолжал сидеть на задних лапах, просительно поглядывая на нее снизу вверх.

– Я тебе хорошо работать, ловить вредитель, сторожить ночь, - прохрипел ягуар.

Джен пристальнее посмотрела на зверя. Животное сильное, с виду вполне здоровое. Должно быть, в зонах опустошения стало совсем уж паршиво, если даже ягуар дошел до того, что просится на службу к людям. Она заметила на боку зверя длинный шрам. Похоже, что свежий.

Рядом с ней Марта испуганно забормотала:

– Не нравится. Марта пойдет. Марте не нравится…

Джен погладила обезьянку по голове.

– Не бойся. Ничего он тебе не сделает.

Стражница вскинула лук.

– Хочешь, я пущу ему в плечо стрелу, и он перестанет надоедать? - спросила она.

Прежде чем Джен успела ответить, ягуар повернулся к стражнице и прорычал:

– Выстрели оружие, и я быстро прыгнуть на стену. И твое горло взять с собой. Эта сетка моим когтям как трава.

Потом с деланным равнодушием он развалился на земле, показав брюхо. Джен, заметила, что это самец. Она сделала знак рукой стражнице. Та, побагровев от злости, явно собиралась сделать глупость.

– Не надо, Карла. Предоставь это мне.

Марта захныкала.

Ягуар рассматривал Джен, и в глазах его светилось удивление.

– Ты очень молодая для хозяина.

– Я не хозяин, - сказала Джен. - Я дочь старейшины Мелиссы, и на этой неделе моя очередь караулить.

Ягуар совсем как человек пожал своими могучими плечами и произнес:

– Я же и говорю, ты главная. Почему не пустить бедный кот в селение?

Слово "селение" он произнес с долгим свистом в начале.

– У нас строгий отбор, - ответила Джен. - Разве ты не знаешь?

– Времена тяжелые. Нам надо работать вместе. Как в старину. Когда мои деды служить твоим дедам.

– Моим бабкам, - сердито поправила Джен. - И это было давно. Тогда вам, большим кошкам, можно было верить.

– Ты мне не верить? - Ягуар напустил на себя невинный вид.

– Конечно, нет. Я не дура. Все равно что морковка верила бы мне, что я ее не съем.

– Ну ладно, - сказал ягуар, поднимаясь с земли. - Ты делаешь ошибку, - добавил он, повернулся и, раздраженно помахивая хвостом, бесшумно двинулся по заросшей травой дороге, которая уводила к бывшим кукурузным полям, теперь оказавшимся во власти опустошения. Вскоре ягуар скрылся из виду. Марта возбужденно подпрыгивала, без умолку повторяя:

– Гадкий кот. Гадкий. Марта не любит…

Джен вздохнула и вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. Судя по солнцу, ей осталось дежурить около часа. Она взглянула на Карлу: та хмурилась.

– Зря ты не разрешила выстрелить в него, госпожа, - сказала она. - Нахальный зверь. Самец.

– Думаешь, он вернется? - спросила Джен.

– Тогда ему точно не поздоровится. Я всажу ему стрелу не в плечо, а между глаз.

Джен не была уверена, что Карле так легко удалось бы разделаться с хитрым хищником, но ничего не сказала о своих сомнениях. Стражницам у стен просто необходимо было такое хвастовство - это помогало сохранять мужество на службе, которая с каждым годом становилась все тяжелее и бесполезнее.

– Дай сигнал тревоги, если вернется, - сказала Джен. - Я буду на восточной стороне.

Карла машинально отдала ей честь, и Джен в компании Марты, которая еще не успокоилась после недавней встречи с ягуаром, направилась по деревянному помосту на восточную сторону. Только тут она обратила внимание на то, что змея, если это была она, утихла. Она не могла понять, почему ее так встревожила встреча с ягуаром. Дурной знак, сказала она себе, и быстро шепотом стала читать молитву Богине-Матери.

В последний час дежурства Джен произошло только одно происшествие. Слоновая лиана проникла через сетку с восточной стороны и грозила обрушить часть стены. Под руководством Джен отряд из пятнадцати стражниц огнеметами и топорами уничтожил вяло ползущее щупальце, достигавшее четырех футов толщины в самом широком месте.

Потом Джен смотрела, как Марта вместе с другими шимпанзе заделывают сетчатую ограду и со своим обычным проворством устраняют повреждения, нанесенные лианой. Они как раз заканчивали работу, когда на смену Джен пришла Эльза. Джен была только рада передать Эльзе золоченый жезл власти, который был у нее за поясом.

– Это тебе, - с облегчением сказала она. - Я больше не могу.

Эльза взглянула на сеть.

– Неприятности?

– Как обычно.

Джен поманила к себе Марту, и та скатилась с забора, на ходу запихивая свои клещи в поясную сумку для инструментов.

– Мы домой? - спросила она.

– Да. - Джен погладила ее по голове. Потом обратилась к Эльзе: - К тебе может заявиться такой разговорчивый ягуар. Предложит свои услуги за приют. Держи с ним ухо востро. От таких зверей добра не жди.

Эльза улыбнулась ей.

– Не беспокойся. Ты же знаешь меня. Я никогда не рискую. Трусиха до мозга костей. - Она наклонилась и поцеловала Джен в губы. - Береги себя, малышка.

Спускаясь с лестницы, ведущей с парапета вниз, Джен не могла не думать об этом странном слове. Понятно, что Эльза вовсе не имела в виду ее рост, но все-таки Джен испытывала досаду. Раньше это ее мало волновало: мать говорила, что скоро она подрастет и нагонит сверстниц, и Джен верила, но вот ей уже восемнадцать - и что? Эльза и другие ее подруги были выше на четыре-пять дюймов. Неприятно сознавать, что ты ростом не выше среднего мужчины.

Небо очистилось от туч, и солнце ярко сияло, когда Джен и Марта шли напрямик огородами, разбитыми на каждом клочке свободного пространства между стеной и крайними постройками Минервы. Марта, как заметила Джен, то и дело с беспокойством бросала взгляд вверх.

– Он прилетит только через две недели, - сказала Джен, - так что успокойся.

– Не могу. Небесный Властелин пугает Марта. Не люблю.

– Не ты одна, - мрачно заметила Джен.

Небесный Властелин снился ей чуть ли не каждую ночь. Причем снился в виде ее первого детского воспоминания о Небесном Властелине под названием "Властелин Панглот". Ей казалось, что он заполнил собой все небо над Минервой, и, когда он навис совсем низко над городом, его огромные глаза уставились на пятилетнюю Джен, а она спряталась за мать, - они вместе стояли там, на помосте, посреди площади, где собирали дань. Джен в ужасе кричала и пыталась спрятаться под юбкой матери… но во сне мать исчезала, и Джен оставалась одна.

Джен заметила, что машинально, оглядывает пустое небо. "Я такая же дурочка, как Марта, - с укоризной сказала она себе. - "Властелин Панглот" пунктуален, в этом ему не откажешь".

Тут она отвлеклась, услышав громкую перебранку. Они проходили мимо резервации самцов шимпанзе, и несколько обитателей подскочили к прутьям решетки и выкрикивали непристойности. В основном они были адресованы Марте, но самые отчаянные самцы осмеливались намекать и на Джен. Марта сердито заверещала в ответ, подпрыгивая и размахивая руками.

– Не трать на них времени, - устало сказала Джен. - Пойдем. Мне срочно надо умыться и освежиться чем-нибудь похолоднее.

Она продолжала идти вперед. Марта, выкрикнув в сторону самцов последние ехидные замечания, подкрепляемые жестами, засеменила следом. Жаль, думала Джен, что самцы-шимпанзе, в отличие от самок, в определенном возрасте становятся непредсказуемыми. Не все, конечно, но в таком подавляющем количестве, что всех взрослых самцов просто необходимо изолировать. Когда-то - Джен знала это - самцы были так же надежны, как и самки, но сорок или пятьдесят лет назад все стало меняться, и у самцов появились первые признаки неуправляемости.

Странная вещь - все знакомые ей мужчины были добродушны и жизнерадостны и при любых обстоятельствах оставались неисправимыми оптимистами. Даже опасность, исходившая от Небесного Властелина, казалось, не особенно волновала их. Интересно, почему в очередной раз, подумала она, Богиня-Мать создала минервианских мужчин такими примитивными? Искоренив зло в их душах, разве нельзя было сделать их поинтереснее?

Как бы в подтверждение своих мыслей она увидела впереди Саймона. В компании шести мужчин он обрабатывал картофельные грядки. Увидев Джен, он бросил мотыгу и поспешил навстречу с широкой улыбкой на симпатичном бесхитростном лице.

– Джен! Как я рад тебя видеть! Как поживаешь?

Джен почувствовала, что медленно краснеет. Саймон был единственным мужчиной, с кем она пробовала заниматься любовью. Это занятие показалось ей интересным, но не слишком захватывающим, и воспоминание об их близости вызывало у нее только смущение и некоторую неловкость.

– Привет, Саймон, - сухо отвечала она. - Жаль, поговорить нет времени. Только что сменилась с дежурства на стене и устала как собака.

– Ну что ж… может, тогда вечером, в таверне?

Он уставился на Джен с нескрываемым вожделением, отчего ее неловкость только усилилась. Она нахмурилась.

– Ты забыл, что сегодня заседание Совета? - раздраженно напомнила она. - Оно затянется до позднего вечера, когда начнется ваш комендантский час.

На мгновение в лице его мелькнула растерянность, но тут же ее сменила широкая улыбка.

– Значит, завтра?

– Возможно, - сказала она и двинулась дальше. Через две недели Минерва может исчезнуть с лица земли, а у него одни шуры-муры на уме. Мужчина, что с него взять…

Они с Мартой вошли в город и заспешили по узким, похожим на тропинки улицам. Раньше было гораздо просторнее, но четыре или пять лет назад жителям внешних сельских поселений пришлось переселиться в город, проиграв свою долгую битву с опустошенными землями.

Теперь их заново сколоченные деревянные домики теснились рядом с большими каменными зданиями, нарушая привычную архитектурную гармонию города. Остальное не изменилось. Взгляд со стороны не смог бы обнаружить следов лихорадочной подготовки к грядущим событиям.

Джен и Марта расстались у длинного приземистого здания с многочисленными окнами без стекол. Это была спальня самок-шимпанзе; их здесь насчитывалось около сорока, не считая нескольких детенышей обоего пола. Они распрощались, и Джен продолжила свой путь в центр Минервы.

Мать была дома. Она склонилась над картой, разложенной на кухонном столе. Когда Джен вошла, она подняла голову, откинула с лица волосы, выкрашенные серебром, и устало улыбнулась.

– Здравствуй, дорогая. Как там сегодня на стене? Ничего не случилось?

– Ничего особенного. - Джен наклонилась к матери и поцеловала ее в щеку. - Я тебе потом расскажу. Сначала мне нужно переодеться.

Она зачерпнула кружку воды, быстро выпила, наполнила миску и понесла к себе в спальню. Жаль, что воды слишком мало, чтобы принять ванну или душ; но теперь, когда в Минерве осталось всего три колодца, о такой роскоши нельзя и мечтать.

Она торопливо сбросила толстые рукавицы, с облегчением отстегнула тяжелый стальной панцирь. За ним последовал пояс с висящими на нем мечом, кинжалом и топориком. Потом высокие, до колен, сапоги, куртка, юбка и белье. Раздевшись, она вымылась с помощью мокрой губки и кусочка драгоценного мыла.

Вытираться при такой жаре не было необходимости. Она с удовольствием натянула на посвежевшее тело свое любимое синее платье из легкого полотна.

Когда Джен вернулась в кухню, мать отложила карту, но ее лицо оставалось напряженным. Пока она жарила картофельные оладьи и крошила салат, Джен рассказывала ей о встрече с ягуаром.

– Почему тебя так обеспокоил этот зверь? - спросила мать.

Джен нахмурилась.

– Не знаю.

Ей не хотелось рассказывать матери, что в ягуаре она увидела предзнаменование. Ее объяснение не принесет ничего, кроме расстройства и дополнительных огорчений. И снова мать обвинит Джен в слабости и неверии, которые тем более неуместны в такое тяжелое время. Вместо этого она спросила Мелиссу, как идут приготовления.

– Все идет неплохо. Успеваем. - Она потерла виски кончиками пальцев. - Но если сегодня вечером Совет не даст согласия, вся наша работа окажется пустой тратой времени, и Минерва будет обречена.

Джен нерешительно проговорила:

– Я знаю, мама, что ты права, но все же должен быть другой выход. Когда я думаю о том, что должно случиться, мне становится так… - Она осеклась, но было уже поздно.

Мелисса приблизилась к ней и сжала в ладонях ее лицо.

– Джен, ты моя дочь. Твое положение в Минерве обязывает. Ты не можешь позволить себе бояться. Ты не смеешь позволять себе бояться. Ты должна стоять за меня грудью!

– Конечно, я стою, мама. Ты же знаешь, я буду голосовать только за тебя…

В глазах матери светилась неукротимая ярость.

– Я не об этом говорю. Ты должна стоять за меня всегда и везде. Пара лишних слов какой-нибудь подружке - и они будут использованы против меня на Совете.

– Я никому ничего не говорила, мама, - возразила Джен. Она попыталась высвободиться. - Мама, мне же больно…

Мелисса отпустила ее, но ярость в глазах не померкла.

– Сегодня вечером я должна победить на голосовании - иначе все потеряно. Неужели ты не понимаешь?

– Конечно, понимаю, - торопливо закивала Джен. - Ты только не волнуйся, мама, ты обязательно победишь. Я точно знаю.

– В противном случае мы все вернемся с Совета и пронзим себя мечами. Лучше честная смерть, чем жизнь под пятой "Властелина Панглота".

Джен с ужасом уставилась на мать. Неужели все так серьезно? Однако посмотрев ей в глаза, Джен поняла, что это так.

После ужина в неловком молчании Джен вернулась в свою комнату. Она собиралась поспать несколько часов, но ничего не вышло. Наконец она встала, накинула халат и вышла. Смеркалось. Через два часа начнется Совет, но сейчас Джен хотелось на некоторое время забыть и о нем, и о его возможных последствиях.

Она отправилась в резервацию мужчин. Отца ей удалось разыскать в мастерской. Он запаивал какую-то металлическую трубку шести футов длиной и четырех дюймов шириной. Увидев Джен, он отложил паяльник и широко заулыбался. Отец был хорош собой: большой, выразительный рот, привлекательные серо-голубые глаза, густые черные волосы. Джен знала, что похожа на него больше, чем на Мелиссу, по крайней мере внешне. Мать красила волосы в серебряный цвет, к чему ее обязывало положение, но от природы была белокурой, и к тому же высокой и стройной, а Джен - низкорослой и смуглой, как отец.

– Привет, Джен, - радостно сказал он и протянул руки, чтобы обнять ее.

Она не противилась краткому объятию, хотя в Минерве такие привычки не приветствовались. Общение дочерей с отцами никогда не запрещалось официально - это противоречило бы конституции Минервы, - но существовали негласные традиции, с которыми Джен пришлось познакомиться еще в раннем детстве. Она знала, что мать не одобряет ее отношений с отцом, хотя Мелисса открыто об этом никогда не говорила.

Отец пристально посмотрел на нее.

– Ты устала, - сказал он. - Плохо спишь?

– Дежурила. А вечером заседание…

Несколько секунд отец не сводил с нее обеспокоенного взора. Потом на лице его появилась улыбка, и, одобряюще похлопав дочь по плечу, он сказал:

– Уверен, все будет в порядке. Мелисса и ее сторонницы победят, вот увидишь.

Джен кивнула. Она хотела рассказать и об остальном, но решила, что не стоит. Неизвестно, как отец отнесется к словам матери о самоубийстве.

– Ладно. А что потом? - Джен провела ладонью по гладкой поверхности металлического цилиндра, поставленного на верстаке. - Ты правда думаешь, что это сработает?

На лице отца снова появилось беспокойство. Потом он решительно сказал:

– Я верю в Мелиссу. Она знает, что делает. Раз она сказала, что уничтожит Небесного Властелина, значит, так тому и быть. И не забывай: Богиня-Мать на нашей стороне. Она нас спасет.

– Конечно, - согласилась Джен.

Она знала, что неверие - кощунственно, но мысль о том, почему Богиня-Мать не спешит, чтобы избавить Минерву от Небесного Властелина, не давала ей покоя. Ведь скоро уже триста лет, как продолжается беззаконие…

Отец положил руку ей на плечо.

– Бедняжка Джен, - шутливо заметил он. - Так молода, а уже тащит на себе все беды мира.

Ей удалось улыбнуться ему, и она надеялась, что улыбка получилась. "Бедный папа, - подумала она, - пусть мне восемнадцать, а тебе за восемьдесят, но ребенок - это ты. И всегда им останешься". Она позавидовала наивной уверенности отца и пожалела, что не родилась мужчиной.

Уже темнело. По дороге домой она невольно смотрела в вечернее небо, ожидая, что вот сейчас Небесный Властелин вдруг вынырнет из тьмы, заслонив собой звезды: он принесет на крыльях своих возмездие восставшим…

С пустошей доносились крики, от которых невольно сжималось сердце. Чего в них было больше: отчаянья или ярости - она сказать не могла.