"Мой милый враг" - читать интересную книгу автора (Брокуэй Конни)

Глава 3

Эйвери пробирался сквозь заросли, отмахиваясь от назойливых москитов, присосавшихся к его затылку. Здесь, в самой чаще джунглей, мерзкие твари достигали размеров колибри. Он вынул изо рта обглоданный окурок сигары и выпустил клубы густого синеватого дыма, надеясь тем самым отогнать бойких кровопийц.

Эйвери подошел к лагерю, и его бывший соученик по колледжу Карл Дерман поднял глаза от отвратительно пахнувшего варева, которое он помешивал в котелке над костром. Рядом с ним, прислонившись к стволу красного дерева, сидел Джон Нейл, американец, глава их экспедиции. Несмотря на удушающий зной, он был укутан в одеяла. Глаза его были наполовину закрыты, дрожь, сотрясающая тело, свидетельствовала о болезни.

Джон подхватил малярию шесть недель назад и теперь, похудевший, изнуренный болезнью, являл собой бледный призрак того крепкого, здорового молодого человека, который прежде уверенно вел их вперед через африканские джунгли. К счастью, они находились всего в десяти милях от Стенливилля, где Эйвери провел весь день, готовя отправку Джона в Европу.

— Как дела, старина? — участливо спросил его Эйвери.

— Лучше некуда, — процедил в ответ Джон, хотя у него от озноба зуб на зуб не попадал. — Ну как, тебе удалось все уладить? Я возвращаюсь домой?

— Да, — отозвался Эйвери. — Скоро ты будешь дома.

Заметив, как напряжение схлынуло с осунувшегося лица Джона, Эйвери на миг задумался о том, куда бы поехал он сам, если бы вдруг заболел малярией. Ведь у него не было дома, где бы его ждали, надежного пристанища, где бы он мог по праву находиться и где его всегда встретили бы с распростертыми объятиями. Во всяком случае, пока не было.

— Это еще не все. — Эйвери вынул из кармана сверток. — Я получил посылку из Англии.

— От кого? — спросил Джон, и Эйвери с облегчением заметил, как в потухших глазах его друга вспыхнула искорка интереса.

Вместо ответа Эйвери надорвал бумажную обертку. Оттуда выпал конверт, на верхней стороне которого твердым почерком было нацарапано его имя. С обратной стороны можно было прочесть: «Лилиан Бид, Милл-Хаус, Девон, Англия».

— Это от той женщины, — произнес он.

— Какой еще женщины? — осведомился Карл, не скрывая любопытства. — У тебя нет знакомых женщин. Ты никогда не был дамским угодником. Если только, конечно, ты не вел втайне от всех двойную жизнь, пока учился в колледже, — одну в качестве хилого занудливого школяра, а другую — блестящего и остроумного покорителя женских сердец.

— Меня бы это не удивило, — пробормотал Джон. — Старина Эйвери всегда казался мне настоящим хамелеоном в человеческом обличье. — Лицо американца поблескивало в свете бивачного костра от выступивших на нем капель пота. — Это проклятое путешествие, похоже, не принесло ему ни малейшего вреда. Мне бы не хотелось напоминать об этом вам обоим, но именно я призван быть энергичным толстокожим руководителем этой экспедиции. Эйвери отведена в ней роль чахоточного, хотя и не лишенного остроумия хроникера.

Эйвери в ответ смущенно пожал плечами. Без сомнения, в словах его друга содержался сладковато-горький привкус правды. Прежде он даже представить себе не мог, что ему придется вести жизнь, полную опасностей. И уж вовсе он не предполагал, что будет чувствовать себя в такой обстановке как рыба в воде.

— Я уверен, что все наладится, как только ты встанешь на ноги, Джон. — Смущенный оборотом, который принял их разговор, Эйвери решил сменить тему. — И как только, черт побери, ей удалось переправить его сюда?

— У женщин есть свои способы, — загадочно произнес Карл.

С помощью ножа он соскреб остатки мяса из консервной банки в почерневший котелок, после чего облизал лезвие языком.

— Неужели там, откуда ты приехал, тебя не учили самым простым правилам поведения за столом? — спросил Джон, не скрывая недовольства.

Единственным ответом Карла было щелканье крышкой карманных часов, которую он то открывал, то закрывал. Как он сам однажды признался Эйвери, этот звук напоминал ему о том, что ни один человек на свете не может утверждать с уверенностью, что принесет ему следующий час, не говоря уже о завтрашнем дне. И еще о том, что его имя, семья, дом, имущество — словом, все, чем он дорожил, может кануть в небытие за считанные мгновения. Так случилось и с Карлом: Гражданская война привела к разорению его родного графства и гибели всего его аристократического рода.

Пока Эйвери размышлял об этом, Карл сказал не поднимая глаз:

— Почему бы тебе не прочесть нам это проклятое письмо?

Эйвери вскрыл сверток, сунул руку в образовавшееся отверстие и, перевернув его, вытряхнул оттуда какие-то бумаги. Восемнадцать десятифунтовых банкнот упали на раскисшую от дождей почву.

— Это еще что такое, черт побери?

— Может быть, письмо все объяснит, — предположил Джон.

— Ты прав, — отозвался Эйвери и принялся читать вслух:

— «Мистер Торн, меня заверили в том, что все путешественники, следующие через Конго, рано или поздно останавливаются в месте под названием Стенливилль, так что это письмо непременно застанет вас там. Надеюсь, вы не откажете мне в любезности и сообщите, куда именно я должна буду отправлять свою корреспонденцию в будущем? Вы, конечно, едва ли отдаете себе отчет в том, что если я не смогу обеспечить вам достойное содержание, то тем самым нарушу условия завещания вашего дяди и, следовательно, поставлю под угрозу собственные виды на наследство».

И как только эта девчонка посмела усомниться в моей порядочности?! — подумал Эйвери, не веря собственным глазам. Да она просто смеется над ним! Неужели она и впрямь думала, что сможет взять верх в этом абсурдном состязании, в которое вовлек ее — вернее, их обоих — покойный Горацио?

— «В действительности, — продолжал читать он, — мне хочется думать, что ваше продолжительное отсутствие является следствием простого совпадения, а не намеренного стремления оказаться вне пределов досягаемости для меня».

— Что за вульгарная, подозрительная… особа! — не сдержавшись, выпалил Эйвери. — Нет, вы только послушайте, что она пишет: «Тем не менее, когда имеешь дело с мужчинами, никакие предосторожности не покажутся излишними»! Мужчинами? — Его брови поползли вверх. — Прежде всего я аристократ! Впрочем, осмелюсь заметить, что, судя по всему, мисс Вид так редко приходилось сталкиваться с настоящими аристократами, что вряд ли она способна узнать кого-либо из них при встрече. Карл изумленно уставился на него.

— Какое богатое воображение, — пробормотал он.

— Я даже не стану допытываться, на что ты намекаешь.

— Тем лучше, — отозвался Карл. — Так что там с этим письмом? — Он замер в выжидательной позе.

— «Я непременно найду способ передать вам в руки ваше содержание, — продолжал читать Эйвери. — Теперь к делу. Я просмотрела счета, которые вы оставили неоплаченными после вашего внезапного бегства из Лондона…» Бегства из Лондона! Эта маленькая нахалка пытается представить дело так, будто я предпочел скрыться самым недостойным образом!

Из горла Джона вырвался хриплый смешок.

— Клянусь, еще никогда в жизни мне не было так весело. Наконец-то ты встретил женщину, которая не уступит тебе в убийственном сарказме.

Эйвери предпочел оставить его слова без ответа. Кроме того, этот человек еще не оправился после болезни. Он перевернул листок.

— Что за чудесная женщина! — воскликнул Карл. — Клянусь, сразу по возвращении в Англию сделаю ей предложение.

Эйвери, приподняв бровь, посмотрел на друга.

— Чепуха. Она не в твоем вкусе.

— Почему ты так решил? — осведомился Карл насмешливо.

— Да потому, что ты, Карл, как и любой мужчина, знающий в этом толк, прежде всего ищешь в спутнице жизни мягкость и женственность, а в ней нет ни того ни другого. Я видел ее изображение в одном из дешевых листков, которые печатают радикалы. В лучшем случае она тощий как жердь, со впалыми щеками ведьменыш.

— Ведьменыш? — Джон с недоумением приподнял голову.

— Ведьменыш. Имя существительное. Ведьма, которая еще не успела достичь зрелости. Переходная ступень к настоящей британской старой ведьме, — произнес Эйвери лекторским тоном.

— Но ведь газеты могли умышленно представить ее в неприглядном свете, — возразил Джон.

Эйвери окинул взглядом улыбающиеся лица друзей и мысленно поблагодарил Лили Бид.

— Джон, старина, любая мало-мальски красивая женщина может добиться всего, чего хочет, обладая достаточно приятным лицом, случайным оттенком радужной оболочки глаз и густыми мягкими волосами. А если она к тому же еще и умна, то ей достаточно в придачу к тому, чем уже наградила ее природа, заставить свои губки чаще улыбаться, и тогда она может быть уверена, что всю жизнь ее будут холить, нежить и всячески ублажать.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Карл.

— Только то, — ответил Эйвери, — что если мисс Бид, как о том можно судить из ее писем действительно умная женщина, хотя и несколько докучливая, то, обладай она хотя бы малой долей миловидности, давно бы уже вышла замуж.

Джона его слова не убедили.

— А тебе не приходило в голову, что автор иллюстрации намеренно изобразил ее уродливой, поскольку не разделял ее политических убеждений?

— Вот именно. Ее политических убеждений. Что только лишний раз подтверждает правоту моей теории насчет ее внешности. Посудите сами, джентльмены. — Эйвери снисходительно улыбнулся в ответ на непонятливость своих друзей. — Вам когда-нибудь приходилось встречать хоть одну миловидную суфражистку?

— Алле гоп! — Лили подпрыгнула, обхватила руками колени и с сильным плеском, который почему-то принес ей столь же сильное удовлетворение, вошла в воду в самой середине пруда у мельницы. Затем она вынырнула и, смеясь, энергично встряхнула головой, разбрасывая вокруг себя мелкие брызги, окружившие сверкающим ореолом ее мокрые кудри, прежде чем упасть в покрытую рябью воду. Бернард, стоя на берегу, смотрел на нее как зачарованный.

— Ну а теперь твоя очередь, приятель! — крикнула мальчику Лили, жестом приглашая его следовать за ней.

— Может, мне лучше подождать, пока я не научусь хорошо плавать? — нерешительно отозвался Бернард. Лили зажала пальцами ноздри.

— Ты уже отлично плаваешь.

Желтоватое, болезненное лицо мальчика покрылось румянцем удовольствия, и Лили мысленно возблагодарила судьбу за озарение, заставившее ее ускользнуть на время от чересчур бдительного ока Эвелин, чтобы дать Бернарду несколько уроков плавания. Судя по всему, то обстоятельство, что она была единственным ребенком в семье двух вольнодумцев, имело свои преимущества, подумала девушка, перевернувшись на спину, в то время как Бернард осторожно спускался вниз по откосу. Спустя мгновение она услышала, как он вошел в воду. Бульканье, тихий возглас… Она с замиранием сердца ждала, пока наконец не услышала его дыхание — ровное, без малейших следов одышки, которая так часто его мучила.

— Вы действительно думаете, что я неплохо плаваю? — робко осведомился мальчик, изо всех сил шлепая руками по воде.

— Превосходно, — заверила его Лили, снова перевернувшись в воде и отталкиваясь ногами от дна, так что ее подбородок то появлялся над поверхностью, то снова скрывался под водой. — Я сомневаюсь в том, что кто-нибудь из твоих одноклассников умеет плавать хотя бы наполовину так же хорошо. Если только умеет вообще, — добавила она не без ехидной усмешки. — Считается, что это не самое подходящее занятие для аристократов.

— Ну, положим, мне оно нравится, — заявил Бернард. — А ведь я аристократ. Разве не так?

— Вне всякого сомнения. Ее ответ успокоил мальчика.

— А для тебя очень важно быть аристократом, Бернард? — спросила она его.

На худом, осунувшемся личике мальчика отразилось крайнее изумление.

— Конечно. Ведь я же Торн. Я должен быть настоящим англичанином… достойным своих предков. Без аристократов наш мир перестанет быть цивилизованным.

— Кто тебе это сказал? — насмешливо спросила Лили.

Однако Бернард не склонен был шутить, когда дело касалось таких серьезных вещей.

— Эйвери Торн.

— Гм…

Ей бы следовало сразу догадаться. Эйвери Торн. Признанный кумир подростков и любителей бульварного чтива.

— Что-нибудь не так?

Бернард, который всегда отличался редкой восприимчивостью к чувствам других людей, снова казался обеспокоенным.

До чего же больно ей было видеть это выражение на лице десятилетнего мальчика! Лили готова была сделать все, что в ее власти, чтобы оно больше не появлялось. Сегодня они оба решили немного отдохнуть — она от всех обязанностей и хлопот, связанных с управлением усадьбой, а он от своих стараний стать аристократом.

— О нет, нисколько.

Солнце согрело лицо Лили, и она снова перевернулась на спину, чтобы поплавать в прохладной воде. Ее волосы разметались по глади пруда подобно черному шелку. Она улыбнулась, и наслаждение, которое доставляли ей эти простые движения, передалось Бернарду. Мальчик улыбнулся ей в ответ.

— Хочешь, я научу тебя нырять?

Лили стояла рядом с Франциской на верхней ступеньке парадного крыльца и постукивала пальцами по конверту, прижатому к подбородку. Внизу возница и старший садовник Хоб пытались извлечь тяжелый деревянный ящик со дна телеги.

— Это что, еще одно послание от одной из твоих бывших горничных? — поинтересовалась Франциска, озадаченно глядя на телегу. — И как только тебе удалось выдать всех этих девушек за вдов с маленькими детьми, а потом найти им новых хозяев? Неужели никому не показалось странным, что за последние два года у тебя в доме появилось по крайней мере двадцать недавно овдовевших служанок?

Лили ничего не ответила. Они не раз касались в разговорах этой темы. Штат Милл-Хауса состоял преимущественно из молодых незамужних женщин, оказавшихся в «интересном» положении. После появления младенцев на свет Лили снабжала своих подопечных письмами с самыми безупречными рекомендациями, приличным выходным пособием, а в случае нужды — даже поддельными копиями брачных свидетельств, после чего переправляла их в отдаленные поместья, владельцы которых остро нуждались в прислуге. Такое положение дел как нельзя лучше устраивало всех, и Лили не понимала, почему это так забавляло Франциску.

— Как по-твоему, что там может быть? — шепотом осведомилась Эвелин, показав рукой на деревянную упаковочную клеть.

Лили с законной гордостью хозяйки окинула взглядом Милл-Хаус. Ступеньки розового гранита были отполированы до блеска, медная табличка на дверях сияла в ярких лучах солнца, обитая бронзой деревянная дверь сверкала и искрилась.

— Наверное, это бомба, которую решили подложить нам твои суфражистки, Лили, — сказала Франциска. — Клянусь, что Полли Мейкпис это так просто с рук не сойдет. Лили бросила на нее взгляд, полный мягкого укора. Возможно, Полли Мейкпис была и не самой приятной личностью на свете, однако ее вклад в некоторые важные вопросы, касающиеся защиты прав женщин, никто не мог бы оспорить.

— Это письмо пришло вместе с ящиком? — спросила Эвелин.

Лили утвердительно кивнула.

— Тогда почему бы тебе не прочесть его нам? — предложила Франциска.

— Оно адресовано не мне, а Бернарду, — ответила Лили, не скрывая разочарования.

— Бернард еще на прошлой неделе вернулся в школу, — заметила Франциска. — Я уверена, что он не станет возражать, если мы ознакомимся с указаниями, касающимися содержимого ящика, — ведь что бы там ни было, мы должны как следует о нем позаботиться.

— Да, — подхватила Эвелин. — Полагаю, Бернард с тобой бы согласился.

— Вы так думаете? — спросила Лили. Обе женщины энергично закивали.

— Что ж, если вы считаете, что меня никто не упрекнет в излишнем любопытстве…

— О нет, что ты! — нетерпеливо воскликнула Эвелин.

— Тебя, Лили? — подхватила Франциска, глаза которой округлились в притворном ужасе. — Никогда!

Лили решила сделать вид, что сдалась. Открыв конверт, она вынула оттуда листок бумаги.

— Это от него, — объявила она с нескрываемым ликованием в голосе.

В дальнейших объяснениях не было нужды. Эвелин поджала губы, изображая из себя благожелательного цензора, а на лице Франциски появилась усмешка.

Лили откашлялась.

— Вот что он пишет: «Дорогой кузен, а также все прочие, к кому в руки попадет это послание. — Она невольно фыркнула. — Надеюсь, тебе придется по душе Билли как самый совершенный образчик злобного мужененавистника, созданный насмешницей природой, какой только сохранился до сих пор в наиболее отдаленных уголках земного шара. В действительности Билли, которого ты видишь перед собой, — самка. Пожалуйста, будь так любезен передать твоему дорогому стражу, что любое сходство между стариной Билли и, скажем так, кое-кем еще является чисто случайным. Даже имя Билли, столь близкое по звучанию к ее собственному, не более чем любопытное совпадение».

— Почему ты смеешься, Лили? — обиженно спросила Эвелин. — Этот негодник еще осмеливается язвить на твой счет!

— Я знаю, — расхохотавшись, ответила Лили. — Он самый несносный человек из всех, кого я знала, и даже не скрывает этого!

— Продолжай, — попросила Франциска.

— «Итак, я решил, что из рыцарских соображений нам, мужчинам, лучше изменить пол Билли, поскольку это создание совершенно не поддается дрессировке. Вышеупомянутый Билли держал в страхе целую деревню до тех пор, пока он (или она, или оно) не пал жертвой меткого выстрела из моего „руджера“ сорок четвертого калибра. Позволю себе скромно добавить, что этот выстрел привел к тому, что люди из местного племени объявили меня богом». Ха! — не удержалась Лили.

— Лили, прошу тебя! — взмолилась Франциска.

— Ох, ну ладно. — Она снова вернулась к письму:

— «Быть богом довольно приятно, дорогой кузен. Я непременно советую тебе когда-нибудь испробовать это на себе, хотя должен заметить, что при нынешних обстоятельствах твое возведение в сан божества весьма маловероятно. Но не отчаивайся, Бернард. Могу тебя заверить, что в Америке, Африке и даже в Британии еще осталось немало таких мест, где мужчина волен сам решать свою судьбу». Этот самодовольный, высокомерный…

— Дай-ка мне закончить, — раздраженно прервала Франциска и, выхватив письмо, быстро пробежала текст глазами, чтобы найти место, на котором остановилась Лили. — «Вместе с тем божественность тоже имеет свои теневые стороны, одна из которых состоит в том, что я дал слово задержаться на некоторое время у своих новых друзей. Они хотят, чтобы я отправился вместе с ними в ежегодное паломничество на поиски их тотема. Это означает, что мое возвращение в Англию, к сожалению, откладывается еще на год. Возможно, мы увидимся на следующее Рождество. А до тех пор ты всегда в моих мыслях и планах. Передай мой сердечный привет твоей матери, твоей тетушке Франциске и, разумеется, Той, Кого Следует Слушаться». И внизу подпись: «Твой кузен Эйвери Торн».

Франциска сложила письмо и убрала его в конверт.

— Как вы думаете, кто этот Билли? — Взгляд Эвелин был обращен на деревянную клеть, которую двое мужчин безуспешно пытались открыть,

— Кто знает! Лично я была бы очень признательна мистеру Торну, если бы он перестал заваливать Бернарда сувенирами на память о своих «Необыкновенных путешествиях»[4], — отозвалась Лили, зная, что голос выдал ее досаду. — Дом и так уже переполнен всевозможным хламом: головными уборами маори, статуэтками божеств плодородия, чучелами животных…

— Осторожнее, Лили, — перебила ее Франциска. — Со стороны может показаться, что ты завидуешь.

— Так и есть, — невозмутимо призналась Лили. — Кто бы не стал завидовать человеку, который слоняется по всему миру, пишет рассказы, посылает их в газеты и обеспечивает себе приличный доход, потакая своим детским капризам?

Франциска смущенно пожала плечами. Она только что вернулась из Парижа, где провела целых три месяца, потакая собственным капризам.

— А я ему совсем не завидую, — вставила Эвелин. — Я вполне довольна своей нынешней жизнью и думаю, что то же самое относится и к тебе, Лил.

— Это верно, — согласились она. — Однако мне казалось, что целью завещания Горацио Торна было заставить своего племянника остепениться и вынудить его в течение пяти лет вести скромное, неприметное существование. Что ж, нам осталось ждать еще три года, однако я не вижу никаких признаков того, что мистер Торн всерьез намерен исправиться. Напротив, он с каждым месяцем становится все более безответственным. Да что там говорить, за один только минувший год он не раз рисковал своей жизнью — если только те отчеты, которые он мне присылал, могут служить доказательством, в чем я сильно сомневаюсь. Кто поверит, будто этот… этот костлявый переросток, которому под силу только ворон пугать, способен на такие подвиги? Печатался ли хоть раз в газетах его портрет? Ну конечно же, нет. Иначе хвастливые заявления мистера Торна лишились бы всякого правдоподобия. Не так ли, Эви? Молодая вдова покорно кивнула.

— Вот видишь, Франциска, Эвелин со мной согласна.

— Эвелин всегда с тобой согласна, — устало отозвалась Франциска. Ее внимание было привлечено к вознице, который как раз в эту минуту засучил рукава, обнажив мускулистые руки. — Мне его рассказы кажутся весьма занимательными.

— Ничего не могу поделать, мисс Лили, — произнес Хоб, утирая лоб ладонью. — Уж слишком крепко его запечатали. Придется обратиться к Драммонду, чтобы он дал нам еще людей на подмогу.

— Проклятие! — пробормотала Лили.

Она не желала просить управляющего фермой о чем бы то ни было. Драммонд был убежденным женоненавистником. К несчастью, он, кроме того, был лучшим управляющим фермой во всем графстве.

— Большего стыда невозможно себе представить, — заметила Франциска.

Услышав разочарованный вздох, возница посмотрел на нее, вскочил на ящик и принялся что было силы бить по нему ломом, словно неандерталец, пронзающий копьем мамонта, так что щепки полетели в разные стороны. Франциска рассмеялась, возница поднапрягся, и передняя часть ящика отскочила, рухнув с громким треском на землю.

Да, подумала Лили с восхищением, что ни говори, а Франциска умеет найти подход к мужчинам!

Размахивая рукой перед лицом, чтобы разогнать пыль, она спустилась по ступенькам и, прищурившись, заглянула внутрь ящика.

— Что там? — спросила Эвелин. Лили окинула оценивающим взором чудовищное создание, смотревшее на нее из темноты остекленевшими глазами.

— Похоже на крокодила. — Она глубоко вздохнула. — По меньшей мере двенадцати футов длиной. Поместите его рядом с чучелом кафрского буйвола, Хоб.