"Зимняя жатва" - читать интересную книгу автора (Брюссоло Серж)

7

На небе показалась луна. Жюльена это не только не смутило, но даже обрадовало: она брала на себя часть работы, заливая дом мертвенно-холодным светом, от которого камни казались голубоватыми. Мальчик выбрался из соломы. В кармане лежали заранее припасенные коробок спичек, свеча и отмычка, которую он достал из сундучка, притворившись, будто хочет лишний раз заглянуть в учебник по земледелию. Мать крепко спала. Жюльен смотрел на нее, весь во власти тревожного возбуждения. А что, если проклятый дом все-таки взлетит на воздух? В темноте нетрудно споткнуться, задеть бутылки, которые упадут на пол с сильным грохотом, неминуемо докатятся до чердака и разбудят бомбу… Но не стоило об этом думать. Разве был у него выбор? Он не доверял лету — лето обманывало, заставляло поверить, что жизнь легка и прекрасна. Летом можно спать под открытым небом, вволю есть фрукты, которые растут сами собой. Лето не что иное, как мираж, иллюзия. Он же думал только о зиме, и ни о чем другом думать не мог. В голове теснились нелепые разрозненные картины: ледяные, тверже каменных статуй, трупы североамериканских охотников в бревенчатых хижинах Клондайка, лопнувшие стволы промерзших ружей, прилипшие к металлу пальцы, неподвижные, схваченные ледком ручейки. Не в меру разгулявшееся воображение подхлестывало его страх, но он постарался взять себя в руки и направился к заброшенному дому. Пару раз мальчик обернулся, бросая через плечо тревожный взгляд в сторону леса. Не затаился ли в кустах Рубанок, не следит ли за ним? Втайне Жюльен надеялся, что так оно и есть. Наверняка крестьянский сын лелеял мысль проникнуть в жилище хозяина, и если до сих пор не сделал этого, то только из-за бомбы. Каким унижением будет для него смелость «парижанина», не побоявшегося переступить порог смертельно опасного объекта его вожделений!

Жюльен стал пробираться сквозь колючий кустарник, обдирая спину и живот и не замечая боли. Он шел вперед, не спуская глаз с большой дубовой двери. Заскрипит ли она, открываясь? Затаив дыхание, мальчик взобрался по каменным ступеням и присел на корточки, чтобы с помощью перочинного ножа очистить от травы нижнюю часть дверного проема, после чего достал из кармана отмычку и вставил ее в замочную скважину. Вся надежда была на то, что замочный механизм, долгие месяцы остававшийся в бездействии, не проржавел настолько, что уже не способен двигаться. Хорошо бы его смазать. Вот если бы у него была с собой масленка — тогда он поступил бы, как настоящие грабители, которые всегда смазывают жиром засовы и замки, прежде чем начать их открывать. Несколько секунд Жюльен пытался повернуть сопротивлявшуюся рукоять отмычки, но потом что-то щелкнуло. Мальчик решил, что она сломалась, но, к счастью, звук издал металлический язычок, выдвинувшийся из замочной личинки. По его лицу струился пот, щекоча кончик носа, Жюльен вздохнул поглубже и, опершись о дверь обеими ладонями, осторожно ее толкнул. Ему пришлось собрать все силы, поскольку и в проеме, и между створками набилась земля и выросла трава. Послышался второй щелчок, и на этот раз дверь приоткрылась сантиметров на тридцать. Внутри была чернота, куда более непроницаемая завеса ночи, чем снаружи. Жюльен застыл, пораженный этим абсолютным мраком, необъяснимый ужас завладел всем его существом. Несколько секунд он колебался: не вернуться ли обратно? Стиснув зубы, он чиркнул спичкой и зажег свечу. Протянув руку, мальчик продвинул вперед свой слабенький светильник, пытаясь победить темноту огромной прихожей. На память пришли рассказы об оборотнях, которые были весьма распространены в деревнях и до которых большим охотником был Рубанок. Не выскочит ли сейчас откуда-нибудь направляемая неведомой силой коса, чтобы наказать его за вторжение в святилище проклятого дома, отрубив ему кисть? Он вздрогнул, так живо представилась ему эта картина: рука, еще сжимающая свечку, катится по паркету… Но Жюльен тут же мысленно отругал себя — только этого не хватало! Нелепые предрассудки темного мужичья! Дом пуст, не считая, конечно, мышей, сов или, может быть, барсука.

Втянув живот, мальчик протиснулся в щель. На пальцы стекал воск, но он не ощущал жара. Едва оказавшись в доме, он почувствовал, как в горле запершило от сильного запаха застарелой пыли. Воздух в помещении был спертым, тяжелым, воняло гнильем, мышиным пометом, плесенью. Мальчик подумал о том, что дождевая влага, просочившаяся сквозь дыру на чердаке, пропитала паркет, поэтому он и вздулся. Тусклый огонек свечи выхватывал из ночи лишь небольшой кусок прихожей, и Жюльен старался не смотреть на волнистые причудливые очертания, которые свет отбрасывал на стены. Он сделал несколько шагов. Пол и камин покрывал толстый слой пыли, и на поверхности стола можно было пальцем вывести свое имя, как это описывалось на первых страницах романа «Капитан Фракасс». Однако не стоило терять время, необходимо было отыскать другой источник света, прежде чем станет невозможно держать в руке свечу. Жюльен пересек прихожую и вошел в столовую. Ему с трудом удалось припомнить расположение комнат, поскольку раньше дом всегда содержался в образцовом порядке. Теперь здесь торжествовал хаос: на креслах валялась одежда, на столах вместо скатертей — разобранные по листам газеты, на которых громоздились десятками грязные чашки и стаканы. В тонких фаянсовых бокалах догнивали остатки фруктов.

Мальчик догадался, что, уволив слуг и оставшись в одиночестве в своих хоромах, Адмирал, вместо того чтобы мыть посуду, предпочел попросту доставать ее из буфетов, пока не иссяк запас фарфора и хрусталя. Бывший донжон превратился в помойку, гнусное логово бродяги.

На большом столе Жюльен увидел переносную лампу, встряхнул ее, проверяя, осталось ли горючее, и снял стеклянный верх, чтобы поджечь фитиль. Раздалось сухое потрескивание, по столовой распространился запах керосина, и из темноты выплыли стены. На полу послышался шорох — должно быть, бросились врассыпную потревоженные мыши. Мальчик поднял лампу повыше. Не на экскурсию же, в самом деле, он сюда явился! Раз уж он до сих пор жив, стоило этим воспользоваться — отыскать что-нибудь съестное, и поживее.

На цыпочках он прошел на кухню, опасаясь неожиданной встречи с лисицей или барсуком: всем известно, что лесные зверьки быстро завладевают брошенным людьми жильем. В буфетной тоже царила мерзость запустения: раковина была доверху набита грязной посудой, пол загромождали пустые бутылки. Кости, железные и стеклянные консервные банки переполняли мусорный ящик на радость бытовым паразитам всех мастей. Наугад мальчик открыл один из стенных шкафов — полки были пусты. Решив не продолжать поиски, он вышел. Перемещаться приходилось с предельной осторожностью, чтобы не скрипели доски паркета. Примерно так на глубине нескольких десятков метров двигается по затонувшему кораблю водолаз в своем тяжелом костюме. Темнота вокруг была вязкой, как суп, в который переложили картошки, и Жюльен с трудом пробирался сквозь эту гущу.

Попробовав найти дверь подвала, мальчик вскоре обнаружил, что не помнит, где она находится, и горло ему кольцом сжал панический страх. То и дело он натыкался на порожние бутылки, разбросанные по полу книги, переполненные окурками сигар пепельницы и трубки с невыгоревшим табаком.

Жюльену казалось невероятным, что за несколько последних лет, когда дом еще был обитаем, волей хозяина он был превращен в звериное логово — Адмирал не удосуживался даже открывать окна. Возможно, это произошло после отъезда матери — дед Шарль избрал добровольную ссылку, замкнувшись в четырех стенах своей берлоги и постепенно скатываясь все ниже и ниже.

Он открыл дверь в библиотеку. На полках зияли проплешины, ибо книги пригодились для растопки — в камине среди золы виднелись истлевшие сафьяновые переплеты. Господи! Какая же, должно быть, от них шла вонь! Разве не нужно было обладать изрядной долей черного юмора, чтобы отправлять в печь ценнейшие книги, в то время как в лесу полным-полно превосходных дров!

Каждый раз, когда Жюльен входил в новую комнату, по углам разбегались напуганные мыши. Дойдя до лестницы, которая вела на верхний этаж, он поднял голову. Неодолимая, самому ему внушавшая страх сила толкала мальчика пойти и посмотреть на бомбу. Он осознавал всю нелепость своего желания, но сопротивляться не мог. Бомба… Приблизиться к ней и как следует рассмотреть. Не потому ли, что у Рубанка не хватило на это смелости? Жюльен пересчитал ступеньки. Запах гнили ощущался здесь намного сильнее, чем в других частях дома, из-за того, наверное, что через пробитую бомбой брешь сюда больше всего попадало дождевой воды. Закусив губу, он поставил ногу на нижнюю ступеньку и услышал, как она скрипнула. Только разок взглянуть… Ей-богу, один-единственный. Впрочем, не сказка ли эта история с бомбой? В деревнях люди горазды на выдумки — насочиняют всякое, и сами же потом начинают верить в свой фольклор. То-то будет смеху, если выяснится, что на чердаке ничего нет! Если окажется, что дырку в кровле проделала молния, ударив в одну из труб!

«Тогда незачем ютиться в хижине садовника, — пронеслось в голове у Жюльена, — переберемся в дом и зиму проведем в тепле». Загипнотизированный этой мыслью, с лампой в руке, он начал свое восхождение. Вскоре он почувствовал, что ковер, которым были устланы ступени, стал пористым, как губка. Обои на стенах вспучились, а кое-где отклеились и висели клочьями, словно афиши, содранные ветром в ненастье, штукатурка покрылась рыжеватыми разводами. От балок распространялся запах прелой древесной трухи, как от брошенного на вырубке насквозь прогнившего старого дерева. Из-за отверстия в крыше на чердаке скопилась влага и привела в негодность весь верхний этаж, превратив его в сырой подвал; стены, всегда чисто выбеленные, теперь пестрели пятнами плесени.

Мальчик продолжал взбираться наверх. Лестница, ведущая на чердак, находилась в самом конце коридора. Жюльен продолжал твердить себе, что еще не поздно вернуться, однако завладевшая им таинственная сила продолжала толкать его вперед. Последние метры, отделявшие его от смертоносной пробоины, мальчик преодолел, подолгу задерживая дыхание, словно переплывал зловонное болото. И первым, что он увидел, подняв глаза вверх, была луна — бледная, пепельно-серая, плохо пропеченная лепешка, уставившаяся в дырку пробуравленной, с осыпающимися краями кровли. Она освещала чердак, точно мощный прожектор, вроде тех, что используются зенитчиками.

Переступив порог, Жюльен остолбенел. Вот она, бомба. Огромная. Гигантское ржаво-железное яйцо, снесенное на куче наваленных друг на друга матрасов. Над ней хорошо поработали дожди, и она покраснела, оделась шершавой коростой, заковалась в броню ржавчины от носа до стабилизаторов. Бомба слегка накренилась влево, но, судя по всему, в матрасы она зарылась глубоко, надежно, словно стрела, угодившая в копну соломы.

Матрасы-то он узнал сразу. Это были набитые сухими водорослями мешки, на которых спали поденщики во время уборки урожая. Обыкновенные мешки, сшитые из отслуживших свой век парусов. Бомба, обреченная взорваться при контакте с железобетоном, вошла в них, как в вату. От напоенных дождями водорослей шел острый, дурманящий запах моря, тины, и даже солнце, которое раскаляло крышу последние несколько дней, не добралось еще до этих запасов влаги, скопившихся в деревянном остове дома.

Завороженный бомбой, крепко сбитой, с короткими округлыми формами, Жюльен смотрел на нее во все глаза. Она упала с неба, вывалилась из чрева самолета, оказавшегося в безвыходном положении. «Теперь она — моя!» — невольно пронеслось у него в мозгу.

Внезапно мальчика настиг страх и ему захотелось поскорее убежать. Он дрожал всем телом, боясь, что вот-вот лишится чувств, потеряет равновесие и с грохотом покатится по ступенькам. Пришлось опереться о стену, чтобы немного прийти в себя. Жюльен хорошо разглядел между стабилизаторами один из взрывателей. Если он сработает и бомба проснется, то можно не сомневаться — дом разнесет на мелкие кусочки, которые взлетят выше самых больших деревьев. На ватных ногах Жюльен спустился на первый этаж. Значит, нотариус не солгал. Бомба скорее всего застигла Адмирала посреди ночи. Его разбудил шум развороченной крыши, и он поднялся посмотреть… Не исключено, что обратный путь он проделал ползком, на четвереньках. Жюльен представил, как дед в панике бросает в мешок первые попавшиеся предметы и бежит по дороге в своем нелепом плаще, сжимая в руке палку, надеясь укрыться в Разбойничьем лесу, уверенный, что дом вот-вот взорвется. Запыхавшись, Адмирал садится на ближайший пенек и ждет взрыва. Через какое-то время он достает трубку, чтобы унять дрожь, не спуская глаз с большого белого строения. Несколько раз его одеревеневшие губы начинают обратный отсчет: «Три… два… один… ноль…» — но ничего не происходит. И рассвет застает его в лесу, он по-прежнему сидит на пеньке, разбитый ревматизмом, с ноющей поясницей. Тогда, не зная, куда идти, дед возвращается, на цыпочках пробирается в дом со страшной начинкой, чтобы взять еще котелок и матрас, после чего запирает двери навсегда.

Последние месяцы жизни, проведенные в смертельно опасном соседстве, дед Шарль наверняка надеялся, что однажды ночью бомба все-таки надумает взорваться и убьет его во сне. Но проклятый снаряд продолжал упорствовать, и тогда Адмирал, не выдержав ожидания, отправился на минное поле.

Мальчик бродил по коридорам, наугад открывая издающие тревожный скрип двери, пока наконец в нос ему не ударил запах подземелья. Лампа выхватила из темноты ступеньки, ведущие вниз. Подвал…

Вернее — подвалы. Целый подземный этаж со сводчатым потолком, поддерживаемым подпорными арками. Склеп средневековой постройки, сохранившийся в том самом виде, в каком он был приобретен Леурланами вместе с развалинами старинной крепости сразу же после революции.

В подземелье, внушавшем Жюльену в детстве панический ужас, маленькая керосиновая лампа почти ничего не освещала. Прищурившись, мальчик с трудом разглядел полки с ячейками для бутылок. Он не ошибся — здесь и находилась кладовая дома, великолепный камбуз флагманского судна. Забыв про страх, мальчик пошел по проходам, очарованный, восхищенный тем, что открывалось его глазам. Чего тут только не было: рис, лапша, сухофрукты, чай, пшеничная мука, сухое молоко, мармелад, шоколад — все упакованное в железные коробки с восковыми печатями. Сказочные сокровища, в которые дед Шарль вложил свои последние средства. Этикетки, которыми пользуются школьники, наклеенные на стеклянные банки с мясными консервами, свидетельствовали о том, что все это было изготовлено Адмиралом меньше года назад. Жюльен потерял голову, не в состоянии хоть на чем-то сосредоточить внимание. Взяв холщовый мешок, в котором когда-то хранились семена, он положил в него утиные консервы, рис и сушеные абрикосы. Ни в коем случае нельзя было брать слишком много разных продуктов — это могло насторожить мать, даже если бы он и сказал, что взял их у Горжю. Однако он не устоял перед соблазном прихватить плитку шоколада и банку сухого молока—уж больно не по вкусу был ему черный кофе! Мальчик весь дрожал и, уже протянув руку, все еще колебался, что выбрать — сахар-сырец или мед. Стоило дать себе поблажку, и он немедленно предался бы обжорству, прямо здесь, усевшись на мощеный пол и не обращая внимания на мышей и пауков, чье узорчатое плетение виднелось повсюду.

Неужели для него, Жюльена, собрал дед бесценные сокровища, надеясь, что в один прекрасный день внук вернется под отчий кров? Он был близок к тому, чтобы в это поверить. Вполне вероятно, Адмирал принял решение потуже затянуть пояс и вести полуголодное существование, перебиваясь с хлеба на воду рядом со сказочной кладовой, чтобы иметь возможность побаловать своего наследника.

Оставалось взять бутылки. Жюльен едва про них не забыл. Они лежали на полках аккуратными рядками, бок о бок, и мирно дремали под толстым слоем жирной пыли, занимая всю поверхность стены, от пола до потолка. Целая изгородь из сотен бутылок редких вин с залитыми воском узкими горлышками. Но какие выбрать?

Жюльен совсем не разбирался в винах, к тому же из-за грязной корки, покрывавшей стекло, не мог прочесть, что было написано на этикетках. Он достал наугад три бутылки, стараясь их не трясти, — такую рекомендацию в свое время громовым голосом давал Адмирал. Мешок заметно прибавил в весе, казалось, он вот-вот лопнет. Больше ничего класть туда было нельзя.

Уже собравшись в обратный путь, мальчик почувствовал, что у него заурчало в животе, но не поддался голодному зову плоти: недостойно мужчины набивать брюхо тайком, ни с кем не делясь. «Давай! Ты имеешь право, — нашептывал ему внутренний голос. — На карту была поставлена твоя жизнь. Преодолев страх перед бомбой, ты заслужил награду».

Не притронувшись к еде, Жюльен направился к выходу. Правда, ноша оказалась слишком тяжелой, чтобы справиться с ней одной рукой, и ему пришлось сначала поставить керосиновую лампу на верхнюю ступеньку лестницы, а потом вернуться за мешком. Теперь мальчик действительно напоминал вора: сейчас он покинет место преступления, унося добычу неизмеримо более ценную, чем денежные купюры или сокровища графа Калиостро.

Выбившись из сил, Жюльен добрался до первого этажа. Он утратил чувство времени и не знал, сколько часов провел во чреве донжона. Обливаясь потом, он потащил мешок по паркету, к счастью, догадавшись, положить его на маленький коврик, что значительно упростило транспортировку. То и дело мальчик оборачивался в ожидании, что произойдет непредвиденное и он будет наказан за свою дерзость: опрокинется что-нибудь из мебели — стул, например, — или он заденет одну из сотен валявшихся на полу пустых бутылок, и они покатятся все сразу со звоном, от которого лопаются барабанные перепонки, а уж эти звуковые колебания непременно вызовут вибрацию взрывателя… так иногда «до» верхней октавы, взятое оперной дивой, способно разбить фужер для шампанского.

На грани паники Жюльен добрался до выхода, но слишком толстый мешок не пролезал в щель, и ему пришлось наполовину его опустошить, вынося банки и бутылки в руках. Наконец он взялся за бронзовое кольцо и свел две створки вместе, закрыв дверь отмычкой. В голове раздавался победный клич: «Все! Задача выполнена!» Мальчик совершенно обессилел, но был счастлив. Спустившись по каменным ступенькам, он припрятал мешок в кустах, подальше от солнца. Никто здесь его не найдет, мать уж точно — она старалась не приближаться к опасной зоне. Разгибая ноющую спину, он думал только об одном: дай Бог, чтобы его не выследил Рубанок! Уж слишком большая несправедливость — после всех мучений дать себя ограбить этому стервятнику! Охваченный тревогой, Жюльен не решался уйти, сжимал кулаки, но не мог бросить драгоценную добычу. Ничего другого, однако, не оставалось. Принести мешок в хижину — немыслимо, из риги тоже плохой тайник: Клер рано или поздно обязательно обнаружит продукты, и, узнав, что сын побывал в доме, отберет отмычку, а то и вовсе надумает вернуться в Париж.

Он зевнул. Теперь, когда нервное напряжение спало, у него стали слипаться глаза. Нужно хоть немного поспать до того, как начнет горланить петух. Нехотя мальчик побрел к хижине, вошел на цыпочках и лег на свою соломенную постель.