"Потрошитель" - читать интересную книгу автора (Обер Брижит)

3

Первые выходные июня обещали быть напряженными и по-весеннему теплыми. На пляжах уже вовсю загорали и, несмотря на то что температура воды не превышала девятнадцати градусов, многие даже купались.

Марсель патрулировал восточный берег вместе с Большим Максом, бывшим напарником старика Жоржа, также убитого Кутюрье. Достоинством Макса было немногословие. В часы досуга он работал диджеем и, вечно недосыпая, зевал днями напролет.

Пока Марсель, сняв фуражку, вытирал испарину, Большой Макс, воспользовавшись этим, заказал чашку кофе у одного знакомого — владельца ларька с сэндвичами.

— А, это ты, чертяка! Как, сцапали? — разулыбался этот низенький жизнерадостный человечек.

— Чего сцапали? — хлопнул глазами Макс.

— «Чего-чего»! Трясучку вашу цыплячью[13] — вот чего!

— Сцапали, скажешь тоже! Полный параллакс! — вздохнул Макс, прикрывая глаза.

— Кстати, утопленник этот… про которого в газетах еще писали — не второй, а первый… ну, мистраль и все такое, — он у меня кофе-то частенько пил!

— А раньше нельзя было сказать? — рявкнул Марсель.

— Чего говорить-то? Я ведь о нем ничего не знаю! Даже имени. Он бегал.

— Как «бегал»? За девками?

— Да нет! Просто бегал — бегом трусцой занимался. Торпеда чертова! Каждое утро мимо меня жарил!

Марсель достал блокнот.

— Он один бегал?

— Угу… Погодите-ка… Да, как правило — в черных шортах и красной майке. Точно, в ярко-красной майке.

— Во сколько примерно?

— Рано. Часиков эдак в восемь.

Марсель засыпал его вопросами, но торговец больше ничего не знал. Чтобы загладить свою вину, он выставил еще две чашки кофе.

— Ну что же, теперь дело за бегунами! — решил Марсель, резко поднявшись. Он уже представил, как сообщает Жанно имя утопленника.

— Какими еще бегунами! — промямлил Большой Макс, нехотя влача по песку свои ножищи.

— Какие попадутся. Кто-нибудь его точно знает.

— Так ведь уже десять! — зевая, возразил суперлоботряс Макс.

— Чем черт не шутит. Начали!

Отсеяв двадцать два бегуна, они в конце концов вышли на одного типа — невысокого сухощавого спортсмена, который готовился к парижскому марафону и знал Эли.

— Эли?

— Ну да, Эли… Дальше не помню — Шукрун, кажется…

— А как это пишется?

— Еще чего! Мы что тут — визитками обмениваемся? Эли, он быстро бегал! Настоящий профи.

— Что вы о нем знаете? Он француз? Была ли у него работа?

— А почему нет? Безделками всякими на улице торговал. Украшениями. В районе площади Сюке.

Марсель ликовал — он так и знал, что тип с такой внешностью скорее всего обитал в старом городе.

— Знаете его заветную мечту? Участвовать в нью-йоркском марафоне!.. Бедняга, — добавил спортсмен, еще раз взглянув на сделанную в морге фотографию, — теперь ты можешь бегать вечно!

Подталкивая на бегу ноющего Макса, — ну куда тут спешить! — Марсель бросился в участок и, задыхаясь, с улыбкою на губах, влетел в кабинет Жанно, где царила неразбериха.

— Завершенное произведение… четыре буквы, — бормотал Костелло, ткнув ручку в кроссворд.

— Да нелжа мне на шолнце! — отбрыкивалась Лола от наседающего Жан-Жана, у которого начиналось воскресное обострение.

— В «Квантико» склоняются к версии преступления на политико-расовой почве, — объяснял Мерье своим надраенным мокасинам. — По-видимому, мы имеем дело с маньяком из крайне правых, срывающим зло на выходцах из исламского мира.

— Первый точно был евреем! — выкрикнул вбежавший Марсель, едва не сбив Жанно с ног.

Все вопрошающе уставились на него.

— В целом с его личностью все ясно, — пояснил он, переведя дух. — Имя — Эли, фамилия скорее всего — Шукрун. Лоточник. Бегал марафон.

— Вот так-то! — присвистнул Жанно, повернувшись на каблуках. — Браво, драгоценнейший Блан! В отличие от ваших коллег вы не рас-суж-да-е-те — вы дей-ству-е-те! — неожиданно взвизгнул он.

Затем, снова повернувшись к своим подчиненным:

— Лоран, может, хватит стучать по клавиатуре, будто играете на кастаньетах? Спасибо. Костелло! Костел-ло, ау! Заканчиваем с левитацией. Мы — здесь и сейчас, год две тысячи первый, полицейское управление, убойный отдел. Ну вот, замечательно! Продолжайте, Блан. Глаза вы нам уже раскрыли — теперь, глядишь, и жабры прорежутся! А? Лола!

Как ты достал! Неужто неясно, нужен ты мне, как силиконовый вибратор!

К обеду выяснились дополнительные подробности. Имя первой жертвы было действительно Эли Шукрун: тридцать один год, родился в Тунисе, торговал бижутерией вразнос; его лоток видели ежедневно на улице Сент-Антуан; жил на соседней улочке. По словам знавшей его парикмахерши, он был иудейского вероисповедания и носил медальон со звездой Давида, должно быть, сорванный убийцей. Тело его обнаружили во вторник, 21 мая. Вторую жертву звали Камель Аллауи: тридцать два года; последние полгода работал в «Короле шавермы»; холост; проживал один в квартирке на улице Кане. В субботу, как обычно, вышел на работу, но в понедельник, 27-го, уже не явился. В тот же день тело его всплыло на рейде. Поскольку хозяин лавочки не читал по-французски и, следовательно, не видел газет, он ничего не знал о трагедии. Впрочем, ничего странного он не заподозрил: Камель постоянно говорил, что собирается съездить в Агадир навестить больную мать.

— Оба холостяки, оба выходцы из Магриба, обоим тридцать с небольшим, в прошлом — не судимы, — подытожил Жан-Жан. — Одинокие, спокойные, совершенно здоровые люди. Найдены выпотрошенными с интервалом в шесть дней. Какие соображения?

— Я по-прежнему придерживаюсь версии об убийстве на расовой почве, — сообщил Мерье, покручивая новенькими очочками а 1а Билл Гейтс. — У крайне правых большинство голосов в вашем департаменте — так? С другой стороны, в качестве жертв мы имеем одного иудея и одного мусульманина.

Жанно смерил его тяжелым взглядом:

— Если я вас правильно понимаю, Мерье, следующей жертвой должен быть гомосексуалист, а затем — врач, практикующий аборты?

— Я этого не говорил. Я утверждаю только то, что оба убитых подпадают под категории, включенные в черный список неонацистских группировок.

— Я лично могу констатировать лишь насильственную смерть двух жителей Средиземноморья: тот и другой неженаты, атлетического сложения, приблизительно одного возраста, с ярко выраженным волосяным покровом, — сообщил Костелло, теребя золотой браслет с выбитым на нем собственным именем.

— То есть бородатые, так, что ли? — пробубнил Жан-Жан. — Ну да… бородатые, здоровые, загорелые… бородатые… загоратые…

— Гомошекшуалишты? — предположила Лола.

— Хозяин закусочной утверждает, что Камель бегал за каждой юбкой, — возразил Марсель, включившись в мозговой штурм.

— А Эли трахался с булочницей, — ввернул Большой Макс, демонстрировавший какое-то чудное сочетание жеваной полицейской формы с флюоресцентными кроссовками, которые он таки натянул.

— Надо свести в таблицу то, что их объединяет, — сказал Мерье, склоняясь над ноутбуком.

Костелло украдкой глянул на недоконченную сетку кроссворда. С момента гибели его напарника Рамиреса он охладел к работе. Теперь он мечтал только об отставке — отставке в абсолютном смысле слова: в аббатстве Лерен его уже ждала монашеская келья для медитаций. Какое ему дело до жалкой суеты века сего? Какое ему дело до жалкой суеты его пошляка начальника?

— Ладно, — подвел итог пошляк начальник, хрустнув пальцами, — сейчас меня интересует, были ли наши чудики знакомы. Блан с Максом, вы опрашиваете уличных торговцев. Мерье и Костелло, обходите бары и все такое. Лола, остаетесь со мной: займемся досье и попытаемся связаться с семьями погибших.

Подонок! Чужими ногами жар загребать!

Под вечер ноги у Марселя с Максом действительно горели от усталости. Остаток дня они обивали пороги магазинов на горбатых улочках, впрочем — без особого толку. Ни та ни другая жертвы не были завзятыми потребителями: Камель питался в своей закусочной, а Эли покупал главным образом хлеб и фрукты. К тому же никто не видел, чтобы они когда-либо общались друг с другом.

Несколько больший успех ждал Мерье и Костелло.

— Еврейчик сюда частенько забегал — джаз по субботам слушал… Да и араб тоже, — сообщил им старый толстяк, хозяин «Меч-рыбы», уткнувшись вздернутым носом в фотографии из морга.

— Они заходили каждую субботу? — осведомился Мерье, в который раз отказавшись от анисового ликера.

— Частенько, — подтвердил толстяк, ковыряясь в правом ухе. — К нам сюда со всего округа группы съезжаются. По мне, так надо дать шанс молодым: вечер — сто франков вместе с закуской. Мой сын придумал! Его самого от сакса не отодрать!

Со второго этажа продудело звуковое подтверждение. Смочив для приличия губы, Костелло вернул свой бокал на стойку бара. Он не терпел спиртного, и единственным алкогольным напитком, который он себе позволял, был аперитив «Фернет-Бранка» — стаканчик после обеда для лучшего пищеварения.

— Нам не помешало бы поговорить с вашим сыном, месье.

— Вот жопа! Чего вы от парня-то хотите!

— При всей вашей склонности использовать нецензурные выражения, к тому же совершенно некстати, мы тем не менее хотели бы задать ему несколько вопросов. Живо! — прикрикнул Костелло, распахивая пиджак, чтобы продемонстрировать «хольстер».

Старик поморщился:

— Эй! Титу! Спустись-ка сюда — тут к тебе пара легавых…

Саксофон квакнул и замолчал. В бар вошел молодой человек с длинными светлыми волосами, заплетенными в косички «растафари», одетый в линялые шорты и полосатое пончо.

— Что, штраф за байк? Я заплачу!

— Знаете этих людей? — спросил Мерье, сунув ему под нос фотографии.

— Гм… Как сказать… Так ведь у них даже байка нет.

— Ваше имя, фамилия? — вздохнув, спросил Костелло.

— Титу… простите — Дамьен Феллегара.

— Господин Феллегара, попытайтесь вспомнить людей на фотографиях — это очень важно.

— Что-то случилось?

— С ними произошел несчастный случай, — объяснил Мерье.

— Говорил же я ему — барахлит эта тачка!

— Какая тачка?

Дамьен Феллегара поморщился:

— В субботу вечером Камель попросил мой старый «рено-5», чтобы съездить в Ниццу послушать «Пирогениум» — их там в воскресенье ждали. Сам-то я этой развалюхой не пользуюсь — у нее тормоза полетели, но Камель просто с ножом к горлу пристал… пожрать на халяву предложил. Я согласился… и больше его не видел. Думал, завтра вечером подойдет: в полночь у нас Док Комбо играет.

— Был ли он знаком с Эли Шукруном?

— С Эли? Марафонцем?

— Да, марафонцем.

— Нет, они редко сталкивались друг с другом. Эли, он с парнями вообще не особо контачил — этакая, знаете, недотрога навороченная.

— Когда вы видели его в последний раз?

Дамьен в задумчивости покрутил свои косички.

— Та-ак… кажется, неделей раньше, чем Камеля… да, точно! В ту субботу его не было…

«Естественно, если его еще во вторник из-под воды выловили», — думал Лоран, пока Дамьен развивал свою мысль:

— Помню, меня еще очень удивило его отсутствие. Ведь выступала его любимая группа — «Таджина Пастага» из Марселя.

— Не помните, в ту субботу вместе с Камелем Аллауи никто не выходил? — спросил Костелло.

— Не обратил внимания. Было много народу, Камель собирался снять одну подружку, я помогал об служивать клиентов… просто…

— Как зовут эту подружку?

Дамьен смутился: надо же так заговориться! У него не было никакого желания сводить легавых с Джоанной. Что если она растреплет им про «ширяево», которое он иногда доставал ей и другим? Тут уже жареным запахнет! Он прикусил язык.

— Понятия не имею. Заглядывает к нам иногда, но я ее совершенно не знаю, — импровизировал Дамьен. — Он что, в больнице, Камель-то?

— Он в морге, господин Феллегара. За компанию с Эли Шукруном, — буркнул Костелло.

— Вот дерьмо!

— Полностью с вами согласен, господин Феллегара. Именно поэтому нам крайне необходимо поговорить с человеком, который видел его последним, — не унимался полицейский.

Дамьен отвел взгляд:

— Да, а что с тачкой? Надеюсь, в мегаполис наш ее не угнали?

— Кому придет в голову Марсель таким барахлом забивать? Надеюсь, вы поможете нам заполнить пробелы.

Забитый по камилавку, Марсель опустился на лавку перед агентством «Эр Франс». Еще бы: так нагрузиться за обедом да еще в кисель рассадить ноги новыми ботинками! Работа закончилась, и Макс наконец-то отправился к своим ненаглядным дискам. Марсель с трудом поднялся — на обратном пути Надья велела купить хлеба.

— Здорово, Марсель! Чего такой замученный? — раздался голос Жан-Ми, который только что заступил на работу в баре.

— Ноги болят, — ответил Марсель. — А ты как?

— Нормально. Едешь на острова в воскресенье?

— Не знаю. Все от работы зависит — у нас тут запарочка небольшая.

— Эй, ты нас не собираешься новым маньяком порадовать? Хватит с нас прошлогоднего! Черт, стоит только подумать…

Он замолчал, мрачно погрузившись в воспоминания. Марсель, оставив реплику без ответа, нахлобучил каскетку:

— Ладно, до скорого. Созвонимся.

— Пока!

В булочной хлеб закончился. «Извините», — отрезала продавщица, будто бы вопрошая: где ж тебя раньше носило, голова садовая?

Супермаркет закрылся, и под его навесом затрещала неумелая барабанная дробь. Это был клошар Иисус в поношенных джинсах. Прикрыв глаза, с развеваю щимися на ветру патлами, он истово колотил по своему тамтаму. «На хлеб бомжу!» — гласила табличка у его ног. Марсель кинул ему предназначенные на хлеб деньги и подскочил от неожиданности: кто-то хлопнул его по плечу.

— Don't move! — заорал ему в ухо здоровенный американец в ярко-желтых шортах, потрясая фотоап паратом. — Please, Mister Police, I take photo, OK?

— A? — удивился Марсель.

Иисус открыл затуманенный эфиром глаз.

— Photo… You… он…

Из обрывков слов и мимики американца Марсель понял, что от него требуется еще раз кинуть Иисусу мелочь.

— Сувенир! — присовокупил турист с чарующей улыбкой.

— Нет времени, — проворчал Марсель, удаляясь вопреки призывам американца, перед которым, кажется, уже маячила Пулитцеровская премия. — И денег тоже нет!

Оправившись от потрясения, он вошел в свой дом, захлопнув облупившуюся дверь перед носом настырного туриста. Интересно, что этот наглец себе вообразил? Что здесь Голливуд? Что Марселю платят зарплату за оживление местного колорита и теплые воспоминания of France? Может, перед ним еще всей семьей попозировать: Марсель — с длинным батоном под мышкой, Надья — в чадре? Этакая «гостеприимная Франция»? Увольте!

Раздосадованный американец сделал еще несколько Снимков Иисуса. Тот любезно позировал: чесал бороду, пальцы ног с трауром под ногтями… даже задницу — и ту почесал, сжимая свободной рукой горлышко литровой бутылки с перегревшимся пивом. Просто Калькутта какая-то! Вдруг Иисус вздрогнул и стремительно обернулся: на том конце улицы маячила и определенно его разглядывала чья-то тень. Тень, от которой исходила такая стужа, что у него вмиг промерзло все нутро. Но тень тут же исчезла за кузовом грузовика. Американец сунул ему двадцатифранковую бумажку — жмот!

Иисус вновь забил в тамтам. Теперь его взгляд блуждал где-то вдали, блуждал, не замечая человека с сияющими глазами, который был здесь и смотрел на него, тихонько царапая длинными пальцами зассанную стену.

Папаша-Консервы-Вскрой! Пляс начинается твой! Мир в алый цвет облачи…

Кажется, ОН. Кажется, этот самый клошар и есть ОН. Но есть только одно средство узнать. Ему нельзя ОШИБИТЬСЯ. Он уже много ошибался. Но в ЕГО пользу говорят все знаки. Время пришло. Уже были ПОТОПЫ и УРАГАНЫ. Земля теплеет, ведь ОН снизошел через озоновый слой, и земля СОДРОГАЛАСЬ. Да, да, произошло ПРОХОЖДЕНИЕ. Впереди — апокалипсис и СУД. Поэтому ОН пришел за своими.

ОН — здесь, ОН — среди них, и найти ЕГО должен он, Папа-Вскрой-Консервы.

Он просунул руку под плотный серый свитер и потуже ввернул в живот засаженный туда гвоздь — короста растрескалась. Затем еще раз проверил кнопки, которыми были утыканы его предплечья. Из-под кнопок, впитываясь в хлопковую подкладку, потекли ручейки теплой крови.

«Они» — те, кого он ОТКРЫВАЛ, — тоже истекали кровью. И еще сильно кричали. То есть пытались кричать — им мешал кляп из скомканной тряпки, пропитанной бензином. В них не было никакого достоинства. Они тупо валялись внутри его челнока, скользившего по глади ночного моря. Потом, они постоянно теряли сознание — никакие ведра с водой не помогали. САМОЗВАНЦЫ, симулянты — вот кто они такие. Он выбрасывал их в морские ГЛУБИНЫ. В порт он возвращался на веслах, заглушив мотор, — ТИХО, как рыба, рассекающая волны. Ставил баркас на место, а ключ оставлял в небольшом люке у румпеля. Он очень любил эту лодку. В ней он не раз наслаждался рыбалкой. Он очень любил рыбалку. Любил, как трепещет в руках рыба. Любил ее ОТКРЫВАТЬ, ЧИСТИТЬ.

А вот людей ловят не на крючок — их ловят на УКОЛ. Утыкаешь иглу в яремную вену и говоришь: «Это — цианид. Дернешься — покойник!» О цианиде знают все. даже НЕДОТЕПЫ, — хоп, и они в ТЕЛЕЖКЕ, оставленной ему Грэнни[14] перед ее ПРОСТИ-ПРОЩАЙ. На ней он отвозил их к лодке для ИСПЫ ТАНИЯ ИСТИНЫ.

Он снова сосредоточился на Иисусе. Да, скорее всего именно этот барабанщик, наконец-таки, и есть ОН.

Стоя перед зеркалом в своей крошечной ванной без окошка, Лола Тинарелли спокойно опробовала только что купленные румяна, совершенно не осознавая присутствия в своем подсознании «зайца».

Делать ей больше нечего! Мазаться с таким шнобелем, да еще и с компрессом! Давай-давай! У нас с тобой еще тушь есть коричневая и крем из артишока на утренней росе. Женщины, женщины! Нашли на что время тратить! С другой стороны, как ни крути, а клиента, его тоже завлекать надо! Конкуренция! Тут ведь тот же рынок: «Треска! Треска! Свежайшая треска!» Может, лучше в псину какую-нибудь переселиться? Хотя… нет — их бьют часто, и не пописать по желанию. Вот в кошку — это да! Обыкновенная кошка — гроза крыс, бич голубей, истребительница ящериц!

Днем ей пришлось работать на два фронта: перечитывая различные показания, сообщения судмедэксперта и лабораторные данные, она в то же время поминутно норовила увильнуть от вездесущих клешней капитана — не человек, а Шива какой-то: сам — один, а рук — двенадцать! Чуточку расслабиться удалось только под вечер. Во рту Шукруна обнаружили въевшийся бензин. Что это — морской осадок или какая-то затея убийцы? В результате долгого пребывания жертв в воде было неясно даже то, разрезали их ante или post mortem[15] после смерти (лат.).]. А ведь это совершенно разные вещи. Одно дело — убийца, действующий спонтанно: в этом случае он скорее всего проживает где-то на берегу моря и набрасывается на невинных прохожих импульсивно — в зависимости от своих нарциссически-сексуальных галлюцинаций. И совершенно другое дело — преступник сверхосторожный, который выслеживает свои жертвы с учетом высокой степени риска, ради какого-то безумного удовольствия.

Лола отложила румяна и взяла губную помаду. Макияж помогал ей сосредоточиться. К тому же выглядела она действительно неважно.

Бантик бы лучше на губах развязала, а уж потом красилась. Нет, эта шлюшка сама поимеет Жато!

Она промокнула губы салфеткой и взглянула на красный отпечаток. Кровавый поцелуй… Интересно, этот убийца красил себе губы кровью жертв? Наносил ли он на свою кожу какие-нибудь кровавые знаки? Часто кровь наделяют дополнительным магическим значением. Так же, как и любое убийство. Во всяком случае, эти два убийства уж точно были составляющей какого-то продуманного ритуала.

Который тебе, курочка, не понять. Этот уникум по зубам только мне — рыбак рыбака видит издалека. Тебя вот интересуют мотивы его поступков? Так тут сам черт ногу сломит. Люди, они вообще не чувствуют вкуса убийства. Мне лично непонятно, зачем он их так вот вскрывает и выскабливает. Чтобы пожрать требухи? Я, кстати, тоже от своих жертв не отказывался. В человеческом мясе есть пикантная изюминка только что забитой дичи — это тебе не цыпленок с птицефабрики… Ах! Телефон!

В голове Лолы снова что-то странно дернулось — будто легкий электрический разряд пробежал. Неприятно все это. Звонил телефон. Она отложила помаду и пошла снять трубку.

— Алло? Да, ждраштвуйте, капитан… Нет, у меня вштреча ш подругой… Шпашибо, в другой раж.

«Да у него там целая базука в трусах. Надо ему ведерко для льда подарить!»

Приблизительно в том же направлении двигались мысли Лорана. Он сидел в своем гостиничном номере — одной из меблированных комнат вблизи вокза-ла — за усеянным хлебными крошками письменным столом и в который раз перечитывал составленное накануне досье. В лицах убитых было столько несомненно общих черт, что ни о каком случайном выборе жертв нe могло быть и речи. Вне всякого сомнения, для убийцы они что-то значили, они вписывались в какую-то совершенно определенную идею. Убийцы-мужчины редко нападают на мужчин. Может быть, убийца — женщина? Едва ли. У Лорана просто в голове не укладывалось, что женщина могла связать таких здоровых парней, как Шукрун и Аллауи. Следов наркотиков в их организме не найдено, может быть, она их усыпила? Нет. Modus operand[16] ясно указывает на мужчину: похищение, крепко связанные руки, методичное изьятие внутренностей, отсутствие следов, погребение в море — все говорит о продуманной операции. Отсюда вывод: этот преступник особо опасен. Только подумать: серийный убийца отказывается от традиционной жертвы — беззащитной женщины — и принимается за мужчин в расцвете сил! Он зевнул, потянулся и взглянул на часы: 21 час! Нет уж, так просто взять и заснуть, как курица, — это не для него! Он выключил ноутбук, надел куртку и вышел на улицу. Небольшой тур by nigh[17] — вот что ему сейчас нужно. Здесь наверняка найдется несколько уютных интеллигентных местечек, чтобы расслабиться. Местечек с нормальными людьми, которые читают «Либе»[18], не накачаны пастисом, не считают, что Сьерра-Леоне — это провинция Колумбии и что «Эврика!» — очередной порнографический сервер.

Первые три бара были закрыты.

Четвертый принимал предпочтительно мужчин, которые любят мужчин.

В пятом гоготала толпа подростков и по мозгам дол били звуки рэпа.

В шестом несколько человек молча играли в белот. Он купил пачку сигарет, в выдвижном ящике кассы лежал револьвер.

При входе в седьмой Мерье ощутил легкую усталость. Он заказал двойной эспрессо, но ему ответили, что для горячего сейчас слишком поздно: почему бы ему не взять молочно-лимонный коктейль?

Он предпочел водку без льда, которую принялся медленно потягивать, усевшись между двух дам, обутых в туфли из змеиной кожи, к тому же украшений на них было больше, чем на гаремных одалисках. Вопил Энрике Иглесиас: вокруг них, прижавши к уху с бриллиантом трубку high-tech, циркулировал какой-то юный субъект, с ног до головы в фирменных шмотках.

Пытаясь облегчить свой жребий, Мерье исполнил речитативом всего Лео Ферре; затем, на второй порции водки, взялся за Брехта с его «Трехгрошовой оперой»; на третьей безнадежно исковеркал «Salve Regina» Перголези, а на четвертой его выставили за дверь: он принуждал к рандеву соседку — блондинку с торчащими на три сантиметра черными корнями волос в ковбойской юбке с бахромой.

Жан-Жан смотрел на свою жену, которая понуро сновала между ним и телевизором. В ее светло-каштановых волосах уже виднелась седина. Он провел рукой по своей шевелюре — покамест безупречно черной. Вот в чем проблема: он стареет не так быстро, как она, и до сих пор испытывает потребности здорового мужика. К чему все эти бесплодные попытки поддерживать себя в форме — салон красоты, массажисты и все такое? К чему спускать сумасшедшие деньги — его, между прочим, — на всякое новомодное барахло? Единственное, что ей остается, — это пенять на свои сорок четыре года. Ладно. Крути не крути, а это его жена, мать его дочурок, и как таковая она, безусловно, вправе рассчитывать на кой-какие жертвы с его стороны. Он вздохнул и коснулся ее ягодиц. «Перестань, я занята», — обдал его ледяной голос. Нет уж, тут лучше пойти пивка из холодильника выпить.

Костелло любовно начищал свой серебряный браслет — подарок покойного отца на его двенадцатилетие.

Закончив, он вернул реликвию в синий бархатный футлярчик, поцеловал резную рамку на фотографии своей тетушки — вырастившей его набожной женщины — и, даже не вспомнив о нераскрытых убийствах, юркнул в застеленную по-военному койку вместе с новенькой и весьма аппетитной логической задачкой.

Позвякивая острыми ногтями о серебристые шляпки кнопок, утыкавших его руки, человек с сияющими глазами медленно приближался к Иисусу. Вдруг он остановился. Клошар вскочил, позабыв про свой тамтам.

— Кто здесь? — пьяно прогнусавил Иисус, уставившись в черную улицу.

Тишина. Человек с сияющими глазами никогда никому не отвечал. Поглаживая длинный рыбацкий нож в кожаной сумке, он с наслаждением ощущал, как в кончики его пальцев вдавливается холодная отточенная сталь.

Иисусу показалось, что по его горлу провели острым клинком. Он сунул руку в пакет с пожитками, нащупывая Друга Бобо. Ночь чем-то нестерпимо воняла.

— Тварь! — заорал он, отступая к главной улице. — Я тебя!..

Друг Бобо наконец-таки материализовался в его руке, и перед сияющими глазами с неожиданной легкостью завертелись нунчаки.

У ЭТОГО есть оружие. ЭТОТ пытается защищаться. Знамение?

Иисус отступил в свет фонаря, натолкнувшись на подростков.

— Эй! Смотри, куда прешь, дебил! Ого! — оторопел один из них. — Чем это ты трясешь? Да ты хоть знаешь, что это такое, а, урод несчастный!

— Убью!

Иисус взмахнул нунчаками, и — хрясь! — увесистое звено смачно треснуло о голову грубияна. Два подростка оцепенело уставились на истекающего кровью кореша.

Мгновение спустя, спасаясь от разъяренных мстителей, Иисус несся прочь — туда, к оживленной улице, ресторану, шуму и безопасности.

«Что ж, сегодня все насмарку! — сокрушенно пробормотал человек с сияющими глазами. — Главное, что бы они мне ЕГО не попортили».

Он тихо двинулся к мальчишке. Тот стоял на коленях и сжимал окровавленную голову. Ладно, не ОН так не ОН. Здесь, как и в его профессии, требуется постоянная практика — чтобы не потерять навык.