"Долгое завтра" - читать интересную книгу автора (Бреккет Ли)

Часть 2

Этот восторженный трепет и разбудил Лена, спавшего под своим фургоном. Прохладный воздух, теплое одеяло. Глаза Лена слипались, все вокруг казалось неясным и далеким, погруженным в приятный полумрак. Вдруг Лен вздрогнул и окончательно проснулся, вспомнив Исо и проповедь.

Лен услышал дружный храп отца и матери, спящих в фургоне наверху. Ярмарочная площадь стала совсем темной, лишь два—три уголька все еще тлели в погасших кострах. Казалось, все успокоилось. Но вот зашевелились лошади, позвякивая упряжью. Мимо, стуча колесами, проехала легкая повозка, где-то вдалеке груженый фургон с глухим скрипом продолжал свой путь, доносилось ржание лошадей, тащивших его. Странные люди, не похожие на нью-меноннайтцев, одетые в одежду из оленьей кожи, как и тот рыжий торговец, которого они встретили у Хостеттера, под покровом темноты направлялись к месту проповеди. Лен уже совсем проснулся. Он прислушивался к топоту невидимых копыт и скрытых темнотой колес, и поймал себя на мысли, что ему совсем не хочется никуда идти.

Лен сел под фургоном, скрестив ноги и накинув на плечи одеяло. Исо еще не было видно. Лен посмотрел в сторону фургона дяди Дэвида, надеясь, что Исо не проснется. Ведь идти нужно так далеко, было темно и холодно, их почти наверняка поймают и вернут домой. За ужином Лена не оставляло чувство вины, и он не мог заставить себя взглянуть в глаза отца, зная, что его замыслы отражаются в глазах, как в зеркале. Но отец ничего не заметил, и Лену неожиданно стало еще хуже. Отец настолько доверял ему, что никогда не стал бы за ним следить.

Под фургоном дяди Дэвида что-то зашевелилось, и Лен увидел выползавшего на четвереньках Исо.

“Я все скажу ему, — подумал Лен. — Я скажу, что никуда не хочу идти”.

Исо подполз ближе. Он улыбался, и, казалось, глаза его искрились в темноте, как догорающие угольки. Он наклонился совсем близко к Лену и прошептал:

— Они все уснули. Сверни свое одеяло, будто ты здесь.

“Я не пойду”, — думал Лен, но никак не мог заставить себя произнести это. Он покорно свернул одеяло и осторожно проскользнул в темноту вслед за Исо.

Как только они потеряли фургон из виду, Лен вздохнул свободнее. Темнота была полна таинственного волнения, и Лен чувствовал его. Сладок вкус запретного плода, и звезды никогда не сияли так ярко.

Осторожно передвигаясь в темноте, мальчики вышли на открытую дорогу и побежали, повинуясь какому-то неясному зову. Телега с высокими колесами проехала мимо них, лошадь легко и быстро стучала копытами, и Исо, задыхаясь, закричал:

— Догоняй, догоняй!

Смеясь, они побежали быстрее, через несколько минут покинули ярмарочную площадь и выбежали на широкую дорогу. Дождя не было около трех недель, и пыль, поднятая в воздух колесами проезжающих фургонов, не успевала оседать. Упряжка лошадей неясно вырисовывалась в этой неосевшей пыли, громадная, похожая на призрак; взмыленные лошади трясли головами, стряхивая пену. Лошади тащили фургон, парусиновый навес которого был откинут, им правил грузный, похожий на кузнеца человек с большими, толстыми руками и короткой русой бородкой. Позади него сидела полная краснощекая женщина. Юбки ее развевались, а на голове вместо привычного капора был какой-то странный лоскут. Из-под навеса с любопытством выглядывало несколько желтоголовых ребятишек. Исо стремглав бежал за фургоном, что-то выкрикивая, Лен чуть отстал от него. Незнакомец натянул поводья, осадил лошадей и с недоумением взглянул на мальчиков. Краснощекая женщина тоже увидела их, и оба рассмеялись.

— Ты только погляди, — сказал он, — маленькие плоские шляпы. Куда это вы собрались одни, без мамы, маленькие плоские шляпы?

— Мы идем послушать проповедь, — сказал Исо, рассердившись на “плоские шляпы”, и еще больше на “маленькие”, не настолько, однако, чтобы упустить такую возможность. — Можно мы поедем с вами?

— А почему бы нет? — сказал мужчина и снова рассмеялся. Затем он что-то пробормотал о самаритянах, Лен толком не понял, что именно, потом еще какую-то чушь о том, что нужно внимать Слову, и велел им поскорее влезать в повозку, потому что они могут опоздать.

Лошади ни на минуту не останавливались, и мальчики изо всех сил старались не отстать, спотыкаясь о засохшие комья грязи. Они вскарабкались на подножку и прыгнули на солому. Мужчина прикрикнул на лошадей, которые тотчас ускорили бег, фургон, грохоча и постукивая, покатился быстрее, и дорожная пыль беспрепятственно проникла сквозь щели в полу в пыльную солому. Семеро ребятишек и большая собака круглыми глазами уставились на мальчиков. Самый старший сказал:

— Посмотрите на их смешные шляпы, — и все семеро покатились со смеху.

— А тебе что за дело? — рассердился Исо.

— Это наш фургон, вот что за дело, а если тебе не нравится, то можешь уходить, откуда пришел.

И они продолжали потешаться над их одеждой, а Лен злился. Босоногие, оборванные ребятишки от души потешались над своими гостями. А Лен и Исо старались не обращать внимания на их насмешки: четыре мили пешком — слишком длинный путь для ночной прогулки.

Дружелюбная собака тут же облизала их с головы до ног и смирно сидела рядом до тех пор, пока они не покинули фургон.

Лен представил, как эта полная женщина будет кататься по земле, и ее муж вместе с ней. Подумав о том, как глупо они будут выглядеть, Лен захихикал и сразу перестал злиться на желтоголовых ребятишек.

Наконец они выехали на огромное поле, оканчивающееся возле небольшой речушки с низкими берегами. Во время засухи река обмелела, и сейчас была не более двадцати футов шириной. Лен отметил, что народу здесь не меньше, чем на ярмарке. Люди собрались в центре, расставив вокруг повозки. Один из самых больших фургонов с отвязанными лошадьми стоял чуть в стороне, ближе к речке. Все, как один, будто завороженные, смотрели на человека, возвышавшегося на этом фургоне, освещенном пламенем огромного костра. Черная, как вороново крыло, борода доходила ему почти до пояса и развевалась, когда человек оборачивался или вскидывал голову. Пронзительный и необыкновенно высокий голос не вязался с тем, как четко и убедительно произносил он каждое слово. Казалось, короткие веские предложения вонзаются в воздух и доходят до каждого слушателя.

Прошла минута, прежде чем Лен осознал, что этот человек читает проповедь. Происходящее совсем не было похоже на субботние молитвы в Пайперс Ране, где каждый мог подняться и говорить с Господом или о Нем. Лен пристально всматривался в темноту, высунувшись из фургона. Задолго до того, как колеса полностью прекратили вращение, Исо подтолкнул кузена: “Пойдем!” и соскочил на землю, минуя подножку. Лен последовал за ним. Хозяин что-то сказал им вслед о Слове, а семеро ребятишек состроили рожицы.

— Спасибо вам большое, — вежливо сказал Лен и убежал, догоняя Исо.

Исо прошептал:

— Думаю, мы сможем пробраться ближе, только постарайся не шуметь.

Лен кивнул. Они поспешно обошли повозки и увидели каких-то людей, явно предпочитавших остаться незамеченными. Они стояли среди фургонов, не пытаясь приблизиться к толпе, и их силуэты четко вырисовывались на фоне костра. Некоторые были без шляп, но их выдавали покрой одежды и волосы. Так же, как Лен и Исо, они были нью-меноннайтцами. Лен догадывался, каково им сейчас. Ему и самому не очень-то хотелось быть узнанным.

По мере того как мальчики приближались к реке, голос проповедника становился все громче, в нем было что-то резкое и волнующее.

— …обратились в чужую веру. И вы об этом знаете, друзья мои. Вам рассказывали отец и мать, ваши деды исповедовали ее. В сердцах людей зарождались порок и богохульство, и вожделение…

Лен содрогался от волнения. Он осторожно пробирался между колес и лошадиных ног, с трудом сдерживая дыхание. Наконец мальчикам удалось найти подходящее укрытие между колесами одной из повозок, и теперь от проповедника их отделяло всего несколько ярдов.

— Они испытали вожделение, братия, вожделение ко всему новому и непонятному. И увидел это Сатана, и ослепил глаза их, небесные глаза души, и предались они удовольствиям, душу разлагающим, словно дети малые несмышленные. И забыли Господа нашего.

Стенания волной прокатились над теми, кто сидел на земле. Лен судорожно вцепился двумя руками в деревянные колесные спицы, просунув между ними голову.

Проповедник приблизился к самому краю фургона. Ночной ветерок играл его бородой, длинными волосами, а позади горел костер, выстреливая дым и искры. Глаза человека горели, и он повторил, до крика повысив голос:

— Забыли Господа!

И вновь рокот и стенания. Сердце Лена бешено стучало.

— Да, мои братия. Они забыли. Но забыл ли Господь о них? Нет, повторяю вам! Он не оставил их. Он видел все их прегрешения. Он видел, что дьявол завладел их душами. Он видел и то, что им это нравится, да, друзья мои, нравится! Следуя за Сатаной и Предателем, они оставили путь праведный ради пути грешного. А почему? Потому что путь Сатаны легкий и гладкий!

Лен совсем забыл об Исо, прижавшегося к земле позади. Он с открытым ртом смотрел на проповедника, и глаза его блестели. Казалось, его голос, словно кнут, стегает нервы Лена, о существовании которых он и не подозревал раньше, и он сердито повторял:

— Продолжай, ну же, продолжай!

— И каковы были деяния Господа, когда Он увидел, что дети Его отвернулись от Него?

Стон, рокот и стенания переросли в страшный рев.

— И сказал Он: “Они согрешили! Они попрали Мои законы, Мои пророчества, предостерегавшие их в старом Иерусалиме от роскоши Египта и Вавилона. Они превознеслись в гордыне своей. Они взошли на небеса — Мой трон, они вскрыли Землю — подставку для ног Моих, они лишились священного огня, до которого лишь Я осмеливаюсь дотронуться”. И сказал Господь: “Я милосерден. Да очистятся они от грехов своих”.

Стенания усилились, повсюду видны были воздетые к нему руки, поднятые к небу головы.

— Да очистятся они! — воскликнул проповедник.

Он дрожал от волнения. Костер внезапно выстрелил в темноту сотнями искр.

— Таково было слово Господне, и покарал он их за грехи страшной карой. И сгорели они в огне, который сами же разожгли, и рухнули гордые башни от блеска врат Господних. В голоде, страхе и жажде покинули отцы и деды ваши грешные города — места пороков и искушений — и стерли с лика Земли города проклятые, аки Содом и Гоморру.

Голос проповедника вновь упал до страшного, но всеми слышимого шепота:

— Мы спасены милостью Господней, так отыщем же стезю Его, дабы следовать ею до конца жизни своей!

— Алиллуйя! — ревела толпа. — Алиллуйя!

Проповедник воздел руку к небу, и толпа утихла. Лен, затаив дыхание, ждал. Он смотре, л в черные, горящие глаза человека на фургоне, напоминавшие глаза кошки, готовой к прыжку.

— Но, — продолжал человек, — Сатана все еще среди нас.

Сотни людей в религиозном экстазе рванулись вперед, испустив дикий вопль, и затихли, повинуясь воздетой руке проповедника.

— Он хочет вернуть нас на пути свои, он помнит, как самые красивые женщины и самые богатые мужчины были у него в услужении. И снарядил он посланников своих, и они теперь среди нас. Просты их одежды, смиренны их обличья, и вы не узнаете их, мои братия. Они обращают в иудейство детей ваших, искушая запретным плодом, и на челе у каждого метка антихриста — метка Барторстауна.

Услышав это слово, Лен насторожился. Он всего однажды слышал его от бабушки и запомнил лишь потому, что отец сразу же довольно грубо заставил ее замолчать.

Толпа взревела, многие вскочили на ноги. Исо, весь дрожа, прижался к Лену.

— Что же это? — шептал он. — Что это такое?

Проповедник огляделся вокруг. На этот раз он не стал успокаивать толпу и ждал, пока люди умолкнут сами. Желая услышать, о чем он будет говорить дальше, Лен вдруг почувствовал, как нечто зашевелилось внутри него. Он не мог понять, что это, ему просто хотелось визжать, прыгать, кататься по земле, и удержаться от этого было не так-то просто.

— Слушайте же, — медленно произнес человек, — недостаточно сказать посланнику Сатаны: “Уходи и никогда не возвращайся, мы хотим очистить дом наш”. — Резким движением руки он подавил крик, готовый вырваться из уст сотен людей.

— Нет, дети мои, мы не пойдем по этому пути. Мы верим стоящему рядом, как самому себе. Мы чтим закон правительства о том, что ни один город не должен больше появиться на этой земле. Мы чтим слово Господне, которое гласит: “Если правый глаз изменит тебе — вырви его, если правая рука изменит тебе — отрежь ее. Мы не можем терпеть посланника среди нас, и мы убьем его, будь он хоть отцом, хоть братом нашим”.

Шум возобновился, и Лена бросило в жар. В горле у него стоял комок, глаза блестели. Кто-то подкинул в костер сухое дерево, он взорвался снопом искр, и вспышка желтого пламени озарила людей, которые с воем катались по земле. Мужчины и женщины вонзали пальцы в грязь, будто пытались остановиться. Глаза их казались белыми. Резкий, пронзительный голос проповедника раздавался в ночи, напоминая вой большого животного.

— Если зло вселится в кого-нибудь из вас — убейте его!

Высокий худощавый юноша с едва обозначившейся жиденькой бородкой внезапно вскочил на ноги и закричал:

— Я нашел его! — и пена выступила в углах его рта.

Толпа вдруг заволновалась, какой-то человек вскочил, пытаясь бежать, но тут же был схвачен. Плечи сомкнулись над беглецом, ноги изгибались в невероятном танце, люди толкали и терзали незнакомца. Наконец они потащили его назад, и Лен смог хорошенько рассмотреть его. Это был рыжеволосый торговец Уильям Соумс. Но сейчас его трудно было узнать: лицо искажено страхом, одежда изорвана.

Проповедник что-то крикнул. Он стоял на самом краю фургона, руки его были воздеты к небу. Толпа стала срывать одежду со своей жертвы. Соумс носил мягкие сапожки, и один из них слетел, другой же они забыли стянуть. Затем все внезапно отступили назад, оставив его в одиночестве посередине открытого пространства.

Кто-то бросил камень. Он рассек верхнюю губу Соумса. Тот шевельнулся, попытался подняться, но тут в него полетел еще камень, и еще, затем палки и комья земли, и его белая кожа сплошь покрылась ссадинами и грязью. Он поворачивался то в одну, то в другую сторону, пытаясь вырваться, отразить удары, падая и корчась от боли. Рот его был открыт, и кровь тоненькой струйкой сочилась сквозь зубы и стекала вниз по бороде. Лену не было слышно, кричал он или нет — все заглушили рев толпы, хриплая бессвязная речь, и в Соумса все летели и летели камни.

Затем сборище двинулось к реке, преследуя его. Он пробежал совсем рядом с повозкой мимо Лена, уткнувшегося в деревянные спицы, и Лен хорошо разглядел его глаза. Люди бежали вслед, их сапоги тяжело впечатывались в пыльную землю; женщины держали в руках камни, и волосы их развевались по ветру. Соумс упал ничком на берегу мелководной речушки. Мужчины и женщины окружили его, словно мухи, слетевшиеся на падаль, руки их поднимались и опускались.

Лен обернулся и посмотрел на Исо. Тот плакал, лицо его было белым, как полотно. Он сжимал кулаки, все тело его содрогалось, широко раскрытые глаза казались огромными. Внезапно он рванулся прочь. Лен, не раздумывая, последовал за ним, с трудом пробираясь под повозкой. У него кружилась голова, его тошнило. Он ни о чем не мог больше думать, кроме орешков, которыми их угостил Соумс накануне. Леденящий холод с головы до ног охватил Лена. Толпа все еще бесновалась на берегу реки. Когда Лен поднялся, Исо уже скрылся в тени фургонов.

Лен в панике метался среди фургонов и повозок и звал Исо, но тот не отзывался, а в ушах Лена неотступно звучал голос убийцы. Словно ослепленный, Лен бросился к открытому пространству и наткнулся на чью-то невысокую фигуру, которая протянула руки и схватила его. “Лен, — сказала она, — Лен Колтер!” Это был мистер Хостеттер.

Коленки Лена подогнулись, и он потерял сознание Потом было темно и спокойно, он слышал голос Исо, затем мистера Хостеттера, далекий и неясный, словно принесенный ветерком в знойный день. Затем он оказался в фургоне, огромном, полном незнакомых запахов, туда же мистер Хостеттер втолкнул Исо, похожего на привидение.

— Ты говорил, это будет смешно, — прошептал Лен.

— Откуда я мог знать? — грубо оборвал его Исо.

Он икнул и опустился на корточки позади Лена, положа голову на колени.

— Будьте здесь, — сказал Хостеттер, — я должен кое-что отыскать.

Он вышел. Лен с трудом поднялся и выглянул из фургона, взгляд его был обращен к стенающей, рыдающей, кричащей толпе, волнующейся, словно море, вопящей о своем спасении:

— Слава, слава, алиллуйя! Возмездие за грех — смерть, алиллуйя!

Мистер Хостеттер быстро бежал к какому-то фургону, стоящему в тени деревьев. Исо тоже наблюдал за ним. Проповедник о чем-то кричал, размахивая руками.

Мистер Хостеттер уже возвращался, выпрыгнув из другого фургона. В руках он держал какой-то маленький ящичек длиной меньше фута. Он влез на сиденье, и Лен подошел к нему.

— Пожалуйста, — сказал он, — позвольте мне сесть сзади вас.

— Положи это куда-нибудь, ладно? — Хостеттер показал ему коробочку. — Потом можешь влезать. А где Исо?

Лен оглянулся. Исо свернулся калачиком на полу, положив голову на узел с одеждой. Лен окликнул его, но тот не отозвался.

— Поехали, — сказал Хостеттер. Он щелкнул кнутом и крикнул на лошадей. Дружно взяли с места шесть скакунов, и фургон покатился все быстрее и быстрее, пламя костра осталось далеко позади. Лошади перешли на легкий аллюр. Мистер Хостеттер обнял Лена, и тот прильнул к нему.

— Зачем они сделали это?

— Потому что боятся.

— Чего?

— Вчерашнего дня, — ответил Хостеттер, — или завтрашнего.

Он удивительно грубо выругался. Лен в недоумении уставился на него, но Хостеттер прервал себя на полуслове и покачал головой. Когда он вновь заговорил, в его голосе уже не слышно было тех свирепых ноток, которые так ошеломили Лена:

— Оставайся со своими, Лен. Ничего лучше этого тебе никогда не найти.

Лен пробормотал:

— Да, сэр.

После этого никто не нарушал молчания, и фургон медленно продолжал свой путь. Мерное поскрипывание колес нагоняло на Лена дремоту, не ту, которая предшествует здоровому сну, а болезненную, наваливающуюся от изнеможения. Позади крепко спал Исо. Наконец лошади перешли на шаг, и Лен увидел, что они достигли ярмарочной площади.

— Где ваш фургон? — спросил Хостеттер, и Лен объяснил ему.

Когда они подъехали ближе, то увидели горящий костер, а возле него — отца и дядю Дэвида. Оба выглядели сердитыми и угрюмыми, и когда мальчики подошли, не сказали им ни слова, лишь поблагодарили мистера Хостеттера за то, что он доставил их. Лен исподтишка покосился на отца. Ему хотелось встать перед ним на колени и сказать:

— Отец, я согрешил, — но неожиданно для себя он задрожал и снова начал всхлипывать.

— Что произошло? — строго спросил отец.

— Фанатики забрасывали камнями, — в двух словах объяснил Хостеттер.

Отец посмотрел на Исо, перевел взгляд на дядю Дэвида, потом на Лена и вздохнул.

— До этого подобное произошло всего однажды, — сказал он. — Мальчикам было запрещено идти туда, но они нарушили запрет и стали свидетелями этого ужасного зрелища. — Затем он повернулся к Лену:

— Ну-ка, успокойся, все закончилось, — и легонько подтолкнул его к фургону. — Иди, Ленни, завернись в свое одеяло и отдыхай.

Лен пополз под фургон и завернулся в одеяло. Его окутала спокойная темнота, и он погрузился в сон, но сознание все еще удерживало лицо умирающего Соумса. Сквозь темноту до него доносился голос мистера Хостеттера:

— Я пытался предупредить этого человека еще вчера в полдень, что фанаты что-то замышляют. Вечером не выдержал и последовал за ним. Но было слишком поздно, я ничего не мог изменить.

— Он действительно виновен? — спросил дядя Дэвид.

— Не больше, чем мы с вами. Люди с Барторстауна никого не пытаются обратить в другую веру.

— Так он был из Барторстауна?

— Соумс приехал из Виргинии. Я знал его как торговца и отличного человека.

— Виновен или нет, — произнес отец, — все равно это не по-христиански. И чем больше будет таких сумасшедших проповедников, тем ожесточеннее толпа.

— Все мы чего-то боимся, — сказал Хостеттер.

Он влез в фургон и уехал. Но Лен уже ничего не слышал.