"Цитадель утраченных лет" - читать интересную книгу автора (Бреккет Ли)

Глава 4. ВОСПОМИНАНИЯ О ЖРЕБИИ

Нечто вроде гнетущей ярости охватило Фенна. Все это время он смутно подозревал, что Арика может затевать какую-то измену, но такого не ожидал. Руки его потянулись и обхватили жилистое горло, и под гулкий звон гонга он только и произнес:

— Новч!

Голос мужчины резко сказал:

— Подожди!

Занавес приподнялся, чтобы пропустить один-единственный луч света. Задыхаясь в руках Фенна, мужчина сказал:

— Посмотри внимательнее.

Фенн посмотрел. И пальцы его непроизвольно разжались. Мужчина был без бороды, с тщательно выбритыми щеками. Волосы — коротко острижены. А на обнаженном теле — набедренная повязка не в счет — не было шелковистого меха, как у новых людей. И все же в глазах, в форме головы проступали хорошо знакомые приметы…

Мужчина, подняв руки, убрал со своего горла ладони Фенна.

— Я — Малех, брат Арики.

— Брат Арики? А кто такая Арика? Чего она от меня хочет? — Руки Фенна все еще были подняты и напряжены. — А ты от меня чего хочешь, Малех? И почему ты на вид совсем как новч, только раздетый и ощипанный?

— Я полукровка, — кисло ответил Малех. — Арика тоже. Уверяю тебя, мы не испытываем особой любви к нашим отцам, которые дали нам свою кровь и сами же нас за это презирают. Что до остального, то со всем этим надо подождать до вечера. Я раб. Тружусь в дворцовых садах. Если я сейчас же туда не помчусь, меня изобьют и дадут лишние десять ударов за то, что во мне есть хозяйская порода. То же самое и у Арики в храме. Притом она может вызвать подозрение своим отсутствием. Итак…

Он толкнул Фенна в соседнюю комнату. Комната была небольшая, но чистая. Тут имелся очаг, два деревянных ящика вместо кровати, наполненные соломой, стол и три—четыре грубые скамьи.

— Вот это наш дом, — сказал Малех. — Пока останешься здесь, и даже в окно не выглядывай. Пищу, воду, вино найдешь сам. Будь спокоен и доверься нам, насколько можешь. А если не можешь — ну, после всего, чем мы рисковали, освобождая тебя, — что же, священнослужители будут в восторге, если тебя опять заполучат.

Он круто повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился и поглядел на Фенна через плечо так, как если бы вдруг обнаружил в нем что-то особенно интересное.

— Так ты убил жреца? — Глаза Малеха, которые были светлее, чем у сестры, почти золотистые, засветились злобной радостью. — Ножом? Удавкой? Чем?

Фенн медленно покачал головой:

— У меня не было оружия…

— Голыми руками? Так я и поверил, что голыми Руками. — Улыбка Малеха была похожа на оскал тигра. — Наверное, людские боги осенили тебя благодатью, Друг мой…

Уже стоя в дверях и опершись о косяк, он повернул голову и небрежно проронил:

— Будучи полукровками, моя сестренка и я, особенно сестренка, унаследовали кое-что из исключительных духовных возможностей наших сиятельных отцов. Вполне возможно, что если ты решишь нам довериться, мы сумеем восстановить твою память, которую ты, как сказала мне Арика, потерял.

И он ушел прежде, чем Фенн смог что-то ответить.

Некоторое время Фенн стоял неподвижно и взгляд его был сосредоточен на дверном проеме. Могучий голос гонга умолк, и вместо него стали раздаваться бесчисленные шумы пробуждающегося города — лязг, стук, дребезжание, переросшие наконец в гудение пчелиного улья, прерываемое порой пронзительными криками ребятишек.

Но Фенн не воспринимал ничего, кроме последних слов Малеха, все еще звеневших у него в ушах: «Мы сумеем восстановить твою память, которую ты, как сказала мне Арика, потерял…»

Он сел и попытался думать, но слишком устал для этого. Ныли раны, и все тело болело невыносимо. Ему не понравился Малех. Он не доверял Арике. Он ничего не понимал: почему он очутился в заточении, почему его освободили. Но что бы ни случилось, он не хотел, чтобы его опять вернули в храм. И если бы он мог все вспомнить, если бы у него было имя, о котором он знал бы, что имя это — его, а прошлое было бы дольше памяти о вчерашнем дне! Будь Малех рогатым демоном, будь Арика сестрой демона, Фенн и то не покинул бы их дом. Он промыл свои ссадины вином, а затем выпил добрую часть того, что осталось. Его охватило желание пойти за Малехом, приволочь его обратно и заставить прямо сейчас проделать все эти их магические штучки. Он почувствовал, что не может ждать до вечера. Но осознавал, что это глупо. Он лег на солому на одну из кроватей, но уснуть не мог.

Вспомнить. Стать вновь человеком с целостным разумом, с целостной жизнью.

Что у него могут быть за воспоминания? Каким он станет в собственных глазах, когда все вспомнит? Какие темные пятна выступят у него на душе? Даже дурные воспоминания лучше, чем никакие, лучше, чем это ужасное блуждание в темном Ничто. А если Малех солгал?

Было жарко, да и винные пары затуманили ему мозг. Тело его жаждало отдыха, даже если разум и не желал отдыхать. Мир начал ускользать от него. Он подумал, как это странно, что Арика — наполовину новч, такая красивая девушка, хотя он и не доверяет ей… Очень красивая…

Он уснул, и в его снах башни-призраки засверкали на фоне сумеречного неба, и слово «ночь» возвратилось, чтобы мучить его. Дважды он громко, вслух, произнес: «Я — Феннвей!»

Его разбудила Арика. Он не слышал гонга, возвестившего приход ночи, не слышал, как они вернулись. И все же они, вероятно, уже были дома какое-то время. Над кипящим на огне котелком поднимался ароматный пар, и стол был накрыт к ужину. Снаружи ветер выл в переулках, наполняя воздух пылью.

Он поднялся, чувствуя ломоту в теле. Но, в сущности, все остальное было в норме, и голод он ощущал зверский. И все же он едва ли думал о еде. Он весь дрожал от нетерпения и возбуждения и немного — от страха. Он повторил Арике слова Малеха и спросил:

— Это правда? Ты это можешь?

— Не все сразу, пожалуй. Но попробую. А теперь надо бы поесть, Фенн, иначе тело станет отвлекать ум.

Это показалось убедительным, и он сдержал свое нетерпение. Некоторое время он молча разглядывал их обоих, пытаясь в них разобраться, но было что-то в их странной породе, что выходило за пределы его понимания.

Внезапно Фенн спросил:

— Почему вы меня спасли?

— Я тебе уже говорила, — ответила Арика. — Ты — человек и пленник новчей. И это уже не первый случай, когда человек исчезает из темниц новчей… Хотя нет, если честно, из храма ты бежал первый. Это был блистательный трюк. Фенн, тебе бы его следовало оценить.

— Я все же хотел бы знать, почему.

— А разве тут должна быть причина? — спросила Арика. — Разве ты никогда ничего не делал без причины, а только потому, что это — хорошее дело?

Фенн бросил на нее тяжелый взгляд.

— Не надо мне напоминать, что я не знаю ответа на вопрос. Так или иначе, я не стану мешать вашим намерениям… Пока не стану. — Он опять повернулся к Арике. — Чего от меня хотели жрецы? Почему я был там?

Она покачала головой:

— Понятия не имею. Рам Син — так зовут твоего персонального тюремщика — исключительная личность. Он правит в храме, словно король во дворце, и между ними там серьезное соперничество. Какова бы ни была его цель, это было что-то невероятно важное для него. Нечто такое, что он хотел бы держать в тайне от короля и даже от других жрецов. Иначе бы тебя в эту камеру не упрятали. Новчи имеют право использовать людей как пожелают, вроде как мы используем скот, так что другой причины быть не может…

Ее глаза встретились с глазами Фенна.

— Возможно, поэтому я тебя и спасла, Фенн. Я ненавижу Рам Сина. Запомни, я стала храмовой рабыней тогда, когда уже достаточно выросла, чтобы проникать в те места, про которые знают лишь избранные. Возможно, я просто хотела его одурачить, чтобы он после всех успехов потерпел хоть раз поражение.

Лицо ее исказилось выражением такой дьявольской ненависти, что Фенн убедился: она сказала хотя бы часть правды.

Неожиданно она улыбнулась:

— А если это так — тебя не удивляет, почему Рам Син из-за тебя не перетряхнул весь город?

— Возможно, проще сцапать кого-то другого.

— Возможно. Но я подстраховалась. Частично, разумеется, чтобы отвести подозрения от себя. Только жрецы, члены королевской семьи и еще кое-кто из благородных знакомы с храмовыми тайниками. Так я уронила на лестнице пояс, принадлежащий одному королевскому родственнику, который Малеху удалось для меня стащить. Стало быть, Рам Син подумает, что это королевский родственник выкрал тебя и забрал во дворец. Таким образом, и я, и, ты — в безопасности, хотя бы ненадолго.

— Ты умная девушка, — сказал Фенн с восхищением. — В самом деле, очень умная.

Арика заулыбалась еще шире, и Фенн подумал про себя: «А не слишком ли ты умна, Арика, чтобы тебе доверять?»

Но в одном он вынужден был довериться ей, хотелось ему того или нет.

Неожиданно он вскочил с места:

— Не могу больше ждать! За работу, чтоб вас разорвало! Колдуйте скорей, я не могу больше ждать!

— Спокойно, Фенн, — ответила Арика. — Все в порядке, — она указала на кровать. — Ложись. Постарайся расслабиться. Ты должен будешь мне помочь, Фенн. Я не похожа на новчей, которые делают что хотят с мозгом людей и животных. Ты должен открыть мне Дорогу, Фенн. Не сопротивляйся. Успокой свой разум.

Фенн вытянулся на кровати. Он попытался, как она просила, расслабиться и освободить разум. Лицо ее парило над ним, белое в неясном свете, льющемся из окон. Да, она была красива. В глазах у нее светились загадочные темные огоньки. Голос Арики мягко сказал:

— Ты должен мне довериться, Фенн, если хочешь все вспомнить. — Малех вручил ей чашу с питьем, и она поднесла чашу к губам Фенна. — В вине лекарство, оно тебе не повредит. Оно только сделает путь легче, а время — короче. Выпей, Фенн.

Он не хотел пить. Мускулы его вновь напряглись, и опять он покосился на нее с подозрением, почти готовый оттолкнуть ее и убежать. Она убрала чашу и сказала:

— Как хочешь, память потерял ты, а не я.

Минуту спустя он сказал:

— Дай мне чашу…

Он выпил. Потом снова лежал неподвижно, вслушиваясь в ее голос; расслабиться теперь было проще. Постепенно он утратил чувство времени. Глаза Арики были огромными, темными и полными маленьких пляшущих огоньков. Они притягивали его, они влекли его. В мягких волнах бесцветного тумана пропало лицо Малеха позади, саманные стены, крыша, сама Арика — все, кроме ее темных глаз.

Только в последний момент он осознал, какая в них таится сила, но было уже поздно. Они потянули его в кромешную тьму, и он уже не мог не идти туда… Глубокая-глубокая тьма. Тьма без времени. Голос… Повинуясь этому голосу, он приподнялся слегка, словно просыпаясь. Вот так с ним когда-то говорил другой голос — и все спрашивал, спрашивал. Но на этот раз отвечать было легче.

— Меня зовут Феннвей, — сказал он этому голосу. — Я в Нью-Йорке.

Да, отвечать было много легче. Он рассказал о Таймс-Сквер в летнюю ночь, о сиянии огней, о толпе. Он рассказал о Центральном парке утром, после дождя.

— И очень скоро всего этого не станет, — сказал он. — Ни зданий, ни метро, ни людей. Все исчезнет, пропадет и забудется. — Он засмеялся. — Они сооружают Цитадель, они делают ее глубоко в скале, над Палисадами. Они почти закончили. А зачем? Какой прок в Цитадели без людей? — Он опять зловеще рассмеялся. — Эй, покайтесь, ибо конец уже близок! Я каюсь, что у меня есть сын! Каюсь, каюсь, что произвел его на его же погибель!

— Феннвей! Феннвей! — голос встряхнул его и заставил очнуться. — Ты должен вспомнить себя, Нью-Йорк, Палисады, нарисуй все это, Феннвей, изобрази на бумаге, так, чтобы, проснувшись, ты вспомнил их!

Утомленный этим голосом, не дающим ему покоя, он начал рисовать. Были ли у него бумага и карандаш — он не знал и даже не думал об этом. Он рисовал, как рисуют во сне знакомые очертания, и занятие это вызывало в нем печаль и чувство потери. Он заплакал.

— Не буду я рисовать, — сказал он. — Какой в этом прок в канун Катастрофы!

Голос воззвал к нему. Он взывал снова и снова, и Фенн бежал от голоса. Он мчался берегом широкой серой реки. Приближалась ночь, и от темнеющей воды поднимался туман, густой и холодный, обволакивая его, унося прочь из этого мира, который был обречен…