"В подвалах отеля Мажестик" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)

Глава 11 Необычайный вечер в Уголовной полиции

Темный, как всегда, подъезд, за ним широкая лестница, едва освещенная слабыми и висящими далеко друг от друга лампочками, и бесконечный коридор с бесчисленными дверьми. Мегрэ любезно сказал запыхавшейся Мари Делижар:

— Ну, вот мы и пришли, мадам… Передохните немножко…

В коридоре горела одна лампа; по нему, беседуя, прохаживались два человека — Освальд Дж. Кларк и его солиситор.

В конце коридора находился зал ожидания, одна стенка которого была застеклена, что позволяло полицейским в случае надобности наблюдать за посетителями. В зале ожидания имелась кое-какая обстановка: стол, покрытый зеленым сукном, кресла, обитые зеленым плюшем, на каминной полке — часы в стиле Луи-Филиппа, совершенно такие же, как в кабинете Мегрэ, и точно так же не ходившие уже много лет. По стенам, в черных рамках, висели фотографии полицейских, павших при исполнении служебного долга.

На креслах, в темном уголке, сидели две женщины — Шарлотта и Жижи.

А в самом коридоре на скамье, между двумя жандармами, ждал Проспер Донж, по-прежнему без галстука и в башмаках без шнурков.

— Сюда, сюда, Рамюэль!.. Войдите, это мой кабинет… А уж вы, мадам, соблаговолите пока посидеть в зале ожидания… Проводи ее, пожалуйста, Люка.

Мегрэ отпер свою дверь. Он улыбнулся, представив себе, как в зале ожидания столкнутся три женщины… Вот уж, верно, будут обмениваться тревожными и язвительными взглядами.

— Входите, Рамюэль!.. Вы бы лучше сняли пальто, я думаю, у нас с вами будет долгий разговор…

На столе горела лампа под зеленым абажуром. Мегрэ снял пальто и котелок, взял из подставки трубку, отворил дверь в инспекторскую.

Право, во все комнаты Уголовной полиции, обычно безлюдные по ночам, теперь как будто нарочно набилась весьма пестрая публика. В инспекторской на письменном столе пристроился Торанс, сбив набекрень мягкую фетровую шляпу, он курил сигарету, а перед ним сидел на стуле какой-то старикашка с растрепанной бородой, пристально разглядывавший носки своих штиблет с резинкой.

Тут был еще Жанвье, который, пользуясь свободной минутой, переписывал свой рапорт, одним глазком присматривая за пожилым мужчиной, похожим на отставного унтера.

— Вы кто? Швейцар? — спросил Мегрэ. — Зайдите ко мне на минутку.

Он пропустил этого человека вперед, тот вошел с фуражкой в руках и сначала не заметил Рамюэля, старавшегося держаться подальше от света.

— Вы швейцар в доме 117 по улице Реомюра. Верно?.. В один прекрасный день некий Проспер Донж снял в этом доме конторское помещение, и с тех пор вы пересылаете ему корреспонденцию, поступающую на его имя. Взгляните… Узнаете вы Донжа?

Швейцар повернулся и, взглянув в тот угол, где сидел Рамюэль, покачал головой.

— Гм, гм… — буркнул он. — Сказать по правде… Нет, не могу утверждать… Столько их перебывало… Ведь помещение-то снято было больше трех лет тому назад… Так ведь? Не знаю, может, я ошибаюсь, но, кажется, Донж бороду носил. А впрочем, кто его знает, может, борода у кого-то другого была…

— Благодарю вас… Можете отправляться домой, пройдите вон в ту дверь…

С одним покончили. Мегрэ снова отворил дверь в инспекторскую, позвал:

— Господин Жем… Ну, как вас назвать? Не знаю вашей фамилии… Войдите, прошу вас… И скажите мне…

На этот раз не пришлось ждать ответа. Увидев Рамюэля, старикашка вздрогнул.

— Ну что?

— В чем дело?

— Узнаете вы его? Старик разгорячился.

— И мне придется идти в суд, давать показания? Так, что ли? Меня будут мариновать два-три дня в зале для свидетелей, а кто в это время будет сидеть в моем агентстве?.. А когда я выступлю с показаниями, мне будут задавать всякие неприятные вопросы, и адвокаты примутся наговаривать на меня и то и се, только чтобы очернить меня… Нет уж, покорно благодарю, господин комиссар!

И вдруг спросил:

— А что он наделал?

— Много всякой всячины… Между прочим, задушил двоих — мужчину и женщину… Женщина — богатая американка…

— Назначена награда?

— Да, и довольно крупная…

— В таком случае, можете записывать… «Я, нижеподписавшийся, Жан-Батист-Исаак Мейер, коммерсант…» А со многими придется делить награду?.. Я ведь знаю, как это делается. Полиция сулит золотые горы, а когда придешь получать…

— Ну, так я пишу: «…безоговорочно признаю в человеке, представленном мне как Жан Рамюэль, то самое лицо, которое является абонентом в моем частном почтовом агентстве под инициалами Ж.М.Д…» Все правильно, господин Мейер?

— Где подписаться?

— Погодите! Сейчас добавлю: — «Утверждаю также, что в последний раз этот человек приходил ко мне за письмом такого-то числа…» Теперь можете подписаться… Вы старый хитрец, господин Мейер, ведь вы прекрасно понимаете, что это дело послужит вам рекламой и все, кто еще не знал о вашем «агентстве», ринутся к вам… Торанс! Господин Мейер, вы можете уйти…

Затворив дверь, комиссар с удовлетворением перечитал показания противного старика и внезапно вздрогнул, услышав чей-то унылый голос. Голос этот шел откуда-то из полумрака — ведь в кабинете горела только настольная лампа.

— Я протестую, господин комиссар, против…

И только тут Мегрэ как будто вспомнил, что он забыл что-то сделать. Прежде всего он опустил на окне штору из небеленого полотна. Затем посмотрел на свои руки. Нежданно возник тот Мегрэ, которого знали лишь немногие, а узнав, редко хвастались этим знакомством…

— Ну-ка, иди сюда, голубчик Рамюэль… Иди, говорят тебе! Поближе… Не бойся…

— В чем дело?

— Представь себе… Как только я открыл всю правду, мне не дает покоя одно бешеное желание…

И, размахнувшись, Мегрэ дал Рамюэлю по физиономии. Тот не успел прикрыться локтем.

— Вот!.. Это, конечно, против правил, но уж очень приятно… Завтра следователь допросит тебя вежливо, и все будут с тобой любезны, потому что ты станешь знаменитостью, героем сенсационного процесса… А господа судьи всегда питают уважение к знаменитостям… Понял? Вон там, в стенном шкафу, водопроводный кран, умойся над раковиной, а то смотреть на тебя противно…

Рамюэль, у которого обильно текла кровь из носа, торопливо умылся.

— Ну-ка, покажись. Теперь лучше… Почти приличный вид!.. Торанс!.. Люка!.. Жанвье!.. Пожалуйте сюда, ребятки! Пригласите и всю честную компанию.

Даже его сотрудники были удивлены: обычно Мегрэ никогда не бывал в таком возбужденном состоянии, хотя бы и после трудного расследования. Он раскурил новую трубку. Первым вошел в кабинет, в сопровождении двух жандармов, Проспер Донж, неловко держа перед собою кисти рук, скованных наручниками.

— У тебя есть ключ? — спросил Мегрэ одного из жандармов. Он отпер замок, а через мгновение наручники дважды щелкнули, обхватив запястья Рамюэля. Донж смотрел на него с почти комическим изумлением.

Мегрэ заметил тогда, что у Донжа нет ни галстука, ни шнурков на ботинках, и приказал отобрать у Рамюэля шнурки и черный шелковый галстук бабочкой.

— Прошу дам войти… Входите, мистер Кларк… Да, правда, вы не понимаете… Но мистер Дэвидсон, надеюсь, будет вам переводить… Для всех хватило стульев? Да, да, Шарлотта, можете сесть рядом с Проспером…

Только уж, пожалуйста, сейчас никаких излияний чувств!.. Все в сборе?.. Запри дверь, Торанс.

— Что он сделал? — спросила хриплым голосом госпожа Рамюэль.

— Сядьте, пожалуйста, мадам!.. Я терпеть не могу разговаривать, когда люди стоят передо мной… Нет, Люка, не стоит зажигать люстру… Так уютнее… Вы спрашиваете, что Рамюэль сделал? Продолжал те фортели, которые выкидывал всю жизнь: совершал подлоги… Ручаюсь, что если он на вас женился и столько лет прожил с подобной ехидной (не в обиду вам будь сказано), то лишь потому, что он был в ваших руках, так как вы знали о его махинациях в Гуаякиле… Мы уже послали туда телеграмму, а также телеграфировали в Лондон, в правление компании. Я заранее уверен в ответе, который мы получим…

Раздался устрашающий голос Мари Делижар:

— Что же ты молчишь, Жан?.. Значит, двести восемьдесят тысяч франков и бегство в Брюссель — все это правда?

Она вскочила, словно игрушечный чертик из шкатулки, бросилась к Рамюэлю:

— Мерзавец!.. Вор!.. Гадина!.. Подумать только…

— Успокойтесь, мадам… Для вас гораздо лучше, что он ничего вам не сказал, иначе я должен был бы арестовать и вас как его сообщницу не только в подлогах, но и в двух убийствах…

С этой минуты в происходившей сцене появилась почти комическая черточка: мистер Кларк, не сводивший с Мегрэ глаз, то и дело наклонялся к своему солиситору и что-то говорил ему по-английски. И каждый раз Мегрэ бросал на него взгляд, будучи уверен, что американец, несомненно, спрашивает на своем родном языке: «Что он говорит?»

А Мегрэ говорил следующее:

— Что касается вас, бедняжка Шарлотта, должен открыть вам одну вещь, хотя Проспер, может быть, и признался вам во всем в тот последний вечер, который провел дома… Когда вы, думая, что он уже исцелился от былого чувства, рассказали ему о письме, которое прислала Мими, и о родившемся у нее ребенке, он на самом-то деле вовсе не исцелился… Вам он об этом не сказал, но вскоре сочинил в кафетерии около трех часов дня, во время затишья, как говорит Рамюэль, длинное письмо своей бывшей любовнице… Вы не помните, Донж?.. Не вспоминаются вам некоторые подробности?

Но Донж уже ничего не соображал, ничего не мог понять и только растерянно смотрел вокруг своими голубыми выпуклыми глазами.

— Не понимаю, о каких подробностях вы говорите, господин комиссар…

— Сколько писем вы написали?

— Три…

— А в то время, как вы их писали, хоть раз вас не отрывал от этого дела телефонный звонок?.. Не вызывали вас на склад получить запас кофе и чая на завтра?

— Возможно… Да… даже вполне вероятно…

— Вы уходили, а письмо оставалось на столе, который стоит как раз напротив стеклянной клетки Рамюэля… Рамюэля Неудачника! Рамюэля, который всю свою жизнь занимался подлогами и все же не добился таким путем богатства… А кому вы поручали сдавать письма на почту?

— Рассыльному… Он относил их в холл, там висит почтовый ящик.

— Значит, Рамюэлю нетрудно было перехватить хоть одно письмо… И, стало быть, Мими… Прошу прощения, мистер Кларк… для нас она по-прежнему Мими… Иначе говоря, миссис Кларк, получив в Детройте несколько посланий от человека, влюбленного в нее, посланий, в которых речь шла главным образом о ее сыне, стала вдруг получать угрожающие письма, написанные, однако, тем же почерком и за подписью того же Проспера Донжа… Но теперь в этих письмах требовали денег… Новый Проспер Донж желал, чтоб ему заплатили за молчание…

— Господин комиссар!.. — воскликнул Проспер.

— А вы помолчите. Ради бога, постарайтесь понять… Работа-то какая была великолепная!.. И это еще лишнее доказательство, что Рамюэлю никогда не везло…. Сначала надо было уверить Мими, что у вас переменился адрес. Сделать это было легко, так как вы в своих подлинных письмах не очень много говорили о своем житье-бытье на новом месте… Вот тогда Рамюэлем и снято было конторское помещение на имя Проспера Донжа…

— Но ведь…

— Чтобы снять конторское помещение, не требуется никакого удостоверения личности, и нанимателю передают корреспонденцию, поступающую на его имя… К несчастью, чеки, которые присылала Мими, выданы были ею на имя Проспера Донжа, а для оплаты чеков банки требуют надлежащие документы… Повторяю, Рамюэль в своем ремесле просто артист… Но, чтобы открыть это, мне надо было установить, что у вас в кафетерии днем на полчаса, на сорок пять минут наступает затишье и вы, сидя напротив стеклянной клетки счетовода, так сказать, на его глазах, пользовались этой передышкой для того, чтобы писать письма… И вот вы вдруг пишете в банк, просите закрыть ваш счет, остаток же денег выслать вам в Сен-Клу… Однако в Лионский кредитный банк поступило не это письмо, а другое — написанное Рамюэлем, но вашим почерком и представлявшее собою просто уведомление о перемене адреса. С тех пор вся корреспонденция Донжа должна была направляться по новому адресу — улица Реомюра, дом 117… Оставалось только посылать в банк полученный чек, просить зачислить деньги на лицевой счет Донжа… Что касается восьмиста с лишним франков, которые вы, Донж, получили по почте в Сен-Клу, так их прислал сам Рамюэль от имени банка… Как видите, тонкая работа. Хитер был мерзавец! До того хитер, что уже не доверял своему трюку с адресом на улице Реомюра и в избытке осторожности стал абонентом частного почтового агентства, куда ему и пересылали всю корреспонденцию… Попробуй-ка теперь отыщи его след!.. И вдруг непредвиденное обстоятельство… Мими приезжает во Францию… Мими останавливается в отеле «Мажестик»… С часу на час Проспер Донж, подлинный Проспер Донж, может встретить Мими и заявить, что он никогда ее не шантажировал…

Шарлотта больше не могла выдержать и расплакалась. Она проливала слезы, сама толком не зная почему, как плакала, читая грустный роман или растроганная сентиментальной кинокартиной. Жижи шептала ей на ухо:

— Замолчи!.. Да замолчи же!..

А Кларк, несомненно, бормотал своему солиситору:

— Что он говорит?

— Что касается убийства миссис Кларк, — продолжал Мегрэ, — то это дело случая… Рамюэль, имевший доступ к книге записи приезжающих, знал, что она живет в отеле, а Донжу это было неизвестно… Он узнал о ее пребывании случайно, из разговора в «курьерской столовой». Тогда он написал письмо… Назначил ей свидание в шесть часов утра… Несомненно, он хотел потребовать, чтобы она отдала ему сына, хотел разжалобить ее слезами, мольбами… Уверен, однако, что, если б они встретились, Мими еще раз обвела бы его вокруг пальца. Он и не подозревал, что она, считая его шантажистом, купила револьвер… А Рамюэль был в тревоге… Он не вылезал из подвала отеля. Записка, посланная Донжем через рассыльного, ускользнула от него… Вот и все… А дальше — лопнула велосипедная шина… Донж опоздал на четверть часа… Рамюэль увидел, что Мими бродит в коридорах подвала, догадался о назначенном свидании, испугался, что все раскроется… Он удушил ее… Мертвую затолкал в шкаф… Вскоре он успокоился, понимая, что все улики — против Донжа, а на него, Рамюэля, никакие подозрения не могут пасть. Желая еще больше оградить себя от опасности, он пишет анонимное письмо почерком Шарлотты… Ведь в кафетерии, в ящике Проспера, было много записок Шарлотты. А Рамюэль, повторяю, артист. У него тщательная отделка!.. Когда же он узнал, что бедняга Жюстен Кольбеф видел его… Когда Кольбеф пришел к нему и заявил, что считает себя обязанным по долгу совести разоблачить его перед судом, Рамюэль совершил второе убийство, для него нетрудное. Он был к тому же уверен, что и это второе убийство, несомненно, будет приписано Донжу… Вот и все!.. Торанс, намочи полотенце и передай его мерзавцу Рамюэлю, у него опять пошла кровь из носу. Он тут недавно поскользнулся и ударился физиономией об угол стола… Вы хотите что-то сказать, Рамюэль?..

Молчание. Только американец все бубнил: «Что он говорит?»

— Относительно вас, мадам… Как вас прикажете называть? Мари Делижар? Госпожа Рамюэль?

— Пусть уж лучше Мари Делижар.

— Я так и думал… Вы не ошиблись, полагая, что он замыслил расстаться с вами в скором времени… Только ждал, чтобы у него денег побольше в банке накопилось. Прихватив с собою кругленькую сумму, он мог бы отправиться один полечить свою печень где-нибудь за границей, подальше от вас и ваших истерик…

— Что вы, господин комиссар!

— Не в обиду вам будь сказано, мадам!.. Не в обиду будь сказано!

И вдруг Мегрэ крикнул:

— Жандармы, отведите арестованного в предварительную… Надеюсь, что завтра следователь, господин Бонно, будет так любезен, что подпишет ордер по всем правилам, и тогда уж…

Жижи вскочила и молча стояла в углу, худая, длинная, взволнованная, и видно было, что она явно чувствовала потребность в привычном наркотике — ноздри у нее вздрагивали, и вся она трепетала, как раненая птица.

— Простите, господин комиссар… — сказал солиситор, за которым стоял Кларк. — Мой клиент желал бы как можно скорее встретиться в моем кабинете с вами и с господином Донжем… поговорить относительно… относительно ребенка, который…

— Слышишь, Проспер? — торжествующе выкрикнула Жижи из своего угла.

— Завтра утром, если угодно… Вы свободны завтра утром, господин Донж?.. — Но Донж не в силах был ответить. Он вдруг залился слезами. Припав к мощной груди Шарлотты, он плакал, как говорится, в три ручья, а она, немного смущенная, успокаивала его, точно ребенка:

— Ну перестань, перестань, Проспер!.. Мы вместе будем воспитывать его! Научим говорить по-французски… Мы…

Мегрэ, бог весть почему, стал рыться в ящиках своего письменного стола — он вспомнил, что куда-то сунул пакетики, отобранные недавно при обыске. Он нашел их, взял один и нерешительно пожал плечами. Затем, видя, что Жижи того и гляди лишится чувств, прошел мимо нее и сунул ей в руку пакетик:

— Ну, дамы и господа, уже час ночи. Если разрешите…

— «Что он говорит?» — казалось, спрашивал мистер Кларк, впервые столкнувшийся с французской полицией.

На следующее утро стало известно, что чек на двести восемьдесят тысяч франков был предъявлен в брюссельском банке. Предъявителем оказался некий Жамине, по профессии букмекер.

Жамине получил чек авиапочтой и выполнил поручение Рамюэля, под началом которого он, будучи капралом, отбывал в свое время военную службу.

Впрочем, никакие улики и показания не помешали Рамюэлю отрицать свою виновность.

И в конце концов ему повезло: из-за плохого состояния здоровья (он трижды падал в обморок на заключительном заседании суда) смертный приговор ему заменили пожизненной каторгой.