"Мегрэ защищается" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)

Глава 6

Комиссар поднимался по лестнице не спеша. Никогда в жизни он еще не чувствовал себя в более неловком положении. У него не было никакого права находиться здесь, и если дантист пожалуется, Мегрэ придется несладко.

Можно было подумать, что Мегрэ нарочно нагромождает одну на другую все те ошибки, в которых упрекал его префект.

Только успел префект упрекнуть его в пристрастии к осведомителям, как он поспешил к Манюэлю.

Ему запретили говорить о Николь с кем бы то ни было, а он пошел в бистро расспросить о ней служащего Сорбонны.

Его просили не распространяться об этом деле в уголовной полиции, а он поделился и с Жанвье, и с Люка да, кроме того, послал беднягу Барнакля тайно сфотографировать Николь.

Наконец, под очень прозрачным предлогом, который нисколько не обманул Марселя Лендри, он заставил показать ему список членов частного клуба, к которому принадлежала племянница Приера.

И все эти нарушения комиссар совершил в течение одного дня! Но, зайдя так далеко, Мегрэ уже не видел никакого смысла останавливаться. Или он победит, или потерпит поражение, и тогда его карьера закончится весьма плачевно.

Удалось ли ему хоть что-нибудь открыть? Да. Мегрэ еще не мог полностью определить всю ценность этого открытия, но он нащупал связь между двумя столь далекими и принадлежащими к различным слоям общества женщинами, как Николь Приер и Алин, любовница Манюэля. Доктор Мелан был поручителем Николь при ее вступлении в клуб «Сто ключей», и вчера Алин посетила того же доктора, когда у нее якобы разболелись зубы.

Все это пронеслось в его голове, пока он поднимался по лестнице. На втором этаже он направился не к той двери, что указала испанка, а к противоположной. Он очень любил изучать обстановку и домашнюю жизнь людей, которые его интересовали. Особенно любил заглядывать в те комнаты, куда его не приглашали.

Дверь оказалась запертой. Снизу крикнули:

— Вы что, не знаете, где у вас правая рука?

На эмалевой дощечке Мегрэ увидел слова: «Звоните и входите».

Он позвонил, повернул ручку двери и оказался в приемной врача, где находилась одна-единственная пациентка. Это была довольно молодая женщина. Она, по-видимому, плохо себя чувствовала. Не обращая внимания на позолоченный столик с журналами и газетами, женщина, скрестив руки на коленях, сидела на стуле, уставившись неподвижным взглядом на цветастый ковер. Она едва взглянула на вошедшего и вернулась к своему меланхолическому созерцанию.

Открылась внутренняя дверь, и вошла секретарша с длинным носом. Секретарша обратилась к Мегрэ. Голос ее был сух, взгляд — суров. Похоже, это была одна из тех дурнушек, что не знают ни молодости, ни любви и винят в этом весь свет.

— Что вам угодно?

— Мне бы хотелось видеть доктора Мелана.

— Для консультации?

— Да.

— Вам назначено?

— Нет.

— Доктор принимает только по предварительной записи.

— На табличке сказано, что доктор принимает с десяти до двенадцати.

— Это старая табличка.

— Вчера ночью у меня безумно разболелся зуб. Аспирин не помогает…

— Вы уже были у Мелана?

— Нет.

— Вы живете на этой улице?

— Тоже нет.

— Как же произошло, что вы выбрали именно доктора Мелана?

— Я проходил по улице и увидел табличку…

— Идемте.

Она ввела его в маленький кабинет с белыми стенами. Но белизна их была так же сомнительна, как и все остальное в этом доме. Секретарша села за письменный стол.

— Садитесь… Я не ручаюсь, что доктор сможет принять вас между двумя пациентами, но на всякий случай заполню карточку. Фамилия?

— Мегрэ. Жюль Мегрэ.

— Профессия?

— Служащий.

— Возраст, адрес?

— Пятьдесят два года, бульвар Ришар-Ленуар.

Секретарша оставалась невозмутимой. Правда, голова ее склонилась над карточкой, и он не мог видеть ее глаз.

— Какой зуб вас беспокоит?

— Коренной, справа, точно не знаю какой, кажется, второй.

— Подождите в приемной… Я вам ничего не гарантирую… Если торопитесь, советую пойти поискать другого дантиста…

— Я подожду…

Окно приемной выходило в сад. У высокой стены напротив окна Мегрэ увидел обветшалую оранжерею, садовые инструменты, неухоженные цветники.

За садом высился шести— или семиэтажный дом.

Это была задняя сторона дома, и у нескольких окон на веревках сушилось белье.

Мегрэ сел на стул, нащупал в кармане трубку. Если бы перед ним не сидела молодая женщина с печальными глазами, он, возможно, и закурил бы.

Тик-так. Тик-так. Это тикали часы черного мрамора. Они показывали двадцать минут одиннадцатого.

Мегрэ задал себе вопрос: будет ли он еще сидеть в этой комнате, когда часы покажут двенадцать?

Он пытался ни о чем не думать, не строить никаких гипотез, сохранять ясность мысли. Чтобы как-то заполнить время, он начал фиксировать малейшие детали: зеркало над камином, на котором мухи в течение многих лет оставляли маленькие коричневые следы, каминная решетка Второй империи, стулья разных стилей.

Можно было догадаться, что в этом доме нет хозяйки, нет детей.

Третья дверь в приемной была обита войлоком, как в конторах некоторых старых нотариусов и кое-где в учреждениях. Ни один звук не проникал из-за двери.

Впрочем, тишина была во всем доме. Снаружи стояла жара. Здесь царила прохлада.

— Доктор просит извинить его, мадемуазель… Он примет вас через несколько минут…

Это была секретарша. Молодая пациентка ответила ей покорным взглядом.

— Пройдите, пожалуйста, за мной, господин Мегрэ…

Она открыла обитую войлоком дверь, затем еще одну, окрашенную в серый цвет. Они внезапно попали из полутемной приемной в залитый солнцем кабинет врача. Человек в белом халате сидел перед бюро эпохи Луи-Филиппа и держал в руках карточку комиссара.

Секретарша исчезла. Франсуа Мелан, не торопясь, прочел всю карточку до конца, в то время как Мегрэ сделал два-три шага вперед.

— Садитесь…

После разговора с Марселем Лендри Мегрэ видел доктора Мелана в своем воображении совсем не таким.

Его еще меньше, чем дядю Николь, можно было представить танцующим в клубе «Сто ключей».

У Мелана были рыжие волосы. Огненно-рыжие. Он был из тех рыжих, которых в детстве товарищи дразнят морковкой. Доктор поднял голову, и Мегрэ увидел стекла очков без оправы, за которыми светились ясные голубые глаза.

Мелан выглядел очень молодо.

— Зубная боль возникла внезапно?

Он ничем не выдал, что знает Мегрэ. Его глаза не выражали любопытства.

— Да, вчера вечером, в тот момент, когда я ложился спать…

— Этот зуб беспокоил вас и раньше?

— Нет. У меня в общем-то хорошие зубы.

— Сейчас посмотрим…

Он поднялся, и Мегрэ сделал еще одно открытие:

Мелан был огромного роста, почти на голову выше его.

Халат на нем — не намного чище, чем на его секретарше, — достигал только колен и открывал брюки, которые нуждались в утюжке.

Посреди комнаты стояло зубоврачебное кресло, и над ним, как обычно, находилась большая круглая лампа в форме диска. Между креслом и окном — узкий столик с аккуратно разложенными инструментами.

Немного поколебавшись, Мегрэ уселся в кресло.

Повязав салфетку вокруг шеи пациента, доктор нажал ногой на педаль и немного приподнял кресло.

— Откиньте голову… Так, хорошо… Откройте рот…

Здесь тишина была не такой полной, как в других комнатах этого дома. Окна кабинета выходили на улицу. Оттуда доносились разные шумы: и неясный гул голосов, и более резкие звуки.

Мелан с невозмутимым видом подержал секунду маленькое зеркальце над пламенем…

— Откройте шире рот, пожалуйста…

Когда Мелан нагнулся, Мегрэ увидел его лицо совсем близко, как бы через увеличительное стекло. У доктора, как у большинства рыжих, была розоватая кожа, пористая, немного веснушчатая.

Мелан не разговаривал. С тех пор как комиссар вошел в кабинет, он произнес минимум слов. И когда он распрямил свое большое тело, то сделал это как-то застенчиво и неловко.

С помощью остроконечного инструмента доктор прикоснулся к поверхности коренных зубов.

— Вы чувствуете что-нибудь?

— Нет… — попытался ответить Мегрэ с открытым ртом.

— А теперь?

— Нет.

— А здесь?

Мегрэ, конечно, ничего не чувствовал. У него никогда не болели зубы. Врач взял другой инструмент в форме маленького молоточка.

— Я вам делаю больно?

— Это неприятно…

— Но не острая боль?..

Почему-то вдруг комиссар решил, что ни в коем случае не разрешит доктору сделать себе укол. Его охватил страх. Какой-то смутный, неопределенный страх.

Он полулежал с запрокинутой головой, с открытым ртом в кресле, где чувствовал себя почти пленником.

Почему он проник в этот дом? Потому что искал человека, напавшего на него с изощренной жестокостью. Человека, который из чувства ненависти к нему или из желания избавиться от него сделал попытку его опорочить. Человек тот составил сложный план и выполнил его досконально, использовав в качестве инструмента молодую девушку из хорошей семьи. Почему, собственно, говорят «хорошая семья»? Потому что другие семьи плохие?

Если он находился здесь, следовательно, у него были, пусть и не очень основательные причины подозревать стоматолога с рыжими волосами.

Комиссар ничего не мог прочесть в голубых глазах, увеличенных стеклами очков. Черты лица Мелана были спокойны.

«Каждый человек способен стать убийцей, если у него на это есть достаточная побудительная причина».

Мегрэ как-то произнес эту фразу в ответ на вопрос Пардона или какого-то журналиста.

Кто-то хотел опозорить, опорочить его имя, чтобы он вынужден был уйти со своего поста. Предположим, это Мелан… Но если у Мелана были достаточные причины, чтобы придумать всю эту сложную махинацию, которую разыграла Николь, что помешает ему попытаться избавиться от комиссара и другим способом?

— Прополощите рот.

Под взглядом врача, невозмутимо и спокойно стоящего рядом, Мегрэ повиновался.

— У вас исключительно здоровые зубы. Они не могли причинить вам страдания. Если прошлой ночью у вас был приступ боли в правой части челюсти, то это может быть началом гайморита.

— И ничего нельзя сделать?

— Это уж должен решить ваш постоянный врач.

Мелан, повернувшись к нему спиной, стал приводить в порядок инструменты, в то время как Мегрэ не без труда выбрался из кресла, которое доктор забыл опустить. Сделав два шага по направлению к окну, Мегрэ увидел сквозь тюль гардины полуодетую Алин.

Она курила и смотрела на улицу.

Комиссар был знаком с расположением комнат в квартире напротив. Окно, у которого стояла подруга Манюэля, находилось в комнатке, где калека проводил светлые часы дня.

Это открытие немного взволновало Мегрэ.

— Сколько я вам должен? — пробормотал он.

— Вы рассчитаетесь с моей помощницей.

Все так же внешне спокойно, с неподвижным лицом, с ничего не выражающими глазами, доктор открыл дверь в маленький кабинет, где Мегрэ заполнял карточку.

Помощница указала комиссару на стул, где он сидел ранее:

— Минуточку подождите…

Она, вероятно, пошла проводить к доктору пациентку с печальным лицом.

На письменном столе стояла длинная и узкая деревянная коробка, в которой находились карточки больных. Искушение было слишком велико. А может быть, это ловушка? Мегрэ не пошевелился.

— Вы пользуетесь социальным страхованием? Покажите, пожалуйста, вашу карточку.

Он порылся в портфеле, всегда забитом ненужными бумагами, и протянул карточку некрасивой женщине.

Та переписала номер.

— Вы должны заплатить за визит двадцать франков.

Ваша касса вернет вам восемьдесят процентов.

Она возвратила ему карточку. Так же, как и ее патрон, секретарша не старалась быть любезной. Проводив его до двери, она нажала маленькую кнопку.

Внизу его уже поджидала испанка. Она проводила комиссара до выхода.

…Мегрэ поднял голову. Алин исчезла. Комиссар направился в дом, где жил Манюэль.

На третьем этаже позвонил. Открыла старуха, ведущая у Пальмари хозяйство, старуху он заметил еще в предыдущие визиты.

— Вы к господину Пальмари?

— И к мадемуазель Алин.

— Мадам, кажется, в ванной. Но входите, пожалуйста.

Мегрэ вошел в гостиную. Дверь в комнату Манюэля была открыта. Тот сидел в своем кресле и слушал радио. С досадой и сожалением он выключил его.

— Опять!

— Мне нужно поговорить с Алин.

— Она пошла принять ванну. Что вам от нее нужно?

— По правде говоря, я еще и сам не знаю.

— Послушайте, господин комиссар, я всегда был вам другом… При случае оказывал небольшие услуги, за которые, если бы о них узнали, мне всадили бы еще несколько пуль, кроме тех, что я получил три года назад. А сейчас вы вешаете на меня всех собак. Вы бы стали терпеть, господин комиссар, чтобы за вами вечно следили? Чтобы вам задавали дурацкие вопросы, не объясняя даже, в чем дело?

— Сейчас вопрос касается меня лично…

— Тем более не надо изводить других. Алин видела только что, как вы входили к дантисту… Это потому, что она лечит у него зубы?

— Нет.

— Тогда почему же? Я ничего не понимаю. Не станете же вы меня уверять, что это и ваш зубной врач?!

— Я подожду Алин. Чтобы не повторяться.

Он направился к окну. Засунув руки в карманы, стал наблюдать за окном, затянутым тюлем, за которым доктор Мелан лечил свою пациентку.

Дальнюю часть комнаты нельзя было разглядеть.

Видны были только отдельные светлые пятна. Лучше всего просматривался халат доктора, когда он приближался к столику у окна за каким-нибудь инструментом.

— Сколько раз за эту неделю я приходил к вам, Манюэль?

— Три раза. Но я бы охотно сказал — десять раз.

Когда я был на улице Фонтен, это не имело такого значения. В бар люди приходят и уходят. Кто хочет, может выпить стаканчик вина, и многие клиенты любят поболтать с хозяином. И тем хуже для хозяина, если это его беспокоит. Это его ремесло. Здесь же совсем другое дело — это наш дом. Мой и Алин. А чужой дом — святыня! Не так ли? Даже полиция не имеет права переступать его порог без ордера. Я прав или нет?

— Сколько раз, разговаривая с вами, я стоял у этого окна? — продолжал свое Мегрэ.

Манюэль пожал плечами. Вопрос ему показался дурацким.

— Все, что я могу сказать, — вы просто не любите сидеть на одном месте.

И в своем кабинете, и на бульваре Ришар-Ленуар Мегрэ имел привычку подходить к окну и стоять там подолгу. Он смотрел на все, что попадало в поле зрения: на окна противоположных домов, на деревья, на Сену, на прохожих. Он повсюду инстинктивно искал контакта с внешним миром.

В комнату вошла Алин. На ней был купальный халат канареечного цвета. Капельки воды блестели в ее растрепанных волосах.

— Что я говорила вчера? Он принес свою пижаму?

Но, посмотрев внимательно на Мегрэ, который был серьезнее обычного, молодая женщина осеклась.

— Послушайте, Алин, я пришел не для того, чтобы докучать вам. Даю вам слово, что расследование, которое я веду, не касается вас и Манюэля. По крайней мере, на той стадии, на которой я нахожусь в данный момент.

Она косо посмотрела на него, все еще не доверяя комиссару.

— Ответьте мне откровенно. Это будет лучше для всех нас, поверьте мне. Вчера вы впервые посетили зубного врача напротив?

— Конечно. У меня заболели зубы первый раз в жизни.

— Я видел вас только что у этого окна. Вы стояли и курили папиросу.

— Вы были там? — Она показала на окно, завешенное тюлем.

— В том же кресле, в котором вчера сидели вы.

Я полагаю, вы часто стоите у окна?

— Как и все. Надо же дышать воздухом.

— Вы знакомы с кем-нибудь из жителей этого особняка?

— А разве их там много? Я думала…

— Что вы думали?

— Что там живут только доктор, Карола и помощница доктора.

— Карола — это служанка?

— Служанка, кухарка, горничная и консьержка — все, что хотите. На ней держится весь дом. Я иногда встречаюсь с Каролой у мясника или бакалейщика.

Услышав ее акцент, я спросила, не испанка ли она, она ответила утвердительно. Хотя ее и нельзя назвать разговорчивой особой, но все же мы с ней здороваемся.

— А помощница?

— Мадемуазель Мотт….

— Карола сказала вам ее имя?

— Да. Она не ночует в этом доме. В полдень мадемуазель ходит завтракать в маленький ресторан в конце улицы и снова возвращается на работу. По вечерам иногда приходится задерживаться до семи-восьми часов.

— Вы не знаете, где она живет?

— Меня это не интересовало. Вблизи она еще более уродлива, чем издали.

— Секретарша заполнила на вас карточку?

— Как для паспорта.

— Она не задавала нескромных вопросов?

— Мадемуазель спросила, кто мне дал адрес доктора. Я ответила, что живу в доме напротив. Впрочем, она задала мне один странный вопрос: «На каком этаже?»

— И это все?

Алин размышляла.

— Почти… Впрочем… Она разглядывала меня с ног до головы. «Вы больше ни на что не жалуетесь?» Я ответила, что нет, и она не настаивала. По-моему, когда идешь к зубному врачу, не надо предъявлять свидетельство о прививке против оспы, не так ли?

Манюэль достаточно знал Мегрэ для того, чтобы понять, что тот приближается к еще ускользающей от него истине. Чувствовалось, что он ощупывает ее со всех сторон — справа, слева… Комиссар протянул Алин фотографию Николь Приер:

— Вы видели ее когда-нибудь на улице Фонтен?

— Это та девица, о которой вы говорили вчера?

Мегрэ кивнул.

— На улице Фонтен на встречала. Но зато видела ее здесь, на тротуаре напротив…

— Она направлялась к дантисту?

— Совершенно верно. Только она никогда не приходила в часы приема.

— Поздно вечером?

— Не очень поздно. Часов в девять, половине десятого…

— Кабинет был освещен?

— Только не в эти вечера.

— Вы хотите сказать, что он бывает освещен в другие вечера?

— Довольно часто.

— Вам что-нибудь видно через тюлевые гардины?

— Нет. Они закрывают ставни. Но свет все равно просачивается через щели.

— Если я правильно понял, то Николь приходит к доктору Мелану не в качестве пациентки. — Он знал это уже со вчерашнего вечера. — Алин, скажите, доктор принимает и других людей вне своих приемных часов? Мужчин? Женщин?

Алин вытаращила на него глаза:

— Погодите… погодите… Я действительно замечала мужчин, но больше женщин.

— Молодых?

— Бывают среди них и молодые, и не очень молодые. Я ведь не консьержка, не шпионю за теми, кто входит и выходит. Случается, что постою у окна…

— Я часто упрекаю ее в этом, — проворчал Манюэль. — Я уже начал было подозревать, нет ли у нее там дружка…

— Не говори глупостей!

— Глупости или не глупости, но я помню, сколько мне лет… И эта проклятая нога — тоже не большая радость.

— Большинство этих молодых тебе в подметки не годится!

Манюэль горделиво улыбнулся. Они действительно были влюблены друг в друга.

— А по вечерам мужчины тоже приходят к доктору?

— Что вам еще пришло в голову?

— Пока ничего определенного. Я нащупываю…

— Мне кажется, вы нащупываете в любопытных местах.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы предполагаете, что эти женщины приходят к доктору лечить вовсе не зубы, а? Черт возьми! Теперь я догадываюсь, почему эта старая грымза осматривала меня снизу вверх и сверху вниз, как будто изучала мою анатомию… И это объясняет также, почему она спросила у меня, на что я еще жалуюсь, кроме зубов…

— А сам врач ничего особенного не сказал вам?

— Он почти не разговаривал. Только и слышно было: «Откройте рот!.. Прополощите!.. Выплюньте!..

Откройте!..»

— Вы должны снова пойти к нему?

— Завтра утром. Он положил в зуб какое-то лекарство, от которого у меня мерзкий привкус во рту.

— Если я вас попрошу…

Но тут вмешался Манюэль:

— Только не это, господин комиссар. Вам оказывают небольшие услуги, и хватит. Эта история похожа на лекарство Алин — она дурно пахнет! И так как я имею решающий голос в этом доме, то я говорю — нет!