"Мегрэ защищается" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)Глава 3«Вы забываете, что полиция — это я!» Мегрэ стоял у открытого окна, засунув руки в карманы и сжав зубами трубку. У него не хватало духу перечитать вторично показания Николь Приер. До этого он долго сидел в кресле, подавленный, чувствуя невыразимое отвращение ко всему. Он уже ощущал себя как бы чужим в этом кабинете. Ему осталось три года до отставки. Пардон и это подчеркнул. Почему? Потому что считает Мегрэ уставшим? Потому что, прослушивая его как врач, нашел какой-то изъян, о котором не хотел ему говорить? Он рекомендовал ему меньше пить. А лучше вовсе не пить. Немного вина за обедом. Скоро ему пропишут режим и пилюли в определенные часы. Мегрэ потерял представление о времени. Солнечные блики в комнате постепенно перемещались с одного предмета на другой, но он не замечал этого. Он не испытывал желания ни бороться, ни защищаться. В какой-то момент он даже почувствовал облегчение. Никакой ответственности. Не будет больше изнурительных вечеров и ночей в погоне за преступниками. «Вы забываете, что полиция — это я!» Возможно, его спасла эта маленькая фраза. Он уже почти видел себя в деревенском домике, с садом, где они с женой будут выращивать овощи и цветы. С лейкой в руках, поливая их рано утром и после захода солнца… Рыболовные снасти в сарае… «Вы забываете, что полиция…» Это до такой степени не вязалось с его характером, придавало всему такой фальшивый тон, что в конце концов Мегрэ улыбнулся и начал медленно распрямляться. Он встал и посмотрел на забытые им бутерброды. Взял один, открыл оставшуюся бутылку пива. Так он и ел, стоя перед окном и любуясь Сеной сквозь неподвижную листву деревьев. Наконец Мегрэ снова почувствовал контакт с внешним миром — с прохожими, которые где-то двигались по улицам, с молодой парой, которая, обнявшись, медленно переходила через мост Сен-Мишель… За стеной стучали пишущие машинки. Инспекторы, должно быть, поглядывают время от времени на дверь своего шефа и обмениваются беспокойными взглядами. Мегрэ вернулся к письменному столу, чтобы прочесть окончание показаний Николь Приер, так как там оставалась еще одна фраза. «Комиссар не воспользовался моим беспомощным состоянием. Полагаю, что в последний момент он испугался…» Мегрэ набил трубку, более твердым шагом вернулся к окну. Глаза его постепенно оживали. Вздохнув, он направился наконец в соседнюю комнату. Люка отсутствовал. Молодой Лапуэнт был в отпуске. Жанвье печатал рапорт на машинке. В комнате было еще несколько человек. Все почувствовали, что Мегрэ вошел и смотрит на них, но никто не решался поднять голову, из деликатности, так как они знали: если комиссар закрывается у себя в кабинете, значит, случилось что-то серьезное. Часы показывали три. — Зайди ко мне с блокнотом, Жанвье. Жанвье был лучшим стенографистом в его бригаде. Он немедленно зашел к шефу, закрыв за собой дверь. В его взгляде был вопрос, который он не смел сформулировать. — Садись… Я диктую… Его показание оказалось более коротким, чем он предполагал. Часом раньше он представил бы объяснения, высказал бы предположения. Сейчас же ограничился лишь фактами, избегая всего, что могло произвести впечатление комментариев. По мере того как Мегрэ продвигался в своем рассказе, инспектор Жанвье становился все более серьезным, хмурил брови, изредка бросал взгляды на шефа. На все ушло не больше двадцати минут. — Напечатай это в трех экземплярах. — Слушаюсь, патрон… Несколько секунд Мегрэ колебался. Префект рекомендовал ни с кем не говорить об этом деле. — Прочти… Он подтолкнул рукой листки с показаниями Николь Приер. Прочтя несколько строчек, Жанвье покраснел, как утром в префектуре покраснел Мегрэ. — Кто же это мог… Славный Жанвье! Он и Люка были самые старые сотрудники Мегрэ, и все они понимали друг друга без лишних слов. — Кто? Я бы очень хотел знать это… Никому не говори об этом деле. Наш главный шеф рассматривает его как государственную тайну. Если у тебя будет время, постарайся разузнать о Жане Приере… В тот момент, когда Мегрэ собрался выйти из комнаты, Жанвье пробормотал: — Не расстраивайтесь, патрон… — Я сказал, что подам в отставку, но я остаюсь. Если только меня не выгонят. Решил защищаться… Мегрэ взял такси и через несколько минут уже входил в бистро «У Дезире». Хозяин стоял за стойкой и обслуживал группу штукатуров в белых блузах, которые зашли опрокинуть по стаканчику красного вина. В углу сидел пожилой мужчина и писал письмо. Возле него стояла чашка кофе. Дезире достаточно было одного взгляда, чтобы узнать в Мегрэ своего ночного посетителя. Но он ничем не выдал этого. Избегая смотреть на него, он принялся переставлять стаканы и бутылки. — Стакан белого вина… На сей раз незапечатанного… — Шестьдесят сантимов… Штукатуры не обращали внимания на Мегрэ. Человек с письмом тоже. Тем более, что у него были затруднения с вечным пером. — Скажите, пожалуйста, хозяин… Дезире нехотя повернулся к нему. — Я ничего не забыл у вас вчера вечером? Не оставил здесь свой зонтик? — Никто не оставлял зонтиков. — Вы помните молодую девушку, которая ждала меня, после того как позвонила мне по телефону? Она попросила у вас один или два жетона? Хозяин молчал с упрямым видом. — Это меня не касается. Кроме того, я не помню, что происходило вчера вечером, и не обязан об этом говорить… — Кто-то приходил сегодня утром и рекомендовал вам помалкивать, не так ли? Рабочие стали прислушиваться и осматривать комиссара с головы до ног. — С вас шестьдесят сантимов… — повторил старый упрямец. Мегрэ положил на стойку монету в один франк и направился к двери. — Вы забыли сдачу… Я не беру чаевых… В отеле «Савой» на улице Эколь произошло почти то же самое. Хозяйка, полненькая женщина с крашеными рыжими волосами, сидела за бюро возле доски с ключами. — Здравствуйте, мадам… По взгляду, которым она его одарила, Мегрэ сразу понял, что она знает, с кем разговаривает. Однако хозяйка сделала вид, что он ей не знаком. — Комиссар Мегрэ из уголовной полиции… — Кто? — Прошлой ночью я привел сюда молодую девушку. Я пришел заплатить за комнату, так как у нее не было денег… — Вы мне ничего не должны. — Она уплатила? — Не важно. Вы мне ничего не должны. — Значит, кто-то приходил сегодня утром, уплатил за нее и допросил вашего ночного дежурного? — Послушайте, господин комиссар, я знаю, кто вы, и ничего против вас не имею. Но я не хочу неприятностей. Мне ничего не известно об этой особе. Мои книги в порядке. Ни полиция, ни налоговый инспектор никогда не могли нас упрекнуть… — Благодарю вас… — Простите, что я не могу ответить вам иначе… — Я вас понимаю. Времени зря не теряли, ничего не скажешь! Бесполезно звонить Мартине Буэ, подруге, у которой мадемуазель Приер провела вчерашний вечер, слушая пластинки. Она не скажет больше других. Мегрэ нисколько не сомневался, что Николь звонила вчера из кафе на бульваре Сен-Жермен. Конечно, префект здесь ни при чем. Это дело не его рук. Он не любит полицейских старой школы. Это его право. Он не любит персонально Мегрэ, о котором слишком много, по его мнению, пишут газеты. Это тоже его право. Министр внутренних дел позвонил ему сегодня утром, чтобы сообщить о деле, которое было чревато большими неприятностями для них. Эти люди не были ни героями, ни святыми. Они достигли занимаемых ими постов путем интриг, о которых предпочитали забыть. Чтобы удержаться на своих местах, им приходилось маневрировать. Мегрэ попал в сомнительную, если не сказать скандальную историю. Влиятельный государственный сановник пожаловался на него и грозил обратиться в более высокую инстанцию. Все это было в порядке вещей. А какое удовлетворение должен был испытать префект-метла, получив такую неожиданную возможность отчитать человека пожилого и пользующегося большой популярностью! — Жанвье!.. — Иду, патрон… Жанвье зашел в кабинет комиссара, неся перепечатанные на машинке листы. Мегрэ прочитал несколько строчек, остановился: — Ты уверен, что ничего не пропустил? — Я сличил с оригиналом. Но все же предпочел бы, чтобы вы сами… — Нет! — У Мегрэ не было никакого желания перечитывать свои собственные слова. Он подписал бумагу, взял в ящике стола официальный конверт, написал на нем адрес и позвал служащего. — Немедленно отправить с нарочным в кабинет префекта полиции… Слушаю тебя, Жанвье… — Я позвонил одному из моих друзей, адвокату, который вхож в самые высокие административные круги. — Он знает нашего Приера? — Да. Приер первоклассный юрист, был женат, но его жена погибла в автомобильной катастрофе лет десять назад. Его отец был судовладельцем… — В Ла-Рошели? — Вы угадали. Они оба улыбнулись. Человек, когда лжет, очень редко придумывает все от начала до конца. Молодая девушка, которая рассказала ему по телефону такую трогательную историю, говорила, что она из Ла-Рошели. Ее отец судья, а отец подруги — торговец рыбой… — Продолжай. — Там же живет и его брат, он торгует судами. Что касается самого Приера, то он очень богат. Занимает огромную квартиру на бульваре Курсель. Еще один брат, Кристоф, был женат, имел дочь и жил в Марокко. Он покончил с собой при обстоятельствах, о которых мой друг ничего не знает. Жена его исчезла. Предполагают, что она снова вышла замуж за американца и живет в Техасе. Что касается дочери, то это и есть Николь Приер, которую вы знаете… — Что еще? — Девица слушает лекции в Сорбонне… — Что она из себя представляет? — Мой друг не имел случая узнать ее лично, но ему кажется, что его жена встречалась с ней где-то. Он поговорит с женой… Нет никакой видимой причины, чтобы Жан Приер, докладчик Государственного совета, известный юрист, питал враждебные чувства к какому-то Мегрэ, о котором он, скорее всего, даже ничего не слышал. А тем более, чтобы он задумал против него такой коварный план, в котором его племянница рисковала своей репутацией. — Я бы дорого дал за одну беседу с глазу на глаз с этой девчонкой. — Боюсь, патрон, что вам не дадут этой возможности. — Ты не догадываешься, кто может быть настолько заинтересован в том, чтобы убрать меня с пути, что затеял такую рискованную историю? — Вы, конечно, мешаете многим… Не говоря о той шайке, которая вот уже два месяца очищает среди бела дня ювелирные магазины города… Сегодня утром на авеню Виктора Гюго был снова ограблен магазин… — Они оставили какие-нибудь следы? — Никаких. — Стреляли? — Нет. Спокойно уехали на машине. Сам ювелир так расстроился, что прошла добрая минута, пока он догадался нажать сигнал тревоги… У вас есть какие-нибудь соображения по этому поводу? — Возможно… Где я был вчера в одиннадцать часов утра? Жанвье это было известно, так как он сам сидел за рулем маленькой черной машины. — У Манюэля. — А позавчера в то же время? — У Манюэля. — Ага… Три раза на одной неделе Мегрэ наносил визит Манюэлю Пальмари, бывшему хозяину «Золотого бутона» на улице Фонтен, который живет теперь как пенсионер в хорошо обставленной квартире на улице Акаций. — Может быть, это и глупо, но у меня появилось желание снова пойти к нему и задать несколько вопросов… Это казалось бессмысленным. Но разве события предыдущей ночи не были так же бессмысленны? Пальмари, которого в его кругу чаще называли Манюэль, в течение тридцати лет царствовал на Монмартре, где начинал свою карьеру молодым сутенером. Занимался ли он еще какими-нибудь делами в то время? Комиссар, тогда еще инспектор, несмотря на подозрения, ни разу не смог уличить его в чем-либо конкретном. В течение тридцати лет многие из друзей Манюэля исчезли из окрестностей площади Пигаль. Некоторые уехали совсем, другим после нескольких лет тюрьмы было запрещено жить в Париже. Кое-кто открыл довольно подозрительные таверны. Манюэль сумел каким-то образом приобрести «Золотой бутон». Тогда это был всего лишь жалкий кабачок, такого же типа, как «У Дезире», с той только разницей, что в «Золотом бутоне» можно было встретить в основном молодых людей с подмоченной репутацией. Кабачок вскоре превратился в современный бар, затем в ресторан на несколько столиков. Ресторан стали посещать уже не прежние желторотые юнцы, а клиенты, приезжающие на больших американских машинах. Мегрэ иногда завтракал там, порой задерживаясь до того часа, когда маленький зал пустел. — Скажи, пожалуйста, Манюэль… — Да господин комиссар… — Этот тип со шрамом у глаза, который сидел вон там, у окна… — Я, господин комиссар, не интересуюсь своими клиентами… Я вижу, как они входят и выходят, даю им пожрать и выпить, кладу в кассу их монеты, и… будьте здоровы… Манюэль был врожденным актером. Он разыгрывал комедию не только для других, но и для собственного удовольствия. Случалось, что, довольный своей ролью, он подмигивал собеседнику: — Мы давно знаем друг друга, не правда ли? Еще когда оба были более изящными, господин Мегрэ! — И у тебя еще не было ни гроша за душой. — Да, я натерпелся лишений, что и говорить. Лишнее доказательство того, что я никогда не марал рук… — Или того, что ты всегда был очень хитер… — Вы считаете меня хитрым? Да я почти не ходил в школу. Я с трудом читаю газету… — Манюэль! — Да! — Этот тип со шрамом?.. — Ладно!.. Понял… Ничего особенного я о нем не знаю… Еще два месяца тому назад у него не было этого шрама… Два месяца — это значит в марте… А в марте… А в марте недалеко от площади Пигаль, у бассейна, завязалась драка между двумя бандами. В ход были пущены пистолеты. В результате один убитый остался на тротуаре, а двое раненых исчезли, как по волшебству. Префект-метла, который играет в теннис и который поклялся, что выметет Париж, не любит осведомителей, ему противны старые методы. И вот к одному такому осведомителю — к Манюэлю — и направился Мегрэ в то утро. Манюэль три года назад, открывая на улице ставни своего ресторана, получил с полдюжины пуль в бедро и живот. Из больницы, куда его отвезли, он не замедлил перебраться в одну из лучших частных клиник. Все, начиная с врачей, были уверены, что живым он оттуда не выйдет. Мегрэ несколько раз навещал Манюэля в больнице. Манюэль сказал тогда: — Вы меня огорчаете, господин комиссар… У вас, полицейских, есть один крупный недостаток — вы никогда не верите людям… В машине, конечно, должно было быть два типа — одному трудно справиться с таким делом… Но честное слово, я их не видел… Сами понимаете, ведь я стоял к ним спиной… Когда поднимают железные шторы, поворачиваются спиной к улице, не так ли? — Ты их еще не поднимал. Ты только открыл дверь. — Но я уже повернулся лицом к дому… Подумайте сами… Ведь вы образованный человек… Какие-то типы хотели меня убить… Из-за них, как мне сказали врачи, я никогда больше не буду ходить на своих двух ногах… Мне предстоит провести остаток дней в маленькой коляске, словно я впал в детство… Что же вы думаете? Разве мне не хочется видеть в тюрьме этих подлецов?! Так он ничего и не сказал тогда. Автомобиль выезжал на улицу Акаций. Район был тихий и спокойный, населенный зажиточными людьми. — Мне подняться с вами, патрон? — Нет, поищи своего коллегу… Я не знаю, кто сегодня на посту… — Толстяк Лурти… — Ты найдешь его на каком-нибудь углу… Он, вероятно, сможет тебе сказать, куда ходила сегодня Алин… Алин тоже была интересным экземпляром. Во времена «Золотого бутона» она работала в ресторане. Тогда это была еще худенькая девочка с черными, всегда растрепанными волосами, с блестящими и печальными глазами. Она была любовницей Манюэля. В клинике он добился, чтобы Алин поместили в маленькой комнатке рядом с его палатой. По его указанию она нашла управляющего для «Золотого бутона» и время от времени заходила посмотреть, как там идут дела, и проверить выручку. За три года она округлилась, перестала ходить с нечесанными волосами, начала кокетливо одеваться. В общем, стала дамой. Дом, в котором жили Манюэль и Алин, был очень скромным внешне, но довольно, комфортабельным внутри — большой лифт и двери красного дерева. Поднявшись на лифте до четвертого этажа, Мегрэ позвонил в дверь слева. Он довольно долго ждал, затем услышал шум маленькой коляски на резиновом ходу. — Кто там? — спросил Манюэль через закрытую дверь. — Мегрэ. — Опять? Дверь открылась. — Войдите… Я один… Только собрался подремать, когда вы позвонили… У Манюэля была теперь красивая седая шевелюра, придававшая его лицу благородство. Общей презентабельности его вида способствовали безупречно белая сорочка, шелковые брюки и красные комнатные туфли. Манюэль приспособил для себя маленькую комнатку, выходящую окнами на улицу. Там находились телевизор, радиола, несколько транзисторов разного размера, газеты, журналы и до сотни детективных романов. В углу стоял красный диван и рядом с ним кресло, обитое таким же атласом. Манюэль не курил. Он никогда не курил. И не пил. — Вы знаете, что я не люблю бросать слов на ветер. Я вас предупреждаю, что в один из ближайших дней рассержусь. Я свободный гражданин. У меня нет судимости. Налоги плачу аккуратно… Живу здесь как мышь в норе… Из-за своей ноги не могу выйти из квартиры. Меня одевают и раздевают, как ребенка… Мегрэ, хорошо зная Манюэля, ожидал конца комедии. Сейчас тот играл роль ворчуна. — Мой телефон прослушивается. Не качайте головой, я не вчера родился на свет Божий… И вот тоже… Мне наплевать на то, что мои разговоры записываются. Но почему не дают покоя Алин?! — Кто-нибудь грубо обошелся с ней? — Не притворяйтесь, господин Мегрэ… Вы хитрее меня… — Сомневаюсь… — Хм… Вы хотите сказать, что с трудом читающий… Завел волынку! Он так гордился этим, как другие гордятся своими дипломами! — Если бы я был так же хитер, как вы, Манюэль, то вы уже давно были бы в тюрьме. И вы это хорошо знаете. — Ну вот! Опять эта старая песня… Но вернемся к Алин. Сегодня ее выслеживает какой-то верзила… Вчера — маленький брюнет… Завтра будет еще кто-то… Она не может купить пару котлет без того, чтобы кто-нибудь из ваших ребят не следовал за ней по пятам… Что касается вас, комиссар… Я вас очень люблю… Но это не повод, чтобы приходить ко мне почти каждый день, как к больному родственнику… Почему бы вам не приносить сладости и цветы!.. Если бы вы хоть раз сказали, что же все-таки хотите выведать у меня… — Сегодня это сугубо личный вопрос… — Для кого? — Вы знаете Николь? — Какую Николь? Все тротуары Парижа исхожены девушками по имени Николь… А что делает ваша Николь? — Она посещает лекции в Сорбонне. — Где?.. — В университете, если так вам больше нравится… — И я должен знать девушку, которая посещает университет? — Я вас просто спрашиваю… Ее зовут Николь Приер… — В жизни не слышал этого имени… — Она живет с дядей, недалеко отсюда, на бульваре Курсель… Этот дядя, Жан Приер, является докладчиком Государственного совета… Изумление Манюэля было неподдельным, или же он был еще более способным актером, чем сама Николь. — Вы говорите серьезно?.. Но Боже мой, я даже не знаю, что такое Государственный совет!.. Вы что же думаете, я знаком с этими шишками? — И вы также не знаете Дезире, хозяина бистро на улице Сены? — В первый раз слышу это имя… — И тех двух молодцов, которые работали сегодня на авеню Виктора Гюго?.. Манюэль выпрямился в своем передвижном кресле: — Ах вот что!.. Если вы меня угостили всей этой похлебкой, чтобы запутать, я больше не играю… Я вам по-дружески иногда помогал, сообщал кое-что… Чтобы держать бар на площади Пигаль, надо быть в хороших отношениях с полицией!.. Я слушаю радио, как и каждый человек… И знаю, что произошло сегодня утром там, где вы говорите… Но каким образом я могу быть замешан в этой истории? Уже три года, как я не двигаюсь с места и никто ко мне не ходит… Мне бы очень хотелось знать, как я мог участвовать в грабеже… В прошлый раз вы говорили со мной о ювелирном магазине на бульваре Сен-Мартен… А позапрошлый…. — Где Алин? — Пошла за покупками. — В этом районе? — Не знаю… Если вам так хочется знать, она пошла купить себе бюстгальтер… Ваш инспектор сможет это подтвердить… — А утром она выходила? — Утром она ходила к зубному врачу, напротив… Если бы он держал открытым окно, я мог бы видеть ее в зубоврачебном кресле… Напротив стоял одноэтажный особняк с мансардой. — Давно у нее болят зубы? — Уже три дня… Если бы Алин была у зубного врача до сегодняшнего дня, он бы уже знал об этом из доклада инспекторов, которые следят за ней в течение трех недель. — Как его зовут? — Кого? — Зубного врача. — Отсюда видна дощечка с его фамилией, но я не вижу так далеко… А вот и Алин!.. Манюэль услышал, как в замке входной двери повернулся ключ. |
|
|