"Мегрэ и одинокий человек" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)Глава 3В половине третьего Мегрэ постучал в дверь кабинета следователя. В длинном коридоре на скамейках сидели, ожидая вызова, люди, некоторые между двумя конвоирами, кое-кто в наручниках. Царила монастырская тишина. — Входите… Кабинет следователя Кассюра находился в еще не перестроенной части здания, и у каждого, кто входил сюда, создавалось впечатление, что он попал в один из романов Бальзака. Письменный стол, покрашенный, как в старых школах, черным, был обшарпанным, папки с делами лежали стопками даже на полу в углу. Несмотря на то что секретарь не носил нарукавников, он тоже выглядел пришельцем из прошлого века. — Садитесь, Мегрэ… Кассюру было не более тридцати, и в прежние времена было бы немыслимо, чтобы он в таком возрасте получил пост в Париже. Обычно Мегрэ настороженно относился к молодым следователям, напичканным преподанной им в университетах теорией, которую они горели желанием реализовать на практике. Внешне Кассюр был на них похож — высокий, стройный и гибкий, всегда безукоризненно одетый, все еще чем-то напоминавший школьника. — Полагаю, вы просили меня принять вас потому, что у вас есть новости… — Да, я хотел ознакомить вас с материалами расследования… — Обычно полиция оттягивает контакт со мной до последнего момента, если, конечно, им не понадобится ордер на арест… — Он улыбался с какой-то ноткой ностальгии. — У вас, Мегрэ, репутация полицейского, который повсюду ходит сам, выезжает на место происшествия, расспрашивает консьержек в их комнатках, ремесленников в мастерских, домохозяек на кухнях или в столовых… — Это верно. — Нам это непозволительно. Традиция вынуждает нас сидеть в кабинете, если только не требуется выезд оперативно-следственной группы на место происшествия, но тогда мы теряемся среди прочих специалистов, так что это превращается в простую формальность. Из газет я узнал, что фамилия вашего клошара Вивьен и что когда-то он был краснодеревщиком… — Совершенно верно. — У вас есть догадки относительно причины, по которой он покинул семью, мастерскую и стал клошаром? — Я разговаривал с его женой и дочерью. Ни та ни другая не смогли ответить на этот вопрос. Мне известен подобный случай: в Лондоне один известный банкир исчез точно таким же образом. — И когда он исчез? — В сорок пятом. — Любовница, вторая семья? — До сих пор это выяснить не удалось. Мои люди прочесывают квартал. Поиски осложняет то, что обращаться мы можем только к немолодым людям. Сегодня утром я допросил многих ремесленников, торговцев и мелких рантье из того района. Безрезультатно. Это было в бистро, где Вивьен каждое утро пил кофе. Его помнят, но ничего о нем не знают, поскольку он ни с кем не сближался… — Странно, что двадцать лет спустя кто-то вдруг решил его убить… — Потому-то я и копаюсь в его прошлом. Если отбросить версию о маньяке или психопате, решившем застрелить первого попавшегося клошара, но это маловероятно… — Что собой представляет его жена? — Неприятная особа. Правда, у нее была тяжелая жизнь. Однажды утром она осталась одна, с восьмилетней дочерью, без средств к существованию. К счастью, она умела шить. Начала обшивать соседок, потом немного расширила клиентуру… — Она не переехала? — Нет. Живет в том же самом доме на улице Коленкур, в котором жила с мужем. Только сменила этаж — перебралась в квартиру поменьше и подешевле. Женщина без возраста и смысла в жизни. Взгляд уставлен в одну точку, глаза выцветшие, какие бывают у людей, которые много страдали… — Ей ничего не известно об уходе мужа? — Я сумел из нее вытянуть всего несколько слов. Если она что-либо знает, то оставит при себе, ни за что не изменит решение… — А дочь? — Ей сейчас двадцать восемь. Замужем за заведующим отделом в «Бон-Марше». Она чуть разговорчивее, чем мать, держится настороженно. У нее двое детей — девочка шести лет и мальчик четырех. — Отношения с матерью у нее хорошие? — Более или менее. Они видятся почти каждое воскресенье из-за детей, но, думаю, особо теплых чувств между ними нет. Одетт, это дочь, боготворила отца и до сих пор ревниво сохраняет его культ. Думаю, сегодня днем или завтра утром они пойдут в Институт судебной медицины на опознание тела… — Вместе? — Меня бы это удивило. Они пойдут порознь. Я сказал и той и другой, что они могут заняться похоронами. Обе очень боятся журналистов и фотографов… Если вы со мной согласны, я все устрою так, чтобы не предавать огласке этот аспект дела… — Разумеется. Я понимаю этих женщин. У вас до сих пор нет никаких соображений насчет того, кто мог совершить это убийство? — До сих пор не появилось никакого следа. Думаю, что такого одинокого человека мне не доводилось встречать за все время работы в полиции. Он не только жил один в заброшенном доме, где нет воды и электричества, но и неизвестно чем занимался. — Что говорит медэксперт? Вивьен был здоров? — Великолепное здоровье. Выглядел он лет на шестьдесят пять, но по документам ему было всего пятьдесят пять, и все его внутренние органы в отличном состоянии… — Благодарю вас, что держите меня в курсе. Если я правильно понимаю, существует вероятность, что расследование затянется… — Если не произойдет счастливый случай, не сработает фактор везения… Например, если бы мадам Вивьен нарушила свое молчание, думаю, мы многое бы узнали. Мегрэ вернулся к себе в кабинет и попросил соединить его с Институтом судебной медицины. — Алло!.. Не могли бы вы мне сказать, приходила ли некая мадам Вивьен опознать тело своего мужа? — Она ушла с полчаса назад. — Нет никаких сомнений, что это он? — Она его сразу узнала. — Плакала? — Нет. Немного постояла неподвижно, глядя на него. Спросила меня, когда сможет заняться организацией похорон, я посоветовал ей обратиться к вам. Доктору Лагодинеку тело больше не нужно. Он вытянул из него все, что мог. — Благодарю вас. Очевидно, сегодня к вам зайдет также и молодая женщина. Это дочь… — Я буду в ее распоряжении… Мегрэ открыл дверь в кабинет инспекторов и окликнул Торранса. — Ничего нового? — Как вы и велели, шесть человек обходят район улиц Лепик и Коленкур, опрашивая посетителей баров и кафе, а также простых прохожих пожилого возраста, которые могли знать Вивьена до его исчезновения… Не было никаких доказательств, что он стал клошаром на следующий же день после ухода из дома и мастерской. Он вполне мог переехать в другой квартал или даже прожить несколько лет в провинции. Не имея возможности прочесать всю Францию, Мегрэ уцепился за Монмартр, сам толком не зная почему. Чуть позднее он позвонил мадам Вивьен, чей номер нашел в телефонной книге. Она уже вернулась домой и ответила на звонок как человек, всегда ждущий плохих новостей и постоянно к ним готовый. — Алло… Кто у аппарата?.. — Мегрэ… Мне стало известно, что вы ходили на опознание тела… Это действительно ваш муж? Она сухо проронила «да». — Он сильно изменился за двадцать лет? — Как и любой другой изменился бы. — Я только что от следователя. Упомянул о похоронах. Он разрешил выдать вам тело, чтобы всем занимались вы. Также он согласен, чтобы прессу не информировали, насколько это возможно. — Спасибо. — Полагаю, вы не хотите привозить тело на улицу Коленкур? — Разумеется. — Когда вы собираетесь его хоронить? — Послезавтра. Я ждала известий от вас, чтобы вызвать агента похоронного бюро. — У вас есть участок на каком-нибудь парижском кладбище? — Нет. Мои родители были людьми небогатыми. — В таком случае погребение, по всей вероятности, пройдет на кладбище Иври. — Там уже лежит моя мать. — Вы не связывались с дочерью? — Пока нет. — Я попрошу вас сообщить мне точный час похорон… — Собираетесь прийти? В этом вопросе не было ни малейшего намека на любезность. — Не бойтесь. Вы меня не заметите… — Если только за вами не увяжутся журналисты. — Я сделаю так, чтобы этого не случилось. — Я ведь не смогу вам помешать, верно? Ее голос был горьким. Горьким вот уже двадцать лет. Или таков ее характер? Была ли она такой в те времена, когда жила с мужем? Мегрэ задавал себе все возможные и вообразимые вопросы, включая те, что могли бы. показаться смехотворно-нелепыми. Он безуспешно пытался реконструировать у себя в голове личность Марселя Вивьена, самого одинокого из одиноких. Большинство людей, какими бы сильными они ни были, нуждаются в человеческом общении. Он — нет. Поселился в большом пустом доме, который в любой момент могли снести, и собирал в своей комнате самые бесполезные и самые невероятные предметы. Другие клошары знали его только в лицо. Некоторые пытались заговорить с ним, но он шел мимо не отвечая. У месье Жозефа, куда два-три раза в неделю ходил заработать свою пятифранковую монетку, он тоже не разговаривал, просто смотрел в одну точку в зеркало напротив. — Похороны состоятся послезавтра, — сообщил Мегрэ Торрансу. — Я пообещал сделать все возможное и невозможное, чтобы об этом не писали в прессе. — Некоторые журналисты звонят по три раза в день. — Надо им отвечать, что нет ничего нового. — Что я и делаю, остальные инспектора, когда меня нет в кабинете, тоже. Они недовольны и уверены: от них что-то скрывают… А вдруг какой-нибудь слишком шустрый репортер раскопает то, что сумел раскопать Мегрэ? Назавтра оперативники уголовной полиции продолжили показывать фотографии Марселя Вивьена и задавать вопросы, на которые не получали положительных ответов. Мегрэ позвонил Одетт Делаво. Она также опознала отца. — Вы знаете, когда состоятся похороны? — Мать вам разве не сказала? — Когда я разговаривала с ней в последний раз, она еще не видела агента похоронного бюро. — Похороны состоятся завтра в девять утра. — Отпевание будет? — Нет. Мы не станем отпевать его в церкви. За катафалком пойдут только моя мать, мой муж и я… Какая жалость, что Мегрэ пришлось пообещать не ставить в известность прессу. Возможно, как это часто случается, убийца пришел бы к Институту судебной медицины или на кладбище? Был ли он знаком с Вивьеном двадцать лет назад? Этому нет никаких доказательств. Клошар вполне мог вызвать чью-то ненависть много позже. Может, такого же клошара, решившего, что он прячет сбережения в своей комнате? Вряд ли. Клошары, за редким исключением, не имеют огнестрельного оружия. И уж тем более пистолетов 32-го калибра. Но сколько всего могло произойти за двадцать лет? И все же Мегрэ постоянно возвращался мыслями к исчезновению Вивьена, к дню, когда он, как обычно, ушел утром из дому, но так и не вошел в свою мастерскую на улице Лепик. Не в женщине ли кроется причина? В таком случае почему он ее потом бросил и стал клошаром? Среди писем, пришедших в уголовную полицию после опубликования в газетах фотографий и статей об убийстве, ни в одном не упоминалось о неизвестной женщине в жизни Вивьена. Сегодня вечером, чтобы не пережевывать без конца одну и ту же проблему, уже начинавшую его раздражать, Мегрэ посмотрел по телевизору вестерн. Помыв посуду, мадам Мегрэ села рядом с ним, деликатно не донимая расспросами. — Завтра утром разбуди меня на полчаса раньше, чем обычно. Она не спросила почему. Он сам добавил: — Иду на похороны. Она поняла, о чьих похоронах шла речь, и принесла ему первую чашку кофе в семь часов. Он попросил Торранса заехать за ним в половине восьмого на оперативной машине. Торранс приехал вовремя. — Полагаю, сначала мы поедем в Институт судебной медицины? — Да. Автомобиль-катафалк уже стоял у тротуара, как и еще одна машина, предоставленная похоронным бюро. В ней сидели две женщины и муж Одетт. Торранс затормозил достаточно далеко, чтобы их не заметили. Ни журналистов, ни фотографов не было. Четверо мужчин вынесли гроб, выглядевший очень тяжелым. Через несколько минут кортеж двинулся к Иври. Со вчерашнего дня небо затянуло тучами, стало не так жарко. Метеопрогнозы обещали к вечеру дожди на западе страны и в Париже. Торранс держался на значительном расстоянии от машины, в которой ехали родственники. Мегрэ молча курил трубку, глядя перед собой, и невозможно было угадать, о чем он думает. Торранс не нарушал его молчания, что было для него, самого разговорчивого инспектора во всей уголовке, совсем непростым делом. Катафалк проехал примерно половину кладбища и наконец остановился перед свежевырытой могилой на новом участке, где было еще много свободных мест. Мегрэ и его спутник держались больше чем в сотне метров сзади. Мадам Вивьен, ее дочь и Делаво неподвижно стояли на краю могилы, пока в нее опускали гроб. Обе женщины держали в руке по букету цветов. Вдове протянули лопату, чтобы та бросила на гроб первую горсть земли, но, к удивлению Мегрэ, она покачала головой и лишь бросила в могилу цветы. Одетт поступила так же, и первую горсть земли в конце концов бросил Делаво. Он никогда не знал Марселя Вивьена, был слишком молод. Мегрэ дал ему лет тридцать. Одет в черный костюм, очевидно, тот же, в котором работал в универмаге. Довольно красивый парень, с почти черными усами и волосами. Все закончилось. Церемония, если в данном случае можно говорить о церемонии, продолжалась всего несколько минут. Машина, выделенная для родственников, тронулась с места. Мегрэ осмотрел окрестности и не заметил ни одной подозрительной фигуры. Теперь, когда клошар был похоронен, комиссару казалось, что истина отодвинулась еще дальше. Он был в неважном настроении и продолжал молчать, словно по-прежнему пережевывал стоящую перед ним проблему. Убить Марселя Вивьена и даже не выпотрошить матрас, где бедняки обычно прячут свои деньги! Мегрэ невольно возвращался на двадцать лет назад, почему и послал шесть инспекторов на Монмартр. Приехав в уголовную полицию, он получил приятный сюрприз. Один из шестерых ждал его, очень возбужденный. — Что нашли? — Какого числа исчез Вивьен? — Двадцать третьего декабря… — И с тех пор его никто больше не видел? — Совершенно верно. — Он купил дочке рождественский подарок? — Я не подумал спросить об этом его жену. — Вы знаете «Сирано», пивную на площади Бланш? — Да. — Один из гарсонов, которому лет шестьдесят, опознал Вивьена по фотографии. — Когда он его видел? — После двадцать третьего декабря. В конце января следующего года. — Как он может быть так уверен спустя столько лет? — Потому что как раз в январе он поступил на работу в «Сирано». — Он часто видел Вивьена? — Минимум раз десять — в январе и феврале сорок шестого. И он приходил не один. С очень молодой женщиной, низенькой брюнеткой, постоянно бравшей своего спутника за руку. — В котором часу парочка появлялась в «Сирано»? — Около одиннадцати или в одиннадцать тридцать, после закрытия кинотеатров. — Гарсон уверен, что это был именно Вивьен? — Он утверждает, что да, поскольку тот пил только минеральную воду, а его спутница заказывала «Куантро»… Это было его первое место гарсона в кафе. До того он работал коридорным в крупном отеле на Больших бульварах… — И в других местах, кроме пивной, он их не встречал? — Нет. Жюльен (так зовут гарсона) жил достаточно далеко, на бульваре Ла-Шапель… — И когда эта пара пропала из виду? — Месяца через два. — И с тех пор он Вивьена больше не видел? — Нет. — Молодую женщину тоже? — Тоже. — Он не слышал, чтобы спутник называл ее по имени? — Нет. Похоже, это все, что он знает. Из этой истории, если Жюльен не перепутал даты, следовало, что Вивьен ушел из дома и бросил свою мастерскую не для того, чтобы стать клошаром. Он ушел из-за женщины. Очевидно, рассчитывал начать жизнь с начала. Но почему он не сменил квартал? «Сирано» находится всего в паре сотен метров от его мастерской, меньше чем в километре от квартиры, где по-прежнему жили его жена и дочь. Не боялся быть узнанным? Или ему это было безразлично? Объявил ли он жене, что уходит к другой? И не в этом ли крылась причина ожесточенности мадам Вивьен? — Сегодня после обеда возвращайтесь в квартал и продолжайте опрос. Возможно, в том же «Сирано» есть другие пожилые гарсоны. Зайдите к хозяину… — Хозяину нет и тридцати. Он сын прежнего владельца, который переехал в деревню. — Надо выяснить, куда именно переехал. — Понял, патрон. — В квартале есть множество небольших отельчиков. Их тоже надо обойти. В те времена особенно трудно было найти квартиру. Почти невозможно… Мегрэ знал, что в конце концов сам поедет в «Сирано» и станет бродить в районе бульвара Рошешуар. Он поехал обедать домой, но сначала позволил себе выпить стаканчик аперитива в пивной «У дофины», а уже потом остановил такси. Как и планировал, Мегрэ примерно в половине третьего оказался перед террасой «Сирано». Площадь Бланш была довольно оживленной — вереницы автобусов, группы туристов, увешанные фотоаппаратами. Все, или почти все, фотографировали «Мулен Руж»[1], находящийся неподалеку. Терраса была переполнена, не нашлось ни одного свободного места. Гарсоны — их было трое — сновавшие между столиками, оказались довольно молодыми, но в самой пивной Мегрэ заметил одного лет под шестьдесят. Он вошел и сел на табурет. — Стакан пива… Он не взял с собой Торранса, смущенный своим все возрастающим интересом к личности Марселя Вивьена. — Вас зовут Жюльен? — спросил он, когда гарсон принес заказ. — Это с вами сегодня утром разговаривал один из моих людей? — Вы комиссар Мегрэ? — Да. — Для меня большая честь познакомиться с вами. Мне кажется, я рассказал вашему инспектору все, что знаю. — Ваши воспоминания относятся именно к сорок пятому году? — Да. Я почему так уверен — утром уже говорил — это было мое первое место официанта. — Конец декабря — начало января? — В этом я не так уверен. В конце декабря такая предпраздничная толчея, что просто нет времени рассматривать клиентов… Его позвали к столику во втором ряду, он принял заказ и вернулся с двумя стаканами пива. — Простите, но в зале я один. Остальные обслуживают клиентов на террасе. Так о чем я говорил? Да, в январе… А возможно, и в феврале, потому что я к ним привык, а на это требуется время. — У вас не было никаких сомнений, когда вы опознали Вивьена? — Имени его я не знал, но это точно он приходил сюда чуть ли не каждый вечер в компании симпатичной девушки. — И почти всегда в то время, когда в кинотеатрах заканчивался последний сеанс? — Да. Меня это поразило, сам не знаю почему. — А ту женщину вы могли бы опознать? — Знаете, женщин через двадцать лет узнавать труднее… Впрочем… Эту я бы точно узнал… — Почему? — У нее на щеке была вишневая родинка, как капля вина… — На левой или на правой? — Погодите… Они почти всегда садились за этот столик… Значит, принося им заказ, я видел левую щеку. Гарсону снова пришлось отойти, чтобы заняться новым клиентом, заказавшим коньяк и воду. — Позднее вы никогда не встречали эту женщину с другим спутником? — Нет, не припоминаю. Мне кажется, я бы обратил на нее внимание, потому что привык к ее лицу и манере одеваться. — А как она одевалась? — Всегда в черное. Строгое черное шелковое платье и черное пальто с меховым воротником. — У этой пары была машина? — Нет, они приходили пешком, как будто жили по соседству… — А такси им случалось брать? Как раз напротив пивной находилась стоянка. — Я не видел. — И, выходя отсюда, они не направлялись к станции метро? — Нет. Я думал, что они живут в этом квартале. После полуночи все иначе — кабаре заполняют иностранцы. А мы тут живем как будто на другом берегу. Между двумя сторонами бульвара большая разница. — Он хлопнул себя по лбу. — Да что я вам тут наплел? Я ведь говорил про сорок пятый? Что-то я запутался в вопросах… Это было в сорок шестом, конечно. В сорок пятом я еще работал коридорным в «Гранд-отеле»… Ему опять пришлось отойти к другому столику, где клиенты потребовали счет. Вернувшись, гарсон объяснил: — Я люблю этот квартал. Он не похож на другие парижские кварталы. Здесь сохранилось много мелких ремесленников, у которых во дворах мастерские. А еще много служащих, чиновников, продавцов и продавщиц. Наконец, мелких рантье, которые слишком привязаны к Монмартру, чтобы уехать доживать свои дни в деревне… Могу я вам еще чем-то быть полезен? — Вряд ли… Если вспомните что-нибудь интересное, будьте любезны позвонить мне на набережную Орфевр… — Иду! Иду! — обратился он к начавшим терять терпение четверым новым клиентам. На западе собирались тучи, а другая половина неба оставалась почти чистой. Время от времени пролетал легкий ветерок. Мегрэ медленно пил пиво, обещая себе, что на сегодня этот стакан станет последним. Он собирался оплатить счет, когда к нему наклонился сосед: — Я правильно расслышал? Вы — комиссар Мегрэ? Простите, что так вот обращаюсь к вам… Он был очень толстым, с красным лицом, с тремя подбородками и огромным пузом. — Я родился на Монмартре, прожил тут всю жизнь. На бульваре Рошешуар держал лавку по продаже рамок для картин. Дело я продал три года назад, но сохранил свои привычки… Мегрэ с интересом рассматривал его, не зная, к чему толстяк клонит. — Не желая подслушивать, я все-таки слышал часть вашего разговора с гарсоном. Речь шла о клошаре, убитом в заброшенном доме близ Центрального рынка?.. Я тоже видел фотографии в газетах и уверен, что не ошибся. — Вы его знали? — Да. — Вы видели его недавно? — Нет. Лет двадцать назад. А узнал я его по фотографиям, где он без усов. — Вы бывали в его мастерской на улице Лепик? — Нет. Если верить тому, что пишут в газетах, там его уже не было. Я, как и Жюльен, познакомился, с ним в сорок шестом. — В какое время года? — В феврале, если не ошибаюсь. И регулярно встречал его на протяжении полугода. — Он жил возле вас? — Я не знаю, где они — он и его подружка — жили, но обедали всегда в том же ресторане, что и я, — в «Гурмане» на улице Данкур. Это маленький ресторанчик для завсегдатаев, всего-то полдюжины столов. Рано или поздно знакомишься со всеми. — Вы уверены, что это продолжалось полгода? — Я видел их еще в августе, перед тем, как уехать на три недели на Лазурный берег… — А когда вы вернулись? — Машинально искал их глазами, но они больше не приходили. Я спросил о них у Бутана, хозяина ресторана, и он мне сказал, что в один прекрасный день эти люди не пришли — и все. — Может, они тоже уехали в отпуск? — Нет. Они бы вернулись осенью. А я с тех пор больше не встречал их ни на бульваре, ни на улицах. Мегрэ был смущен тем, что ему рассказал этот человек, явно говоривший правду и, похоже, обладавший отличной памятью. Вместе с воспоминаниями гарсона его сведения приводили к выводу, что, бросив жену и дочь на улице Коленкур и оставив свою мастерскую на улице Лепик, Марсель Вивьен сожительствовал с некоей очень молодой, возможно, совсем юной женщиной, даже не потрудившись переехать в другой квартал. В течение двух месяцев они регулярно посещали «Сирано», после того как выходили из кино. До середины августа их встречали в маленьком ресторанчике на улице Данкур, в нескольких кварталах отсюда. На что они жили? На сбережения Вивьена, если таковые у него были? Следует ли предположить, что, уходя из дома, он ничего не оставил жене и дочери? Еще один вопрос, который надо будет задать мадам Вивьен, потому что дочь может и не знать. Ответит ли она? Комиссар вздохнул, заплатил за пиво, поблагодарил Жюльена и соседа по столику — продавца рамок. — То, что я рассказал, вам пригодится? — Конечно. Мегрэ пошел вдоль бульвара, на ходу набивая трубку. На улице Данкур он сразу нашел ресторан под вывеской «Гурман». Зал был маленьким, дверь оставили открытой, чтобы создать сквозняк. За стойкой читал газету немолодой мужчина, одетый как повар. Это был ресторан по моде прошлых лет, с прикрепленными к стене ячейками для сумок и портфелей Посетителей. Стеклянная дверь отделяла зал от кухни. Разумеется, в этот час ресторан пустовал. — Желаете что-нибудь выпить? Мегрэ подошел к оловянной стойке. — Пить я не буду, но хотел бы задать вам несколько вопросов. — А вы кто такой? — Комиссар уголовной полиции. — Я так и знал, что рано или поздно полиция сюда явится. — Почему? — Потому что Вивьен, этот странный клошар, много месяцев ходил в мой ресторан. — В каком году? — В сорок шестом. — Он ходил к вам один? — Нет. Всегда вместе с симпатичной девушкой, которая не упускала случая прижаться к нему. — Почему вы их запомнили? — Потому что официанты и клиенты невольно улыбались, видя их. Они казались такими влюбленными друг в друга… Даже прерывали обед, чтобы целоваться, при всех… — Вас это не удивляло? — Знаете, при моей работе всякого насмотришься, так что меня не просто удивить. Он выглядел лет на пятнадцать старше ее, но таких пар много. — Вы не знаете, где они жили? — Нет. Возможно, в этом квартале, потому что приходили пешком, под ручку, как люди, у которых навалом времени. — На такси никогда не уезжали? — Не видел, врать не буду. — Они хоть изредка приходили ужинать? — Нет. Меня это не удивляло, потому что в полдень к нам ходят клиенты, работающие поблизости, а по окончании рабочего дня они возвращаются по домам. По вечерам здесь совсем другая клиентура. — Когда они перестали ходить к вам? — Примерно пятнадцатого августа… Я закрыл ресторан на пару недель, чтобы свозить жену в деревню, да и самому порыбачить… А после возвращения их уже не видел… Очевидно, перебрались в другой ресторан… Мегрэ поблагодарил владельца ресторана и вышел на бульвар Рошешуар, по которому пошел ленивым шагом, как жители квартала. Он ничего не понимал. Что-то в этой истории не сходилось. Марсель Вивьен ушел из дома за два дня до Рождества. Похоже, он очень любил дочку, которой тогда было всего восемь лет, и тем не менее не отложил уход на три дня. Или он только что познакомился с молодой женщиной или девушкой, к которой ушел? Скоро на пути комиссара оказалась кабина телефона-автомата. Он вошел внутрь, набрал номер мадам Вивьен и услышал ее сухой голос: — В чем дело? — Это опять я, комиссар Мегрэ. Сейчас у меня к вам всего один вопрос, но он крайне важен для дальнейшего хода расследования. Когда ваш муж исчез, он оставил вам деньги? — Нет! — У него не было банковского счета или сберегательной книжки?.. — Он имел счет в банке, потому что клиенты расплачивались с ним чеками… — Он снял со счета все, что там было? — Да. — Вы ожидали его ухода? — Как это я могла ожидать? — Разве вы не были в курсе его связи с другой женщиной? — Нет. И не желаю о ней знать. — Она бросила трубку. Итак, в августе 1946 года Марсель Вивьен все еще жил на Монмартре со своей любовницей. Затем его след терялся. Уехал в провинцию или за границу? Или же именно в этот момент выбрал для себя жизнь клошара? И что стало с его подружкой, чей влюбленный вид вызывал умиленные улыбки у завсегдатаев «Гурмана»? Мегрэ повезло: он сел в автобус с открытой задней платформой, один из последних автобусов этой модели, еще ходивших по Парижу. Скоро их совсем не останется. Он курил трубку, рассеянно обводя взглядом постоянно меняющуюся панораму Парижа. Какой же вывод можно сделать из того, что он знал? В общем, ему было известно начало: таинственный уход Марселя Вивьена, у которого была хорошая работа, жена, ребенок и который в один прекрасный день бросил все, чтобы уйти к молодой женщине. На сколько времени хватило его сбережений? И что он делал, когда они закончились? Дальше в его жизни шел крутой разлом. Он исчез из виду в августе 1946 года на Монмартре, где был постоянным клиентом «Сирано» и «Гурмана». После этого — полная пустота, новое исчезновение. Он бросил свою подружку или она его? След Вивьена не обнаруживался нигде до того момента, как спустя восемнадцать лет его нашли убитым в комнате заброшенного дома. Жил он один. Ни с кем не общался. Два-три раза в неделю ходил в школу парикмахерского искусства и подставлял свою голову ученику. Убивший его действовал не спонтанно, поскольку обычно люди не прогуливаются с пушкой 32-го калибра в кармане. Где следовало искать мотив убийства: в последних месяцах на Монмартре или в деятельности Вивьена в последующие годы? Не было известно даже, сколько лет он прожил в окрестностях Центрального рынка. А что стало с его подружкой? Как ее звали? Мегрэ машинально направился к переулку Вьо-Фур. У дверей дома, где жил Вивьен, дежурил полицейский в форме. Очевидно, Вивьен прожил там достаточно долго, если устроил свалку, что загромождала его комнату. Был ли он в полном рассудке? Месье Жозеф, хозяин парикмахерской школы, похоже, не заметил никаких отклонений в его поведении. Правда, алкоголиков и типов со странностями он видел куда чаще, чем нормальных людей. Мегрэ поднялся по лестнице. Он впервые пришел один в пустой, сырой дом, полный неожиданных звуков. Он не искал ничего конкретного. Просто хотел еще раз увидеть обстановку, в которой жил Вивьен. В комнате нашли только его отпечатки пальцев, и это наводило на мысль, что убийца действовал в перчатках. На полу валялась совершенно разломанная керосиновая лампа. Что Вивьен собирался с ней делать? Разрозненные ботинки самых разных размеров. Выпотрошенный чемодан, некогда очень элегантный. Может, Вивьен занимал и другие комнаты дома, оставляя их после того, как они заполнялись хламом? Мегрэ поднялся на пятый этаж по не очень крепким ступенькам лестницы, многие из которых к тому же вообще отсутствовали. На пятом не было ни стекол, ни дверей. На полу валялись старые ящики и картонные коробки. Мегрэ спустился на тот этаж, где жил Вивьен, и снова стал искать, стараясь не запачкаться в пыли. Он представлял себе, как старик в одиночестве возвращался сюда, поднимался по темной лестнице, чиркая спичкой. Теперь вопрос стоял не о том, кем он был, и выяснить следовало не его далекое прошлое, а именно: как долго он вел такое существование? Мегрэ простился с дежурившим у двери полицейским и направился на улицу Прувер, в комиссариат. Аскан не заставил его ждать, и вскоре Мегрэ опустился на стул в его кабинете. — Думаю, мне понадобится ваша помощь… — Вы узнали что-нибудь новое помимо того, что писали в газетах? — Да. Но не хочу, чтобы это получило огласку в данный момент. Уйдя из дома двадцать третьего декабря, Вивьен остался в том же квартале. Уж не знаю, где он жил, но мне удалось установить, что в январе он вместе с симпатичной девушкой бывал в «Сирано», пивной на площади Бланш. — В двух шагах от его мастерской. — Да. Похоже, он не прятался. Не знаю, было ли это проявлением беззаботности… Месяц спустя, все с той же спутницей, он стал обедать в маленьком ресторанчике на улице Данкур. Он не покидал квартала. Он снял все деньги с банковского счета. Возможно, мне удастся выяснить размер суммы. Жену и дочь он оставил без средств. Тот же самый ресторан он посещал до середины августа. Затем его след теряется, и мы находим его уже одиноким клошаром, живущим возле Центрального рынка. Вот тут-то мне и требуется помощь. Рынок — ваша территория. Там полно клошаров, бывших уголовников, отсидевших свои сроки, и старых проституток… Среди ваших людей должны быть несколько человек, специализирующихся по этой фауне… — Их всего четверо… — Вы можете попросить их порасспросить для меня обитателей рынка. Мои люди не знали бы ни к кому обратиться, ни как это сделать… — Легко. Фотографии у вас есть? Особенно те, где он с бородкой и усами. — С собой всего несколько штук, но я позвоню в кабинет, чтобы их прислали побольше. — Не уверен, что моим людям удастся что-нибудь узнать, но они сделают все возможное. А что конкретно вас интересует? — Как долго Вивьен был бродягой. Возможно, несколько месяцев, а возможно — около двадцати лет. Клошары все знают друг друга хотя бы визуально и с интересом присматриваются к новеньким, пусть даже и не лезут с расспросами… — Хорошо. Только не следует ограничиваться теми, что кантуются возле рынка, надо опросить и живущих на набережных. — Это я и собираюсь сделать. Позвольте позвонить? Как только Мегрэ соединили с уголовной полицией, он попросил к телефону Мерса. — Это Мегрэ… Местраль там?.. Да?.. Пусть срочно напечатает для меня пять-шесть комплектов снимков, в первую очередь тех, где убитый с бородкой и усами. Их надо сегодня же отправить в комиссариат на улицу Прувер и передать в руки комиссара Аскана… Спасибо, Мере… Пока… — И Аскану: — Вы получите их через час. — Я брошу моих людей на это дело сегодня же ночью. Когда Мегрэ вышел на улицу, шел сильный ливень, по мостовой прыгали несколько градин. Небо было черным от туч, но комиссару посчастливилось поймать такси. — В уголовную полицию, — бросил он. Он устал бесконечно задавать себе самому одни и те же вопросы и не находить ответа на них. Войдя в кабинет инспекторов, он спросил: — Кто свободен завтра утром? Присутствующие переглянулись, и трое подняли руки. — Зайдите в экспертный отдел за фотографиями и отправляйтесь на Монмартр. Особое внимание окрестностям бульвара Рошешуар. Обойдите все маленькие отельчики. Есть вероятность, что Марсель Вивьен и его подружка около полугода жили в одном из них. В первую очередь меня интересует молодая женщина. Можете также опросить окрестных торговцев, особенно тех, что продают продукты. Удачи, ребята. Он вернулся в свой кабинет, куда к нему зашел Торранс. — Есть новости, патрон? Мегрэ не хватило смелости в очередной раз начинать рассказывать эту историю, и он прошептал: — Завтра Жанвье может отозвать шестерых своих людей. Он полчаса подремал в своем кресле, а дождь попадал в открытое окно и мочил паркет. |
|
|