"В доме напротив" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)

Глава 9

— Даже если министр потребует моей отставки, я все равно найду где угодно место на сто турецких фунтов в месяц.

— Это сколько в рублях?

Он улыбнулся. Она так серьезно задала этот вопрос не потому, что ей было интересно, а потому, что впервые могла говорить на такую тему. И Адиль бей, получивший воспитание у Братьев Христианской Школы, твердил себе сейчас, что он наконец-то понял смысл слова, остававшегося до сих пор тайной для него, мусульманина, — благодать.

Да, на него снизошла благодать! Он не мог бы объяснить, как и почему, но был убежден в этом. Все становилось теперь простым и легким, ясным и чистым.

— Не сегодня! — прошептала она с жалкой улыбкой, когда он привел ее в спальню.

— Шш!

Он тоже улыбнулся и уложил ее в постель, как уложил бы сестру. Потом намочил край полотенца, промыл ей глаза.

Девушка обратила взгляд на окна в доме напротив, и на лице ее отразилось беспокойство. Тогда Адиль бей принес из кабинета большие листы серой бумаги и прикрепил их к окнам.

— Вот! Мы у себя дома.

Оба чувствовали себя усталыми. Глаза еще лихорадочно поблескивали. Они улыбались, как улыбаются люди, чудом избежавшие катастрофы.

Снизошла благодать! Адиль бей не следил больше за Соней, не пытался понять, о чем она думает. Она улыбалась ему, и ничего более не требовалось ему для счастья.

— Перевод на рубли ничего не объяснит. На сто фунтов мы можем жить в хорошей квартире в современном районе Стамбула, есть досыта, ходить в театр каждую неделю, и ты сможешь нарядно одеваться.

— А правда, что там на улицах вечером можно читать, так ярко они освещены?

— Всю ночь. А вдоль Босфора много маленьких кафе, где играют турецкие музыканты, а посетители пьют “раки” и едят “мезет”.

— Мезет?

— Такая смесь всего понемножку: рыбки, оливки, огурцы, копчености, и вот жуешь их не спеша, слушая музыку, глядя, как по воде скользят каики…

Наконец Соня уснула. Впервые он смотрел, как она спит, и наклонялся, чтобы получше рассмотреть ее. Во сне лицо ее опять становилось бледным и чистым.

Еще стоя у двери, он сказал: “Мы уедем вместе. Соня!” И она в ответ быстро обняла его обеими руками.

А теперь пусть себе шумит вода на этой черной и мокрой улице. Скоро они ее больше не увидят. Время от времени окно в доме напротив опять открывалось. Колину не спалось, он выглядывал на улицу, потом возвращался к спящей жене.

Когда Соня в первый раз открыла глаза, она еще какое-то мгновение собиралась с мыслями и внимательно” смотрела в лицо Адиль бея.

— Вы не спите? — спросила она тихо.

— Еще сплю.

— Это правда, что вы так меня ревновали?

— До того ревновал, что ненавидел все, что вас окружает, даже вашего брата, его спокойствие, его манеру стоять по вечерам у окна, опершись о подоконник.

— Он много работает, — сказала она.

— И верит в то, что делает?

— Хочет верить. Об этом никто никогда друг с другом не говорит, даже брат с сестрой, даже муж с женой, в этом самому себе никто не признается.

И вдруг, сменив ход мыслей, спросила:

— А что, в Стамбуле много трамваев?

— По главным улицам трамвай ходит по меньшей мере каждые две минуты.

Она недоверчиво улыбнулась.

— У вас там есть друзья?

— Были, но я не хочу больше с ними встречаться.

— Почему?

— Потому что вы будете ревновать к ним, как я ревновал вас к клубу и даже к портрету Сталина на стене.

Адиль бей был во всем этом уверен.

Когда она опять задремала, раздался стук в дверь, и оба одновременно подняли голову. Не надо отзываться. Главное, лежать совсем тихо. Неизвестный еще раз постучал, попытался открыть дверь, но этого ему не удалось.

А что если он взломает замок? Адиль бей прижал Соню к себе, а когда шаги удалились, посмотрел на нее и шумно перевел дыхание.

Соня дрожала от испуга. Адиль бей обнял ее. Ему показалось, что он впервые держит ее в объятиях, а все, что было раньше, не в счет. Он уже забыл обо всем.

Наконец они уснули.

Потом наступил серый рассвет, едва заметный из-за серой бумаги, прикрепленной к окнам. Дом ожил. В коридоре умывались жильцы. Адиль бей проснулся и увидел, что Соня смотрит на него, широко раскрыв глаза. По ее лицу, по всей ее позе видно было, как она устала.

— Как было бы хорошо! — вздохнула она.

— Что?

— Жить где-то в другом месте, в Стамбуле, все равно где, жить, как на той фотографии!

Он не стал тогда раздумывать над ее словами. Или, вернее, ему смутно почудилась в ее голосе зависть, и он твердо сказал:

— Так оно и будет.

— Да, будет. А как вы это устроите?

— Еще не знаю, но придумаю что-нибудь.

— Дайте я оденусь.

Прежде она одевалась у него на глазах, но теперь попросила его подождать в кабинете. Он походил там в пижаме. Увидел разбитую чернильницу, разбросанные по полу дела, улыбнулся, глядя на г-жу Колину, которая за прозрачной оконной занавеской расчесывала длинные волосы.

Адиль бей слышал, как Соня ходит взад-вперед, угадывал все, что она делает, и был, как никогда, растроган, когда она появилась в дверях в своем черном платьице и даже в шляпке.

— Жаль уходить, — сказала она, нахмурясь.

— Зачем же вы уходите?

— Так надо.

— А если мы начнем с того, что поженимся здесь, в России? — Эта мысль только что осенила его.

— Это ничего не даст. Я останусь все равно русской, и мне ни за что не дадут паспорта.

— А что вы сейчас собираетесь делать?

— Прежде всего выйду отсюда так, чтобы меня не заметили. Потом вернусь домой. Позавтракаю. Приду сюда к девяти.

Он совсем забыл о консульстве. Опять взглянул на разбросанные бумаги и подумал, что все это не имеет никакого значения.

— Я займусь нашим отъездом.

Она уходила как всегда, но его вдруг охватил беспричинный страх, и он пробормотал, как всегда, когда был взволнован:

— Соня!…

— Ну что? Я приду к девяти часам.

— Да… Я знаю.

Он все еще держал ее руку. Не мог решиться отпустить ее.

— Что если вам остаться?

— Это невозможно.

Она показала на дом напротив. На пороге повернулась к нему, на мгновение улыбнулась:

— До девяти!

Адиль бей медленно побрился, потом, одевшись, вошел в кабинет и застал там уборщицу, которая держала в руке Сонину сумочку.

— Это секретарша забыла, — сказала она без тени смущения.

— Спасибо. Она скоро придет.

Вдруг он понял, куда нужно немедленно идти. До начала приема оставалось еще время.

На улице было холодно. Дождь сменился туманом, и с набережной едва проглядывала бухта. Какой-то пароход подавал гудки у входа в порт. Люди шли торопливой походкой.

Адиль бей вошел в здание из красного кирпича, где помещалось отделение газеты “Стандарт» — Русские работали там в американской обстановке.

— Мистер Джон здесь?

Ему показали на потолок, и он поднялся на второй этаж. Постучавшись в одну из дверей, Адиль бей вошел. Джон еще лежал. Из-за опущенных занавесок в комнате царила полутьма. Несмотря на это, он узнал посетителя, протер глаза и поскреб в затылке, отчего волосы встали дыбом.

— Я пришел попросить вас об одной услуге. Это очень важно, очень серьезно, — проговорил разом Адиль бей, не переводя дыхания. — Я непременно должен вывезти из России одну девушку. Паспорта у нее, разумеется, нет.

— Малышку? — безмятежно спросил Джон.

— Какую такую малышку?

— Ну, вашу мышку — секретаршу.

— Да. Я прошу вас держать это в полной тайне. Вы точно так же, как и я, знаете, чем она рискует.

— Рискует получить пулю! Послушайте, я поговорю об этом с одним знакомым бельгийским капитаном. Придете сюда вечером?

Джон свесил ноги с кровати и говорил сонным голосом, с недовольным видом оглядываясь по сторонам.

— А не могли бы вы повидать его пораньше, вашего капитана?

— Слушайте, Адиль бей, вы точно уверены, что девчонка впрямь готова уехать? Потому что, понимаете, на нее-то мне плевать, но вовсе не плевать на бельгийца, который может влипнуть в скверную историю.

— За Соню я ручаюсь.

— Разумеется!

— Что значит — разумеется?

— А вы еще не смахнули с пиджака несколько светлых волос. Где мои шлепанцы?

Затем открыл занавески, принял душ, оделся и ворчливо сказал:

— Я вас предупреждал.

— О чем?

— Я вам говорил, что долго вы здесь не пробудете. Вы делаете глупость, но это дело ваше. Конечно, лучше было бы удрать в одиночку, раз уж захотелось удрать.

Вместо завтрака Джон осушил бокал виски, не глядя на вспыхнувшего собеседника.

— Вы как раз созрели для того, чтобы натворить глупостей. Если я вас сейчас отпущу в город, убежден, вы добьетесь того, что вас арестуют. Где мой пиджак? Кстати, Пенделли просили передать вам привет. В настоящий момент они плывут мимо Самсуна, в вашей стране. Пошли?

Они вышли на улицу и погрузились в утреннюю сырость.

В этой части порта все пропахло нефтью. Через каждые пятьдесят метров им на пути попадался часовой, все они приветствовали американца.

— Вот это судно?

— Нет, то, которое позади него. Вечером закончат погрузку, и ночью оно, должно быть, уйдет. Там есть одна пассажирская каюта. У вас пропуск есть?

— Какой пропуск?

— Чтобы ходить по территории порта и подниматься на борт.

— Нет.

— Подождите-ка.

Джон заговорил с охраной, потом с какими-то людьми в форме. Адиль бею показалось, что он раздает им сигары.

— Идем! — сказал он, вернувшись. — Мы можем пробыть здесь не более получаса, потом сменят караул.

Капитан сидел без кителя у себя в каюте, расположенной в палубной надстройке, и писал письма. Джон обратился к нему со словами:

— Это турецкий консул. Скажите откровенно, можете ли вы ему помочь?

Капитан слушал, поглаживая себя по затылку, бросая время от времени взгляд на консула.

— Он влюбился в русскую девчонку и хочет вывезти ее из страны.

— Это возможно? — спросил Адиль бей.

— Все на свете возможно, — вздохнул капитан. — Только очень хлопотно.

— Почему?

— А вы что же, думаете, это так просто, тайком провести кого-нибудь на борт и спрятать на время досмотра?

— Но вы это уже делали?

— Еще как, черт возьми!

Капитан встал и открыл шкаф, где на плечиках висело несколько форменных кителей, плащей и клеенчатых дождевиков.

— Вот! Главное, чтобы внизу не было видно ног.

— Как это делается?

— Подвешиваем человека за руки, на высоте этих вешалок, и он съеживается, как только может. Русские, как правило, моих вещей не трогают. Они только смотрят, нет ли чего внизу, под ними.

— А если они вздумают обыскать шкаф? Капитан пожал плечами.

— Сколько времени это длится?

— Ожидание там, внутри? Может продлиться час, но может и день. Прошлый раз они оставались на борту с полудня до девяти часов вечера.

— А воздуха там достаточно?

Адиль бей понимал, что раздражает собеседников вопросами, но не мог их не задавать.

— А барышня способна хотя бы не хлопнуться в обморок?

— Я за нее ручаюсь.

Джон между тем вынул из шкафа бутылку пива, налил себе и теперь смотрел на турецкого консула с тихой жалостью.

— Так все говорят!

— Клянусь вам. Она не такая, как другие.

— Разумеется! Стаканчик пива? Настоящее пльзеньское.

Адиль бей отказался, он хотел немедленно узнать о решении.

— Полагаю, вы в Стамбул заходите?

— Мы, как всегда, проходим Босфор. Час стоим на рейде, но высадить никого не можем, у нас транзитный рейс.

— А где можно высадиться?

— В Антверпене. Будем там через двадцать дней.

Что поделаешь! Адиль бей согласился бы даже на Сан-Франциско!

— Вас это устраивает? Если у вас документы в порядке, вы займете пассажирскую каюту. Она здесь, рядом.

— А как провести на борт девушку?

— Это уже другой разговор, и касается он главным образом ее лично. Плавать она умеет?

Адиль бей не был в этом уверен, но знал, что она часто бывает на пляже.

— Да, — твердо заявил он.

— В таком случае лучше всего будет, чтобы она вошла в воду довольно далеко отсюда, как только полностью стемнеет, и плыла бесшумно. Мы спустим трос с левого борта, и как только она за него уцепится, поднимем ее наверх. Ну, конечно, если с суши ее заметят или что-то услышат, пристрелят без колебаний.

— Договорились на сегодняшний вечер, — сказал Адиль бей, вставая.

Капитан и Джон переглянулись. Адиль бею даже не пришло в голову поблагодарить их, так он спешил сообщить Соне эти новости. Джон проводил его до набережной.

— Думаете, это очень опасно?

— Опасно.

— Сколько раз это кончалось удачно?

Он жаждал подробностей, но Джон уставился куда-то в сторону.

— А вы будете на борту? — спросил Адиль бей.

— Не знаю.

Почему его окружают такие равнодушные люди? Ему хотелось встряхнуть их, закричать:

— Неужели вы не понимаете, как это важно, ведь речь идет о жизни, моей жизни!

Нет, они не понимали! Они думали о собственных делах и обращались с ним как с больным!

— Не слишком показывайтесь людям, пока вы в таком состоянии, — посоветовал Джон, расставаясь возле нефтеперерабатывающего завода. — А то могут что-то заподозрить. Если до сегодняшнего вечера стрясется какая-нибудь неприятность, вы меня застанете в помещении газеты. А после десяти — в баре.

У Адиль бея перехватывало дыхание, с такой скоростью шел он сквозь туман, осыпавший его пальто белым бисером. Ему казалось, что набережной не будет конца, что он никогда не доберется домой, что этот день будет самым длинным в его жизни. Что еще ему надо делать? Получить визу для себя, ее дадут ему сразу же. Он заявит, что ему надо ехать в Турцию для срочной операции.

Что касается Сони, ей не нужно в дорогу никаких вещей. Не надо лишних сложностей. Надо действовать возможно быстрей! И покончить с этим! А когда он услышит, как гремит якорная цепь…

Бегом взлетел он по лестнице и замер на мгновение, не решаясь войти.

— Соня!

В кабинете было пусто. На стульях в ожидании сидели посетители. Первый из них встал с документами в руках.

Адиль бей бросился в спальню, где уборщица застилала кровать.

— Моя секретарша?

— Она не пришла.

Было одиннадцать часов, а она обещала прийти в девять. Он неподвижно стоял посреди комнаты, медленно переводя взгляд на окна дома напротив. Они были закрыты, только на черных стеклах вырисовывались белые цветочки занавесок.