"Роковой котенок" - читать интересную книгу автора (Браун Картер)

Глава 6

Айван Оллсоп выглядел словно изысканный английский джентльмен, сошедший с картины, особенно когда стоял и смотрел в окно на свою зеленую лужайку, цветущие кусты и безупречный бассейн. Солнечный свет позднего утра акцентировал его благородное лицо с высоким лбом и тонким прямым носом. Он медленно провел пальцами по своим пышным каштановым волосам.

— Бедный Клайв! — произнес он красивым глубоким басом, отчетливо выговаривая каждое слово. — Нам всем его будет так не хватать! — Он повернулся ко мне, его глубоко посаженные умные серые глаза смотрели сквозь меня. — Полагаю, вам не довелось его знать при жизни, мистер Холман?

— Увы, — согласился я. — Чарли Стерн посоветовал мне переговорить с вами о Леонарде Риде. Думаю, Джордана мы тоже не сможем обойти в нашей беседе.

— Чарли позвонил мне вчера довольно поздно и предупредил, чтобы я ждал вашего визита. — Он вежливо улыбнулся. — Друг Чарли — мой друг, мистер Холман. А не поговорить ли нам на террасе? Я предпочитаю получать причитающуюся мне норму ультрафиолетовых и инфракрасных лучей, когда не работаю. Мое представление об аде — это студия, где никогда не выключаются лампы дневного света. Вот почему мне необходим естественный солнечный свет — в качестве противоядия!

Я проследовал за ним на террасу, где он тут же расстегнул рубашку, оголив стройный, атлетический торс. Потом уселся в шезлонг на краю бассейна и пригласил меня занять точно такой же. Появился слуга-японец с подносом, на котором стояли два высоких бокала с янтарной жидкостью. После того как слуга поставил поднос и снова исчез в доме, я вопросительно посмотрел на Оллсопа.

— Этот напиток популярен в Чикаго, — объяснил тот. — Его называют “Улыбкой губернатора”. Замечательный завтрак. Апельсиновый сок, мед, пророщенная пшеница и на три унции джина. Кладете все это в миксер и добавляете немного колотого льда. Я нахожу этот коктейль очень полезным.

— На вкус превосходно, — согласился я пару секунд спустя.

— Все дело в джине, — самодовольно пояснил Оллсоп. — Сейчас мне необходимо что-то выпить, чтобы расслабиться. Утро было просто ужасным: полиция и разговор по телефону с Леонардом, который мне показался очень встревоженным.

— Полиция?

— Полиция сначала навестила Леонарда, а потом заявилась ко мне. Воображаю, Леонард наверняка нагородил им всякой чепухи. Хотя, — Оллсоп понимающе пожал плечами, — полагаю, бедняга был смертельно перепуган. Лейтенант, похоже, потерял ко мне всякий интерес, как только я сообщил ему, что уже несколько недель не видел Клайва. Со времени той самой вечеринки, когда он вдруг решил переехать на более зеленые пастбища.

— То есть к Риду?

— Точно. — Оллсоп неуверенно улыбнулся. — Я искренне старался сделать так, чтобы мальчику было здесь удобно, но он не остался. Вероятно, форма моего бассейна оскорбляла его изысканный вкус. В таких вещах всегда бывает ужасно трудно разобраться. — Он допил свой напиток и поставил бокал на столик, стоящий между нами. — Тот, кто убил беднягу Клайва, по словам лейтенанта, старался сделать так, чтобы все выглядело как самоубийство. Только вот перестарался. Я мало чем мог помочь полиции, но лейтенант остался доволен, когда я упомянул кузину Клайва. Барышню по имени Зои Парнелл. Леонард наверняка забыл о ней. Вполне объяснимо. То есть я хотел сказать, что он был жутко расстроен, когда разговаривал со мной по телефону после этого. В конце концов, эта девица жила в его доме, пока Клайв был с ним.

— Вы полагаете, что Джордана убил Рид? — спросил я напрямик.

— Мой дорогой... — Это предположение доставило ему боль. — Нет, конечно. О, я слышал удивительную теорию Чарли Стерна насчет мании величия, которой страдает Леонард, но я в это не верю. Думаю, Леонард вполне способен убить в приступе гнева, не рассчитав свои силы. Но никогда не поверю, что он способен на хладнокровное убийство.

— А вы были знакомы с Лестером Андерсоном — тем самым, который покончил с собой?

— Да, я был с ним знаком. Довольно милый мальчик, но я всегда считал его немного неуравновешенным. Он также укладывается в теорию Чарли, верно? — Оллсоп непринужденно хихикнул. — Должен сказать, когда дело доходит до воображения и фантазий, тягаться с Чарли едва ли кто может. Хотя и сам Чарли мне всегда казался “плодом воображения”. Он живет жизнью какого-то феодала пятнадцатого века. Когда Стерн устал коллекционировать предметы, то принялся коллекционировать людей. В наше время, когда жизнь кажется слишком политизированой и скучной, думаю, это довольно примечательно, верно?

— Что вы подразумеваете под словами “коллекционирование людей”? — поинтересовался я.

— Вы никогда не встречались с его слугой Джоном? — Оллсоп выждал, пока я не покачал отрицательно головой. — Ну, Джон в своем деле мастак. Он ростом около семи футов и сложен как горилла. Если один из тех, кем владеет Стерн, заслужит нерасположение господина, тогда бедняге приходится отведать того, что у этого Джона называется “дисциплинарным взысканием”. Полагаю, что единственная причина, почему Чарли не натравил Джона на Леонарда тогда в ресторане, такова: Чарли боялся, что Леонард одержит над ним верх.

Я допил оставшийся в моем бокале янтарный напиток, а потом закурил сигарету. Если Айван Оллсоп намеревается мне что-то поведать, то мне придется ждать чертовски долго, чтобы выяснить, что именно.

— Вот что я пытаюсь сказать, — продолжал он, словно прочитав мои мысли, — Чарли и самого можно определить как параноика с манией величия. Поэтому определение, которое он дал Леонарду, не впечатляет. С другой стороны, игнорировать его полностью тоже нельзя. Стерн — слишком опасный человек, чтобы не принимать его во внимание.

— Кто бы ни убил Джордана, очевидно, он старается бросить подозрения на Рида, — сказал я. — Вы считаете, что Стерн на такое способен?

— Мой дорогой, — улыбка Оллсопа стала снисходительной, — Чарли способен на все, что угодно. Он ненавидит Рида с того самого фиаско в Испании, которое стоило ему состояния, а потом еще Леонард вышвырнул его в окно в ресторане. Я бы сказал, у Чарли есть веские мотивы инсценировать убийство и свалить всю вину на Леонарда. — Глубоко посаженные серые глаза чуть было мне не подмигнули. — Полагаю, мне следует добавить, что и у меня имеются веские мотивы сделать то же самое. Леонард увел Клайва от меня, а тот был моим близким другом. Леонард поступает так со мной уже во второй раз. Два раза кряду — это слишком много, вы согласны?

— А кто был первым?

— Вы не удивитесь, если я назову имя Лестера Андерсона?

— Да нет, — ответил я.

Оллсоп презрительно пожал плечами:

— Вся беда в том, что Леонард в последнее время вел себя слишком рискованно, и его гомосексуальность приобрела огласку.

Японец-слуга снова, казалось, материализовался из воздуха, и Оллсоп бросил на меня вопросительный взгляд:

— Хотите еще порцию “Улыбки губернатора”, а может быть, чего-нибудь еще?

— Нет, спасибо, — отказался я.

— Думаю, я тоже воздержусь, — сказал он слуге, а потом снова сосредоточился на мне. — Кстати, о мотивах. Вы не думали насчет кузины Клайва, этой барышни Парнелл?

— У нее тоже был мотив? — Я решил сыграть под простака.

— Ну, я думаю, был... — В голосе Оллсопа слышался полный диапазон оттенков, от снисходительности до любезности. — Вам известно, что она переехала в дом Леонарда вместе с Клайвом? По ее словам, для того, чтобы защитить его, но я думаю, у нее просто не было денег. Во всяком случае, она все время действовала Леонарду на нервы, пока тот в конце концов не потерял терпение и не причинил ей какую-то неприятность. Так мне рассказывал Клайв, хотя и не вдавался в подробности. С тех пор она наверняка возненавидела Леонарда, да и своего кузена Клайва тоже — за то, что он допустил такое. Поэтому, я думаю, есть вероятность, что барышня решила отомстить, убив своего кузена и подстроив все так, чтобы за убийство арестовали Леонарда.

— Вы не слишком-то любите женщин, верно, мистер Оллсоп? — буркнул я.

— Я их совсем не люблю, — непринужденно ухмыльнулся он. — Мой милый, я думал, это совершенно очевидно!

— Когда Клайв Джордан рассказал вам о том, что произошло с Зои Парнелл?

— Как раз перед тем, как они уехали от Рида. Однажды вечером Клайв мне позвонил и целых двадцать минут слезно жаловался. Это было невыносимо. В конце концов, когда я уже был готов бросить трубку, он спросил, нельзя ли ему вернуться ко мне. Мальчик просто не мог понять, что обратного хода нет. Когда я ему сказал об этом и напомнил, что он по собственной воле ушел от меня тогда на вечеринке, Клайв ужасно обиделся, и мне ничего не оставалось, как повесить трубку. Он всегда был чувствительным мальчиком.

— А Лестер Андерсон?

— Это другое дело. Я не слишком уговаривал его остаться, ведь он воспылал искренним чувством к Леонарду. Поэтому когда в конце концов Лестер Леонарду надоел, то не смог этого перенести, бедняга!

— А я-то думал, что все было наоборот. Разве это не Андерсону надоел Рид?

— Не сомневаюсь, что Леонард вам все преподнес именно так. — Оллсоп отбросил со лба светло-каштановый локон. — Я слышал другую версию.

— А тот лейтенант из полиции не сообщил вам никаких подробностей об убийстве?

— Очевидно, что убийца постарался придать случившемуся вид самоубийства. Обнаженный Клайв лежал на полу с пистолетом в руке. Лейтенант сказал: сначала все решили, что это самоубийство. Потом кое-что показалось подозрительным. Клайв не оставил записки. Он принял душ, его одежда была аккуратно разложена на постели. Это казалось нелогичным. А кроме того, на пистолете оказались отпечатки одного лишь Клайва и никаких других. Это означает, что пистолет был чисто вытерт до того, как его вложили в руку Клайву. Лейтенант сказал, что вскрытие указывает на убийство, потому что у Клайва в желудке было обнаружено достаточно гиосцина, чтобы вызвать у него кому.

— Значит, убийца застрелил его, когда он находился в бессознательном состоянии, — резюмировал я. — И вытер пистолет, прежде чем вложить его в руку Клайву. Но мысль об аутопсии, в результате которой гиосцин наверняка будет обнаружен, ему в голову не пришла. Следовательно, убийца либо глуп, либо хочет казаться глупым, намеренно сводя на нет все свои попытки выдать убийство за самоубийство.

— Совершенно верно, — безразлично согласился Оллсоп. — Установлено, что смерть наступила вчера, где-то между восемью и девятью вечера. Лейтенант вежливо осведомился, где я находился в это время, и я сообщил ему, что был здесь, но, К несчастью, разрешил своему слуге взять выходной, поэтому ему пришлось поверить мне на слово. Он заметил, что и у Леонарда на это время тоже нет алиби и что мы оба разочаровали его; он считал, что великие голливудские звезды живут полнокровной светской жизнью. Очень забавно!

Я быстро произвел собственные подсчеты. Когда я оставил Зои Парнелл в квартире на верхнем этаже двухквартирного дома, еще не было восьми. Она наверняка позвонила Фриде Паркин сразу после того, как я ушел, и попросила ее встретиться со мной в баре “Бонго”. Значит, у Зои тоже нет алиби. Интересно знать, имеется ли алиби у Чарли Стерна? У Фриды оно железное. И у меня. Ведь мы вместе находились в баре как раз в то время, когда Джордан был убит.

— Не думаю, что я могу быть вам чем-то еще полезен, мистер Холман. — Оллсоп вежливо зевнул — Если только у вас нет ко мне больше вопросов. Я не хочу, чтобы Чарли подумал, что я невежливо обошелся с тем, кому он лично покровительствует.

— Пока, — сказал я, — мы только можем предположить, что единственной причиной, по которой был убит Джордан, является чье-то намерение свалить вину на Леонарда Рида. Вам известен кто-нибудь, кто имел бы вескую причину желать смерти Клайву Джордану?

— Два отвергнутых любовника, — без колебаний ответил тот. — Леонард и я. — Тут он откинул голову и рассмеялся. — Простите, — извинился он позднее, — просто у меня вызывают прямо-таки истерический хохот квадратные глаза собеседников, когда употребляешь привычную терминологию в несколько ином контексте.

— Неужели? — огрызнулся я. — Ну что ж, благодарю вас за то, что потратили на меня время.

— До того как вы уйдете, — быстро вставил Оллсоп, — могу я задать вам один вопрос, мистер Холман? Чарли сказал мне, что ваш договор с Леонардом остается в силе лишь до тех пор, пока вы не удостоверились, что он виновен, в противном случае вы не станете его защищать. Это верно?

Я кивнул в знак согласия, и он радостно улыбнулся:

— В таком случае мне бы хотелось пригласить вас завтра на вечеринку. Что-то вроде поминок перед погребением Клайва. Там будут все. Возможно, вам будет небезынтересно понаблюдать за контактами в подмазанном алкоголем виде.

— Возможно, — согласился я. — Во сколько?

— Около девяти. Никакого официоза, мой дорогой, поэтому одевайтесь во что-нибудь посвободнее и приезжайте.

— Не забыть откопать в шкафу гавайскую юбочку, — съязвил я.

— На вашем месте я бы не стал так беспокоиться, — томно сказал Оллсоп. — Честно говоря, не думаю, что это ваш стиль, мистер Холман.

Мальчик-слуга проводил меня до двери. Я уселся в свой автомобиль и медленно, с большой осторожностью поехал через фешенебельный Бель-Эр, не веря своим глазам. Даже воздух, которым я дышал, казался мне подозрительным, но тут я решил, что если мое подсознание может создать такую сложную фантазию, то оно никак не могло позабыть о такой простой вещи, как воздух. И какого черта я загнал в свое подсознание это сборище омерзительных типажей: Фрида, Зои, Чарли Стерн, Айван Оллсоп и остальные? Не забыть еще и Леонарда Рида! Я горько посетовал про себя: разве, черт побери, кто-нибудь может забыть Леонарда Рида?! За последние восемнадцать часов дело дошло до того, что каждый раз при виде кошки мое подсознание вопит голосом Леонарда:

«Мышка! Оставь в покое свою мамашу!»

Когда я припарковал свой автомобиль в Уилшире, был почти полдень. Я направился к офису фирмы “Герберт Уолкер и компаньоны”. Интерьер выдержан в стиле, предполагающем, что связи с общественностью приносят достаточный, хотя и не слишком большой доход. Даже секретарша в приемной выглядела тенденциозной и сдержанной. Ее светлые волосы с выбеленными прядями аккуратно лежали на голове, словно шапочка. Широкая улыбка демонстрировала великолепные зубы, не требующие услуг дантиста, а большие голубые глаза знали, на чем сфокусировать внимание. Ее синее шелковое платье у шеи завязывалось бантом и призывно драпировалось вокруг глубокого выреза. К сожалению, нижняя половина ее фигуры, начиная от талии, была скрыта массивным письменным столом.

— Чем я могу вам помочь?

В ее голосе слышались нотки приглушенной интимности, которые все хорошие секретарши отрабатывают в ванной комнате под душем.

Я вручил ей визитку — на ней значилось: “Промышленный консультант” — и сказал:

— Мне бы хотелось видеть мистера Уолкера.

— Вам назначено, мистер Холман?

— Если вы сообщите ему, что Чарли Стерн настоятельно посоветовал мне переговорить с ним, возможно, меня включат в расписание.

Девушка немного поколебалась, потом сняла трубку телефона. Через десять секунд она одарила меня счастливой улыбкой и сообщила, что мистер Уолкер примет меня немедленно, третья дверь налево. Тут я без всякого триумфа понял, какое магическое действие производит имя Чарли Стерна. Третья дверь налево ввела меня в кабинет, достаточно большой, чтобы вместить целую бейсбольную команду, хотя в нем едва хватало места для самого Герберта Уолкера.

Он весил явно больше двухсот пятидесяти фунтов, и большую часть этого веса составлял жир. Его телеса со всех сторон выпирали из кресла, а приветливая улыбка была явно профессиональной привычкой.

— Присаживайтесь, мистер Холман, — загудел он. — Чтобы выбраться из этого проклятого кресла, мне требуется около пяти минут, а мы ведь оба люди занятые, верно?

— Конечно.

Я уселся и принялся разглядывать его через стол.

— Чарли звонил мне, сказал, что вы скоро меня навестите. — Он нежно погладил свою лысину, а глазки-буравчики с разноцветными точечками на радужке сверлили меня, выглядывая из жировых складок. — Сказал, что вы хотите переговорить со мной о Леонарде Риде.

— Не совсем, — ответил я, поскучнев. — Он посоветовал мне конфиденциально побеседовать о Леонарде Риде с Айваном Оллсопом, и если этот разговор меня не удовлетворит, тогда мне следует обратиться к Герберту Уолкеру. Цитирую его дословно: “...к одному из влиятельнейших людей в киноиндустрии наших дней”. Так вот, конфиденциальный разговор с Ливаном Оллсопом меня не удовлетворил.

Уолкер развернул большую толстую сигару и осторожно прикурил. Я решил, что это дает ему время подумать, и лениво размышлял, зачем оно ему понадобилось. Золотая зажигалка выглядела немного вульгарной, но тут я великодушно решил, что и сам его бизнес тоже слегка вульгарен.

— Видите ли, мистер Холман, я могу изложить вам только голые факты, которые Чарли попросил меня вам сообщить, конечно строго конфиденциально.

На какое-то мгновение его широкая профессиональная улыбка стала похожей на вопросительный знак.

— Никто в этом городишке никогда не говорит ни с кем иначе, чем конфиденциально, зачем же нарушать правило? — ответил я. — Выкладывайте свои голые факты, мистер Уолкер. Даже острый нож не разомкнет мне уста.

Он еще пару минут рассматривал меня, потом, очевидно, решил, что никто не осмелится подставить его.

— Ну, Леонард Рид пришел к нам где-то полгода тому назад и попросил заняться его связями с общественностью. Вы же понимаете, мистер Холман, мы не просто занимаемся рекламой, мы делаем гораздо больше.

— Создаете определенный имидж и сохраняете его в первозданном состоянии, что, насколько я понимаю, очень даже непросто.

— Вы замечательно все изложили. — На этот раз профессиональная улыбка не имела никакого подтекста. — Вижу, мы прекрасно находим общий язык, мистер Холман. Вот только с Леонардом Ридом эта задача оказалась невыполнимой. Ровно через три месяца мы разорвали контракт, и это был первый и единственный раз за пятнадцать лет существования нашей компании. Когда мы заключали контракт с мистером Ридом, мы отдавали себе отчет в том, что нам придется преодолевать в данном случае одну деликатную личную проблему, вы меня понимаете?

— То, что он гомосексуалист и не скрывает этого? Уолкер бросил на меня взгляд, полный боли:

— Ну, я не стал бы так резко выражаться, но вы совершенно правы. Мы осуществили интенсивное и глубокое изучение Леонарда Рида — как личности, так и жизни, которую он ведет, — и сделали два основных вывода. В общественной жизни он довольно преуспевающий человек и занимает значительное место в мировом кинематографе, но вот его личная жизнь — это что-то невероятное! И, кроме того, у него, к сожалению, есть привычка делать свою частную жизнь общественным достоянием. Потому мы подготовили план, посредством которого надеялись отучить его выставлять свою интимную жизнь напоказ, а также представить общественному мнению приукрашенный вариант его личной жизни. Прежде всего необходимо было объяснить, почему мужчина в его возрасте ни разу не был женат. Один из моих авторов состряпал душещипательную историю о единственной большой любви в его жизни, которая трагически погибла от какой-то редкой болезни в возрасте двадцати двух лет, и с тех пор память о ней...

— Пожалуйста! — Я на мгновение закрыл глаза. — Избавьте меня от подробностей, мистер Уолкер, а то у меня на нервной почве разовьется язва желудка.

— Мы даже убедили Джейни Броган, ведущую очеркистку, которую читают все киноманы, взять у него интервью. — При этом воспоминании гора жира содрогнулась. — Оно продолжалось всего десять минут. Она что-то ему сказала, Леонард разозлился и обозвал ее устаревшим отхожим местом, которому следовало бы стоять где-нибудь на задах фермы, вместо того чтобы кропать свои зловонные очерки!

— Значит, Леонард Рид повел себя возмутительно, и вы разорвали с ним контракт, — заключил я. — Чарли Стерн хотел, чтобы вы рассказали мне именно это?

Уолкер пыхнул сигарой, нервно помассировал свой тройной подбородок, потом неохотно решился:

— Полагаю, он хотел, чтобы я рассказал вам о Гвен Андерсон. Именно из-за нее мы разорвали с ним контракт.

Я почувствовал нервный спазм где-то глубоко в желудке.

— А она что, родственница тому самому Лестеру Андерсону, который покончил с собой шесть недель тому назад?

— Его сестра. Если вам уже все известно о Лестере, это облегчает мою задачу, мистер Холман. Он одно время жил у Рида, а его сестра, старая дева, которая была на восемь лет его старше и придерживалась строгих моральных принципов, прослышала об этом. Поэтому она приехала повидаться с Лестером и убедить его порвать эту связь. Когда он отказался, она настояла на встрече с Ридом. Тот рассмеялся ей в лицо и велел убираться к чертям собачьим из его дома. Она высказала ему все, что о нем думала, не выбирая слов. Это сильно задело Рида за живое. Он ее ударил. — Уолкер медленно покачал головой. — Можете себе представить, как силен такой крупный мужчина, как Рид, мистер Холман. А эта старая дева тридцати одного года от роду ростом была всего около пяти футов на каблуках и весила девяносто восемь фунтов. Он не просто ее ударил, он ее избил. Слава Богу, Андерсон позвонил мне! Когда мы отвезли ее в частную лечебницу, оказалось, что у нее сломана челюсть в трех местах, переносица была не сломана, а раздроблена и она лишилась шести передних зубов. Один из них врезался ей в глотку.

— Ужасающая картина, мистер Уолкер, — сказал я, снова ощутив нервный спазм в желудке. — И что случилось потом?

— Брат уговорил ее замять это дело ради него, и она согласилась. Рид оплатил все счета за оказание медицинской помощи и за пребывание в частной лечебнице, а кроме того, вручил наличными пятнадцать тысяч долларов в знак примирения. Риду чертовски повезло: после самоубийства брата Гвен раздула бы это дело на весь мир, если бы мои адвокаты заранее не позаботились о том, чтобы она письменно подтвердила, что не имеет к Риду никаких претензий.

— И как она сейчас? В смысле здоровья?

— Хирурги здорово над ней потрудились. Конечно, ее лицо несколько изменилось, да и дантистам было непросто сделать подходящий протез, учитывая сломанную в трех местах челюсть... — Уолкер неожиданно фыркнул. — Я разорвал контракт с Ридом в тот самый день, когда она подписала соглашение об отсутствии претензий. Я сказал Риду, что мечтаю только об одном — плюнуть на его могилу. После того как Андерсон совершил самоубийство, я связался с его сестрой. Гвен на какое-то время совершенно вышла из строя, и мне пришлось снова отправить ее подлечиться. Но это я сделал исключительно ради нее, а не ради Рида, вы же понимаете?

— Я вам верю, — искренне сказал я. — А где она сейчас?

— В нашем чикагском офисе. Я нашел ей там работу, и мне передавали, что она прекрасно с ней справляется. Калифорния потеряла для нее всякую привлекательность.

— Полагаю, вы правы, — сказал я. — Чарли Стерн хотел, чтобы вы поведали мне именно эту историю о Леонарде Риде?

— Вам это помогло, мистер Холман?

— Еще не знаю, — признался я. — Подобные истории перевариваешь не сразу. Но все равно спасибо, мистер Уолкер.

— Не стану утверждать, что мне это доставило удовольствие, мистер Холман. — На его лице снова появилась профессиональная улыбка. — Заходите в любое время.

— Друг Чарли Стерна — ваш друг, — сказал я, избавив тем самым его от лишнего беспокойства, а потом вышел из кабинета.

Секретарша одарила меня дежурной улыбкой и сказала:

— До свидания, мистер Холман, — своим натренированным голосом с нотками приглушенной интимности.

— Как вы можете назначать мне свидание, если мы еще практически незнакомы? — жалобно осведомился я.

— Но мы же... О! — Ее глаза заблестели. — Меня зовут Сара Кронин.

— А я — Рик Холман, — догадливо подхватил я.

— Я знаю. Это написано на вашей визитной карточке.

— Вы кажетесь мне той отраслью кинопромышленности, которая нуждается в моей консультации. — Я одарил ее улыбочкой опытного продавца. — Я специализируюсь на консультациях.

— Вся беда в том, что я сижу здесь как привязанная с девяти до пяти, — печально сказала она.

— Я провожу консультации только по вечерам. Не хотите ли пойти со мной на одну голливудскую вечеринку завтра вечером?

— Надеюсь, вы не предложите мне кинопробу, а потом окажется, что гостей всего двое: вы и я? — спросила она c сомнением.

— Клянусь, все будет на уровне. — Я приложил руку к сердцу. — Не исключено, что вечеринка может оказаться скучной, но я не думаю. Во всяком случае, мы всегда сможем оттуда уйти.

— Дайте мне время подумать. — Девушка задумчиво надула губки. — У меня есть ваша визитная карточка.

А что, если я позвоню вам, когда приму окончательное решение?

— Конечно, — сказал я, — но не тяните слишком долго. Тысячи очаровательных старлеток горят желанием занять ваше место.

По пути к автомобилю я вспомнил, что настало время ленча, но рассказ Уолкера, видимо, лишил меня аппетита.