"Игра во все руки" - читать интересную книгу автора (Алейников Кирилл)

ГЛАВА XIII

Он открыл глаза.

Странно, но почему-то такое простое движение далось с трудом, словно веки были чудовищно тяжелы, словно к ним были подвешены пудовые гири.

Сначала он ничего не видел, и подумал даже, что вовсе не открывал глаз, но вскоре осознал, что смотрит на небо. Звездное небо, усыпанное миллионами крошечных сверкающих точек. Ночь.

Отчего-то пришло ощущение, что когда-то он был там, на небе… абсурд. Впрочем, почему абсурд? Вполне вероятно, что когда-то он бывал на одной их тех звезд, ведь их так много…

К мозгу стали приходить сигналы от тела. Вроде бы тело оставалось целым: ноги, руки — на месте, ран не чувствуется. Зато чувствуется холод. Зимний холод, стужа, мороз. Но этот факт не волнует.

Почему?

Он догадался, что лежит в снегу, и сверху также накрыт снежным покрывалом. Нормальный человек давно бы уже окоченел, помер от переохлаждения, от загустения крови, от остановки сердца.

Нормальный человек.

Но кто тогда я? — спросил он сам себя. — Не человек?

Да, ты не человек, ответил внутренний голос.

Диалог не смог развиться, потому что все тело содрогнулось, сложилось пополам от дикой боли. Он перевернулся на живот, с трудом сгибая онемевшие суставы, и застонал. Застонал странно, как раненый зверь, а не как человек. Хотя, он ведь не был человеком…

Что за боль скрутила тело? Отчего она так знакома? Может быть, дают знать о себе прежние ранения?

Нет, не раны — он быстро это понял. Такую боль, адскую, страшную, мутящую разум может причинить лишь инстинкт, окрещенный жаждой. Или голодом, что одно и то же. Он хотел есть, пить, рвать плоть, захлебываться кровью…

Рвать плоть? Захлебываться кровью? Откуда такая потребность? Разве я хищный зверь?

Искрой в мозгу вспыхнула догадка: да, я какой-то зверь. Судя по ощущениям тела, достаточно крупный. Волк или медведь. Или леопард. Раз вокруг лежит снег, значит, я могу быть снежным барсом.

Судорога снова скрутила его пополам и заставила повернуться в прежнее положение — на спину.

Да, я хищник. И мне во что бы то ни стало необходимо начать охоту. Надо только встать на ноги (или на лапы?), лизнуть для бодрости пушистого снега, и побежать, побежать, побежать, вынюхивая след.

Он снова перевернулся на живот, но теперь — по собственной воле. Подогнув под себя конечности, он попытался встать. Не получилось. Тогда он снова попытался. На этот раз попытка завершилась более или менее успешно — он стоял, покачиваясь, на четвереньках, и туманными глазами, в которых взрывались фейерверки разноцветных колец, смотрел на снег.

В конце концов, он опять рухнул в сугроб, зарывшись лицом. Нет, не хватает сил.

Не сразу он осознал, что слышит чьи-то голоса. Собратья? Другие волки-медведи-барсы? Или те, кто должен охотиться на меня?

Ответ дали все те же инстинкты — они не стали кричать, что необходимо прятаться, а наоборот подначивали подать в ответ голосам какой-то знак. Свой голос.

Он тихо застонал. Голоса умолкли. Он застонал громче, и услышал, что под чьей-то поступью хрустит снежный настил. Хруст приближался, пока кто-то над самой головой не произнес:

— Боже правый, как он здесь очутился?

Их было двое. Люди. Они схватили пребывающее на грани голодной смерти, не осознающее самое себя существо под мышки и куда-то поволокли. Что-то говорили, но что, было трудно разобрать. Лишь две фразы:

— Такое впечатление, будто он с самолета выпал, — тихо сказал один голос.

— Да нет, коридор в трехстах километрах на юг. Этот, наверное, прямо с неба свалился, — возразил второй.

Определенно, я с неба, мысленно согласился тот, кого тащили. С неба, но не с самолета, не из космоса, не с далекой звезды. Нет.

Он попытался попросить чего-нибудь поесть. Или попить. Крови. Стал мычать, борясь с одеревеневшими губами и монолитным языком. Люди остановились, один из них приложил ухо к посиневшим устам того, кого тащил. Попытался прислушаться. Приблизил ухо к самым губам, даже нечаянно затронул их…

Внезапно округу встревожил крик. Крик боли и страха, крик отчаяния и ужаса. Один из мужчин — это были мужчины — отскочил, держась двумя руками за шею. Сквозь пальцы фонтаном брызгала кровь, орошая белое покрывало. Он сделал несколько шагов и упал.

Кровь, он почувствовал этот вкус. Вкус жизни и смерти. Терпкий, сладковатый, густой, с металлическим оттенком. Кровь.

Он зарычал. Зарычал, как настоящий хищный зверь. В два прыжка он оказался рядом с упавшим мужчиной, раскинул его руки и вгрызся в шею, жадно всасывая желанную жидкость. По телу заструились потоки энергии, наполняя окаменевшие мышцы силой. С каждым глотком силы становилось больше, и вместе с нею росла жажда. Голод и жажда.

Второй мужчина вскинул ружье и выстрелил два раза подряд. Выстрелил крупной дробью и не промахнулся. Но боль от попадания сейчас не волновала его. Он продолжал сосать кровь, и уже начал отрывать податливые, теплые и мягкие ткани от своей жертвы, заглатывал их, не жуя, как удав.

Ещё два выстрела. На этот раз мужчина промахнулся. С диким воем он помчался прочь, не разбирая дороги. Прочь от жуткого зрелища, зрелища того, как человек пожирает человека.

Но я не человек, усмехнулся про себя хищник. И никогда им не был.

Оторвав окровавленный рот от мертвого тела, он быстро оглянулся в поисках второй жертвы. Лес. Тайга. Высокие деревья. Кажется, с запада подул ветер. Наверное, будет пурга.

Он быстро определил местонахождение убегающего мужчины и даже не удивился, что в один миг оказался перед ним, перекрывая дорогу. Мужчина охнул, запнулся и упал ничком. Встать он не успел.

Насытившись этим вторым, хищник смог более или менее устойчиво стоять на ногах. Жажда внутри лишь разгорелась, она гнала его куда-то, заставляла немедленно идти сквозь тайгу в неведомые края, где есть ещё люди. Которых можно убить.

Очередной спазм бросил его в снег. Началась сильная пурга, и он едва смог встать и идти, куда гнали инстинкты, чутье. Многовековое чутье. Не закрываясь от ветра, не чувствуя холода, он брёл, огибая древние деревья, изредка бросая взгляд наверх, пытаясь в пелене снежных хлопьев разглядеть хотя бы одну звезду.

Он не заметил, как пурга стихла, и вновь наступила просто ночь, зимняя ночь в тайге, тихая, темная. Даже снег под ногами скрипел словно с неохотой, словно не хотел, чтобы его сминали. Сминали эти ноги.

Сколько прошло времени, он не знал, но лишь почувствовал, что силы вновь покидают его. Несколько раз он падал от боли, от нестерпимой жажды. Затем вставал и продолжал брести. Наконец, он зацепил ногой какую-то ветку, упал и больше не смог подняться. Даже не пытался, потому что знал, что все равно не сможет. Отстраненно подумал, что сердце, должно быть, уже не бьется, раз его стук не слышен в ушах и не чувствуется под ребрами; диафрагма не сокращается, значит, не поступает в легкие воздух…

Я умер?

Но сразу же пришел второй вопрос: возможно ли это?

Сознание не попыталось найти ответа и помутилось, закрылось плотным одеялом беспамятства.

Когда он пришел в себя, то с удивлением обнаружил, что ощущает тепло. Не открывая глаз, он догадался, что лежит в какой-то хижине, а рядом, в непосредственной близости — два человека. Жертвы.

— Может, это кто из геологов? На севере их станция, и…

Голос показался молодым. Должно быть, его владелец был не старше тридцати. Перебил же его явно старик:

— Не геолог это, сынок. Как не охотник, не браконьер и не ревизор из Центра.

Хм, это интересно. Старик говорит таким тоном, будто наверняка знает, кто перед ним лежит. Очень даже интересно.

— Но кто тогда? Интурист?

Что-то вроде этого, человече…

— Он даже не человек…

Эт-точно. Впрочем, я и сам догадался, что не принадлежу к расе людей.

— Что ты сказал, Фё?..

Тот, что был помоложе, осекся. Старик помутневшим голосом, больше напоминающим урчание голодного желудка, произнес:

— На свою беду мы подобрали в лесу сборщика душ. Это сам чёрт во плоти, и кровь на его одеждах — это кровь Семенова с Мишкой.

Теперь воспоминания — некоторые, но, к сожалению, не все — вторглись в голову хищника. Ох, как недалек от истины старик, назвавший его чертом во плоти, сборщиком душ. Нет, он не был ни чертом, ни сборщиком душ, но вполне мог выполнять и их работу.

Наверное, тепло подействовало положительно. Во всяком случае, он ясно ощутил, как тело наполняется силой. И физической, и той, что недоступна смертным. Тело из непослушного, упрямого льда превращалось в легко управляемый конгломерат органов, каждый из которых выполнял свои определенные функции.

— Убей его! Стреляй ему в голову! — внезапно заорал старик.

Черт, подумал хищник, пальни лучше себе в башку — надежней будет.

— Ты что, совсем ополоумел? — воскликнул тот, что помоложе. — Я не буду в него стрелять!

Правильно, зачем стрелять в того, кого нельзя убить из огнестрельного оружия. Кого вообще нельзя убить…

Он слышал, как старик зло сплюнул и зашуршал — потянулся к оружию. Он хотел что-то сказать, но ещё не освоился с речью. Странно, но речь, ранее бывшая такой привычной, теперь давалась с трудом. Вместо слов из уст вырвался лишь слабый стон. Тогда, как и всегда, он попытался проговорить ещё раз.

— Уходите, — прошептал он.

И удивился. Ведь он хотел сказать совсем не то! Что именно — уже не важно, но не это!

— Спокойно, мужик, мы не причиним тебе зла, — с испугом в голосе проговорил тот, что помоложе. — Лежи, тебе надо прийти в себя.

Хищник открыл глаза и осмотрелся. Да, он был в какой-то хижине. Освещалась она одной-единственной керосиновой лампой, стоявшей на деревянном столе. У противоположной стенки в печке потрескивали поленья.

— Где я? — спросил он.

— На южном кордоне. Мы егеря.

— Уходите, — опять повторил хищник. Опять он сказал не то, что хотел…

Мистика…

Он увидел, что старик все-таки дотянулся до оружия, и теперь целится в него. Захотелось рассмеяться этому козлу в лицо, но вместо смеха лишь ироничная улыбка коснулась губ хищника.

— Ты что творишь, старый! — вовсе уж испугался тот, что помоложе. Он попытался отбить нацеленное оружие, но не успел: две пули прошли сквозь тело хищника и вышли в доску скамьи. Хищник охнул, дернулся от острой боли и упал на пол.

Вот скотина! Ну ладно, я тебя предупреждал уходить, а ты вместо спасибо мне в живот пули пускаешь? Таковы все вы, господни отпрыски, по образу и подобию его слепленные…

Куски дерьма.

Он начал вставать, готовясь к нападению. Рот открылся, чтобы издать гневный рык, но…

— Уходите же, люди! Уходите, если не хотите отдать души дьяволу!

Да что это, в самом деле! Кто управляет моей речью? Или это тринажды проклятый Люцифер решил поиграть в свои малопонятные другим шуточки?

— Стреляй в него! — не унимался старик. Он дрожал как лист на ветру, напрочь позабыв о том, что сам держит в руках винтовку.

Я покажу тебе, как стрелять в него!

От греха подальше хищник решил больше не произносить никаких слов. Он, ощутив, как где-то внутри открылись запертые доселе ресурсы, поднял руки и зарычал. Огонь, мирно горевший в печке, почувствовал родственную сущность и воспылал в десяток раз ярче и яростнее. Даже пламя лампы превратилось в огненный бич, достающий почти до потолка.

Хищник гневно вперил глаза в наглых людей. Он видел их страх, ощущал его волны, которые подпитывали демоническую сущность. Да, они боятся его, Логана, Верховного демона Яугона, генерала крепости Зороностром. Будьте же вы прокляты, люди! Вы назвали меня чертом во плоти и не ошиблись. Да, я демон Преисподней, солдат Ада, прибывший в ваш мир, чтобы подчинить его себе и своему миру. Вы назвали меня сборщиком душ и не ошиблись, потому что любой, кого коснется смерть от меня, заживо сгорит в котлах Яугона.

Глаза застелила кровавая пелена. Так бывало с ним всегда, когда накатывала волна звериной ярости. Что ж, даже самым главным демонам Яугона не чуждо это чувство, знакома потеря самообладания.

Логан, наконец, осознавший себя, скинул человеческую личину. Может быть, в иной ситуации он не стал бы убивать, но сейчас внутренние ресурсы организма требовали пополнения жизненной силой. Живой силой людей.

Раздался последний выстрел, но он не мог ничего решить…