"Дитя общины" - читать интересную книгу автора (Нушич Бранислав)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой по некоему городку едва не разнесся слух, что поп родил

Еще на подходе к некоему городку батюшка, староста и лавочник сделали привал и договорились, как будут действовать. Перво-наперво надо было решить, кому внести в город ребенка. Батюшка отказывался это сделать, староста с лавочником тоже не соглашались. После длительных препирательств порешили, что батюшка пронесет ребенка под рясой.

Потом возник вопрос, как быть с ребенком, когда они пойдут к уездному начальнику. Договорились, что в уездную канцелярию пойдут батюшка со старостой, а лавочник останется на постоялом дворе и будет сидеть с ребенком. По дороге купили бутыль молока и деревянную ложечку, чтобы покормить младенца, если он заплачет.

Еще порешили прятать младенца от всех, а то в городе сраму не оберешься, и поэтому сразу взять отдельный номер, запираться изнутри и не открывать никому.

Договорившись обо всем этом, они спокойно ступили на улицы городка. Единственная неприятность по пути случилась тогда, когда с ними поздоровался поп Илия. В тот же миг ребенок под рясой попа Перы заверещал так, будто его резали. Можно представить себе, как взвился поп Пера, едва не уронивший Милича, а поп Илия шел и все оглядывался и удивлялся, что это случилось с сельским батюшкой, почему вместо того, чтобы ответить на приветствие, он заблеял, как овца.

— Не иначе, как укусила бешеная собака! — решил про себя поп Илия, перекрестился, чтобы его бог миловал от такой беды, и пошел дальше.

Придя на постоялый двор, они тотчас потребовали номер, шмыгнули в него, заперлись, и батюшка свалил свой груз на постель.

Хозяину этого заведения бросилось в глаза, что поп что-то пронес под рясой и что вся троица сразу же закрылась в номере и о чем-то там долго шепталась, но он только пожал плечами, будто хотел сказать: черт с ними, мне какое дело!

Потом батюшка со старостой отправились к начальнику, а лавочник остался сидеть с ребенком и снова заперся в номере. С чем вернулись от начальника батюшка со старостой, мы уже знаем, а каково было лавочнику Йове, когда ему сообщили о результате, можем себе представить. Запершись в номере, они расселись по кроватям и стали тихо договариваться.

— Я его обратно в село ни за что не понесу! — сказал староста.

— Зачем же ты тогда обещал начальнику? — спросил батюшка.

— А разве я?… Как было не пообещать? Если бы он приказал унести всех детей из города, я и это пообещал бы. И не потому, что он строг, а потому, что дело свое знает.

— Еще как знает! — покорно согласился батюшка и добавил вполголоса: — Ничего другого теперь не остается, как взять тебе, староста, ребенка в дом!

— Мне? — вытаращив глаза, сказал староста. — Это ты возьми его к себе! Мало было у меня неприятностей дома из-за этого ребенка? Нельзя мне его к себе…

— Тогда вернемся в село и будем по-прежнему содержать его как дитя общины, — предложил поп.

— Послушайте, люди, — сказал лавочник, впервые в жизни собравшийся дать дельный совет, — а что бы нам поискать здесь, в городе, какую-нибудь бедную женщину… Мы платили бы ей каждый месяц, она смотрела бы за ребенком, и не надо было бы нести его в село.

Все воспряли духом и посмотрели на Йову с таким удивлением, будто перед ними был человек, который изобрел железную дорогу. Йова осмелел и встал с кровати.

— Мое дело предложить, а там как знаете!

— Эх, Йова, благослови тебя бог! — сказал батюшка.

— Умница ты, Йова, — добавил староста.

И они продолжали шептаться. Условились, что в этот вечер в село не вернутся, а останутся в городе, батюшка будет сидеть с ребенком, староста же с Йовой пойдут по городу, найдут какую-нибудь бедную женщину и договорятся с ней.

Перед уходом Йова сбегал еще за молоком, чтобы было чем батюшке покормить ребенка, если заплачет. Потом лавочник со старостой ушли, а батюшка заперся изнутри.

Сидел батюшка так часа два, а когда ребенок заснул, он тихо вышел из номера, запер за собой дверь и отправился размять ноги. На улице он посмотрел направо и налево, не идут ли староста с Йовой, так как ему надоело сидеть взаперти. Уж скоро вечер, а их все нет.

Стоит он перед постоялым двором, и подходит к нему хозяин, низкорослый грязноватый человечек в расстегнутой безрукавке, служившей ему пиджаком.

— Продавать принес, а, батюшка? — спросил хозяин как бы между прочим и вроде бы глядя в небо, а сам одним глазом посматривал на попа, стараясь что-то прочесть по лицу.

— Что продавать?

— А это самое.

— Что это самое?

— Ну, чего ты боишься! То самое, что ты принес под рясой и что вы держите все время в запертом номере, — сказал хозяин и уставился батюшке прямо в глаза.

— Нет, нет, — ответил батюшка. — Это просто так… как тебе сказать… наше частное дело…

— Наверно, так оно и есть, — согласился хозяин, едва не подмигнув. — И дело, должно быть, важное, раз вы все время сидите взаперти и о чем-то договариваетесь.

— Да, да, — сказал поп вроде бы рассеянно, но в тот же миг вздрогнул и прислушался. Ошибки не было он услышал донесшийся из номера писк Милича и как одержимый бросился туда, заперся и стал кормить ребенка молоком.

Хозяина удивили ответы попа, а поведение его и вовсе привело в изумление. Он посмотрел вслед батюшке и сказал себе:

— Ага, тут дело нечистое!

Если бы и он услышал писк младенца, ему все стало бы ясно, но он не слышал. Поэтому он пошел следом, остановился перед дверью номера, прислушался, но оттуда не доносилось ни звука. Хозяин попытался заглянуть в замочную скважину, но тоже ничего не увидел. Он вернулся в трактир и, поскольку уже стемнело, велел половому зажечь лампы, а потом вышел на улицу и задумался, покачивая головой, чем выражал свое сомнение и беспокойство.

Однако вскоре он просиял, заметив вдали полицейского Ристу, который направлялся прямо к его трактиру. В этот час Риста всегда заходил к нему выпить вина, так как не имел обыкновения ужинать — вместо этого он выпивал стакана два красного вина и потом переходил на белое, как бы запивая ужин.

Хозяин отвел его в сторону и рассказал ему шепотом, что и как. Поведал о том, как странно ведут себя поп, староста и лавочник, как они запираются и шепчутся, как они принесли с собой что-то большое под поповской рясой и прячут, как он стал расспрашивать попа об этом и как поп, почувствовав, что его подозревают, сорвался с места как бешеный и заперся в номере.

Полицейский Риста, выслушав хозяина, подумал, подумал и сказал;

— Гм! Гм! Это происшествие!

Полицейский Риста всякое запутанное дело называл «происшествием».

— Несомненно это происшествие! — повторил он и велел хозяину подать ему вино, которое он пил вместо ужина. Ему надо было поразмыслить.

На все его размышления хватило одного стакана вина. Он позвал хозяина и сказал ему, чтобы тот постучал к попу в номер. Сам Риста будет молча стоять рядом с ним, а тот станет предлагать что-нибудь попу — вдруг откроет дверь?…

Так и сделали. К третьему номеру Риста подошел на цыпочках, а хозяин протопал, не таясь, и постучался.

— Кто там? — спросил батюшка.

— Это я, хозяин. Не принести ли вам воды?

— Тут есть вода, — ответил батюшка.

— Откройте, пожалуйста, — продолжал хозяин, — мне надо дать вам полотенце и мыло.

— Не нужно! — отозвался батюшка.

— Пожалуйста, откройте, в номере остались комнатные туфли одного человека, который тут вчера ночевал, и теперь он их требует.

— Не могу, — сказал батюшка. — Я сам поищу туфли и вынесу вам потом.

После этого разговора Риста с хозяином отошли от дверей. Полицейский Риста был не на шутку встревожен.

— Происшествие, это несомненно происшествие! — пробормотал он сквозь зубы и решил принять все меры, чтобы узнать тайну, которая обещала быть чрезвычайно важной.

Он вышел во двор, надеясь заглянуть в окно номера, но поп задернул занавески. Однако занавески закрывали лишь нижнюю часть окна, и, если бы удалось подняться повыше, в номер можно было бы заглянуть. С помощью хозяина полицейский созвал всю прислугу. Пришел половой, вылез из конюшни конюх, который принес с собой вилы, так как привык являться вооруженным, когда его звали на помощь. Пришла повариха, толстая, оплывшая, подпоясанная синим грязным передником, явилась горничная, причесанная и завитая, в чистом белом переднике, белых чулках и бархатных красных домашних туфлях. Пришел, наконец, и чистильщик ламп. Он был опоясан мешковиной вместо передника и так вонял керосином, будто только что вылез из бочки.

Риста приказал всем молчать и коротко объяснил суть дела… Он велел принести лестницу, прислонить ее к стене, и сам полез наверх; заглянув в окно, он отпрянул в изумлении. Поглядев еще раз, он трижды перекрестился и сверху же объявил любопытствующей публике:

— Чудо! Чудо невиданное!

— Что там, скажи, ради бога? — зашумели внизу все, стоявшие задрав головы.

Риста торопливо слез, отозвал всех в сторону, чтобы не шумели под поповским окном, и тихо, но выразительно сказал:

— Батюшка родил ребенка!

Эта весть как гром поразила присутствующих. Сперва они притихли в удивлении, а потом начали рассуждать. Хозяин, не сомневаясь ни на минуту в словах полицейского, тут же вспомнил:

— Я заметил, что у него начались родовые схватки, когда он убежал от меня. Наверное, тогда все и случилось.

Горничная взвизгнула, будто ее кто ущипнул.

— Ах, проклятый! — сказала она. — А ведь он утром еще подмигнул мне, когда проходил мимо. Бесстыдник!

От этого великого чуда чистильщик ламп и сам почувствовал в животе какие-то схватки, а повариха стала бить себя в грудь и объяснять, что с тех пор, как она устроилась поварихой, ее муж начал быстро поправляться. Один конюх, оставив вилы, которыми совершенно нечего было делать при родах, засомневался:

— Но послушайте, люди, разве такое бывает?

Горничная, которая «повидала свет», рассказала, как это бывает. Она знала еще про один такой случай, и чистильщик ламп почувствовал, что схватки усилились.

И пока прислуга спорила, бывает такое или не бывает, полицейский Риста в сопровождении хозяина снова подошел к дверям третьего номера и уже сам постучал в нее.

— Кто там? — отозвался батюшка.

— Не нужна ли какая-нибудь помощь? — спросил Риста.

— Какая еще помощь, на что мне помощь? — прокричал батюшка.

— Повивальная бабка, может, или какая-нибудь пожилая женщина?

— Какая еще женщина? — кричал батюшка. — Оставьте меня в покое! Кто это все время не дает мне покоя?

— Полиция! — торжественно провозгласил Риста.

И тут же словно из-под земли у дверей возникли староста и лавочник.

Они переглянулись, не понимая, что происходит у дверей их номера.

— Вы заняли с батюшкой этот номер? — обратился к ним полицейский.

— Мы, — ответили оба.

— А где вы были до сих пор? Искали женщину, которая умеет обращаться с детьми?

Увидев, что полицейскому все известно, они признались:

— Да!

— И нашли?… Впрочем, — продолжал Риста, — уже поздно, батюшка разродился.

Староста и Йова удивились, не зная, то ли рассмеяться, то ли провалиться сквозь землю.

— Отпирайте дверь, поможем человеку.

— Не надо, спасибо, не надо никакой помощи, — пустился уговаривать их Йова, видя, что чем дальше в лес, тем больше дров

Тем временем прибежала горничная, повариха, конюх, чистильщик ламп, и даже половой оставил трактир и пришел посмотреть на чудо.

Батюшка все это слышал и, поняв, что деваться некуда, открыл дверь. Вся толпа ввалились в номер. На кровати лежал голый Милич и орал. Батюшка начал было его перепеленывать, но не успел.

Горничная всплеснула руками.

— Ой, какой красивый малыш!

— И большой какой, ровно двухнедельный! — добавила повариха.

Батюшка, староста и Йова переглядывались, не в силах произнести ни слова. Наконец староста кое-как взял себя в руки и сказал полицейскому:

— Прикажи, пожалуйста, всем выйти, а сам останься, мы тебе объясним, что к чему.

Риста так и сделал. Когда все вышли, он сел, а староста первым делом заказал четыре кофе и потом рассказал все по порядку: с чего все началось, как они были у начальника и что начальник им приказал.

Только теперь Ристе стало ясно, что это никакое не «происшествие». Он подружился с этими хорошими людьми и обещал сводить их утром к одному очень ловкому адвокату, который их научит лучше других, как быть с ребенком.

Оставив батюшку, который так устал от треволнений, что заснул рядом с младенцем, староста, Йова и Риста пошли в трактир выпить.

Разумеется, Риста объяснил всем, что батюшка в действительности никого не рожал и все это дело никакое не «происшествие».